Вика

Сегодня на несколько минут приезжала с детками Вика. Когда я говорю, что имею честь общаться с лучшими людьми нашего народа, к Вике это имеет самое непосредственное отношение.

Она — всегда необыкновенно толковая, решительная, очень конкретная, мгновенно решающая любые сложные задачи. Бизнес-вумен. Мать троих очаровательных детишек, из которых двое — приемные, при этом все трое — как две капли воды: светленькие как пшеничка, конопатые, с синими васильками умных серьезных глазок. Хозяйка большого, своими руками ухоженного двора, в котором дружно гуляют четверо породистых собачек и трое своих котов, не считая котов соседских — те в часы кормежки тихо приходят от своих нерадивых хозяев и деликатно рассаживаются на кромке каменного забора, дипломатично напоминая, что кроме Вики их никто не накормит.

Дом Вики — полная чаша. Великолепный ремонт везде, сад камней — в саду. Все это она запланировала, спроектировала, создала своими руками. Мужа нет — Вика не виновата, что среди современных особей мужского пола так много алкоголиков и наркоманов и так мало настоящих, достойных называться Мужчиной. При этом она — не преподаватель-взяточник, не чиновник-казнокрад, натренировавшийся «пилить» бюджет. Она — скромный директор небольшой фирмы, которая встает в три часа утра, чтобы послушно выполнять завет Всевышнего — «в поте лица будете есть хлеб свой».

….Когда здесь у нас ВСЕ началось, она, мать-одиночка с тремя детьми и владелица своего немаленького хозяйства, как никто имела все основания сказать: «Если со мной что случится — что будет с ними?» и спокойно сидеть дома. Однако она приняла совсем другое решение: «если я не защищу своих детей — кто сделает это?»

…Впервые я встретил Вику водителем в нашем Добровольческом Медицинском Отряде, и своей спокойной, толковой решимостью она достаточно обратила на себя внимание, чтобы вскоре получить в высшей степени ответственное и опасное поручение: нужно было проскользнуть в осажденный карателями Славянск в конце апреля, и доставить туда двоих волонтеров Красного Креста — а по окончании миссии — вернуться с ними обратно. Киевские каратели и европейские наемники хунты уже тогда пачками убивали журналистов и медработников, и шансы «пропасть без вести» были необыкновенно высоки. Ситуацию многократно усложняло то, что это был российский Красный Крест. Мне доводилось встречаться с агентами международного Красного Креста — железные тиски накачанных рукопожатий, прекрасная выправка профессиональных военных, почти полное незнание основных медицинских вопросов, зато постоянно выпирающие, невзирая на попытки скрыть, глубокая компетентность и интерес в вопросах военных. Запад издревле славится умением засылать в земли наивных туземцев под личиной «миссионеров» прекрасно подготовленных убийц и провокаторов, чтобы сеять там раздоры и распрю, смерть и разрушение.

Российский же Красный Крест — это наивные мечтатели, нигде не служившие, не имеющие никакой подготовки, со щенячьим восторгом лезущие туда, куда лезть нельзя, и задающие вопросы, за которые в военное время сразу стреляют в голову.

Викуля успешно притащила туда и обратно обоих балбесов, в нескольких кратких выражениях охарактеризовав «уровень» работы «российских спецслужб» присылающих «сюда» «таких балбесов». Я покаянно сообщил ей, что это отнюдь не разведчики МО РФ «под крышей волонтеров» — это действительно волонтеры. А где же кадровые разведчики?

«А где же кадровые разведчики?» — по׳грясенно поинтересовалась Вика.

— А X… его знает где. Дрочат по диванам и получают выслугу и зарплату со званиями не пойми за что!

Тут необходимо сделать небольшое отступление. Как читателям, возможно, известно, я по чистой случайности имею честь находиться у самых истоков военной медицинской службы ДНР — соответственно, лично знать как наиболее известных ее деятелей, так и основные структуры. Так вот, за все время работы здесь мне не удалось встретить НИ ОДНОГО военного врача из РФ! Одиночки-добровольцы, типа студента Ильи, или спасателя по специальности, выполняющего в своем подразделении функции медика — это насмешка над «организацией современной военной медицинской службы». Как организовать помощь на поле боя, эвакуацию, не говоря уже наладить работу госпиталя без подготовленных кадров? Все методом проб и ошибок, все наугад и кое-как, при том что нормальной массовой военной подготовки (в том числе медицинской) на Украине не было, а все военные врачи местные — в войсках карателей. в России сейчас имеются тысячи врачей с опытом Чечни, Дате-стана, Таджикистана, с профессиональной подготовкой, с умением организации настоящей службы военной медицины. Где они ВСЕ???

Я понимаю что: «Россия не вмешивается в конфликт на Украйне» — но ведь работа медработников всегда считалась гуманитарной акцией? Да если еще вспомнить, что НАТО и США «гуманитарно работают» от души: их военные врачи и всякие «врачи без границ» лезут сюда толпами, «лечат» майдаунов жгущих людей, пичкают укровскую солдатню боевыми стимуляторами и вырезают у переработанных нами в трупы карателей органы на продажу в Европу — еловом ни в чем себе не отказывают!

Ладно, пусть у русских военных врачей нет приказа вышестоящего руководства (кстати, а почему)? — но ведь в позапрошлом веке, в прошлом русские врачи не по приказу, а по зову сердца ехали добровольцами в Африку, Индокитай — лечить тамошнее население от эпидемий и увечий, полученных в ходе военных конфликтов. Что случилось с тех пор с отечественной медициной? Сейчас массово убивают наших соотечественников, не каких-то там далеких негров. Женщин, детей, стариков — всех без разбора. Если забьют Новороссию, то дальше — фашисты четко обозначили свои цели: война придет в Орловщину, Брянск, Подмосковье. Множество простых русских ребят понимают это, уволились с работы и службы в армии, приехали сюда, вступили в наши ряды, плечом к плечу с нами. Почему среди них нет русских врачей, прежде всего военных? Где ваша совесть? Почему мы не видим вас здесь сейчас, когда решается будущее русского мира? А ведь еще хватает наглости говорить: «Донецкие не хотят защищать свою землю…»

После этой вылазки Вики было много других лихих дел. Она на своем джипе вывозила раненых прямо с полей боев, не боясь лезть в самое пекло, и кожаный дорогой салон машины, как бы тщательно он не был отмыт, пропитан кровью «героев и мучеников Новороссийских», пролитой ими в служении своему народу. Она привозила продрогшим, насквозь простуженным бойцам на блокпосты продукты и воду, купленные за свои деньги, тоже под обстрелами, на самый передок. Руководитель штаба японской авиации во Второй Мировой войне, Окумия, выразился с присущей военному точностью: «Никакие награды и поощрения так не поднимают боевой дух личного состава, как вовремя поданная горячая пища!» Чтобы понять, что такое ящик консервов и упаковка воды для бойцов — нужно просидеть хотя бы сутки без еды и воды, в сменяющей парную духоту полудня обжи-тающей свежести ночи, под уколами вражеских снайперов и булавой укропских гаубиц.

Мы называем таких людей как Вика «мирное население». Такие же «мирные» в годы Великой Отечественной Войны километрами сквозь стужу и болота несли на себе огромные снаряды тяжелых орудий — по одному на человека, сквозь обстрелы и вьюгу, день и ночь. На себе, там где не пройдет ни один транспорт, и даже лошади вязнут в тине и снегу. Стояли в сибирский сорокаградусный мороз у станков под открытым небом, по три смены на Урале. Тушили зажигательные бомбы на крышах домов, под градом осколков. Такие вот «мирные» тогда вместе с нашей армией сломали хребет хищному зверю европейского фашизма. Даст Бог, мы вместе с ними сломаем его и сейчас!

…Детишки Вики несут нам скромные подарочки: кисть винограда, кусок копченого сала, сушеную рыбку. Обычно когда детки общаются с незнакомыми взрослыми, они напряжены и насторожены. А у этих личики восторженны и приветливы, они обнимают нас как кровных родственников. Человек в форме — защитник, опора, образец для подражания.

— Детки, ваша мама — героиня, вы должны ею гордиться!

— Да бросьте, какая я героиня! Так, «гражданское население». Вот вы — герои!

— А зачем у вас нож? — это самая младшая, серьезная и деловитая.

— Ну, во-первых, в поле всегда нужен нож: отрезать хлеба, или бинт перерезать, если раненого надо перевязать. А во-вторых… У воина всегда должен быть нож. Даже если кончатся все патроны — чтобы не сдаваться, не отступить без приказа, чтобы если надо — драться до самого конца, врукопашную.

— Я хочу быть таким, как вы! — это средний, самый бойкий, родной Викин.

Непрошенная слеза щекочет глаз — слеза любви к этим детям, благодарности за эти слова. С ненавистью убивать легко — жить трудно. Нас ведет в бой любовь: к здешней земле, людям, детям, Вере, Богу. И осознание того, что эта любовь взаимна — это счастье.

— Боевая тревога!

Торопливо махнув на прощанье детишкам, мы несемся по лестнице казармы. И на ходу, на площадке, у тумбочки дневального, успеваю заметить необычного часового. Парнишка лет двенадцати уверенно держит СКС, спокойно и неподвижно, как надлежит, глядит на пробегающих мимо солдат. Все взрослые уходят в бой, в казарме остаются женщины и дети, их надо защищать, и на караул заступают сыны наших ополченцев. Две маленькие девочки с почте-нием воззрились на юного воина, сопят. А он спокойным уверенным достоинством олицетворяет все самые древние самые исконные добродетели нашего народа: стойкость, решимость и выдержку. Я успеваю выразить ему уважение:

— Молодец, я в твои годы даже мечтать не мог о таком оружии!

В голове успевает промелькнуть: наконец-то мы отбрасываем извращенные ценности растленной Европы и возвращаемся к древним, настоящим традициям своих предков: мужчина должен быть воином, женщина — подругой и матерью воина.

С лязгом хлопают дверцы машин, колонна уносится навстречу бою. К победе — или бессмертию во имя будущего этих женщин, этих детей. Своего народа.

Юля

Необыкновенно грациозная, в прекрасном платье, в чувственном колыхании высокой груди, тая в углах губ томную полуулыбку, по коридору госпиталя плывет прекрасная Юлия. Многим эстетам из числа креаклов, ее внешность может показаться далекой от современных канонов красоты. Причина в том, что они ужалены в мозг скрытой вездесущей пропагандой гомосексуализма, и тяготеют к облику угловатых, костлявых женщин, больше похожих на подростков. Юля же — образчик нормальной, женственной женщины, со спокойной, женственной красотой, плавностью движений и блеском умных, живых глаз, без следов гламура и дорогой косметики, зато с трудовым загаром на лице и плечах, без ужимок и кокетства, зато со спокойным достоинством и внутренней силой.

— Я сейчас в казачестве — там интересно. Из автомата стреляла, из подствольника — тоже, как стрелять из ПЗРК я уже теоретически знаю. Постоянно тренируюсь — поднимаю его я легко…

Тонкой острой иглой в ее голосе просквозила стальная нота несгибаемой, необоримой страсти. Лично встать на поле, в легкой ткани камуфляжа, под шелестящий свист вражеских осколков — навстречу ревущей, свистящей многотонной смерти вражеского штурмовика. Качнув гибкий стан, развернуть ему навстречу тяжелую трубу «Иглы». Сквозь паутину прицельной сетки увидеть нацеленные себе прямо в грудь тяжелые грозди «Нурсов» и ФАБов. Расширенными от предсмертного ужаса зрачками увидеть холодный лед глаз пилота-карателя, наемника без чести и совести, урода, говорящего по-русски, но посмевшего сбрасывать на русских людей, на свой народ тонны стали и взрывчатки. Лично, самой, заслонить своим хрупким смертным телом свой народ от крылатой смерти. Рев стального дракона. Тонкий свист головки самонаведения ПЗРК, которой нужно время для захвата цели. И истончение этого времени с грохотом разрывов сброшенных штурмовиком ракет, которые все ближе, которые приближаются быстрее, чем интеллект ракеты успевают заключить пикирующего врага в тиски смертельного уравнения наведения. Миг балансирования на пороге вечности…Ради жизни на Земле, ради будущего своего народа, ради уничтожения фашизма….

Мечта обо всем этом столь явственно скользнула в коротких словах, что холодное стальное острие медленно пронизало мое сердце. Я знаю, откуда эта тайная, воинственная страсть в хрупкой, женственной девушке….

…Впервые я имел честь познакомиться с ней, когда она в составе Первого Добровольческого Медицинского отряда стояла на баррикадах ОГА. Она тогда всегда была в самых трудных местах, причем оказывалась в них без приказа и иногда — даже ему вопреки. На улице в палатке в ночные заморозки, в гуще тогдашнего знаменитого побоища, когда сотня наших ребят разогнала несколько сотен провокаторов и много еще где. Она же сумела собрать по социальным сетям порядка двадцати тысяч гривен, и принести их для закупки медикаментов, броников и прочего необходимого в решающий момент, когда средств в кассе не было никаких, и медикаменты у отряда закончились. Не выделять такого человека было невозможно, и все мы, естественно, очень ценили ее.

Чуть позднее рядом с ней появился Дима. Высокий, крепкий, чаще всего со щетиной — потому что всегда на баррикадах. Тоже боец нашего медотряда. И его мама — тоже была среди наших. Они были неразлучны, всегда в брониках и всегда — в самом трудном, самом опасном месте. Дима был несколько моложе прекрасной Юлии, а она не имела детишек — и любила его всей силой неистраченной, единой и чистой страсти. Я был счастлив за них и сразу же застолбил место свидетеля на свадьбе.

Позже они ездили в Славянск, служили медиками при строевых подразделениях — я помню, как они примчались к нам, на базу МГБ, и мы хохотали, обмениваясь впечатлениями о службе, они нас существенно тогда обскакали по участию в боевых, и мы им сильно завидовали. Мы выгребли со своего скудного медицинского склада все, что только могли для их простуженных бойцов, я обнимался с их командиром, спокойным жилистым Монахом, который проела-вился лихими делами в воинстве моего знаменитого земляка, горловчанина Безлера. Они тогда еще обещали заскочить к нам через недельку….

— Я вам не показывала? — на тонком изящном пальце отблескивает бриллиант простого золотого колечка. — Это посмертный подарок моего мужа. Он хотел, чтобы мы с этим кольцом венчались.

…Тогда, через пару дней после их приезда, я узнал, что Димки больше нет. Он бежал оказывать помощь раненому, когда его накрыл «Град». Печальный Монах, медленно подбирая слова, рассказывал мне по телефону, как все случилось. Что больше убитых в его подразделении нет. Что Димка, не имея никакого медицинского образования, только прочитанные брошюрки и кое-какие советы местных врачей, умудрялся дотягивать до госпиталя самых тяжелых, запускать им сердце, спасать тех, кого другие врачи считали совершенно безнадежными. Что он спас всех раненых в подразделении до единого. И только себя — не смог….

— Я сейчас еду по подразделениям — надо ребятам инструктажи проводить, как лечить, как помощь оказывать — а то ужас, насколько им знаний не хватает. Так что недельку меня не будет — постарайтесь конференцию так планировать, чтобы я успела вернуться.

— Юленька, напомни плз, как у тебя позывной?

Она медленно подняла на меня агатовый блеск умных живых глаз. В их блеске сверкнула сталь тяжелого, твердого клинка, когда чужим, сильным и глубоким голосом, она выговорила:

— Знахарь!

Мороз прошел у меня по коже от этого взгляда, от этой интонации, от этих слов. Это был позывной ее Димы. Мне известен этот древний воинский обычай — брать себе имена павших героев, как символ вечного сияния их доблести, как отражение их бессмертия для народа, за который они пали. И как клятву гордо нести их славное имя, с честью служить своему Отечеству и жестоко покарать вероломных, подлых врагов. Но в устах этой хрупкой и женственной дочери Донбасса это было еще чем-то большим — это было возрождением исконной доблестной традиции нашего народа, когда жены павших героев и их подруги, надев их доспехи и взяв их имена, шли в бой — чтобы служить своему народу до конца, как служили те, пока последний враг не будет с позором изгнан с родной земли. Продолжить самое последнее, самое главное дело своих половин в этом мире — служение своему Отечеству, своей Вере, памяти своих предков. До конца, в этой жизни — и всех следующих!