Предисловие

Воспоминание — это род встречи. Но что, если встреча с прошлым состоялась, а глубины памяти надежно хранят свои секреты? Доктор Сириль Блейк — нейропсихолог, Жюльен Дома — новый пациент. Впрочем, его личное дело стало документальным подтверждением парадокса: все новое — это хорошо забытое старое. Нейропсихолог искренне недоумевает, увидев свою фамилию в графе «Лечащий врач» и услышав фамильярное «ты» из уст некоего Дома, удобно расположившегося в кресле напротив…

В этом головокружительном триллере есть все, что заставило в свое время «прогреметь» суперблокбастер «Игры разума»: талантливый ученый в шаге от Нобелевской премии, его красавица жена, бывшая его студентка… Вот только именно с ней мозг сыграл злую шутку, она — главная героиня, она — Сириль Блейк. У миссис Блейк, казалось, было все: любящий муж, собственная клиника, своего рода «фабрика счастливых людей», — все, кроме воспоминаний десятилетней давности о пациенте, ворвавшемся теперь в ее идеальную жизнь со своими кошмарами. Во сне его преследует неизвестный, норовящий выколоть Дома глаза… И судя по зловещей находке, обнаруженной под окном его палаты, либо маньяк из его кошмаров, подобно Фредди Крюгеру, проникает из сна в реальность, либо он сам одержим приступами неконтролируемой жестокости…

Несмотря на то что Сириль не признает очевидный факт их близкого знакомства, Жюльен знает, что она — единственный ключ к его выздоровлению, а значит, она всегда может подойти к его двери. Только так он будет чувствовать себя в безопасности, только так. И когда она, отбросив профессиональную этику, отпирает замок и переступает порог его квартиры в отсутствие хозяина, ее взору открывается ужасающая картина… Теперь у нее нет другого выхода: она должна вспомнить все. Что произошло десять лет назад в лечебнице в Сент-Фелисите? Почему ее собственный мозг отказывается делиться информацией? Почему бы профессору Маньену, который заправлял тогда этим богоугодным заведением, не предоставить ей медицинскую карту Дома? В разговоре с Маньеном Сириль натолкнулась на стену непонимания. Миссис Блейк рисковала размозжить себе череп, продолжая биться головой об эту непреодолимую преграду. Впрочем, маньяк выбрал себе другую жертву, пока… Кто же проник в дом Сириль, чтобы пролить кровь? Жюльен Дома? В это легко поверить. Но что, если на ее собственном челе лежит печать убийцы, ведь ее ночная сорочка обагрена кровью?.. Вопросы без ответов накатывают, как снежный ком, но с каждой страницей вы будете все ближе к шокирующей разгадке. Вас ждет настоящее проникновение в лабиринты памяти от автора, который знает, о чем пишет! Елена Сенде — всемирно известная журналистка, репортер журнала «Наука и будущее», которая тщательно собирала информацию о функционировании человеческой памяти для своего документального фильма — и, к счастью, не ограничилась его съемками. Теперь вы держите в руках остросюжетный роман, который не выглядит как вымысел, не читается как дебютный, — книгу, которую вы не сможете забыть!

 

1

6 октября

Доктор Сириль Блейк взглянула на часы. 8.10. Через пятьдесят пять минут ее жизнь резко изменится, и она не сможет ни помешать этому, ни этого избежать.

Психоневролог дважды постучала в дверь палаты под номером 1, расположенной на втором этаже Центра «Дюлак». Она сама основала его и управляла им вот уже пять лет. Она вошла в палату. Ее пациентка Полина Баптист сидела на кровати, прикрыв ноги розовым покрывалом. Ее растерянный взгляд блуждал за окном с двумя ставнями по затянутому облаками небу.

Молодая женщина-брюнетка была примерно одного возраста с доктором, тридцати пяти или сорока лет, но весь ее мир внезапно обрушился. Ее муж и двое из троих детей погибли в автомобильной аварии. От ее любви не осталось ничего, кроме трех урн, заточенных в колумбарии, и четырехмесячного ребенка, жившего у ее родителей, о котором она была не в состоянии позаботиться. Она подняла голову. Ее лицо было бледным, и на нем можно было разглядеть следы бессонницы, вопросов о цели существования, на которые не было ответов, и мучительной боли. Она взглянула на доктора. Под ее глазами виднелись темные круги. Полина призвала ее на помощь после попытки покончить с собой. Комната была маленькая, простая. На окнах висели шторы. На полу лежал ковер. Пациентка не чувствовала себя здесь, как дома, но все же ей было неплохо.

— Как вам спалось, Полина?

Сириль присела на кровать. Молодая женщина подтянула колени к груди.

— Лучше. Никаких кошмаров.

Доктор Блейк взяла ее за руку. Она была ледяная.

— Дрожь, приступы страха?

— Нет.

— Чувство удушья?

— Нет.

— Мысли о… самоубийстве?

Полина Баптист решительно покачала головой. Она чувствовала себя не великолепно, но все же лучше, чем неделю назад. Тиски в ее груди ослабили схватку, комок в горле заметно уменьшился.

Сириль улыбнулась.

— Отлично! Доктор Мерсье отведет вас сегодня на магнитно-резонансную томографию. Посмотрим, как чувствует себя ваш мозг с тех пор, как начали лечение. Потом вы сможете поехать домой.

Полина протянула к ней руки.

— Я больше не потею и не дрожу… Что за лекарство вы мне давали?

— Мезератрол.

— Это антидепрессант, анксиолитик или что-то в этом роде?

Сириль Блейк покачала головой.

— Нет, это новый класс препаратов. Они успокаивают, уменьшают боль, в результате чего ее легче переносить.

— Да, так и есть… Я чувствую себя менее… стесненной.

— Мы уже несколько лет тестируем эти молекулы на инвалидах, жертвах преступлений или аварий. Результат отличный, длительный.

— Вы уверены, что это надежно?

Сириль Блейк сжала ее руку и мягко сказала:

— Свойства этой молекулы открыл мой муж несколько лет назад. Мы тщательно исследуем результаты.

Полина Баптист кивнула.

— За это его и номинировали на получение Нобелевской премии?

Сириль Блейк удивленно приподняла брови: она не ожидала, что ее пациентка окажется в курсе дела.

— Да, помимо прочего…

Полина Баптист неловко улыбнулась.

— Спасибо за все, что вы сделали, доктор. Спасибо и за моего ребенка. Завтра я поеду к матери, чтобы забрать его. Я ему нужна.

— Да, вы ему нужны. Вы должны держаться ради него, ради себя, ради тех, кто вас любит… и ради нас тоже. Мы хотим, чтобы у вас все было хорошо.

Несколько секунд две женщины сидели молча. Если бы только Сириль могла взять на себя часть этой боли… Пытаясь подавить чувство собственного бессилия, которое ни к чему бы не привело, она встала и, прежде чем выйти из палаты, дружески помахала Полине рукой.

В 8.25 Сириль вошла в кабинет, на двери которого красовалась золотистая табличка с надписью «Доктор Сириль Блейк», подарок ее мужа. Много раз она задавалась вопросом, чем руководствовались родители, назвав ее так. Носить мужское имя было нелегко. В колледже она постоянно оказывалась в списках мальчиков на занятия по физкультуре. Ей все время приходилось произносить свое имя по буквам, чтобы его правильно записали… не говоря уже о насмешках. Но сейчас, несмотря на то что Сириль по-прежнему доводилось сталкиваться с удивлением людей и их комментариями, она была рада носить это редкое и оригинальное имя, которое означало «господин».

Сириль засыпала кофе в кофейный аппарат. Ее кабинет был оформлен в японском стиле, который прекрасно дополнял роскошный бамбук во внутреннем дворе. Держа в руке чашку, она несколько секунд любовалась им, затем села за рабочий стол. Она отогнала от себя грусть, навеянную видом пациентки. Она должна была, как обычно, держать дистанцию, пребывая на нейтральной территории. Но иногда это было очень сложно сделать.

Она вздохнула, пытаясь отправить Полину Баптист в дальний уголок сознания и поднять себе настроение. Сириль была довольна тем, как начался день. Мезератрол показывал прекрасные результаты на тяжело травмированных людях и позволял констатировать (она еще раз в этом убедилась), что он отлично справляется с облегчением душевных страданий. Препарат получил разрешение на поставки на рынок в течение пяти лет с возможностью продлить этот срок при условии, что дальнейшие исследования подтвердят его преимущества. Ее следующим заданием было расширение применения препарата для лечения менее серьезных больных, страдающих лишь умеренными болями. Через девять дней предстояло провести официальную презентацию мезератрола на ежегодном конгрессе психоневрологов в Бангкоке, и Сириль надеялась, что ее выступление будет успешным. Последние десять лет она каждый год летала в столицу Таиланда и заранее радовалась этой поездке. Сириль считала, что, несмотря на напряженный график, ее работа компенсировала все с лихвой, предоставляя такие возможности, как, например, эти несколько дней на другом конце света, в отеле «Хилтон» класса СПА-люкс. Она не собиралась отказывать себе в подобном удовольствии.

Было еще рано. Она сделала выдох и несколько раз повернула голову из стороны в сторону. Ее помощница и племянница Мари-Жанна оставила на столе старательно подготовленное личное дело первого пациента. На голубой картонной обложке Сириль прочла: «Жюльен Дома».

Незнакомое имя и новая проблема.

8.30. Она открыла дело.

Имя: Жюльен.

Фамилия: Дома.

Возраст: 31 год.

Адрес: 75020, Париж, бульвар Гамбетта, 21.

Профессия: фотограф.

Симптомы: кошмары, бессонницы.

Анамнез: попытка самоубийства, депрессия.

Предыдущая госпитализация: отделение Б, больница Сент-Фелисите, 2—27 октября 2000 г.

Лечащий врач: доктор Сириль Блейк.

Она перечитала последнюю строчку.

Морщинка между ее бровями стала глубже. Странно… Этот молодой человек был одним из ее пациентов в больнице Сент-Фелисите, в психиатрическом отделении, где она заканчивала интернатуру, десять лет назад?

Сириль не могла припомнить ни эту фамилию, ни лицо, которое скрывалось за ней. Она вздохнула. Имя бывшего пациента из Сент-Фелисите ни о чем ей не говорило. Там она занималась тяжелыми психопатологическими случаями, не имеющими ничего общего с временными физическими расстройствами своих пациентов в Центре «Дюлак». Слегка раздосадованная, она встала и направилась в зал ожидания.

* * *

8.35. Сириль Блейк встретила в коридоре доктора Маризу Энтманн, психоаналитика, работающего в Центре. Они поздоровались. Из зала отдыха доносились звуки расслабляющей музыки. Как обычно, вокруг царила суета, но однообразный шум этого места давал положительный настрой. Сириль была еще далека от достижения всех своих целей, но начало воодушевляло.

В зале ожидания был только один человек: на кремовом диванчике сидел симпатичный парень. Светлые волосы средней длины, серые глаза, потертые джинсы, черная куртка поверх красной футболки, на ногах черные кеды, на плече фотосумка. За его спиной вполне могла бы оказаться доска для серфинга. Увидев доктора, он встал и пристально посмотрел на нее. У него было очень выразительное лицо. Сириль чуть помедлила. Нет, она его не узнала. Его черты ей ни о чем не говорили. Она спокойно посмотрела на него.

— Я ваш психотерапевт.

И предложила пройти за ней.

Они прошли мимо кабинета Мари-Жанны, симпатичной рыжеволосой девушки, которая не сводила глаз с нового пациента доктора Блейк — хорошо сложенного молодого человека в джинсах.

«Я вылечу тебя от всех кошмаров», — подперев подбородок рукой, подумала она.

8.40. Жюльен Дома и Сириль Блейк сели по разные стороны длинного индонезийского стола из темного дерева, на котором стоял компьютер с плоским экраном и лежал ежедневник в кожаном переплете и стопка картонных папок. Сириль откашлялась, открыла дело и начала беседу.

— Итак, месье Дома, что привело вас к нам?

Он сидел в бамбуковом кресле с белыми подушками, закинув ногу на ногу и положив руки на колени, и пристально смотрел на нее.

— Я… — Похоже, он растерялся. — Я плохо сплю.

— Вы не можете уснуть? Просыпаетесь по ночам?

— Я… э-э-э… сплю в течение ночи часа три. И когда засыпаю, мне обязательно снятся кошмары.

Жюльен Дома посмотрел на доктора. Сириль все записывала. Его настойчивый вопросительный взгляд ее обескураживал.

— И поэтому вы решили прийти к нам? — спросила она.

Похоже, молодой человек чувствовал себя все более и более неловко.

— Ну… мне помогли в больнице… в прошлый раз, после моих проблем… Поэтому я подумал, что… И еще я прочел книгу о счастье… и…

Он не закончил фразу и словно отключился. Сириль начала беспокоиться. Она оказалась в очень затруднительном положении.

«Ничего… Этот пациент ни о чем мне не напоминает».

Ее книга «Умение быть счастливым» отлично продавалась. Она сделала Центр «Дюлак» знаменитым, но одновременно привлекла к нему внимание множества ненормальных, с которыми приходилось справляться Мари-Жанне. Похоже, Жюльену Дома удалось прорваться…

Сириль покачала головой и сосредоточила взгляд на кончике ручки. Потом автоматически улыбнулась и уверенно сказала:

— Ну что же, конечно, мы вам поможем. Не беспокойтесь. Итак, вы фотограф.

— Да.

Он замолчал, и Сириль жестом предложила ему продолжить.

— Я предпочитаю снимать природу. Море, лес…

Она прищурилась.

— Вы часто путешествуете?

— Да.

— Куда вы ездите?

— Бываю везде понемногу.

— Возможно, у вас возникли проблемы из-за смены часовых поясов. Например, в связи с недостатком мелатонина. Необходимо поддерживать уровень гормонов. Моя помощница просила вас заполнить анкету относительно сна?

— Да.

Жюльен Дома протянул Сириль сложенный вчетверо лист бумаги и попытался заглянуть ей в глаза, но она отвела взгляд в сторону. И чувствовала, как ее бросило в жар.

Записанные ответы ее встревожили.

— Под кошмарами вы подразумеваете «ощущение близости смерти» и «ежедневные страхи», а также «необъяснимые опасения»…

Впервые Жюльен Дома опустил взгляд.

Она прочла анкету до конца и мысленно поставила диагноз: синдром посттравматического стресса, СПТС.

Согласно медицинскому словарю, это психологическая реакция в результате определенной ситуации, когда была угроза физической или психологической целостности пациента. Она и порождает кошмары, галлюцинации, фобии…

У Жюльена Дома присутствовали все симптомы, определенные международной номенклатурой психиатрии.

8.55. Сириль медленно сняла телефонную трубку.

— Мари-Жанна, я немного занята. Предупреди следующего пациента.

Она повесила трубку и наткнулась на его вопросительный взгляд. Казалось, в кабинете вдруг резко похолодало.

— У меня проблемы с мозгом?

— Нет, месье Дома! Вовсе нет, не беспокойтесь.

«Но, боюсь, как бы ваши кошмары и бессонница не оказались более серьезными, чем вы думаете», — хотелось добавить ей.

— Вы не заполнили графу «несчастные случаи, травматические события».

Взгляд Жюльена снова остановился на ней. Он замер.

— Нет.

— Вы считаете, что с вами не происходило ничего, что могло бы стать причиной кошмаров?

— Нет.

Сириль Блейк помолчала.

— У вас есть семья?

— Нет. Я не знал ни отца, ни матери. Она… умерла в автомобильной аварии.

— Сколько вам было лет?

— Двенадцать.

— Мне очень жаль. А бабушки и дедушки?

— Умерли, когда мне было двадцать.

Сириль растерялась. Может ли эта автомобильная авария быть фактором СПТС, случившегося двадцать лет спустя? Ей следовало расспросить его о госпитализации в Сент-Фелисите десять лет назад, о мотивах попытки самоубийства, но ведь она должна была знать об этом лучше, чем кто-либо другой! Сириль прикусила губу. Она была загнана в угол. Если она спросит об этом, то вынуждена будет признаться, что полностью забыла Жюльена Дома. Очень неудачное начало лечения, основанного на доверии. Это могло еще больше пошатнуть его психику, а также полностью дискредитировать ее. Ситуация сложилась щекотливая. Прошел уже час, но она не могла не попытаться помочь молодому человеку.

— Вернемся к вашим кошмарам. В чем они заключаются?

— Я… Меня преследуют.

— Кто или что?

— Я не знаю. У него… нет лица… и глаз.

— У него?

— Это мужчина.

— Без лица и глаз?

— Да, без глаз.

— И что происходит?

— Он наносит мне удары ножом.

— Куда он бьет?

Жюльен опустил взгляд, потом указал на лицо.

— Вот сюда. В глаза, рот, кругом… Я истекаю кровью. Я больше ничего не вижу, поскольку мои глаза залиты кровью.

Сириль потерла подбородок.

— А что делаете вы?

— Не двигаюсь.

— Вы не обороняетесь?

— Нет. Я словно застываю на месте. Я просыпаюсь перед тем, как умереть.

Он откинулся на спинку кресла. Мышцы шеи напряглись, во взгляде — мука и сомнения.

— Это повторяется каждую ночь. Каждую ночь я боюсь заснуть. Хотя в жизни опасаюсь немногого.

Сириль в этом не сомневалась. Жюльен был крепким, хорошо сложенным. С ним, похоже, сложно справиться.

— Месье Дома?

Он посмотрел на нее. Сириль успокаивающе улыбнулась.

— Мы практикуем психические техники, способные, как уже доказано, устранить самые страшные кошмары. Этот метод был проверен на солдатах.

— Нужно принимать лекарства?

Сириль покачала головой.

— Нет. Никакого медикаментозного лечения. Метод основан на работе с психикой.

— И когда я могу приступить?

— Сначала я хотела бы проследить за вашим сном и измерить уровень мелатонина. Вы сможете провести ночь в нашей лаборатории?

Жюльен думал недолго.

— Да. Когда?

Она заглянула в расписание.

— Все распределено на месяц… Но на сегодняшний вечер один человек отказался. Вы сможете прийти?

Жюльен Дома погладил пальцами легкий светлый пушок на подбородке.

— Да.

Сириль Блейк закрыла папку, встала, что означало конец беседы, и проводила пациента до двери.

Они пожали друг другу руки.

— До вечера.

Казалось, Жюльен Дома колеблется. Он засунул руки в карманы джинсов и собирался уже переступить через порог, но остановился, как будто что-то вспомнил, и вернулся.

Он мрачно посмотрел на Сириль и хрипло спросил:

— Почему ты целый час делаешь вид, будто не узнаешь меня? Ты меня не помнишь?

Она вздрогнула, как будто от удара током.

Молодой человек сделал еще один шаг в ее сторону.

— Думаю, блондинкой ты бы нравилась мне еще больше…

В 9.05 Жюльен Дома вышел из кабинета. Сириль замерла в дверях, не в силах пошевелиться.

 

2

— Мари-Жанна, позвони, пожалуйста, сейчас же в больницу Сент-Фелисите, в отделение профессора Маньена, и выясни, наблюдался ли у них в октябре двухтысячного года пациент Жюльен Дома, Д-О-М-А, и причину его госпитализации. Попроси срочно передать нам его медицинскую карточку!

Сириль пыталась оставаться спокойной, но в ее голосе слышны были истеричные нотки, которые она тщетно пыталась скрыть.

В ответ раздалось воркование:

— Какой красавчик! Нет, ты видела! Прямо Тейлор Китч!

— Кто это? — раздраженно спросила Сириль.

— Неважно. Когда он вернется, скажи ему, что в моей постели он навсегда забудет о своих кошмарах! Кстати, твой следующий пациент опоздает на пятнадцать минут. Он только что звонил.

Сириль Блейк повесила трубку. Мари-Жанна все еще смеялась. Два года назад Сириль согласилась взять на работу племянницу Бенуа на испытательный срок. Она не делала никому поблажек, но Мари-Жанна стала исключением, поскольку ей нравилась эта девушка. С большим трудом получив диплом, она принялась путешествовать по миру. Вернулась она с пустыми карманами, по-прежнему без планов на будущее и без работы, но ее чувство юмора и отвага не иссякли. Мари-Жанна была комочком энергии, который оживлял это учреждение. Поначалу она казалась такой же, как и все, но затем доказала, что ее недооценивают. Ее преимущество заключалось в умении установить контакт с пациентами и не видеть ни в чем трагедии. Она умела улаживать самые напряженные ситуации. В конце концов Сириль предложила девушке стать своей личной помощницей и не пожалела об этом. Несмотря на беспорядок, царивший на ее столе, и неспешную походку, Мари-Жанна как никто другой умело составляла планы, сортировала дела пациентов и по-хозяйски управляла толпами людей, посещавших это учреждение. Она обладала тем, чего так не хватало Сириль, — определенной беспечностью.

Сириль нервно постукивала по клавиатуре. Ей не оставалось ничего другого, кроме как ожидать ответа из Сент-Фелисите. За пять минут она привела в порядок папки на своем столе и подключилась к Интернету. Она ввела имя Тейлора Китча, который оказался симпатичным молодым человеком, восходящей звездой американского кино, о котором она мало что слыхала.

«А он действительно похож…»

Сириль остановилась на черно-белой фотографии актера в простой одежде и залюбовалась его пластикой.

Телефонный звонок заставил ее подпрыгнуть на месте.

* * *

Следующие минуты были мучительными.

Сириль развернула кресло к окну и взглянула на покрытое облаками небо. Она машинально отхлебнула кофе, черный и холодный. Такое пить нельзя, но она едва ощущала его вкус.

— Он находился в больнице в течение трех недель в октябре две тысячи седьмого года в результате попытки самоубийства, депрессии и бессонницы, — сообщила Мари-Жанна. — В отделении профессора Маньена, в отделении Б, а ты была его лечащим врачом. Ты этого не помнишь?

Сириль обдумывала услышанное и пропустила вопрос мимо ушей.

«Господи, я этого не помню!»

— А что касается медицинской карточки… Ты хочешь, чтобы я повторила то, что передал этот Маньен через своего секретаря? — спросила Мари-Жанна.

— Давай.

— Сначала он сказал, что у него ее нет.

— Ты настаивала?

— Конечно! А потом он заявил: «Если мадам Счастье хочет получить ее, пусть поднимет задницу и сделает официальный запрос».

Сириль стиснула зубы.

«Вот мерзавец! И годы его не изменили…»

Рудольф Маньен был одним из «шишек», которых она ненавидела. Уверенный в себе, педантичный, не способный на контакт с пациентом. Если и была причина ее ухода из Сент-Фелисите, то ею стал этот тип с его отвратительными методами.

— Немедленно позвони в Общий отдел, пожалуйста. И сделай срочный запрос.

Она повесила трубку, вконец разнервничавшись. Ее охватил страх.

«Почему я не помню пациента, которого сама же лечила? Что со мной?»

Сириль поднялась, остановилась перед зеркалом за кофейным аппаратом и провела рукой по волосам. Она не выглядела на свои годы. У нее было худое, но симпатичное лицо, несколько едва заметных морщин в уголках глаз и немного седины. Но появилась она от окрашивания волос в более темный, чем ее натуральный, цвет. Сириль делала это уже несколько лет. И все для того, чтобы скрыть три небольших родимых пятна у корней волос, очень ее смущавшие.

Она посмотрела на себя. Напряжение было заметным. Уже продолжительное время она ничего не боялась. Последний раз ей было страшно в ожидании диагноза онколога по поводу состояния здоровья ее отца. Рак простаты… На этот раз она боялась за себя. И это было не менее опасно.

Ее шелковая блузка стала влажной от пота. Сириль несколько раз глубоко вдохнула, пытаясь унять сердцебиение. Она слышала музыку, доносившуюся из зала для занятий йогой, расположенного с другой стороны зала ожидания. Она сосредоточилась на расслабляющей мелодии, пытаясь найти в ней хоть каплю успокоения, и погладила сердечко с бриллиантами, которое носила на шее, — подарок мужа. Это ее немного успокоило.

Она мысленно вернулась в Сент-Фелисите. Как можно забыть, что в течение нескольких недель лечила пациента? Она обдумывала этот вопрос и не находила никакого логического ответа. Кроме патологии.

«У меня что-то с мозгом, — заключила она. — Какая насмешка судьбы для психоневролога…»

Можно было принять решение не думать об этом и продолжать жить, как будто ничего не произошло. Но нет! Наиболее разумным было спросить совета и обнаружить проблему.

Сириль отвернулась от зеркала и прошлась по кабинету. Она не любила признаваться в своих слабостях, в том, что не может справиться с чем-то самостоятельно. Она предпочитала быть отшельником в несчастье. Но в данном случае следовало спрятать гордость поглубже. Она позвонит подруге, Мюриэль, неврологу. И еще Бенуа, мужу-нейробиологу. Они знают, что делать. Эта мысль успокоила Сириль. У ее мужа, который был на двадцать пять лет старше, было много недостатков, но в сложных ситуациях он всегда ее поддерживал.

Резкий звонок. Внутренний телефон. Месье Эрнандес, опоздав на двадцать пять минут, наконец приехал. Месье Эрнандес и его проблемы с эрекцией…

 

3

Гудение и клацание кофейного аппарата действовало Сириль на нервы. Половина второго. У нее бурчало в желудке. Она не обедала, поскольку Мюриэль могла принять ее только в обед, между двумя консультациями. Сириль закрыла глаза и попыталась подумать о чем-то другом, помимо «я в тупике, из которого не могу выбраться, и испытываю приступ клаустрофобии».

Вокруг нее все гудело и щелкало, отчего голова прямо-таки раскалывалась. Она делала это сотни раз со своими пациентами, пытаясь успокоить их. Теперь ей самой нужно было успокоиться.

«Странно, насколько уязвимой можно себя чувствовать…»

Успокаивающая мантра буддистского монаха Тич Нат Хана была как нельзя кстати, и она повторила ее несколько раз: «Я прозрачная, как вода, прочная, как гора, твердая, как земля, я свободна».

Сириль думала о своей жизни. Учеба, работа, научные труды, анатомические атласы, заученные наизусть… Ее память всегда была превосходной. Все просто: она полностью зависела от своего умения учиться, думать, анализировать и запоминать. Именно так она выигрывала различные конкурсы и сдавала многочисленные экзамены. Если она утратит свои способности, то будет профессионально мертва. Что делать в случае опухоли мозга?

Сириль осознавала, что ей угрожает опасность, которая сильнее, чем она сама. Она оказалась на темной стороне больных. Тех, кто ждет диагноз, умирая от страха. Это было впервые.

Полчаса спустя она рассматривала плакаты в зале ожидания, сидя перед монитором магнитно-резонансного томографа рядом с Мюриэль Ванг, своей давней подругой, неврологом больницы Сальпетриер. Симпатичная брюнетка с раскосыми глазами, на которую не раз засматривались мужчины за одиннадцать лет их совместной учебы, постаралась успокоить ее:

— Ты говоришь, что забыла пациента, которого лечила десять лет назад?

— Да. Он обратился ко мне на «ты», как будто очень хорошо знал меня… Это… как-то выбило меня из колеи.

— Но это же ни в какие ворота не лезет! Нельзя помнить всех, кого ты лечила! Так к чему переживать?

Мюриэль была одной из тех (вместе с Мари-Жанной), кто мог запросто общаться с Сириль.

— Хорошо, Мюриэль. Но я не сказала, что это случилось со мной уже не в первый раз.

— А-а!

Мюриэль вдруг увидела, что Сириль обкусывает ногти, — такого ее подруга обычно не делала.

— Две недели назад я высадила отца возле «Норда» и отправила на обследование в «Ротшильд». У меня там знакомый онколог, друг Бенуа. Короче говоря, я пообещала заехать за ним. И… забыла. Ему пришлось звонить мне на мобильный. Я спокойно обедала у себя в кабинете.

Мюриэль Ванг слегка приподняла брови, выдав тем самым свое удивление, но продолжала успокаивать подругу:

— Хорошо. Это все?

— Вчера Мерсье, специалист по визуализации, сообщил мне об обеде с одним из наших будущих потенциальных финансистов. Крупная компания, которую обязательно нужно уговорить подписать бюджет на следующий год. Так вот… я забыла об этом.

— Любой человек может забыть об обеде, Сириль.

— Любой, но не я!

Категоричный тон Сириль, к которому она обращалась все чаще и чаще, мог бы вызвать у Мюриэль раздражение, но она снисходительно отнесла его на счет волнения.

— Но почему это не могло случиться с тобой?

— Я не хуже электронной записной книжки! Я все всегда помню. Как будто у меня в голове жесткий диск компьютера.

— Хорошо. Есть и другие симптомы?

— Нет. Ну, может, головокружение… Знаю, знаю, не надо на меня так смотреть. Я должна была прийти к тебе раньше. Но я не думала, что все может быть настолько серьезно.

— Ты разговаривала об этом с Бенуа?

— Я звонила ему, перед тем как пришла к тебе, но его телефон на автоответчике. Он сейчас слишком занят из-за этого Нобелевского комитета.

Сириль ущипнула себя за нос.

«Черт побери! Или у меня преждевременно началась болезнь Альцгеймера, или это опухоль».

— Да нет же, у тебя не может быть болезнь Альцгеймера. Ты же прекрасно знаешь, что в таком случае человеку кажется, что все вокруг страдают потерей памяти, а не он сам.

— Я ничего не говорила!

— Да, но ты об этом подумала, что вполне естественно.

На мониторе появилась картинка. Сириль, затаив дыхание, смотрела на изображение своего мозга.

Все его извилины, борозды, выпуклости, активные и расслабленные зоны. Его полушария, правое и левое. Весь ум, все знания были вот в «этом». Тысяча двести кубических сантиметров плотной материи, в которой были заключены все трудности, все опасения, страх быть последней и нехватки денег, необходимость признания, выигрыша, лечения других и контроля. В этих узловатых ядрах были записаны ее воспоминания, чувства, близкие ей люди, ее отец, мать, Бенуа, которого она любила называть Великим Человеком, старый кот Астор… ее музыка… Все было там, такое хрупкое, гибкое, что любое незначительное вмешательство могло повредить или уничтожить все навсегда. Она неожиданно почувствовала себя обнаженной и хрупкой. Мюриэль пролистывала срезы. Обе смотрели на снимки. Стояла глубокая тишина.

* * *

Час спустя Сириль приехала домой. Она сняла обувь в холле их большой квартиры в седьмом округе Парижа, прошла босыми ногами по антрацитовому пушистому ковру, пересекла зал и зашла в кабинет-библиотеку, где любила уединяться для работы. Она открыла дверцы старого шкафа, наследство своей бабушки, где хранились папки. В нос ей ударил слабый запах нафталина, от которого она никак не могла избавиться. В самом низу шкафа стоял большой ящик, обтянутый красным кожзаменителем. Она наклонилась и открыла его, чувствуя тяжесть на душе. Потом потерла глаза и взяла инструмент в руки.

Несколько мгновений спустя она прижала бандонеон к себе. Раздались первые ноты Adios Nonino Астора Пьяццоллы. Она играла танго, сначала медленно, чтобы разогреть пальцы, затем все быстрее и быстрее. Она должна была прогнать свой страх, освободиться от него. В этом инструменте, трогающем за живое, заключалось ее спокойствие, ее единственная настоящая радость. Она играла, а ее тело, как всегда, двигалось в такт музыке. Она расслабилась, вздохнула, и ее сердце принялось создавать свой собственный ритм. Танго… танец прощания и возвращения, желания и соблазнения, любви и смерти. Бандонеон заставлял ее память плакать.

Она освоила инструмент за три месяца, за несколько лет стала виртуозом, но хранила это в секрете. Инструмент издавал трели, ее пальцы двигались все быстрее и быстрее, перемещаясь с клавиши на клавишу… И вдруг случилось чудо. Она осталась одна в этом мире, ее сердце трепетало от радости, посылая к черту все нерешенные вопросы. Эта музыка, чувственная, страстная, меланхоличная, придала ей сил. Астор, старый черный кот, который, свернувшись клубочком, спал на столе, принялся мурлыкать, прижмурившись и навострив уши, под музыку своего известного тёзки.

Сириль сыграла последний куплет, волна звуков вначале поднялась под ее пальцами, затем опустилась и стихла. Она подняла голову. Ее щеки были в слезах. Она чувствовала себя лучше. Она со всем справится.

 

4

Каблучки Сириль стучали по паркету вестибюля Центра «Дюлак», который был ее достижением. Правда, пока довольно скромным: только четыре врача, из которых не все работали полный рабочий день, и три палаты, которые могли принять пациентов на ночь. Сириль долго сомневалась насчет названия Центра. В конце концов после усиленного мозгового штурма она остановилась на названии небольшой улицы пятнадцатого округа Парижа, где он располагался. Она основала его пять лет назад благодаря поддержке двух американских фармацевтических лабораторий, которые были заинтересованы в производстве мезератрола и продвижении его на рынке, и получила бонус в виде двухсот пятидесяти квадратных метров в этом небольшом здании. Помещения были расположены на первом и втором этажах, соединенных деревянной спиральной лестницей. Ее следующей целью стало собрать здесь все новейшие методики физического, психологического и медикаментозного лечения, необходимые для пациентов.

Цифровое табло небольшого холла показывало 16.30. Телефонистка приветствовала двух пациентов. Сириль поздоровалась с ней и прошла по коридору со светло-голубыми стенами, оживленными абстрактными картинами. На первом этаже принимали пациентов с простыми проблемами: небольшие повседневные переживания и стрессы лечили йогой, релаксацией, медитацией, непродолжительной коллективной психотерапией, музыкотерапией и гипнозом. Из зала доносилась медленная музыка. Она заглянула в зал. Майя, преподаватель йоги, проводила первое занятие для взрослых, которые в настоящий момент лежали на спортивных ковриках, подняв ягодицы выше головы. Женщины приветствовали друг друга взмахом руки. Сириль Блейк не противилась никаким методам терапии. Ее единственным желанием было то, чтобы пациент покинул Центр более счастливым и уверенным в себе, чем был в момент, когда входил сюда.

Она легко поднялась по лестнице на второй этаж. День обещал быть скучным: анализ состояния пациентов, принятых сегодня, подготовка к собранию по поводу принятия бюджета, организация конференции философа Андре Лекомта, которая состоится через день, а также посещение вечером ужина в честь дня рождения Бенуа. Сириль была охвачена страхом и сомнениями. Снимки ее мозга ничего не обнаружили, ни единой травмы, ни одного намека на неполадки в функционировании. Ничего, что могло бы объяснить ее забывчивость. Она надеялась, что магнитно-резонансная томография все решит, а обследование лишь подогрело ее волнение, поставив новые вопросы. И муж так и не ответил на ее сообщения.

Сириль размышляла над спектром симптомов болезни Альцгеймера. Патологии не ограничивались мозговой визуализацией. Только аутопсия после смерти могла подтвердить заболевание. При жизни пациента диагноз можно было поставить лишь по ряду клинических симптомов. В развитии болезни было две стадии. Ее болезнь могла находиться на ранней стадии, с невыраженными признаками.

Ощущение постигшей неудачи преследовало Сириль. Память предавала ее. Она подумала о своей бабушке, симпатичной невысокой старушке, работнице на тюлевой фабрике с четырнадцати лет, которую она знала очень непродолжительное время. Она помнила лишь то, что та была странной: потеряла рассудок и рассказывала всякую ерунду. Хорошо придуманные истории, не имеющие ничего общего с реальностью.

«А если я стану такой же?»

Она поднялась на второй этаж, прошла мимо лаборатории сна, где могли регистрировать ночные показатели сразу двух пациентов, зала ожидания и собственного кабинета. Мари-Жанны на месте не было. Сириль сделала себе кофе и взяла печенье. Ее охватила тоска. Неожиданно она увидела себя ребенком: светлые кудри, бархатные юбочки и голубые свитера. Свой родной городок в Кодри на севере страны. Семью, все члены которой работали на текстильной фабрике. Она не росла в роскоши и все время обещала себе, что обязательно выберется из этой дыры и увидит мир. И ей это удалось.

После смерти матери (Сириль было тогда десять лет) она осталась одна с отцом в шахтерском поселке на улице Мучеников, тихой и мрачной. Затем отец отправил свою «малышку Лили» в пансионат Амьена. О том времени у нее сохранились лишь плохие воспоминания. Светловолосую девочку, неприметную и скромную, с задатками прекрасной ученицы постоянно донимали товарищи, но это позволило ей стать сильнее.

Получив диплом с отличием и выслушав поздравления комиссии, она села в поезд, идущий в Париж, где, победив в конкурсе, поступила на медицинский факультет института на улице Святых Отцов.

«Не возвращаться назад, не замыкаться, отталкиваться от предыдущего».

Благодаря способностям к математике, естественным наукам и превосходной памяти она легко окончила институт, после чего, выбирая специальность, остановилась на психиатрии — отрасли с великолепной репутацией, но и наиболее сложной.

Сириль помассировала шею, углубившись в воспоминания.

Ад интернатуры был чем-то совсем иным. Она страдала в нем два года. Отделение Б больницы Сент-Фелисите. Лабиринт небольших темных палат с решетками на окнах, где чахли изгои общества. Большинство из них были нищими, а их состояние объяснялось как простой подавленностью, так и тяжелыми психопатологиями.

Сириль думала, что сможет позаботиться о них, выслушать их, помочь им подняться. Но уже десять дней спустя она все поняла. Измученный персонал настолько накачивал пациентов лекарствами, что с ними практически невозможно было установить контакт. Политика профессора Маньена была простой: наколоть больных транквилизаторами, чтобы все было тихо и спокойно, а затем перевести в другое отделение или больницу. Шизофреники, больные с расщеплением личности, опасные психопаты, извращенцы… Она ничего не могла сделать.

И именно из этого ада восстал Жюльен Дома?

Сириль вздрогнула.

Ни его жесты, ни поведение, ни голос не находили в ней отклика. Напрасно она ломала голову, вспоминая десятки палат, сеансы терапии, даже электрошок и изолятор. Все безрезультатно. Она отломила два кусочка шоколада и в очередной раз попыталась дозвониться Бенуа. По-прежнему автоответчик. Она оставила ему третье сообщение, стараясь сдержать беспокойство.

Небольшими глотками Сириль пила кофе. Вот уже пять лет она пыталась сделать своих пациентов счастливыми. Она принадлежала к американской школе, рассматривающей счастье как любое другое состояние мозга, которое можно спровоцировать. В частности, она была уверена, что люди рождаются с разной нейронной способностью к счастью. Некоторые предрасположены к этому, другие — нет. Ее задание, думала она, заключается в том, чтобы исправить эту ситуацию и помочь тем, кому не удалось вытянуть счастливый билет.

Это была ее единственная цель.

И она не могла отклониться от нее, как бы там ни было.

* * *

После обеда все шло как обычно. Между сеансами с пациентами Сириль снова и снова возвращалась к собственной проблеме, записывая в блокнот все, что помнила о своем пребывании в Сент-Фелисите, пытаясь составить список пациентов, которых она лечила. Дело продвигалось медленно. Ведь все это было десять лет назад, и некоторых из них она видела только несколько раз. Лист бумаги был наполовину чистым. Ей следовало бы просмотреть все дела пациентов за тот период. Но это было невозможно.

Место напротив Сириль заняла ее последняя пациентка в этот день. «Перфорация чувств, попытка самоубийства» — написала Мари-Жанна на папке. Изабелла ДеЛюза пребывала в отчаянии. Симпатичная домохозяйка, мать четверых детей, теперь уже взрослых, жила в одном из прекрасных домов наподобие дворца Мезон-Лаффит, в несколько этажей и расположенном рядом с парком.

По словам Изабеллы, она страдала от «двадцати лишних килограммов» и «неверности мужа». Было ясно, что женщина напрямую связывает эти два фактора. Сириль никак не могла сосредоточиться на рассказе своей пациентки, хотя прекрасно отдавала себе в этом отчет и пыталась ее слушать.

На этом месте сидело множество женщин, оплакивавших неверность своих мужей. В большинстве случаев они были полностью разбиты и уничтожены, словно получили мощнейший удар, которого никак не ожидали. Сириль каждый раз спрашивала себя, как же так сталось, что они этого не предвидели. Отдаление от супруга, отсутствие интереса…

Мадам ДеЛюза снова готова была расплакаться.

— Простите меня, доктор. Просто я прожила с ним тридцать лет, понимаете?

Голос изменил ей. Сириль осторожно придвинула к ней коробку бумажных салфеток и попыталась подбодрить.

— Пожалуйста, продолжайте.

— Вот уже год он мне изменяет, постоянно упрекает, все хуже и хуже обращается — «сделай то», «сделай это», — даже на людях. В то время как это он ведет себя за моей спиной как свинья!

Глаза пациентки сверкнули яростью. Сириль невольно подумала о Бенуа и его бывшей жене, об отчаянии этой женщины, обнаружившей, что профессор нейробиологии спит с одной из своих интернов, по всей видимости, с Сириль.

Мобильный как будто разгадал ее мысли и принялся вибрировать. Сириль должна была отключить его, как обычно делала это во время сеансов, но на экране высветилось сообщение от Бенуа. Она колебалась несколько секунд, затем все же извинилась перед пациенткой, взяла телефон и прочла сообщение:

«Получил втое сообщение, золото. На собрании до 20 ч. Не мог повзонить. Что случилось?»

Сириль прокашлялась.

— Простите, пожалуйста, но я вынуждена ответить своему мужу. Это займет буквально несколько секунд.

Она набрала на экране ответ: «Никаких проблем. Встретимся в ресторане. Целую».

Сириль еще раз извинилась, выключила телефон и продолжила беседу с пациенткой.

Случай Изабеллы был идеальным для начала тестирования мезератрола на пациентах с умеренными проблемами.

— Я могу предложить терапевтическую стратегию для уменьшения ваших страданий, мадам, а также несколько подобных сеансов, чтобы окончательно разобраться в сложившейся ситуации.

Мадам ДеЛюза поднесла руки к горлу, словно задыхалась.

— Доктор, вы думаете… что он не вернется?

Сириль Блейк облокотилась на спинку кресла и скрестила руки на груди.

— Я не могу ответить на этот вопрос. Я лишь хочу помочь вам выйти из этой ситуации с наименьшими потерями.

Да, Изабелла ДеЛюза была именно тем человеком, здравомыслящим и волевым, которого она искала для дальнейшего изучения свойств мезератрола. Ее пациентка могла сполна насладиться преимуществами этой новой программы. Сириль поставила локти на стол и наклонилась к ней.

— Возможно, он вернется. Мы не можем этого знать. Самым лучшим для вас будет как можно быстрее расстаться с состоянием грусти, приободриться, снова подняться. Мы начинаем изучение свойств нового препарата, который позволяет пациентам избежать физических страданий в случаях, подобных вашему. Почему бы вам не попробовать?

— Я не хочу принимать антидепрессанты, доктор! От них возникает зависимость, и человек перестает быть самим собой.

— Это не антидепрессант, мадам. А риск привыкания к нему исключен полностью.

Изабелла ДеЛюза достала из коробки бумажную салфетку и вытерла ею глаза и нос.

— Почему бы и нет? Если вы говорите, что я перестану страдать, то почему бы и нет?

 

5

20.30

Бенуа Блейк, одетый в коротковатый смокинг, поднял бокал с шампанским. Двенадцать гостей, сидевших в небольшом зале ресторана «Ля Перуз», замолчали.

— Дорогие друзья! Спасибо за то, что вы пришли на этот ужин, такой важный для меня. Спасибо моей милой и красивой супруге за то, что приготовила для меня этот сюрприз, хотя в моем возрасте дни рождения уже не празднуют.

Все рассмеялись, а Бенуа повернулся к Сириль, которая выглядела просто роскошно в черном платье, открывающем плечи. В ушах у нее поблескивали бриллианты, а волосы были старательно уложены.

— Я был зачат в году, который не хотел бы называть из уважения к своей молодой жене, рискующей обнаружить, что годы, разделяющие нас, — не просто яма, а бездна. — Присутствующие засмеялись. — По словам отца, я был зачат на роскошном круизном лайнере. Об этом я не знаю больше ничего, кроме услышанного от своего производителя, причем сказано это было в конце ужина, на котором было выпито слишком много спиртного. От этой истории мне достался лишь изъян, и я в этом чистосердечно признаюсь. Даже сейчас я не могу ступить на борт прекрасной яхты, не испытывая любопытного чувства надругательства! — Снова смех. — Вот почему, учитывая то, что люди постоянно выдумывают истории, жизнь, вся жизнь — это басня… ведь так?

Раздались аплодисменты. Сириль любовалась Блейком, как и каждый раз, когда он выступал на публике. Она любовалась его непринужденностью и красноречием. Великий Человек пребывал в отличной форме, особенно когда подстригся и сбросил несколько килограммов. Конечно, он старел, но его фигура борца оставалась прежней, и он сохранил высочайший интеллект, который и подкупил Сириль, когда она была его ученицей… После конгресса в Бангкоке и присуждения Нобелевской премии (неважно, получит он ее или нет) она повезет своего мужа на какой-нибудь волшебный остров, где не будет ни мобильной связи, ни Интернета. Сириль наполовину осушила бокал с шампанским. Какая насмешка судьбы! Она была младше мужа на двадцать пять лет, тем не менее первая стала сдавать.

Возможно, через две недели Институт Каролинска Стокгольма присудит ее мужу Нобелевскую премию в области медицины за исследования нейронного цикла боли. Обсуждения, проходящие в Стокгольме, должны быть одним из наиболее тщательно охраняемых секретов, где почти никогда не бывает утечки информации. Невозможно было знать наверняка, кто же получит премию. Но некоторые моменты не оставляли сомнений. В сентябре Институт Каролинска организовал биологический симпозиум, куда были приглашены несколько избранных, среди которых — Бенуа Блейк и его соперник Тардьо. Всем известно, что это собрание является, по сути, первым этапом предстоящих выборов и что их презентация должна определить чье-либо преимущество.

Сириль представила, как на следующее утро им позвонят из Стокгольма, и ощутила, как где-то внутри трепещет крылышками бабочка. Бенуа Блейк преуспел в своих работах по изучению влияния физического шока на нейронный цикл. Помимо других удивительных результатов, нейрофизиолог открыл мезератрол — новый класс молекул. Поначалу его использовали для снятия сильнейшего напряжения, но медики быстро заметили, что подобное лечение давало вторичный, совершенно неожиданный, результат. Пациенты, подвергавшиеся психическому шоку, отмечали улучшение самочувствия и сна, а также уменьшение страданий. Бенуа тотчас же пустил лошадь в галоп.

В девяностых годах во время первого этапа тестирования на мышах он обнаружил, что мезератрол успокаивает животных, травмированных чрезмерным лечением. Еще через несколько лет исследований, в том числе и на людях, Блейк формально установил, что эта молекула имела свойство ликвидировать компонент физической боли, полученной вследствие травматических событий. Сириль, идя по его стопам, перешла к клиническим исследованиям, ежедневно используя этот революционный метод лечения.

Она посмотрела на мужа и улыбнулась, гордясь им. И подумала о том, что если бы она не вышла за него замуж, то, скорее всего, не достигла бы всего, что у нее есть на сегодняшний день. Она допила шампанское и пролистала меню. Бутерброды, суп с кресс-салатом, паста из тыквы, мясо ягненка с яблоками в карамели… Она ничего не ела с самого утра, и ее желудок взбунтовался. Официант в ливрее предложил ей бокал бордо, который она взяла и с удовольствием пригубила.

Сириль отлично помнила выступление Бенуа на кафедре Коллеж де Франс.

— Ты довольна мной? — спросил он тогда с улыбкой.

Она искренне ответила:

— Отныне я буду жить в твоей тени.

— Нет, ты будешь вкалывать и многого добьешься, — произнес он, как будто дразня ее.

«Да, как проклятая…»

Именно это она и делала. Работала днями и ночами, чтобы ни в чем ему не уступать. Если она хотела выйти из тени Великого Человека, то должна была создать себе имя.

Когда в двухтысячном году она ушла из Сент-Фелисите, хлопнув дверью, то хотела отказаться от медицины. Бенуа, с которым они уже год были женаты, уговорил ее остаться. Как раз в это время он стал профессором университета Беркли и привел ее к себе. Сириль познакомилась с молодыми учеными, заинтересованными темой, популярной во Франции среди философов, — поисками счастья. Она сразу же прониклась их работой, осознав, что именно этим и хочет заниматься. Наконец-то она повстречала людей, смотревших в одном направлении с ней, не считавших тяжелое медикаментозное лечение единственным средством в борьбе с физическим недомоганием. Они были открыты для других форм лечения.

Коммерческое чутье Бенуа Блейка сделало остальное. Он почувствовал перспективы развития в этой области и не ошибся. На сегодняшний день в США насчитывалось несколько «центров счастья», где предлагали людям целостную помощь в достижении благополучия. Во Франции открытие подобного центра и управление им являлось взглядом в будущее. Не хватало лишь финансирования. Бенуа не составило большого труда уговорить американские лаборатории продать патент на мезератрол и подписать контракт с теми, кто предложил самую большую сумму.

* * *

Большинство свечей в серебряных подсвечниках были потушены. Гости задержались еще немного после кофе и сладостей. Вино было отличным, а почетный гость — в ударе. Бенуа пребывал в отличном расположении духа. В конце концов они покинули душный зал, взяли пальто и вышли на улицу, в холодную ночь.

Поблагодарив гостей и попрощавшись со всеми, чета Блейков направилась к машине Бенуа, чудом припаркованной на небольшой улочке возле набережной Августинцев.

Бенуа сел за руль и включил печку, заметив, что его жена стучит зубами от холода.

— Отличный вечер, дорогая. Как мне тебя отблагодарить?

Они ехали вдоль набережной в «ауди» серебристого цвета, которая все еще пахла как новая, потом свернули на улицу Святых Отцов, а затем на улицу Севр.

— Жаль, что сегодня твое дежурство… — осторожно произнес Бенуа.

Сириль спрятала серьги в сумку и сменила туфли на мокасины, оставленные под пассажирским сиденьем.

— Да, мне тоже очень жаль. Но врач, который должен был сегодня дежурить, заболел.

— Ты оставила мне несколько сообщений… Что ты хотела рассказать?

Они повернули налево, на бульвар Распай, затем направо, на улицу Ренн. Движение было небольшим. Лишь когда они доехали до бульвара Вожирар, Сириль решилась заговорить.

— Сегодня утром со мной произошел странный случай… — начала она, а потом в нескольких словах рассказала о встрече с пациентом, которого начисто забыла.

Бенуа чуть не наскочил на бордюр, послышался визг тормозов. Он громко выругался.

— Ты полагаешь, что врачи помнят всех своих пациентов?

— То же самое мне сказала Мюриэль. Но все равно это как-то странно…

— Томография что-нибудь обнаружила?

— Нет.

— Тогда, могу тебя заверить, волноваться не о чем.

Они ехали по бульвару Пастор, затем по улице Фальгьер. Сириль поглядывала на мужа, Бенуа хмурился. Несколько минут спустя машина остановилась возле здания на улице Дюлак.

— Послушай, забудь эту историю, я тебя прошу, — сказал Бенуа. Он немного подумал и добавил: — И если тебе будет сложно с этим пациентом, откажись от него. Это есть в контракте, помнишь? Ты занимаешься только легкими психическими патологиями. Все остальное — дело больниц.

Сириль кивнула. Если ее муж, беспокойный от природы, не волновался, значит, переживать действительно не от чего. Она облегченно вздохнула.

— Жаль, что нам не удалось поговорить об этом раньше. Я бы не переживала целый день.

Бенуа погладил ее по щеке.

— Не бери в голову.

— Не могу, — ответила Сириль.

— Почему?

— Однажды кто-то сказал… по-моему, это был некий великий профессор… что нет ничего более важного для выполнения поставленной задачи, чем усердие.

Бенуа с восхищением взглянул на нее. На его пиджаке блеснула ленточка ордена Почетного легиона.

— А сегодня этот же профессор говорит, что ему недостаточно видеть свою жену раз в два дня.

— Раз в пять дней!

— И что он хотел бы воспользоваться тем немногим временем, что у него осталось.

Он наклонился и принялся гладить ее ноги, приподнимая край черного платья. Сириль представила себе Тьерри Пани, одного из врачей Центра, который вот уже полчаса ждет ее в лаборатории сна. Она не любила опаздывать.

— Бенуа, я должна идти. Мне очень жаль, но сегодня ничего не выйдет. Давай отложим на завтра, хорошо?

Руки профессора стали более настойчивыми.

— Давай вернемся. К черту твою лабораторию!

— Бенуа, пожалуйста, я глава этой лаборатории, я должна все проверить.

— Только один раз! У меня сегодня день рождения!

— Да, я знаю, дорогой, мне очень жаль. Через два года, когда у меня появится возможность нанять еще двух врачей, я не буду дежурить, обещаю.

Бенуа вздохнул и поцеловал ее в шею. Сириль застонала от удовольствия и прошептала:

— Я тебя умоляю, не усложняй мой уход…

Они долго целовались, потом Сириль все же вышла из машины. В этот момент ее муж как будто что-то вспомнил, порылся в карманах и достал флешку.

— Ты сегодня сделаешь это для меня? — умоляюще спросил он.

— Возможно, между тремя и четырьмя часами утра у меня появится небольшое окно для тебя, — ответила она, подмигнув.

Она взяла флешку и послала ему воздушный поцелуй.

* * *

Тьерри Пани храпел в кресле в зале наблюдения за лабораторией сна. Последняя, пусть даже небольшая, была необходима для деятельности Центра. За бессонницами и постоянными кошмарами скрывались различные депрессии. И наоборот, состояние депрессии могло быть простым симптомом остановки дыхания во время сна. И лишь подобное исследование могло все установить.

Два монитора показывали спящих пациентов, а компьютер фиксировал их жизненные параметры. Электроды, подсоединенные к коже, фиксировали церебральные волны, образующие ЭЭГ, электроэнцефалограмму. Датчики движения вокруг глаз и под подбородком измеряли тонус мышц. В зале стояла тишина, нарушаемая только регулярными сигналами приборов. Вечернее платье Сириль скрылось под белым халатом. Она зашла в приемную, сделала два кофе. Потом тронула Тьерри за руку, отчего тот подскочил, и протянула ему чашку. Врач сел, еще не совсем проснувшись.

— Простите, я задремал.

— Это по моей вине. Я опоздала.

Пани осмотрелся, переводя взгляд с одного монитора на другой.

— Первая пациентка уснула сразу же, внутренние органы двигались около тридцати минут. Это случай «без отдыха».

— Отлично.

— Второй… Вот, посмотрите сами.

Пани указал на монитор под номером два. Сириль подошла к нему и увидела Жюльена Дома. Молодой человек лежал на спине, вытянув руки вдоль тела и откинув простыню.

Он спал, ЭЭГ не оставляла никаких сомнений в этом.

Но глаза его были широко открыты.

Сириль поставила чашку рядом с монитором и достала из кармана блокнот и ручку. Целый день она не могла выбросить этого человека из головы. Увидев его здесь, спящим… Это напоминало навязчивый сон, от которого она не могла избавиться. Она наблюдала за церебральными волнами, медленными и прерывистыми.

— Он глубоко спит, — сказала она, больше самой себе, нежели коллеге, уже снявшему халат.

Это была фаза ночных кошмаров и лунатизма. Она записала время: 1.30.

— И он пребывает в этой фазе вот уже десять минут, — продолжала она. — Скоро он войдет в фазу парадоксального сна. Давай же, Жюльен. Я жду.

— Надеюсь, его посетят сны.

— Я тоже. Если это будет кошмар, то случится он сейчас.

Сириль, заметно волнуясь, допила кофе.

— Спокойной ночи, Сириль.

— Спокойной ночи, Тьерри. Еще раз прости за опоздание.

— Никаких проблем.

Доктор Блейк смотрела на мониторы. Прическа и макияж совсем изменили ее. Пани наблюдал за ней краем глаза, и ему в голову лезли мысли сексуального характера… Встряхнув головой, он ушел.

Сириль никогда не видела, чтобы кто-то спал с открытыми глазами; это очень впечатляло, и она должна была это зафиксировать. Несколько секунд она просто наблюдала за ним. Оба пациента спали отлично. Она сама начала ощущать усталость.

Вдруг из второй палаты раздалась серия сигналов. Жюльен опустил веки: датчики на его висках зафиксировали быстрые движения глаз. ЭЭГ ускорилась. Мозг выдавал волны альфа и бета, типичные для такого сна. Сириль сосредоточилась на изображении. Если он увидит кошмар, то именно сейчас. Вдруг экран дисплея показал сильное церебральное напряжение. Глаза Жюльена совершали скачки под закрытыми веками. Его пижамные штаны приподнялись в области паха. Около двадцати минут он пребывал в этом состоянии. Он лежал неподвижно (за исключением полового органа и глазных яблок) и спал. Затем волны снова усилились, и Жюльен открыл глаза. Он сменил позу, повернулся на левый бок и уснул.

Сириль потерла глаза. Она должна была догадаться. Как только она оставляла пациента, которого обычно мучили кошмары, под наблюдением в лаборатории сна, он спал как ребенок, настолько уютно и спокойно он себя чувствовал! Она проследила все кривые ЭЭГ. Лучше бы она поехала домой с Бенуа. Они бы занялись любовью, и она компенсировала бы тем самым стресс, накопившийся с утра.

Она вставила флешку в компьютер и открыла файл, сохраненный на ней. Пролистала данные и нахмурилась. Затем вернулась к началу документа и принялась читать его. Она исправляла ошибки мужа, ее пальцы стучали по клавиатуре. Она прищелкнула языком и выделила желтым цветом целый абзац.

«Ну что, все же прогресс налицо, пусть и медленный».

У Бенуа были сложности с письмом уже одиннадцать лет, с момента аварии. Она была единственным человеком, который читал и исправлял тексты научных презентаций Великого Человека. Поэтому, помимо невролога, только она знала о проблеме. В день Вознесения «рено-меган» Бенуа трижды перевернулся на мокрой от дождя дороге, после чего врезался в другую машину, водитель которой проехал на знак «стоп». Бенуа чудом не получил ни единой травмы. Но когда он по настоянию друга-невролога прошел когнитивные тесты, оказалось, что с Блейком не все в порядке. Он страдал особой формой проблем с письмом, так называемым «зеркальным» письмом, что произошло в результате повреждения височной доли, задействованной в восприятии симметрии. Бенуа Блейк, как еще несколько человек в мире, начал писать… в зеркальном отображении, и слова, написанные им, приходилось читать справа налево. Годы переучивания позволили ему вернуться к автоматическому написанию, и в результате многочисленных тренировок он стал писать почти правильно. Но его тексты приходилось перечитывать, так как в них постоянно проскакивали подобные описки.

Проблема заключалась в том, что иногда предложения были настолько запутанными, что в них мало что можно было разобрать, хотя в целом смысл был ясен. Сириль полностью переписала абзац и потерла глаза.

Сириль потянулась, чувствуя приступ лени. Она зевнула и вспомнила слова Бенуа: «Если тебе будет сложно с этим пациентом, откажись от него». Вне всяких сомнений, он прав. Она разберется со всем завтра. Она закрыла глаза и задремала, сама этого не заметив.

Вдруг она получила словно разряд тока, волосы на ее голове встали дыбом. Вопль…

Сириль!

Кто-то выкрикивал ее имя.

Она выпрямилась, сердце ее бешено стучало. Боже! Крики доносились из второй палаты. Она слышала их не только через микрофон камеры наблюдения, но даже через стену. На мониторе она увидела, как мечется Жюльен Дома. С кем он борется? Он был совершенно один. Уровень ее адреналина моментально подскочил. Сириль вышла из лаборатории, свернула направо и бросилась по коридору. «Сириль!» — оглушительно звенело у нее в ушах, сердце бешено колотилось в груди. Она толкнула дверь. Пациент, весь в поту, сидел на кровати, обхватив голову руками.

— Все хорошо, месье Дома, я здесь.

Она подошла к кровати.

— Я здесь, Жюльен.

Молодой человек вдруг обхватил ее за талию и прижал к себе. Сириль напряглась. Он поднял глаза и посмотрел на нее. Его взгляд был потерянным, в глазах блестели слезы, он повторял снова и снова:

— Они не получили тебя, нет, моя любимая…

Сириль аккуратно отвела руки Жюльена, хотя он и сопротивлялся.

— Месье Дома, это доктор Блейк. Вам приснился кошмар. Вам следует сразу же записать его, причем с максимальным количеством деталей.

Жюльен посмотрел на нее с отчаянием.

— Моя любовь… — прошептал он.

Слова застыли на его губах. Как будто он вдруг вспомнил, где находится.

— Извини, я думал, что… она вернулась.

— Кто?

Жюльен покачал головой.

— Другая… другая ты…

Сириль приподняла брови.

— Возьмите ручку и запишите свой кошмар в подробностях. Таким образом уже завтра мы сможем начать работу над содержанием вашего сна.

— Который сейчас час?

— Шесть утра. Через час вам принесут завтрак. Отдохните пока.

Убедившись, что Жюльен принялся записывать детали своего сна, она тихонько закрыла дверь второй палаты.

Она прислонилась к стене, охваченная страхом, который была не в состоянии контролировать, на грани ужаса. Жюльен Дома упомянул реальность, которая не совпадала с ее собственной. Как это «другая ты?» Она поднесла руку к пылающему лбу. Ее пациент не был агрессивным, но все это могло плохо закончиться. Не в состоянии сделать хотя бы один шаг, она оперлась рукой о стену коридора и глубоко вздохнула. В ее голове все перемешалось. Ей нужно было немного поспать.

Она услышала звон посуды. Помощница медсестры (сегодня это должна была быть Клотильда) готовила завтрак. Сириль отправилась в кухню. Невысокая женщина лет пятидесяти в голубом халате склонилась над раковиной с губкой в руке. Она явно не ожидала, что кто-то войдет.

— Доброе утро, Клотильда, — негромко сказала Сириль.

Клотильда вздрогнула.

— Доктор Блейк! Как вы меня напугали!

— Могу ли я оставить вас одну на час? Мне нужно отдохнуть. Доктор Мерсье будет в семь утра.

— Конечно, мадам. Поспите, вы много работали на этой неделе.

— Спасибо. Пациент из второй палаты несколько взбудоражен. Не обращайте внимания на его слова, они могут быть не вполне логичными.

— Ай-яй-яй! — воскликнула Клотильда, качая головой. — Вы по-прежнему пытаетесь сделать всех счастливыми… А о себе вы заботитесь? Хотите, я сделаю вам отличный кофе? Вы выглядите уставшей.

— Нет, спасибо. Думаю, мне лучше поехать домой и немного поспать. Я вернусь к двум часам. До встречи.

Сириль сняла халат, бросила его в корзину с грязным бельем, завернулась в плащ и завязала вокруг шеи шарф. Она дрожала. Она вышла из клиники и направилась к своей машине, «мини-купер», припаркованной перед зданием. Вставив ключ в зажигание, она заметила, что небо окрашено в сиреневый оттенок. Сириль оперлась подбородком о руль, наблюдая за движением туч. Она все еще чувствовала руку Жюльена Дома на своей талии, его запах и его отчаяние.

Что-то ускользнуло от нее с самого начала, но что именно?

 

6

7 октября, утро

«Пустая улица, темно, я один, мне холодно. Я хочу свернуть с этой улицы, но не могу. Я иду вперед, когда появляется темный силуэт. Я перехожу на другую сторону, человек следует за мной, приближается. Я не вижу его глаз. В руке он держит короткий нож. Нож для устриц. Он поднимает его, я стою неподвижно, и он наносит мне удар. В этот момент появляется Сириль. У нее очень длинные темные волосы, но я знаю, что это она. Призрак бросается на нее. Я ранен. Он несколько раз ударяет ее. Она падает на землю. Она истекает кровью…»

Жюльен не закончил фразу. Он скомкал лист бумаги, исписанный мелким аккуратным почерком, и бросил его на неубранную постель. Сидя в кресле перед окном и положив ноги на подоконник, он пил горячий шоколад. На нем были только пижамные штаны. Его взгляд не выражал никаких эмоций, он просто любовался красками рассвета, ласкающего небольшой сад. Его пульс стал спокойнее, грудь приподнималась в такт восстановившемуся дыханию. Шоколад приносил ему больше пользы, чем любые лекарства. Приступ прошел. Наступило время избавиться от этих кошмаров, этих видений, отравлявших его ночи. Он будет работать с доктором Блейк и победит демонов. Она ему это пообещала.

Сириль…

Он потерял все, что было в его жизни. Мама… Дедушка и бабушка… Затем Сириль. Он должен был защитить ее, пусть даже против воли! Сны подсказывали ему, что она в опасности.

Бамбук во дворе изящно покачивался на ветру, его листья дрожали. На земле воробей что-то клевал. Щелк, щелк… Жюльен мысленно фотографировал краски утра. Его взгляд отметил мягкие полутона, игру цвета гибискуса, фуксии, белых роз, пурпурных листьев японских кленов в виде звездочек. Он открыл окно, положил на подоконник несколько крошек круассана и принялся ждать, потягивая горячий шоколад. Он не ощущал холода. Любопытный воробей, привлеченный крошками, аккуратно стучал клювом по цементу. Жюльен был очарован птицей. Он поставил чашку, положил крошки на ладонь и осторожно вытянул руку. Воробей сначала отлетел в сторону, но потом решился и приблизился к этому новому источнику пищи. Он поклевывал руку Жюльена, как будто ее кололи маленькими иголочками, но молодой человек не двигался. Птичка пировала, а он внимательно наблюдал за ней, как будто от этого зависела его жизнь. Затем его взгляд стал стеклянным, и он резко свел пальцы, зажав маленькое теплое существо в руке.

 

7

Температура воды была 39 °C. Сириль встала под душ и облегченно вздохнула. Каждые пять дней, возвращаясь после дежурства, она выполняла одни и те же процедуры, получая от этого огромное удовольствие. Обжигающий душ, мягкий пеньюар, обильный завтрак, затем три часа утренней сиесты. В одиннадцать она возвращалась к своему привычному распорядку и приступала к новому рабочему дню, отправляясь в клинику к двум часам дня.

Но сегодня горячая вода не смыла ее опасения. Сириль ощущала глухую угрозу, которая с каждым часом только усиливалась. Как будто за ее спиной притаилась тень, готовая напасть. Вздор! Но очень реалистичный. Она вышла из ванной комнаты, прошла в кухню и съела бутерброд — стоя, прислонившись спиной к холодильнику. У нее не было аппетита. Астор мурчал у ее ног, Сириль налила ему молока и почесала за ушами.

Ему был один месяц и он представлял собой комок шерсти, когда она нашла его в саду медицинского колледжа. Котенок бродил по клумбе и жалобно мяукал. Он всего лишь хотел жить. Сириль завернула его в свитер и принесла в свою комнату в студгородке. Случилось это восемнадцать лет назад, она была на втором курсе. В то время она считала своим «заданием» спасать души и хотела стать психиатром. Тогда у нее были длинные светлые волосы, которые она обычно завязывала в хвост, перед которым не могли устоять ее преподаватели. Один из них до сих пор делил с ней постель.

Восемнадцать лет — серьезный возраст для домашнего кота. Тем не менее Астор мирно проводил свои дни, не выказывая ни единого признака слабости. Он и сейчас не отставал от хозяйки, пока та шла по коридору в спальню. Сириль тихонько открыла дверь и легла в постель. Ее осторожность была излишней. Она услышала, как в душе бежит вода. Великий Человек уже встал.

Она закуталась в одеяло и попыталась расслабиться. Ей нужно было поспать, но мозг отказывался выключаться. Сириль закрыла глаза, пытаясь успокоить свои мысли. Когда Бенуа поцеловал ее в щеку, она подскочила.

— Не очень устала за ночь?

— Нет, я спала.

— Хорошего дня, дорогая.

— И тебе. Сегодня вечером я приготовлю ужин.

— Отличная мысль! Я вернусь не поздно. До вечера.

— Твоя флешка на тумбочке у входа.

— Спасибо.

Бенуа Блейк собирался уже выйти из комнаты, но вернулся.

— Что-то забыл?

— Скорее всего, он просто сочиняет…

Сириль привстала в постели.

— Почему ты так думаешь?

— Ты видела его дело из Сент-Фе? Подписанное твоей рукой?

Он увидел, как жена нахмурилась.

— Нет. Секретарь Маньена сказала Мари-Жанне, что нужно сделать запрос.

— Могу поспорить на бутылку шампанского, что ты фигурировала в нем как референт, а лечил его кто-то другой. Это происходит постоянно.

— Но он утверждает, что его лечила я!

— Откуда ты знаешь, что он не выдумщик? Он видел тебя в Сент-Фе и выдумал все это. А ты попалась на его удочку. Вот и все!

Сириль опустила голову на подушку. Слова мужа не были лишены здравого смысла.

«Почему я сама не подумала об этом раньше?»

На какую кнопку нажал Жюльен Дома, что она принялась паниковать без особых на то причин?

Астор запрыгнул на кровать. Бенуа погладил его по спинке.

— Отправь его в больницу.

— Я увижусь с ним сегодня после обеда. Думаю назначить лечение на четыре дня и рекомендовать его коллегам.

Бенуа Блейк скептически хмыкнул.

— Четыре дня, не больше?

Сириль натянула одеяло до подбородка.

— Не волнуйся, дорогой, я тоже не хочу, чтобы это затянулось надолго.

 

8

В два часа дня Сириль вернулась в клинику, решительно настроенная не позволять опасениям управлять собой. Пациенты ждали ее в зале для занятий йогой, расположенном на первом этаже. Сняв обувь, они сидели на полу на объемных подушках — четыре мужчины и три женщины.

— Здравствуйте! — приветливо сказала она.

— Здравствуйте, доктор! — в один голос ответили они.

Сириль сняла туфли, оставила их в углу комнаты и села напротив пациентов.

— На прошлой неделе мы с вами работали над совестью и настоящим моментом. Я надеюсь, что в течение недели вы повторяли эти упражнения. Сегодня я предлагаю вам углубиться в… благодарность. Английский поэт Джон Милтон писал: «Дух живет сам по себе, и лишь от него зависит Рай Ада и Ад Рая». Иными словами, наши мысли определяют наше благополучие больше, чем что-либо другое. Высказывать благодарность — отличная стратегия для достижения счастья. Благодарность — это противовес негативным факторам. Она нейтрализует зависть, жадность, враждебность, волнение и раздражение. Вы готовы?

Сириль хлопнула в ладоши.

На это занятие ее вдохновила Кэти Джеймс, доктор-психолог из университета Миннесоты. Когда в прошлом году Сириль познакомилась с ней и посетила ее сеансы позитивного настроя, то сразу же прониклась этой методикой. Кэти показала ей, как с помощью простых упражнений добиться того, чтобы люди почувствовали облегчение.

Например, она подталкивала людей отвечать на такой вопрос: «Какой человек или какое событие лежит в основе работы, которая мне нравится, книги или песни, которую я так люблю?» По вечерам, перед сном, она заставляла их прокручивать в голове увиденный днем фильм, анализировать положительные моменты, например отличный прием пищи, дружеский звонок, прекрасно выполненное задание, ощущение подъема после занятия спортом. А также ценить то, что облегчало им жизнь: воду, изобилие овощей и фруктов, воздух и солнце…

Подобная методика не вполне подходила жителям крупных городов, как в этом убедилась Сириль, тем не менее она применяла этот метод, дававший мгновенные результаты. Вся сложность заключалась в том, чтобы не переборщить и не вернуться к изначальным проблемам: стрессу, чрезмерной активности, соревновательности, сравнению себя с другими, завистью и т. д.

Пока что она лично проводила эти занятия, являющиеся новшеством в программе Центра. Вскоре ее сменит Мариза Энтманн. С помощью пульта Сириль выключила свет и облокотилась на подушку.

— Устраивайтесь поудобнее и сосредоточьтесь на своем дыхании.

Прошло десять минут. Слышно было лишь, как дышат пациенты. Они не спали, но погрузились в состояние легкого транса, делавшее их восприимчивыми к тому, что говорит врач.

— Я хочу, чтобы вы сначала сосредоточили свое внимание на ногах. Поблагодарите их за то, что они помогают вам ходить и вы идете туда, куда хотите. Теперь поднимитесь выше, к животу, и поблагодарите его за то, что он питает вас, переваривает продукты, дарит вам энергию, необходимую для жизни…

В три часа Сириль, полностью расслабившись и успокоившись, поднялась на второй этаж. Эти сеансы психологических тренировок были так же полезны ей самой, как и ее пациентам. Мари-Жанна сидела на своем рабочем столе, одетая в замшевую юбку, позволявшую рассмотреть симпатичные ноги в сапожках. Жюльен Дома, засунув руки в карманы джинсов, стоял напротив и пристально смотрел на нее. Расстояние между ними не превышало пятидесяти сантиметров. Облегающая футболка позволяла догадаться, насколько мускулистым было его тело. Мари-Жанна смеялась, потряхивая рыжими волосами, грудь ее под открытой розовой блузкой вздымалась. Сексуальный интерес, возникший между ними, был очевиден.

— Здравствуй, Мари-Жанна. Здравствуйте, месье Жюльен, — решительно произнесла Сириль.

Мари-Жанна вскочила.

— Э-э-э… Здравствуйте, Сириль! Звонил месье Луис из Ассоциации против насилия; он просил перенести встречу на следующую неделю.

— Спасибо. Посмотри, пожалуйста, куда ее можно втиснуть. — Она повернулась к Жюльену Дома: — Как вам спалось сегодня?

Молодой человек покачал головой.

— Ночь прошла довольно спокойно.

Мари-Жанна вопросительно посмотрела на нее. Сириль проигнорировала ее взгляд и, нервничая, пригласила пациента в кабинет. Ее племянница не должна развлекаться с посетителями. Что же касается Жюльена Дома, то им следует заняться всерьез, провести необходимые сеансы и поставить точку.

Как только молодой человек устроился в кресле, Сириль познакомила его со своими выводами:

— Линия вашего сна абсолютно нормальная, уровень мелатонина тоже. Мы имеем дело с кошмарами по неустановленной причине.

Тон Сириль был более строгим, чем накануне, поскольку она решила придерживаться необходимой дистанции. Жюльен молча наблюдал за ней. Его взгляд скользнул по ее волосам, задержался на сердечке с бриллиантами на шее… Сердце Сириль забилось быстрее.

— Итак, я предлагаю вам, — продолжала она, — применить метод Барри Кракова, медика из университета Новой Мексики, с которым я хорошо знакома. Этот метод требует интенсивной работы на протяжении четырех сеансов. То есть по одному сеансу каждый день, начиная с сегодняшнего. Возможно ли это с учетом вашей работы?

Жюльен сосредоточил на ней взгляд и провел языком по губам.

— Никаких проблем.

— Вы готовы сразу же приступить?

— Чем раньше, тем лучше.

— Отлично. Устраивайтесь на диване, так будет удобнее.

Жюльен повиновался.

Он положил голову на подушку из зеленого английского бархата — того же материала, что и диван, на который он прилег.

— Суть этого метода заключается в пересказе вашего кошмара в мельчайших подробностях. То обстоятельство, что вы записали свой сон сразу же, как только проснулись, позволило вам четко запомнить его, и это хорошо. Я слушаю вас. Можете начинать, как только будете готовы.

Жюльен Дома несколько раз глубоко вздохнул и сказал:

— Да. Я… э-э-э… Все всегда начинается одинаково: я нахожусь на темной улице.

— Это улица или переулок? — спросила Сириль нейтральным тоном.

Целью этого упражнения было не возвращение к страху, а поиски возможного выхода.

— Улица. Здесь два выхода. Я нахожусь посредине.

— В каком состоянии вы пребываете?

— Я боюсь.

— Чего?

— Меня преследуют. Я пытаюсь скрыться вправо, но этот человек появляется передо мной.

— Во что он одет?

— Весь в черном. И в капюшоне. У него, по сути, нет лица, а его глаза… пустые.

— М-м…

— Я оборачиваюсь и пытаюсь убежать влево, но он снова передо мной. И потом… все происходит очень быстро… он бросается на меня и…

— И?

— У него в руке нож. Нож для устриц. С круглой рукояткой. И он наносит мне удар.

— Вы не обороняетесь?

— Мои ноги как будто приросли к земле, тело словно парализовано. Потом мужчина оборачивается и наносит удар тебе…

— Мне?

— Да, тебе…

Сириль выпрямилась в кресле. Пациент обращался к ней на «ты»! Такое было впервые.

— Вы обращаетесь ко мне на «ты», месье Дома.

— Мы всегда обращались друг к другу на «ты» в Сент-Фелисите.

Она сделала глубокий вдох и облокотилась о спинку кресла.

— Давайте лучше говорить «вы».

Жюльен помолчал, потом продолжил:

— В моем сне у вас длинные светлые волосы. Лицо тоже немного другое, но я знаю, что это вы.

— Это действительно я? Или кто-то, кто похож на меня?

— Это вы. Именно такая, какой я знал вас в больнице.

— То есть тот, кто вас лечил.

Эта фраза повисла в воздухе, и обстановка сразу стала напряженной. Сириль откашлялась.

— Теперь вы должны прокрутить все это у себя в голове. Сконцентрируйтесь и помните, что в этой комнате вы в безопасности.

Жюльен закрыл глаза и принялся вспоминать свой ночной «фильм». Средь бела дня он был уже не таким страшным. Он открыл глаза.

— Готово.

— Отлично. Теперь прошу вас снова воспроизвести эту сцену, но уже добавив какую-нибудь деталь, которую вы в состоянии изменить. Цвет стен, ширину улицы… неважно что.

Молодой человек приподнял брови.

— Я… я не знаю.

— Найдите способ скрыться.

— Не могу. Человек в черном по-прежнему рядом.

Сириль положила руки на колени.

— А если бы, к примеру, на этой улице была дверь? Дверь, через которую вы могли бы скрыться.

— Где?

— Представьте ее где-нибудь.

— Она может быть прямо за мной.

— И как она выглядит?

— Металлическая дверь с пожарной сигнализацией.

— Вы можете открыть ее?

— Да.

— Откройте ее! Что за ней?

— Не знаю.

— Придумайте.

— Оживленная улица, как будто в рыночный день.

— Отлично. Откройте дверь полностью и пройдите через нее. Повторите это движение несколько раз.

На этот раз молодой человек не закрыл глаза, заставляя свой разум изменить ход сна. Он открыл дверь и оказался снаружи, в городе, на свободе!

— Хорошо… Есть… Я открываю дверь и прохожу. Что дальше?

— Мы должны повторять это упражнение в течение трех дней подряд, после чего вы отправитесь домой. Это представление в процессе повторений укрепится в вашей памяти. Чтобы впоследствии ваш мозг вспоминал именно эту историю, а не предыдущую, которая плохо заканчивается.

— И это работает?

— Да, причем очень хорошо. При условии, что мы будем проводить по сеансу каждый день.

— Но разве не следует интерпретировать мой сон?

— Нет.

— Я думал, что от него можно будет уйти при помощи расшифровки.

— На самом деле расшифровать сон — не значит избавиться от него. А этот метод, и это доказано, уменьшает количество травматических кошмаров.

Жюльен встал. И впервые улыбнулся.

— Спасибо. Я уже чувствую себя лучше. Я уверен, что все получится. Эта клиника — чудесное заведение.

— Да, я тоже так думаю.

Жюльен полез в задний карман джинсов. Сириль, нервничая, наблюдала за ним. Он достал и протянул ей большой плоский ключ.

— Это дубликат ключа от моей двери, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — Мне бы хотелось, чтобы он был у вас. Мне так будет спокойнее: знать, что у вас он есть.

Сириль замерла, глядя на ключ, который уже был в ее руке. Никогда раньше к ней не обращались с подобной просьбой.

— Чего вы боитесь?

— Я доверяю вам. Если у меня возникнет проблема, вы мне поможете.

— Какого рода проблема?

— Не знаю… Проблема.

Сириль смутилась. Ей хотелось бы обсудить этот случай со своими коллегами.

— Может быть, лучше доверить ключ кому-нибудь из близких вам людей?

— Нет. Только с вами я чувствую себя в безопасности.

Она постояла в растерянности, держа ключ в руках и решая, что же делать. Потом встала и положила его под свой ежедневник.

— Мы оставим его здесь. Когда вы почувствуете себя более уверенно, то заберете его, хорошо?

— Отлично.

Сириль не знала, что и думать.

* * *

Проводив Жюльена Дома, Сириль зашла в кабинет своей помощницы, как раз отправлявшей письма по электронной почте, и сказала:

— Пожалуйста, забудь его. Спасибо.

Мари-Жанна посмотрела на тетю невинными глазами.

— Я ни в чем не виновата. Он сам пришел поболтать!

— Это неважно. Не стоит заводить интрижки с клиентами, ясно?

Сириль вернулась в кабинет и села за стол. Если не считать этой странной истории с ключом, она чувствовала себя лучше. Жюльен Дома все выдумал. Теперь это казалось настолько очевидным, что она упрекала себя в том, что весь день сомневалась в своем рассудке. Вдруг какой-то необычный звук привлек ее внимание. Сириль открыла окно. Клотильда, держа в руках мусорный пакет, склонилась под бамбуком.

— Клотильда! — окликнула ее Сириль со второго этажа. — Что-то не так?

Помощница медсестры подняла голову. Лицо у нее было расстроенное.

— Это ужасно, мадам, это ужасно…

— Что? Что ужасно?

Клотильда качала головой, указывая на что-то в мусорном пакете.

— Я ничего не вижу! — крикнула Сириль. — Что там?

— Это ужасно…

Через минуту Сириль уже выбежала во двор. Между бровями у нее залегли две вертикальные морщинки.

— Что такое? Что? — спросила она, как только оказалась достаточно близко, чтобы Клотильда могла ее услышать.

— Это, мадам…

В пакете лежала кучка перьев.

— Это просто мертвая птица, — прошептала Сириль.

Клотильда сунула руку в пакет, достала птицу и показала доктору. Сириль покачала головой.

— Ничего не понимаю.

Клотильда повернула воробья так, чтобы Сириль смогла увидеть его голову.

— Глаза!

— Глаза?

— У него нет глаз.

Выколоты…

Два разреза в орбитах глаз.

— Кто мог сделать это, доктор?

— Не знаю, Клотильда, — ответила Сириль невыразительным голосом. — Все хорошо…

Она подняла голову, и по ее спине пробежал холодок. Птица лежала под окнами палаты, в которой прошлой ночью находился Жюльен Дома…

 

9

Сады Марсова поля были влажными и пустынными. Сириль начала день с пробежки — пять километров, на протяжении которых она избавлялась от всех профессиональных забот, рассказов своих пациентов, графика работы, конференции философа Лекомта, которая должна была состояться на следующий день… На центральной аллее она повернула назад. Ее щеки горели. Два месяца отсутствия подобных кардиотренировок давали о себе знать. Она быстрым шагом вернулась домой.

«С сегодняшнего дня нужно возобновить тренировки».

Бенуа читал лекции в Коллеж де Франс и вернется домой не раньше восьми вечера. Она переоденется, откроет бутылку хорошего вина, разогреет лазанью из кулинарии, сделает салат с орехами и луком шалот, который ему так нравился, и приготовит для мужа сюрприз. Наденет что-нибудь легкое, включая новое белье, ожидавшее своего часа в шкафу. Этот вечер должен расслабить и успокоить ее, освежить их отношения и помочь забыть обо всех проблемах.

Жюльен Дома, выдумщик…

Молодой человек, ставший жертвой неустановленного травматизма, превращавшийся по ночам в маленького мальчика, которому снились кошмары. И которому снилась она.

Она много раз работала с людьми, страдающими ночными кошмарами, но никогда еще у нее не было такого странного пациента. Жюльен Дома отличался от остальных. Он не любил говорить о себе, но за его спортивным телосложением скрывались ум и творческая натура. Сириль убедилась в этом, посмотрев его работы в Интернете: несколько снимков, на которых были запечатлены роскошные пейзажи, — например, песчаная пустыня на закате с воющим волком на переднем плане.

«Интересно, будет ли метод Кракова действенным в таком тяжелом случае?»

Мимо нее пробежала пара в спортивных костюмах.

«А они счастливы?»

Работать с психическими заболеваниями — почти то же самое, что заниматься наукой: годы практики, тысячи научных публикаций, подтверждающих выбор терапии, консенсусы относительно определенных диагнозов и методов. Результаты, полученные при лечении определенных видов патологий, обсуждались на конгрессах или в неофициальной обстановке с коллегами, работающими над теми же проблемами.

При этом благополучие пациента было понятием субъективным и расплывчатым. Ощущение радости жизни, спокойствия, счастья, подъем утром в хорошем настроении, желание выполнить поставленную перед собой задачу, умение правильно выбрать место и время… Как могли тесты и оценки вместить все это?

«Будет ли чувство счастья пожилой дамы, выгуливающей свою собаку, таким же, как у успешного спортсмена?»

В тысячный раз Сириль задавала себе этот вопрос. Она знала о психических патологиях и выбрала ту сторону своей профессии, которая казалась ей наиболее сложной. Пятнадцать часов в сутки она боролась со злом, причина которого заключалась в обществе, порожденном конкуренцией, желанием преуспеть и индивидуализмом. Зло принимало различные формы в зависимости от самого человека, пострадавшего от него. Замкнутость, грусть, отсутствие мотивации, отвращение ко всему, одиночество, физические страдания, неуверенность в себе, нехватка любви, чувство ненужности, страх старости или завтрашнего дня, опасение потерять память или стать зависимым, боязнь потерять контроль… Зло, проявляющееся в разных формах, представало перед Сириль, пробуждая эти же опасения в ней самой. В прошлом боялись болезней и смерти, сейчас боялись жизни. Она понимала это, выслушивая своих пациентов.

Щеки Сириль постепенно приобрели здоровый цвет. Мысленно она повторила свое решение не поддаваться на уловки Жюльена Дома. Завтра она побеседует с ним, проведет три сеанса терапии, после чего передаст его дело в психиатрическую клинику Св. Анны.

* * *

20.00

Приняв душ и уложив волосы, Сириль откусила бирку с нового комплекта белья с красным кружевом под названием «Страсть», который приобрела непонятно зачем вот уже месяц назад, но так и не открыла. Она надела эти небольшие кусочки ткани и встала перед зеркалом. Грудь, приподнятая бюстгальтером, почти ничего не закрывающие трусики…

«С чего вдруг я это купила? Я выгляжу как дорогая потаскуха. Ну да ладно, Бенуа это точно оценит!»

После двенадцати лет брака следовало сделать их совместную жизнь чуть пикантнее.

Этим вечером ей хотелось хорошо провести время. Если через три недели Великий Человек получит Нобелевскую премию (в чем она ни секунды не сомневалась), их накроет волна СМИ, последуют многочисленные приглашения на семинары и презентации, книги, статьи. Их давний австрийский друг Фредерик Рандель, получивший Нобелевскую премию в области медицины в двухтысячном году, сказал им:

— Ваша жизнь уже никогда не будет такой, как прежде.

И Сириль хотела, чтобы они вступили в эту решающую фазу своей жизни в полной боевой готовности.

* * *

Рост бывшего борца Бенуа Блейка составлял добрых сто восемьдесят сантиметров при весе девяносто килограммов, поэтому выглядел он представительно. Когда он вошел в просторную гостиную с современным интерьером в серых, черных и белых тонах, Сириль, сидя на кожаном диване, читала журнал. На ней было черное платье с глубоким декольте, глаза и губы подкрашены. На низеньком столике стояли два бокала с вином. Как это было непривычно…

— Силы небесные! Что мы сегодня празднуем?

Сириль улыбнулась мужу и пошла ему навстречу.

— Наши последние спокойные дни перед вручением Нобелевской премии!

Великий Человек вздохнул:

— Это прекрасно, дорогая, но давай не будем делить шкуру неубитого медведя…

Они поцеловались.

— Почему? Что-то не так? — спросила Сириль.

Бенуа скорчил недовольную гримасу:

— Слухи из Каролинска ставят на первое место Тардьо.

Сириль взяла бокалы и протянула один мужу.

— Эти слухи обоснованные?

— Не знаю. Мне все равно. Тардьо — фигляр, который только и умеет, что выплясывать перед Академией. Его работы ничего не стоят.

Сириль закашлялась. Тардьо открыл действие оцитоцина — гормона, вырабатываемого гипоталамусом, который вызывает сокращения матки при родах и выработку молока, а также (это особенно заинтересовало Сириль) играет основную роль в формировании доверия. Оцитоцин уменьшал стрессы и боль, повышал общительность. Некоторые ученые даже прозвали его гормоном счастья.

Тардьо мог быть кем угодно, но только не фигляром. Когда Бенуа «петушился», то не был особенно объективным.

— Пойдем, дорогой. Тебе нужно расслабиться.

Бенуа, сняв пиджак и галстук, бросил их на диван. Из гостиной они перешли в столовую, где был накрыт на двоих большой стол со стеклянной столешницей.

— Спасибо, дорогая. Что бы я без тебя делал!

Они сели за стол, выпили вина, попробовали салат, потом перешли к лазанье.

Сириль, почувствовав, что муж достаточно расслабился, встала и взяла из сумочки возле дивана белый конверт. Бенуа вопросительно смотрел на нее.

— Сюрприз! — воскликнула Сириль, вручая ему конверт.

Бенуа, приподняв брови, вытащил из него два билета на остров Морис. Через три с половиной недели… Он перевел взгляд на Сириль, гордую произведенным впечатлением. Она подняла руку, пресекая любые попытки протеста.

— Я знаю, ты очень занят. И я тоже. Но если мы никуда не поедем сейчас, то застрянем еще как минимум на год. Мюриэль сказала, что я, похоже, переутомилась. Я и в самом деле чувствую себя не в своей тарелке. В общем, нам нужно отдохнуть.

— Да, ты права. Это великолепная идея. Браво!

С тех пор как завершились исследования мезератрола, их планы редко совпадали. Отныне их сотрудничество заключалось в том, что Сириль проверяла работы Бенуа.

Ужин проходил весело. Сириль говорила обо всем, кроме Центра «Дюлак».

Но Бенуа положил конец ее стараниям.

— Завтра Лекомт проводит свою конференцию?

— Да, все в курсе: пресса, пациенты… Все складывается отлично.

— Хорошо. Если я освобожусь до гала-концерта, то заеду поздороваться с ним. Концерт начнется в восемь вечера, и будет отлично, если ты сможешь приехать чуть раньше, чтобы помочь принять гостей.

Бенуа Блейк являлся одним из почетных гостей благотворительного гала-концерта, организованного Ассоциацией по исследованиям мозга. Концерт должен был состояться на следующий день в музее на набережной Бранли.

— Без проблем.

Бенуа собрал соус с тарелки.

— А как там твой выдумщик? Ты его видела?

— Да. И ты был прав, — сообщила Сириль, улыбаясь. — Все дело в этом Жюльене Дома, а не во мне!

Бенуа издал странный звук и залпом допил вино.

— Жюльен Дома, говоришь?

— Да.

Несколько секунд он молча смотрел на Сириль. Наступила неловкая тишина. Она нахмурилась.

— Что такое? Почему ты так смотришь на меня?

— Думаю о том, какая ты сегодня красивая.

— Спасибо.

Сириль положила мужу добавки. Блюдо было практически пустым.

— Я начала с ним метод Кракова. Это должно сработать, но ненадолго. Если травматизм останется неосознанным, то в скором времени кошмары возобновятся. И я решила передать его дело в больницу.

— М-м…

— Ты со мной не согласен?

— Полностью согласен. Это будет лучше всего.

— Знаешь, этот пациент действительно какой-то странный. Перед тем как покинуть кабинет, он вручил мне ключ от своей квартиры. Он сказал, что так ему будет спокойнее.

— И ты взяла его?

Сириль пожала плечами.

— Я растерялась. Но завтра же я ему его верну.

Бенуа зевнул, потянулся и встал из-за стола.

— Пойдем, хватит уже разговоров о работе.

— Ты не хочешь попробовать десерт?

— Позже.

Диванные подушки прогнулись под весом профессора. Он снял туфли и расстегнул ремень. Сириль присела рядом с ним. Она очень устала.

— Хочешь, я сделаю тебе массаж, дорогая? — предложил Бенуа. — Ты выглядишь измученной.

Сириль кивнула.

— Почему бы и нет?

— Массаж головы?

— Отлично!

Бенуа привлек жену к себе. Его руки были грубоватыми, но сильными, и это было приятно. Он массировал ей затылок, виски, повторяя одни и те же движения. А потом положил пальцы по ходу роста волос и принялся слегка надавливать.

— Ай! — воскликнула Сириль. — Ты что, обследуешь меня?

— Тебе больно, когда я придавливаю здесь?

— Не совсем, но это неприятно.

Пальцы Бенуа, лаская, скользнули по ее шее к груди.

— Скажите, мадам, а что это за красное пятнышко?

— Понятия не имею, месье, — с улыбкой ответила Сириль.

— Тогда нам придется его изучить, — произнес Бенуа, целуя ее в шею.

 

10

Бармен по имени Пьер-Луи, которого клиенты называли Луиджи, поставил уже третий бокал пива перед Жослином, студентом из Ирландии, убивавшим здесь свободные вечера. Паб был пока наполовину пуст. На плоских экранах телевизоров крутили клипы канала MTV, и Эми Уайнхаус пела «I say no, no, no» немногочисленным клиентам. Луиджи перекинулся парой слов со студентом, который плохо говорил по-французски, и поглядел в сторону входной двери, обрамленной тяжелыми шторами из зеленого бархата.

В девять вечера шторы покачнулись, и наконец-то появилась она.

Она.

Лишь однажды, один-единственный раз, он осмелился предложить ей пиво. Это произошло в один из тех редких случаев, когда она была одна. Она все время приходила с мужчинами, сменявшими друг друга, и порой Луиджи казалось, что она с ними едва знакома. Как только она входила, паб оживлялся, а она целовалась с постоянными клиентами и смеялась, потряхивая рыжими волосами.

Луиджи говорил себе, что в Мари-Жанне нет ничего особенного, особенно учитывая ее полноту, но когда она улыбалась своей белозубой улыбкой, то устоять было невозможно. Все знали, что она работает в «клинике счастья», что она очень серьезная в рабочее время и что ей нет равных в умении развлекаться по вечерам. Луиджи выдавил из себя самую очаровательную улыбку. Он полагал, что он славный парень и что у него, как и у других, есть шанс, но быстро был разочарован. Вслед за Мари-Жанной вошел необыкновенно красивый парень — высокий, атлетически сложенный блондин с проницательным взглядом серых глаз. Идеал любого нормального парня. Ну что ж… Надежды не осталось никакой, вечер был испорчен. Луиджи молился про себя, чтобы эта пара не расположилась прямо перед ним. Ничего не вышло.

— Привет, Луиджи. Сделай нам два пива, плиз! — окликнула его Мари-Жанна и, покачивая бедрами, втиснутыми в джинсы с низкой талией, уселась на высокий стул у бара.

Пальто она небрежно бросила на спинку стула. На ней был голубой свитер ажурной вязки, оттеняющий белизну кожи. Расстроенный Луиджи молча обслужил молодых людей и удалился. Он не собирался присутствовать при крушении своих желаний!

Мари-Жанна подняла свой бокал с пивом.

— За тебя!

Они чокнулись.

— Ты надолго в Париже? — спросила она, одаривая Жюльена чарующим взглядом.

— Пока не знаю.

Он небольшими глотками пил пиво и, положив локти на стойку бара, наблюдал за посетителями. Мари-Жанна продолжала гнуть свою линию: она могла разговаривать за двоих, если было нужно. Она не собиралась его отпускать. Это был наиболее удачный вариант из всех, кого ей удалось заманить в свои сети с момента расставания с Марко вот уже три года назад.

— Я много ездила, была в Испании, Дании и Бельгии. А еще мне понравилось в Панаме. Я бы не хотела там жить, но провести в этой стране какое-то время совсем неплохо.

— Тебе нравится твоя работа?

— Конечно. Я была уверена, что никогда не смогу работать в офисе, но на самом деле это классно! И люди милые.

Жюльен наконец обратил все свое внимание на нее.

— Ты давно работаешь на свою тетю?

— Два года. До этого я была официанткой то тут, то там. Еще подрабатывала аниматором, продавала украшения… Сириль дала мне мега-шанс.

Она улыбнулась Жюльену поверх бокала. На сайте знакомств ее ник был «Попрыгунчик». Бот уже год она переписывалась с сотней мужчин, а в реальной жизни встречалась примерно с двумя десятками, с половиной из которых спала. У нее не было каких-то определенных требований. Ее мужчины были довольно молодыми и симпатичными — в частности, она ценила в них умение общаться и выражать свои мысли, а также капельку безумия.

Жюльен был первым за долгие месяцы парнем, с которым Мари-Жанна познакомилась не на сайте. Она решила пренебречь предостережениями своей тети, потому что та была женщиной старой закалки, а он — таким классным парнем! Единственная проблема заключалась в том, что он был не особенно разговорчив. Это отличало его от парней с сайта, которым, если они хотели преуспеть, приходилось много болтать.

Мари-Жанна позволила себе некоторое время помолчать, рассматривая жертву. Мысленно она отметила красоту его кожи с едва заметными рыжеватыми пятнышками, довольно полные губы, прямой нос, длинные ресницы и сильные, мускулистые руки с переплетением вен. Она запоминала все эти детали, чтобы поделиться ими с подругами, и умирала от желания сфотографировать Жюльена, но не осмеливалась достать мобильный телефон.

— Твоя тетя классная, — сказал он наконец.

— Классная? Да перестань! Она зажата, как никто другой, но при этом трудолюбивая и щедрая. — Мари-Жанна наклонилась к Жюльену, не в силах оторвать от него взгляд. — Кстати, как обстоят дела с твоими проблемами?

— Не знаю.

Она скорчила недовольную мину, но потом рассмеялась.

— Все наладится, вот увидишь. Все твои кошмары исчезнут. — Она прищелкнула пальцами. — Сириль — лучшая из лучших. — Мари-Жанна сделала глоток пива и облизнула губы. — А что для тебя означает счастье? — прошептала она.

Луиджи повернулся к ним спиной и принялся энергично протирать кофейный аппарат. Внутри у него все кипело. Этот тип совершенно ничего из себя не представлял. В нем было что-то ледяное, металлическое… Ослепла Мари-Жанна, что ли?

— Счастье… э-э… фотографировать природу на рассвете… ждать волну наверху…

Он оперся локтями о стойку бара и замер, словно всматриваясь в даль.

— На каком «верху»?

— За точкой прибоя волн.

— Это там, где серферы ждут следующую волну, на которую взлетают?

— Точно.

Мари-Жанна почувствовала, что тает, как карамелька.

— Это, наверное… безумие!

Жюльен не мигая смотрел на нее.

— Именно так. Безумие, сумасшествие…

Два часа спустя они стояли перед домом на авеню Боске. Жюльен, насвистывая что-то себе под нос, рассматривал внушительный фасад.

— Ты здесь живешь?

— Да, как раз под квартирой дяди и тети. Они отдали ее мне на время, пока я работаю в клинике.

— Квартал не очень оживленный.

Мари-Жанна потерла руки — она замерзла.

— Нормальный. Меня это не особенно волнует. Сириль разрешила мне пользоваться их стиральной машиной и холодильником. Поднимешься?

Жюльен засунул руки в карманы джинсов.

— Мне не стоит попадаться на глаза твоей тете.

— Все будет в порядке, — заверила его Мари-Жанна. — Я захожу через черный вход, а они — через главный. Мы никогда не сталкиваемся. К тому же можно закрыть дверь, ведущую на лестницу, если хочешь. Никаких проблем. Она не узнает, что ты был здесь.

Молодой человек, явно нервничая, взглянул на нее.

— А кофе у тебя есть?

 

11

8 октября, утро

Конференц-зал был современным, с овальным столом из светлого дерева, кожаными креслами, плазменным экраном на стене и всем необходимым для видеоконференций оборудованием. Здесь приятно пахло воском, кофе и булочками, разложенными на блюдах. Все натуральное — таково правило.

Пятеро врачей — Пани, Мерсье, Фрижероль, Энтманн и Блейк — собрались за столом на совещание, которое они старались проводить хотя бы два раза в неделю и на котором обсуждались дела Центра. Программа была насыщенной, поскольку вторая половина дня отводилась конференции философа Андре Лекомта на тему счастья. Она была открытой как для прессы, так и, частично, для публики.

На первом этаже царила суматоха. Грузовик по доставке уже привез стулья, которые следовало расставить, но пока что они стояли вдоль стен. Столы были накрыты белыми скатертями, а на них еще нужно будет расставить блюда с печеньем и бутербродами. Сириль очень устала, тем не менее внимательно слушала рассказ Тьерри Пани о пациенте:

— Жан-Люк Мартин, тридцать девять лет. Классический случай, одержимость гигиеной. Я начал с ними сеансы гипноза Эриксона, но он не особо на них реагирует. Восстановление также не действует. Есть какие-нибудь предложения?

— Вы читали последние работы Швартца? — спросил Марк Фрижероль, специалист по поведению.

Пани откашлялся.

— Кроме самых последних…

Сириль внимательно слушала коллег, рисуя в тетради квадратики.

— Швартц разработал новую теорию касательно одержимости. Он заметил, что мозг человека, одержимого чем-либо, имеет особые характеристики. Поясная извилина мозга, лобная часть коры и хвостатое ядро являются чрезмерно активными. И он сделал вывод, что следует разорвать этот замкнутый круг, чтобы «перевоспитать» мозг. Для этого нужно создать другой мозговой доступ.

— Каким образом? — в один голос спросили двое его коллег.

— Следует заменить одержимое поведение каким-то другим, которое в конце концов вытеснит его, поскольку мозг будет усиливать именно это второе поведение, а не первое.

— Путем повторения упражнений? — спросил Мерсье.

— Да. Каждый раз, когда случается приступ, пациент должен заниматься чем-то приятным, активируя таким образом цикл компенсации. Мозг отдаст предпочтение именно этому приятному занятию, а не какому-то другому. А нейронный доступ, лежащий в основании одержимого поведения, ослабнет.

— Это же гениально! — прокомментировала Сириль.

— Да, я тоже так считаю. Я начал с одним из пациентов пробный курс занятий. Пани, приглашаю вас на следующее занятие. Что скажете?

Пани согласился.

— Мне это тоже интересно, — сказала Сириль.

Она была в прекрасном расположении духа. Она хорошо выспалась. Вечер с Бенуа прошел отлично, и впереди у них было несколько недель безмятежного отдыха. Она взглянула на часы.

— В завершение я бы хотела поговорить о своем пациенте.

Она кратко изложила дело Жюльена Дома, лечившегося ранее в Сент-Фелисите.

— Я решила перевести его в клинику Святой Анны. Я впервые столкнулась с подобным случаем и решила, что вы должны быть в курсе дела.

— Вполне разумно, — согласился Пани. — Не думаю, что остальным нашим пациентам понравится находиться с психически больным человеком.

Врачи были единодушны в своем мнении.

— Я тоже так считаю, — ответила Блейк. — В нашем Центре помогают здоровым людям, имеющим небольшие проблемы. Не стоит об этом забывать.

Шум отодвигаемых стульев обозначил конец совещания. Сириль стало легче. Ее мозг пребывал в прекрасном состоянии, и она держала все под контролем. Ей еще нужно было провести три утренние консультации, а после полностью посвятить себя философу, с которым предстоял обед в час дня.

* * *

Сумка Мари-Жанны была огромной и загромождала добрую половину стола. Сама Мари-Жанна сидела на диване рядом с пожилой дамой в зале ожидания. Они тихо разговаривали.

— Здравствуйте, мадам Планк! Все в порядке? — спросила Сириль.

— Ваша племянница любезно согласилась помочь вспомнить стишок из моего детства. Память сыграла со мной злую шутку.

— Пойдемте со мной. Я уверена, что мозговая гимнастика дает прекрасные результаты.

— Я их почему-то не замечаю.

— Сейчас вместе посмотрим.

Сорок пять минут спустя Сириль проводила повеселевшую пациентку и выглянула из кабинета.

— Жюльен Дома еще не пришел?

Мари-Жанна широко раскрыла глаза.

— Нет. Но думаю, что он скоро появится.

— Сегодня никому не следует опаздывать, — заявила Сириль, нетерпеливо поглядывая на часы в форме лотоса, висевшие на стене напротив кабинета. Сегодня у нее были только утренние консультации, чтобы она смогла попасть на конференцию во второй половине дня. — В котором часу последний пациент на сегодня?

— В десять тридцать.

— Не может быть и речи о том, чтобы перенести консультацию. Ждем еще пятнадцать минут, а потом ты ему звонишь.

Как только Сириль отвернулась, Мари-Жанна схватила мобильный телефон, чтобы написать сообщение. Сириль предоставила ей прекрасную возможность связаться с Жюльеном. Она отправила ему сообщение и принялась ждать. Ничего. Ответа не последовало.

Большая стрелка часов пожирала минуты. Мари-Жанна не сводила с нее глаз, постоянно проверяя электронную почту. Вдруг на экране ее мобильного появилось изображение конверта. Это Муна, одна из ее подруг, работавшая в видео-клубе, прислала сообщение.

«Ну что??? Рассказывай!!!»

Мари-Жанна проверила, чтобы дверь кабинета тети была закрыта. Не надо, чтобы Сириль застала ее за перепиской в рабочее время. Улыбаясь, она быстро набрала ответ:

«Он прекрасен, супер… настоящий серфер!!!!!!»

Она отправила сообщение, и Муна сразу же ответила:

«Вау! И что же вы делали?»

Мари-Жанна: «Выпили сначала у Луиджи, потом у меня».

Муна: «И?..»

Мари-Жанна: «Немногое».

Муна: «Ничего не было?»

Мари-Жанна: «Не совсем».

Муна: «Вы договорились снова встретиться?»

Мари-Жанна: «Надеюсь на это. Чао. Нужно работать».

Мари-Жанна отложила телефон в сторону, подключилась к Интернету и зашла на сайт Facebook. В поисковом окне она ввела «Жюльен Дома». Ничего. Она повторила попытку в Гугле, и на экране появилось больше тысячи четырехсот ссылок. Подперев подбородок рукой, она щелкнула по первой из них и принялась ждать, пока загрузится сайт фото агентства Ultra Vision. Раздел был посвящен наиболее красивым фотографиям, выставленным на продажу. Мари-Жанна залюбовалась великолепным снимком огромных волн во время шторма. Казалось, в работе Жюльена было все, чего ей так не хватало: экспрессия, чужие края, дикая природа. Она представила себе вкус соли на его губах. Он и она на пляже, омываемом вот такими волнами, а вокруг никого…

Она вздохнула, проверила телефон — новых сообщений не было, закрыла файлы с фотографиями и зашла на другой сайт. Ничего интересного. Мари-Жанна уже собиралась закончить поиски, когда один из заголовков привлек ее внимание. Она перешла по указанному адресу и оказалась на блоге любителя шокирующих фактов. Она щелкнула по ссылке, и у нее глаза на лоб полезли.

Сириль как раз выглянула из своего кабинета.

— Ты ему звонила?

— Еще нет. Сейчас позвоню.

Мари-Жанна распечатала найденную статью и нажала кнопку вызова на телефоне.

Автоответчик сообщил, что она может оставить информацию.

— Здравствуйте, это клиника «Дюлак». У вас назначена консультация с доктором Блейк. Просьба связаться с нами как можно быстрее, — произнесла Мари-Жанна спокойным голосом.

Она взяла в руки распечатанный лист бумаги и перечитала информацию, опубликованную в газете «Le Provencal» от 28 июня 1991 года. У нее перехватило дыхание. Поколебавшись, она сложила листок вчетверо и спрятала в сумку. Немного подумав, она еще раз набрала номер Жюльена, на этот раз со своего мобильного.

— Жюльен, это Мари-Жанна. Спасибо за прекрасный вечер. Может, сходим как-нибудь в кино? Перезвони. До встречи. Целую.

Она сразу же пожалела о своем поступке. Это было вопреки всем правилам любовной стратегии, которую она постоянно практиковала. «Прекрасный вечер…» Да, можно и так сказать. Жюльен поднялся в ее комнату площадью семь квадратных метров, где помещались только кровать, небольшой кухонный стол и полка, одновременно служившая письменным столом. А еще раковина, холодильник и СВЧ-печь над электрической плитой. Комната была очень маленькая, но прекрасно обставленная и светлая. В ней было уютно.

Они выпили кофе, менее крепкий, чем в пабе, и Мари-Жанна поставила диск Джеймса Бланта, чтобы разрядить обстановку. Когда она слышала песню «Annie», то чувствовала, что тает. Ее уловка сработала, и Жюльен поудобнее устроился на кровати. Он даже рассказал ей о своем любимом музыканте Джеке Джонсоне, серфере, который затем переключился на музыку в народном стиле. Мари-Жанна открыла окно и подожгла сигарету, которую они выкурили вместе. Потом, раскрыв все свои чакры, она подошла к нему и чувственно поцеловала. Он позволил ей сделать это, приласкал ее грудь через одежду и поднялся:

— Очень жаль, но я должен идти. Я зверски устал, а завтра нужно рано встать.

Далеко не впервые встреча Мари-Жанны с парнем заканчивалась так быстро. Но в большинстве случаев это происходило по ее инициативе: либо ей не нравился запах его одеколона, либо были «неподходящие дни», либо ее строптивый ум отказывался сосредоточиться на происходящем. Но в этом случае нежелание исходило от него, а она ничего не контролировала и потому нервничала…

Доктор Блейк в третий раз выглянула из своего кабинета.

— Он по-прежнему не отвечает?

— Нет. Я попадаю на автоответчик.

— Странно.

— Пфф!.. С нами такое уже случалось…

Сириль прикусила губу.

— Ладно, когда он позвонит, сразу же сообщи, даже если я буду на консультации.

Мари-Жанна достала из сумки газетную статью и снова просмотрела ее, не зная, на что решиться. Стоит ли рассказать об этом Сириль?

Но что-то ее остановило. Должно быть, осознание того, что ей известна тайна Жюльена, о которой ее тете неведомо.

Сириль опустила в чашку пакетик зеленого чая и добавила сахар. Хватит уже кофе на сегодня.

На ее столе лежало дело Жюльена Дома с гипнограммой — графиком прогрессии его сна. Почему-то этот пациент ее тревожил. Он сам обратился за помощью, значит, у него есть стремление выздороветь. И он с готовностью согласился на новую терапевтическую стратегию, пока еще не известную во Франции. Накануне, уходя, сказал ей: «Я уверен, что все получится». Учитывая все это, его поведение казалось ей непонятным и волнующим. Конечно же, пациенты могли менять свое мнение и принимать решение выпутываться самостоятельно, но в данном случае вероятность подобного была слишком мала.

Сириль допила чай и принялась мерять комнату шагами. Несомненно, что-то ускользнуло от нее, пока она размышляла о собственных «проблемах» с памятью. Ее охватил ужас: неужели допущена ошибка? И тут, подойдя к столу, она заметила под ежедневником конверт с надписью «Доктору Блейк».

* * *

Андре Лекомт был шестидесятилетним мужчиной с роскошной шевелюрой, ямочками на щеках и живым взглядом, в элегантном сером костюме и галстуке. Зал великолепно принял его. Клотильда, оживившись после двух бокалов шампанского, усиленно работала локтями, пытаясь приблизиться к философу, находившемуся в центре всеобщего внимания.

— Месье, — говорила она, — в лицее я ничего не смыслила в философии, но сейчас… Браво! Я все поняла. Стоики, Аристотель… роскошно! Спасибо.

Андре Лекомт поклонился помощнице медсестры и перенес свое внимание на молодого журналиста, пытавшегося сформулировать вопрос.

Сириль пробралась к ним.

— Я смотрю, вам принесли выпить. Отлично. Спасибо за конференцию, Андре. Это было великолепно. Информативно и в то же время ясно для всех. Именно то, чего от вас ожидали.

— Дорогая, для меня всегда в радость оказаться здесь.

Его прервал журналист, наконец нашедший свои записи:

— Возможно ли достичь счастья, о котором вы говорили, с помощью химии или медицины, что, собственно говоря, здесь и практикуют?

Философ глубоко вздохнул. Он устал после полутора часов беседы и попытался ответить на вопрос несколькими фразами:

— Все зависит от того, о каком счастье идет речь. Лекарства являются прекрасными средствами во всех случаях, даже очень сложных. Как говорил Фрейд, они помогают перейти от «несчастья ужасающего» к «несчастью приемлемому». Но нужно внимательно следить за последствиями. Стоит ли прибегать к химии каждый раз, когда возникают неприятности?

Журналист быстро записывал ответ. Он хотел задать еще вопрос, но Лекомт уже отвернулся от него и снова заговорил с Сириль. Спустя пятнадцать минут она подошла к стойке, перекусила пирожным и проверила свой мобильный телефон. Было почти шесть вечера, а Мари-Жанне так и не удалось дозвониться до Жюльена Дома.

Сириль подумала о записке, которую он оставил, и глубоко вздохнула. Еще два часа назад она бы сочла себя сумасшедшей. Теперь же интуиция подсказывала, что она ответит за случившееся, если ничего не предпримет. Бенуа будет ждать ее в половине восьмого на набережной Бранли. Она не может опоздать. Итак, у нее есть всего лишь час. В лучшем случае. Она снова взглянула на телефон и вышла из здания.

 

12

Сириль не сразу вышла из машины, рассматривая дом под номером 21 по авеню Гамбетта и ворота с кодовым замком. Кода она не знала.

«Черт побери! — Она побарабанила пальцами по рулю. — Мне следовало догадаться! Это же полный идиотизм: ехать через весь Париж, не зная кода… — Она достала из кармана пальто ключ. — А если окажется, что этот ключ даже не от его квартиры? И что я здесь забыла?..»

Сириль прекрасно знала ответ на этот вопрос: она была его врачом. Жюльен Дома показался ей чем-то обеспокоенным, и с каждым часом она все больше и больше волновалась из-за того, что он не отвечал на звонки. А эта записка! «Я не вернусь в психиатрическую клинику. Лучше умереть. Ж.» Должно быть, он догадывался о ее намерении передать его дело в больницу. Возможно, она совершила глупость. Возможно, лучше передать его как можно быстрее, пока еще не поздно!

Кого она могла отправить сюда, чтобы не ехать самой? Полицейских? Рискуя окончательно запугать его? И под каким предлогом?

Сириль как раз захлопывала дверцу машины, когда мимо нее прошла молодая женщина с коляской и тяжелыми пакетами. Раскрасневшаяся и усталая, она остановилась перед домом под номером 21. Это был шанс. Женщина набрала код, и Сириль придержала тяжелую дверь, пока она заходила, толкая перед собой коляску. Они оказались на старом крыльце. Внутренний двор был неухоженным, дорожки заросли травой, в углу валялся старый детский велосипед. Впереди виднелись две лестницы.

— Я извиняюсь, мадам, — заговорила Сириль, — вы случайно не знаете человека по имени Жюльен Дома? Он живет в этом доме, но я не знаю, в каком именно корпусе.

— Парень с котами?

Сириль растерялась.

— Э-э-э… возможно… я… Высокий блондин, похож на серфера, вот такие волосы.

Она показала их длину на себе. Женщина закивала.

— Да, это он. Парень с котами.

Сириль нахмурилась.

— Он держит дома котов?

— Он создал группу, которая подбирает животных в квартале. За ними присматривают, а потом отдают в хорошие руки.

— Я не знала.

— Он живет в корпусе А на последнем этаже. Кстати, а зачем он вам?

— Я… его врач.

— Да? Впервые к нему кто-то приходит… Хорошего вечера.

— Вам также.

Парень с котами… Сириль прошла по двору направо, к корпусу А. Штукатурка отвалилась целыми пластами, узкая и темная спиральная лестница вздымалась вверх на неизвестно сколько этажей. Сириль вздохнула. Ну что же…

Она поднималась по ступенькам, чувствуя себя чрезвычайно неуютно. Ей нечего было здесь делать. Что на нее нашло? Следовало попросить Мари-Жанну поехать вместе с ней. Но девушка весь день была в плохом настроении и ушла с конференции Лекомта, даже не попрощавшись.

«Будь честной, Сириль! Какова настоящая причина твоего пребывания здесь? Между прочим, через полчаса муж будет ждать тебя возле музея на набережной Бранли».

Остановившись, чтобы отдышаться, она попыталась быть честной с самой собой.

«Из-за профессиональной добросовестности? Да ладно! Ни один специалист не поехал бы сюда сам, это против принципов работы. И ни один специалист не согласился бы взять ключ. Все это чепуха!»

Тем не менее какая-то неведомая сила толкала Сириль вверх по ступенькам.

«Я здесь, потому что боюсь, что совершила ошибку…»

Потрясенная этой мыслью, она на несколько секунд остановилась, а потом возобновила подъем. Но теперь она шла уже медленнее. Именно так: она боялась. Втайне она была в ужасе от мысли, что у нее провал в памяти, что она что-то упустила во время своих консультаций и оставила пациента без присмотра в то время, как он представлял угрозу для самого себя.

Она видела Жюльена Дома всего лишь трижды. Возможно, он доверил ей что-то существенное, о чем она забыла. Забыла так же, как об обеде с представителями крупной фармацевтической компании. Она опасалась, что против воли совершила первый настоящий промах.

«Господи, сделай так, чтобы я ошибалась…»

Она подняла голову. Еще один этаж, окутанный темнотой. И ни звука. Как будто все здание перестало дышать. Ее сердце бешено стучало в груди. Что она увидит? Повесившегося человека? Кровавые следы? Она думала непонятно о чем.

«Возьми себя в руки! Оставайся профессионалом!»

Но в глубине души Сириль понимала, что уже перешла все границы, обозначенные профессией.

На седьмом этаже оказалась только одна дверь — под самой крышей, освещенная небольшой лампой. Пульс Сириль забился сильнее. Она постучала. Ничего. За дверью — ни шороха, ни единого звука. Она постучала сильнее.

— Жюльен, это доктор Блейк!

В ответ — тишина.

Сириль сглотнула. На ее влажной ладони лежал плоский ключ, который она вставила в замочную скважину. Дверь была не заперта. Плохой знак!

— Месье Дома! — позвала Сириль, легонько толкая дверь. Ее голос напоминал, скорее, писк.

Комната тонула во мраке, ставни закрыты, свет выключен.

— Месье Дома! — повторила она, по-прежнему безрезультатно.

Ее пальцы нашли наконец выключатель, и она повернула его. В слабом голубоватом свете она различила двухместный диван у стены, очертания низкого столика и нескольких кресел.

Сириль двигалась по комнате, затаив дыхание. На ее губах застыло: «Жюльен!» Она поморщилась, чувствуя запах кошачьей мочи. Ставни были плотно закрыты, и ей захотелось открыть их. Вдруг на диване шевельнулась черная тень. Сириль подскочила, но потом успокоила себя: «Да это просто кот».

Она осторожно передвигалась по комнате.

«Уходи, беги отсюда! Тебе здесь нечего делать! — подсказывал ей внутренний голос. — Ты в опасности!»

Сириль его игнорировала. Она ударилась коленом о стул, и оттуда с мяуканьем кто-то спрыгнул. Прыгающее существо переместилось на другой предмет мебели (возможно, маленький столик) и вызвало движение еще одного фантома, издавшего предостерегающее шипение. Сириль добралась до окна и теперь боролась с ручкой. Ее охватило чувство тревоги. Примитивные инстинкты подсказывали, что что-то не так, но что именно? Она никак не могла это уловить: ее способность здраво мыслить была ослаблена стрессом.

Сириль пыталась поворачивать ручку во все стороны, но напрасно — та не поддавалась. Ее руки дрожали, а разум подсказывал, что нужно обернуться и попытаться понять причину этого страха.

И в этот момент она поняла.

В комнате царил полумрак.

Она видела силуэты котов.

Она слышала их мяуканье.

Она чувствовала их запах.

Но она не видела, чтобы блестели их глаза!

Сириль охватил ужас. Она повернулась к окну и принялась изо всех сил дергать ручку. Наконец его удалось открыть, и в душную комнату ворвался поток свежего воздуха. Уже темнело. В свете с улицы стало понятно, что комната была, должно быть, гостиной: покрытый восточными коврами пол, стены, полки с книгами. И, по крайней мере, четыре кота. Казалось, животные пребывают в отличной форме — упитанные, с блестящей шерстью. Полосатый кот, сидевший на подлокотнике кресла, спрыгнул и осторожно подошел к ней. Он прихрамывал, его задняя лапа была короче остальных. Он терся о ее ноги и тихонько мяукал. Сириль наклонилась и погладила его. Его глаза были плотно закрыты. Сердце Сириль сжалось: «Бедное животное…» Похоже, Жюльен Дома действительно превратил свою квартиру в приют для пострадавших животных.

Сириль осмотрелась. Гостиная была площадью не больше десяти метров, слева от дивана — закрытая дверь. Туалет? Еще одна комната? Сириль подошла ближе. Ей кажется или за дверью действительно еле слышно играет радио?

— Жюльен? — позвала она, постучав в дверь.

Не получив ответа, Сириль нажала на ручку и приготовилась к худшему. Ей никогда не нравилось смотреть, как полицейские в фильмах обыскивают квартиры. Это заставляло ее нервничать. А теперь она делала то же самое. Дверь бесшумно открылась. За ней была сплошная темнота. Слышен был тихий звук радио. На этот раз она без труда нашла выключатель. Лампа на потолке осветила комнату. Кровать, стол, ниша. Угловая душевая в глубине комнаты.

Сириль сделала шаг вперед. Ее желудок сжался, к горлу подкатил комок. Словно загипнотизированная она направилась к раковине.

«Господи…»

Повсюду была кровь — на раковине, на кране, даже на зеркале… Сириль задрожала и ощутила запах железа. Она подняла голову. На стеклянной полке лежали хирургические инструменты. Скальпель, ретрактор, ножницы с загнутыми концами, пинцет, зажим, резиновые перчатки… Она ничего не могла понять. Сириль попятилась и заметила на полке гель для душа «Свежесть» и тюбик увлажняющего крема для чувствительной кожи. Несколько секунд она стояла неподвижно, потом обошла раковину и отодвинула штору.

«Матерь Божья!»

Там лежало изувеченное тело животного, к сливу тянулся ручеек засохшей крови. Сириль с такой силой сжала в правой руке ключ от квартиры, что он врезался ей в ладонь. Она положила его в карман и поднесла руку ко рту. Мысли ее путались.

В этот момент ее взгляд остановился на черной прямоугольной простыне, накинутой на спинку стула, стоявшего слева от раковины. Черная простыня, к которой был приколот конверт. Внутренний голос прямо-таки кричал:

«Уходи! Быстрее!»

Но она его не слышала. «Сириль» — гласила аккуратная надпись. Будто сомнамбула, она открыла конверт. Руки ее дрожали, кровь стучала в висках. Она развернула лист бумаги. Четыре фразы, написанные мелким почерком, перьевой ручкой: «Чтобы ты смогла наконец увидеть вещи такими, какие они на самом деле. Спасибо за то, что попыталась сделать меня счастливым. Я бы предпочел другую тебя. Свою Лили, которая, отчаявшись, играет танго. Жюльен»

Сердце ее замерло, потом принялось отчаянно биться. Резким движением Сириль сорвала простыню, и земля ушла у нее из-под ног. Глаза… Она увидела глаза: выпученные, изборожденные красными полосами, с синими, желтыми или коричневыми радужными оболочками. Десятки окровавленных глаз. Они были выколоты и аккуратно приклеены на простыню, словно костяшки счетов. Прижав руки ко рту, она пыталась сдержать крик. Это было безумием.

«Какой кошмар…»

Глаза животных, выколотые психически больным человеком, а потом, вероятно, обработанные смесью силикона для сохранности. Слезы ужаса текли по ее щекам. Этим больным человеком, садистом, негодяем, создавший лабораторию пыток, был Жюльен Дома.

Икота мешала ей дышать. Она попалась, словно начинающий психиатр. Драма, которую он разыграл перед ней, ключ… И все ради того, чтобы завлечь ее сюда, чтобы она увидела «это». Для чего? Она снова заплакала, но сейчас это были слезы ярости. А ведь она считала себя хорошим врачом, тонким психологом и гордилась тем, что умеет слушать других! Она ничего не увидела. Она не смогла оценить масштабы зла своего пациента. Она была слишком уверена в себе. Она должна была сразу же затребовать у бывших коллег из Сент-Фелисите дело Жюльена Дома. Но она считала, что спешить незачем, что это так просто — избавить пациента от кошмаров. Она уже сотни раз делала это. Она была небрежной и невнимательной. Полный ноль.

В ее кармане завибрировал телефон. Сообщение от Бенуа: «Ты где? Я подъезжаю к Бранли. Жду тебя внутри».

Она смотрела на буквы, но не видела слов. Вокруг царила тишина. Пятясь, она вышла из комнаты. Раздался слабый скрип, и что-то теплое коснулось ее ног. Искалеченный кот просил ласки. Сириль взяла его на руки и крепко прижала к себе.

На лестничной площадке ее мозг снова заработал, как будто кто-то нажал на кнопку «вкл.». Она подумала о Бенуа, который уже ждет ее, и выругалась. Она не приедет вовремя.

 

13

За двенадцать лет совместной жизни Бенуа Блейк ни разу не позволил себе грубо обойтись с женой. Он по-прежнему считал Сириль одной из своих студенток, что позволяло ему все так же восхищаться ею. Но сейчас он готов был ее задушить. Часы показывали уже 20.15. Где она? С кем? Почему не отвечает на сообщения? В зале музея на набережной Бранли собрались уже практически все гости. Целью гала-концерта был сбор средств для исследования нейродегенеративных заболеваний. Наиболее известные французские специалисты в этой области, среди которых были Блейк, Тардьо и два профессора из Института Пастера, были приглашены на ужин, после чего должна была состояться продажа картин современного художника.

Гости сдавали в гардероб пальто и направлялись небольшими группами к столам, накрытым на последнем этаже. Они поднимались по широкой лестнице музея, восхищаясь масками и фигурками, выставленными вокруг. Внизу президент Фонда Альцгеймера, Тардьо, их жены, а также Бенуа Блейк приветствовали гостей.

Одной рукой Сириль придерживала подол своего черного муслинового платья, чтобы не наступить на него, в другой сжимала сумочку и мобильный телефон. Она шла настолько быстро, насколько позволяли туфли.

«И что за садист придумал высокие каблуки?»

Она вошла задыхаясь, с растрепанными волосами. Взгляд мужа еще больше расстроил ее, но она улыбнулась, пытаясь избежать его гнева, который, как она чувствовала, готов был выплеснуться наружу.

— Ужасный день! Мне очень жаль… Я заскочу в туалет расчесаться и вернусь.

Сириль оставила пальто в гардеробе. В туалете, стоя напротив зеркала, она пригладила волосы руками, брызнула водой в лицо и на шею, облокотилась на мраморную раковину и попыталась собраться с мыслями.

В зеркале она видела отражение шокированной, охваченной ужасом женщины. Она не раз сталкивалась с сумасшедшими в Сент-Фелисите, но никогда — в своем Центре. Сходив в туалет и освежившись, она задержалась еще на несколько секунд и вышла.

Сириль быстро поднялась по трем пролетам лестницы, поправляя платье и пытаясь придать своему лицу выражение спокойствия. Учитывая ее профессию и должность, она должна была всегда выглядеть счастливой. Это полнейший идиотизм, но это так. Точно так же, как, по мнению обывателей, у стоматолога должны быть здоровые зубы, а у парикмахера — здоровые волосы, она должна была излучать счастье и уверенность в себе. В большинстве случаев это не являлось проблемой. Кроме таких дней, как сегодня.

За столом, во главе которого сидел ее муж, Сириль удалось успокоиться, хотя ей хотелось бы быть в любом другом месте, но только не здесь. И желательно в одиночестве. Или хотя бы с Мюриэль, которой она, устроившись на диване с двойной порцией водки в руке, могла рассказать о своем ужасающем открытии. Ее подруга, как обычно, обратилась бы к черному юмору, сказала нечто вроде «Колье из глаз! Новая мода!», и это пошло бы Сириль на пользу. Но сейчас она сидела за столом с известным социологом и историком, чьих имен не помнила.

Бенуа отлично справлялся с ролью заботливого мужа. Тем не менее она чувствовала язвительность, скрывавшуюся за его любезностью. Он злился на нее за опоздание и обязательно заговорит об этом по дороге домой, в этом она была уверена. Он не мог даже предположить, что ей пришлось пережить. Она все ему расскажет, и он простит ее. Она залпом осушила бокал шампанского.

Письмо Дома, скомканное, лежало в ее сумке, но каждое его слово четко запечатлилось в ее памяти. Все элементы этого письма указывали на то, что его автором был маньяк с самым настоящим расщеплением личности. Все, кроме этого: «Я бы предпочел другую тебя. Свою Лили, которая, отчаявшись, играет танго».

Это пугало Сириль. Никто, кроме нее самой, не знал, что в детстве отец называл ее Лили. Никто, кроме Бенуа, не знал, какое место в ее жизни занимала музыка. Каким образом Жюльен Дома мог раздобыть настолько личную информацию? Сириль говорила себе, что чудес не бывает, что этому должно быть логическое объяснение, нужно лишь отыскать его. Слова — это всего лишь слова, они не должны пугать. Тем не менее она чувствовала, что боится, и ничего не могла с этим поделать. Ей нужно было хорошенько все обдумать. Но сейчас она скатывала из хлебного мякиша шарики и молилась, чтобы этот вечер побыстрее закончился.

Она рассеянно слушала соседа справа, рассказывавшего о волшебном влиянии зверобоя на настроение. Он спросил ее мнение по этому поводу, и она что-то ответила ему, одновременно пытаясь применять техники позитивного мышления, которые она преподавала своим пациентам с таким энтузиазмом:

«Спасибо, жизнь, за то, что ты позволила мне находиться здесь и сейчас, сопровождать своего мужа. Спасибо за то, что подарила мне увлекательную профессию, которая позволяет встречаться с приятными людьми. Спасибо за то, что я живу, что я здорова. — Ей удалось заставить замолчать внутренний голос, пытавшийся рассказать нечто гораздо менее утешительное. — Спасибо за то, что дала мне возможность создать чудесную клинику, которую я так люблю. Спасибо за все, чего мне удалось достичь».

Это подействовало, как освежающий душ. Сириль успокоилась и посвятила все свое внимание соседу по столику.

Блейк, закончив получасовую речь, посвященную важности исследований в области нейропсихологии, что позволит со временем победить болезни Альцгеймера и Паркинсона, выпил еще один бокал вина. Сидевшая рядом Сириль попыталась осторожно остановить его.

— Что он делал, пока я говорил? — обратился он к жене.

— Ничего особенного. И будь поаккуратнее с вином.

— Мне аплодировали больше, чем ему?

— Да, дорогой. Может, на этом бокале стоит остановиться?

— Его речь была не чем иным, как чванством!

Сириль на секунду закрыла глаза. Она не разделяла мнение Бенуа относительно великого ученого в области нейропсихологии, который был одним из ее учителей в Сент-Фелисите. Она уважала его, несмотря на то что это сильно задевало Бенуа.

В одиннадцать часов продажа картин завершилась, и гости встали со своих мест.

У Бенуа заплетался как язык, так и ноги. Они подошли к машине.

— Я поведу, — настояла Сириль.

— Когда уже закончатся эти церемонии? — произнес Бенуа. — Я устал от всех этих формальностей.

— Если получишь Нобелевскую премию, придется привыкать к ним, — с улыбкой ответила Сириль.

Они ехали молча. Наконец Сириль припарковала машину и они оказались в мраморном холле здания. В лифте Бенуа посмотрел на супругу уже ласковее.

— Ты обещала приехать вовремя…

Сириль взяла его за руку в надежде успокоить.

— Прости, у меня возникла серьезная проблема.

Но Бенуа не слушал ее.

— Я единственный был без жены. И как я выглядел по сравнению с Тардьо?

Сириль попыталась что-либо возразить, но он оборвал ее:

— Ты знаешь, что на прошлой неделе этот мерзавец летал в Стокгольм на обед с членами Нобелевского комитета? Мне сказал об этом Френсис.

Они вышли из лифта, и Сириль открыла дверь их квартиры.

— Я позвоню ему, — заявил Бенуа, — и выскажу все, что думаю. Пусть он идет к черту вместе со всем Каролинска! Какой негодяй!

— Бенуа, пожалуйста, успокойся.

Сириль сняла пальто, туфли и серьги. Она была не в состоянии выдерживать эту сцену и хотела избежать разговора с мужем о своем мрачном открытии, но пыталась быть терпеливой.

— Я понимаю, что ты нервничаешь, но вокруг происходят и другие важные события.

Бенуа снял галстук.

— Ты же видишь, что он посещает всякие интересные места. Расхваливает себя по мере возможности. Предупреждает прессу о каждой своей новой публикации. А этот старикашка, исполняющий роль его агента? Я же ничего такого не делаю. Я всегда отказывался участвовать в этом цирке. Я все время вкалывал. И если он получит Нобелевскую премию, а не я, я подниму огромный скандал!

Сириль вздохнула. Почему она должна все это выслушивать? Еще и именно в этот день! У нее начинала болеть голова. Она прошла в соседнюю комнату и открыла шкаф, чтобы повесить платье. Она уже вышла из ванной, а Бенуа по-прежнему разговаривал сам с собой:

— В конце концов, я никогда особо не думал о своем окружении. Посмотри, с кем он общается. А теперь представь, что я стал бы хлопать по плечу министра и обедать с этими кретинами из Национального центра научных исследований!

Сириль стиснула зубы.

— Бенуа, хватит! Прекрати. Довольно уже разговоров о нем, мне это надоело!

Взгляд, которым ее одарил Бенуа, был полон презрения, которое он испытывал к своему сопернику. Держась на ногах довольно уверенно, он подошел к ней.

— Мне кажется, или ты его защищаешь?

Сириль сделала шаг назад.

— Не говори глупостей!

— Ты думаешь, я не видел, как ты красовалась перед ним сегодня? Еще когда ты училась в университете, он увивался за тобой.

Она пожала плечами.

— Это уже слишком, Бенуа, прекрати. У меня болит голова. День выдался просто кошмарным.

— Кошмарным? Ты что же, считаешь, что мне очень легко, да?

— Дай пройти, я хочу выпить снотворное.

Он преградил ей путь.

— Ты и с ним спала, пока училась в интернатуре?

Сириль не выдержала:

— Ты совсем спятил!

Бенуа крепко схватил ее за руку.

— Я спятил? Ты говоришь о моей проблеме, да?

— Что?

— Когда декан факультета хвалил мои работы, он как-то странно смотрел на меня. Похоже, все в курсе…

— Бенуа, в конце концов, о чем ты говоришь?

— Конечно! Тебе это надоело! Ведь Блейк даже не в состоянии нормально писать!

Сириль поняла, что теряет самообладание.

— Хватит! Никто об этом не знает, кроме тебя, твоего невролога и меня. А сейчас ты меня отпустишь, успокоишься, и мы ляжем спать!

Бенуа сильнее сжал ее руку.

— Ты делаешь мне больно, Бенуа!

— Не смей так разговаривать со мной! Слышишь? Не смей! Я не тупой!

Сириль замерла. Бенуа смотрел на жену и вдруг, словно пораженный молнией, отпустил ее руку и упал на кровать.

— Прости. Не знаю, что на меня нашло.

Сириль молчала. Муж протянул руки, у нее не было ни малейшего желания сделать шаг ему навстречу.

— Прости, дорогая, прошу тебя, — жалобно произнес Бенуа.

Потрясенная Сириль застыла на месте.

— Я выпью таблетку и лягу спать, — сказала она устало. — Мы поговорим обо всем этом, но не сейчас.

Она прошла в ванную, нашла в шкафчике с лекарствами таблетку и проглотила ее, чувствуя себя одинокой, как никогда прежде.

«Чертов день!»

 

14

9 октября, 7.30

Новые мокасины из черной замши натирали ноги и давили везде, где только могли. Сириль злилась на себя за то, что достала их сегодня утром из коробки, но нашла себе оправдание: ей хотелось надеть что-нибудь новое и с новыми силами приступить к следующему дню. В результате предстоит заклеить ноги пластырем, как только она приедет в клинику, иначе уже через час на каждой стопе образуются по две водянки.

Сириль вздохнула и попыталась отвлечься от неприятного ощущения. Этим утром осень, похоже, решила отдохнуть. Казалось, листья каштана, растущего напротив клиники, отказываются желтеть, а воздух наполнен теплом. Идеальная погода, чтобы забыть обо всех проблемах и начать новый плодотворный день.

Она открыла застекленную входную дверь.

— Здравствуйте!

Белинда, телефонистка, дежурившая с семи утра до двух часов дня, рывком закрыла газету, которую читала. Она поздоровалась с начальницей, кивнувшей, как обычно, но телефонистка не попалась на эту уловку.

«Доктор выглядит сегодня неважно», — подумала она. Тональный крем скрывал темные круги под глазами, но в целом на лице Сириль были заметны признаки усталости и волнения.

Этим утром ей предстояло составить текст своего выступления на конгрессе в Бангкоке, а также подготовиться к завтрашнему обеду с двумя американскими финансистами. Это означает, что ей нужно погрузиться в счета за прошедший год и подсчитать сумму, которую необходимо «выклянчить» на следующий. Сириль не могла прийти на встречу, не зная хотя бы некоторых цифр наизусть. Тем не менее она чувствовала себя не в своей тарелке, была рассеянной, несобранной, а ее мозг, похоже, не был расположен к запоминанию каких бы то ни было цифр.

Она подумала о сцене, которую накануне устроил Бенуа. Она все еще злилась на мужа. Он не имел права так вести себя с ней, это недопустимо! Если он не может справиться с напряжением, пусть лечится, причем побыстрее! Что касается проблемы под именем «Дома», то она размышляла над ней добрую половину ночи. Она думала о ней с трех до шести часов утра, прокручивая в голове их встречи в попытке найти момент, когда она поддалась на его манипуляции и упустила важные детали.

Возвращаясь к их беседам, она пришла к некоторым выводам:

«Он пришел на консультацию по поводу своих побуждений, но не смог обо всем рассказать, во всем признаться. Он сообщил мне лишь о своих кошмарах, а затем завлек меня к себе домой, чтобы я увидела остальное, все то, что он действительно скрывает. Это крик о помощи. Ему нужна помощь, причем срочно!»

Что касается Лили и музыки, то пока что она не нашла этому какого-либо логического объяснения.

Этим утром, готовя себе завтрак, она подумала, что, пожалуй, слишком доверчива. В результате пятилетнего (весьма успешного!) лечения пациентов с душевными проблемами, она стала менее внимательной. Эта мысль совершенно не понравилась Сириль. Это говорило о том, что ее медицинская практика дала трещину. Поэтому она оценила масштабы того, что предстоит сделать, чтобы устранить этот промах. Закончив завтрак, она приняла окончательное решение.

Сириль открыла ящик стола и, к своей радости, обнаружила в нем упаковку лейкопластыря. Отрезав две полоски, она заклеила натертые места, и, помассировав болезненный узел, направилась к кофейному аппарату.

После с чашкой кофе села за стол, сделала несколько круговых вращений шеей и плечами с целью расслабить мышцы и воодушевилась. Сделав глубокий выдох, Сириль набрала телефонный номер, который знала уже десять лет.

Как только она представилась, секретарь профессора Маньена начала разговаривать очень нелюбезно. Нет, профессор занят, он на занятии. Нет, у него нет дела бывшего пациента. А поскольку она не является никем из родственников, то нужно сделать официальный запрос. Все это Сириль уже слышала.

Затем трубку повесили.

«Какая наглость!»

Белинда удивленно отметила про себя, что начальница уходит спустя буквально десять минут после того, как пришла. Сириль с недовольным видом задержалась, читая сообщение, которое прислала Мари-Жанна: «Заболела, не могу выйти».

— Подключите линию Мари-Жанны, пожалуйста, — на ходу бросила она телефонистке. — Ее сегодня не будет. Первая консультация через час, к тому времени я вернусь.

Сириль остановилась, набирая ответ: «И будь добра закрывать смежную дверь, когда стираешь. Спасибо!» Возможно, это было грубо, но сегодня утром она снова обнаружила, что дверь, ведущая в комнату девушки, плохо закрыта.

Она отправила сообщение, уже открывая дверцу машины. Мари-Жанна никогда ее не подводила. Она была серьезной девушкой, хотя и казалась на первый взгляд легкомысленной, и это внезапное отсутствие было плохим знаком. Возможно, ей снова захотелось сбежать? Сириль вздохнула. Она подозревала, что Мари-Жанна никогда не смирится с работой в офисе. Это была мечтательная девушка, авантюристка, которой просто необходимы сильные впечатления. Клиника для нее лишь временный причал после неприятностей, оправившись от которых, можно снова отправляться в путь. Сириль сознавала, что опасается, как бы девушка не ушла от нее. Мари-Жанна стала одной из опор в ее организации. Она завела машину, но прежде, чем отъехать, отправила племяннице Бенуа второе сообщение: «Надеюсь, ничего серьезного. Позвоню позже».

* * *

8.25

Сириль наблюдала, как студенты четвертого курса зевали, потягивая черный кофе из пластмассовых стаканчиков. В аудитории имени Шарко больницы Сент-Фелисите было не так уж и много студентов. Может быть, это объяснялось тем, что накануне был праздник? Те, кто все же присутствовал на лекции, поспешно записывали информацию в тетради или на диктофон, поскольку всем было известно, что Маньен говорит очень быстро, ни на что и ни на кого не обращая внимания.

Иногда он добавлял к своей лекции слайды, но чаще всего за минуту излагал десятки данных, которые затем непременно спрашивал на экзамене в конце семестра. Маньена, получившего прозвище «Бык», никогда не любили.

Сириль прошла в первые ряды. Скамейки по-прежнему были неудобные. Она взглянула на стены — пожелтевшие, с трещинами. Пол, покрытый зеленым ламинатом, клочья пыли. Деревянные столы, поцарапанные, исписанные поколениями студентов.

Волосы у Рудольфа Маньена поседели, лицо сморщилось, но он по-прежнему был широкоплечим, крепким мужчиной. И все так же надевал старый белый халат, прятал левую руку в карман и подергивал ею, отмечая таким образом паузы в своей речи. Сириль взглянула на сидевшего рядом студента. Худой молодой человек со светлыми волосами пытался вести конспект. Он записывал фразы через одну, нервничал, путался в словах, пытаясь соединить два предложения в одно. Занятие подходило к концу. Что рассказывал Маньен?

— Обычно, в пятидесяти процентах случаев, шизофрения начинается в конце подросткового возраста, около двадцати трех лет. Иногда встречаются также детские формы шизофрении, в возрасте до двенадцати лет. Вероятность этого — один случай на десять тысяч.

Сириль облокотилась о стол и с грустью следила за профессором, не способным передать студентам свою любовь к профессии психиатра. В этой аудитории она провела много часов, пребывая в напряжении, стрессе, страхе экзаменов. Она, прилежная ученица, всегда сидела в первом ряду.

Она не была здесь десять лет, но за это время мало что изменилось. Маньен читал лекцию, даже не замечая того, что студенты пишут под диктовку, совершенно не понимая смысла того, о чем идет речь.

— Стабильность наиболее часто описываемых клинических форм — параноидной, гебефренической и кататонической — слаба, и чаще всего болезнь развивается, достигая той фазы, когда ни одна из этих трех форм не доминирует, характеризуясь безразличием.

Сириль задержала взгляд на старом профессоре, обращавшемся лишь к сидящим в первом ряду студентам. Снова оказавшись здесь, она оценила проделанный путь. Ей было далеко не двадцать пять лет, она изменила свою жизнь, и весь этот ад был уже позади.

Маньен поставил точку в своей лекции. Застучали откидные сиденья. Худой молодой человек быстро собрал свои вещи и устремился вниз, желая задать профессору еще один вопрос. Маньен складывал бумаги в старый кожаный портфель.

Сириль тоже встала и не спеша спустилась по ступенькам. Отвечая на вопрос студента, Рудольф Маньен поднял глаза и увидел студентку, которая имела наглость прийти за пятнадцать минут до окончания его лекции. Но вот профессор узнал ее, и его глаза превратились в щелочки.

— Надо же, мадам Блейк! А я-то думал: кто это настолько невежлив, чтобы врываться вот так на мою лекцию? Неудивительно, что это оказались вы.

— Здравствуйте, профессор Маньен, — холодно поздоровалась Сириль и сразу же перешла к интересующему ее вопросу. — Как уже сообщила по телефону моя помощница, мне необходимо просмотреть дело одного из пациентов. У него, по всей видимости, серьезные проблемы. А поскольку я не имею понятия об анамнезе болезни, то не могу оценить его теперешнее состояние и назначить необходимое лечение. Не могли бы вы ускорить процедуру и передать мне информацию относительно этого дела уже сегодня?

Маньен защелкнул портфель и прошел мимо нее, едва не толкнув.

— Не стоило так утруждать себя. У меня нет времени заниматься вашими делами. Через десять минут у меня начнется консультация.

Он спустился с кафедры довольно быстрым (как для своего возраста) шагом и вышел через служебную дверь, ведущую в корпус администрации. Сириль последовала за ним.

— Это не совсем мои дела, поскольку этот пациент находился под вашей ответственностью.

Маньен усмехнулся.

— Если он пришел на консультацию в ваше учреждение, значит, чувствует себя гораздо лучше.

Сириль стерпела колкость, но ее тон стал более резким:

— Я догадываюсь, что вы думаете о Центре «Дюлак», и мне это безразлично. Я лишь прошу вас передать мне информацию, которая позволит помочь пациенту.

Они остановились перед служебным лифтом. Маньен, покачиваясь на носках, стоял рядом с Сириль — у него просто не было выбора.

— Должен признать, мадам, что вам удалось выйти сухой из воды.

— Простите?

Рудольф Маньен скорчил гримасу.

— Выйти замуж за Блейка… это было очень важно для вашей карьеры.

Сириль не выдержала и позволила ярости выплеснуться наружу:

— Я всегда уважала ваш труд и прошу уважать мой. И сейчас я обращаюсь к вам с просьбой передать мне дело пациента.

Маньен, не глядя в ее сторону, снова нажал на кнопку вызова лифта.

— Возможно, вы зарабатываете деньги, продавая людям мечту с помощью своих так называемых чудотворных сеансов. Но меня это не впечатляет. И ничто не заставит меня изменить свое мнение: ни ваши уроки «счастья», ни слащавые книжки. Я уважаю труд вашего мужа, с которым немного знаком. Что касается вашего труда, то это совсем другое дело.

Сириль взглянула на своего бывшего преподавателя, отметив про себя пучки жестких волос, торчащие из его ушей, и угри на носу. Впервые сотрудник Сент-Фелисите говорил ей, что именно он думает о ее карьере. Она почувствовала нечто наподобие облегчения.

Не было и речи о том, чтобы ответить агрессией на агрессию. Напротив. И Сириль заговорила как можно более мягким голосом:

— Если с этим пациентом что-нибудь случится, я сделаю вас ответственным за это, и он непременно обо всем узнает.

Профессор Маньен повернулся и впервые открыто взглянул на нее.

— В любом случае, я не могу вам помочь.

Сириль заметила легкое изменение в его интонации.

— Мне нужно это дело, Рудольф, — произнесла она сладким голосом.

Маньен несколько раз моргнул, ошеломленный дерзостью своей бывшей студентки. Двери лифта открылись.

— У меня его нет. Все дела до две тысячи первого года переданы в общий архив.

Маньен вошел в лифт, достал ключ, дававший ему доступ в отделение болезней головного мозга, и кивком головы попрощался с ней. Двери за ним закрылись.

«Черт побери!»

Сириль немного постояла напротив лифта. Она потерпела полную неудачу. Боже! Она ненавидела проигрывать. Взглянув на часы, она поняла, что должна как можно быстрее возвращаться в Центр. Выйдя во внутренний двор больницы, она направилась к парковке.

«Это все равно что разговаривать с глухим! Я не узнала ровным счетом ничего, кроме того, что меня считают карьеристкой, переспавшей с мужиком ради успеха! Браво!»

Сириль увидела скамейку и села на нее. Правая туфля сильно растерла ногу. Пластырь сполз с волдыря, и он лопнул.

Она сняла пластырь, развернула его и попыталась снова приклеить, чтобы доехать хотя бы до клиники. В ранке уже образовался гной. Сириль нахмурилась. И вдруг — мысль: изуродованные животные, «моя Лили, которая, отчаявшись, играет танго»… Она задрожала и прогнала от себя эти мысли, как рой мух.

Подняв глаза, Сириль увидела, что находится напротив входа в отделение Б. Корпус из коричневого мрамора, десяток окон с решетками, два этажа. Если она ничего не перепутала, комната медсестер находится слева, сразу за приемной стойкой. Нельзя было терять ни минуты. Она поднялась и прихрамывая направилась к зданию, куда обещала себе никогда не возвращаться.

* * *

На входе была система охраны с кодом и внутренним телефоном. Сириль Блейк позвонила и представилась. Послышался щелчок. Дверь открылась.

Она вошла в отделение, и ее поразил смешанный запах рвоты и хлорки. Она узнала дверь, расположенную справа от входа в отделение Б, — наиболее сложные случаи, требовавшие постоянного наблюдения или даже изоляции. Были слышны стоны. Где-то страшным голосом кричал мужчина.

Она вошла в левую дверь, в диспансер, где рассматривались в порядке очереди общие случаи. Было еще довольно рано, и несколько десятков человек сидели на серых пластмассовых стульях, ожидая, когда ими кто-то заинтересуется. Женщина, закутанная в шаль, держала на руках кричащего младенца. Бородатый бомж с ногой, обернутой пластиковым пакетом, смотрел куда-то в пустоту. Еще один, грязный и полуодетый, раскачивался на стуле… Сириль показалось, что она вернулась в прошлое. Она невольно вздрогнула. Именно здесь, рядом с телевизором, на молоденькую студентку интернатуры набросился токсикоман. Он схватил ее за шею, угрожая «розочкой», сделанной из пивной бутылки. Тогда помощницы медсестры спасли ей жизнь.

В то время она посменно работала в диспансере и в отделении Б. Должно быть, Жюльен Дома наблюдался в последнем. Может быть, она видела его здесь? Нет.

Она прошла мимо кабинета медсестер, остановилась возле комнаты отдыха персонала, постучалась и вошла. Здесь были три медсестры, принявшие смену утром. В комнате пахло кофе и хлебом. На огромном столе было все необходимое для завтрака: мед, варенье, сыр…

— Здравствуйте.

Ни одного знакомого лица. Медсестры прекратили разговор и вопросительно взглянули на Сириль: посещения были разрешены строго с двух часов дня до восьми вечера.

— Я доктор Блейк, бывшая студентка интернатуры этого отделения. Этим утром у меня была встреча с профессором Маньеном.

Женщины переглянулись. Сириль продолжала:

— Нино Паки еще работает здесь?

Одна из медсестер, пухленькая коротышка, жуя бутерброд, отрицательно покачала головой.

— Он перешел на другую должность.

Сириль взглянула на расписание дежурств. Нино будет здесь только через три дня.

— Спасибо.

Она огорчилась. Это был единственный человек из этого учреждения, о котором у нее сохранились хорошие воспоминания. Сириль включила поиск на своем айфоне. Она помнила, что раз или два, в связи с праздниками, была у него дома и что он жил где-то в восьмом округе. Справочник выдал ей сведения лишь об одном Нино Паки. Адрес — улица Толбиак.

Сириль вышла из Интернета и нашла в списке контактов номер Мари-Жанны. Набрав его, она снова попала на автоответчик.

 

15

Жюльен полураздетый сидел напротив окна, облокотившись на стол. Он надел очки, чтобы лучше видеть, и аккуратно прикрепил к деревянной подставке железную проволоку длиной около сорока сантиметров, а сверху прицепил бабочку из разноцветной ткани. Он повернул всю эту конструкцию к солнцу, не особенно яркому, но этого было достаточно, чтобы бабочка выглядела как живая. Жюльен, наклонив голову, несколько секунд рассматривал ее, потом, вполне удовлетворенный результатом, встал, подошел к кровати и провел рукой по рыжим прядям волос, выглядывавшим из-под одеяла. Показались глаза, затем нос, и Мари-Жанна потянулась как кошка. Жюльен присел на кровать.

— Смотри, это тебе.

Мари-Жанна подняла голову.

— Ты сам это сделал?

Молодой человек кивнул. Лицо ее просияло.

— Как красиво… Спасибо!

Она снова опустила голову на подушку и закрыла глаза. Если Жюльен и дальше будет смотреть на нее глазами цвета моря в шторм и скромно улыбаться, она в него влюбится. И это будет трагедия. Ей только страданий не хватало! В то же время он сделал ей подарок, а значит, дорожит ею.

«Нет, не поддавайся на эту уловку! Ты и так приговорена».

Она протянула руку и взяла мобильный телефон. Два пропущенных вызова от Сириль. Черт! Она не вышла сегодня на работу, ну и ладно! Мы живем один раз, и работа — это всего лишь работа, к тому же Жюльен нуждается в ней. Она сейчас же позвонит в Центр.

Жюльен погладил ее по плечу, и чувство вины мгновенно улетучилось. Мари-Жанна любовалась его спортивной, без единого грамма жира фигурой, бархатистой кожей с рыжеватыми пятнышками на плечах. Прямо как у нее!

Этой ночью, когда он позвонил в дверь, она впустила его без колебаний. Очень быстро атмосфера в комнате стала просто горячей. Она даже пыталась соперничать с ним в оригинальности и искусности, предлагая различные позы и проявляя как инициативу, так и податливость. Собственное удовольствие было для нее на втором месте. Мари-Жанна стремилась, чтобы он надолго запомнил эту ночь и захотел вернуться к ней.

Но Жюльен был не таким, как все. Он был мягким и внимательным, делал все очень медленно и тщательно. Похоже, ее акробатика его мало интересовала. И он все время спрашивал, хорошо ли ей. Она чуть было не расплакалась, когда он долго ласкал ее, не попросив того же в ответ. Мари-Жанна была удивлена и даже почувствовала комок в горле. Внутри ее что-то образовалось, и когда она проснулась, это «что-то» никуда не исчезло. Она положила ладонь на руку Жюльена и принялась поглаживать его пальцы. Она была счастлива. Жюльен посмотрел на нее.

— Твои глаза просто роскошны по утрам, — негромко произнес он.

* * *

10.15

Сириль сидела в своем кабинете, занимаясь счетами, но сосредоточиться не могла. Чем больше она думала, тем больше мучилась. Она принялась грызть ручку. Вторая консультация Жюльена Дома была назначена на это утро, на десять часов, но он так и не объявился и не отвечал на звонки.

«Интересно, знает ли он, что я побывала у него дома?»

Сириль поставила на полях записной книжки красный крестик напротив графы «материалы для исследований», написав «РД», что означало «рассмотреть детально». Бухгалтер был человеком преданным и старательным, и Сириль оставалось лишь выяснить некоторые детали. Завтра она сможет передать этот документ инвесторам, не внося в него практически никаких изменений.

Она снова отвлеклась.

«Психически нездоровый человек калечит животных, завлекает меня к себе домой, чтобы я своими глазами увидела дело его рук, и исчезает. С какой целью? Опасно ли это? Несомненно. Опасен ли он для других? Нахожусь ли я сама в опасности?»

Она задумалась и закрыла глаза.

«Я позволила ему манипулировать собой. Рассказ о нашей встрече в Сент-Фелисите, ключ, просьба о помощи, ужасающее зрелище в его квартире — все это спланировано заранее. Я должна возобновить контроль над ситуацией, привести в порядок свои мысли и обдумать игру, в которую меня вовлек Жюльен Дома».

Подобное состояние духа успокоило Сириль. Страх и ужас не повлияли на ее способность анализировать ситуацию. Она хотела позвонить мужу, но не сделала этого. Она все еще злилась на него за вчерашнее.

Она сняла телефонную трубку, намереваясь попросить Мари-Жанну соединить ее с бухгалтерией Центра, когда вспомнила, что девушка не вышла на работу.

«И она туда же!»

Сириль еще раз попыталась дозвониться ей на мобильный телефон, но безрезультатно. Сегодня вечером она непременно зайдет к ней и скажет пару слов!

Она открыла на своем компьютере файл с презентацией и просмотрела двадцать два слайда, подготовленных для конгресса в Бангкоке. За последний год она многое узнала. Чтобы хорошо зарабатывать, недостаточно быть хорошим врачом. Нужно быть еще и известным. Реклама в ее профессии запрещена, но при этом необходима. Сириль должна была прибегнуть к ней окольными путями, иначе Центр не выживет. Конгресс психоневрологии был ключевым событием этого года. Ей не приходилось ждать помощи от коллег, они охотнее вставляли бы палки ей в колеса. Но журналисты были настроены более доброжелательно.

К половине двенадцатого она съела плитку шоколада и составляла комментарии к своим слайдам, когда ее айфон резко завибрировал. Мари-Жанна. Надо же! Она ответила.

— Почему ты не отвечаешь, когда я звоню? — спросила Сириль.

— Прости. Я чувствую себя разбитой.

— Что с тобой?

— Страшная головная боль.

Сириль с сомнением хмыкнула.

— Выпей парацетамол. Спустись к нам, прими ванну.

— Спасибо. А можно я постираю?

— Ты разве не стирала вчера? Смежная дверь была открыта.

— Прости. Мне нужно еще кое-что выстирать.

Сириль барабанила пальцами по столу. Она не могла заставить племянницу Бенуа быть откровенной, но чувствовала, что происходит нечто странное.

— Все хорошо?

— Да, да. Я буду завтра, обещаю. Ты дежуришь сегодня ночью?

— Да, еще одно дежурство.

В голосе Мари-Жанны слышалась веселая нотка, хотя она и пыталась выглядеть страдалицей. Сириль могла бы поспорить, что она не одна, что рядом с ней мужчина. Что еще она могла сказать? Мари-Жанна повесила трубку.

* * *

Мари-Жанна приготовила омлет с салом и кофе. Жюльен голый лежал на кровати, и она взглянула на него, в очередной раз отметив мышцы, накачанные в результате плавания и бега. По крайней мере, так она себе это представляла. По ее телу пробежали мурашки удовольствия. Он был не то что бы красив, но притягателен. Ему не нужно было разговаривать, он заполнял собой все пространство, заставляя мир двигаться вокруг себя. А когда он смотрел на нее, оболочки его глаз становились цвета глубокого озера, а зрачки, казалось, пронзали до глубины души… Благодаря этому взгляду он мог бы переспать с кем угодно. Она не понимала, как такой парень мог заинтересоваться рыжеволосой пышкой, как она. Но она не собиралась спрашивать у него объяснений. Никогда раньше она не занималась любовью так, как с ним. Он отдавал не меньше, чем брал, совершенно не пользуясь ею. Он был не таким, как все. Мари-Жанна подумала, что хотела бы вернуть девственность, чтобы подарить ее именно ему.

Она поставила тарелки с едой на крошечный столик у окна. Жюльен натянул трусы и, сидя на кровати, принялся за завтрак. Мари-Жанна поцеловала его, ощутив сладкий привкус на губах. Она надела футболку и трусики, принесла табуретку. Она немного замерзла. Она повернула подарок Жюльена таким образом, чтобы бабочка снова принялась порхать. Затем прокашлялась и спросила:

— Ты планируешь вернуться в Центр «Дюлак»?

Жюльен проглотил кусок омлета.

— Нет, все очень сложно. Твоя тетя говорила с тобой обо мне?

Нет, Сириль ничего ей не говорила. Но ее тетя знала далеко не все и, скорее всего, просто не могла оценить страдания своего пациента. Мари-Жанна снова подумала о газетной вырезке в сумке. Ей следовало предупредить Сириль, одно временно она хотела сохранить эту тайну, хотя и сознавала, что это непрофессионально.

— Нет, она ничего не говорила. Но вчера она была обеспокоена тем, что ты не явился на консультацию.

Наступила тишина.

— Я не могу туда вернуться.

— Почему?

— Потому что она хочет отправить меня в больницу, я это чувствую. А об этом не может быть и речи. В любом случае, я уезжаю.

Мари-Жанна вертела вилку в руках. У нее пропал аппетит.

— Как? Куда?

— Меня ждет работа во Вьетнаме на следующей неделе.

— Во Вьетнаме?

— Да, это официально. А потом я буду снимать открытие сезона серфинга на Бали.

— А когда ты вернешься?

— Я хотел бы, чтобы обо мне здесь немного позабыли.

— Тебе следовало бы сообщить об этом моей тете.

Говоря это, Мари-Жанна понимала, что пытается его удержать. Возможно, Сириль смогла бы найти подходящие слова, чтобы развеять его страхи и уговорить остаться? Она была очень терпелива со своими пациентами, даже очень упрямыми. Но Жюльен отрицательно покачал головой.

— Я не могу. Кое-кто хочет напакостить мне.

— Кто? Предупреди полицию!

— Неудачная идея.

Он отодвинул тарелку.

— Ну что ж, — сказал он. — Я могу спуститься вниз кое-что постирать?

— Без проблем. Одевайся и сходим.

Жюльен привлек Мари-Жанну к себе и запечатлел поцелуй на ее губах.

— Ты уверена, что уже хочешь одеваться?

 

16

19.30

Не самое подходящее время для визита. Сириль подумала, что следовало бы позвонить, но она не хотела, чтобы у нее перед носом снова закрыли дверь. На табличке под звонком изящным почерком было написано «Паки». Она позвонила в Центр и предупредила, что будет через час. Она также набрала Бенуа, и он напомнил ей, что отправится со своими друзьями по гольф-клубу на ежемесячную партию в покер.

«Тем лучше».

Это было как нельзя более кстати. Она спокойно, ни перед кем не отчитываясь, может провести свое расследование, а также избежать неприятного разговора с Великим Человеком. Перспектива беседы на тему их ссоры, состоявшейся накануне, ее совершенно не воодушевляла. Вся энергия Сириль направилась в другое русло.

Она немного постояла в нерешительности перед дверью квартиры главного медбрата. Она знала, что Жюльен Дома больше не вернется в Центр «Дюлак». Он сбежал. Такое иногда случалось. Некоторые пациенты отказывались выздоравливать, предпочитая привычное невеселое состояние и не желая вносить кардинальные перемены в свою жизнь. Он был выдумщиком, ладно, но он был также одержимым и отнесся к ней, как к объекту своих желаний. Она могла бы отказаться от него, прекратить на этом поиски и закрыть его дело. Возможно, ничего бы и не произошло. Но она знала, что в таком случае не сможет спать спокойно. Она должна была каким-то образом завершить начатое и узнать, лечила она этого пациента десять лет назад или нет.

«Вперед, смелее!»

Она нажала на кнопку, и в квартире послышался звонок. Здание было красивым, на каждом этаже располагалось по две квартиры, разделенные широкими лестницами с новыми красными коврами и позолоченными перилами.

«Квартиры у служащих госорганов просто шикарные…»

Сириль услышала в квартире какие-то звуки, скрипнул паркет, и ее сердце забилось быстрее. Она чувствовала себя сильной и уверенной. Она опытный врач, глава процветающего учреждения, жена будущего обладателя Нобелевской премии. Ее просьба была чисто профессиональной и вполне законной: получить дело потенциально опасного пациента. Она заранее решила, что должна сказать.

Сириль выпрямилась и откашлялась.

— Ты что, не взял ключи? — послышался мужской голос.

Дверь открылась. Нино замер от изумления, его рука застыла на ручке двери.

Сириль помнила, что Паки был старшим медбратом, родом с Сицилии, симпатичным, с чувством юмора и утонченными манерами, но безжалостным и решительным, если что-то в его работе шло не так. Он всегда относился к ней дружелюбно и любезно. Она запомнила его умным, открытым и прямолинейным. Однажды, например, он отчитал начальника отделения, который осмелился отдать ему указание, не сказав при этом «пожалуйста». Его боялись и уважали.

Сириль шевельнулась, и Нино словно очнулся. Его вопрос прозвучал как выстрел:

— Что ты здесь забыла?

Сириль была ошеломлена грубостью приема и тем, что Нино обратился к ней на «ты». По тому, с каким видом он стоял в дверях, она поняла, что хозяин не намерен приглашать ее войти. Подготовленная речь мгновенно вылетела у нее из головы.

— Я…

Она предполагала, что он будет удивлен ее визитом, но чтобы раздражен…

Она собралась с духом и сказала:

— Я Сириль Блейк. Я училась в интернатуре Сент-Фелисите десять лет назад. Можно мне войти? Это важно.

— Я знаю, кто ты. Что тебе нужно?

Снова обращение на «ты» и ни малейшего признака того, что он пригласит ее войти. Сириль дрогнула и постаралась говорить более уверенно:

— Я займу максимум пять минут вашего времени.

Она сделала шаг вперед, практически заталкивая его в квартиру. В конце концов Нино отступил в сторону и, по-прежнему хмурясь, позволил ей войти.

Сириль прошла в гостиную. Если бы она была менее расстроена, то обратила бы внимание на дорогую коллекцию ваз, красивые японские лампы в рисовой бумаге и мебель в стиле арт-деко. Она села на черный диван с красными подушками, невольно отметив про себя орхидеи на окне и японские иероглифы на стенах.

— Роскошно…

Старший медбрат сел напротив нее на такой же диван и, нервничая, схватил со стеклянно-хромового столика пачку сигарет. Он закурил, не предлагая ей сделать то же самое. Подогнув одну ногу под себя, он выпустил несколько колечек дыма. Сириль сидела прямо, скрестив ноги и положив руки на колени.

— Как вы, наверное, знаете, я вот уже пять лет возглавляю Центр «Дюлак». На прошлой неделе ко мне обратился пациент с жалобой на постоянные кошмары.

Она снова откашлялась: в горле у нее пересохло, как будто она не пила вот уже несколько дней. Из-за гнетущего молчания Нино Паки она с трудом подбирала слова.

— Мне кажется… точнее, я уверена, что у этого молодого человека серьезные проблемы. У него случаются садистские приступы, в результате которых он… калечит животных.

Сириль все же произнесла это. Она взглянула на Нино в надежде увидеть его реакцию.

«Никакой реакции».

Его лицо, на котором раньше читалось изумление, теперь не выражало ровным счетом ничего. Он затянулся и выпустил дым через нос.

— Этого пациента зовут Жюльен Дома, — продолжала Сириль. — Он наблюдался в Сент-Фелисите в октябре двухтысячного года. Профессор Маньен, которого вы знаете ничуть не хуже, чем я, отказывается передать мне это дело. По его словам, все дела были переданы в архив. Вы же понимаете, что моим долгом является собрать как можно больше информации касательного человека, который, возможно, находится в опасности или потенциально опасен.

Сириль замолчала, осознав всю нелепость ситуации. Что она здесь делает? Умоляет старшего медбрата передать ей дело, которое утром отказался передать начальник отделения? Неужели она думает, что это сработает?

Она поняла, что является начальником лишь своей небольшой команды. Что, как только она выходит за территорию своего Центра, ее власть заканчивается. Она ругала себя за то, что предприняла эту абсурдную попытку. Ей было стыдно. Нино не произнес ни слова, и ее неловкость все росла. Он молча докурил сигарету, бросил окурок в пепельницу из кованого железа, оперся локтями на колени и четко произнес:

— Хватит уже издеваться надо мной, sporca bugiarda!

Сердце Сириль бешено забилось. Не нужно было знать итальянский язык, чтобы понять, что слова Нино далеки от комплимента. Она несколько раз растерянно моргнула.

— Я не понимаю…

Взгляд его был мрачным и непонятным.

— Ты вваливаешься ко мне после десяти лет молчания и просишь передать тебе дело…

— Я знаю, что это не очень удачно, — попыталась обороняться Сириль, — но это мой последний шанс. Жюльен Дома, вероятно, опасен. У меня на руках должны быть все данные, чтобы я могла найти его и вылечить. Или же отправить в больницу.

Нино потер глаза, потом тряхнул головой.

— Porco Dio, это что, скрытая камера? — Он внимательно посмотрел на Сириль. — В какую игру ты играешь?

Сириль почувствовала, что земля уходит у нее из-под ног. Она ничего не понимала.

— Но я не играю, я…

Нино резко встал и воскликнул:

— Вон!

— Простите?

— Вон, тебе говорят! Ты больше ни на секунду не останешься в моем доме.

Он бросился к входной двери, и Сириль против воли последовала за ним. Вдруг дверь открылась, и вошел высокий антилец с пакетами в руках. Сириль едва поздоровалась с ним и оказалась на лестничной клетке. Не оборачиваясь, она принялась спускаться по лестнице. Ей хотелось убежать и забиться в норку, как мышке.

За ее спиной Нино и его друг обменялись ошеломленными взглядами. Оба смотрели на Сириль, спускавшуюся по ступенькам.

Нино перегнулся через перила.

— Сириль! — закричал он.

Сириль подняла на него глаза.

— Поднимайся!

— Что?

— Поднимайся, тебе говорят!

Она остановилась, держась рукой за перила.

— Я… Я ничего не понимаю…

Нино спустился на несколько ступенек и взял ее за руку.

— Поднимайся и заходи.

— Но вы…

— Ты не узнала Тони?

— Кого?

Нино взглянул на друга, пожал плечами и покачал головой. Потом снова обратился к Сириль, и на этот раз его голос был мягче:

— Пойдем. Похоже, у тебя большие проблемы.

Несколько секунд спустя Сириль снова сидела на том же диване. Этот диалог был самым странным в ее жизни. Нино чуть не силой заставил ее подняться наверх и усадил в гостиной. Она в полной растерянности повиновалась. Тони, тот самый Тони, которого должна была узнать Сириль, скрылся в кухне. Нино снова закурил. Сириль не курила уже много лет, но сейчас не отказалась бы от сигареты. Однако она не осмелилась попросить, а ей никто не предложил закурить. Тони вернулся, неся в руках поднос с тремя стаканами, наполненными оранжевым напитком с зелеными трубочками. Празднично, но не вполне уместно. Сириль сначала отказалась, но в результате уговоров все же попробовала пунш домашнего приготовления. Королевский вкус, с примесью имбиря и зеленого лимона. В конце концов она выпила около трети стакана и почувствовала себя более комфортно.

— Ну что ж, Сириль, продолжим. Ты утверждаешь, что не знаешь Тони.

— Мне очень жаль, но нет. А что, я должна его знать?

Нино уклонился от ответа.

— А меня, Сириль? Меня ты узнаёшь?

Она раздраженно пожала плечами. Она сделала это скорее из-за тона Нино, чем из-за самого вопроса. Старший медбрат обращался с ней, как с вновь прибывшей пациенткой. Он говорил твердым и уверенным голосом, достаточно властным.

«Он обращается ко мне на „ты“ и разговаривает, как с сумасшедшей, честное слово!»

— Послушайте, я не сумасшедшая! Вы старший медбрат Сент-Фе. Именно поэтому я здесь.

— И это все?

Сириль прикусила губу.

— Что значит «и это все»? Вы старший медбрат Сент-Фелисите, один из немногих, о ком у меня остались хорошие воспоминания. Именно поэтому я и решила, что могу обратиться к вам с просьбой.

Теперь она задумалась над тем, почему Нино ведет себя как инспектор на допросе. Все это было очень неприятно.

Нино наклонился и оперся локтями на колени.

— Это действительно все?

— Господи, да! Что вы хотите от меня услышать?

Нино обменялся с другом взглядом, вздохнул и покачал головой.

— Что ж, похоже, мы в тупике…

Тони молчал. Он, даже когда сидел, казался очень высоким. Стройный, прекрасно сложенный, уравновешенный. Сейчас он, нахмурив брови, взволнованно наблюдал за Сириль.

— Это какая-то шутка… Да, так и есть, это шутка, — наконец негромко сказал он.

У Сириль возникло ощущение, что она оказалась не в том месте не в то время. У нее было лишь одно желание: побыстрее уйти отсюда. Но Нино с его твердым взглядом не отпускал ее.

— Итак, ты пришла, чтобы я передал тебе дело одного из твоих пациентов… Верно?

И снова этот тон врача, который беседует с больным, боясь его оскорбить. Она попыталась сохранять спокойствие и четко произнесла:

— Да, дело Жюльена Дома, молодого человека, страдающего депрессией, который в двухтысячном году наблюдался в Сент-Фелисите и который пришел ко мне на консультацию в Центр на улице Дюлак. Я опасаюсь, как бы он не оказался потенциально опасным. Все это я уже говорила вам пятнадцать минут назад.

— Жюльен Дома, говоришь?

— Именно так. И если вам не трудно, не могли бы вы перестать обращаться ко мне на «ты»?

— А его ты тоже не помнишь? Nada?

Сириль взглянула на Нино и ничего не ответила. Он принялся кусать губы, превратившиеся в две бледные полоски. Воцарилась гнетущая тишина. Прошло несколько минут, и Сириль почувствовала, что ее охватывает гнев. Она раздраженно прервала молчание:

— Ладно, месье, послушайте. Вы мне очень симпатичны, но у меня еще много дел. Сегодня ночью у меня дежурство, и вообще я глава учреждения, которым необходимо управлять. Если вы хотите мне что-то сообщить, сделайте это сейчас, хватит ходить вокруг да около. Или же мы распрощаемся.

Нино молчал еще несколько секунд. Сириль казалось, что она видит, как активизируются клетки его мозга. Он мысленно прокручивал в голове все, что хотел сказать, и раздумывал над тем, что предпринять дальше. В конце концов он произнес:

— Я не знаю, что с тобой произошло за последние десять лет, Сириль, но ты забыла некоторые очень важные вещи. Это, впрочем, может объяснить твое поведение.

Сириль откинулась на спинку дивана. Она чувствовала, что сейчас на ее голову обрушится нечто серьезное.

— И что же я забыла?

— Ты знаешь Тони, причем очень хорошо. Потому что десять лет назад ты, он и я были неразлучными друзьями, еще теми гуляками.

Граната…

Без чеки…

Взрывается…

У нее в голове…

Сириль закрыла глаза.

«Что это еще за глупости?»

Во-первых, она никогда не была гулякой. Во-вторых, если бы у нее в Сент-Фелисите были друзья, она бы непременно помнила их. На ее губах появилась легкая улыбка.

Нино встал и направился к китайскому секретеру, стоявшему у стены напротив окна с орхидеями. Он повернул ключ в замке внутреннего отделения и выдвинул ящик. Большой ящик, заполненный документами, письмами, фотографиями. Сириль и Тони смотрели на него. Некоторое время Нино рылся в ящике и наконец нашел конверт размером 10х15 см. Он сел на диван, выбрал несколько снимков и протянул их Сириль.

— Смотри. Вот ты с короной на голове. Я хорошо помню этот день, мы праздновали мое назначение на должность. А это вечеринка. Я еще задавался тогда вопросом, не станет ли Тони снова гетеросексуалом. Взгляни, как он пялится на твои бедра. А эта фотография, наверное, лучшая из всех. Тони приготовил нам огромную лепешку.

Сириль почувствовала, как ледяная рука погладила ее по спине, сжала сердце, потом пронзила грудь. Ее знобило, она задыхалась. Это была она. Или ее клон. Длинные светлые волосы, на каждом снимке — бокал пива в руке. Это была она в окружении своих друзей, Нино и Тони…

— Если хорошенько поискать, я найду и другие снимки, — сказал Нино. — А помнишь пьянку, после того как на тебя напал сумасшедший в диспансере? Мы пытались тебя успокоить. А еще однажды мы сделали куклу Маньена и вонзали в нее иголки.

Сумасшедший… Да, его она помнила. Сириль прикусила губу. Кукла Маньена… Это ей что-то напоминало… но что-то очень отдаленное, размытое… Все остальное… вечеринки… нет…

Нино увидел в ее глазах растерянность.

— Мне продолжать?

Сириль подняла голову. Она чувствовала себя так, словно оказалась в ловушке.

— Это всего лишь фотографии. Они не являются доказательством нашей дружбы.

Нино прищурился. Сириль боролась с собой, не желая уступать тому, что казалось очевидным.

— Хорошо… Дай-ка я подумаю… — Несколько секунд он молчал. — Я знаю, как звали твоих родителей — Луи и Франсина. Твоя мать умерла, когда тебе было десять лет. Ты выросла на севере страны. После смерти матери отец отправил тебя в пансионат Амьена.

Сириль съежилась в кресле. Она разрывалась между желанием убежать и умереть на месте. Она боялась пошевелиться.

Нино добавил:

— А еще я знаю, что бы ты хотела делать, если бы не была врачом.

— Что? — прошептала она.

— Играть на бандонеоне. Или же давать уроки танго.

У Сириль перехватило дыхание.

— Один-единственный раз мы слышали, как ты играла на бандонеоне. Ты никогда ни перед кем не играла… Это было в девяносто девятом году, на следующий день после Рождества, когда брат Тони разбился на мотоцикле. Ты играла композицию под названием Milonga del Angel, настолько красивую, что мы втроем плакали.

 

17

22.00

В лаборатории сна Центра «Дюлак» было пусто. Кровати стояли застеленные. Работа здесь возобновится не раньше следующей недели. Только в двух палатах из трех, расположенных на втором этаже, были пациенты, которых лечили мезератролом. Сириль задумавшись шла по слабо освещенному коридору. Не слышно было ни звука. Пациенты спали. Она прошла в ординаторскую и окинула взглядом датчики. Все было в порядке.

Положив в карман прибор, уведомляющий о вызове из палаты, Сириль прошла в свой кабинет, включила лампу, заполнила карточки пациентов и расставила их по порядку. Затем перебрала все анкеты и бланки, не пропустив ни одного. Поправив диванные подушки и разложив на низком столике разбросанные журналы, она взяла в руки тряпку, которой каждое утро пользовалась уборщица, и принялась энергично вытирать невидимую пыль. Сириль протерла мебель, кофейник, африканские статуэтки на японской этажерке и даже две абстрактные картины на стенах.

Выключив лампу, она вышла в коридор и направилась в лабораторию сна. Она решила не включать свет — почти полная луна достаточно освещала помещение. В ящике стола Пани она обнаружила пачку «Мальборо» и зажигалку. Сириль запретила курение в своем учреждении, но закрывала глаза на некоторые нарушения Пани. Достав из пачки сигарету, она сбросила мокасины и устроилась на подоконнике широкого окна, выходившего во двор, приоткрыв окно, чтобы в комнату проникал свежий воздух.

Огонек зажигалки осветил ее бледное лицо. Сириль глубоко затянулась, отчего у нее закружилась голова. Она провела рукой по волосам, обхватила руками колени и медленно выдохнула дым через нос. Долгое время она сидела не двигаясь, ни о чем не думая, лишь наблюдая за движением машин, за тем, как зеленый свет светофора сменялся желтым, затем красным, потом снова загорался зеленый. Две слезинки скатились по ее щекам. Она чувствовала себя покинутой и одинокой, стоящей на краю пропасти. Что сказал Нино Паки? Ах да, что у нее большие проблемы. Она кусала большой палец руки до тех пор, пока не почувствовала боль. Теперь она и сама была в этом уверена.

* * *

Большой американский холодильник состоял из двух отделений. Слева была морозильная камера. Именно там ее дядя хранил свое любимое мороженое с кусочками печенья. Мари-Жанна засунула руку в сокровищницу Бенуа и вытащила ведерко с мороженым.

Было уже больше одиннадцати вечера. Они с Жюльеном занимались любовью целый день, и им захотелось чего-нибудь сладкого. В небольшом холодильнике в комнате Мари-Жанны были лишь йогурты нулевой жирности, и она подумала, что может позаимствовать что-нибудь у четы Блейков. Ее дядя не будет сердиться. А завтра она зайдет в супермаркет и купит взамен два таких же ведерка с мороженым. Закрыв дверцу морозилки, она поставила мороженое на стол и включила лампу на вытяжке, которая слабо освещала комнату. Мари-Жанна не боялась никого потревожить: она знала, что ее родственников нет дома. Бенуа отправился играть в покер и вернется лишь к утру. Что касается Сириль, то она будет дома не раньше шести утра. Мари-Жанна оставила открытой дверь, выходившую в кухню и в прачечную. На керамической подставке лежали две роскошные кисти винограда. Мари-Жанна отломила веточку с одной из них и положила ее на ведерко с мороженым.

— Можно?

Девушка подскочила.

Жюльен.

— Ну, ты даешь! Ты меня напугал!

Молодой человек натянул на голое тело джинсы и бесшумно спустился по лестнице, соединявшей квартиру Блейков и комнату Мари-Жанны наверху. Он бросил в рот виноградину.

— Нашла?

Мари-Жанна гордо указала ему на мороженое.

— Молодец. Это мое любимое.

— Вернемся?

Но Жюльен уже обошел вокруг кухонного стола и прошел в гостиную. Он сел на диван и погладил кожаную обивку.

— Итак, здесь она живет…

Мари-Жанна, на которой была лишь широкая мужская рубашка (она выглядела в ней очень сексуально), последовала за ним. Она испытывала смущение от того, что так запросто заходит среди ночи в гостиную своих родственников. Она нарушала правило номер один, установленное Сириль в то утро, когда она поставила на кровать комнаты наверху свой рюкзак с вещами:

— Никаких незнакомых людей в нашей квартире. В своей комнате можешь делать все, что хочешь, меня это не интересует.

Мари-Жанна растерянно поправила прядь рыжих волос. Она не знала, как сказать об этом своему любовнику.

— Жюльен, нам лучше вернуться.

Молодой человек разглядывал комнату, хотя смотреть было особенно не на что: африканские безделушки, картины, видео- и стереоаппаратура. Он остановился перед фотографией, на которой были запечатлены Бенуа и Сириль. Они стояли перед храмом, который Жюльен сразу же узнал. Это был королевский храм в Бангкоке. На губах Сириль витала легкая улыбка, которая делала ее несколько таинственной.

— Пойдем, Жюльен.

— Ты же говорила, что они не скоро вернутся.

— Да, но я все равно чувствую себя неловко.

— Хорошо.

Он не спеша обошел комнату, потом вернулся в кухню и склонился над тенью у своих ног.

— Привет, киса, ты кто?

— Это Астор, — ответила Мари-Жанна. — Старый кот моей тети.

Жюльен присел на корточки и почесал его между ушами. Кот принялся мурчать и тереться об его руку.

Мари-Жанна тоже присела на корточки.

— Надо же… Ты умеешь обращаться с животными. Это самый несговорчивый кот из всех, каких я видела. Он не признает никого, кроме своей хозяйки!

У нее вдруг возникло ощущение, что она превратилась в невидимку: Жюльен перенес все свое внимание на животное. Он чесал ему спину, шею и между ушами. Они как будто общались между собой на своем собственном языке.

— Любишь котов?

Он кивнул. Мари-Жанна потянула его за руку.

— Пойдем.

Жюльен встал, еще раз почесал коту спину и тихо вышел из комнаты. Они зашли в кухню, чтобы забрать еду, затем прошли через прачечную. Отсюда выходили две двери: одна была черным ходом, другая вела наверх, в комнатку Мари-Жанны.

* * *

Оба кармана ее халата завибрировали одновременно, и Сириль пришла в себя. Вот уже час она сидела здесь и глядела в окно. Она погасила второй окурок о подоконник и взглянула на телефон и на сигнальное устройство. Из второй палаты шел вызов, а на экране мобильного высветилось сообщение, отправленное с незнакомого Сириль номера. Она поднялась, потянулась, потерла глаза.

«Я найду выход. И стану еще сильнее благодаря этому испытанию. Паниковать — только терять время и силы. Я справлюсь».

Она прошла по коридору и направилась к лестнице. Во второй палате находилась молодая женщина, Матильда Томсон. Ее изнасиловал какой-то тип, которого полиция арестовала два месяца назад. Матильда не смогла вернуться к прежней жизни, рассталась с мужем и собиралась прекратить отношения с детьми. Сириль была тронута ее горем. Она взяла ее под свою опеку, предложив лечение мезератролом и несколько дней отдыха и психотерапии, которую проводила лично. Первые результаты были удовлетворительными.

Она быстро спустилась по лестнице и прочитала сообщение на телефоне: «Мы тебе поможем. По старой дружбе. Нино и Тони».

Сириль на несколько секунд остановилась, перечитывая сообщение. Ее сердце бешено билось. Она крепко сжимала телефон в руке.

«Боже мой…»

Ей приходилось рассчитывать на людей, которых она едва знала.

Когда первый шок Сириль прошел, Нино предложил ей еще стакан пунша. Она взяла его и принялась потягивать через соломинку.

Она провела рукой по лицу, пытаясь сохранять здравомыслие и рассудительность. В конце концов, может, во всем виновато чрезмерное количество спиртного, заглушившего ее воспоминания о годах учебы?

— Я бы посоветовал тебе сделать томографию, — сказал Нино.

— Я уже делала ее три дня назад. Ничего.

— А ты помнишь, почему ушла из Сент-Фелисите?

— Это я как раз помню! — ликующе ответила Сириль. — Сдав экзамены, я отправилась с Бенуа в Бангкок на конгресс и… не захотела возвращаться в больницу. Мы вернулись обратно, затем уехали в США, а после этого я стала главой Центра.

— Верно. И мы больше ничего не слышали о тебе.

Сириль встала и принялась мерить шагами комнату.

— Вернувшись из Таиланда и США, я… я не думала обо всем этом. Я хотела покончить с Сент-Фелисите раз и навсегда.

Она уселась на подлокотник дивана. Следующий вопрос мог запросто разрушить ее уверенность в себе, как шар валит кегли.

— А… относительно Дома… Его я тоже должна помнить?

Нино улыбнулся.

— Да. Ты принялась опекать его, как только он прибыл в больницу после попытки самоубийства. В конце двухтысячного года он был совсем плох.

Сириль сжала зубы. Но она была настолько взволнована, что не чувствовала этого.

— А потом?

— Больше я ничего не могу тебе рассказать, поскольку в то время меня там не было: я заканчивал обучение госпитализации на дому. Я знаю лишь то, что ты мне тогда говорила.

Сириль нахмурилась.

— И что я тебе говорила?

Она перешла на «ты», даже не заметив этого. Ей хотелось бы сбежать туда, где никто не знает, что она сошла с ума.

— Он не желал разговаривать ни с кем, кроме тебя. Тогда Маньен поручил тебе его дело, что вызвало немало ревности со стороны других студентов интернатуры. А через три недели ты уехала, и я больше тебя не видел. До сегодняшнего дня.

 

18

10 октября, 7.30

Бенуа Блейк укрыл одеялом жену, которая спала крепким сном вот уже полчаса. Ему было стыдно за собственное поведение накануне, и он не знал, как загладить свою вину. Последние два дня у него не было возможности увидеться с ней, все объяснить и извиниться. Букет роз, который он отправил ей накануне, так и лежал в упаковочной бумаге. Этой ночью он вернулся в два часа, с бумажником, полным выигранных в покер денег, и ему пришлось самому поставить цветы в вазу. Он был весел, счастлив и готов произнести слова извинения. Он запечатлел на щеке Сириль поцелуй и тихонько закрыл дверь комнаты. Он преодолеет все трудности, одну за другой. Возможно, жена все еще сердита на него, но это продлится недолго.

* * *

Сириль крепко спала, пока в одиннадцать часов ее не разбудил будильник. Она решила, что ей достаточно немного отдохнуть, чтобы подготовиться к обеду, назначенному на час дня. Она долго сидела на кровати, обхватив голову руками и пытаясь собраться с мыслями. На чем она остановилась? Ночное дежурство прошло хорошо. Но все остальное… Сегодня днем ей предстояла важная встреча по поводу финансирования Центра, а она обнаружила, что забыла немалую часть своей жизни.

Она встала и прошлась по комнате. На ней была лишь ночная сорочка. В квартире царила тишина. Этим утром спокойствие и уединение, которые обычно ей так нравились, казались невыносимыми. Она прошла в гостиную.

«Что это за розы?»

До этого она их не замечала. Цветы красиво смотрелись в большой хрустальной вазе на столе в столовой. Она провела рукой по кожаному дивану, поставила на место фотографию, на которой они с Бенуа стояли перед храмом, и прошла в свой кабинет. Там она открыла шкаф бабушки и достала из его глубин старый альбом в картонном переплете. Сев по-турецки, она положила альбом себе на колени.

Вдруг она резко встала. Она что-то услышала. Нет, это просто ветер. Она принялась переворачивать страницы, тыча в фотографии пальцем.

«Мама, папа, тетя Франсуаза, дядя Марсель… собака Волка… двоюродные братья и сестры. Луи, Мишелин, Элен, Арьетт… Матильда и… Андре».

Школьные годы. Она внимательно рассматривала фотографии класса. Конечно, она не помнила имена всех учеников, но лица были ей знакомы. Колледж, пансионат в Амьене… Все это мелькало у нее перед глазами, и Сириль не наткнулась ни на одно незнакомое лицо. Она снова прислушалась. Шаги по паркету?

«У тебя галлюцинации».

Она закрыла альбом и положила его на место. Потом взяла в руки свой музыкальный инструмент. Прижимая его к себе, Сириль встала и после небольшой паузы принялась играть. Ее пальцы, гибкие от природы, двигались по клавишам, нота за нотой создавая «Танго» Горана Бреговича. Ностальгия, обжигая душу, охватила ее. Ее тело принялось двигаться, слегка покачиваясь, в такт музыке. Мелодия рассказывала историю двух любовников, которые страстно желали друг друга, ссорились, расставались и пытались предать все забвению.

* * *

Пятеро велосипедистов крутили педали в зале, оснащенном велотреком. Демультипликатор был выставлен на максимальную скорость для финального рывка. Тони, одетый в шорты и футболку из зеленовато-синей лайкры, в шлеме и очках, крутил педали, лишь на колесо отставая от лидера. Сжав зубы, склонившись и почти касаясь руля подбородком, он догонял его, ритмично дыша. Нино сидел на верхней ступеньке лестницы и наблюдал, как товарищи Тони по команде преодолевают последний этап. Он, как всегда, восхищался мускулатурой атлетически сложенных мужчин. Тони было уже больше тридцати пяти лет, но он был натренированным, прекрасно подготовленным к соревнованиям. Олимпийские игры остались мечтой, которая периодически навевала грустные воспоминания, но Тони, тем не менее, отказывался бросить тренировки. Нино завидовал его настойчивости по отношению к победе, способности полностью отдаваться поставленной цели, абстрагируясь от всего вокруг: что могут подумать другие, каковы будут последствия, чувства, эмоции… Словом, от всего, что так часто подавляет побуждение к действиям.

Велосипеды замедлили ход и остановились. Пятеро спортсменов похлопали друг друга по спинам и поздравили. Тони был доволен своим результатом.

— Ты видел концовку? Я его почти догнал! А ты как? Сходил в бассейн?

Нино сидел на скамейке, на полу рядом с ним стояла спортивная сумка. Он был небрит и выглядел неважно.

— Нет. Я совсем разбит. Не спал всю ночь.

— Знаю. Ты постоянно ворочался.

Тони похлопал его по плечу. Нино крутился в постели до самого утра, не в состоянии уснуть. Он думал о неожиданном возвращении Сириль и странной истории об утраченной памяти, в которую сложно было поверить. Эти размышления проложили горизонтальную морщинку на его лбу, а сейчас он сидел и грыз ногти.

— Знаешь, у меня язык не поворачивается это произнести, но… я ей верю.

Тони как раз вытирался полотенцем.

— Я тоже.

Невыносимый груз свалился с плеч Нино. Он с облегчением вздохнул.

— Она не может сыграть с нами подобную шутку, ведь так?

Тони отрицательно покачал головой. За последние десять лет они ни разу не произнесли вслух имя Сириль Блейк — с тех пор как Нино со словами «Никогда не говори мне об этой сучке» решительно удалил ее номер из своей адресной книги.

Когда ему причиняли боль, он становился злым, безжалостным и жестоким. А эта девушка, которую он считал своим другом, действительно сделала это. Вернувшись со стажировки, он обнаружил, что она забрала из больницы все свои вещи, не оставив ему ни записки, ни сообщения, ничего… Она уехала со своим новоиспеченным мужем — профессором в области психиатрии, этим педантом, которого он терпеть не мог. И ничего… Никаких новостей. Только однажды он увидел ее по телевизору, когда она рассказывала о своей книге о счастье. Нино тогда громко выругался и переключил на другой канал. Тони был менее впечатлительным, чем его друг. Он дорожил Сириль, но уважал ее выбор. Он высоко ценил свободу и понимал, что Сириль хотела стать личностью, но сделать это она могла лишь одним способом — покончив со своим прошлым. Она хотела пробиться в высшее общество, быть рядом с известным супругом и однажды стать руководителем. Понятно, что у нее не было особого желания продолжать общение с простым медбратом и его другом, инженером и спортсменом.

Он чувствовал, что Нино взволнован и обеспокоен.

— Знаешь, если все это действительно так, — продолжал сицилиец, — то она страдает амнезией. Именно поэтому она игнорировала нас все эти годы.

— Да, но что могло с ней случиться?

Нино почесал пробивающуюся щетину на подбородке. У него уже начали появляться седые волосы.

— Я встречал подобные случаи. Пациенты страдали от потери памяти, забывая определенные периоды своей жизни.

— Из-за чего это происходило?

— В основном, это были наркоманы. Они употребляли экстази или кокаин, отчего у них ехала крыша. А когда они «просыпались»… раз — и памяти как не бывало!

Тони присел рядом с Нино, держа в руке шампунь и гель для душа.

— Но Сириль ведь не наркоманка!

— Нет, конечно. Но кто знает… Возможно, она наделала глупостей, когда была в Таиланде. Она могла поесть каких-нибудь грибов, из-за чего и свихнулась.

— Но вспомни: она ведь поехала на конгресс по вопросам психиатрии с мужем. Она не могла вести себя настолько неразумно.

Нино поерзал на скамейке.

— Да, ты прав. Это как-то странно.

Тони повесил полотенце на крючок, включил воду и, стоя рядом с душем, ждал, пока она нагреется. Намылив лицо, он задал вопрос, который мучил его еще со вчерашнего вечера:

— Ты ей позвонишь?

Нино снова грыз ногти.

— Да. Я должен ей кое-что сказать.

— Что?

Нино понизил голос и приблизился к нему, даже намочив носки кроссовок.

— Сегодня утром я ходил в архив…

Тони замер, отложив мыло в сторону.

— Ты шутишь? И?..

— И ничего.

— Что значит ничего?

— Дела Дома нет. То есть оно есть, но пустое.

— А где же то, что было в нем прежде?

— Без понятия. Либо это какая-то ошибка, либо… оно в другом месте.

Тони взволнованно посмотрел на друга. Тот улыбнулся ему и вышел.

* * *

Стоя под душем, Сириль повторяла текст своего выступления. Речь о достижениях клиники ей предстояло произнести перед американскими представителями — Деброй Гибсон из компании «Фарма Этике» и Жозе Бартоном из лаборатории «Меркс». На обеде будет присутствовать бухгалтер, чтобы разъяснить некоторые вопросы и детали, но в целом вся ответственность за успех этой встречи лежала на Сириль.

Она открыла горячую воду и направила струю себе на лицо, представив, что это тропический дождь. Через три недели она отправится на остров Морис. Пока что ей в это не верилось.

«У тебя огромные проблемы, старушка».

Хорошо, она страдала амнезией. Если вспомнить рассказ Нино, выходило, что ее частичная амнезия включала срок от трех недель до нескольких месяцев. В ее жизни произошло что-то, что повлияло на нее в этот период. Сириль заставляла себя по крупицам собирать воспоминания того времени. Ей следовало совершить путешествие в прошлое, чего она не делала вот уже много лет: это напоминало ей о том отрезке времени, который она как раз хотела бы забыть.

Она заставила себя вслух произнести все, что помнила, громким голосом, как будто находилась на приеме у психотерапевта.

— Во-первых, я помню дежурства в палатах для изолированных буйных пациентов, которые меня ужасали. Во-вторых, помню последние экзамены, завершающие двенадцать лет моего обучения. Их я скорее провалила, поскольку у меня больше не было сил на все это.

В-третьих, она отчетливо помнила свою свадьбу, сыгранную тайком в мэрии седьмого округа. Свадьба состоялась уже через месяц после того, как она переспала со своим преподавателем нейробиологии. Поначалу он казался ей слишком взрослым, но при этом был необыкновенно соблазнительным и остроумным. В-четвертых — авария, в которую попал Бенуа. Она не отходила от его кровати ни на секунду и представлялась всем, как его законная супруга. Затем было восстановление и частичное выздоровление. Приглашение Бенуа поехать вместе с ним на конгресс в Бангкоке — первый конгресс Сириль — в октябре двухтысячного года. В-пятых, был собственно конгресс. Бенуа рядом с ней и Бенуа в окружении коллег кардинально отличался. Сириль вспомнила, как оказалась не в состоянии выносить присутствие этих «шишек», считавших ее либо расчетливой девицей, либо интриганкой, либо и тем и другим одновременно. Она отказалась от посещения одного ужина, затем второго, третьего… и по вечерам Бенуа видел ее растерянной и жалкой, плачущей в отеле от бессилия. В-шестых, однажды утром она собрала свои вещи и ушла, хлопнув дверью. О том, что произошло после этого, не знал никто, кроме нее самой. И никто никогда не должен был об этом узнать. Сириль могла хранить эти воспоминания лишь в самых потаенных уголках памяти — лишь в этом случае она не чувствовала никакой угрозы для себя. Она уединилась в небольшом отеле «Хао Сан Роуд». Она не хотела становиться врачом, хотела быть свободной и просто жить, заниматься музыкой… или чем-либо другим, неважно даже чем.

«Это действительно была какая-то глупость».

В-седьмых, она помнила о неожиданных и безумных знакомствах. Мо, удивительная женщина из Квебека, без комплексов и табу. И… Юрий. Необыкновенно подвижный эстонец, который с таким мастерством и азартом играл на аккордеоне, что мог бы затмить любого музыканта. В-восьмых, она помнила их вечер. Они пили, курили, шутили, а затем была ночь любви… (Стоя под душем, Сириль покраснела.) В-девятых, она вернулась на конгресс, умирая от стыда. В-десятых, ее пробуждение рядом с Бенуа. Сириль тогда сильно волновалась и раскаивалась в содеянном. Она умолчала о своем недостойном поведении, решив нести это бремя самостоятельно. А затем они вернулись в Париж. Потом поехали в Калифорнию. И снова вернулись в Париж, где была основана клиника. Именно с ней было связано все произошедшее далее, вплоть до купания под душем этим утром.

Ну вот, она отлично все помнила. Но Дома или ее дружба с Нино и Тони… Нет, ничего. Она действительно страдала частичной потерей памяти.

«Может, это произошло из-за странного коктейля, выпитого с Юрием?»

А теперь Жюльен Дома вернулся и принялся ее преследовать, окружив ее жизнь тайнами. Он скрывался в глубинах ее памяти, как где-то в этом городе, готовый завершить начатое, не известное Сириль дело.

«Я должна вернуть память, отыскать этого пациента и отправить его в больницу».

 

19

Жюльен Дома возвращался к себе домой, на улицу Гамбетта, никак не ожидая, что ему предстоит обороняться. Набрав код на двери подъезда и поздоровавшись с консьержкой, он поднялся по ступенькам, ведущим в его «родное гнездо». Оказавшись перед дверью на седьмом этаже, он отметил про себя, что она открыта и что ключ можно не искать. Он тихо вошел в квартиру, позвал котов, и они тут же принялись тереться о его ноги. Он пересчитал их — все были на месте. Окно было открыто, хотя он отчетливо помнил, что закрывал его, когда уходил. Он направился было к окну, как вдруг почувствовал в квартире чье-то присутствие. Он не успел даже обернуться, как две огромные руки схватили его за плечи и дернули назад. Жюльен потерял равновесие и упал на пол. Удар ногой заставил его согнуться пополам. В грудной клетке что-то хрустнуло. Он увидел, как огромная нога поднимается над его лицом, и поспешил откатиться в сторону. Нога промазала, не попав в цель. Жюльен совершил кувырок и очутился у ног нападавшего. Поднявшись, он оказался лицом к лицу с огромным типом, похожим на борца сумо. У него отсутствовала шея, а вместо рук, казалось, были бревна со скрюченными пальцами и длинными ногтями. Его лицо было плоским, словно он на огромной скорости влетел в стену. Он смотрел на Жюльена и рычал. Они набросились друг на друга, и каждый делал все, чтобы устоять на ногах. Боковым зрением Жюльен заметил, что один из слепых котов спрятался под небольшим креслом, принадлежавшим еще его бабушке.

Сумо сопротивлялся. Жюльен перевернул кресло, схватил кота и швырнул его в сторону незнакомца. Кот, просвистев в воздухе, издал угрожающее мяуканье и приземлился на голову великана. Паникуя, он цеплялся за все, что мог, — глаза, щеки, уши, оставляя глубокие царапины. Верзила взвыл и попытался избавиться от острых когтей, но животное в попытке удержаться вцепилось в его подбородок. Крики мужчины стали еще громче. Жюльен схватил стул и обрушил его на голову сумо. Кот отскочил в сторону, а человек — бах! — упал на колени. Его глаза и нос были в крови. Жюльен навалился на него и, схватив кусок ткани, закрывавший пятна на диване, связал руки неизвестному, который уже начал приходить в себя. Потом поднял его и усадил в кресло. Лицо верзилы пересекали три параллельные царапины, нижняя губа была разорвана, из левого глаза сочилась кровь. Жюльен схватил удлинитель от лампы и крепко привязал своего обидчика к креслу. Потом взял один из табуретов, уселся напротив и щелкнул его по носу.

— Ты кто такой, придурок?

Сумо сумел открыть лишь правый глаз.

— Пошел ты!

Жюльен посмотрел на него убийственным взглядом.

— Заткнись!

Он вышел в комнату, откуда вернулся с набором хирургических инструментов, которые и показал чужаку.

— У тебя неплохие глаза. Точнее, то, что от них осталось. Все складывается как нельзя более удачно — я их коллекционирую.

Жюльен натянул латексные перчатки и поднял его веко. Сумо вертелся как мог, чтобы только избежать его прикосновений. Его клиент не говорил, что речь идет о психопате!

— Не трогай меня!

Жюльен в ответ только передернул плечами.

— Кто тебя прислал?

— Мне нечего тебе сказать.

— Ах, так? Ну что ж…

Жюльен, улыбаясь, взял в руки ложку.

— Как только нервные окончания будут перерезаны, глазное яблоко само выпадет.

Сумо в ужасе уставился на него здоровым глазом.

— Ты больной!

Жюльен наклонился, обхватил рукой его лицо и поднес скальпель к правому глазу.

— Я спрашиваю, кто тебя прислал.

Он чуть придавил кожу, появилась капля крови. Великан, охваченный ужасом, не двигался, иначе лезвие непременно оказалось бы у него в глазу. Ему было все тяжелее дышать, у него крутило в носу. Вдруг он чихнул.

Жюльен убрал нож и внимательно посмотрел на свою жертву. На его губах появилась легкая улыбка.

— У тебя что, аллергия на котов?

Сумо шмыгнул носом. Его глаза покраснели, грудь словно тиски сжимали, ему нечем было дышать, по подбородку текла слюна. Да, у него аллергия на котов, еще с детства.

Жюльен, складывая инструменты, рассмеялся.

— Сегодня удача сама идет ко мне в руки!

Он поднял с подушки своего самого старого кота по кличке Ронда — каждую неделю Жюльен собирал с постели огромное количество его черно-белой шерсти, — поднес кота вплотную к лицу незваного гостя и принялся считать:

— Один, два, три, четыре, пять…

Сумо уворачивался как мог.

— Шесть, семь, восемь, девять…

Жюльен остановился на десяти: он не хотел, чтобы незнакомец задохнулся. Из легких чужака вырывался свистящий звук, дыхание было прерывистым и аритмичным, ему явно не хватало воздуха.

— Или ты скажешь, кто тебя прислал, или я оставлю тебя здесь и ты умрешь от приступа астмы. Но если ты заговоришь, я принесу из ванной вентолин.

Сумо лишь пустил слюну в ответ. В любом случае, он провалил задание. Все, что он хотел сейчас, — получить от этого сумасшедшего вентолин. Иначе он умрет.

— Чувак из больницы.

— Какой больницы?

— Для психов, в пятнадцатом округе.

Жюльен даже присел от удивления.

— Сент-Фелисите?

— Да, точно.

— И что он хотел?

— Навсегда закрыть тебя.

Полчаса спустя Жюльен вышел из квартиры, оставив сумо на стуле с вентолином в руке. Пока тот придет в себя, он будет уже далеко.

* * *

Доктор Матиас Мерсье сидел, прищелкивая языком, — признак того, что он глубоко задумался. Он проследил взглядом за Сириль Блейк, которая с задумчивым выражением лица и чашкой кофе в руке вышла из комнаты отдыха персонала и направилась к своему кабинету. Мерсье, невысокому лысому мужчине в очках, который блистательно разбирался в проблемах головного мозга, никак не удавалось понять, что именно странного было в поведении его начальницы вот уже несколько дней. Центр «Дюлак» был небольшой семьей, где все работники отлично знали друг друга. С самого начала этой авантюры — дарить людям счастье — Сириль Блейк была опорой всех и всего. Самые тяжелые случаи, финансовые проблемы, всевозможные препятствия — ничто ее не смущало. Но вот уже три-четыре дня она выглядела какой-то потерянной, словно находилась не здесь, а совсем в другом месте.

Она, например, почти всегда оставалась после обеда, чтобы поболтать с сотрудниками за чашкой кофе. Этого не происходило лишь в тех случаях, когда у нее были консультации или важные встречи. Недавно она вернулась с такой встречи, касающейся будущего учреждения, и должна была бы поделиться новостями с коллегами, сообщить им в этой милой, неформальной обстановке план действий на следующий год. Все, что мог бы сделать прекрасный менеджер, Сириль всегда делала. Но сегодня она едва обронила несколько фраз по поводу встречи со спонсорами, после чего скрылась в комнате отдыха, чтобы сделать себе кофе, а потом и вообще ушла. Она все сделала по минимуму. Что-то было не так. Возможно, она больна…

Мерсье потер рукой лоб. Если Блейк будет не в состоянии управлять клиникой, он должен быть готов занять ее пост.

* * *

Сириль поднялась по нескольким ступенькам, отделявшим ее от кабинета, — единственного места, где она могла уединиться и подумать. Было три часа дня — время третьей консультации Жюльена Дома. Сириль не отменяла ее и не переносила. Она все еще надеялась, что, возможно, он переступит порог ее кабинета. У Мари-Жанны было пусто, но сумка и красно-белое пончо выдавали ее присутствие где-то в клинике.

Сириль опустилась в кресло и развернула его к окну. Бамбук еще подрос, что ли? Она негромко застонала. Если бы только ей удалось вернуть утерянную часть памяти…

Сириль боялась. Ее горло как будто сжимала железная рука, а комок страха, образовавшийся где-то внутри, неуклонно увеличивался. В целом обед прошел хорошо, но поставленные цели казались Сириль непомерными, и впервые в жизни она подумала о том, что, возможно, не удастся воплотить их в жизнь.

Инвесторы из «Фарма Этике» и «Меркс» были с ней предельно откровенны. Они гарантировали финансирование на два следующих года при условии, что она станет знаменитостью. Они хотели читать о результатах деятельности Центра, а значит, и своего инвестирования, в газетах, в статьях, слышать по телевидению, чтобы иметь возможность продавать мезератрол. Препарат, находившийся на стадии получения разрешения для реализации на рынке Франции и доступный лишь в рамках клинических исследований, должен был появиться в США.

— Мы просим вас больше появляться на международной арене, — напрямую сказала ей Дебра Гибсон, разделываясь с устрицами. — Мы хотим видеть максимальное количество положительных отзывов о мезератроле.

— Надеемся, что ваш муж произнесет речь на открытии, — поддержал ее Жозе Бартон.

Их требования сводились к следующему: Сириль Блейк должна сократить собственную медицинскую практику, передав большую часть своих полномочий персоналу, и посвятить себя связям с общественностью. Они хотели, чтобы она стала более контактной со СМИ.

Сириль нервничала. Момент был совершенно неподходящим для того, чтобы наружу выплыла история с амнезией и, возможно, наркотиками, или с пациентом, уродующим животных. Причем неважно, как именно это произойдет. Она должна решить эту проблему самостоятельно, причем очень быстро, дабы сохранить свою репутацию и свое будущее.

Она повернулась к компьютеру и принялась за поиски информации на всемирном сайте медицинских публикаций. Она хотела узнать все, что известно науке о частичной амнезии, охватывающей от нескольких часов до нескольких месяцев жизни человека. Чаще всего подобные проблемы были вызваны авариями, травмами головы, а также употреблением наркотиков. Ее взгляд переходил с одной публикации на другую. В углу монитора появилось известие о новом сообщении. Она знала, что в первую очередь ей следовало бы обратиться со своей проблемой к Бенуа. Но как завести с ним разговор, который неизбежно приведет к ряду вопросов, угрожающих разрушить их семейную жизнь? Она будет вынуждена избегать деталей своего «побега» в Таиланде, которые так тщательно скрывала вот уже много лет… Эта тема стала табу с тех пор, как она вернулась к Бенуа.

Сириль открыла полученное сообщение.

Отправитель: Нино.

«Мне жаль, но в архивах нет дела Дома. Должно быть, оно где-то в другом месте. Целую. Н.»

В архивах нет дела Дома!

«Еще одна проблема… Но что с ним могли сделать в Сент-Фелисите?»

Она оставила сообщение без ответа и переключилась на информацию в научных журналах, опубликованную за последние пять лет, в частности на результаты исследований американских университетов и двух французских лабораторий. В ее голове начали появляться некоторые мысли.

Ее отвлек смех Мари-Жанны, который можно было услышать за километр. Сириль тут же сняла трубку внутреннего телефона:

— Можешь зайти ко мне?

Несколько мгновений спустя дверь открылась, и в кабинете Сириль появилась рыжеволосая девушка, одетая в джинсы спортивного покроя и зеленую тунику. На ее лице сияла широкая улыбка, щеки были здорового розового оттенка, но как только Сириль взглянула на племянницу Бенуа, то сразу же поняла, что что-то не так: девушка не посмотрела ей в глаза, она избегала ее взгляда.

— Привет, тетя!

Держа в руках блокнот и карандаш, Мари-Жанна устроилась на подлокотнике бамбукового кресла. Сириль внимательно наблюдала за ней.

— Что не так, мисс?

Мари-Жанна приподняла брови.

— Ничего! Все отлично.

— А как же головная боль?

— Прошла. Думаю, мне просто нужно было выспаться.

— Хорошо спала?

— Да, отлично. Извини за вчерашнее. Я не хотела тебя подвести.

Сириль постукивала ручкой по губам.

— Мари-Жанна, как бы это помягче сказать, но мне кажется, что вчера ты вовсе не была больна. Или я ошибаюсь?

Мари-Жанна задумчиво теребила пряжки на своих ужасных сверхмодных пластмассовых сабо, которые Сириль приняла сначала за рабочую обувь, и молчала. Ей никогда не удавалось скрыть что-то от тети — та читала в ней, как в раскрытой книге. Поэтому она выбрала честность, которую всегда ценила ее начальница:

— Да, я была со своим новым парнем.

Сириль положила авторучку на стол и откинулась на спинку кресла. Она не знала, кем ей следует быть для Мари-Жанны: начальником, тетей, психиатром или подругой?

— И это помешало тебе выйти на работу.

— Ну… Он здесь только проездом… И он был не совсем в порядке. Скоро он снова уедет, и я хотела воспользоваться представившейся возможностью. — Мари-Жанна по-прежнему не поднимала глаза. — По правде говоря, я думаю над тем, не поехать ли вместе с ним.

У Сириль чуть было не вырвалось: «Я так и думала!» Мари-Жанна попадала во все ловушки! Даже теперь, когда у нее наконец-то было какое-никакое, но свое жилье, стабильная работа, признание, хорошая зарплата, перспектива карьерного роста, она всем готова была пожертвовать ради какого-то парня! И конечно же, она ничего не хотела слушать.

— Мари-Жанна, я не твоя мама, и ты уже давно совершеннолетняя… Ты уверена, что это отличная мысль — бросить все, чего ты добивалась, к чему шла, чего достигла благодаря собственному уму, ради первого встречного? В конце концов, если он дорожит тобой, то обязательно вернется.

Мари-Жанна рассмеялась, хотя в ее смехе не было ни капли радости, и наконец подняла глаза.

— Ты не понимаешь! Это не какой-то там первый встречный… Это… Это ТОТ самый парень, которого я ждала всю свою жизнь. В нем есть все, что мне нравится! Если он уедет, я никогда не встречу другого такого же. Мне кажется, что если я и должна с кем-то жить, так именно с ним. Ты не можешь этого понять. Мы с тобой слишком разные.

Сириль кусала губы. Все складывалось крайне неудачно.

— Он предлагал тебе ехать с ним?

— Да. То есть не совсем прямо, но он дал мне это понять.

На несколько секунд Сириль закрыла глаза.

— Будь осторожна: мужчины не любят, когда их обременяют. Поэтому, если он ничего не предложил тебе… — После паузы она продолжила: — Я не могу тебя держать, но помни о том, что здесь тобой дорожат и что мне не удастся запросто найти тебе замену. Подумай хорошенько, прежде чем позволить втянуть себя в авантюру! — И снова пауза. — Как его зовут?

Имя Жюльена чуть не сорвалось с губ Мари-Жанны, но в этот момент зазвонил телефон. Мадам Планк. Сириль ответила на звонок пациентки, и она воспользовалась этим, чтобы выйти из кабинета.

Повесив трубку, Сириль почувствовала себя еще более подавленной. Как призвать к благоразумию влюбленную девушку, желающую попутешествовать?

Весь ее мир готов был разрушиться. Она сделала глубокий вдох и попыталась позитивно взглянуть на перемены.

«Все изменчиво, не так ли? Следует просто принимать это как должное».

Она снова прочла сообщение Нино, написала ему ответ с благодарностью и после непродолжительных размышлений спросила, не смог бы он зайти, поскольку хотела попросить его еще об одной услуге. Затем она встала и отправилась встречать Мирей Ралли, свою единственную пациентку на этот день, которая ожидала в небольшом холле возле кабинета.

Сириль Блейк поздоровалась с мадам Ралли и сняла защитный чехол с аппарата, представлявшего собой нечто наподобие огромного стоматологического кресла с телескопическим рукавом, оборудованным плоской антенной. Магнетическая стимуляция головы являлась гениальным связующим звеном между мозгом и внешним миром. За креслом, в большой коробке, хранилась бобина медных проводов, которые в результате взаимодействия с электрическим током создавали магнитное поле. Зонд был сделан в форме плоского блюдца, и врач прислонял его к той части покрытого волосами тела человека, которую требовалось стимулировать в первую очередь. Силовое поле проникало в мозг пациента совершенно безболезненно, возбуждая нейроны коры и внешнего слоя мозга. Лечение этим методом, проведенное на больных шизофренией, тяжелыми формами депрессии и пациентах с плохой переносимостью лекарств, дало отличные результаты.

Во Франции использовали шесть таких аппаратов, и три из них — в Париже. В Центре «Дюлак» он появился чуть меньше месяца назад, но уже успел отлично зарекомендовать себя. На данный момент лишь Блейк и Мерсье прошли подготовку по использованию этого прибора, разработанного медицинским центром «Бет Израиль Диконесс» Бостона. Вместо того чтобы накачивать пациентов анксиолитиками или антидепрессантами (которые иногда были совершенно бесполезны), Сириль предпочитала назначать им несколько сеансов магнетической стимуляции, «перезагружавшей» мозг без каких-либо побочных эффектов.

Снимки мозга пациентки были у нее перед глазами, и Сириль принялась изучать их с помощью клавиатуры, присоединенной к монитору аппарата. Мирей Ралли страдала от сезонной депрессии. С приближением осени она впадала в состояние такой грусти, что больше не могла нормально работать, общаться с людьми или заниматься семьей. Сириль усадила ее в кресло, подложив под голову небольшую подушку, и поднесла зонд к правому полушарию. В результате исследований мозговой визуализации, проведенных американскими учеными за последние несколько лет, левое полушарие мозга было названо полушарием «счастья», в частности, неврологом Ричардом Дэвидсоном из университета Висконсина, сотрудничающим с далай-ламой в так называемой «области счастливого мозга». Клетки левого полушария активизировались при позитивных мыслях или действиях. У Мирей Ралли, как и у большинства других пациентов, эта часть мозга работала слабо, а мозговая миндалина — небольшая частичка, отвечающая за страхи, — наоборот, была слишком активна. Уменьшение гиппокампа также играло свою роль в состоянии памяти человека. Сочетание этих трех факторов и было признаком депрессии.

Это была уже третья такая процедура, и пациентка была с ней хорошо знакома. Несколько раз все проверив, Сириль пустила ток. Мирей Ралли не двигалась, была спокойна и расслаблена. Это лечение прекрасно подходило ей, и она следовала ему вот уже год. Оно позволяло ей продержаться в течение всей зимы, до марта, без острых физических болей, состояния подавленности и мыслей о самоубийстве.

* * *

Нино Паки, приехавший чуть пораньше, через стеклянную дверь наблюдал, как Сириль управляется со странным прибором. Видя ее сосредоточенной, уверенной во всех своих движениях, он с трудом мог поверить в то, что накануне эта самая женщина была настолько подавлена и растеряна.

Морщинки в уголках глаз, сжатые губы, прямая спина — все это указывало на авторитет, на который не было и намека десять лет назад. Он вздохнул. Она была теперь далеко, эта девушка, смеявшаяся над его школьными шутками или плакавшая, когда пациент снова заболевал либо заканчивал жизнь самоубийством.

Нино дождался, пока Сириль закончила все процедуры, и предложил пройтись в небольшое бистро неподалеку от улицы Дюлак. Нино заказал себе пиво, Сириль — ароматизированный чай.

— Спасибо, что пришел, — сказала Сириль, потягивая чай. — И спасибо, что побывал в архиве. Я… я очень признательна тебе за это, несмотря на то что ты ничего не узнал.

Нино кивнул.

— Его дело практически пустое. В нем есть лишь дата поступления и дата выписки, а также приписка: «Состояние стабильное».

— Ни слова о лечении и диагнозе?

— Нет.

— Может, оно в электронном виде?

— Нет, компьютер начали использовать только три года назад. До две тысячи пятого года все было на бумаге.

— Тогда где оно? Чертово дело!

— Не знаю. Возможно, у Маньена.

Сицилиец отметил про себя, как удивилась Сириль.

— Почему ты так думаешь?

— Я спрашивал у своих людей, включая Колетт… Ты помнишь Колетт?

— Да. А она еще не вышла на пенсию?

— Работает последний год. Мы с ней очень хорошо общаемся. Она призналась, что однажды Маньен попросил у нее некоторые дела, чтобы изучить, но так и не вернул. Среди них было и дело Дома.

— Это было давно?

— Несколько лет назад. Она очень переживает, что ничего не сказала тогда, боится, как бы ее не обвинили в халатности.

— И с какой же целью Маньен мог его взять?

— У меня не было возможности спросить у него об этом лично. Нам помешали.

Сириль обожглась чаем и возмутилась:

— До сих пор не могу поверить, что он выставил меня вчера, сказав, что это не его дело! Интересно, что он скрывает?

Нино отпил глоток пива.

— Почему ты хотела меня увидеть?

Сириль поставила чашку на стол, такой она была горячей.

— Я хотела бы, чтобы ты помог мне с лечением. Не хочу, чтобы кто-то из клиники знал об этом.

Нино продолжал молча потягивать пиво, потом медленно поставил бутылку на стол. В его темных глазах невозможно было разглядеть зрачки.

— Послушай, я пошел ради тебя в архив, а это уже много.

Сириль разволновалась.

— Да, я прекрасно отдаю себе в этом отчет, но мне по-прежнему нужна твоя помощь.

Уже произнеся эту фразу, она поняла, что сделала это неправильным тоном и вообще неверно сформулировала свою просьбу. Она была слишком прямолинейна. Нехватка профессионализма… Все это не ускользнуло от Нино, который, заняв оборонительную позицию, откинулся на спинку стула. После паузы он сказал:

— Мне не хочется быть грубым, ведь у тебя проблемы, но я не твой подчиненный. Ты пропала на десять лет, а теперь вдруг появляешься со своей странной историей и хочешь, чтобы я тебе помогал. По-моему, это уже слишком!

Сириль обернула ниточку от пакетика с чаем вокруг ложки и приготовилась защищаться.

— Конечно же, ты прав. У меня нет права о чем-то тебя просить. Прошу принять мои извинения. Но я бы хотела, чтобы ты знал, что если я не давала о себе знать все эти годы, то это произошло не по моей вине. И я вовсе не пытаюсь манипулировать тобой. — Она сделала паузу и продолжила: — У меня частичная амнезия и какая-то форма прозопагнозии.

— Это что такое?

— Неспособность узнавать лица людей, в частности Дома.

— И с чем это связано?

Сириль опустила взгляд.

— Поскольку я не попадала в аварии и у меня не было психологического шока, по крайней мере, ничего такого я не знаю, я предполагаю, что это является результатом… попадания в организм какого-то психотропного препарата.

— То есть?

— Наркотика.

— Я всегда знал, что ты преступница! — воскликнул Нино с сарказмом.

Сириль никак не отреагировала на его слова, и Нино понял, что шутка неуместна. Сам не зная почему, он вдруг почувствовал себя чересчур импульсивным.

— При каких обстоятельствах ты могла принять наркотик?

— Неважно.

Не могло быть и речи о том, чтобы говорить на эту тему.

— А какого рода наркотик?

— Не имею ни малейшего понятия. Например, что-то вроде скополамина, который содержится в некоторых видах галлюциногенных растений и может привести к подобного рода частичной потере памяти. Но это лишь пример. Возможны и другие варианты…

Нино закивал.

— Понятно. И что ты хочешь от меня?

— Чтобы ты помог мне простимулировать лобовую зону коры головного мозга, где, как предполагают, хранятся длительные воспоминания. Пока что на людях подобные исследования не проводили, но команда университета Нью-Йорка получила превосходные результаты на мышах. Они пытались стимулировать мозг с целью избежать ухудшений в случае болезни Альцгеймера. Я думаю, что это поможет восстановить память. Им удалось простимулировать соединения вплоть до гиппокампа — частички, ответственной за память.

— И ты хочешь сделать это с помощью аппарата, с которым только что работала?

— Да. Стимуляция вместе с назальной инъекцией такрина.

— Препарат анти-Альцгеймер?

— Именно так. Но это помогает восстановить память. Как правило, и ты об этом знаешь, его вводят в организм орально, но я читала результаты исследований команды из института Пасадена. Они попытались вводить его назальным способом, что позволяет препарату напрямую проникать в мозг и действовать быстрее и эффективнее. Подобные исследования также проводили на мышах.

Нино нахмурился.

— Это неразумно.

— Согласна, что неразумно. Но я хотела бы объединить эти два способа, причем сделать это побыстрее. У меня впереди только несколько лет, чтобы утвердить клинические испытания. Через неделю я отправляюсь в Бангкок на конгресс, который является самым важным событием года, и поэтому должна быть в отличной форме.

Последние слова Сириль выдали ее слабость и страх перед будущим. Она не рассказала Нино о спонсорах, от которых зависело их финансирование и которые ожидали от нее идеального выступления без единой помарки. Она также думала о присуждении Нобелевской премии, которое должно состояться через три недели. Сложно даже представить, что будет, если узнают, что жена Великого Человека сумасшедшая! Она замолчала, чтобы дать Нино время подумать. Она не могла самостоятельно управлять магнетическим стимулятором. Рядом с ней должен был находиться профессионал на случай, если что-то пойдет не так.

— Я согласен помочь тебе, — пробормотал он.

— Спасибо, — облегченно вздохнула Сириль.

Сорок пять минут спустя она, сидя в кресле стимулятора, переживала наиболее странные ощущения за всю свою жизнь.

Мысли и воспоминания буквально пролетали перед ней, и контролировать их Сириль не могла. Нино разговаривал с ней, пытался поддержать. Она все понимала, но ответить связно не очень удавалось.

Сириль сама подготовила прибор и необходимую дозу такрина. Нино ввел лекарство за два захода. Он не был знаком с этой процедурой, но все прошло успешно. По просьбе Сириль он выставил максимальную частоту и включил электромагнит. В настоящее время через ее голову проходили волны, которые активизировали нервные окончания и поверхностные нейроны коры головного мозга — наиболее важные элементы функционирования. В результате этого должно было произойти ускорение мышления и повышение умственных способностей.

Сириль не двигалась, но ее веки время от времени подрагивали.

— Все в порядке? Ты уверена?

— Да, — слабо ответила она.

— Тогда сосредоточься на Сент-Фелисите. Расскажи мне, что ты помнишь.

Сириль, по-прежнему не открывая глаз, быстро заговорила:

— Коридор грязный. Мадам Гомез тоже, она обделалась. Это мой первый случай слабоумия. Начальник отделения попросил сменить меня, но никто не пришел мне помочь. А еще здесь сумасшедший. Он несет какой-то бред. Его нужно изолировать. Он встречает меня с полными руками экскрементов, которые размазывает по стенам. — Она перевела дыхание. — Маньен злится, поскольку я выбрала не его факультатив, а Бенуа.

— С кем из отделения ты дружила?

— Мне нравятся Колетт и Максенс, но он работал недолго. И ты тоже, ты никогда меня не презирал, даже когда обнаружил, что я чуть было не перепутала дозы транквилизатора.

Сириль открыла глаза, они были полны слез.

Нино отключил ток. Время стимуляции не должно было превышать нескольких минут за сеанс. Медики не располагали данными относительно нарушения этого правила. Сириль расслабилась, ее мысли постепенно пришли в порядок.

— Видишь? Все выходит.

— А Тони?

— Нет. Его лицо не совсем мне незнакомо, но не более того. Мне очень жаль.

— Готова?

— Да.

Нино включил аппарат.

— А Жюльен Дома?

— Впервые я увидела его здесь неделю назад. — Внезапно на нее накатила волна воспоминаний. — Комната отеля «Хилтон» в Бангкоке. Бенуа обращается со мной, как с капризным ребенком, потому что мне не нравятся его коллеги с их методами лечения. Он говорит мне, что я ничего в этом не смыслю, и я задаюсь вопросом: а что я вообще здесь делаю? Однажды утром, когда Бенуа отправился на конференцию, я собрала вещи и ушла.

Сириль еще продолжала говорить, но голос ее упал до шепота, и Нино уже не мог разобрать слов. Следовало прекращать сеанс.

— А не помнишь, принимала ли ты наркотики?

Сириль приоткрыла глаза, взгляд у нее был стеклянный.

Нино выключил прибор. Еще какое-то время Сириль продолжала разговаривать, пока ее мозг, перевозбужденный такрином и процедурой, не вернулся к своему привычному режиму.

Она посидела несколько секунд, закрыв глаза, потом взглянула на Нино.

— У меня болит голова.

— Ты меня удивила! — воскликнул Нино с улыбкой. — Какое мужество! Все в порядке?

Волосы Сириль прилипли к потному лбу. Она положила голову на спинку кресла.

— Я только что поняла, что в жизни мы используем лишь малую часть своих возможностей. Стоит подумать над тем, как бы создать мини-версию этого аппарата, с помощью которой я смогу составлять все свои отчеты…

Она улыбнулась. Нино присел рядом с ней.

— Помогло?

— По крайней мере, позволило вспомнить некоторые детали.

— Как насчет Дома?

— Ничего.

— Таиланд?

— Ничего, чего бы я и так не помнила.

Сириль покрутила головой, чтобы прийти в себя, и встала. В процессе получения «доступа к счастью» память является главной опорой, складом, где хранятся все радости и горести. Без памяти человек не что иное, как пустое место.

Она поблагодарила Нино, и они попрощались. Сириль поднялась наверх, чтобы забрать свои вещи. Перед ее глазами мелькали лица родителей, а в ушах раздавались звуки бандонеона отца.

 

20

Как только Мари-Жанна отправилась на занятие по йоте, Жюльен, проследив, чтобы его не было видно, устроился возле окна, выходившего на улицу. Он держал в руке копию газетной статьи, датированной тысяча девятьсот девяносто первым годом, которую Мари-Жанна распечатала из Интернета, и которую он нашел в ее сумке. Он был ошарашен и не мог понять, о чем именно идет речь. Сириль Блейк должна была все ему объяснить, причем немедленно! Он увидел, как ее машина припарковалась на боковой аллее. Было около восьми часов вечера. Жюльен натянул черную футболку и взял ключ, открывавший смежную дверь. Выйдя на лестничную клетку, он выкрутил лампочку, а потом открыл дверь, ведущую в прачечную, и спрятался за сушилкой для белья. Где-то в глубине квартиры раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Хлопнула дверь, и он услышал шум падения каких-то предметов. Скорее всего, это были обувь и сумка. Затем усталый голос произнес:

— Бенуа, это я.

Открылась дверца огромного американского холодильника. Молодой человек услышал, как щелкнула пробка на бутылке с газировкой и в стакан полилась жидкость. Жюльен поднялся. Она была одна. Сейчас или никогда! Он уже протянул руку к двери, как тут же отдернул ее.

— Прости, дорогая, но меня припер к стенке журналист: сказал, что интервью займет не больше пятнадцати минут, а на самом деле оно длилось час. Как ты? Ты выглядишь уставшей.

Бенуа Блейк.

Жюльен попятился, напрягая слух.

— Я буквально разбита. Ты не против, если мы перенесем ужин на завтра? У меня жутко болит голова. Я выпью триптан и лягу спать.

— Что случилось?

— Просто устала и хочу спать.

— Как прошел обед?

— Хорошо. Мы еще поговорим об этом более подробно, но сейчас я не в состоянии думать.

— Ты не будешь ужинать?

— Нет. Я действительно чувствую себя неважно.

— Могу я что-то сделать для тебя?

— Нет, не волнуйся. Я выпью лекарство и лягу спать.

Наступила тишина, потом Жюльен услышал, как муж Сириль спросил:

— Ты уверена, что все в порядке? Между нами ничего не изменилось? После того вечера? Мне очень жаль, Сириль. Я слишком много выпил. Я действительно вымотался, а этот Тардьо все больше достает меня. Если бы ты знала, о чем еще пишет пресса…

— Давай поговорим об этом позже. Сейчас я хочу спать и больше ничего.

Жюльен услышал звук поцелуя, затем несколько секунд царила тишина. Вскоре в комнате послышался звук включенного телевизора и голос футбольного комментатора.

Молодой человек долго сидел, размышляя.

 

21

11 октября

Сириль Блейк проснулась в шесть утра: она была далека от того, чтобы быть бодрой, несмотря на то что спала больше десяти часов. У нее все еще болела голова, в глазах ощущалась резь. Процедура, проведенная накануне, действительно вымотала ее.

Для начала она включила свой мобильный телефон. Нино дважды пытался дозвониться ей, но сообщения не оставил. Они не общались десять лет, а теперь не могут прожить друг без друга и двадцати четырех часов. Иногда жизнь преподносит неожиданные сюрпризы… Она позвонит ему позже.

Сириль прошла в душ. День обещал быть тяжелым. Последнее, что сделала Сириль накануне, перед тем как уехать из клиники, — это позвонила человеку, которого не знала лично, но имя его было известно далеко за пределами Франции. Они договорились вместе позавтракать этим утром.

Собравшись, Сириль выпила стакан апельсинового сока и приняла две таблетки аспирина. В семь утра она уже вышла из квартиры. Центр города был не особенно загружен, поэтому она выехала на набережную Сены, проехала до Винсенна, а после выехала за город и включила радио, чтобы послушать новости. На «ФрансИнфо» она попала на окончание фразы, от которой ее бросило в дрожь: «…обнаружили изуродованных животных».

Сириль резко затормозила и, сжав зубы, выругалась. Черт побери! Может, ей это приснилось? Неужели произошло именно то, чего она опасалась? Она добавила звук, но диктор уже перешел к следующей порции новостей. Ей оставалось лишь переключиться на другую станцию в надежде попасть на новости. Безрезультатно. Может, ей послышалось? Или история ее пациента просочилась наружу и вскоре ей предстоит отвечать на множество вопросов? Она должна была бы рассказать обо всем Бенуа. До того как он узнает это каким-то другим образом. Но в таком случае ей пришлось бы рассказать ему о Бангкоке, о своем побеге и о любовнике… Это было выше ее сил.

Она оказалась на Шампини-сюр-Марн. В голове вертелась одна-единственная мысль:

«Слава богу, что я забрала письмо, адресованное мне. Если бы оно попало в руки копов, я была бы уже в отделении».

Может, стоит обратиться в полицию? Нет, это уж точно! Она не может этого сделать. Сначала нужно понять, что связывает ее с Жюльеном Дома.

Пятнадцать минут спустя Сириль повернула на Шампини и поняла, что окончательно заблудилась. В конце концов она остановилась на обочине и принялась рыться в бардачке в поисках GPS — подарка мужа, которым она еще ни разу не пользовалась. Она включила прибор, потратив немало времени на то, чтобы понять, как он работает, и наконец нашла графу, куда следовало ввести нужный адрес. Механический голос сообщил, что ей нужно вернуться назад и поехать по направлению к Кретей. Сириль злилась, но ей не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться.

Она потеряла еще десять минут на острове Святой Катерины, на берегу Марн, и прибыла по указанному адресу к восьми часам, немного опоздав. Нужный ей дом был квадратным, величественным и богатым. Она припарковалась, вышла из машины, позвонила в дверь, открывшуюся автоматически, и оказалась перед домом со свайным фундаментом в окружении сада, выходящего к рукаву реки Марн. Дверь дома была открыта, и она зашла в залитый солнцем холл. На второй этаж вела огромная спиральная лестница, оформленная в тропическом стиле, с использованием больших розовых бугенвиллей. Потрясенная Сириль поднялась по ступенькам.

Морис Фуэстан уже ждал ее, сидя в передвижном кресле, с которого никогда не вставал, в глубине огромного лофта. Все стены здесь были заполнены книгами по психиатрии, медицине, хирургии, психоанализу и гипнотерапии, среди которых были и его собственные. Он читал газету «Le Figaro», а рядом с его креслом стоял столик, на котором были круассаны, кофе и графин со свежевыжатым апельсиновым соком. Первое, что бросалось в глаза при взгляде на Мориса Фуэстана, — это глаза бледно-голубого цвета, следившие за собеседником с некоторым напряжением и остротой. Затем заметна была его улыбка — не такая уж симпатичная, тем не менее волнующая. Во всем остальном не было ничего особенного. Старичок восьмидесяти лет.

Он закрыл газету, бросил ее на низкий стеклянный столик и приблизился к Сириль, передвигаясь в кресле с помощью джойстика, закрепленного у правой руки. Она поздоровалась, пожав ему руку, которая оказалась ледяной. Морис Фуэстан никогда не встречался с Сириль Блейк и отметил про себя, что она моложе, чем он предполагал. Он знал, что ее книга о счастье продается не хуже, чем его последняя книга, и что она регулярно помогает клиентам снова обрести вкус к жизни с помощью своих, как говорили, революционных методов. Он не слишком доверял ей, но согласился, тем не менее, на встречу, втайне радуясь тому, что она хотела о чем-то срочно с ним посоветоваться. Он предложил ей приехать этим утром либо через две недели, и она, ни секунды не колеблясь, выбрала сегодняшнее утро.

Как истинный джентльмен, он налил ей кофе, предложил булочку и круассан. Сириль, хотя не чувствовала голода, взяла булочку и разломила ее на несколько частей.

Фуэстан добавил в свой кофе немало молока и принялся пить небольшими глотками. Сириль подумала, что выглядит он как самый обычный старикашка, но как только он поднимал глаза, сразу было видно, что имеешь дело с человеком незаурядного ума. Пятнадцать лет назад, когда ему было шестьдесят пять, он резко изменил свою жизнь: освободил свое подсознание с помощью психоанализа и начал блистательную карьеру гипнотерапевта. На сегодняшний день он являлся великим мастером недирективного, эриксоновского, гипноза, человеком, которым восхищалось молодое поколение врачей, занимающихся гипнозом. Один его получасовый сеанс стоил двести евро, причем он сам подбирал себе клиентуру.

Его книги были для Сириль почти что настольными. Она чувствовала, что они оба склоняются к терапии непродолжительной и эффективной, а не длинной, утомительной и дающей неопределенные результаты.

Она потревожила выдающегося человека ранним утром и не собиралась занимать его время бессмысленными разговорами. Он несомненно оценит ее намерение перейти сразу же к сути дела.

— Я попытаюсь говорить предельно ясно, — сказала она. — Я забыла некоторые периоды своей жизни и хотела бы, чтобы вы мне помогли.

Капля кофе с молоком побежала по подбородку гипнотерапевта. Он вытер ее салфеткой, в углу которой были вышиты его инициалы.

— Тогда вы зря приехали сюда.

— Я знаю, что гипноз не позволяет вспомнить забытые моменты жизни.

— И те, кто говорит, что это не так, — жалкие шарлатаны!

— Я хотела бы привести свое прошлое в порядок, если можно так выразиться. Пусть в нем останутся пробелы, но я, по крайней мере, буду знать, где именно находится блокировка.

Фуэстан медленно потягивал кофе. Эта молодая женщина прекрасно поняла мысль, которую он неоднократно излагал в своих книгах: восстановить события своей жизни, чтобы понять, откуда берутся страдания, и лучше ее прожить.

— В чем заключается ваша проблема?

— Как вам сказать…

Не могло быть и речи о том, чтобы сообщить о своей проблеме коллеге-конкуренту, — это было бы сродни самоубийству. По дороге сюда она придумала другое объяснение.

— Я не могу написать вторую книгу, и тут уже не до шуток. Я испытываю настолько сильную тревогу, что мне не удается писать, а мой издатель хочет получить хотя бы наброски уже через месяц. Все дело в том, что мне захотелось быть как можно более откровенной в своих воспоминаниях и рассказать о собственном опыте работы в области психиатрии. И вот тут-то я и обнаружила, что плохо помню последний год своей работы в Сент-Фелисите.

— Когда допьете кофе, присядьте в кресло.

Кресла, о которых шла речь, представляли собой настоящие произведения искусства. Сплошное дерево и обтянутые кожей подушки. Сириль села в одно из кресел, идеально повторяющее изгибы ее тела. Кресла явно были подобраны дизайнером, работавшим с помещением в целом.

— Это мой конек, — сказал Фуэстан. — Я создаю наброски, а мой друг-столяр изготавливает мебель. Я ищу идеальные формы, чтобы тело полностью растворялось в них.

Сириль отпустила ему комплимент и села поудобнее, положив руки на подлокотники и вытянув ноги. Она практиковала сеансы гипнотерапии со своими клиентами, поэтому умела быстро достигать необходимого состояния. Фуэстан подкатил свое кресло таким образом, чтобы находиться как раз напротив Сириль. В этот момент раздался телефонный звонок. Это был Нино. Сириль, смутившись и извиняясь, выключила телефон.

Фуэстан сказал:

— Я предложу вам сосредоточиться на дыхании, — сказал он.

Его голос был низким и сильным, без малейшей интонации, и целью этой монотонности было дезактивизировать бдительность мозга.

— У вас все хорошо.

Сириль сосредоточилась на голосе, советовавшем ей дышать, ни о чем не думать и просто дышать. Ее ноги упирались в пол, руки покоились на подлокотниках кресла, а голова — на подушке. Ее веки были приоткрыты. Она находилась здесь, в своем теле, но ее разум подчинялся лишь этому монотонному голосу.

— Вы вернетесь к тому моменту, когда вам хорошо, договорились?

— Да.

— Где вы находитесь?

— У себя дома.

— Кто рядом с вами?

— Никого.

— Что вы делаете?

— Играю на бандонеоне.

На лице Сириль появилась улыбка. Она принялась напевать какую-то мелодию. Голос продолжал:

— Если хотите, перенеситесь в больницу Сент-Фелисите. Помните, что вам хорошо.

— Я вижу зал с телевизором в отделении Б.

— Вас что-то раздражает?

Сириль слегка напряглась.

— Да, тишина. Никто не разговаривает. По телевизору показывают Тур-де-Франс, но никто не реагирует — все пациенты находятся под воздействием успокоительного. Никто не смотрит телевизор. Им нужен только покой.

— Какого цвета ваше раздражение?

— Черного. Мне хотелось бы сказать начальнику отделения, что он использует слишком много транквилизаторов и снотворного, но я всего лишь интерн, и мое дело — молчать.

— Пригласите его присоединиться к вам. Помните, что у вас по-прежнему все хорошо.

— Хорошо. Он передо мной.

— Скажите ему, что думаете.

— Вы усыпляете людей, чтобы они вели себя тихо. Вы не выносите криков в своем отделении. Тихий пациент — хороший пациент. Лишь это имеет значение.

— Теперь вы в состоянии почувствовать себя еще лучше, если хотите. Вы можете заменить свое раздражение спокойствием. Отныне, услышав название «Сент-Фелисите» или произнося его, вы будете чувствовать себя хорошо и спокойно.

— Хорошо.

— Теперь вы сидите перед своим компьютером. Все хорошо, слова текут, словно тихая река. Что с вами?

Подбородок Сириль задрожал.

— Мне очень грустно.

— Это чувство пройдет, отпустите его и замените спокойствием. Дождитесь следующего момента. Приятного момента.

— Приятный момент…

— Да, расслабьтесь и позвольте решению самому прийти к вам.

Сириль послушалась. И вдруг оказалась на пляже…

* * *

Больше всего на свете Нино Паки ненавидел, когда его принимали за идиота. А за последние двадцать четыре часа это произошло уже дважды. Сначала появилась Сириль Блейк, восставшая из пепла, и принялась гарцевать перед ним, уговаривая помочь ей. Он попался на ее уловку как мальчишка, отчасти во имя старой дружбы, отчасти из жалости. И теперь, получив все, что хотела, она игнорировала его звонки. Он полный идиот!

Нино приложил карточку на проезд в метро к магнитному окошку турникета. Ему нужно было успокоиться. Чтобы доехать до пятнадцатого округа, он сел на десятую линию. На платформе было около дюжины человек, среди которых — брюнетка-модница, бросавшая на него неоднозначные взгляды, и это заставило его нервничать еще больше. Нино так и хотелось сказать ей: «Я гей, отвянь!» Вторым человеком, который считал его идиотом, был Маньен.

Этот мерзавец оставил у себя конфиденциальные документы, что было запрещено. Проблема заключалась в том, что если кто-то из родственников пациента по той или иной причине потребует достать дело из архива и оно окажется пустым, то на кого все свалят? На старшего медбрата, поскольку классификация дел входила в его обязанности. Никто не потревожит Колетт — обычную медсестру, во всем обвинят его, Паки. А если родственники подадут в суд (а может быть и такое!), все вообще плохо закончится. В общем, его положению не позавидуешь. В медицине потерянное дело — вещь нешуточная. Нино считал Маньена негодяем, манипулирующим людьми, и, в отличие от большинства работников отделения, ни капельки его не боялся. Медбрат верил в кодекс чести и ради справедливости не раздумывая бросался в битву не на жизнь, а на смерть.

Нино вышел на станции и направился в сторону Сент-Фелисите. Он вынужден был пожертвовать еще одним выходным днем, но что ж… Он не мог спокойно провести выходной, когда его голова забита «этим». Он зашел в больницу и направился в отделение Б. С помощью бейджа он прошел через первую дверь и направился дальше по коридору.

— Дежуришь сегодня? — спросил у него коллега.

— Зашел за расписанием, — ответил Нино.

Вообще-то это было довольно странно, учитывая то обстоятельство, что у него выходной, но это неважно… Он прошел по первому коридору. Пациенты этой части отделения могли выходить под наблюдением персонала в квадратный двор. Здесь было относительно спокойно: большинство пациентов сидели у телевизора. Он снова воспользовался бейджем, чтобы пройти через вторую дверь, в другую часть отделения, пациентам которой позволено, было выходить лишь в случае получения особого разрешения. Пожелтевшие двери отделения напоминали двери тюремных камер. Здесь пахло отбеливателем и разогретой вареной говядиной. Две лампочки перегорели, никто их так и не заменил. В глубине коридора мелькали тени. Нино ничего не замечал. Из изолятора доносился стук. Это бомж, страдающий белой горячкой, бился головой о стену.

Колетт уже заступила на дежурство. Нино видел, как она проверяла ампулы с лекарствами и складывала их на тележку. Она обернулась и при виде его раскрыла рот от изумления.

— Разве ты не выходной сегодня?

Подойдя, Нино расцеловал ее в обе щеки. Колетт напоминала мышку: она была не выше ста пятидесяти сантиметров, с заостренным подбородком, остреньким носиком и редкими седыми волосами, разделенными пробором. Она дорабатывала последний год в Общественном отделе и всю жизнь помогала другим. Она устала, но никогда этого не показывала и всегда была любезна. Нино очень рассчитывал на ее помощь.

— Мы можем поговорить?

Колетт была заметно взволнована. Она знала, о чем хочет поговорить ее молодой начальник. Она оставила тележку возле стены и прошла за Нино в палату для восстановления, в данный момент пустую, поскольку пациента выписали.

— Что Маньен попросил сделать с делами, которые ты забрала из архива? — сразу же перешел он к делу.

Лицо Колетт вытянулось еще больше.

— Отнести в его кабинет.

— И дальше?

— Я передала ему дела в папках. Что он дальше делал с ними, я не знаю. — В ее глазах блестели слезы. — Мне следовало сразу же сказать, что их нужно вернуть, но я боялась, что он меня отругает… Мне правда очень жаль.

— Ничего страшного. Мы все найдем и вернем на место. Как ты думаешь, куда он мог их подевать?

— С тех пор я дела не видела. Возможно, он положил их в свой секретер, который закрывает на ключ.

— Ты не могла бы зайти к Маньену в кабинет и хорошенько все осмотреть, а я пока постою на страже?

— Сейчас?

— Да, сейчас. Пока он делает обход.

Колетт задумалась. Маньен ей не нравился, и через три месяца она уходит на пенсию… Вряд ли ему придет в голову, что это она заменила одни дела другими. По крайней мере, она отправится на пенсию со спокойной совестью, уверенная в том, что не подставила Нино. Она тихонько прошептала:

— Хорошо…

Пятнадцать минут спустя, в то время как медсестры пили кофе в комнате для персонала, Нино зашел взглянуть на расписание и получил на руки четыре дела в голубой картонной папке. Колетт явно испытывала облегчение. Нино быстро засунул папку в сумку.

— До понедельника!

* * *

Ковер в кабинете Фуэстана как будто растворился, став светло-бежевого оттенка и превратившись в море песка. Кресло, в котором сидела Сириль, было мягким и уютным.

Сириль перебирала песок, просеивая его между пальцами. Он был теплым и бархатистым на ощупь. Она сидела, поджав под себя ноги, и заходящее солнце отбрасывало оранжевую тень на ее лицо и загорелые руки. Она закрыла глаза и вдохнула запах моря. Ее длинные белокурые волосы, волнами ниспадавшие на спину, развевались на легком ветерке. На ней были белые тайские штаны, легкие словно перышко. Ее грудь свободно дышала под льняной рубашкой. Она уловила звуки аккордеона Юрия и улыбнулась. Он знал, как достичь радости, даже если на душе очень грустно, и творил чудо. Она вслушивалась в эти звуки, ожидая следующих нот, как слов любви. Она еще больше раскрылась. Мо танцевала, стоя на одном месте, двигались лишь ее руки и голова. Сириль снова улыбнулась: при этом освещении девушка из Квебека была необыкновенно красива. Раздавались еще какие-то звуки — бум! бум! — и восприятие Сириль еще больше обострилось.

Их окружали незнакомые люди. Они танцевали, их тела двигались в такт музыке, и казалось, что их головы едва держатся на плечах. Они были либо пьяны, либо находились под воздействием каких-то веществ, обещавших рай тому, кто их употребит. Но все они танцевали — сидя, стоя, лежа, с улыбками на лицах. Сириль не чувствовала никакой опасности. Все они представляли собой одну большую семью, радовавшуюся музыке, любви, наркотикам, сексу и луне. Мо бросала на мужчин соблазнительные взгляды в надежде, что кто-то их заметит. К ней подошел молодой человек, отбивая ногой такт, — бум! бум! — и Мо поцеловала его в губы. Потом она повернулась, наклонилась к Сириль и поцеловала ее — сначала в лоб, затем в губы.

Сириль вздрогнула, ощутив, как по телу пробежала дрожь. Теперь поле ее зрения составляло, казалось, триста шестьдесят градусов и она видела себя словно со стороны. Людей собралось около сотни. Она почувствовала себя помолодевшей, улыбнулась, и ее тело также принялось двигаться в такт музыке. Она освобождалась от долгих лет молчания и вины, которая подспудно над ней довлела.

Но вдруг ее руки кто-то коснулся, и Сириль открыла глаза. Это была молодая тайка необыкновенной красоты.

— Кое-кто хочет с вами поговорить.

К ней подошел мужчина в рубашке и галстуке, брюках и сандалиях. Это был пожилой таец с умным взглядом и странной улыбкой. Лишь половина его лица была подвижной.

«Господи Боже!»

От удивления Сириль не могла пошевелиться. Она как будто вернулась с небес на землю. Песок превратился в ковер, музыка пропала, танцоры исчезли. Она попыталась открыть глаза.

Морис Фуэстан хмурил брови.

— Вы почувствуете, как тяжесть в ваших руках исчезнет. Вы будете слушать мой голос, и на счет десять вы проснетесь. Один — ваши ноги расслабились, вы вернулись в свое тело. Два, три, четыре, пять, шесть — вы вспоминаете все, что было сказано. Семь, восемь, девять — вы прекрасно себя чувствуете. Десять — вы здесь, со мной.

Он наблюдал, как Сириль моргает, ошарашенная, оглушенная.

— Как вы себя чувствуете?

— Не знаю. Надо подумать.

Фуэстан покачал головой.

— Не стоит. Процедура была проведена на другом уровне восприятия, который вы не в состоянии проанализировать. Расслабьтесь. Если хотите закрепить то, что мы с вами начали делать, присядьте и глубоко дышите.

Сириль Блейк нервно провела руками по коленям.

— Да, хорошо.

Заплатив за сеанс, Сириль спустилась по лестнице в полной растерянности. Она дошла до машины, даже не заметив, что небо затянули тучи и начинается дождь. Сев в машину, она завела ее скорее «на автомате», чем осознанно.

Не в обиду Фуэстану, но ей нужно было подумать обо всем, что произошло. Мастер гипноза сказал ей, что решение придет само… И что же она увидела? Пожилого мужчину с очень знакомым лицом.

* * *

После потопа архивы Сент-Фелисите перенесли в подвальное помещение, где они и оставались в настоящее время. С помощью служебного ключа Нино проник на второй уровень больницы. Он прошел по коридору, заваленному старыми носилками и тележками, набрал на двери код и попал в просторный зал с полками до самого потолка. Он включил свет и достал из сумки дела. Каждая полка относилась к определенному году. На первом досье виднелась голубая наклейка с надписью «июнь 2000 г.» и именем «Клара Маре». Нино добрался до нужной полки и нашел букву М. Положив дело в свободную ячейку, он взял в руки дело Жюльена Дома, но не смог удержаться и открыл его.

Дело было совсем небольшим и занимало всего лишь две страницы. Нино пробежал глазами написанное. Дойдя до конца, он отметил про себя, что строчки стали располагаться более густо.

«Это еще что за ерунда?»

Он дважды перечитал документ, чтобы удостовериться, что все понял верно, затем достал из своей сумки карандаш и записал что-то на пачке сигарет. Он собрался сделать то же самое со следующим делом, «Морис Ларудери», которого выписали из Сент-Фелисите в феврале две тысячи первого года, но передумал, открыл его и сразу же взглянул на последние строки.

«Черт, этого не может быть!»

Пролистав четвертое дело, он обнаружил то же самое. Чтобы окончательно удостовериться в своих выводах, он достал с полки дело «Клара Маре». То же самое! В его голове крутилась одна-единственная мысль. Он понял, что Сириль столкнулась с серьезной проблемой, что ее амнезия приходится на очень подозрительный отрезок времени и что женщина, возможно, в опасности.

 

22

Сириль не спеша ехала обратно. Магистраль была забита: машины, отчасти из-за усилившегося дождя, двигались медленно. Она настроила радио на станцию «Франс Инфо», включила дворники и, выехав за Берси, поехала по направлению к пятнадцатому округу. В новостях больше ничего не говорили об изуродованных животных. Она поднялась по бульвару Сен-Марсель, решив проскочить к Монпарнасу, где и застряла из-за медленно двигавшегося потока автобусов. Ей пришлось ехать в объезд из-за ремонтных работ на шоссе, после чего она выехала на бульвар Пастера, проехала по улице Конвенции и повернула наконец на улицу Вожирар.

В этот рыночный день машины были припаркованы как попало, в два-три ряда. Улица Дюлак была всего лишь в сотне метров, но до нее еще нужно было доехать! Сириль зажали справа, и в этот момент с боковой улицы выскочил грузовик и встал прямо перед ее машиной. Черт побери! Теперь она была зажата со всех сторон.

Машины постепенно замедляли ход. Придется ждать, пока эта колымага не проедет, хотя от улицы Дюлак Сириль отделяло всего около десятка зданий, проехав которые она смогла бы припарковаться. Было десять утра, и у нее еще оставалось время в запасе. Изо всех сил Сириль сжала руль Руками.

«Каждое испытание нужно превращать в позитивный урок».

Она была не в состоянии ни проехать вперед, ни сдать назад, ни припарковаться, ни выйти из машины. Следовательно, она могла воспользоваться этим временем, чтобы подумать. Во время сеанса гипноза Сириль увидела лицо профессора Арома. Лишь однажды, во время ежегодного конгресса в Бангкоке, она обменялась с ниц несколькими фразами, но она не могла ошибаться. Лицо профессора было одним из тех, которые невозможно забыть. Мудрый старик с белыми волосами, половина лица которого была парализована в результате удаления опухоли, располагавшейся на лицевом нерве.

Когда профессор говорил, двигалась лишь одна сторона его лица, правая. Сириль должна была собраться и подумать. Под гипнозом ее напряжение ослабело, а интуиция сумела наконец проявиться и указать на решение проблемы. Санук Аром являлся одним из лучших в мире специалистов по вопросам амнезии. Вместе с коллегой он разработал фундаментальную теорию, гласившую, что воспоминания, по сути, забывчивы. Они не записываются где-то в мозгу, а хранятся в сетках нейронов, которые можно активировать в любой момент. Когда воспоминания возрождаются в сознании, они становятся хрупкими.

В результате экспериментов на мышах он также установил, что достаточно всего лишь «потревожить» воспоминание во время реминисценции, как оно может исчезнуть. После длительных исследований, проводимых в США, Санук Аром вернулся в Таиланд, где возглавил отделение неврологии крупнейшей частной больницы Бангкока. Он прекратил эксперименты на животных и принялся за клинические исследования. Его последние работы, опубликованные в журналах «Неврология» и «Нейронауки», рассказывали о случаях травматической амнезии, встречавшейся среди ветеранов. С помощью внутримозговых стимуляторов, введенных посредством электродов в некоторые зоны мозга, профессору Арому удалось частично вернуть двум пациентам утраченную память.

Сириль по-прежнему сжимала руль. Она должна была связаться с ним. Он был несравненным в вопросах науки, он мог бы внести ясность в ее дело. К тому же они не были знакомы, а это означало, что у Сириль есть возможность избежать неприятных разговоров о своей персоне в самом ближайшем будущем. Ко всему прочему, Аром работал в Бангкоке, что позволяло Сириль проконсультироваться с ним уже на следующей неделе, во время конгресса. Все эти преимущества показались Сириль хорошим знаком, и она подумала, что приняла верное решение.

Она осмотрелась. Через лобовое стекло, которое чистили от дождя дворники, она видела торговые палатки, где продавали халаты и обувь, и кафе «Ле Некер», предлагающее отличные стейки на обед. Сквозь витрину она разглядела нескольких мужчин, сидевших за столиками. Женщина в бежевом пальто листала какие-то записи, перед ней стояла чашка чая.

Поток машин продвинулся вперед на несколько домов. Сириль проехала метров пять и снова остановилась. Хлынул настоящий ливень. Она почувствовала, что замерзает. Поначалу Сириль колебалась, стоит ли включать печку, но все же решилась ради приятного ощущения, что теплый воздух поднимается по ногам.

Именно в этот момент ее взгляд остановился на мужчине в кафе, который сидел напротив окна и читал газету. Он поднял голову, и кровь застыла у Сириль в жилах. Это был Жюльен Дома, спокойно сидевший за столиком в сотне метров от Центра «Дюлак».

* * *

Мозг Сириль выбросил такую дозу адреналина, что все ее чувства обострились, желудок сжался, мышцы напряглись. Тыльной стороной ладони она вытерла запотевшее стекло.

«У меня галлюцинации, честное слово! Это невозможно!»

Сириль ничего не могла рассмотреть. Дворники работали на максимальной скорости. Она напрягала зрение, пытаясь разглядеть помещение бара. Стул, на котором сидел Дома, был уже пуст.

Грузовик немного продвинулся вперед.

Теперь Жюльен Дома был на улице, перед кафе. Он стоял, засунув руки в карманы и накинув на голову капюшон синей куртки серфера. Сириль вперила в него взгляд, полный ярости, в котором читалось все, что ей хотелось ему сказать. Они с Дома смотрели друг на друга сквозь завесу дождя, казалось, целую вечность. Затем Жюльен решительно шагнул к проезжей части. Сириль открыла дверцу машины: пришло время поговорить, она должна убедить его в необходимости лечения! Вдруг Жюльен остановился как вкопанный и уставился на что-то дальше по улице. Он бросил на Сириль полный паники взгляд и, развернувшись, побежал, лавируя среди машин, через дорогу к ступенькам, ведущим в метро.

— Месье Дома! — закричала она, стуча по лобовому стеклу в надежде задержать его.

Но он скрылся с такой скоростью, словно увидел привидение. Сириль, зажатая со всех сторон, словно селедка в банке, включила дворники на заднем стекле в надежде рассмотреть, что же так сильно напугало молодого человека. Дождь, машины, фары… Потом она заметила здоровенного типа в красной куртке с белыми рукавами, который бежал к входу в метро, по пути сбив с ног сначала пожилую женщину с сумками, полными покупок, а после мальчугана с рулеткой в руках. Сириль заметила, что он смотрит лишь одним глазом: второй был перевязан.

 

23

Нино был гурманом и отличным поваром. Испортить прием пищи было для него недопустимо, поэтому он предпочитал приносить на работу готовую еду и разогревать ее, а не питаться в столовой отделения Б.

В три часа дня он зашел в бар на улице Вожирар. Нино изрядно проголодался и готов был довольствоваться даже бутербродом. Устроившись за чистеньким столиком, он просмотрел меню и заказал бутерброд с козьим сыром и укропом. Отлично подойдет к стаканчику красного вина и чашечке эспрессо.

Когда Нино предстояло принять какое-то решение, ему нужно было есть, и он жевал бутерброд, изучая этикетки на бутылках, расставленных на полках напротив. Чуть дальше, в глубине бара, о чем-то оживленно беседовали рыжеволосая девушка и молодой человек. Нино не обратил на них никакого внимания. Впрочем, он бы их не узнал. Он никогда не сталкивался с Мари-Жанной, работавшей на доктора Блейк, а Жюльен Дома был для него одним из многочисленных пациентов, которых он видел мельком десять лет назад.

Нино ел, размышляя над возможными альтернативами. Он мог положить дело в архив и продолжать работать, как будто ничего не произошло. Это было менее рискованно и, конечно же, более благоразумно. Зачем волноваться и ставить под удар свою карьеру? Ради Сириль, которая использовала его и отшвырнула? Нет. Ради того, чтобы разоблачить Рудольфа Маньена? Нино полагал, что в медицине должна царить справедливость и старался этому содействовать. С другой стороны, ничего не делать означало бы, что ему придется жить с тем, что он узнал, и в одиночку нести эту тяжелую ношу, прекрасно осознавая все вытекающие из этого последствия. Нино не был уверен, что сможет справиться. К тому же это было бы несправедливо и подло. Заканчивая пить эспрессо, он принялся за поиски компромисса.

* * *

В обеденное время в баре было полно народу, и Мари-Жанне приходилось говорить достаточно громко. Сжимая руки, она старалась быть убедительной:

— Тебе нужна помощница. Я буду организовывать встречи, составлять контракты и заниматься финансовыми вопросами, я безупречна в ведении переговоров! Это заметно облегчит твою жизнь, вот увидишь.

Мари-Жанна ослепительно улыбалась. Когда она знала, чего хочет, то шла к цели напрямик. Жюльен, сидевший напротив, никак не отреагировал на ее слова. Решительность девушки подкупала, как, впрочем, и ее кошачья грация, но Жюльен был волком-одиночкой и его жизнь состояла из постоянных переездов и приключений. Он никогда не знал, что будет делать через час. И потом… была еще проблема, которая могла в любой момент выплыть наружу и разрушить все, что ему было дорого. Как можно вовлечь в это девушку? Ему нужно было продержаться еще два дня, избежав госпитализации, а потом он исчезнет, не оставив адреса.

— Давай поговорим об этом послезавтра, — ответил он, поглаживая ее руку.

Он подмигнул Мари-Жанне, и девушка немного успокоилась. Он не уедет раньше, чем через два дня! Улыбаясь, она отпила глоток пива. Симпатичный брюнет, обедавший в баре, расплатился и встал из-за столика. В другое время она без колебаний направилась бы к нему знакомиться, но в настоящий момент не хотела упускать свой шанс — возможно, один из тысячи.

Нино вышел из бара успокоившись. Он был отчасти доволен принятым решением. Он поднялся по улице Вожирар и направился к улице Дюлак.

* * *

Изабелла ДеЛюза терпеливо ждала в коридоре, когда же доктор Блейк примет ее. Сириль тем временем крутила в руках свои наручные часы, поглядывая на часы в виде лотоса, висевшие на стене. Она позволила себе посвятить еще пять минут поискам, после чего нужно было возвращаться к работе. Она уже распечатала более пятидесяти страниц. Большинство из них были скопированы с международных медицинских сайтов, и их автором являлся профессор Санук Аром, глава неврологического отделения Центра изучения мозга в Бангкоке. Остальные тексты представляли собой газетные вырезки. Она начала просматривать публикации, но быстро поняла, что уже читала эти материалы. Из газет она, напротив, узнала кое-что новое. Ее внимание привлекла статья в газете «Бангкок пост» под названием «Он возвращает память брошенным детям». Статья гласила:

Профессор Санук Аром стал почетным президентом Группы волонтеров по вопросам развития детей, которой он отныне добровольно посвящает часть своего времени, занимаясь лечением амнезии у травмированных детей с улицы. Целью организации, основанной в 2001 г. в Чиангмай, является создание по всей стране приютов для брошенных детей, что позволит уберечь их от торговцев людьми, а также от любителей бесплатной рабочей силы. Основательница Группы Кру Нам (38 лет) и ее друзья-коллеги, которые также являются добровольцами, поздравляют друг друга с тем, что профессор Аром согласился помочь им в лечении неврологических заболеваний у детей и подростков, которые в этом нуждаются.

Сириль улыбнулась.

«Помимо всего прочего, он еще и добрый…»

Существовала только одна проблема: связаться с ним. Она могла бы отправить профессору письмо по электронной почте, но в таком случае пришлось бы мучаться в ожидании ответа. Сириль решила достойно пройти это новое испытание и после поисков в Интернете взяла в руки телефон.

Она чувствовала себя робкой десятилетней девочкой, которая с трудом произносит слова и лопочет что-то бессвязное на приеме у логопеда из Амьена. Позвонить коллеге и обсудить с ним случай заболевания было для нее делом привычным. Но рассказать о собственном заболевании, озвучить свою проблему — это нечто совершенно иное. Сириль колебалась, сомневаясь в правильности такого решения, но потом сделала глубокий вдох и набрала телефонный номер, начинающийся с кода 354. Раздались гудки. Женский голос сообщил, что у телефона Ким, секретарь профессора Арома. Нет, профессор занят, он на консультации. Сириль представилась и изложила свою просьбу, уточнив, что дело это личное. Секретарь попросила подождать, и в трубке зазвучала громкая тайская песня. Затем Ким вернулась к беседе.

— Профессор сможет побеседовать с вами сегодня вечером.

— Отлично! Огромное спасибо. В котором часу я могу позвонить?

— В двадцать два по Бангкоку.

— Какова разница во времени?

— С Францией — четыре часа. То есть в шесть вечера по вашему времени. Вас это устроит?

— Конечно, отлично.

— У вас есть доступ к оборудованию для видеоконференций? — спросила секретарь.

Сириль задумалась.

— Да, в зале для собраний.

— Это хорошо, поскольку профессор плохо слышит и ему сложно общаться по телефону. У вас есть адрес в скайпе?

— Да.

— Отлично. Я отправлю вам адрес скайпа профессора, и вы свяжетесь с ним по указанному номеру.

— Отлично.

— Тогда до вечера.

Сириль Блейк повесила трубку, испытывая необыкновенное облегчение. Можно было сказать, что ей везло: ей удалось связаться сначала с Фуэстаном, затем с Аромом. По крайней мере, все это не затягивалось. Вскоре она сможет побеседовать с человеком, который считается величайшим специалистом в этой области. Приободрившись, она отправилась за мадам ДеЛюза. Мари-Жанна уже вернулась с обеда. Она была весела и, напевая, набирала письма для поставщиков. Тетя и племянница обменялись улыбками.

* * *

Мари-Жанна оторвала взгляд от монитора и чуть не упала со стула: прямо перед ней стоял симпатичный брюнет из бара. В его взгляде она заметила озабоченность, но по уверенности, звучавшей в голосе незнакомца, сразу поняла, что имеет дело с кем-то из области медицины, к примеру, с представителем медперсонала. Он любезно попросил ее сообщить доктору Блейк о своем визите. Мари-Жанна тут же выполнила его просьбу: мужчина казался человеком серьезным и авторитетным.

Сириль выслушала Мари-Жанну и заставила себя снова сосредоточиться на беседе с Изабеллой ДеЛюза. Эта пациентка была одной из первых, на ком исследовали действие мезератрола для травм средней тяжести. Она принимала это лечение вот уже четыре дня, занимаясь также когнитивной и поведенческой терапией с Дэном, добряком голландцем, которому удавалось покорить пациентов одной лишь своей симпатичной физиономией. Сириль доверила Изабеллу Дэну, полагая, что ей требуется скорее спокойствие, чем постоянный анализ происходящего.

— Изабелла, вы говорите, что больше не плачете, и это хорошо…

Женщина кивнула.

— Да, я больше не плачу, а когда говорю о своем муже, то уже не испытываю боли. Спасибо, доктор! Я и не думала, что пилюля может сотворить такое.

— Дело не в пилюле, — объяснила Сириль, записывая то, что рассказала мадам ДеЛюза. — Вы начали работу над полным восстановлением, и это очень важно.

— Да, психотерапевт очень обходителен со мной. Мы обсуждаем все, что причиняет мне хоть малейшую боль в течение дня, и работаем над каждым из этих пунктов. Знаете, теперь я настроена решительно. Я восстановлюсь и буду счастлива. Так же, как и он!

Сириль не могла не выразить ей своего одобрения.

— Хорошо, а теперь я задам вам несколько вопросов общего характера.

— Слушаю вас.

— Как вы себя чувствуете, когда просыпаетесь? Последние два дня, в частности?

— Я спокойна, хорошо сплю.

— Испытываете вы какие-то страхи, опасения?

— Нет.

— Каковы ваши отношения с окружающими, с вашими детьми?

— Думаю, я стала меньше нервничать. Моя старшая дочь сообщила, что переезжает к своему парню, который мне не особо по душе, тем не менее я нормально отреагировала.

Сириль внимательно посмотрела на пациентку.

— Вы не почувствовали недовольство, досаду?

— Нет, ничего. Я была спокойна и уверена в себе. С тех пор как я работаю с вами, я постоянно в этом состоянии. Меня больше ничто не достает. Похоже, мне очень помогает общение с вами.

Доктор Блейк продолжала записывать все сказанное пациенткой.

— А если я заведу разговор о вашем муже, как вы отреагируете на это?

Изабелла ДеЛюза пожала плечами и слегка улыбнулась.

— Никак, мне все равно. Все кончено. Я больше не хочу его видеть. Все, это конец. И это тоже не заставляет меня нервничать.

Сириль записала и это. Четыре дня назад Изабелла ДеЛюза была безутешна и разъярена. Неужели все дело в мезератроле? Неужели он настолько повлиял на ее настрой по отношению к окружающим? Все это было очень интересно.

— Отлично. Мы будем продолжать лечение до конца недели, а через пять-шесть дней я прошу вас прийти в клинику на консультацию. Меня не будет, но вы встретитесь с доктором Пани, который работает со мной.

Сириль встала и проводила пациентку к Мари-Жанне.

— Запиши, пожалуйста, мадам ДеЛюза на консультацию с доктором Пани на следующую неделю.

Нино, рассматривавший картины в зале ожидания, обернулся и посмотрел на Сириль. Она сразу же поняла, что что-то не так…

 

24

— Как это — код в каждом деле?

Нино сидел на диване в кабинете Сириль. Он сообщит ей все, что узнал, и уйдет — таково было его решение. Дальше пусть Сириль делает, что хочет. А он сможет все забыть.

— Четыре дела лежали в секретере Маньена, я положил их на место, в архив. У меня, видимо, сработал рефлекс, и я заглянул в каждое из них. Все дела были практически пустыми, но внизу каждой страницы был написан код.

Сириль не могла в это поверить, как не мог поверить Нино несколько часов назад.

— Ты записал этот код?

Нино достал из кармана пачку сигарет, на которой было выведено: «4РП14».

На несколько секунд Сириль закрыла глаза.

— Это мне ничего не говорит. Во всех четырех делах был именно этот код? И в деле Дома тоже?

— Да. Я уже говорил тебе это.

— А ты знаешь, что это значит?

Нино потер рукой лоб.

— Ты и сама прекрасно знаешь, что в дела пациентов нельзя записывать некоторые данные, в частности те, из-за которых могут возникнуть судебно-медицинские споры. Например, десять лет назад в дела не записывали слово «электрошок». Вместо него использовали код.

— Да, я знаю. 546 — цифры, соответствующие Государственному энергетическому управлению Франции, появившиеся в результате не вполне уместной шутки. 6126 — код инсулинотерапии, по количеству атомов углерода, водорода и кислорода в глюкозе. Но 4РП14 ни о чем мне не говорит.

— Только напоминает автомобильные номера. Интересно, зачем использовать код, не известный персоналу?

Сириль разволновалась. Еще одна загадка.

— Надо подумать над этим. Можешь уделить мне сегодня еще немного времени? — спросила она.

Но Нино уже встал и направился к двери.

— Моя миссия на этом заканчивается. Я по-прежнему работаю в Сент-Фе и не могу рисковать своей карьерой.

— Я не прошу тебя о многом. Всего лишь пораскинуть мозгами за чашкой кофе.

Нино поклялся себе ничего не говорить ей, хотя сейчас Сириль предоставляла ему отличную возможность высказаться.

— Я не хочу «раскидывать мозгами» с тобой и вообще не хочу иметь с тобой дело. Я добыл для тебя важную информацию. Делай теперь, что хочешь. Мне кажется, что кому-то было нужно, чтобы ты позабыла и Дома, и его дело. Подумай об этом хорошенько и будь осторожна. А я ухожу. Чао!

Сириль замерла в кресле. Она произнесла лишь одно слово:

— Почему?

— Что почему?

— Почему ты меня бросаешь?

Нино усмехнулся: шанс был просто идеальный! Наконец-то он сможет поквитаться с этой дамочкой.

— Я звонил тебе сотню раз со вчерашнего дня. Я волновался за тебя после сеанса стимуляции и хотел узнать, как ты себя чувствуешь. А ты меня игнорировала! Ты не соизволила отправить мне даже сообщение! Все, баста. Я больше не позволю так обращаться с собой. Ты хочешь выпутываться из всего этого сама? Что ж, пожалуйста. — Нино разошелся не на шутку. — Хочешь, я скажу тебе, в чем проблема? Я отлично знал тебя: ты была честным человеком, прекрасно осознавала свои минусы и напрямую говорила о них. До тебя можно было достучаться, к тебе можно было подойти. А сейчас ты стала начальницей, ты руководишь командой, ты рвешься наверх, поскольку вышла замуж за будущего обладателя Нобелевской премии. Ну вот и сиди там, наверху, и забудь обо мне. Мы теперь живем в разных мирах, и ты ясно дала мне понять это. Каждому свое.

Удар был слишком жестоким. Сириль медленно поднесла руку ко рту. Ее взгляд блуждал по картинам, висевшим на стенах кабинета, пока не остановился на Нино.

— Мне жаль, очень жаль… Я не хотела… Я хотела тебе ответить… Я не знала…

Она попыталась все ему объяснить, но дверь за медбратом уже закрылась.

* * *

В 17.5 °Cириль направилась в зал для собраний. Всю вторую половину дня она думала о различных проблемах, которые в итоге перемешались у нее в голове, сложившись в один большой вопрос. Появление и исчезновение Жюльена, беседа с Нино, код во всех четырех делах, который не говорил ей абсолютно ни о чем, осознание в результате гипноза того, что Аром может ей помочь…

Проблема под названием «Жюльен Дома» становилась все более сложной и запутанной. Он хотел поговорить с ней, но, очевидно, кого-то опасался. Того типа в красной куртке. Ее пациент чувствовал себя в опасности.

Она переключилась на проблему под названием «Нино». Медбрат перешел в оборону, поскольку она не уделила ему должного внимания. Она не могла ни в чем его винить. Она понимала, что по какой-то неизвестной причине Нино обиделся и что эта причина связана с ней. Он не мог ее ненавидеть: в этом случае он не добыл бы для нее информацию. Она может подумать об этом позже, а сейчас у нее не было ни сил, ни желания подыскивать нужные слова для примирения. Вечером она отправит ему сообщение.

Но больше всего Сириль волновал код. 4РП14. Он должен как-то легко расшифровываться, поскольку медики (она знала это по собственному опыту) никогда не думали подолгу над каким-либо названием или обозначением. В этом случае следовало обратиться, например, к черному юмору. Если только речь не шла о каком-то административном коде Общественного отдела, о котором она никогда не слышала. Маловероятно, но все же возможно…

Она спустилась на этаж ниже, никого не встретив по пути, и открыла замок на двери зала для собраний.

В нем, к счастью, не было окон, и Сириль могла не переживать. Она закрыла за собой дверь и запустила информационную систему. Экран на стене включился. Сириль предпочла бы провести эту видеоконференцию из собственного кабинета, с помощью обычной веб-камеры, но ее компьютер не был оснащен необходимыми программами. Это была ее ошибка: программист не раз предлагал ей установить новую систему, но она отказывалась, ведь для этого нужно было на несколько часов освободить кабинет. Сириль не видела в этом никакой необходимости и сейчас сожалела о своем упорстве.

Она встряхнула термос, в нем еще оставался кофе. Включив компьютер, она подключилась к Интернету. Перед тем как ввести адрес профессора Арома, она пригладила волосы, заколола их шпильками, найденными в кармане халата, и надела очки. Выпив несколько глотков кофе, благодаря чему сразу же успокоилась, она приготовилась к общению с Таиландом. Повторив про себя речь, подготовленную на английском языке, она нажала клавишу «звонок».

Введя адрес профессора, она отправила запрос на видео-чат. В ответ ей пришло сообщение, состоявшее лишь из двух букв: «ОК». В правом нижнем углу монитора появилось небольшое окошко. Сириль улыбнулась. Она чувствовала себя перед камерой компьютера неловко. Дважды щелкнув мышкой по окошку, она увеличила его. Изображение открылось на большом экране, висевшем на стене. И перед ней предстал Санук Аром.

«Какой старик…»

Сириль с трудом скрыла свое удивление. Последний раз они виделись год назад на конгрессе, когда профессор Аром выступал с удивительной презентацией, посвященной последнему случаю травматической амнезии. Сейчас он выглядел лет на десять старше. Глазам Сириль открылось грустное зрелище: длинные белые волосы, глубокие морщины на лбу и два широких шрама около рта. Но больше всего поражал его левый глаз, практически закрытый, и кривая полуулыбка, напоминающая скорее гримасу.

— Дорогая доктор Блейк, я очень рад общению с вами. Мой слух значительно ухудшился, и я предпочитаю видеть своих собеседников — так я могу читать по губам. Как вы поживаете?

— Спасибо, профессор, что согласились побеседовать со мной. У меня все в порядке. А как вы? Какие новости за последний год?

Профессор прикрыл свой «подвижный» глаз. Когда он говорил, то обычно закрывал глаза.

— Мои клинические исследования продвигаются. В этом году я являюсь почетным гостем на конгрессе, поэтому у меня много работы.

Сириль почувствовала смущение, что отвлекает его, и решила побыстрее перейти к главному вопросу.

— Я буду на конгрессе на следующей неделе. Как говорят у нас во Франции, я не буду ходить вокруг да около, профессор. У меня возникли проблемы с памятью, и я хотела бы услышать ваше мнение.

Профессор Аром читал по губам Сириль. Он не мог скрыть своего удивления, но ничего не сказал.

— Я страдаю частичной амнезией, — продолжала Сириль. — Я забыла события, случившиеся со мной десять лет назад.

Аром не двигался, только зрачок его глаза расширился. Сириль добавила, что уже сделала томографию и предприняла некоторые попытки по восстановлению памяти (не уточняя, какие именно). Лицо Арома оставалось бесстрастным, но он не терял нить ее повествования.

— Вы уже сталкивались с подобными случаями? — спросила наконец Сириль.

Аром шевельнулся и заговорил. Картинка слегка отставала от звука.

— Да. Да.

— У ветеранов?

— Отчасти.

Сириль сжала руки.

— Я читала о том, что вы получили интересные результаты.

— Да, я опубликовал материалы двух случаев. Но речь шла о личностной амнезии.

Сириль прикусила губу. Она чувствовала, что впадает в отчаяние.

— А что относительно частичной амнезии, как у меня? Я знаю, что вы сотрудничаете с Группой волонтеров и помогаете детям, больным амнезией, вспомнить прошлое…

Аром некоторое время молчал. Казалось, он усиленно над чем-то думает. Наконец он сказал:

— Да, я действительно вот уже два года работаю с Группой волонтеров, которая помогает беспризорным детям. Среди них встречаются очень интересные случаи, в том числе и частичная амнезия. Я занимаюсь их лечением в больнице. — Сириль нахмурилась, а профессор продолжал: — Причиной этой амнезии является, скорее всего, употребление сильных наркотиков или неверное лечение. Я разработал особую программу оздоровления, и она начинает давать результаты. Вскоре я их опубликую.

Сердце Сириль забилось быстрее.

— А вы не могли бы рассказать мне об этой программе?

Аром прокашлялся.

— Только не таким образом. Поскольку эта информация еще не опубликована, она является конфиденциальной. Давайте встретимся в Бангкоке, и я объясню вам, что к чему.

— Спасибо огромное! Я буду в Бангкоке пятнадцатого октября, как раз накануне конгресса.

Профессор поджал губы.

— Имейте в виду, я не смогу принять вас после пятнадцатого. Как только начнутся конференции, у меня не будет ни одной свободной минуты.

Сириль вздохнула.

— Значит, пятнадцатого во второй половине дня?

Аром кивнул.

— Согласуйте встречу с моим секретарем.

— Отлично. Спасибо.

Полчаса спустя Сириль Блейк припарковалась возле своего дома. Она была исполнена спокойствия, на губах ее играла улыбка. Она чувствовала, что решение проблемы находится совсем близко. Ее случай был известен специалистам. Пациенты Арома — молодые люди, среди которых были и бывшие наркоманы, — страдали тем же заболеванием, что и она, и их состояние благодаря лечению профессора улучшилось. Она правильно сделала, что связалась с ним. Интуиция дала ей верную подсказку. Она отыскала в сумке телефон и написала Нино сообщение: «Нашла помощь. На верном пути». И подписалась: «Буржуазная Сириль, которая благодарит тебя за все, что ты для нее сделал!» Она надеялась, что ее шутливый тон смягчит сердце Нино. Отправив сообщение, она почувствовала себя еще лучше. На душе у нее стало легче.

* * *

Нино Паки вышел из автобуса и пошел по улице Сен-Мор. Дойдя до дома под номером 33, он остановился. К счастью, дверь в подъезд была открыта. Он просмотрел список жильцов, включавший фамилию «Маре», как было записано в деле. Медбрат вызвал небольшой деревянный лифт, способный перевозить только одного человека, и вошел в него. Чтобы хоть как-то добавить в лифт света, рядом с панелью с кнопками было прикреплено небольшое зеркало.

«Выгляжу я ужасно. Мне нужен сон и отпуск».

Нино провел рукой по растрепанной черной бороде с несколькими седыми волосками. Его раздирали противоречивые желания. Его решительный настрой послать к черту Сириль Блейк вместе с ее проблемами продержался не более часа. Как только за ним закрылась дверь Центра «Дюлак», Нино тут же почувствовал себя виноватым. Сириль показалась ему такой растерянной, ошеломленной… Четверть часа спустя Нино решил, что позвонит ей и извинится. Но потом передумал — у него тоже есть гордость, в конце-то концов! Нет, он поможет Сириль, но не будет ей об этом говорить заранее, просто предоставит конечный результат. Следующую четверть часа Нино ломал голову над возможным значением кода. А если Маньен что-то делал со своими пациентами? Еще через четверть часа медбрат принял решение отыскать этих людей и узнать, что с ними произошло. У одного из них, Дома, были серьезные проблемы — это понятно, но остальные трое?

В квартире на третьем этаже не было звонка, и Нино, приготовив свою самую обаятельную улыбку, постучался. Послышался шум шагов, и дверь приоткрылась. Перед ним стояла женщина в линялом сером платье. Внутреннее убранство квартиры рассмотреть ему не удалось.

— Вы кто?

— Здравствуйте, мадам. Меня зовут Нино Паки. Я из Общественного отдела и разыскиваю Клару Маре. У меня есть несколько вопросов по состоянию ее здоровья.

Он достал свое удостоверение Сент-Фелисите. Некоторое время мать Клары Маре молча рассматривала Нино, потом открыла дверь и пригласила его войти.

 

25

По телевизору показывали мультфильм. Бенуа пил пиво, ожидая возвращения жены. Он был взволнован и напряжен. Он рассчитывал на романтический вечер, но такой возможности никак не предоставлялось. В семь он наконец услышал, как в замке поворачивается ключ. Сириль сняла туфли, бросила сумку возле входной двери, повесила в шкаф влажное пальто и поставила зонт на подставку сушиться. Потом поцеловала Великого Человека в лоб.

— Как прошел день? — спросила она весело. — Есть новости из Стокгольма?

Бенуа развалился на диване и принялся пространно рассказывать о работе жюри Института Каролинска. Сириль рассеянно слушала его. Она была согласна на все, что угодно, лишь бы только не говорить о себе. У нее не было ни сил, ни желания делиться с мужем информацией о ситуации, в которой она оказалась. Она прошла в кухню, открыла холодильник, достала оттуда палку колбасы, отрезала щедрый кусок и положила его на ломоть хлеба. Открыв бутылку вина, она налила себе полный стакан.

Из гостиной послышался голос Бенуа:

— Когда увидишь Мари-Жанну, скажи ей, что мне порядком надоело ее заимствование еды из нашего холодильника. Она взяла ведерко моего любимого мороженого и не купила новое!

— А ты не поднимался к ней? — спросила Сириль из кухни.

— Я сунул ей записку под дверь. Но мне хотелось бы, чтобы ты еще раз сказала ей об этом завтра.

— Хорошо.

— У нее что, новый парень?

Сириль принесла в комнату поднос с едой и устроилась рядом с мужем.

— А почему ты спрашиваешь?

— Мне показалось, что я слышал мужской голос, когда поднимался к ней, но, постучав в дверь, не получил ответа. Я позвоню ее матери.

— Зачем?

— Чтобы она поговорила с ней. Эту девчонку следует немного приструнить. У меня нет ни малейшего желания, чтобы она играла в «Мари-сплю-со всеми-подряд» прямо над моей квартирой.

Сириль закатила глаза. Если Мари-Жанна и обратилась к ним за помощью, то сделала она это лишь затем, чтобы не возвращаться к своей сумасшедшей мамаше. Младшая сестра Бенуа жила в Мантоне, в департаменте Вар, и принадлежала к тем невыносимым женщинам, которым невозможно угодить. Психованная, неуравновешенная, она могла встать среди ночи и приняться за уборку в доме. Свою дочь она неизвестно по какой причине называла бродягой и никогда не занималась ею. Сириль не понимала, как эта дурная эгоцентричная женщина, не обладающая ни каплей интеллекта и не замечающая богатого потенциала своей дочери, могла бы как-то повлиять на Мари-Жанну. Что касается Бенуа, то о нем она думала совершенно иначе.

Дабы избежать скандала, она предпочла перевести разговор на Стокгольм. Бенуа, радуясь тому, что нашел достойного слушателя, прикрутил звук телевизора и принялся объяснять ей свою теорию гегемонии генетики в науках и замедления исследований в области психологии — этот скандал, «ослепление», «настоящий тупик»… Сириль знала все его аргументы и была с ними согласна. Она жевала колбасу и вполуха слушала его, поглядывая на телевизор, где показывали новости. Ведущий, закончив свой рассказ о случае на заводе Матель, перешел к следующему сюжету. Перед домом стоял репортер. Сириль перестала слушать мужа и перенесла все свое внимание на экран. Бенуа, заметив это, сказал:

— А! Сегодня уже рассказывали об этом. Нашли квартиру, полную изуродованных котов. Должно быть, это дело рук какого-то фанатика.

Сириль схватила пульт и добавила звук. В репортаже показали лишь лестничную площадку перед квартирой Жюльена Дома. Журналисты не имели права проводить съемки в самой квартире.

— Человек, проживающий в этой квартире, имя которого полиция отказывается называть, не показывается здесь вот уже несколько дней. Он также напал на мужчину, пожелавшего остаться неизвестным, и выколол ему глаз. Дело об искалеченных животных расследуется.

Сириль почувствовала, как по ее спине прокатилась волна холода. На экране появилась дама. Надпись внизу гласила, что это представитель Общества защиты животных.

— Мы подадим жалобу за грубое обращение с животными, — подтвердила она.

На этом репортаж, длившийся не более тридцати секунд, завершился. Ведущий перешел к скандалу, связанному с работой какого-то турагентства.

Сириль Блейк встала, пытаясь скрыть дрожь в руках, и унесла поднос в кухню. Облокотившись о раковину и наклонив голову, она тщетно пыталась справиться с приступом паники.

«Ну вот… Уже завтра журналисты ринутся расследовать это дело. И если не найдется какого-то более интересного случая, то мне конец. Они разложат по полочкам всю жизнь Жюльена Дома и доберутся до его врача, то есть до меня. И до его лечения в Сент-Фе, что также связано со мной. В случае судебного разбирательства я буду фигурировать в этом деле как свидетель. Какая „реклама“ Центра… Это будет конец всему! „Сириль Блейк не способна его вылечить и не способна дать показания; она позабыла его дело и позволяет психам спокойно входить в свою клинику и выходить из нее“. Все пациенты сбегут от нас…»

Из гостиной донесся кашель Бенуа.

«А Бенуа… Обладатель Нобелевской премии! „Его жена страдает амнезией, допускает ошибки и позволяет психически больным людям разгуливать на свободе…“ Я вынуждена буду говорить с ним об истоках своей проблемы. Меня начнет допрашивать полиция. Все будут знать, что я не в состоянии занимать должность, которую на данный момент занимаю, поскольку в молодости я…»

Сириль встала, охваченная ужасом. Ужасом все потерять и остаться ни с чем. От этих мыслей у нее так прихватил желудок, что ее чуть было не стошнило. Чувствуя головокружение, она отрезала кусочек пленки для пищевых продуктов и накрыла ею остатки колбасы и сыра, которые спрятала в холодильник.

Отправив тарелку в посудомоечную машину, она допила вино и сполоснула стакан. Затем поставила на место поднос и протерла стол. Губкой вытерла дверцу холодильника и панели индукции. Сложила все тряпки вчетверо, чтобы они поместились на небольшой полке.

«Я буду сохранять спокойствие и найду выход. Так нужно».

Немного успокоившись и придя в себя, она вернулась в гостиную.

— Я лягу спать, дорогой. Я просто валюсь с ног от усталости.

Она не дала ему возможности каким-то образом отреагировать на свои слова, направилась в ванную комнату и закрыла за собой дверь. Двадцать минут спустя она уже лежала на спине в постели, положив руки вдоль туловища. На ней была ночная сорочка, застегнутая на все пуговицы, до самой шеи. Ее охватил страх.

Ей как будто снова было тринадцать лет, и она лежала в спальне интерната. Светлые волосы обрамляли ее заплаканное лицо. Она спала на одной из пятнадцати кроватей, второй от двери, которая вела в ванную и туалет. Дадут ли ей этой ночью мальчишки из 5-Б поспать спокойно? Связанные простыни, сыр на подушке — это еще ладно, ей было все равно. Но мертвые животные в ее постели… Все начиналось с мелочей — мухи, тараканы, червяки, но постепенно перешло всякие рамки. Позавчера она проснулась, почувствовав на шее что-то влажное и холодное. Она закричала. Это была мышь. Она выкинула ее, охваченная ужасом от прикосновения к мертвому телу. Она ненавидела учеников своего класса…

Двадцать шесть лет спустя Сириль не чувствовала себя сильнее и увереннее. Она пыталась спрятать свое прошлое подальше в подсознание и сконцентрироваться на проблеме, возникшей в настоящем. Сириль рассматривала потолок. Ей необходимо было выиграть время, встретиться с профессором Аромом и приступить к лечению. Тем временем она должна была узнать как можно больше о деле Дома, чтобы иметь возможность хоть как-то отвечать на неизбежные вопросы полиции. А его дело сводилось к коду…

Когда Бенуа пришел в спальню, она сделала вид, что спит. Через шелк он ласкал грудь и живот Сириль в надежде разбудить ее своей нежностью, но она только повернулась на бок, спиной к нему. Она делала все не так, как должна была, и сама это знала, но ничего не могла с собой поделать. Она даже не пошевельнулась, когда он прикусил мочку ее уха. Бенуа прижался к ней и в ответ услышал всхлипывание.

— Что происходит, дорогая? Если это связано с той неприятной сценой, то обещаю, что больше никогда не буду грубым с тобой. Я сильно разозлился из-за Тардьо. Я много думал обо всем этом. Ты права: эта борьба — полный идиотизм. Выиграет лучший, вот и все. Ты все еще на меня сердишься?

Сириль только отрицательно покачала головой. Комок в горле мешал ей говорить.

— Скажи, что не так. Ты можешь все рассказать мне, и я помогу тебе во всем.

Подумав о своей тайне, Сириль Блейк почувствовала еще большее отчаяние. Комок у нее в горле все увеличивался.

— Тот тип, который уродует котов… Я его знаю, — сказала она сквозь слезы.

Бенуа замер.

— Что?

— Это Жюльен Дома. Тот пациент, которого я забыла.

Бенуа, опершись на локоть, приподнялся и мрачно взглянул на нее.

— Выдумщик?

— Он не врет. Я действительно лечила его. И медбрат подтвердил это.

— Какой медбрат?

— Нино Паки.

— Паки… Что-то знакомое.

— Его я тоже частично забыла. Он утверждает, что мы были друзьями.

Блейк сел в постели и провел рукой по волосам.

— А животных калечит этот самый Дома?

— Да.

— С чего ты взяла? Он сам сказал об этом в разговоре с тобой? Ты ведь прекрасно знаешь, что некоторые пациенты рассказывают о том, чего на самом деле не совершали…

— Я видела этих изуродованных котов… у него дома.

За этим признанием последовала мертвая тишина. Затем раздался возглас Бенуа, скорее напоминающий рычание:

— У него дома? Как это?

— Он оставил мне ключ от своей квартиры и завлек меня к себе.

Блейк включил лампу над кроватью и пристально посмотрел на жену.

— И ты отправилась к нему домой… Ты совсем с ума сошла!

Бенуа не думал, что его слова ТАК повлияют на Сириль.

Они подействовали на нее, словно удар в солнечное сплетение. Она тоже села в постели. Вид у нее был жалкий, в глазах блестели слезы.

«Я сошла с ума… Он абсолютно прав».

— Это было просто стечение обстоятельств.

— Господи, да что творится у тебя в голове? Это ведь против всех принципов нашей профессии! Тебя могли убить!

— Проблема заключается в другом, Бенуа. Он исчез.

— Ну что ж, тем лучше! Давай больше не будем об этом говорить, хватит уже глупостей. Предупреждаю, что не может быть и речи о том, чтобы ты вмешивалась в подобные истории. Твой Центр был создан с целью помогать здоровым людям. Сумасшедшие и ненормальные — не твоя забота.

Сириль немного успокоилась, но на сердце у нее было тяжело. Если бы она решилась рассказать все, неизвестно, к каким последствиям это могло привести. Обладай ее муж хотя бы небольшой толикой жалости, ей не пришлось бы тщательно продумывать каждую фразу и старательно подбирать каждое слово, чтобы этот разговор не привел к губительным последствиям.

— Этот тип, как ты его назвал, был одним из моих пациентов в Сент-Фелисите.

— Да, ты мне это уже говорила. И что?

— Я не помню его.

— Я повторяю: и что?

Бенуа раздражала медлительность жены и усердие, с которым она формулировала каждую фразу. Он хотел решить наконец этот вопрос. И сделать это побыстрее.

Сириль взглянула наконец на мужа и заметила его раздражение.

— Если говорить точнее, то я забыла некоторые моменты своей жизни. Возможно, их даже больше, чем я думаю.

— Что ты мне пытаешься сейчас сказать?

— Что, возможно, в то время, когда я лечила Дома, я употребила некоторые вещества, повлиявшие на мою память…

— О чем ты говоришь?

Сириль почувствовала, как покрывается потом.

— В Бангкоке в двухтысячном году. Помнишь, когда я…

Бенуа бросил на нее беспощадный взгляд.

— Неужели ты думаешь, что я могу это забыть? Когда ты совершила свой «побег», верно?

— Да… Понимаешь, я была очень встревожена и взволнована… и… возможно, я совершила тогда некоторые глупости…

Какое-то время Бенуа Блейк молчал, внимательно глядя на жену и пытаясь прочесть в ее глазах правду.

— Какие еще глупости? И кто мог дать тебе эти «глупости»?

— Люди в баре, куда я отправилась… Не знаю.

Бенуа подозрительно прищурился. Сириль опустила глаза.

— Ты, случайно, не хочешь рассказать мне еще что-нибудь?

Сириль заставила себя поднять глаза и выдержать его взгляд.

— Нет, ничего.

— Ну что ж… Завтра мы попробуем пристроить тебя в больницу Ротшильд. Я позвоню Гомберу из неврологического отделения. Он сделает все необходимые обследования. Если ты и употребила какую-то дрянь, мы узнаем, какие последствия она могла вызвать. Ты не выйдешь оттуда, пока мы не узнаем, в чем заключается твоя проблема и как ее решить. Я поговорю со всеми своими знакомыми.

— Бенуа, я… Через три дня я еду в Бангкок.

— Забудь о Бангкоке. Это неразумно.

— Как? Это главное мероприятие года. Я должна представить мезератрол и результаты наших клинических исследований, проведенных на травмированных пациентах. Административный совет поручил мне провести презентацию. У меня запланированы интервью, съемки. Я должна встретиться с представителями ассоциаций, которые, возможно, станут нашими партнерами и сделают нас знаменитыми. Как я могу все это отменить? Это жизненно важно для Центра!

— Сейчас ты не в состоянии путешествовать. Твоя усталость и напряжение от этого только возрастут.

Бенуа говорил как специалист, указывая ей на невидимое, но в то же время вполне реальное препятствие. Тогда Сириль выдвинула новый аргумент:

— По правде говоря, я еще договорилась о консультации с неврологом из Центра исследования мозга в Бангкоке.

Брови Бенуа слились в одну сплошную линию.

— И кто это?

— Санук Аром.

Блейк гневно поджал губы. У него больше не было желания ни спать, ни заниматься любовью, ни быть любезным с женой.

— Ты договорилась о встрече с Аромом? Я был прав, ты действительно сошла с ума!

— Что ты имеешь против этого врача?

— Он лечит своих пациентов, наугад вставляя им в мозг какие-то электроды. И я не хочу, чтобы тобой занимался шарлатан, работающий в режиме опытов и полностью игнорирующий науку!

Сириль пришла в ярость.

— А как же его работы? Результаты исследований, проведенных на мышах? Это, по-твоему, тоже шарлатанство?

Она видела, что задела Бенуа. От злости он сжал кулаки.

— Я запрещаю тебе консультироваться с этим типом, который расскажет что угодно, как только увидит, что ты в беде!

— Думаю, я достаточно рассудительна! — зло отчеканила Сириль.

— А я думаю, что нет. Если бы ты была в своем уме, то не отправилась бы в гости к психопату и не договорилась бы о встрече с доктором Франкенштейном!

А она-то надеялась на понимание и заботу мужа!

«Размечталась!»

Все оказалось совсем иначе. Как всегда, Бенуа хотел, чтобы она приняла его решение, ни с кем больше не советуясь. Он не захотел ее даже выслушать. В его глазах она всегда будет неумелой и несведущей студенткой, способной заниматься лишь самыми простыми случаями и сопровождать его на официальных мероприятиях. Она почувствовала, что ненавидит его.

Бенуа соскочил с кровати, отправился в ванную, откуда вернулся через некоторое время со стаканом воды и таблеткой в руке.

Его голос стал мягче:

— Дорогая, тебе нужно поспать. Завтра мы еще раз все обсудим, уже в спокойной обстановке. Все будет хорошо, не волнуйся, я обо всем позабочусь.

Сириль посмотрела на мужа, державшего в руке таблетку снотворного, потом с решительным видом взяла ее, положила в рот и, не глядя на Бенуа, отпила глоток воды из стакана.

— Ты прав. Чем спорить с тобой, я лучше посплю.

Она легла в постель и натянула одеяло до самого подбородка. По ее щеке медленно скатилась слеза ярости.

* * *

Бангкок

От палочек ладана шел приятный аромат. Небольшая пагода была расположена в саду, недалеко от дома, и здесь уже много лет висели портреты предков и родителей Санука Арома. Было тринадцать часов, когда старый профессор сложил руки под подбородком и склонился в поклоне. Ранее этим утром он побывал в храме, а после отправился к жрецу, предсказывавшему будущее. Из круглого открытого ящика он взял двадцать палочек, из которых затем выбрал одну.

На палочке виднелась загадочная надпись, значение которой жрец пояснил так: «Ты не сможешь убежать от своего прошлого». Санук Аром был ученым и откровенно смеялся над сомнительными верованиями. Но это послание, полученное в результате магической процедуры, крепко засело у него в голове. Перед возвращением домой он купил несколько амулетов, плетенок из желтых и синих нитей, а также фигурку Будды, приносящую счастье.

Тридцать лет он прожил за границей, двадцать пять в США и пять во Франции, и немало гордился своим резюме. Все его дипломы и награды были вставлены в позолоченные рамки и хранились в Бангкоке в Центре исследования мозга, одним из столпов которого он стал. Это была его гарантия, залог того, что у него по-прежнему остается возможность высказаться, принять участие в важнейших симпозиумах. После операции, которая сохранила ему жизнь, но лишила подвижности левую сторону его лица, он по-прежнему оставался уважаемым человеком. Странно, но недуг сделал его мудрецом в глазах других людей — мудрецом, который прошел испытание болезнью и сделал соответствующие выводы…

Санук Аром вернулся к себе и попросил супругу приготовить наргиле и голубые капсулы, без которых он не мог обходиться. Разувшись, он устроился на диване. В этот день он не работал в больнице.

Он взял дела детей, страдающих амнезией. Группа волонтеров обнаружила их на юге страны при каких-то странных обстоятельствах. Он взял в руки трубку и вздохнул. Когда его не станет, кто о них позаботится? Санук Аром подумал о докторе Блейк и погрузился в воспоминания, хранившиеся в глубинах его слабеющей памяти. «Ты не сможешь убежать от своего прошлого».

 

26

12 октября

Голые ноги Сириль утонули в пушистом ковре. Который час? Она не имела об этом ни малейшего понятия: в комнате было темно из-за закрытых ставней. Она крепко спала этой ночью и не видела снов.

Она поднялась, пошатываясь. В голове был туман.

«Где моя ночная сорочка?»

Она была совершенно голой. Сириль почувствовала, что ее мочевой пузырь вот-вот лопнет, на ощупь нашла дверь в ванную, открыла ее и, не включая свет, села на унитаз. Вокруг плясали тени. Сириль чуть приоткрыла глаза и проделала весь обратный путь до кровати. Но тут поняла, что голодна. Более того, она умирала с голоду. Она представила себе палку колбасы в холодильнике, кусок сыра, хлеб, и у нее потекли слюнки. Накинув халат, она нащупала ручку двери, ведущей в коридор, и повернула ее. Там было темно. Она закрыла за собой дверь и, держась за стену, направилась к гостиной. У Сириль было такое чувство, будто она плывет или все еще спит, хотя она и понимала, что движется вперед. Даже в махровом халате ей было прохладно. Она снова задалась вопросом, почему вдруг проснулась совершенно голой. Ее правая рука нащупала тайский консоль, затем бюст Будды из вулканической породы, привезенный из Индонезии.

«Кто закрыл ставни на окнах гостиной?»

Бенуа. Ему не нравилось, когда по утрам его будил солнечный свет. Ее окружали тени. Они скользили у нее под ногами, мелькали перед лицом. Не было слышно ни звука.

Сириль почувствовала себя как-то неуютно, но тут же подумала, что в ее возрасте глупо бояться темноты. Вытянув перед собой руки и аккуратно ступая, чтобы не натолкнуться на кресло или угол низкого стеклянного столика, она направилась к лампе с китайским абажуром, которая стояла справа от дивана.

Сириль была в нескольких шагах от нее, когда услышала жалобный стон. Он доносился от дивана. Вытянув руку, она нащупала провод и, перебирая его, добралась до кнопки-выключателя. Лампа слабо осветила гостиную, но постепенно свет стал ярче. Возле дивана лежал вытянувшись ее кот, как будто грелся на солнышке. Вот только в комнате не было солнца и он никогда не спал в этом месте.

Сириль наклонилась к нему.

— Все в порядке, Астор?

Кот с трудом повернул голову, и она увидела выколотые глаза. Два синих шарика, которые никогда больше не увидят дневного света. В глазницах блестели капли крови.

Дикий вопль Сириль разорвал тишину.

* * *

Когда Бенуа очнулся ото сна и присел на диван рядом с женой, Астор был уже мертв. Раны, нанесенные ему, привели к обширному кровоизлиянию, и животное невозможно было спасти.

Четверть часа спустя Сириль, завернувшись в халат, по-прежнему сидела на диване в полной прострации. Ее рука лежала на еще теплом теле Астора, завернутом в банное полотенце.

Она смотрела прямо перед собой, и в ее взгляде читалась скорее ярость, нежели подавленность. Она довольно долго молча размышляла над чем-то.

Когда Сириль наконец очнулась и собралась вытереть с ковра кровь, Бенуа ее остановил.

— Ничего не трогай. Я позвоню Ивону Местру, своему партнеру по покеру. Он инспектор седьмого округа. Если где-то здесь есть отпечатки пальцев Дома, их нужно зафиксировать, чтобы выдвинуть против него обвинение.

Смысл сказанных им слов наконец дошел до Сириль, и она отбросила в сторону губку и моющее средство. Она начинала осознавать, что произошло и что это значит. Дома больше не был просто пациентом, пришедшим к ней как к врачу. Он проник в их дом — и никто ничего не слышал! — и выполнил то, что собирался. Проблема профессиональная превратилась в проблему личную. Сириль оглядела комнату, как будто видела ее впервые. Она думала над тем, как этот сумасшедший сумел проникнуть в ее дом, как он мог ходить здесь так свободно, как он посмел приблизиться к ее коту…

— Дверь была закрыта на замок, ставни тоже закрыты. Как он сумел проникнуть внутрь? — громко спросила Сириль. И внезапно ее осенило. — Черт побери! Смежная дверь!

Взбешенная Сириль вскочила на ноги, переложила кота с рук на диван и бросилась к двери прачечной.

— Какой я была идиоткой! — крикнула она на бегу.

— Что такое? Ты куда?

— Она за все заплатит! Заплатит!

— Сириль! Что ты делаешь?

Сириль не удивилась, обнаружив дверь прачечной открытой. Выбежав на лестницу, она буквально взлетела по ступенькам и принялась изо всех сил стучать в дверь комнаты Мари-Жанны.

— Открывай! Слышишь меня, Мари-Жанна! Открывай сейчас же!

Никакого ответа.

— Открывай или я выломаю дверь! Я знаю, что ты там с этим ненормальным! Открывай!

Ошеломленная Мари-Жанна наконец открыла. Волосы у нее были взъерошенные, лицо заспанное.

— Что за шум? Что такое?

— Где он? — кричала Сириль.

Мари-Жанна протерла глаза.

— Кто?

— Дома!

Девушка сразу же проснулась, и у нее активно заработал механизм самозащиты.

— А что ему здесь делать?

Сириль уже не контролировала себя. Она оттолкнула Мари-Жанну, ворвалась в комнату… и сразу же поняла, что в ней никого нет.

— Где он?

Лишь немногие видели Сириль Блейк в таком состоянии. Мари-Жанна смотрела на тетю, как на инопланетянина.

— Успокойся, пожалуйста, Сириль. Я ничего не понимаю. Кого ты ищешь и почему?

— Не надо меня спрашивать, кого я ищу! Ты прекрасно это знаешь. Этот мерзавец проник ко мне в дом и… убил Астора!

Сириль села на кровать Мари-Жанны, пытаясь сдержаться и не расплакаться. Бенуа сел рядом, обнял ее и бросил на племянницу гневный взгляд. Мари-Жанна скрестила руки на груди — она была спокойна и полностью владела собой.

— Астор мертв?

Сириль всхлипнула.

— Дома покалечил его и… Да, он мертв.

— Я ничего не понимаю. С чего бы Дома стал это делать и почему ты считаешь, что он должен быть здесь? — спросила Мари-Жанна теперь уже откровенно вызывающим тоном.

— Разговаривай со своей тетей полюбезнее, будь добра! — одернул ее Бенуа. — И отвечай на вопросы.

— Дома болен, ему необходимо лечение, — едва слышно произнесла Сириль. — Он коллекционирует покалеченных животных. И он мог проникнуть к нам только через смежную дверь.

Мари-Жанна слушала ее со скептическим видом.

— Если бы он был где-то здесь, я бы его увидела. А я никого не видела и не слышала.

— Тогда как все это могло произойти? — спросил Бенуа.

Сириль почувствовала, как под напором Мари-Жанны решительность понемногу покидает ее. Она поднялась. Бенуа заботливо сжал ее руку.

— Мы обязательно найдем логическое объяснение случившегося. Полиция займется этим делом. Идем.

Он обнял супругу и повел ее к выходу. У Сириль был совершенно потерянный вид.

Через час Бенуа приготовил завтрак, поставив на стол все, что могло разбудить аппетит Сириль, и щедро намазал вареньем два больших куска хлеба.

Сириль вошла в кухню одетая и накрашенная, но под макияжем все же были заметны круги и отеки под глазами.

— Ты настроена сегодня работать? — спросил ее муж, заметно обеспокоенный.

Сириль кивнула.

— У меня нет ни малейшего желания сидеть здесь.

Она попыталась улыбнуться мужу и только из благодарности села за стол. Ели они молча, разговор не клеился.

Потом Бенуа проводил ее до двери, обнял и пожелал хорошего дня.

— Я решу все вопросы с полицией. Постарайся не думать об этом на работе. — Он крепко прижал ее к себе. — Извини меня за вчерашнее. Я люблю тебя и переживаю за тебя.

— Я знаю, Бенуа, — ласково ответила Сириль. — Я тоже тебя люблю.

Она получила два сообщения, пока ехала на работу. Первое гласило: «Помни, что ты и я — вместе навсегда», второе: «Позвонил Местру. Он пришлет сегодня агента». Сириль почувствовала огромное облегчение. Полиция непременно поймает этого негодяя.

В клинике Сириль ждала невеселая новость. Скорее всего, разрешение на выпуск мезератрола на рынок в следующем году не будет получено. Агентство по выдаче лицензий на продажу сообщало, что положительный эффект воздействия препарата недостаточно изучен по отношению к антидепрессантам флюроксентного типа и что не стоит надеяться на продолжение коммерциализации лекарства.

Матиас Мерсье ждал ее в кабинете. Он сидел в кресле с чашкой кофе с молоком в руке. Сириль даже не удивилась, увидев его здесь.

— Это ж… — сказал он вместо стандартной фразы «Доброе утро».

Сириль вздохнула.

— Я не понимаю, что происходит. Или же наоборот: понимаю все чересчур хорошо. Это похоже на лоббирование со стороны производителей антидепрессантов.

Сириль поставила сумку на стол, сбросила плащ, закрыла дверь и молча направилась к кофейному аппарату, намереваясь сделать себе двойной эспрессо.

— У вас все в порядке? — спросил Мерсье.

— Если можно так сказать…

Матиас обратил внимание на ее бледное лицо, сжатые зубы и темные круги под глазами. Похоже, ночь прошла неудачно.

— Вы выглядите уставшей.

— Так и есть.

— Что будем делать?

— Посмотрим.

Матиас откинулся в кресле.

— Нужно начать новую серию исследований мезератрола и втолковать им…

— Да, я знаю, — прервала его Сириль. — В противном случае спонсоры пошлют нас к черту. Но не так-то просто начать эту новую серию. Невозможно получить результаты так быстро. Это будет не раньше чем через год.

— Тогда нам нужно готовиться к обороне.

Сириль медленно пила кофе. Узел драматических событий все больше затягивался. Ей нужно быть готовой к решительным действиям в случае, если ответ агентства по выдаче лицензий на продажу будет отрицательным. Тогда ей придется прибегнуть к собственным рычагам. Она молча размышляла. Мерсье наблюдал за ней, не зная, чего ждать: решительности или безнадежности и апатии.

В конце концов Сириль села за стол и твердо произнесла:

— Я свяжусь с нашей командой. Мы перепроверим статистику, чтобы быть готовыми к любым вопросам. Не будем пока что делать никаких заявлений. Будем вести себя тихо и спокойно. Никакого волнения. На данный момент мы занимаемся изучением новых возможностей препарата. Я прошу вас передать мои слова всем сотрудникам, которых это касается. Спасибо.

Впервые за день Мерсье улыбнулся. Блейк по-прежнему была на высоте.

Сириль в который раз принялась обдумывать свои проблемы. В ее жизни еще ни разу не возникало настолько сложной ситуации. Она больше ничего не контролировала. Что ей делать? С кем поговорить и что сказать? А если все возобновится? А если через несколько дней она проснется и не будет помнить того, что происходит в данный момент? Кто ей поможет вернуть ту часть себя, которую она утратила? Санук Аром?

Десять минут спустя раздался стук в дверь. Заглянула Мари-Жанна, и Сириль сделала ей знак войти. Девушка была одета скромнее, чем обычно: оранжевый свитер с высоким воротом, черные джинсы, никаких украшений, самая малость косметики, волосы собраны в хвост.

— Все в порядке? — спросила Мари-Жанна.

Сириль нравилось, что она всегда говорила напрямую.

— Присаживайся, пожалуйста.

Мари-Жанна повиновалась. В ее глазах Сириль видела то же волнение, что и в глазах Бенуа.

— Все в порядке, Мари-Жанна. Я прошу прощения за то, что ворвалась к тебе утром, но Жюльен Дома мог войти только через эту дверь, и в какой-то момент я подумала — я была в состоянии шока, понимаешь! — что это ты ее открыла. Надеюсь, полиция найдет ответ на этот вопрос.

Мари-Жанна прикусила губу.

— Ты, похоже, абсолютно уверена в том, что это он.

— Да. Дома вполне способен на это. И вопреки тому, что говорят, он не уехал из Парижа. Я видела его вчера.

Мари-Жанна встала, не спрашивая разрешения.

— Ну что ж… В любом случае, я здесь не при чем. Если ты не против, я вернусь к работе.

* * *

В 9.3 °Cириль усиленно смотрела в монитор своего компьютера, но сосредоточиться на работе у нее не получалось. Она даже сгрызла ноготь на большом пальце, который теперь кровоточил. По правде говоря, она ждала телефонного звонка от Бенуа — на мобильный или городской, безразлично, — ждала, что он сообщит ей первые результаты расследования. Ей нужно было знать, каким образом этот сумасшедший проник в квартиру. Иначе она не сможет туда вернуться, а тем более — спать там.

В 10.30 ее телефон по-прежнему молчал. Сириль спросила у Мари-Жанны, не пропустила ли она звонок, и почувствовала себя нелепо. С чего бы ей задавать подобные вопросы?

В 11.30 она отправилась на собрание персонала. Мариза Энтманн выступала с докладом о состоянии здоровья пациентов, принимавших мезератрол. Сириль отметила про себя, что психоаналитик решила занять твердую позицию по отношению к остальным членам команды. Сомнительную позицию, учитывая то обстоятельство, что производство мезератрола оказалось под вопросом… Она была намерена выдвинуть свои контраргументы. «Она хочет вытеснить меня?» — спрашивала себя Сириль.

После собрания Сириль отправилась пообедать в бар, расположенный напротив больницы Некер. Размяв ноги и подышав свежим воздухом, она почувствовала себя лучше. Во дворе детской больницы она увидела девчушку лет десяти-одиннадцати в инвалидном кресле, и ей стало стыдно.

«Что значит частичная потеря памяти по сравнению с тем, что переживает этот ребенок?»

С тяжестью в сердце, раздумывая не только о своем горе, она вернулась в кабинет, решив съесть бутерброд. Съев половину, она выбросила остальное вместе с целлофаном и своей нечистой совестью.

В час дня она не выдержала и набрала номер Бенуа, но попала на автоответчик. И тут в ее кармане принялся вибрировать айфон. Неопознанный номер.

— Бенуа?

— Это буржуазная мадам?

Сириль улыбнулась. Она и не думала, что будет так рада его услышать!

— Нино! Ты не сердишься?

— У меня нет на это времени. Что ты собираешься делать в ближайшие два часа? Занята?

— Я должна утвердить планы на следующую неделю.

— Я внизу. Захвати плащ и сумку. Я тебя жду.

Сириль нахмурилась.

— И что будет?

— Увидишь. Я бы не стал напрасно тебя беспокоить.

— Не сомневаюсь.

— Сириль?

— Что?

— И захвати халат.

 

27

Белые халаты и бейджы произвели должное впечатление на персонал клиники де Гарш. Клара Маре сидела за столом, нанизывая на леску разноцветные пластмассовые бусинки. Она обожала это занятие. Это успокаивало ее, и она, обычно такая неловкая, была отдана этому делу всей душой. Она увидела, что к ней приближались двое незнакомых врачей, мужчина и женщина. Подойдя ближе, они придвинули стулья и сели напротив нее. Он напоминал доктора Ковача из «Скорой помощи» — не такой красивый, но симпатичный. Она была необыкновенно элегантна и казалась милой.

За время пребывания в больнице Клара набрала тринадцать килограммов: из-за приема лекарств она постоянно ела и поэтому поправлялась. Она находила себя отвратительной: жирная кожа, прыщи, как у подростка, тусклые волосы. Когда она сидела, то старалась не обращать внимания на складки на животе. А проходя мимо зеркала, замечала, что шеи у нее практически нет. Поэтому она покраснела, когда симпатичный доктор заговорил с ней.

— Здравствуй, Клара. Меня зовут Нино.

— Здравствуйте.

— Я медбрат.

— А!

Она могла бы поклясться, что он — врач. Она спрятала руки под стол, как будто ее поймали за чем-то предосудительным. Женщина ласково улыбнулась и представилась врачом. Клара почувствовала себя в безопасности.

— Я видел вчера твою маму, и она сказала, где тебя можно найти. Как ты? — спросил Нино.

Клара захлопала ресницами. Она уже давно не видела свою мать. Последний раз это было, когда они поссорились, но она не помнила, из-за чего именно.

— Хорошо.

— Я тебе кое-что принес.

Он достал из сумки три бутылки фруктового сока и небольшую коробку отличных шоколадных конфет. Сириль, бросив взгляд на подарки, оценила вкус медбрата.

— Это улучшает настроение и содержит массу полезных для здоровья веществ.

Клара Маре все посматривала на конфеты.

— Можно?

Она вытащила руки из-под стола, развернула голубую обертку, положила конфету в рот и улыбнулась. Сегодня ей будет что рассказать Наде, своей соседке по палате!

— Клара, я решил увидеться с тобой, поскольку работаю в Сент-Фелисите. Я провожу небольшое исследование относительно результатов лечения в этой больнице.

Клара никак не отреагировала на упоминание психиатрической клиники. Можно было подумать, что она никогда не слышала этого названия. Жуя конфету, она снова принялась нанизывать бусинки на леску.

— Ты знаешь, что такое Сент-Фелисите, не так ли?

— Да, конечно. Я провела там некоторое время.

Она произнесла это очень спокойным голосом. Нино ожидал любой реакции, но только не такой. Сириль тоже почувствовала напряжение.

— Как ты там оказалась? — спросила она в замешательстве.

Клара быстро взглянула на нее и вернулась к своему занятию.

— Я пыталась перерезать себе вены, а родители не хотели, чтобы я умерла… Наверное, из-за этого. Я так думаю.

Она улыбнулась легкой улыбкой. Она без стеснения говорила об этом. Рассказ о нежелании жить больше не был для нее запретной темой. Она говорила об этом так же просто, как если бы речь шла о погоде или сплетнях, прочитанных в прессе. Ее заставляли проделывать это упражнение множество раз за минувшие годы. Она также без труда говорила о том, почему чувствует себя никому не нужной, отвратительной, нелюбимой, почему у нее периодически возникает желание выпрыгнуть из окна… Иногда ее еще спрашивали, почему ей так нравится репертуар Барбары, певицы, которую любили ее родители и которая так ее волновала… И никто не задавал ей вопросов об актерах, игра которых ее трогала, или о ее потаенных мечтах…

— А после лечения в Сент-Фелисите ты почувствовала себя лучше? — спросила Сириль.

— Да. Это да!

Она рассмеялась, и Нино подумал, как контрастирует этот веселый смех с ее неухоженным внешним видом.

— Как ты себя чувствовала? — продолжала Сириль.

Клара прищурилась, надевая на леску сразу три голубые бусинки, которые послужат крокодилу хвостом.

— Легкой, словно перышко… Я имею в виду общее состояние. Все казалось мне под силу. Я как будто заново родилась.

— Ты справилась со всеми своими проблемами?

— Да, можно так сказать. Они рассеялись.

— То есть ты с уверенностью можешь сказать, что тебя там хорошо лечили?

— Да, самым лучшим образом.

Нино прикусил нижнюю губу.

— Ты наблюдалась в Сент-Фе в апреле двухтысячного года, так?

— Да, наверное. На Пасху. Я пробыла там до начала каникул, то есть до конца июня. А потом поехала с родителями в Испанию.

— А ты помнишь, в чем заключалось твое лечение? Кто был твоим врачом?

— Профессор Маньен, заведующий отделением. Что касается лечения, то я, как и все, принимала лекарства. Были также сеансы психотерапии.

Нино помрачнел.

— И все было в порядке.

— Да, отлично.

Клара взяла еще конфету.

— А потом ты оказалась здесь…

Клара взяла в руки два конца лески и завязала их в узел, закончив таким образом хвост крокодила.

— Когда меня выписывали, я чувствовала себя великолепно. Я это точно знаю, потому что вела дневник и потому что постоянно повторяла себе всякие глупости, например: «Все будет хорошо. Я люблю жизнь». Но зимой я снова почувствовала себя плохо. И с каждым годом мое состояние все ухудшалось. Поэтому я регулярно прохожу здесь курс лечения.

— Что с тобой?

— Врачи говорят, что я биполярна, что у меня периодически возникают фазы депрессии и безумия. Но я так не думаю.

— А что ты думаешь?

— Что в целом все хорошо.

— Но иногда это не так.

— Но иногда это не так… — повторила она, глядя куда-то за спины этих посетителей в белых халатах.

Нино потер рукой подбородок.

— Прости, что потревожили тебя своими вопросами.

— Ничего. Все в порядке.

— Но почему ты пыталась перерезать себе вены? Твоя мать сказала, что ты хотела быть медсестрой, это правда?

Клара Маре высоко подняла выщипанные черные брови.

— Я? Медсестрой? Я терпеть не могу уколы!

— Но твоя мать сказала, что ты записалась в школу мед…

— Да нет же! Я получила диплом бакалавра, а затем… поступила на факультет права… Я не знаю.

— Тогда почему ты хотела это сделать?

Женщина закашлялась.

— Я не знаю. Это должно быть записано в моем деле. Я была молодой… Я не помню.

Сириль побледнела.

— Ты не помнишь, почему хотела покончить с собой?

Клара посмотрела на нее.

— Да.

Как объяснить этой женщине, что она забыла причину своей попытки самоубийства, что иногда, пытаясь вспомнить, почему это произошло, она готова была биться головой о стену? Кларе хотелось, чтобы эти люди побыли с ней еще немного, но она чувствовала, что они уже получили то, что хотели, что они скоро уйдут и она никогда больше их не увидит.

И она принялась за нового крокодильчика. Этот будет черным с белым животом.

Сириль повернулась к Нино. Она, похоже, нашла кое-что общее между Кларой и Жюльеном Дома.

Усевшись в машину Нино, Сириль некоторое время молчала, наблюдая за людьми на бульваре. Нино не осмеливался даже дышать, опасаясь помешать ее размышлениям.

Вдруг Сириль воскликнула:

— Жюльен Дома позабыл причину своей травмы, Клара Маре — своей попытки самоубийства… Черт побери!

Нино закурил сигарету и опустил стекло. Сириль продолжала:

— Значит, им назначали лечение, целью которого было стереть из их памяти причину, по который они пытались покончить с собой! — Сириль нервно стучала пальцами по стеклу. — Невероятно!

Нино включил зажигание и выпустил дым в окно.

— Знаменитая секретная программа 4РП14? — насмешливо произнес он.

Сириль, все так же наблюдая за людьми на бульваре, впитала в себя эти слова, будто промокашка. На пешеходном переходе появились студенты с учебниками в руках. Внезапно она прекратила постукивать по стеклу и повернулась к медбрату.

— У тебя есть еще час времени?

Она почти кричала.

— Да.

Сириль указала в направлении Парижа.

— Поехали в Сент-Фе.

Когда они доехали до Парижа и проехали по его улицам, было уже 14.30. Нино припарковался возле больницы. Сириль за всю дорогу не произнесла ни слова. Она исследовала собственную память на предмет малейшего признака, способного подтвердить ее догадки и подозрения. Она почти бежала от главного здания к помещению, где размещался ее факультет. Нино следовал за ней по пятам. Они обогнули аудиторию имени Шарко с ее желто-грязными стенами и проникли в медицинскую библиотеку.

— Ты решила пересмотреть медицинскую литературу? — спросил Нино то ли в шутку, то ли всерьез.

Но Сириль была глуха ко всему, кроме своих мыслей. Они прошли через ворота безопасности, которые вот уже некоторое время не работали, и Сириль, ни секунды не колеблясь, направилась вглубь помещения. Она считала стеллажи. Дойдя до четвертого, повернула направо и окинула взглядом полки. Остановившись напротив ряда книг, она принялась просматривать заглавия.

— Ты заинтересовалась заболеваниями стопы? — спросил Нино, который ничего не понимал.

Сириль вздохнула.

— Я была уверена…

— В чем?

— Каждый раз, когда я думала об этом коде, 4РП14, я пыталась перенестись в атмосферу отделения того времени. Врач, написавший это, — Маньен или кто-то другой, неважно, — хотел обозначить что-то с долей неуместного юмора, как это обычно делается. А чем занимались врачи, когда находились вне больницы? Они приходили сюда, чтобы почитать или пофлиртовать со студентками интернатуры, которым хотелось, чтобы их заметили. Я отлично помню, что, выдавая какую-нибудь книгу, фиксировали своего рода код. Ряд и полку. Р и П! — Рассматривая книги по лечению заболеваний стоп, она пожала плечами. — Но я, видимо, ошиблась…

Засунув руки в карманы пальто, Сириль продолжала рассматривать книги. Она чувствовала запах старины — запах, который ненавидела. Чем больше ей вставляли палки в колеса, тем больше она злилась.

Она прошла по центральному ряду, рассматривая стеллажи.

— Генетика… В то время она здесь не стояла, — заметила она.

— Да?

— Она стояла в последнем ряду, поскольку являлась относительно новым направлением в психиатрии. Это теперь она в первых рядах.

— И что?

— Значит, здесь все переставили. Все книги переставили…

Молодой человек — впрочем, у него на голове уже виднелась лысина — сидел за стойкой, читая выпуск «Клетки». Сириль направилась к нему.

— Здравствуйте. Я врач и хотела бы получить некоторую информацию.

— Да?

— Когда вы переставляли книги в библиотеке?

Нино с восхищением смотрел на Сириль. Она отбросила скромность в сторону, вернув себе прежнюю напористость, которую он так хорошо знал! Он улыбнулся и мысленно пообещал купить ей несколько бокалов пива в ближайшем баре.

Студент пожал плечами.

— Не знаю. Нужно спросить у мадам Габовитц.

Сириль знала ее. Это была пожилая библиотекарь, полька по происхождению, акцент которой так и не исчез с годами.

— Что вы хотели узнать?

Кожа, волосы — все в этой женщине пожелтело. Но она оставалась все той же мадам Габовитц. Клон мастера Йоды. Решительная и строгая. Ничто не ускользало от ее внимания. И она не могла ошибиться.

— Здравствуйте, мадам. Я бывший интерн больницы. Я работала здесь до двухтысячного года. Я хотела бы узнать, как в то время были расставлены книги.

— Это вовсе несложно, мадмуазель. С тех пор ничего не изменилось.

— Ничего? Вы в этом уверены? А генетика?

— Ах да, действительно! Мы переставили генетику и мозговую визуализацию на первые две полки.

— То есть вы переместили книги с этих двух стеллажей?

— Да. И частично продали лишние экземпляры.

— Спасибо, мадам!

Сириль бегом направилась к шестому ряду, повернула направо и нашла полку под номером 14.

Здесь стояли книги о научных исследованиях, проводимых в нацистских лагерях. Последней была выдающаяся работа медиков из университета Тура. Сириль ее читала. Чувствуя леденящий холод в затылке, она провела пальцем по корешкам книг. Нино, стоявший за ее спиной, стиснул зубы.

— Не нравится мне юмор медиков.

* * *

Нино и Сириль молча ехали на улицу Дюлак. Они оба пришли к одному и тому же выводу: Жюльен Дома, Клара Маре и другие стали подопытными кроликами команды Маньена. Следующий вопрос Нино казался вполне логичным:

— А ты? Может, и ты стала жертвой этого опыта? Как ты думаешь?

— Вполне вероятно.

— Давай вернемся в Сент-Фе и припрем этого мерзавца к стенке. Пусть рассказывает все!

— Нет. У нас нет ни малейших доказательств. Я не хочу, чтобы после нескольких телефонных звонков мой авторитет пострадал еще больше.

— Что думаешь делать?

— Не знаю. — Она повернулась к Нино. — Во всяком случае, тебе я доверяю полностью. И спасибо. За все.

— Все в порядке? Может, сходим куда-нибудь, выпьем по бокалу пива?

— Я бы с радостью, но… Мне нужно решить еще одну проблему.

И Сириль рассказала ему о своей кошмарной ночи.

 

28

Она остановилась перед зданием Центра. Впервые за всю карьеру Сириль Блейк показалось, что она играет роль. Роль директора «Дюлака». Она не понимала, что происходит. Ее мысли метались подобно волне, которая то ударяет о берег, то возвращается в море. Перед ее глазами стояло одно-единственное слово: «эксперимент». Эти идиоты из Сент-Фелисите испытывали лечение по крайней мере на двух пациентах — Жюльене Дома и Кларе Маре. И в результате оба получили серьезные осложнения.

Сириль потрогала большой палец руки, который снова принялся кровоточить, и слизнула с него кровь. Возможно, это придаст ей сил. Она должна нормально выглядеть в глазах своих коллег, должна играть в эту игру, пока все не выяснится. Но как это сделать и сколько времени ей нужно продержаться? Где-то в глубине сознания Сириль понимала, что этой ночью пошатнулись основы основ, что ее внутренний стержень надломился. В ее душе поселились сомнения и опасения; а ее уверенность в том, что долгие годы усилий принесли свои результаты, дала трещину, которая не прекращала увеличиваться…

Войдя в клинику, Сириль сразу направилась к лифту, чтобы подняться на второй этаж. Она была настолько напряжена, что между лопатками образовался болезненный узел.

Сириль шла в свой кабинет, и ей казалось, что она привлекает взгляд каждого встречного в коридоре. У нее было ощущение, будто она парит над землей, оценивая со стороны свое тело, свою походку, свое поведение… Ничто больше не казалось ей естественным. Она пообещала себе, что первое, что она сделает, когда прилетит в Бангкок (как раз перед встречей с профессором Аромом), — это отправится на сеанс тайского массажа. Она будет далеко от всего этого: от давления, от пациентов, скитающихся по улицам Парижа и направлявшихся к ней, от таинственным образом испарившегося прошлого, которое теперь вдруг возникло перед ней, от врачей, забавлявшихся играми в экспериментаторов…

Сириль вздохнула при мысли о массаже в тысяче километров отсюда. Она представила себе цветы лотоса, плавающие в бассейне с прозрачной водой, расслабляющую музыку, аромат цветочного и миндального масла, сильные руки, массирующие болезненные точки ее тела. Она успокоилась и вспомнила фразу, которую часто повторял отец, когда она была маленькой: «Никогда не забывай свою мечту, моя Лили. Защищай ее и защищайся сама от тех, кто будет говорить, что она не осуществится».

Окончательно успокоившись, она открыла дверь своего кабинета.

Но он не был пустым.

На диване, обхватив голову руками, сидел Бенуа. Мюриэль Ванг листала журнал, который сразу же отложила в сторону.

Сириль тотчас поняла, что произошло что-то серьезное. К ее шее и лицу прилила кровь.

— Что? Что произошло?

Бенуа медленно поднялся и положил руку ей на плечо.

— Присаживайся, дорогая. Я попросил Мюриэль присоединиться к нам…

Сириль посмотрела на мужа, потом перевела взгляд на подругу. Они бросили все свои дела и прямо посреди рабочего дня приехали сюда?

«Мой отец попал в аварию… У Бенуа обнаружили рак… У меня болезнь Альцгеймера…»

— Что? ЧТО?

— Дорогая, присядь, пожалуйста.

Сириль почувствовала, что дрожит.

— ЧТО произошло, в конце концов?

Твердой рукой Бенуа усадил ее в кресло. Под его взглядом Сириль опустила голову.

— Дорогая, все так запутано… Сегодня утром Ивон Местр, мой друг-инспектор, прислал к нам домой свою команду. Они все осмотрели и взяли пробы в квартире.

— И что?

Мюриэль подошла к Сириль и взяла ее руку в свои теплые ладони. Сириль не шевельнулась. Она начинала злиться. Их взгляды были полны волнения и сочувствия, и она напряглась, готовясь к серьезному удару.

— Дорогая, нашли отпечатки пальцев.

— И что?

— Эти отпечатки принадлежат одному человеку.

— Я так и думала. И кому же?

— Тебе.

— Мне?

Сириль почувствовала, что задыхается.

— Это что еще за шутки?

— Как сообщил мне Местр, эти отпечатки пальцев соответствуют тем, что фигурируют в твоем биометрическом паспорте. Этой ночью к нам в квартиру никто не входил.

Сириль запаниковала. Ее миндалина выбросила мощный импульс нейромедиаторов, предупредивших все центры, отвечающие за страх. Кора ее головного мозга пустила в ход тысячи соединений, работая на пределе своих возможностей, разыскивая ощущение того, что она ожидала. Напрасно.

— Мне очень жаль, но я ничего не понимаю.

Мюриэль сказала:

— Похоже, этой ночью у тебя случился приступ лунатизма и ты действовала, не отдавая отчета в своих поступках.

Эта фраза постепенно достигла мозга Сириль. Кровь отлила от ее щек, губ, а паркет начал расплываться перед глазами…

— Не надо рассказывать мне глупости. Я не могла этого сделать. Я этого не пом…

Она не окончила фразу, сраженная наповал тем, что собиралась сказать. Ее мозг взбунтовался.

— Чем я могла сделать… это?

Бенуа сел напротив нее. Их колени соприкасались, и он по-прежнему держал ее за руку. Каждое слово с трудом срывалось с его губ. Он старался говорить мягко, тщательно подбирая слова.

Сириль заметила, что его глаза покраснели. Он выглядел таким уставшим!

— Мы нашли… ножницы…

— Ножницы… Где?

— В посудомоечной машине.

Сириль недоверчиво взглянула на мужа. Это невозможно, полный бред! Она изуродовала своего любимого кота ножницами, которые затем сознательно спрятала в посудомоечную машину?

— Это полное безумие! — воскликнула она.

Она рассмеялась нервным, почти истерическим смехом. Бенуа Блейк сжал ее руку, глаза его увлажнились.

— Дорогая, нашли также твою ночную сорочку.

— Что?

— Она была в корзине с грязным бельем. Вся в крови. Похоже, ты воссоздала сцену, которая привела тебя в шоковое состояние. Такое случается.

Сириль попыталась встать и чуть не упала. Бенуа подхватил ее и крепко обнял.

— Дорогая, не волнуйся, мы позаботимся о тебе. Правда, Мюриэль?

Та грустно кивнула и погладила подругу по спине. Сириль прильнула к мужу.

Губы Бенуа двигались, но она ничего не слышала и воспринимала звучание его голоса как монотонное бормотание.

Ну вот.

Она была сумасшедшей. Вот он, вердикт. Другая «она» совершила этой ночью преступление, а она ничего об этом не помнила. Она как будто оказалась по другую сторону зеркала, как будто пересекла тонкую грань, отделявшую нормальное состояние от патологии. Как и Жюльен, как и Клара, она этого не помнила. Она была больна и, как и они, сражалась с демонами.

Она была убийцей.

Она встала, отвела руки Бенуа и подошла к открытому окну. На улице светило солнце, было тепло и тихо. Она рассматривала стебли бамбука, наслаждавшегося послеобеденной сиестой. Затем словно кто-то включил звук. Бенуа продолжал говорить, и она прислушалась к его словам.

— Местр замял дело, так что волноваться не стоит. А Гомбер подыскал тебе место в Ротшильд. Он оказал нам огромную услугу. Уже сегодня вечером ты сможешь отдохнуть в VIP-палате, а с завтрашнего дня мы приступим к необходимым обследованиям.

Сириль оглянулась было, вслушиваясь в его слова, но потом снова отвернулась к окну.

— Хорошо, — слабым голосом ответила она.

Бенуа и Мюриэль, почувствовав некоторое облегчение, подошли к ней. Неужели она так легко согласилась отправиться в больницу?

— Если хочешь, я останусь с тобой, — предложила Мюриэль, поглаживая ее руку.

Уже второй раз подруга прикасалась к ней, хотя Сириль отрицательно относилась к любым тактильным контактам с коллегами. Но этот случай действительно был особым. Сириль вежливо отодвинула ее в сторону.

— Спасибо за предложение, но нет. Я закончу то, что должна сделать. А потом вернусь домой, приготовлю сумку с вещами и буду ждать вас.

— Это не совсем разумно, — начал Бенуа, — в твоем состоянии…

Сириль подняла голову и взглядом заставила его замолчать.

— Послушай, я понимаю, что у меня серьезные проблемы и что мне нужно лечиться. Но если я выйду отсюда в вашей компании, это будет конец моей репутации как руководителя этого учреждения. Я по-прежнему управляю им! Я не уйду отсюда, не закончив свои дела.

— Ты уверена, что все будет в порядке?

— Да, все будет в порядке. Я вернусь вечером, как обычно. Мне нужно найти оправдание своему отсутствию, чтобы все выглядело правдоподобно.

— Хорошо. Как хочешь.

Бенуа и Мюриэль не спеша собрались. Было заметно, что они колеблются, стоит ли уходить, и размышляют, не лучше ли будет забрать ее с собой…

Сириль решительно проводила их к выходу и закрыла за ними дверь. Она немного подумала, прикусив губу, и решила позвонить Мари-Жанне.

— Можешь зайти ко мне в кабинет?

— Взять записную книжку?

— Нет, не стоит.

Девушка выглядела взволнованной. Визит в клинику средь бела дня, без предупреждения, ее дяди и подруги ее тети не предвещал ничего хорошего.

Мари-Жанна заметила, что Сириль чем-то расстроена и нервничает.

— Что такое?

Сириль провела рукой по лицу.

— Ты умеешь хранить секреты? Никто в клинике не должен знать то, что я сейчас скажу. Мне нужна твоя помощь.

Мари-Жанна быстро кивнула и замерла в ожидании.

— Для начала ты отменишь забронированный на пятнадцатое билет до Бангкока.

 

29

Полиция вырезала часть ковра, размером приблизительно метр на два, и Сириль пыталась не обращать на это внимания.

«Я позвоню в магазин и закажу новый. Куплю дорогой толстый ковер серого цвета».

Было четыре часа дня. Жизнь продолжалась. Она все еще могла составлять планы на будущее. Повесив пальто на вешалку возле входа, Сириль бросила на пол сумку, сняла туфли и направилась в свою комнату. Здесь она открыла шкаф и, встав на табурет, добралась до сумок, лежавших на верхней полке. Она остановила свой выбор на небольшом красном чемодане на колесиках — он отлично подойдет для поездки на несколько дней — и принялась методично укладывать в него белье, футболки, две ночные сорочки, две пары брюк, две юбки, удобные туфли. Сложив все это, она положила сверху карманный бандонеон, она не могла не взять свой талисман. Если она этого не сделает, что-то пойдет не так. Зубная щетка, зубная паста, несколько кремов — все это она сложила в небольшую прозрачную косметичку. Таблетки и другие лекарства — в боковой карман.

Сириль переоделась в бежевые брюки, белые теннисные туфли и футболку бледно-зеленого цвета с короткими рукавами, а сверху надела теплый свитер, плащ и завязала вокруг шеи белый платок. Закрыв чемодан, она прошлась по квартире. Прежде чем выйти, она подошла к секретеру с десятком плоских ящичков, стоявшему в гостиной, и с третьей попытки отыскала то, что ей было нужно. Она закрыла за собой дверь, повернула в замке ключ и вызвала лифт.

В ее сумке рядом с паспортом лежал электронный билет до Бангкока. Самолет должен был подняться в воздух через три часа.

* * *

Мари-Жанна сидела перед компьютером, пытаясь унять дрожь в руках и написать письма, в которых должна была предупредить всех участников административного совета об отмене собрания, которое планировалось провести перед Рождеством.

Они с Сириль договорились, что она ничего не сообщит Бенуа до 19.30 — времени отправления самолета. Если он позвонит раньше, Мари-Жанна скажет ему, что Сириль на собрании или на консультации. Но телефон молчал, Бенуа не звонил, и ей не пришлось врать. Мари-Жанна вздохнула. Она отменила забронированный на пятнадцатое билет и в последнюю минуту нашла на одном из сайтов место на прямой рейс до Бангкока: авиалинии «Air France», вылет в 19.30, прибытие в 11.45 на следующий день. Она также забронировала в столице Таиланда номер на два дня. Сириль, рассказав девушке о намерении Бенуа отправить ее в больницу, выглядела довольно спокойной и попросила ее сообщить на следующий день сотрудникам о том, что она заболела.

На мониторе замигало окошко ICQ. Муна хотела поболтать.

«Тук-тук, ты здесь?»

Мари-Жанна вздохнула. У нее не было ни малейшего желания общаться с ней.

«Да, здесь».

«Почему ничего не рассказываешь?»

«Занята».

Она отправила ей подмигивающий «смайлик».

«Как твой серфер?»

«Порядок».

«Все хорошо?»

«Да».

С нижнего этажа доносилась музыка — у пациентов проходило занятие по йоге. А она не могла расслабиться.

«Что дальше?» — допытывалась Муна, которой, должно быть, было скучно на работе.

«Думаю, он скоро уедет», — уклончиво ответила Мари-Жанна.

По правде говоря, она была в этом уверена. Но все еще надеялась… Конечно, он уедет, и все будет, как прежде. Нет, будет хуже. Потому что с ним она узнала, что такое счастье. Счастье, о котором все постоянно твердили в этой клинике. Счастье, которое искали пациенты, беседуя с врачами, принимая лекарства, проходя сеансы электромагнитной стимуляции… Она нашла его в объятиях Жюльена и не могла ни о чем думать, кроме него. Он полностью овладел ею. Она почувствовала, как что-то сжалось внутри, и ей захотелось расплакаться. Жизнь была несправедлива. Она уже не раз замечала это. Парень, о котором она мечтала, мечтал о чем-то другом… Она не была дурой. Она прекрасно все понимала. Он ее не любил. И это будет их последний вечер…

Она не поверила словам Сириль. Жюльен был самым нежным, самым внимательным, самым мечтательным из всех мужчин. Он не мог никому причинить зло. Может быть, он все-таки возьмет ее с собой, если она будет настаивать?

«А как постель?»

Муна не отставала. У Мари-Жанны не было желания с ней переписываться, и она отключилась, даже не попрощавшись.

* * *

Сириль, еле сдерживая слезы, прижалась лбом к холодному стеклу такси, ехавшему в сторону аэропорта имени Шарля де Голля. В это время дня движение было довольно оживленным. Она достала из сумки айфон. Три пропущенных вызова и одно сообщение от Бенуа: «Возвращаюсь, жди меня». Бенуа хотел ей помочь, и Сириль была ему признательна за это, но она не поедет в больницу. Она поставила телефон на вибровызов. Она слишком хорошо знала принципы работы психиатрических клиник. Неважно, какая клиника — Ротшильд или Сент-Фелисите. Она изуродовала свое животное и не помнила этого. Она была одновременно больной, подозреваемой и опасной. Опасной для самой себя и для других. Все было просто. В первые же сорок восемь часов ее накачают транквилизаторами и снотворным, отправят на сеанс сильнейшей психотерапии и закроют в палате, чтобы быть уверенными, что она никого не потревожит, в том числе и других «обитателей».

Сириль ни за что не согласится на это. Интуиция твердила ей лишь об одном: бежать, бежать, бежать! Со всех ног. Не позволить поймать себя этой психиатрической системе. Системе, превращающей человека в тень, которую забывают…

Сириль взглянула на часы. Она успевала.

Бенуа парковал свою «Ауди А6» на противоположной стороне авеню Боске, неподалеку от своего дома, когда заметил, что Сириль садится в такси. Он был настолько удивлен, что задел буфер стоявшей впереди машины.

«Куда это она собралась?»

Не выключая двигатель, он схватил мобильный телефон, зашел в раздел «контакты» и нашел запись «Кир Моб». Звонил он напрасно и в конце концов попал на автоответчик. Черт! Бросив телефон на пассажирское сиденье, он переключил передачу. Ему не следовало оставлять ее одну в Центре «Дюлак». Ему понадобилось выполнить три маневра, чтобы выехать. Такси остановилось на светофоре, затем направилось через мост Альма к Елисейским Полям. На какое-то время Бенуа потерял серый «мерседес» из виду.

«Куда же ты едешь?»

Ругаясь, он повернул на площадь Этуаль. Его зажало какое-то такси, он развернулся и выехал на площадь Терн. Увидев впереди «мерседес», он снова набрал номер Сириль. И опять автоответчик.

Сириль услышала сигнал, поколебалась, но все же прослушала сообщение Бенуа: «Что ты делаешь? Куда едешь? Я сзади. Остановись. Надо поговорить».

Сириль, ошеломленная, замерла. У нее перехватило дыхание. Сердце бешено стучало в груди. Она обернулась. Они остановились на светофоре на бульваре Фор-де-Во, в двух шагах от выезда из города. За такси стояло несколько машин и грузовик, который загораживал Сириль дорогу. В поле ее зрения не было ни одной «ауди».

Бенуа выехал из семнадцатого округа и оказался в десятке машин позади такси. Движение стало более оживленным, и он никак не мог ехать быстрее и приблизиться к «мерседесу». Такси тронулось, и Бенуа побледнел, увидев табло с надписью «Шарль де Голль, Лилль, Брюссель». Такси и не думало тормозить. Наоборот, набирало скорость.

Сириль не могла успокоиться и наклонилась к водителю.

— Простите, месье, вы не могли бы ехать быстрее?

— Я и так еду на максимально разрешенной скорости, мадам. В этом районе установлены камеры. Проехав их, мы поедем быстрее.

— Спасибо. Мне нужно успеть на самолет.

«А еще за мной по пятам следует муж», — хотелось добавить ей.

— Во сколько вылет? — спросил водитель такси.

— Через пятнадцать минут заканчивается регистрация.

— Успеем.

Сириль не оборачивалась, боясь увидеть Бенуа за рулем «ауди». Как он сумел вычислить ее? Скорее всего, Мари-Жанна не удержала язык за зубами.

Ее мобильный снова зазвонил.

Бенуа.

Сириль бросила телефон в сумку, чтобы приглушить звук. Послышался сигнал, пришло новое сообщение. Она прослушала его: «Господи, Сириль, ты в опасности, нам нужно поговорить! Попроси водителя остановиться на следующей заправке».

Она выключила сообщение, не дослушав. Заправка «Тоталь» находилась в нескольких сотнях метров. Она кусала губы и смотрела вперед, размышляя над тем, какое решение принять. Она была не в состоянии думать о возможных последствиях своих действий. Водитель все решил за нее: он включил правый поворот и направился в сторону Руасси-ан-Франс. Сириль вздохнула и обернулась. На этот раз она рассмотрела «ауди», которая следовала за ними.

Сириль не знала, что делать. Бенуа, конечно же, прав. Она должна прислушаться к его словам и приступить к лечению. Она была больна, и с каждым днем ее здоровье ухудшалось. Но это было сильнее нее, ее организм отказывался от лечения в психиатрической клинике. Она жутко боялась медиков, работавших в этой области, потому что была слишком хорошо знакома с их методами.

Такси въехало в Трамбле-ан-Франс, и появились желтые табло «Руасси — Шарль де Голль», предлагавшие информацию для путешественников. Парковка — направо, аэровокзал — прямо. Ее телефон снова принялся звонить. В зеркале заднего вида водитель видел, как нервничает пассажирка, выключая его.

Блейку пришлось гнать со скоростью сто восемьдесят километров, чтобы догнать такси. Теперь он находился прямо за «мерседесом». Он видел затылок своей жены, и ему хотелось схватить ее за волосы и силой потащить домой. Она не отвечала на его звонки, но все же прослушала сообщение.

«Ну и упрямое создание!»

Она хотела, чтобы он проделал путь до самого аэропорта? Ну что ж! Он не уедет отсюда без Сириль, хочет она этого или нет. Как раз в этот момент откуда-то справа выскочил служебный грузовик и вклинился между такси и его машиной. Блейк выругался.

Такси въехало в зону аэропорта, проехало терминал 2А и притормозило у ворот безопасности, расположенных вдоль всей основной дороги, вплоть до терминала 2С, где они сужались.

— Вам нужно попасть в 2F, так?

— Да, — ответила Сириль. — А не могли бы мы остановиться в 2С и пропустить машину, которая следует за нами?

— Как скажете.

И водитель повернул на единственное свободное парковочное место для такси, к воротам безопасности, возле которых стояли трое солдат в форме.

— Должно быть, утром была тревога. Вчера вечером все было в порядке, — пояснил водитель.

Его объяснения мало интересовали Сириль. Единственное, что она видела, — это то, что «ауди» вынуждена была проехать вперед. Бенуа негде было припарковаться: с одной стороны были ворота безопасности, с другой — очередь машин, водители которых уже принялись нетерпеливо сигналить. Проезжая мимо, он опустил стекло и окликнул Сириль. Но она сделала вид, будто ищет в сумке кошелек. Лишь когда машина мужа проехала, она осмелилась поднять глаза. С ее стороны это было не очень красиво…

У Блейка не было другого выбора, кроме как припарковаться на парковке С или D, если он не хотел объезжать весь второй терминал. Пока он припаркуется, выйдет, найдет посадку на рейс до Бангкока… У нее было десять минут, чтобы зарегистрироваться и пройти таможню, не больше.

— Теперь едем в 2F! — закричала она.

— Хорошо, мадам.

Водитель тронулся с места, к огромной радости малолитражки, пытавшейся где-нибудь припарковаться. В зеркало заднего вида он взглянул на свою пассажирку.

— Тот месье показался мне не совсем довольным…

Их взгляды встретились. Сириль достала из кошелька несколько купюр по двадцать евро.

— Да, так и есть.

Такси проехало железнодорожный вокзал, повернуло в сторону второй части аэровокзала и наконец остановилось возле терминала 2F. Сириль расплатилась и, поблагодарив водителя, вышла из машины.

Она катила чемодан, направляясь к табло с информацией о рейсах. Рейс AF8280 до Бангкока был объявлен вовремя; возле стойки 26 заканчивалась регистрация. С электронным билетом в руке Сириль направилась к окошку, не обращая внимания на очередь. Она подошла к экрану регистрации. Сосредоточившись — нельзя было терять ни секунды! — она ввела номер бронирования. И ошиблась, набрав букву «О» вместо нуля. Выругавшись, она начала все сначала. Ее руки дрожали, сердце готово было выпрыгнуть из груди… Аппарат считал номер и попросил ее приложить удостоверение личности. Сириль так и сделала, мысленно поблагодарив технологии за то, что упрощают людям жизнь. Она отметила, что у нее нет объемного багажа и нет предпочтений относительно того, где сидеть, — на это не было времени. Аппарат думал несколько секунд — ей они показались вечностью. Когда из ячейки показалась карта, с помощью которой можно было подняться на борт, Сириль готова была расцеловать его. Нервно улыбнувшись, она направилась к таможенному отделу, не глядя по сторонам из страха увидеть в толпе пассажиров массивную фигуру мужа. Что она тогда будет делать? Бежать?

Место, где Бенуа припарковался, находилось довольно далеко от входа, но он ничего не мог поделать — первые два уровня были полностью забиты, и лишь на третьем оказались свободные места. Бенуа все больше и больше злился на жену, которая пыталась сбежать… в очередной раз! Захлопнув дверцу машины, он слегка помедлил: в голове у него созрела одна идея…

Он открыл багажник. Рядом с сумкой для гольфа лежали две картонные коробки, запечатанные клейкой лентой. Бенуа ключом разорвал скотч на одной из коробок и достал документы с оформленным заказом. Под ними лежали пакетики со шприцами, наполненными усыпляющей жидкостью, используемой для мышей. Спрятав три таких пакетика в карман, Бенуа бросился в зал отправления.

Бенуа Блейк был интеллектуалом, но не человеком, живущим рассудком. Он задавал самому себе вопросы очень редко и с большой неохотой. В методе интроспекции он не находил ничего положительного. Он обнаружил, что причиной его проблем чаще всего являлись внешние факторы, которые он одолевал, как противника на татами. Сириль была блестящей молодой женщиной, но чересчур эмоциональной. Она хотела все испортить. Причем испортить в лучший момент их жизни, когда они находились на пике славы, лишь потому, что позволила фантомам овладеть собой! Размышляя над этим, он поднялся на эскалаторе, но, пробежав глазами табло в поисках ближайшего рейса до Бангкока, понял, что ошибся терминалом. Бенуа выругался. Проклятье! У него не было времени возвращаться к машине. Он вышел из терминала 2С. Ему повезло: приближался автобус, развозивший пассажиров по территории аэропорта.

Люди стояли к таможенному отделу в четыре ряда. Сириль не оставалось ничего другого, как занять очередь, положив возле себя багаж. Ее рост составлял сто шестьдесят восемь сантиметров, но сейчас она с радостью согласилась бы стать ниже сантиметров на тридцать, чтобы затеряться в толпе, стать ребенком, спрятавшимся в ногах у взрослых. Очередь пассажиров позади нее росла. Посадка начиналась через пятнадцать минут. Успеет ли она пройти? Сириль не осмеливалась думать об этом.

Работали лишь два окошка из четырех. Пассажиры ждали своей очереди за желтой линией, затем подходили и предъявляли паспорта. Сириль сделала три шага вперед: перед ней было еще по меньшей мере десять человек и три поворота — лишь тогда она достигнет полицейского поста. Сделав еще два шага, она придвинула к себе чемодан и вцепилась в его ручку. Она смотрела прямо перед собой и боялась даже дышать.

С минуты на минуту она ожидала ощутить цепкую хватку железной руки мужа. Что она тогда будет делать? Кричать? Звать на помощь? Если она так поступит, то никогда не вылетит из Парижа: она окажется в полицейском отделении, где вынуждена будет все объяснить. Ее признают невменяемой, к благоразумию которой взывает муж — выдающийся специалист в области медицины, уговаривающий ее лечиться. В таком случае она сразу же проиграет.

Очередь продвигалась, сократившись уже на четыре человека. Еще два поворота, и она будет у цели. Сириль сжала паспорт в потной ладони. Во рту у нее пересохло, и ей казалось, что она могла бы выпить несколько литров воды. Чем больше проходило времени, тем сильнее стучало сердце у нее в груди. Она сделала еще один шаг вперед. Просигналил ее айфон. Новое сообщение. Дрожащими руками она нажала на вкладку «сообщения», и на экране появилось послание от профессора Арома:

«Буду рад принять вас 14-го в 11 часов в своем кабинете, в Центре исследования мозга».

Тиски, сжимавшие ее грудь, чуть разжались. Поменяв билет на самолет, Сириль сразу же связалась с Аромом, чтобы Договориться о встрече. Очевидно, это новое время больше подходило ему. Ну что ж… Тем лучше. Она вздохнула. И пусть Бенуа прекратит уговаривать ее вернуться! Она все уладит самостоятельно. Сириль подошла к последнему повороту. Еще пять человек, и она пересечет желтую линию. Четыре… Три…

— Сириль!

Она почувствовала на плече его руку и замерла, будто окаменела. Бенуа пробрался к ней сквозь очередь. Не глядя на него, она с улыбкой попыталась высвободиться: рядом с полицейским постом не стоило устраивать скандал.

— Оставь меня в покое, Бенуа, пожалуйста, — произнесла она мягко, но решительно.

Ее глаза казались стеклянными.

Бенуа держал ее уже не так крепко.

— Дорогая, я не понимаю… Ты должна вернуться домой.

Сириль обратила внимание, что он говорит негромко, с улыбкой поглядывая на полицейских. И ответила ему таким же тоном, мило и приветливо, четко произнося каждое слово:

— Я НЕ ХОЧУ! Оставь меня в покое.

— Если не хочешь ехать в Ротшильд, не поедем, обещаю. Но нам нужно поговорить. Я ведь твой муж.

— НЕТ.

Впереди лишь два человека… Один…

Сириль достигла желтой линии.

— Тебе нечего делать в Бангкоке, дорогая, — настаивал Бенуа. — Я позабочусь о тебе. Если ты меня любишь, не уезжай.

— Я должна присутствовать на конгрессе. И еще у меня встреча с Аромом.

— Но зачем, скажи?

— Он поможет мне вспомнить все, что произошло десять лет назад.

Это было уже чересчур, и она это знала, но опомнилась слишком поздно: слова были произнесены. Бенуа сжал зубы и четко произнес, чтобы смысл его слов дошел до Сириль:

— Прошлое — это прошлое. Не стоит его ворошить, от этого не будет никакого толка. Оставь его в покое.

Сириль подозрительно посмотрела на мужа. Он уже достал шприц из пакетика, снял с иглы колпачок.

— Ты пойдешь со мной, решено.

В голосе Бенуа не осталось и следа нежности. Игла прошла сквозь ее плащ и свитер.

Сириль отдернула руку: сработал рефлекс.

— Ай! Что?..

Взгляд Сириль перескакивал с покрасневшего лица Бенуа на его руку, а с его руки — на ее. Она открыла рот, но не нашлась, что сказать.

Таможенник полицейского поста сделал ей знак подойти, и Сириль чуть ли не бегом направилась к окошку, как будто это было ее единственное спасение. Ошеломленная тем, что произошло, она предъявила паспорт и карту на посадку. Бенуа сделал ей укол, как животному с бешенством! Таможенник вернул ей документы, и она прошла дальше. Ступив на эскалатор, ведущий в отделение контроля ручного багажа, она обернулась. Ее лицо не выражало ничего, кроме удивления. Лицо Бенуа, стоявшего внизу, за желтой линией, — ничего, кроме ярости.

Теперь у Сириль было лишь одно стремление: дойти до двери под номером 10, прежде чем препарат (но какой?!) начнет действовать и она потеряет сознание среди бутиков duty free. Она бежала. К моменту, когда лекарство попадет в кровь, а затем достигнет мозга, она должна быть в зале посадки! Оттуда она как-нибудь доберется до своего места… Она уже начала чувствовать покалывание в глазах.

«Черт! — Она думала, что будет хуже. — Это что-то с морфином, но доза, должно быть, слишком мала».

Подкожные впрыскивания, применяемые в психиатрии, заставляли встревоженного пациента успокоиться менее чем за пять секунд. Она же продолжала двигаться, можно даже сказать, бежать к двери.

Объявили начало посадки, и некоторые пассажиры, в основном родители с детьми и пожилые люди, уже стояли в очереди, приготовив карты, дававшие разрешение подняться на борт. Ожидая своей очереди, Сириль присела на серый пластмассовый стул, решив экономить силы и бороться с оцепенением. Она уже ощущала покалывание в лодыжках и икрах, в ушах звенело. Она потерла глаза, чтобы не отключиться. Звуки, доносившиеся до нее, казались все более и более приглушенными.

Стюардесса назвала ряды с девятого по двадцать пятый. Сириль проверила свою карту. Одиннадцатый. Она встала и, пытаясь сохранить равновесие, оперлась на чемодан. Она приблизилась к очереди. Желание спать становилось невыносимым. Она понимала, что если закроет глаза, то непременно уснет. Размеренным шагом она направилась к стюардессе. Еще одна стюардесса, девушка с короткими рыжими волосами, разговаривала по внутреннему телефону. Сириль подумала о Мари-Жанне. Она не сердилась на нее. Бенуа был ее дядей, она не сумела соврать ему. В чем Сириль могла ее упрекнуть?

«Корона Кадри, праздник тюли, карнавал, великаны с бубенчиками…»

Сириль вздрогнула. Она лишь на долю секунды закрыла глаза, и на нее тут же нахлынули воспоминания из детства, спрятанные в глубинах памяти. Она прогнала от себя эти нежеланные мысли, почесала шею уголком паспорта и впилась ногтями в ладони, чтобы проснуться. Стюардесса с короткими волосами повесила трубку и теперь говорила что-то в микрофон.

— Просьба к мадам Сириль Блейк срочно подойти к месту посадки.

Шок, который испытала Сириль, смягчился лишь благодаря «ватному» состоянию, в котором она уже некоторое время пребывала. Тем не менее она задрожала с головы до ног. Бенуа не желал признавать свой проигрыш! Она заставила себя сдвинуться с места, покинуть очередь и представиться. Рыжеволосая стюардесса поблагодарила ее профессиональной улыбкой.

— Ваш муж находится в главном офисе авиалиний «Air France», мадам. Он попросил проверить, все ли с вами в порядке. Он опасается за ваше здоровье, из-за которого вы не в состоянии будете выдержать перелет.

Сириль с трудом выдавила милейшую улыбку, на которую только была способна, и заставила себя нормально открыть глаза.

— Мой муж излишне волнуется. Мы с ним оба врачи и повсюду видим болезни. — Ее речь была медленной и путаной. — Я всего лишь сказала, что чувствую себя уставшей. Мне не следовало этого делать. Он боится самолетов и постоянно опасается, что со мной произойдет нечто ужасное. Я уже привыкла к этому. Я лечу на конгресс, а он делает все, чтобы я осталась с ним.

Стюардесса пристально смотрела на нее несколько секунд (Сириль они показались вечностью!): она прикидывала, не доставит ли эта пассажирка проблем, которых на борту и без того хватало.

— Знаете, — продолжила Сириль, — мужчины как дети. Мой на двадцать пять лет меня старше, но все равно!

Она сыграла на женской солидарности. Стюардесса улыбнулась ей.

— Проходите. Отдыхайте.

Сириль взяла свою карту на посадку и, пройдя этот последний этап контроля, испытала некий подъем. Опасность была позади. Она облегченно вздохнула.

Лишь в этот момент она осознала все то, что произошло. Бенуа что-то знал о ее прошлом и пытался помешать ей улететь! Она прикусила губу.

«Он никогда так не нервничал. Что он может скрывать от меня?»

Ей нужно было хорошенько подумать, но сейчас она была не в состоянии это сделать. Она не могла больше сохранять такую концентрацию внимания. В ее голове крутились бессмысленные образы и странные мысли. Устроившись в кресле, она пристегнула ремень безопасности, сделав усилие, достала свой айфон и прикоснулась к вкладке «сообщения» на сенсорном экране. Она чувствовала себя все более и более расслабленной, пребывающей в состоянии какой-то эйфории. Ее когнитивные способности изменились: она думала гораздо быстрее, но все ее мысли были лишены смысла. Уже в полусне она нажала на «новое сообщение».

 

30

Тони подключился к Интернету, и компьютер издал звук, оповещающий о новом сообщении. Сообщение было адресовано Нино. Оно пришло на его почтовый ящик на Gmail — почту в Гугле, которая в последнее время стала популярной среди пользователей. На экране, справа внизу, высветилось имя отправителя: «К. Блейк». Тема письма не была указана.

Тони жевал соломку с сезамом. Нино отправился на вечеринку в честь дня рождения отца. В ресторане собралась вся их сицилийская компания. Тони приглашен не был: по словам его друга, «знакомиться было еще слишком рано». И это после двенадцати лет отношений!

Ну что ж… Когда речь шла о сохранности самой прекрасной истории, случившейся с ним за всю жизнь, он был самым терпеливым и снисходительным человеком в мире. Он любил Нино, но не его семью. Ему было плевать на Сицилию. Их повседневное счастье стоило всех Этн планеты.

Он сделал глоток витаминного коктейля, стряхнул с клавиатуры семена сезама и щелкнул мышкой. А если это важно? Нино вернется не раньше чем через три-четыре часа. Тони никогда не рылся в его личных вещах, но сейчас речь шла о Сириль, которая наконец-то дала о себе знать. Он открыл почту, прочел сообщение и решил позвонить.

Нино взял трубку после второго гудка.

— Э-э-э… Извини, что беспокою…

— Никаких проблем. Что такое?

Он старался говорить тихо, но это было невозможно, учитывая шумиху, царившую вокруг. Тони представил Нино в компании трех сестер, брата, дядей и тетей, отца и матери, которых он видел лишь на фотографии. Он представил себе, как все они сидят вокруг блюда кускуса в ресторане «У Момо» в Сент-Мор.

— Тебе пришло сообщение от Сириль. Я прочел его, и оно показалось мне важным.

— Хорошо. Прочти, пожалуйста.

Тони медленно произнес каждое слово:

— «Вынуждена бежать. Муж сумасшедший. Хочет отправить меня в психушку. Лечу в Бангкок».

— Что ты говоришь? — переспросил Нино. — Не слышу!

— Повторяю: «Вынуждена бежать. Муж сумасшедший. Хочет отправить меня в психушку. Лечу в Бангкок».

На том конце провода воцарилась тишина, затем Нино воскликнул:

— Черт! Подожди… Нет, мама, я больше не буду, спасибо. Это все?

— Что?

— Это все?

— Ты со мной разговариваешь?

— Да.

— Нет. Потом она пропустила несколько строчек и написала: «4РП14 убьет меня» и большой подмигивающий «смайлик».

— Смайлик? Подожди, сейчас… Мама, я же сказал, что больше не буду, не хочу, я не голодный! Прости, Тони. И это все?

— Да.

— Она писала это пьяная, что ли? Мама, я не с тобой разговариваю!

— Что все это значит? — спросил Тони.

— Это плохой знак.

— Когда ты вернешься?

— Позже.

— Люблю тебя, малыш.

— Да. До встречи.

Тони улыбаясь повесил трубку.

 

31

13 октября, Бангкок, 14.00

Выйдя из такси с кондиционером, Сириль надела солнцезащитные очки. Влага и жара обрушились на нее наподобие клейкой глыбы. Она попросила водителя высадить ее на улице Хао Сан, где болтались все, кто был в Бангкоке проездом, и где Мари-Жанна забронировала ей номер в отеле на две ночи.

Она прибыла на место.

Было шумно. Здесь шатались люди с разным цветом кожи, разговаривающие на разных языках, с разными типами фигуры и привычками, но с походкой, подстраивающейся под ритм музыки в стиле техно — «бум-бум-бум», доносившейся из колонок, висевших над круглосуточно открытыми барами. Фасады зданий были буквально увешаны разноцветными вывесками: «Никон», «Массажный кабинет „Парадиз“», «Бар „Слон“», «Семь/Одиннадцать». С наступлением темноты эта улица становилась похожа на Таймс-сквер, но была более шумной, дикой, чувственной, сексуальной, безумной… И при этом не мерзкой. Квартал проституции был расположен гораздо южнее, в Патпонге.

Палящее солнце не щадило никого. Ряд голубых и красных зонтов по краям тротуара дарил немного тени продавцам футболок, украшений, различных безделушек, пиратских DVD-дисков, упакованных по десять штук, а также разносчикам всевозможной ерунды, оживленно торговавшимся с клиентами. От казанов доносился запах супа и жира. Женщина в конусообразной шляпе, бросив горсть кориандра в огромный казан, варила в кипящем масле желтую лапшу. Люди толпились на тротуаре и проезжей части дороги. Никто особенно не торопился. Время как будто застыло.

Сириль продиралась сквозь толпу. Она обливалась потом, у нее раскалывалась голова, а желудок требовал пищи. Ее взгляд постоянно на что-то наталкивался. Огромный тип с красными глазами предложил ей — недорого! — бусы с головами Будды и бананами. Отклонив столь щедрое предложение, она пошла дальше. Ее сердце билось в такт музыке, доносившейся из бара «Красная черепаха». Она находилась в бегах, была здесь анонимно. Последний раз она была на этой улице, где может произойти что угодно, с кем угодно и когда угодно, десять лет назад. Тогда она пребывала в поисках смысла жизни и, возможно, была похожа на эту улицу — такая же взволнованная, шумная, праздничная, безрассудная.

Сириль, охваченная воспоминаниями, прокатила свой чемодан еще немного вперед. По всей видимости, сегодня ей здесь делать нечего. Ее номер в отеле «Хилтон» был забронирован еще несколько месяцев назад. Отель располагался напротив дворца, где будет проходить конгресс, в самом сердце мегаполиса. Номер — категории СПА-люкс, со всеми удобствами, кондиционером, огромной кроватью и безупречно чистыми простынями. Дважды в день в нем проводили уборку. Но именно там Бенуа будет искать ее в первую очередь. И он не замедлит приступить к поискам, особенно после того как пытался усыпить ее, словно бешеную собаку.

Сириль глубоко вдохнула, стараясь сдержать слезы. Муж, на помощь которого она рассчитывала и надеялась, солгал ей! Она постоянно вспоминала слова Бенуа: «Прошлое — это прошлое. Не стоит его ворошить, от этого не будет никакого толку. Оставь его в покое».

По дороге от аэропорта, уже в такси, она пришла к неутешительному выводу: Бенуа знает, что произошло в Сент-Фелисите. Теперь она была в этом абсолютно уверена. Он знал, что именно она забыла, и делал все, чтобы помешать ей вспомнить это. Между прочим, это он посоветовал ей передать дело Жюльена Дома в клинику Св. Анны. Но почему? В чем причина? Им нужно было поговорить начистоту.

Сириль решила отправиться на улицу Хао Сан: ей необходимы были два дня полного покоя, чтобы прийти в себя и встретиться с Аромом, а потом начнется конгресс, в котором она будет принимать участие. Кроме того, именно сюда она сбежала от Бенуа десять лет назад. Сириль лелеяла надежду, что знакомая обстановка поможет ей собрать в кучу разбросанные осколки прошлого.

Справа она увидела крыльцо из красного кирпича, служившее входом в торговую галерею, и поднялась по ступенькам. Она прошла мимо ресторана быстрого питания и ателье мужской одежды, расположившихся по правой стороне, и интернет-кафе, салона татуировок и туристического агентства, продававшего туры на остров Кох Тао, слева. В глубине было окошко администратора отеля «Бадди Лодж». Сириль предъявила квитанцию о бронировании, и администратор поспешила вручить ей магнитную карточку, открывавшую 39-й номер.

— А он выходит на улицу? — осторожно спросила Сириль Блейк.

— Да, но на самую спокойную.

Молодая женщина поблагодарила ее, зашла в новенький лифт и пять минут спустя уже распаковывала свои немногочисленные вещи, складывая их на кровать. В отеле недавно закончился ремонт. Номер оказался чистым и светлым. Деревянная кровать была сделана под красное дерево. Сириль разделась и отправилась в ванную, украшенную голубой мозаикой.

Стоя под душем, она мылась так, будто не видела воду уже несколько недель, а после долго чистила зубы, рассматривая себя в зеркале. Это была она, но в то же время и нет. За ее наружностью скрывалась другая «она», способная нанести удар, пока она спала. Она взглянула на свои руки и снова еле сдержала слезы.

Она принялась расчесывать волосы щеткой — стандартный ритуал, сохранившийся еще с детства, который ее успокаивал, — затем зачесала их назад.

Завернувшись в банное полотенце, она вернулась в комнату и пересмотрела содержимое своего чемодана. Ничего подходящего. Она взяла с собой только официальные наряды, предназначенные для участия в конгрессе, а не то, что годилось бы для влажных улиц Бангкока. В конце концов Сириль остановила свой выбор на бледно-желтых брюках и рубашке, в которых можно выйти на улицу, чтобы купить что-нибудь более подходящее.

Одевшись, она присела на кровать, чтобы обуться, и решила, что туфли тоже чересчур жаркие. Она мысленно добавила «вьетнамки» в свой список покупок. 39-й номер был, несомненно, более спокойным, чем остальные, но в нем все равно был слышен уличный шум и гам. Удастся ли ей уснуть сегодня вечером, особенно учитывая страх, разрывавший ее изнутри? Что она будет делать в ближайшие часы и дни? Впервые после своего неожиданного отъезда она осмелилась задать себе эти вопросы.

«У меня огромная проблема. Как же с ней справиться?»

Перед ее глазами возник образ Астора, но она сразу же прогнала его. Пока что она не могла думать об этом.

«Иначе я окончательно сойду с ума. Если этого еще не произошло…»

Она принялась размышлять обо всем остальном, пытаясь прийти к согласию с собой. Она дала себе неделю на то, чтобы найти решение проблемы. Завтра в одиннадцать часов она отправится на консультацию к Сануку Арому. Если повезет, он расскажет ей о своих принципах лечения беспризорных детей, страдающих частичной потерей памяти. Возможно, если ей еще немного повезет, уже завтра она испробует его лечение на себе. В ее голове против воли появилась пугающая мысль. Она возлагала все надежды на этого пожилого мужчину, и это было лишено всякого здравого смысла. Ведь в итоге ее могло ждать огромное разочарование. Впрочем, если она не получит никакого результата, то вернется после конгресса в Париж и доверится Мюриэль.

«А если она в заговоре с Бенуа?»

Сириль отказывалась слушать внутренний голос, опасаясь оказаться охваченной паранойей.

«Каким образом Мюриэль может быть замешанной в этом деле? Нет, это невозможно!»

Агрессивное поведение Бенуа все-таки пошло ей на пользу. Сейчас Сириль была уверена в правильности принятого решения.

«Я должна любой ценой вернуть себе память. А он должен признаться во всем, что ему известно».

Без лишних раздумий она взяла в руки телефон, набрала его номер и принялась ждать. Послышались гудки. Затем раздался голос ее мужа.

— Сириль? Господи, где ты?

По его слегка медлительной речи она сразу же поняла, что он приложился к бутылке.

— В Бангкоке, — сухо ответила она.

— В «Хилтоне»?

— Нет.

Голос Бенуа стал тверже.

— Дорогая, тебе следует быть благоразумной и вернуться.

— Я звоню тебе по другому поводу, Бенуа. Я хочу знать правду.

— О чем ты говоришь?

Сириль плечом прижала телефон к уху и сейчас говорила прямо в микрофон.

— Почему я должна оставить свое прошлое в покое?

После нескольких секунд молчания Бенуа сказал:

— Я не понимаю твоего вопроса.

— В аэропорту перед таможенным осмотром, перед тем как ты сделал мне укол, как… животному… Почему ты это сказал? Что ты знаешь? — разгневанным голосом спросила Сириль.

— Успокойся.

— Я спокойна.

— Скажи мне, где ты находишься.

— Отвечай на мой вопрос!

Бенуа закашлялся.

— Понятно, что последние несколько дней ты много волновалась, но я не понимаю, что ты хочешь услышать от меня.

— Правду.

— Правда заключается в том, дорогая, что тебе нужен отдых.

— Что произошло десять лет назад?

Снова тишина.

— Почему ты мне сказал оставить прошлое в покое? — настаивала она.

И снова тишина.

— Сириль, я просто пытаюсь сказать, чтобы ты была начеку.

— Начеку?

Бенуа вздохнул.

— Возможно, если твоя память отказывается вспоминать некоторые вещи, следует позволить ей сделать это… Может быть, это своего рода защитная реакция мозга, который пытается сохранить твое внутреннее равновесие…

Сириль вскочила с кровати. Ее сердце бешено билось от гнева.

— И что же моя память пытается скрыть от меня?

— Возможно, что-то, чего не вынесет твое сознание… как случай с Астором….

Сириль снова почувствовала комок в горле.

Бенуа понял, что попал в точку, и продолжил:

— Подумай о последствиях, прежде чем бросаться в бездну, из которой ты не сможешь выбраться. Слышишь меня?

В некоторых случаях неведение лучше, чем суровая реальность.

Сириль поняла, что ничего от него не узнает, и переключилась на другое.

— А Жюльен Дома? Ты его знаешь?

— Нет, конечно.

Сириль знала, что муж врет.

— Все будет в порядке? — спросил Бенуа.

— Да, — ответила она, поджав губы.

— Хорошо. Я позвоню через несколько часов, договорились?

— Договорились.

Они отключились одновременно. Сириль бросила телефон на кровать и встала.

Ей нужно было срочно выйти из номера, спуститься вниз, на первый этаж, выйти на улицу, зайти в первый попавшийся магазин и купить «пад тай» с курицей. Потом приобрести кое-какую одежду и сандалии. После этого она обо всем подумает…

* * *

Бенуа Блейку исполнилось шестьдесят пять лет, и официально он уже был на пенсии, но в действительности являлся заслуженным профессором Института Пастера, а также Коллеж де Франс. Таким образом, он был одним из исследователей, отказывавшихся бросать работу, даже несмотря на то, что этого требовала госслужба. Лишь когда его деятельность пойдет на спад, он займется написанием своей четвертой работы. Его издатель подкинул ему идею создания автобиографии, в которой Бенуа мог бы поведать свою историю становления как нейробиолога и заодно описать все важнейшие открытия столетия в этой области. А если он станет лауреатом Нобелевской премии, успех книги обеспечен вдвойне.

У Блейка не было призвания к биологии от рождения. Отец, пастор, и мать, учительница в небольшом городке на юге Франции, заядлые протестанты, уговорили его (чтобы не сказать «заставили») пойти в медицину — лучшее, что было в то время. Он повиновался и без особых проблем поступил на медицинский факультет в Монпеллье, который закончил с отличием, завоевав репутацию преданного учебе молодого человека. Но в душе Бенуа Блейк был литератором. Он любил философию, мир книг и идей. Изучение медицины позволило ему структурировать свое мышление, но ему это не особенно нравилось. Через некоторое время он осознал, что лишь полностью отданные своему делу люди могут ставить диагнозы и лечить других. Бенуа же это утомляло, требуя от него преданности, которую он не мог предложить.

Вечные жалобы пациентов его раздражали. Тем не менее учеба помогла ему приблизиться к гениям неврологии и нейрохирургии, которые существенно повлияли на его жизнь. В двадцать восемь лет он понял, что из всего человеческого организма его интересует лишь мозг. Другие органы ничем его не впечатляли, можно даже сказать, вызывали у него отвращение. Мозг же, по его мнению, являлся источником человеческого разума. Источником, способным на мышление, речь, творчество, разработку понятий и, в частности, сознания. Молодой врач обладал скромными способностями, но огромными амбициями. Именно в это время Институт Марей, возглавляемый супругами Фессар, открывшими первую международную лабораторию нейронаук, приехал в Париж в поисках выдающихся молодых ученых для проведения смелых опытов, которые впоследствии существенно повлияли на послевоенную политику охраны здоровья.

У Бенуа на тот момент не было никакого опыта научной работы, поэтому он отправился в США для ознакомления с технологиями физиологических исследований нейрона, используемых в лаборатории Колумбии, штат Нью-Йорк. Этот опыт, полученный в конце шестидесятых годов, позволил ему окончательно избавиться от оков протестантства. Вернувшись во Францию с дипломом специалиста в области нейропсихологии и уверенностью в своих силах, он сразу же отправился в Институт Марей. Ему назначили встречу с супругами Фессар, на которой он без особого труда представил им тему своей диссертации. Уже в конце этого дня жизнь Бенуа Блейка совершила поворот на сто восемьдесят градусов. Не только проект его диссертации на тему нейронного цикла боли получил одобрение, ему также доверили небольшую команду работников и предоставили личный кабинет. В тридцать лет Блейк стал главой лаборатории, которую он гордо окрестил «нейрофизиология церебральной боли». Он стал «своим» человеком в этой области. А впереди его ждало великое будущее…

С самого начала Бенуа Блейк знал, что эта лаборатория не является его конечной целью. Он смотрел дальше. На тот момент, когда Институт переехал, Блейк уже возглавлял гораздо больший отдел в Национальном центре научных исследований. Он был бесценным специалистом в области физиологии — методичным, терпеливым, неугомонным, способным зарегистрировать с помощью новейших технологий, используемых в США, сигналы одного-единственного нейрона. Его работы по-прежнему были безупречны, методы — безукоризненны.

Работая над какой-либо проблемой, он никогда не заходил в тупик надолго. Он отходил в сторону, разгонялся и… двигался вперед. Он советовался с исследователями, работающими в различных областях науки, — биохимиками, психологами и даже математиками — чтобы узнать о других гипотезах и «насытить кислородом свои нейроны», как он часто говорил. Он без колебаний обращался к Руссо или Вольтеру с целью отвлечься и отдохнуть, чтобы затем снова вернуться к вопросу уже с «проветренными мозгами». Любой ценой он преодолевал препятствия и находил решения.

Но основным талантом, позволявшим ему получать необходимое финансирование, входить в любые академии и жюри, достичь наивысших ступеней в Академии наук и Коллеж де Франс, являлись, вне всяких сомнений, ловкость и обходительность. Если Бенуа Блейку удавалось избежать разговоров о себе, он превращался в эрудированного, открытого и общительного человека, развлекавшего аудиторию анекдотами на тему сознания и философии, которые никого не оставляли равнодушными. Блейк был ярким человеком, решительным и обаятельным, всесторонне развитым и обладающим уникальной памятью. При помощи прочитанных наизусть отрывков из Камю, Вольтера или Поля Клоделя он запросто мог свести на нет разговор о политике или очаровать молоденькую девушку с симпатичными глазками.

К сорока пяти годам ему уже не нужно было постоянно перед кем-то отчитываться. Он стал настолько известен, что получил полную свободу действий. Тем не менее его личная жизнь не была такой же блистательной. Жена, с которой он повстречался много лет назад в Париже, подарила ему двух детей и язву. После родов она не смогла вернуться к работе преподавателя истории и постоянно упрекала его в этом на протяжении всех лет их совместного проживания. И как только супружеские пары попадают в столь абсурдные ситуации? Блейк любил красивых, умных и выдающихся женщин. Его жена когда-то была именно такой… До тех пор, пока Резко не отказалась от любого общения. Бенуа волновался по этому поводу и пытался подтолкнуть ее к возвращению в университет, но все было напрасно. Дальше стало только хуже: в течение двадцати лет она, перевернув все с ног на голову (как ей это удалось, знала только она сама, думал он), утверждала, что именно он заставил ее принести карьеру в жертву семье. Какая ерунда!

Было еще рано, и Бенуа Блейк решил сделать себе кофе. Ему нельзя было пить кофе, тем более черный с сахаром, но последние несколько дней (особенно накануне) он себя не щадил, решив, что от этого все равно ничего не изменится. Его язва никуда от него не денется. К концу завтрака он принял решение.

Он повстречал Сириль двенадцать лет назад, когда началась наиболее увлекательная фаза его исследований нейронных основ физической боли, пик его карьеры. В то время он разрывался между своей лабораторией, насчитывавшей уже тридцать исследователей, Академией, Коллеж де Франс, где проводил занятия для выпускников, факультетом психиатрической медицины, где преподавал нейробиологию в интернатуре, а также медицинским журналом, где он возглавлял научный совет.

Было бы неточным сказать, что Сириль сразу же ему понравилась. В тот день, когда он увидел, как она, со светлыми волосами, собранными в хвост, идет к нему после занятия в аудитории имени Шарко, чтобы попросить ссылку на его последнюю работу, он чуть было не растаял. Внутри него что-то дрогнуло, освободив светлую энергию. Продолжение было болезненным. За несколько недель он превратился в пожилого преподавателя, влюбленного и несчастного. Его задремавшее было сердце пятидесятилетнего мужчины не привыкло к подобным скачкам. Он мучался, словно ребенок, не зная, как решить эту проблему, не понимая, почему желание обладать ею превратилось в единственное, что имело значение в этом мире.

И тогда, не зная, что делать, он воспользовался своим статусом. Он взял к себе на стажировку двух студентов. В том числе и ее. И уже через несколько месяцев Бенуа почувствовал себя восемнадцатилетним юношей. Он рано вставал и отправлялся в лабораторию. Его сердце радостно билось в груди. Он не замечал, что жена все видит и понимает. Сириль сразу же сделала ставку на мезератрол, оставив далеко позади второго интерна. Эта молекула влияла на миндалину — структуру головного мозга, задействованную в образовании явления под названием «страх». После эмоционального шока или травмы она пребывала в подавленном состоянии.

Сириль, которой не было равных в биохимии, принялась исследовать результаты применения различных дозировок препарата. Ей не хватало знаний и опыта, но Бенуа без труда увидел ее живой ум, действовавший сначала интуитивно, а затем уже по теории, умевший предлагать оригинальные идеи в случае возникновения проблем. Он был очарован ею. А она, не подозревая ни о чем, была ревностно предана науке и своему педагогу.

Впервые они поцеловались в тот вечер, когда произошло выздоровление травмированных мышей благодаря мезератролу, который в то время еще не обрел своей окончательной формы. Было уже поздно, в лаборатории никого, кроме их двоих, не осталось. Они устали, и шампанское, выпитое в кабинете профессора, сделало свое дело.

К горлу Бенуа подкатил комок. Он вспоминал то время, как потерянный рай. Никогда он так не работал, как в последующие годы. Пока рядом была Сириль, проходившая у него стажировку, у него в голове зародились тысячи идей, мыслей, гипотез — научных, философских, политических, словно невидимая рука до отказа заполнила его топливный бак горючим. Он ликовал. Авария, в которую он попал, могла положить всему конец, но случилось наоборот. После того как невролог сообщил Сириль о последствиях несчастного случая, они еще больше сблизились. В результате того, что была задета лобная доля, его мозг отказывался правильно писать — так возникают проблемы с чтением при дислексии. Это могло стать причиной многочисленных разговоров, а для его работы это была бы катастрофа. Если бы не Сириль, он не смог бы справиться с трудностями и продолжить публиковать свои работы. Не говоря ни слова, она садилась рядом и терпеливо помогала ему. Конечно, спустя одиннадцать лет прогресс был налицо, но она по-прежнему вычитывала и исправляла все, что он с таким трудом писал, возвращала на место все неверно стоящие буквы. Он должен был признать, что если бы не она, этого никогда бы не произошло. Она стала его зеркальным отражением, телохранителем, опорой, которая не позволяла ему упасть.

И все может рухнуть из-за ошибки, допущенной в прошлом? Блейк попытался не думать об этом, но было уже поздно: мрачная змея добралась до его памяти, обернувшись вокруг головы и не желая ослаблять хватку. Ему стало трудно дышать. Этот Дома все испортил. Сила у Бенуа была уже не та, что десять лет назад, но его боевой дух оставался прежним. Он четко знал одно: он никому не позволит разрушить свою жизнь и карьеру! Он любил Сириль, и она была необходима ему, чтобы закончить работу. Она должна была как можно скорее вернуться к нему, избавиться от своих страхов и снова приступить к работе.

Расправив плечи, он направился к секретеру, стоявшему в гостиной. Он открыл один из ящичков и склонился над ним, скорчившись от боли: давал о себе знать желудок. Он рылся в ящике до тех пор, пока не наткнулся на то, что искал, — старую записную книжку.

 

32

В Париже было семь утра, а Нино Паки уже второй раз пил черный кофе без сахара и уплетал второй кусок хлеба с арахисовым маслом. Тони, сидевший рядом с ним, злился, потому что сам уже успел пятьдесят раз отжаться.

— Ты употребляешь слишком много сахара, а спортом занимаешься мало. Ты поправишься. И я уже не говорю о вчерашнем кускусе…

— Это помогает мне думать, — раздраженно ответил Нино.

Медбрат редко бывал в настроении по утрам, особенно в те дни, когда после нескольких выходных приходилось отправляться на работу. Его голос и черты лица становились мягче лишь после того, как он прочитывал газету, принимал обжигающе горячий душ и выпивал много кофе. Тони прекрасно все это знал, однако испытывал острую необходимость поговорить с ним по утрам. Чаще всего Нино в конце концов отказывался от общения, но это не мешало Тони возобновить разговор на следующий день.

Нино снова погрузился в чтение.

— Я могу тебе помочь в чем-то, что касается Сириль? — спросил Тони, надеясь, что Нино наконец-то оторвется от газеты.

Казалось, медбрат о чем-то думает. Потом он взглянул на приятеля.

— Собственно говоря… Думаю, что да. В котором часу ты освободишься?

— Утром у меня встреча с клиентом — я должен установить ему новый сервер. Это как минимум до трех часов. Потом я свободен.

— Ты сможешь подъехать в Сент-Фелисите?

— Да.

— И возьми все свои инструменты.

— Что ты задумал?

— Поиск старых дел.

Нино улыбнулся — первый раз с тех пор, как поднялся.

Услышав смех, доносившийся из комнаты отдыха персонала, Нино понял, что Маньена в отделении нет. Как только он покидал отделение, здесь сразу же воцарялись веселье и расслабленность. Когда возвращался — все снова испытывали напряжение. Паки взглянул на часы. Час дня. Маньен, должно быть, отправился на обед. Тони приедет не раньше, чем через два часа… Что ж! Он должен воспользоваться этой возможностью.

Тони знал компьютерную систему отделения. Впрочем, как и всей больницы. Двенадцать лет назад компания, в которой он работал, направила его сюда для установки компьютеров. С тех пор он являлся главным компьютерщиком Сент-Фелисите. Очень часто Нино, когда ругался на медлительность своего компьютера, вспоминал тот день, когда вызвал инженера больницы с просьбой помочь в ремонте. Увидев вошедшего с легкой улыбкой на губах Аполлона, он сразу же понял, что пропал, что он сделает все ради того, чтобы быть с ним. День начался с установки антивирусных программ, а закончился в постели.

Нино улыбнулся. По коридору прошла Колетт, заканчивая раздачу лекарств.

* * *

Сириль заплатила два бата молодому тайцу, владельцу интернет-кафе, и села за старый компьютер. Она пыталась подключиться к Всемирной Паутине через свой айфон, но за границей соединение было очень медленным, а тарифы — неимоверно высокими. Сначала она зашла на веб-сайт Центра «Дюлак»: ввела свои данные и два разных пароля, необходимых для входа во внутреннюю систему. Ей следовало взять с собой ноутбук, но в спешке она об этом не подумала. На экране появилось расписание консультаций. Она пробежала глазами фамилии пациентов, записанных в лабораторию сна. Она не могла просмотреть результаты исследований (эта информация являлась конфиденциальной), но проверила, чтобы в ее отсутствие все шло своим чередом. Матиас Мерсье провел утром собрание и два сеанса гипнотерапии. Она отправила Мари-Жанне письмо с просьбой прислать ей отчет о проделанной за предыдущий день работе. Девушка, должно быть, до сих пор пребывает в шоке после разговора с дядей.

Все было в порядке. Покинув сайт Центра «Дюлак», Сириль перешла к решению собственной проблемы и задумалась над теми немногочисленными данными, которыми располагала: Бенуа что-то скрывал от нее; Жюльен Дома, Клара Маре, возможно, и другие пациенты, десять лет назад подверглись экспериментальному лечению в Сент-Фелисите. За всем этим, несомненно, стоял Рудольф Маньен, хотя у нее и не было доказательств его причастности.

Сириль взволнованно прикусила губу. А что, если Бенуа был в курсе эксперимента и сейчас пытается скрыть это, чтобы избежать скандала накануне присуждения Нобелевской премии? Сириль покачала головой. Нет, это невозможно. Ее муж был едва знаком с Маньеном.

У нее появилась одна идея, правда, довольно сомнительная. Это было рискованно, но почему бы не попробовать? Особенно учитывая ситуацию, в которой она сейчас находилась…

Шаг за шагом Сириль составила план действий. Открыв страничку регистрации в Gmail, она создала новый адрес. Имя: Бенуа. Фамилия: Блейк. Имя пользователя: [email protected]. Заполнив все необходимые ячейки, она придумала пароль и щелкнула «готово». Сообщение, появившееся на экране, гласило, что на данный момент сервер загружен, что адрес будет активирован лишь через некоторое время и что лучше подключиться позже. Сириль восприняла это как добрый знак: перед тем как броситься в атаку, она может еще раз все обдумать.

Она встала, взяла сумку и поднялась в номер, чтобы переодеться. В зеркале в ванной она видела отражение не похожей на себя женщины. Она казалась более стройной в длинной юбке сливового цвета, украшенной зеленой нашивкой и такого же цвета вышивкой. И чем она занималась? Переодевалась, скрывалась в шумном квартале, гонялась за призраками прошлого…

Сириль охватило уныние. Поиски выхода из этого тупика вдруг показались ей безнадежным делом.

«Неподходящий момент, чтобы опускать руки».

Неужели она действительно выколола глаза своему коту? Сириль снова испытала острое чувство боли. Лекарством от изнеможения может стать лишь доза адреналина. Именно это она говорила своим пациентам: «Когда чувствуете, что вас охватывают страх и отчаяние, заставляйте себя делать что-то волнующее и непривычное». Адреналин являлся лучшим природным антидотом депрессии. Он мгновенно очищал мозг, стимулируя его. Она советовала встать под холодный душ или же сделать что-то совершенно новое, например, заговорить на улице с незнакомым человеком. В общем, что угодно, что могло бы «перегрузить» мозг и помочь ему продержаться еще какое-то время. Сириль достала из чемодана свой бандонеон. Распаковав его, она открыла окно, выходившее на шумную улицу, и, глубоко вдохнув, принялась играть пасодобль.

* * *

Колеса велосипеда Тони заскрипели по гравию перед входом в отделение. Прикрепив к переднему колесу запорное устройство, он снял шлем и вошел в отделение. Медсестра улыбнулась, когда он сказал, что хочет видеть старшего медбрата, и указала на дверь за своей спиной. Нино курил на улице, прислонившись спиной к серой стене. Сигаретный дым облаком плавал вокруг него.

— Я думал, ты бросил курить.

— Привет. Да, но сегодня исключение.

Нино выглядел еще более уставшим и мрачным.

— Что-то не так?

— Да. Спасибо, что приехал.

— Так что ты хотел от меня?

— Э-э… Я не знаю. Уже не знаю.

— Что происходит?

Нино затянулся так, что кончик его сигареты вспыхнул.

— Я залез в компьютер Маньена, — пояснил он. — Там ничего нет. Ни намека на проведение эксперимента. Он все удалил. — Нино ударил рукой по стене, его душил гнев. — Черт бы его побрал! Этот идиот сделал непонятно что с МОИМИ пациентами, а я даже не знаю, что именно!

— Ты тут не при чем, милый.

Нино бросил на него убийственный взгляд, который должен был заставить Тони замолчать.

— Прости, но это правда. Ты тут не при чем. В то время ты всего лишь практиковался здесь, а не работал. Тебя ни в чем нельзя упрекнуть.

— Проблема заключается в том, что здесь совершилось зло. И я не смогу спать, пока не узнаю, о чем идет речь.

— Хорошо. Давай начнем сначала. Ты ничего не нашел ни в его компьютере, ни в его делах?

— Точно.

Тони вдохнул свежий осенний воздух, сделал несколько шагов к куче опавших листьев каштана, задумчиво пошевелил их носком кроссовка и сказал:

— Но ведь вам всем поменяли компьютеры.

— Что?

— Ты не помнишь? Пять лет назад я менял всю вашу компьютерную систему.

— Да, так и есть! — Лицо Нино на мгновение просияло, потом снова помрачнело. — Но это ничего нам не дает.

— Я бы так не сказал. Я знаю, где находятся старые компьютеры. Можно попытаться залезть в них…

* * *

Пять компьютеров из отделения Б были переданы в отделение детской психиатрии больницы Некер, где вот уже пять лет пытались создать компьютерный класс. Тони был ответственным за его оснащение, причем делал это бесплатно: его младший брат провел некоторое время в отделении из-за депрессии, которую в итоге удачно преодолел, и таким образом Тони пытался отблагодарить больницу.

Он сел на велосипед и, проехав пятнадцатый округ, добрался до больницы Некер. Движение не было особенно оживленным. Проезжая улицу Дюлак, Тони подумал о Сириль. В какую беду она вляпалась? Он обогнал скутер и поехал дальше по тротуару, мимо станции метро «Фальгьер».

Тони было больно видеть друга в подавленном состоянии. Нино не смог справиться с переживаниями из-за того, что не сумел защитить пациентов. Его чувство вины было огромно, и Тони делал все, что было в его силах, чтобы помочь ему.

Добравшись до больницы, Тони поставил велосипед рядом со старенькой машиной охранника, снял шлем и поднялся по ступенькам, ведущим в корпус детской психиатрии, третий справа, в зеленом секторе.

Нино чувствовал огромную ответственность и по отношению к Сириль, но Тони считал, что ему уже пора бы открыть глаза на правду. Их бывшая подруга очень изменилась. Она самоутвердилась в жизни, и они ей больше не были нужны. Она разбогатела, занимала завидную должность, была замужем за влиятельным человеком. Что могли предложить ей медбрат и компьютерщик? Тони считал, что через некоторые пропасти невозможно перебросить мост. В Гваделупе антильцы делились на классы в зависимости от цвета кожи. И здесь было то же самое. Каждому — свое. Каждый занимает свое место. Связь между теми, кто принадлежит к разным классам, невозможна.

Толкнув дверь, Тони вошел. Он попробует помочь по мере своих возможностей. А дальше будет видно. Все, о чем он сейчас мечтал, — это о неделе отдыха с Нино в Доминиканской Республике в ноябре… Солнце, море… Остальное не имело значения.

В приемной Тони обратился к девушке, которую прежде здесь не видел, и предъявил свое удостоверение:

— Я из сервисного центра. Меня вызвали проверить компьютеры.

Неорганизованность, царившая в отделении, сыграла ему на руку. Девушка попросила его подождать, сделала несколько телефонных звонков и, так ничего и не выяснив, попытала счастья в другом отделении, но тоже безуспешно, а потом попала на кого-то, кто направил ее в хранилище материалов. Тони нетерпеливо поглядывал на часы, и в конце концов она сказала:

— Ну что ж… Вы знаете, куда идти?

Тони улыбнулся.

Было четыре часа. Пациенты отправились в столовую на полдник, и компьютерный класс был практически пуст. Он насчитывал пять столов, расположенных возле двух окон, выходивших во двор. На каждом столе стояло по компьютеру. За одним из них подросток играл в покер. Тони включил остальные четыре компьютера. На каждом из них запустил поиск имени предыдущего пользователя. Когда на экране высветилось «доктор Маньен», он чуть было не издал победный крик.

Тони поздравил себя, сел за компьютер и включил поиск. Ввел в окошке «4РП14». Ничего. Тот же самый результат для «Жюльен Дома», «Клара Маре», «эксперимент». В делах таких файлов не было. Тони так и думал, поэтому спокойно продолжал поиски. Найти удаленный файл было для него детской забавой, вот только в данном случае файл был удален пять лет назад… Существовала также большая вероятность того, что зарегистрированные документы засекречены.

Тони, тем не менее, вставил в дисковод диск и скопировал на жесткий диск компьютера программу «Inspector File Recovery». Установив и запустив ее, он щелкнул по окну «искать удаленные файлы» и в появившемся списке выбрал диск С. Слева появился список удаленных файлов, расположенных в алфавитном порядке. Тони сортировал их по дате. Черт! Список начинался с файлов, удаленных уже в две тысячи первом году.

Закрыв все открытые ранее окна, Тони щелкнул в этот раз по главному окну программы — «искать утерянные файлы». Он дважды щелкнул мышкой для выбора диска С, затем включил проверку всего жесткого диска. Объем работы заметно увеличился. Это займет не меньше десяти минут.

Компьютерщик взглянул на подростка, увлеченного виртуальной карточной игрой. Если какой-нибудь врач или любой член персонала спросит, что он здесь забыл, он должен будет что-то выдумывать. Курсор продвигался медленно, показывая, что лишь тридцать процентов данных были перемещены на диск. Тони встал и запустил антивирусный анализ на оставшихся трех компьютерах — таким образом он сможет сделать вид, будто занимается чем-то полезным.

На бывшем компьютере Маньена было отсканировано шестьдесят процентов данных. Семьдесят процентов… Девяносто процентов… Сто процентов! Справа появился список утерянных файлов, все они начинались со слова «группа». Тони пробегал глазами строчки одну за одной. Он снова отсортировал файлы по дате. Ранее две тысячи первого года по-прежнему ничего.

Тони барабанил пальцами по столу. Ну что ж, ничего не вышло. Ему не оставалось ничего другого, как достать из сумки отвертку.

* * *

Было уже семь вечера, когда Сириль вспомнила, что чуть выше по улице Хао Сан видела массажный салон. Именно то, что ей нужно. Закрыв дверь номера, она спустилась на первый этаж, немного подумала и решила зайти в интернет-кафе. Слегка нервничая, она открыла страничку Gmail, где ввела свой новый логин и придуманный пароль. На экране появились песочные часы, после чего Сириль очутилась в почтовом ящике под названием «Бенуа Блейк». И в очередной раз испытала чувство вины. За всю свою жизнь она ни разу не украла даже конфету и всегда возвращала кассирам сдачу в случае ошибки, а теперь присвоила личность мужа!

Щелкнув на «новое сообщение», она еще несколько минут размышляла, но потом приняла окончательное решение, после чего все стало проще. Она столько раз читала материалы своего мужа, что могла без труда составить сообщение в его стиле. Оно было достаточно кратким.

Дорогой Рудольф, я осмелился написать тебе, поскольку столкнулся с тем, что принято называть проблемой. Моя супруга обнаружила существование дела «4РП14». Что делать? С наилучшими пожеланиями, Бенуа.

В окне «отправитель» Сириль ввела электронный адрес Рудольфа Маньена. Это было несложно, поскольку все почтовые ящики Сент-Фелисите были составлены одинаково: имя и фамилия, разделенные точкой, затем @ap-ph-stefelicite.fr.

Перечитывая сообщение, она кусала губы. Письмо было простым, четким и требовало ответа. Это был самый настоящий блеф. Она нажала «отправить».

* * *

Выйдя на улицу, Сириль некоторое время рассматривала неоновые вывески, мигающие на фасадах зданий. Музыка была включена на максимум, на тротуарах и проезжей части толпились люди. В двадцати метрах от отеля прохожих обволакивал розовый свет вывески «Массажный кабинет „Парадиз“». Перед входом в небольшое здание сидели на табуретах две женщины, улыбками привлекавшие посетителей.

Сириль подошла ближе. «Массаж головы — 20 бат. Массаж ног — 25 бат» и так далее.

Женщина помоложе, продолжая улыбаться, встала. Должно быть, клиентов в тот вечер было немного. Сириль последовала за ней внутрь здания. Деревянная винтовая лестница была довольно узкой — два человека не смогли бы на ней разминуться. На первой лестничной площадке за круглым столом сидела пожилая женщина, одетая в тайские брюки и голубую рубашку. Она выписывала счета. За ее спиной покачивалась выцветшая розовая занавеска. Женщина, сложив руки под подбородком, поздоровалась с Сириль, после чего отодвинула занавеску, за которой оказался тускло освещенный большой зал с десятком матрацев на потертом ковре. Возле стены стояла скамейка, на которой сидели двое мужчин-туристов. Сириль хотелось бежать отсюда со всех ног, но дорогу ей преграждало крупное тело улыбающейся женщины.

Сириль сняла обувь и села на скамейку. В глубине зала виднелись две кабинки, закрытые от посторонних глаз занавесками, где, собственно, и делали массаж. Это было совсем не то, на что надеялась Сириль. Она мечтала о тихой обстановке, в которой можно было бы расслабиться. А здесь чувствовался запах дешевого душистого масла и пота. Положив руки на колени, Сириль смотрела на стену перед собой, не осмеливаясь взглянуть на иностранцев, сидевших рядом.

Она провела рукой по лбу, осознавая всю комичность ситуации. В любой момент мог прозвучать возглас «Следующий!». Пальцами ног она ощущала протертый до нитей ковер, напоминавший ковер в комнате ее родителей в Кодри. Она закрыла глаза. Вот уже десять лет она жила, будто в золотой шкатулке, — положение дел Бенуа позволяло ей избегать любых финансовых проблем. Его квартира с балконом в седьмом округе площадью в двести квадратных метров, ее клиника, их квартира в Сен-Жан-Кап-Ферра, отпуск на Мартинике… Она не просто привыкла к этому всему; она охотно позабыла о том, что, помимо этой, существовала и другая жизнь. Она вспомнила своего отца, то, как он просматривал данные Парижского тотализатора, сидя сгорбившись в кухне за столом, покрытым старой скатертью в клетку, полностью сосредоточившись на колонках с результатами конных соревнований. Никакой музыки, лишь тиканье часов и запах тушеной говядины с овощами.

Выйдя замуж за Бенуа, Сириль закрыла за собой дверь этого скромного дома и никогда больше не оглядывалась назад. Она оказалась в мире интеллигентной элиты и приезжала навестить отца только дважды в год. Бенуа никогда не ездил с ней.

Бенуа… В последний раз она видела его в аэропорту, со шприцем в руке. Что же он пытается скрыть от нее? Муж всегда подталкивал Сириль вперед, вдохновлял на воплощение мечты — создание клиники (и частично оплачивая ее). Она знала, что многим ему обязана. Он же взамен требовал от нее полного подчинения и безоговорочной поддержки во всем, что касалось последствий аварии.

Впервые увидев Бенуа Блейка в аудитории имени Шарко, в сером костюме, с кожаным портфелем в руке, широкоплечего, с седеющими непослушными волосами, суровым лицом, сухим голосом, уверенного в себе, Сириль подумала, что еще не встречала таких людей. Он потряс ее величественной осанкой, яркой речью, красивым языком, силой ума и отношением к трудностям. Способствовали этому и статьи, которые читала Сириль, — как те, что написал он сам, так и посвященные ему. Впервые заговорив с ним, она совершенно запуталась и покраснела. Поначалу он был резок и надменен, но, когда они оказались в лаборатории, полностью преобразился.

Сириль уже была влюблена в брата одной девочки из интерната и хорошо помнила это захватывающее чувство. Встретив Бенуа, она сказала себе, что начинается настоящая жизнь…

Сириль вздохнула. За одну неделю все изменилось. Муж врал ей, а она приготовила ловушку, чтобы уличить его во лжи.

Именно в этот момент она уловила далекий, но такой знакомый звук и подумала, что, должно быть, слух сыграл с ней злую шутку. Закрыв глаза, она сосредоточилась. Потом резко открыла их.

«Господи! Нет, это не сон».

Занавеска в глубине зала приподнялась, и массажистка, одетая в тайские брюки и розовую блузку, сообщила, что подошла ее очередь.

Ни секунды не колеблясь, Сириль вскочила, сделала знак, что уходит, проигнорировала недружелюбный взгляд, брошенный в ее сторону, и принялась обуваться. Потом она вручила женщине несколько бат, извинилась и бросилась вниз по ступенькам.

Оказавшись на улице, Сириль слилась с шумной толпой. Она смотрела по сторонам, пытаясь понять, откуда доносится этот звук. Слева? Она напрягла слух. Музыка слышалась все громче и громче. Сириль подошла.

Вокруг музыканта собралась группа зевак. Сириль вытягивала шею, пытаясь увидеть его, но он был скрыт от ее глаз. Наконец двое туристов отошли в сторону, и Сириль увидела человека, игравшего на аккордеоне. Юрий не изменился: такой же высокий, костлявый, с острым подбородком и растрепанными волосами. Он играл, сидя на складном стуле, одетый в белую, расстегнутую на груди рубашку и голубые брюки. На ногах у него были старые сандалии. Он сидел на том же месте, что и десять лет назад. На земле стояла та же жестяная банка, в которую прохожие бросали мелочь. Закрыв глаза, он играл цыганскую мелодию, полностью растворившись в ней и унося с собой внимательно слушавшую толпу. Сириль не смела шевельнуться, словно переместившись в другое измерение. Прошедшие годы исчезли. Эстонец как будто что-то почувствовал, открыл глаза и взглянул в ее сторону. Их взгляды на мгновение встретились. Юрий, не отрывая от нее глаз, продолжал играть. Возможно, он искал в своей памяти лицо, которое казалось ему таким знакомым. Она робко улыбнулась. Узнал ли он ее? Сириль переступала с ноги на ногу.

«Что же делать? Заговорить с ним?»

* * *

22.00

Сириль, уставившись в потолок, лежала на кровати в своем номере. Она знала, что не сможет уснуть. У Юрия, вне всяких сомнений, частично был ответ на ее вопрос. Скорее всего, он мог бы рассказать, какой наркотик они приняли тогда, десять лет назад.

Но Сириль не сумела пойти до конца — в последний момент она отступила. Заговорить с ним означало бы воплотить в жизнь то, чего она упорно лишала сути, не переставая винить себя. Она знала, что если снова отведет ему какую-то роль в своей жизни (какой бы ничтожной она ни была), то все ее попытки отрицать его существование и свою ошибку будут сведены на нет. А Бенуа наверняка обо всем узнает. Поэтому она убежала и спряталась в своем номере в отеле «Бадди Лодж», как ребенок, которого поймали на вранье.

В настоящий момент ее терзал животный страх. Она жутко боялась приближающейся ночи. Ее станут преследовать фантомы: Бенуа, Астор, Юрий, Жюльен Дома… Она включила лампу, висевшую над кроватью, выключила кондиционер, гнавший слишком горячий воздух, и долго думала. Потом встала и принялась рыться в чемодане. Длинный пояс от платья ей поможет.

Сириль снова легла в постель, выключила свет, привязала пояс к изголовью кровати и связала им себе руки. Лишь после этого она смогла спокойно положить голову на подушку. Так она не сможет никому причинить вреда. Ее горло горело. Ее душа просила прощения. Она расплакалась.

 

33

14 октября

Запутавшись в простынях, мокрых от пота, Сириль проснулась. С ножницами в руках она нападала на Астора… Почувствовав что-то в руке, она испытала шок.

«Это всего лишь кошмарный сон или память, которая возвращается ко мне?»

Открыв глаза, она запаниковала.

«Где я? Почему я связана?»

Ей понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить перелет в Бангкок и причину, по которой ее руки оказались связанными. На нее снова нахлынула волна неприятностей, как будто ей на спину водрузили слишком тяжелый рюкзак.

Сириль приподнялась, перевернулась на спину и долго смотрела в потолок, массируя запястья.

«Как я могла такое сделать? Кто я в действительности, если совершила подобное?»

Собравшись, она заставила себя отвлечься от этих вопросов. Сколько же сейчас времени? На улице пока еще было тихо, но уже стояла невыносимая жара. Она снова включила кондиционер.

«Что ты здесь делаешь, Сириль?»

Она вынуждена была признаться самой себе, что сбежала.

Ей нужно было встать, принять душ, поесть и отправиться в Центр исследования мозга на встречу с Сануком Аромом. Если консультация ничего не даст, она вернется в Париж и будет решать свои проблемы там.

Она пошарила на столике у кровати в поисках печенья, купленного в «Семь/Одиннадцать». Услышав шелест пакета под рукой, она раскрыла его и отправила в рот сладкий тайский пряник. Он был невкусным, но хотя бы с шоколадом.

Кондиционер отключился. Сириль села на кровати, ей нечем было дышать. Черт возьми! Не хватало только этих проблем! Она уже по-настоящему задыхалась, волосы прилипли ко лбу, ей не хватало воздуха. Она встала, завернулась в полотенце и подошла к окну. На ночь она оставляла жалюзи приоткрытыми, а теперь подняла их полностью. Солнце еще не взошло.

Она открыла защелку на окне.

Воздух на улице был приятным, насыщенным влагой ночного ливня. Сириль сделала шаг вперед и оперлась о перила балкона. Зажмурившись, она наслаждалась легким освежающим ветерком. На улице, вымытой дождем, было тихо. Открыв глаза, она заметила группу людей внизу. Они стояли в тени и о чем-то беседовали. Один из них отступил назад и оказался как раз под вывеской «Семь/Одиннадцать». Его фигура, осанка, светлые волосы…

Сириль вздрогнула. Волна леденящего душу страха прокатилась по ее спине…

Вылитый Жюльен Дома!

Она отступила назад, ударившись об окно. Мужчины обернулись и посмотрели наверх. Сириль кинулась в номер, опасаясь, что они заметят ее, и, прислонившись спиной к окну, замерла.

«Это невозможно! Боже мой! Это невозможно!»

Ее тело отказывалось двигаться, в то время как мозг пытался сохранить здравомыслие.

«Он не может быть здесь! Он не знает, где я! Это галлюцинации».

Время тянулось неимоверно долго, а Сириль никак не могла сосредоточиться. Через несколько минут, дрожа от страха, она попыталась оторваться от окна. Она должна была вернуться на балкон, взглянуть вниз, проверить, было это лишь видением или нет.

«Нужно размышлять логически. Не может быть, чтобы он находился здесь».

Она несколько раз сглотнула слюну.

«Это просто кошмар. Я проснусь, и все будет в порядке».

Стоя в глубине балкона, она медленно приподнялась, всматриваясь вниз. Никого. Перед магазином никого не было! Сириль осмелилась сделать шаг вперед, чтобы частично осмотреть улицу. Торговцы расставляли зонтики и раскладные пластмассовые стулья. По дороге ехала повозка, владелец которой разговаривал с мужчиной на велосипеде. Никакой группы людей, никого с европейской внешностью и светлыми волосами. Она вздохнула и вернулась в комнату.

«Я самый настоящий параноик».

Кондиционер снова заработал, наполняя номер прохладным воздухом. Сириль отбросила в сторону полотенце, отправилась в ванную и встала под душ. Открыв кран с холодной водой, она постепенно снижала температуру, пока струи не стали ледяными. После такого душа ее бил озноб, но зато мысли были приведены в порядок. Она оделась, взяла купленную накануне полотняную сумку, положила в нее айфон, кошелек, паспорт и кредитную карточку. Взошло солнце, было уже шесть утра, и она спустилась в ресторан отеля.

После большой чашки кофе, яичницы с беконом, тостов, сыра и апельсинового сока Сириль почувствовала себя лучше. Она испугалась, словно ребенок. Как глупо! Такого больше не повторится. Она попросила официанта принести еще кофе и включила телефон. Одиннадцать новых текстовых сообщений и восемь голосовых. Чтобы проверить почту, она зайдет позже в интернет-кафе, так будет быстрее. Сириль открыла текстовые сообщения с изображением небольшого голубого конверта и прочитала первое, от Бенуа: «Повзони нме, наод погооврить». Сириль, разволновавшись, прикрыла глаза. Должно быть, Бенуа был в ужасном состоянии, раз допустил столько ошибок в одной фразе. Почти все сообщения были от него. Она не решилась прочесть их. Судя по времени, когда они были отправлены — после полуночи по Парижу, она могла догадаться об их содержании. Лишь одно сообщение было не от Бенуа, а от Нино, и его она прочла: «Есть новости. Позвони. Расскажешь, как ты. Целую. Нино». Сириль взглянула на часы. Во Франции еще ночь. Она быстро набрала ответ: «Позвоню через несколько часов. Все в порядке. К.» — и отправила его. Допивая кофе, она прослушала голосовые сообщения. Пропустив первые два (от Бенуа!), она включила третье, отправленное в 1.06 ночи: «Это Мари-Жанна. Позвони мне, когда получишь сообщение. Это срочно». Голос у Мари-Жанны был странный: или у нее был насморк, или она плакала. У Сириль появилось плохое предчувствие. Она зашла в контакты и набрала номер мобильного своей племянницы. Послышался гудок. Затем второй. Кто-то снял трубку.

— Мари-Жанна?

— Сириль, это ты?

Девушка говорила еле слышно. Сириль прикрыла второе ухо.

— Мари-Жанна, что с тобой? Я тебя плохо слышу, здесь очень шумно.

В трубке послышалось всхлипывание.

— Ты была права…

Она замолчала.

Сириль поднялась и быстрым шагом направилась к выходу из ресторана.

— Мари-Жанна, я здесь. Я сейчас вернусь в номер, там спокойно. Что происходит?

— Мне очень жаль. Ты была права. Он сумасшедший.

Сириль вдруг стало очень холодно. Она повернула в сторону лестницы и поднялась по ступенькам на четвертый этаж.

— Рассказывай, что случилось.

Она прошла по коридору и свободной рукой приложила магнитную карточку к замку своего номера.

— Жюльен…

Сириль осторожно закрыла за собой дверь и села на кровать. Мари-Жанна плакала беззвучно, но она слышала ее всхлипывания.

— Ты была права. Он калечит животных. Об этом сказали по телевизору. Сказали, что это он…

Тишина.

— Значит, это он был твоим возлюбленным… — прошептала Сириль.

Она старалась говорить мягко, как только могла, но в ее голосе все же слышалась ярость.

— Мне очень жаль. Из-за тебя, из-за всего…

Голос Мари-Жанны упал до шепота. Сириль пыталась сохранять спокойствие.

— Ты хочешь сказать, что последние дни он жил над нами?

— Да…

Сириль прикусила губу.

— Это он убил Астора? Мари-Жанна, отвечай мне.

— Я… Я не знаю. В тот день он действительно был со мной, но ночью ушел.

Мари-Жанна снова разрыдалась. Сириль откашлялась.

— Дорогая, мы поговорим об этом позже. Самое главное, чтобы ты была в безопасности. Ты у нас?

— Нет, у себя.

— У него есть ключи?

Тишина послужила ответом на ее вопрос.

— Мари-Жанна, хорошая моя, отвечай! У него есть ключи от твоей комнаты?

— Да, но… Сириль, прости меня!

— Что еще?

— Он уехал.

— Куда?

И снова рыдания.

— В Таиланд.

«Черт побери!»

Сириль почувствовала, что вся сжалась.

— Ты сказала ему, где я?

Она пыталась унять нервозность в голосе, чтобы не мешать девушке рассказать правду, но Мари-Жанна и так была решительно настроена признаться во всем. Или почти во всем.

— Это было раньше, чем я узнала… Он сказал, что хочет увидеть тебя, поговорить с тобой, вылечиться…

Сириль прижала руку к лицу.

— И?..

— Я очень хотела, чтобы он поговорил с тобой, и чтобы ему стало лучше! Ты бы смогла вылечить его от кошмаров и страхов и помешать ему навсегда уехать. И тогда… И тогда… Тогда я сказала ему, что ты улетела в Бангкок раньше, чем было запланировано, и что ты будешь отдыхать в этом отеле. Что он может подождать тебя в Париже или отправить тебе письмо по электронной почте. Но он уехал.

— Когда?

— Вчера. Я не знаю, когда именно, я спала. Я не могла выйти на работу. Когда я проснулась, его уже не было.

Сириль пыталась унять дрожь в руках.

— Если он уехал, значит, ты в безопасности. Сегодня же позвони мастеру и поменяй замки. Хорошо? Сделаешь?

— Да… Но ты… Ты должна быть осторожна. Он знает, где ты.

— Не волнуйся обо мне. Все будет в порядке.

Наступила тишина.

— Прости, Сириль. Прости меня…

— Все будет в порядке. Окажи мне услугу, пожалуйста. Позвони комиссару седьмого округа, который приходил к нам по делу Астора. Его зовут Ив. Нет, Ивон Местр. М. Е. С. Т. Р. Записала? Скажи ему, что ты племянница Бенуа Блейка и расскажи все, что знаешь. Пусть он еще раз проверит отпечатки пальцев в нашей квартире.

— Хорошо.

— Отлично. Держись, не волнуйся! Все наладится. До встречи. И выходи на работу с понедельника.

— До встречи.

— Целую.

— И я тебя.

Сириль была в панике. Жюльен Дома рядом! Он идет по ее следу!

Единственной хорошей новостью было то, что, возможно, не она убила Астора.

Мари-Жанна нащупала на мобильном телефоне клавишу «отбой». Она была одета и сидела на своей кровати напротив окна. Она еще несколько раз всхлипнула. Сильно пахло табаком. Она даже не знала, сколько времени, был ли это день или ночь. Она нащупала клавиши, расположенные слева, нажала сначала 1, затем 5. После нескольких минут ожидания ее звонок подключили к линии. Она пыталась сдержать дрожь в голосе. Еще через несколько секунд женский голос произнес:

— Служба скорой медицинской помощи, слушаю вас.

— Здравствуйте, мадам. Я звоню вам, поскольку я… У меня проблема.

— В чем дело?

— Я только что проснулась, и я… Я ничего не вижу!

— Ничего?

— Думаю, что я… ослепла.

В течение десяти минут Мари-Жанна оставалась на линии, пока работники службы скорой медицинской помощи срочно отправляли к ней машину и врачей. Она была в шоке. Она сама в это вляпалась и сама должна выбраться. Когда вчера утром Жюльен лег рядом с ней, после того как они занимались любовью, она знала, что он болен, но не думала, что он обидит и ее.

Она просто хотела помочь ему. Должно быть, он усыпил ее с помощью какого-то сильного препарата. Но как? Она не имела ни малейшего понятия. Возможно, подсыпал что-то в кофе? Она знала только, что долго спала, а когда проснулась, то упала с кровати. Потом ухватилась за столик и принялась искать выключатель на лампе. Она была уверена, что включила свет, но ничего не видела. Ее глаза ничего не видели. А он — любовь всей ее жизни — он уехал.

 

34

В девять утра Сириль позвонила из номера в офис Санука Арома, чтобы получить подтверждение встречи, назначенной на одиннадцать часов. Она попала на его секретаршу Ким, которая пожелала ей приятного времяпрепровождения в Бангкоке и добавила, что она, как и профессор, будет рада встрече с Сириль.

В десять часов Сириль уже была готова. У нее не было ни малейшего желания встретиться ни с Жюльеном Дома, ни с Юрием. Надев солнцезащитные очки, она быстрым шагом вышла из отеля и села в такси.

— Центр исследования мозга, пожалуйста, — сказала она водителю.

После консультации она вернется за вещами и переедет в другой отель, причем незамедлительно.

Центр находился относительно недалеко. Его здание возвышалось над рекой Чао Прайя на юге старого города. Но на машине, учитывая плотность движения, поездка могла занять целый час.

Они ехали по узким улицам, мимо Музея и Большого Дворца. Вдоль трех дорог, ведущих ко Дворцу, висели огромные портреты короля и королевы, одетых в роскошные наряды. Сириль держала сумку с результатами магнитно-резонансной томографии и диском с негативами. Она также взяла с собой видеопрезентацию мезератрола и несколько публикаций, которые могли бы заинтересовать профессора Арома.

Сириль старалась не думать о Жюльене Дома, но у нее ничего не получалось. Этот молодой человек с самого начала крутился вокруг нее, залез в постель к ее племяннице и, похоже, в ее собственную квартиру. Он манипулировал людьми, был скрытным и опасным.

Сириль попыталась отвлечься на происходящее вокруг. Движение становилось все более оживленным. Такси ехало по дороге, забитой машинами и повозками. Для визита к профессору Сириль выбрала бежевое льняное платье с черным поясом, завязанным спереди. Скромно и элегантно. Еще она надела туфли на низких каблуках и собрала волосы в небольшой хвост. Настоящая парижанка.

Такси двигалось по жилому кварталу к реке. Проехав по монументальному мосту Пра Пок Клао, они выехали на улицу Прачатипок, после чего оказались в районе строек. Вокруг были краны, экскаваторы с отбойными молотками, строительные леса и сараи для стройматериалов.

— Что здесь строят? — спросила Сириль.

— Жилые дома, а там, дальше, больницу.

— Мы скоро приедем?

— Еще минут пять.

Сириль достала из сумки телефон и отправила Нино еще одно сообщение: «Дома в Бангкоке, знает, где я. Еду к Арому. Буду держать тебя в курсе. Позвоню позже. Спасибо за все. К.».

Такси проехало очередной сарай и остановилось перед высоким, цилиндрической формы зданием белого цвета. Это и была больница. Было 10.45, она приехала на четверть часа раньше. Расплатившись с водителем и поблагодарив его, Сириль оказалась перед входом в это монументальное здание. Стеклянная дверь плавно открылась, и она прошла в холл, достойный собора. Внутренний лифт из органического стекла обслуживал четыре этажа. Можно было также подняться по широкой мраморной лестнице, освещенной огромной люстрой с сотнями лампочек, которая, казалось, вела на Олимп. Под люстрой находилось приемное отделение с величественным арочным проемом.

Сириль представилась: она доктор Блейк, и у нее назначена встреча с профессором Аромом на одиннадцать часов. Охранник записал ее данные и принялся куда-то звонить. Затем попросил ее подождать. Сириль смотрела по сторонам, очарованная красотой этого места. Она была не в состоянии оторвать взгляд от впечатляющего архитектурного ансамбля. Как будто находишься во дворце… Из зала ожидания, напоминавшего скорее гостиную в деловом стиле, можно было попасть в различные отделения. Сириль насчитала их семь. Перед входом в каждое сидели медсестры в белых шапочках.

Сириль знала, что медицинский туризм занимает в инфраструктуре Таиланда важное место. В одном только две тысячи шестом году королевство приняло более полутора миллионов таких туристов, обогативших страну на миллиард долларов. Клиенты приезжали сюда со всего мира, но в основном из англо-саксонских стран, а также, с сентября две тысячи первого года, и из стран Персидского залива, жителям которых стало гораздо проблематичнее получить визу в США. В этой стране медицинский туризм представлял собой развитый бизнес. В Бангкоке не было очередей на обследование, а подготовка к операции или серьезному хирургическому вмешательству редко когда занимала больше двух недель. За несколько тысяч долларов здесь могли поменять ногу, сердце, сделать полный лифтинг или даже изменить пол… Операции проводили врачи, обученные в основном в США, в самых лучших условиях, которые только можно себе вообразить. Все данные записывались на диск, которым пациент, вернувшись на родину, мог пользоваться как медицинской карточкой. Кроме того, персонал больниц говорил на разных языках и постоянно улыбался, а пища готовилась на любой вкус. Здесь также показывали фильмы на больших плазменных экранах и предлагали расслабляющий массаж.

Сириль не верила своим глазам. Она подумала об Общественном отделе и мизерных больницах, едва сводивших концы с концами. О собственной клинике, такой скромной по сравнению с увиденным здесь. Она должна сделать ее более современной, привлекательной, уютной…

— Доктор Блейк? — окликнул ее охранник. И указал на лифт: — Четвертый этаж.

В ожидании, пока прозрачный лифт спустится с этого Эвереста из стекла и света, Сириль прикрепила к платью бейдж со своим именем. Ее сердце забилось быстрее. Наконец-то случится то, ради чего она приехала. Больше всего она страшилась того момента, когда придется излагать профессору суть своей проблемы. Она повторила про себя подготовленную речь. Она все еще не определилась, стоит ли упоминать случившееся с котом, и в итоге решила, что посмотрит по обстоятельствам, нужно ли об этом рассказывать.

Войдя в лифт, она услышала слабый шум работающего вентилятора.

Четвертый этаж был полностью посвящен проблемам памяти, которые в большинстве «стареющих» стран мира стояли довольно остро и затрагивали с каждым годом все больше и больше богатых пожилых пациентов, приезжавших сюда со всего мира. Доктор Блейк читала надписи на табличках. Здесь был консультативный кабинет по вопросам памяти, по вопросам болезни Альцгеймера и отдел патологий памяти профессора Арома. Следуя указателям, Сириль обошла по кругу весь этаж и на двухстворчатой двери в конце коридора увидела изящную табличку «Профессор Санук Аром». Сириль постучала. Затем, не получив ответа, постучала еще раз, сильнее. Женский голос попросил ее войти. Ким, помощница Арома, сидела за столом, рядом с которым находилась приоткрытая дверь, ведущая в кабинет профессора. Ким было не более тридцати лет. Ее черные блестящие волосы были коротко подстрижены. Она была одета в бежевую блузку с симпатичным воротничком и длинную коричневую юбку. Сложив ладони под подбородком, она, не переставая улыбаться, склонилась перед Сириль в приветствии.

Сириль сделала то же самое.

— Рада знакомству с вами, — сказала она.

— Аналогично, доктор Блейк. Как вы устроились?

Сириль немного неискренне рассказала о преимуществах «Хилтона». Потом они поговорили о погоде, об утреннем дожде, о палящем солнце, о пробках на дорогах, о загрязнении. После стандартных фраз и приветствий наступила тишина. Сириль улыбнулась, не зная, что еще сказать.

— Профессор свободен? — наконец спросила она, указывая взглядом на дверь, примыкающую к столу молодой женщины.

Секретарь продолжала улыбаться.

— К сожалению, нет. Профессор только что уехал. Ему пришлось вернуться домой по семейным обстоятельствам. Профессор просит извинить его. Он увидится с вами во время конгресса.

В животе Сириль как будто образовался свинцовый шар. Она с трудом улыбнулась после такого удара.

— Понимаю, но мы договаривались о встрече. Я звонила вам буквально час назад…

— Конечно, я знаю, но он вынужден был вернуться. Он приносит вам свои извинения.

Сириль почувствовала, как ее охватывает раздражение.

— А можно будет увидеться с ним сегодня после обеда или завтра до открытия конгресса?

— Но почему не во время конгресса? — ответила секретарь, по-прежнему сохраняя спокойствие.

«Да она издевается надо мной!»

Сириль собрала все силы, чтобы не взорваться, и сдержалась, не желая устраивать скандал.

— Ради этой встречи я проделала тысячи километров и приехала раньше, чем планировала.

— Ему действительно очень жаль, доктор.

Это был конкурс улыбок. Сириль не была уверена, что выиграет его. Ким была слишком хорошо обучена.

— С ним можно связаться по телефону? — спросила Сириль, чьи дипломатические возможности стремительно сходили на нет.

Секретарь снова широко улыбнулась.

— Увы! Он просил не беспокоить его. К тому же, как вы знаете, из-за проблем со слухом профессору очень сложно разговаривать по телефону. Поэтому с ним общаются в основном в письменной форме.

«Мне просто смеются в лицо!»

Сириль прикусила губу, ее ноздри раздувались. Все предвещало приближение бури.

— Он что-нибудь оставил для меня?

Ким выглядела обескураженной.

— Нет, не думаю.

Ну что ж…

— Подскажите, пожалуйста, где здесь туалет.

Секретарь поспешила указать ей местонахождение просторного и хорошо освещенного помещения, отделанного мрамором, с тремя огромными кабинками. Сириль сквозь зубы поблагодарила ее и побежала к туалету, как к единственному своему спасителю. Присев на крышку унитаза, они закрыла лицо руками.

С тех пор как Жюльен Дома переступил порог ее клиники, все оборачивалось против нее. Что она сделала небесам, за что судьба так ее наказывает? Ее последний шанс найти решение своей проблемы испарился, как будто его и не было, и ей не остается ничего другого, как вернуться во Францию и отправиться к Гомберу в Ротшильд. Сириль почувствовала, как в ней нарастает отчаяние, граничащее с ужасом. Ей захотелось расплакаться, завыть, позвать на помощь. Долгое время она сидела так, совершенно обескураженная. Все, что она пыталась предпринять, чтобы самостоятельно выпутаться из этой ситуации, чтобы спасти свою карьеру, репутацию и клинику, — все оказалось пустым. И все, что она создавала с таким рвением и усердием, рухнет в мгновение ока, словно карточный домик.

От нее, от ее работы ничего не останется… Лишь образ сумасшедшей женщины, которая, возможно, изуродовала свое животное и даже не помнит этого. В Центре «Дюлак» начнется борьба за ее место. Она доверяла Мерсье, он мог бы управлять клиникой, учитывая ее мнение. Но Энтманн… А Пани? Что они сделают из ее детища? А она? Ее жизнь закончится в сумасшедшем доме, куда никто не придет навестить ее, кроме Бенуа, который, должно быть, будет счастлив, что она снова в полном его подчинении. У нее не было детей и, по сути, не было друзей, к которым она могла бы обратиться за помощью. Она была женщиной-врачом, память которой превратилась в кусок сыра. И, возможно, с начальной стадией болезни Альцгеймера.

«Всю жизнь, с тех пор как стала психиатром, я боялась жестокости, безумия пациентов, которые представляли физическую опасность… Я боялась допустить ошибку, которая могла бы разрушить мою карьеру… А оказалось, что самое страшное, что может угрожать мне, — это я сама».

Сириль знала, что то, что исходит от самого человека, наиболее ужасно, именно с этим сложнее всего бороться. Ее знакомства со времени учебы в университете, коллеги по профессии — все это было ни к чему. Что она будет делать теперь, когда утратила последнюю надежду?

Сириль долго раздумывала над этим, затем резко подняла голову. Она поняла, что уныние заставило ее отвлечься от единственного важного сейчас вопроса: «Что произошло между девятью и десятью часами утра, из-за чего Санук Аром сбежал, словно трусливый заяц?» По-прежнему сидя на крышке унитаза, она задумалась.

Глядя на секретарей, можно многое узнать об их начальниках. Санук Аром выбрал молодую, старательную и преданную женщину, которая скорее без малейших сомнений исполняла его указания, нежели могла принять самостоятельное решение. Из этого Сириль сделала вывод, что профессор был довольно авторитарным человеком. А значит, этот способ сотрудничества срабатывал. Помимо того, Сириль была экспертом в чтении взглядов, мимики, интонации, умела замечать определенные тонкости поведения. Во взгляде Ким она прочла восхищение коллегой своего шефа, ведь Сириль была элегантной женщиной европейской внешности, приехавшей из фантастического города Парижа, одетой в дорогое платье. Сириль могла поспорить, что она не осмелится усомниться в ее словах и не пожелает ударить перед ней лицом в грязь, что в этой стране было единственным унижением.

Сириль достала из сумки айфон. Терять ей было нечего. Она должна была поставить на кон все ради всего. Она сделала семь медленных вдохов и выдохов, выполнила несколько круговых вращений головой. Открыв глаза, она почувствовала легкое головокружение. Она переходила к атаке.

Секретарь профессора Арома увидела, что красивая доктор Блейк возвращается, широко улыбаясь, с мобильным телефоном в руке.

— Простите меня еще раз, Ким, но я только что получила сообщение от профессора Арома. Он любезно разрешил мне воспользоваться его рабочим кабинетом, чтобы закончить приготовления к завтрашней конференции. Не могли бы вы включить его компьютер и ввести пароль?

Она произнесла все это без запинок, спокойно и авторитетно, как умела делать, разговаривая с пациентами, склонными к конфликтам. Секретарь подняла на нее глаза, в которых застыл вопрос. Сириль позволила ей понаблюдать за собой в течение нескольких секунд, затем сделала шаг в сторону кабинета ее начальника. Как она и ожидала, Ким не осмелилась ей перечить. Она встала и первой прошла в кабинет профессора — просторное помещение с большими окнами, выходившими на реку Чао Прайя.

Единственная не застекленная часть стены была увешена дипломами в рамочках, письмами с поздравлениями, грамотами. В шкафу были книги, вырезки из газет, несколько медалей в коробочках, десяток семейных фотографий. На двух этажерках, стоявших у стены, лежали папки. Сириль рассматривала собранные здесь трофеи, чтобы секретарь успела немного прийти в себя. Рабочий стол Арома стоял у окна. Рядом с новеньким компьютером тоже лежала стопка папок. И ни единой пылинки. Этот мужчина был аккуратистом.

Секретарь включила компьютер с монитором диагональю семнадцать дюймов и села перед ним. Сириль, сложив руки за спиной, вытянула шею, пытаясь прочесть статью, опубликованную 2 января 2008 года в Thai News Daily, вставленную в рамку и помещенную между двумя статуэтками Будды.

Группа волонтеров по вопросам развития детей получила ежегодную премию гуманистической группы ЮНЕСКО.

В памяти Сириль всплыла информация о том, что именно в рамках сотрудничества с ними Аром работал с беспризорными детьми. Именно для них он мог создать новую программу лечения. Именно ради этого она прибыла сюда. Сердце Сириль забилось быстрее. Она мысленно улыбнулась. Она чувствовала, что близка к цели, как никогда ранее. Она правильно сделала, что вернулась!

Секретарша Арома церемонно придвинула доктору Блейк кресло на колесиках со слегка наклоненной спинкой. Сириль, чувствуя себя очень комфортно, села на место профессора и достала из сумки статьи и диск с презентацией. Она проделала это с таким видом, будто готовилась к серьезной работе.

Ким предложила чай, и доктор Блейк согласилась — это позволит выиграть еще немного времени. Ким вышла из кабинета. Сириль предполагала, что сможет пробыть здесь максимум минут двадцать, после чего произведенное ею впечатление закончится и Ким позвонит шефу, чтобы предупредить его, что «докторша-француженка» обосновалась в его кабинете. Сириль взглянула на стопку папок, лежавших справа от компьютера. Все они были помечены логотипом «ГВ» — поднятый вверх большой палец руки на белом фоне.

Она снова вернулась к основному вопросу: что случилось между девятью и десятью часами? Конечно, что-то могло произойти по причине личного характера, но Сириль в этом сомневалась: у профессора было несколько дней, чтобы отменить встречу. Он с кем-то встретился или получил от кого-то сообщение? Аром был глухим. Сообщение, полученное на мобильный телефон или на электронный почтовый ящик, — это было вероятнее всего. Сириль щелкнула по иконке «почта», расположенной в нижнем левом углу монитора. Открылась вкладка с входящими сообщениями, а также окно с просьбой ввести пароль. Сириль прикусила губу. Конечно же, она не знала пароля…

И вдруг она поняла, что пароль не имел никакого значения.

Ответ на вопрос был перед ней.

Санук Аром получил сообщение от Бенуа Блейка в 9.12.

А также в 7.40, 8.10 и 8.35.

Сириль почувствовала, как мир вокруг рушится. Блейк изводил Арома до тех пор, пока тот не сдался и не отказался от встречи с Сириль! Она бы многое отдала за возможность прочесть содержание этих сообщений, но они были заблокированы паролем.

Схватив телефон, Сириль в ярости набрала номер Бенуа. Послышался первый гудок. Она сбросила вызов.

«Нет, я принимаю твою игру. Ты не сможешь обыграть меня. Хочешь войну? Ну что ж, ты ее получишь!»

Она готова была убить мужа. Он ей солгал, а потом каким-то образом заставил Арома сбежать от нее. Он заплатит за предательство!

Сириль снова воспрянула духом. Бенуа делал все, чтобы помешать этой встрече. Значит, она сделает все, чтобы она состоялась. Еще неизвестно, кто выиграет…

Она встала и без малейшего стеснения открыла первую попавшуюся папку из стопки «ГВ». На первой странице была фотография девочки двенадцати-пятнадцати лет. Текст был на тайском языке. Сириль искала цифры, которые могли бы хоть чем-то помочь, обнаружила результаты рентгена, таблицы, но без перевода все это ни о чем ей не говорило.

Некоторое время она рассматривала документы, пока не придумала, что делать.

 

35

Помощница медсестры перевезла Мари-Жанну на коляске из операционной в последнюю свободную одиночную палату, расположенную на третьем этаже больницы «Кенз-Вен», специализировавшейся на проблемах зрения. Девушку уложили на кровать. Похоже, жила только рыжая копна ее волос. На глазах Мари-Жанны была толстая повязка, чувствовался Запах дезинфицирующего средства. Девушке казалось, будто она попала в ад, где останется в одиночестве навсегда. Она прекрасно осознавала все, что с ней произошло, понимала, что состояние ее здоровья неважное, что, скорее всего, она никогда больше не увидит окружающий мир. Она чувствовала себя ответственной за все произошедшее. И расплачивалась за свои неудачи, промахи и провалы. Она в очередной раз доверилась ненормальному: предыдущий бил ее, этот выколол глаза… Она не знала, хочется ли ей посмеяться над собой или, наоборот, оплакать себя. Она полюбила психически больного человека. Самое страшное было то, что она даже не была уверена, что злится на него. Ей просто хотелось оказаться как можно дальше от всех этих мужчин, которые получали удовольствие от того, что бросали ее, словно сломанную игрушку, вытирали об нее ноги и уходили. Ей просто хотелось уснуть и не проснуться. Ее жизнь не представляла никакой ценности.

В дверь постучали.

Вошедший в палату человек представился доктором Пошон.

«Какое дурацкое имя!»

Он остановился справа от нее и заговорил низким, размеренным голосом. Мари-Жанна слегка приподняла повязку, слушая свой приговор.

— Операция прошла успешно, мадмуазель. Вам очень повезло, что вы остались живы. Мы сумели обработать рубцы. К сожалению, ваш обидчик сделал с помощью хирургического инструмента два очень точных надреза роговицы. Роговица — это прозрачная оболочка, покрывающая глаз. Плохой новостью является то, что перфорация оказалась очень глубокой и, несмотря на все старания хирургов, мы не смогли спасти ваши глаза. Но есть и хорошая новость: велика вероятность того, что пересадка роговицы позволит вернуть вам зрение, по крайней мере частично. Мы записали вас вне очереди на операцию в Агентстве биомедицины.

Мари-Жанна не шевельнулась. Уже не в первый раз она подумала, что все врачи — придурки. И этот не являлся исключением. Она пребывала в очень хрупком, предсуицидальном состоянии, а он обрушивал ей на голову атомную бомбу. Если бы у нее были силы, она бы выпрыгнула из окна. Ей хотелось сказать ему что-то оскорбительное, но она довольствовалась тем, что презрительно промолчала.

— По вашему делу было начато полицейское расследование, мадмуазель, — продолжал Пошон. — Возле палаты ждет инспектор. Он хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы в состоянии отвечать?

Мари-Жанна, опершись на локтях, приподнялась на кровати.

— Да.

— Вы хотели бы предупредить кого-нибудь из близких?

— Нет, пока нет.

Она услышала звук удаляющихся шагов, затем открывающейся двери, шум в коридоре, после чего дверь закрылась и снова наступила тишина.

— Здравствуйте, мадмуазель Лекур.

Мари-Жанна подскочила. Господи! Она и не слышала, что в палату кто-то вошел.

— Я инспектор Коттро из комиссариата седьмого округа. Я глубоко сожалею о том, что с вами произошло.

К ней еще и подослали эту даму, которая будет ее успокаивать! Мари-Жанна почувствовала себя во власти системы, как это часто бывает в жизни. Но от этого удара она не могла скрыться, удрав на другой конец света с рюкзаком за спиной.

— Не могли бы вы рассказать, что произошло?

Печаль, которую внезапно испытала Мари-Жанна, оказалась сильнее и мрачнее, чем погружение в ледяное море посреди ночи. Ей предстояло выдать полиции своего ангела и своего дьявола — единственного человека в мире, которого она хотела бы любить. Но как она могла позволить ему скрыться со скальпелем в руке?

— Я встретила его в Центре «Дюлак».

— Кого?

— Жюльена Дома. Того, кто сделал это со мной. О нем рассказывали вчера по телевизору. У него дома нашли изуродованных животных.

— Правда?

— Да.

Мари-Жанна вспомнила слова Сириль.

— Предупредите, пожалуйста, инспектора Местра. Моя тетя, Сириль Блейк, говорила мне, что он уже открыл дело по убийству ее кота.

Девушка снова опустилась на подушку. Она чувствовала себя ужасно.

* * *

Бангкок, 12.30

Это было сродни прыжку в гигантский муравейник. Сотни мужчин и женщин усердно работали локтями, прокладывая себе путь по китайскому рынку. Водитель такси высадил Сириль у входа в квартал, указав ей приблизительный путь.

Сириль сжимала в руке клочок бумаги, на котором был напечатан (на тайском языке!) адрес Санука Арома. Профессор не мог просто испариться. Она найдет его где угодно, чего бы это ни стоило! И никуда не уйдет, пока не получит схему лечения, применяемого для страдающих амнезией детей.

Найдя почтовый адрес профессора, она чуть было не закричала от радости. В справочнике был лишь один Санук Аром, и жил он в китайском квартале Бангкока. Может быть, наконец-то удача все-таки улыбнулась ей?

Рынок Чайнатауна был прямоугольной формы, окруженный со всех сторон узкими улочками. Здесь стояли сотни торговцев, продававших различные безделушки, посуду, специи, свиные туши, ковры, всевозможные болты и гайки. В некоторых местах в нос ударял резкий запах старого мяса, протухшей рыбы или скисшего молока. Навесы над головой не давали возможности увидеть хотя бы клочок голубого неба.

Уже перевалило за полдень. Человеческий поток подхватил и понес Сириль, которая и без того не знала, куда идти. Она смогла остановиться лишь возле ларька с пряностями и лекарственными препаратами народной медицины. В коробках лежали горы непонятной продукции: мази, жидкости, травы. Она заметила гнезда ласточек, плавники акул, а также другие препараты растительного и животного происхождения всех цветов радуги.

Взгляд Сириль остановился на куче куриных лап, от которых так воняло, что ей захотелось зажать нос. Она подошла к магазину подарков, оформленному от пола до потолка в красных тонах и украшенному старинными китайскими фонарями. Жестами она объяснила продавщице, полной женщине с отекшим лицом, что ищет дом по адресу, написанному на бумажке. Толстенной рукой та указала на восток. Сириль поблагодарила ее и пошла дальше. Она повернула налево, на более чистую улицу, где продавали ткани, затем направо и снова налево. Она была уверена, что уже проходила здесь. Шум сотен голосов давил на барабанные перепонки, ей было жарко, и все ее ориентиры смешались. Она потерялась.

Она остановилась у стенда с дисками, кассетами и видеоиграми. Продавец, полагая, что делает доброе дело, врубил последний хит Мадонны прямо над ухом Сириль, которая даже подскочила и снова пошла вперед.

Она решила вернуться в центральный ряд и начать все сначала. Повернув еще раз направо, она оказалась на более широкой улице, именно в том месте, где час назад вышла из такси. Она опять показала бумажку с адресом, на этот раз продавцу сладостей, который посоветовал ей идти прямо. Ноги, уже изрядно уставшие, снова понесли ее — в который раз! — к ларькам. За столиками сидели на табуретах люди и, громко чавкая, ели суп с лапшой, от которого шел пар. Сириль поняла, что хочет есть.

Пройдя метров сто, она снова спросила дорогу. На этот раз ей велели повернуть налево. Одолев еще сотню метров, Сириль заметила, что количество ларьков резко уменьшилось, шум стих, и неожиданно она оказалась на улице с невысокими зданиями и обычными деревянными домами. В темном переулке играли в футбол дети, и их крики гулко раздавалась под каменными сводами. Прочитав написанный на бумажке адрес, они рассмеялись, толкая друг друга локтями. Самый старший из них сделал Сириль знак следовать за ним. Он проводил ее до старого здания красного цвета и снова засмеялся.

— Доктор здесь, доктор здесь.

Сириль дала ему несколько бат и огляделась.

Она стояла перед домом, украшенным, помимо всего прочего, старым алтарем, на котором дымились палочки ладана и стоял горшок с изогнутой пальмой. Итак, здесь жил Санук Аром, знаменитый специалист по вопросам памяти. Дом не выглядел богатым, скорее наоборот. В далеком прошлом он, несомненно, знавал лучшие времена, но затем обветшал. Деревянная дверь просела, стены были изъедены насекомыми, а стекла покрыты слоем грязи.

Сириль решительно направилась к двери. В ее привычки не входило наведываться в гости без приглашения, и даже сейчас, хотя она и чувствовала свою правоту, Сириль испытывала смущение оттого, что пришла сюда требовать объяснения. Она заставила себя вспомнить, каким показался ей профессор во время их разговора, когда она еще была в Париже, и это ее немного успокоило. Она поднялась по ступенькам крыльца и нажала на кнопку звонка.

Ей не пришлось долго ждать. Заскрипела на петлях дверь. Грустный и жалобный звук…

Она ожидала увидеть прислугу, но перед ней стоял сам профессор Аром. Можно было подумать, будто ему лет сто: сутулые плечи, длинные седые волосы, изборожденное морщинами лицо. В его взгляде промелькнул гнев, половина рта опустилась от недовольства. Но вежливость одержала верх, и гримаса сменилась натянутой улыбкой.

— Дорогая доктор Блейк, чему обязан вашим визитом?

«Вы подложили мне свинью!» — хотела было закричать Сириль, но они были не во Франции, поэтому она только сказала:

— Простите, что потревожила вас. Надеюсь, ваши семейные проблемы улажены.

Приподнятые брови профессора дали понять Сириль, что он забыл предлог, под которым отменил утреннюю встречу. Но потом, похоже, вспомнил.

— Ложная тревога. Это все моя дочь. Все в порядке.

Он не открывал дверь полностью, загораживая вход, и не предлагал ей войти. Сириль могла бы долго говорить о погоде, о дожде, пока пожилой профессор не почувствовал бы себя обязанным пригласить ее внутрь. Но она вспомнила о всей проблематичности ситуации и отказалась от ухищрений. Правда заключалась в том, что она стала жертвой неведомого и серьезного заболевания мозга, из-за чего позабыла часть своего прошлого и, возможно, замучила до смерти животное. Ее преследовал сумасшедший, и в перспективе у нее не было ничего, кроме заключения в психиатрической клинике.

— Профессор, я знаю, что мой муж просил вас отменить встречу со мной, чтобы я вернулась в Париж. Не слушайте то, что он говорит. Он все преувеличивает из опасения, что я решусь на опасный эксперимент или еще что-нибудь. Но речь идет вовсе не об этом. Я просто хочу поговорить с вами как ученый с ученым, как врач с врачом.

Аром не шевельнулся, только провел голубоватым языком по пересохшим губам.

— Ваш муж действительно очень взволнован, — угрюмо сказал он. — Вам лучше вернуться в Париж, где он сможет вам помочь.

Похоже, Аром рассчитывал распрощаться с ней. Сириль даже заметила в его голосе нотку мольбы, как будто он говорил: «Пожалуйста, уходите». Но она сделала вид, что не поняла его, и продолжила:

— Может, вы предложите мне чашечку чая? Мы поговорим о страдающих амнезией детях, которых вы лечите в рамках сотрудничества с Группой волонтеров…

На лице Арома было написано волнение. Отказать в подобной просьбе было бы верхом неприличия. Профессор почесал подбородок.

— Мне очень жаль, но это невозможно. У меня назначена встреча.

Сириль не выдержала: она могла бы поспорить, что это неправда.

— Профессор, я видела дела ваших юных пациентов. Правда ли, что они потеряли память, как и я? Могу ли я встретиться с ними? Как вы их лечили? Вы обещали помочь мне.

Зрячий глаз Арома округлился. Он вцепился в дверной косяк, как утопающий цепляется за соломинку. Его шея покраснела.

— Пожалуйста, возвращайтесь домой, мне нечего вам сказать.

Голос Сириль стал умоляющим:

— Прошу вас, помогите мне.

Санук Аром попятился, всматриваясь куда-то вдаль, и захлопнул дверь прямо у нее перед носом.

Нервы Сириль не выдержали, и она принялась барабанить кулаками в дверь.

— Откройте, профессор Аром! Вы не можете вот так оставить меня на улице! Вы должны мне все объяснить! Что сказал мой муж, что так сильно вас испугало?

То, что происходило, не укладывалось ни в какие рамки. В ее понимании. Она продолжала изо всех сил стучать в дверь, позабыв о вежливости и сдержанности. Этот тип должен поговорить с ней!

— Откройте! Я никуда отсюда не уйду, предупреждаю вас!

Теперь она уже кричала, не узнавая саму себя. Все ее воспитание куда-то исчезло. Но профессор не открывал. Она приложила к двери ухо.

— Профессор Аром, — позвала она. — Профессор Аром, где вы?

Но лишь тишина была ей ответом.

Сириль сделала несколько шагов назад в попытке заглянуть в окно и заметила листок бумаги, просунутый под дверью. Она наклонилась, подняла его, развернула и прочла: «Пожалуйста, уходите, мне нечего вам сказать».

Сириль перечитала эту фразу несколько раз и посмотрела на дом. Санук Аром наблюдал за ней из окна второго этажа.

Она отшатнулась.

«Этот человек болен!»

Сириль прислонилась к пахнувшей гнилью стене, а затем, словно зомби, спустилась по ступенькам крыльца. У нее кружилась голова, подгибались ноги. Ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание. Как она могла рассчитывать на этого больного человека!

Сириль облокотилась об алтарь, чтобы не упасть. Опустив голову, она глубоко дышала, кровь стучала у нее в висках. Постепенно дурнота прошла. Подняв голову, она увидела прямо перед собой палочки ладана, горевшие перед фотографиями покойных обитателей дома Арома. Здесь было около десятка снимков разных размеров. Портреты китайских мужчин и женщин. Их души охраняли обитателей дома.

Сириль скептически хмыкнула, и вдруг ей захотелось оказаться как можно дальше от этого дома-призрака. Шум рынка привлекал ее, словно водоворот жизни, после того как она увидела смерть.

На улице было людно, и она нырнула в эту живую человеческую массу. В ушах у нее звенело, в глазах чувствовалась резь. Работая локтями, расталкивая людей, Сириль добралась до переулков. Пройдя мимо магазина пряностей и серебряной посуды, она наконец-то оказалась на главной улице. Вытянув перед собой руки, она продвигалась вперед, и тайцы, толкаясь, уступали ей дорогу. Показался клочок неба, а значит, туннель окончился. Огромная жила Чайнатауна пульсировала. Повсюду виднелись вывески в китайском стиле, улицы были заполнены тележками с дымящимися блюдами — настало время обеда.

Сириль поспешила покинуть этот район.

* * *

Он все-таки потерял ее из виду. Она как будто испарилась! Жюльен остановился в растерянности. В этом городе, где не хватало воздуха, где было так тяжело дышать, он чувствовал себя все хуже и хуже. Бангкок напоминал ему Ханой, но только более бесчеловечный. Внутренний голос говорил, что ему нужно добраться до Сириль Блейк и заставить ее говорить. Взбешенный, Жюльен остановился на пересечении улиц. Что-то хрипело у него в груди, в голове вертелись противоречивые мысли. Неприятно пахло свининой. Вполне естественно, ведь он находился перед ларьком, где продавали странные вещи: подвешенных на крючках выпотрошенных животных, какие-то клейкие массы в горшках и банках. Будто зачарованный, смотрел он на распятых животных. Здесь было все, даже живые куры, закрытые в ивовых клетках, из которых торчали лишь взъерошенные перья. Он подошел ближе и остановился, поглаживая лезвие перочинного ножа, лежавшего в кармане. Взгляд одной из куриц казался стеклянным и безжизненным, но она еще шевелилась. Он купил ее за несколько десятков бат.

Он остановился в пустынном переулке среди гор мусора. Смерть ее была быстрой. Одной рукой он держал птицу под мышкой, второй сделал разрез на уровне глаз. Потом он отправил курицу в мусорный бак и, испытывая огромное облегчение и спрятав окровавленные руки в карманы, бросился бежать. Гнев вытекал из него, как кровь из раны. Он чувствовал себя лучше.

* * *

Покинув крытый рынок, Сириль заметила, что обгорела на солнце, нещадно палившем над китайским кварталом. Все вокруг было раскалено, каждое движение давалось с трудом. Ее платье прилипло к телу. По спине, груди и даже ногам сбегали капли пота. Она злилась так, что, казалось, ярость буквально кипела у нее внутри. На этот раз она с ним поквитается!

Сириль достала из сумки мобильный телефон. Бенуа взял трубку сразу же.

— Это Сириль, — резко сказала она.

— Неужели! Я так волновался. Где ты? Что делаешь?

Его голос звучал слишком категорично. Несколько недель назад ее это задело бы, сейчас же — нисколько. Она как будто разговаривала с незнакомцем. Словно что-то сломалось…

— Когда ты возвращаешься? — спросил Бенуа.

Этот вопрос подействовал на Сириль, словно зажженная спичка на кусок нейлона. Она вспыхнула от злости. Прохожие смотрели на нее. Когда она вернется?

«Это единственное, что тебя интересует, да?»

— Что ты сказал Арому? Почему он отказывается помочь мне? — закричала она.

Прижав телефон к правому уху, она зажала левое рукой. Бенуа и не собирался ничего отрицать.

— Он шарлатан! А я не хочу, чтобы шарлатан вмешивался в твои дела. Я предупредил, что помешаю опубликовать его последние материалы в журнале «Неврология», если он согласится встретиться с тобой!

Сириль застонала.

— Ты осмелился сделать это?

— Ты вынудила меня! — отрезал ее муж.

Голос Сириль дрожал от гнева.

— Но ведь ты сам толкнул меня на это. Если бы ты перестал мне врать, я, возможно, смогла бы тебе доверять!

— Что ты такое говоришь? — возмутился Бенуа.

— Дело 4РП14! Тебе это ни о чем не говорит, а?

В трубке — лишь тишина.

— Что?

— Ты прекрасно меня слышал.

— Сириль, я считаю своим долгом сообщить тебе, что ты бредишь. Ты говоришь совершенно несуразные вещи. Я волнуюсь за тебя. Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась в Париж. Я боюсь, как бы ты не наделала глупостей.

Сириль остановилась на перекрестке — горел красный свет светофора. Она шмыгала носом. Загорелся зеленый. Можно переходить.

— То есть ты считаешь, что я не в состоянии определить, что для меня хорошо, а что нет, так?

— Послушай, дорогая. Если ты увидишь, как кто-то пытается утопиться, что ты будешь делать: бросишь спасательный круг или предоставишь ему самому решать, что для него лучше, а? Особенно после твоего приступа, тогда, ночью…

Сириль зажмурилась от ярости.

— Какая подлость…

В ее глазах, скрытых солнцезащитными очками, заблестели слезы. С самого начала ее неприятностей Бенуа ни разу не произнес справедливых слов. Он только унижал ее и относился к ней, как к больной. С нее достаточно!

— Послушай, Бенуа, я вернусь, но не сейчас. Мне еще нужно решить здесь некоторые вопросы. А когда я вернусь, то буду делать то, что захочу! Я пойду на консультацию к тому, к кому сама захочу. И если я решу лечь в больницу, то это будет по моей воле. Ты больше не правишь балом. Кончено. И еще кое-что: однажды я все-таки узнаю правду.

— Что кончено? — неожиданно взволнованным голосом спросил ее муж.

— Наш способ совместной жизни, при котором ты являешься учителем, а я — твоей ученицей. Вот это кончено. А дальше будет видно.

— Что будет видно?

— Будет видно, и точка.

И она отключилась.

Сириль глотала слезы, сердце щемило у нее в груди. Она чувствовала себя ужасно одинокой, как будто стояла на краю пропасти. Ее брак разваливался. Кроме того, что Бенуа лгал ей, он еще и был эгоцентричным и бесчувственным, заботящимся лишь о собственном благополучии. Пока жена поднималась вверх, строила карьеру, все было хорошо. Но как только она оступилась, он отказался понимать ее и лишь навязывал свои решения.

Что же касается самой Сириль, то она с самого начала была под его влиянием. Из-за разницы в возрасте, а также уровня их социального, культурного и научного развития, она всегда считала Бенуа своего рода наставником, полагая, что он во всем превосходит ее. Она все время была при нем, как будто заранее оплатила право находиться рядом с ним. Она была такой же подневольной, как и Ким, секретарь Арома.

Ей нужно было поесть. Остановившись перед передвижным ларьком, из которого доносились ароматы пряностей, она выбрала миску риса с соусом и пикантной свининой, а заодно бутылку воды, которую положила в сумку. В другом ларьке она купила сигареты и зажигалку. Впервые за… пятнадцать лет. Лениво идя по улице, она ела при помощи палочек. Аппетита не было, но Сириль чувствовала необходимость проглотить что-то. Во рту у нее горело, и она сделала глоток воды. Выбросив остатки риса в урну, она вытерла рот салфеткой и направилась в сторону города-спрута. Она шла, не глядя по сторонам, полностью погрузившись в свои мысли. На нее навалилось столько забот, и она вынуждена была признаться, что не в состоянии справиться с ними. Старый профессор, подаривший ей надежду, был больным и напуганным — под угрозой оказались его репутация и карьера. Что же касается Бенуа… Действительно ли он лгал ей? Она по-прежнему не получила ответа от Маньена. С одной стороны, она хотела узнать правду о причастности ее мужа к этому делу, с другой — боялась этой правды.

Она долго шла в направлении реки, обдумывая сотни вопросов, но один из них все-таки вытеснил остальные и прочно засел у нее в голове.

«Как Аром лечил детей, страдающих амнезией?»

Сириль понимала, что не сможет продвинуться в решении своей проблемы ни на шаг, пока не получит на него ответ. В конце концов она остановилась, решительно достала свой айфон — неважно, сколько это будет стоить, — и подключилась к местной сети. На экране долгое время светились песочные часы, но ничего не происходило. Наконец она все же получила доступ к поисковой программе и сделала запрос. После долгих минут ожидания высветился ответ. Сириль попросила план Бангкока и указала путь. ОК. Отключившись, она отправила свой многофункциональный телефон обратно в сумку и, остановив трехколесную повозку, с помощью нескольких слов и множества жестов объяснила, куда хочет попасть.

Четверть часа спустя Сириль была уже на набережной реки Чао Прайя с ее темными и шумными водами. Заплатив семьдесят бат, она поднялась на катер, длинное суденышко с заостренным носом и навесом в виде пагоды, и села на одну из скамеечек позади многочисленных туристов и местных жителей. Моряк с босыми ногами, в джинсах и желтой рубашке запустил мотор, и они отправились в путь. Поток воды пересекал мегаполис с востока на запад, проникая в самое сердце города через сеть каналов, из-за чего последний чем-то напоминал Венецию. Освежающий ветер развевал платье и волосы Сириль. На какое-то время она закрыла глаза. Катер поднялся вверх по реке мимо искусно сделанных деревянных лодок желтого и пурпурного цветов, покачивавшихся на водной зыби. На южном берегу выстроились нищие лачуги на сваях. Между крышами, сделанными из кусков самых разных материалов, было развешано белье. Кое-где играли дети. Канализация сбрасывала свои грязные воды в реку.

Чуть дальше, вдоль узкого канала, проходила стирка. При виде густой пены, еще больше загрязнявшей Чао Прайя, Сириль поморщилась. Потом показался храм Авроры, Ват Арун, с восьмидесятишестиметровой пагодой, украшенной керамической плиткой и фарфором. Ее охраняли фигуры священных танцовщиц, вырезанные у подножия.

Катер подошел к причалу. Сириль встала и вместе с туристами ступила на набережную. Поднявшись к храму, она повернула от реки налево и, миновав два дома, оказалась перед зданием, резко контрастировавшим с нищетой районов, мимо которых они только что проплывали. Это было прекрасное бамбуковое здание на массивных сваях с верандой, на которой росли розовые цветы в горшках. На ветру развевался логотип Группы волонтеров по вопросам развития детей — поднятый вверх большой палец руки на белом фоне.

 

36

Париж, 18 часов

Они переставили лампу с абажуром на низкий столик в гостиной, чтобы лучше осветить десятки бумаг и книг, разбросанных по комнате. Нино сидел на ковре, положив локти на стол и подперев голову руками, и в сотый раз пытался разобраться в распечатанных медицинских данных, но все было напрасно.

Не выдержав, он воскликнул:

— Черт! Я не исследователь и даже не врач и ни черта в этом не понимаю!

Тони принес кофе, уже в третий раз.

— Ничем не могу тебе помочь, малыш. Я мало что в этом смыслю, извини.

— Ты нам уже и так помог, спасибо! — с улыбкой ответил Нино, доставая из пачки сигарету.

Тони передал жесткий диск с бывшего компьютера Маньена специалисту по имени Дамьен, с которым работал три года назад в компании «InformExtra» и который занимался восстановлением компьютерных данных. Тони ждал час, пока Дамьен колдовал над «сердцем» компьютера. Надев комбинезон, маску и ботинки, он закрылся в стерильной комнате, откуда вышел с хорошей новостью: некоторые удаленные файлы удалось спасти. Дамьен отдал Тони диск с записанными на нем файлами, а также десять процентов от стоимости жесткого диска, тем не менее добыча этих двух несчастных файлов обошлась Тони в триста восемьдесят евро. Но он знал, насколько это важно для Нино, и отдал деньги без колебаний.

Было уже шесть вечера, и он задавался вопросом, не лучше ли было потратить их на выходные в Джербе. Оба файла, добытые Дамьеном, представляли собой сплошную неразбериху. Единственным ценным было то, что оба они оказались помечены кодом 4РП14. Дальше шли сплошные таблицы с цифрами и графиками, сложными для понимания непосвященных людей. Нино ничего не говорил, но, похоже, начинал отчаиваться. Час назад он отправил оба файла Сириль, но так и не получил ответ.

Из первого документа Нино понял, что речь идет о протоколах клинических исследований. Он уже видел подобные документы, но никогда не пытался разобраться в них. Его всегда интересовала только последняя страница, где было написано, какие дозы какого препарата и с каким интервалом следует вводить пациенту. Все остальное его не касалось. Впрочем, в тот единственный раз, когда он попытался во всем разобраться, один из врачей заявил: «Это не твое дело». И он отказался от этой затеи.

Он еще раз перечитал таблицу, заполненную цифрами, дозами и микрограммами, данными, выраженными в минутах (время всасывания? латентности?), процентах (чего?) и формулах молекул. Все его познания в химии сводились к годам учебы в колледже. Кроме того, он не блистал в этой области. Он снова вздохнул. А чего он, собственно, ждал? Что тут большими буквами будет написано: «Я вводил пациентам опасные дозы препарата, что имело серьезные последствия», а ниже подпись начальника отделения и печать Сент-Фелисите? Что это будет неопровержимое доказательство, которое позволит отправить этого негодяя в тюрьму?

Только в фильмах преступники могли оставлять за собой настолько серьезные улики. В жизни же медики быстро удаляли следы своих ошибок, за которые, за редким исключением, никто никогда не расплачивался.

Нино выпустил очередную порцию дыма. Не говоря ни слова, Тони встал и открыл окно. Потом вернулся и сел рядом с ним.

— Почему для тебя так важно помочь Сириль?

Нино снова затянулся и ответил:

— Я по-настоящему любил ее… десять лет назад. Мы доверяли друг другу. Думаю, что именно на такой девушке я бы женился… если бы не встретил тебя.

Нино подмигнул Тони, который улыбнулся ему в ответ. Затем оба снова уставились на таблицы.

Нино решил заняться химическими формулами. В конце концов, буквы «С», «N», «О» и «Н» соответствовали атомам углерода, азота, кислорода и водорода. Это казалось ему менее сложным, чем все остальное.

— Что может означать эта химическая формула? — спросил он, открывая учебник по химии, взятый в библиотеке.

Тони сел за свой ноутбук, и его пальцы забегали по клавиатуре, копируя формулу.

— Есть! — воскликнул он в восторге оттого, что хоть чем-то смог помочь Нино. Он ввел формулу в Гугл. — Это (2R)-1-(изопропиламин)-4-(1-нафтилокси)пропан-3-ол.

— Что? — спросил Нино.

Тони повернул ноутбук к нему.

— (2R)-1-(изопропиламин)-4-(1-нафтилокси)пропан-3-ол.

Нино скривился.

— Вряд ли это нам поможет!

Тони скопировал название целиком и запустил новый поиск.

— Ого!

— Что?

— А если я скажу «мезератрол», так будет лучше?

 

37

Анувату Бунконгу, секретарю отдела Группы волонтеров по вопросам развития детей в Бангкоке, было не больше тридцати пяти лет. Он отличался моложавым видом, приятной улыбкой и решительностью. В этот день на нем, как обычно, была белая футболка с логотипом ГВ, черные брюки и сандалии. Активно выступая против правительства Танскин, он не отступал ни на шаг, когда речь заходила о защите прав обездоленных. Начав с противокоррупционной деятельности, он вот уже два года был в Группе волонтеров.

— Профессор Аром предупреждал меня пару дней назад, что, возможно, нас навестит его французская коллега. Я польщен.

Сириль поклонилась. Значит, это было до того, как вмешался Бенуа. Как хорошо, что сегодня этот мужчина не разговаривал с Аромом!

— Я также польщена. Профессор рассказывал мне о работе с некоторыми из ваших воспитанников.

Они прошли по длинному светлому коридору в комнату с огромными окнами и видом на сад.

— В Азии более миллиона детей используют в сексуальных целях. В барах, на улицах, в отелях… — пояснил он посетительнице. — Первый отдел Группы волонтеров был создан на севере страны, в Чиангмай.

— Какие принципы вашей работы?

— На местах работают воспитатели. Они информируют подростков, чтобы уменьшить риск их попадания в сети педофилов. Мы также много работаем с родителями, если они есть, пытаясь объяснить им все опасности, которым подвергаются дети.

Сириль кивнула.

— Я очень рад встрече с коллегой профессора Арома! Нам так нужны поддержка и желание помочь.

Сириль улыбнулась.

— Эта структура существует давно?

— С две тысячи первого года. Помимо проведения различных предупреждающих кампаний и работы с родителями, мы создали приемные пункты наподобие этого. В данном случае мы находимся рядом с храмами и туристическими кварталами, где дети могут работать и подрабатывать. Мы предоставляем им временный приют, рассказываем о токсикомании и ВИЧ-инфекциях, раздаем презервативы и даем советы касательно гигиены… Мы также имеем возможность приютить у себя нескольких детей-сирот или детей, чьи родители находятся за решеткой.

Ануват Бунконг провел Сириль в просторный застекленный зал. Около десятка детей в возрасте от десяти до пятнадцати лет усердно трудились над созданием глиняной посуды. Через приоткрытую двустворчатую дверь в глубине комнаты видна была другая группа детей, они раскрашивали шелковые платки.

— Мы разработали новую программу, — пояснил Ануват, — в ней уже принимают участие около двухсот детей. Она дает им возможность заниматься полезной деятельностью, выражать эмоции, связанные с тем, что они пережили, и настроиться на мирное будущее, в котором они смогут достичь счастья. Дети занимаются не только гончарным ремеслом, как вы сами видите, но также изготовлением украшений, музыкой, спортом, театральной деятельностью, фотографией, садоводством и английским языком.

— А что происходит с плодами их работы? — задала вопрос Сириль.

— Мы их продаем, и дети получают девяносто процентов их стоимости. Мы рассчитываем, что они не отправятся на улицу в поисках денег, предпочитая развивать свой творческий потенциал, а не выставлять себя на продажу.

Сириль взглянула на мальчика с бритой головой и босыми ногами, одетого в брезентовые штаны и жилет, склонившегося над рядом глиняных горшков. Тонкими пальцами, испачканными глиной, он придавал им удлиненную форму. Сириль нахмурилась, представив, что, должно быть, пережил этот мальчуган. Она провела рукой по волосам и откашлялась.

— Спасибо за объяснения.

Они вышли из помещения и через несколько шагов столкнулись с эффектной блондинкой, одетой в шорты и футболку с логотипом ГВ. Ее волосы были собраны на затылке в хвост.

Ануват представил ей посетительницу:

— Сириль Блейк, врач, подруга профессора Арома, который направил ее к нам для осмотра центра.

Женщина протянула руку:

— Наташа Хецфелд, — представилась она на французском языке с сильным немецким акцентом. — Я приехала из Цюриха и являюсь руководителем ГВ в Таиланде.

Сириль поздоровалась.

— Санук Аром говорил, что вы сможете рассказать мне о детской амнезии. Я сама занимаюсь подобными случаями во Франции, и мне бы очень хотелось посмотреть, что делают здесь.

Наташа Хецфелд быстро взглянула на Анувата, и Сириль почувствовала, что атмосфера стала натянутой.

— Мы не можем ничего вам рассказать. Это конфиденциальные медицинские дела.

— Я врач, — настаивала Сириль. — Санук Аром говорил мне, что эти дети, возможно, токсикоманы. Если это действительно так…

Женщина перебила ее:

— Мне очень жаль, но у нас нет времени. Нам пора на совещание.

Ануват заговорщически взглянул на посетительницу и повел ее к выходу. Он ничего больше не говорил, но Сириль показалось, что он колеблется. Эта дама из Швейцарии, которую прислали из ЮНЕСКО управлять центром, мало что знала о ситуации в стране и, вопреки здравому смыслу, пыталась навязать свои строгие правила. Плохой ход. Ануват улыбался Наташе Хецфелд, но, похоже, она нравилась ему все меньше и меньше.

— Я хотела бы сделать взнос для ассоциации, — сказала Сириль.

Ануват как будто ждал сигнала. Горячо поблагодарив, он быстро провел ее в свой небольшой кабинет — крошечную комнатушку с бамбуковыми балками, окно которой выходило на речку. Сириль села на пластиковый стул, Ануват направился к своему рабочему месту — доске с подставкой. Сириль достала из сумки несколько купюр по тысяче бат и протянула их ему вместе с визиткой. Секретарь взял деньги, еще раз поблагодарив ее, открыл ящик и положил в него купюры. Он не смотрел на нее, о чем-то размышляя. Потом неожиданно прервал молчание:

— Профессор Аром объяснял вам, при каких обстоятельствах были найдены эти дети? — спросил он, обеспокоенно поглядывая на дверь.

— Приблизительно, — уклончиво ответила Сириль.

Ануват встал, закрыл дверь и вернулся на свое место. На стене за его спиной висела подробная карта страны. Он указал пальцем на Тайский залив.

— Мы нашли их здесь. Около города Сураттхани. Первого ребенка нашли тринадцать месяцев назад. Следующих — восемь и два месяца назад. Последнюю маленькую девочку — два дня назад. Все четверо были на берегу залива, приблизительно в одном и том же месте. Их как будто высадили с парохода.

Сириль нахмурилась.

— На берегу залива?

— Да. Все четверо страдали амнезией. Они не могли сказать, как оказались там или что с ними произошло. Их отправили в отдел ГВ в Сураттхани — единственный на юге страны.

— Боже мой…

Ануват повернулся к своему компьютеру — старющей машине, вентилятор которой гудел, будто работавший с перебоями двигатель. Он подвигал мышкой, и монитор засветился.

— Как я уже говорил, последнюю девочку нашли… два дня назад. В том же месте и состоянии, что и троих предыдущих детей.

Он щелкнул по файлу с фотографией. На мониторе появилось изображение девочки. Длинные волосы, разделенные пробором, обрамляли ее улыбающееся лицо какого-то неестественного цвета.

— Вот. Это фото нам прислали вчера из отдела Сураттхани. Она говорит, что ее зовут Док Май, что она родилась в районе Пхуке и… это все.

Сириль придвинулась ближе, чтобы рассмотреть лицо девочки. Она с трудом верила тому, что слышала.

— И часто вы находите детей в таком состоянии?

— Каждый день на улицах находят детей, предоставленных самим себе. Иногда они пребывают под таким сильным воздействием наркотиков или настолько пострадали от жестокого обращения, что действуют совершенно неадекватно и не могут даже назвать своего имени. Но в данном случае, судя по анализам, нет ни намека на наркотики или насилие.

Ануват взглянул на дверь и поспешно щелкнул мышкой по другому документу.

— У вас есть какие-то предположения относительно того, как дети оказались в этом месте?

Он покачал головой.

— Все, что мы знаем, — это то, что эта территория находится под контролем Лиги Кох Самуй.

Сириль вопросительно приподняла брови.

— О чем идет речь?

— Это одна из банд Тайского залива. Занимается перевозкой наркотиков, оружия, а также детей для проституции и порнографии… Наш кошмар.

— Вы предупредили полицию?

— Нет. У нас нет доказательств. Кроме того, полиция Юга немногое делает против перевозок… если вы понимаете, что я хочу сказать.

Ануват смущенно улыбнулся. Да, Сириль все понимала.

— Их лечил профессор Аром?

— Он начал с некоторых из них. Но об этом он вам сам расскажет.

Сириль задумалась. Ануват щелкнул еще по одному документу.

— Трое первых детей были найдены с пустыми руками. У Док Май кое-что было. В кармане. Я хотел бы показать вам видео, поскольку вы врач. Я получил этот файл сегодня утром и отправил профессору Арому, чтобы узнать его мнение.

На мониторе появился черный прямоугольник. Видео длилось сорок секунд.

— В кармане девочки был мобильный телефон. По словам наших коллег в Сураттхани, в нем не было ничего, кроме этого короткого видео.

Заинтригованная Сириль уставилась на монитор.

Видео было тусклым. Его действительно засняли с мобильного телефона. Камера зафиксировала окрестности: скалы, море. Затем в кадре появилась дверь дома, построенного в конце песчаной аллеи. На девятой секунде видео (очень плохого качества) переключилось на этот дом. На тринадцатой — можно было рассмотреть его внутреннее убранство. Скамейку, на которой сидели двое детей, одетые в шорты и жилетки цвета хаки. Они смотрели прямо перед собой. На двадцатой секунде камера переключилась на съемки через стекло. За стеклом можно было различить большой белый аппарат в форме подковы. На двадцать пятой секунде рядом с ним кто-то шевельнулся. Лысый мужчина в халате. И ничего больше.

Сириль Блейк застыла на стуле.

Ануват Бунконг повернулся к ней.

— Доктор, не могли бы вы сказать, что это за аппарат?

— Судя по тому, что я увидела, это открытый магнитно-резонансный томограф.

— Нечто вроде сканера?

— Да, но открытый. Такой прибор не везде можно найти.

— И что делают с его помощью?

— То обстоятельство, что он открытый, позволяет оперировать с помощью визуализации, в реальном времени. Во Франции, в специализированных больницах, таким образом оперируют очень сложные опухоли мозга.

Сириль встала, обошла вокруг стола и щелкнула мышкой, чтобы снова запустить видео. Она не отрываясь смотрела на экран, а когда подошла очередь аппарата, поставила видео на паузу.

— Вот, взгляните. Там кто-то есть. Видны ноги. — Она навела курсор на темную точку видео. — Это ребенок, — добавила она.

Никто из них не произнес ни слова. Сириль внимательно смотрела на видео и на фотографию Док Май.

— Как вы думаете, что с ними делают? — спросил наконец Ануват.

Сириль покачала головой.

— Не имею понятия… Где сейчас малышка Док Май?

— По-прежнему в Сураттхани. Ей подыскивают приемных родителей.

— А остальные?

— Живут в приемных семьях.

Сириль снова села на стул, размышляя над тем, какой информацией обладал Аром и о чем ей не хотели сообщать. Голос Наташи Хецфелд заставил их подскочить.

— Что вы здесь делаете?

Видео исчезло с монитора компьютера.

— Я принял щедрый взнос доктора Блейк, — ничуть не смутившись, ответил секретарь.

Дама продолжала стоять, скрестив руки на груди.

— Вас ждут на совещании. До свидания, доктор.

Она ясно давала понять, что встреча окончена. Сириль встала. Перед тем как выйти, Ануват сказал:

— Я вам позвоню.

Сириль, покусывая губу, вышла к реке. Ануват рассказал ей невероятную историю, а то, что она увидела на видео, не слишком радовало. Неизвестные люди проводили на детях какие-то исследования.

«Что они с ними делают?»

Порывшись в сумке, она достала купленную заранее пачку сигарет. Сириль вытащила сигарету и несколько секунд спустя с наслаждением вдыхала дым. У нее слегка кружилась голова. Она долго курила, а потом направилась к набережной. Ей нужно было вернуться в отель «Бадди Лодж», собрать вещи и перебраться в «Хилтон».

Вскоре подошел катер. Сириль присела на скамейку, чувствуя, как ее охватывает тревога. Она приехала сюда, чтобы найти ответы на свои вопросы, а уезжала с еще большим количеством вопросов. Она взглянула на айфон, новых сообщений не было.

Поколебавшись, Сириль открыла подложный почтовый ящик Бенуа Блейка на Gmail. Ее сердце забилось быстрее: во входящих письмах был ответ от Маньена.

 

38

Париж

— Конечно! — воскликнул Нино. — Мезератрол — это ведь то лекарство, которое Сириль использует в Центре «Дюлак».

Нино подошел к Тони и принялся читать текст, высветившийся на ноутбуке. Согласно Википедии, мезератрол — это «бета-блокирующее вещество, действующее на сердечном уровне. Вызывает успокоение сердечного ритма, уменьшение сокращающей силы, уменьшение волнения, снижение минутного сердечного выброса и употребления кислорода миокардом, повышение продуктивности работы сердца, западение ушно-желудочковой проводимости, умеренное уменьшение проводной способности коронарной артерии…» Нино продолжал читать: «…открыт Бенуа Блейком в 1980-х гг. Получены отличные результаты относительно его эффективности в лечении психологических травм. Предполагают, что в 2010 г. за свои достижения Бенуа Блейк станет обладателем Нобелевской премии по медицине».

Нино подкурил очередную сигарету и выдохнул дым через нос.

— Представь себе такое. В двухтысячном году Маньен узнает, что Блейк испытывает мезератрол на мышах и решает протестировать молекулу на людях, до того как начать настоящие клинические испытания, предполагающие годы административных запросов, соглашение комитета по этике и затраты в миллионы евро. На тот момент у него под рукой имеется материал — люди, у которых нет семьи и которые пытались покончить с собой. Если все пойдет неудачно, он может запросто «списать» подобную смерть. Подопытные кролики не умирают. Правда, выходят из клиники с поврежденным мозгом.

— Тогда он уничтожает все доказательства своего жестокого исследования, — закончил его мысль Тони, — и молится о том, чтобы никто не сунул туда свой любопытный нос.

Нино кивнул.

— Да! И этот негодяй проворачивает свои делишки, пользуясь тем, что я нахожусь на обучении, курсах повышения квалификации или в отпуске. Ты думаешь, это случайность? Ну и подонок!

— А Блейк? Считаешь, он был в курсе дела?

Нино скрипнул зубами.

— Не знаю. Маньен мог раздобыть мезератрол в лаборатории Блейка, подослав к нему кого-то из своих студентов. Запросто! Или же просто ввел его в курс дела.

— Ты думаешь, Блейк с самого начала все знал?

— Понятия не имею.

— Возможно, у меня слишком богатая фантазия, но если это так, то, значит, Блейк участвовал в исследованиях. Сириль могла поймать его на горячем, и тогда он подвергает ее аналогичному лечению, чтобы она забыла определенные события. Что думаешь?

Нино улыбнулся.

— Что ты смотришь слишком много детективов.

* * *

Жюльен заказал кофе без сахара в «Старбак кафе», расположенном напротив отеля «Хилтон». Устроившись в кресле, он смотрел на улицу. Он хотел есть, но не мог заставить себя что-нибудь проглотить. Лили была совсем рядом. Полдня он ждал ее перед «Бадди Лодж». Когда она наконец появилась, то быстро поднялась в свой номер и спустя минут десять вышла с чемоданом. Прыгнув в такси, он проследил за ней до центра города и с тех пор ждал у «Хилтона», когда же она снова появится. Потягивая кофе, он окунулся в воспоминания. Его мысли переключались с одной женщины на другую: мама, Сириль, Мари-Жанна…

Все, что он хотел, — это поговорить с Сириль, услышать от нее правду. В его сумке лежала аккуратно сложенная газетная вырезка, которую он нашел у Мари-Жанны и которая так сильно его разозлила. Сириль должна была все ему объяснить. Самое главное — это спокойствие. Это было вполне возможно, если не поддаваться стрессу и волнениям. Приступы ярости его сначала парализовывали, а потом приводили в бешенство, и он ничего не мог с этим поделать. Гнев, закипавший в нем, должен был выплеснуться наружу. Его рукам необходимо было схватить что-то живое и прикончить. Он не всегда был таким. Первые приступы начались после того, как его выписали из Сент-Фелисите. Поначалу — Жюльен был в этом уверен! — он чувствовал себя вполне нормально. Странно, но нормально. Он радовался тому, что жив, и готов был начать все с чистого листа. А затем он разозлился, очень сильно разозлился, из-за того, что агентство продало фотографии без его ведома. Это было обычное дело, но у Жюльена оно вызвало волну раздражения. Почему? Он не знал. Внутри него будто что-то проснулось. Что-то, что он не мог контролировать. Он знал, что ничего страшного не произошло, но чувствовал, что вот-вот взорвется. Ничто не могло успокоить его. Только ощущение лезвия бритвы в руке… Он сразу же почувствовал, что стало легче: гнев улетучился, словно воздушный шар. С тех пор кровь была единственным средством, способным унять его страхи и подавить внутреннюю жестокость.

Он испробовал все: техники релаксации, быструю ходьбу, горячую ванну и холодный душ, пробовал держать в руке кусок льда, пока он не растает, сжимать эспандер… Проблема заключалась в том, что, что бы Жюльен ни делал, он мог лишь оттянуть неминуемое, которое все равно наступало. Ему нужно было чем-то занять руки, он ощущал огромное напряжение, сердце бешено стучало в груди, голова была тяжелой (будто весила тонну!), он задыхался. Иногда ему казалось, что он теряет сознание и отключается, перед глазами у него все плыло, в ушах звенело… Именно тогда в его руке появлялся перочинный нож.

Вот уже десять лет (возможно, больше — он не хотел думать об этом), калеча животных, он избегал того, чтобы покалечить себя. Видеть их раны и кровь, пронзать их кожу, разрезать их плоть, а особенно слышать, как с едва различимым мягким звуком поддаются глазницы, — лишь это было эффективным. Временным, но все же эффективным. Только так Жюльен мог снять напряжение и избавиться от необъяснимой усталости, преследовавшей его. Он допил кофе и пообещал себе, что не причинит вреда Лили. Но он обещал то же самое и в отношении Мари-Жанны…

Отогнав от себя эти мысли, он расплатился и встал.

* * *

Оказавшись наконец в новом номере и вытащив вещи из чемодана, Сириль решила отдохнуть. Она легла на кровать и прикрыла глаза рукой. Очнувшись от сна, наполненного странными видениями, она заметила, что солнце уже садится, а на стенах номера пляшут причудливые тени. Она села на кровати. Во рту у нее пересохло. И еще это неприятное чувство беспомощности…

Сириль поплелась в ванную и приняла душ. Обычно вода придавала ей сил, но сегодня этого не случилось: ее «батарейки» полностью сели.

Сириль и сама не знала, что угнетало ее больше: странный фильм, показанный Ануватом, взгляд крошки Док Май, неудача, постигшая ее в разговоре с Аромом, то обстоятельство, что Жюльен Дома где-то рядом и ищет ее, или ответ Рудольфа Маньена, пришедший на подложный электронный адрес Бенуа.

Пока она была в душе, пришло сообщение от Нино. «Есть новости, позвони, когда сможешь». Дрожащими руками Сириль набрала на телефоне, стоявшем у кровати на тумбочке, его номер.

— Привет, это Сириль.

— Наконец-то! Мы очень рады тебя слышать! — воскликнул Нино.

Сириль улыбнулась в трубку.

— Я тоже. Вы даже не представляете себе, насколько я рада.

— Как ты?

Сириль закашлялась. С утра столько всего произошло… Она вкратце описала свой день. Нино вздохнул.

— Вот это история…

— Да уж… А я-то поехала сюда в надежде прояснить ситуацию… Ну да все в порядке. Моя судьба — повод для зависти по сравнению с тем, что переживают эти дети на улицах. Клянусь тебе, это не поддается описанию! Ладно, скажи лучше, что вы нашли?

— Ты сидишь?

Она устроилась в кресле.

— Да.

— Тогда слушай: Маньен испытывал мезератрол на пациентах!

— Что?

Нино зачитал ей документы, найденные Тони на бывшем компьютере начальника отделения. Сириль вцепилась в подлокотники кресла. Мезератрол вводили в невероятных дозах, в сотни раз превышающих те, что она назначала своим пациентам сейчас! Клара Маре, Жюльен Дома и еще по крайней мере двое пациентов подверглись этому убийственному «лечению».

— Он преступник! — воскликнула Сириль. Мысли ее путались. — Так вот что это за программа 4РП14!

Сириль была потрясена. Ее руки дрожали, она покраснела, на лбу выступил пот. Маньен остановил свой выбор на молодых людях со здоровым сердцем. Бета-блокирующее вещество замедляло сердцебиение — должно быть, мезератрол приводил их в состояние полной отключки. Задыхаясь от гнева, она задавала себе вопрос, все ли они выжили…

— Теперь я понимаю, почему Дома совершает подобное варварство! Ему ведь изуродовали мозг! — возмутилась она.

«А я? Почему я ничего не заметила?»

Она встала, прошлась по комнате и снова села на кровати, закрыв лицо руками.

— Сириль, ты все еще там? — взволнованно спросил Нино.

— Да, — ответила она еле слышно.

— Что-то не так?

— Я спрашиваю себя, как я могла ничего не заметить? Ведь я работала там, Жюльен был моим пациентом.

— Или от тебя все скрывали, или ты об этом забыла.

— Как раз это меня и волнует.

— Ты думаешь о том же, о чем и я?

Сириль вздохнула.

— Да. Возможно, меня накачали препаратами, как и остальных. Это вполне объясняет мою амнезию…

— Я отправляю тебе второй файл. Мы с Тони ничего не можем в нем понять. Кроме первой цифры, которая, как нам кажется, соответствует номеру палаты пациента. 21 — Жюльена Дома, 15 — Клары Маре… Может, тебе это поможет. — Он немного помолчал. — Скажи…

— Да?

— Как ты думаешь… твой муж… Мы с Тони подумали: может, он был в курсе этого всего?

Сириль напряглась.

— Нет, это невозможно.

Нино, удивившись сухому тону Сириль, не решился возражать.

— Когда ты возвращаешься? — спросил он.

— Как только закончится конгресс, через неделю.

Пожелав друг другу удачи, они попрощались, и Сириль повесила трубку. У нее ужасно пересохло в горле.

Сигнал телефона сообщил о том, что пришло новое сообщение. Это был второй файл с компьютера Маньена, найденный Тони.

Она не осмелилась сказать Нино правду. Она просто не могла этого сделать.

В ответ на письмо «Бенуа» Рудольфу Маньену с просьбой дать совет относительно того, что его супруга узнала о существовании дела 4РП14, Маньен написал: «Я тебе позвоню».

Сириль узнала все, что хотела. Бенуа и Маньен были знакомы, и оба знали о существовании секретного дела. Бенуа постоянно лгал ей, и теперь у нее были доказательства этого.

Она не была уверена, что осознает все, что вытекает из этого пугающего открытия. Сириль протянула было руку, чтобы открыть файл, но так и застыла.

Тук-тук.

Кто-то стучал в дверь. Волосы на ее голове встали дыбом. Она никого не ждала и ничего не просила у обслуживающего персонала. Она сидела, не осмеливаясь ни шевельнуться, ни дышать.

Тук-тук.

Сириль медленно встала. Ее сердце билось больше двухсот раз в минуту. Вытащив из косметички ножницы, она приблизилась к двери и, накинув цепочку, открыла ее.

Никого.

Закрыв дверь, Сириль медленно отошла от нее, ничего не понимая. Потом выключила в номере свет. Свет из коридора просачивался под дверью. Она сидела на кровати, не зная, что делать.

«Никто не стучал, мне показалось», — сказала себе она. И тут же поняла, что вовсе ей не показалось: на полоске света появилась тень от ног.

Сириль встала, рывком открыла дверь… и замерла.

— Что ты здесь делаешь?

Перед дверью ее номера стоял Юрий с аккордеоном на плече.

— Здравствуй. Мой приятель из «Бадди» сказал, куда ты переехала. Можно войти?

Несколько секунд Сириль колебалась, затем сказала:

— Нет, подожди меня.

Схватив с кровати сумку, телефон и кошелек, она вышла на лестничную площадку.

— Пойдем в кафе внизу.

* * *

Не задумываясь над тем, сколько сейчас времени, Сириль заказала себе двойной кофе со сливками и шоколадное пирожное с хрустящей глазурью. Юрий взял пиво.

— Я не сразу узнал тебя. Ты ведь была блондинкой, верно? А потом было уже поздно: ты убежала. Тебя зовут… Сесиль? Или как-то так?

— Хм… Сириль.

Она улыбнулась, слегка смущенная. Откинувшись на спинку кресла «Старбак кафе», она рассматривала группу туристов.

— Я увидела тебя, проходя по улице.

Это не могло быть объяснением того, почему она убежала, но у нее не было времени вдаваться в подробности. Раз уж он оказался здесь, она задаст ему интересующий ее вопрос и уйдет.

Принесли кофе, и Сириль с удовольствием сделала несколько глотков. Потом попробовала пирожное и совсем расслабилась. Юрий сидел в кресле напротив нее. Взгляд Сириль невольно задержался на его руках музыканта, изящных и умелых. Она не могла не любоваться ими. Юрий извлекал из своего инструмента звуки, которые покорялись лишь ему одному. В постели эти руки также были умелыми…

«Сейчас не время думать об этом!»

Они обменялись несколькими стандартными фразами, потом Сириль решилась:

— Я хотела бы задать тебе один вопрос, несколько деликатный.

Она смущенно потерла нос. Он смотрел на нее с улыбкой.

— Такая красивая леди, как ты, может спрашивать меня о чем угодно… Я заранее согласен.

— Ладно, — засмеялась она. — Ты помнишь тот вечер, когда мы познакомились?

Юрий наклонил голову, и в его глазах вспыхнула какая-то искорка. Сириль чувствовала, что ее смущение с каждой секундой нарастает.

— Ты не скажешь, что мы могли принять в тот вечер? То есть мы немало всего приняли… По правде говоря, у меня небольшие проблемы с памятью, и я опасаюсь, как бы это не было связано…

Юрий широко улыбнулся.

— Мы можем продолжить, если хочешь.

Сириль, покраснев, закрыла глаза и снова попросила:

— Мне очень нужно это знать. Пожалуйста!

Эстонец залпом выпил пиво.

— Это было давно. Кстати, когда именно?

— В октябре двухтысячного года.

— И ты думаешь, я помню, что мы приняли десять лет назад?

Сириль потерла лоб.

— У тебя могли сложиться привычки…

Музыкант немного подумал, а потом наклонился вперед, чтобы только она могла расслышать его слова:

— Нужно сходить к парню, который нас обслуживал.

— Хорошо. Когда?

— Завтра вечером. Ты свободна?

— Да.

— Я зайду за тобой в отель в восемь вечера.

* * *

Вернувшись в свой номер в «Хилтоне», Сириль сбросила туфли, запустив ими в другой конец комнаты. Ее переполняли стыд и гнев. Десять лет назад она повела себя как полная идиотка. Что она согласилась принять тогда? Экстази? Кокаин? Галлюциногенные грибы? Или всю эту дрянь сразу? Она потерла лоб. А Юрий? Как она могла оказаться с ним в постели? Он обворожительный, ладно, но… Она отогнала глупые мысли и глубоко вздохнула. Она себя не узнавала. Когда-то она была такой рассудительной, здравомыслящей, мудрой…

Усевшись на кровать, она вытащила свой айфон. Сообщение от Нино так и не было прочитано. Она его открыла. Это был документ Word.

Нахмурив брови, она пробежала глазами несколько строк таблицы, которые выглядели следующим образом:

18 / 1973 / 12КУ / 30-40-60 НС / позитивн.

15 / 1976 / 85МИ / 30-40-60 НС / ВС

21 / 1979 / 5699КБ / 30-40-60 НС / ВС

И еще три строчки вроде этих.

Сириль не могла ничего сообразить. Количество информации просто переполняло ее. Она встала, вымыла руки и причесалась. После этого она почувствовала себя более собранной. Итак, таблица…

Сириль снова взяла в руки телефон и перечитала данные. После третьей строчки ее сердце бешено забилось, а каждый уголочек тела начал пульсировать: виски, горло, живот… «Боже, это невозможно!»

Потом ее словно обдало ледяное дуновение…

Долгое время Сириль не могла даже пошевелиться.

* * *

Сидя на кровати, Сириль плакала без остановки. То, что она поняла, так же потрясло ее, как и то обстоятельство, что она этого не помнила. Правда была спрятана в глубинах ее памяти и отказывалась выйти наружу.

Таблица представляла собой всего лишь неофициальные записи, резюме в формате Word клинических испытаний, проведенных Маньеном. По словам Нино, 21 — это номер палаты Жюльена Дома. 1979 — год его рождения. Что же касается «5699КБ», то это был код, который она вписывала в дела пациентов сотни раз. Это был номер бейджа, который она носила на халате в течение двух лет… Расшифровать остальную часть данных не составляло никакого труда. 30-40-60 — дозы. «НС» — способ введения в организм, назальный. «ВС» — это вегетативное состояние. Соединив все элементы цепочки, можно было прийти к логическому выводу…

Прикусив губу, Сириль кипела от возмущения на медицину, на Маньена, на Бенуа и на саму себя. У нее были доказательства не только того, что десять лет назад Маньен проводил подпольные исследования, но и того, что она тоже принимала в этом участие. Она вводила Жюльену Дома огромные дозы мезератрола, из-за чего он на некоторое время впал в кому, из которой вышел в более чем нестабильном психическом состоянии…

Сириль испытывала почти физическую боль: она была полностью ответственной за патологию своего пациента! Стиснув зубы, она попыталась оценить ситуацию и все возможные варианты.

Вскочив на ноги, она схватила сумку и выбежала из номера, хлопнув дверью.

 

39

В девять вечера Сириль снова звонила в дверь Санука Арома. В гостиной профессора замигал голубой свет, указывая на то, что у двери стоит гость. Появилась старая тайка, очень недовольная с виду. Сириль извинилась, представилась и сказала, что ей необходимо увидеться с Аромом по очень срочному делу. Но на этот раз она не осталась снаружи, а прошла вслед за женщиной по длинному темному коридору с покрытыми лаком стенами. Слева находилась освещенная небольшой лампой гостиная, служившая профессору также кабинетом.

Первое, что почувствовала Сириль, войдя в комнату, — это запах. Пахло гашишем. Потом послышалось бульканье, доносившееся от огромного наргиле, стоявшего на низком китайском столике. Проследив взглядом до конца шланга, она увидела, что на красном диване кто-то лежит. Человек поднял голову, и Сириль узнала длинные белые волосы. Она решительно подошла ближе, настроенная на этот раз узнать все.

— Профессор?

Санук Аром с трудом поднялся и сел. Он выглядел слегка оглушенным, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями. Потом он указал ей на кожаное кресло напротив. Сириль села, положив руки на колени.

— Вы ездили в отдел ГВ, — произнес он глухим голосом.

— Да.

— Вам не следовало этого делать.

Санук Аром глубоко затянулся. Сириль Блейк проигнорировала его слова и перешла к главному:

— Как вы лечили детей, найденных в Сураттхани?

— Я же уже говорил, что не могу вам этого сказать.

— Я разговаривала с мужем. Все в порядке, он не будет препятствовать опубликованию ваших материалов. Вы можете рассказать мне о своем протоколе.

— Я не хочу, чтобы у меня возникли какие-то проблемы до опубликования последних результатов. Ваш муж обладает огромными полномочиями в нашем небольшом сообществе. Вы и сами это знаете.

Сириль откашлялась.

— Он пообещал ничего не предпринимать против вас, если я вернусь для лечения в Париж, а я именно это и собираюсь сделать. Я пришла просто поговорить с вами. — Она четко произносила каждое слово. — Мне нужно узнать ваши методы лечения. И срочно.

— Ваш муж не хотел, чтобы я встречался с вами. У него должны быть на то веские причины.

Сириль изменила тактику. Наклонившись, она тихо спросила:

— Скажите, профессор, на какой стадии заболевания вы находитесь? Седьмой? Восьмой?

— О чем вы говорите?

— О болезни Альцгеймера.

— Как вы… Никто…

— Синий язык. Вы принимаете метиленовую синь в больших количествах, не так ли?

Половина лица Санука Арома дрогнула.

— Это единственный препарат, показавший отличные результаты при клинических испытаниях.

— Да, я знаю, они были опубликованы в прошлом году. Гашиш тоже приглушает признаки болезни, да?

Санук Аром ничего не ответил. В его взгляде промелькнула грусть, и Сириль решилась:

— Через полгода-год вы, скорее всего, будете уже не в состоянии публиковать результаты. Если вы объясните параметры протокола, я помогу вам довести начатое до конца. Даю слово. Я помогла мужу победить его проблемы для опубликования работ.

На лице Арома появился интерес.

— Его проблемы?

Сириль больше нечего было терять, и сейчас ей было абсолютно все равно, что она предает Бенуа.

— Мой муж страдает редкой формой дислексии в результате травмы головы, случившейся в двухтысячном году, когда была задета лобная доля мозга. Он не может нормально писать. Никто этого не знает. Если бы не я, он бы никогда не смог опубликовать свои работы.

Сириль замолкла в ожидании. Она только что серьезно пошатнула репутацию Бенуа Блейка и вручила Арому бесценный козырь в случае проблем с будущим обладателем Нобелевской премии. Профессор ничего не сказал, но черты его лица смягчились. Сириль мысленно поздравила себя с победой.

— Итак, профессор, как вы лечили этих детей?

Аром уклонился от прямого ответа, спросив:

— Что с вами произошло, мадам, что вы так сильно хотите это знать?

Сириль вдруг надоело ходить вокруг да около, и она решила выложить все карты на стол.

— Десять лет назад я приняла наркотики. Пока что я сама не знаю, какие именно. Но это вызвало частичную амнезию.

Аром трижды вдохнул гашиш, показав кончик синего языка.

— Да, такое бывает… Ваша искренность делает вам честь. Хорошо. Вам лучше устроиться поудобнее, это долгая история. Хотите чаю?

Он встал и тяжело направился к закрытой двери в глубине комнаты. Положив руку на ручку двери, профессор замер, и Сириль пришла ему на помощь, мягко напомнив:

— Чай… Вы шли за чаем.

Не оборачиваясь, он открыл дверь, выходившую, по всей вероятности, в кухню, и что-то сказал старой тайке, ответившей ему ворчанием.

* * *

Несколько минут спустя, устроившись на красном диване и держа у рта мундштук наргиле, Санук Аром приступил к самому невероятному из всех рассказов, которые Сириль когда-либо слышала.

— Когда тринадцать месяцев назад Группа волонтеров обнаружила первого ребенка с амнезией на юге Сураттхани и доверила его мне, я подумал, что этот случай похож, к сожалению, на сотни других, когда дети подвергаются жестокому обращению или напичканы наркотиками. Когда нашли второго ребенка, я был удивлен. Третьего — откровенно взволнован. Я пересмотрел все возможные гипотезы, включая появление нового вируса, атакующего гиппокамп или кору головного мозга. Но анализы ничего не обнаружили. Кровь была в норме. Я испытал на троих детях всевозможные методы лечения. Единственное, что дало хоть какие-то положительные результаты, — это магнетическая стимуляция.

— Я тоже пробовала ее, — перебила его Сириль, — но безрезультатно.

— Поначалу я делал все скорее наугад, стимулируя ту часть коры головного мозга, где, как предполагают, хранятся воспоминания. Но это не улучшило их состояния. Затем у меня появилась идея стимулировать мозг детей на довольно высокой частоте, одновременно показывая им картинки.

Сириль нахмурила брови.

— Картинки?

— Любые картинки, которые могли бы напомнить им прежнюю повседневную жизнь. Изображения фермы, города, животных, школы, машин, крестьян… Я перепробовал все. И во время одного из сеансов первый из найденных детей начал по крупицам собирать свои воспоминания.

— Вы уверены, что эти воспоминания не были ложными?

— Я не могу быть уверенным на все сто процентов, но сказанное тремя детьми совпадает. Знаете, это ведь основа моей работы. Я много лет назад понял, что воспоминания не исчезают, не стираются из памяти; ослабевают только цепочки, ведущие к ним. Достаточно соединить нужные звенья, и память возвращается…

Сириль некоторое время пребывала в задумчивости, потом спросила:

— И что же они рассказали?

— Они описывали… лагерь в джунглях… и пляж.

Сириль замерла.

Санук Аром внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.

— Мы ведь с вами знакомы, да? Мы когда-то встречались с вашим мужем.

— Профессор, я — доктор Блейк. Я приехала поговорить с вами о детях, страдающих амнезией… — напомнила Сириль.

Некоторое время они сидели молча. Санук Аром скрылся где-то в удаленном уголке своего мозга. Он вернулся к разговору так же неожиданно, как и абстрагировался.

— Район Сураттхани — это область стычки банд Кох Самуй — местных подонков, живущих за счет торговли чем угодно. Выслушав детей, я предположил, что одна из банд, обнаружив существование нового наркотика, который делал людей покорными и податливыми и в то же время заставлял их частично терять память, организовала торговлю детьми.

В комнату вошла пожилая тайка и поставила на стол поднос с фарфоровым чайником, от которого шел пар. Рассказ Арома прекратился на время, пока они потягивали из чашек горячий черный чай.

— Теперь я расскажу вам другую историю. Пятнадцать лет назад я занимался изучением цикла памяти в университете Питтсбурга. Я работал в лаборатории с еще одним исследователем из Таиланда. Он был младше меня, и звали его Рама Супачай. — Аром затянулся и выпустил к потолку густой ароматный дым. — Нашей целью было достичь полного исчезновения болезненных воспоминаний у крысы. И нам это удалось.

— Я читала ваши публикации. Вы открыли принцип амнезийного упрочнения.

— Именно так. Воспоминания оказываются нестойкими, когда их воскрешают в памяти, — продолжал Аром. — Во время восстановления их можно укрепить, но можно и изменить. И если во время восстановления случится шоковая ситуация или вмешается та либо иная молекула, воспоминание может ослабеть или вообще исчезнуть, по крайней мере из сознания. Именно это мы и исследовали на мышах.

Сириль небольшими глотками пила ароматный чай.

— И вы изменяли воспоминания мыши?

— Да. Мы приучили ее бояться красной и синей бусины. Позже, воздействуя в нужный момент на ее мозг электрическим током, мы добились того, что она забывала страх при виде красной бусины, но не синей…

— Выборочное удаление воспоминаний…

Аром перевел дыхание.

— Именно так.

— Это невероятно.

— Спасибо… Да, это революционное открытие. После наши пути разошлись. Мне предложили должность в Центре исследования мозга, и я сразу же согласился, поскольку моя жена и дочери хотели вернуться на родину. В течение двух лет я ничего не слышал о Раме Супачае, а затем он также приехал в Бангкок. Он работал в государственной больнице, но его это не устраивало, и он приходил ко мне поделиться планами создания клиники медицинского туризма, которая, по его словам, принесла бы огромные деньги.

— В вашей стране это просто манна небесная…

— Да, прибыли огромные. Богатые иностранцы, отчаявшись, готовы на все и денег не жалеют. Особенно если некоторые технологии в их странах запрещены.

— Итак, Рама Супачай вернулся…

— Да, в течение последних двух лет он пытался усовершенствовать метод удаления воспоминаний. Сначала он проводил исследования на мелких животных, потом на более крупных млекопитающих, затем на приматах и наконец на человеке.

Сириль открыла рот от изумления.

— Но зачем?

— Чтобы вернуть счастье страдающим людям! Удалить любые воспоминания, которые могут их потревожить, травмировать. То же самое, что вы делаете при помощи своего мезератрола, разве не так?

— Нет! — отрезала Сириль. — Мы смягчаем боль, а не удаляем воспоминания!

— Я не хотел задеть вас. Рама полагал, что это и есть верный путь, священный Грааль нейронауки — счастье путем забытья.

— Он тестировал этот метод?

— Я не знаю. Он хотел, чтобы я помог ему: хотя Рама Супачай и прекрасный исследователь, ему не хватает теоретических обоснований. Что касается меня, то об этом не могло быть и речи. Я не сомневаюсь, что однажды все это станет возможным, но каковы будут последствия? Кроме того, я стал руководителем отделения, и впереди у меня была должность директора. Помимо всего этого, я не особенно доверял ему и сомневался относительно того, какими средствами он располагает на самом деле. Он рассердился, исчез, и я ничего о нем не слышал. До… сегодняшнего дня.

Сириль Блейк замерла, поднеся руку к губам.

— Боже мой… Видео! Вы узнали его на видео Анувата…

Руки старого профессора задрожали.

— Ануват прислал мне это видео как раз перед тем, как показал его вам. Да, действительно, я узнал Раму Супачая. Его ни с кем нельзя перепутать: у него нет ни волос, ни бровей. Меня это привело в шоковое состояние.

— И что он, по-вашему, делает? Тестирует метод на детях?

— У меня нет доказательств, но я думаю, что да.

Сириль разволновалась.

— Ему нужно помешать. И как можно быстрее!

— Для этого, дорогая доктор Блейк, нужны хоть какие-то зацепки, чтобы знать, где он скрывается вместе с детьми.

Они молча смотрели друг на друга.

Ответ Сириль прозвучал уверенно:

— Нужно обследовать малышку Док Май и применить ваш метод. Возможно, она вспомнит какую-либо деталь, которая позволит нам добраться до них. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам.

Санук Аром закрыл настоящий глаз и глубоко вздохнул.

— Родственники не могут помочь мне в этом деле, а весь мой персонал занят подготовкой к конгрессу. Мне некого отправить за ней раньше чем через две недели. А сам я не смогу проделать этот путь.

Сириль встала.

— Я поеду!

— Вы?

— Да, завтра. Я смогу вернуться вместе с ней послезавтра вечером, и мы применим ваш метод лечения. Если повезет, девочка нам поможет.

Аром улыбнулся своей вертикальной полуулыбкой.

— Ваша помощь была бы бесценна.

— Ну что ж, тогда договорились. Я привезу ребенка, и мы попробуем провести магнетическую стимуляцию.

— Я помогу вам вылечиться, обещаю.

Сириль подарила ему широкую улыбку.

— Это было бы чудесно!

Аром встал, и они пожали друг другу руки.

— Извините, что так плохо принял вас. Вы чудесный человек. Я свяжусь с Ануватом; и он расскажет вам о подробностях поездки. Будьте осторожны. Не задерживайтесь в этой зоне.

— Я только туда и обратно. Это я должна вас благодарить. Впервые за долгое время я чувствую себя лучше.

 

40

Сириль ехала в отель, сильно нервничая, но все же радуясь тому, что хоть какой-то вопрос она уладила. Она одержала победу! Она отправится за девочкой, перестанет подстраиваться под события, будет действовать, а Аром, бедняга Аром, пообещал помочь ей… Она верила ему. Она поможет ГВ, а профессор поможет ей.

Зазвонил ее телефон. Номер не определялся.

— Доктор Блейк? Это Ануват из Группы волонтеров.

— Добрый вечер, Ануват. Профессор ввел вас в курс дела?

Секретарь организации вкратце объяснил, что получил от Санука Арома сообщение, из которого узнал, что она отправится в Сураттхани и что ей нужно выдать разрешение на перемещение девочки. Его голос звучал громко, а речь была быстрой.

— Я хотел бы, чтобы вы кое с кем встретились, — добавил он.

— Конечно. Скажите, где и когда. Завтра?

— Сожалею, доктор Блейк, но он может увидеть вас только сейчас.

— Но уже ночь!

— Он работает только по ночам. Я отправлю вам адрес на мобильный телефон, и вы сможете показать его водителю такси.

— Я еду на повозке.

— A-а, отлично, тогда дайте мне водителя.

После беседы с Ануватом они проехали мимо отеля и направились на юго-запад. Они ехали по освещенному огнями мегаполису, а потом свернули с дороги и оказались на темных улочках. Сириль почувствовала легкое волнение.

На одном из перекрестков тормоза повозки завизжали, и водитель круто повернул вправо. Огромная зеленая вывеска «Пиво, Патпонг» указывала на то, что они свернули на улицу Патпонг I и II — «горячий» квартал Бангкока. Здесь Сириль ни разу не была. Тут можно было найти все, что так или иначе связано с секс-бизнесом. Неоновые вывески слепили глаза, гремела музыка. Десятки тайцев, молодых мужчин и женщин, сидели на табуретах на летних площадках баров, улыбаясь прохожим. Здесь были также леди-мужчины — трансвеститы, одетые в мини-платья и вышагивающие на огромных каблуках. Кричащие вывески гласили «Шоу-герлз», «Сафари-бар» и многое другое, а пабы рекламировали местное пиво. Они увидели огромного усатого европейца, сжимавшего в объятиях девочку ростом полтора метра максимум. Сердце Сириль сжалось. Мысленно она выругала туриста. На улице было полно народу. Пьяные туристы с Запада бродили между проститутками и их клиентами, на тротуарах спали люди, дети просили милостыню, молодежь танцевала. Кого-то рвало возле урны.

Повозка проехала еще несколько метров и наконец остановилась перед фасадом потрясающего здания в готическом стиле, достойного украсить игру «Замок и драконы».

Вывеска «Зона металла» указывала на то, что это был своего рода храм тяжелого рока. Расплатившись, Сириль спрыгнула с повозки и внимательно осмотрела черные пасти чудовищных животных, взирающих со стен здания. Она подумала, что днем все это, должно быть, кажется менее впечатляющим и что человеческий род поистине странный, раз ему нравится, когда его пугают. Она вошла в бар, где играла музыка. Внутри было много людей, пахло пивом и потом. Рок-группа, состоявшая из трех тайских рокеров, одетых в кожу и металл, с собранными в хвосты длинными волосами, играла на гитарах. Сириль хотелось заткнуть уши. Она взглянула на часы. Почти час ночи. У Анувата были свои причуды… Ей не пришлось искать его, он уже ее ждал. Указав на троих музыкантов, он что-то прокричал. Сириль его не услышала, но все же прочла по губам «Мой брат!». Секретарь направился к бару, обошел его, как будто был у себя дома, открыл служебную дверь и поднялся по ступенькам.

Они оказались в крохотной кухне. Ею, очевидно, мало пользовались. Здесь был лишь небольшой холодильник, столик с двумя пластмассовыми стульями, разбитая раковина над шкафчиком без дверцы, где были пакеты с сахаром и чаем. На табурете стояла ободранная кастрюля, и лежал пакет растворимого кофе местной марки. За столиком сидело странное существо: то ли мужчина, то ли женщина, с пухлыми губами и грудью, с лицом, обрамленным черными густыми волосами. Ануват закрыл дверь, и шум из зала стал тише.

— Позвольте представить вам Рену. Рену, это доктор Блейк, о которой я тебе рассказывал.

Рену сложил руки под подбородком в знак приветствия.

Ануват предложил второй стул Сириль, а сам остался стоять.

— Рену работает с нами. Он помогает нам приблизиться к беспризорным детям, заслужить их доверие. Сам он, до того как переехал в Бангкок, работал на юге страны, в основном на островах, в Пхуке, Кох Самуй и Кох Тао. Аром написал мне, что узнал на видео своего бывшего коллегу, Супачая.

Взгляд Сириль перебегал с секретаря ГВ на Рену.

— Рену, — сказал Ануват, — можешь рассказать доктору то, что говорил мне?

— Я знаю Супачая.

Сириль нахмурилась. Рену продолжал:

— На островах перевозка наркотиков и оружия, а также проституция организована тремя сетями. Супачай возглавляет одну из них, под названием Лига Кох Самуй. Он также занимается поединками по боксу между шахтерами.

Сириль облокотилась о небольшой пластмассовый стол, который тут же зашатался.

— Рама Супачай, исследователь, превратился в главаря банды?

Ее голос звучал скептически.

Рену прищурился, между густыми бровями залегла вертикальная морщина.

— Нет, не Рама, а Пот Супачай.

Сириль, усаживаясь на стуле поудобнее, прикоснулась пальцем к губам.

— Там несколько Супачаев?

Ануват скрестил руки на белой футболке с логотипом ассоциации.

— Точно. Похоже, семья Супачай активно работает на островах, занимаясь всевозможными перевозками. Пот и Рама — двоюродные братья.

Рену продолжал:

— Пот Супачай очень опасен. В тех местах его все боятся. Это бывший тайский боксер. Он ни во что не ставит человеческую жизнь. Ануват говорил мне, что вы отправляетесь в Сураттхани. Будьте предельно осторожны! Не ездите на личном транспорте. Никому не доверяйте. Опасайтесь любого, кто будет вас о чем-то спрашивать. Там похищают женщин, накачивают их наркотиками и отправляют на панель. В данный момент все озлоблены из-за приезда русских.

— Русских?

— С наплывом русских конкуренция в сфере проституции стала нешуточной. Блондинки более востребованы, чем тайки. В прошлом году произошли первые стычки. Пот Супачай приказал средь бела дня избить двух русских проституток на пляже Паттайи. С тех пор и недели не проходит без столкновения. Вы должны быть очень внимательны.

Сириль с трудом сглотнула.

— Я только съезжу туда и вернусь завтра.

— Будьте бдительны, и все будет в порядке.

Ануват откашлялся.

— Привезите нам малышку, а также, если это будет возможно, мобильный телефон, который был у нее. Если ей его дали и освободили, значит, кто-то пытается нам помочь. Возможно, нам оставили еще какой-то знак, чтобы мы могли найти детей.

* * *

Было уже три часа ночи, когда Сириль вошла в вестибюль отеля «Хилтон» и взяла ключ от своего номера. Она едва держалась на ногах. Швейцар протянул ей карточку на вход и запечатанный конверт.

— На ваше имя пришел факс, мадам Блейк.

В лифте, поднимаясь на одиннадцатый этаж, Сириль с опаской осмотрела конверт.

«Что за очередная чертовщина?»

Оказавшись в своем номере, она вытянулась на кровати. Она ощущала резь в покрасневших глазах, у нее болели ноги, спина, голова, и она была голодна. Когда она ела последний раз?

Раздевшись, Сириль залезла под одеяло. Взяв в руки телефон, она установила будильник на восемь утра и только сейчас решилась открыть конверт.

Это было написанное от руки письмо, отправленное по факсу, на плохой глянцевой бумаге. Она сразу же узнала почерк Бенуа.

Протерев глаза, она попыталась прочесть письмо, почти недоступное для понимания обычному человеку. Просмотрев его до конца, Сириль принялась читать сначала. После того как все буквы были расставлены по своим местам, письмо выглядело приблизительно следующим образом:

Сириль!

Б.

«Хилтон» сообщил мне о твоем приезде.

Я только что разговаривал по телефону с Р. М., который, по его словам, получил от меня письмо по электронной почте. Я разгадал эту хитрость, которая помогла тебе догадаться об остальном.

Что еще сказать? Думаю, ты все поняла. Да, я был в курсе дела и предпочел скрыть это от тебя. Я хотел бы объяснить, почему сделал это.

Десять лет назад Р. М. попросил у меня то, что ему было необходимо для испытаний. Я выполнил его просьбу, не подозревая ничего плохого. Когда ты узнала о содержании его опытов и рассказала все мне, я сразу понял, что наши карьеры и жизнь под угрозой. Я убедил тебя не доносить на Р. М., поскольку мы тоже были вовлечены в это дело и рисковали оказаться перед судом вместе с ним.

Когда ты ушла из С.-Ф., я поддержал тебя в этом. В Бангкоке, когда ты вернулась после «побега», ты не затрагивала эту тему. Ни разу. Никогда. Я уважал твое молчание, предположив, что тебе не хочется ворошить прошлое. И только несколько дней назад я понял, что ты действительно все забыла. Да, я опасался, что Ж. Д. возродит твои воспоминания, поэтому и уговаривал тебя передать его дело в клинику.

Делая все это, я пытался любой ценой защитить нас, оставив прошлое в прошлом.

Я надеюсь, что не ошибся, сказав Р. М., что ты ничего не предпримешь против него. Никто от этого не выиграет.

Люблю тебя и больше всего в мире хочу, чтобы ты простила мою ложь, цель которой — сохранить наш брак.

Надеюсь на твою взаимность.

 

41

15 октября, утро

Сириль надела длинные брюки и закрыла голые плечи. Купив в окошке билетик, она прошла контроль. Ват Пра Кео — наиболее известный буддистский храм Таиланда, построенный в конце восемнадцатого века для роскошной статуи Изумрудного Будды.

Сириль поднялась после непродолжительной волнительной ночи, испытывая острое желание прогуляться по этому месту. Было десять утра, она приехала к открытию.

Она наслаждалась архитектурным ансамблем, впечатляющей композицией разноцветных крыш, скульптур, фасадами, покрытыми зеркалами, стеклом, мозаикой… Она поднялась по ступенькам главного храма. Необходимость отправиться в культовое место возникла у нее в момент, когда она проходила мимо туристического агентства «Хилтон». В ее сумке лежали билеты в Сураттхани и обратно. Она выезжала вечером.

Она все просчитала: возвращаясь на дневном поезде, к вечеру она будет в Бангкоке. Она пропустит начало конгресса, но успеет выступить с презентацией. Самое главное — это то, что она поможет Арому узнать правду, а Аром поможет ей вернуть память. Несмотря на то что написал Бенуа, она хотела точно знать, как именно все произошло, как она, вопреки своим убеждениям, оказалась замешанной в секретных клинических испытаниях. Она будет очень осторожна, и все пройдет успешно.

Остановившись на ступеньках, Сириль достала мобильный телефон, зашла в «Галерею» и еще раз взглянула на фотографию тайской девочки. Она с грустью смотрела на Док Май.

«Что они с тобой сделали? Как тебе помочь?»

Вздохнув, она оторвала взгляд от фотографии и огляделась, с наслаждением рассматривая крыши храма, раскрашенные, будто ковры. Это было великолепное зрелище!

Она встала в очередь перед королевской часовней, где располагалась знаменитая статуя Изумрудного Будды. В пятнадцатом веке на руинах храма в Чианг Рай обнаружили статую Будды, покрытую искусственным мрамором. Но это покрытие легко снялось, и под ним оказалась нефритовая оболочка. Священная статуя путешествовала до самого Лаоса, после чего окончательно вернулась в Таиланд, где была установлена в часовне, и посмотреть на нее приезжали люди со всей страны.

Сириль следила за происходящим вокруг и постепенно успокаивалась. Здесь земное смятение отступало. Конечно, горести не становились менее болезненными, но их было легче переносить. Здесь становилось понятно, что судьбе не поддаются — ее принимают, что страдания и радость являются двумя сторонами одной медали. Сириль подумала, что никогда прежде не осознавала это так ясно, как сейчас.

Она провела рукой по тяжелой двери, ведущей в величественный зал, украшенный от пола и до потолка. Она следовала за толпой. В центре зала на золоченом пятиярусном троне сидел Будда. Посетители, стоявшие перед Сириль, склонились перед ним, и она последовала их примеру.

Да, именно так… Горести были лишь одной из составляющих ее жизни. Они проходили, как и радости, уступая место последующим событиям и чувствам. На стене был написан отрывок из легенды о Сиддхартхе. Сириль помнила этот рассказ. Молодой монах обошел весь мир в поисках мудрости и счастья. И в конце концов нашел их лишь рядом со старым паромщиком. Он открыл мудрость в самом себе, в течении воды — символе непостоянства.

Непостоянство…

Сириль снова и снова прокручивала в голове это слово. На сегодняшний день оно приобрело для нее особый оттенок.

Перестав заниматься тяжелыми случаями в области психиатрии и переключившись на более легкие неврозы, она полагала, что ее жизнь навсегда изменится, станет простой и легкой. Пологим подъемом без препятствий…

Но нет, так не могло продолжаться вечно. Все менялось. У нее мог обнаружиться рак, неизлечимая болезнь… А у нее были всего лишь проблемы с памятью и — возможно! — приступы неконтролируемой агрессии.

Гораздо хуже было то, что десять лет назад другая она согласилась участвовать в бесчеловечном эксперименте. Другая она не осознавала всей ответственности своих поступков и стала причиной психоза по крайней мере одного из пациентов. Как она могла пойти против своих деонтологических принципов? Ей угрожали? Бенуа на нее давил?

Она смотрела на Будду. Он пребывал в состоянии медитации. На самом деле он был небольшим — огромным его сделала вера людей.

«Возможно ли, что внутри меня существует другая я?»

Рядом с ней, по-турецки поджав ноги, сидела женщина. На коленях у нее лежал ребенок. Женщина, закрыв глаза, обнимала его.

Сириль спросила себя, а в чем заключается ее собственное счастье. В размеренности, в работе, в привязанности к Бенуа? И была удивлена тем обстоятельством, что ответы на этот вопрос совершенно ее не удовлетворили.

Сердце защемило, и Сириль поняла, что ей не хватало тепла настоящей семьи. Ей хотелось иметь детей, которые ждали бы ее звонка и надеялись бы на нее. Она почувствовала себя невероятно одинокой. Чтобы справиться с этим, она сделала несколько глубоких вдохов и выдохов и изменила позу.

— Лили…

Сириль подскочила. Он был рядом с ней, совсем близко. Ее сердце, как, впрочем, и все тело, замерло.

— Что вы здесь делаете? — прошептала она, опустив глаза.

— Я пришел увидеть тебя.

— Зачем?

— Чтобы кое о чем спросить.

Сириль посмотрела направо, потом налево. Никакой возможности сбежать. И даже если бы ей это удалось, то что дальше? С момента их последней встречи прошла целая вечность. Ей было страшно, но она сказала себе, что должна его выслушать, а после он уйдет.

— Выйдем, — сказала она как можно более твердо.

Они пятились, а потом встали, не поворачиваясь спиной к Будде.

«Он вооружен?»

В ее голове вертелось множество вопросов. Они вышли к паперти, и Жюльен довольно крепко схватил ее за руку.

— Я задержу тебя ненадолго. Может, выпьем кофе?

Он задал этот вопрос с галантностью, которая никак не соответствовала его твердой хватке, и одарил Сириль самоуверенной улыбкой.

— Хорошо, — сказала Сириль, искоса взглянув на него.

На нем были джинсы и голубая рубашка поверх белой футболки. За спиной — неизменная фотосумка. На глазах — солнцезащитные очки. Куда подевался несчастный молодой человек с депрессией, которого она принимала несколько Дней назад в своем кабинете?

Они спустились по многочисленным ступенькам храма, опустив глаза и не глядя на полицейского, как будто скрывали какую-то тайну.

— Куда вы хотели бы пойти? — спросила Сириль негромко.

— Напротив главного входа есть кафе.

Они пересекли площадь, на которой располагалась школа обучения тайскому массажу и Королевский Дворец.

Сириль аккуратно отвела руку Жюльена.

— Я никуда не убегу.

Они шли довольно быстро и молчали. Жюльен был выше ее на голову. Он выглядел совершенно спокойным, Сириль покусывала большой палец. Ее охватили нерешительность, боязнь ошибки, чувство вины, гнев и опасение за собственную безопасность. Ее сердце громко стучало в груди. Что делать? Она хотела как можно быстрее избавиться от Жюльена, но он, возможно, представлял собой опасность для других. Может ли она позволить ему скрыться? Или должна сдать его полиции? Но под каким предлогом?

Сириль не понимала, как могла не предвидеть эту встречу, не подготовиться к ней. Она жила в страхе, что он где-то рядом, и не продумала следующий шаг. Пот каплями сбегал по спине, но ее знобило. Не глядя друг на друга, они дошли до сторожевой будки у входной двери. Толпа японцев фотографировалась на фоне статуй Будды. Другая группа туристов стояла возле охранников в форме.

Сириль провела рукой по волосам. Куда подевалась ее способность предвидеть ситуацию, умение быть на шаг впереди, чтобы ее не застали врасплох? Ее мозг как будто отказывался работать. Она собиралась предоставить все на волю случая. А это было плохо.

Жюльен засунул руки в карманы джинсов и высоко поднял голову. Даже с отросшей бородой он был красив и казался вполне здоровым и уверенным в себе молодым человеком. Он ничего не говорил. Он считал, что в этом нет необходимости. Впервые Сириль подумала, что в нем есть что-то мужественное, чего она не заметила во время их предыдущих встреч.

Дойдя до Дворцового бульвара, он остановил ее оберегающим жестом. Они подождали, пока загорится зеленый свет, и Жюльен перевел ее через дорогу. Сириль пыталась выглядеть спокойной. Она должна была играть роль терапевта. Это был единственный шанс удержать его на должном расстоянии.

«Бар Ват» был заполнен туристами, которые сидели за столиками, стоявшими на широком тротуаре бульвара напротив Дворца, защищенные от солнца желтыми зонтиками. Жюльен заговорил по-тайски с молодой официанткой, державшей в руках поднос с десятком пивных бокалов. Та рассмеялась и, прищурившись, указала на столик чуть в стороне и приняла их заказ — два кофе. Сириль села, положив сумку на колени, и снова спросила себя, куда подевался хрупкий молодой человек, приходивший к ней на консультацию. И куда испарились ее уверенность директора Центра «Дюлак»? Она хотела заговорить с Жюльеном, чтобы каким-то образом контролировать ход событий, но не знала, с чего начать. Она боялась выказать свою неуверенность, свой страх. Молодой человек наблюдал за ней, не произнося ни слова. Казалось, их молчание его ничуть не смущает. Сириль не выдержала и спросила:

— Это моя племянница сказала вам, что я в Таиланде?

Улыбка исчезла с лица Жюльена. Он ничего не ответил. Капли пота, заблестевшие на лбу, выдали его: он не был так спокоен, как казался. Ей стало немного легче. Официантка поставила перед ними две чашки кофе. Сириль сосредоточилась, желая управлять разговором и взвешивая каждое слово, как будто находилась в своем кабинете, а он сидел перед ней. Но она чувствовала, что что-то изменилось. Она изменилась. Когда? Как? Из-за чего? Она не могла ответить на эти вопросы. Но очевидным являлось то, что она больше ничем не управляла.

Сириль взяла чашку и поднесла ее к губам. Потом спросила:

— Что вы хотели у меня узнать?

Жюльен сделал большой глоток.

— Мне нужно знать, что ты знаешь.

Он по-прежнему обращался к ней на «ты», но она не обращала на это внимания: момент для спора был явно неподходящим.

— Насчет чего?

— Лечения, которому я подвергся в Сент-Фелисите.

Сириль отвела взгляд в сторону, и это не ускользнуло от Жюльена.

— Лечения, которое заставило меня забыть то, что произошло с моей матерью.

Сириль Блейк рывком поставила чашку с довольно горячим кофе и даже пролила несколько капель на стол. На ее лице было неподдельное удивление.

— Вашей матерью?

— Это не был несчастный случай.

— Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я нашел это у Мари-Жанны.

Он достал газетную вырезку и, развернув ее, положил на стол. Сириль прочла следующее:

«Le Provençal», 20 июня 1991 г.

Драма в Валлон-дез-Офф: Лорина Дома, работница «Ля Ми де Пен», ассоциации помощи обездоленным, была убита вчера вечером. Ее сын Жюльен, ставший свидетелем трагедии, сейчас находится у бабушки и дедушки.

— Ты знала об этом? — спросил Жюльен.

— Нет, конечно, — ответила Сириль, в очередной раз перечитывая статью. Она подняла на него глаза. — Мне очень жаль… Вы говорили, что… что она умерла в результате несчастного случая. Разве нет?

— Я тоже так думал больше двадцати лет. Но ее убили! — Его голос дрогнул, словно у ребенка. — Мне было одиннадцать лет, почти двенадцать. Как я мог это забыть? Что со мной сделали, что я об этом забыл?

Его ноздри раздувались от гнева. Правой рукой он потирал левое запястье.

— Объясни мне…

Сириль открыла рот, собираясь что-то сказать, но передумала и лишь пробормотала что-то невразумительное. Несколько секунд она размышляла, обдумывая различные варианты, и наконец выбрала самый честный.

— Послушайте, я должна вам кое-что сказать, но боюсь, что это будет нелегко услышать. Хотя, возможно, после этого вы согласитесь на лечение.

Серые глаза Жюльена Дома пристально смотрели ей в глаза. Он скрестил руки и замер в ожидании.

— Я узнала — и только вчера! — что в Сент-Фелисите были допущены некоторые… ошибки.

— Какие ошибки? — резко спросил Жюльен.

Сириль несколько раз моргнула.

— С целью лечения психологической травмы врач назначил большие дозы препарата нескольким пациентам, в том числе и вам. Я предполагаю, это лечение «выжгло» некоторые зоны вашего мозга. Таким образом можно объяснить вашу амнезию. Препарат должен был уменьшить боль травмы, но, должно быть, он полностью ее уничтожил.

Жюльен поежился.

— Но я не мог забыть того, что произошло с матерью…

— Ваш мозг ничего не забыл. Этим объясняются ваши постоянные кошмары, приступы страха. Ваша… жестокость… Все это симптомы посттравматического стресса.

Жюльен закрыл глаза.

— Я не мог этого забыть, — повторил он.

— Еще раз говорю вам: вы ничего не забыли. Ваш мозг знает, что произошло что-то трагическое, и всеми силами старается вынуть эти данные из вашего подсознания.

— Да, это просто сон. Действительность же заключается в том, что я ничего больше не помню. Если бы я помнил, я бы нашел этого… мерзавца.

— Зачем?

— Чтобы отомстить.

— Отомстить?

— Да. Его не судили, поскольку объявили шизофреником и сняли с него всякую ответственность за случившееся.

— Откуда вы это знаете?

— Прочел в Интернете.

Сириль заметила, что пальцы его буквально впились в стол, а губы напоминали тонкую белую линию. Нужно было любыми силами избежать приступа. Только не здесь, когда вокруг столько людей! Она сосредоточилась на том, что сказать, чтобы не разгневать его.

— Мне действительно очень жаль, Жюльен. Ужасно узнавать подобные вещи. Но вам нужно вылечиться. Почему вы не приходили на мои консультации в Париже?

— Потому что в Париже я в опасности…

Сириль откашлялась.

— В опасности? Кто-то хочет причинить вам зло?

— Да, из Сент-Фелисите… ко мне подослали убийцу. Теперь я понимаю почему. Они хотели, чтобы я молчал.

Сириль пыталась сохранять спокойствие. Жюльен демонстрировал все признаки паранойи.

— Да…

Доктор Блейк долго смотрела на своего пациента.

В ее сумке зазвонил телефон. Она достала его. Бенуа.

Сириль встала.

— Я вернусь через пять минут. Подождите меня здесь.

* * *

Она прошла мимо столиков по бульвару, подальше от шума и разговоров.

— Алло?

— Сириль, это я. Ты получила мое письмо?

Она вздохнула.

— Да, я его прочитала.

Бенуа Блейк казался растроганным.

«Конечно…»

— Скажи, что ты меня простила. Пожалуйста.

Сириль массировала пальцами уголки глаз.

— Послушай, я… Со мной происходит столько всего… Я уже не знаю, что и думать. Мне нужно остановиться и хорошенько поразмыслить.

— Ты должна понять меня. Я сделал это ради нас.

— Да, да, я поняла, Бенуа… Но я просто в шоке от того, что узнала. Ты защищал Маньена…

— Возможно, но если бы я донес на него, то донес бы и на тебя…

— Но как… как я могла согласиться на подобное?

— Я не знаю.

Сириль принялась массировать глаза сильнее. Что-то ускользало от нее, но что? Она предпочла сменить тему разговора из опасения, что произнесет слова, о которых затем пожалеет.

— Ты видел Мари-Жанну? Я разговаривала с ней вчера утром, и она была явно не в форме.

Повисла тишина.

Сириль смотрела на группу молодых людей, одетых в желтые футболки, на другой стороне бульвара. Они прогуливались вдоль Королевского Дворца с транспарантами в руках.

— Бенуа, ты еще там?

— Господи… — наконец произнес он мрачно.

— Что? Что случилось?

— На нее напали.

Он помолчал.

— Что ты такое говоришь?

— На нее напали.

Сириль почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Кровь отхлынула от ее лица, и она закричала в трубку:

— Она ранена?

— Да.

— Что с чей произошло?

— Она… Как бы это сказать… Ее ослепили.

— Ты имеешь в виду слезоточивый газ?

— Нет… Если бы ты знала… Ей… Это так ужасно!

— Говори наконец!

— Ей выкололи глаза.

Сириль сжала телефон в руке, будто пыталась раздавить его.

— Что?

— Но с ней все в порядке. Врачи уверяют, что зрение можно вернуть с помощью пересадки роговицы.

Сириль открыла рот, не в состоянии произнести ни звука. Через несколько секунд она снова обрела дар речи.

— Глаза… Е…ать!

Впервые в жизни она произнесла нечто подобное вслух. В ее горле образовался комок, и она в ужасе застыла, прижав руку к губам.

— Господи, какой кошмар… Но кто?

Сириль медленно повернулась. Ее взгляд остановился на молодом человеке со светлыми волосами, сидевшем за столиком в двадцати метрах от нее. Она пробормотала:

— Это он, Бенуа.

— Кто он?

— Это он сделал.

— Кто?

— Жюльен Дома.

Голос Бенуа стал еще глуше.

— Да, я знаю. Она призналась, что они были любовниками. Мерзавец!

Сириль приободрилась.

— Он здесь.

— Кто?

— Жюльен Дома. Он нашел меня. Он здесь.

— Как? Что он там делает? — закричал Бенуа.

— Мари-Жанна сказала ему, как меня найти.

— Но это невозможно!

— Он здесь.

— Сириль, ты в опасности! Сейчас же отправляйся в полицию, пусть его арестуют.

— Под каким предлогом?

Молчание Бенуа было слишком красноречивым. Он не мог ничего предложить ей. Нет, он ничего не мог сделать. Вдали от Франции Жюльен Дома был свободным как ветер.

— Отведи его в больницу, а я, используя свои связи во Франции, свяжусь с полицией. Я прилечу первым же рейсом. Жди меня, я буду завтра вечером.

Сириль быстро думала. Она не представляла себе, как ей удастся, не обладая достаточной физической силой и без оружия, задержать такого крепкого мужчину, как Жюльен. Он как раз обернулся, пристально посмотрел на нее и, похоже, понял, о чем она говорит. Она должна была заканчивать разговор.

Прижав телефон к уху, чтобы Бенуа расслышал ее, Сириль сказала:

— Хорошо. Я постараюсь задержать его. Встретимся завтра вечером в Бангкоке. В «Хилтоне».

* * *

«Мари-Жанна, это Сириль. Я только что разговаривала по телефону с Бенуа, и он сообщил мне о случившемся. Я потрясена, но могу тебя заверить, что все будет хорошо. Мы тебя вылечим. И… Жюльен будет осужден и наказан. Обещаю. Я люблю тебя, как свою дочь. Целую. Позвони, когда сможешь».

Сириль повесила трубку, чувствуя комок в горле, и облокотилась о раковину в туалете «Бара Ват». Открыв холодную воду, она умылась, прогоняя слезы, и вытерла лицо бумажными салфетками.

Выйдя из туалета, она скрыла глаза за солнцезащитными очками. Жюльен Дома, напротив, снял их. Только несколько раз за свою жизнь она чувствовала себя настолько плохо.

До этого она пыталась решить проблемы, которые касались лично ее. Но теперь была Мари-Жанна… Девушка находилась в больнице, и вместо ее роскошных голубых глаз зияли две дыры. Ее единственным преступлением являлось то, что она влюбилась в больного человека. Сириль выругалась. Она была виновата вдвойне. Она стала причиной безумства этого молодого человека. И она же не смогла защитить от него свою племянницу. Она ведь чувствовала, что что-то не так, но не могла уловить, что именно. Она была виновата, как никогда.

Был полдень. Сириль медленно села за столик. Она заметила, что Жюльен заказал два стакана чего-то, напоминающего гранатовый сироп. Она должна была выдержать взгляд его серых глаз. Ее руки дрожали, лицо было бледным, она еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Этот сумасшедший осмелился тронуть ее дорогую племянницу. Она чувствовала, как по ее жилам течет обжигающая ненависть, — такого она не ощущала еще никогда. Сверхчеловеческим усилием она заставила себя разжать кулаки.

«Ты заплатишь… заплатишь за то, что сделал с ней».

Постепенно она расслабилась. Начиналась игра…

— Простите, мне звонили их клиники. Я вынуждена заниматься очень деликатным случаем на расстоянии. — Она указала на кроваво-красный напиток. — Что это?

— Сок гибискуса.

— А! Ну что ж…

— Я подумал, что это поможет нам освежиться.

Голос Жюльена снова обрел спокойную уверенность, но Сириль уже погрузилась во враждебное молчание.

— Да, конечно, — раздраженно сказала она.

Сириль взяла в руки стакан и поднесла к губам. Напиток был сладким. Бодрящим. Официантка поставила на их столик тарелку с кусочками курицы и бумажные салфетки.

Сириль хотелось уйти. Этот тип болен. Ее решение было точным и окончательным: она должна отправить его в больницу. Она обхватила стакан в надежде, что холод хоть немного успокоит ее нервы.

Жюльен Дома хотел было погладить ее пальцы, но Сириль резко отдернула руку.

— Итак, они сделали с тобой то же самое…

— Что? — спросила Сириль.

— Они стерли и твою память.

Его голос дрогнул. Сириль подняла брови, пытаясь сохранить спокойный вид, и сделала еще глоток. Но Жюльен не дал себя одурачить.

— Я понял это, как только увидел тебя в кабинете. Понял, что ты все забыла. Твои глаза изменились. Раньше в них можно было увидеть мир, а сейчас — только пустоту.

Сириль схватила кусочек курицы и сунула его в рот. Она не была голодна, но ей требовалось время для размышлений. И для того, чтобы набраться смелости. Она мысленно произнесла заранее подготовленную фразу, прежде чем повторить ее вслух как можно более безразличным тоном:

— Вы правы, у меня амнезия. И мне нужно лечиться. Так же, как и вам.

Жюльен Дома, не спуская с нее глаз, откинулся на спинку стула.

— Почему это ты вдруг решила довериться мне?

Сириль откашлялась, вертя в руках палочку от курицы.

— Я говорю вам о своей амнезии, Жюльен, потому, что у вас то же самое. И я полагаю, что нашла решение.

— Да? И какое?

— Нам обоим нужно вернуться в Париж и отправиться в Центр. Я узнала, что интенсивная стимуляция коры головного мозга дает положительный результат.

— Почему бы нет…

— Но я могу вернуться только через три дня. Завтра я отправляюсь в Сураттхани и обратно. Это в восьми часах езды отсюда. А потом я должна присутствовать на конгрессе. Думаю, будет лучше, если вы отправитесь в Центр исследования мозга, не дожидаясь моего возвращения. Я знакома с начальником отделения. Это не вызовет никаких проблем. Вас будут квалифицированно лечить.

— Нет.

Жюльен озвучил свой отказ как нечто очевидное.

— Нет?

— Я не пойду в больницу и не хочу, чтобы меня лечил кто-то, кроме тебя.

Она помолчала. Наступила тишина.

— Центр исследования мозга — учреждение высочайшего уровня. Вас будут лечить не хуже, чем в Париже. А я вернусь через двадцать четыре часа.

— Нет. Я или остаюсь с тобой, или уезжаю.

Сириль смахнула каплю пота с виска. Ее пациент был опасен. Она умирала от страха, но в то же время остро осознавала, что не может оставить его на свободе. Он представлял собой угрозу для любого, кто будет ему возражать. Она взвешивала альтернативы, оценивала возможные решения. У Сириль не было желания строить из себя героиню, она не была особо отважной, но понимала, что не сможет жить дальше с мыслью о том, что позволила скрыться преступнику, способному в любой момент нанести удар. А если он нападет еще на кого-нибудь? Это будет еще одна ее ошибка. Ошибка, с которой ей предстоит жить дальше. Выпив еще сока, она собрала все свое мужество и сказала:

— Хорошо. Тогда я предлагаю вам сопровождать меня, но при одном условии.

— Каком?

Наклонившись, Сириль прошептала:

— Я назначу вам лечение. Вы будете принимать лекарство, когда я скажу.

— Зачем?

— У вас случаются приступы садизма, Жюльен. Это происходит потому, что вы не можете унять своего волнения. Я не хочу оказаться в ситуации, когда мне придется обороняться.

— Я никогда не причиню тебе вреда.

— Я вам верю. Но скажем так: это будет для меня подстраховкой. Если вы согласитесь на мои условия, я возьму вас с собой.

Жюльен был согласен. Он не оставит Сириль. Они вернутся в Париж, и она вылечит его. Возможно, это положит конец мучениям, которые мешали ему отправиться куда-то из опасения, что он причинит кому-нибудь вред. Он снова откинулся на спинку стула.

— Хорошо, — мягко сказал он.

Группа манифестантов пересекла бульвар и, сделав полукруг, направилась в их сторону. Одетые в черные брюки и желтые футболки, они несли транспаранты с требованием новых выборов. Жюльен смотрел, как они приближаются. Следующие выборы могли завершиться бунтом, если правительство не наведет порядок в своих рядах, где царила коррупция. Не так давно тайцы изгнали из страны своего сомнительного премьер-министра, но это не помешало ему снова вернуться к власти. Фотограф прищурился: солнце, скрывшееся за небольшим облачком, подчеркивало желтизну футболок, что придавало картине некоторую странность. Прекрасный кадр, который можно было бы продать пресс-агентствам, обслуживающим выборы.

Но он чувствовал, что в данный момент не в состоянии сделать ни единого снимка. Манифестанты были не более чем в десяти метрах. Они направлялись к кафе, где, скорее всего, вспыхнет конфликт. Недавно уже имела место перестрелка в аэропорту. Жюльен схватил свою фотосумку и, перекинув ее через плечо, встал.

— Жюльен?

— Да.

— Мне нужно заехать в отель и купить кое-что перед поездкой. Вы со мной?

Он кивнул.

Сириль встала. Ее ноги были словно ватные. Она вовсе не была уверена в правильности собственного решения.

 

42

В половине шестого Сириль прошла в здание железнодорожного вокзала Бангкока, расположившегося под огромным металлическим куполом, из-за чего он казался воздушно-космическим ангаром. Они с Жюльеном расстались днем, договорившись встретиться в поезде. Сириль жалела о своем решении. Что она будет делать, если с Жюльеном Дома случится очередной приступ? Если он станет опасным и неконтролируемым? Единственным ее оружием было огромное количество лекарств, купленных в центральной аптеке с помощью международной карточки врача. Она засунула пакет с лекарствами в сумку вместе с несколькими предметами одежды и средствами личной гигиены.

Она окинула взглядом просторный, хорошо освещенный зал. Мраморный пол был выложен симпатичным геометрическим узором. В зале стояли красные пластмассовые стулья, большинство из которых были заняты семьями с большим количеством сумок. У Сириль сложилось впечатление, что она видит все это в последний раз, и она заставила себя настроиться на позитив. Затем принялась изучать табло, по бокам которого висели портреты короля и королевы Таиланда в пышных костюмах.

Обнаружив информацию о ночном поезде, Сириль, оглядываясь по сторонам, прошла на платформу и набрала номер телефона приемной отдела ГВ в Сураттхани, который ей дал Ануват. Ей ответила приятная молодая женщина.

— Здравствуйте, мадам, я доктор Блейк. Профессор Аром поручил мне дело Док Май.

— Здравствуйте, доктор Блейк. Меня зовут Кэти. Я руководитель центра. Рада слышать вас. Ануват предупредил, что вы приедете завтра утром. Мы встретим вас на вокзале.

Ее голос был энергичным и приятным. Кэти пожелала Сириль хорошей поездки и повесила трубку.

Полчаса спустя Сириль шла вдоль поезда в поисках вагона под номером 8. Как ей объяснили в туристическом агентстве, это был спальный вагон первого класса, предназначенный для иностранных туристов. Она уже купила бутерброд с курицей, печенье и бутылку воды, чтобы продержаться до завтрашнего утра. Оказавшись перед вагоном, Сириль поднялась по металлическим ступенькам. Впервые в жизни она оказалась в тайском поезде. Она вошла в вагон, который, в отличие от французских поездов, не был разделен на купе. Вагон представлял собой длинный коридор с хромированной арматурой. По бокам его располагались спальные места со шторками насыщенного голубого цвета. На места второго уровня вели небольшие металлические лесенки.

«Как будто спальное помещение космического корабля».

Она вздохнула. Это было вовсе не то, что она себе представляла. По вагону сновали люди, пахло луком и жиром. Никакого уединения, никакой безопасности. Взглянув на билет, Сириль поняла, что ее место предпоследнее в нижнем ряду. По крайней мере, постель была удобной и широкой, на ней вполне могли улечься двое. Сириль поставила сумку и села, чувствуя, что волнуется. В вагоне уже расположились несколько иностранцев. Они разговаривали на английском и немецком и держали в руках пиво.

«Многообещающее начало!»

Вдруг Сириль заметила обутые в шлепанцы ноги, свисавшие с верхней полки через два места от нее. Ее сердце забилось быстрее. Она встала.

— Жюльен?

Человек не шевельнулся.

Сириль подошла и встала на первую ступеньку лесенки. Жюльен Дома лежал на постели, закрыв глаза. В ушах его были наушники плейера.

Сириль легонько тронула его за плечо. Молодой человек подскочил.

— Привет!

— Все в порядке, Жюльен?

— Да.

Здесь же лежала его фотосумка и еще одна сумка, дорожная.

— Мы прибываем в Сураттхани в 5.34. Это не конечная станция, поэтому я поставлю будильник. Потом мы отправимся в отдел ГВ, заберем девочку и вернемся дневным поездом. Мы будем в Бангкоке завтра вечером. Договорились?

— Идет, — ответил Жюльен, кивнув головой.

Сириль посмотрела на него.

— У вас есть что-нибудь из еды?

— Я купил куриный окорок, пирожные и колу. А ты?

— У меня есть все, что нужно.

Он вдруг показался ей подростком в этих наушниках.

— Жюльен…

Молодой человек поднялся и сел, свесив ноги.

— Что?

Сириль достала из кармана брюк коробочку с таблетками. Поддев ногтем крышку, она открыла ее.

— Выпейте две сейчас.

— Это чтобы уснуть?

— Вовсе нет. Это позволит избежать приступа страха.

Жюльен неохотно взял таблетки. Сириль попыталась улыбнуться, наблюдая за тем, как он проглотил их, запив глотком воды.

— Доброй ночи.

— И тебе.

Сириль прошла к своему месту, охваченная сомнениями. Эти таблетки должны были усыпить его на ближайшие шесть часов. Своего рода смирительная рубашка, в которой он не сможет перейти к решительным действиям. Но что потом, когда они будут на месте? Она ведь не сможет весь день пичкать его таблетками…

Не все места были заняты. В коридоре общались трое голландцев, походивших на хиппи, и двое англичан пытались познакомиться.

Сириль устроилась на постели, задернув голубые шторки. От окна тянуло холодом, хотя внутри работал кондиционер.

Послышался гудок, и поезд тронулся. Она взглянула на часы и вдруг вспомнила Юрия. Он ведь будет ждать ее в «Хилтоне» этим вечером. У нее не было возможности предупредить его о своем отъезде. Ну что ж…

Поезд набирал скорость. Сириль повернулась к окну и принялась рассматривать рельсы, бетонные колонны, серый и унылый привокзальный квартал. С каждой минутой все больше темнело. Она подумала о Мари-Жанне… Ее охватил страх. Предстоявшая ночь в поезде пугала ее. В этот момент она готова была отдать все, лишь бы солнце взошло так же быстро, как исчезало за горизонтом. Неизвестность страшила ее. Ей казалось, что она находится посреди океана без спасательного круга и шансов выжить…

Она считала, что приблизилась к решению всех своих проблем, но сейчас усомнилась в этом.

«Я действительно нагрешила десять лет назад и теперь расплачиваюсь за это».

Амнезия заставила ее позабыть эксперименты Маньена, в которых она принимала участие. Как она могла — а ее во время учебы называли аятоллой деонтологии! — оказаться втянутой в исследования, повредившие мозг нескольких пациентов? Это было немыслимо! Возможно, она все-таки отказалась от участия в эксперименте? Нет, это выплыло бы наружу во время сеанса гипноза. А единственное, что она тогда увидела, — это свой гнев на Маньена и… Арома.

Она вспомнила слова Бенуа и подумала, а стоит ли насиловать свою память ради того, чтобы вспомнить прошлое, которое она, несомненно, будет ненавидеть. Поезд въехал в туннель, и Сириль очутилась в кромешной темноте. Ее чувства мгновенно обострились, а страх усилился. У нее заложило уши. Она сглотнула слюну в надежде на то, что это поможет, и отвернулась от окна. Нет, Бенуа лгал ей и был не прав. Нет ничего хуже неведения.

Сириль несколько раз глубоко вдохнула, чтобы унять надвигающийся приступ страха. Она решила, что нужно поспать, чтобы побыстрее настал следующий день. Проглотив половину бутерброда, который оказался жирным и неудобоваримым, она положила остаток в кулек. Потом задернула шторки и спрятала сумку под подушку. Было еще рано, и она легла полностью одетая, положив голову на согнутую в локте руку. Включив лампочку над головой и перечитав на айфоне сообщения и текстовые документы, отправленные ей Нино и Тони, Сириль еще раз взглянула на Док Май, улыбавшуюся в объектив. Зевнув несколько раз, она решила, что пора выключать свет.

* * *

Когда Сириль открыла глаза, было тихо и темно. Стук колес поезда напомнил ей о том, где она находится.

Она поспала какое-то время, и ей даже приснилось, будто она бродит по подвалам пустынной больницы и ее бейдж с надписью 5699КБ, приколотый к халату, блестит под неоновым освещением.

Она вглядывалась в густую темноту, а потом отодвинула край шторки. Вагон, который освещался только тремя тусклыми лампочками на потолке, был окутан полутенью. Ни шороха, ни шума. Лишь чей-то храп. Что-то ее разбудило. Но что? Она привстала, осматривая коридор. Шторка над местом Жюльена была отодвинута. Постель его была пуста.

Сириль вдруг осознала, какую ошибку допустила. Она не попросила Жюльена показать язык, после того как он проглотил таблетки, как этого требовали в Сент-Фелисите. Она не осмелилась сделать это, предполагая, что обладает достаточным авторитетом для того, чтобы он ее послушался. Она позволила одурачить себя, понадеявшись на его здравомыслие. Ей не стоило этого делать.

Под его внешней мечтательностью скрывался преступник. Возможно, он бродит сейчас по поезду с ножом в руке, проливая чью-то кровь, поскольку лишь боль могла его успокоить. Сириль прокручивала эту мысль в голове, дополняя ее все новыми и новыми деталями, пока ее не начало трясти от страха. Она должна была встать и отыскать его. Нащупав свою сумку, она достала оттуда пластмассовую коробочку, внутри которой лежали три шприца с барбитуратами. Теперь ей нужно было встать, но она умирала со страха, а тело отказывалось ей повиноваться.

«Как я могла очутиться в этом волчьем логове?»

Она до боли сжала кулаки, чтобы придать себе смелости, стиснула зубы и смогла наконец пошевелить ногами. Вдруг она почувствовала что-то твердое за спиной и содрогнулась от ужаса.

Она была не одна!

Сириль медленно обернулась. Совсем близко, но не прикасаясь к ней, лежал Жюльен и смотрел на нее блестящими серыми глазами. Сириль подняла руку, в которой сжимала шприц, но его железная хватка ее остановила.

— Что ты делаешь, Лили?

Сириль показалось, что она вдруг стала героиней фильма ужасов. Время остановилось. Жюльен внимательно следил за ней в темноте, крепко сжимая руку, в которой она держала шприц.

— Чего вы от меня хотите? — испуганно спросила она.

Жюльен заставил ее выпустить шприц и осторожно подхватил его.

— Что ты собиралась сделать со мной? Давай сюда остальное.

Сириль повиновалась и передала ему коробочку со шприцами, которая тут же исчезла у него под футболкой.

Сириль снова запаниковала.

— Чего вы от меня хотите? — повторила она и повернулась к нему.

Теперь они лежали лицом друг к другу.

— Я просто хочу защитить тебя.

Сириль не хватало воздуха, ей нечем было дышать.

— Вы не выпили лекарство, которое я вам дала.

— Я выплюнул таблетки. Я боялся, что не смогу защитить тебя, если возникнут какие-нибудь проблемы.

Наступила тишина. Сириль казалось, что молодой человек говорит искренне. Возможно, это была правда, и спорить с ним было неблагоразумно. Жюльен выбросил шприцы в окно и включил лампочку над ними. Обстановка сразу стала менее напряженной, и Сириль почувствовала себя лучше. Но потом Жюльен сделал то, чего Сириль никак не ожидала: он погладил ее по щеке.

— Когда ты наконец поймешь, что я не собираюсь причинять тебе зло, Лили?

— Прекратите называть меня так!

— Разве тебя не так зовут?

— Откуда вы это знаете?

Сириль кусала губы, страшась слов, которые он сейчас произнесет.

— Ты сама мне сказала.

Он говорил спокойно, как будто это было самой очевидной вещью в мире.

— Когда? Как? Жюльен, я никому никогда об этом не говорила!

Впервые Жюльен улыбнулся.

— Я польщен.

— Когда я вам это рассказала?

— В Сент-Фе, когда я там находился, — ответил Жюльен.

Сириль продолжала кусать губы.

— Что именно я вам рассказала?

Жюльен перевернулся на спину и положил руку под голову. Сириль могла бы вскочить с постели и позвать на помощь, но не сделала этого. Она оцепенела от одной только мысли о той пропасти, которая вот-вот разверзнется у нее под ногами. Забыть лицо пациента — это пугало. Забыть, что она настолько доверилась ему, — это страшило. Другая она вступила в близкие отношения с этим молодым человеком с изломанной психикой. Это должно было быть записано где-то в ее мозгу, но где?

Она рассматривала профиль Жюльена, его длинные ресницы. Она хотела, чтобы он заговорил, и одновременно хотела, чтобы он молчал. Она сама не знала, чего хотела.

— Я не помню, как оказался в больнице, — начал Жюльен негромким голосом. — Должно быть, я был в паршивом состоянии. Первое, что я помню, — это трубку в горле, через которую в меня вливали какую-то густую и черную, будто нефть, жидкость, и то, что меня постоянно рвало. Потом я помню тебя. Я открыл глаза в тот момент, когда пребывал в черной дыре, и вдруг увидел тебя. Ты была совсем молодой, застенчивой и упорно пыталась это скрыть. — Жюльен улыбнулся, погрузившись в воспоминания. — Ты сказала: «Здравствуйте, я интерн и буду за вами ухаживать». Ты сказала это настолько мило и вежливо, настолько искренне смотрела на меня, что я почувствовал себя самым важным человеком в мире. Мне казалось, будто у тебя нет других пациентов, кроме меня. Что все свои знания, все умения ты направишь лишь на одно — вылечить меня. Когда чувствуешь себя полнейшим ничтожеством, достойным лишь смерти, когда понимаешь, что никто не будет волноваться, если ты не вернешься, потому что никто тебя не ждет… Такой взгляд придает желание жить. Это словно глоток воды, поданный измученному жаждой путнику в пустыне. Это спасает.

Сириль закрыла глаза, ничего не сказав.

— Другие врачи, с которыми я встречался, когда у тебя был выходной, никогда так на меня не смотрели. Точнее, они вообще на меня не смотрели. Они врывались в палату словно ураган, чтобы заполнить медицинскую карточку и быстренько меня опросить, не обращая внимания на мое депрессивное состояние. Они разговаривали быстро и громко, словно я был глухим. Они хотели, чтобы я приспособился к ним, в то время как мне так нужна была поддержка! Иногда они приходили по нескольку человек и дискутировали над моей головой, как будто меня здесь не было или я был мертв. А когда я пытался узнать, что они будут делать, какую терапию применять, чтобы избавить меня от кошмаров и приступов страхов, они делали вид, что интересуются мной, хотя на самом деле проявляли элементарную вежливость и хотели только побыстрее выйти из палаты.

Сириль по-прежнему молчала. Жюльен снова повернулся к ней. Уже очень давно он так много не говорил.

— Я не хотел, чтобы меня лечил кто-то, кроме тебя. И я решил, что со всеми остальными буду молчать.

— Правда?

— Господи, ты действительно ничего не помнишь!

Чувство надвигающейся опасности внезапно исчезло. Закрыв глаза, Сириль положила голову на согнутую в локте руку, но потом снова открыла глаза.

— Нет, ничего.

Но она лгала, говоря это. Она не помнила конкретных слов, фраз, сеансов терапии. Допустим… Но близость Жюльена Дома не была ей чужда. Они не прикасались друг к другу, но она слышала его дыхание, улавливала запах его тела, и ее это не отпугивало, у нее не было желания убежать. Все это было ей скорее знакомо…

— Итак, — сказала она, — во время этих сеансов психотерапии я вам доверилась?

— Мы виделись с десяток раз и с каждой встречей становились все ближе. Во время последних сеансов ты рассказала мне некоторые из своих грустных историй.

Сириль приподняла брови.

— Грустных?

— Да, о своей матери, интернате, карьере музыканта, о которой ты так мечтала… О том, что отец называл тебя Лили…

Жюльен, похоже, осознавал, до какой степени его слова трогали Сириль. Она легла на спину и закрыла глаза дрожащей рукой. Этот парень, лежавший рядом, был ей более близок, чем немногочисленные друзья. Поскольку если и было что-то, о чем она никому не рассказывала, так это о своем детстве.

Она не могла им гордиться, здесь нечем было похвастаться. И она никогда не работала над собой, чтобы научиться спокойно говорить на эту тему. Она все еще краснела при слове «интернат», а при упоминании о родителях готова была расплакаться. Что же касается музыки, то это была ее тайна, святая святых… Неужели они были настолько близки, что она раскрылась перед ним? Должно быть, он точно так же вел себя и с Мари-Жанной. Мари-Жанна… Сириль представила себе племянницу с повязкой на глазах, и весь ужас того, на что способен Жюльен Дома, нахлынул на нее. Она прикусила язык, чтобы ничего не сказать по этому поводу: она пребывала в невыгодной позиции для подобного разговора. Молодой человек был бомбой замедленного действия, и им следовало манипулировать с чрезвычайной осторожностью.

Он покорил Мари-Жанну своим обаянием и спокойствием.

«Ты ничего не добьешься со мной…»

Она напряглась, чувствуя горечь во рту. Гнев придал ей сил.

— Жюльен, если хотите, чтобы я взяла вас с собой, необходимо выпить таблетку, которую я вам дам. Пожалуйста.

Молодой человек удивился столь резкой перемене. На какой-то миг ему показалось, что он снова обрел ту Сириль, которую знал и любил, но вот она исчезла. Он сел на постели.

— Хорошо.

* * *

Париж, 19 часов

Нино Паки стоял на тротуаре перед домом и курил, ожидая, когда Тони заедет за ним на мотоцикле. Они заказали столик в японском ресторане на улице Св. Анны, где хотели поужинать. Нино дал себе обещание не говорить о Сириль, файлах, эксперименте, Маньене… Он так и не получил от Сириль ответа на свое последнее сообщение и снова волновался.

Нино чувствовал, что его ждут неприятности. Хотя у него в тот день был выходной, ему позвонила Колетт.

— Маньен просил у меня дела, которые я отдала тебе! — сообщила она мрачно.

Нино разволновался. С чего бы Маньен снова заинтересовался этими делами после стольких лет?

— Что ты ему ответила?

— Что я их не трогала, конечно! Но ему сказали, что ты рылся в его компьютере.

— Черт! Этого не может быть. Кто?

— Оль.

— Этот мерзавец интерн?

— Да.

— Только и ждет случая подлизаться к шефу!

Нино вспылил. Да, похоже, у него будут проблемы.

Он услышал шум приближающегося мотоцикла и, затянувшись сигаретой, подошел к краю тротуара. Тони? На темной улице показался мотоцикл, двигающийся в его направлении. Нино не успел ничего сообразить, как он на полной скорости сбил его с ног…

Бенуа Блейк, сгорая от нетерпения, мерил шагами гостиную. Уже в который раз он звонил в «Air France», узнавая, есть ли билет до Бангкока, поскольку у него было право первоочередности благодаря карточке лояльности. Наконец он получил утвердительный ответ и, поблагодарив небеса, билет на вечер этого же дня.

Вылет был через три часа. Бенуа заказал такси, бросил в сумку две рубашки и первые попавшиеся под руку брюки, взял паспорт и зубную щетку. Звонок в дверь прервал его поспешные сборы. Заворчав, он раздраженно распахнул входную дверь, готовый излить свое плохое настроение на незваного гостя, и очутился перед двумя полицейскими.

— Месье Бенуа Блейк?

— Да.

— Вам необходимо пройти с нами.

Бенуа Блейк вопросительно взглянул на них и отступил назад.

— С какой это стати, хотел бы я знать? — воскликнул он.

Один из полицейских, по виду старший, сказал:

— Мы должны задать вам пару вопросов и взять отпечатки пальцев, как это делают со всеми, кто наведывался в комнату мадмуазель Мари-Жанны Лекур.

Бенуа пожал плечами.

— Конечно, вы найдете у нее в комнате мои отпечатки! Это ведь моя квартира, я сдаю ее своей племяннице.

Полицейский не отступал.

— Вы объясните нам все это в отделении. Пройдите, пожалуйста, с нами.

— Я не могу, я улетаю. Я нужен своей жене!

Полицейский, как будто не слыша его, достал наручники и принялся размахивать ими у него перед носом.

— Вы хотите, чтобы мы вывели вас в этом?

Взбешенный Бенуа повиновался.

 

43

16 октября

Жюльен нажал на кнопку в маршрутном такси, и машина с пронзительным визгом затормозила у тротуара. Молодой человек бросил водителю несколько бат и помог Сириль выйти. Несмотря на обещание Кэти из ГВ, никто не встретил их на вокзале, а номер телефона, по которому они звонили, был постоянно занят. Тогда они решили добраться туда собственными силами и оказались на грязной улице, в такую рань немноголюдной, на окраине Сураттхани. Справа виднелось море. Это прозрачные воды Тайского залива омывали пустынный пляж, на котором росли пальмы. Слева раскинулась плантация гевеи, разделенная на две части широкой тропинкой.

— Ты уверена, что это здесь? — спросил молодой человек.

— Так указано на карте.

В стволах высоких стройных деревьев торчали трубки, через которые густая белая жидкость стекала в миски, стоявшие на земле. Две крестьянки, оставив у дороги свои тележки, продавали бананы, кокосовые орехи и сладости. Сириль подошла к ним и купила фруктов и пирожных. Указывая рукой на дорогу, она попыталась сказать женщинам, что покупает их для детей из центра, но они лишь улыбались в ответ, ничего не понимая.

Метрах в пятидесяти от них в сиреневатом утреннем освещении работницы уже трудились вовсю. Две женщины и две девочки собирали каучук в большие ведра. Чуть дальше еще две женщины выливали клейкую смесь в металлические формы. Сириль наблюдала за ними, чувствуя себя на удивление спокойно и расслабленно. Мягкий морской бриз, ласкавший лицо, напоминал ей об отпуске. Закрыв глаза, она чувствовала, как ветер развевает волосы, и наслаждалась этими мгновениями спокойствия.

Жюльен стоял в нескольких метрах от нее с фотоаппаратом в руках. Он попросил у работниц разрешения сфотографировать их. Расплачиваясь с крестьянками, Сириль повернулась к нему. Жюльен казался таким спокойным и уверенным в себе.

«Как только мы вернемся в Париж, я отправлю тебя в больницу и вылечу. А потом ты заплатишь за все, что сделал».

Жюльен Дома думал о том, что рассвет был его любимым временем суток. Между деревьями виднелось море — огромное и пленительное, даже несмотря на то что в данный момент оно было слишком спокойным, как на его вкус.

Жюльен сфотографировал женщин, чьи руки обрабатывали каучук. Потом навел объектив на деревья и вдруг провел сравнение между собой и ними. Он, как и деревья, был носителем зияющей раны, которая никогда не затянется. Он чувствовал себя одиноким… настолько одиноким, насколько может быть одиноким человек. Его мать… Он пытался отогнать от себя эту мысль, но она появлялась снова и снова… Его мать убили. Убили! Его бабушка и дедушка… исчезли. Друзей у него не было. Личная жизнь… не что иное, как череда болезненных событий. Единственными его коллегами по работе были несколько фотоагентств и организаций по проведению соревнований по серфингу. Никто по-настоящему не знал его. Клац. Он запечатлел сок гевеи, спрашивая себя, страдает ли дерево от дыры, проделанной в его плоти. Клац. Он подумал об ощущениях, которые могли бы возникнуть от подобной раны на руке. Эта мысль помогла ему снять напряжение. Клац. После его смерти останутся лишь фотографии, сделанные им: природа, животные, волны, серфинг… Жюльен всегда отличался от остальных. В детстве он любил читать о путешествиях, перелистывать фотоальбомы, рассматривать карту мира, мечтать об экзотических уголках под загадочными названиями — Британская Колумбия, Тасмания… Игры его не, интересовали, а своих сверстников он считал слишком шумными и непоседливыми. Он проводил время, глядя на море, гуляя по бухточкам, где знал каждую скалу, и собирая травы. Он бродил, подставив ветру лицо, и без слов разговаривал с небом. И небо ему отвечало…

Жюльен взглянул на неподвижные листья гевеи, и ему казалось, будто их дух обращается к нему и смеется. И действительно кто-то смеялся. Это две девушки, одетые в голубые одежды, мяли в вогнутой емкости клейкое вещество ногами, бросая на иностранца застенчивые взгляды.

Жюльен отыскал глазами Сириль. Она стояла чуть дальше и ждала его. Они обменялись долгим взглядом без капли вражды.

Они шли по тропинке, не произнося ни слова. Он видел, что Сириль украдкой наблюдает за ним. Он также поглядывал на ее профиль, на каштановые волосы. С какой стати она отказалась от светлых волос? Они прошли метров пятьсот вдоль плантации и наконец добрались до полуразвалившейся ограды. За ней виднелись два здания в виде буквы L. Возможно, бывший дом для работников. На земле лежали велосипеды, сани, футбольные бутсы, мат с логотипом ГВ. И ни единой живой души. Сириль и Жюльен переглянулись.

— Я скажу, что ты мой коллега. Так будет лучше, — решила Сириль.

Держа в руке сумку с гостинцами, Сириль постучала в то, что служило, должно быть, входной дверью. Никакого ответа. Собственно говоря, дверь была открыта.

— Здравствуйте! Есть кто-нибудь? — прокричала она.

Они вошли.

Внутри был полнейший хаос.

Школа выглядела так, будто по ней пронесся ураган. Все было разрушено.

Воздух был спертым, словно в могиле.

Здесь царила тишина. И никого не было.

Сириль и Жюльен застыли у входа не в состоянии произнести хоть слово. Налево уходил коридор, направо — еще один. Напротив был зал для игр. Точнее, то, что от него осталось. Два книжных шкафа были опрокинуты на пол, книги разбросаны. Деревянные столы и стулья — повалены и поломаны. На стенах виднелись граффити с надписями на тайском языке, раскрашенные красной краской. Сириль сделала несколько шагов и, наклонившись, подняла крошечный башмачок. Поднявшись, она осталась стоять неподвижно, держа миниатюрную обувь в руке.

— Что же здесь произошло? — выговорила она наконец. — Я только вчера разговаривала с ними по телефону. Все было в порядке.

Жюльен прошел по правому коридору и открыл первую дверь. Комната была пуста. Он открыл следующую дверь.

Сириль заставила себя что-то делать. Достав айфон, она написала сообщение Сануку Арому и Анувату Бунконгу. Ее руки так сильно дрожали, что пришлось несколько раз повторить попытку: «Приехали в Сураттхани. Все разрушено. Никого нет. Что делать? Предупредите полицию!»

Нажав «отправить», Сириль несколько раз глубоко вдохнула. Сердце ее сжималось. Она продолжила осмотр комнаты.

От вопля Жюльена волосы у нее встали дыбом.

Несколько секунд она стояла как вкопанная, а затем мозг приказал ее ногам двигаться. Она бросилась направо, окликая Жюльена. Первая комната, небольшая кухня, оказалась пустой. Жюльен сидел на железной кровати в следующей комнате. На его кроссовках виднелась кровь. Когда он поднял глаза, Сириль заметила, что они стали черными от гнева.

— Почему? — кричал он.

— Почему что, Жюльен?

— Они набросились на невинных детей! Почему?

С его руки капала кровь.

— Не двигайтесь.

Порывшись в сумке, Сириль достала антисептическое средство и пластырь. Обработав рану, она заговорила с Жюльеном так мягко, как только могла.

— Не стоит причинять себе вред. Мы ни в чем не виноваты.

— Нет, виноваты, еще и как! Мы должны были приехать раньше. Мы должны были спасти их.

— Они, несомненно, в безопасности. Они просто скрылись.

— Я опять не сумел ничего сделать! Снова то же самое!

— Вы ничего не можете сделать против тех, чьи силы превосходят ваши собственные. Этим должна заниматься полиция.

Он прижался к ней. Сириль протянула руку.

— Дайте мне то, что прячете. Пожалуйста.

Она вдруг почувствовала, что уже переживала с ним подобную сцену ранее. Это ощущение выбило ее из колеи. Это не было плодом ее воображения! Она помнила. Теперь она была в этом уверена.

Жюльен не отрываясь смотрел на кровь.

— Он убил мою мать!

— Да, я знаю. Но, причиняя вред себе или кому-то другому, вы причиняете вред и своей матери, которая вас любила. Поэтому нужно остановиться. Давайте-ка его сюда.

Жюльен разжал пальцы и протянул Сириль кухонный нож.

— Я дам вам таблетки. Все пройдет.

Внезапно перед ее глазами возникло видение: Жюльен в коме и с трубками в горле на больничной кровати. Она видела и себя: она стояла рядом, разгневанная тем, во что превратился этот молодой человек под дыхательной маской.

Она заставила себя встряхнуться.

К ней возвращалась память.

— Мы предупредим полицию и вернемся в Бангкок. Я допустила ошибку, пригласив вас сюда. Не стоило этого делать. Я не думала, что…

«Что ваше состояние настолько хрупкое», — хотела добавить она. Но сдержалась.

— Жюльен, если это продолжится, если вы будете чувствовать потребность причинить вред себе или, схватив острый предмет, ранить кого-то, заставьте себя ударить землю, дерево, скалу — неважно что, но только не себя и не другого человека.

Сириль почувствовала вибрацию в кармане и достала айфон. На дисплее высветилось «Мари-Жанна». Она прикрыла телефон от взгляда Жюльена и встала.

— Подождите меня здесь. Я вернусь через пять минут. — Она быстро отошла от него и нажала кнопку «ответить». — Мари-Жанна?

— Я получила твое сообщение, Сириль. Мне было очень приятно. Я попыталась дозвониться тебе, но с тобой не было связи.

— Да, я знаю. Мне очень жаль, дорогая, но я в стране, где не везде есть мобильная связь. Сложная ситуация, я расскажу тебе о ней позже. Как ты себя чувствуешь?

— Не очень хорошо.

— Почему ты ничего мне не сказала позавчера, когда я звонила?

— Я не хотела быть обузой. Я думала сама справиться со всем.

В ее голосе заметна была усталость. Должно быть, Мари-Жанне действительно было очень плохо. Она разговаривала неспешно, словно следовала ритму медленного вальса, и каждое произнесенное слово требовало от нее огромных усилий.

— Сириль, у меня только что была инспектор, которая занимается расследованием моего дела…

— И что она сказала?

— Я попросила ее предупредить комиссара Местра, как ты мне сказала.

Сириль кивнула и принялась мерить шагами коридор.

— Ты правильно сделала, и что?

Мари-Жанна продолжала:

— Сириль, Местр не слышал ни о каком расследовании, связанном со случившимся у вас дома.

Сириль остановилась как вкопанная. Мари-Жанна продолжала:

— Проблема заключается в том, Сириль, что Бенуа ничего у него не просил, и полиция не приходила к вам домой.

Сириль почувствовала, что силы покидают ее.

— Но… они ведь разрезали ковер, нашли ножницы и мою ночную рубашку, всю в крови…

Мари-Жанна хмыкнула.

— Сириль, мне очень жаль, но Бенуа… Бенуа все это придумал.

Сириль упала на первую же скамейку, которая ей попалась.

— Это невозможно…

— Это еще не все. Инспектор также сообщила мне, что вчера вечером Бенуа допросили в отделении, поскольку в моей комнате нашли отпечатки только его пальцев. Но его сразу же отпустили.

Ошарашенная Сириль пыталась отыскать хоть каплю логики в том, что слышала.

— Но ведь вполне естественно, что у тебя в комнате будут его отпечатки, Мари-Жанна. Он ведь поднимается к тебе время от времени, разве нет?

— Нет.

Сириль почувствовала, что готова упасть в обморок.

— Как это «нет»?

— В отличие от тебя, Бенуа не заходил ко мне уже год. Не считая того вечера, когда вы явились ко мне вдвоем. Но он сразу сел на кровать и ничего не трогал.

Сириль задрожала.

— И где нашли его отпечатки?

— Везде! В душе, в кухне…

Сириль растерянно провела рукой по лицу.

— Ты рассказала все это инспектору?

— Да.

— И его арестовали?

Мари-Жанна рассмеялась, но в этом смехе слышалась грусть.

— Не думаю. Она спросила меня, как я могу защищать Жюльена после того, что он сделал со мной. А потом дала мне понять, что Бенуа объяснил им, отчего именно я пострадала… — Голос Мари-Жанны стал более уверенным. — Сириль, все, что я знаю, — это то, что Жюльен невиновен. Не он ослепил меня, а Бенуа! Ты слышишь меня?

Сириль чувствовала одновременно ярость и облегчение. Жюльен был невиновен! Она дрожала всем телом. Во рту у нее пересохло, дыхание перехватило.

Мари-Жанна спросила:

— Сириль, ты еще там? Все в порядке?

Сириль с трудом узнала свой голос, который ответил:

— Да, дорогая. Все в порядке. Не волнуйся, все будет хорошо.

— Ты уверена? Ты все поняла?

— Да, отлично поняла. Послушай, я дам тебе номер своего друга, которому ты можешь полностью довериться. Его зовут Нино Паки. Это старший медбрат из Сент-Фе. Расскажи ему все, что сказала мне. Он позаботится о тебе, пока я не вернусь в Париж. Я попытаюсь приехать как можно быстрее.

Сириль продиктовала ей номер телефона, и Мари-Жанна несколько раз повторила его.

— Запомнила?

— Да. Я позову санитара и попрошу записать его.

— Целую тебя, дорогая. До встречи.

Сириль застыла, уронив телефон на колени. Ее руки заледенели, она стучала зубами от холода. Подняв глаза, она увидела перед собой Жюльена.

— Все в порядке? — спросил он.

Сириль встала, не осознавая, что делает, покачнулась, но все же смогла сохранить равновесие. Некоторое время она, побледнев, стояла неподвижно и смотрела в одну точку.

— Я… Простите меня.

Она прошла мимо него и закрылась в кухне. Жюльен слышал, как ее тошнило. Десять минут спустя она вышла мертвенно-бледная, но спокойная. Она смотрела на Жюльена, как будто видела его впервые. Это был не опасный сумасшедший, а всего лишь больной парень, которого пытались заставить нести ответственность за то, чего он не совершал.

В голове у Сириль звучали меланхоличные звуки танго.

Порывшись в сумке, она достала таблетку лексомила и положила ее под язык. Таблетка начала таять, и Сириль ощутила ее горький привкус. Через несколько минут она почувствует себя лучше…

Она стиснула зубы. Она все держит под контролем. Она со всем справится. Нужно лишь продержаться десять минут и не расплакаться.

Они шли по коридору. На полу в небольшой комнате напротив кухни, которую она до этого не заметила, валялся компьютер и всякие бумаги, сброшенные с полок.

— Подождите немного, — сказала она Жюльену, зашла в комнату и осмотрела стол. — У девочки, которую недавно нашли, был при себе мобильный телефон с видеофайлом, который секретарь ГВ поручил мне найти. Если руководитель центра сохранила его, то он должен быть в этой комнате. Попытаемся разыскать его.

Жюльен тоже прошел в комнату и остановился, внимательно глядя на Сириль.

— Ты уверена, что все в порядке? Ты очень бледная.

— Да, все отлично.

«Мой муж монстр!» — чуть было не закричала она. Но сдержалась.

Они методично осматривали небольшую комнату. Сириль рылась в разбросанных на полу бумагах и просматривала содержимое полок, также оказавшихся на полу. Потом она осмотрела стол, компьютер и открыла небольшие ящики.

Жюльен заглянул в ящик, который на первый взгляд казался нетронутым. В нем лежала стопка документов. Подняв их, он обнаружил аудио- и видеокассеты, а потом вытащил серую коробочку.

— Ты это ищешь?

Жюльен держал в руке включенный мобильный телефон.

— Не знаю, — уставшим голосом ответила Сириль. — Но надеюсь, что нам повезло. Хотя бы в этот раз.

Жюльен зашел в меню телефона.

— Ничего нет. Он пуст, батарея почти разряжена, — вздохнул он.

— Выкинь его. Пойдем отсюда, — еле выговорила Сириль.

Она закрыла глаза и зевнула — таблетка начала действовать.

Жюльен, нахмурившись, продолжал исследовать телефон.

— Здесь был видеофайл, — сказал он несколько секунд спустя, — но его удалили.

Лицо Сириль вытянулось.

— Нам лучше уйти! Если они вернутся и обнаружат нас здесь…

— Подожди.

Он продолжал нажимать на кнопки.

— Видео стерли, но осталось имя файла, смотри.

Сириль наклонилась, чтобы взглянуть на дисплей телефона.

«9°31′ 58.8''N 99°56′ 16.8''Е».

— У тебя на айфоне есть функция GPS? — спросил Жюльен.

Сириль кивнула.

— Тогда все просто.

Он вошел в список программ на телефоне Сириль, подключился к Интернету и ввел данные. На экране появились песочные часы. Вскоре раздался возглас Жюльена:

— Кох Нанг Юань!

Сириль посмотрела через его плечо на дисплей.

— Это данные GPS? — спросила она.

— Да.

— И где этот Кох Нанг Юань? — задала еще один вопрос Сириль.

Жюльен вывел на экран карту Таиланда и указал пальцем на точку в прибрежных водах.

— Это три небольших острова между Кох Самуй и Кох Тао.

Пульс Сириль забился быстрее.

— Если ты в этом уверен… Думаю, мы нашли нужную информацию.

Жюльен улыбнулся: она обратилась к нему на «ты», даже не заметив этого.

Сириль быстро набрала новое сообщение Сануку и Анувату и положила найденный телефон Док Май в карман брюк.

* * *

Несколько минут спустя Сириль и Жюльен закрыли за собой двери дома и направились по дороге. Они шли молча, глядя под ноги и погрузившись в свои мысли. Действие анксиолитика притупило способность Сириль мыслить, но она не прекращала повторять про себя:

«За какого же монстра я вышла замуж! Как он мог выколоть глаза своей племяннице? И Астору? Сначала он обвинил меня, потом его…»

Она взглянула на Жюльена и в очередной раз осознала, что смотрит на него как на мужчину, а не на пациента. Солнце начинало прогревать воздух, наполненный запахом каучука. Звук двигателя заставил их поднять головы. К ним приближались два мотоцикла.

Они обернулись: в их направлении двигались еще три мотоцикла. Недолго думая, Жюльен схватил Сириль за руку и бросился бежать к плантации гевеи. Послышались выстрелы. Сириль споткнулась и, оглушенная, упала. Жюльен закричал, чтобы она вставала. Мозг Сириль, зарегистрировав информацию, отдал указание ногам двигаться. Они бежали словно обезумевшие. Жюльен отпустил ее руку, и они лавировали между деревьями, вытянув вперед руки, чтобы не пораниться о ветки и листья. Сириль не отрывала взгляда от спины Жюльена, пытаясь дышать равномерно, словно марафонец, и не отставать от него. Но скорость была слишком велика. В ее легких горело, в боку кололо. Она слышала крики позади, но продолжала бежать. В какой-то момент она почувствовала острую боль в бедре. Судорога? Теперь Сириль двигалась медленнее и прихрамывала. Через минуту ее ногу словно парализовало, и она уже просто волочила ее за собой.

— Жюльен! — закричала она.

Голос ее сорвался.

Но молодой человек тоже пострадал. Он упал перед ней, в его шее торчала стрела. Сириль поднесла руку к бедру. Еще одна стрела угодила ей в спину. Она закричала, на этот раз слабее, и, потеряв сознание, рухнула на землю. Преследователи опустили духовые ружья и без всяких усилий погрузили Жюльена и Сириль в пикап, припаркованный у обочины дороги, ведущей к морю.

* * *

Париж

Тони, сидя на пластмассовом стуле в зале ожидания хирургического отделения больницы Кошен, прижимал куртку Нино к груди. Кожаная куртка была тяжелой, с сильным запахом. Тони закрыл глаза и принялся беззвучно молиться. Жизнь Нино могла оборваться из-за водилы-лихача… Он выругался.

«Прекрати все время думать о плохом. Это просто переломы. Ведь врач сказал, что все будет в порядке».

Тони заставил себя настроиться на позитив и еще раз прокрутил в голове случившееся. Он ехал по улице на небольшой скорости. Они договорились, что Нино будет ждать его, как обычно, на тротуаре возле цветочного магазина, расположенного на первом этаже здания. Потом Тони заметил, что огромный мотоцикл, ехавший впереди него, резко увеличил скорость. Из-за деревьев он не видел, что именно произошло. Подъехав, Тони увидел, что Нино лежит на земле, а мотоцикл GSXR 1100 уже развернулся у фонаря и скрылся в ночи. Тони затормозил, спрыгнул с мотоцикла и бросился к другу. Нино не мог двигаться из-за сильнейшей боли в пояснице, но был в сознании.

— Ты видел, как он сбил меня? Запомнил номер? — выговорил он, корчась от боли.

— 145 MAG 92, — ответил Тони.

Нино выругался:

— Спина, черт возьми! Не могу двигаться!

Тони вызвал скорую помощь, которая сразу же отвезла Нино в больницу.

145 MAG 92.

Тони сообщил номер работнику полиции, приходившему снимать показания. Мысль о том, что водителя найдут и накажут, его успокаивала. Вдруг он почувствовал вибрацию и, ощупав куртку Нино, нашел его мобильный телефон. На дисплее светилась надпись «незнакомый номер».

«Кто может звонить в такую рань?»

Несколько секунд Тони колебался, но потом ответил:

— Алло?

— Нино Паки? — спросил женский голос.

Тони встал, кусая губы, и подошел к застекленной двери, ведущей в отделение.

— Сожалею, мадмуазель, меня зовут Тони. Я друг Нино. Он… не может разговаривать в данный момент.

— О! — разочарованно произнесла девушка подавленным голосом. — А я племянница Сириль Блейк. Это она посоветовала мне позвонить по этому номеру. Могу я перезвонить позже?

— По правде говоря, Нино находится в операционной. С ним произошел несчастный случай.

— Несчастный случай? Мне очень жаль…

— Я с минуты на минуту жду новостей о его состоянии, — продолжал Тони, радуясь, что наконец-то может с кем-то поговорить. — По всей видимости, у него повреждена спина, но есть надежда, что позвоночник не затронут.

Мари-Жанна молчала, не зная, что сказать.

Тони спросил:

— Могу я что-то для вас сделать?

— Ничего, спасибо. Простите, что побеспокоила.

— Нет, подождите. Почему Сириль посоветовала вам позвонить Нино?

— У меня произошли… неприятности, и вчера вечером я была не совсем в порядке, когда разговаривала с ней. Но я сама со всем справлюсь.

— Сириль звонила вам? Где она?

— В Таиланде. Где-то, где не везде есть телефонная связь.

— Она звонила вам позже?

— Нет, от нее больше не было вестей.

По голосу девушки Тони понял, что она вот-вот расплачется.

— Где вы находитесь?

— В больнице «Кенз-Вен».

— «Кенз-Вен»? Что с вами случилось?

— Это долгая история. На меня напали… и повредили глаза.

Тони нахмурился.

— Есть кто-то, кто позаботился бы о вас?

На другом конце было тихо.

— Нет. По правде говоря, я совсем одна.

Мари-Жанна заплакала.

Тони снова опустился на пластмассовый стул.

— Рассказывайте…

* * *

Бенуа Блейк, с маской на глазах и затычками в ушах, пытался уснуть, но, несмотря на удобное кресло бизнес-класса и таблетку снотворного, принятую после поспешно проглоченного ужина, его мозг отказывался полностью отключаться. Бенуа пребывал в таком нервном состоянии, что, задремав, вдруг вздрагивал и снова просыпался. С самого начала карьеры он тщательно продумывал каждое свое действие, пытаясь не допустить ни единого промаха. Он совершил лишь одну ошибку, лишь однажды поспешил. Открыв в результате исследований, проводимых на мышах, необыкновенный потенциал мезератрола, он потерял хладнокровие. Проскочив несколько важных этапов, он связался со своим коллегой, Рудольфом Маньеном, и провел небольшой тайный эксперимент в надежде узнать, будут ли люди так же хорошо реагировать на него и подходит ли этот способ для лечения психологических травм.

Бенуа не испытывал ни малейших угрызений совести: действие лекарства было направлено на смягчение страданий, а это не является преступлением! Он колебался, но все же доверился Сириль. В ходе многочисленных дискуссий Сириль ясно дала понять, что она против подобного исследования, но затем сама вписала одного из своих пациентов, Жюльена Дома, в протокол. Этой старой истории надлежало храниться в потайных ящиках, и она ни в коем случае не должна была просочиться наружу, как и многие другие. Но Жюльен Дома, снова оказавшись в их жизни, разбудил фантом прошлого.

У Бенуа Блейка не было выбора. Этот пациент должен замолчать. Доказательства нападения на Мари-Жанну были достаточно убедительными для того, чтобы он закончил жизнь в стенах психиатрической клиники. Что же касается Сириль, то она должна понять одно: правда навредит ей не меньше, чем ему. Он попытается воззвать к ее благоразумию. Но если из этого ничего не выйдет, остается лишь один выход.

«Радикальный, конечно, но, в конце концов, все, что ни делается, к лучшему…»

Успокоенный этой мыслью, Бенуа устроился поудобнее и наконец уснул.

 

44

Струя ледяной воды разбудила Сириль. Задыхаясь, она привстала, опершись на локти. Ее нос был забит пылью, во рту чувствовался привкус соли и листьев. Она поняла, что лежит на дощатом полу. Сколько времени прошло? Приоткрыв глаза, она увидела перед собой грязные ноги мужчины, обутого в сандалии. В голове у нее шумело, по затылку ползали муравьи, спина затекла. Мужские руки подхватили ее и силой усадили на деревянный стул. Сириль осмотрелась. Она находилась в деревянной хижине, темной и пустой. Сквозь разошедшиеся доски, из которых состояли стены, проникал свет. Пахло травой и потом. Мужчина был совсем рядом, за ее спиной.

— Ты кто? — рявкнул он ей в ухо.

Сириль испуганно подскочила. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.

— Доктор Сириль Блейк, — ответила она.

— А мужчина, который был с тобой?

— Мой пациент.

Что еще она могла сказать?

— Как ты узнала наши координаты?

«Что»?

Сириль повернула голову.

— Я… я не знаю.

Она услышала, что мужчина пошевелился, и сжалась, чувствуя опасность. Ее тело, переполненное адреналином, звало на помощь. Неожиданно она получила пощечину, от которой со сдавленным криком упала на пол. Стоя на коленях и чувствуя привкус крови во рту, она пыталась прийти в себя. В этот раз ледяная вода обрушилась ей на спину. Сириль застонала.

Мужчина грубо схватил ее и снова усадил на стул. Она вся съежилась, не осмеливаясь поднять голову, дрожа от страха и холода.

Мужчина разговаривал с заметным тайским акцентом, но его слова были вполне понятны. Сириль медленно подняла голову. Она увидела его. Он стоял прямо перед ней. Огромный таец с мрачным морщинистым лицом, длинными черными волосами, заплетенными в косу, достававшую до лопаток. Он стоял перед ней, широко расставив ноги и скрестив руки, одетый в футболку и полотняные штаны. У него были не руки, а ручищи.

— Ты будешь отвечать? Как ты узнала наши координаты?

Сириль не могла выдержать его взгляд.

— Я не знаю.

— Встань!

Он заставил Сириль подняться на ноги. Он был выше ее на голову. Не церемонясь, он толкнул ее к двери, которую открыл ударом ноги. Он был в ярости, его черты выражали отвращение и нетерпение. Сириль вышла. И оказалась посреди моря растительности, влажной и непроницаемой. Ослепленная дневным светом, она не сразу поняла, что находится не на земле, а на балконе. На балконе, висящем в пустоте. И тогда Сириль заметила, что хижина построена более чем в двадцати метрах над землей, в кроне дерева, растущего в самом сердце густого леса.

Человек указал на какой-то предмет среди растительности.

— Хочешь закончить так же?

Сириль прищурилась. Она плохо видела то, на что он показывал. Она различила нечто, подвешенное к дереву. Великан подтолкнул ее к деревянному ограждению балкона, и Сириль вцепилась в перила, вытягивая шею в попытке рассмотреть странную вещь. Наконец ее взгляд сфокусировался. Все мышцы ее тела разом напряглись, а поднявшаяся из желудка кислота обожгла пищевод. Это было тело мужчины, подвешенного за волосы к ветке дерева. Его руки были связаны за спиной.

Тело вращалось. Показалось лицо. Белые волосы колыхались, словно змеи, тянущиеся к земле. Между зубами виднелся язык синего цвета. В голове Сириль раздался мучительный крик безнадежности. Мужчина с черной косой сунул ей под нос мобильный телефон.

— А теперь объясни мне вот это.

На дисплее незнакомого телефона Сириль прочла:

«Нашла мобильник девочки. В нем — координаты местности: Кох Нанг Юань. Предупредите власти. КБ».

Сириль почувствовала, как кровь прилила к лицу. Это было второе сообщение, которое она отправила Арому из центра ГВ. Лига похитила и Арома. Банда перехватила два ее сообщения, из-за чего они оказались в ловушке.

Великан заставил ее пройти внутрь хижины и снова усадил на стул. Силы окончательно покинули Сириль.

— О каком мобильнике идет речь?

— Мы нашли телефон в доме… — ответила Сириль слабым голосом. — В файле были координаты.

— Кому принадлежит этот телефон?

Сириль покачала головой.

— Не знаю.

— Где он?

Сириль поняла, что у нее в кармане ничего не было. Если у нее не нашли телефон, значит, он выпал где-то на плантации, когда они бежали.

— Не знаю.

Огромная рука мужчины опустилась на ее лицо. Затылок Сириль будто взорвался, и она увидела перед собой миллиарды черных точек. Она закрыла глаза. У нее перехватило дыхание. Но в действительности она практически не чувствовала боли — настолько ее потряс вид подвешенного тела. Теперь она была безразлична ко всему, что могло с ней произойти.

Ее мучил только один вопрос.

— Где мужчина, который был со мной?

Мужчина с косой что-то пробурчал в ответ.

— Вы Пот Супачай?

Мужчина оскалился, его небольшие черные глазки, слишком близко посаженные, засверкали ледяными искрами.

— Что вы с нами сделаете? Мы ничего не знаем. Говорю вам: я врач, а молодой человек — мой пациент.

Мужчина с косой проигнорировал ее и заговорил на тайском языке с охранником. Сириль пыталась восстановить свои способности рассуждать трезво, но мысли ее путались. Единственное, что она знала, — это то, что мужчина не оставит ее в покое, пока она не скажет, кто освободил Док Май и передал им координаты. У нее не было никакой возможности выбраться из этой передряги. И тогда она поставила на карту все.

— Если поблизости находится Рама Супачай, скажите ему, что я жена Бенуа Блейка. Будущего обладателя Нобелевской премии. Он знает, кто это… Скажите ему, что его могут заинтересовать исследования моего мужа.

Великан посмотрел на нее так, будто она была мелкой букашкой, оказавшейся под его ботинком. В хижину вошел еще один мужчина в полотняных брюках и сказал что-то ему на ухо.

Он сухо обратился к ней:

— Или ты говоришь, где этот телефон, или тебя убьют. Вот и все.

Дверь за ними закрылась.

Сириль подождала несколько минут. Шум голосов стих. Она медленно встала со стула и долгое время стояла, глядя в пустоту. Потом нашла в себе силы пошевелиться и направилась к двери хижины. Она попыталась открыть ее, но безуспешно. Тогда она присела у дощатой стены, обхватила колени руками и разрыдалась.

* * *

Жюльен Дома мерил шагами хижину, в которой пахло рыбой. За дверью находились двое мужчин-охранников. Он видел их через щели в стенах, сквозь которые проникал свет. Он ходил взад-вперед. Нервничал, как никогда. И чесал запястья. Это повторится… Где Сириль? Все ли с ней в порядке? Как раз в тот момент, когда они снова сблизились…

Он не знал, чего от них хотели, но у него был план. Он выберется отсюда и спасет Сириль.

 

45

16 октября, Кох Наш Юань

Крыса под номером 315 была самцом в возрасте двух недель. Подойдя к поилке с водой, она принялась облизывать трубку. Крыса была одна в своей миниатюрной клетке, но чувствовала и слышала присутствие других грызунов, заточенных в пятидесяти клетках, поставленных одна на другую. Искусственное освещение в комнате работало по двенадцать часов в день, воссоздавая суточный ритм. Вот уже два часа у них был «день». Дверь питомника скрипнула, и крысы заволновались. Рука в перчатке направилась к клетке 315 и открыла небольшую дверцу. Первый раз грызуну удалось избежать цепких пальцев, но второй раз убегать было бесполезно. Рука закрыла его в картонной коробке, которую вынесли из комнаты и поставили на квадратный стол. Грызуна заставили выйти, на что он ответил несколькими укусами. Рука, крепко держа его на дощечке, сделала ему укол в позвоночник. Пока действовало анестезирующее вещество, мужчина следовал всем этапам установленного протокола. В конце процедуры он прикрепил к телу животного три электрода: два на голову и один на заднюю лапу. Потом переместил спящего грызуна в небольшой лабиринт из гипса, сделанный им же. Он снова сделал животному укол — на этот раз, чтобы разбудить. Крыса подскочила и несколько секунд сидела неподвижно: она была парализована страхом. Затем грызун отскочил вправо. В лабиринте лежало несколько бусин. Грызун обнюхал их и совершил еще один прыжок, продолжая обследовать местность. Вдруг резкий звук заставил его вздрогнуть. В тот же момент он получил довольно сильный электрический разряд в лапу. Глаза исследователя внимательно наблюдали за ним. Он неоднократно повторит эту процедуру, наблюдая за испуганной крысой.

Мужчина встал и записал все проделанные манипуляции в ежедневник. Потребовалось добрых двадцать минут, чтобы крыса пришла в себя. Исследователь снова включил звук сирены. Как он и ожидал, грызун ужаснулся, ожидая получить разряд тока. Рама Супачай подготавливал таким образом многочисленных животных, которые впоследствии станут идеальными моделями для исследования его нового способа лечения.

Он находился один в своей лаборатории, устроенной в скале на одном из трех островов Кох Нанг Юань, отделенных от континента Тайским заливом. Небольшой архипелаг испокон веков принадлежал его приемной семье. Три скалистых островка были соединены между собой естественным «мостом» — песчаной отмелью в форме буквы «У», выделявшейся на фоне кристально чистой воды. На южном острове, помимо его виллы, лаборатории и хирургического блока, не было никаких следов присутствия человека. Северный остров принадлежал его двоюродному брату, Поту, построившему там несколько деревянных хижин на деревьях для своих людей и несколько жалких лачуг для «посетителей». Вся остальная площадь островов представляла собой непроходимые джунгли.

Рама Супачай любил изолированность этого места. Компания коллег была ему не по душе. Будущий нейробиолог родился в Таиланде, в глубине страны. Его усыновила богатая семья из Пхуке, Супачай, многочисленные родственники которых жили по всей Юго-Восточной Азии. Приемные родители, у которых не было своих детей, усыновили его после того, как умерла его биологическая мать. Ему повезло: он ходил в школу, затем в лицей, после чего окончил медицинский факультет университета Бангкока и отправился в США писать диссертацию.

Супачай высыпал в чашку ложку черной пудры, добавил кипятка и поломал сухое печенье. С годами он начал сутулиться, но его рост по-прежнему составлял сто девяносто сантиметров, а на теле не было и грамма жира. Он был мускулистым и стройным, а поскольку у него не было волос и бровей, его возраст определить было трудно.

Оладьи с сахаром и кофе — вот из-за чего он скучал по США. Все остальное… Он уехал из Америки без малейшего сожаления. Здесь он мог продолжать свои исследования, не беспокоясь на каждом шагу об этических соображениях, мешавших науке развиваться. Он заработает целое состояние. Он знал это. Как только добьется совершенства своего метода. Богатые люди мира сего хлынут к нему — человеку, нашедшему рецепт счастья. Он уже слышал шелест купюр…

Не проходило и дня, чтобы он не совершенствовал в лаборатории свою модель и не поздравлял себя с успешным продвижением своего метода. Он знал, что находится на пороге революционного открытия. Эти исследования однажды принесут ему всемирную славу. Ему нужны лишь финансы, чтобы завершить их. Обычно он пребывал в дурном расположении духа, но становился разговорчив, когда речь заходила о его работе. Загадки памяти — вот что его завораживало, увлекало, мешало спать по ночам…

Потягивая черную жидкость, отдаленно напоминавшую кофе, он погрузился в воспоминания.

Двадцать лет назад он работал в университете Питтсбурга и мчался по коридору больничной лаборатории к своему коллеге, Сануку Арому. Они не были особенно дружны, но из-за своего происхождения и схожего образования работали в одной команде. В то время они тесно сотрудничали. Санук Аром, который был старше на двадцать лет, разрабатывал научные гипотезы. Супачай прекрасно справлялся со сложными манипуляциями. Когда он ворвался, задыхаясь, в небольшой кабинет, Аром, подняв голову от бумаг и бросив на коллегу один лишь взгляд, сразу же понял, что произошло нечто важное. Они вдвоем поспешили в питомник.

Перед этим Аром добился того, что крыса боялась как красной, так и синей бусины, которые ассоциировались у нее с разрядами тока. Оказавшись в лаборатории, Супачай под нетерпеливым взглядом Арома продемонстрировал грызуну красную бусину и в этот же момент отправил в мозг животного разряд тока через электрод, закрепленный в зоне головного мозга, расположенной в непосредственной близости от гиппокампа, играющего важную роль в процессах запоминания. Пять минут спустя исследователь снова показал грызуну бусину. Животное вовсе не было испугано и спокойно принялось ее обнюхивать. Аром боялся шевельнуться. Тогда Рама Супачай показал крысе синюю бусину, и она снова задрожала от страха.

Супачай и Аром одновременно издали победный возглас. И Рама с гордостью объявил то, что оба и так прекрасно поняли: «Мы стерли из памяти выборочные плохие воспоминания. Это великий день в истории…»

Впоследствии Санук Аром составил теоретическую базу их исследований, а Рама Супачай усовершенствовал метод и приступил к исследованиям, проводимых на крупных млекопитающих, а затем на приматах. В следующем году Сануку Арому предложили должность в крупной больнице Бангкока, и он тут же согласился, «по семейным обстоятельствам». Возглавив отделение, Аром перестал интересоваться исследованиями, проводимыми на животных. Когда Рама тоже вернулся в столицу Таиланда, они снова встретились и некоторое время работали вместе, разрабатывая новый протокол исследований, но Аром постепенно отходил от дел. А затем и вовсе дал Раме понять, что настал конец их сотрудничеству…

Рама сжал губы. Этот сумасшедший старикашка поистине заслужил свою смерть!

Он взглянул на часы. Его ждали два новых пункта исследований. Он поставил на стол чашку и вымыл руки. Зазвонил его мобильный телефон, и он нажал кнопку на наушниках. Его собеседник довольно долго что-то рассказывал, и брови Рамы взволнованно приподнялись. Он отдал приказ и, широко улыбаясь, отключился.

«Иногда жизнь бывает совершенно непредсказуема».

* * *

По приказу Супачая двое охранников с ножами в руках поднялись по лестнице, ведущей в деревянную хижину. Оба выросли на улице и попали на службу в Лигу, доказав свою преданность при транспортировке оружия. Первый охранник открыл висячий замок, закрывавший дверь, и толкнул ее. Второй стоял позади него, готовый рвануться внутрь.

Первому охраннику потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к полумраку, царившему в хижине. Но несколько секунд — это очень долго… Сзади на него кто-то прыгнул. Охранник крикнул, поднес руку к шее и, покачнувшись, с глухим стуком упал на пол. Второй с ножом в руке бросился к нему, но тоже схватился за шею и опрокинулся навзничь.

Жюльен Дома переступил через их тела, вышел из хижины и аккуратно закрыл за собой дверь. Оба охранника были без сознания. В их шеях торчали шприцы с барбитуратами.

«Нужно было обыскать меня, парни. Избыток доверия».

Молодой человек, гибкий, словно кошка, спустился по лестнице и ступил на губчатый ковер из лишайника и мха. Втянув воздух, он уловил запах моря, услышал шум волн и, прячась в густой растительности, направился в ту сторону.

* * *

Двое охранников завязали Сириль глаза и вывели ее из хижины. Обувь у нее отобрали.

«Как будто я могла бы сбежать!»

Часы у нее забрали, и Сириль потеряла всякое чувство времени. Сколько она уже здесь? Час? Два? Или больше? Ее заставили спуститься по лестнице. Сириль чувствовала страшную усталость, вдобавок ее сковывал страх.

Они казнили Арома, словно животное. Ее муж оказался негодяем и преступником, он не придет ей на помощь. Впрочем, никто даже не знает, где она. Кроме Арома, который висел сейчас в двух метрах над землей. А Ануват? Постигла ли его та же участь? Где-то был еще Жюльен, но в каком он состоянии? Она была предоставлена себе самой и не могла защититься.

Спуск по лестнице занял довольно много времени. Сириль цеплялась за перила, ощупывая ногой каждую ступеньку. Повязка на ее глазах была тугой и плотной, и она ничего не видела. Она даже не знала, что сейчас — день или ночь. Все, что она ощущала, — это влажность воздуха, от которой пот выступал на теле, и запах леса. Она слышала также разноголосый шум и пение птиц…

Они ступили на ковер из травы и листьев. Что-то укололо Сириль в ногу, и она упала. Попыталась встать, вытянув вперед руки, но поранилась о колючий кустарник. Ее пальцы погрузились в мягкую почву. Охранники подняли ее, что-то крича на своем языке, и повели дальше. Они шли так очень долго…

Вдруг земля под ее ногами стала суше, а пальцы коснулись деревянных досок. Один из мужчин подтолкнул Сириль вперед. Проход был узким, рассчитанным на одного человека. Она медленно продвигалась, ухватившись за горизонтально натянутые веревки по бокам и страшась сделать очередной шаг. Сооружение раскачивалось под ней.

«Подвесной мост?»

Где-то внизу слышался шум волн. Да, это был подвесной мост. Но не длинный. Сделав десяток шагов, Сириль оказалась на той стороне. Охранники, словно сторожевые псы, снова обступили ее. Они перебрались через обломки камней и поднялись по деревянным ступенькам. Ее по-прежнему подталкивали вперед. Море было совсем рядом. Сириль почувствовала под ногами песок, он был мелким и влажным. Ее ноги омыла волна. Они все шли. Охранники подтолкнули Сириль к воде. Теплое море ласкало ее ноги. Но вода быстро закончилась. Это была всего лишь песчаная отмель. Влажный пляж сменился сухим песком. Периодически она наступала на заостренные ракушки и, поранив ноги, пошла медленнее. Охранники толкали ее в спину. После длинного спуска они опять стали подниматься. И снова ступеньки — сначала деревянные, потом каменные. Сириль не сопротивлялась и совсем утратила чувство ориентации.

«Куда меня ведут?»

Она отгоняла от себя мысли об ужасающих пытках и воспоминание об искаженном страданием лице умирающего Арома. Она знала, что ее жизнь приближается к концу.

* * *

Щелк, щелк, щелк… Это секатор обрезал двенадцатилетнее дерево. Рама Супачай оглядел свой бонсай и укоротил одну из веток, но растение по-прежнему не казалось ему идеальным. Побрызгав деревцо удобрением для лучшего роста, он разрыхлил почву грабельками с тонкими зубцами и в этот момент услышал за спиной шум. Рама Супачай прислушался. В комнату вошли двое членов Лиги. С ними была женщина европейской внешности с завязанными глазами, которую они усадили на пустой ящик из-под гумуса.

Один из мужчин снял с ее глаз повязку.

Сириль несколько раз моргнула и сжалась в ожидании удара.

Постепенно она поняла, что находится в оранжерее овальной формы, где в многочисленных горшках росли десятки деревьев бонсай. Вид за огромными застекленными стенами был грандиозным: заходящее солнце, голубое небо с розовыми полосами заката и неприступные скалы, омываемые волнами. При других обстоятельствах она могла бы бесконечно наслаждаться этим зрелищем.

Мужчина, склонившийся над растениями, поднял голову, лишенную волосяных фолликул. На нем был медицинский халат и черные брюки.

Сириль без труда узнала в нем человека с видео на телефоне Док Май.

В ней вспыхнула искра надежды. Значит, великан с косой услышал ее и отправил к двоюродному брату Пота Супачая, Раме. Это было уже что-то… Сириль подумала, что, возможно, у нее появился шанс выбраться из этой катастрофической ситуации. У нее был лишь один козырь, и она вынуждена будет сыграть им. Она подняла голову.

* * *

Жюльен решил обойти остров в поисках лодки, прежде чем идти за Сириль. Он по-кошачьи бесшумно пробирался между скалами, деревьями и лианами и там, где лес подходил к морю, увидел группу детей. Их было шестеро: четыре девочки и два мальчика, все в возрасте до двенадцати лет, одетые в шорты и футболки цвета хаки. Выстроившись по росту, они молча шли друг за другом вдоль берега. В какой-то момент они вошли в лес и Жюльен потерял их из виду, но затем дети снова появились на берегу. Они дошли до бухточки, где был расположен своего рода поселок: пять деревянных домиков, тесно примыкавших друг к другу. Жюльен, скрываясь в зарослях, подобрался к детям как можно ближе и долгое время наблюдал за ними, все больше и больше ужасаясь. Он чувствовал, что его охватывает отчаяние, но не мог выкинуть из головы то, что увидел.

Он присел на корточки и опустил голову на колени. Его рука, действуя против его воли, схватила ракушку с острым краем. Его ум взбунтовался.

«Не делай этого!»

Но рука его не слушалась.

Жюльен медленно поднес ракушку к телу.

* * *

— Я доктор Блейк. Я возглавляю неврологическую клинику в Париже, Центр «Дюлак», — представилась Сириль.

Ей нужно было взять себя в руки, показать, что она не боится.

Лицо Рамы Супачая не выражало ровным счетом ничего.

— Я знаю, кто вы. Собственно говоря, я больше знаком с вашим мужем. Вы работаете с мезератролом. Вот молекула, которую я хотел бы открыть. Но дело не в этом. Что вы искали в центре в Сураттхани? — спросил он, щелкая секатором.

Сириль уклонилась от ответа, сказав:

— Объясните лучше, почему его разрушили.

— Мой двоюродный брат таким образом хотел предупредить этих людей, что не следует вмешиваться в дела, которые их не касаются. Спрашиваю вас еще раз: что вы там делали?

— Отдел Группы волонтеров в Бангкоке поручил мне привезти к ним на обследование девочку, найденную недавно в Сураттхани. Вот и все. Вы должны освободить нас, меня и молодого человека. Немедленно! Мы никак не связаны с вашими делами.

— А как вы узнали о нашем местонахождении? — спросил Супачай, проигнорировав требование Сириль.

— По координатам, указанным в телефоне девочки.

— Где этот телефон?

— Понятия не имею.

Супачай не сводил с нее глаз. Сириль отметила про себя, что он напрягся. Как бы узнать, что ему рассказал Аром?

— И это все, что вы знаете? — настаивал он.

— Да.

Рама замолчал и задумался, а потом спросил:

— Зачем, как вы думаете, кому-то нужно было отправлять эти координаты?

— Чтобы вас нашли. Я так думаю.

Сириль заметила, что ведет себя довольно дерзко, и решила сдерживаться.

— Зачем?

И она не задумываясь выпалила:

— Чтобы спасти детей!

— Что вы знаете о детях, живущих здесь?

— Ничего.

— Тогда почему вы думаете, что их нужно спасать?

Сириль прикусила губу.

— Дети, найденные в этом районе, были далеко не в лучшем состоянии.

Рама Супачай снова задумался.

— Вот он, риск моей работы… Все дети добровольно вызываются участвовать в моих исследованиях. В отличие от того, что вы думаете, они в большинстве случаев уезжают отсюда в гораздо лучшем состоянии по сравнению с тем, какими приехали. Все они прибывают из внутренних районов страны, где пережили намного больше, чем вы можете себе представить. Я пытаюсь уменьшить их страдания, вернуть им хоть немного беззаботности, чтобы они могли продолжать жить и найти свое счастье.

Сириль Блейк не выдержала. Рама Супачай считал себя спасителем и избавителем!

— Что вы с ними делаете?

— Я бы очень хотел обсудить с вами этот вопрос, поскольку, в отличие от окружающих, вы бы меня поняли. Но у меня еще масса дел. Как только я все закончу, обо мне узнает весь мир.

Рама произнес все это довольно холодно. Его лицо даже не дрогнуло.

— Почему вы проводите свои исследования на детях? — спросила Сириль, пытаясь установить с ним профессиональные отношения и выиграть время.

— Потому что я на пути к открытию уникального метода. Мне необходимо обеспечить минимум шестьдесят процентов успеха, прежде чем приступать к официальным клиническим испытаниям. Я хочу ускорить этот процесс. Впрочем, как и многие исследователи в Таиланде. На данный момент мой метод полностью вылечил лишь четырех детей из десяти.

— Вылечил от чего?

— От плохих воспоминаний.

Сириль замерла.

— Значит, вам это удалось…

Рама Супачай подбоченился.

— Да, но мне еще нужно усовершенствовать некоторые детали. Как только процент успеха станет внушительным, я смогу применить метод на большем количестве людей. Эта страна — рай для развития медицины. Вы прекрасно это знаете. Когда я открою свою клинику, сюда будут приезжать сотни людей — при наличии денег, естественно, — чтобы начать все с нуля, забыть свои неудачи и кошмары.

— Вы хотите сказать, что с помощью вашего метода люди будут забывать свое прошлое?

— Лишь то прошлое, которое их волнует и от которого они страдают.

Его слова медленно проникали в мозг Сириль. Она напряглась и даже позабыла всю безнадежность ситуации, в которой оказалась, когда представила себе последствия того, что рассказал Рама. Сколько детей он уже искалечил? И на протяжении какого времени? Какой неизбежный вред нанес им? И зачем? Чтобы стереть из их памяти воспоминания об ошибках, о боли?

— При всем уважении, которое я к вам испытываю, профессор Супачай, я не могу согласиться с вашим подходом.

— Это почему же?

— Потери, боль, страдания — все это часть человеческой жизни. Человек способен все преодолеть, поскольку существует феномен под названием «сопротивление ударам», позволяющий всем, даже жертвам страшного бесчестья и позора, справиться с бедами. Мозг благодаря своей гибкости способен самостоятельно осуществить выбор и избавиться от страданий. Со временем, конечно. Несомненно, ему нужна помощь. Именно этим я и занимаюсь в своей клинике: уменьшаю боль, в том числе с помощью мезератрола. Но заставить человека все позабыть… Нет!

Сириль сжала руки в кулаки. У нее начинали болеть голова и глаза. Этот исследователь был сумасшедшим и отравлял все вокруг себя. Он намеревался создать толпы непредсказуемых личностей. Если люди пойдут по этому пути, то превратятся в пустые оболочки без прошлого, без проблем, плавающие в фальшивом океане счастья. В то же время они станут опасны и неуправляемы. Это будет конец человеческого сознания и разума.

Рама Супачай обрезал верхушку деревца, которое выглядело больным.

— Вы считаете, что избавить детей от боли — значит, причинить им вред? Странная мысль.

Теперь он смотрел на Сириль с сочувствием.

Она разволновалась.

— Я думаю, что, избавляя детей от последствий ошибок взрослых, невозможно решить проблему того, что они пережили. Как раз наоборот. Если человек будет знать, что есть своего рода ластик, способный все стереть, то почему бы не совершать преступления? Вы хотите предложить люксовую лоботомию тем, кто желает позабыть свои грехи?

Она не сводила с него глаз.

Нет грехов — нет вины.

Нет вины — нет виновных.

Нет виновных — нет справедливости.

— Вы хотите продавать богатым отпущение грехов, вторгаясь в их мозг, верно? Заплатите, и мы подарим вам прощение…

Ее трясло от ярости. Самым ужасным было осознание того, что несчастные богатые люди попадутся на эту удочку. Как раз это и предполагал Аром. И поплатился жизнью.

Рама Супачай внимательно смотрел на нее. Казалось, ее слова совсем его не задели. Он выглядел скорее удивленным, как будто заметил неожиданное поведение одной из своих крыс.

— Итак, вы полагаете, что это неверно: забыть то, что заставляет человека страдать или чего он стыдится? Верно, доктор?

Теперь казалось, будто вся эта ситуация его забавляет.

Сириль заморгала.

— Я полагаю, что этим должен заниматься человеческий мозг. И время.

Исследователь подошел к ней и медленно сказал:

— Однако вы не говорили такого несколько лет назад.

Сириль вытаращила глаза.

— Простите?

Рама Супачай скрестил руки на груди и сделал еще один шаг в сторону Сириль, рассматривая ее, будто объект своих исследований в лаборатории.

— То есть вы действительно ничего не помните? Интересно…

Он почесал подбородок. Сириль вздрогнула.

— Объясните… — слабым голосом попросила она.

— Даже увидев меня, вы ничего не ощутили? Никаких воспоминаний? Совсем ничего?

Сириль почувствовала, как внутри у нее все заледенело: она не понимала, о чем говорит тайский исследователь.

— Нет, я вас никогда не видела.

Рама загадочно улыбнулся.

— Вы были одной из первых. A-а, должно быть, я переборщил.

— О чем вы говорите?

— Вы что, не помните нашу встречу? Это было тогда же, во время конгресса. Вы обратились ко мне десять лет назад, когда я еще работал в Бангкоке. С тех пор я существенно улучшил свою технику: больше нет полной «отключки». По крайней мере, в большинстве случаев.

Сириль хотелось убежать как можно дальше, заткнуть уши, но она не могла даже пошевелиться.

— С чего бы я обращалась к вам? — наконец удалось произнести ей.

— Вы хотели кое-что забыть.

— Ах да! — воскликнула она истерическим голосом. — И что же?

Губы Рамы Супачая сложились в легкую улыбку.

— Последний месяц своей жизни.

Его слова ранили Сириль, будто стекло. Она сидела, окаменев, на деревянном ящике. Тело ее было ледяным, словно она давно покинула мир живых. У нее перехватило дыхание, сердце, казалось, перестало биться в груди, а мозг — функционировать. Время как будто застыло. Она не могла пошевелиться, а ее способность мыслить куда-то исчезла. Деревья бонсай превратились в сгорбленных стариков, злобно смеявшихся над ней. Небо потемнело, море разволновалось, на оконном стекле заблестели капли воды. Похоже, поднялся ветер… Сириль была в шоковом состоянии. Ее ум блуждал в какой-то нелогичной местности, где невозможное становится возможным.

— Доктор, с вами все в порядке?

Она подскочила от испуга, словно ее резко разбудили. Кровь, похоже, снова начала циркулировать в ее жилах и достигла головного мозга.

— Я вам не верю… — слабо выговорила она.

Рама Супачай прищурился. Тени вытянулись. Он позвал охранника и что-то сказал ему на тайском языке. Несколько минут спустя в помещении появился мальчик лет десяти, одетый в футболку и шорты цвета хаки. Рама Супачай включил в оранжерее свет и бросил несколько слов ребенку, который неподвижно стоял, склонив голову. Потом он обратился к Сириль:

— Подойдите, доктор, и обследуйте его.

Сириль потребовалось несколько секунд, прежде чем она сумела пошевельнуться. Она встала, не понимая, о чем хочет сообщить ей Супачай, и подошла к мальчику, смотревшему на незнакомую женщину ничего не выражающим взглядом.

— Что вы хотите, чтобы я сделала? — спросила она.

— Я же вам сказал: обследуйте его. Вы сами все поймете.

Пальцы Сириль, не зная, что искать, ощупывали ребенка: его руки, ноги, живот, голову. Потом отодвинули пряди волос со лба… и вдруг она даже вскрикнула от удивления…

* * *

Париж, 13 часов

Такси остановилось у входа в отделение неотложной медицинской помощи больницы Кошен. Тони открыл дверь и помог Мари-Жанне, надевшей черные очки, выйти из машины. Он взял сумочку девушки, подал ей руку, и они молча прошли до здания хирургической ортопедии.

— К счастью, это лишь перелом таза, — сообщил он. — Ему предстоит иммобилизация в течение восьми дней, после чего — тренировки ходьбы на костылях. Вот увидите, у вас тоже все будет в порядке.

— Может быть, перейдем на «ты»? — предложила Мари-Жанна, опираясь на руку Тони.

Какое облегчение почувствовала она, когда он вошел в ее палату в больнице Кенз-Веня, куда Тони отправился сразу после того, как убедился, что с Нино все в порядке. Они долго беседовали. Мари-Жанна, доверившись ему, рассказала все: о Жюльене, о Бенуа, о своем ужасе при мысли о том, что он вернется. Поговорив с врачом, Тони сделал Мари-Жанне предложение, от которого она не могла отказаться:

— А что, если вы поживете у нас, пока не вернется Сириль?

Мари-Жанна и Тони поднялись на четвертый этаж и вошли в палату Нино.

— Привет! — воскликнул сицилиец, увидев знакомые лица.

— Познакомься с Мари-Жанной.

— Мы уже знакомы.

Племянница Сириль узнала этот голос, вежливый и властный. Она слышала его в Центре и тут же вспомнила красивого брюнета, которому он принадлежал. Тони усадил ее на стул.

— Мари-Жанна останется у нас до возвращения Сириль, — объяснил он.

— Отличная идея, — ответил Нино устало.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Тони.

— Как человек, которого сбил мотоцикл.

Тони наклонился и запечатлел на его лбу поцелуй.

— У меня есть хорошая новость и плохая.

— Начни с хорошей.

— Полиция нашла владельца мотоцикла.

Нино бросил на него мрачный взгляд.

— А плохая?

— Это Маньен.

Медбрат некоторое время молчал, «переваривая» информацию.

— Его арестовали?

— Да.

Мари-Жанна заерзала на стуле.

— Рудольф Маньен?

— Ты его знаешь? — спросил Тони.

— Да. Он ненавидит Сириль, и это взаимно.

Нино попытался пошевелиться, но каждое движение причиняло ему боль.

— Тони, ты проверял мою электронную почту? Есть новые письма?

— Нет, ничего.

Мари-Жанна снова поерзала на стуле.

— Боюсь, что она в опасности.

— Нам не остается ничего другого, кроме как ждать, — сказал Нино. — Если мы понадобимся, Сириль свяжется с нами.

 

46

Дверь с глухим стуком закрылась, и Сириль поняла, что ее последняя надежда растаяла. Двое охранников заперли ее в прилегающем к вилле темном чулане площадью около четырех квадратных метров, с бетонными стенами. Из мебели здесь была только детская железная кровать, прикрепленная к полу.

Сириль усадили на тюфяк с запахом плесени и приковали наручниками к цепи, прикрепленной к изголовью кровати. Она рассматривала единственную на потолке лампочку.

«Как я до этого дошла? Что я наделала десять лет назад?»

Она подтянула колени к груди. Цепь зазвенела. Сириль сидела неподвижно и размышляла.

«Я обречена».

Тогда Рама Супачай подошел к Сириль, обследовавшей ребенка, и провел острием секатора по ее щеке.

— Если вы полагаете, что можете разжалобить меня, то ошибаетесь, — заявил он. — В данный момент я не могу заняться вами, поскольку должен провести очередной этап своего исследования. Но обещаю, что уже завтра в моей лаборатории будет все необходимое для того, чтобы заставить вас заговорить. И вы скажете мне, где находится этот проклятый телефон и кто пытался предать нас.

Сириль понимала, что ей не удастся смягчить его.

«Если они узнают, где телефон, то найдут его владельца и убьют нас всех: его, Жюльена и меня».

Все кончено. Ей было тридцать девять лет, а жизнь уже подходила к концу. Сириль обхватила голову руками.

«Никогда не думала, что это так закончится».

А все из-за ее амнезии, этой потери памяти, не имевшей никакого отношения к патологии. В очередной раз она принялась прокручивать в голове сложившуюся ситуацию. Но на этот раз у нее было несколько новых частичек мозаики.

Она работала в Сент-Фелисите, когда там находился на лечении Жюльен Дома. Судя по документам, найденным Нино, и признанию Бенуа, она включила своего пациента в секретный протокол исследований мезератрола и эффективности его действия при серьезных психологических травмах. Эксперимент потерпел неудачу. Жюльен оказался в коме. Она была виновна в этом. В приступе гнева она ушла из Сент-Фе и отправилась с Бенуа на ежегодный конгресс. Они поругались. Она сбежала на несколько дней и изменила ему.

«И тогда я познакомилась с Рамой Супачаем? И он рассказал мне о своих исследованиях? А я предложила себя в качестве подопытного кролика, чтобы стереть из памяти чувство вины и начать все сначала?»

Она вздохнула, глотая слезы. Она была трусихой. Трусихой, предрасположенной к самоубийству. Что именно он с ней сделал? Как воздействовал на ее мозг? Сириль рассматривала пятна влаги на стенах, считала и пересчитывала их. Ее жизнь и ее личность разбились на тысячи осколков. Она больше не знала, кем является на самом деле. Она глазела на стену в поисках чего-нибудь, на чем можно было задержать взгляд.

На высоте около метра виднелись какие-то выступы и полосы, напоминавшие выстроенные в ряд спички. Она прищурилась, вытянула шею и поднялась с кровати, потянув за собой цепь, чтобы лучше видеть. Волосы на ее голове встали дыбом. Это были царапины, оставленные ногтями ребенка!

Сириль замерла, прислушиваясь. Скрипнула дверь, и в чулан вошли двое охранников, одетых в военную форму. На этот раз она смогла рассмотреть их. Один из них, толстый, с тупым взглядом, нес поднос, на котором стояла миска с лапшой и стакан с чаем. Второй был коренастым и полным сил, ему было не больше двадцати лет, и держался он за спиной напарника. Сириль прижалась к стене. Толстый охранник поставил поднос на тюфяк рядом с ней. От него просто разило потом. Он стоял совсем близко и как-то странно глядел на нее. Сириль, избегая его взгляда, смотрела прямо перед собой, постепенно отодвигаясь к изголовью кровати. Толстяк какое-то мгновение поколебался и протянул руку к ее волосам.

— Не трогайте меня! — воскликнула Сириль, побледнев.

Второй охранник, не отходя от двери, что-то проворчал, но толстяк только пожал плечами. Сириль обнаружила, что ее лицо находится на уровне его пояса, и отвернулась, охваченная ужасом. Толстый охранник расстегнул штаны, схватил ее за волосы и силой уложил на кровать. В мозгу Сириль будто что-то взорвалось. Она готова была выть и кричать, но его рука зажимала ей рот. Второй рукой он сорвал с нее рубашку и теперь воевал с бюстгальтером. Сириль извивалась в надежде вырваться, но он уже повалился на нее. И тут она услышала чей-то голос. Толстяк выругался, приподнялся на локтях и, злясь, встал. Сириль едва успела набросить на себя рубашку, как молодой охранник уже был на ней. Он, как и толстяк, держал ее за волосы, а левой рукой гладил по щеке. Сириль с ужасом заметила, что он был беспалым.

— Видишь, что с тобой случится, если будешь молчать? И даже не думай о том, чтобы сбежать отсюда и добраться до виллы на лодке. Только дернешься — и ты покойница!

Сириль смотрела на него глазами, полными ужаса. Парень взглянул на ее губы и вдруг впился в них, просовывая язык между ее зубами. Сириль отбивалась, как могла, но охранник крепко прижимался к ее губам. Наконец он отпустил ее, встал и, повернувшись к напарнику, обратился к нему по-английски:

— Пойдем, жрать пора.

* * *

Дверь захлопнулась.

Сириль задыхалась, сжимая в руке предмет, который второй охранник сунул ей в рот. Ключ…

«Господи…»

Сириль, произнеся короткую молитву, сжала ключ в руке и осмотрела дверь. Ей это не приснилось: охранник сказал, что до виллы можно добраться на лодке и что они отправляются поесть. Это был ее шанс убежать. Теперь она знала, кому принадлежал мобильный телефон, найденный у Док Май.

Освободившись от наручников, Сириль бросилась к двери из прогнившего дерева. Она прислушалась: кроме ветра, завывавшего все сильнее и сильнее, снаружи не доносилось ни звука. Надвигался шторм. Сириль долго стояла, прижавшись к двери и прислушиваясь к малейшему подозрительному шуму. Никаких голосов. Она глубоко вздохнула и толкнула дверь. В этот момент налетел ветер, и дверь зашаталась. Сириль снова толкнула ее. Дверь не поддавалась. Закрыто! Охваченная паникой Сириль изо всех сил навалилась на нее. Ничего. Ее сердце бешено билось в груди. Она дрожала. Это был ее единственный и последний шанс. Она должна была выбраться отсюда!

— Выпустите меня!

Сириль отскочила назад. Ее сердце готово было выскочить из груди. Вдруг дверь открылась, в комнату ворвался ветер, и Сириль различила в темноте силуэт Жюльена.

— Идем! Быстро!

Она вцепилась в его руку и выбралась из чулана. Небо было затянуто плотными тучами, крупные капли дождя, словно пули, барабанили по земле и песку. Жюльен и Сириль направились к морю, закрытому скалами и растительностью. На короткий миг луч заходящего солнца прорвался сквозь тучи и залил лицо Жюльена красноватым светом. Он посмотрел на Сириль и увидел измученную женщину с прилипшими ко лбу волосами, мертвенно-бледным лицом и глазами, полными слез. Молодой человек крепко прижал ее к себе.

— Господи, спасибо, что ты жива! Что случилось? Что они с тобой сделали?

Сириль всматривалась в его взволнованное лицо, в серые глаза. Она чувствовала его тепло совсем рядом. Весь ее ужас трансформировался в огромное желание прижаться к Жюльену и утонуть в его объятиях.

— Меня допрашивали. Хотели знать, где телефон малышки с координатами. Один из охранников помог мне. Но дверь была заперта.

— Из-за ветра закрылась наружная щеколда. К счастью, я видел, как они прятали тебя в этом чулане. Потом я увидел, что они ушли.

— А ты, Жюльен? Как тебе удалось сбежать?

Молодой человек рассмеялся.

— Шприцы! У меня были шприцы!

Теперь они хохотали вдвоем. Сириль, вытирая глаза, смеялась и плакала одновременно. Потом оба замолчали и обменялись долгими взглядами. Слова стояли в горле Сириль, но она не могла произнести их. Жюльен заговорил первым:

— Нужно выбираться отсюда. Скоро нас начнут искать.

Сириль помрачнела.

— Нет…

Дождь резко прекратился, как будто на небе закрыли кран.

— Почему?

— Ученый, работающий здесь, Рама Супачай, проводит исследования на детях. Я должна знать, о чем идет речь.

Жюльен нахмурился.

— Вот, значит, что…

— Что?

— Я осматривал окрестности, думая, как мы можем спастись, и заметил детей, которые шли в полном молчании. Я следил за ними. Они пришли в своего рода поселок, расположенный в бухте. И…

— И?

— Я… Они были там. Как тебе объяснить… Они входили и выходили из хижин, будто роботы. В полной тишине, без единого звука. Это такое гнетущее зрелище… Как будто школа зомби, понимаешь? Давай выберемся отсюда и предупредим полицию!

— Нет. Я должна увидеть, что он с ними делает. Я должна знать.

— Почему?

Сириль опустила глаза, подбирая слова.

— Десять лет назад… я стала объектом исследования наподобие того, что проводят здесь на детях. Это заставило меня позабыть определенный период жизни. И тебя в том числе…

Она глубоко вздохнула, отгоняя слезы.

Жюльен погладил ее по щеке.

— Не вини себя.

Он любовался ее лицом, ее волосами.

Сириль опустила голову, кусая губы.

— Я должна знать, что он сделал со мной. Иначе я никогда не смогу исправить это.

Жюльен кивнул.

— Хорошо. Тогда пойдем посмотрим, что делает этот сумасшедший.

Сириль показалось, что он хочет что-то сказать, но колеблется.

— Знаешь, со мной снова случился приступ. Мне было так плохо… Я чуть было не поранил себя, но сделал так, как ты говорила. И мне удалось победить агрессию. Я выиграл. По крайней мере, в этот раз. Благодаря тебе. Это произошло впервые за долгие годы.

Сириль сжала его руку.

— Все будет хорошо… Все будет хорошо…

 

47

Вилла Рамы Супачая представляла собой внушительное здание, стоявшее на бамбуковых сваях на черной скале южного острова. Окна оранжереи с деревцами бонсай выходили на пляж напротив песчаной отмели. Сириль и Жюльен, окутанные оранжевым сумеречным светом в преддверии бури, двигались вдоль стены виллы. На их лицах играли тени облаков, шаги заглушало завывание ветра. Когда оранжерея осталась позади, они, карабкаясь по скалам, повернули влево. С одной стороны от них было здание, с другой — бушующее море, швырявшееся ракушками.

Именно здесь, позади виллы, они обнаружили оштукатуренное здание, незаметное с пляжа. Своего рода ангар. Прячась за скалами, они подобрались ближе и внимательно осмотрели строение. Оно не было старым, но порядком пострадало от непогоды. Со стороны моря на крыше была оторвана полоска длиной около пятидесяти сантиметров. Дыру еще не заделали.

Через брешь в стене видна была обшивка.

Медная сетка.

Сириль прищурилась и подошла ближе, желая убедиться в своем предположении. Жюльен молча следовал за ней. Да, изнутри помещение было отделано металлом и непрозрачным стеклом. Где-то заработал генератор, и над крышей ангара поднялся столб дыма.

Сириль поняла, что это. Это была клетка Фарадея.

Внутреннее оснащение позволяло изолировать помещение от внешних электрических помех, в частности радиоволн. Что можно поместить в клетку Фарадея, будучи исследователем в области нейробиологии?

— Могу поспорить, что здесь стоит магнитно-резонансный томограф, — прошептала Сириль на ухо Жюльену.

Любопытство взяло верх, и она подошла ближе. Они обогнули ангар. Приложив руку к стене, Сириль почувствовала вибрацию. Прибор работал полным ходом.

Она осмотрелась. В задней части ангара уходила вверх ржавая металлическая лестница. Сириль подумала, что она ведет, должно быть, к раздвижной двери, необходимой в подобного рода конструкциях, где требовался постоянный контроль.

Она сделала знак Жюльену, что поднимается, взялась обеими руками за поручни лестницы и вскарабкалась по ней. Ее волосы развевались на ветру, в ушах звенело, за спиной были скалы и бушующее море. Жюльен поднялся следом.

Она не ошиблась: там действительно была раздвижная дверь — старая, закрытая на два ржавых замка. Жюльен, порывшись в карманах джинсов, достал монету в двадцать евроцентов и через несколько минут открыл ее.

Они легли на крышу и через дыру посмотрели вниз. Сначала они увидели решетку, а затем, за металлическими прутьями, — сам аппарат. Роскошный, последнее достижение техники. Открытый магнитно-резонансный томограф в виде подковы, позволяющий оперировать с помощью визуализации, в реальном времени. Последний писк медицины. Сердце Сириль сжалось от боли. На операционном столе лежала маленькая девочка, подготовленная к операции. Ее волосы были смазаны клейкой жидкостью красного цвета.

Помещение было оснащено всем необходимым для современной операционной оборудованием. Пульт управления томографом, жидкокристаллические мониторы, установленные по бокам прибора, специальное освещение, стол с инструментами, манипуляционная тележка. Справа она заметила оборудование для анестезии, приборы наблюдения, дефибриллятор. В глубине комнаты, под прозрачным чехлом — магнетический стимулятор: такой же, какой использовали в Центре «Дюлак». Этот операционный зал был оснащен согласно последним достижениям науки.

В поле ее зрения появился мужчина, одетый в халат, шапочку и с хирургической маской на лице. Она без труда узнала его. Тайский исследователь расположился у головы девочки.

* * *

На руке у девочки был тонометр, к груди прикреплены электроды. Она вела себя спокойно. Из-за анксиолитика, принятого полчаса назад, она находилась в сознании, но пребывала в заторможенном состоянии. Месье заверил, что операция совершенно безболезненная, и это ее успокоило.

— Хорошая моя, — начал доктор, улыбаясь за маской, — как я тебе уже объяснял, сначала мы возьмем точные пробы мозга. Я должен сделать так, чтобы твоя голова оказалась в этом приборе, который время от времени будет слегка сжимать ее.

Он нажал на кнопку пульта, включив расслабляющую музыку, и продезинфицировал кожу на лбу и затылке девочки.

— Теперь я сделаю тебе два укола. Будет немного больно.

Врач ввел анестезирующее вещество, чтобы «усыпить» кожу, и использовал специальное кольцо для проведения стереотаксиса, которое он прикрепил в четырех точках на голове девочки: на висках и на затылке. Она закрыла глаза.

Супачай открыл на томографе программу сбора данных и запустил подготовительный этап. Аппарат загудел. В течение двадцати минут все шло без изменений. Малышка не двигалась, спокойно лежала с закрытыми глазами, прибор работал.

Благодаря отметкам на шкале, изображение ее мозга было запечатлено с точностью до сотой доли миллиметра. Когда техника завершила все подсчеты, на экране появилось трехмерное изображение мозга ребенка.

Рама, сосредоточенный и молчаливый, запустил DVD-диск. На экране появилось около десятка фотографий девочки, сделанных до того, как она попала в Лигу: она сидела на высоком барном стуле, чрезмерно накрашенная, в розовом платье и в туфлях на высоких каблуках. На других фотографиях она была запечатлена с клиентами…

— Теперь я попрошу тебя открыть глаза. И ты мне немного поможешь, хорошо?

Девочка подняла веки.

* * *

Сириль взглянула на Жюльена. Может быть, это всего лишь сон? Она ничего не слышала, но все понимала. В ее мозгу начала вырисовываться схема, по которой работал Рама Супачай. Жюльен тихо спросил:

— Что он с ней делает?

— Полагаю, пытается стереть из ее памяти некоторые воспоминания, дезактивируя нейронные пути, с помощью которых они формируются. Это неслыханно!

* * *

Супачай вывел на экран первую фотографию: бар в Кох Самуй, где, танцуя вокруг шеста, работали девочки в мини-юбках и на высоких каблуках.

— Что это? — спросил исследователь.

Девочка впервые заговорила:

— Бар мадам Тран.

Исследователь включил еще одну программу томографа. Девочка рассматривала фото своего прежнего места работы, где она была с другими подростками. Ее мозг реагировал на происходящее. Супачай выделил несколько точек височной доли, которые были особенно активны, и зарегистрировал их координаты.

На следующем снимке было запечатлено внутреннее убранство массажного кабинета. Девочка прищурилась, ее глаза потемнели. Супачай выделил координаты активных зон лобной доли. Потом он запустил серию педофилических фотографий, и девочка покрылась потом.

Затем исследователь положил на стол рядом с девочкой палочку ладана — их активно использовала мадам Тран в местах, где продавала своих подопечных тем, кто предложит больше остальных. Девочка почувствовала запах ладана, и слезы побежали по ее щекам. Супачай в это время регистрировал реакцию своего «подопытного кролика».

Супачай готовился к продолжению вмешательства, его наиболее деликатной части. Он указал нужную команду, и перед его глазами появились две лупы. Супачай набрал на клавиатуре результаты подсчетов и отправил их на обработку прибора. На экранах трех мониторов появилось трехмерное изображение мозга девочки. Фиолетовым цветом были выделены пять зон диаметром в несколько миллиметров. Исследователь еще раз повернул изображение и набрал на клавиатуре: «Операция в С10, Д4, E11 и А20».

Он отправил координаты на обработку. Через лупу Супачай рассматривал затылок своей пациентки и его виртуальную модель. Благодаря головному кольцу, четко фиксировавшему голову девочки в одном положении, две картинки — реальная и виртуальная — прекрасно накладывались одна на другую. Машина вывела на экран четыре крестика. С помощью бритвы Рама Супачай выбрил волосы на голове девочки в четырех местах: на лбу и на одной линии с ушами. Затем поменял бритву на шприц с анестезирующим веществом.

— Будет слегка больно, но меньше, чем перед этим. Я «усыплю» кожу.

Девочка едва почувствовала четыре укола, настолько сильным было действие анксиолитика. Врач снова заговорил с ней:

— Мы сделаем четыре крошечных отверстия. Ты ничего не почувствуешь.

Супачай установил краниотом, своего рода дрель с заостренным концом, в месте нахождения первого крестика и нажал на кнопку. Послышался шум, словно заработала бормашина. Появился запах гари. И отверстие диаметром два миллиметра. Нейрохирург вставил в него оптическую нить диаметром в миллиметр и подвел ее к коре головного мозга. Сделав второе отверстие, он вставил в него вторую оптическую нить.

Рама Супачай был серьезен и сосредоточен, ни одна мышца его лица не дрогнула. Он держал все свои действия под полным контролем.

Девочка ничего не чувствовала: ее мозг не был иннервирован. Она не осознавала, что в него вставили четыре оптические нити. Супачай пообещал, что после операции, она встретится с матерью, поэтому девочка не протестовала. Он проверил, чтобы все оптические нити были установлены в определенные им места.

— Теперь я снова покажу тебе фотографии. Готова?

— Да, — слабым голосом ответила девочка.

Перед ее глазами снова появились фотографии. Томограф определил активные зоны, а система автоматического отслеживания через оптические волокна — нейроны, которые следовало разрушить. Супачай включил лазер. Использование 980 нм лазерного диода вызывало местное нагревание. За несколько секунд нервные окончания, активизировавшие воспоминания, были разрушены. Система рассчитывала энергию лазера в реальном времени в зависимости от термических данных, полученных томографом, чтобы избежать разрушения не указанных зон. Нейрохирург сделал лазером несколько движений.

— Как ты себя чувствуешь?

Никакого ответа.

Рама Супачай откашлялся.

— Нарупорн, как ты себя чувствуешь?

Лишь вздох в ответ.

Он вывел на экран фотографию мадам Тран.

— Ты знаешь, кто это?

Снова вздох.

— Как тебя зовут?

Но девочка не отвечала. Ее глаза были закрыты.

Исследователь тоже вздохнул и принялся набирать текст на клавиатуре компьютера. Выглядел он недовольным.

* * *

Сириль вздрогнула и приподнялась. Она была потрясена, словно увидела привидение. Жюльен чувствовал себя не лучше.

— Это чудовище… — прошептал он.

Сириль бросила на него полный отчаяния взгляд.

— Он… он разрушает ее мозг. Это неслыханно! Мы должны помешать ему! — Она несколько раз глубоко вздохнула. — Давай подумаем вместе…

Жюльен кивнул, стиснув зубы. Его руки снова чесались.

— Ты предполагаешь, что подверглась аналогичной процедуре? — глухо спросил он.

Сириль на несколько секунд закрыла глаза, затем снова их открыла.

— Да. Он утверждает, что я попросила его об этом десять лет назад.

— И ты ему веришь?

Сириль подняла на своего бывшего пациента полный боли взгляд, приподняла челку и указала ему на темные пятна.

— Посмотри!

Жюльен нахмурился. Свет был тусклым, но он отчетливо различил два небольших коричневых пятнышка на белой коже лба.

— Видишь? — с вызовом спросила она. — Это не родимые пятна. Это шрамы от операции. Такой, какую мы только что наблюдали. Это сделал он. Я видела одного из этих несчастных детей, и у него были такие же отметины. Разница лишь в том, что мне… мне удалось оправиться.

Жюльен смотрел на нее, совершенно обескураженный.

Сириль продолжила:

— Нам нужно собрать как можно больше доказательств виновности этого типа и выбраться отсюда.

— Есть предложения?

— Да. Мы дождемся ночи, проникнем в помещение и нейтрализуем его.

Сириль села поудобнее.

— Я хотела бы кое-что попробовать.

— Что?

— Если он таким способом удаляет воспоминания, значит, их можно точно так же вернуть.

Жюльен вгляделся в ее лицо. Сириль была настроена решительно.

— Ты хочешь попробовать на себе? — спросил молодой человек.

— Да. Если он сохранил мое медицинское дело, я смогу простимулировать нужные зоны, как это делал Аром. Это займет не больше десяти минут. Или получится, или нет. Посмотрим.

Жюльен кивнул.

— Тогда я тоже.

Сириль подняла на него глаза.

— Ты?

— Моего дела нет, но я хочу попробовать.

Они молча смотрели друг на друга.

— Почему бы и нет? — наконец сказала Сириль. — В конце концов, у детей, которых лечил Аром, тоже ничего не было, а магнитная стимуляция дала положительные результаты.

 

48

Рама Супачай, полностью одетый, расположился в удобном стоматологическом кресле, которое поставил в своей лаборатории. Он часто спал здесь. Он закончил свое последнее исследование над молоденькой проституткой из Кох Самуй. И снова неудача. Теперь ему предстояло наблюдение за крысами. Будильник звонил каждые два часа, и он проверял константы грызунов и делал необходимые уколы. Он пытался разработать медикаментозное лечение, эквивалентное технике с использованием лазера. На данный момент результаты были еще слишком незначительными, чтобы пытаться проверить что-то на людях…

Его разбудил не будильник, а чувство удушья. Он открыл глаза и попытался подняться, но ничего не вышло. Его ноги были привязаны к креслу толстой веревкой. Руки, связанные еще одной веревкой, подняты над головой. Он хотел пошевелить головой, но безрезультатно: скотч, пройдя по его лбу и по подбородку, намертво приклеил ее к спинке кресла. Рот его был залеплен скотчем, и приходилось дышать через нос. Он различил позади себя какое-то движение. Звук шагов. Он вертелся в кресле, пытаясь обернуться и увидеть, что там происходит. На его лице вдруг оказался влажный платок. Он сразу же узнал запах: это было анестезирующее вещество, которое он использовал для животных. Он сопротивлялся, как мог, но недолго. Вскоре он потерял сознание.

Сириль отбросила в сторону платок, смоченный хлороформом. Если они достаточно быстро найдут необходимые доказательства, то смогут убраться отсюда еще до того, как к Супачаю вернется сознание.

— Ищи все, что напоминает результаты исследований, проведенных на людях, — сказала Сириль Жюльену. — Я займусь его компьютером.

Жюльен принялся по очереди открывать шкафы, осматривать полки и ящики, стоявшие на полу. Но повсюду было лишь оборудование для лаборатории. На столе лежали стопки публикаций, все они были на тему памяти. Полки ломились под тяжестью книг по медицине и хирургии. Он перерыл ящики стола, напоминавшего скорее стол патологоанатома. Они не были закрыты. По всей видимости, Супачай не утруждал себя тем, чтобы что-то прятать. Жюльен обнаружил кипы бумаг, пробирки с заспиртованными образцами мозга крыс, но ничего такого, что имело бы хоть какое-то отношение к пациентам. Сириль исследовала картотеку, которая была на виду, как и все остальное. Прошло восемь минут.

Сириль направилась в зал, где стоял открытый томограф и где Супачай проводил на детях свои исследования. Двойное стекло разделяло кабинет и операционный зал. Прибор гудел. Лишь несколько ярко-зеленых диодов излучали слабый свет. Вдоль стекла стоял рабочий стол с несколькими мониторами и процессором. Сириль сразу же направилась туда и подвигала мышкой. Монитор засветился. Компьютер был включен! Сев перед монитором, она принялась открывать все файлы подряд на рабочем столе Супачая. Она пролистала дневник исследователя, но не нашла в нем ничего интересного. Она рылась в его документах, все больше нервничая. Но вот она открыла папку под названием «2009», и ее сердце забилось быстрее. В ней была еще одна папка под названием «Протокол. Люди». Документ был в формате PDF, и она открыла его. На экране появилась огромная таблица. Сириль пробежала ее глазами, перескакивая с одной колонки на другую.

«Есть!»

В таблицу были сведены все достижения Супачая за год. У нее не было времени все прочесть, но она заметила, что список был длинным — по меньшей мере двести имен. Исследователь указывал имя ребенка, его возраст, происхождение, номер дела (в виде ссылки, подчеркнутой синим цветом), дату операции, результат — «да» или «нет», а затем назначение.

— Жюльен! — шепотом позвала Сириль.

Он тут же появился за ее спиной. Не оборачиваясь, она указала на монитор.

— Смотри, что я нашла. «Да» — это те дети, результат операции которых оказался положительным. Их отправили в разные места. Должно быть, это адреса семей. Те же, напротив чьих фамилий написано «нет», — вне всяких сомнений, это дети, результат операции которых оказался отрицательным, — отправлены только по двум-трем адресам. И все они в Китае…

Жюльен, стоя за спиной Сириль, просматривал данные.

— Что это значит?

Сириль потерла руками глаза.

— Не знаю… Нужно все скопировать. Я знаю, кому это отправить.

Жюльен положил руки на клавиатуру, рядом с ее руками. Сириль чувствовала шероховатость его небритой щеки. Она закрыла глаза, вдыхая его запах, и неведомая тоска сжала ее сердце. Она открыла глаза. Жюльен подключился к Интернету.

— Пиши письмо.

Сириль ввела адрес Анувата из отдела Группы волонтеров в Бангкоке, адрес Нино и Тони, а затем и свой собственный электронный адрес, после чего написала текст:

Срочно. Обнаружила данные о детях из Сураттхани. Их используют как подопытных кроликов на острове Кох Наш Юань. Рама и Пот Супачай — во главе всего. Они убили профессора Арома. Свяжитесь с полицией. Целую. Сириль.

Документ был объемным, а соединение — медленным. Высветилось сообщение, что информация будет отправлена через минуту.

Сириль зашла на жесткий диск Супачая и продолжила поиски. Она просмотрела около десятка документов. В основном это были международные научные публикации, слайды презентаций, проводимых в Интернете… Она просматривала их и закрывала один за одним. Затем она щелкнула по файлу под названием «контакты», отличавшемуся от остальных, и быстро пролистала десятки страниц адресов, телефонов и факсов. Везде были лишь молекулы, протоколы, попытки, обсуждения… Вдруг Сириль побледнела.

— Боже мой! Этот мерзавец сотрудничает с другими исследователями… — произнесла она мрачно.

Жюльен, стоя за ее спиной, наклонился к монитору. Он не успел сказать и слова, потому что заметил, как Сириль настолько крепко сжала мышку, что пальцы ее побелели.

— Что такое?

— Господи, какая же я идиотка…

— Что?

Сириль водила курсором по монитору, где высветилось сообщение на английском языке, адресованное Супачаю. В нем речь шла об эксперименте.

— Посмотри на слова…

Жюльен прищурился.

— Не понимаю.

Он прочел фразу, на которую ему указала Сириль. «Пришли нме отчет о детях, облседованных месяц назад». В нескольких словах буквы стояли не на своих местах.

— Человек, страдающий дислексией?

— Нет. Мой муж.

 

49

Париж, 16 часов

— Я получил письмо от Сириль! — воскликнул Тони.

Мари-Жанна, дремавшая в кресле в комнате Нино, подскочила.

— Что она пишет?

Тони прочел сообщение и побледнел.

Срочно. Обнаружила данные о детях из Сураттхани. Их используют как подопытных кроликов на острове Кох Нанг Юань. Рама и Пот Супачай — во главе всего. Они убили профессора Арома. Свяжитесь с полицией. Целую. Сириль.

— Что это еще такое? — спросил Нино.

— Не знаю, — ответил Тони, — но последняя фраза написана четко и ясно. Нужно предупредить полицию.

— Что будем делать?

— Достаточно связаться с посольством Франции в Бангкоке, — сказала Мари-Жанна. — Я могу позвонить, если хотите.

— И что ты им скажешь? — поинтересовался Тони.

Девушка решительно вздернула подбородок.

— Буду импровизировать.

* * *

Рама Супачай не знал, сколько времени пробыл без сознания. Вдруг над ним вспыхнула лампа. Яркий белый свет. Он заморгал, ослепленный, и увидел человека, расположившегося как раз между ним и лампой. Это был мужчина.

— Сразу все оговорим, — сказал незнакомец. — На острове все спят. Снаружи ураган. Можешь не кричать — никто тебя не услышит. Поэтому советую быть любезным и сотрудничать с нами. Договорились?

Исследователь кивнул. Это какой-то кошмар… Он слышал, что мужчина что-то делает над его головой и вдруг увидел в десяти сантиметрах от лица краниотом.

— Этой штукой ты делаешь дырки в головах детей, верно? — сказал мужчина.

Послышался шум, от которого кости в черепе Супачая отчаянно завибрировали.

— Я сниму скотч с твоего рта, — произнес мужчина, — но если ты закричишь, я заставлю тебя страдать. А мне лично будет по барабану.

Сириль, прислонившись к двери лаборатории, держалась поодаль. Она наблюдала за Жюльеном, одновременно очарованная и ошеломленная. В его взгляде смешалась жестокость и невинность. Она наблюдала и за Супачаем, который выглядел словно рыба, пойманная в сети. Жюльен нажал на педаль кресла, приподняв его на несколько сантиметров. Лезвие краниотома оказалось как раз над правым глазом Супачая. Жюльен включил аппарат. Снова послышался звук, словно работала бормашина, — пронзительный, невыносимый. Мозг Рамы был переполнен адреналином. Его надпочечники активно выделяли кортизол, гормон стресса. Он почувствовал, как по его правой штанине потекла теплая жидкость.

— Я объясню тебе, что происходит, — продолжал Жюльен. — Ты психически больной человек, калечащий детей. Если ты умрешь, ни мне, ни доктору Блейк ничего за это не будет. Но я хочу, чтобы ты жил. В надежде, что однажды состоится суд над тобой. Если ты заговоришь, то получишь такую возможность.

Супачай был охвачен ужасом. Этот тип был сумасшедшим…

В кругу света, отбрасываемого лампой, показалась Сириль.

— Верьте ему, профессор. Это один из моих пациентов. Если вы его разозлите, я не смогу его удержать.

Исследователь бросил на нее испепеляющий взгляд.

Она стояла перед ним, скрестив на груди руки.

— Мой муж работает с вами, не так ли?

Супачай медленно кивнул.

— Что он делает для вас?

— Он… помогает мне с разработкой нового лекарства.

— Какого?

— Молекулы, которая действовала бы наподобие лазера.

— Что он получает взамен?

— Деньги.

— Сколько?

— Много.

— От кого?

Сириль говорила металлическим голосом, отрывисто, без тени сожаления.

Он молчал, и Жюльен включил краниотом. Супачай увидел, как лезвие рассекает воздух возле его глаза.

— Остановитесь, пожалуйста! Я все расскажу.

— Лучше сделать это! Сомневаюсь, что с одним глазом тебе будет легче рассматривать всякие штучки под микроскопом…

Сириль, подавив улыбку, продолжала:

— От кого он получает деньги? Кто финансирует исследования? Кто покупает оборудование?

Рама выдавил из себя:

— Мой двоюродный брат, Пот.

— Чем он занимается?

— Перевозками… детей.

— Конкретнее! — приказал Жюльен, нервничая. — Откуда берутся эти дети?

— С улицы. Из Кох Самуй, Кох Тао, Пхуке.

— Вы их увозите?

— Да. Люди из Лиги делают так, чтобы они исчезли. А затем привозят их сюда.

— И вы испытываете на них свое лечение?

— Да.

— Сколько это уже продолжается?

— Семь лет.

— Если операция проходит успешно…

— Дети забывают свое уличное прошлое. Лечение делает их податливыми и сговорчивыми.

— И что вы делаете потом?

— Пот размещает их в семьях.

— С какой целью?

— Их либо усыновляют, либо они работают.

— И девочки?

— Им находят мужей…

— И все это за деньги, я так понимаю?

— В большинстве случаев, да.

— Вы продаете их, словно рабов… — констатировала ошеломленная Сириль.

— А остальные? — спросил Жюльен. — Те, которым ты сверлишь мозг? Что делают с ними?

— Я… Пот отправляет их в Китай. Там им также находят приют.

— Где?

Супачай замолчал и сжал зубы.

Жюльен нажал на педаль кресла, и оно приподнялось еще на несколько сантиметров. Лезвие, вращаясь вокруг, задело веко Рамы. Он закрыл глаза и взвыл:

— Прекратите!

Сириль и Жюльен встали по разные стороны кресла.

— Куда их отправляют? — закричал Жюльен.

— На заводы.

Сириль оперлась о кресло.

— Вы продаете их подпольным работодателям, верно?

Рама, вытаращив глаза, сглотнул слюну. Сириль продолжала:

— И… мой муж в курсе всего этого…

Супачай ничего не ответил, но по его взгляду она поняла, что попала в точку. Не дожидаясь ответа, она стукнула кулаком по креслу и зажала рот, чтобы не закричать. Сделав несколько глубоких вдохов, успокаиваясь, она спросила:

— Что произошло десять лет назад? Как мы с вами встретились?

Рама Супачай перевел дух.

— Во время конгресса. Вы были с мужем. Нас представили.

— Кто?

Супачай впервые улыбнулся.

— Санук Аром.

Сириль удивилась, но тут же все поняла. Аром? Конечно! Вот почему она увидела его во время сеанса гипноза. Она вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не упасть. Помнил ли об этом профессор или из-за болезни Альцгеймера это воспоминание стерлось из его памяти? Этого она уже никогда не узнает…

— Хорошо. Нас представил Санук Аром. А дальше?

Рама воодушевился.

— Вы пришли ко мне как-то вечером с Аромом. В бар во дворце конгресса. И сказали, что интересуетесь моими исследованиями и хотели бы узнать больше о выборочном удалении воспоминаний.

— В каком состоянии я пребывала?

— В угнетенном, подавленном. Вы немало выпили перед этим…

Сириль нахмурилась.

— Дальше?

— Я в общих чертах объяснил вам свой метод, который к тому времени уже испытал на нескольких добровольцах и результаты которого были обнадеживающими.

— И?

— И вы сказали мне, что согласны принять в нем участие. Прямо сейчас.

— И вы согласились?

— Да.

Сириль вдруг почувствовала огромную усталость.

— Муж сопровождал меня?

— Да. Он не отходил от вас ни на шаг.

Сириль кусала губы, посматривая на Жюльена.

— Где фотографии, которые вы использовали для моего «лечения»?

На лбу Рамы Супачая выступили капли пота.

— В моем… ящике стола, в самом низу. Там несколько кассет. На одной из них наклейка с надписью «2000».

Жюльен не слушал его. Он уже покинул круг света, отбрасываемый лампой.

Сириль пристально посмотрела на тайского исследователя.

— Зачем вы это делаете?

— Я вам уже говорил.

Она подошла ближе.

— Я спрашиваю о подлинных причинах, вашей истинной мотивации. Месть? Стремление к власти? Нажива? Что?

Рама Супачай с ненавистью смотрел на нее.

— Вы не можете этого понять. Вы судите обо всем со своим западным менталитетом. Если бы вы знали, что такое несчастье, то не осуждали бы меня.

— Вы не отвечаете на вопрос. Почему вы это делаете?

— Я скажу. Моя биологическая мать была проституткой, мадам. Она умерла от передозировки в одном из борделей Патпонга… Мне было десять месяцев. Меня забрали в приют для детей-сирот, а затем меня усыновила семья Супачай. И она же дала мне возможность получить образование.

Сириль не позволила себе смягчиться.

— Грустная история. Но разве она дает вам право калечить детей?

— Когда я получил диплом и защитил диссертацию на тему биологических основ памяти, мне в голову пришла мысль, которая меня больше не покидала. А что, если с помощью науки и техники стереть из памяти страдающих людей их мучительное прошлое? Ведь мы подарим им настоящее счастье!

Сириль покачала головой.

— Возможно. Но вероятность ошибки в данном случае слишком велика. Вы настаиваете на своих исследованиях, ничуть не сомневаясь в созданном вами протоколе… Но неужели вы до сих пор не поняли, что человек — это не крыса и не обезьяна? И что, проникая в его воспоминания, вы можете повредить другие существенно важные окончания, и это будет иметь негативные последствия на протяжении всей его жизни? Вы действуете не как ученый, а как преступник!

Рама бросил на нее взгляд, полный ненависти.

* * *

Круглая луна, отражаясь в водах моря, освещала бухту каким-то неестественным светом. Бушевали волны, разбиваясь о скалистый берег. Деревья дрожали под сильным ветром. Лодка с заостренным носом, танцуя на волнах, с трудом причалила к самой уединенной части острова. Скалистая гора на востоке скрывала ее от чужих взглядов. Моряк проворно спрыгнул с лодки — вода доставала ему до колен — и вытянул ее на берег. За один вечер он заработал столько денег, что хватит прокормить семью в течение года. Его золотой зуб блестел в свете луны. Он помог какому-то сумасшедшему, которого стошнило во время переправы, и тот щедро вознаградил его. Моряк помог ему встать, выбраться из лодки и дойти до берега. Он еще раз задался вопросом, что же ищет здесь этот человек…

 

50

Поначалу Сириль решила, что сошла с ума. Но нет…

В ящике, который Жюльен поставил на стол, лежали конверты, и на одном из них было написано «КБ». Сириль вскрыла его и сейчас держала в руках несколько фотографий, сложенных вдвое, и диск. Развернув снимки, она разложила их на столе. Они были пронумерованы от 1 до 5. Сириль уставилась на них. Здесь было фото упаковки мезератрола, ножа для устриц, какой-то неизвестной женщины. Еще на одном был просто написан код, который ей уже встречался: 5699КБ — номер ее бейджа во время интернатуры. На последнем снимке был запечатлен Жюльен, более молодой, чем сейчас.

Она смотрела на все это, не произнося ни слова.

— Что все это значит? — спросила она, обращаясь к исследователю.

Рама Супачай пошевелился в кресле.

— Мой метод состоит в том, чтобы собрать вместе все то, что вы хотите забыть.

Сириль услышала позади себя какое-то движение. Подошел Жюльен. Она увидела, как он протянул руку к фотографии женщины.

— Это моя мать.

Взгляд Сириль переместился со снимка на его лицо. Ее сердце разрывали противоречивые чувства. Какое отношение мать Жюльена имеет к ней и ко всей этой истории? Она почувствовала растерянность. Те немногочисленные частички мозаики, которые, как она думала, ей удалось собрать, снова рассыпались…

Жюльен сидел рядом с Сириль, не в состоянии оторвать взгляда от лица матери. Он чувствовал себя таким же потерянным, как и она.

Долгое время — во всяком случае, так ей показалось — Сириль пыталась разобраться в своих чувствах. Потом встала, оторвала длинную ленту скотча и подошла к Супачаю, затаившему дыхание от ужаса. Презрительно посмотрев на Раму, она снова заклеила ему рот.

— Вы за все заплатите, дорого заплатите… Обещаю вам… — прошептала она и повернулась к Жюльену: — Пойдем со мной!

Она схватила диск и фотографии и направилась в сторону магнитно-резонансного томографа, по пути сняв с себя цепочку и обручальное кольцо.

— Сними весь металл, который есть на тебе.

Сириль нажала на кнопку открытия стеклянной двери, ведущей в зал исследований. Ее лицо было исполнено решимости. Стиснув зубы, она прошла в комнату, включила свет и сняла с аппарата, который оказался магнетическим стимулятором, прозрачный чехол. Жюльен сначала в растерянности остановился на пороге, но потом подошел к ней.

Сириль решительно придвинула прибор к томографу и зафиксировала его на уровне изголовья.

— Сириль, — прошептал молодой человек, — ты уверена, что у нас есть на это время?

Не отвечая, Сириль взяла головное кольцо, с помощью которого исследователь фиксировал голову бедной девочки, и бережно положила его на стол. Монитор томографа был включен. Она придвинула к себе клавиатуру и вставила диск. Открыв единственный файл, она ввела необходимые инструкции. На мониторе появилось трехмерное изображение мозга. В некоторых его зонах были написаны коды. Здесь были координаты зон, исследованных десять лет назад. В целом их оказалось шесть. Они были расположены между лимбической системой, предлобной частью коры головного мозга и частью, отвечающей за органы чувств.

Некоторое время она вникала в изображение, затем сказала:

— Иди сюда. Смотри.

Сириль включила прибор, который придвинула перед этим к томографу, — больших размеров ящик на колесиках, из которого выходил кабель, ведущий к своего рода бабочке из оптического волокна. С помощью двух колесиков она отрегулировала мощность.

— Сейчас я тебе все объясню. Это зонд стимулирования. — Сириль указала на «бабочку». — На мониторе — мой мозг. Выделенные зоны — это те, которые Супачай «отключил» десять лет назад. — Она остановилась, осознавая все масштабы того, что собиралась сделать, потом тряхнула головой. — Сначала ты сделаешь снимок моего мозга с помощью томографа. Затем наложишь изображения одно на другое. Это несложно: такие приборы почти все делают сами. Затем разложишь передо мной фотографии в указанном порядке и расположишь «бабочку» на моей голове, на уровне зон, которые будут мигать на мониторе. Не волнуйся, я буду помогать тебе.

* * *

Жюльен помог Сириль лечь в открытый томограф и зафиксировал положение ее головы с помощью специального кольца. Молодая женщина глубоко дышала, пытаясь не поддаться панике. Она боялась. Боялась, что совершает огромную глупость. Боялась, как бы их не схватила охрана Супачая. Но могла ли она отказаться от этого? Нет. Она не знала, кем на самом деле является, что она сделала, а что — нет. Как она могла отказаться от поисков правды и жить со всем этим в душе? Это невозможно!

Сириль закрыла глаза. Вот уже две недели она сражалась за то, чтобы узнать ускользающее прошлое, ломала голову над событиями, произошедшими в последние месяцы ее пребывания в интернатуре. Может, на этот раз все наконец сработает?

— Теперь нужно соединить концы, — уверенным голосом сказала она Жюльену.

Он сглотнул слюну и соединил четыре конца вокруг головы Сириль. Она почувствовала давление на висках и в затылке и закрыла глаза, стараясь дышать размеренно. Она ничем не рисковала. Это было просто неприятное ощущение. Покалывания усилились. Сириль казалось, будто ее голову поместили под пресс.

Томограф заработал. Сириль услышала пощелкивание и шум, напоминавшие стрельбу из автомата, что было характерно для таких приборов. Ее голова находилась под все возрастающим давлением — казалось, она лопнет как орех.

Сириль дышала по возможности ровно, стараясь сохранять спокойствие. Она заставила себя мысленно взять в руки бандонеон, положить пальцы на клавиши и сыграть Contrabajisimo — самый веселый отрывок из всего, что она знала. Принцип игры заключался в извлечении из инструмента одной ноты за другой так, чтобы воссоздать пиццикато — зажатие струн контрабаса. Она сосредоточилась на работе пальцев, и в ее ушах раздалась веселая джазовая мелодия.

В это время прибор собрал необходимые данные и производил расчет церебральной модели. Несколько минут спустя на мониторе появилось трехмерное изображение мозга Сириль. Жюльен явно чувствовал себя не в своей тарелке и волновался.

— Есть, — сказал он.

— Хорошо. Выведи на экран два изображения. Теперь наложи изображение с диска на то, которое ты только что получил.

Жюльен так и сделал.

— Есть.

— Зоны с первого изображения зарегистрированы на втором?

— Кажется, да.

Сириль откашлялась, пытаясь придать голосу твердость и уверенность.

— Хорошо. Теперь положи передо мной первую фотографию с изображением мезератрола.

Жюльен так и сделал.

— Теперь приложи зонд стимулирования к моему затылку в той части, которую следует стимулировать в первую очередь. Она должна появиться на мониторе.

— Да.

— Так… Теперь ты можешь работать в реальном времени.

— Тебе будет больно?

— Нет. Магнитное поле, созданное током, проникнет в мою голову на два сантиметра, производя при этом местный электрический ток. Я почувствую всего лишь тепло. Ты должен будешь направить ток к «отключенным» нейронам. Таким образом ты снова восстановишь закрытые пути сообщения или откроешь новые. По крайней мере, я на это надеюсь…

Сириль следила за движениями Жюльена. Она знала все наизусть, поскольку сама не раз проделывала эту процедуру. Жюльен расположил перед глазами Сириль первую фотографию и снова посмотрел на нее.

— Сириль, я волнуюсь.

— Все будет хорошо. Теперь я должна молчать, иначе активируются не те зоны. Делай то, что следует.

Сириль посмотрела на изображение упаковки мезератрола. Она была напугана и растеряна. И не переставала повторять себе, что совершает огромную глупость. Потом она перестала думать. Жюльен нажал на кнопку.

 

51

Тишину, царившую в 21-й палате, нарушают регулярные сигналы аппаратов. Я аккуратно поворачиваю дверную ручку. Я боюсь разбудить Жюльена. Но моя предосторожность напрасна. Он в коме. Я еще не видела его после третьей инъекции мезератрола, сделанной вчера утром. Я вхожу в палату. Жалюзи наполовину подняты. Дневной свет освещает пол, но не его тело. Белая вспышка. Он лежит на спине с голым торсом и закрытыми глазами. В горле торчат трубки, ведущие к аппарату, который помогает ему дышать. В обеих руках — иголки капельниц. Я подхожу к нему. Снова белая вспышка. Мочевой катетер ведет к резервуару, накрытому зеленой крышкой. Я стою рядом с ним. Я обдумываю случившуюся катастрофу. Еще вчера он был в порядке, говорил больше, чем обычно. Я смотрю на показания приборов. Состояние стабильное. Ночью случился отек мозга. Вероятность того, что все пройдет без последствий, очень мала. Меня охватывает страх. Я виновата перед ним. Мне стыдно. Мне плохо. Поначалу я была против этого исследования. Я сказала об этом Бенуа. А затем я изменила свое мнение. Из-за Жюльена. Я предложила, чтобы он участвовал в клиническом тестировании. Я принесла его медицинское дело на собрание. Я думала, что он — идеальная кандидатура. Я хотела, чтобы он навсегда позабыл свои беды. Я показала ему протокол. Я расхваливала его преимущества. Я сделала это все. Маньен говорил, что все пройдет успешно. Я стою рядом с ним как идиотка, протягиваю руку, глажу его по щеке. Я пытаюсь сдержать слезы. Обычно плачут жертвы. Белая вспышка. Я же — тиран…

Сириль резко открыла глаза, вернувшись в настоящее. Диоды ослепляли ее. Вокруг нее был белый пластик, голубой свет… Где она? Она попыталась повернуться, но ничего не вышло: ее голову сжимало кольцо.

— Все в порядке? — спросил голос, показавшийся ей необыкновенно громким.

Сириль прикрыла глаза. Где она?

— Это моя ошибка…

— Что происходит, Сириль?

Это был Жюльен. Его голос звучал неуверенно.

— Продолжай… пожалуйста, — ответила она слабым голосом.

Перед ней появилась фотография Жюльена. Глаза Сириль широко открылись. Она потерялась во времени.

Впервые Жюльен улыбнулся. Он сидит в кресле напротив меня. Это наш пятый сеанс терапии. Прогресс налицо. Но он отказывается говорить о смерти своей матери. Я заставила его улыбнуться, рассказав о том, какой необщительной и замкнутой девочкой была в детстве. Он мне не поверил. Он смотрит на меня, и я вдруг понимаю, что между нами установились какие-то другие отношения… Я чувствую запах его туалетной воды и думаю о том, что этот запах — наиболее приятный из всех, которые мне доводилось ощущать. Этой ночью я вспоминала его и плакала. Хорошо, что Бенуа не проснулся. Как бы я ему все объяснила? Я знаю, что все зашло слишком далеко, что я должна отказаться от продолжения. Я знаю, что должна попросить другого врача продолжить сеансы терапии с Жюльеном, но он согласен работать только со мной, и у меня не хватает смелости отказаться от него. Я мало говорю во время наших встреч. Это словно музыка. Словно танго. Нужно знать, когда замолчать, а когда ускориться, когда двигаться вперед, а когда отходить назад; нужно уметь разговаривать разными голосами и в разных тонах, варьируя скорость речи, чтобы сберечь гармонию диалога. Жюльен — далеко не легкий пациент. Но это и является наиболее притягательным в нем. Я просто хочу взять его за руку и никогда больше не отпускать.

Жюльен останавливает стимуляцию, и Сириль моргает в растерянности. Она потерялась между двумя периодами времени. Ей было двадцать восемь лет, она училась в интернатуре. Что она делает в этом приборе?..

— Что ты видела? — снова спросил Жюльен.

— То, что хотела забыть…

— Сириль, я… У меня чешутся руки… Пожалуйста! Снова происходит то же самое.

— Продолжай…

— Я не могу.

— Продолжай!

Жюльен, следуя указаниям на виртуальном изображении, переместил зонд стимулирования в другую область головного мозга и достал третью фотографию, на которой была запечатлена Лорина Дома.

Глаза Сириль пристально всматривались в незнакомую ей женщину. Она бредила. Жюльен стоял позади нее. Тело Сириль выгнулось, голова откинулась назад. Словно душа покинула ее тело…

Наконец Жюльен заговорил. Он произносит: «Мне было двенадцать лет». Я слышу слабый голос, едва срывающийся с его уст. Это наш десятый сеанс терапии. Я чувствую, что момент напряженный и деликатный. Я боюсь даже дышать.

Не знаю, откуда у меня это ощущение, но мне кажется, что это именно «тот» момент. Момент, когда мой пациент, после интенсивного труда, осмеливается наконец расслабиться и произнести слова, которые так долго хранил в себе. Я знаю, что эти слова, будучи произнесенными, снова воскресят в памяти преследующие его кошмары. Это важный момент терапии. А возможно, и всей его жизни…

Он говорит голосом ребенка и начинает свой рассказ:

«Мы собирались ужинать, мама и я, в столовой. И вдруг я почувствовал запах газа. Я сказал маме: „Как-то странно пахнет“. Она, принюхавшись, ответила мне: „Я ничего не чувствую. — А затем добавила: — Да, ты прав“. У нас дома не было газа. Но в других квартирах он был. Она заволновалась, встала, открыла дверь. Мы жили на седьмом, последнем, этаже. Постояв на лестничной площадке, она заметила: „Запах идет снизу“. Она повернулась ко мне — я был в пижаме — и сказала: „Оставайся здесь, ангелок“. Я вышел вслед за ней на лестничную площадку и сверху наблюдал, как она спускается по ступенькам, застеленным красным ковром. Не знаю, почему, но мне было страшно из-за того, что она покинула нашу квартиру. Я знал, что газ может взорваться. Я боялся услышать звук взрыва. Но она казалась настолько уверенной в себе, что я ничего не сделал, просто смотрел, как она спустилась на шестой этаж».

Жюльен остановился. Я слышу его дыхание. Он кажется растерянным. Я пытаюсь приободрить его. Его веки подергиваются, он начинает дрожать, а голос становится все более и более слабым. Я едва различаю слова.

«Мама постучала в дверь соседа, жившего напротив лестницы. Он не сразу ответил. Это был странный тип, молодой, всегда один. Он не был злым, скорее своеобразным. Я хотел сказать маме, чтобы она была осторожной, но не чувствовал в себе сил защитить ее, если возникнет такая необходимость. Она казалась такой сильной. Сосед открыл дверь. Его глаза были красными, волосы — взъерошенными. Мама вежливо обратилась к нему: „Кажется, пахнет газом“. Сосед скрылся в комнате, затем вернулся… И тогда…»

Сириль открыла глаза. Она была настороже.

— Продолжай… — прошептала она.

Жюльен повиновался. Он переместил зонд и достал четвертый снимок. Сириль не было необходимости смотреть на него: она уже знала, что на нем изображено.

Жюльен закрывает глаза. Он не может продолжать. И тогда я делаю то, чего никогда раньше не делала. Я протягиваю к нему руку. Жюльен кладет свою руку на мою. Мы долго сидим так. Потом он продолжает свой рассказ:

«Он снова появляется на пороге, держа в руке нож для устриц. Он поднимает его над ее головой и наносит удар. Десятки ударов… В сердце, шею, везде. Мама падает. Повсюду кровь. Я ничего не могу сказать, не могу закричать, я слишком напуган. Я бегу обратно в квартиру, хватаю телефон и звоню по номеру 18 — именно по этому номеру мама велела мне звонить в случае каких-то проблем. Я ничего не могу объяснить ответившему мне месье. Я лишь повторяю: „Он убил маму, он убил маму!“ Мужчина просит меня успокоиться, а я твержу все то же: „Он убил маму!“ Потом я слышу полицейские сирены. Все громче и громче. Не знаю, почему, но я боюсь, что меня заберут в тюрьму. Я не осмеливаюсь пошевелиться. Когда в квартиру вошел полицейский, я по-прежнему сидел на месте и только сейчас направился к двери, чтобы взглянуть на маму. Врач „скорой помощи“ склонился над ее телом, распростертым на полу. И тогда… тогда я увидел, что у нее выколоты глаза».

Сириль резко открыла глаза. Теперь она все поняла. Господи; Жюльен… Толкаемый подсознательным чувством вины, он калечил животных, как это сделали с его матерью. Она кусала губы, две крупные слезы медленно скатились по ее щекам.

Она вздохнула и прошептала:

— Ты как?

Никакого ответа.

— Жюльен?

— Да, да, я в порядке.

Она замечает на руках Жюльена глубокие рубцы.

— Продолжай… пожалуйста.

— Это последний.

И Жюльен расположил перед ее глазами изображение ее бейджа из интернатуры, 5699КБ.

Белая вспышка. У меня под ногами песок. Пляж Пхуке? Я смотрю по сторонам. Нет, я никогда не была на пляже Пхуке. Я на пятьдесят третьем этаже люкс-отеля «Баниан Три», на открытой террасе бара, возвышающегося над Бангкоком. Оформление помещения имитирует райский пляж для вечеринки. Сюда подняли тонны песка, зонтики, лежаки. Я пью четвертую порцию водки и танцую под луной. Я обзавелась новой подругой, с которой мы познакомились в другом баре ранее этим же вечером. Ее зовут Мо. Она побуждает меня пить и танцевать. Я рассказала ей о своей ночи с Юрием. А потом показала бейдж из интернатуры, лежавший у меня в кармане.

— Я хочу, чтобы ты сожгла его.

— Что это? — пытается перекричать музыку Мо, щелкая зажигалкой.

— Плохое воспоминание, — отвечаю я.

Прижимаясь друг к другу, мы смеемся как сумасшедшие. Мы напились до чертиков. Вокруг нас колышется толпа иностранцев — под луной, в самом сердце города, в этой нереальной обстановке.

Мо становится серьезной и отводит меня в сторону. Мы садимся на пластмассовый бочонок. Мир вокруг нас переливается разными цветами. Мы не ощущаем времени.

— Что ты хочешь забыть? — спрашивает Мо, целуя меня в губы.

Я кладу голову ей на плечо.

— Тебе я скажу… Я причинила огромный вред тому, кого любила.

Мо гладила мои волосы.

— Но ты ведь не хотела причинить ему вред.

— Я хотела помочь ему, но у меня ничего не вышло…

— Это не твоя вина, — говорит Мо.

— Моя. У него были проблемы. Я должна была помочь ему. А вместо этого сделала лишь хуже.

— С ним все будет в порядке! — произносит Мо, двигаясь в такт музыке.

Я залпом выпиваю водку. Если бы алкоголь мог стереть из моей памяти образ Жюльена и системы жизнеобеспечения, к которой его подключили… Я знаю, что он больше никогда не откроет глаза и не увидит мир, который он так любил фотографировать.

У меня ком стоит в горле. Мо возвращается с очередной порцией водки. Я выпиваю полстакана. Звук становится громче. Я чувствую, что мы прекрасно ладим.

Я не знаю, сколько мы сидим вот так. Мое тело танцует, даже не двигаясь. Вдруг я слышу над ухом чей-то голос. Он принадлежит молодому красивому тайцу, одетому во все белое.

— Какой-то месье хочет поговорить с тобой.

Я оборачиваюсь, прищурив глаза. На песке стоит мужчина, одетый в костюм и туфли. В руках он держит шляпу. Я встаю.

— Ваш муж сказал, где я могу вас найти, — произносит мужчина громким голосом.

Он берет меня за руку. Я не отдергиваю свою. Меня это забавляет. В этот вечер меня забавляет все. Я послала Бенуа ко всем чертям. И это после года брака. Да, я знаю. Я переспала с Юрием и потеряла Жюльена. Я просто смеюсь. Я посылаю Мо воздушный поцелуй и иду за мужчиной подальше от этого шума. Он указывает на скамейку. Я сажусь. У меня перед глазами порхают миллионы светящихся бабочек.

— Сириль Блейк, верно?

— Да, месье.

— Ваш муж просил меня удостовериться, что с вами все в порядке.

— Со мной все отлично, что вряд ли скажешь о моем муже. Вчера я его бросила.

Я осознаю, что моя речь медленная и нечеткая.

— Может, закажем выпить?

— Как бы там ни было, месье Блейк поручил мне найти вас и удостовериться, что у вас не возникло никаких проблем. Он знает меня, мы вместе работали.

— Скажите ему, что все отлично. Я прекрасно обойдусь без него.

— Я ему передам.

— Это все? Я хочу вернуться на танцпол.

— Я ученый и врач, доктор Блейк. Ваш муж сказал, что вы переживаете тяжелый период.

— Да, он прав. Я привязалась к пациенту. А он лежит при смерти. Я рассказала все это мужу, и он меня простил, но я его больше не люблю и не хочу быть врачом. Как я могу жить дальше после всего этого?

— Я предлагаю вам свою помощь: забыть то, что вас мучает.

Я моргаю несколько раз подряд.

— Вы мне расскажете…

— Один из моих коллег разработал новый метод удаления нежелательных воспоминаний. Ваш… муж попросил меня поговорить с вами об этом. Он сказал, что это может заинтересовать вас.

— Как вас зовут?

— Санук Аром, профессор Аром.

Лоб Сириль покрылся потом. Жюльен отключил стимулятор. Следующие несколько секунд казалось, будто Сириль спит, но затем она шевельнулась. Жюльен подбежал, снял фиксаторы, оставившие следы на ее затылке, и помог сесть. Сириль все еще пребывала в шоке от того, что только что узнала.

Жюльен молча обнял ее за плечи.

Она подняла глаза и взглянула на него.

— Если бы ты знал…

Сириль, всматриваясь в его серые глаза, морщинки в уголках рта, веснушки на лбу, гладила его лицо и шею, с трудом выговаривая:

— Я убежала и хотела все забыть, потому что думала, что… что ты обречен. Это была моя ошибка, и я не могла этого вынести. Я бежала от ответственности. И мне было так плохо… Мой муж воспользовался этим. Он заставил меня стереть эти воспоминания из памяти… Он хотел вернуть меня… И у него это получилось. — В ее глазах заблестели слезы. — Как я могла забыть? Забыть тебя?..

Жюльен почувствовал, как сжалось горло. И одновременно с его плеч словно свалилась тяжелая ноша. Он провел рукой по лицу и улыбнулся.

— Но сейчас ты здесь… со мной.

Он поцеловал ее руку. Потом его глаза потемнели.

— Я тоже хочу знать… о своей матери.

Они посмотрели на томограф. Свет прибора отбрасывал на их лица причудливые тени. Жюльен был настроен решительно.

Сириль открыла было рот, но не смогла произнести ни слова. Ее сердце сжалось так сильно, что она почувствовала острую боль. Десять лет назад она хотела вколоть ему мезератрол, чтобы он забыл весь этот кошмар: свою мать, ее выколотые глаза… А оказалось, что молодой человек получил психическую травму, а вместе с ней — и другие симптомы, жестокие и опасные для других.

«Я не могу снова повторить ту же ошибку».

Если Жюльен хочет выздороветь, он должен посмотреть в глаза правде и своим воспоминаниям. Она глубоко вдохнула, набираясь смелости.

— Хорошо.

Жюльен лег. Его лицо выражало полное спокойствие. Сириль взяла в руки головное кольцо, но потом положила его обратно — ей предстояло стимулировать наугад.

Она расположила перед взглядом Жюльена фотографию его матери. После непродолжительных колебаний добавила снимок ножа для устриц.

Она дотронулась до его руки — та была ледяной. Она гладила его пальцы и хотела еще раз попросить прощения, но это было бы неуместно.

Она включила стимулятор и увидела, как дрогнула рука Жюльена.

Перед ним была фотография матери, но он рассматривал собственный внутренний мир. Сириль испытывала желание крепко прижать его к себе.

И в этот момент ее мозг пронзила сверкающая вспышка, череда образов. Согнувшись пополам, она закрыла глаза. Ощущения были теми же, что и когда она лежала на столе, но на этот раз все произошло само собой.

Я стою на скале, возвышающейся над морем. Холодно. Это Средиземноморье. Я нахожусь в бухте Моржиу. Со мной мужчина.

Сириль подскочила. Она словно перенеслась в другое место, в другое измерение. Должно быть, стимуляция оказалась настолько сильной и продолжительной, что активировала другие нервные цепи, породившие воспоминания без необходимости внешней стимуляции. Она отогнала от себя картинку. Жюльен успокоился. Теперь он лежал неподвижно, ничего не происходило.

— Все в порядке? — спросила она.

— Я увидел квартиру в Марселе. И все. Ничего другого.

Она переместила зонд стимулирования в другую область и включила прибор. И вдруг остановилась, облокотившись о стол и закрыв глаза. Еще одна вспышка.

Под нашими ногами пенится море. Скала вдается в глубокие синие воды. Я сильно потею, хотя дует холодный ветер. У мужчины связаны руки и ноги. Он лежит на земле в густой траве. Я смотрю на него.

Сириль провела рукой по лицу, изумленная увиденным. Она переместила зонд на левую лобную долю Жюльена, готовясь снова создать магнитное поле.

— Что с тобой происходит?

— Вот уже несколько минут появляются вспышки. Это какое-то безумие. Я вижу, как на моих глазах разворачиваются определенные события, но не могу их контролировать. Возможно, это ложные воспоминания. Как только нейроны вернутся в свое привычное состояние, все пройдет.

Включив зонд, она снова сосредоточилась на Жюльене, который, однако, никак не реагировал на происходящее.

— Ничего?

— Ничего, — ответил молодой человек.

Сириль повернула зонд вокруг оси и, приложив его к другой зоне, снова включила.

— А так?

— Нич… Ой! — Жюльен откинул голову назад и до крови прокусил нижнюю губу. — Нееееет!

— Что происходит?

— Неееееееет!

— Жюльен, отвечай! Жюльен!

— Пусти ее! Мама, мама! Пусти!

Это уже был не его голос, а голос ребенка, воющего от ужаса.

— Нееееееееет! Только не это… Пожалуйста…

Это было еще хуже реальности, поскольку он не мог ничего сделать. Он был просто сторонним наблюдателем. Он застонал. Сириль облокотилась о прибор. В ее горле образовался болезненный комок. Все, что произошло с ним в детстве, было невыносимо. А теперь повзрослевшему Жюльену снова приходилось пережить эти события. Хорошо это или плохо? Сириль начала сомневаться в себе, в собственном решении. Она прекратила стимуляцию.

— Он убил ее! Глаза… Вот почему, Сириль, вот почему… Вот откуда эта одержимость! — Он некоторое время молчал, потом попросил: — Я хочу увидеть его лицо.

— Ты уверен? — быстро ответила Сириль. — Мне кажется, этого достаточно.

— Нет.

Сириль хотела еще что-то сказать, но новая вспышка, на этот раз менее мощная, заставила ее замолчать.

Я привел этого мужчину в бухту. Я его связал. Я достаю нож для устриц — такой же, каким он убил маму, — и наношу удары. Один, второй… Пока кровь из его тела, рта, глаз не перестает литься.

Сириль пришла в себя.

«Возможно ли это?»

Это не были воспоминания, активированные ею. Это был рассказ самого Жюльена, самая ужасная его часть, то, что он поведал ей в конце курса терапии…

Прижав руки к губам, она опустилась на пластмассовый табурет. Черная туча, десять лет скрывавшая от нее воспоминания, вдруг рассеялась.

Все частички мозаики наконец сошлись, и ей открылся весь ужас ситуации. Она окончательно вспомнила рассказ своего бывшего пациента. Когда Жюльену Дома было двенадцать лет, на его глазах убили мать. Это сделал их сосед — немного странный тип, которого все избегали. Жюльен видел, как он зарезал его мать и оставил ее с выколотыми глазами умирать на лестничной площадке шестого этажа.

Лицо нападавшего закрепилось в его памяти в мельчайших деталях. Бабушка и дедушка со стороны отца забрали мальчика к себе и сообщили ему, что убийцу поместили в психиатрическую клинику на обследование. Какое-то время спустя Жюльен прочел в газете, что его признали «невменяемым и не подлежащим ответственности» и отправили в психиатрическое отделение больницы Св. Маргариты.

В день своего восемнадцатилетия Жюльен, ярый поклонник серфинга и искусства фотографии, сбежал из дома. Два года спустя он оказался в Марселе и попросил у руководства больницы Св. Маргариты разрешение сделать несколько снимков для статьи о психиатрических учреждениях Франции. Его план сработал, и Жюльен принялся за создание портретов больных, среди которых был и убийца его матери, которого он запечатлел во всех возможных ракурсах.

С тех пор он не мог нормально спать. Каждую ночь его мучили кошмары. Он переживал такие ужасы, что просыпался по утрам истерзанным, будто всю ночь пытался голыми руками задушить дьявола. Он сильно похудел, начал курить, иногда напивался. Ему приходилось принимать снотворное, чтобы уснуть.

Жюльен вернулся в больницу под предлогом того, что ему нужно завершить репортаж. Помимо фотосумки, у него на плече была спортивная сумка. Никто больше не обращал на него внимания. Жана-Клода Ж., благодаря послушанию и положительным результатам терапии, перевели в отделение для пациентов, которые могли принимать посетителей, и Жюльен без труда прошел в его палату. Он подарил бывшему соседу свои старые вещи: спортивные штаны и свитер с капюшоном, которые тот тут же примерил. В больнице царил полнейший хаос из-за ремонта и забастовки работников неотложной медицинской помощи. Выйти из больницы не составило ни малейшего труда.

Жюльен сжимал нож, спрятанный в кармане. Раз правосудие не свершилось, он свершит его сам.

Нож попал убийце в сердце. Затем в глаза…

Сириль пришла в себя.

Она поняла, что сделала десять лет назад, когда Жюльен открыл ей свою тайну. Он доверился ей, во всем признался. Она единственная знала об этом.

И тогда она приняла это сумасшедшее решение.

Она включила Жюльена Дома в клиническое испытание мезератрола, чтобы он забыл о своем горе и избежал суда.

Осознав все это, она сидела неподвижно, не в состоянии пошевелиться.

Сириль смотрела на Жюльена, рассматривала его руки, шею, лицо, ресницы. Она видела перед собой маленького мальчика, искалеченного жизнью. Он сражался за нормальное существование, но трагическое прошлое настигло его и терзало до тех пор, пока он не совершил непоправимое.

Если его преступление останется в подсознании, он спасется.

Именно таким был ее расчет.

Она сочла, что его жизнь стоила больше, чем справедливое наказание за жизнь Жана-Клода Ж.

И теперь перед ней стоял все тот же вопрос, все та же дилемма.

Казалось, земля уходит у нее из-под ног. Во рту она ощущала горький привкус желчи. Если она прекратит стимуляцию, у Жюльена будет шанс выпутаться из всего этого. Если нет…

Остановиться или продолжить. Невиновность или вина. Сириль встала. Она была белой как мел.

Допустить или вмешаться.

Помнить или забыть.

Жюльен захрипел. С ним что-то происходило.

— Я помню… Я был в Марселе… Я вижу больницу… Где я?

Сириль подошла к нему, не зная, что сказать.

Виновный или невиновный.

Справедливость или месть.

Заблуждение или настоящая жизнь.

— У меня на плече фотосумка. Что я здесь делаю?

Имела ли она право отпускать грехи?

Она подняла руку, в которой держала зонд…

— Не двигаться! — послышались крики.

 

52

В зал ворвались двое охранников с автоматами в руках. Они готовы были стрелять.

Сириль медленно положила зонд на стол и сжала руку Жюльена, чтобы разбудить его. Один из мужчин в военной форме заломил ей руки за спину, и Сириль вскрикнула от боли. Второй направился к Жюльену. Первый удар пришелся ему в челюсть, второй — в грудь. Жюльен отключился, не издав ни звука.

Вошел Рама Супачай. Его взгляд не выражал ничего, кроме ненависти. Он встал между ними, скрестив на груди руки, будто чего-то ждал, и Сириль прочла в его глазах свой смертный приговор. Затем ее взгляд привлекло какое-то движение за спиной Супачая. За долю секунды она узнала темный силуэт.

Сириль побледнела. Ее муж постарел лет на двадцать. Под его покрасневшими глазами виднелись темные круги, у обветренных губ — морщины, влажные волосы взъерошены и небрежно зачесаны назад, одежда промокла от пота.

— Профессор Супачай сообщил мне, что я могу найти тебя здесь.

Сириль молчала.

У Бенуа Блейка был такой вид, будто он сражался с целой армией.

— Ты отправишься за решетку за все свои преступления, — сумела наконец выговорить она, захлебываясь от ярости.

Губы Бенуа скривились.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Мари-Жанна даст против тебя показания! — закричала она, бросаясь на мужа. — Я заставлю тебя заплатить за всю эту ложь!

Он схватил ее за плечи и крепко сжал.

— Ты ничего не сделаешь. Я не дам тебе такой возможности. Мне очень жаль, дорогая.

Яростный вопль, вырвавшийся у Сириль, напоминал скорее звериный, чем человеческий.

— Я тебя ненавижу!

Бенуа по-прежнему держал ее. Лицо у него было напряженным.

— На что ты жалуешься, Сириль? Благодаря мне ты избежала жизни с этим жалким типом. Ты построила карьеру, основала клинику. Если бы не я, у тебя ничего бы не было. Ты снова хочешь поставить все под угрозу?

Сириль зло рассмеялась.

— Я предпочту любую жизнь тому лживому существованию, которое ты мне создал. Но теперь все кончено! Слышишь меня?

Бенуа вскинул голову.

— Наша любовь никогда не закончится! Ты останешься со мной.

— Наша любовь? У тебя еще хватает наглости говорить о любви! С тех пор как ты попал в аварию, тебе нужно от меня лишь одно — чтобы я была твоим дублером и твоей подпоркой! — Она кивнула в сторону Супачая. — А ты сообщил своему дорогому коллеге, что если бы не я, то тебе никогда бы не удалось довести свои исследования до конца? Знает ли он, Бенуа, что у тебя проблемы с логикой?

— Не слушайте ее! Она сошла с ума! — оборвал ее Блейк, обращаясь к Супачаю.

Он сделал шаг вперед. Сириль отступила назад, но его железная рука схватила ее за подбородок.

— Заткнись!

Он ударил ее по щеке. Сириль закричала от боли. Жюльен попытался встать, но очередной удар свалил его с ног. Она услышала голос Рамы Супачая:

— Что с ними делать, профессор?

— Избавьтесь от этого типа. А что касается ее, Рама, то мне понадобится ваша помощь.

Сильным толчком Блейк повалил Сириль на стол. Она сопротивлялась, как могла, но охранники крепко держали ее за руки и за ноги. Бенуа зафиксировал головное кольцо и заткнул ей кляпом рот. Она почувствовала покалывание на затылке, попыталась кричать, но не могла издать ни звука.

Бенуа протянул руку к столу с инструментами, схватил флакон с антисептическим гелем и, отодвинув челку, намазал лоб Сириль красной жидкостью.

— Никаких проблем, — сказал он. — Метки по-прежнему на месте. — И наклонился к Сириль: — Держись, дорогая. Через десять минут ты забудешь об этом небольшом недоразумении. Ты проснешься в отеле Бангкока, и мы спокойно вернемся домой.

Сириль укусила Бенуа за руку и закричала:

— Нет! Я ничего не забуду!

— Проблема заключается в том, Сириль, что если ты не забудешь, то я не смогу взять тебя с собой. Итак, либо ты забудешь, либо умрешь. У тебя нет другого выбора.

 

53

Эраван стоял у входа на виллу Супачая, сжимая в руках автомат и тяжело дыша. Он видел, как охранники Лиги ворвались в помещение, где находился томограф. Почему эти французы не убежали? Почему не последовали совету, который он дал женщине-врачу? Почему она осталась на острове, хотя он освободил ее и указал местонахождение лодки, на которой можно уехать, ничем не рискуя?

Он думал. У него больше не было желания вмешиваться. Он уже чуть было не попался из-за истории с мобильным телефоном. В то же время он знал, что он единственный, кто может помочь. Вот уже три года — с тех пор, как его отправили на этот остров следить за детьми, как он понял, чему подвергает их Супачай и как их потом продают, словно животных, — он делал все, что мог, чтобы предупредить кого-нибудь извне.

Эраван вырос на улице. Он не видел ничего, кроме баров с проститутками и массажных салонов Кох Самуй, и не знал никого, кроме парней из Лиги. Когда он увидел детей, которые, возвращаясь из лаборатории, не могли ни говорить, ни двигаться, то потерял сон.

Он не знал толком грамоты, тем не менее отправил по морю многочисленные записки с координатами Кох Нанг Юань, которые срисовал с карты, висевшей в каюте начальника, но все напрасно. Ему удалось помочь трем детям сбежать, убедив всех, что они утонули. Это была небольшая, но уже победа. Третья попытка оказалась наиболее удачной: двое иностранцев отправились по указанному им следу. Возможно, другого такого шанса не будет…

Эраван думал о том, как сделать все быстро и эффективно. Он проник в лабораторию Супачая, обыскивая все подряд, потом повернул направо, привлеченный сильным запахом из питомника, и осторожно открыл дверь. Он вошел в темное помещение, где на него уставились сотни глаз.

Сердце его забилось быстрее. Он улыбнулся.

* * *

Рама Супачай схватил шприц и отодвинул волосы с затылка молодой женщины.

— Не двигайтесь. Сначала я «усыплю» кожу.

Он сделал укол в лоб Сириль и взял в руку краниотом, приготовившись услышать пронзительный визг прибора, как вдруг насторожился.

Исследователь поднял голову.

В помещении, где стоял томограф, появилось больше сотни крыс. За ними гнались четыре взъерошенных кота, а следом — пять истерически орущих макак, в головах которых торчали электроды. Процессию замыкал взрослый шимпанзе с отвисшими губами и злобной улыбкой. Слева у него на затылке не было кожи. За несколько секунд в помещении воцарился хаос.

— Не убивайте животных! Их нужно отловить! — вопил Рама в отчаянии.

Один из котов вспрыгнул на шкаф и зашипел, выставив когти. Другой, выгнув спину, напал на макаку, целясь ей в глаза. Животные взбирались на столики на колесиках, сбрасывали хирургические инструменты на пол. Ко всему этому добавились крики людей.

Это был настоящий ад… Супачай делал животным уколы. Макаки успокоились. Блейк оттолкнул крысу, которая пыталась напасть на него, другая тем временем укусила его за икру. Пытаясь спастись от мелкой живности, он не заметил, что шимпанзе готовится к нападению. Обезьяна такого же роста, как Бенуа, но раз в десять сильнее, нанесла мощнейший удар. Блейк упал на колени, пытаясь прикрыться. Зубы примата вонзились ему в левую руку, оторвав кусок рубашки и плоти. Он взвыл от боли. Вдруг обезьяна, закричав, ослабила хватку: это Рама всадил ей шприц между лопаток.

Супачай помог Бенуа встать и повернулся к охранникам:

— Отправьте животных в питомник.

Жюльен бросился к Сириль. Она выглядела слегка оглушенной.

— Что случилось?

— Нам помогла счастливая звезда. А теперь нужно бежать.

Сириль растерянно провела рукой по волосам, клейким от геля.

— Эй, отойди от нее! — закричал Бенуа.

Жюльен обернулся. Профессор Блейк твердо стоял на ногах, прижав травмированную руку к груди, а правой сжимая автомат, и со свистом втягивал спертый воздух помещения, который выходил затем через его раздутые ноздри.

Жюльен видел, что глаза Бенуа горят от гнева. Воспользовавшись моментом, он прыгнул, ухватился за ствол автомата и толкнул его вправо. Посыпался град пуль. Магнитное поле изменило траекторию их полета, и пули разлетались во все стороны, попадая в приборы и рикошетя в стены. Две из них угодили в монитор, который рассыпался на сотни осколков, напоминавших дождь из стекла. Фонарь под потолком раскачивался. Жюльен, перекатившись, оказался с другой стороны прибора. Рама Супачай, хрипло вскрикнув, рухнул на пол: пуля попала ему в бок. Сириль тоже опустилась на пол, не издав ни звука.

Бенуа, по-прежнему сжимая автомат в руке, приблизился к Жюльену. Собрав все силы, молодой человек рванулся вперед и, обхватив ноги Блейка, повалил его. Они катались по полу, но Бенуа был сильнее и тяжелее. Нанеся Жюльену несколько ударов, он подмял его под себя и уселся сверху, лишив всякой возможности сопротивляться. Потом резким движением ударил Жюльена прикладом в лицо. Еще раз. И еще.

Бенуа мстил. Собственная боль и кровь его не волновали. Скорее наоборот, прибавляли сил. Сейчас он держал оружие в нескольких миллиметрах от лица Жюльена и улыбался.

— А знаешь что? Я не буду спешить и сделаю с тобой то, что ты делал с котами. А потом займусь ею. Она забудет, что когда-то встретила тебя.

Их взгляды встретились. И вдруг Бенуа упал навзничь. В спине у него торчал шприц.

За ним оказался охранник, которого Жюльен раньше не заметил. На его левой руке не было пальцев.

— Я Эраван. Это я отправил видео, — объяснил он на английском языке с сильным тайским акцентом. — Это я помог вашей подруге освободиться и выпустил животных. Нам нужно быстро убираться отсюда.

 

54

Жюльен встал, оттолкнув Бенуа Блейка, который лежал без сознания.

— Спасибо за помощь, — сказал он Эравану. — Если бы не ты… Где остальные охранники?

— В лаборатории. Они в отключке. Но еще около десятка могут нагрянуть с минуты на минуту.

Жюльен бросился к томографу. Сердце его едва не выскакивало из груди.

— Сириль! — позвал он.

Наклонившись, Жюльен увидел темное пятно у нее на груди.

— Сириль…

Она побледнела, волосы прилипли ко лбу, губы приобрели фиолетовый оттенок. Но она дышала. Слабо, но все-таки дышала. Ей нужна была помощь, причем быстро. Жюльен обхватил ее и попытался поднять. Лицо Сириль скривилось от боли, с губ сорвался хрип.

— Оставь меня… — с трудом выговорила она.

Жюльену пришлось наклониться к самому ее лицу, чтобы расслышать эти слова.

У Сириль не осталось больше сил. Ее единственным желанием было умереть. Она не чувствовала своего тела, но какая разница… Парить в этом густом тумане было не так уже и неприятно…

Она приоткрыла глаза, и с ее губ сорвался подозрительный свист.

— Беги… предупреди полицию. Я могу подождать.

Жюльен внимательно посмотрел на нее. Сириль лгала.

Если ее немедленно не доставить в больницу, через несколько часов она умрет. Его руки вспотели.

— Очнись, Сириль!

Она приоткрыла глаза. Жюльен говорил довольно громко, четко произнося слова, чтобы проникнуть сквозь туман, окутывавший ее и уносивший в небытие.

— Посмотри на меня.

Сириль с трудом подняла веки. Ее глаза запали, губы еще больше посинели, кожа стала полупрозрачной. Жизнь покидала ее тело.

Жюльен, глядя ей прямо в глаза, начал говорить. Голос его слегка дрожал.

— Теперь твоя очередь выслушать меня. Почти двадцать лет назад я совершил худшее, что только мог сотворить. Знаешь, мать была для меня всем. И не только для меня. Она была опорой для многих несчастных, в жизни которых больше не было надежды. Она отдавала другим все, что могла. В тот день я не смог защитить ее, хотя должен был это сделать. Я оставил ее одну. Она столкнулась лицом к лицу со смертью. А я не вмешался. Я думал, что она будет достаточно сильной, ведь она всегда была сильной. Но она не смогла. Не в тот раз. А теперь ее больше нет.

По его щеке скатилась слеза. Сириль слышала каждое его слово.

Жюльен с болью в голосе продолжил:

— Потом я встретил тебя, и мне показалось, что я снова обрел ее. По крайней мере, обрел человека с таким же внутренним миром. Ты была не уверена в себе. А рядом был этот старый сумасшедший, который совершенно не подходил тебе… Но я знал, какой ты была на самом деле, и это было так прекрасно! Я снова встретил тебя две недели назад и понял, как сильно ты изменилась. Ты сохранила свою внешнюю оболочку, но твоя внутренняя красота исчезла. Но сегодня она воскресла! Я нашел Сириль, которую полюбил. Поэтому я не уйду. Я не могу оставить тебя. Не только ради себя, но и ради тех, кому ты еще должна помочь. — Он кивнул в сторону мужчин, лежавших на полу. — Если такие люди, как ты и моя мать, исчезнут, то кто же тогда останется? Чтобы сохранить равновесие в этом мире мерзавцев, нужны такие люди, как вы. — Он гладил щеки Сириль, которые уже приобрели розоватый оттенок. — Я верну тебя. Хочешь ты этого или нет. Ты должна крепиться. Ты ведь не оставишь меня? Ты мне так нужна!

Сириль моргнула.

— Ты мне доверяешь?

Сириль снова моргнула.

— Пора, — сказал молодой охранник. — Нам надо выбираться отсюда.

* * *

Было четыре часа утра, когда Эраван заблокировал двери шлюза в положении «открыто».

— Поторопитесь! — закричал он.

Жюльен обнял Сириль и, прижав к себе, прошептал ей на ухо:

— Дай знать, когда почувствуешь, что можно идти.

Сириль собрала все силы, чтобы не потерять сознание, и, стиснув зубы, кивнула. Жюльен аккуратно приподнял ее. Сириль уткнулась лицом в его плечо, из ее горла вырвался хрип. Жюльен бережно поднял ее, прижал к себе и пошатываясь вышел из комнаты.

Эраван пошел вперед.

— Идите за мной. Я отведу вас на пристань. Если повезет, через два часа мы будем в Кох Тао.

Сириль приподняла веки, сжала руку Жюльена и потеряла сознание.

 

Эпилог

28 октября, 18 часов

«Нобелевская премия по медицине 2010 г. была вручена Франсуа Эмилю Тардьо за его исследования гормонов…» Затем корреспондент в нескольких словах поведал слушателям о карьере француза, получившего наиболее престижную премию в области науки, и перешел к интервью с исследователем. Сириль выключила радио и припарковалась у стены с вывеской из кованого железа «Дом глицинии». Весь день она ехала на юг, слушая музыку и пытаясь собраться с мыслями, чтобы принять решение. Шрам все еще сильно болел. Она была достаточно слабой: пуля пробила легкое, и вдобавок Сириль долгое время боролась с инфекцией.

«Почему Бенуа так поступил?»

Сириль сжала губы, пытаясь отогнать от себя горестные чувства, которые испытывала всякий раз, думая о муже. Она вздохнула. Должно быть, он опасался, как бы все, чего он добивался долгие годы, не рухнуло. Он паниковал, поскольку, в конечном счете, лишь известность имела для него значение. Как все это грустно!

«Кем же ты был, Бенуа? Что терзало тебя все это время? Как ты мог так поступить со своей племянницей? А со мной? И все это ради того, чтобы сохранить свое имя? Чтобы отомстить Жюльену?»

Накануне Сириль выписали из больницы, чтобы она поехала в Руасси забрать гроб с телом мужа. Бенуа нашли мертвым в Кох Нанг Юань в помещении, где стоял томограф, с пулей в голове. Скорее всего, он покончил с собой.

Власти были предупреждены одновременно Нино, Тони, Мари-Жанной и Ануватом Бунконгом из Группы волонтеров — все они получили ее письмо по электронной почте.

Сириль приняла решение организовать похороны мужа без излишней помпезности: у нее не было ни сил, ни желания устраивать пышную церемонию в его честь. Она решила, что кремирует этого незнакомого ей человека.

Сможет ли она когда-нибудь простить его?

Раму Супачая арестовали. Тайская полиция под руководством Эравана прочесала все острова Кох Нанг Юань. Детей поместили в приюты для сирот, а исследователя по многочисленным обвинениям отправили на долгие годы за решетку. Что же касается Пота, его двоюродного брата, то он будто сквозь землю провалился, но власти выдали международный ордер на его арест.

По крайней мере, вся эта история спасла жизни детей и изменила отношение общественности к использованию детей в качестве рабов. Сириль подумала о Раме Супачае, упустившем шанс оставить след в истории науки из-за упорного желания властвовать и самоутвердиться. Его исследования и открытия будут забыты, как и он сам.

Сириль, отстегнув ремень безопасности, несколько секунд сидела неподвижно, потом вышла из машины. Закрывая дверцу, она повторяла себе, как все это нелепо. Она находилась в сельской местности, у подножия горы Сен-Лу, вокруг не было видно никакого жилья.

После восьми часов ожесточенной внутренней борьбы она наконец приняла решение. Вернувшись в Париж, она сделала все возможное для того, чтобы операция Мари-Жанны по пересадке роговицы прошла как можно быстрее и девушка имела возможность восстановить зрение. Она оплатит ее обучение и никуда не отпустит, пока племянница не встанет на ноги. Сириль бросила ключи в сумку.

«Я расскажу тебе всю правду. Надеюсь, когда-нибудь ты меня простишь».

Ей также предстояло извиниться перед Тони и Нино, который все еще находился в больнице, и это по ее вине. Но она не сомневалась, что они снова соберутся втроем, как раньше, будут наслаждаться коктейлями Тони и обсуждать все, что с ними произошло. О будущем они также успеют поговорить. Сириль хотела предложить Нино работать в Центре вместе с ней. Она собиралась пересмотреть свое отношение к лечению мезератролом, а также все принципы работы клиники, но для этого ей понадобится помощь. Она не сомневалась в том, что Нино согласится присоединиться к ней, особенно учитывая грядущие изменения. На днях должен был начаться суд над Маньеном, которого обвинили в жестоких экспериментах, и Сириль предстояло признаться в том, что она также принимала в них участие.

Что же касается Жюльена… Ему тоже придется ответить за свои действия, как и ей.

Она застегнула пальто и обернула шарф вокруг шеи. На улице не было холодно, скорее наоборот. Ярко светило солнце, но Сириль чувствовала, что дрожит.

Старый железный портал не был закрыт. Небольшая дорожка, посыпанная гравием, вела к обветшавшему сооружению, скрывавшемуся за глициниями и бугенвиллеями. Она прошла довольно запущенный сад, в котором росли несколько роскошных олив и кусты роз. Гравий скрипел у нее под ногами. Она услышала знакомые звуки и решила, что Жюльен знает о ее приезде. Ее сердце забилось быстрее. Дом принадлежал его бабушке, он был единственным наследником. Голубого цвета дверь с бронзовым колокольчиком, который когда-то отбивал марш перед обедом, была открыта. Сириль, поколебавшись, толкнула ее. Она не ошиблась. Это было танго: веселая мелодия со сложной техникой в исполнении бандонеона, струнных музыкальных инструментов и пианино. Сириль остановилась. Звучал последний отрывок, апофеоз настойчивых, ярких звуков. Сириль закрыла глаза, ее сердце терзали противоречивые чувства. Она была счастлива оказаться здесь и охвачена ужасом по причине того, что ей предстояло сделать. Музыка будто взмыла ввысь, зазвучала громко и дерзко. Сириль вошла к Жюльену.

Впервые увидев его, распростертого на койке в больнице Сент-Фелисите, она сразу же почувствовала, что этот пациент будет не таким, как другие. Они взглянули друг на друга, и словно какая-то искра проскочила между ними. Она не помнила, когда именно это произошло: ни дату, ни даже время суток — день или ночь, но между ними точно что-то возникло. Она держалась так, будто ничего не случилось, и опросила пациента, но, выйдя из палаты, почувствовала, что халат прилип к спине. Той ночью она никак не могла уснуть… Как, впрочем, и все последующие ночи…

Она покраснела при этой мысли.

Она вошла в помещение, кардинально отличавшееся от квартиры на улице Гамбетта. Теперь Сириль дышала куда спокойнее. Лишь сейчас она осознала, насколько боялась этого момента, опасаясь увидеть обстановку, аналогичную той, что была в квартире с котами. Но нет… В гостиную через широкие окна лился свет, освещая десятки зеленых растений, на многих из которых все еще висели ценники. Вокруг были картины, фотографии моря, гор, животных и изображения всего, что Жюльен еще не успел запечатлеть. Он только что переехал сюда, арендаторы выехали в прошлом месяце. Сириль прошла вперед и заметила угловой белый диван, на одном из подлокотников которого лежал большой серый кот. Он вытянулся во весь рост, и его шелковистая шерсть блестела в лучах солнца. Она подошла и погладила ему живот. Кот вытянулся еще больше и приоткрыл красивые зеленые глаза.

Сириль осмотрелась и почувствовала огромное облегчение. Здесь все излучало спокойствие. По дороге сюда она пришла к выводу, что непременно должна воззвать к чувству ответственности своего бывшего пациента, но теперь почувствовала, что ее решительность тает, будто лед на солнце.

Она шла на звуки музыки. После танго послышались грустные ноты Milonga del Angel. Каменная лестница вела на второй этаж. Сириль поднялась по ступенькам, чувствуя, как бешено бьется в груди сердце. На лестничную площадку выходили две двери. Повернув ручку, она оказалась в темном коридорчике, откуда вела еще одна дверь. Она поняла, где находится, и закрыла за собой дверь. Очутившись в кромешной тьме, она открыла дверь, ведущую в фотолабораторию, и медленно вошла, будто напуганная девочка, отправившаяся на первое в своей жизни свидание.

Жюльен подстригся и купил новые очки. Сириль видела лишь его профиль, освещенный лампой. В комнате звучало Contrabajisimo: быстрые, глухие ноты. Их подхватило пианино и закружило в бешеном ритме.

Он рассматривал снимок в ванночке с проявителем.

— Подойди…

Он произнес это так, будто она всегда была рядом с ним.

Сириль сняла с шеи шарф и сделала несколько шагов в его сторону.

— Взгляни…

Сириль увидела старую вьетнамку с пергаментным лицом и проницательным взглядом.

— Она живет в Као Банг, выполняет всю черную работу и едва не падает с ног от усталости.

На губах Жюльена появилась легкая улыбка. Сириль исподтишка наблюдала за ним. Она видела перед собой совершенно спокойного человека. Он перенес снимок в ванночку с закрепителем.

Над их головами сохли около тридцати фотографий из северного Вьетнама. Буйвол с фантастическими рогами у подножия скалистой горы. Маленькая девочка с охапкой хвороста.

— Кажется, у тебя все в порядке, — сказала Сириль.

— Да, все хорошо.

— Никаких приступов после возвращения?

— Нет.

— Кошмары?

— Исчезли.

Сириль на мгновение закрыла глаза. Послышались грустные звуки скрипки, открывающие Mumuki, им вторило пианино. Она подумала, что они находились здесь, будто на исповеди, что полутень поможет им подыскать слова, чтобы выразить то, что они должны были произнести. Она не осмеливалась подойти. В горле у нее пересохло. Она чувствовала смущение из-за того, что Жюльен тоже соблюдал дистанцию, и это выводило ее из равновесия.

— Спасибо, что спас мне жизнь, — прошептала она.

Жюльен, помещая лист фотобумаги в увеличитель, искоса взглянул на нее.

— Давай не будем об этом. Это в прошлом.

— Если бы не ты… ну, ты знаешь…

Он улыбнулся.

— Это была единственная возможность. Я не мог оставить тебя там… А ты? Как ты себя чувствуешь?

— Больно дышать. Но все в порядке.

— А… твой муж?

— Я получила гроб вчера.

— Он мне не нравился, но все равно я тебе сочувствую.

Жюльен повернул ручку увеличителя так, чтобы вывести на фотобумагу негатив, который он хотел напечатать: ребенок перед плакатом с пропагандистским текстом. Он провел языком по губам.

— Знаешь, Сириль, это не я… убил его.

— Я знаю, Жюльен.

— Я не смог бы никого убить.

Сириль почувствовала, как ледяной поток пробежал у нее между лопаток. Ей вдруг стало нечем дышать. Она засунула руки в карманы и сжала кулаки. Ее охватило сильное желание прижать его к себе, но она стояла неподвижно, пытаясь сохранять спокойствие.

— Ты знаешь… тогда я… я… не все сказала тебе о своих воспоминаниях.

Жюльен вывел на бумагу еще один негатив: молодая девушка с большими черными глазами.

— Ты о чем?

— Я вспомнила наши сеансы терапии и…

— И?

Сириль с трудом перевела дыхание.

— И я вспомнила… кое-что из того, что ты мне рассказал в самом конце… относительно убийства твоей матери. Ты помнишь?

Жюльен помрачнел.

— Да.

Сириль почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она не ожидала услышать такой ответ.

— Ты помнишь, что ты сделал?

— Да, — снова ответил молодой человек совершенно спокойно.

Сириль замолчала, ошеломленная. Вдруг ей снова стало страшно, и она сделала шаг назад. Ее голос дрогнул.

— Ты помнишь, что ты подготовил… преступление?

Жюльен повернулся к ней. Лампа освещала лишь часть его лица. Он больше не улыбался.

— Да. Вернувшись, я тоже вспомнил это… и мне вовсе нечем гордиться.

Сириль поднесла руку к горлу. Жюльен сделал шаг к ней.

— Но я понял, что нужно уметь прощать, ведь так?

Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, но потом все же воскликнула:

— Как ты можешь быть так спокоен? Жюльен, это ведь преступление!

— Говорю тебе: я полностью осознал свою ошибку. В конце концов, ему повезло не меньше, чем мне.

Сириль открыла рот, не в силах произнести ни слова.

— Как это «ему повезло»? — наконец сумела выговорить она.

— Он был в отделении, пациентов которого можно было навещать… до того дня, когда пришел я. Накануне он напал на санитара, и его перевели в другое отделение. Мне так и не удалось добраться до него. Все получилось не так, как я планировал. В тот момент я был в бешенстве, но сейчас понимаю, что это спасло мне жизнь.

Он посмотрел на Сириль, которая не отрывала от него глаз.

— Об этом ты хотела поговорить со мной?

Сириль вздрогнула.

— Он… он не умер?

— К счастью, нет. Это правда, что я в деталях все продумал и подготовил четкий план действий. Но если бы я это сделал, то разрушил бы свою жизнь. Она, наверное, не многого стоит, тем не менее это моя жизнь…

Сириль долго смотрела на него, не в состоянии подыскать нужные слова, потом рассмеялась.

— Он не умер… — повторяла она. — Он не умер…

— Нет. А ты что думала? У меня есть отчет о его лечении за последний месяц. Если хочешь, могу показать.

— Он не умер…

Жюльен подошел к ней. Невидимая преграда между ними словно испарилась.

— Что происходит?

Сириль провела рукой по лицу, как будто хотела стереть из памяти все горестные мысли, преследовавшие ее со времени возвращения в Европу.

— Я думала… я вспомнила…

— Ваша память в очередной раз подвела вас, доктор?

Напряжение Сириль исчезло, и она, кивнув головой, расплакалась от облегчения. Да, ее память создала ложное воспоминание, которое казалось настолько реальным, что ввело ее в заблуждение. Она смеялась и плакала одновременно.

— Все хорошо, все хорошо…

Она все еще смеялась сквозь слезы. Жюльен осторожно прикоснулся к ее подбородку. Звуки бандонеона отделяли их от остального мира.

— Скажи мне кое-что…

— Что?

Жюльен прикоснулся к ее губам легким поцелуем. Сердце Сириль отчаянно забилось.

— Ты будешь приезжать сюда? Ты найдешь для меня время?

Сириль опустила голову. Слезы текли по ее щекам. Какая разница, чем все это закончится? Сейчас она хотела только одного: быть здесь и с ним. Ей хотелось снять с него футболку и прикоснуться к его коже, прижаться к нему, позабыв все свои страхи и ложную скромность. И чувство это было настолько сильным, что она не могла даже пошевелиться.

Жюльен привлек ее к себе.

— Ты не забудешь меня в этот раз? Обещаешь?

Сириль медленно кивнула. В ее глазах блестели слезы.

— Обещаю.

 

Благодарности

От всей души я благодарю:

Алекса, Тома и Ноа, свои три «опоры», — за бесконечное терпение и любовь.

Бернара, Эдит, Каролину и Элоизу — за доверие и уважение.

Дельфину, живущую за северными ледяными морями, — за самое первое прочтение всего этого.

Гарри, Бруно и Франсуазу — за драгоценную поддержку и прекрасные идеи.

Алину, Кристину, Софию и Стефанию — за дружелюбие и очень важные замечания.

Джорджа, Катерину, Марику, Лоранса и Изабель, а также все мои «корни», удерживающие даже на самом сильном ветру.

Свою приемную семью — за бесконечное тепло и жизнерадостность, которую не могли сломить даже обстоятельства.

Мою собственную семью, свою любимую банду, — за подбадривания и смех, постоянный смех.

Своих читателей — за драгоценное время, которое они отдали мне.