Глава 1

Северная Англия, 1273 год

— Миледи!

Тревожный возглас заставил Эвелинду прервать разговор с поваром и оглянуться. В кухню ворвалась горничная. Весь ее вид выражал одновременно злость и испуг. Такое смятение чувств могло быть вызвано лишь одним человеком — Эддой. Что мачеха придумала на этот раз? Эвелинда быстро пообещала повару закончить обсуждение меню позже и устремилась навстречу служанке. Как только они приблизились друг к другу, Милдред поймала руки хозяйки в свои, скривила рот в скорбной гримасе и возвестила:

— Вас зовет ваша мачеха!

Эвелинда нахмурилась. Эдда посылала за ней только тогда, когда пребывала в отвратительном расположении духа и желала поразвлечься, глумясь над беззащитной падчерицей. Может быть, пока не поздно, уйти и придумать себе какое-нибудь занятие на весь день за пределами главной башни замка? Впрочем, настроение мачехи от этого только ухудшится и она придумает новые изощренные гнусности.

— Лучше пойти и узнать, чего она хочет, — сказала Эвелинда, ободряюще сжала руки Милдред и направилась вперед.

— Она улыбается, — предупредила Милдред, следуя за ней по пятам.

Эвелинда вздрогнула и остановилась у дверей, ведущих в главный зал. Улыбка Эдды не предвещала ничего хорошего. Как правило, она сулила Эвелинде дополнительные страдания. Хотя Эдда никогда не осмеливалась ударить падчерицу, ее выходки бывали настолько отвратительными, что порой казались хуже побоев. Эвелинда нервно прикусила губу, затем спросила:

— Ты не знаешь, что именно вывело ее из себя?

— Нет. — Голос Милдред звучал виновато. — Она как раз поносила Мака, утверждая, что он недостаточно холит ее кобылу, когда прибыл гонец от короля. Она прочла послание, заулыбалась и потребовала вас к себе.

Эвелинда чуть слышно вздохнула, заставила себя расправить плечи, подняла голову и решительно распахнула дверь. А что еще ей оставалось делать? Только терпеть и молиться, чтобы настал тот день, когда она будет свободна от власти мачехи и ее издевательств.

— А, Эвелинда! — Эдда и в самом деле улыбалась, пугающе широко и лучезарно.

— Мне передали, что вы хотите со мной поговорить, — тихо произнесла Эвелинда, ощущая у себя за спиной молчаливую поддержку Милдред, всегда готовой в трудную минуту прийти на помощь.

— Именно так. — Эдда продолжала демонстрировать улыбку во весь рот. Во весь беззубый рот, следовало бы добавить для полноты картины. Половина зубов отсутствовала вовсе, а оставшиеся были кривые и коричневые. Эдда улыбалась нечасто, а уж если улыбалась, то так, чтобы не обнаруживать плачевного состояния своих зубов. Сейчас она нарушила это правило, и тревога Эвелинды десятикратно возросла.

— С тех пор как умер твой отец, все заботы легли на мои плечи и я неустанно пекусь о твоем благополучии.

При этих словах Эвелинда еле сдержала презрительную усмешку. Отец, барон Джеймс д'Омсбери, был хорошим человеком и верным вассалом своего короля. Когда король пожелал удалить назойливую Эдду от своего двора, где она всем докучала, он обратился к Джеймсу д'Омсбери с просьбой на ней жениться. Барон подчинился с готовностью, Эдда — с негодованием. Быть связанной брачными узами с человеком, обладавшим всего-навсего титулом барона, казалось ей оскорбительным. А поселившись в замке д'Омсбери, она с первого взгляда невзлюбила дочь своего мужа.

Поначалу все шло не так уж плохо. В присутствии отца Эвелинды и ее брата Александра Эдда пыталась держаться с падчерицей по крайней мере вежливо. Три года назад Александр отправился в Крестовый поход с принцем Эдуардом. И хотя принц уже вернулся в Англию и даже успел стать королем, Александр все еще оставался в Тунисе. Но самым печальным было то, что сразу после отъезда Александра их отец скончался от грудной болезни.

Останки Джеймса д'Омсбери еще не упокоились в семейном склепе, а Эдда уже отбросила притворную вежливость и продемонстрировала свои истинные чувства. Последние три года были для Эвелинды сущим адом, из которого она уже не чаяла выбраться. Единственной надеждой было возвращение брата. Возможно, он выдаст ее замуж куда-нибудь подальше от этой страшной женщины. К несчастью, Александр, казалось, не спешил в родные края.

— Я решила, что тебе давно пора выйти замуж, — объявила Эдда, — и король со мной согласился.

— Это значит, король принял решение выдать вас замуж и заставил ее согласиться, — проворчала сзади Милдред, понизив голос, чтобы Эдда не могла ее услышать. — Уж не думаете ли вы, что она добровольно отказалась от удовольствия и дальше вас мучить?

Эвелинда едва слышала слова своей служанки, она была полностью поглощена тем, что сказала Эдда. Возможно, со стороны мачехи все это просто жестокая попытка возбудить в ее душе надежды на будущее, с тем чтобы тут же безжалостно их разрушить.

— Итак, я выбрала для тебя мужа, а король вел переговоры об условиях брачного контракта, — величественно провозгласила Эдда. — Я только что получила послание. Все улажено. Ты выходишь замуж.

Эвелинда молча ждала продолжения. Должно последовать что-то еще. Сейчас Эдда либо объявит все это шуткой, либо назовет жениха, и им окажется какой-нибудь кошмарный смердящий старый лорд, с которым Эвелинда будет глубоко несчастна.

— Пока мы беседуем, твой будущий муж уже направляется сюда. Он владелец замка Доннехэд!

Эдда торжествовала, она произнесла последнее слово очень отчетливо, почти по слогам: «Дон-не-хэд».

У Эвелинды перехватило дыхание. То, что она услышала, было хуже смердящего старика. Это был Дьявол из Доннехэда.

Злобное ликование Эдды не знало пределов.

— Да, он твой жених, и я от души желаю тебе всех несчастий в мире.

— Тварь! — в бешенстве прошипела Милдред из-за спины Эвелинды.

Не обращая внимания на высказывание горничной, Эвелинда изо всех сил пыталась справиться с охватившими ее ужасом и смятением и сохранить бесстрастное выражение лица. Она не доставит Эдде дополнительного удовольствия, показав, насколько сокрушительным был удар. Дьявол из Доннехэда… Эдда не просто ненавидела ее, а за человека не считала, если решила отдать в жены этому страшному шотландцу.

— Теперь уходи, — сказала Эдда, насладившись сполна. — Я больше не испытываю желания видеть тебя.

Эвелинда сухо кивнула и, схватив Милдред за руку, устремилась прочь из зала и из главной башни замка.

— Корова! — выпалила Милдред, как только за ними закрылись двери.

Не отвечая, Эвелинда быстро шла через внутренний двор к конюшне.

— Подлая жестокая уродина, — продолжала Милдред. — У нее камень вместо сердца и вместо лица в придачу. Сам сатана веселился вовсю в тот день, когда король заставил вашего отца жениться на этой дьяволице.

Эвелинда втолкнула Милдред в конюшню и благодарно улыбнулась конюху Маку, увидев, что ее лошадь и любимый чалый конь Мака уже стоят под седлом и полностью готовы к выезду.

— Я видел улыбку на лице Эдды, когда она получила послание, — пояснил конюх. — Наверное, вам нужна хорошая прогулка после разговора с ней.

— Спасибо, Мак.

Эвелинда подтолкнула Милдред к своей лошади.

— Ваш отец, должно быть, в гробу переворачивается, — не прекращала браниться горничная, пока госпожа помогала ей забраться в седло.

Почти без помощи Мака Эвелинда легко вскочила на лошадь позади своей верной служанки, которая продолжала гневную тираду:

— И ваша благословенная матушка на небесах, уж конечно, ругается на чем свет стоит, желая оказаться здесь, с нами, и вырвать все волосы до одного у старой шлюхи.

Эвелинда пришпорила лошадь, пустив ее в легкий галоп. Мак поскакал следом.

— Я подмешаю яд в медовый напиток мерзкой гарпии, — грозилась Милдред, пока они пересекали внутренний двор и, миновав ворота, въезжали на подъемный мост. — Любой из обитателей замка поблагодарит меня за это. Самая противная, жадная, бессердечная, лицемерная… — Тут она охнула и притихла.

Эвелинда слегка улыбнулась. Как раз в это время, доехав до середины моста, она ослабила поводья, предоставив Леди свободу. Лошадь тряхнула гривой и с радостным ржанием понеслась вперед. Эвелинде не надо было оглядываться и смотреть, где Мак, она знала, что он их нагонит. А Милдред, вцепившись в хозяйку, сосредоточилась исключительно на том, чтобы не выпасть из седла.

Только убедившись, что Милдред успокоилась, Эвелинда слегка натянула поводья. Леди тут же подчинилась. Таков был привычный ритуал. Всякий раз после очередной жестокой и низкой выходки Эдды Милдред шумно выходила из себя. Эвелинда увозила ее подальше от замка, чтобы уберечь от наказания за неосторожные слова и поступки.

Как только Леди замедлила бег и перешла на легкий галоп, Мак поравнялся с ними и, глядя на Эвелинду, вопросительно приподнял бровь. Но она в ответ только покачала головой. Ей не хотелось рассказывать о том, какой «сюрприз» преподнесла Эдда. Милдред снова впадет в расстройство, а Эвелинда уже потратила достаточно времени на умиротворение горничной. Теперь ей нужно преодолеть собственные душевные муки и осмыслить сложившуюся ситуацию.

— Можно возвращаться, — сказала Милдред. — Не волнуйтесь, я не скажу и не сделаю ничего плохого этой гадине. Напрасный труд. Но я уверена, в преисподней для нее уже приберегли что-нибудь особенное и ждут не дождутся, когда наконец она помрет. Для всех нас будет лучше, если она поторопится.

Эвелинда попыталась улыбнуться. У нее не было сил отвечать, вместо этого она остановила лошадь и взглянула на конюха:

— Ты отвезешь Милдред домой?

— Значит, вы не возвращаетесь? — встревоженно спросил он.

— Не сейчас. Мне надо побыть одной.

Мак немного помедлил, затем кивнул, легко поднял Милдред и пересадил ее к себе в седло. С виду невысокий и жилистый, он был поразительно сильным мужчиной.

— Не уезжайте далеко, а не то попадете в беду, — предостерег он. — И не задерживайтесь слишком долго, иначе я поеду вас искать.

Она кивнула, и Макс Милдред медленно двинулись по направлению к замку. Эвелинда смотрела им вслед. Судя по тому, как Мак наклонил голову к Милдред, она рассказывала ему о том, что уже произошло и что должно произойти совсем скоро.

Свадьба. С Дьяволом из Доннехэда.

Эвелинда судорожно сглотнула, от внезапно нахлынувшего страха у нее перехватило дыхание. Она повернула лошадь и поскакала на свою любимую поляну у реки. Как раз в этом месте на реке был водопад, небольшой — не выше человеческого роста — и тем не менее восхитительный.

Подъехав к самой кромке воды, чтобы Леди смогла напиться, Эвелинда выскользнула из седла на землю и, рассеянно поглаживая шею лошади, задумчиво стала смотреть на воду.

Это живописное место всегда действовало на нее благотворно. Здесь она забывала о своих тревогах и заботах. Журчание воды и легкий туман в воздухе вокруг водопада обычно уносили прочь печали, и Эвелинде становилось легче. Сегодня все было иначе. Слишком много воды понадобилось бы, чтобы смыть нынешние переживания.

Эвелинда села на большой валун у самой реки и разулась. Затем наклонилась, подхватила сзади подол платья, протянула его вперед между ногами и заправила за свободный пояс, который носила поверх одежды. Завершив приготовления, она подошла к воде и для начала осторожно погрузила в нее не всю ступню, а только пальцы. Чудесное ощущение прохлады заставило ее улыбнуться. Помедлив немного, Эвелинда со вздохом блаженства вошла в воду почти по колено.

Она закрыла глаза и стояла неподвижно, стараясь не думать о предстоящей свадьбе с Дьяволом из Доннехэда. Она вернется к мыслям о будущем позже, а сейчас ей хотелось нескольких мгновений тишины и покоя.

Эти мгновения оказались слишком короткими, потому что подол юбки выскользнул из-за пояса и плюхнулся в воду.

Вскрикнув от неожиданности, Эвелинда попыталась выбраться из реки, но запуталась в мокрой юбке и оступилась. Вытянув руки перед собой, она рванулась на берег, пытаясь в последнюю секунду предотвратить падение. Но руки ее соскользнули по валуну, и Эвелинда погрузилась в воду, несколько раз сильно ударившись всем телом о большой неровный камень.

Вынырнув на поверхность, Эвелинда выплюнула воду, откашлялась и, превозмогая боль, заставила себя выбраться на берег. Хорошенько отдышавшись, Эвелинда ощупала ребра и с облегчением пришла к выводу, что все кости целы. Неожиданно на нее нахлынула досада — она, конечно, никогда не считала себя грациознейшей из женщин, но оказаться настолько неуклюжей! Нет, похоже, сегодня удача отвернулась от нее окончательно.

Встряхнув головой, Эвелинда с трудом поднялась на ноги и, пошатываясь, пошла к лошади. Леди отступила в сторону и смотрела на хозяйку с явным неодобрением. Видимо, Эвелинда обрызгала ее, падая в воду. Рассудив, что животное обойдется без извинений, Эвелинда, вся дрожа, опустилась на камень.

Вода доставляет огромное удовольствие, если прикасаешься к ней кончиками пальцев, но мокрое насквозь платье, облепившее тело со всех сторон, это совсем другое дело.

Попытка расположить юбку подальше от ног не увенчалась успехом. Вряд ли она смогла бы часами сидеть на одном месте, держа юбку на весу, дожидаясь, пока та высохнет.

Бормоча ругательства, Эвелинда развязала многочисленные тесемки и попыталась снять с себя платье. Задача оказалась почти непосильной. Насколько легко надевалось сухое платье, настолько же трудно снималось мокрое. К тому времени, когда ей удалось избавиться от него, Эвелинда раскраснелась, запыхалась и вспотела.

С облегчением опустив одежду на землю, она села обратно на валун, но мучительный процесс расставания с платьем согрел ее ненадолго, и вскоре Эвелинда, оставшаяся во влажной нижней сорочке, вновь задрожала от холода. Она определенно не собиралась снимать с себя еще и белье, пусть даже мокрое, и оставаться голой. Люди крайне редко заезжали на ее любимую поляну, однако иногда такое все-таки случалось, и она никак не хотела быть застигнутой врасплох в обнаженном виде.

С другой стороны, она не настолько глупа, чтобы просто сидеть и дрожать от холода. Требовалось срочно найти способ согреться и высушить одежду, иначе она рисковала подхватить простуду.

Эвелинда рассеянно взглянула на лошадь. Леди уже не смотрела на нее с осуждением, она стояла у реки и пила кристально чистую воду. Внезапно Эвелинду осенило. После недолгих колебаний, взвесив все «за» и «против», она встала, подняла с земли платье и решительно направилась к лошади.

Каллен увидел ее первым. Представшая перед ним картина заставила его так резко дернуть поводья, что его конь вскинулся на дыбы. Чтобы удержаться в седле, Каллен привычным движением обхватил ногами конские бока и успокоил животное. Однако его взгляд по-прежнему был прикован к женщине на поляне.

— Зубы Господни! Что она делает? — спросил Фергус, останавливаясь рядом.

Каллен даже не взглянул на высокого крепкого рыжеволосого мужчину, который был его правой рукой. Он лишь молча покачал головой, потрясенный необычайным зрелищем. Оседлавшая лошадь женщина стремительно передвигалась галопом по полю то в одну, то в другую сторону. Поведение само по себе достаточно странное. Но было еще кое-что, и именно это заставило Фергуса понизить голос и полностью лишило дара речи Каллена: она проделывала свои трюки в одной лишь прозрачной сорочке, зажав в зубах поводья, поскольку руки ее были заняты — высоко над головой женщина держала нечто похожее на плащ, который реял над струящимися золотистыми волосами, пока всадница скакала туда… сюда… туда… сюда… туда… сюда…

— Как думаете, кто это? — спросил Каллен Рори.

— Понятия не имею. А я мог бы смотреть на нее целый день, — заметил подъехавший Тэвис и с плотоядной улыбкой добавил: — Хотя куда лучше целый день заниматься с ней совсем другими вещами.

Каллену не понравилось замечание двоюродного брата. Светловолосый статный красавец Тэвис имел репутацию величайшего соблазнителя и без малейших усилий добивался благосклонности женщин. Он пользовался своими чарами при любой возможности, и если бы за подвиги подобного рода присуждались титулы, Тэвис давно бы стал королем Шотландии.

— Я бы для начала узнал, зачем она все это вытворяет, — медленно произнес Фергус. — У меня нет никакого желания оказаться в постели с девчонкой, у которой голова не в порядке.

— При чем здесь ее голова? — расхохотался Тэвис. — В постели она не помешает.

— Это точно, — присоединился к разговору Джилли, и голос его звучал почти мечтательно.

Каллен окинул своих спутников тяжелым взглядом:

— Поезжайте вперед. Я догоню вас.

Секундная пауза, поднятые брови, быстрый обмен взглядами — и все пятеро провожатых Каллена взялись за поводья.

— Двигайтесь в обход, — приказал он своим спутникам, когда те поскакали вперед.

Мужчины снова переглянулись, но послушно направили лошадей в объезд вдоль кромки леса.

Каллен подождал, пока товарищи скроются из виду, и снова посмотрел на женщину. Его взгляд несколько раз проследовал за ней туда и обратно, затем Каллен пришпорил коня и поскакал на поляну.

Всадница передвигалась гораздо быстрее, чем казалось издалека, слегка замедляя стремительный галоп только перед тем, как пустить лошадь в противоположную сторону. Похоже, животное этому нисколько не удивлялось, радостно принимая происходящее за своеобразную игру и каждый раз бросаясь вперед с впечатляющей скоростью.

Каллен подъехал совсем близко, но всадница его не замечала. Ее внимание было полностью поглощено скачкой и полотнищем в высоко поднятых руках. Когда же она наконец взглянула на него краем глаза, случилось то, к чему Каллен оказался совершенно не готов: глаза девушки расширились, она дернула головой и непроизвольно рванула поводья, зажатые у нее в зубах. Лошадь резко остановилась и встала на дыбы. Девушка молниеносно опустила руки, чтобы поймать поводья, и ткань, которую она держала, совершила стремительный вираж и шлепнулась — тяжелая и мокрая — прямо на лицо Каллена. От неожиданности и изумления он, в свою очередь, тоже слишком сильно дернул поводья, и его конь взвился на дыбы, сбрасывая с себя седока.

Каллен рухнул на землю, опутанный длинным мокрым полотнищем, которое совсем не смягчило падение. Страшная мучительная боль взорвалась у него в голове и пронзила спину. На мгновение Каллен даже потерял сознание, а когда очнулся, ощутил, что его голову дергают в сторону. Он открыл глаза и в первый момент подумал, что ослеп. Еще один рывок. Его лицо было чем-то накрыто, и это что-то пытались с него сорвать. «Мокрая ткань, — вспомнил Каллен с облегчением, — это из-за нее я ничего не вижу».

Послышались какие-то приглушенные звуки, и его голову опять рванули, на сей раз с куда большей силой. Если так пойдет и дальше, подумал Каллен, он имеет все шансы отправиться на тот свет не от падения с коня, а от того, что ему свернут шею. Лучше помочь тому, кто пытается освободить его от ткани.

Каллен попытался сорвать с себя мокрый тяжелый покров, но особых успехов не добился, а только оконфузился: очевидно, его мучитель как раз в это время наклонился над ним, потому что Каллен обнаружил, что схватился не за ткань, за нечто совершенно иное, что при дальнейшем ощупывании и обследовании оказалось… упругой девичьей грудью.

— Ой, извините, — пробормотал Каллен и, быстро отдернув руки, снова попытался убрать ткань с лица.

— Осторожно! Подождите, сэр, так вы его порвете…

Но предупреждение запоздало, ибо тут же раздался резкий звук рвущейся ткани.

Каллен на секунду остановился, но потом продолжил сдирать с себя эту чертову ткань, и на этот раз он даже не посчитал нужным извиняться. Он терпеть не мог замкнутое пространство и чувствовал, что умрет от удушья, если немедленно не стянет с себя эту тряпку.

— Позвольте мне… Я могу… Если бы вы только…

Каллен не обращал внимания на слова девушки. Они звучали как бессмысленное чириканье. Не слушая, он продолжал сражаться с тканью, пока наконец — с очередным громким треском — она не спала с его лица. Почувствовав себя на свободе, Каллен закрыл глаза и с облегчением сделал глубокий вдох.

— Боже мой!

Нежный, еле слышный жалобный стон заставил его открыть глаза и взглянуть на девушку, стоящую возле него на коленях. Она перебирала в руках ткань, с ужасом глядя на поврежденные места.

Каллен засомневался, не стоит ли все-таки снова попросить прощения, и решил, что нет. Он уже извинился один раз, а это было больше, чем он обычно делал за целый год. Пока он собирался с мыслями, блондинка, которая совсем недавно так странно скакала на лошади, перестала рассматривать ткань и встревоженно взглянула в его сторону:

— Вы ранены!

— Что? — изумленно спросил он.

— На моем платье ваша кровь. Должно быть, вы разбили голову, когда упали, — пояснила она, наклоняясь, чтобы осмотреть его. Она почти вплотную приблизилась к его лицу, и неприятное ощущение замкнутого пространства чуть было не возникло снова, однако тут он отвлекся на грудь девушки, увидев ее в непосредственной близости от себя.

Тонкая сорочка до сих пор оставалась влажной и поэтому была совершенно прозрачной. Каллен почувствовал, что не может отвести глаз от прекрасных округлостей, и, поддавшись очарованию, переводил взгляд то вправо, то влево, пока незнакомка поворачивала его голову из стороны в сторону, пытаясь найти кровоточащую рану.

Очевидно, не найдя повреждений, оставивших следы крови на платье, девушка сказала: «Наверное, это сзади», — и решительно наклонила его голову к себе, по всей видимости, чтобы осмотреть затылок.

— Да, рана здесь. Скорее всего вы ударились о камень, когда упали, — объявила девушка одновременно с удовлетворением и тревогой.

Каллен только вздохнул. Девушка даже не заметила, что его нос почти прижимается к ее груди. Все еще влажная, она была замечательно хороша. Внезапно незнакомка замерла, словно почуяв опасность. Заметив ее испуг, Каллен поднял голову и успокаивающе сказал:

— Не волнуйтесь.

Каллен не любил тратить слова впустую, предпочитая говорить коротко и ясно. Однако на сей раз никакой ясности не получилось, потому что, едва он закрыл рот, как тут же ощутил резкий толчок и сильно ударился головой о землю и снова потерял сознание.

 

Глава 2

— О! — выдохнула Эвелинда, поняв, что незнакомец опять из-за нее пострадал. Она этого совсем не хотела. Все произошло само собой в тот момент, когда, пытаясь осмотреть рану на затылке, она вдруг осознала, что прижимает его голову к своей груди. Эвелинда неподвижно застыла в ужасе от собственного поведения, и в это время он попытался заговорить. Странная дрожь пробежала по ее телу, доставляя неизъяснимое удовольствие, Эвелинда разжала руки и отшатнулась. Незнакомец же упал и снова ударился.

Он перекатился на бок, и клетчатый килт задрался, оставив ноги неприкрытыми почти до самых интимных мест. Эвелинда заставила себя отвести глаза от интригующей картины и слегка подалась вперед, вглядываясь в рану у него на голове. Она не боялась находиться рядом с шотландцем. У отца было много друзей-шотландцев, преимущественно горцев. Барон знакомился с ними при дворе короля или во время путешествий. На протяжении многих лет в д'Омсбери приезжали самые разные гости из Шотландии, и Эвелинда предположила, что незнакомец — один из них. Шотландцы всегда относились к ней с уважением и добротой и не имели ничего общего с теми примитивными дикарями, какими их представляла молва.

Мужчина сдавленно выругался от боли, и Эвелинда, прервав размышления, опять сосредоточилась на его раненой голове. На платье осталось много кровавых следов, но еще больше крови было у него в волосах. Грязь и запекшаяся кровь скрывали саму рану, и оценить, насколько она опасна, Эвелинда не могла.

— Как вы себя чувствуете? — заботливо поинтересовалась она.

Незнакомец поморщился от боли и зажмурился. Эвелинда, все еще стоя на коленях, обвела глазами поляну, пытаясь придумать, что теперь делать.

— Как вы думаете, вы сможете встать?

В ответ послышалось ворчание. Так и не разобрав, было это да или нет, она наклонилась и взяла его за руку, чтобы помочь подняться.

— Пойдемте. Нужно осмотреть вашу голову и промыть рану.

— С моей головой все в порядке, — огрызнулся незнакомец, но это прозвучало бы намного убедительнее, если бы он все еще не морщился от боли.

Эвелинда еще ниже склонилась к мужчине и взволнованно спросила:

— Вы ведь из Шотландии? Вы знаете Дьявола из Доннехэда?

То, как он внезапно оцепенел, позволяло предполагать, что ему по крайней мере знакомо это имя. Впрочем, трудно было найти человека, который никогда не слышал это имя. Дьяволом из Доннехэда родители по всей Англии и Шотландии пугали детей. «Если ты будешь плохо себя вести, Дьявол из Доннехэда заберет тебя», — частенько говорили няньки и матери.

Незнакомец попытался сесть, и Эвелинда быстро отступила назад, чтобы освободить для него пространство. Он так и не ответил на заданный вопрос и молча уставился на нее с абсолютно непроницаемым выражением лица.

— Вы знаете его? — повторила Эвелинда обеспокоенно.

— Да. Я Дункан, — наконец произнес он, и Эвелинда озадаченно нахмурилась, не понимая, что бы это могло значить. Дункан — это его собственное имя или клановое? Кажется, больше похоже на клановое. Интересно, не соседствует ли клан Дунканов с кланом Доннехэд?

Эвелинда уже открыла рот, собираясь задать вопрос, но потом решила, что все это не имеет значения. По-настоящему важным было только то, знаком ли мужчина с Дьяволом, который скоро станет ее мужем.

— Он действительно такой жестокий, как говорят? Или это неправда? — спросила она с надеждой. — Надеюсь, это просто слухи? Страшные истории, которые рассказывают по вечерам у камина. Я уверена, он будет прекрасным мужем. Ну ведь не может же в самом деле он быть более жестоким, чем Эдда? Не может, скажите?

Мужчина не ответил ни на один из ее вопросов, и это показалось Эвелинде ужасно невежливым. Но потом ее взгляд упал на красную струйку, сбегавшую вниз по его шее, и она вспомнила о ране. Нехорошо стоять и приставать с расспросами к раненому человеку.

— У вас сильное кровотечение, — сказала она участливо.

Он попробовал дотронуться до своего затылка, и Эвелинда заметила, как в его глазах сверкнула боль даже от такого легкого прикосновения к ране.

Подхватив с земли свое платье, Эвелинда выпрямилась и осмотрелась. К счастью, они находились на краю поляны, ближе всего к реке. Она совершенно не обратила внимания, в каком именно месте лошади поочередно взвились на дыбы, поглощенная только тем, как удержаться в седле. А после того как она спрыгнула на землю и подошла к мужчине, его состояние волновало ее больше, чем что-либо другое. Слава Богу, теперь им нужно было только пройти по тропинке сквозь узкую полосу деревьев, чтобы оказаться у воды. Повернувшись к Дункану, все еще сидящему на земле, она протянула ему руку и снова попросила:

— Вставайте. Мы должны обработать вашу рану.

Словно не замечая предложенной руки, незнакомец поднялся на ноги без ее помощи.

«Мужчины такие гордецы», — подумала Эвелинда, сердито покачав головой.

— Подождите здесь, я приведу наших лошадей, — строго сказала она.

Но не успела и шагу ступить, как ее остановил пронзительный свист незнакомца. Эвелинда в испуге обернулась к Дункану. Он поймал ее за руку, и она открыла рот от изумления, увидев, что его конь в мгновение ока оказался перед ними и застыл, гордо вскинув голову.

Некоторое время Эвелинда понаблюдала за тем, как Дункан шепчет коню ласковые слова похвалы и гладит шею животного. Потом отвернулась и пошла за своей Леди.

— Здесь совсем близко, сразу за деревьями, река, — объявила она, возвратившись вместе с лошадью. — Мы можем промыть вашу рану, и я попробую получше рассмотреть, насколько глубоко вы поранились.

— Я в порядке, — пробурчал Дункан и все же последовал за Эвелиндой, когда та, взяв лошадь под уздцы, прошла мимо него по направлению к деревьям.

— Ранения головы бывают очень коварны, сэр, — решительно сказала она. — Их нельзя оставлять без внимания. И вы должны быть осторожны, чтобы случайно не потревожить рану во сне или как-нибудь еще.

— Я в порядке, — повторил незнакомец голосом, больше похожим на рычание.

— Я хочу сама оценить ваше состояние, — заявила Эвелинда, отпуская поводья Леди и подходя ближе к реке.

Она склонилась над водой и смочила край принесенного с собой платья. Но все ее действия оказались напрасны. Незнакомец успел разуться, войти в реку и подставить голову под струю водопада.

— Черт побери! — пробормотала Эвелинда, раздосадованная тем, что сама не додумалась до такого простого решения, вместо того чтобы снова мочить юбку. Вздохнув, она разложила платье сушиться на том валуне, где недавно сидела и дрожала, и прошла вдоль берега к водопаду.

— Идите сюда, я посмотрю, — сказала она после того, как он выпрямился, откинул волосы с лица и вышел из воды.

Он поднял брови, удивляясь ее требовательному тону, но подошел к ней и повернулся спиной. Эвелинда обвела взглядом его могучую фигуру и пришла к выводу, что в таком положении рану осмотреть никак не удастся. Уж слишком велика была разница в росте — он был выше на целый фут.

— Вам нужно сесть вот сюда. — Она взяла его за руку и потянула к стволу упавшего на краю поляны дерева.

Мужчина послушно сел, и она принялась внимательно осматривать его рану. После смерти матери она под руководством более опытной Милдред ухаживала за ранеными и больными в их поместье и заметно преуспела на этом поприще. Эвелинда привыкла командовать взрослыми воинами, как малыми детьми, и искренне была убеждена, что только так и нужно обращаться с больными и ранеными мужчинами. Весь ее опыт ясно показывал — стоит только мужчинам занемочь, и они становятся совершенно беспомощными, хуже любого ребенка.

— Так-так, — пробормотала она, тщательно изучая затылок незнакомца. Ссадина все еще кровоточила, но она была не очень глубокой. — Выглядит не так уж плохо.

— Я же говорил вам, что я в порядке, — мрачно сказал незнакомец, поднимая голову.

— Но вы потеряли сознание, сэр, — настаивала Эвелинда. — Позвольте мне взглянуть на ваши глаза.

Он запрокинул лицо, и она приступила к осмотру. Похоже, и с глазами все было хорошо. Более чем хорошо. Они были замечательно красивыми: большие, темно-темно-карие, почти черные, опушенные длинными черными ресницами. В остальном его лицо выглядело довольно грубым: резко очерченные скулы, прямой нос, хорошо очерченный рот…

Взгляд Эвелинды пробежал по узкой верхней губе и остановился на нижней, которая, напротив, была очень полной и, судя по всему, мягкой. Не успев хорошенько подумать, Эвелинда поддалась любопытству и провела пальцем по пухлой поверхности. Губа действительно оказалась мягкой. И тут Эвелинда спохватилась, что ведет себя неправильно. Чувствуя, как краска стыда заливает лицо, она резко опустила руки.

— Там просто был кусочек грязи, — солгала она и попыталась сделать шаг назад. Однако незнакомец зажал ее коленями, и Эвелинда оказалась в ловушке. Она не испугалась, нет, но впервые почувствовала смутные опасения, связанные с этим мужчиной.

— Вы тоже поранились, когда упали, — заметил Дункан с явным неудовольствием. — У вас синяки.

Эвелинда прикусила губу и попыталась сделать вид, что все это к ней не относится. Его взгляд тем временем медленно скользил по ее телу, пока не остановился чуть ниже левой груди. От действий Дункана по коже Эвелинды пробежала странная мелкая дрожь.

— И здесь тоже.

Она посмотрела вниз в полном замешательстве. От падения в реку у нее, конечно, образовались синяки, но он никак не мог видеть их сквозь ее нижнюю сорочку, как же он?..

Все вопросы отпали сами собой, когда Эвелинда обнаружила, что ее сорочка, все еще влажная, абсолютно прозрачна. Она отчетливо увидела несколько темных пятен под прилипшей тканью. Одним из этих пятен был большой неровный синяк на бедре, другим — такой же, если не больше, синяк на ребрах под грудью. Но кроме синяков, отлично просматривалось и все остальное: темные соски демонстративно просвечивали сквозь мокрую рубашку и золотистый треугольник в самом низу живота откровенно выступал над бледной кожей.

Задохнувшись от ужаса, Эвелинда попыталась вырваться и как-то прикрыться, однако Дункан крепко держал ее за руку.

— И здесь.

Эвелинда в полной прострации посмотрела на свою руку, которую он слегка поворачивал. Она уже видела все эти ушибы раньше, они были от ударов о камень в реке, а не от падения с лошади, как он думал. Но в данный момент ее занимали совершенно другие проблемы, например, та, что она стоит перед мужчиной практически голая. Когда он наклонился, чтобы рассмотреть ссадину на ее руке, Эвелинда непроизвольно вздрогнула и застонала, в полной неподвижности затаив дыхание. Дункан же продолжал изучать место ушиба. Почему-то именно этот синяк привлек его особое внимание, и он осматривал его чуть дольше, чем остальные. Эвелинда напряглась. Размеренные вдохи и выдохи Дункана вызывали нежные колебания воздуха вокруг ее вздрагивающего соска, и от каждого такого колебания ее пронизывал непривычный трепет. Дункан поднял свою руку и легко пробежал пальцами по пятну, даже не заметив, что его запястье задело сосок.

Эвелинда испытала новый взрыв незнакомых ранее ощущений. Она закрыла глаза, полностью растворяясь в волнах необыкновенного удовольствия, и неожиданно обнаружила, что разрывается между необходимостью отстраниться и желанием замереть, продолжая наслаждаться тем поразительным воздействием, которое он на нее оказывал. И вдруг Дункан не только отпустил ее руку, но и разжал ловушку, которая удерживала ее на месте. Эвелинда открыла глаза как раз в тот момент, когда он поднимался со ствола упавшего дерева. Она попыталась собраться с мыслями и решила найти свое злосчастное платье, чтобы надеть его и хоть как-то соблюсти приличия, однако не успела. Дункан взял ее за подбородок, повернул лицом к себе и очертил круг на щеке.

— Здесь тоже, — произнес он.

Эвелинда только вздохнула, почувствовав, как он обводит пальцем очередной синяк. Еще одно повреждение от падения в реку. Но почему-то она была совершенно не в состоянии что бы то ни было членораздельно объяснить, пока его пальцы скользили по ее коже.

— У вас красивые глаза, — тихо сказал Дункан, пристально глядя в ее глаза и оставив в покое синяки.

— У вас тоже, — прошептала Эвелинда.

Легкая улыбка промелькнула на губах Дункана, после чего он наклонился и поцеловал ее.

Эвелинда просто остолбенела от такого неожиданного проявления нежности. Его губы — действительно мягкие — оказались к тому же весьма настойчивыми. Она сочла этот поцелуй совершенно неуместным и собиралась решительно заявить об этом, когда что-то твердое уперлось в ее губы. Эвелинда попробовала отвернуться. Но его рука предусмотрительно удерживала ее голову сзади, пресекая всякую попытку вырваться, а язык уже проник в ее рот.

Первым побуждением Эвелинды было немедленно выпихнуть его обратно, но потом он встретился с ее языком, и она передумала. Ей стало на удивление приятно. Теперь она больше стремилась удержаться в объятиях Дункана, чем оттолкнуть его. Не отрываясь от его губ, она тихонько вздохнула и закрыла глаза.

Ни один мужчина никогда не целовал ее. Ни один из них даже не отважился бы об этом подумать. Эвелинда никогда не покидала пределов д'Омсбери, где как дочь лорда была совершенно недосягаема для любых легкомысленных поползновений со стороны рыцарей и слуг замка. Первый поцелуй в ее жизни длился и длился, и она засомневалась, так ли уж сильно ей это нравится. Любопытство и приятное возбуждение отступали перед смущением и чувством неловкости. Эвелинда не особенно огорчилась, когда поцелуй прервался, но Дункан и не подумал освободить ее, как она того ожидала.

— Сэр, — негромко произнесла Эвелинда, посчитав, что пришло время назвать свое имя и положить конец его действиям. Она не сомневалась в успехе. В тот момент, когда она упомянет о своем обручении с Дьяволом из Доннехэда, этот мужчина сам оттолкнет ее от себя. Пока она раздумывала над тем, до чего все боятся Дьявола из Доннехэда, тот, кто находился рядом с ней, склонился к ее шее.

Эвелинда едва не задохнулась от обилия нахлынувших на нее ощущений. Ее глаза закрылись, а губы тихонько пролепетали что-то бессвязное. Она отвела голову в сторону и непроизвольно изогнула шею, делая ее еще доступнее для поцелуев. Придвинувшись ближе к Дункану, Эвелинда стиснула его руки и постаралась сильнее притянуть к себе. Волны трепета, сменяя друг друга, пробегали по ее телу и нарастали, по мере того как его губы не спеша приближались к ее уху. Здесь его губы задержались надолго, он целовал и целовал, чем довел Эвелинду до полного изнеможения. В объятиях Дункана она вытянулась, встала на цыпочки и, чуть дыша, тихо застонала.

В конце концов их губы встретились снова, и на этот раз Эвелинда не осталась безучастной. Она целовала его в ответ, и ее язык боролся с его языком. Его руки все слабее сжимали ее голову, затем опустились на спину и медленно заскользили к бедрам. Дункан стремительно подхватил Эвелинду на руки, поднял с земли и с силой прижал к себе.

Она глухо застонала, внезапно почувствовав у себя между ног проникающее сквозь одежду мощное давление со стороны его бедер. Это давление отозвалось в ней новым витком восторженного возбуждения. Ее бедра подались Дункану навстречу, а руки еще крепче обвили его шею.

Он резко оборвал поцелуй, и Эвелинда разочарованно вскрикнула. Но когда он вновь опустился на ствол упавшего дерева и усадил ее к себе на колени, она попыталась собрать воедино остатки здравого смысла:

— О нет, сэр! Мы не должны так поступать. Я обручена с Дьяволом из Доннехэда.

Эвелинда ожидала, что его поведение тут же резко изменится, но мужчина в ответ только проворчал:

— Я Дункан, и я хочу этого.

Он вновь наклонился к ее губам, и Эвелинда прекратила всякое сопротивление. Его язык снова проник в ее раскрытые губы, и она подумала, что ничего страшного от одного-двух поцелуев не произойдет. По крайней мере воспоминания о них будут согревать ее в холодной супружеской постели. Она поразмышляла на эту тему еще немножко, успокаивая таким образом свою совесть, а потом и вовсе перестала думать и просто позволила себе наслаждаться этими поцелуями.

Целоваться, сидя у него на коленях, оказалось гораздо приятнее. Ей было так уютно, он окружал ее со всех сторон — его могучие бедра, теплая грудь и тесные объятия. Свободно откинувшись на руки Дункана, Эвелинда снова обняла его за шею, старясь случайно не задеть рану на голове, и с большим энтузиазмом ответила на его поцелуй.

Она вздрогнула и прижалась к нему, когда его руки скользнули по ее спине. А потом задохнулась и выгнулась всем телом, потому что его ладонь нашла ее грудь и легла на нее, тяжело давя сквозь мокрую сорочку. Эвелинда изо всех сил вцепилась в клетчатый плед, перекинутый через его левое плечо, и протяжно вскрикнула от переполнявшего ее восторга.

Дункан нажал большим пальцем на ее напряженный сосок, и возбуждение от этого оказалось столь острым, что Эвелинда, не в силах совладать с собой, лихорадочно задвигалась на его коленях. Ее бедра помимо ее воли прижались к его ногам.

Эти телодвижения явно произвели на Дункана сильное впечатление, его поцелуй немедленно стал более требовательным. Одной рукой он запрокинул Эвелинде голову, в то время как пальцы другой руки тесно сомкнулись вокруг ее соска.

И снова его губы двинулись к ее уху, и снова она наклонила голову, чтобы не помешать этому движению. Задыхаясь, Эвелинда только судорожно сжала его плечи, когда он заставил ее откинуться назад и стал целовать в шею, опускаясь все ниже. Его рука продолжала поочередно ласкать ее груди, а губы прижались к ее шее у самого основания, и сочетание этих ласк вынудило Эвелинду издать бесконечно долгий протяжный стон. К тому времени, когда поцелуи Дункана достигли чувствительной ложбинки над ключицей, она ощутила, как в самом низу ее живота накапливается незнакомый тягучий жар, и в исступлении вжалась в его бедра.

Эвелинда словно впала в безумие и даже не заметила, как Дункан сдвинул в сторону просторный ворот ее сорочки, освободив одну грудь. Его губы нашли себе новое занятие и сосредоточились на ее обнаженном соске.

Эвелинда громко закричала одновременно от ужаса и наслаждения, неистово дергая плед на плече Дункана каждый раз, когда он, впиваясь в ее сосок, проводил по нему языком.

Она знала, что все происходящее категорически недопустимо, поскольку была обручена с другим мужчиной. Но даже если бы не было этого обручения, как незамужняя девушка, она не должна была позволять себе ничего подобного… Но, Боже, до чего же она чувствовала себя счастливой. И раз уж ей суждено стать женой Дьявола из Доннехэда и до конца дней влачить жалкое существование или, возможно, быть забитой до смерти, не такой уж большой грех напоследок получить совсем короткое удовольствие от нескольких поцелуев.

Кроме того, она никогда в жизни не испытывала ничего более восхитительного. Эвелинда впервые чувствовала себя до такой степени… живой. Она целиком была захвачена немыслимой страстью, а ее тело, повинуясь собственному порыву, прижималось к телу Дункана в жажде обрести что-то неведомое.

Наслаждение, которое он дарил ей, все росло и росло и наконец стало почти непереносимым. Только тогда Дункан отпустил ее сосок, в последний раз жестко проведя по нему языком. Он поднял голову и снова поцеловал Эвелинду в губы. В прежних его поцелуях, казалось, присутствовали и страсть, и требовательность, но это было ничто по сравнению с тем, что он делал сейчас. Его язык походил на оружие, на меч, вонзающийся в тело врага. И Эвелинда восторженно вступила с ним в поединок.

Его рука возвратилась на ее грудь, ладонь плотно накрыла ее, а большой палец проводил по нежному соску то в одну сторону, то в другую. Горячая волна, копившаяся внизу живота Эвелинды, разлилась по ее бедрам. Она стремительно сжала их и застонала.

Его рука покинула ее грудь, и Эвелинда почувствовала острое сожаление, которое, однако, быстро сменилось сигналом тревоги, когда та самая рука стала продвигаться вверх по ее ноге, поднимая подол сорочки. Нет, этого Эвелинда уже не могла допустить ни при каких обстоятельствах. Она пронзительно закричала прямо в его губы и немедленно перешла к отчаянному сопротивлению.

Видимо, столь бурная реакция застала Дункана врасплох. Эвелинда точно знала, что он смог бы ее удержать, если бы захотел. Но он не стал этого делать и мгновенно опустил обе руки. Эвелинда соскочила с его колен и отбежала в сторону.

Дункан бросился к ней, но Эвелинда резко отшатнулась и метнулась к своему платью.

— Умоляю вас, сэр, остановитесь, — крикнула она, быстро натягивая его на себя. — Я не должна была делать ничего подобного. Ни единого поцелуя. Я обручена с Дьяволом из Доннехэда. Говорят, у него необузданный нрав и…

Слова застряли у нее в горле, потому что Дункан схватил ее и резко развернул к себе. Эвелинда испугалась, что сейчас он отнимет у нее платье и опять начнет целовать, но вместо этого Дункан потянул платье вниз, помогая Эвелинде одеться. Видимо, упоминание имени ее жениха наконец-то сработало и заставило Дункана одуматься.

— Благодарю вас, — сказала Эвелинда с сияющей улыбкой, едва ее голова показалась из выреза платья.

Дункан оправил платье и внимательно посмотрел ей в глаза.

Эвелинда ответила ему долгим взглядом. Она старалась запомнить его черты, чтобы запечатлеть их в памяти. Она выйдет замуж за Дьявола из Доннехэда, а лицо Дункана навсегда останется самым светлым воспоминанием ее жизни. Лучше всего она, конечно, запомнит его глаза. Они откровенно говорили о его чувствах. Она не знала о Дункане ровным счетом ничего, но единственным ее желанием было снова ощутить его поцелуи. Она хотела почувствовать на своем теле прикосновения его рук, от которых жаркие волны пробегали по ее коже. Ничего подобного Эвелинда никогда не испытывала до сегодняшнего дня и не надеялась испытать после, став женой Дьявола из Доннехэда.

Очевидно, мысли Дункана текли в том же направлении, он постепенно наклонялся все ниже, и его губы оказались в опасной близости от Эвелинды. Она поспешно отступила назад:

— Нет. Остановитесь. Умоляю вас, сэр Дункан.

Он хмуро смотрел на нее в явном замешательстве:

— Вам же нравились мои поцелуи. Не отрицайте. Я знаю — нравились.

— Да, — сокрушенно признала Эвелинда. — И ради них я готова пожертвовать многим, но только не вашей жизнью. Судя по репутации Дьявола из Доннехэда, тех поцелуев, которые уже были, хватит с избытком. Он убьет вас за них, если только узнает. Я бы очень не хотела, чтобы вас убили за то, что останется самым прекрасным воспоминанием в моей жизни и будет скрашивать жуткие ночи в супружеской постели.

При этих словах Дункан моргнул и встряхнул головой:

— Но поймите, я Дункан.

— Дункан, — с нежностью повторила Эвелинда. — Я никогда не забуду вашего имени.

Он посмотрел на нее с раздражением и попытался объяснить:

— Дункан — мое клановое имя. Я Каллен, — он сделал паузу и многозначительно закончил: — Дункан.

— Каллен, — вздохнула Эвелинда, думая о том, что так ей нравится даже больше.

Он мрачно произнес:

— В Шотландии на гэльском языке Дункан — это Доннехэд.

По мере того как до сознания Эвелинды доходил смысл его слов, ее зрачки расширялись от ужаса. Это чудовищно, ничего хуже невозможно себе представить. Раз он принадлежит к клану ее будущего мужа, ей, несомненно, придется часто встречаться с Калленом. Изо дня в день он будет находиться совсем рядом. Сколько же усилий ей придется приложить, чтобы не поддаться соблазну. От ее выдержки зависят их жизни — ни больше ни меньше.

— О, как это ужасно, — прошептала Эвелинда, зримо представив себе годы грядущей муки. — Вы родственник моего будущего мужа?

— Нет, — возразил он и продолжил, выделяя каждое слово: — Я и есть ваш будущий муж.

 

Глава 3

— Этого не может быть.

Брови Каллена поползли вверх, когда он услышал сдавленный шепот Эвелинды д'Омсбери, своей невесты. Только что она, нежная и податливая, таяла в его объятиях, а сейчас смотрит на него в ужасе. Столь резкая перемена совсем не понравилась Каллену.

— Может, — заверил он с мрачным видом.

— Нет, вы не можете быть Дьяволом из Доннехэда, — убежденно повторила она. — Он такой… Ну поймите, он дьявол. Это же всем известно. А вы… — Она беспомощно посмотрела на него: — Вы такой красивый и нежный, и у вас добрые глаза. И вы заставили меня почувствовать… — Она замолчала и отрицательно покачала головой: — Нет, вы не можете быть Дьяволом из Доннехэда.

Выражение лица Каллена слегка смягчилось. Эвелинда находит его красивым? Он легко мог бы обойтись без всей этой чепухи про нежность и добрые глаза, но ему понравилось, что она считает его красивым.

— Я заставил тебя почувствовать — что? — требовательно спросил он, надвигаясь на нее и касаясь ладонью руки.

Эвелинда вздрогнула и задержала дыхание от его короткого прикосновения.

— Миледи!

Каллен от неожиданности застыл на месте и едва не выругался, услышав стремительно приближающийся конский топот. Их уединение было нарушено. Каллен оглянулся и бросил свирепый взгляд на всадника, скакавшего к ним во весь опор на рыжеватом чалом коне.

— Мак! — Эвелинда рванулась к всаднику.

— Вот вы где! Я уже начал волноваться. Я… — Конюх внезапно замолчал, и его лицо потемнело от тревоги. Озадаченный Каллен проследил за направлением взгляда незнакомца и увидел, что тот смотрит на Эвелинду. Ее внешний вид, мягко говоря, оставлял желать лучшего: мокрое платье было порвано, на руках синяки. Все это совершенно четко указывало на то, что девушка подверглась нападению. Ну а если у кого-то еще могли остаться сомнения, к его услугам были: синяки на подбородке; распухшие от поцелуев губы; растрепанные волосы и испуганное лицо.

Каллен уже приготовился сразиться с незнакомцем, но тут ему бросилось в глаза, что мужчина без оружия. Похоже, перед ним слуга.

— Стало быть, вы Доннехэд? — спросил человек дрожащим от гнева голосом.

— Стало быть, так, — коротко согласился Каллен. Видимо, его спутники, которых он послал вперед, прибыли в замок еще до того, как слуга Эвелинды выехал оттуда. Они рассказали о странной женщине на поляне и о том, что их лэрд остался с ней. Скорее всего именно это заставило слугу выехать из замка на поиски хозяйки. Значит, он хотел защитить ее и, кроме того, не трус, раз не побоялся ради своей госпожи встретиться лицом к лицу со страшным Дьяволом из Доннехэда.

Взяв Эвелинду за руку чуть повыше локтя, Каллен повел ее к лошади. По дороге он размышлял, не снять ли ему тяжесть с души слуги, объяснив, что он — Каллен — не имеет никакого отношения ко всем этим синякам, но решил промолчать. Он крайне редко кому-либо что-либо объяснял. Он предпочитал оставить людям возможность самостоятельно делать выводы. В какой-то степени это послужило укреплению его чудовищной репутации. С завидным постоянством из всех вариантов объяснения событий окружающие выбирали самый устрашающий. Впрочем, в этом были свои преимущества. Исключительно удобно считаться жестоким, бессердечным Дьяволом из Доннехэда. Дурная слава сослужила ему хорошую службу, обеспечив победу в большинстве сражений задолго до их начала. Он убедился — нет лучшего оружия, чем страх, внушаемый нелепыми сказками о Дьяволе из Доннехэда.

— Благодарю вас, — прошептала Эвелинда, когда он посадил ее на лошадь.

Он заметил, что она смотрит на него с тревогой и недоумением. Ему почему-то захотелось прямо сейчас поцеловать ее снова… Он так и поступил. Не обращая внимания на присутствие слуги, Каллен наклонил к себе Эвелинду и поцеловал, чего она явно не ожидала. Он отпустил ее, и она снова выпрямилась в седле. Совершенно очевидно, его действия никоим образом не ободрили ее. Даже наоборот, она выглядела еще более встревоженной и еще более растерянной.

«Все женщины таковы, — думал Каллен, беря ее лошадь под уздцы и подводя к своему коню. — Их головы вечно забиты переживаниями. Их нужно защищать от самих себя, именно для этого Господь и сотворил мужчину».

Он вскочил в седло и выжидательно посмотрел на слугу Эвелинды. Тот перевел взгляд с него на свою госпожу, развернул коня и поскакал вперед. Каллен направился следом, удерживая лошадь Эвелинды позади своего коня.

Каллен поймал себя на том, что по дороге все время оборачивается и смотрит назад. Будь это любая другая женщина, он ни за что не стал бы уделять ей столько внимания. Но сейчас он ничего не мог с собой поделать. Всякий раз, оглядываясь назад, он видел, как Эвелинда смотрит на него, и всякий раз выражение ее лица менялось. Недоумение сменялось тревогой, тревога — задумчивостью… Когда Каллен в очередной раз посмотрел назад и обнаружил улыбку на губах Эвелинды, его терпение кончилось: он остановил коня, подождал, пока лошадь Эвелинды поравняется с его конем, и пересадил ее к себе в седло.

— Кто он? — спросил Каллен, трогаясь с места.

— Мак, — ответила Эвелинда. — Наш конюх и мой друг.

Каллен окинул оценивающим взглядом седого мужчину, скакавшего впереди, и пришел к выводу, что никакой опасности он не представляет. Конюх не был предметом увлечения Эвелинды, в этом Каллен был совершенно уверен. Скорее она относилась к нему почти как к отцу. Судя по полному отсутствию опыта, которое он сразу заметил, впервые поцеловав ее, его невеста никогда раньше не целовалась. Впрочем, она быстро учится, с удовлетворением отметил он. Эта девушка доставит ему удовольствие в постели.

— Он думает, я тебя изнасиловал, — сообщил Каллен, и Эвелинда испуганно дернулась в его руках:

— Что? Нет! Почему он должен так думать?

Каллен только приподнял бровь и скользнул взглядом по рваному платью. Эвелинда опустила глаза и издала жалобный стон при виде своего наряда, находившегося в плачевном состоянии.

Вздохнув, она спросила:

— Почему вы ему не объяснили?

Каллен пожал плечами:

— Я Дьявол из Доннехэда, я никогда никому ничего не объясняю.

Эвелинда затихла и очень внимательно на него посмотрела. Каллену вдруг стало неуютно от этого взгляда. У него возникло подозрение, что в его словах прозвучал совсем не тот смысл, какой он в них вкладывал.

Вот к чему приводят лишние разговоры. Он нахмурился и с этой минуты не проронил ни слова.

Оставшуюся часть пути Каллен преодолевал в молчании, однако Эвелинду это не волновало. Она погрузилась в собственные тревожные мысли, но никак не могла сосредоточиться. Ей мешала рука Каллена, время от времени соприкасавшаяся с ее грудью. Каждое такое прикосновение — словно стрела — вонзалось в тело Эвелинды, вновь и вновь возвращая волшебные ощущения, впервые возникшие там… на поляне.

В этом и заключалась проблема. Эвелинда находилась в полной растерянности. Дьявол из Доннехэда — или Дункан, как он представился вначале, — произвел на нее совершенно неожиданное впечатление. Этого человека она совсем не боялась. Даже когда он впервые появился на поляне, она была не столько напугана, сколько удивлена, внезапно увидев его рядом с собой.

У нее было мало времени на раздумья с тех пор, как она узнала о грядущей свадьбе с Дьяволом из Доннехэда. Но представить себе, что к нему можно испытывать такое влечение, она не смогла бы и в том случае, если бы времени было достаточно. Все на свете знали — он хладнокровный, бессердечный, жестокий негодяй. Все на свете повторяли — он разделался со своим отцом и дядей, чтобы завладеть титулом лэрда в клане. И наконец, все на свете твердо верили — он убил свою первую жену, потому что она не родила ему детей. Возможно, Эвелинда была слишком наивна, но она воображала себе его внешность непременно устрашающей. При одном взгляде на Дьявола из Доннехэда все должны дрожать от ужаса, но не от восторга и страсти, которые испытывала она на берегу реки.

Однако не только это тревожило Эвелинду. Еще одна мысль не давала ей покоя. На поляне она вела себя крайне безрассудно и неприлично и, наверное, показалась ему слишком доступной. Ведь она даже не догадывалась, что он ее жених. Теперь он, возможно, считает ее развратной и способной на измену. По сути дела, Эвелинда и правда была неверна. Формально можно утешиться и не говорить об измене, раз он оказался именно тем, за кого она должна выйти замуж. Но она об этом не знала, когда самым нескромным образом отвечала на его поцелуи и ласки. И сейчас она сгорала от стыда и боялась подумать о том, как Дункан расценивает ее поведение.

Его рука вновь на мгновение прижалась к ее груди, это вывело Эвелинду из задумчивости. Она вздрогнула и подняла голову. Они уже подъехали к замку д'Омсбери и теперь пересекали подъемный мост. Эвелинда посмотрела вверх, увидела стражников на крепостной стене и нахмурилась, заметив, как тихо они стоят и какие угрюмые у них лица. Очевидно, заметив, в каком она состоянии, люди предположили самое худшее.

Заливаясь краской стыда, Эвелинда прикусила губу. Ей хотелось громко крикнуть им, что они ошибаются, ее вовсе не изнасиловали, но она сдержалась, выпрямилась и застыла в молчании, глядя прямо перед собой. Они миновали ворота и въехали во внутренний двор замка.

Эдда ждала их у дверей главной башни. Ее окружали пятеро незнакомцев угрожающего вида в шотландской одежде.

— Это ваши люди? — спросила Эвелинда, внимательно рассматривая их. Все были очень высокими и широкоплечими. Скрестив руки на груди, с мрачными лицами, они неподвижно стояли рядом с Эддой и, похоже, не получали от этого большого удовольствия.

Она же сама, напротив, выглядела очень довольной. С каждым шагом коня Каллена, по мере того как Эдда все лучше могла разглядеть разодранное платье и синяки на теле падчерицы, улыбка на ее лице становилась шире и шире.

У Эвелинды не было никаких сомнений — Эдда пришла к тем же выводам, что и Мак, но в отличие от него испытывала величайшую радость. Ничего удивительного. Она всегда терпеть не могла падчерицу и безо всяких колебаний выставляла свое отношение к ней напоказ. Безусловно, Эдда сама убедила короля выбрать Эвелинде в мужья именно Дьявола из Доннехэда, рассчитывая надежно обеспечить падчерице самое незавидное будущее. Эвелинда представила себе, какое страшное разочарование постигло бы эту гнусную женщину, узнай она истинное положение вещей: синяки на теле Эвелинды не от побоев, а от падения в реку, Дункан всего-навсего целовал ее, и — самое невыносимое для мачехи — Эвелинда получала удовольствие от его поцелуев и ласк. Последнее обстоятельство, пожалуй, повергло бы Эдду в такое расстройство, что она кинулась бы искать способ расторгнуть помолвку.

Мачеха может расстроить помолвку? Сегодня утром, когда Эвелинда выезжала из ворот замка, эта идея показалась бы ей чрезвычайно привлекательной. А сейчас?

Она обернулась и посмотрела на человека, сидящего в седле позади нее, — его подбородок гордо вскинут вверх, глаза устремлены на мужчин у дверей замка, на лице застыло то же неумолимое выражение, что и у них… Недавно он был другим. Он целовал ее — страстно и совсем не грубо. Прикасался к ней и ласкал — нежно и мягко. Немедленно отпустил ее, почувствовав сопротивление, хотя мог этого не делать — ведь он уже понял, что она его невеста. Потом, на обратном пути в замок, очень бережно посадил на лошадь, а затем не менее бережно перенес на своего коня.

Вспомнив все это, Эвелинда задумалась. Не являются ли ужасные истории, которые о нем рассказывают, просто страшными сказками? Люди принимали собственные жуткие домыслы за правду, а он просто не мешал им так думать.

Дальше этого предположения Эвелинда пока продвинуться не могла. Не слишком много, но до встречи с ним на поляне она понимала еще меньше.

Эвелинда не чувствовала уверенности ни в чем, что касалось этого мужчины. Кроме одного. Она его не боится. Интуиция подсказывала ей — она всегда будет в полной безопасности рядом с ним.

Эвелинда вдруг ясно и отчетливо поняла — Эдда ни в коем случае не должна узнать правду. Мачеха действительно способна расторгнуть помолвку с Дунканом только для того, чтобы в следующий раз уже не ошибиться и назначить падчерице в женихи того, кого Эвелинда будет бояться по-настоящему. Или подберет ей мужа, с которым невозможно без омерзения делить супружеское ложе. Эвелинда знала — с Калленом такой проблемы определенно не возникнет. Он убедительно доказал ей это.

Решение Эвелинды было твердым и окончательным. Она позволит Эдде и всем прочим думать самое худшее… И выйдет замуж именно за этого мужчину.

Дункан натянул поводья и спрыгнул с коня. Эвелинда немедленно начала самостоятельно выбираться из седла, но Каллен подошел ближе, осторожно обхватил ее за талию и помог спуститься. Бережно ставя ее на землю, он на мгновение встретился с Эвелиндой глазами, и она уже почти улыбнулась ему с благодарностью за помощь. Однако вовремя вспомнила про Эдду, наблюдающую за ними, и прогнала улыбку со своего лица. Заметив удивление, промелькнувшее в глазах Каллена, она вновь чуть не забыла про осторожность, попытавшись извиниться. И снова в последнюю секунду спохватилась и только еле слышно прошептала:

— Прошу простить меня, милорд, за все, что сейчас будет происходить. Я все объясню позже. Только, умоляю, будьте Дьяволом из Доннехэда. Таким, каким вы были с Маком.

Слава Богу, Каллен не потребовал дополнительных объяснений. Только одна бровь слегка изогнулась на его невозмутимом лице, и больше никакой реакции не последовало.

Эвелинда повернулась и медленно, на почти негнущихся ногах, направилась к дверям замка. Многочисленные ушибы настойчиво давали о себе знать. Чувствуя, как ноги с каждым шагом немеют все больше, она поморщилась. Никаких сомнений, в ближайшие часы боль будет только нарастать.

Она бегло взглянула на мачеху. Наблюдая за тем, с каким трудом Эвелинда преодолевает небольшое расстояние до ступеней главной башни, Эдда едва сдерживала восторг, Эвелинда попыталась придать своему лицу выражение отрешенного безразличия и остановилась перед мачехой. Эдда, как всегда, демонстративно проигнорировала падчерицу и с одобрительной улыбкой обратилась к Каллену.

— Лэрд Доннехэд! — приветственно провозгласила она. — Я вижу, вы уже познакомились с нашей Эвелиндой. От души надеюсь, вы остались довольны своей невестой.

— Да, — мрачно согласился Каллен.

Эвелинда обратила внимание на то, как он по очереди обвел вопросительным взглядом своих людей. Каждый из пятерых шотландцев в ответ посмотрел на него. Это было похоже на обмен немыми посланиями. Разгадать их смысла Эвелинда не смогла, но ей показалось, что послания касаются Эдды.

— Прекрасно, прекрасно. — Мачеха улыбнулась еще шире. Затем, очевидно, вспомнила про свои зубы, поубавила улыбку, подхватила Каллена под руку и, собираясь войти в главную башню, продолжила: — Не скрою, я одна из тех, кто выбрал вас в мужья для нашей Эвелинды. И я восхищена — мужчина должен сразу показать, на что он способен. Нет никакой нужды беречь эту девушку. Бейте ее, когда вам заблагорассудится. Она здорова, сильна и отлично все выдержит. Скажу по секрету, ее выносливость часто заставляет меня задумываться, нет ли у нее в роду примеси крестьянской крови.

Смех, сопровождавший язвительное замечание, постепенно утих, сменившись недоумением. Все попытки Эдды войти вместе с Калленом в двери башни потерпели поражение. Он не сдвинулся с места.

— Где священник? — прорычал Каллен, когда Эдда в замешательстве повернулась к нему.

Она изумленно подняла брови:

— Отец Сондерс?

— Приведите его. Я женюсь, и мы уезжаем.

— Так скоро? Я… Вы… — Эдда помолчала. Идея так быстро избавиться от Эвелинды, видимо, показалась ей чрезвычайно заманчивой, и широкая улыбка вновь расплылась по ее лицу. — Я немедленно пошлю за священником.

Каллен холодно кивнул, взял Эвелинду за локоть и решительно вошел с ней в башню, минуя Эдду.

Эвелинда подавила в себе острое желание возмутиться и сказать ему, как тяжело ей сейчас двигаться в таком темпе. Вместо этого она судорожно пыталась понять, удастся ли справиться с болью, собрать все свои вещи, упаковать их и приготовиться к отъезду за столь короткий срок. Она покидает д'Омсбери. Эта мысль вызывала у нее, с одной стороны, мучительное ощущение разлуки с прошлым, с другой — радостное ожидание перемен. Здесь остаются люди, по которым она будет скучать. Она выросла в окружении обитателей замка, а теперь уезжает от них. Хотя, конечно, расставание с Эддой не может не радовать.

Тем временем Каллен подвел ее к лестнице и остановился. Дальше Эвелинда пошла одна.

Только начав подниматься наверх, Эвелинда до конца осознала, насколько серьезны ее ушибы. Жалобно охая, она поднималась по лестнице, и каждый шаг сопровождался резкой болью в бедре. Эвелинда всякий раз вскрикивала, преодолевая очередную ступеньку. А ведь сразу после венчания ей предстояло длительное путешествие. Вспомнив об этом, она тяжело вздохнула.

Сжав зубы и стараясь не обращать внимания на боль, Эвелинда продолжала медленно двигаться наверх. Она уговаривала себя, повторяя, что ничего страшного не случилось. Через день-два она будет в полном порядке. Синяки, ушибы, тяжесть в ногах совсем скоро пройдут. Надо всего-навсего немножко потерпеть, пока все не заживет. На самом деле она прекрасно знала — в ближайшие несколько часов, если не дольше, боль только усилится.

Перспектива поспешных сборов в таком состоянии была не из приятных. А уж от мысли о тряской поездке на лошадях после свадебной церемонии просто слезы наворачивались на глаза.

Она вошла в свою комнату и обнаружила, что горничной нет. Отложив переодевание, Эвелинда решила сначала как можно быстрее упаковать вещи. После смерти лэрда д'Омсбери у его дочери не появилось ни одного нового платья, Эдда об этом позаботилась. Но Эвелинда не сильно выросла с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать лет, и всегда бережно относилась к своей одежде. Поэтому нарядов, сшитых еще при отце, пока хватало. Все они были в той или иной степени поношенными, возможно, кое-где пообтрепались и выцвели, но оставались вполне пригодными для носки. Она как раз осторожно укладывала одно из своих старых платьев в сундук, когда дверь с шумом распахнулась и в комнату стремительно влетела Милдред.

— О, миледи! Мак рассказал мне… Господь Всемогущий! — Горничная задохнулась и потеряла дар речи, когда ее госпожа выпрямилась и повернулась к ней лицом.

Эвелинда вновь вспомнила о своей грязной разодранной одежде и просвечивающих сквозь сорочку синяках. Пожалев, что не послушалась приказа Каллена и так и не нашла времени переодеться, она поспешила заверить:

— Каллен здесь ни при чем.

— Как же ни при чем?! Он же и есть Дьявол, за которого вас хотят выдать замуж, — непреклонно возразила Милдред.

— Нет, я…

— Мак рассказал мне все. Вам больше нечего бояться, у нас есть план, — объявила горничная и торопливо продолжила: — Отсюда совсем близко до аббатства. Мы можем…

— Еще раз говорю, лорд Доннехэд ничего не делал. Я упала в реку.

— Так я и поверила. — Милдред остановилась прямо перед Эвелиндой и смотрела с откровенным недоверием. — И река оторвала половину лифа от вашего платья, правда?

— Нет, — вынуждена была признать Эвелинда. — Его порвал Каллен.

Милдред кивнула и схватила ее за руку:

— Мы можем бежать. Все уже готово. Мак оседлал лошадей для нас троих.

— Нет! — закричала Эвелинда, пытаясь высвободить свою руку. Однако горничная, решительно настроенная спасти госпожу, тащила ее за собой. — Он не хотел рвать платье, он просто хотел снять его… — Услышав, как Милдред возмущенно фыркнула, она поспешно добавила: — Снять с себя.

Милдред застыла на месте. Медленно оборачиваясь, с вытаращенными от ужаса глазами она спросила:

— Так он один из этих?! Он хотел надеть на себя ваше платье?

— Нет! — воскликнула Эвелинда, придя в негодование от подобной идеи. Она не могла себе представить, чтобы Каллен или еще какой-нибудь мужчина зачем-то надевал ее платье. — Оно накрыло ему голову.

Это уточнение никак не успокоило Милдред. Более того, оно только подтвердило худшие из ее опасений.

— Похотливый дьявол! — выдавила она с омерзением и снова потащила Эвелинду к выходу. — Надо же! Насильно пытаться с головой залезть вам под юбку при первой же встрече! И вы еще даже не поженились!

— Милдред! — сердито остановила ее Эвелинда. — Все не так, как ты думаешь! Умоляю, остановись и дай мне объяснить. Это просто недоразумение. Он действительно не сделал мне ничего плохого.

— Вы можете все объяснить по дороге в конюшню. Там… — Она открыла дверь и резко замолчала. На пороге стояли несколько слуг. Они принесли большую лохань и ведра с водой.

— Дьяв… Лорд Доннехэд приказал приготовить для вас горячую ванну, миледи, — объявил один из тех, кто тащил лохань. — Он сказал — вода должна быть самой горячей, какую вы только сможете вытерпеть. Тогда ваши ушибы от падения будут меньше болеть.

— Видишь? — Эвелинде наконец удалось вырваться, и она сделала пару шагов в сторону, чтобы снова не оказаться в цепких руках горничной. — Я говорила тебе, что упала.

Милдред некоторое время поколебалась, распорядилась поставить лохань ближе к камину и придвинулась к Эвелинде.

— Значит, он не нападал на вас? И все вот эти синяки и прочие украшения не от его кулаков?

— Нет, говорю же! Все эти ушибы от падения в реку, хотя, кажется, он думает, что я упала с лошади, как и он, — сбивчивым шепотом убеждала Эвелинда, не переставая одновременно нервно следить глазами за слугами, наполнявшими лохань водой. Они ни в коем случае ничего не должны услышать. Вдруг кто-то из них донесет Эдде.

Затащив Милдред в самый дальний угол комнаты, Эвелинда быстро-быстро тихонько рассказала ей о том, что именно с ней случилось.

— Так, значит, он не лазил к вам под юбку? — медленно спросила Милдред, выслушав рассказ Эвелинды. — И ничего такого ему от вас не надо было?

— Ну… — Эвелинда покраснела и отвела глаза, однако, чувствуя, что горничная вновь насторожилась, вздохнула и призналась: — Он меня целовал.

Милдред уставилась на нее, вопрошающе выгнув бровь:

— И?..

Эвелинда немного помедлила. Если ей немедленно не удастся убедить горничную в своей искренности, Милдред и Мак с риском для самих себя постараются организовать побег. Однако именно сейчас она не испытывала никакого желания избежать замужества, напротив, впервые за долгое время у нее появились робкие надежды, связанные с будущим. Она станет хозяйкой в собственном доме. Там не будет Эдды, превратившей ее жизнь в настоящий кошмар. Она уже почти верила — жизнь с Калленом может оказаться вполне приемлемой.

— Он правда был очень добр со мной, — начала Эвелинда очень тихо и очень серьезно. — И я совсем не боюсь его. У него ласковые глаза и… — Она сделала глубокий вдох и призналась: — Мне очень понравились его поцелуи… Очень-очень, — добавила она, видя, что Милдред все еще колеблется и не до конца ей верит. — Кроме того, посмотри, какое внимание он проявил, приказав приготовить мне ванну, чтобы облегчить боль, — отметила она и покачала головой. — Он не имеет ничего общего со всеми этими ужасными слухами. Он такой же дьявол, как Эдда нежная, заботливая, безупречная мачеха, ведь именно так думают при дворе.

Горничная задумчиво вздохнула и посмотрела на слуг. Они уже заканчивали свою работу. Дождавшись, когда они выйдут из комнаты, Милдред повернулась к Эвелинде и сказала:

— Полезайте в воду. Я быстренько спущусь на конюшню и попробую убедить Мака, что все хорошо… пока. Как бы то ни было, если только вы передумаете, мы сразу же…

— Я не передумаю, — твердо ответила Эвелинда, определенно веря в свои слова. Затем предупредила: — Хорошенько убедись, чтобы никого не было рядом, когда будешь рассказывать обо всем Маку. Эдда не должна узнать правду до моего венчания.

— Да уж. Старая корова может найти способ расстроить свадьбу, а потом заставит вас выйти замуж за кого-нибудь еще, — процедила горничная, в точности повторяя мысли самой Эвелинды. — Помочь вам снять платье?

Эвелинда хотела отказаться, однако передумала. Прошло порядочно времени, и теперь ее не слушались не только ноги. Еще упаковывая вещи, она почувствовала боль в руке. Большой синяк под грудью тоже не давал о себе забыть. Пожалуй, сейчас ей не удастся с привычной легкостью раздеться самостоятельно.

— Помоги, пожалуйста, — попросила она.

Милдред кивнула, принялась за работу и быстро справилась с платьем. Она швырнула его в угол, признав безнадежно испорченным и не подлежащим починке. Затем, снимая с Эвелинды сорочку и обнаруживая все новые синяки, она сокрушенно цокала языком.

— Надо быть поосторожнее, миледи, с этими конными прогулками, — укоризненно говорила она, помогая Эвелинде забраться в воду. — Теперь у вас все будет ужасно болеть.

— Надеюсь, ванна поможет, — нерешительно произнесла Эвелинда.

Морщась от боли, она заставила себя погрузиться в горячую ванну. Совсем скоро вода стала жечь меньше и даже начала действовать, постепенно унимая боль от ушибов.

— И что, вы не можете попросить его подождать денек-другой, пока вам не станет легче? Может, он разрешит, если уж он такой добрый, как вы говорите?

Эвелинда с сомнением покачала головой:

— Он видел все синяки и все равно настаивает на немедленном отъезде. Вероятно, у него есть на то свои причины. Кроме того, — добавила она, — что такое небольшая боль по сравнению с удовольствием побыстрее расстаться с Эддой?

Последний довод подействовал. Милдред нехотя улыбнулась и вздохнула:

— Тогда я добавлю в ваш медовый напиток немножко своего укрепляющего снадобья. Оно придаст вам сил.

— Спасибо, было бы неплохо, — поблагодарила Эвелинда.

Милдред кивнула и пошла к двери.

— Я принесу мед с укрепляющим средством, когда вернусь после разговора с Маком. Ничего не делайте, только лежите и отдыхайте.

Эвелинда молча кивнула и закрыла глаза, предоставляя воде и дальше оказывать целительное действие.

Блаженное тепло разлилось по телу, и Эвелинда погрузилась в сон. Должно быть, прошло немало времени. Просыпаясь, она почувствовала, что вода стала еле теплой. Она открыла глаза и увидела, как в комнату быстро входит Милдред. За ней по пятам спешили еще три служанки.

— Отец Сондерс уже здесь, и ваш жених требует, чтобы вы немедленно спустились вниз для венчания, — нервно сообщила Милдред. Она бросила свой мешок с целебными травами на сундук рядом с кроватью, поспешила к Эвелинде и помогла ей сесть в лохани с водой. — Давайте. Нужно вымыть голову.

— Сколько же времени я тут мокла? — поинтересовалась Эвелинда, еще не до конца проснувшись и смутно различая сморщившуюся от воды кожу на пальцах рук и ног.

Милдред прикрикнула на других служанок, поторапливая их со сбором вещей, и только потом ответила хозяйке:

— Предостаточно. Сначала мне пришлось дольше, чем я думала, убеждать Мака, что все хорошо. Потом Эдда требовала от меня то одного, то другого. — Горничная с отвращением встряхнула головой, взяла ведро с водой и выплеснула на голову Эвелинде. — Жду не дождусь, когда мы от нее отделаемся.

Эвелинда кивнула в ответ и закрыла глаза. Милдред вспенила на ее волосах ароматное мыло. Послышался звук открывающейся двери, и Эвелинда чуточку приоткрыла глаза так, чтобы в них не попала мыльная пена. В комнату торопливо вошла очередная служанка, неся в руках кружку с напитком.

— Я принесла мед, Милдред, — сказала девушка, устремляясь к ним.

— Положи в напиток немного моего укрепляющего средства, Элис, — распорядилась Милдред, кивком указав на сундук рядом с кроватью. — Оно в мешке с целебными травами, там, на сундуке. Маленький кожаный мешочек. На нем нацарапан косой крестик.

Служанка побежала исполнять приказ, Эвелинда снова закрыла глаза, а Милдред схватила ведро с водой, собираясь смыть мыло с волос госпожи.

— Милдред, я уверена, все и так обойдется, без укрепляющего снадобья, — сказала Эвелинда после того, как Милдред окатила ее водой из ведра.

— Средство поможет. Не примете — потом пожалеете, — заверила горничная, тут же обрушивая на голову госпожи воду из второго ведра.

Эвелинда не стала больше возражать, надеясь, что от снадобья не станет хуже.

— Так. Вставайте. Будем сушить волосы и одеваться.

Эвелинда поднялась на ноги. Милдред закутала ее в полотняную простыню, поддержала под руку, помогая вылезти из лохани с водой, и усадила на стул рядом с камином.

— Элис! Где наконец… А, хорошо, — проворчала Милдред. Служанка мигом оказалась перед ней с готовым лечебным напитком. Милдред обратилась к Эвелинде: — Сидите спокойно и пейте укрепляющее средство. Я пока придумаю, во что вам одеться.

Эвелинда благодарно улыбнулась Элис, взяла у нее из рук кружку, поднесла к носу и осторожно понюхала. Этого хватило, чтобы понять — перед ней зелье из разряда тех, которые пить совершенно невозможно, а принесут ли они хоть какую-нибудь пользу — большой вопрос. Она прикинула, не отказаться ли принимать лекарство. Препираться с Милдред не хотелось, Эвелинда зажала нос и немножко отпила из кружки. Нос можно было зажимать сколько угодно, однако у варева был не только запах, но и вкус. Гнусный до такой степени, что ее чуть не стошнило, как только она сделала первый глоток.

— Боже, Милдред, какая ужасная дрянь, — пожаловалась она, с содроганием опуская кружку.

Милдред на секунду оторвалась от выбора подходящего платья и отрицательно мотнула головой:

— Ничего подобного, средство почти безвкусное.

Точно такие же слова Милдред повторяла каждый раз, заставляя Эвелинду пить целебные снадобья. И как обычно, недоверчиво фыркнув, Эвелинда еще крепче зажала нос и допила напиток.

— Тут еще осадок, мне его тоже надо съесть? — покорно спросила она, сделав последний глоток и обнаружив на дне кружки густой слой измельченных листочков и веточек.

— Что? — Милдред мигом оказалась рядом и, выхватив кружку из ее рук, уставилась на остатки зелья. Затем круто развернулась к Элис: — Что ты сюда насыпала, девчонка?!

От паники, прозвучавшей в голосе горничной, у Эвелинды мурашки побежали по спине.

— Я… только то, что вы сказали. С косым крестиком, — чуть дыша, лепетала злополучная Элис, семеня за Милдред, рванувшейся к своему мешку с лекарственными средствами. Вывалив содержимое мешка на кровать, Милдред спросила:

— Которое из них?

— Вот это. — Девушка взяла маленький мешочек.

— Нет! — в ужасе задохнулась Милдред.

— Разве это не оно? Вы сказали то, что с косым крестиком. Вот же — на нем крестик! — нервно возразила Элис.

— Это не косой крестик, это прямой крестик, — прошипела Милдред и, мрачно глядя на дно кружки, спросила: — И сколько же ты положила?

— Я… ну, как вы сказали, немножко, — уклончиво ответила Элис.

— Да, я сказала — немножко. Но этот мешочек был заполнен доверху, а теперь он наполовину пустой.

— Ну… он слегка наклонился, и чуточку просыпалось, — отчаянно пыталась оправдаться девушка.

— Боже мой! — выдохнула Милдред.

— В чем дело, Милдред? — спросила Эвелинда и с тревогой заметила, что ее голос звучит как-то глухо и невнятно. Она хотела собрать простыню вокруг себя, встать и подойти к служанкам, но обнаружила, что руки не в состоянии удержать ткань. Полотно проскальзывало сквозь пальцы, как песок. — Что случилось?

— Все в порядке, — попыталась успокоить горничная, направляясь к ней, однако ясно различимое волнение делало эти слова малоубедительными. — Ничего смертельного. Вы просто… — Милдред не смогла договорить. Она ринулась вперед, чтобы успеть подхватить Эвелинду, безвольно сползавшую со стула на пол.

 

Глава 4

— Разве ты не сказал этой служанке поторопиться? Почему так долго?

Услышав недовольную реплику Тэвиса, Каллен с трудом сохранил внешнюю невозмутимость. Его двоюродный брат никогда не отличался особым терпением, но в данном случае Каллен готов был полностью с ним согласиться. Он послал горничную за своей невестой больше часа назад, однако Эвелинда до сих пор не появилась.

— Ты не думаешь, что она не хочет выходить за тебя замуж и сбежала, а? — не унимался Тэвис. — Слухи о Дьяволе из Доннехэда вполне могли отпугнуть ее. Может, стоит проверить конюшню и убедиться, на месте ли ее лошадь?

Это предположение все же заставило Каллена нахмуриться. Судя по словам Эвелинды, сказанным на поляне у реки, она слышала страшные рассказы о Дьяволе из Доннехэда. Каллен не удивился — дурная слава всегда бежала впереди него. Но он не чувствовал большого страха в ее поведении. Во всяком случае, после их первого свидания он имел некоторые основания рассчитывать на то, что теперь она боится его куда меньше и даже очень не против поскорее оказаться в супружеской постели. Он точно был не против.

— Нет, — сказал он наконец. — У нее нет причин бежать от меня.

— Женщинам не нужны причины, — сухо обозначил свою позицию Фергус. — А с этой и вовсе нельзя быть уверенным. Может, она ненормальная. Что у нее было в голове, когда она носилась по полю с этим своим флагом?

— Это было платье, — рассердился Каллен.

— Ну и какого дьявола она размахивала им? — проворчал Фергус.

— Мне показалось, оно было мокрым, — высказался Тэвис, поскольку Каллен не пожелал утруждать себя объяснениями. — Наверное, она пыталась его высушить.

Мужчины, окружавшие Каллена, разом вздохнули с облегчением. Он понял — все они опасались, не сумасшедшая ли их новая госпожа, с той минуты, как обнаружили, что она и есть та самая странная женщина на поляне.

— А почему она вся в синяках? — неожиданно поинтересовался Джилли.

— Наверняка упала с лошади, — предположил Фергус, а Каллен вновь не произнес ни слова. — Так всегда и происходит, если вести себя по-дурацки и ездить как бог на душу положит. Надеюсь, она получила хороший урок.

Каллен молчал. Он устремил взгляд вверх, на лестницу, в надежде дождаться в конце концов появления своей невесты. Но лестница оставалась пустой.

— Я рад, что мы не останемся здесь ночевать, — заметил Джилли. — У нее жуткая мачеха.

— Да уж, — пробормотал Тэвис, переводя взгляд на дальний конец стола, где Эдда д'Омсбери беседовала с отцом Сондерсом. Тэвис в недоумении покачал головой и добавил: — Я вообще не понимаю эту женщину. Судя по тому, что она тут говорила, пока мы ждали вашего приезда, она верит в эти сказки про Дьявола из Доннехэда.

— Точно, — подтвердил Джилли. — Но она почему-то не особо боится.

— Она слишком довольна, представляя себе, какую несчастную жизнь устроит наш лэрд ее падчерице, — с отвращением пояснил Фергус. — Она считает нашего лэрда своим союзником, поэтому и не видит смысла его бояться.

Тэвис тихонько присвистнул и слегка подтолкнул Каллена локтем.

— Если это так, подозреваю, она и до сегодняшнего дня времени даром не теряла и девушке тут жилось очень плохо.

— Да, — мрачно сказал Каллен, взглянув на англичанку. Отвратительное существо. Достаточно вспомнить, какое наслаждение ей доставило состояние Эвелинды, когда они подъехали к замку. Он сразу понял: лучшее, что он сможет сделать для невесты, — увезти ее отсюда как можно быстрее. Время, проведенное в нижнем зале в ожидании венчания только укрепило это желание. Эдда отпустила оскорбительные реплики в адрес отсутствующей падчерицы, рассказывая о том, каким тяжким бременем была для нее Эвелинда.

Она бесконечно повторяла, что Каллен в воспитательных целях должен чаще бить свою жену. Похоже, ей рисовалась картина того, как Каллен для порядка будет колотить Эвелинду ежедневно утром, днем и вечером… Но чем дольше она говорила, тем сильнее ему хотелось поколотить ее саму. Едва ли Эдда когда-нибудь поднимала руку на Эвелинду, и все же Тэвис был прав: эта женщина, безусловно, не пожалела сил, чтобы после смерти лэрда д'Омсбери сделать жизнь его дочери невыносимой. Каллен испытал большое облегчение, когда прибыл отец Сондерс и отвлек на себя внимание злобной мачехи. Все шотландцы тут же предпочли пересесть подальше от нее на дальний конец стола. Спасительная передышка была весьма кстати, иначе Каллен не смог бы справиться с собой и удушил Эдду — вряд ли это сильно украсило бы воспоминания Эвелинды о дне ее свадьбы.

— Так, — Эдда д'Омсбери решительно встала, — Эвелинда определенно слишком задерживается. Я должна пойти и поторопить ее. В противном случае мы будем иметь счастье дожидаться ее здесь до вечера. — Она обратила на Каллена взгляд, полный радостного предвкушения: — Искренне надеюсь, вы возьметесь за нее и научите расторопности и послушанию. Боюсь, отец ее совершенно избаловал и она нуждается в жесткой руке.

Каллен едва не заскрежетал зубами.

— Наверх пойду я, — заявил он, вставая.

На лице Эдды немедленно появилась хищная кошачья улыбка. Несомненно, душу мачехи согревало предчувствие того, как Каллен даст волю кулакам, наказывая Эвелинду за пустую трату времени. Но он ни разу в жизни не ударил ни одну женщину, однако сейчас был как никогда близок к этому. Ему хотелось стереть с лица Эдды самодовольную улыбку. Он заставил себя сдержаться, двинулся к лестнице и, перешагивая через ступени, устремился наверх. Быстро покинуть замок пока явно не удавалось.

Он поднялся на верхний этаж. Одна из дверей, выходящих в холл, отворилась, из нее выскользнула служанка и торопливо направилась в сторону Каллена. Увидев его, она резко замедлила шаг и в смятении вытаращила глаза.

— Где комната Эвелинды? — рявкнул он, выведенный из себя ее испугом. В самом деле, некоторая настороженность по отношению к посторонним вполне разумная вещь, но столь откровенный ужас совершенно неуместен. Впрочем, нечего винить других, он сам предоставил людям полное право думать о нем бог знает что.

Девушка повернулась и жестом указала на дверь позади себя, из которой только что вышла. Каллен кивнул и быстро пошел через холл. Не удосужившись постучаться, он распахнул дверь, ступил за порог и уже открыл рот, чтобы поинтересоваться причинами длительной задержки, однако так и остался молча стоять в полном изумлении. Помимо его невесты, в комнате находились еще две женщины: ее личная горничная и другая служанка, помоложе. Ни одна из них не заметила его появления. Они были слишком заняты, волоча на себе по комнате абсолютно голую госпожу. Она безвольно висела между ними: руки закинуты им на плечи, голова опущена вперед, ноги — очевидно, потерявшие способность выдерживать вес ее тела — бессильно тащатся сзади.

Решив как-то привлечь к себе внимание, Каллен со стуком захлопнул дверь. Женщины застыли на месте и настороженно уставились на него. Все, кроме невесты, — Эвелинда оставалась полностью безучастной.

— Что, черт побери, с ней такое? — свирепо прорычал Каллен, делая шаг по направлению к женщинам. Обе служанки мгновенно начали отступление, увлекая за собой Эвелинду.

Услышав вопрос Каллена, молоденькая служанка только неистово замотала головой. Та, что постарше, личная горничная Эвелинды, была более конкретна:

— Я сказала Элис положить немного лекарственного средства в мед госпожи, чтобы снять напряжение в мышцах и унять боль от ушибов.

— О да! Напряжение в мышцах снято окончательно, — мрачно согласился Каллен, приподнимая голову Эвелинды и заглядывая ей в глаза. Его невеста была в сознании, но находилась в полуобморочном состоянии и, похоже, самостоятельно управляться со своим телом никак не могла. Он осторожно убрал руку, предоставив возможность подбородку Эвелинды дальше мирно покоиться на ее груди, и угрожающе предупредил горничную: — Если я когда-нибудь заболею, не вздумай заняться моим лечением.

— Элис дала ей не то средство, — огрызнулась Милдред. — И слишком много.

Каллен недоверчиво скривил рот и вновь посмотрел на свою невесту:

— И как долго все это будет продолжаться?

Милдред слегка призадумалась, оценивая положение дел, затем неопределенно качнула головой:

— Точно не скажу. Некоторое время.

— Ей может стать еще хуже?

Милдред опять покачала головой.

— Она в состоянии говорить?

— Да. — Едва различимый звук слетел с губ его поникшей невесты.

Каллен кивнул и сгреб Эвелинду в охапку.

— Тогда мы можем венчаться.

— Минуточку! Подождите! — протестующе завопила Милдред, когда он понес Эвелинду к выходу. — Вы не можете венчаться прямо так. На ней же совсем ничего нет!

Каллен остановился и взглянул на Эвелинду. Действительно, он совершенно упустил из виду ее наготу. Как такое могло произойти? Он размышлял над этой странностью, а его взгляд для начала остановился на груди Эвелинды, затем опустился на ее живот, задержался на золотистом островке, укрывшемся между бедрами, и наконец пробежал по стройным ногам.

— Так. Несите ее на кровать. Будем одевать, — заявила Милдред.

Услышав не допускающий возражений приказ, Каллен нахмурился, но подошел к кровати, опустил на нее Эвелинду, выпрямился и продолжил изучать свою невесту.

Милдред послала молоденькую служанку за сорочкой и платьем.

— Она очень неудачно упала. Поэтому получились все эти кошмарные синяки, — сокрушенно вздохнула горничная.

— Да, — согласился Каллен, глядя на нежную, молочной белизны кожу с темными пятнами от ушибов. — Она похожа на корову.

Милдред возмущенно обернулась к нему, шокированная подобным сравнением, однако гораздо сильнее его смутил жалобный звук, который издала Эвелинда.

— Я имел в виду пятнистую окраску, — пробурчал Каллен, удивляясь самому себе, ведь он не привык вдаваться в объяснения.

Милдред с осуждением покачала головой, отвернулась, взяла сорочку из рук подоспевшей молодой помощницы и не откладывая принялась за дело. Пытаясь надеть сорочку на свою госпожу, Милдред столкнулась с большими сложностями, поскольку Эвелинда была совершенно не в силах хоть как-то поспособствовать одеванию. Служанкам приходилось одновременно удерживать ее в сидячем положении, поднимать ей руки и натягивать сорочку. Даже вдвоем они с трудом справлялись с почти непосильной задачей.

Каллен тяжело вздохнул, обошел вокруг кровати, встал с другой стороны и присоединился к процессу. Он как раз приподнял Эвелинду с постели и держал ее за руки, не давая им опускаться, чтобы Милдред удалось продеть их в рукава сорочки, когда раздался стук в дверь. Младшая горничная, уже несколько минут только нерешительно переминавшаяся с ноги на ногу рядом с кроватью, была послана узнать, кто там.

— Впредь я буду умнее и никому не дам копаться в своих целебных травах, — ворчала Милдред, с трудом просунув в сорочку одну руку и перенося внимание на другую.

Каллен пробормотал что-то неопределенное, сосредоточенно перехватывая руку Эвелинды сначала у плеча, потом на запястье, пока горничная, пыхтя, боролась с рукавами сорочки.

— Зубы Господни! Со всеми этими синяками на белоснежной коже она выглядит как корова, — воскликнул Тэвис, внезапно вырастая рядом с Калленом.

— Ну вот, я же говорил, — удовлетворенно произнес Каллен.

В словах Тэвиса, обращенных к служанке, он не нашел ничего удивительного, они лишь подтверждали его собственные мысли. Однако Эвелинда вновь издала жалобный стон, ее голова, горестно качнувшись, еще ниже опустилась на грудь, и его вдруг осенило. С какой стати Тэвис стоит тут, уставившись на лилейно-белую кожу невесты своего лэрда, независимо от того, в пятнах она или нет? Строго говоря, если бы все шло как положено, Тэвис и четверо остальных шотландцев увидели бы более чем достаточно, присутствуя в качестве обязательных свидетелей во время церемонии первой брачной ночи. Но сейчас не первая брачная ночь, и вообще неизвестно, будет ли эта церемония. Судя по всему, в его женитьбе ничто не шло как положено.

— Отвернись! — приказал он. — И что ты здесь делаешь?

Усмехнувшись, Тэвис исполнил приказ и пояснил:

— Тебя не было слишком долго. Эдда грозилась подняться наверх и выяснить, что происходит. Ну я и вызвался пойти посмотреть. — Он оглянулся на Эвелинду и спросил: — А что это с ней?

— Они ее опоили, — холодно ответил Каллен.

— Это чистая случайность, — возразила Милдред. — Элис перепутала мои лечебные травы.

Тэвис поднял брови, затем коротко поинтересовался:

— Венчание будет?

— Да, — твердо сказал Каллен. — Только для начала надо ее одеть.

Тэвис понимающе кивнул:

— Моя помощь нужна?

Каллен недолго поколебался и отклонил предложение:

— Нет. Встань возле двери и не впускай гнусную мачеху, если она появится.

— Ладно.

Тэвис отошел, и Каллен полностью сосредоточился на одевании невесты. Милдред уже натянула сорочку на руки и голову Эвелинды и теперь пыталась продвинуться дальше.

— Вы не могли бы ее поднять? — попросила горничная.

Каллен приподнял Эвелинду за руки так, чтобы ее тело не касалось кровати, и служанка быстро опустила сорочку донизу, наконец прикрыв наготу хозяйки.

Очередной стук в дверь раздался, когда они уже трудились над платьем. Каллен обернулся и взглянул на Тэвиса, занявшего выгодную позицию рядом с выходом из комнаты. Он стоял, прислонясь к стене, и увлеченно наблюдал за процессом. Однако, услышав стук, выпрямился и повернулся к двери.

Увидев Фергуса, входящего в комнату, Каллен с отвращением тряхнул головой и вернулся к своему занятию. Очевидно, Эдда просто сгорала от желания узнать, что происходит наверху. В таком случае все его спутники окажутся в комнате существенно раньше, чем Эвелинда будет полностью одета.

— Нет! Одного венчания недостаточно. Перед отъездом вы должны вступить в супружеские отношения. Дело будет доведено до конца. Я не желаю, чтобы вы забрали отсюда Эвелинду просто так, а потом передумали, возвратили ее и потребовали признания соглашения недействительным. Брак не должен быть расторгнут. — Эдда твердо настаивала на своем.

Если бы Эвелинда могла склонить голову еще ниже, она обязательно сделала бы это сейчас, когда услышала предположение, что Каллен скоро сочтет молодую жену абсолютно никчемной и вернет обратно. День свадьбы грозил превратиться в самый унизительный день ее жизни. Она совершенно разбита, вся в синяках, видимо, имеет очевидное сходство с коровой и категорически не в состоянии управлять собственным телом.

После того как Эвелинду наконец удалось полностью одеть, Каллен на руках отнес ее вниз, опустил на ноги, прижал к себе и одной рукой крепко обхватил за талию, а другой — придерживал ей голову так, чтобы невеста могла видеть священника. Настало время произнести слова брачного обета, но губы совсем не слушались ее, с них срывались лишь слабые нечленораздельные звуки. Отец Сондерс впал в сильнейшее расстройство и отказался принимать лепет Эвелинды за клятву. Этот человек все больше выводил Каллена из себя. К счастью, Милдред уберегла святого отца от неприятностей, подсказав, что невеста кивает лучше, чем говорит. Священник взглянул на Эвелинду, и она продемонстрировала свои возможности. Кивок, конечно, тоже получился не очень качественный, но венчание все-таки состоялось.

Прокивав свои клятвы перед алтарем, Эвелинда испытала огромное облегчение. Она думала, что самое страшное уже позади, ровно до того момента, когда Каллен объявил о своем желании немедленно покинуть замок. Вот тут Эдда и потребовала от него подтверждения брака до отъезда. Наверное, мачеха сошла с ума, о чем может идти речь, когда Эвелинда не держится на ногах?

Очевидно, думая точно так же, Каллен свирепо спросил:

— Какие супружеские отношения? Эта женщина не может даже пошевелиться!

Судя по всему, Эдда не видела здесь никакой проблемы. Смело решившись и дальше испытывать терпение Каллена — видимо, потому, что его руки были заняты удержанием Эвелинды в вертикальном положении, — Эдда, явно развлекаясь, сказала:

— Я вдова всего два года и вполне отчетливо припоминаю: ей совершенно не обязательно при этом шевелиться. Достаточно задрать ее юбку и сделать свое дело, если вам не хочется чего-нибудь большего.

— Леди д'Омсбери!

Эвелинда услышала возмущенный возглас отца Сондерса, но не обратила на него особого внимания, поглощенная только тем, как внезапно оцепенел Каллен. Вероятно, ярость отразилась на его обычно невозмутимом лице, потому что Эдда, переходя к обороне, нервно добавила:

— Она этого даже и не почувствует. А я просто хотела сказать, что если уж такая спешка, то можно управиться очень быстро.

Эвелинда, тесно прижатая к груди мужа, услышала глухой рокот. Она чувствовала его нарастающий гнев. Рука, поддерживавшая ее, сжималась, усиливая давление. Благодаря действию зелья Эвелинда не чувствовала боли, но подозревала: на теле появится еще один синяк. Впрочем, одним синяком больше, одним меньше, какая разница?

— Так как же, милорд? — Эдда вновь перешла в наступление. — Будете подтверждать брак сейчас или подождете, пока ей станет лучше, и уедете на день-два позже?

Вместо ответа Каллен слегка отодвинул от себя Эвелинду, подхватил ее на руки и ринулся к лестнице.

Казалось бы, предстоящее испытание должно было повергнуть Эвелинду в смятение, но, честно говоря, она слабо представляла себе, что именно ее ожидает. Стремительное развитие событий не оставило Милдред ни малейшей возможности посвятить госпожу в подробности происходящего в первую брачную ночь, а раньше они никогда об этом не говорили. Однако, как ни странно, Эвелинду совершенно не пугала такая неопределенность. До сих пор мужчина, ставший ее мужем, относился к ней очень бережно, и теперь она безропотно покорилась ему. Эвелинда чувствовала — главная опасность исходит от Эдды, мачеха не упустит случая напоследок оскорбить ее.

Эвелинда собралась с духом. Придется потерпеть еще один раз, последний. Главное — перенести все испытания с высоко поднятой головой. Конечно, не в буквальном смысле слова, потому что именно сейчас высоко поднять голову она никак не могла.

Поднимаясь по лестнице и проходя по холлу второго этажа, Каллен не переставая бормотал себе под нос неясные ругательства. Эвелинда испытывала некоторое удовлетворение. Очевидно, не она одна находила Эдду невыносимой.

Он остановился перед комнатой Эвелинды, открыл дверь, но вместо того, чтобы войти, резко обернулся к Эдде, которая, тяжело дыша, торопливо двигалась вслед за ним.

— Церемония первой брачной ночи…

— Надеюсь, мадам, вы не собираетесь настаивать на своем праве присутствовать в качестве свидетеля? — предостерегающе прорычал он.

Эвелинда нисколько не сомневалась — именно на этом мачеха и собиралась настаивать. От такого унижения падчерицы она получила бы особое наслаждение.

— Я… — начала было Эдда, но Каллен не дал ей продолжить:

— Мое терпение на исходе, а я никак не желал бы ударить женщину в день своей свадьбы.

До чего же хотелось Эвелинде посмотреть налицо мачехи в этот момент! Но она только услышала, как Эдда судорожно сглотнула и дрожащим голосом вымолвила:

— Нет, милорд. Конечно, нет.

Он молча ждал. Эвелинда смогла увидеть юбку мачехи, стремительно удаляющуюся прочь. Когда Эдда скрылась из виду, Каллен обратился к шотландцам, которые, вероятно, шли следом за ними:

— Готовьте лошадей. Совсем скоро мы будем внизу.

Совсем скоро? Эвелинда встревожилась. Он в самом деле собирается задрать ее юбку и?..

Каллен развернулся, вошел в спальню, и, судя по звуку, ногой захлопнул за собой дверь. Затем приблизился к кровати и некоторое время стоял неподвижно. Эвелинда испытывала большое желание заглянуть ему в лицо и по его выражению попробовать угадать, что он думает делать дальше. Внезапно он повернулся, пронес ее на руках через всю комнату и положил на расстеленную перед камином шкуру. Он был очень заботлив и даже подогнул край шкуры, соорудив под головой нечто вроде подушки. На секунду встретившись с Эвелиндой взглядом, он кивнул, потом выпрямился и отошел.

Провожая Каллена глазами, Эвелинда раздумывала, что обозначает этот кивок и можно ли считать его обнадеживающим знаком?

Каллен вернулся к кровати, схватил покрывало и одеяло и отодвинул их в сторону. Затем он совершил нечто приведшее Эвелинду в полное замешательство. Он вынул из ножен узкий длинный кинжал, висевший у него на поясе, провел им по своей руке и размазал появившуюся кровь по простыне. Потом выпрямился и двинулся по направлению к Эвелинде. Она следила за приближением своего мужа, совершенно не понимая, чего от него ожидать в следующую минуту. Однако она по-прежнему не боялась его… до тех пор, пока он, пробормотав что-то похожее на извинения, не взялся за подол ее юбки.

Глаза Эвелинды расширились, когда он раздвинул ей ноги. Она почувствовала короткое легкое прикосновение, затем он вернул юбку на место и снова взял ее на руки.

Каллен возвратился к кровати, опустил Эвелинду как раз там, где недавно размазал свою кровь, и быстро прошелся по комнате. Эвелинда следила за ним во все глаза, но он неожиданно скрылся из поля зрения, подойдя к ее раскрытым сундукам, стоявшим в дальнем углу спальни. Она слышала раздававшееся оттуда шуршание, но совсем ничего не видела. Напряженные попытки дотянуться до него взглядом привели к тому, что глаза заболели, и она закрыла их, давая себе отдохнуть.

Наконец она почувствовала под собой его руки и открыла глаза. Он опять сгреб ее в охапку и поднял с постели. Подойдя к выходу, Каллен открыл дверь и громко позвал Эдду. Вернувшись обратно в комнату, он встал рядом с кроватью, держа свою жену на руках.

— Сделано, — солгал он в тот момент, когда Эвелинда услышала совсем близко звук шагов.

На некоторое время в комнате воцарилась тишина. Эвелинда сообразила, что мачеха, вероятно, рассматривает следы крови на простыне. Затем раздался голос Эдды:

— Я хочу осмотреть ее.

— Я потратил достаточно времени на всю эту чушь, — зло сказал Каллен. — И не собираюсь ждать, пока какая-то…

— Я осмотрю ее, — настойчиво повторила Эдда и обернулась к двери: — Бет!

Если бы Эвелинда могла прикусить губу, она бы ее прикусила прямо сейчас. Бет была личной горничной ее матери и заботилась о ней почти так же, как Милдред. Скорее всего Бет не станет разоблачать ложь Каллена, но у Эвелинды все же оставались некоторые сомнения. Ведь если обман раскроется, старой служанке грозит ужасное наказание.

Эвелинда вновь посмотрела на Каллена, услышав, как он глухо выругался сквозь зубы. Он положил ее на кровать, но не оставил без поддержки. Мрачный и молчаливый, он неподвижно стоял рядом с ней. В комнате послышался звук медленных прихрамывающих шагов, они приближались к Эвелинде. Увидев Бет и Эдду прямо перед собой, она закрыла глаза. Эвелинде хотелось бы оказаться где угодно, только не здесь, но она была именно здесь, и ей дали об этом знать, разведя ее ноги в стороны.

Раздался голос Бет:

— Все как положено.

— Ты уверена? — спросила Эдда. — Как-то слишком быстро это получилось.

— Вы можете сами посмотреть, миледи, у нее на ногах сверху кровь, — с раздражением ответила Бет.

Эвелинда открыла глаза и встретилась взглядом со старой женщиной, опускавшей подол ее платья. Эвелинда надеялась, что служанка сможет прочесть в ее глазах благодарность, и, кажется, так и случилось — перед тем как отвернуться, Бет еле заметно подмигнула ей.

Теперь Эвелинда поняла, зачем совсем недавно Каллену пришлось залезать к ней под юбку. Он был достаточно опытен и знал — Эдда заставит падчерицу пройти через все возможные унижения и обязательно настоит на тщательной проверке. Очевидно, он размазал кровь с раны на руке по ее бедрам, чтобы мачехе не к чему было придраться.

— Вы удовлетворены? — прорычал Каллен.

— Да. Дело сделано на славу. Теперь вам не удастся от нее отказаться. — Эдда подтвердила свои слова лучезарной улыбкой и посмотрела на Эвелинду: — Счастливого пути, доченька! Пусть в твоей жизни случится все, чего я тебе желаю.

Эвелинда очень хорошо знала, какие надежды питает мачеха, и непременно фыркнула бы, если бы только могла. Каллен сделал это вместо нее. Затем он взял ее на руки и вынес из комнаты.

Через мгновение они уже спустились по лестнице и вышли из дверей главной башни замка. Как только они оказались во внутреннем дворе, к ним подошел один из шотландцев, видимо, дожидавшийся их появления. Каллен быстро сказал ему что-то на гэльском языке, двигаясь к своему коню. Потом передал Эвелинду помощнику, сел в седло и снова взял ее на руки. Он устроил ее поудобнее у себя на коленях, и они тронулись в путь.

Все произошло настолько стремительно, что Эвелинда только ловила ртом воздух. А как же Милдред? И где все вещи? Платья, украшения матери, которые отец отдал Эвелинде и попросил хорошенько припрятать, чтобы Эдда не забрала их себе, портрет матери, надежно укрытый в спальне Эвелинды с тех пор, как Эдда, поселившись в д'Омсбери, приказала снять его со стены и уничтожить. Портрет отца после его смерти хранился там же и по той же причине… Столько всего, с чем она никак не желала бы расстаться! Разумеется, самое главное — это Милдред. И еще Эвелинда надеялась поговорить с мужем по поводу Мака. Вероятно, найдется какая-нибудь возможность взять его с собой. Он ведь тоже шотландец и, наверное, сумеет быстро приспособиться к жизни в замке Доннехэд. Оставлять его в д'Омсбери с Эддой очень не хотелось. Как только Эвелинда уедет, мачеха будет срывать свое плохое настроение и злобу на ком-нибудь другом, и, вероятнее всего, это будет Мак.

Но пока у Эвелинды не было ничего. Даже маленького мешочка с единственной сменой одежды. Она начинает свой путь в новую жизнь, имея только то, что на ней надето. Она вдруг поняла это очень отчетливо и почувствовала, как ее охватывает страх.

Каждая девушка неизбежно испытывает подобные ощущения, когда ее выдают замуж, и Эвелинде еще очень повезло, что она столкнулась с этой проблемой позже, чем большинство других женщин. Она должна была выйти замуж в более юном возрасте, но судьба распорядилась иначе — ее жених утонул, когда ему было всего двенадцать лет. Отец пытался найти подходящую замену, но в это время мать Эвелинды тяжело заболела, и мысли барона д'Омсбери были заняты тревогами о ее здоровье.

После смерти Маргарет д'Омсбери отец Эвелинды отложил поиски мужа для дочери, желая подольше сохранить ее возле себя. Слишком велико оказалось горе от потери жены. Когда-то он обвенчался с девушкой, которую совсем не знал, но вскоре полюбил ее всей душой… В конце концов он вновь вернулся к попыткам устроить будущее Эвелинды, но это было незадолго до его смерти от грудной болезни.

Да, Эвелинда старше многих девушек, начинающих после свадьбы новую жизнь вдали от всего, что им было дорого. Однако сейчас ей от этого нисколько не легче. Ее муж — совершенно чужой и незнакомый человек, а новый дом находится так далеко от родных мест… Все просто ужасно.

Значит, снова самое главное — высоко поднять голову и терпеть. Похоже, из этого в основном и состоит жизнь женщины. Почувствовав, что сейчас заплачет от жалости к себе, Эвелинда решила лучше попробовать заснуть. Вряд ли ей удалось бы заняться чем-то иным в сложившейся ситуации.

 

Глава 5

— Мы дома.

Эвелинда открыла глаза и подняла их на своего мужа. Она выпрямилась, сидя у него на коленях, и посмотрела на призрачные очертания замка, возвышавшегося в темноте. Внезапно ее охватила тревога.

Каллен направил коня в гору, к въездным воротам. Замок Доннехэд действительно был мрачной зловещей крепостью. Во всяком случае, под покровом ночи он показался Эвелинде именно таким. Откинувшись на грудь Каллена, Эвелинда усиленно терла руками лицо, пытаясь окончательно проснуться. Она продремала большую часть их трехдневного пути. Вовсе не под влиянием средства Милдред, просто путешествие, долгое и монотонное, казалось, не имело конца. В первый раз Эвелинда проснулась наутро после отъезда из д'Омсбери. Потянувшись спросонья, она обнаружила, что действие зелья практически сошло на нет. Она очень обрадовалась, ведь ее разбудило острейшее желание удовлетворить кое-какие естественные потребности. Какой конфуз мог бы получиться, если бы она все еще не восстановила контроль над своим телом!

Каллен дал ей время только на то, чтобы быстро управиться с делами, и поторопил с возвращением в седло. Он поднял ее на коня, сам сел сзади, и они снова тронулись в путь. Спустя несколько минут он вытащил из притороченного к седлу мешка яблоко, немного сыра и хлеб и молча протянул ей. Эвелинда поняла — останавливаться они будут исключительно тогда, когда этого настойчиво потребует организм.

Целыми днями они скакали со скоростью, при которой любая попытка заговорить сопровождалась бы риском откусить собственный язык, и каждый день делали одну дополнительную остановку для смены лошадей.

Эвелинде очень хотелось спросить, почему они так торопятся? И где остальные его спутники? Уезжая из д'Омсбери, она слабо разбиралась в происходящем, но как только смогла поднять голову и посмотреть вокруг, обнаружила, что их отряд состоит из нее самой, Каллена и мужчины по имени Фергус. Еще четверых шотландцев с ними не было. Однако Эвелинда боялась раскрыть рот. Ведь самым первым у нее бы вырвался вопрос: как муж мог увезти ее из д'Омсбери, не взяв с собой ее горничную, лошадь и вещи?! Не желая начинать семейную жизнь со скандала, она не издавала ни звука, беря пример с молчаливого мужа.

Проезжая по внутреннему двору своего нового дома, Эвелинда с любопытством осматривалась по сторонам. В столь поздний час жизнь здесь уже не бурлила, а едва теплилась, надежно скрытая густой, почти непроглядной тьмой. Эвелинда видела только неясные фигуры и расплывчатые тени.

Оставив попытки ознакомиться с новым жилищем при таком освещении, она с легким вздохом устроилась поудобнее рядом с мужем и с нетерпением ждала, когда можно будет слезть с коня. Честно говоря, в этот момент ей больше всего на свете хотелось наконец покинуть седло. Она никогда в жизни не уезжала из поместья д'Омсбери и даже представить себе не могла, насколько неудобным, утомительным и просто-напросто нудным может быть путешествие. Она искренне надеялась, что до конца своих дней больше не столкнется с необходимостью совершать длительные поездки.

Каллен остановил коня у ступеней лестницы, ведущей в главную башню замка. Он соскользнул с седла и, не дав Эвелинде пошевельнуться, взял ее на руки. Он опустил ее рядом с собой, и она крепко ухватилась за него, дожидаясь момента, когда сможет стоять без посторонней помощи. Редкие остановки в пути научили Эвелинду: в первые минуты на земле затекшие ноги буквально подкашиваются от слабости, но всякий раз к ним постепенно возвращается сила, и они снова становятся послушными.

Обычно Каллен давал ей время прийти в себя и начать передвигаться самостоятельно, однако сейчас он не стал ждать, а подхватил на руки и взбежал по ступеням к дверям главной башни.

Взглянув поверх плеча Каллена, Эвелинда увидела, как Фергус сам отводит лошадей на конюшню, и решила, что здешний конюх, наверное, уже отправился спать.

Они оказалась в большом зале. Темный и тихий, он отнюдь не был пустым. При свете огня, горевшего в камине, Эвелинда смогла увидеть, что весь пол, до последнего дюйма, занят спящими людьми. Мужчины и женщины, молодые и старые, лежали бок о бок друг к другу, оставляя лишь два узких прохода от входных дверей: один вел к лестнице на верхний этаж, другой — к дверям, за которыми, видимо, находилась кухня.

Каллен нес Эвелинду вверх по ступеням, и она все сильнее сжимала его плечи, по мере того как они продвигались во мрак, оставляя далеко позади слабый свет гаснущего в очаге пламени. Однако муж определенно не нуждался в дополнительном источнике света. Он уверенно шагал с ней на руках по совершенно темному помещению на верхнем этаже, а она, ничего не видя, только по-совиному хлопала глазами.

— Открой!

Эвелинда вслепую нащупала перед собой деревянную панель, похожую на дверь. Затем поискала ручку, нашла, нажала на нее, дверь мягко отворилась, и Каллен вошел внутрь. Он опустил Эвелинду на мягкую поверхность — судя по всему, это была кровать, — и отступил в темноту. Понять, в какую сторону он направился, она не могла, пока не услышала тихий щелчок закрывшейся двери.

Эвелинда прислушалась к его шагам. Отойдя от двери, он прошел по комнате и остановился с противоположной стороны кровати. Что-то с глухим шлепком ударилось об пол, затем с резким звоном упал меч, потом послышался короткий свистящий звук, за которым последовал шелест — видимо, килт опустился на камышовую подстилку. Эвелинда почувствовала, как прогнулась кровать, когда Каллен лег с другой стороны.

— Спи!

За спокойным приказом последовала тишина. Эвелинда некоторое время неподвижно сидела там, где он ее оставил. По пути сюда она провела столько времени в тревожных размышлениях, пытаясь представить себе встречу с новым домом. Она очень волновалась о том, что подумают о ней обитатели замка и примут ли они ее. И сильно беспокоилась о своей внешности: изнурительное трехдневное путешествие, должно быть, не лучшим образом скажется на ней, а первое впечатление значит так много. И конечно, ее страшно заботили мысли о намерениях мужа — вдруг он захочет вступить в свои законные права в первую же ночь после приезда?

Сейчас она отчетливо понимала — все эти опасения ничего не стоили. Обитатели замка проспали ее прибытие, а муж определенно не проявлял никакого специального интереса к своей молодой жене. Он уже безмятежно посапывал рядом с ней.

Эвелинда тихонько вздохнула, покачала головой и, полностью одетая, вытянулась на своей половине постели. На самом деле следовало ожидать, что после приезда в Доннехэд Каллен не сможет думать ни о чем, кроме сна. В последние три дня она, несмотря на тряскую езду, спала предостаточно, а Каллен и Фергус, напротив, не смыкали глаз. Мужчины по ночам ехали чуть медленнее, но оба ни разу даже не задремали за все три дня и две ночи в дороге.

Что ж, теперь ей был обеспечен еще один день томительного ожидания первой брачной ночи. Может, знакомство с новыми людьми как-то скрасит момент ее завтрашнего пробуждения?

Эвелинда еще немножко подумала, закрыла глаза и погрузилась в глубокий сон под тихое, мерное похрапывание мужа.

— Могг, что ты делаешь? Бестолковая… Сейчас ты уронишь чертову лохань! Вечно не смотришь, куда идешь! Прекрати сверлить глазами девушку и будь повнимательнее!

Услышав это восклицание, Эвелинда открыла глаза, резко села в постели и в полном замешательстве уставилась на целую толпу женщин, снующих между кроватью и камином у дальней стены. В первый момент Эвелинда никак не могла сообразить, где она находится. «Это не моя комната в д'Омсбери» — вот единственная мысль, на которую поначалу оказался способен ее бедный непроснувшийся мозг. Потом она слегка подвинулась в постели, задохнулась от острой боли в бедре и вспомнила все события, произошедшие за последние несколько дней.

Она поняла, что находится в замке Доннехэд, видимо, в комнате своего мужа. Наверное, теперь это и ее комната? Эвелинда с любопытством огляделась вокруг. Ее спальня в д'Омсбери была вдвое меньшего размера. И прежняя кровать была вдвое уже, чем та, на которой она сидела сейчас. Два простых деревянных стола располагались по бокам кровати. На одном из них — с той стороны, где ночью спал Каллен, — стояла незажженная свеча. На другом — рядом с Эвелиндой — кружка с напитком, очень похожим на мед.

Эвелинда с особым вниманием посмотрела на питье, затем принялась дальше изучать помещение. Между кроватью и дальней стеной было обширное пустое пространство. Замечательное место для пары стульев и, возможно, маленького столика, где лорд и леди, Каллен и она, могли бы отдыхать по вечерам. Однако в настоящий момент там ничего этого не было, зато стояла большая лохань. Рядом суетились служанки, выливая из ведер в лохань горячую воду, от которой шел густой пар.

— Она проснулась, — объявила одна из женщин, одарив Эвелинду улыбкой.

Эвелинда не смогла удержаться и улыбнулась в ответ, затем посмотрела на пухленькую невысокую женщину, которая, оглянувшись, неожиданно отделилась от остальных и устремилась прямо к Эвелинде.

— О, девочка, ты проснулась! — радостно улыбнулась женщина и, схватив ту самую кружку с напитком, повернулась и протянула ее Эвелинде. — Я принесла тебе немного чудесного медового напитка, и мы готовим для тебя ванну. Каллен сказал, что ты, наверное, захочешь искупаться.

Некоторое время Эвелинда беспомощно смотрела на женщину, пытаясь разобрать ее речь с сильным шотландским акцентом. У Каллена, несомненно, тоже был акцент, однако он в основном молчал, так что проблем с произношением почти не возникало. Женщина говорила очень быстро, и Эвелинде потребовалось время, чтобы понять ее слова. Наконец, усвоив общий смысл, Эвелинда приняла предложенный напиток и смущенно сказала:

— Спасибо.

— Я Элизабет Дункан. Но ты, девочка, можешь называть меня просто Бидди. Все так называют. — Сцепив руки перед собой и сияя улыбкой, Элизабет выжидательно смотрела на Эвелинду: — Маргрид готовит самый вкусный сладкий мед во всей Шотландии. Уверена, тебе понравится.

Эвелинда поднесла кружку к губам и сделала небольшой глоток. Решив, что уловила суть сказанного Элизабет, она перевела взгляд на служанок, толпящихся в ногах кровати. Видимо, они уже наполнили лохань водой и теперь смотрели на Эвелинду с нескрываемым любопытством.

Эвелинда, чувствуя себя слегка неуверенно, улыбнулась служанкам, опустила кружку и сказала:

— Вы правы, Бидди. Медовый напиток действительно очень вкусный.

Бидди просияла в ответ, но тут же посмотрела на служанок, потому что одна из них как раз в это время задела пустое ведро и опрокинула его на камышовую подстилку.

— Ну? Чего вы ждете? Закончили — уходите! У вас полно дел, — прикрикнула Бидди, однако ее тон был не таким резким, как слова. Она казалась скорее раздосадованной, чем рассерженной поведением служанок. Подождав, пока последняя из них скроется за дверью, Бидди повернулась к Эвелинде: — Они все очень милые. Но знаешь, девочка, с ними надо обращаться построже, иначе совсем ничего не будут делать.

Эвелинда только кивнула, шотландский акцент продолжал сбивать ее с толку.

— Теперь я пойду, а ты принимай ванну, я… О! — На полпути к выходу Бидди остановилась, оглянулась назад и слегка нахмурилась. — Я их всех отослала, а тебе надо помочь раздеться. — Она с сомнением посмотрела сначала на дверь, потом на лохань, прищелкнула языком и направилась к Эвелинде. — Думаю, я и сама могу этим заняться.

— Нет-нет, все в порядке… — начала было Эвелинда, однако тут же замолкла: едва пошевелившись, чтобы спустить ноги с кровати, она вновь почувствовала острый приступ боли в бедре и колене. Вздрогнув, она попыталась улыбнуться и кивнула: — Спасибо, пожалуй, я воспользуюсь вашей помощью, если вас это не затруднит.

— Нисколько не затруднит, — уверила Бидди, сочувственно глядя на нее. — Такая долгая дорога, и Каллен говорит, что скакал без передышки. Конечно, теперь это сказывается. Помочь тебе встать?

— Нет, думаю, я смогу… — Эвелинда не стала заканчивать фразу и поднялась с кровати. Сильная боль заставила ее с шумом втянуть в себя воздух, хотя, кажется, впервые за несколько дней ноги не дрожали и не подкашивались. Эвелинда решила, что это добрый знак: теперь, когда не надо больше бесконечными часами сидеть на лошади в одном и том же положении, все быстро заживет. Она с облегчением вздохнула и благодарно улыбнулась Бидди, уже помогающей ей раздеться.

— Боже праведный! — выдохнула женщина, когда платье и сорочка были сняты. Медленно продвигаясь по кругу, она рассматривала синяки. Сейчас они представляли собой малопривлекательную смесь фиолетовых, синих и черных пятен. Эвелинда надеялась, что такая пестрота указывает на скорое заживление, но пока все это выглядело отвратительно.

— Где же тебе так досталось, девочка? — спросила Бидди, покачивая головой.

— Это не Каллен, — поспешно сказала Эвелинда, уже успев привыкнуть к неизбежности такого предположения. — Я упала в реку.

— Каллен? Конечно, нет! — ответила Бидди со смехом, ясно указывавшим на всю нелепость подобной идеи. Затем, став очень серьезной, внушительно произнесла: — Не обращай внимания на всякие сказки. Он не дьявол, а хороший человек. У него доброе сердце. Он никогда не ударит женщину. И его отец тоже был таким.

Эвелинда тихонько с облегчением вздохнула. Она не испытывала страха перед мужчиной, с которым теперь связана ее жизнь, и с первой встречи интуитивно считала его именно хорошим человеком. Тем не менее было очень приятно узнать, что кто-то еще думает так же.

— У меня есть особый целебный бальзам. Я схожу за ним; когда ты выкупаешься, мы вотрем его в синяки, и ты тут же будешь в полном порядке, — заверила Бидди, помогая ей расположиться в лохани.

Вода быстро оказывала расслабляющее действие. Кстати, лохань здесь тоже была заметно больше, чем в д'Омсбери.

— А где мой муж? — поинтересовалась Эвелинда, когда Бидди отошла, чтобы поднять с пола платье и сорочку.

— Он взял с собой мужчин и поехал проверять, как идут дела, — ответила Бидди. — Он большой труженик, наш Каллен. Настоящий мужчина и настоящий хозяин. Клану с ним очень повезло, — и жестко добавила: — Просто позор, что у них не хватает ума понять это.

Эвелинда удивленно подняла брови и спросила:

— Люди недовольны им?

— О! — Бидди сердито махнула рукой и, нагибаясь за одеждой, объяснила: — Не все, только те, кто верит в бредовые слухи про его отца, дядю и жену. Они думают, он должен уйти. И забывают, что получили возможность наслаждаться миром и благополучием с тех самых пор, как он стал лэрдом.

Эвелинда помолчала и призналась:

— Я тоже слышала разные пересуды.

— Разумеется. Их слышал каждый в Шотландии и почти каждый в Англии, — холодно заметила Бидди, возвращаясь к лохани. Она покачала головой: — Полная чушь! Когда умер его отец, прежний лэрд, самого Каллена здесь и вовсе не было. В это время он навещал наших соседей, Коминов. Утром он выехал из замка, днем его отец погиб у подножия скал. Тут же кто-то пустил слушок, что там видели Каллена. К моменту его возвращения домой слушок уже окреп. Никого не волновали свидетели, подтверждавшие непричастность Каллена. Молва — она и есть молва, ее не остановишь. Откинь голову назад, девочка, надо намочить волосы и помыть их.

Эвелинда запрокинула голову и закрыла глаза.

— Значит, смерть его отца была чистой случайностью? — спросила она.

Бидди фыркнула, поливая ее голову водой:

— Совершенно точно, хотя в этом невозможно убедить добрую половину здешних жителей. Думаю, даже сам Каллен не верит в несчастный случай.

Бидди принялась втирать в волосы замечательное ароматное мыло, а Эвелинда сосредоточенно обдумывала полученные сведения. Затем спросила:

— Кто утверждает, что видел Каллена?

— Говорю тебе, Каллена там не было, — угрюмо повторила Бидди.

— Ну да, очевидно, свидетель ошибся, но кто он?

Бидди немного помедлила, насупилась, взяла ведро с водой, подняла его над головой Эвелинды и неопределенно ответила:

— Честно говоря, не знаю. Мне просто говорили, что некто видел его именно там.

Когда вода из ведра обрушилась ей на голову, Эвелинда крепко зажмурилась.

— А смерть дяди? — спросила она.

Бидди покачала головой:

— Несчастный случай. Он охотился с другими мужчинами, и в него попала стрела.

— По-моему, не слишком похоже на случайность, — сдержанно заметила Эвелинда.

— Такое время от времени происходит. Не он первый, не он последний, — заверила Бидди.

Эвелинда кивнула и совсем тихо задала следующий вопрос:

— А жена Каллена?

На сей раз молчание Бидди затянулось надолго. Наконец она со вздохом произнесла:

— Боюсь, это не несчастный случай… И боюсь, она сама могла навлечь на себя гибель.

Эвелинда удивленно распахнула глаза:

— Как?

Бидди снова замолчала, продолжая тщательно ополаскивать волосы, затем сказала:

— Мэгги очень волновало, что имя Каллена оказалось запятнанным после смерти отца. Она любила мужа.

Эвелинда напряглась. Ей очень хотелось знать, любил ли он свою первую жену. Но она только спросила:

— Он с ней много разговаривал? Кажется, он привык держать свои мысли при себе. Меня тревожит, что он…

— Каллен ни с кем много не разговаривает, — перебила Бидди, видимо, желая ее успокоить. — По большей части он склонен молчать. Раньше, еще при жизни отца, он говорил существенно больше. Их с Трэлином невозможно было заставить хоть немного помолчать, когда они были детьми, но после трагедии… — Она пожала плечами.

Эвелинда слушала с большим интересом. Потом вздохнула. Ей страшно захотелось разгадать тайну трех загадочных смертей. Может быть, тогда Каллен стал бы более откровенным и немножко более разговорчивым.

— Мэгги тоже сильно переживала из-за его молчания и боялась, что он к ней равнодушен, — сочувственно сказала Бидди.

— А на самом деле? — Эвелинда не могла больше сдерживаться: — Каллен любил Мэгги?

— Думаю, со временем он к ней привязался, — осторожно сформулировала Бидди и вздохнула: — Знаешь, девочка, любовь ведь бывает разной. Он относился к ней ровно и с заботой, но скорее как старший брат. По правде говоря, мне кажется, Мэгги надеялась завоевать любовь Каллена, отыскав настоящего убийцу его отца. И боюсь, именно за это могли убить ее саму.

— Не… понимаю, — медленно произнесла Эвелинда.

— Бедняжка разбилась на скалах. Никто не знает, как это случилось. Может, просто упала, а может… — Бидди помолчала и многозначительно добавила: — Я часто задаюсь вопросом, уж не подошла ли она настолько близко к разгадке, что была сброшена со скалы. Теперь понимаешь?

Эвелинда сначала кивнула, однако тут же в замешательстве замотала головой:

— Постойте, если отца и дядю Каллена никто не убивал, зачем кому-то убивать Мэгги за попытки во всем разобраться?

Вопрос явно поставил Бидди в тупик, и она растерянно согласилась:

— Да, наверное… Разумеется.

Эвелинда заметила испуг на лице женщины и поняла: Бидди верит в случайность здешних трагедий значительно меньше, чем хочет показать. Новое ведро с водой уже зависло над головой Эвелинды, и, закрывая глаза, она спросила:

— Как возник слух о том, что Каллен убил жену?

Бидди передернуло от негодования.

— Как возникают все слухи? Кто-то что-то сказал, остальные подхватили. И несусветная чушь распространяется со скоростью пожара. Говорят, будто бы он убил жену, потому что она не могла родить ему детей. Однако Мэгги носила под сердцем ребенка, когда упала со скалы.

— Ребенка?! — У Эвелинды перехватило дыхание, она в ужасе взглянула на Бидди: — Вы уверены?

— Да. У нее уже три раза подряд не было месячных. Хотя внешне еще ничего не проявилось.

— Каллен знал?

— Ему пришлось бы сильно постараться, чтобы этого не заметить. Они спали в одной постели, — холодно заметила Бидди.

— Ах да, — смущенно пробормотала Эвелинда, заливаясь румянцем.

Она до сих пор не до конца представляла себе все стороны замужества. Теперь ей придется делить комнату и постель с мужчиной. Он сможет видеть все — до мелочей, до последней складочки на ее теле, до самых интимных женских проявлений.

Эвелинда вникла в проблему, прикусила губу, вздохнула и решила больше об этом не думать. Все равно ничего не поделаешь. Такова природа вещей. И тем не менее до чего же неловко сознавать, что Каллен совсем скоро будет знать о ней больше, чем ее личная горничная.

— Готово, девочка. Волосы чистые. Теперь я спущусь вниз, отдам твое платье и сорочку в стирку и заодно прихвачу бальзам. Он смешивается очень быстро. Если хочешь, полежи немножко в воде, потом обсохни. Одеваться не надо. Ложись на кровать, а я вернусь и натру тебя.

— Большое спасибо, — негромко сказала Эвелинда вслед торопливо выходящей из комнаты Бидди.

Некоторое время она потратила на тщательное обдумывание происходивших здесь загадочных событий, но внезапно все тайны отступили на задний план, вытесненные одной простой мыслью: что она наденет? Ведь чистой одежды просто нет. Никакой.

Огорченная Эвелинда, бормоча что-то себе под нос, осторожно выбралась из лохани и начала вытираться. Затем завернулась в простыню, с досадой села на кровать и впала в уныние. Положение совершенно безвыходное: из одежды ей сейчас принадлежит одно-единственное платье, мятое и грязное после трехдневного путешествия. Поразительно, как мужчина, проявивший столько заботы и предупредительности во всем остальном, ухитрился не подумать о такой очевидной вещи.

Недоуменно покачав головой, Эвелинда откинулась на кровать и закрыла глаза, но тут же поморщилась от ноющей боли в боку. Она встала, сняла с себя простыню, расстелила на постели и снова легла, теперь на живот. Сложив руки вместо подушки, она уютно устроилась на них щекой и закрыла глаза, вновь и вновь пытаясь справиться с неразрешимой проблемой: что надеть, когда совсем нет одежды? Эвелинда решила обязательно посоветоваться с Бидди, когда та вернется с бальзамом.

До сих пор женщина была очень мила, она так радушно встретила Эвелинду в новом доме, однако все равно — Милдред никто не заменит. Загрустив, Эвелинда закрыла глаза и незаметно погрузилась в сон.

Ее разбудило ощущение того, как густой теплый бальзам растекается по спине. Сильные руки втирали его в большой синяк на боку, и Эвелинда сонно улыбнулась. Уверенные движения в сочетании с целительным воздействием бальзама изгоняли из ее измученного тела остатки усталости и ноющую боль от ушибов.

— Чудесно, Бидди, спасибо!

Низкий звук, последовавший за этими словами, заставил ее широко распахнуть глаза и резко повернуть голову.

— Каллен! — прошептала она в смятении.

— Доброе утро, жена, — невозмутимо промолвил он.

— Я думала, это Бидди. — Вот и все, на что оказался способен рассудок Эвелинды, тогда как все ее существо вопило о другом: над ней, опершись коленом о край кровати, склонился мужчина, и перед его взором красуется ее голая спина и прочие прелести.

Каллен не потрудился дать какие-либо объяснения, он просто одной рукой надавил ей на плечо, заставил улечься обратно на простыню и продолжил свое занятие.

Прикусив губу, Эвелинда напряженно застыла под его руками и только покрепче сжала бедра.

Некоторое время Каллен работал молча, потом коротко приказал:

— Расслабься.

Эвелинда честно попыталась исполнить приказ. Однако нашла это совершенно невозможным, пока его руки скользят по ее коже, а глаза рассматривают обнаженное тело.

Еще несколько минут прошли в тишине. Каллен трудился над синяком на боку, а Эвелинда изо всех сил старалась расслабиться, но потерпела полную неудачу. Тогда он остановился и, взяв за талию, перевернул на спину.

Эвелинда вздрогнула, ее глаза тревожно расширились, и в этот момент губы Каллена прижались к ее губам. Она на секунду замерла, не сопротивляясь, но и не приветствуя поцелуй, совершенно ошеломленная стремительным развитием событий. Однако его язык проник в ее раскрытые губы, и словно по волшебству она с легким вздохом обмякла в объятиях Каллена, постепенно все крепче обвивая руками его шею.

Погрузившись в мечтательные раздумья о том, до чего замечательно он умеет целоваться, Эвелинда была вынуждена разочарованно приоткрыть глаза, когда поцелуй неожиданно прервался. В следующее мгновение ее снова легко, как ребенка, уложили на живот, и втирание бальзама в спину пошло своим чередом. Только тут Эвелинда поняла: Каллен поцеловал ее исключительно для того, чтобы заставить расслабиться.

И это сработало! Всего-навсего один поцелуй — и она стала мягкой и податливой в руках мужа. И вот, пожалуйста, стоило ему только перестать целовать ее, рассудок немедленно подключился к делу, напоминая о наготе, открытой взгляду мужа. Эта мысль оказалась чрезвычайно пагубной, и Эвелинда вновь начала ощущать скованность. Она чувствовала, как краска стыда заливает ее лицо, и почти не сомневалась, что порозовели не только щеки, но и некоторые части тела пониже спины.

Каллен убрал руки, и она, незаметно оглянувшись, посмотрела на него. Зачерпнув немного густого вязкого снадобья из чаши, стоявшей на столе возле кровати, он некоторое время растирал бальзам между ладонями, разогревая его, затем наклонился и продолжил массировать спину Эвелинды.

Она удивилась, почувствовав, что на этот раз он не ограничивается синяком, но широкими кругами продвигается вверх по спине, затем по плечам и снова плавно возвращается на спину. Она уже почти готова была расслабиться под мягкими движениями его рук, и тут он коснулся ее бедер.

Эвелинда дернулась, когда его руки соскользнули на внешнюю сторону бедра и притронулись к ноющему месту, где был второй ушиб. Инстинктивно пытаясь избежать болезненных прикосновений, она даже слегка заерзала на кровати. Каллен никак на это не откликнулся и продолжал осторожно втирать бальзам в кожу. Боль, постепенно ослабевая, в конце концов исчезла окончательно, и Эвелинда чуть-чуть успокоилась. Тогда он сосредоточил свое внимание на нижней части спины и оказался в опасной близости от ягодиц.

Эвелинда занервничала и плотно сжала бедра, чтобы не вздрогнуть от его прикосновения. Она испытала большое облегчение, когда он миновал деликатную область и начал втирать бальзам в ее ноги. Однако его пальцы вновь двинулись выше, прокладывая путь по внутренней стороне бедер, и каждая клеточка ее тела судорожно сжалась в испуге.

— Перевернись.

Эвелинда быстро взглянула на него, пока он брал новую порцию бальзама из чаши. Она заколебалась, не отказаться ли выполнять указание, но, во-первых, он был ее мужем, а во-вторых, уже видел все раньше. Ему пришлось помогать одевать ее в день венчания.

И впрямь корова… Рассердившись на саму себя, она вспомнила его замечание, тяжело вздохнула и неохотно перевернулась на спину. Но все-таки не удержалась и непроизвольно прикрылась руками.

Согрев в руках бальзам, Каллен повернулся и, никак не реагируя на ее наивный стыдливый жест, молча начал массировать плечи и шею. Эвелинда посмотрела на его лицо, но оно, как обычно, казалось абсолютно бесстрастным. И только когда он встретился с ней взглядом, она замерла, плененная разраставшимся в его глазах медленным огнем.

Она не сопротивлялась, когда он взял ее руку, прикрывавшую грудь, и принялся втирать в нее бальзам. Начав с кончиков пальцев, он продвигался к запястью, затем к локтю, держа ее руку на весу между своими ладонями. Вдруг Эвелинда заметила, что ее рука, почти целиком покрытая бальзамом, коснулась клетчатой ткани, перекинутой через его плечо.

— На вашу одежду попала мазь, — извиняющимся голосом произнесла она.

Каллен взглянул вниз и нахмурился. Он отпустил ее руку и притронулся к пятну, которое в результате только увеличилось. Он недовольно потянулся к пряжке, удерживавшей ткань на месте, потом посмотрел на свои скользкие от бальзама руки. Подняв голову, он сказал:

— Расстегни.

Эвелинда немного помедлила, затем потянулась чистой рукой к пряжке и расстегнула ее. Верхняя часть килта немедленно упала с плеча и осталась лежать на талии Каллена, но Эвелинда понимала, что теперь килт практически ничем не закреплен и в любой момент может соскользнуть вниз.

— Рубашку тоже.

Эвелинда неуверенно взглянула в лицо мужу. Он невозмутимо ждал. Прикусив губу, она села на кровати, вытерла намазанную руку о простыню, взяла нижний край его свободной рубашки и осторожно потянула вверх. По мере того как дюйм за дюймом обнажалось его тело, глаза Эвелинды раскрывались все шире и шире.

Его грудь в отличие от ее собственной находилась в превосходном состоянии. Там не было никаких синяков. Ничего удивительного, ведь он упал с коня на спину. Он поднял руки и наклонился вперед, чтобы она могла полностью снять рубашку.

Эвелинда впервые увидела своего мужа обнаженным по пояс. Видит Бог, этот мужчина был великолепен. Могучие мускулы рельефно проступали на его груди и плечах и перекатывались под кожей, когда он, освободившись от рубашки, опускал руки вниз. Она испытала странное непреодолимое желание провести руками по его телу и быстро придумала стереть каплю бальзама в качестве оправдания своих действий.

— Ложись.

Эвелинда подчинилась приказу и легла на кровать, но, похоже, оказалась совершенно не в состоянии оторвать взгляд от мощного мужского торса, располагавшегося у нее перед глазами. Ей было на что посмотреть. Ширина его плеч потрясала воображение.

Каллен прервал ее увлекательное занятие, наклонившись и продолжив работу. На его руках оставалось достаточно бальзама, и он сконцентрировал внимание на самом большом синяке, расплывшемся на боку и под грудью. При первом прикосновении Эвелинда испуганно поморщилась, но скоро бальзам подействовал, и боль почти прошла. Его руки круговыми движениями массировали место ушиба, и круги постепенно становились все шире и шире, но она не замечала этого… пока его пальцы не провели по ее груди.

Эвелинда напряглась и настороженно посмотрела на Каллена. Честное слово, сначала она подумала, что это простая случайность. Ничто в выражении его лица не свидетельствовало об обратном. Однако случайность повторилась, только во второй раз пальцы провели по груди выше и настойчивее.

Совершая третий заход, Каллен внезапно поднял глаза, поймал ее взгляд и не отпускал его, скользя ладонями все выше и выше и остановившись в рискованной близости от ее соска. В тот момент, когда у Эвелинды перехватило дыхание, он убрал руки и отвернулся, чтобы вновь зачерпнуть бальзам и разогреть его. Эвелинда внимательно наблюдала за мужем, переводя взгляд с его лица на руки и обратно. Она как раз сосредоточилась на лице, и тут он, решив, что бальзам уже достаточно теплый, решительно убрал лежавшую на его пути руку Эвелинды и накрыл обеими ладонями ее грудь.

Эвелинда судорожно вздохнула и вздрогнула всем телом. Под волшебным воздействием его пальцев ее глаза закрылись, а сердце забилось чаще, готовое вырваться из груди. Странная смесь восторга и испуга охватила ее. Он прикасался к ней раньше, но тогда она не чувствовала себя такой уязвимой и… обнаженной. Сейчас он не сводил с нее жадного взгляда полуприкрытых глаз, и это усиливало ее смятение.

Ей хотелось попросить его остановиться. Ей хотелось умолять его не останавливаться. И ей очень хотелось, чтобы он поцеловал ее. Но он прикасался к ней лишь руками, и они — то усиливая давление, то ослабляя его — мяли, сжимали, гладили ее тело вновь и вновь. Она не могла этого больше вынести и уже решилась сама просить его о поцелуе, однако ему вдруг понадобилась дополнительная порция бальзама.

Пока он грел его в ладонях, Эвелинде пришлось изо всех сил стиснуть губы, чтобы не произнести ни слова, и сжать пальцы в кулаки, чтобы не дотронуться до него. Он повернулся и наклонился над ней. На этот раз верхняя часть тела Эвелинды была им полностью проигнорирована, все внимание сосредоточилось на ее ногах. Он разминал и поглаживал пальцы, ступни, щиколотки, икры, колени…

Новая пауза для новой порции бальзама. Эвелинда наблюдала за Калленом, тяжело и прерывисто дыша, переполненная одновременно ощущением настоящего и предвкушением грядущего. Его руки легли на ее колени и плавно двинулись вверх. Все ее тело застыло в томительном предчувствии. Его ладони скользили по ее бедрам все выше и выше, неотвратимо приближаясь к месту, где они должны были встретиться. Она вздрогнула и вцепилась в простыню, на которой лежала.

Неизвестно, что сыграло большую роль: то ли бальзам, то ли массаж, то ли и то и другое вместе, но усталость и боль отступили полностью. Все ее существо наполняло только одно чувство — восторженное ожидание.

— Расслабься, — сказал Каллен, и, словно давая ей передышку, его руки опустились ниже, растирая ей икры и изгоняя остатки скованности из мышц. Теперь, когда он вновь плавно двинулся вверх вдоль ее бедер, Эвелинда не сжала их, а лишь поежилась и даже слегка раздвинула ноги навстречу его прикосновениям.

Прикрыв глаза, она следила за ним из-под ресниц. Его лицо, потеряв привычное бесстрастное выражение, стало сосредоточенно внимательным, и ей опять невыносимо захотелось, чтобы он поцеловал ее. Эвелинде так нравились его поцелуи. Нравился вкус его губ, нравилось, как его язык врывается в ее рот и встречается с ее языком… Мечтательные раздумья рассеялись как туман в тот момент, когда его руки, дойдя до самого верха, коснулись ее сокровенной плоти.

Погрузившись в фантазии, Эвелинда ненадолго отвлеклась и неожиданно обнаружила, что во время массажа он раздвигал ее ноги все шире и она оказалась перед ним полностью открытой. Она вспыхнула от стыда, но решила оставить все как есть и не пытаться избежать его прикосновений. Тем не менее, когда его пальцы снова провели по ее нежной плоти, ноги сами собой стремительно сдвинулись, останавливая ласку и одновременно удерживая его руку в западне.

Это была непроизвольная реакция, и Эвелинда при всем желании не смогла бы остановить ее. Она испуганно распахнула глаза и тут же встретила взгляд Каллена. Секунду они смотрели друг на друга, замерев в неподвижности. Затем, по-прежнему глядя ей прямо в глаза, он обеими руками раздвинул ее ноги и, исключая любое стремление сомкнуть их снова, опустился между ними на колени. При этом его килт соскользнул совсем низко, и она рисковала вот-вот увидеть то, что заметно возвышалось под складками его одежды.

Эвелинда молча смотрела на Каллена, но, почувствовав новое прикосновение его пальцев, часто и прерывисто задышала. Ее ноги судорожно пытались сжаться, однако им мешало его присутствие. Тогда она закрыла глаза, сжала кулаки, и постепенно ее бедра начали изгибаться и двигаться в такт каждому движению его пальцев по ее трепещущей плоти.

Казалось, он разжег в ней страсть на берегу реки в д'Омсбери, но это не шло ни в какое сравнение с теперешними ощущениями. Сейчас Эвелинда просто изнывала от неосознанного желания, которое лишь слегка приоткрылось для нее тогда, на поляне. Повинуясь собственной воле, ее бедра двигались с нарастающей силой, и даже ему уже не удавалось сдержать их полностью. И вдруг он убрал свои руки.

Эвелинда испытала пронзительное разочарование и обиженно открыла глаза. Она встретилась с Калленом взглядом и заметила улыбку, промелькнувшую на его лице, перед тем как он наклонился, опустил голову между ее ног, и его губы заняли то место, где раньше безраздельно властвовали пальцы. Эвелинда в ужасе закричала и резко села. Она захотела отстраниться, но Каллен провел языком по ее разгоряченной чувственной плоти, и она застыла, задержав дыхание. Следующее движение его языка вынудило сдерживаемое дыхание с шумом вырваться из груди наружу. Эвелинда откинулась на кровать, и ее тело полностью одержало победу над потрясенным разумом.

Колени ее согнутых ног поднялись высоко вверх, пятки вдавились в постель, бедра выгибались в волнообразных движениях, а из раскрытых губ изливался протяжный стон, становившийся все громче и громче.

Эвелинда отчаянно водила головой из стороны в сторону, бессвязно вскрикивая, когда внезапно почувствовала его палец у себя внутри. Возбуждение, долго копившееся в ней, взорвалось и накрыло ее горячей волной. Полностью захваченная собственными ощущениями, она не заметила, как Каллен выпрямился, скинул с себя килт, бросил на пол и опустился на колени между ее ног.

Сначала Эвелинда почувствовала неопределенное легкое давление, но через мгновение он погрузился в нее, заполнив изнутри до того, что она готова была разорваться на части. Он замер в неподвижности. Она в недоумении открыла глаза и посмотрела на него. Теперь его глаза были закрыты, а лицо приобрело почти страдальческое выражение. Внезапно он открыл глаза и, глядя ей в лицо, начал медленно выходить из нее.

Тело Эвелинды сомкнулось вокруг него, яростно протестуя против его ухода, и когда он двинулся обратно, она снова закрыла глаза, полностью отдаваясь новым переживаниям, пробуждавшимся к жизни внутри ее.

Она почувствовала, как он подхватил и поднял ее бедра, и громко застонала, когда он вошел в нее до конца, тесно прижавшись к ее телу. Ее стон словно послужил сигналом к освобождению для Каллена. Увеличивая мощь и скорость, с которой двигались его бедра, он входил в нее снова и снова, воспламеняя свою и ее страсть до тех пор, пока он и она одновременно не вскрикнули от высшего наслаждения.

 

Глава 6

Эвелинда открыла глаза, с улыбкой посмотрела туда, где недавно спал ее муж, и блаженно потянулась. Ей определенно нравилось быть замужем. Во всяком случае, за Калленом. Супружество оказалось самым захватывающим, увлекательным и многообещающим приключением на свете. Она была до того довольна собой, своим мужем и своей новой жизнью, что, окажись здесь сейчас Эдда, она, кажется, заключила бы ее в объятия и одарила смачным поцелуем в щеку в знак признательности.

Нет, пожалуй, это все-таки слишком, а вот благодарственное письмо было бы вполне уместным. Восторженное, ликующее послание, от которого мачеха совершенно выйдет из равновесия и начнет в отчаянии рвать на себе волосы.

Эвелинда немножко подумала, нахмурилась и решила обойтись без выражения благодарности. Если Эдда поймет, насколько счастлива падчерица, она действительно придет в бешенство и выместит его на людях, оставшихся в д'Омсбери. Эвелинда поморщилась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь платил такую цену за ее счастье. Придется отказаться от мысли поделиться радостью с мачехой.

Ну что ж… Эвелинда философски пожала плечами, перекатилась на кровати, встала, пошевелила ногой и поняла, что боль практически ушла. Помогли бальзам или растирания мужа, а может быть, оказалось достаточно просто покинуть наконец седло, но она чувствовала себя гораздо лучше.

Восхитительный день!

Абсолютно убежденная в этом, Эвелинда повернулась к своему сундуку и остановилась, вспомнив, что такового не имеется. У нее имелось только одно платье. Но Бидди унесла его вниз и отдала в стирку, поэтому теперь не осталось ничего. Эвелинда сникла.

Улыбка на ее лице медленно растаяла. Эвелинда уселась на кровать. Она поняла, что ей совсем-совсем нечего надеть, и некоторое время растерянно обдумывала, как выйти из положения. Никаких вариантов не просматривалось. Вряд ли она сможет разгуливать по замку Доннехэд в обнаженном виде. Но и сидеть до бесконечности голышом на краю кровати ей тоже не доставило бы удовольствия. Взяв верхнюю простыню, Эвелинда завернулась в нее.

И продолжала сидеть, чувствуя себя подавленной, несчастной и… угодившей в ловушку.

Нахмурившись, Эвелинда встала и прошлась по комнате, скользя равнодушным взглядом по скудной обстановке. В просторном полупустом помещении помимо кровати и двух небольших столов были только три сундука.

Взгляд Эвелинды остановился на самом большом из них, и на некоторое время она погрузилась в задумчивое созерцание. Конечно, с ее стороны не слишком хорошо без разрешения копаться в вещах мужа, но, возможно, среди них найдется хоть что-нибудь подходящее для нее самой. Скажем, одна из его рубашек. Все-таки лучше, чем оставаться просто завернутой в простыню.

Подойдя к самому большому сундуку, она опустилась на колени, откинула крышку и, изумленно вытаращив глаза, уставилась на его содержимое. Сундук был доверху забит платьями. Если они принадлежат мужу, у него и в самом деле весьма причудливый вкус. Слабо улыбнувшись, она вспомнила свои путаные попытки объяснить Милдред, что на берегу реки Каллен порвал платье, снимая его с себя. Тогда служанка спросила, зачем он надел платье Эвелинды. Она представила себе, как порезвилась бы Милдред сейчас, при виде такого количества женской одежды, и почувствовала острый прилив тоски по горничной, которая была с ней рядом почти всю жизнь. Она ужасно скучала по Милдред.

Вздохнув, Эвелинда взяла платье, лежавшее сверху, встала и принялась рассматривать. Очень красивый наряд: приталенный лиф чудесного темно-синего цвета, а в складках юбки бледно-голубые вставки, заметные только при ходьбе.

Воодушевленная своим открытием, Эвелинда разложила платье на кровати, а сама вернулась к сундуку в поисках белья.

Быстро отыскав подходящую сорочку, она тут же просунула в нее голову и поморщилась, почувствовав затхлое дуновение, исходившее от ткани. К вещам явно давно не притрагивались. Вероятно, они принадлежали первой жене Каллена, и после ее смерти их ни разу не вынимали из сундука.

От этой мысли Эвелинде стало неуютно. Наверное, Каллен совсем не обрадуется, увидев на ней вещи своей умершей жены. Уже практически стянув сорочку обратно, она вновь вспомнила о своем бедственном положении и рассердилась. Что же, так и сидеть нагишом в спальне, как в западне? Если бы у мужа хватило здравого смысла обеспечить ее какой-нибудь другой одеждой, не пришлось бы надевать эту.

Эвелинда решительно расправила плечи и, уверенная в собственной правоте, натянула сорочку. Оглядев себя, она поняла, что одежда явно велика. Судя по солидному размеру сорочки и широкому вырезу, первая жена Каллена была существенно выше и полнее. Чтобы носить ее вещи, придется хорошенько подогнать их по фигуре, но пока сойдет и так. Можно будет ушивать платья, сидя по вечерам у камина.

Подойдя к кровати, Эвелинда надела платье и прикусила губу, обнаружив, что оно также велико. Юбка была слишком широкой и длинной.

Может, попробовать собрать лишнюю ткань на спине? Получилось неплохо, и Эвелинда огляделась вокруг в поисках какой-нибудь булавки, которой можно было бы закрепить складку, но не увидела ничего подходящего. В конце концов пришлось снова вернуться к сундуку, порыться в нем более основательно. В большом сундуке никаких булавок не оказалось, и Эвелинда направилась к двум остальным. В том, что поменьше, лежала одежда мужа: клетчатые килты и белые рубашки. А в последнем обнаружился крайне странный набор предметов, многие из которых казались совершенно бесполезными.

Эвелинда достала стрелу с контрастным черно-белым оперением и нахмурилась, заметив на нем следы засохшей крови. Частично кровь уже осыпалась от времени и бурым тонким порошком покрывала дно сундука. Этот слой существенно увеличился, когда Эвелинда отодвинула стрелу в сторону, чтобы рассмотреть остальные предметы. Слава Богу, среди них оказалась большая пряжка с булавкой, очень похожая на ту, которой Каллен пристегивал верхнюю часть своего килта. Эвелинда опустила крышку сундука и быстро собрала платье на спине и закрепила булавкой.

С чувством выполненного долга, она поискала глазами гребень, собираясь теперь заняться волосами, но, конечно, ничего не нашла — ее гребень тоже остался в д'Омсбери.

Честно говоря, находиться вдали от Эдды прекрасно, однако…

Нет, сказала себе Эвелинда. Все будет замечательно. Она перешьет платья первой жены Каллена и обязательно найдет гребень, ведь должен же здесь быть хотя бы один. У Каллена длинные волосы, и непохоже, чтобы он разгуливал с колтуном на голове, значит, как-то он причесывается. Жизнь непременно наладится! Это просто незначительные помехи на пути к счастью, на самом деле жаловаться не приходится. Ведь ей мог достаться жестокий, бессердечный муж, который избивал бы ее и меньше всего заботился о том, чтобы доставить удовольствие в супружеской постели. Испытывая большой подъем от таких мыслей, Эвелинда встала и провела руками по волосам. Надеясь, что теперь выглядит относительно пристойно, она решительно направилась к двери.

Шагнув за порог комнаты, Эвелинда оказалась в очень темном холле. Окон не было, солнечный свет сюда не проникал, и в помещении, видимо, было одинаково темно днем и ночью. Очевидно, Каллен уже привык передвигаться здесь в полной темноте и поэтому без всякого труда отыскал дорогу в спальню прошлой ночью после приезда. Отметив про себя, что нужно предложить зажечь факелы и освещать холл хотя бы днем, Эвелинда осторожно двинулась к лестнице.

К ее большому облегчению, там было существенно светлее благодаря узким стрельчатым окнам, прорезавшим стены главного зала под потолком. Придерживая широкую юбку, чтобы не споткнуться, Эвелинда начала спускаться по лестнице. Внезапно двери в главную башню распахнулись и вошел Фергус. Не заметив на лестнице Эвелинду, он быстро зашагал через главный зал. Высокий мужчина стремительно преодолел расстояние, отделявшее его от входа в помещение, которое Эвелинда определила для себя как кухню, и скрылся за дверью. В главном зале снова воцарилась тишина.

Эвелинда спускалась по лестнице, удивляясь гулкой пустоте огромного помещения. В д'Омсбери в большом зале постоянно кипела жизнь. Даже когда обитатели замка не толпились вокруг столов за трапезой, там либо домашняя прислуга занималась уборкой, либо группа рыцарей наслаждалась отдыхом, перед тем как заступить в караул на крепостной стене, либо грелась у камина Эдда…

На последней ступени лестницы Эвелинда задержалась, испытывая некоторую неуверенность. Как здешняя леди… Она прикусила губу, сознавая, что не имеет ни малейшего представления о своих полномочиях. Дома она всегда знала, чем заняться, но жизненный уклад в замке Доннехэд пока оставался для нее тайной.

Она посмотрела на двери, предположительно ведущие в кухню, сделала шаг вперед и опять остановилась. Дома в число ее обязанностей входило обсуждение с поваром таких вопросов, как ежедневное меню и закупка необходимых продуктов. Но очевидно, в Доннехэде до сего дня с этим вполне успешно справлялись и без нее. Не имея даже предположений о том, на кого здесь возложена подобная миссия, Эвелинда не хотела по неведению ущемить чьи-то права.

Нетерпеливо прищелкнув языком, она переступила с ноги на ногу. Надо было задать Бидди хотя бы парочку вопросов во время купания. Эвелинда пообещала себе, что в следующий раз обязательно так и поступит, и еще при первом удобном случае поинтересуется у мужа, чего он от нее ждет. А сейчас она только проведет разведку и проникнется ощущением нового дома.

Теперь, имея четкий план действий, Эвелинда почувствовала себя значительно лучше и, подхватив юбку, решительно пересекла главный зал, подойдя к дверям, за которыми скрылся Фергус. Ступив за порог, она, в полном соответствии со своими ожиданиями, оказалась в кухне. Чего она совсем не ожидала, так это того, что обнаружит там одних только женщин. В д'Омсбери на кухне, кроме работниц, постоянно находились еще работники. Помимо самого кругленького невысокого повара, руководившего приготовлением блюд, было еще несколько молодых сильных помощников, выполнявших тяжелую работу, например, готовивших туши кабанов к жарке на вертеле. Однако на кухне в замке Доннехэд отсутствие мужчин прямо-таки бросалось в глаза. Ни единой особи мужского пола, даже Фергус куда-то исчез. Видимо, отсюда был другой выход, потому что обратно в зал Фергус не возвращался.

Взгляд Эвелинды скользнул по помещению, пробежал по служанкам самого разного возраста и наконец остановился на Бидди. Удивительно — женщина, которая до этого вела себя как горничная, оказывается, заправляет всем на кухне. По крайней мере сейчас именно она, прервав разделывание цыпленка и размахивая огромным ножом, раздавала указания суетящимся вокруг работницам.

Внезапная вспышка солнечного света привлекла внимание Эвелинды к двери, которой, должно быть, воспользовался Фергус. В кухню вошел незнакомый мужчина, худой и основательно сгорбившийся под тяжестью прожитых лет. Эвелинда с любопытством наблюдала, как он, искоса глянув на Бидди, почти на цыпочках крадется вдоль стенки, подбираясь к чему-то, что сильно напоминало поднос с выпечкой.

— Держись подальше от сладостей, Скэтчи, если не хочешь лишиться пальца, — рявкнула Бидди, даже не поднимая глаз. — Сначала Фергус, теперь ты, у меня просто не хватает на вас терпения сегодня утром.

Старый седой Скэтчи скорбно оглядел поднос, рядом с которым стоял, и сердито посмотрел на Бидди:

— Вы жестокая женщина, миледи! Делаете их и даже не даете нам попробовать.

Эвелинда вздрогнула от неожиданности, услышав почтительное обращение. Миледи? Она вновь взглянула на Бидди и удивленно раскрыла глаза, тщательно рассмотрев ее наряд. В спальне наверху Эвелинда заметила на Бидди фартук и совсем не обратила внимания на скрывавшееся под ним платье, а оно было явно слишком богатым для служанки. Кто она, черт побери, и чем занимается, то исполняя обязанности горничной, то работая на кухне? Эвелинда терялась в догадках. Муж ничего не говорил о женской части своего семейства. Впрочем, о мужской его части он тоже не распространялся, хотя она знала: у него есть кузен по имени Тэвис. Во всяком случае, ей так казалось. Одно из немногих замечаний Фергуса во время их путешествия в Доннехэд указывало на это. Фергус сказал Каллену, что, наверное, не стоило оставлять Тэвиса в д'Омсбери — он клюнет на первую попавшуюся смазливую девчонку и забудет о возвращении. Каллен тогда хмыкнул и ответил, что остальные мужчины помогут его двоюродному брату держаться в рамках приличий.

— Будешь есть выпечку вместе со всеми во время обеда, — непреклонно сказала Бидди. — А сейчас иди отсюда и возвращайся к себе на конюшню, пока я не разделала тебя, как одного из цыплят. — Резко опустив нож, она вонзила его точнехонько в ножку бедной ощипанной птичьей тушки.

Качая головой, мужчина двинулся к выходу. Проходя мимо Эвелинды, он замедлил шаги и улыбнулся широкой беззубой улыбкой.

— Пошевеливайся! — прикрикнула Бидди и посмотрела ему вслед. Только тут она с удивлением обнаружила Эвелинду. — Девочка! — ринулась к ней Бидди, отложив нож и на ходу вытирая руки о фартук. — Ты уже встала. Каллен думал, ты будешь спать до вечера.

Эвелинда изо всех сил постаралась не покраснеть.

— Нет, что вы. Я ведь проспала почти всю дорогу, пока мы ехали сюда.

— Ну хорошо. Тогда, может быть, хочешь перекусить?

— Если вас это не затруднит, — нерешительно сказала Эвелинда.

— Нисколько не затруднит, — заверила ее Бидди. — Тебе надо только пойти и сесть за стол в зале, а я пришлю служанку с медом и выпечкой. Или ты предпочитаешь хлеб и сыр?

— Выпечка выглядит очень заманчиво. Только не надо ее никуда относить. Я бы поела прямо здесь. Мне кое-что непонятно, и, если можно, я хотела бы вас об этом спросить, — объяснила Эвелинда.

— Ну конечно, тебе надо о многом спросить. Проходи и садись вот сюда. — Бидди вернулась к тому месту, где работала. Отыскав неподалеку чистый кусочек на длинном столе, она огляделась вокруг и, обращаясь к светловолосой молодой служанке, нарезающей овощи, приказала: — Мэри! Принеси-ка табурет для леди.

Девушка прекратила крошить овощи, схватила табурет и поспешила с ним к Бидди, которая в это время уже отдавала приказ другой служанке подать мед и выпечку.

— Вот и ладно, — сказала Бидди, усадив Эвелинду за чистый стол с едой и питьем. — Угощайся и спрашивай обо всем, что тебя интересует. А я продолжу работу, если ты не возражаешь.

— Конечно, нет, — заверила Эвелинда и замолчала, мучительно придумывая, как получше сформулировать вопрос. В конце концов она просто выпалила: — А вы кто?

Бидди замерла, подняла на нее удивленные глаза и ответила:

— Девочка, я же представилась. Меня зовут Элизабет Дункан, ты забыла? Наверное, ты ударилась головой, когда падала со своей лошади?

Огорченно нахмурившись, Бидди отложила нож в сторону и двинулась к Эвелинде с явным намерением осмотреть ее голову.

— Нет-нет, я совершенно здорова, — поспешно возразила Эвелинда, поднимая руки, чтобы удержать Бидди. — Я не забыла вашего имени. Просто Скэтчи назвал вас «миледи», и я не поняла… То есть когда вы помогали мне с ванной, я думала, вы горничная. Потом я пришла сюда, а вы управляете всем на кухне. Но Скэтчи обратился к вам «миледи», а мой муж не рассказывал мне, что у него есть родственницы. Хотя он вообще ничего не рассказывал о каких-либо родственниках. Если честно, он вообще со мной почти не разговаривал, только отдавал приказы, — обиженно добавила Эвелинда. Заметив, что Бидди молча смотрит на нее широко раскрытыми глазами, она смущенно пояснила: — Все это не имеет никакого значения, я просто хочу объяснить, почему не совсем понимаю, кто вы.

К ее изумлению, Бидди — или леди Бидди, — казалось, едва сдерживает смех. Эвелинда хоть убей не видела ничего смешного. Она была совершенно сбита с толку собственной неосведомленностью и, более того, немножко сердилась на мужа, оставившего ее в полнейшем неведении.

— Займись завтраком, девочка, — сказала Бидди с серьезным видом. — А пока ты ешь, я тебе все объясню.

Тихонько вздохнув, Эвелинда потянулась за медовым напитком и, отпив глоточек, приготовилась слушать.

— Я тетя Каллена, — объявила Бидди, снова берясь за нож. — Тэвис мой сын, а Дарак был моим мужем.

Глаза Эвелинды недоверчиво раскрылись, когда она вспомнила, что так звали дядю Каллена. Того самого, которого он, по слухам, убил. Она прикусила губу и молча смотрела на Бидди. Та вернулась к работе и рубила цыпленка, очевидно, готовя его для рагу.

— Но почему же вы трудитесь на кухне?

Бидди усмехнулась:

— Ты говоришь об этом как о каком-то наказании.

— Ну… — Эвелинда смущенно огляделась вокруг. Ей не хотелось никого обижать, признавшись, что именно так она и думает. Видимо, выражение ее лица говорило само за себя, потому что Бидди рассмеялась.

— Я люблю готовить, — бодро заверила она. — Всегда любила. В детстве, в нашем замке Макфарлин, я вечно болталась на кухне, изводя кухарку. Конечно, моя мать никак не могла одобрить такого чудачества и постаралась отвадить меня от этого занятия. Вполне успешно… Пока я не стала хозяйкой в собственном доме. Поселившись в Доннехэде, я немедленно взялась за здешнюю кухарку. Ей пришлось научить меня парочке вещей, чтобы я оставила ее в покое… Кроме того, у нее не было другого выхода — я ведь являлась ее госпожой, — насмешливо добавила она. — А с каждым годом я готовила все больше и больше.

— И ваш муж не возражал против этого? — С любопытством спросила Эвелинда. Ее отец пришел бы в ужас, если бы застал жену за работой на кухне.

— Моего мужа совершенно не волновало, чем я занимаюсь. Лишь бы я была довольна и не пилила его, — ухмыльнулась Бидди.

— О, — протянула Эвелинда.

— Да и другие мужчины не жалуются. Выяснилось, что моя выпечка и некоторые другие блюда пришлись им очень по вкусу, — с усмешкой добавила Бидди, затем сказала более серьезно: — Я не провожу на кухне все свое время. Только помогаю при случае или заменяю кухарку, когда ей необходимо отлучиться. Как раз сейчас она уехала на пару дней навестить свою дочь.

— О, — снова произнесла Эвелинда, потом откашлялась и сказала: — В таком случае большое вам спасибо, что помогли мне с купанием.

Бидди со смехом фыркнула:

— А что еще оставалось? Я же отослала всех служанок. Зато у меня появилась возможность познакомиться с тобой поближе. Жаль, я не догадалась, что ты понятия не имеешь, кто я. Иначе я бы сразу объяснила. А теперь… — Она указала ножом на печенье, поданное Эвелинде, и приказала: — А теперь ешь! Тебе необходимо подкрепить свои силы, чтобы все поскорее зажило, а выпечка — предмет моей особой гордости.

Эвелинда застенчиво улыбнулась и взяла печенье. Она откусила маленький кусочек и восторженно вздохнула: лакомство, казалось, тут же растаяло во рту и оставило после себя совершенно особенный чудесный вкус.

— Изумительно вкусное печенье, миледи! Такое нежное и рассыпчатое.

Услышав похвалу, Бидди расцвела от удовольствия:

— Это мое коронное блюдо. Всем в замке ужасно нравится. Особенно Фергусу. Он по десять раз на дню заглядывает сюда в надежде стащить штучку-другую. Печенье разлетается вмиг, поэтому я для верности каждый раз буду приберегать парочку для тебя.

— О да, пожалуйста, — обрадовалась Эвелинда и откусила еще кусочек, наслаждаясь восхитительным вкусом. Ей всегда нравилось, как готовит повар в д'Омсбери, но у него никогда не получалось ничего подобного. Хотя, честно говоря, он не был особенно силен по части приготовления выпечки.

— Хочешь еще? — предложила Бидди, когда Эвелинда доела первое печенье.

— Да, только я возьму сама, — торопливо ответила Эвелинда, вставая и подходя к подносу. Она выбрала еще одно печенье и, вернувшись за стол, задала вопрос: — Значит, домашним хозяйством управляете вы, миледи?

— Зови меня Бидди, — поправила она, озорно сверкнув голубыми глазами. — Или тетя Бидди, если тебе так больше нравится.

— Спасибо… тетя Бидди, — мягко повторила Эвелинда, глубоко тронутая столь щедрым приглашением вести себя по-родственному.

Бидди удовлетворенно кивнула:

— Да, конечно, я вела хозяйство, когда мой муж был лэрдом. Потом он умер, его место занял Лиам. — Она запнулась и пояснила: — Это отец Каллена. Жена Лиама к тому времени уже давно умерла, он так и не женился снова, поэтому при нем я продолжала управлять домом. И после его смерти, уже при Каллене. По крайней мере пока он не женился — тогда Маленькая Мэгги сама стала хозяйкой.

— Вас это расстроило? — спросила Эвелинда, встревоженная тем, что, как новая леди, будет вынуждена потеснить Бидди.

Похоже, тетю Каллена сильно удивил этот вопрос. Она со смехом покачала головой:

— Сказать по правде, я была только счастлива провести два года без этой тяжкой ноши. Я могла больше времени проводить на кухне. Хотя, — призналась она с легкой гримасой, — Маленькая Мэгги терпеть не могла, когда я занималась стряпней. Она считала это занятие недостойным моего положения. — Бидди округлила глаза и внушительно добавила: — Поверь мне, девочка, никакая работа, выполненная с удовольствием, не может унизить. Большое наслаждение уметь приготовить вкусное блюдо, особенно если ты все делаешь сама — охотишься, разделываешь добычу и превращаешь ее в изысканное угощение. Тогда испытываешь подлинное удовлетворение, — заверила она. — Это гораздо приятнее, чем командовать прислугой и возиться с торговцами.

Эвелинда сосредоточенно кивнула, опустила глаза на свое обширное платье и вновь посмотрела на Бидди, отрубающую цыпленку вторую ножку, чтобы тут же бросить ее в горшок.

— Маленькая Мэгги? — переспросила Эвелинда.

Бидди прыснула:

— Нет, она была настоящая великанша: высокая, большая и пышнотелая. А все-таки на парочку дюймов поменьше своей матери — Большой Мэгги. Вот поэтому ее называли Маленькая Мэгги.

— О! — Эвелинда попыталась представить себе женщину еще более крупную, чем та, кому принадлежало платье, и нашла это практически невозможным.

— Уверена, твоя матушка отлично научила тебя вести хозяйство, но если тебе понадобится помощь или возникнут какие-нибудь вопросы — обращайся ко мне. И учти, я даже готова на время расстаться с кухней, чтобы ты не чувствовала себя неловко, когда твои родные решат навестить нас.

— Благодарю вас, — тихо сказала Эвелинда, — но в этом вряд ли возникнет необходимость. Мои родители умерли: матушка уже давно, а отец — два года назад. Остались только брат и мачеха.

— О, девочка, прости меня. — В голосе Бидди слышалось неподдельное сожаление. — Нет на свете ничего тяжелее, чем потерять того, кого любишь.

— Вы правы. — Эвелинда увидела, как лицо Бидди на мгновение исказилось от горя, и подумала, что своими словами невольно заставила ее вновь вспомнить умершего мужа. Надо срочно придумать что-нибудь жизнеутверждающее и поднять настроение им обеим. Эвелинда поднесла ко рту печенье, откусила, почувствовала, как сладость тает на языке, и сказала: — Знаете, не вижу ничего дурного в том, чтобы вы продолжали готовить, раз вам это нравится. Особенно если я буду регулярно получать печенье.

Печаль на лице Бидди тут же сменилась гордостью и удовольствием, и она пообещала:

— Можешь не сомневаться, девочка.

Отпивая мед из кружки, Эвелинда оглядела женщин, усердно работающих вокруг, и спросила:

— А почему у вас на кухне совсем нет мужчин? В д'Омсбери они всегда помогали управляться с тяжестями.

— Когда Фергус заходит, он помогает, — ответила Бидди и добавила: — Он частенько забегает на кухню. Этот мужчина вечно перехватывает что-нибудь из еды, хотя сам худой, как жердь.

Эвелинда слегка приподняла брови, заметив появившееся на лице Бидди странное болезненное выражение.

— Было бы просто подарком судьбы постоянно иметь здесь пару мужчин-помощников, — продолжила она. — К несчастью, все они заняты охраной крепостной стены и воинскими упражнениями. Остальные дела лежат на плечах женщин.

— В замке не хватает мужчин? — удивленно поинтересовалась Эвелинда.

— Нет, хотя… — Бидди запнулась. — Действительно, в Доннехэде мужчин меньше, чем женщин. Слишком много славных воинов погибло в сражениях, правда, сейчас дела постепенно налаживаются. После смерти Дарака Лиам приложил немало усилий, чтобы приобрести союзников, и Каллен действует в том же направлении. Теперь мы почти не воюем. Поэтому многие девушки, что вышли замуж за чужаков, постепенно перебираются с ними обратно в Доннехэд. Это сильно увеличило количество мужчин. Думаю, сейчас нас уже почти поровну.

Эвелинда медленно кивнула и спросила:

— Если сейчас мужчины почти не воюют, почему бы нескольким из них не поработать иногда на кухне? Я понимаю, что они должны постоянно поддерживать форму, но отсутствие одного или двоих на учениях не кажется мне особо опасным. А здесь они принесли бы большую пользу, помогая поднимать тяжести и все такое.

Бидди приостановила работу, взглянула на Эвелинду с большим интересом, помедлила и произнесла:

— Да, конечно, но… Так было всегда.

Эвелинда не стала вдаваться в обсуждение, хотя про себя решила при случае непременно обсудить этот вопрос с Калленом. «Так было всегда» — что за странная причина все оставлять по-прежнему, если можно некоторые вещи изменить к лучшему. Она не видела никаких препятствий к тому, чтобы несколько мужчин отвлеклись от боевой подготовки и взяли на себя особенно тяжелую работу на кухне.

— Значит, сейчас все мужчины охраняют крепостные стены и тренируются во внутреннем дворе? — уточнила она, опуская пустую кружку на стол.

Такой вывод заставил Бидди фыркнуть:

— Нет. Как раз сейчас они все отправились к загонам, чтобы отпраздновать вашу свадьбу.

Эвелинда изумленно подняла брови и переспросила:

— Отпраздновать нашу свадьбу в загоне?

— Ну да. — Бидди изрядно развеселило ее замешательство. — Они будут пить эль и дразнить старину Ангуса — так зовут быка, — пояснила она еще до того, как Эвелинда успела задать вопрос. — Несчастного старого быка с ужасным характером. Каждый раз, когда появляется повод что-нибудь отпраздновать, мужчины берут с собой пару бочонков эля, отправляются к загонам и доводят бедняжку до белого каления. Потом носятся взад и вперед по загону с ним наперегонки, демонстрируя свою отвагу и ловкость. Некоторые даже пытаются побороться с бедным животным.

— Они именно так представляют себе праздник? — удивленно поинтересовалась Эвелинда.

Бидди рассмеялась и ответила:

— Они же мужчины.

Видимо, она считала это объяснение достаточным. Эвелинда с сомнением покачала головой:

— А как будут праздновать женщины?

Бидди вновь остановилась, крайне изумленная:

— Девочка, у нас нет времени на праздники. Слишком много работы, чтобы отвлекаться по пустякам.

Эвелинда помрачнела:

— Итак, мужчины упражняются с мечами или празднуют, а женщины выполняют всю работу?

— Конечно. — Бидди кивнула и отрубила у цыпленка крыло. — Так было всегда.

— Понятно, — пробормотала Эвелинда. — Мой муж тоже будет праздновать вместе со всеми?

— Никаких сомнений, — ответила Бидди. — Он как раз тащил один из бочонков с элем, когда выходил отсюда.

— Думаю, я пойду и попробую с ним поговорить. А потом вернусь, и, возможно, мне придется снова помучить вас вопросами. Вы не возражаете? Конечно, я вела хозяйство в д'Омсбери после смерти матери, но в каждом замке свои порядки, и я…

— Твоя мачеха не занялась домашними делами, когда вышла замуж за твоего отца? — удивленно перебила Бидди.

Эвелинда наморщила нос:

— Эдда предпочитала быть праздной дамой.

— А, — понимающе кивнула Бидди. — Что ж, девочка, добро пожаловать в замок Доннехэд. У нас тут нет праздных дам, но мы рады приветствовать тебя. Буду счастлива помочь тебе освоиться на новом месте и разобраться, что к чему.

— Большое спасибо. — Эвелинда в знак признательности тепло сжала плечо Бидди, встала и направилась к выходу из кухни.

Пересекая главный зал, она обвела его внимательным взглядом. Слишком простая обстановка для жилища, в котором обитают преимущественно женщины. Никаких излишеств, только самое необходимое. Посередине столы, расставленные в форме буквы «П», а у камина два стула — с прямыми спинками, квадратными сиденьями и безо всяких подушек. Они выглядели не слишком гостеприимно. Как и зал в целом — в этом заключалась его главная отличительная черта. На полу лежали камышовые подстилки, но стены были совершенно голые, даже не побеленные, не говоря уже о каких-нибудь гобеленах. Эвелинда осталась весьма недовольна увиденным. Интересно, первая жена Каллена действительно была поклонницей такой простоты или при ней все выглядело гораздо более привлекательно и только после ее смерти пришло в запустение?

Унылая пустота стен напомнила Эвелинде о двух гобеленах, оставленных в д'Омсбери. Отец купил их для матери после женитьбы. На одном из них были изображены Адам и Ева в райском саду, а на втором красовались единорог и прекрасная дама. Гобелены висели в главном зале, пока в замок не прибыла Эдда. Выяснив, что это подарки барона первой жене, мачеха немедленно настояла на том, чтобы их сняли. Она последовательно уничтожала любое напоминание о предыдущей леди д'Омсбери.

Отец Эвелинды не стал спорить. Он просто приказал свернуть гобелены и убрать их, сказав дочери, что она может забрать их с собой, когда выйдет замуж и будет жить в собственном доме.

Какой позор оставить их в д'Омсбери! Они прекрасно смотрелись бы на здешних стенах и могли сильно украсить помещение. А ведь были еще подушки, которые они с матерью вышивали по вечерам. Если положить их на стулья у камина, стало бы гораздо уютнее. И еще были…

Эвелинда решительно пресекла собственные раздумья. Бессмысленно тосковать о безвозвратно утерянных вещах.

Распахнув двери, она вышла из главной башни замка и ступила на лестницу, ведущую во внутренний двор. Направление ее мыслей изменилось. Всегда можно что-то сделать самой. Конечно, она неспособна самостоятельно выткать гобелен. У нее нет для этого ни умения, ни времени, не говоря уж о ткацком станке, необходимом для такого занятия. Мастерами по изготовлению гобеленов всегда были исключительно мужчины. Работая вдвоем, они за два месяца успевали соткать примерно квадратный фут гобеленового полотна. Именно поэтому гобелены ценились так дорого. И тем более постыдно для мужа, что он не дал ей возможности взять их с собой. И не только их.

С сердитым видом Эвелинда подхватила юбки чужого широченного синего платья и начала спускаться по лестнице, добавив еще кое-что в копилку претензий, которые она имела к своему мужу. Похоже, к настоящему моменту их оказалось уже предостаточно. Она готова была выдвинуть против мужа солидный список обвинений, а ведь со дня венчания прошло всего лишь три дня.

Сойдя со ступеней, Эвелинда остановилась и оглядела внутренний двор. Здесь было почти так же пусто, как в главном зале. Только несколько женщин суетились тут и там, занимаясь своими делами. Эвелинду могло бы удивить полное отсутствие мужчин, но после разговора с Бидди она отлично знала, где их искать. У загонов.

Она припомнила направление, в котором Фергус прошлой ночью водил лошадей, и, полагая, что загоны должны быть рядом с конюшнями, пошла вперед, рассчитывая найти их достаточно легко. Нужно только искать мужчин, пытаясь услышать их крики. Исходя из ее опыта, мужчины во время «празднований» становились шумными и неуправляемыми, и, без сомнения, она их услышит задолго до того, как приблизится к ним.

Проходя мимо конюшен, Эвелинда с любопытством заглянула внутрь. Она увидела стойла, длинными рядами тянувшиеся вдоль стен. На первый взгляд конюшни содержались в образцовом порядке, совсем как у Мака в д'Омсбери.

Эвелинда подумала о том, что за Леди здесь ухаживали бы должным образом, но быстро постаралась выкинуть из головы эту мысль. Ей не хотелось навлекать на себя гнев мужа, ведь так не достигнешь ничего, кроме ухудшения отношений. Всегда лучше добиваться своего в спокойной обстановке, когда обе стороны находятся в добром расположении духа.

По ее мнению, как раз сейчас муж должен быть настроен исключительно благодушно. Во всяком случае, она, безусловно, чувствовала себя прекрасно после их тесного супружеского общения. По крайней мере до тех пор, пока у нее не возникли мелкие житейские трудности… в частности, полное отсутствие ее собственных вещей.

Разумеется, перед Калленом подобной проблемы не стояло, — более того, он устроил праздник. Это давало ей основания полагать, что он находится в весьма приподнятом состоянии. Следовательно, самое время подступиться к нему с вопросом о том, какие требования он предъявляет к жене. Она старалась так думать. Но в глубине души прекрасно понимала — разговор можно спокойно отложить до вечера и обсудить все дела после ужина. Однако ей очень хотелось видеть мужа. Он, конечно, тоже будет счастлив и, улыбнувшись, раскроет ей навстречу свои объятия, а потом станет целовать ее до тех пор, пока она совершенно…

Громовые раскаты хохота вынудили Эвелинду прервать свои грезы наяву. Как и ожидала, она услышала мужчин, еще не видя их. Остановившись, она огляделась по сторонам и увидела совсем рядом несколько огороженных участков. Они располагались друг за другом и доходили до крепостной стены. Первый из них, ближайший к Эвелинде, был пуст. Она подошла к деревянной изгороди и, опершись на столб, принялась всматриваться в людей, теснившихся на узкой полоске травы вдоль ограды следующего загона и наблюдавших, что в нем происходит.

Эвелинда скользила взглядом по толпе, пытаясь отыскать в ней мужа, когда раздался новый взрыв смеха. Заинтересовавшись, она посмотрела во второй загон и застыла на месте с глазами, полными ужаса. Мужчины либо уже закончили дразнить «бедного старину Ангуса», либо и вовсе отказались от этого развлечения. Во всяком случае, сейчас они перешли к верховой езде на неоседланной бешеной лошади. Честное слово, животное выглядело абсолютно обезумевшим. Оно брыкалось, вертелось, выгибалось и совершало беспорядочные скачки из стороны в сторону, прилагая все усилия к тому, чтобы избавиться от своего седока, отчаянно пытавшегося удержаться и не рухнуть на землю.

Эвелинда твердо решила, что человек на спине лошади явно такой же сумасшедший, как и само животное, но в этот момент очередной скачок развернул наездника лицом к Эвелинде, и она узнала в нем своего мужа.

В первую секунду она словно приросла к земле и стояла, вцепившись в опору изгороди, открыв рот в немом ужасе. Кошмарные видения, сменяя друг друга, пронеслись у нее перед глазами. Она уже мысленно представила себе мужа, сброшенного с лошади и затоптанного насмерть. От перспективы так скоро остаться молодой вдовой, едва вкусившей радости супружества, она готова была упасть в обморок. И тут ее муж действительно взлетел в воздух — дикое животное сбросило его с себя, как пушинку.

Издав пронзительный вопль, Эвелинда немедленно начала карабкаться на изгородь, преисполнившись решимости добраться до мужа кратчайшим путем и как можно скорее. Однако юбка зацепилась за деревянную опору, и Эвелинда повисла на изгороди. В нетерпении она дернула ткань изо всех сил, рискуя обрушиться вниз головой, услышала треск и оказалась лежащей на животе внутри загона.

Охнув от удара, Эвелинда быстро вскочила на ноги, подхватила огромную юбку и, собрав ее в руке, понеслась по загону.

Несколько мужчин, несмотря на шум, услышали, как она выкрикнула имя мужа, и, обернувшись, увидели ее стремительный бросок за ограду. Ужас, отразившийся на их лицах, заставил ее сердце тревожно сжаться. Мужчины что-то закричали, обращаясь к ней, и, даже не видя Каллена, она поняла — он приземлился неудачно.

Надеясь, что его раны оставляют шанс на выздоровление, Эвелинда на бегу судорожно пыталась припомнить правила ухода за больными, которым учила ее Милдред. Вероятно, у него перелом, или два… или больше. Надо будет ограничить его в движениях. Больше всего она боялась за его голову и посылала беззвучные мольбы, чтобы его затылок вновь не пострадал при падении. Ведь он едва успел оправиться после недавнего удара головой о землю! О чем он думал, когда садился на этого бешеного зверя? Она обязательно задаст ему несколько вопросов, как только сочтет его достаточно здоровым для того, чтобы с ним можно было жестко поговорить, не испытывая при этом угрызений совести.

Тем временем мужчины отчаянно кричали, бурно жестикулируя и размахивая руками. Эвелинда всячески старалась отогнать от себя мысль о том, что Каллена уже не удастся спасти.

«Это не так, — говорила она себе. — Разве может Бог быть настолько жестоким?»

— Эвелинда!

Узнав голос Каллена, она вздрогнула, откинула прочь свои страхи и пристально вгляделась в людей, застывших по ту сторону изгороди. Прокладывая путь среди мужчин, столпившихся у ограды, к загону прорывался Каллен, и сердце Эвелинды радостно забилось.

— Чертова женщина, шевелись! — взревел Каллен и полез на изгородь с тем, чтобы затем добраться до жены.

Эвелинда заметила ярость на его лице и внезапно поняла, что совсем не уверена, так ли уж ей хочется встретиться с мужем прямо сейчас. Она понятия не имела, чем могла навлечь на себя его гнев, но определенно желала перед встречей дать ему шанс успокоиться.

Она развернулась, намереваясь спешно вернуться обратно… и увидела быка. Когда Каллен упал с лошади, сердце Эвелинды бешено заколотилось от волнения, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что она почувствовала, оказавшись в загоне один на один с бешеным Ангусом, несущимся прямо на нее.

Эвелинда никогда не отличалась особым физическим развитием. От леди не требуется ничего подобного. Она наслаждалась верховой ездой, могла побродить в реке по мелководью, и на этом, как правило, ее упражнения заканчивались. Однако стремительное приближение быка оказалось дивной движущей силой. Эвелинда подхватила юбку и бросилась к мужу. Она мчалась, едва касаясь земли, и не удивилась бы, если бы ей сказали, что видели ангела, спустившегося с небес и пронесшего ее последние тридцать футов до изгороди. Пролетев по загону с бешеной скоростью, Эвелинда в результате оказалась у ограды раньше, чем Каллен успел туда взобраться.

Однако теперь наверх предстояло карабкаться ей самой, а это уже было совсем другое дело. Невозможно одновременно лезть и держать юбку. Эвелинда слышала позади себя дробный стук копыт и спиной почувствовала яростное дыхание быка. Сейчас Ангус поднимет ее на рога, высоко подбросит, а когда она упадет, примется неистово топтать. Горестные мысли охватили Эвелинду, ее рука сомкнулась на изгороди… И в этот момент Каллен, наклонившись сверху, схватил ее за шиворот и вытянул из загона.

 

Глава 7

— Какого дьявола ты там делала, глупая женщина? — рычал Каллен, в который раз повторяя этот вопрос. Похоже, он был просто не в состоянии произнести ничего больше и, нависая над женой, орал одно и то же, не оставляя ей ни малейшей возможности ответить.

Каллену никак не удавалось справиться с собой. Увидев маленькую фигурку жены, бегущей по загону Ангуса, он впервые в жизни буквально задохнулся от страха. И испытал ни с чем не сравнимый ужас, когда Ангус, заметив безмозглое создание, ринулся вперед.

Хуже того, именно в этот момент полоумная женщина остановилась, глядя на Каллена, и на ее лице появилась улыбка. Какого черта она улыбалась, было выше его понимания. Он находился слишком далеко и ничем не мог ей помочь. Крикнув, чтобы она шевелилась, он рванулся к изгороди, надеясь успеть защитить жену от быка. И как поступила пустоголовая девчонка? Она исполнила на траве небольшой пируэт, как будто танцевала на каком-нибудь трижды проклятом балу, и только потом устремилась в нужную сторону.

Между нами говоря, скорость, продемонстрированная ею в решающем броске, произвела большое впечатление на Каллена, но не умалила его гнева. Ей-богу, это небольшое приключение, должно быть, обойдется ему в добрый десяток лет жизни, а ведь его не так легко испугать. По существу, он никогда в жизни не испытывал подобного ужаса… ни за кого на свете так не волновался… и ни за что не желал бы повторения этого кошмара.

— Я…

— Какого дьявола ты там делала? — вновь перебил Каллен.

Когда он вытащил жену из загона, она находилась на волосок от гибели: бык уже изготовился поднять ее на рога. А ведь она не в первый раз подвергала свою жизнь опасности, действуя самым безумным образом. Достаточно вспомнить поляну у реки и верховую езду с поводьями в зубах. Очевидно, эта женщина склонна к рискованному поведению.

— Я шла поговорить с вами, — быстро выпалила Эвелинда, пытаясь вклиниться между его выкриками.

— Со мной? — уточнил он, не веря своим ушам.

— Да. Я подошла к первому загону и увидела, как вас сбросила бешеная лошадь. Я испугалась, что вы ранены, и подумала, что вам понадобится моя помощь. Мне не хотелось тратить время, огибая загон, поэтому я перелезла через ограду и побежала напрямик. Мне казалось, загон пустой, — торопливо сказала она.

— Пустой?! — недоверчиво переспросил Каллен. — Ты не только глупая, но и слепая! Как можно было не увидеть быка?

Эвелинда беспомощно смотрела на мужа снизу вверх, явно не зная, что ответить. В этот момент Фергус выступил вперед и, положив руку на плечо Каллена, наклонился и прошептал ему на ухо:

— Милорд, загон имеет форму буквы «L». Должно быть, Ангус находился в самом дальнем углу, там она не могла его видеть.

При этом напоминании Каллен с облегчением опустил плечи. Хотя на самом деле его гнев сам собой испарился уже тогда, когда он услышал, что ее идиотские поступки были продиктованы заботой о нем. Замечание Фергуса только помогло избавиться от остатков напряжения. Жена не является слабоумной — страшно приятная новость. И все же главное — то, как она переживала за него. Каллен едва ли смог бы объяснить, почему его это так трогает… Просто, увидев ее в загоне Ангуса, он внезапно почувствовал, насколько сильно она ему нравится, и разволновался из-за грозившей ей опасности. Да какое там разволновался — его охватила настоящая паника.

Осторожное покашливание заставило Каллена взглянуть на Фергуса, выразительно указывавшего глазами на остальных мужчин. Они столпились вокруг и самозабвенно таращились на Эвелинду. Каллен окинул их свирепым взглядом, схватил жену за локоть и повел по траве, подталкивая к дорожке.

— Мне очень жаль. Я правда не видела быка, — тихо сказала Эвелинда, когда они в хорошем темпе двинулись по направлению к замку.

Каллен вздохнул. Они уже почти миновали конюшни, а он до сих пор так и не удосужился толком посмотреть на нее. Теперь, когда гнев и страх улеглись, он окинул жену трезвым взглядом и резко помрачнел. Ее волосы представляли собой сплошное спутанное безобразие, вдобавок огромное платье, надетое на ней, оставляло такой зазор на груди, что любой желающий мог свободно заглянуть внутрь и вынести самостоятельное суждение о том, какими достоинствами она обладает, а какими нет.

— Какого дьявола ты это надела? — спросил он в полном недоумении.

— Я… — Эвелинда опустила глаза и прерывисто вздохнула, обнаружив состояние своего наряда. Она тут же завела руку назад и, собрав излишки материи в кулак, попыталась сделать лиф платья более облегающим спереди.

Каллен, сосредоточенно сдвинув брови, всматривался в платье. Оно выглядело смутно знакомым, но абсолютно точно принадлежало не ей. По крайней мере среди тех ее платьев, которые он упаковывал, такого не было.

— Милорд!

Каллен остановился и взглянул вверх, на крепостную стену, откуда раздался крик. Один из стражников подавал руками какие-то знаки!

— В чем дело?

— Приближается группа всадников, — прокричал в ответ мужчина.

Каллен нахмурился и посмотрел на Эвелинду. Она этого даже не заметила. Ее внимание было приковано к платью, точнее, к его задней части. Она обернулась и пыталась там что-то рассмотреть. Он совершенно не понял, что именно она пытается обнаружить, но у него не было времени на выяснения.

— Отправляйся в нашу комнату и переоденься во что-нибудь более подходящее, — приказал он, легонько подтолкнув ее в направлении главной башни замка. — Я должен узнать, кто сюда едет.

Эвелинда приближалась к главной башне довольно медленными темпами. Попробуйте передвигаться быстрее, если верхняя половина вашего тела вывернута назад, так, чтобы вы могли как можно лучше ознакомиться с собственным платьем сзади. Эвелинда искала пряжку. Ту самую, которую она без разрешения позаимствовала из сундука Каллена. Очевидно, пряжка расстегнулась, высвободив ткань, собранную на спине. Эвелинда от души надеялась, что пряжка с булавкой не упала, а повисла на юбке, зацепившись за складки. Но к сожалению, тщательный осмотр явно свидетельствовал об обратном.

Остановившись, Эвелинда прикусила губу, повернулась и посмотрела на загон. Толпа людей практически рассосалась, последние остававшиеся мужчины покидали место происшествия. Терзаясь сомнениями, Эвелинда перевела глаза на мужа и увидела, как он торопливо взбегает по каменным ступеням, высеченным в крепостной стене. Твердо убедившись в том, что он намерен подняться наверх и взглянуть на приближающихся всадников, она снова оглянулась на загон.

Эвелинда совершенно не жаждала вновь оказаться поблизости от быка, но, с другой стороны, не испытывала никакого желания давать объяснения мужу по поводу потерянной пряжки. А если с этой вещью связаны какие-нибудь дорогие воспоминания? Может быть, она принадлежала его отцу или даже матери? В любом случае пряжка выглядела очень ценной. Эвелинда определенно успела заметить на ней изумруды и рубины.

Тяжело вздохнув, Эвелинда на полпути к замку развернулась и направилась обратно к загонам. Она шла очень медленно, обшаривая глазами дорогу в поисках заколки, но не находила ее. К тому времени, когда Эвелинда достигла ограды, последние из мужчин уже скрылись из виду. Похоже, праздник закончился.

Она остановилась в том месте, где подошла к изгороди в прошлый раз, и заглянула в загон, ища глазами быка. Ангуса, как и в первый раз, видно не было, и, приглядевшись повнимательнее, она поняла свою ошибку — участок, который она прежде посчитала прямоугольным, на самом деле имел форму буквы «L». Дальний конец под углом уходил резко в сторону и огибал следующий загон, находясь вне зоны видимости. Несомненно, бык скрывался именно там, где она не могла его заметить. Эвелинда поняла, что обыскать загон пока не удастся.

Поджав губы, она сомкнула пальцы на изгороди и застыла в нерешительности, потом вдруг вспомнила, как боролась со своей юбкой, застрявшей на деревянном столбе. Возможно, именно тогда пряжка расстегнулась и упала. Эвелинда начала осматривать землю рядом с оградой, водя взад и вперед по траве носком туфли в надежде обнаружить потерянную вещь. Это не принесло никаких результатов, и тогда, опустившись на колени, она принялась ползать вдоль загона, шаря в траве руками.

К сожалению, эти усилия ни к чему не привели, и Эвелинда, вынужденная отступить, вздохнула и уставилась на загон. Пряжка могла расстегнуться, когда она карабкалась на изгородь, но, зацепившись за ткань, повиснуть на юбке и упасть где-то там — в любой точке обширного прибежища Ангуса.

А может быть, пряжка продержалась гораздо дольше и упала уже на обратном пути, когда они с Калленом возвращались в главную башню? Признав эту идею чрезвычайно обнадеживающей, Эвелинда встала, вернулась на дорожку и медленно двинулась вдоль владений Ангуса, тщательно осматривая землю у себя под ногами. Подойдя к тому месту, где, по ее представлениям, они раньше прошли между двумя загонами, она вновь опустилась на четвереньки и принялась шарить по траве руками.

— Жена!

Услышав над собой грозный рык, иного слова не подберешь, Эвелинда зажмурилась. Голос Каллена звучал свирепо… опять. Не желая покидать почти изученный участок, она, оставаясь на четвереньках, повернулась, взглянула вверх и растерянно обнаружила, что муж вернулся не один. С ним были двое мужчин и женщина… и каждый из них, включая самого Каллена, взирал на Эвелинду с выражением какого-то священного ужаса, чего она никак не могла понять. Неужели простое созерцание женщины, которая что-то ищет на земле, может повергнуть людей в состояние шока?

— Жена, ты… у тебя… — Явно не находя подходящих слов, Каллен жестом указал себе на грудь, потом бросился вперед.

Уловив намек, Эвелинда опустила глаза, и ее кинуло в жар от стыда — занятая ею позиция на четвереньках позволила платью отвиснуть почти до земли, предоставляя роскошный обзор всего, чего угодно, по самые колени. Судорожно вздохнув, Эвелинда резко села и тут же охнула, когда Каллен поймал ее за локоть и рывком поставил на ноги.

Не дав ей времени собрать платье Каллен сделал это самостоятельно. Смяв лишнюю ткань в кулаке, он притянул жену вплотную к себе и прошипел:

— Что ты здесь делаешь? Я сказал переодеться.

— Да, но я потеряла… — Эвелинда запнулась на полуслове, поймав себя на том, что чуть не проболталась мужу о потерянной пряжке, но он ничего не заметил и продолжил нападки.

— Ты должна делать то, что я тебе говорю. — Его слова прозвучали весомо и громко.

— Я…

— Повиновение мужу — одна из твоих клятв перед алтарем, — сурово напомнил он.

Эвелинда моргнула и язвительно вымолвила:

— Насколько я помню, муж мой, я решительно ни в чем не клялась, а только ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.

Внутри у Каллена что-то заклокотало, и он открыл рот, несомненно, собираясь отдать очередной приказ, но ему помешал женский голос:

— О, дорогая, это звучит так интригующе! Не могу дождаться, когда услышу все подробности.

Эвелинда опешила и, повернувшись к женщине, неожиданно обнаружила, что трое незнакомых людей, которых муж привел с собой, за это время успели подойти совсем близко.

— Вы англичанка? — удивленно заметила Эвелинда, с интересом разглядывая высокую женщину с соблазнительной фигурой.

— До мозга костей, — с улыбкой согласилась незнакомка. — Хотя, боюсь, после стольких лет я переняла шотландский акцент.

— У вас он совсем слабый, — заверила Эвелинда. — Всех остальных здесь я понимаю с большим трудом.

Женщина рассмеялась, зато Каллен и двое других мужчин нахмурились. Похоже, замечание Эвелинды задело их. Она печально подумала, что сегодня ей абсолютно ничего не удается сделать или хотя бы сказать должным образом. Каллен отвлек жену от грустных мыслей, вынудив ее подвинуться вперед, при этом его кулак, сжимавший платье, чувствительно подтолкнул Эвелинду в спину — так вышло чисто случайно, она была в этом уверена.

— Жена, это Комины. Комины, это моя жена, — объявил Каллен и жестом пригласил всех вернуться на дорожку, ведущую к главной башне.

Эвелинда вытаращила глаза от столь «исчерпывающего» представления, затем постаралась улыбнуться самым любезным образом:

— Добро пожаловать!

Леди Комин — по крайней мере Эвелинда решила, что, должно быть, это именно леди Комин, но точно сказать не могла, — посмеиваясь, подошла к Эвелинде и взяла ее под руку, чтобы проводить до главной башни.

— Зовите меня Элли, дорогая. Мое имя Элеонора, но только те, кто мне не нравится, называют меня так.

— А я Эвелинда, — пробормотала она, нетерпеливо оглядываясь на мужа, который все еще держал ее сзади за платье, пытаясь таким образом ею управлять.

Она постаралась высвободиться и самостоятельно прихватить ткань свободной рукой, но единственной его реакцией был сердитый взгляд. В ответ она тоже недобро посмотрела на него и ущипнула за руку.

— Услышав, что Каллен нашел себе невесту, мы не смогли удержаться и приехали познакомиться с вами. — Слова леди Комин заставили Эвелинду переключить свое внимание на нее.

Временно оставив молчаливое препирательство с мужем, Эвелинда повернулась к женщине и прилежно изобразила улыбку:

— Я так рада вас видеть!

— Я тоже, — весело ответила Элли, и тут Каллен разлучил их, дернув сзади за платье и резко сдвинув Эвелинду вправо.

Только тогда Эвелинда заметила прямо перед собой лужу, в которую чуть не угодила. Тем не менее, метнув быстрый взгляд в сторону мужа, она предприняла очередную попытку избавиться от его опеки. Теперь она сменила тактику и, отказавшись от щипков, пустила в ход ногти, глубоко вонзая их в его руку.

Приглушенный смех привлек внимание Эвелинды к тому факту, что мужчины Комины — старший, вероятно, муж Элли, и младший, по видимому, их сын, примерно одного с Калленом возраста — идут сзади и радостно наблюдают за ее ухищрениями.

— Да, мы слышали, что Каллен нашел себе невесту, но нам не сказали, что он встретил в ее лице достойного противника, — заметил Комин-младший, озорно сверкнув глазами. — Посмотрим, как Дьявол из Доннехэда управится с женой, которая в отличие от всех остальных явно не склонна беспрекословно ему подчиняться.

Каллен отпустил платье и, повернувшись к мужчине, смерил его тяжелым взглядом, но тот только засмеялся и похлопал его по плечу:

— Ну хватит, Каллен, гляди веселее, а то я расскажу всем и каждому, что ты и шагу не можешь ступить, не держась за юбку своей жены.

От ехидного замечания молодого Комина глаза Эвелинды испуганно распахнулись, но затем она посмотрела на леди Комин, вновь взявшую ее под руку, и увидела, что Элли добродушно посмеивается:

— Не обращайте на них внимания, дорогая. Мой сын Трэдин и ваш муж дружат целую вечность.

Эти слова немного успокоили Эвелинду, и она улыбнулась, но на всякий случай незаметно оглянулась, чтобы окончательно убедиться в том, что дело не дойдет до рукопашной. Однако Каллен спокойно шел между двумя мужчинами, слушая, как старший из них что-то говорит ему, и совершенно не выглядел хоть сколько-нибудь раздосадованным. К тому же теперь он больше не придерживал ее платье, и Эвелинда с облегчением взяла эту миссию на себя и успешно справлялась с ней всю дорогу.

Ее облегчение длилось ровно до тех пор, пока они не подошли к ступеням главной башни. Эвелинда остановилась, подхватила платье, опасаясь запутаться в нем, и только ахнула, когда муж сгреб ее в охапку.

— Ты упадешь в своем нелепом наряде, — сказал он, пронося ее мимо сейчас уже откровенно смеющейся леди Комин.

Стиснув зубы и скрестив руки на груди, Эвелинда желала знать только одно: где и когда она растеряла все свое достоинство? Возможно, это произошло в дороге, между Англией и Шотландией? Но нет, все началось еще раньше — с унизительной череды событий, предварявших ее замужество. Акробатический номер в реке; позорный крах планов по высушиванию одежды, сопровождавшийся падением Каллена с коня; полная неспособность самостоятельно удержаться на ногах во время свадьбы — кажется, жизнь состояла из сплошных неприятностей с того самого момента, как Эдда объявила, что выдает ее замуж за Дьявола из Доннехэда. Вывод напрашивался сам собой — должно быть, именно тогда над ней навис злой рок.

Подумать только, совсем недавно она проснулась, страшно счастливая от того, что теперь по-настоящему стала женой Каллена, и считала большой удачей оказаться рядом с этим мужчиной. Вспомнив свои глупые, наивные мысли, Эвелинда фыркнула. Каллен услышал и, проходя в двери замка, внимательно посмотрел на жену, однако она проигнорировала его вопросительный взгляд. О чем говорить? Проявлять осмотрительность и остерегаться злого рока надо было вовремя, когда еще оставалась возможность пересмотреть свое решение и найти способ покончить с помолвкой.

Каллен нес ее через главный зал к лестнице, а она продолжала размышлять. Несомненно, у него зловещая судьба. Его обвиняют в стольких смертях — отца, дяди, жены… Определенно, это нельзя назвать большим везением. Очевидно, над мужем тяготеет проклятие.

Эвелинда уныло подумала, что ей, вероятно, придется изучить заклинания, привораживающие удачу, и таким образом защищать себя в зловещем замужестве.

— Переоденься, — отдал короткий приказ Каллен, останавливаясь у нижней ступени лестницы на второй этаж и опуская жену на ноги.

— Во что, милорд? — раздраженно спросила Эвелинда. — Мне нечего надеть, кроме тех платьев, которые я нашла в спальне, и любое из них будет так же велико, как это.

— Что? — переспросил он, и его лицо вдруг стало совершенно непроницаемым.

— Вы меня прекрасно слышали, — огрызнулась Эвелинда, не в силах сдержать раздражения. И только неслышно вздохнула, когда, взглянув на Коминов, обнаружила, что они остановились у столов и жадно ловят каждое слово.

— Конечно, у тебя есть другая одежда, — продолжал настаивать Каллен. — Возьми одно из своих платьев.

— Одно из моих платьев? Откуда? — спросила Эвелинда, резко поворачиваясь к нему. Долго копившаяся обида вырвалась наружу: — Вы увезли меня из д'Омсбери без моей горничной, без моей лошади, не говоря уже об одежде или хотя бы гребне.

Каллен раздраженно хмыкнул и покачал головой:

— Конечно, я привез твою одежду. Я сам упаковал ее, когда все думали, что мы в постели подтверждаем брак.

Эвелинда заметила, как Комины, подняв брови, многозначительно переглянулись. Ей захотелось крикнуть им, что с тех пор все изменилось, брак подтвержден, в самом деле, она уже достаточно натерпелась всяких двусмысленностей!

— И гребень я туда тоже положил, — добавил Каллен, вновь привлекая к себе ее блуждающий взгляд.

— Куда? — в замешательстве спросила Эвелинда. Действительно, в ее спальне в д'Омсбери он на некоторое время скрылся из виду и чем-то шуршал, должно быть, укладывая вещи.

— В мешок. Он в нашей комнате, — заявил Каллен.

Эвелинда уставилась на мужа. За последние несколько минут он произнес больше слов, чем за все время, прошедшее с их первой встречи.

Испытывая большое облегчение от услышанного, она тем не менее не могла совладать с собой и буквально кипела от ярости. Скажи он об этом раньше — по дороге из д'Омсбери или даже сегодня в постели, — скольких унизительных испытаний ей удалось бы избежать! Она надела бы одно из своих собственных платьев, и оно прекрасно облегало бы ее фигуру, а не бесстыдно выставляло напоказ перед соседями, которых она встретила бы достойно и собранно. Вся эта неразбериха произошла только по его вине.

Кое-какие отборные выражения готовы были сорваться с ее языка, и Эвелинда приготовилась высказаться, но вовремя закрыла рот и отвернулась. Она успела основательно скомпрометировать себя в глазах соседей и не желала усугублять положение. Как бы то ни было, позже у них с мужем состоится очень серьезный разговор.

Подхватив юбку и твердо печатая каждый шаг, Эвелинда устремилась вверх по лестнице.

Чеканной поступью она прошествовала через холл второго этажа. Ее шаги не стали тише, когда она вошла в дверь и двинулась по комнате, свирепо оглядываясь по сторонам в поисках мешка, о котором говорил муж. Сначала она решила, что здесь ничего нет, но потом вспомнила мягкий шорох, раздавшийся в темноте у противоположного края кровати ночью после приезда. Обойдя вокруг, она остановилась с той стороны, где спал Каллен, и посмотрела на пол. Пусто.

Она уже практически развернулась с тем, чтобы промаршировать обратно вниз и обрушиться на мужа, но внезапно заметила уголок ткани, торчавший из-под кровати.

Подойдя поближе, Эвелинда нагнулась, ухватилась за ткань, потянула ее на себя и вытащила мешок. Скорее всего муж случайно пнул его ногой и задвинул под кровать, ложась спать прошлой ночью или растирая Эвелинду бальзамом сегодня утром. И при этом не сказал ей о мешке ни слова, иначе она хорошенько поискала бы гораздо раньше.

Закрыв глаза, Эвелинда на мгновение задержала дыхание, потом медленно выдохнула.

«Терпение!» — сказала она себе, встала, положила мешок на кровать и развязала его. Пошарив рукой внутри, Эвелинда вытащила первую попавшуюся вещь. Это оказалось темно-зеленое платье, одно из ее самых любимых. За ним последовало красное, тоже любимое. Сорочка, потом еще одна. Эвелинда нащупала что-то твердое и вынула гребень. Затем подняла мешок, перевернула, вытряхнула все его содержимое на кровать и глубоко вздохнула.

Перед ней лежали самые разные предметы, в том числе два ее любимых пояса, перчатки, ободки для волос и маленький мешочек с драгоценностями матери.

Глаза Эвелинды наполнились слезами. Присев на краешек кровати, она смотрела на свои вещи. Муж подумал обо всем. Или почти обо всем. Конечно, здесь не было гобеленов и кое-чего еще, но он упаковал все необходимое для того, чтобы она могла содержать себя в полном порядке первые несколько дней. Его внимание и предусмотрительность превзошли все ожидания! Наверняка подавляющему большинству мужчин просто не пришло бы в голову положить перчатки или ободки для волос. Но не Каллену — он не забыл о таких важных мелочах, хотя она была не в состоянии высказать свои пожелания. Ему не помешало напряжение, царившее на их крайне необычном бракосочетании. По крайней мере ей оно показалось напряженным и необычным. Впрочем, трудно судить, не имея достаточного опыта. Это ее первая свадьба.

Слегка успокоившись, Эвелинда встала и начала снимать платье. Сейчас она быстро оденется и причешется, а потом спустится вниз. У них гости. Ее первые гости. Она представляла собой весьма жалкое зрелище при знакомстве, но надеялась исправить впечатление. Если получится.

 

Глава 8

Быть замужем просто ужасно.

Эвелинда поморщилась. Кажется, эта мысль посещает ее уже в сотый раз за то время, что она сидит и штопает маленькую дырочку на своем зеленом платье. После визита Коминов прошло три дня. Переодевшись в нормальную одежду, она почувствовала себя гораздо свободнее и получила большое удовольствие от общения с гостями. Элли — леди Комин — очаровательная, веселая, утонченная женщина, напомнила Эвелинде мать, леди д'Омсбери. Эвелинда тоже надеялась стать такой, но явно потерпела жестокое поражение на дальних подступах к цели.

Вздохнув, она сделала очередной стежок и одновременно нашла глазами мужа. Сидя за столом, он что-то обсуждал с Фергусом. Очевидно, Каллен все-таки умеет разговаривать. Эвелинда пришла к такому выводу, с горечью наблюдая, как муж шевелит губами, явно произнося целые предложения, а не односложные приказы, обычно выпадавшие на ее долю.

Впрочем, как правило, он не говорил ей вообще ничего. Неоднократные попытки Эвелинды завести с ним беседу каждый раз оканчивались ничем. Надеясь вдохновить его личным примером, она уже успела поведать ему о своем детстве, о родителях, о брате, о лошади и многом другом. Ей даже удалось ввернуть в разговор упоминание о милых ее сердцу гобеленах и посетовать на невозможность забрать их. Хотя больше всего она говорила о Милдред и Маке. Она ужасно скучала по ним и использовала любую возможность напомнить об этом. Каллен только бурчал. В лучшем случае.

Он не счел нужным ответить даже на вопрос о том, какие обязанности она должна исполнять, живя в Доннехэде. Встретившись с обычным обескураживающим молчанием, она оставила эту тему и решила хотя бы попытаться выполнить обещание, данное Бидди, поинтересовавшись, нельзя ли отрядить нескольких мужчин в помощь женщинам для самой тяжелой работы на кухне и в замке. Единственным вознаграждением за ее хлопоты послужил взгляд мужа, недвусмысленно указывающий на то, что подобная мысль представляется ему просто дикой.

Если бы Эвелинда собственными глазами не видела, как он шевелит губами, определенно вступая в полноценный диалог с другими людьми, она сочла бы этого человека окончательно и бесповоротно неспособным выстроить связное предложение. Однако она это видела, значит, дело в другом. Очевидно, он не хочет утруждать себя разговором именно с ней. Эвелинда начала всерьез подозревать, что он и вовсе сожалеет о своей женитьбе. Нет, он не проявлял грубости или жестокости, но в постели больше не притронулся к ней ни разу. Похоже, их близость, показавшаяся Эвелинде прекрасным, захватывающим и оглушительным событием, не доставила Каллену даже элементарного удовольствия. Иначе как объяснить его воздержание?

Этот вопрос снова и снова прокручивался у нее в голове, когда она лежала в темноте рядом с мужем, прислушиваясь к его дыханию. Почему он не прикасается к ней?

Эвелинда была очень несчастна. Она тосковала по Милдред и Маку, чувствовала себя одинокой и потерянной в новом доме, но муж не торопился утешить ее поцелуями и ласками. В результате днем она неприкаянно слонялась по дому, а по ночам без сна лежала в постели и беззвучно проливала реки слез, представляя себе, какой будет ее жизнь отныне и впредь: молчаливый, равнодушный муж и ни единого друга рядом, некому даже излить душу.

Конечно, Эвелинда помнила про Бидди. Однако тетушка Каллена была вечно занята на кухне, энергично командуя прислугой, кроша цыплят и одновременно решая массу разных вопросов. По-прежнему заменяя уехавшую кухарку, Бидди не имела ни секунды свободного времени, и Эвелинда не желала лишний раз беспокоить ее, поэтому осталась в полном одиночестве и совершенно исстрадалась. Прошлой ночью она поймала себя на том, что хотела бы снова оказаться в д'Омсбери. Бесспорно, Эдда умела испортить жизнь, но по крайней мере там было с кем поговорить, а в редкие моменты, когда удавалось выбраться за пределы замка, Эвелинда находила покой и счастье, совершая конные прогулки или сидя на поляне у реки. В Доннехэде ничего похожего нет и вряд ли будет.

Да, в первый день после приезда она явно поспешила с выводами — замужество имеет мало общего с волшебным приключением. Заметив, что последние несколько стежков на платье вышли совершенно кривыми, Эвелинда вздохнула и принялась распарывать шов. Похоже, она больше никогда ничего не сможет сделать по-человечески. Во всяком случае, ни одно дело, начатое в Доннехэде, не увенчалось успехом. Муж по-прежнему молчал, стежки при шитье ложились вкривь и вкось, а к загадочной истории с убийствами отца, дяди и жены Каллена не удалось добавить ни крупицы полезных сведений.

Последнее обстоятельство заставило Эвелинду вновь тяжело вздохнуть. Со дня приезда практически все время, свободное от попыток разговорить мужа и уяснить обязанности леди Доннехэд, она посвятила стараниям пролить свет на тайну трех смертей.

По существу, она только и делала, что задавала вопросы. Начав с тетушки, Эвелинда проявила максимальную осторожность, но Бидди мгновенно разгадала ее намерения и посоветовала «не касаться этих вопросов, ведь меньше всего на свете Каллену нужна еще одна мертвая жена». Эвелинда поневоле оставила ее в покое и принялась выспрашивать остальных. Ей удалось поговорить с несколькими служанками, со Скэтчи — попутно выяснилось, что он главный конюх, — с Фергусом и кое с кем еще, но все без исключения отвечали крайне неохотно. Единственным ее достижением была суровая нотация Фергуса, сводившаяся к весьма простой мысли: ее муж никого не убивал и она не должна верить нелепым слухам. Следовательно, Каллен достойный человек, а ей необходимо сосредоточиться только на том, чтобы стать ему хорошей женой. Выслушав напутствие Фергуса, пристыженная Эвелинда сочла за лучшее немедленно ретироваться.

Итак, расследование зашло в тупик. Очередной болезненный провал, не дававший ей покоя. Ко всему прочему, она до конца не разобралась, зачем решает эту головоломку. Приступая к расспросам, Эвелинда убеждала себя, что просто хочет сделать доброе дело в благодарность за внимание, проявленное мужем при сборе ее вещей. Однако в глубине души подозревала — истинная причина лежит совсем в другом. Также как первая жена, Маленькая Мэгги, она пытается снять с Каллена подозрения в надежде завоевать его любовь или по крайней мере привлечь к себе внимание.

Такова была печальная правда, и она порядком раздражала Эвелинду. К чему столько лишних волнений? Она вступила в брак, а брак отнюдь не подразумевает любви. Он больше походит на деловое соглашение. Благодаря их союзу Каллен получает ее немалое приданое, а она — надежную крышу над головой на всю оставшуюся жизнь, иначе ей пришлось бы либо доживать свой век в д'Омсбери, будучи такой же обузой для брата, как Эдда, либо отправиться в монастырь. Любовь не является обязательным приложением к браку. Ее собственные родители не испытывали любви друг к другу в начале совместной жизни. С годами все изменилось, но им очень сильно повезло. Большинству мужей и жен так никогда и не удается полюбить свою вторую половину.

— Миледи!

— Да? — Эвелинда подняла глаза, чтобы узнать, кто ее зовет, и ахнула: — Милдред!

Горничная залилась счастливым смехом, а Эвелинда, отбросив прочь шитье, сорвалась со стула и бросилась в распахнутые объятия.

— О, Милдред, я так скучала!

— Я тоже, — заверила горничная, смеясь и крепко обнимая Эвелинду.

— Почему ты здесь? — спросила Эвелинда, слегка отстранившись, чтобы заглянуть ей в лицо.

Милдред изумленно вскинула брови:

— А где же мне быть? Я ваша личная горничная. Мое место рядом с вами.

— Да, но… — Эвелинда замолчала, совершенно сбитая с толку. В надежде получить разъяснения, она обернулась к мужу, однако ее взгляд натолкнулся на Мака. — Мак?!

Его славное лицо расплылось в улыбке, и он кивнул:

— Я и есть.

Выскользнув из рук Милдред, Эвелинда поспешила к своему конюху, чтобы обнять его:

— Не могу поверить, что ты здесь.

— Я и сам не верю, — признался он. — Не думал, что снова доведется увидеть родную Шотландию, но вот я тут и рад этому, — решительно добавил он. — Будь моя воля, я уехал бы из д'Омсбери еще быстрее. Эдда набрасывалась на всех подряд. Раз уж там не было вас, ей пришлось поискать, на ком сорвать раздражение и злобу. — Увидев, как расстроило Эвелинду это известие, он поспешил добавить: — Больше нечего бояться. По пути сюда мы встретили небольшой отряд. Знаете, кто это был? Александр. Он вернулся и заставит Эдду держать себя в руках.

— Брат вернулся? — Она уже опасалась, что Александр тяжело ранен или даже убит в Тунисе. Но он жив, здоров и даже возвратился домой. Это почти такой же грандиозный подарок, как приезд сюда Милдред и Мака. Эвелинда возбужденно обернулась к мужу, который подошел и, взяв ее за локоть, высвободил из объятий Мака. — Мы сможем навестить его? Я не видела брата три года.

— Не сейчас, — ответил Каллен. — Вероятно, в этом году, но позже. Ты можешь пригласить его к нам, если хочешь.

Она страшно обрадовалась его предложению, затем указала на Милдред и Мака:

— А они здесь надолго?

Каллен кивнул.

— Милдред может остаться? — спросила Эвелинда, желая избавиться от последних сомнений.

— Она твоя горничная, — просто ответил он.

— А Мак?

— Ты говорила, он твой друг, — пожал плечами Каллен. — Он шотландец, к тому же Скэтчи стареет и кто-то должен заменить его и руководить его дочерью на конюшне.

Эвелинда озадаченно затихла. Она знала, что Скэтчи конюх. Кажется, он был одним из немногих здешних мужчин, которые действительно занимались чем-то еще, кроме игрищ с мечами. Но оказывается, его дочь тоже ухаживала за лошадьми. В другое время это заинтересовало бы Эвелинду куда больше. Однако сейчас ее гораздо сильнее взволновал поступок мужа.

— Вы послали за ними, потому что поняли, как я скучаю? — спросила она, и ее глаза наполнились слезами. Выходит, на самом деле он внимательно ее слушал.

— Нет.

Незнакомый голос заставил Эвелинду обернуться. К ним подходил высокий, замечательно красивый светловолосый мужчина. Она сразу узнала его. Он был одним из тех людей, которые приехали в д'Омсбери вместе с Калленом, а потом куда-то исчезли. Однако кто он такой, она понятия не имела.

— Тэвис, — представился красавец, очевидно заметив ее замешательство. — Я двоюродный брат Каллена. Твой тоже, раз вы поженились.

— О… — Эвелинда прилежно улыбнулась и кивнула: — Очень приятно, кузен Тэвис.

Ее чопорное приветствие заставило Тэвиса широко улыбнуться, он весело сверкнул глазами и, указывая на мужчин, идущих следом за ним, отрекомендовал их:

— Джилли, Рори и Джаспер.

Вежливо кивнув каждому из улыбающихся мужчин, Эвелинда вновь посмотрела на Тэвиса. Он пояснил:

— Каллен обо всем распорядился еще перед отъездом из д'Омсбери. Вы уехали, а мы должны были остаться, погрузить твое имущество в фургон, взять твоих людей и двинуться следом.

— Точно, миледи, — подтвердил невысокий веснушчатый рыжеволосый человек, которого звали Джилли. — Мы торопились как могли, но с фургоном всегда путешествуешь медленнее.

Эвелинда смотрела на мужчин, и до ее сознания постепенно начинало доходить, почему они тогда исчезли. Они остались в д'Омсбери, чтобы проследить за сборами и доставить фургон с ее вещами в замок Доннехэд.

— Мы забрали оттуда все, что принадлежит вам, — сказала Милдред, вновь привлекая к себе внимание Эвелинды. — Поначалу Эдда пыталась нам помешать, но Тэвис и другие мужчины просто приказали ей уйти с дороги. Мы взяли ваши гобелены и…

В этот момент горничной пришлось прерваться — ее госпожа круто развернулась и кинулась к дверям.

— О! — выдохнула Эвелинда, выскочив за дверь и остановившись на ступенях главной башни.

Прямо перед ней во дворе стоял доверху нагруженный фургон. Она взволнованно оглядела знакомые вещи, затем обернулась к дверям. Первыми вышли сияющие Милдред и Мак, за ними следовал Каллен с четырьмя мужчинами, сопровождавшими фургон в поездке.

— Вы привезли стулья из моей спальни! — изумленно воскликнула Эвелинда и понеслась по ступеням вниз.

— Милдред прихватила бы и твою кровать, но она не поместилась, — насмешливо сообщил Тэвис.

Вслед за Милдред и Маком он спустился к фургону, вокруг которого ходила Эвелинда, нежно гладившая знакомые вещи.

Ей словно привезли кусочек родного дома. С каждым предметом связаны воспоминания, хорошие и плохие. Хорошие — память о родителях, плохие — об Эдде. Эвелинда решила помнить только хорошее, а плохое непременно забыть. У нее вполне достаточно проблем в настоящем, чтобы расстраиваться из-за прошлого. Что было, то прошло. Эдда больше не сможет унизить и обидеть ее, а травить себе душу воспоминаниями о мерзостях мачехи — значит продолжить ее дело.

— Мои гобелены, — прошептала Эвелинда, потрогав один из свертков, и ее взгляд скользнул дальше: — И подушки, которые вышивали мы с матушкой!

— И вся ваша одежда, и даже вышитые простыни, отложенные для вас вашей матерью, — улыбнулась Милдред и, становясь серьезнее, добавила: — А еще портреты ваших родителей.

Незаметно смахнув слезы, набежавшие на глаза, Эвелинда повернулась к мужу и робко улыбнулась.

— Спасибо, — сказала она тихо, но исключительно проникновенно.

Он хмыкнул.

Эвелинда еще раз окинула взглядом фургон, насупилась и покачала головой. Она вспомнила, как расстраивалась при мысли о том, что навсегда осталась без стольких памятных с детства вещей. Хотя, конечно, отдала бы их все не задумываясь, только бы Милдред и Мак были рядом. Однако, похоже, удастся сохранить при себе и любимых людей, и имущество. Значит, ее страдания и переживания не имели никакого смысла.

— Почему вы мне ничего не сказали? — в замешательстве спросила она у мужа.

Если бы он предупредил о Милдред, Маке и вещах, последние несколько дней не были бы столь мрачными и беспросветными. Радостное ожидание сильно скрасило бы ее жизнь и помогло пережить тоскливое одиночество.

Каллен пожал плечами:

— Ты полагала, что я ни о чем не позаботился. Я не стал возражать, раз тебе хотелось так думать.

— Мне хотелось? — недоверчиво переспросила Эвелинда, чувствуя, как в ее душе закипает гнев. — Вы думаете, мне хотелось считать себя обладательницей только той одежды, в которой я приехала? Вы думаете, мне хотелось напяливать платье вашей умершей жены и позориться перед соседями? Вы думаете, мне хотелось рыдать по ночам от тоски по любимым людям? Вы думаете, мне хотелось терять все связи с прошлым и ощущать себя полностью оторванной от семьи?

— Рыдать? — нахмурился он, определенно задетый этим словом. — Когда ты рыдала?

— Когда вы спали! — вырвалось у Эвелинды, и она почувствовала, что стремительно краснеет. В своем смущении она была не одинока. Мак и другие мужчины обменялись недоуменными взглядами, явно испытывая страшную неловкость. Правда, Милдред выглядела скорее огорченной за хозяйку, чем смущенной. Эвелинда вовсе не удивилась, когда горничная привычно встала у нее за спиной, готовая оказать поддержку.

— Хм, — пробормотал Мак, нарушая всеобщее молчание. — Что ж, думаю, самое время разгрузить фургон.

Схватив за руку Милдред, он потащил ее к повозке. Эвелинда слышала шипение упирающейся горничной. В ответ Мак ворчливо посоветовал Милдред не встревать между Эвелиндой и Калленом, затем всучил ей подушку, сам решительно взял стул и, подталкивая впереди себя горничную, двинулся к лестнице. Остальные мужчины спешно похватали первые попавшиеся вещи и последовали его примеру, лихорадочно покидая поле брани.

— Незачем было плакать, — недовольно произнес Каллен после того, как последний из мужчин скрылся за дверью главной башни. — Ты могла просто доверить мне заниматься делами. И убедилась бы, что я забочусь о тебе должным образом. Кроме того, — угрюмо добавил он, — ты не оторвана от семьи. Теперь я твоя семья.

— Семья? Вы? — В ее голосе слышалось неподдельное удивление. — Нет, милорд! Вы для меня совершеннейший незнакомец. И почему я должна верить в то, что чужой человек будет заботиться обо мне, когда моя собственная мачеха — отнюдь не чужая — этого не делала?

— Я не чужой, — нетерпеливо возразил Каллен. — Я твой муж.

— Вы можете быть моим мужем, милорд, но пара кивков перед алтарем не меняет дела. Вы — чужой, — непреклонно заявила Эвелинда и потом уточнила: — Я ничего не знаю о вас. Я рассказала вам о себе буквально все, до мельчайших подробностей, но вы не пожелали чем-нибудь поделиться в ответ. Мне известно о Скэтчи больше, чем о вас, хотя я знаю о нем только одно — ему очень нравится печенье. Но я понятия не имею, что нравится или не нравится вам. Впрочем, нетрудно догадаться. Полагаю, вам не нравлюсь я.

Удивление Каллена быстро сменилось раздражением.

— Какого дьявола ты решила, что не нравишься мне?

— О, не знаю, — нервно воскликнула она и, не обращая внимания на Мака и других мужчин, показавшихся в дверях башни, продолжила: — Возможно, дело в том, что вы только ворчите и после первого раза так больше и не прикоснулись ко мне в постели.

Мужчины резко замерли, не успев дойти до лестницы, затем развернулись и ринулись обратно в главную башню. Кажется, Каллен даже не заметил их. Дважды он только раскрывал и закрывал рот, не в силах произнести ни звука, наконец свирепо сверкнул глазами и рявкнул:

— Я заботился.

— Заботились? — не поняла Эвелинда.

— Да. О твоих синяках. Я хотел дать им время зажить, прежде чем потревожить тебя снова.

Эвелинда была слишком расстроена, чтобы оценить благородство его жеста.

— Прекрасно, — гневно выпалила. — Но было бы куда лучше, если бы вы, милорд, соизволили сказать мне об этом, а не оставлять в сомнениях по поводу того, до какой же степени убого я исполнила супружеский долг, раз вы потеряли всякий интерес к делу.

Глаза Каллена потрясенно расширились, он схватил ее за руку и потащил в главную башню.

— Что вы делаете? — гневно спросила Эвелинда, пытаясь высвободить свою руку, пока Каллен решительно продвигался по главному залу к лестнице.

— Собираюсь показать тебе, что ты мне нравишься, — прорычал он.

Эвелинда мгновенно изо всех сил уперлась ногами в пол и остановилась у скамьи рядом со столами.

— Вы слышали хотя бы одно слово из того, что я вам сказала? — подозрительно спросила она. — Я не желаю, чтобы мне показывали, милорд! Я хочу, чтобы со мной разговаривали.

Пока Каллен разворачивался к ней лицом, мужчины, дабы не стать невольными свидетелями битвы, наперегонки заторопились покинуть главный зал.

— Жена! — Судя по всему, ей удалось довести Каллена до белого каления. — Мужчины… и женщины, — он особо подчеркнул последнее слово, — могут произносить любую ложь, но их поступки говорят правду.

— Возможно, это справедливо по отношению ко всем остальным, муж мой. Но я не все остальные. Я ваша жена. Мне нужны и поступки, и слова, — твердо заявила Эвелинда.

Каллен посмотрел на нее так, словно перед ним было какое-то диковинное невиданное существо, потом безнадежно махнул рукой и зашагал мимо жены к выходу из башни.

Некоторое время Эвелинда стояла, уставившись на закрывшиеся за ним двери. В ее голове царила полная неразбериха. Никаких сожалений, высказаться было необходимо. Боже праведный, куда это годится: она не знала даже того, что Бидди его тетушка, пока женщина сама не поведала ей об этом!

Тем не менее она не чувствовала себя победительницей. В словах Каллена была изрядная доля истины. Если судить по поступкам, он, безусловно, доказал, что является внимательным и заботливым мужем, он предугадал все ее желания, хотя она не имела ни малейшей возможности о чем-либо попросить… Однако поставить жену в известность о своих действиях и избавить ее от лишних волнений он не захотел.

Очевидно, лучше жить с таким мужчиной, чем с тем, кто будет громогласно заявлять о своих чувствах и пообещает бросить к ее ногам весь мир, а сам и пальцем не пошевелит, чтобы о ней позаботиться. И уж конечно, нечего и сравнивать ее мужа с каким-нибудь пропойцей, который ко всему прочему еще и бил бы ее. Вероятно, нужно просто научиться жить с молчаливым человеком. Эвелинда вздохнула.

По крайней мере теперь Милдред и Мак снова рядом. В тот момент, когда Эвелинда напомнила себе об этом, двери башни отворились. Мак, человек, которому она поверяла все свои горести и тревоги с тех пор, как научилась самостоятельно держаться в седле, вошел в главный зал, держа в руках небольшой сундук. За ним следовали другие мужчины, тоже нагруженные вещами из фургона.

Мак остановился рядом с ней, подождал, пока его спутники пройдут вперед и начнут подниматься по лестнице, и сказал:

— Леди истомилась плестись за фургоном четыре дня подряд. Ей нужно хорошенько поразмяться. С тех пор как вы уехали, ей ни разу не довелось пуститься вскачь.

— Леди тоже здесь?! — радостно воскликнула Эвелинда.

— Здесь, ее отвели на конюшню.

Эвелинда немедленно сорвалась с места, однако остановилась и оглянулась, услышав, как Мак ласково окликнул ее:

— Не надо так сердиться на мужа, девочка. Женщинам слова даются легче, чем мужчинам.

Эвелинда насупилась и заметила:

— Ты всегда разговаривал со мной.

— Конечно, — он слегка улыбнулся, — но я уже старый. Жизнь научила меня ценить беседу. Каллен молодой. И гордый. — Он пожал плечами и покачал головой: — Пустая бочка пуще гремит, девочка, а он не пустой человек.

— Нет, не пустой, — тихо согласилась она.

С чувством выполненного долга Мак повернулся, чтобы отнести сундук наверх.

— Идите скорее к Леди. Она тосковала без вас.

Эвелинда слабо улыбнулась, направилась к дверям и вышла из главной башни. Ее улыбка становилась все шире, пока она шла по двору, представляя себе скорую встречу с Леди.

Эвелинда едва успела преодолеть половину пути до конюшни, когда увидела, как оттуда выезжает Каллен. Он направился к выезду из двора и, миновав ворота, немедленно пустил своего коня в бешеный галоп.

Эвелинда на секунду задумалась, куда он направился, потом откинула тревогу и поспешила к конюшне. Если Леди не выглядит усталой, можно совершить прогулку. Для начала совсем короткую, ведь Эвелинда незнакома со здешними местами, а недолгая поездка верхом поможет ей обрести душевный покой.

— Мои люди полчаса назад увидели тебя со стены, и я выехал навстречу, — сказал Трэлин, приветствуя Каллена на опушке леса, окружавшего гору, на которой стоял замок Коминов.

Каллен кивнул. Несколько дней назад он точно так же выехал бы навстречу Трэлину и его родителям, если бы они уже не подъехали к самому замку, когда люди Каллена наконец заметили их. Вероятно, стражники отвлеклись, наблюдая со стены за тем, как Каллен объезжает новую лошадь. Или еще того хуже, не могли отвести глаз от его жены, метавшейся по загону Ангуса в поисках собственной гибели.

Каллена вновь охватило раздражение, быстро угасшее при воспоминании о том, что заставило ее рисковать жизнью — она стремилась к нему на помощь, беспокоясь, не поранился ли он при падении с лошади.

Если так и дальше будет продолжаться, жена доведет его до сумасшествия. Он уже на себя не похож. Сначала ей удалось напугать его до смерти, через минуту он пришел в ярость от ее безрассудства, а еще через мгновение был приятно взволнован тем, как сильно она переживала за его жизнь. Честное слово, на этот раз семейная жизнь сильно напоминала катание на лодке в штормовую погоду — то вверх, то вниз, и снова вверх, и тут же резко вниз. Хорошо бы кто-нибудь заранее предупредил его о том, что иногда после женитьбы мужчину может начать укачивать.

— Итак? Чем вызван твой визит? Или не стоит спрашивать?

Каллен подозрительно прищурился:

— На что ты намекаешь?

Трэлин пожал плечами и вопросительно выгнул бровь:

— Все же осмелюсь спросить, как тебе нравится семейная жизнь?

— Любопытный мерзавец, — проворчал Каллен.

Услышав выпад в свой адрес, Трэлин расхохотался и спросил:

— Неприятности в раю?

Получив в ответ печальный взгляд, он потянулся к Каллену, ободряюще хлопнул его по плечу и развернул своего коня в сторону замка Комин.

— Поехали, приятель. Полагаю, ты не откажешься от кружки эля, а я составлю тебе компанию.

Каллен помедлил в нерешительности. На самом деле ему вообще не стоило находиться здесь. До Коминов около часа езды, столько же займет обратная дорога, а у него полно дел. Однако ему просто необходимо было выветрить свое расстройство и замешательство, поэтому он сел на коня, поскакал вперед и почему-то оказался на этой опушке. С другой стороны, раз он уже у Коминов, можно позволить себе промочить горло перед возвращением в Доннехэд. Определившись, Каллен кивнул и пришпорил коня.

— Ну? — спросил Трэлин, как только они уселись за стол в главном зале замка Комин. — Как там прелестная Эвелинда?

Каллен, через силу улыбнувшись, признал:

— Она прелестна.

— Да, — согласился Трэлин, с интересом наблюдая за лицом друга. — Она была вполне прекрасна даже в огромном платье и с перепутанными волосами, выглядевшими так, словно она только что поднялась с постели. И стала еще прекраснее, спустившись вниз переодетой и причесанной.

Каллен кивнул, и на его губах заиграла легкая улыбка. Все это верно, но он-то знал — лучше всего его жена выглядит тогда, когда лежит перед ним полностью обнаженная и ее ярко-голубые глаза темнеют от страсти, которую он пробуждает в ней.

— Мне показалось, ее характер не уступает внешности, — добавил Трэлин. Каллен промолчал, и он продолжил: — Следовательно, какими бы ни были неприятности, заставившие тебя приехать сюда, в них виноват только ты сам.

Чудный образ обнаженной жены растаял, Каллен резко выпрямился и оскорбленно взглянул на Комина-младшего:

— Что?

— Ну… — Трэлин пожал плечами. — Я не заметил в ней ни упрямства, ни гордости. А вот в тебе и того и другого предостаточно.

Вынужденный признать правоту этих слов, Каллен поморщился и вздохнул:

— Я не собирался приезжать, но раз уж так вышло… — Он немного помедлил: — Ты лучше разбираешься в женщинах, чем я. Во всяком случае, им явно нравится разговаривать с тобой.

— Потому что я им отвечаю, — сухо заметил Трэлин и спросил: — Что случилось?

— Выяснилось, что она плакала по ночам, — грустно признался Каллен.

Трэлин поднял брови:

— Почему?

— Она не нашла свою одежду, которую я привез. Похоже, эта женщина думала, что я забрал ее в Доннехэд без вещей, увез только в том платье, которое на ней было.

Трэлин пожал плечами:

— А как еще она должна была думать? Ты ей что-нибудь говорил?

— Нет, но она могла понять. Я бы никогда не привез ее сюда без вещей.

— Как она могла догадаться об этом? — развеселился Трэлин. — Каллен, она совсем тебя не знает. И признайся, ты не самый обходительный из мужчин.

Каллену не понравились слова Трэлина, они подозрительно напоминали жалобы самой Эвелинды. Однако по зрелом размышлении он признал — в том, что жена так плохо думает о нем, есть определенная доля его собственной вины.

— Я не понял, вы разговариваете друг с другом или нет?

— Она разговаривает, — сознался Каллен, и его губы сами собой растянулись в улыбке при воспоминании о том, как все эти дни щебетала рядом с ним Эвелинда. Она рассказала ему массу историй о своем детстве и разных приключениях, поведала о дружбе с Маком и нежной привязанности к Милдред и похвасталась всякими хитростями, при помощи которых ей удавалось избегать частого общения с мачехой.

— Ага, она говорит, — сказал Трэлин, наблюдая за улыбкой Каллена. — А ты в это время чем занимаешься?

— Я слушаю, — честно ответил Каллен.

Он действительно слушал и находил это занятие чрезвычайно увлекательным. Эвелинда оказалась прекрасной рассказчицей, и он мог живо представить себе почти все, о чем она говорила. К тому же у нее был очаровательный голос.

— Хм. — Трэлин хлебнул из кружки эля и спросил: — Значит, пока она тебе нравится?

Каллен хорошенько обдумал вопрос и медленно кивнул:

— Да. Она сообразительная и милая. И… мечтает снова жить в д'Омсбери с совершенно омерзительной мачехой, а не в Доннехэде со мной, — с отвращением закончил он.

Трэлин поперхнулся, не в силах проглотить эль, и Каллен пару раз хлопнул его по спине, прекрасно понимая реакцию друга. Ему самому нелегко далось это признание. Жена настолько несчастна с ним, что предпочитает вновь терпеть оскорбления и жестокое обращение Эдды. Тяжело смириться с такой мыслью.

— Почему? — вымолвил наконец Трэлин. — Кажется, раньше ты говорил, что эта женщина обращалась с ней просто ужасно.

Каллен мрачно кивнул. Он успел рассказать Трэлину и его родителям про Эдду, пока Эвелинда переодевалась наверху, в тот день, когда они приехали с визитом в Доннехэд. Ему хватило нескольких слов, чтобы кратко, но выразительно обрисовать характер мачехи и дать понять, насколько отвратительно она обращалась с падчерицей.

Каллен задумался. В отличие от Эдды он ни разу не оскорбил Эвелинду и не был с ней жесток. По существу, он без конца старался всеми доступными ему способами облегчить ей жизнь: увез ее от Эдды, пустившись в путь немедленно после венчания и не дав себе времени отдохнуть от утомительного путешествия из Доннехэда в д'Омсбери; выбрал и упаковал ее платья и прочие вещи, когда она оказалась не в состоянии сделать это самостоятельно; порезал себе руку и имитировал лишение девственности, не желая подвергнуть ее унижению, на котором настаивала Эдда; вез ее впереди себя в седле всю долгую обратную дорогу в Доннехэд, стараясь расположить поудобнее, чтобы не причинить ей боли, случайно касаясь ран.

— Ты груб с ней в постели? — неожиданно поинтересовался Трэлин и, встретившись с яростным взглядом Каллена, поспешно добавил: — Я всего лишь пытаюсь разобраться в том, чем может быть вызвано ее желание возвратиться в д'Омсбери. Я знаю, ты не оскорбишь ее и не станешь обращаться с ней жестоко, как мачеха…

— Я обозвал ее глупой, — вспомнил Каллен и рассказал о происшествии в загоне Ангуса.

— Ну, думаю, это простительно. — Трэлин сосредоточенно сдвинул брови, прокашлялся и вновь вернулся к щекотливой теме, затронутой несколько минут назад: — Уверен, ты никогда сознательно не оскорбил бы женщину, но тут есть один тонкий момент, именно поэтому меня интересует… Послушай, Каллен, ты ведь сам знаешь — нам не особенно часто приходится иметь дело с невинными девушками. Возможно, ты был чуть менее деликатен, чем мог бы быть, и она испытала слишком большое потрясение от… э… процесса?

— Я вообще не прикасался к ней в постели, чтобы дать время выздороветь, — горестно признался Каллен.

Брови Трэлина взлетели вверх.

— Ты хочешь сказать, что она до сих пор девственница?

— Нет, уже нет, — успокоил его Каллен и поморщился. Он искренне намеревался подождать, пока синяки на ее теле окончательно пройдут, чтобы она не вздрагивала от боли, когда он станет ласкать ее. Однако утром после приезда домой он пролил на себя эль и направился в спальню сменить рубашку. Бидди остановила его, попросив отнести бальзам наверх и сказать Эвелинде, что она скоро придет и натрет ее. Он без всякой задней мысли согласился передать бальзам жене, но потом вошел в комнату, увидел, как она, полностью обнаженная, лежит на животе на кровати, и все его благие намерения пошли прахом.

В следующее мгновение его руки уже блестели от бальзама, и он склонился над Эвелиндой. Все. После первого прикосновения к ее телу Каллен пропал. Окончательно и бесповоротно — он не смог бы даже ответить, приходила ли Бидди, как обещала. Если и приходила, ни он, ни Эвелинда этого не заметили, и Бидди выскользнула из комнаты, не побеспокоив их, за что Каллен был ей искренне благодарен.

Пытаясь привлечь к себе внимание, Трэлин несколько раз кашлянул, затем вкрадчиво спросил:

— И как все прошло?

— Все прошло… хорошо, — пробурчал Каллен, твердо зная, что беззастенчиво лжет. Все прошло не просто хорошо. Никто не назвал бы его праведником, но пребывание в постели с Эвелиндой оказалось одним из самых потрясающих впечатлений в его жизни. Никому не удавалось разжечь в нем такую страсть, и никогда раньше он не испытывал столь мощной потребности доставить удовольствие женщине. Всепоглощающее вожделение вступало в противоречие с желанием оставаться нежным, и он постоянно боролся с собой, избегая резких движений, чтобы случайно не задеть ее болезненные раны. Вынужденное обуздание нарастающей страсти обернулось для него своего рода пыткой… сладостной пыткой. И Каллен с удовольствием подвергся бы ей снова, как только проснулся. Однако, опасаясь, что окажется не в силах и в этот раз отнестись к жене столь же бережно, он приложил немалые усилия и не поддался искушению, напомнив себе о необходимости дать ей выздороветь.

— Все прошло хорошо для тебя, — раздался голос Трэлина. — А для нее? Может быть…

— Для нее тоже, — сухо перебил Каллен. — Все прошло очень хорошо для нас обоих. Хотя, похоже, она восприняла мое желание дать ей окрепнуть как указание на то, что я остался ею недоволен.

— Хм, — пробормотал Трэлин.

— И она хочет, чтобы я ей все объяснял, — пожаловался Каллен. — Я попытался убедить ее обращать внимание на мои поступки и не придавать такого большого значения словам, но она настаивает. Ей хочется и слов, и поступков.

— До чего требовательная девушка!

Каллен согласно кивнул и догадался, что друг поддразнивает его, только услышав громкий смех Трэлина.

— Каллен, я понимаю, ты не привык вдаваться в объяснения. Ты лэрд Доннехэда, твои люди безоговорочно подчиняются тебе, и ты не должен никому ничего объяснять. Но она отличается от всех остальных. Она твоя жена, и вы оба только начинаете узнавать друг друга. Первое время тебе придется объяснять ей какие-то вещи. — Заметив сердитый взгляд Каллена, Трэлин добавил: — Попробуй посмотреть на все это ее глазами. Ты появляешься, женишься и тотчас увозишь ее из родного дома, причем, как она думает, даже не прихватив для нее смену одежды. Потом, один раз переспав с ней, ты перестаешь обращать на нее внимание и предоставляешь самой себе, наверняка не проронив ни единого слова одобрения и никоим образом не дав понять, что она тебе понравилась. Зная тебя, могу предположить — никаких указаний по поводу дальнейшей жизни в Доннехэде она тоже не получала. Несомненно, она чувствует себя одинокой и потерянной, занимая столь неопределенное положение в новом доме.

— Но я же старался облегчить ей жизнь всеми возможными способами, — возразил Каллен.

— За исключением одного — ты не удосужился похвалить ее и сказать, что она тебе нравится, — отметил Трэлин. — А ведь скорее всего после стольких лет унижений со стороны мачехи больше всего твоя жена нуждается именно в похвалах.

— Но…

— Воспринимай это как очередную обязанность, — перебил Трэлин. — Я знаю, ты очень серьезно относишься к своим обязанностям. Теперь их просто стало на одну больше. Твой долг ободрить жену и вселить в нее уверенность в том, что в Доннехэде ее высоко ценят и уважают.

— Обязанность? — пробормотал Каллен.

— Да, — подтвердил Трэлин. — Обещаю тебе, если ты ответственно подойдешь к делу, жизнь Эвелинды — следовательно, и твоя тоже — станет намного счастливее.

Некоторое время Каллен вдумчиво оценивал предложение, затем кивнул и поднялся из-за стола.

— Ты куда? — удивленно спросил Трэлин.

— Домой. Исполнять свои обязанности, — проворчал Каллен, направляясь к выходу.

 

Глава 9

— Мы заблудились, и в этом виновата только ты!

Леди никак не отозвалась ни на восклицание раздосадованной хозяйки, ни на ее сердитый взгляд. Лошадь просто терпеливо ждала, пока ей укажут направление, в котором надо двигаться. Эвелинда состроила гримасу безучастному животному и огляделась по сторонам.

Они находились в густом лесу, в долине у подножия горы, на которой стоял замок Доннехэд. Безусловно, лошадь виновата — Эвелинда совершенно не собиралась ехать в лес, но Леди имела на этот счет собственное мнение. С другой стороны, Эвелинда признавала за собой некоторую долю ответственности за случившееся. Зачем было предоставлять животному полную свободу? Впрочем, справедливости ради надо отметить, что в д'Омсбери она всегда поступала подобным образом, и никаких сложностей не возникало. Однако д'Омсбери — это одно, а Доннехэд — совершенно другое. Тем не менее незнакомая местность нимало не смутила Леди, и она рванула вниз с горы прямо в лес.

Эвелинда попыталась остановить лошадь, как только они спустились, у самого подножия горы, но Леди не желала слушаться и неслась словно одержимая. К тому времени, когда Эвелинде удалось обуздать животное и заставить хотя бы замедлить бег, они уже порядочно углубились в чащу.

Поначалу это не казалось большой проблемой. Нужно было просто-напросто развернуть лошадь в противоположном направлении, и они без малейших усилий легким галопом бодро вернулись бы назад. Но вот только легкий галоп продолжался уже два с лишним часа, а они все еще плутали среди деревьев, и конца пока не предвиделось. Очевидно, они взяли неверный курс и сбились с пути, однако где и как это случилось, определить было невозможно.

Беспокойно ерзая в седле, Эвелинда снова оглядела окружавшие ее лесные заросли. Там, снаружи, был ясный солнечный день, но здесь деревья стояли сплошной стеной и заслоняли небо не хуже каменных сводов, почти не пропуская свет. Под кронами деревьев царил призрачный вечерний полумрак.

А может быть, уже и в самом деле наступил вечер? Эвелинда встревожилась, опасаясь, что потеряла счет времени, пока они петляли по лесистой долине в поисках выхода. Не хватало еще провести здесь всю ночь.

Раздалось шуршание листьев, и сухие веточки захрустели под чьими-то ногами. Леди испуганно подалась с места. Эвелинда настороженно посмотрела в ту сторону, откуда доносились подозрительные звуки, но никого не увидела. Хруст затих и больше не повторялся. Тем не менее они с Леди обе явно что-то слышали, поэтому Эвелинда застыла в напряженном ожидании, обшаривая глазами густые заросли и чувствуя, как по спине от страха ползут мурашки.

Нет, так дело не пойдет. Нельзя торчать тут до бесконечности в бесплодных раздумьях. Надо двигаться, пусть даже в неверном направлении. Любое движение лучше унылого стояния на одном месте.

В ту сторону, откуда донеслось шуршание, ехать не хотелось. Эвелинда развернула Леди и, подавляя настойчивое желание оглянуться, двинулась вперед.

— Наверное, там кролик или мышь, — вслух предположила Эвелинда, ласково поглаживая шею лошади. — Конечно, это не волк.

Неизвестно, удалось ли ей убедить Леди, но сама она не особенно успокоилась. Эвелинда продолжала дрожать мелкой дрожью, ожидая, что в любую секунду на них может накинуться какой-нибудь свирепый дикий зверь.

Стараясь не обращать внимания на обуревавшие ее страхи, она двигалась дальше, время от времени поворачивая голову то вправо, то влево в надежде разглядеть просвет среди деревьев, указывающий на близость опушки. Главное — выехать из леса с нужной стороны.

Эта мысль заставила Эвелинду вновь натянуть поводья и остановиться. Кажется, когда она ночью подъезжала к замку Доннехэд вместе с Калленом, они миновали долину гораздо быстрее. Конечно, сейчас она заблудилась, поэтому время тянется дольше, и все-таки…

Было бы страшно неприятно выбраться из чащи только затем, чтобы обнаружить себя на противоположной стороне долины. Тогда придется тут же поворачивать назад и ехать через лес к подножию горы, на которой стоит Доннехэд.

Если бы она могла увидеть замок…

Однако это невозможно, мешают деревья.

Эвелинда посмотрела вверх на своды смыкающихся крон. Если залезть высоко на дерево, густая листва окажется внизу и ничто не помешает оглядеть окрестности и понять, где замок. Тогда сразу станет ясно, в каком направлении надо двигаться.

Ухватившись за эту идею, Эвелинда твердо решила попробовать воплотить ее в жизнь. Ласково успокоив Леди, она выскользнула из седла и опустилась на землю. Уперев руки в бока, она запрокинула голову и, медленно поворачиваясь на месте, старалась оценить, какое дерево больше подходит. Во-первых, оно должно быть достаточно высоким, иначе с него ничего не увидишь, во-вторых — хорошо бы, чтоб нижние ветки располагались поближе к земле, тогда за них можно ухватиться и потом продолжить подъем.

Наметив подходящее дерево, Эвелинда подошла к нему ближе. Некоторое время она стояла, поочередно глядя то на могучий ствол, то на свою юбку. Затем наклонилась, приподняла юбку спереди, прихватила заднюю кромку подола и протянула между ногами, в точности повторяя свои недавние действия на берегу реки перед падением в воду. Хорошо помня проблемы, возникшие после того, как подол выскользнул из-за пояса, Эвелинда на сей раз закрепила все должным образом и решительно подошла вплотную к выбранному дереву.

Эвелинда думала, раз нижние ветки совсем близко, никаких трудностей возникнуть не должно, но она никогда в жизни не лазила по деревьям и не имела ни малейшего представления обо всех тонкостях этого увлекательного занятия. Правда, в д'Омсбери Эвелинда видела детишек, карабкающихся вверх с ветки на ветку, и со стороны создавалось впечатление, что они не прилагают особых усилий. Однако на деле все оказалось гораздо сложнее.

Итак, самая нижняя ветка на выбранном дереве призывно покачивалась перед глазами, оставалось только ухватиться за нее руками, и Эвелинда не замедлила это сделать. Теперь нужно было зацепиться за ветку ногой, но выяснилось, что нога никак не желает подниматься настолько высоко. Эвелинда сосредоточенно сдвинула брови, перехватила руками ветку так, чтобы оказаться поближе к основанию, и уперлась одной ногой в ствол, затем подтянула вторую ногу и, переставляя ступни, «прошла» по стволу вверх мелкими шажками, продолжая крепко держаться за ветку руками. Наконец обвив ногами ветку, Эвелинда испытала чувство законной гордости. И… осталась висеть, не представляя, как бы извернуться и сесть на эту ветку.

Некоторое время Эвелинда, пыхтя, раскачивалась на ветке, но вскоре почувствовала, что мышцы активно протестуют против подобного издевательства, и вынуждена была спрыгнуть на землю. Уперев руки в бока, она уставилась на дерево, и тут Леди, подойдя совсем близко, слегка подтолкнула ее в плечо. Эвелинда повернулась и посмотрела на лошадь. Очевидно, животное хотело напиться после долгой пробежки. В д'Омсбери она всегда подводила Леди к реке, давая возможность освежиться после бешеной скачки. По пути к замку Доннехэд они с Калленом точно переходили вброд какую-то речку, но, к сожалению, Эвелинда понятия не имела, где именно это было.

— Я бы напоила тебя, если бы могла… — заговорила она и запнулась. В голове у нее мелькнула занятная мысль. По мере того как росла и крепла идея, Эвелинда улыбалась все шире. Она подошла к лошади и забралась в седло.

— Обещаю, если ты поможешь мне залезть на дерево, то скоро получишь воды вдоволь, — убежденно произнесла Эвелинда, подгоняя животное поближе к заветному дереву. Затем добавила: — Надеюсь, это будет уже в конюшне Доннехэда.

Подъехав как можно ближе к облюбованной ветке, Эвелинда остановилась, выпустила из рук поводья и, ласково поглаживая шею лошади, прошептала:

— Умоляю, не двигайся.

Вытянувшись в седле, она поймала ветку и, вцепившись в нее, осторожно попыталась встать ногами на спину Леди.

Слава Богу, животное стояло совершенно неподвижно, и Эвелинде удалось без труда занять устойчивое положение, а затем просто шагнуть со спины Леди на ветку. Одна беда — ее туфли совершенно не были рассчитаны на такие упражнения. Если бы Эвелинда не успела вовремя ухватиться руками за верхнюю ветку, то неизбежно соскользнула бы вниз.

— Спасибо, — поблагодарила Эвелинда лошадь, как только почувствовала себя более или менее уверенно, и, оглядевшись, заметила, что Леди предусмотрительно отступила на несколько шагов назад на тот случай, если хозяйка обрушится с дерева. — Приятно видеть, как ты поддерживаешь меня, когда я пытаюсь спасти нас обеих.

Вместо ответа Леди наклонила голову и принялась обнюхивать лежавшие на земле мелкие веточки.

Покачав головой, Эвелинда прислонилась к стволу и, держась за него одной рукой, осторожно сняла туфли одну за другой и сбросила их на траву.

Теперь стало гораздо удобнее, и она, собравшись с духом, не стала медлить и приступила к своей нешуточной задаче. Ей пришлось учиться прямо по ходу дела. Честно говоря, она никак не ожидала, что лазить по деревьям настолько трудно. Ветки росли совершенно беспорядочно — в одних местах слишком густо, в других совсем редко — и это создавало массу сложностей. Тем не менее решимость толкала Эвелинду вверх, и она, вся исцарапанная, упорно стремилась к вершине, по дороге то тут, то там обдирая локти и коленки.

Преодолев, по собственным оценкам, половину пути, она решила передохнуть. Она посмотрела сначала вверх, затем вниз и испытала глубочайшее разочарование — ни о какой половине пути и речи быть не могло. В этот момент она впервые засомневалась: так ли уж хороша ее затея, раньше казавшаяся столь перспективной.

Вздохнув, Эвелинда подняла глаза на верхние ветки, пытаясь оценить, за какую из них удобнее всего ухватиться, и, сделав выбор, собралась продолжить восхождение. И тут неподалеку снова хрустнула сухая веточка. Звук был совсем тихий. Возможно, Эвелинда и вовсе не обратила бы на него внимания, если бы в это время карабкалась вверх. Однако она слышала хруст, и Леди тоже — лошадь, как и в прошлый раз, нервно подалась в сторону и посмотрела в том направлении, откуда донесся подозрительный звук.

Эвелинда, чувствуя, как по спине снова поползли мурашки, медленно обвела глазами густые заросли. Однако, сколько она ни прищуривалась, вглядываясь в темноту леса, ей так и не удалось обнаружить источник звука. Спустя несколько минут она взяла себя в руки и вновь взглянула на дерево. Надо срочно забраться на приличную высоту, определить, в какую сторону двигаться, и побыстрее выбираться из этого глухого леса.

Стиснув зубы, Эвелинда решительно принялась за дело и как раз вскарабкалась на следующую ветку, когда что-то стремительно пролетело мимо и слева от нее раздался легкий треск. Вздрогнув, Эвелинда разжала левую руку, отпустила ветку, за которую держалась, и повернулась посмотреть, что летает. Именно в эту секунду сук под ее ногами не выдержал и надломился.

Вскрикнув, Эвелинда в панике вцепилась свободной рукой в первую попавшуюся ветку, ужасно тонкую, и, отчаянно держась за нее, судорожно попыталась нащупать ногами опору. Когда ей это наконец удалось, она с облегчением медленно выдохнула, припала к дереву и, прижавшись щекой к шершавой коре, ждала, пока сердце умерит свой бешеный стук.

Немного успокоившись, Эвелинда взглянула вниз, на Леди. Отломившийся сук вынудил лошадь отступить еще на несколько шагов назад, и теперь она глядела на хозяйку с явной укоризной.

— Нечего на меня так смотреть, это ты во всем виновата, — проворчала Эвелинда и, вздохнув, прижалась щекой к дереву.

Клятвенно пообещав самой себе в жизни никогда больше не заходить в этот лес в одиночку, она подняла голову и взглянула на тонкую веточку, за которую ухватилась левой рукой. Сердце, только-только забившееся помедленнее, кажется, вовсе остановилось, когда она поняла, что держится не за ветку, а за древко стрелы.

Потрясенная Эвелинда непроизвольно отдернула руку и тут же спохватилась, что осталась висеть на одной правой руке, которой держалась за настоящую ветку. Перепугавшись, Эвелинда поспешила исправить положение и, восстановив физическое равновесие, совсем уж было восстановила душевное, когда внезапно услышала:

— Жена?!

Эвелинда на мгновение зажмурилась, затем открыла глаза, опустила голову и посмотрела вниз. Никаких сомнений, ее обнаружил Каллен. Сейчас, остановив коня рядом с Леди, он покидал седло.

Блестяще. Эвелинда горестно вздохнула, спросив себя, почему он всегда застает ее в самые ужасные моменты.

— Что ты здесь делаешь, глупая женщина? — прорычал Каллен, подходя к дереву и останавливаясь прямо под ней.

«Где-то я это уже слышала», — подумала Эвелинда про себя и, прочистив горло, произнесла:

— О, ничего особенного, милорд. Просто наслаждаюсь послеобеденной прогулкой.

— Ты висишь на дереве, — рявкнул Каллен. — На руках!

— Я решила дать ногам отдохнуть, — быстро нашлась Эвелинда и, поболтав ногами в воздухе, нащупала снизу ветку. Расположив на ней ступни, сначала одну, потом другую, она с облегчением тихонечко вздохнула.

— Спускайся!

Отметив про себя, что его голос, мягко говоря, звучит не слишком задушевно, она поискала глазами надежную ветку, чтобы начать спускаться.

— Смелее. Я поймаю тебя, — приказал Каллен.

— Нет-нет, я смогла забраться наверх и прекрасно смогу спуститься, — заверила его Эвелинда и действительно приступила к делу. Впрочем, без особой спешки. Она вовсе не жаждала вновь оказаться лицом к лицу с разъяренным супругом и рассчитывала дать ему немного времени, чтобы он успокоился.

На самой нижней ветке она решила сначала присесть, а потом спрыгнуть вниз, однако сильные руки подхватили ее и поставили на землю.

— Спасибо, — пробормотала Эвелинда.

— Пожалуйста, — рявкнул Каллен и, не сбавляя грозного тона, продолжил расспросы. — Ну, какого дьявола ты здесь делала?

Эвелинда сперва открыла рот, потом закрыла, несколько раз кашлянула и, наконец, ответила:

— Залезала на дерево.

— Это я заметил, — нетерпеливо сказал Каллен. — Зачем?

— Я заблудилась, — раздраженно призналась она и, перед тем как пойти вслед за мужем к лошадям, наклонилась, чтобы подобрать с земли туфли. — Я подумала — лучше залезть на дерево и определить, в каком направлении замок, чем до конца дней скитаться по этим лесам, как дурацкое английское привидение, заблудившееся в ваших проклятых шотландских горах.

Выдержав паузу, Каллен выразительно кашлянул и заметил:

— Разумно.

Остановившись рядом с Леди, Эвелинда неуверенно обернулась и, обнаружив, что он идет следом, отступила на шаг. Подозрительно глядя на Каллена, она спросила:

— Правда?

— Да. — Он определенно не собирался добавлять ни слова к лаконичной похвале, но, судя по выражению его лица, комплимент был вполне серьезный, без всякой примеси язвительности и насмешки.

Прикусив губу, Эвелинда перевела взгляд с Каллена на его коня и обратно, затем спросила:

— Значит, когда раздался хруст, это были вы?

— Возможно, — безразлично пожал плечами он.

При мысли о том, какого страха она натерпелась по его вине, Эвелинда возмутилась:

— Тогда какого черта вы просто-напросто не окликнули меня вместо того, чтобы красться сзади и пугать меня до смерти?

— Красться сзади? — Каллен изумленно поднял брови. — Что за чушь? Я возвращался в замок, наткнулся на твою кобылу, остановился и увидел тебя на дереве.

Эвелинда нахмурилась и, повернувшись к дереву, подняла глаза вверх. Снизу не было видно, но она точно знала, что среди веток торчит стрела. Эвелинда внимательно посмотрела на мужа, затем на его коня. Лук и стрелы отсутствовали. Значит, ту стрелу выпустил не Каллен. Если ее вообще выпустили сегодня. Вполне возможно, стрела вонзилась в ствол давным-давно. Тогда что же пролетело мимо несколько минут назад? Наверное, какая-нибудь ветка или упавшее сверху птичье гнездо, ведь, когда Эвелинда карабкалась наверх, дерево заметно раскачивалось.

К сожалению, она толком не рассмотрела стрелу и не могла сказать, старая она или новая. На дереве Эвелинде было не до исследований: едва увидев, за что держится, она разжала пальцы, а потом сосредоточилась только на том, чтобы не упасть вниз.

— Почему ты в лесу? — спросил Каллен.

— Я хотела вывести Леди на прогулку, — рассеянно ответила Эвелинда, внимательно вглядываясь в обступавшие их со всех сторон лесные заросли. Похоже, поблизости никого не было. Она повернулась к мужу и сказала: — В ствол дерева попала стрела.

Каллен пожал плечами:

— Это не редкость. В здешних лесах охотятся, и стрелы могут залетать куда угодно.

— Да, конечно, — пробормотала Эвелинда и все же сочла нужным добавить: — Я заметила стрелу, только когда схватилась за нее рукой.

Каллен слегка улыбнулся:

— Меня это не удивляет. Поехали.

Глаза Эвелинды широко распахнулись, но она не осмелилась возражать, когда он, взяв Леди под уздцы, а саму Эвелинду за локоть, повел их обеих к своему коню. Остановившись, он отпустил Леди и обеими руками обхватил Эвелинду за талию, чтобы поднять и усадить в седло. Однако перед тем, как поднять, спросил:

— Твои ушибы все еще болят?

— Вовсе нет. Синяки уже почти прошли к тому времени, как мы приехали в Доннехэд. Меня больше беспокоили боли в мышцах, но бальзам Бидди и ваше растирание очень помогли, — сообщила Эвелинда, густо краснея при воспоминании о том, что последовало за массажем.

Каллен кивнул, поднял ее в седло и, поймав поводья Леди, сел на коня позади Эвелинды. Она ожидала, что он направится прямо в замок, и сильно удивилась, когда они остановились на поляне у реки.

— В Англии ты заходила в реку. Здесь этого делать нельзя, — объявил он, спустившись с коня и помогая ей выбраться из седла. Они подошли к самому берегу и постояли, глядя на воду.

— Почему? — спросила Эвелинда, не отрывая глаз от кристально чистого бурлящего потока.

— Вода сбегает с гор, она очень холодная.

— О, — протянула Эвелинда, не придавая особого значения его словам.

Конечно, эта поляна поменьше, а река поуже, чем в д'Омсбери. И здесь нет водопада. Однако по красоте это место ничуть не уступало ее любимой опушке. До чего же приятно будет приезжать сюда и отдыхать, оставаясь наедине со своими мыслями.

— Тебе нельзя покидать замок одной, — заявил Каллен. Взяв ее за плечи и повернув лицом к себе, он потянулся к шнуровке на платье.

Эвелинда прикоснулась к его рукам, не понимая, что он собирается делать, но тут до нее дошел смысл его слов, и она нахмурилась. Значит, она не сможет приезжать сюда одна? Чувствуя, как ускользает прекрасная мечта о мирных моментах счастливого уединения, она забыла о руках мужа и, сердито взглянув ему в лицо, спросила:

— Почему?

— Ты мне нравишься, — сообщил Каллен, быстро распуская шнуровку и высвобождая плечи Эвелинды из платья.

— Я не могу приезжать сюда одна, потому что нравлюсь вам? — уточнила она в замешательстве, рассеянно отметив про себя его непонятные действия и придерживая платье, чтобы оно не соскользнуло вниз.

— Нет, то есть да, — поправился Каллен. — Ты не можешь приезжать сюда одна, потому что это опасно… А ты мне нравишься, — закончил он и, оставив в покое платье, принялся вытаскивать шпильки из ее волос, которые она утром собрала в узел на затылке.

— Почему это опасно? И что вы делаете? — осведомилась Эвелинда, пытаясь стряхнуть его руки со своих волос.

— Ты мне нравишься, — повторил Каллен.

Эвелинда открыла рот и беспомощно закрыла его, не издав ни звука. До сих пор она размышляла о красотах природы и только сейчас по-настоящему услышала Каллена. Она ему нравится. Она нравится своему мужу. К чему бы это? Она просто не знала, что и думать. Тем временем его руки, вернувшись к платью, вновь принялись стаскивать его прочь, и она снова задала вопрос:

— Что вы делаете?

— Ты мне нравишься, — еще раз повторил он, и она вспомнила, как при первой встрече он точно так же упорно твердил, что он Дункан. Ничего не изменилось. Она не понимала его тогда и не понимает сейчас. «Ты мне нравишься». В этих словах, должно быть, заключен какой-то тайный смысл, но разгадать его она была не в состоянии. И тут Каллен продолжил: — Я все сказал и перехожу к действиям. Тебе хотелось и слов, и поступков? Ты получишь и то и другое.

Эвелинда ошеломленно моргнула — на нее снизошло внезапное озарение. Он собирается…

— Здесь?! — изумленно выдохнула она.

— Да. Здесь, в постели, на шкуре перед камином… Этим можно заниматься в самых разных местах. Теперь ты здорова, и я не намерен больше ждать.

Эвелинда была потрясена. Оказывается, пока она изводила себя сомнениями, опасаясь, что муж вовсе не желает ее, он мечтал о том, как везде и всюду будет…

— Вы?..

— Жена, — со вздохом перебил ее Каллен, — может быть, по-твоему, я говорю слишком мало, но ты явно говоришь слишком много. Помолчи и дай мне любить тебя.

Услышав приказ, Эвелинда послушно замерла и только прерывисто вздохнула, когда он, перестав терзать платье, наклонился и поцеловал ее.

«Помолчи и дай мне любить тебя». Его слова звенели у нее в ушах, и, раскрывая губы навстречу его поцелую, она тихонько вздохнула, желая, чтобы это и в самом деле была любовь. Однако даже если она нравится мужу и он наслаждается ее телом, вряд ли речь может идти о любви… во всяком случае, с его стороны. Что касается ее самой… По правде говоря, Эвелинда находилась в полном смятении, не в силах разобраться в собственных чувствах. Она порой считала Каллена несносным, деспотичным, но и заботливым, привлекательным, нежным… Боже милосердный! Когда он целовал ее с такой жадностью, которую демонстрировал сейчас, она готова была забыть обо всем на свете. Напоследок подивившись про себя, до чего противоречивый человек достался ей в мужья, она оставила свои раздумья на потом и обвила руками его шею.

Действительно, против поцелуев Каллена невозможно было устоять, и Эвелинда снова убедилась в этом, испытывая нарастающее возбуждение. Он вернулся к платью и возобновил свои усилия, но на сей раз она не стала препятствовать его попыткам, а просто опустила руки, позволив платью опуститься вниз и упасть к ее ногам. Оставшись в одной сорочке, Эвелинда провела руками по груди Каллена, вслепую нащупывая пряжку, удерживавшую на месте верхнюю часть килта. С большим трудом, к тому же ухитрившись по ходу дела уколоться об острие булавки, она в конце концов расстегнула пряжку. И с облегчением выдохнула в его губы, чувствуя, как килт плавно скользит вниз, присоединяясь к платью, лежащему на земле. Она слегка отстранилась и перед тем, как взяться за его рубашку, внимательно посмотрела себе под ноги и аккуратно положила пряжку поверх килта.

Едва оказавшись без рубашки, Каллен подхватил Эвелинду на руки и прижался губами к ее губам. Она не могла видеть, куда он несет ее. Но вот он остановился и сел, расположив ее у себя на коленях, и она, не прерывая поцелуя, мягко улыбнулась, сильно подозревая, что Каллен опустился на ствол упавшего дерева. Эвелинда вспомнила их первую встречу и острое сожаление, охватившее ее в тот момент, когда она вынуждена была покинуть его объятия. Сейчас ей не нужно этого делать. Они муж и жена.

— Ты улыбаешься, — прошептал Каллен, скользя губами по ее щеке.

— Да. Потому что вы мне тоже нравитесь, — просто ответила Эвелинда.

Он поднял глаза и внимательно посмотрел ей в лицо перед тем, как поцеловать снова. Погрузив руку в ее волосы, Каллен властно притянул ее к себе и с возросшей требовательностью впился в ее губы. Эвелинда, со стоном выгибаясь в его объятиях, пылко ответила на его поцелуй с таким рвением, которое смутило бы ее саму, если бы в этот момент она могла мало-мальски трезво оценивать свое поведение.

Рука, обнимавшая ее, плавно двинулась вверх, и Эвелинда, приветственно ахнув, вжалась в его ладонь, захватившую грудь, обтянутую тонкой сорочкой. Внезапно Каллен убрал руку, и Эвелинда разочарованно выдохнула в его губы, но тут же почувствовала, как он нетерпеливо дергает ворот ее сорочки, стремясь удалить разделявшую их преграду.

Она поспешила помочь ему и повела плечами, позволяя сорочке опуститься на талию. Каллен мгновенно накрыл рукой ее обнаженную грудь, слегка сдавил ее, а затем его пальцы сомкнулись и заиграли с соском, вынуждая Эвелинду издавать низкие протяжные стоны. Она исступленно целовала Каллена, пока он не лишил ее этой возможности — прервав поцелуй, он склонился к ее груди и поймал губами сосок.

Эвелинда запустила пальцы в его волосы, собрала несколько прядей в ладонь и с силой скрутила их, когда Каллен, слегка сжав зубами сосок, резко провел по нему языком. Испытывая пронзительный восторг, Эвелинда заерзала на коленях у Каллена, вдавливаясь между его бедрами и чувствуя, как нарастает его возбуждение.

Его ладонь, опустившись на ее ногу, медленно двинулась вверх, и на этот раз Эвелинда не стала вырываться и убегать. Напротив, она раздвинула ноги и, прерывисто дыша, замерла в предвкушении наслаждения. Когда пальцы Каллена, достигнув места слияния ее бедер, провели по золотистым завиткам и, скользнув чуть глубже, принялись ласкать ее, она охнула и застонала. И вскоре уже почти всхлипывала от желания, призывно выгибаясь всем телом в объятиях мужа.

Он неожиданно прекратил ласки и приподнял ее, оторвав от своих коленей. Эвелинда затихла в недоумении и вздрогнула, когда он, поставив ее на землю, сдернул державшуюся у нее на талии сорочку. Повернув Эвелинду лицом к себе, он одной рукой придвинул ее поближе, а другой — развел ее ноги и возобновил свои ласки.

Она прикусила губу и обхватила его голову руками в поисках опоры: от его прикосновений она готова была лишиться чувств. Тяжело дыша, она запустила пальцы в его волосы и судорожно вцепилась в них, чтобы не упасть, когда он внезапно поднял ее правую ногу и поставил на ствол упавшего дерева. Обеими руками удерживая Эвелинду за бедра, он подался вперед и прижался ртом к тому сокровенному месту, где раньше властвовали его пальцы. Вскрикнув от потрясения и пронзительного удовольствия, она с трудом удержалась на одной ноге и, вероятно, потеряла бы равновесие, если бы муж не придал ей устойчивости, еще крепче обхватив за бедра.

Эвелинда испытывала ни с чем не сравнимое удовольствие, однако где-то в уголке ее сознания зрело растущее чувство вины — он всячески ублажает ее, а она, вместо того чтобы ласкать его в ответ, только все отчаяннее вцепляется в его волосы. Она постаралась слегка отодвинуться в надежде получить возможность поцеловать или хотя бы погладить его, но он не дал ей пошевелиться и решительно удержал на месте. Удвоив усилия, он изгнал чувство вины из ее сознания, а когда он провел языком по ее разгоряченной плоти, Эвелинда, несмотря на свое шаткое положение на одной ноге, даже приподнялась на цыпочки.

— Каллен, — взмолилась она, непроизвольно прижимая его голову все теснее к своему телу, жаждущему излить непереносимое томление. Она почти не заметила, как он убрал руку с ее бедра, зато очень хорошо почувствовала его пальцы, когда они оказалась там же, где его язык. Его палец проник глубоко в лоно, и жаркая волна, захватившая все ее существо, выплеснулась наружу. Содрогнувшись всем телом, Эвелинда запрокинула голову и издала протяжный стон.

Каллен убрал руки, снял ее ногу с бревна, и Эвелинда тут же бессильно опустилась на землю.

Закрыв глаза, она обняла его колено, а он, не переставая, нежно гладил ее волосы, ждал, пока она переведет дыхание. Немного успокоившись, Эвелинда открыла глаза и обнаружила прямо перед собой возбужденный пульсирующий детородный орган весьма впечатляющих размеров. Она с любопытством посмотрела на него, вспомнила удовольствие, которое испытала, впервые ощутив его у себя внутри, и, не долго думая, потянулась и обхватила его рукой.

От этого легкого прикосновения Каллен застонал, закрыл глаза, и его лицо приняло отрешенное выражение. Наблюдая за реакцией мужа, Эвелинда прошлась ладонью по всей длине его весомого достоинства, на ходу приобретая уверенность, — она чувствовала, как руки Каллена все крепче сжимают пряди ее волос, и знала, что он испытывает удовольствие, сходное с тем, какое доставляли ей его ласки.

Сходное… но не такое. Подумав об этом, Эвелинда, не сводя глаз с лица Каллена, наклонилась и поцеловала самый кончик того, что сжимала в руке. Каллен мгновенно распахнул глаза, и в них отразились удивление и своего рода надежда. Эта надежда подтолкнула ее к тому, чтобы поцеловать его снова, а собственное любопытство заставило высунуть язык и лизнуть то место, которое она поцеловала. Ей страшно захотелось попробовать его на вкус, и, находя свое желание совершенно необъяснимым, Эвелинда рассчитывала осуществить его очень быстро — вероятно, в таком случае Каллен ничего не заметит. Однако он заметил, и его реакция была совершенно ошеломляющей. Он резко вскинул бедра и вцепился в ее волосы, невольно причиняя ей боль.

Поняв, что находится на верном пути, Эвелинда лизнула снова, на сей раз гораздо медленнее и захватывая большее пространство. Каллен вскрикнул, его лицо приобрело почти страдальческое выражение, и это побудило Эвелинду открыть рот и… Муж чуть не свалился с бревна и резко поднял ее на ноги.

— Я что-то сделала не так? — виновато спросила Эвелинда, когда он посадил ее на колени лицом к себе.

— Нет, — глухо ответил он и заставил ее встать так, что ее широко расставленные ноги оказались по обе стороны от его бедер. — Ты все сделала так. Более чем.

— Тогда почему?.. — начала Эвелинда и не смогла договорить. Он решительно заставил ее сесть, войдя в нее снизу.

— Жена, ты слишком много говоришь, — проворчал он, прижался губами к ее губам и принялся опускать и поднимать ее бедра. Убедившись в том, что она в состоянии сама делать это должным образом, он скользнул руками вверх и стиснул груди, целуя ее все более страстно.

Поначалу Эвелинда чувствовала себя неуверенно, но очень скоро, уловив ритм и скорость, начала получать удовольствие от своего главенствующего положения, как вдруг Каллен положил этому конец. Оттолкнувшись от бревна, он встал на колени и, не переставая целовать Эвелинду, уложил ее на траву.

Поймав ее руки в свои, он прижал их по обе стороны от ее головы к прохладной траве. Почувствовав, как он ворвался в нее, Эвелинда застонала и выгнулась ему навстречу, предоставляя мужу право вести их обоих к взрыву наслаждения, ждущему их в финале.

 

Глава 10

Запечатлев поцелуй на макушке жены, Каллен осторожно выбрался из ее объятий и поднялся с постели.

— Вы уже встаете?

Он прекрасно уловил разочарование, сквозившее в ее вопросе, но только улыбнулся про себя и, подняв с пола килт, расстелил на кровати, чтобы заложить складки на ткани перед тем, как одеться. Сейчас было утро, но еще раньше, на рассвете, он, разбудив жену поцелуями и ласками, занялся с ней любовью. Приятное воспоминание заставило его вновь посмотреть на Эвелинду, и он выпал из времени и пространства, плененный тем, как она с кошачьей грацией потягивается в постели.

— Вы разочарованы?

Она потянула к себе простыню и прикрылась. Каллен перевел взгляд на ее лицо.

— Чем?

— Я не такая полногрудая, большая и высокая, как Маленькая Мэгги, — вкрадчиво ответила Эвелинда.

Каллен готов был рассмеяться, но вдруг понял, что она не шутит. Женщины — удивительно странные существа. Все проще простого. Сегодня его вполне устраивают формы Эвелинды, раньше точно так же устраивали формы Мэгги. Каждая из них хороша по-своему. Эвелинда, стройная и изящная, как бутон розы. И Мэгги — пышная и яркая, словно роза в цвету. Обе — розы, и обе — красивы.

— Так как же? — продолжила Эвелинда, и тревога в ее голосе слышалась еще более отчетливо.

— Я не разочарован, — ответил Каллен. Однако, кажется, это нисколько не успокоило ее. Вспомнив о своей новой обязанности все подробно объяснять, он поморщился. — Мне нравится твое тело. Ты коротышка, но это не страшно.

— Коротышка?! — взвизгнула Эвелинда с оскорбленным видом.

— Да. Похоже, я раньше времени превращусь в сгорбленного старика с кривой спиной, без конца наклоняясь, чтобы поцеловать тебя. Но дело того стоит.

Он от души позабавился, наблюдая за реакцией Эвелинды. Она несколько раз беззвучно открыла и закрыла рот, потом сдавленно пробурчала себе под нос что-то абсолютно невнятное. Зато от всех этих усилий она разрумянилась, и на ее лице не осталось ни следа от того несчастного затравленного выражения, к которому Каллен уже почти привык за последние несколько дней. Напротив, она выглядела чрезвычайно благостно и умиротворенно.

Всего-то и потребовалось — один-другой комплимент и немножко внимания. Каллен покачал головой. Он проскакал трое суток не смыкая глаз, чтобы увезти ее подальше от мачехи, но, кажется, это прошло незамеченным. Теперь он пару раз похвалил ее, проявил к ней интерес в постели — прямо скажем, невелик труд, — и она совершенно счастлива.

Облачаясь в килт, Каллен размышлял о том, что ему никогда не удастся научиться понимать женщин. Он перекинул ткань через плечо, собираясь закрепить ее спереди, но вновь взглянул на жену и остановился, заметив, как она смотрит на него.

— Прекрати, иначе я никогда не выйду из этой комнаты, — проворчал он, чувствуя, как его тело отзывается на желание, светившееся в ее глазах.

Она молча улыбнулась, и Каллен, тряхнув головой, заставил себя переключиться на поиски пряжки. Надо же, в конце концов, закрепить на себе одежду. По идее пряжка должна была лежать на камышовой подстилке рядом с килтом, но он никак не мог найти ее и недовольно скривил губы.

— Что вы ищете? — с любопытством поинтересовалась Эвелинда.

— Пряжку, — пробурчал он и, нетерпеливо передернув плечами, повернулся к своему сундуку. Там есть еще одна, а потерянную можно найти позже. Встав над сундуком, Каллен открыл крышку, но вдруг услышал крик Эвелинды:

— Вот она!

Обернувшись, он увидел, как она схватила что-то со стола и спрыгнула с кровати.

Он выпрямился и окинул взглядом жену, устремившуюся к нему с пряжкой в вытянутой руке. Когда она остановилась перед ним, он — вместо того, чтобы взять пряжку, — свободной рукой привлек Эвелинду к груди, нагнулся и крепко поцеловал. При этом он все теснее прижимал ее к себе, и она уже начала постанывать и льнуть к нему. Спохватившись, Каллен быстро отстранил ее от себя и, взяв пряжку, отошел на безопасное расстояние, не дожидаясь, пока искушение станет непреодолимым.

— Собери корзину с едой к полудню, — приказал он и, упорно не поддаваясь соблазну, сосредоточился на пряжке и застегнул ее, закрепив наконец килт должным образом.

— Зачем?

Он коротко взглянул на ее удивленное лицо и ответил:

— Я намерен снова поехать с тобой к реке.

Каллен отвернулся, услышал ее протяжный восторженный вздох и, подавляя улыбку, вышел из комнаты. Теперь он с большим нетерпением будет ждать полуденной трапезы.

Посмотрев вслед мужу, Эвелинда блаженно улыбнулась и приподнялась на цыпочки на камышовой подстилке, представляя себе, с какой целью он желает вернуться вместе с ней на поляну. Однако ее взгляд упал на раскрытый сундук, и улыбка тут же угасла.

По тем или иным причинам она совершенно забыла о потерянной пряжке Каллена и вспомнила только тогда, когда он решил пристегнуть ее на килт. Зато теперь Эвелинда отчетливо поняла: пряжку нужно найти, причем как можно скорее. А это означало только одно — возвращение к загонам. Она нахмурилась. Впрочем, особого выбора не было — либо она находит пропавшую вещь, либо во всем признается мужу.

Несомненно, первый вариант предпочтительнее. Эвелинда преисполнилась решимости, расправила плечи и направилась к тазу с водой, чтобы быстро умыться, а потом поискать подходящую одежду. Она уже натянула на себя сорочку и как раз взялась за платье, когда в комнате появилась Милдред.

Помогая хозяйке одеться, горничная спешила поделиться впечатлениями и оживленно болтала о замке Доннехэд. Эвелинда, полностью погрузившись в тревожные мысли о предстоящих поисках пряжки, практически не слушала Милдред.

— Я просто не поверила своим ушам, когда услыхала от нее, что мужчины здесь целыми днями заняты только фехтованием, а всю работу выполняют женщины, — говорила между тем Милдред.

Эвелинда поморщилась, вспомнив о своем намерении обсудить с Калленом несправедливое распределение обязанностей в Доннехэде. Возможно, она поговорит с ним сегодня вечером или днем на поляне у реки. Нет, лучше вечером. Ей вовсе не хотелось загубить полуденный отдых и отбить у мужа всякую охоту снова показать, как она ему нравится. Эвелинде исключительно понравилось подобным образом проводить время с мужем. На сегодняшний день ее больше всего вдохновляла именно эта сторона замужества.

— Ух! — поежилась Милдред, когда они вышли из комнаты. — Не понимаю, как можно передвигаться в такой темнотище. Я в этом коридоре шею себе сверну, если здесь не появится никакого освещения.

— Да, — вздохнула Эвелинда, беря горничную за руку и помогая добраться до лестницы. — Я поговорю об этом с Калленом сегодня вечером.

Кивнув в знак согласия, Милдред приободрилась и, пока они спускались по лестнице в зал, вновь трещала без умолку.

Эвелинде не терпелось поскорее выбраться из главной башни и пуститься на поиски злополучной пряжки, однако Милдред и слышать ни о чем не хотела. Она должна была лично убедиться в том, что хозяйка позавтракала. Усадив Эвелинду за стол, она принесла из кухни мед и вкуснейшую выпечку Бидди, затем уселась напротив и, наблюдая за жующей Эвелиндой, подробно доложила ей о том, какая Бидди прелесть.

Чудесная забавная Милдред снова была рядом, и, с ласковой улыбкой слушая ее болтовню, Эвелинда с благодарностью подумала о муже. Нельзя не признать — Каллен действительно очень заботлив. А сейчас, когда он стал чуть-чуть с ней разговаривать, она даже подумала, что, может быть, все в конце концов образуется. Конечно, они никогда не будут вести долгие задушевные беседы, но, вероятно, это не самое главное в жизни. Хотя кто знает.

Итак, Эвелинда перекусила, и Милдред устремилась наверх проследить за наведением порядка в спальне. Теперь наконец можно беспрепятственно ускользнуть из главной башни.

По дороге к загонам Эвелинда с облегчением обнаружила, что мужа нигде не видно. Если бы они, не дай Бог, встретились, он наверняка спросил бы, куда она направляется. Невозможно лгать человеку прямо в глаза — пришлось бы сказать правду. Именно этого ей хотелось в последнюю очередь. Она ничего не имела против того, чтобы признаться во всем потом, когда найдется пряжка. А пока пусть лучше Каллен ничего не знает.

Эвелинда приступила к поискам там, где в прошлый раз они были прерваны приездом Коминов. Она тщательно обшарила всю тропинку, дошла до того места, на котором оказалась, когда Каллен вытащил ее из загона, но ее усилия не увенчались успехом.

Упершись в изгородь, она горестно вздохнула, встала на ноги и внимательно оглядела загон. Ангуса нигде не было видно, но Эвелинда, наученная горьким опытом, решила пройти вдоль всей изгороди и досконально изучить территорию. Вотчина Ангуса располагалась вдоль соседнего загона, где Каллен во время «празднования» объезжал дикую лошадь. На этом участке выгулы разделяла узкая полоска травы шириной примерно футов в десять. Затем загон быка под прямым углом огибал лошадиный, тянулся дальше и оканчивался небольшим сараем, главные двери которого были обращены к лошадям, а торцевые — к Ангусу.

В данный момент бык явно находился в помещении, и плотно закрытые двери производили вполне надежное впечатление. Эвелинда поняла, что если она собирается обыскивать загон, то сейчас, возможно, самое подходящее для этого время, и, бросив последний взгляд на закрытые двери в торце сарая, поспешила назад к тому месту, где в прошлый раз с помощью Каллена счастливо избежала встречи с быком.

Подхватив юбку, она живо вскарабкалась на изгородь и спрыгнула в загон. Приостановившись, Эвелинда еще раз огляделась по сторонам, убедилась, что Ангус по-прежнему в сарае, и, опустившись на корточки, принялась искать пряжку. Она действовала гораздо быстрее, чем на тропинке, и быстро шарила руками по траве вокруг себя, тут же передвигаясь дальше — шаг за шагом, участок за участком. Ее подгоняло настойчивое желание поскорее покинуть загон. Во-первых, в любую секунду мог появиться бык, а во-вторых — ей вовсе не хотелось быть застигнутой на месте преступления. Подумать страшно, как рассвирепеет Каллен, снова изловив ее здесь, а уж если он узнает о потерянной пряжке…

Пряжка лежала как раз посередине загона. Разглядев ее в траве, Эвелинда радостно вскрикнула, схватила драгоценную находку и принялась рассматривать ее. Слава Богу, никаких повреждений — вещица была совершенно цела. Поднимаясь на ноги, Эвелинда думала о том, каким редким везением было вовремя прийти сюда, обнаружить пустой загон, найти пряжку… Но дробный стук тяжелых копыт заставил ее обернуться. История повторилась — прямо на нее по загону несся разъяренный Ангус.

В первое мгновение Эвелинда оцепенела, а затем рванулась с места, крепко сжимая в руке пряжку Каллена, словно талисман.

— Ты справишься? — спросил Каллен у Мака, выводя своего коня во двор. Они только что закончили осмотр конюшен, и Мак был представлен Скэтчи и его дочери Лоа в качестве главного конюха.

Скэтчи, кажется, вполне устроило такое положение вещей, и Каллена это не удивило. Старик уже давно жаловался на то, что с годами ему все труднее ночи напролет выхаживать больных лошадей и принимать новорожденных жеребят.

А вот к реакции Лоа Каллен оказался совершенно не готов. Очевидно, произошедшие изменения отнюдь не порадовали ее. Как только Каллен объявил о своем решении и представил Мака, она напряглась и помрачнела. Непонятное поведение. Каллен ожидал, что она с большим облегчением встретит человека, который возьмет на себя основную часть нагрузки, ведь в последние несколько лет от Скэтчи было мало толку и вся тяжесть работы на конюшне легла на плечи его дочери.

Каллен взглянул на Лоа — женщина стояла у входа и внимательно наблюдала за ними.

— Она успокоится, — сказал Мак.

Каллен обернулся и увидел, что он тоже смотрит на свою будущую помощницу.

— Тут все дело в надлежащем уходе, — невозмутимо продолжил конюх и, когда Каллен вопросительно поднял брови, пожал плечами: — Женщины как лошади. Накормил, напоил, перед сном хорошенько огладил, шепнул одно-два ласковых словечка на ушко, и она пойдет за тобой хоть на край света.

Каллен расхохотался, но, увидев выходящего из конюшни Скэтчи, постарался сдержать смех. Старый конюх с улыбкой приближался к ним, затем посмотрел куда-то влево, и на его лице появилось странное ошарашенное выражение.

— Милорд, уж не ваша ли это леди снова дразнит Ангуса? — спросил старик, ускоряя шаг.

Каллен повернулся в сторону загонов и похолодел от ужаса — Эвелинда в ярко-красном платье беспорядочно металась по полю, пытаясь увернуться от быка, который уже почти нагнал ее.

С проклятиями вскочив на коня, Каллен во весь опор помчался вперед, в глубине души отчетливо понимая, что уже не сможет ничем помочь. Эвелинда обречена, у нее нет ни единого шанса обогнать быка. Однако Каллен явно недооценил свою жену. Конечно, она не могла соревноваться с быком в силе и скорости, зато существенно превосходила его в находчивости и ловкости. В тот момент, когда Каллен уже мысленно приготовился увидеть ее поднятой на рога и подброшенной в воздух, она неожиданно совершила резкий бросок в сторону и припала к земле.

Никак не готовый к подобным трюкам, Ангус с грохотом пронесся мимо на порядочное расстояние, пока не сообразил остановиться и повернуть обратно. За это время Эвелинда успела вскочить на ноги и припустить к ближайшей изгороди, однако Ангус, не сводя глаз с ее красного платья, немедленно ринулся в погоню.

Пригнувшись к шее коня, Каллен направил его прямо на изгородь. В тот момент, когда они перелетали через препятствие, Эвелинда снова метнулась в сторону, уворачиваясь от рогов быка. Очевидно, Ангус извлек хороший урок из ее предыдущего броска — на сей раз он остановился и развернулся гораздо быстрее. Однако Эвелинда добежала почти до самой изгороди. Каллен больше всего боялся, что она начнет карабкаться вверх, а он, так и не успев прийти ей на помощь, увидит ее пригвожденной к забору рогами быка. Но его умница жена внезапно рухнула на землю, прокатилась до конца загона и, подкатившись под спасительной изгородью, оказалась в безопасности.

Ангус тут же остановился и, яростно раздувая ноздри, уставился на женщину, взиравшую на него из-под непреодолимой преграды. Теперь, когда жене ничто не угрожало, Каллен мог вздохнуть с облегчением и унять бешено колотившееся сердце. Ангус развернулся и вдруг понял, что еще не все потеряно.

Почувствовав себя в малоприятном положении живой мишени, Каллен дернул за поводья и направил коня обратно к изгороди, не дожидаясь, пока Ангус ринется в атаку. Если конь успеет выпрыгнуть из загона, он спасет и себя, и своего седока. Каллен отчаянно пришпорил животное, но в этом не было никакой нужды. Жеребец явно не желал, чтобы его забодали, и преодолел расстояние до ограды с неописуемой скоростью, сильно похожей на полет.

Тем не менее Каллен не испытывал полной уверенности в том, что им удастся спастись. Тяжелое дыхание разъяренного была уже обдавало его жаркой волной, когда конь стремительно взмыл над землей. Каллен припал к шее товарища по несчастью и боялся только одного — конь совершил прыжок слишком рано и они рискуют не преодолеть препятствие. Но риск — благородное дело, и барьер был взят. Они опустились на землю в ту самую секунду, когда Ангус на всех парах с треском врезался в изгородь, и она заметно пошатнулась, однако выдержала удар и по-прежнему возвышалась перед возмущенно вперившимся в нее быком.

Конь еще не успел остановиться, а Каллен уже выпрыгнул из седла и бросился к Эвелинде.

— Ты не ранена? — встревоженно спросил он.

— Нет, все в порядке, — чуть дыша, заверила его Эвелинда, продолжая настороженно следить глазами за Ангусом, словно боялась, что он может вырваться наружу и погнаться за ней.

Каллен на секунду зажмурился и в изнеможении покачал головой. Эта женщина сведет его в могилу. Она вечно попадает в беду и пугает его до смерти. Рано или поздно очередной безумный трюк неизбежно закончится трагедией. Облегчение, которое он испытывал, убедившись, что она жива и здорова, стремительно уступало дорогу гневу. Спустя мгновение Каллен уже рычал:

— Что ты там делала, глупая женщина?

Эвелинда широко распахнула глаза, открыла и закрыла рот, с досадой прищелкнула языком и, развернувшись, зашагала к тропинке.

Каллен немедленно двинулся следом. Никогда в жизни он не был так зол. Его одолевало только одно… нет, два настойчивых желания: треснуть ее как следует или повалить на землю, задрать юбку и отделать так, чтобы не осталось сил на самоубийственные глупости. Разумеется, на самом деле ни тем, ни другим он заниматься не собирался, поэтому просто схватил ее за плечо, повернул лицом к себе и повторил:

— Что ты там делала?

Эвелинда выдохнула с такой силой, что пряди, выбившиеся из прически и упавшие ей на лицо, взвились в воздух, и ответила вопросом на вопрос:

— Где я могла слышать это раньше?

— Жена! — гаркнул Каллен, теряя остатки терпения.

— Несколько дней назад я взяла вашу пряжку, чтобы утянуть синее платье Маленькой Мэгги.

Каллен сдвинул брови, не понимая, при чем тут это, но потом вспомнил, как Эвелинда что-то искала сзади на юбке. Тогда его отвлек крик стражника, заметившего со стены приближающихся всадников, но теперь, кажется, выяснилось, что именно она пыталась найти.

— Когда я влезла на изгородь, пряжка расстегнулась, а потом упала в загоне. Я пыталась найти ее в тот же день, но вы помешали, — объяснила Эвелинда. — С тех пор я не вспоминала о ней, пока сегодня утром вы не подошли к сундуку. Я пришла сюда, чтобы поискать еще раз. И нашла! — радостно добавила она, протягивая руку и разжимая кулак. — Но только я успела поднять ее, как увидела несущегося на меня Ангуса.

Каллен изумленно посмотрел на пряжку, лежащую у нее на ладони:

— Ради этого ты полезла в загон к быку?

— Нет, — поправилась Эвелинда, вздохнув уточнила: — Быка там не было.

И тут Каллен вспомнил, что так и не рассказал ей про L-образную форму загона. Об этом упомянул Фергус, когда успокаивал самого Каллена, но он говорил слишком тихо, и Эвелинда наверняка ничего не слышала, а сегодня опять не заглянула за поворот и посчитала загон пустым.

Да, молчание не всегда золото, иногда оно определенно может иметь пагубные последствия.

Каллен нахмурился и попытался исправить свою ошибку:

— Жена, загон имеет форму буквы «L». Вероятно, бык…

— Каллен, я обошла вокруг всего загона, — перебила она. — Ангус был в сарае, за закрытыми дверями, поэтому я решилась перелезть через изгородь.

— Она права, милорд. Ангус должен был быть в стойле.

Услышав это сообщение, Каллен обернулся. К ним, прихрамывая, приближался мужчина средних лет. Это был Хэмиш, он следил за порядком в этих загонах, а его хромота — последствие давнего ранения, памятный подарок от Ангуса.

— Я еще не выпускал его сегодня, — сказал Хэмиш, подойдя к ним. — Вчера вечером на закате Ангус отправился в сарай поесть, я закрыл двери и задвинул засов. И сегодня не открывал сарай. Бык не должен был находиться в загоне.

— Значит, его выпустил кто-то другой? — мрачно заключил Каллен.

Мужчина задумчиво кивнул:

— Да, похоже на то.

Каллен сдвинул брови, затем оба мужчины как по команде повернулись и уставились на Эвелинду. Под перекрестным огнем их взглядов она на секунду оторопела, потом нетерпеливо сказала:

— Смею вас уверить, что это была не я.

— Но кто-то это сделал, — проворчал Каллен, чувствуя, как в нем закипает гнев. Кто бы ни был этот человек, его действия чуть не убили Эвелинду. Почувствовав легкое прикосновение, Каллен опустил глаза и увидел, что жена мягко гладит его по руке, пытаясь успокоить.

— Я уверена — тот, кто его выпустил, просто не заметил меня в загоне, — сказала она и пояснила: — Я искала пряжку в траве, стоя на корточках, и выпрямилась только тогда, когда увидела бегущего быка. Несомненно, это случайность.

— Да, — нехотя согласился Каллен, чувствуя, что все это ему сильно не нравится.

— Вот и хорошо, — с натянутой улыбкой сказала Эвелинда. — Теперь осталось только пойти и вернуть пряжку туда, где я нашла ее — в ваш сундук.

И она поспешила прочь, не дожидаясь, пока Каллен остановит ее.

Он угрюмо смотрел ей вслед, испытывая смутную тревогу.

— Это не случайность, милорд, — тихо сказал Хэмиш, отводя взгляд от удаляющейся Эвелинды. — Кроме меня, никто и никогда не имеет дела с Ангусом. Если двери сарая открыли, для этого могла быть только одна причина — вашу жену увидели в загоне и захотели напустить на нее быка.

Некоторое время Каллен молча смотрел на мужчину, затем прервал затянувшуюся паузу:

— Кому и зачем это могло понадобиться?

Хэмиш неопределенно пожал плечами:

— Зачем кому-то понадобилось убивать вашего дядю, и отца, и первую жену?

— Это были несчастные случаи, — холодно возразил Каллен, хотя в глубине души сильно сомневался в своих словах. Так или иначе, раз не удалось выяснить ничего определенного, приходится смириться с версией о несчастных случаях — невозможно всю жизнь прожить с головой, повернутой в прошлое.

— Сегодня тоже все выглядело бы как несчастный случай, — заметил Хэмиш.

При этих словах Каллен напряженно выпрямился и резко, словно от удара, вскинул голову.

— Тут есть о чем подумать, — отметил напоследок Хэмиш, отвернулся и пошел вдоль изгороди к сараю.

Хэмиш был прав. Очевидно, нерешенные загадки прошлого не желали отпускать Каллена, настойчиво напоминая о себе. Все началось с дяди Дарака. Во время охоты ему в спину попала стрела. Никто не признался в содеянном, но люди восприняли это более или менее спокойно, решив, что человек, выпустивший стрелу, наверняка и сам не знал, куда она попала. Каллену было всего четырнадцать лет, и его впервые взяли на охоту. В тот раз они наткнулись на целую семью диких кабанов. Два взрослых вепря бросились на людей, защищая свое потомство, а охотники — их было больше двух десятков — рассеялись и поскакали кто куда, чтобы убраться с пути животных. Разъяренные кабаны чрезвычайно опасны.

В тот день стрелы градом сыпались буквально отовсюду, а кабаны, кидаясь на все, что движется, метались из стороны в стороны, будто не замечая стрел, торчавших из них, словно иглы из огромных ежей. Наконец два кабана рухнули замертво. Пришло время собирать трофеи и возвращаться в замок, и тут разгоряченные охотники заметили отсутствие своего лэрда. Пустившись на поиски, они обнаружили его в густых зарослях кустарника со стрелой в спине. Дарак был еще жив. Судя по его словам, он свалился с лошади — один из кабанов испугал ее и она взвилась на дыбы. Падая, Дарак почувствовал, как что-то вонзилось ему в спину, и решил, что совершенно случайно оказался на пути летящей стрелы. Все согласились с ним. Поэтому тремя днями позже, когда Дарак умер от лихорадки, вызванной воспалившейся раной, обитатели замка сочли это роковым стечением обстоятельств.

Отец Каллена, Лиам, стал лэрдом и обеспечил клану мир и процветание. Он правил десять лет — до того дня, пока его не нашли мертвым у подножия горы, на которой стоял замок Доннехэд. Склоны, сбегавшие вниз от главных ворот и боковых наружных стен крепости, были относительно пологими, но задняя стена располагалась над крутым каменистым обрывом, выглядевшим так, словно Господь резким ударом отсек все лишнее, оставив только отвесную скалу. Именно с этого утеса Лиам упал и разбился насмерть. В это время Каллен находился в гостях у Коминов. Они с Трэлином дружили с детства и часто навещали друг друга.

Вернувшись домой, Каллен столкнулся не только со страшным известием о гибели отца, но и со слухами о том, что его самого видели неподалеку от места происшествия, которое, возможно, вовсе не было несчастным случаем. Люди быстро припомнили охоту десятилетней давности и смерть Дарака. Тогда Каллен точно находился рядом. А если это именно он выпустил стрелу, убившую дядю? А вдруг он уже тогда возмечтал стать лэрдом?

Несмотря на слухи, Каллен, будучи сыном Лиама Дункана, унаследовал титул. Он не стал опровергать людскую молву. На него и без того свалилось достаточно испытаний: с одной стороны — потеря отца, замечательного человека и блестящего главы клана, с другой — новое положение и связанные с этим обязанности. Разумеется, он попытался выяснить, была ли смерть отца случайной, но потерпел неудачу. Доподлинно удалось установить только то, что лошадь Лиама вернулась в конюшню без своего седока, люди бросились на поиски и нашли лэрда мертвым у подножия скалы. На этом факты заканчивались и начинались домыслы, будто бы кто-то видел Каллена, ехавшего прочь с того места. Впрочем, кто именно этот предполагаемый свидетель, узнать не удалось, разговоры сводились к одному — «говорят», некто видел Каллена своими глазами.

Конечно, Каллена там не было и быть не могло, однако слухи всегда возникают, разрастаются и расползаются, подчиняясь только своей собственной безумной логике. Прекрасно понимая это, он решил забыть о несуществующем свидетеле и вместо того, чтобы заниматься бесконечным правдоискательством, сосредоточиться на управлении Доннехэдом. Вскоре он женился на Мэгги — отец с детства предназначал ее ему в жены. Мэгги была хорошей женщиной, веселой и доброй, и он быстро привязался к ней. Они прожили бы вместе всю жизнь в мире и согласии, без взлетов и падений, которыми сопровождался брак с Эвелиндой, но прошло два года, и Мэгги нашли под той же скалой.

Такое совпадение Каллен никак не мог считать случайным, и очень многие обитатели замка Доннехэд готовы были согласиться с ним. С одной небольшой разницей — пока он искал виновного среди них, они подозревали его самого. И снова все вопросы остались без ответов.

Каллен тяжело вздохнул и устало провел рукой по волосам. На первый взгляд в Доннехэде царило благополучие и спокойствие, но на самом деле люди давно разделились на три противоборствующих лагеря. Одни нисколько не верили в несчастные случаи и были твердо уверены — Каллен убил своих родственников. Другие допускали возможность того, что несчастные случаи могли быть убийствами, но категорически отвергали версию о виновности Каллена. Наконец, третьи не испытывали уверенности ни в чем, что касалось этих загадочных смертей. При таком положении вещей Каллену иногда оказывалось очень сложно управлять людьми — хотя они и подчинялись его приказам, однако многие делали это крайне неохотно и даже с негодованием. Два года после смерти Мэгги положение лэрда Доннехэда можно было сравнить с положением капитана корабля, на котором зреет бунт.

Каллену не удалось доказать свою невиновность, и он не имел возможности объясниться с недоброжелателями, поскольку обвинения не высказывались открыто, все сводилось к шепоту и слухам, которые он вынужден был просто-напросто игнорировать в надежде, что со временем они утихнут сами собой. Однако, стихая, сплетни всякий раз, словно по заказу, кем-то или чем-то подогревались снова. А затем ему предложили вступить в брак с Эвелиндой. Конечно, Каллен нуждался в жене и ждал появления на свет наследников, но он также надеялся на то, что присутствие новой леди поможет людям забыть о прошлом и успокоиться. Однако все произошло ровно наоборот — Эвелинду преследовали несчастные случаи. Каллен вновь вспомнил все истории, случившиеся с ней со времени их знакомства. Определенно в д'Омсбери ее падение и отравление каким-то снадобьем действительно были чисто случайными, то же самое практически с полной уверенностью можно сказать о первом происшествии в загоне Ангуса. Но о сегодняшнем — нет. Кто-то открыл двери и выпустил быка, когда она обыскивала загон, и Каллен чуть не овдовел во второй раз.

Он нахмурился и обвел глазами внутренний двор замка, всматриваясь в снующих взад-вперед людей. Если кто-то убил Дарака, Лиама, Мэгги и подстроил происшествие с Эвелиндой, это должен быть человек, живущий в замке — чужаку не удалось бы миновать стражников и беспрепятственно войти в ворота. Значит, среди людей, на которых он сейчас смотрит, может находиться тот, кто только что пытался убить Эвелинду… и, возможно, уже не в первый раз. Каллен понял это, припомнив все подробности неожиданной встречи с женой в лесу, на обратном пути от Коминов.

Он вдруг вспомнил — она упомянула о стреле в стволе дерева, на которое карабкалась. Тогда он не сомневался — стрела старая, но теперь подумал о том, как жена была встревожена тем, что не сразу заметила стрелу, и ему стало не по себе. Кроме того, Эвелинда спрашивала, почему он крался за ней и не окликнул.

Каллен мрачно сжал губы, сопоставил все эти странности со словами Хэмиша и почувствовал, как по спине поползли мурашки. Он явно ошибся, не придав значения рассказу жены, и упустил из виду что-то очень важное. Необходимо как можно скорее подробнее расспросить ее о происшествии в лесу.

Вскочив в седло, Каллен развернул коня и направился к главной башне. Он немедленно поговорит с Эвелиндой и ограничит ее свободу, запретив покидать башню, до тех пор, пока не будет уверен, что все в полном порядке. Каллен очень расстроился, лишившись Маленькой Мэгги — он привык к ней за два года совместной жизни. Но тихая печаль, которую он испытывал тогда, не шла ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал сейчас при одной только мысли, что потеряет Эвелинду. Новой жене удалось покорить его сердце нежным смехом, милой болтовней и податливым телом.

Каллену нравилась его жена. Возможно, даже больше чем нравилась, хотя в данный момент он не желал углубляться в детали. Он просто знал — ему нужно, чтобы жена всегда оставалась при нем.

 

Глава 11

— А вот и вы!

Тяжелые двери главного зала медленно закрылись за Эвелиндой, и она увидела Милдред, расположившуюся на одном из стульев рядом с камином.

— Леди Элизабет только что искала вас, — объявила горничная, подождав, пока Эвелинда подойдет поближе.

— Тетя Бидди? Ты не знаешь, что ей понадобилось? — поинтересовалась Эвелинда, глядя на свое зеленое платье, лежавшее на коленях служанки. Именно в этом наряде Эвелинда вчера была в лесу и могла порвать юбку, зацепившись за ветки. Очевидно, Милдред обнаружила дырку и теперь занимается починкой.

Горничная отрицательно покачала головой:

— Она не сказала. Думаю, ей хотелось обсудить с вами меню на неделю. А может быть, требуется пополнить запасы продуктов, ведь скоро возвращается кухарка.

Эвелинда кивнула и на секунду замешкалась, решая про себя, чем заняться в первую очередь — пойти поговорить с Бидди или подняться наверх. В конце концов победило желание вернуть пряжку на место. Это украшение уже доставило ей немало хлопот. Не дай Бог, случится очередной конфуз и оно потеряется снова. С учетом редкостного «везения», в последнее время сопровождающего каждый ее шаг, такое запросто может произойти.

— Если Бидди опять спросит про меня, скажи, что я возьму кое-что наверху и тут же спущусь поговорить с ней.

Эвелинда повернулась и пошла к лестнице, но остановилась, услышав, как Милдред фыркнула.

— У вас на юбке разводы от травы, — сокрушенно воскликнула горничная. — Разрази меня гром, не могу понять, что происходит! Раньше вы всегда очень бережно относились к своей одежде, но с тех пор, как вышли замуж за лорда Каллена, что ни день — портите одно платье за другим.

Эвелинда посмотрела на грязные полоски и нахмурилась — платью в отличие от нее самой явно не удалось без потерь выбраться из загона Ангуса. Раздраженно тряхнув головой, она пробормотала:

— Ладно, сейчас заодно и переоденусь.

— Я помогу, — привстала Милдред, но Эвелинда жестом остановила ее:

— Я справлюсь сама. Продолжай заниматься своими делами.

Горничная, кивнув, опустилась на стул, а Эвелинда поспешила на второй этаж. Войдя в комнату, она первым делом остановилась у сундука Каллена. Осторожно положив пряжку на место, она с облегчением вздохнула, закрыла крышку и двинулась к своему сундуку, на ходу раздеваясь.

Сняв платье, она принялась внимательно рассматривать его. Оно ей так нравилось… И вероятно, Каллену тоже — отбирая для нее одежду перед отъездом из д'Омсбери, он взял это красное платье и еще травянисто-зеленое. Поскольку муж не желает разговаривать, приходится косвенным образом судить о его пристрастиях.

К счастью, при ближайшем рассмотрении все оказалось не так уж плохо — швы целы, никаких дырок, а травяных разводов совсем немного. Если юбку хорошенько прополоскать в воде и потереть жесткой щеткой, от грязи не останется и следа. Решив сейчас же отнести платье вниз и отдать в стирку, Эвелинда свернула его и отложила в сторону, затем наклонилась над сундуком и принялась искать в нем свежий наряд.

Она не слышала, как бесшумно отворились двери, и подпрыгнула от неожиданности, когда сильные руки обхватили ее сзади.

Ей не нужно было оглядываться, чтобы понять, кто это. Руки Каллена, внезапно накрывшие ее груди и слегка стиснувшие их сквозь сорочку, Эвелинда не перепутала бы ни с какими другими.

— Я пришел спросить тебя кое о чем, — пророкотал он прямо у нее над ухом.

— О? — выдохнула Эвелинда, прикрывая глаза и прислоняясь спиной к его груди. Она накрыла ладонями его руки и прижала чуть теснее к себе, поощряя его ласки.

— Да, но тебе удалось меня отвлечь.

Она открыла глаза и беззвучно рассмеялась:

— Я же ничего не делала.

— Ты нагибалась над сундуком в одной сорочке, — объяснил Каллен.

— И это отвлекло вас? — изумленно спросила Эвелинда и, запрокинув голову, посмотрела на него снизу вверх.

— О да, — проворчал Каллен, затем прижался губами к ее губам, подхватил ее на руки и понес в постель.

— Жена?

Не поднимая головы с груди мужа, Эвелинда приоткрыла глаза. Своей страстью он довел ее до полного изнеможения, и, не в силах пошевелиться, она только слегка повернулась, чтобы взглянуть на него.

— Да?

— Расскажи мне, что вчера происходило в лесу перед тем, как я подъехал к тебе?

Эвелинда выгнула бровь и слегка приподняла плечи, все еще лежа на муже. Он сам расположил ее подобным образом, и до этой минуты такое положение ее вполне устраивало. Однако разговаривать в этой позиции было весьма затруднительно, и она попробовала тихонько сползти и лечь рядом с ним, но ничего не вышло — его рука быстро и решительно пресекла ее робкие попытки. Очевидно, ему хотелось, чтобы все оставалось как есть. Эвелинда расслабилась, потом вспомнила про заданный вопрос и с сомнением поджала губы:

— Что именно вас интересует? Я заблудилась, хотела посмотреть, где замок, залезла на дерево, и тут появились вы.

— Ты спрашивала, не я ли крался за тобой, — напомнил он.

Она наморщила нос. Господи, когда это было, неужели вчера? Прошел один день, но за это время столько всего произошло, что случай в лесу почти стерся из ее памяти, и теперь тогдашние страхи казались ужасно глупыми.

— Жена, — требовательно проворчал Каллен.

— Мне почудилось, что там кто-то был, — нерешительно призналась она и, заметив пристальный взгляд мужа, добавила: — Наверняка это прошмыгнул кролик или полевка.

Каллен помолчал, затем с тревогой спросил:

— А стрела?

Эвелинда удивленно подняла брови и пожала плечами:

— Вы же сами сказали — она там, наверное, торчала уже давным-давно.

— По-моему, вчера ты в этом сомневалась, — заметил он.

Эвелинда отвела глаза и слегка поежилась.

— В самом деле, все это такая ерунда. — Она запнулась, поняла, что придется продолжить, и испустила тяжкий вздох. — Ну, я лезла на дерево, услышала какой-то бумкнувший вжик и подумала…

— Бумкнувший вжик?!

Лицо Каллена приобрело совершенно озадаченное выражение, и Эвелинда, тихонько рассмеявшись, пояснила:

— Сначала раздался вжик — как будто что-то со свистом пронеслось мимо, а потом оно бумкнуло — словно ударилось о ствол дерева. — Каллен мрачно сдвинул брови, и она постаралась его успокоить: — Вероятно, отломившаяся ветка или птичье гнездо, падая, стукнулось о дерево. Там же все раскачивалось, когда я лезла вверх. — Лицо Каллена отнюдь не просветлело, и Эвелинда продолжила: — Как бы то ни было, я отпустила ветку, за которую держалась, и хотела посмотреть, что издавало такие звуки. В этот момент подо мной обломился сук, я схватилась рукой за первую попавшуюся веточку, нащупала ногами опору и посмотрела, за что уцепилась. И увидела стрелу. — Она пожала плечами и смущенно улыбнулась: — Я знаю, это глупо, но тогда я подумала — может быть, бумкнувший вжик получился от стрелы.

Лицо мужа и вовсе стало мрачнее тучи. Эвелинда насторожилась и занервничала. Конечно, он всегда был суров, но не до такой же степени. Явно пришло время сменить тему. Эвелинда вдохнула и выложила первое, что пришло в голову:

— Муж мой, не думаете ли вы, что нужно установить факелы в коридоре верхнего этажа? Пусть они горят целый день. Ведь там нет окон и страшно темно.

Каллен пожал плечами и безразлично ответил:

— Так было всегда. Ты скоро привыкнешь.

Эвелинда недовольно прищурила глаза и собиралась возразить, но не успела — он внезапно отодвинул ее от себя и встал с кровати.

— Вы уходите? — спросила она, сидя в постели и наблюдая за тем, как он одевается.

— Уже середина дня. Пора заняться делами.

— Но… — Она взглянула в окно и увидела, что солнце стоит совсем высоко. Действительно, наступил полдень. — А как же обед на поляне?

Каллен на мгновение задумался, затем отрицательно качнул головой и продолжил одеваться.

— В другой раз. Сегодня я и так потерял слишком много времени.

— Потеряли? — возмутилась Эвелинда и, выбравшись из постели, поспешила догнать его, пока он не вышел из комнаты. — Но я хотела поговорить с вами о некоторых вещах.

Каллен остановился у дверей, обернулся и, скользнув по жене равнодушным взглядом, казалось, даже не заметил того, что она стоит перед ним совершенно обнаженная. Когда он заговорил, в его голосе отчетливо слышалось нетерпение:

— О чем ты хотела поговорить?

Эвелинда в растерянности переступила с ноги на ногу, чувствуя, что благоприятный момент безнадежно упущен, но когда Каллен пожал плечами и повернулся к дверям, отчаянно выпалила:

— О факелах в коридоре, о том, чтобы мужчины помогали выполнять тяжелую работу по хозяйству, и о том, каковы мои обязанности в замке.

— Факелы мы уже обсудили, в них нет никакой необходимости. Почему ты настойчиво требуешь, чтобы мужчины занимались хозяйством?

Эвелинда решила пока пожертвовать факелами в пользу решения вопроса о мужчинах-помощниках.

— Каллен, в замке женщины выполняют всю работу, а мужчины только и делают что играют с оружием. Если бы они немного помогли с самыми тяжелыми делами, женщинам стало бы гораздо легче.

— Мужчины не «играют» с оружием, — оскорбился он. — Они упражняются и поддерживают себя в форме, чтобы быть готовыми в любую секунду защитить женщин и детей Доннехэда.

— Да-да, конечно, — примирительно сказала Эвелинда. — Но в Доннехэде уже столько лет царит мир и покой. По-моему, несправедливо заставлять женщин так надрываться, если небольшая поддержка в корне изменит дело. Я уверена; время от времени вы можете без большого ущерба для обороноспособности отрядить одного-двух мужчин на хозяйственные работы.

Каллен раздраженно поморщился и взялся за ручку двери.

— Десятилетиями женщины отлично управлялись сами. Не вижу причин что-либо менять. Так было всегда.

— Но…

— Что касается твоих обязанностей, они заключаются в том, чтобы повиноваться мне, — добавил он, открывая дверь. Затем приостановился и напоследок выдал указание: — С этой минуты ты не должна покидать главную башню.

И удалился, оставив позади себя ошеломленную жену, в недоумении взирающую на закрывшуюся перед ее носом дверь. Эвелинду совсем не порадовала вся их «беседа», но последнее приказание выглядело абсолютной дикостью.

Отвернувшись от дверей, она удрученно побрела обратно к кровати и села, уныло опустив плечи. Просто поразительно, с какой скоростью замужество меняется от прекрасного к ужасному, от ужасного к прекрасному… и так без конца. Как такое может быть? Секунду, назад она лежала у мужа на груди в состоянии, близком к блаженству, а сейчас готова задушить этого проклятого типа.

— «Так было всегда», — с отвращением передразнила она. Что это за довод? А еще, оказывается, ее обязанность — повиноваться мужу. Ха! В чем, интересно, заключаются его обязанности? Если ей не изменяет память, клятвы перед алтарем содержат такие слова, как «взаимная поддержка», «утешение», «уважение». Ну и?! Она не чувствовала особой поддержки и утешения, но с уважением дело обстояло совершенно безобразно.

Вздохнув, она откинулась назад и уставилась на балдахин над кроватью. Честное слово, замужество лишает женщину всякой самостоятельности. По крайней мере если муж — Каллен. Кажется, он считает ее совершенно беспомощной, никчемной и…

Ну конечно же! Эвелинда резко села в постели. Каллен действительно представляет себе всех женщин именно такими. Ему с детства внушали — они убогие, слабые создания, требующие постоянной опеки. Поэтому ему трудно смириться с тем, что у жены есть чувство собственного достоинства и она в состоянии самостоятельно принимать решения. Значит, единственный выход — продемонстрировать ему свои способности, силу и ум. Тогда, возможно, он станет относиться к ее предложениям и советам более доброжелательно.

Дело за малым — найти способ заслужить его уважение. Размышляя об этом, Эвелинда встала и направилась к тазу с водой, чтобы умыться.

Трудно соревноваться с мужчинами там, где требуется физическая сила. Зато от недостатка сообразительности Эвелинда никогда не страдала. По крайней мере она сама была в этом уверена и решила, что без особых усилий обязательно придумает какое-нибудь остроумное решение проблемы.

Ну а пока, раз Каллен не желает очертить круг ее обязанностей в замке, она перестанет дожидаться ценных указаний и займется тем, что считает необходимым… и в первую очередь разберется с привлечением мужчин к тяжелой работе на кухне. Муж не желает выделить пару помощников на постоянной основе? Отлично. Значит, придется прибегнуть к обходным маневрам.

Эвелинда заметила — здешние мужчины всегда найдут повод заглянуть на кухню в те дни, когда Бидди печет свое чудное печенье. Вероятно, нужно почаще готовить это лакомство и использовать его как приманку. Перенес с места на место какую-нибудь тяжесть, исполнил поручение — получи в награду сладости. Эвелинда приободрилась — почему бы не попробовать? Что касается факелов в коридоре второго этажа, если их не прикажет зажечь муж, она прекрасно может отдать такой приказ сама. Пускай сначала Каллен возмутится, но потом ему наверняка понравится передвигаться по светлому коридору без риска оступиться и упасть. Эвелинда воспрянула духом, закончила умываться и быстро оделась.

К тому времени, когда первоочередные задачи будут решены, она обязательно придумает, как лучше всего продемонстрировать свою сообразительность мужу. Пожалуй, придется все же раскрыть тайны, связанные с гибелью — случайной или нет — его родственников. Эвелинда нахмурилась. Возможно, по ходу дела она заодно выяснит источник «случайностей», преследующих ее саму. Сегодняшнее происшествие в загоне и расспросы мужа про стрелу в лесу наводили на мысль о том, что кто-то настойчиво пытается снова сделать Каллена вдовцом. Однако Эвелинда была категорически не готова упокоиться с миром.

Она направилась к выходу. Да, определенно, если ей удастся справиться с этой проблемой, муж перестанет считать ее слабым бессмысленным существом.

Эвелинда шагнула за порог, закрыла за собой дверь и, погрузившись в густой мрак, почувствовала, что ее решимость, особенно по части установки факелов в коридоре, существенно окрепла.

— Тоже мне доблесть — блуждать в потемках, — сердито проворчала она, осторожно отходя от двери. — Это просто глупо.

Покачав головой, она двинулась к лестнице, но, услышав позади себя тихий шорох, остановилась и оглянулась. Поначалу она подумала, что это горничная вышла из какой-нибудь комнаты после уборки. Однако как только Эвелинда остановилась, шорох немедленно затих.

— Кто здесь? — спросила она, вглядываясь в темноту.

Ответом ей было молчание.

Возможно, это прошмыгнула мышь, поселившаяся в коридоре или в одном из пустующих помещений? На верхнем этаже было пять комнат, и Эвелинда обошла их все, пока слонялась по дому в ужасные дни до приезда Милдред и Мака. По одну сторону коридора располагались три небольшие спальни, одна из них принадлежала Бидди. По другую — их с Калленом спальня, а рядом просторная комната с большими окнами, выходящими на солнечную сторону. Сейчас солар пустовал, но Эвелинда надеялась в ближайшем будущем обустроить его. Кстати, об этом она тоже собиралась поговорить с мужем. Но теперь решила ни о чем не спрашивать, а просто привести помещение в порядок — еще одна обязанность, которую она возьмет на себя.

Тишина, никаких шорохов. Видимо, это и правда пробежала мышка, но череда «случайностей» заставила Эвелинду быть осмотрительной, поэтому она насторожилась и пошла к лестнице гораздо медленнее, чем обычно. В конечном счете, вероятно, это спасло ей жизнь, когда она споткнулась о какой-то предмет, лежавший на полу. Она находилась в шаге от лестницы и, если бы двигалась в привычном темпе, неизбежно скатилась бы вниз головой по ступеням. Однако медлительность уберегла ее. Впрочем, оступившись, Эвелинда не смогла сразу остановиться, зато успела вскрикнуть и дотянуться до перил.

Ее услышали — снизу, из главного зала, раздался встревоженный возглас. Она почти не обратила на это внимания, судорожно пытаясь покрепче ухватиться за перила. Нащупав деревянную поверхность, она отчаянно вцепилась в нее, но ноги скользнули вниз по ступеням, и Эвелинда упала. Наконец, восстановив равновесие, она застыла на месте.

— Жена!

Каллен — видимо, это он встревоженно отозвался снизу — подбежал, когда она уже твердо стояла на ногах, но, задыхаясь от страха, не могла вымолвить ни слова и только смотрела на мужа огромными испуганными глазами.

— Ты ударилась? — Задав вопрос, он схватил ее на руки и быстро понес вниз. При этом он так крепко прижимал ее к себе, что Эвелинда при всем желании не могла ничего ответить. К сожалению, он принял ее молчание за знак согласия. Так же как и Милдред, рванувшаяся навстречу со смесью тревоги и злости на лице.

— Все хорошо, — слегка задыхаясь, произнесла Эвелинда, как только Каллен положил ее на стол в главном зале.

Однако ее слова потонули в яростном вопле Милдред.

— Проклятый темный коридор! Это же чистое наказание! Почему наверху нет ни единого факела? — кричала горничная, свирепо надвигаясь на Каллена.

Эвелинда ожидала, что в ответ прозвучит ненавистное «Так было всегда», однако Каллен и вовсе проигнорировал вопрос. Он сосредоточенно прощупывал ее тело сквозь платье.

— Все хорошо, — повторила Эвелинда, порываясь сесть, но ее решительно уложили обратно на стол.

— Лежите тихо, пока мы не убедимся в том, что у вас ничего не сломано, — повелительно сказала Милдред, прижимая ее плечи к столу и, взглянув на Каллена, тревожно спросила: — Есть переломы?

— Не думаю, — пробормотал Каллен, выпрямился и внимательно посмотрел Эвелинде в лицо: — Ты в порядке?

— Да… — начала она, но Милдред оборвала ее.

— Разумеется, она не в порядке! — отрезала горничная. — Она только что чуть не обрушилась с этой чертовой лестницы.

Оттеснив Каллена, служанка принялась сама ощупывать Эвелинду. Потом они взялись за нее вдвоем — Каллену достались конечности, а Милдред, проведя руками по животу хозяйки, усадила ее, чтобы обследовать спину.

— Милдред, я в порядке, — заверила Эвелинда, пытаясь отстраниться.

Горничная недоверчиво поджала губы, затем повторила:

— Вы не в порядке. Вы будете вся в синяках… опять, — горестно добавила она, сердито глядя на Каллена и, очевидно, считая его виноватым.

— Что случилось на сей раз?

Услышав раздраженное восклицание, Эвелинда повернула голову и увидела подходившего к столу Фергуса. Чуть поодаль следовал Тэвис.

— Она упала с лестницы, — ответил Каллен, и недовольство, прозвучавшее в его голосе, заставило Эвелинду взглянуть на мужа. Он хмуро смотрел на нее с таким выражением, словно она в чем-то провинилась.

— Она всегда была такой неуклюжей?

Эвелинда резко повернулась к Тэвису и, не приняв шутливого тона, сердито посмотрела на красавца кузена. Он усмехнулся, а его глаза прямо-таки искрились весельем.

— Нет, — огрызнулась Милдред, как и Эвелинда, не разделяя его веселья. — На самом деле с ней ничего подобного не случалось до того дня, как в д'Омсбери прибыл ваш лэрд. Впрочем, я так понимаю, это не первый несчастный случай, происшедший с его ближайшими родственниками.

Глаза Эвелинды изумленно распахнулись, но она быстро поняла, что Милдред, вероятно, наслушалась рассказов Бидди о том, как именно умерли отец, дядя и первая жена Каллена. До приезда в Доннехэд и Милдред, и сама Эвелинда знали только, что Каллена подозревают в убийстве родственников, ни о каких несчастных случаях никто никогда не говорил. Эвелинда с тревогой посмотрела на Каллена. Как он отреагировал на выпад горничной? Лицо мужа сохраняло обычное бесстрастное выражение.

— Ты полагаешь, наш лэрд имеет к этому какое-то отношение? — возмутился Фергус и, отпихнув Тэвиса, уставился на служанку.

— Милдред! — предостерегающе воскликнула Эвелинда, увидев, что служанка уже приготовилась ответить.

Та замялась, но все-таки прикусила язык. Эвелинда слегка расслабилась, и тут Каллен сгреб ее в охапку и устремился к лестнице.

— Что вы делаете? — нахмурилась Эвелинда.

— Несу тебя в нашу комнату, чтобы ты отдохнула.

— Каллен, мне не нужен отдых. Честное слово, со мной все в полном порядке. Не думаю, что я хоть чуть-чуть ударилась, у меня была возможность уберечься, — поспешно заверила она, решив не обращать внимания на легкую боль в плече — результат той самой «возможности уберечься». Это чистая ерунда по сравнению с тем, что могло бы быть.

— Я схожу за медом и приготовлю лечебный напиток, — объявила Милдред и поторопилась на кухню.

— Каллен, — нетерпеливо повторила Эвелинда, — я в порядке. Правда!

— Ты не в порядке. Ты чуть не сломала себе шею и будешь отдыхать, пока к тебе не вернутся силы.

Эвелинда собиралась возразить, но в этот момент Каллен уже почти поднялся на верхний этаж, и она предупредила:

— Осторожно! Я споткнулась обо что-то прямо перед лестницей.

Каллен остановился и взглянул на нее. Она кивнула:

— Да, поэтому я и упала.

Он молча смотрел ей в глаза с явным недоверием, но затем обернулся и крикнул через плечо:

— Принесите факел!

Вскоре к ним поднялся Тэвис с зажженным факелом в руке. Повинуясь жесту Каллена, он обогнул их и шагнул на площадку второго этажа.

— Подожди, — сказал Каллен, увидев, что Тэвис собрался идти дальше по направлению к спальне. — Посвети факелом на пол прямо перед лестницей.

Тэвис выгнул бровь, но ничего не сказал и, опустив факел, осветил пространство перед Калленом. Эвелинда осмотрела пол и нахмурилась — там ровным счетом ничего не было.

— Но я обо что-то споткнулась, — пробормотала она и, вывернувшись на руках у Каллена, попыталась осмотреть ближайшие верхние ступеньки. Возможно, оступившись, она подтолкнула этот предмет и он соскользнул вниз, на лестницу.

— Не вертись, — скомандовал Каллен и кивком головы приказал Тэвису двигаться вперед.

— Но я правда зацепилась за что-то, — настаивала Эвелинда.

— Может, за собственные ноги? — съязвил Тэвис, шествуя с факелом по коридору.

Взгляд Эвелинды беспокойно метнулся со светловолосого весельчака на Каллена. Ни лицо, ни даже глаза мужа не выдавали его мыслей. А вдруг он согласен с ироничным предположением Тэвиса и тоже считает, что она запуталась в собственных ногах? Но ведь это не так — там был какой-то предмет, только вот куда он подевался, она хоть убей понять не могла. Должно быть, скатился по лестнице на первый этаж…

— Спасибо, — буркнул Каллен, и Эвелинда, прервав тревожные размышления, обнаружила, что они уже подошли к спальне. Тэвис открыл дверь, посторонился, уступая дорогу Каллену, и подождал, пока он войдет внутрь.

Кузен мужа уже закрывал за ними двери комнаты, когда раздался приказ Каллена:

— Я хочу, чтобы с сегодняшнего дня в коридоре установили факелы.

Тэвис остановился и слегка приподнял брови:

— Здесь никогда не было факелов.

— Теперь будут, — веско произнес Каллен. — Пусть их зажигают каждое утро и гасят вечером, перед сном. Передай Фергусу и проследи, чтобы он это организовал.

Тэвис с большим любопытством взглянул на Эвелинду, но только молча кивнул и закрыл дверь спальни.

— Спасибо, — тихо поблагодарила Эвелинда, когда Каллен опустил ее на кровать.

Кажется, несостоявшееся падение сделало то, чего не удавалось добиться многократными просьбами. В коридоре будет свет.

Каллен хмыкнул, отвернулся и направился к выходу.

Глядя на закрывшуюся за мужем дверь, Эвелинда тяжко вздохнула — совершенно очевидно, он не поверил ей и считает, что она споткнулась без всякой причины. В общем-то, его можно понять. Он тщательно осмотрел пол и не нашел там решительно ничего особенного. Состроив недовольную гримасу, Эвелинда свесила ноги с постели. Она абсолютно здорова. Плечо слегка побаливает, но это скоро пройдет, и она не нуждается ни в каком отдыхе. У нее есть план действий, и сейчас намерение воплотить его в жизнь стало тверже, чем когда бы то ни было.

 

Глава 12

— Твой план творит чудеса!

Войдя в кухню, Эвелинда с улыбкой выслушала ликующее приветствие Бидди и остановилась, наблюдая за тем, как Фергус и еще один мужчина перетаскивают огромные матерчатые мешки с овощами для вечерней трапезы.

— Хорошо, — сказала Эвелинда и удовлетворенно вздохнула, от души надеясь, что это только начало и первое ее личное достижение в Доннехэде не станет последним.

— По правде говоря, иногда здесь толчется столько помощников, что я не знаю, чем их занять, — насмешливо добавила Бидди и слегка скривила губы в улыбке, отвечая на широкую ухмылку Фергуса, проходившего мимо с набитым печеньем ртом.

Эвелинда с любопытством проследила глазами за мужчиной. Не то чтобы она впервые в жизни видела его улыбку, но, похоже, он улыбается исключительно тогда, когда находится неподалеку от Бидди. Все остальное время его лицо оставалось таким же суровым и неподвижным, как лицо Каллена.

Совершив свое маленькое открытие, Эвелинда вспомнила о словах Бидди и предложила:

— Если помощников слишком много, вы можете готовить печенье через день. Или даже реже, когда вы почувствуете, что вам скоро понадобится помощь.

— Да, так я и поступлю, — решила Бидди и покачала головой: — И как я сама не додумалась? Давным-давно надо было использовать подкуп. Тогда нам не пришлось бы так надрываться все эти годы. — Она внимательно посмотрела на Эвелинду: — Ты умная девочка.

Эвелинда густо покраснела:

— Ну почему подкуп? Несколько сладостей в обмен на небольшую услугу — только и всего.

Заметив ее смущение, Бидди рассмеялась:

— Это подкуп. Он отлично срабатывает и не приносит ничего, кроме пользы, а раз так… — Она пожала плечами и спросила: — Наверное, ты тоже хочешь перекусить? Я только что приготовила свежую порцию печенья.

— Нет-нет, пожалуй, я ограничусь яблоком, — ответила Эвелинда, не желая истощать драгоценный обменный фонд сладостей.

— Ты получишь печенье и с удовольствием съешь его, — решительно возразила Бидди, поворачиваясь к подносу с выпечкой. Добавив к лакомству кружку меда и яблоко, она протянула все это Эвелинде: — Возьми все это и пойди сядь за стол. Всю неделю ты много работала, пора позаботиться о себе.

Эвелинда поблагодарила Бидди и, прихватив свои сокровища, вышла из кухни, испытывая некоторую неловкость. На самом деле за последнюю неделю — после происшествия на лестнице — она не сделала ничего особенного. Просто добросовестно исполняла обязанности хозяйки замка, не более того.

По дороге к столу она окинула взглядом главный зал и испытала прилив законной гордости — в помещении произошли разительные перемены. Стены, ранее наводившие уныние, теперь щеголяли свежей побелкой и были украшены любимыми гобеленами из д'Омсбери, на стульях у камина лежали подушки, вышитые Эвелиндой и ее матерью, а пол покрывали новенькие камышовые подстилки. Зал совершенно преобразился и теперь выглядел гораздо более светлым и уютным. Жаль только, муж не посчитал нужным заметить этого. Впрочем, в последнее время он стал чрезвычайно рассеянным.

Подумав о Каллене, Эвелинда фыркнула. Рассеянный. Слишком мягкая формулировка, всю неделю он…

— Это печенье испекла Бидди?

Тягостные раздумья Эвелинды были прерваны неожиданным вопросом Джилли, появившегося рядом с ней словно из-под земли и теперь сопровождавшего ее к столу. Она удивленно взглянула на мужчину. Кажется, уже дней семь он и Рори постоянно вертелись где-то поблизости, и она находила их присутствие несколько утомительным.

— Да, — подтвердила Эвелинда, располагаясь за столом, и предложила: — Почему бы вам не зайти к Бидди, вдруг ей нужно чем-нибудь помочь? А она в благодарность угостит вас печеньем.

Мужчина с тоской посмотрел в сторону кухни, потом затряс головой и уселся на скамью рядом с Эвелиндой.

— Нет. Я не голоден. Я помогу тут и составлю вам компанию.

Сосредоточенно разламывая печенье пополам, Эвелинда с трудом подавила гримасу. Если раньше все мужское население замка днем исчезало из главной башни, предоставляя женщинам возможность трудиться в поте лица, то теперь здесь постоянно присутствовали по крайней мере двое мужчин. К набегам Фергуса, беспрестанно находившего тот или иной повод заглянуть на кухню, Эвелинда уже привыкла. Он и прежде вел себя точно так же, и она подозревала, что он питает нежные чувства к Бидди. Однако теперь Каллен тоже стал по несколько раз на дню внезапно наведываться в башню. Это было бы замечательно, замечай он при этом жену, но он, не говоря ни слова, снова уходил. Ну и конечно, Рори с Джилли. Вскоре после того, как они доставили в замок фургон с вещами из д'Омсбери, оба мужчины, казалось, прочно засели в главном зале. Причем не ходили туда-сюда, передвигаясь с определенной целью, а вечно путались под ногами у Эвелинды, не сводя с нее глаз. Отчего, почему? Непонятно. Но их странное поведение совершенно выводило ее из себя.

Решив извлечь хоть какую-то выгоду из присутствия Джилли, она спросила:

— А вы были здесь, когда умер Дарак?

— Да, но мне было всего четыре года. Я совсем не помню его, — ответил Джилли, тоскливо наблюдая за тем, как она откусывает кусочек печенья.

Глубоко разочарованная его ответом, Эвелинда не спеша проглотила печенье и задала следующий вопрос:

— Значит, когда погиб Лиам, вам было четырнадцать лет?

— Да, но в это время я навещал родных своей матери, — рассеянно сказал он и облизнулся, провожая глазами очередной кусочек печенья, исчезавший у Эвелинды во рту. — Вкусно, да?

Она проигнорировала его вопрос и задала свой:

— Ну а когда умерла Мэгги, вы, наверное, были здесь?

Джилли кивнул, но тут же отрицательно затряс головой:

— Нет, мы с Рори охотились.

Эвелинда раздраженно прищелкнула языком — опять то же самое, никакой полезной информации. Люди, с которыми удалось поговорить до сих пор, либо находились бог знает где в самое интересное время, либо и вовсе уклонялись от ответов. Покачав головой, она решила пока вернуться к обязанностям хозяйки замка, встала и отправила в рот последний кусочек печенья.

— Куда вы идете? — спросил Джилли, немедленно оказываясь на ногах.

Он еще вопросы задает! Эвелинда подняла брови и проглотила остатки лакомства.

— Я хочу подняться в солар и посмотреть, что там можно сделать. Пока он совершенно непригоден для жилья.

— О, — замялся Джилли, переводя взгляд с Эвелинды на двери кухни. — Ну тогда, может, я быстро сбегаю на кухню. Вдруг удастся выпросить у Бидди печенье.

На сей раз Эвелинда только вновь приподняла брови и, не отвечая, направилась на второй этаж. Поднимаясь по лестнице, она дважды обернулась, и оба раза видела внизу Джилли, по-прежнему стоявшего у стола и смотревшего ей вслед.

Только подойдя к солару, она услышала, как скрипнули двери кухни, и остановилась. Переждав волнение и стараясь действовать спокойно, она повернула обратно и с облегчением вздохнула, обнаружив, что главный зал совершенно пуст. Очевидно, Джилли решился наконец зайти в кухню.

Мгновенно подхватив юбку, она устремилась вниз по лестнице. Если поторопиться, возможно, получится улизнуть из башни, пока мужчина не вернулся. Пробегая по главному залу, Эвелинда опасливо скосила глаза на кухонные двери. Окажись здесь снова Джилли или еще кто-нибудь, она не осмелится выйти во внутренний двор из опасения, что Каллену об этом доложат. Он, несомненно, будет недоволен. Ведь его приказы носили совершенно недвусмысленный характер — он запретил ей выходить из башни, правда, не позаботился что-либо объяснить. Эвелинда понятия не имела, чем вызваны такие строгости. Возможно, муж боялся вновь обнаружить ее в загоне? В любом случае ей страшно надоело постоянно сидеть взаперти. Наверняка краткий визит в конюшню к Леди никому не причинит вреда. По крайней мере если пройдет незамеченным. При этой мысли Эвелинда невесело усмехнулась и, проскользнув в двустворчатую дверь, побежала вниз по наружным ступеням.

В этот час внутренний двор был практически пуст — мужчины во главе с Калленом отправились на ратные тренировки поддерживать форму. Эвелинде удалось преодолеть расстояние до конюшен, не встретив никого, кто мог бы потом поведать мужу о том, что она в его отсутствие расхаживает то здесь, то там.

Торопливо войдя в прохладное полутемное помещение конюшни, она внимательно огляделась по сторонам и с облегчением вздохнула — тоже совершенно пусто. Слегка успокоившись, Эвелинда достала из кармана припасенное яблоко и пошла к стойлу своей лошади.

Леди страшно обрадовалась, увидев хозяйку. Со времени их последней прогулки прошло больше недели! Эвелинда почувствовала себя виноватой — несомненно, лошадь тосковала не меньше, чем она сама. Надо все-таки совершить коротенькую поездку верхом.

— Ваш муж знает, что вы здесь?

Эвелинда подпрыгнула от испуга, обернулась и увидела прямо перед собой — в проходе между рядами стойл — Мака, ведущего под уздцы серого в яблоках коня.

— Я просто хотела проведать Леди, — сказала Эвелинда, наблюдая за тем, как Мак в соседнем стойле расседлывает коня.

— Насколько мне известно, вам нельзя покидать башню.

Эвелинда, скорчив гримасу, отошла от Леди и прислонилась к дверце того стойла, где работал конюх.

— Кто это тебе сказал?

— Ваш муж, — невозмутимо ответил Мак.

— О, — пробормотала она и тихонько вздохнула. — Ну и ладно! Я устала безвылазно сидеть в этой башне, я торчу там уже больше недели.

Эвелинда не нуждалась в неодобрительном взгляде Мака — она и сама знала, что ее слова прозвучали вздорно и капризно. Конюх отставил в сторону седло и сухо заметил:

— Уверен, там полным-полно разных дел и при желании вы легко могли бы найти чем занять время.

— Да, — признала Эвелинда, — но все-таки хорошо бы иногда выходить на воздух.

— Как вам удалось ускользнуть от своих телохранителей? — спросил Мак. Он тщательно чистил коня, но, коротко взглянув на Эвелинду, заметил ее недоумение и пояснил: — Джилли и Рори. Каллен поручил этим двум парням присматривать за вами.

— Что?! — негодующе воскликнула Эвелинда. — Я не нуждаюсь в присмотре.

— О да! Ведь с вами никогда ничего не случается, — фыркнул Мак и выразительно добавил: — Кстати, как ваши синяки, те, что вы получили в последнем происшествии, скатившись со ступеней?

— Я не скатывалась со ступеней, — раздраженно буркнула Эвелинда и уточнила: — По крайней мере не со всех. Я дотянулась до перил и удержалась. Пару дней у меня ныло плечо, вот и все. И я упала не просто так, а обо что-то споткнулась. Впрочем, никто мне не верит… Все считают меня просто неуклюжей, — добавила она с горечью.

— Ваш муж верит вам, — заявил Мак.

— Правда? — горячо поинтересовалась Эвелинда.

— Да. Поэтому и приставил к вам охрану. Он думает, что кто-то специально подложил что-то на вашем пути, а пока все хлопотали над вами, забрал этот предмет обратно.

Эвелинда удивленно раскрыла глаза и наконец-то вслух задала тот вопрос, который мучил ее всю последнюю неделю:

— С какой целью это могли сделать?

Даже не взглянув на нее и продолжая вдумчиво обихаживать коня, Мак пожал плечами:

— А с какой целью могли убить его первую жену? И отца? И дядю? Каллен пытается выяснить это.

Эвелинда пристально посмотрела на старого конюха:

— Он разговаривал с тобой, так ведь?

— Да.

Эвелинда разочарованно вздохнула:

— Хотелось бы, чтобы он побольше разговаривал со мной. Я его жена.

— По правде говоря, думаю, он ни с кем особенно не разговаривает, — ответил Мак. — Он отдает приказы своим людям, но… — Конюх с сомнением пожал плечами.

Эвелинда задумчиво смотрела на мужчину. Он прав, Бидди говорила то же самое. Гораздо интереснее другое — судя по всему, Мак проявил полную готовность беседовать с Калленом. Опытный конюх разбирался в людях ничуть не хуже, чем в лошадях. И любил повторять, что именно поэтому предпочитает животных. В общем и целом люди не вызывали у него никаких теплых чувств. В д'Омсбери только два человека удостоились его привязанности — Эвелинда и Милдред, с остальными он практически не общался. Теперь, похоже, в узкий круг избранных включен Каллен.

Эвелинда нашла этот факт исключительно обнадеживающим. Раз Мак посчитал Каллена достойным того, чтобы тратить на него свое драгоценное время, значит, он был очень высокого мнения о ее муже. С другой стороны, она почувствовала легкий укол ревности — почему муж предпочитает разговаривать с Маком, а ей самой не достается ни слова?

— Он не знает, кому здесь можно доверять, — заговорил конюх. — Я чужак и никак не вовлечен в те дела, которые больше всего беспокоят его. Он оценил ваше доверие ко мне и пришел посоветоваться после того, как вы упали с лестницы.

Брови Эвелинды взлетели вверх. Каллен оценил доверие, с которым она относится к Маку? Это радует. По крайней мере дает некоторые основания для осторожного оптимизма.

— А почему он здесь никому не доверяет? Из-за всех этих смертей и связанных с ними слухов?

— Да. Он никак не разберется, что к чему. Он думал — отец и дядя погибли в результате несчастных случаев, но когда Маленькая Мэгги умерла точно там же, где его отец, он заподозрил грязную игру. Непонятно, то ли убили всех троих, то ли ее одну. А тут еще эти слухи. Слишком часто люди, глядя ему в глаза, клялись и божились, что считают его непричастным к трагедиям с родственниками. Но стоило ему отвернуться, и за спиной раздавалось: «Конечно, за всем этим стоит именно он». — Мак пожал плечами: — Он не знает, кому верить, и вынужден помалкивать, замкнувшись в себе.

Эвелинда прикусила губу. Должно быть, это ужасно — жить в окружении людей, считающих тебя убийцей и говорящих в лицо одно, а за глаза — совершенно другое. И ведь это люди его клана. Более того, как лэрд, он отвечает за их благополучие и безопасность. И то, что он исправно заботится о них и не воспользовался своим положением, чтобы свести счеты с обидчиками, говорит о многом.

— Все-таки я не понимаю, почему он разговариваете тобой и не находит нужным поделиться со мной, — спросила Эвелинда, очнувшись от раздумий. — Я здесь тоже совсем недавно.

— Среди мужчин встречаются молчуны, — сказал Мак, вновь поворачиваясь к своему коню. — Вашему мужу пришлось стать одним из таких молчунов после трагических событий. Однако ему нужно выговориться, и если он не разговаривает с вами, то, возможно, только из опасения невольно выдать нечто, в чем еще не готов вам признаться. — Заинтригованная Эвелинда про себя поинтересовалась, что бы это такое могло быть, а конюх продолжил: — Но его глаза повсюду следуют за вами, и он постоянно находит поводы днем заглянуть в башню и побыть рядом. Его тревога за вас и гнев из-за всех этих происшествий очень сильны. По крайней мере гнев точно силен. Это свидетельствует о глубоких переживаниях.

Эвелинда молчала. Неделя, прошедшая со времени ее «полупадения» с лестницы, оказалась крайне тяжелой. Обычная невозмутимость мужа сменилась холодностью и злостью. После происшествия он ни разу не прикоснулся к Эвелинде и был крайне резок и раздражителен.

Все это в соединении с его ледяным молчанием убеждало в том, что он сердится именно на нее, считая несчастный случай исключительно результатом ее неуклюжести. Но оказывается, дело совсем в другом — его гнев вызван не поведением жены, а тем, что кто-то, возможно, покушается на ее жизнь. Эвелинда испытала большое облегчение, но тут до нее дошел смысл последних слов Мака:

— «Из-за всех этих происшествий»? Он думает, что не только падение, но и другие случаи тоже были подстроены?

Она и сама пришла к тем же выводам, но даже не надеялась на то, что муж может согласиться с ней. Значит, он не считает ее безнадежной неуклюжей дурочкой?

— Да. Он подозревает, что бык оказался в загоне по чьей-то злой воле, — подтвердил Мак. — Хэмиш работает там столько лет, и ни разу никто, кроме него, Ангуса из сарая не выпускал… до того дня, когда в загоне оказались вы. И стрела, пролетевшая мимо вас, когда вы были на дереве. Лорд считает, кто-то следил за вами в лесу и выпустил стрелу, пока вы карабкались вверх.

Эвелинда вжалась в дверцу стойла.

— Почему он всего этого не сказал мне?

— Гораздо важнее другое — почему кто-то хочет вашей смерти? — сдержанно заметил Мак. — Мы с Калленом пытались разобраться, но все очень сложно. Проблема вот в чем: если кто-то пытается убить вас, это, вероятно, как-то связано с остальными трагедиями, а понять, кто мог бы совершить все три убийства, совершенно невозможно — нам никак не удается найти общий мотив. Предположим, смерть дяди была убийством. Тогда первым подозреваемым становится отец Каллена, Лиам. Никому, кроме него, это не принесло выгоды. А он стал лэрдом, — рассуждал Мак.

Эвелинда изумленно распахнула глаза.

— Но если смерть Лиама тоже была убийством, и убийца тот же, тогда подозрение в первую очередь падает на Каллена — смерть обоих мужчин сделала лэрдом его.

Эвелинда оцепенела, но Мак тут же продолжил:

— Однако, это не он.

Убежденность, прозвучавшая в его голосе, заинтересовала Эвелинду.

— Почему ты так уверен?

— Каллен говорил со мной о своем отце, я различил в его словах искреннюю привязанность и уважение. Он не стал бы убивать отца ради титула. Но даже если бы он относился к Лиаму иначе, все равно он не убийца, — внушительно произнес Мак, потом добавил: — Я слышал, что говорили его люди, пока мы ехали сюда, потом наблюдал за ним здесь, и… — Мак повернулся к ней, и она заметила, насколько серьезным и решительным стало его лицо. — Этот мужчина — один из самых благородных людей из всех, с кем мне когда-либо приходилось встречаться.

Эвелинда медленно кивнула. Она и сама постепенно пришла к такому же выводу — в поведении Каллена чувствовалось столько доброты и заботы… несмотря на его обескураживающее молчание.

Мак вернулся к работе и продолжил разговор:

— Только очень сильный человек мог удержаться и не воспользоваться своим высоким положением, чтобы наказать тех, кто был несправедлив к нему. Каллен не стал отвечать злом на зло и мстить за выдумки и пересуды. К тому же я вижу, как он обращается с вами. — Он помолчал и взглянул на нее: — Знаете, ведь Каллен мгновенно понял, что собой представляет Эдда. Поэтому, несмотря на утомительное путешествие в д'Омсбери — пять дней в дороге и ночевки под открытым небом, — он не позволил себе отдохнуть денек-другой перед возвращением в Доннехэд. Ваш муж забрал вас и скакал не смыкая глаз днем и ночью только для того, чтобы вы поскорее оказались в новом доме и ни одной лишней минуты не подвергались унижениям со стороны мачехи.

Эвелинда недоверчиво распахнула глаза:

— Только из-за этого мы уехали из д'Омсбери немедленно после венчания?

— Да.

— Если бы он сказал мне… — огорченно промолвила она. В самом деле, прекрасный, исполненный заботы и внимания поступок. Мужчина пускается в обратный путь и доводит себя практически до полного изнеможения исключительно ради того, чтобы избавить ее от издевательств. А она даже не догадывается о том, какие благородные мотивы стоят за его действиями.

— Он не из тех, кто выставляет напоказ свои добрые дела, — сказал Мак, пожимая плечами. — Итак, на первый взгляд гибель Лиама была выгодна только Каллену, но я убежден — он не убивал своего отца. Значит, есть кто-то еще, чьи интересы не так бросаются в глаза. — Он на мгновение задумался и добавил: — Если бы не смерть Мэгги, я, пожалуй, остановил бы свой выбор на Тэвисе. Он мог вынашивать планы по возвращению себе титула, который ускользнул у него из-под носа.

— Он же был совсем маленьким мальчиком, когда погиб Дарак, — возразила Эвелинда.

— Да, но происшествие на охоте и правда могло быть несчастным случаем, — заметил Мак. — Тогда Тэвис, возможно, затаил обиду на то, что он не стал лэрдом после смерти отца — титул перешел к Лиаму, а потом к Каллену.

Эвелинда слегка нахмурилась. Раньше ей не приходило в голову то, о чем говорил Мак.

— Однако, — рассуждал он, — если Тэвис охотится за титулом, он должен был бы убить Каллена, а не Маленькую Мэгги. Насколько мы можем судить, от ее смерти ровным счетом никто ничего не выиграл. — Мак покачал головой: — Гибель Мэгги совершенно необъяснима, но, как ни странно, именно это заставляет предположить, что Дарак и Лиам умерли отнюдь не своей смертью. И вот теперь трижды нападали на вас — хотя кому и какая от этого польза?

Эвелинда прикусила губу, затем сказала:

— Бидди думает, что Маленькую Мэгги убили из-за того, что она задавала слишком много вопросов про Лиама и Дарака. Кажется, Маленькая Мэгги надеялась завоевать любовь Каллена, очистив его имя от подозрений.

Мак прервал работу, повернулся и удивленно взглянул на Эвелинду:

— Неужели?

— Да, — подтвердила она и поежилась, заметив, как он внезапно прищурился и вперил в нее пронизывающий взгляд.

— Вы не стали бы делать ничего подобного, правда?

Эвелинда отвела глаза:

— Подобного чему?

— Значит, вы тоже задавали вопросы об этих несчастьях! — обличительно провозгласил Мак, и было видно, что разубеждать его бесполезно.

— Задавала, — нехотя призналась Эвелинда. — Но ничегошеньки не выяснила.

Мак молча смотрел на нее, и по его лицу было видно, что он разрывается между двумя желаниями: выругать ее на чем свет стоит или задать вопрос. Наконец он определился:

— Кого вы расспрашивали? Тэвис был среди этих людей?

— Нет. Его здесь не было. Я расспрашивала Бидди и нескольких служанок из главной башни. И еще поговорила со Скэтчи, Фергусом и Джилли.

Мак нахмурился:

— Я так понимаю, с вами не происходило никаких неприятностей до того, как Тэвис вернулся в замок, доставив сюда из д'Омсбери фургон с вещами, Милдред и меня.

— Никаких, — согласилась она.

— Один из тех, кому вы задавали вопросы, мог упомянуть об этом при Тэвисе, — мрачно предположил Мак.

— Значит, ты думаешь, это Тэвис? — заинтересованно спросила Эвелинда.

Мак напряженно молчал, затем, поколебавшись, признал:

— Нет, у меня такое ощущение, что — нет. Он производит впечатление легкомысленного парня, больше интересующегося женщинами, чем обязанностями лэрда. Но все-таки… — Он покачал головой. — Если мотив — завладеть титулом, то Тэвис — второй подозреваемый после Каллена.

— В таком случае он может попытаться убить Каллена? — медленно спросила Эвелинда.

— Да, возможно, он так и сделает. Трудно сказать что-то определенное — мы не знаем точно, по каким причинам совершались эти убийства, — задумчиво произнес Мак. — Если все трое были убиты, убийца не только достаточно умен, чтобы избежать разоблачения, но и как-то пугающе терпелив. Десять лет между Дараком и отцом Каллена, потом четыре года до гибели Маленькой Мэгги.

— И два года между ее смертью и теперешними происшествиями, — пробормотала Эвелинда и беспокойно добавила: — Каллен, спасая меня от быка, чуть не пострадал сам. В тот день он запросто мог погибнуть. Если Ангуса выпустили специально, тогда тот, кто это сделал, вероятно, знал, что Каллен находится неподалеку от загона и непременно поспешит ко мне на помощь.

— Слишком ненадежный способ, вряд ли убийца так полагался на свое везение, — заметил Мак. — Кроме того, когда вы упали на лестнице, мишенью явно был не Каллен.

— Возможно, — тихо сказала она, затем усомнилась: — Но он вышел из комнаты и спустился вниз прямо передо мной. Тогда целью убийцы был именно он, только Каллен ходит очень размашисто и мог просто перешагнуть через то, обо что я потом споткнулась.

Мак нахмурился и спросил:

— Но когда выпустили стрелу, его не было рядом, так?

— Да, но тогда, в лесу, Каллен сказал, что стрела могла угодить в дерево много лет назад. И звук, который я слышала, был от чего-то другого, — возразила она.

— Вот в этом весь ужас, — с отвращением сказал Мак. — Мы не знаем точно, где случайность, где нет. Кругом сплошная неопределенность. Нам могут мерещиться убийцы там, где их нет и в помине. Неудивительно, что за все эти годы так и не удалось приблизиться к разгадке тайны.

— Да, — вздохнула Эвелинда, чувствуя себя совершенно беспомощной посреди этой страшной путаницы.

— Вы так и не сказали, как вам удалось ускользнуть от Джилли и Рори, — напомнил Мак, резко меняя тему.

Эвелинда подозревала, что таким образом он хочет отвлечь ее от тревожных мыслей, но его уловка не сработала. Он может говорить о чем угодно, но опасения за жизнь Каллена прочно обосновались в душе Эвелинды и отныне будут занимать ее мысли.

— Я сказала, что иду в солар, а потом…

— Я знал, что найду тебя здесь.

Эвелинда резко замолчала и обреченно повернулась в том направлении, откуда донесся раздраженный окрик, прервавший разговор с Маком.

Каллен, сверкая глазами, стоял в дверях конюшни, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Поскольку Эвелинда застыла в неподвижности, молча глядя на мужа, он двинулся вперед и угрожающе навис над женой, свирепо уставившись на нее.

Эвелинда ответила ему не менее свирепым взглядом. Честное слово, это не мужчина, а сущее наказание. Если он решался открыть рот, то либо отдавал приказы, либо рычал и огрызался, словно бешеный пес. Уму непостижимо, как человек может, с одной стороны, вести себя столь заботливо и предупредительно, а с другой — не издавать никаких других звуков, кроме рявканья.

— Я был крайне недоволен, когда Джилли нашел меня и сказал, что ты сбежала от него. Я приказал тебе оставаться в башне.

— Да, и если бы вы объяснили, почему именно вы этого пожелали, возможно, я послушалась бы, — ответила она. — Хотя, по-моему, это не гарантирует мне безопасности. Ведь одно из тревожащих вас происшествий случилось непосредственно в самой башне.

Каллен стал еще мрачнее:

— Поэтому мои люди присматривают за тобой. Чтобы обеспечить твою безопасность.

— А что, если один из них убийца?

— Джилли и Рори были малыми детьми, когда убили моего дядю, — возразил он, пренебрежительно махнув рукой.

— А если его смерть на самом деле несчастный случай? Они оба уже подросли, когда умерли ваш отец и Мэгги.

— Именно поэтому за тобой присматривают двое. Если один — преступник, другой наверняка нет. И ты в безопасности. Сейчас же возвращайся в башню — туда, где тебе надлежит быть, — рявкнул Каллен и, пройдя мимо нее в стойло, принялся водружать седло на своего коня.

Эвелинда, не обращая внимания на приказ, проследовала за мужем.

— Куда вы собираетесь?

— Я поеду к Коминам.

— Один? — Когда он молча обернулся и посмотрел на нее так, словно в жизни не слыхал более глупого вопроса, Эвелинда задала следующий вопрос: — Можно мне тоже поехать?

— Нет.

— Почему? Ведь с вами я точно в полной безопасности, — сказала она, подумав про себя, что, если Каллен тоже является возможной мишенью, нечего ему разгуливать в одиночестве.

— Жена… — Каллен запнулся, явно не находя подходящих слов.

Мак, до сих пор не без удовольствия наблюдавший за их препирательством, решил присоединиться к беседе:

— Хозяин, вам лучше уступить. Эта особа — из упрямых. Кроме того, девочке будет полезно немного подышать свежим воздухом. Она целую неделю провела взаперти.

Каллен секунду постоял в нерешительности и, вздохнув, сдался.

— Ладно, — сказал он и, повернувшись к коню, затянул подпругу. — Но ты поедешь в моем седле.

Эвелинда не стала протестовать. Конечно, она предпочла бы скакать на своей собственной лошади, однако не рискнула затевать ссору по пустякам. Вдруг муж передумает и не разрешит ей поехать с ним вместе?

— Каллен с Трэлином без конца устраивали разные проказы. А мы с матерью Каллена то не находили себе места от беспокойства, то от души веселились, глядя на их проделки.

Улыбнувшись в ответ на улыбку леди Комин, Эвелинда с любопытством поинтересовалась:

— Разве Тэвис не играл вместе с ними?

Задумчиво опустив глаза на бокал с медовым напитком, леди Комин погрузилась в воспоминания:

— Тэвис на четыре года младше, и эти двое вечно забывали о нем. Он старался держаться поближе к матери.

— А вы с Бидди не поддерживали дружеских отношений после того, как умерла мать Каллена?

Леди Комин грустно улыбнулась:

— Сначала поддерживали, а потом… — она вздохнула, — это было очень тяжело. Каждый раз, встречаясь, мы грустили при воспоминании о той, кого потеряли. Конечно, мы навещали друг друга, но уже гораздо реже, чем раньше. Потом погиб Дарак, и Бидди, казалось, как-то отгородилась от внешнего мира. Она все больше и больше времени проводила на кухне. — Элли Комин пожала плечами. — Со временем наши пути окончательно разошлись.

Эвелинда собиралась еще о чем-то спросить, но распахнулись двери, и в главный зал вошли Каллен и Трэлин.

— Пора возвращаться, — объявил Каллен, подойдя к дамам.

Эвелинда кивнула, поблагодарила леди Комин за радушный прием и покорно последовала за мужем к выходу из главной башни. Снаружи их уже ждал конь Каллена, и через мгновение они миновали внутренний двор и направились обратно в Доннехэд.

Значительная часть пути осталась позади, когда Каллен вдруг спросил:

— Ты получила удовольствие?

Эвелинда оглянулась и посмотрела на мужа. Принимая во внимание его неразговорчивость, вопрос стал для нее приятным сюрпризом.

— Да. Леди Комин просто прелесть. Мы замечательно пообщались, — ответила она и не покривила душой. Когда Каллен с Трэлином спустились в конюшню посмотреть на новую лошадь, леди Комин показала Эвелинде свой сад. Они чудесно прогулялись, а потом, расположившись в главном зале, отдохнули и побеседовали за бокалом освежающего медового напитка. В самом деле, Эвелинда прекрасно провела время. И не без пользы для себя — она узнала много нового. Например, то, что Трэлин и Каллен дружили практически с рождения. Леди Комин и мать Каллена были близкими подругами и постоянно ездили друг к другу в гости, не забывая прихватить с собой маленьких сыновей.

— А вы? — поинтересовалась она в надежде на продолжение беседы.

— Да. Трэлин хороший друг.

Эвелинда усмехнулась и призналась:

— Леди Комин рассказала мне кое-что о ваших с Трэлином детских подвигах. Похоже, вы оба были просто неутомимы по части разных шалостей.

Губы Каллена слегка искривились в улыбке, но он только хмыкнул.

Эвелинда немного помедлила и попросила:

— Не могли бы вы показать мне то место, где ваш отец сорвался со скалы?

Очевидно, просьба сильно удивила Каллена, и он пристально посмотрел на жену:

— Зачем?

Эвелинда нерешительно замялась, потом объяснила:

— Я подумала, может быть, если я увижу это место, мне придет в голову какая-нибудь идея по поводу того, как все произошло. Кажется, здесь ни один человек не знает точно, с чем мы имеем дело — с несчастным случаем или убийством. Всеобщее замешательство усугубляет путаницу.

Молчание Каллена затянулось надолго — очевидно, он решил проигнорировать ее просьбу. Эвелинда вздохнула про себя и, откинувшись на грудь мужа, смирилась с отказом. Прошло еще минут двадцать, и вдруг она заметила — вместо того, чтобы подъехать к главным воротам Доннехэда, Каллен обогнул замок и приближается к скалистому обрыву.

Она выпрямилась и с любопытством огляделась по сторонам. Муж остановил коня на открытом всем ветрам утесе рядом с крепостной стеной позади замка.

Каллен спешился сам, затем подхватил Эвелинду и осторожно поставил рядом с собой. Здесь было очень мало места. Полоса земли тянулась вдоль наружного укрепления замка на довольно приличное расстояние, но была чрезвычайно узкой — каменную стену отделяли от крутого обрыва примерно десять футов. Несколько шагов.

Эвелинда хотела подойти чуть ближе к краю скалы, но Каллен схватил ее за руку и потянул обратно, словно боялся, что она может упасть и разбиться насмерть. Эвелинда прониклась к мужу большой благодарностью за этот жест, когда посмотрела вперед и увидела, насколько круто обрывается скала и как далеко внизу находится земля. Жуткое, головокружительное зрелище. К тому же сильный порыв ветра подхватил ее юбку, проник под платье и будто подталкивал к откосу. Эвелинда почувствовала себя очень и очень неуютно.

— Он приехал сюда верхом? — спросила она, отодвигаясь подальше от обрыва и пытаясь отогнать от себя навязчивое видение — перед ее глазами возник человек, очень похожий на Каллена, только постарше, безжизненно распластавшийся на камнях у подножия утеса.

— Да.

— А что более вероятно: выпрыгивая из седла, ваш отец сам каким-то образом сорвался вниз или лошадь чего-то испугалась и сбросила его? — Эвелинда сосредоточенно сдвинула брови.

Каллен покачал головой:

— Никто не знает, по крайней мере из тех, с кем мне удалось поговорить. Только свидетель, если он и правда был, мог бы рассказать нам об этом.

— Или убийца — если это было убийство, — тихо добавила Эвелинда.

Каллен кивнул.

Вздохнув, Эвелинда отвернулась от обрыва. Приезд сюда нисколько не прояснил ситуацию — картина несчастного случая по-прежнему оставалась совершенно размытой. Здесь не было ничего, кроме редких чахлых травинок и кучки камней. Откуда, спрашивается, мог внезапно появиться зверь — или человек — и напугать лошадь Лиама настолько сильно, что она взвилась на дыбы? И главное — зачем вообще лэрду находиться в таком месте?

Ее взгляд задержался на пирамидке из камней. Сначала она подумала, что это просто каменистый холмик, но вдруг поняла — перед ней не природное образование, а рукотворная конструкция. Эвелинда двинулась вперед.

— Что это за?..

Слова замерли у нее на губах. Вдруг Каллен установил это в знак памяти об отце? Или о своей первой жене?

— Там Дженни. Сестра Бидди, — объяснил он.

Эвелинда помедлила и спросила:

— Вы хотите сказать, что она погребена под этими камнями?

Каллен кивнул.

— Почему? — растерянно взглянула на него Эвелинда.

— Так захотела Бидди, — коротко ответил он, но, увидев замешательство на лице жены, пояснил: — Дженни покончила с собой и не могла быть похоронена на освященном кладбище. Но она любила это место и проводила тут много времени, поэтому Бидди решила, что здесь будет последнее пристанище ее сестры.

— Она покончила с собой? — переспросила Эвелинда, вновь оборачиваясь к каменному надгробию. — Почему?

Каллен нахмурился:

— Мне тогда было всего четырнадцать, знаю только, что ее собирались выдать замуж за Кэмпбелла.

— За Кэмпбелла?

— Да. Он отдал концы лет пять назад, но при жизни был гнусным скотом, жестоким и бессердечным. Говорят, Дженни предпочла убить себя, только бы не становиться его женой.

Эвелинда кивнула, но ее мысли сосредоточились отнюдь не на Кэмпбелле.

— Вам было четырнадцать, когда она умерла? Ваш дядя погиб в том же году, не так ли?

— Да. Она умерла за две недели до несчастного случая на охоте.

Эвелинда снова повернулась к обрыву. Ужасное место — пустынное, бесплодное и унылое.

— Неужели ей действительно тут нравилось?

— Да. Она часто приходила сюда, когда приезжала в Доннехэд.

— Она не жила в Доннехэде? До того, как покончила с собой?

— Да. Она гостила здесь за пару месяцев до этого, — ответил Каллен. — Дженни была намного младше Бидди и тогда приехала впервые. Думали, что на месяц, но она осталась только на три недели. Трэлин сильно расстроился. Он находил ее прелестнейшей девушкой на свете, — поведал Каллен.

Польщенная доверием мужа, Эвелинда улыбнулась и, стремясь поддержать беседу, спросила:

— А вы?

— Она была достаточно миловидной, — признал Каллен и пожал плечами: — Но я относился к ней гораздо спокойнее, чем Трэлин.

Эвелинда втайне порадовалась этим словам и задала следующий вопрос:

— Значит, она вернулась за две недели до смерти вашего дяди?

— Да. Она приехала неожиданно, чтобы поговорить с Дараком.

— Почему с ним? — удивилась Эвелинда. — Почему не с Бидди?

— Дарак был лэрдом, — объяснил Каллен. — Только он один мог взять на себя ответственность и помочь Дженни избежать брака с Кэмпбеллом. Им предстоял серьезный разговор, поэтому он посадил ее на своего коня, и они уехали. Должно быть, Дарак отказал ей в защите — она вернулась вся в слезах, убежала в свою комнату и больше не выходила. Бидди нашла ее на следующее утро. Дженни повесилась в соларе.

Брови Эвелинды взлетели вверх. Вот в чем причина того, что солар пустует. Видимо, так распорядилась Бидди. Для нее это помещение навечно связано с воспоминаниями об умершей младшей сестре.

— Пойдем. — Каллен взял ее за руку и повел к своему коню.

Эвелинда молча последовала за мужем и не произнесла ни звука, пока он усаживал ее в седло и сам располагался сзади. В конце концов, он по-настоящему поговорил с ней, и это очень приятно. Но теперь все ее мысли сосредоточились на том, что удалось выяснить. Сестра Бидди умерла за две недели до гибели дяди Каллена и похоронена на том самом месте, где потом встретили свою смерть отец и первая жена Каллена. Странное стечение обстоятельств… возможно, отнюдь не случайное.

 

Глава 13

— Спасибо.

Эвелинда мягко поблагодарила Милдред, добавившую в чашку свежую порцию медового напитка, и скользнула взглядом по главному залу. Утром Каллен ушел, не разбудив ее, и к тому времени, когда она спустилась вниз, все остальные обитатели замка уже позавтракали. Теперь здесь остались только Милдред, Рори и Джилли. Мужчины расположились на дальнем конце стола, тихонько переговариваясь друг с другом. Они по-прежнему охраняли ее.

— Сегодня вы выглядите страшно рассеянной, — отметила Милдред, усаживаясь на скамью рядом с Эвелиндой. — Да и вчера после того, как вернулись от Коминов, словечка не вымолвили. Что-нибудь случилось, когда вы были там? Плохо съездили?

— Нет. Я чудесно провела время, — заверила Эвелинда совершенно искренне.

Однако она действительно была рассеянной после возвращения в Доннехэд. Все ее мысли сосредоточились на одной проблеме — как потактичнее подступиться к Бидди с разговором о Дженни. Эвелинда не сомневалась: самоубийство Дженни за две недели до смерти Дарака, затем гибель отца и первой жены Каллена на том самом месте, где бедная девушка нашла свой последний земной приют, — эта цепь трагедий не является случайным стечением обстоятельств. Должно быть, есть какое-то связующее звено. Но какое? Без разговора с Бидди этого не выяснить, вопрос только в том, как причинить ей поменьше боли расспросами.

— Ну хорошо, — сказала Милдред, обращаясь к молчаливой хозяйке. — Если вы не испортили очередное платье, забыв сказать мне об этом, тогда я закончила штопку вашей одежды. Не желаете сегодня заняться соларом? Вы говорили, что хотели бы убрать там и снова сделать это помещение жилым, — напомнила горничная.

Эвелинда задумчиво кивнула. Да, она собиралась привести комнату в божеский вид, но это было до того, как выяснилось, что там покончила с собой Дженни. Не то чтобы Эвелинда изменила свое намерение, просто ей очень не хотелось огорчать Бидди.

— Скорее всего получится премилое местечко. Вы с Калленом могли бы подниматься туда по вечерам из забитого людьми главного зала и спокойно ужинать вместе, не используя для этого спальню.

— Да, — пробормотала Эвелинда и со вздохом добавила: — Однако, боюсь, Бидди будет неприятно. Наверняка это заставит ее заново переживать печальное прошлое.

— Печальное прошлое?

Эвелинда молчала, сосредоточенно обдумывая сложившуюся ситуацию. Ей в голову пришла интересная мысль. Милдред и Бидди в последнее время много разговаривали друг с другом. Долгими часами они сидели после ужина у камина и беседовали о том о сем, занимаясь штопкой, вышиванием или еще каким-нибудь рукоделием. Дружба леди со своей личной горничной — довольно частое явление, но чтобы леди подружилась с чужой горничной — это очень необычно. С другой стороны, обе женщины были примерно одного возраста. В общем, Эвелинда не имела ничего против их взаимного расположения, а сейчас оно могло принести некоторую пользу.

— Милдред, Бидди никогда не упоминала о своей сестре?

Горничная озадаченно переспросила:

— О сестре?

— О Дженни, — уточнила Эвелинда.

— Нет, я понятия не имела, что у нее есть сестра.

Заметив обиду на лице служанки, Эвелинда тихо сказала:

— Милдред, несколько лет назад Дженни покончила с собой. Несомненно, Бидди больно говорить о ней.

— О, — протянула Милдред, и обида уступила место состраданию. — Но каким образом приведение в порядок и обустройство солара связано с печальным прошлым?

— Дженни повесилась в соларе за две недели до того, как умер Дарак, муж Бидди, — объяснила Эвелинда.

Милдред ошеломленно распахнула глаза, затем сочувственно вздохнула и прошептала:

— Бедная леди Элизабет! На ее долю выпало столько горя.

— Да, — согласилась Эвелинда и в один прием проглотила сыр и хлеб, остававшиеся от завтрака. Покончив с трапезой, она пробормотала: — Полагаю, нужно спросить, не возражает ли она. Возможно, ей самой не хочется пользоваться соларом, но она не будет против, если там поселится кто-то другой.

Милдред немного помедлила, но потом кивнула:

— Уверена, она не будет против.

Эвелинда допила медовый напиток, тряхнула головой и встала. В ту же секунду Джилли и Рори поднялись со своих мест. Преодолев вспыхнувшее раздражение, она заставила себя улыбнуться и жестом предложила им вновь присесть на скамью:

— Не беспокойтесь, джентльмены. Отсюда вы прекрасно увидите лестничную площадку и дверь в солар.

Мужчины поколебались, но, обменявшись взглядами, все-таки уселись обратно за стол, а Эвелинда решительно повернулась и направилась к лестнице. Милдред устремилась за ней по пятам.

С тех пор как установили факелы, подниматься по ступеням и проходить по коридору верхнего этажа стало гораздо приятнее. Вроде ничего особенного, обычный коридор — длинный, пустой, по обеим сторонам двери. Однако теперь по крайней мере можно разглядеть, куда идешь, и не бояться в темноте обо что-нибудь споткнуться.

Не так уж мало.

Эвелинда нахмурилась. За последнее время она сполна насладилась разнообразными падениями и предпочла бы сделать некоторый перерыв. Правда, похоже, это не совсем в ее власти.

Эвелинда подошла к дверям солара. Она уже заглядывала туда раньше и тем не менее оказалась совершенно не готова к тому зловонию, которым обдало их с Милдред, как только они открыли дверь. Затхлая волна, отдающая плесенью, заставила обеих женщин с отвращением поморщиться. Именно из-за ужасного запаха Эвелинда в прошлый раз только на секунду осветила факелом помещение и, в самом общем виде оценив размеры и очертания комнаты, поспешно ретировалась. Сейчас она не могла позволить себе такую роскошь. Если решено пользоваться комнатой, ее надо очистить от грязи и проветрить.

— Милдред, принеси, пожалуйста, факел из коридора, — попросила Эвелинда и осторожно продвинулась на несколько шагов вперед, старательно отмахиваясь от паутины, немедленно облепившей ее со всех сторон. Кажется, заглянув сюда в прошлый раз, она заметила, что окна закрыты ставнями. Чем скорее их удастся открыть, тем скорее можно будет не только увидеть все вокруг, но и разогнать — хотя бы частично — неприятный запах.

— Я уже здесь.

Эвелинда с облегчением повернулась к горничной, появившейся в дверном проеме с горящим факелом в руке. От зыбкого света пламени причудливые тени заметались по комнате. Забрав у Милдред факел, Эвелинда выставила его перед собой и, уничтожая паутину, принялась прокладывать путь к ближайшему окну. За семнадцать лет ставни изрядно перекосились, но ей удалось распахнуть их, и помещение заполнил солнечный свет. Однако вместе с ними ворвался ветер, всколыхнувший грязь и паутину. Густое облако мелкой пыли поднялось и заклубилось по комнате.

Милдред уже взялась за ставни на другом окне. Эвелинда хотела предостеречь ее — второй порыв ветра только усугубит положение, — но не успела. Пыль забилась в нос и рот, и Эвелинда сначала чихнула несколько раз подряд, а потом согнулась пополам от приступа судорожного кашля.

Повернувшись к открытому окну, она втянула в себя большой глоток свежего воздуха. Постепенно кашель прекратился, она распрямилась и, опасливо обернувшись, присмотрелась к обстановке.

Честное слово, Эвелинда почти пожалела, что открыла ставни. При свете факела комната выглядела не так ужасно, как под безжалостно яркими солнечными лучами, лившимися в распахнутое окно.

После смерти Дженни прошли долгие семнадцать лет. Каждая минута этого немалого срока добавила свой штрих к страшной картине запустения — повсюду лежал толстый слой пыли, сплошная тонкая ткань паутины дрожала на ветру, а камышовые подстилки наполовину сгнили, наполовину задубели от времени, став твердыми, как камень. И жуткий запах тлена, готовый встретить каждого, кто решится открыть дверь.

— Да, предстоит большая работа, — процедила Милдред.

Странные нотки, прозвучавшие в ее голосе, заставили Эвелинду обернуться. Глаза горничной были обращены к высокому потолку и явно искали на нем то, на чем могла повеситься Дженни. Эвелинда уже размышляла об этом, но ведь она сама еще не заходила в комнату после того, как узнала о смерти девушки. Давняя трагедия заставляла смотреть на все вокруг совершенно по-новому, и Эвелинда, решив, что не желает в подробностях представлять себе страшную картину несчастья, отвела взгляд от потолка и сосредоточилась на камышовых подстилках. Их надо немедленно выкинуть. Определенно воздух в комнате сразу станет значительно чище. Однако сначала необходимо удалить паутину, иначе придется продираться сквозь нее на каждом шагу.

— Пойду возьму метлу и все такое прочее, — решила Милдред.

Эвелинда посмотрела ей вслед, затем еще раз неторопливо огляделась по сторонам. Несомненно, уборка отнимет массу сил, но солар стоит того… хотелось бы надеяться.

Чувствуя, что окружающая обстановка навевает на нее уныние, Эвелинда отвернулась, высунулась в окно и, глядя во двор, с наслаждением вдохнула чистый свежий воздух. Все-таки в комнате совершенно невыносимый запах. Наверняка здесь полно мышей, гораздо больше, чем в обыкновенных пустых помещениях, и, помимо парочки мышиных гнезд, полуистлевшие камышовые подстилки таят в себе основательное количество дохлых грызунов.

Фу, гадость какая… Эвелинда брезгливо поморщилась. В это время откуда-то сзади раздалось тихое покашливание, заставившее ее выпрямиться и оглянуться.

— Тетя Бидди, — вымолвила Эвелинда. При виде женщины, стоящей в дверном проеме, ее захлестнуло острое чувство вины.

— Ты собираешься использовать солар? — тихо произнесла тетя Каллена, глядя прямо на Эвелинду и явно стараясь не смотреть ни на что вокруг.

— Я хотела сначала посоветоваться с вами, но да, — смущенно призналась Эвелинда. — Может получиться вполне уютно. Если только мои планы не огорчат вас.

— Конечно, нет, — пробормотала Бидди, опустила глаза и, коротко скользнув взглядом по камышовым подстилкам, сосредоточенно уставилась на подол своей юбки. — Неправильно, когда помещение простаивает попусту.

Эвелинда слегка замялась:

— Вчера вечером на обратном пути от Коминов Каллен отвез меня к тому обрыву, где погибли лорд Лиам и Маленькая Мэгги.

Бидди на мгновение словно окаменела, затем придала своему лицу безразличное выражение:

— О?

— Да… — Эвелинда запнулась и решила действовать напрямик: — Каллен рассказал мне про Дженни. Я вам очень сочувствую, тетя Бидди.

Бидди молча кивнула.

Эвелинда тихо вздохнула и решительно продолжила:

— Он сказал, что ее толкнуло на самоубийство нежелание выходить замуж за Кэмпбелла.

Бидди, не вымолвив ни слова, комкала в руках складки своей юбки.

— Простите, я понимаю, как вам тяжело, — мягко произнесла Эвелинда, испытывая ужасную неловкость. Бидди замечательная, очень не хотелось причинять ей боль, но… — Вы никогда не задумывались о том, что гибель вашего мужа каким-то образом связана со смертью вашей сестры?

Бидди внезапно ударила рукой по дверному косяку с таким ожесточением, что Эвелинда нервно подпрыгнула и широко распахнула глаза.

— Паук, — проворчала женщина, отряхивая ладонь.

Эвелинда, кивнув, решила оставить расспросы, но не удержалась и выпалила:

— Все-таки интересно, есть ли какая-нибудь связь.

Ни один мускул не дрогнул на лице Бидди, однако она подняла голову и жестко взглянула на Эвелинду.

Почувствовав на себе тяжелый взгляд женщины, Эвелинда прикусила губу, затем произнесла извиняющимся тоном:

— Мне только показалось странным, что ваша сестра таинственным образом связана с каждой из трагедий. Она умерла в Доннехэде за две недели до смерти вашего мужа. Потом отец и первая жена Каллена сорвались с того утеса, на котором она похоронена. Может быть, кто-то винил Дарака в ее смерти? Ведь он отказался защитить ее от брака с Кэмпбеллом?

— Защитить? — изумленно переспросила Бидди.

Эвелинда нахмурилась:

— Да. Разве не об этом она хотела поговорить с Дараком, когда приезжала в последний раз?

— Девочка, — решительно начала Бидди, но тут же замолчала, резко поворачиваясь к Тэвису, неожиданно появившемуся в дверном проеме позади нее. Секунду мать и сын смотрели друг на друга. Лица Бидди Эвелинда видеть не могла, но Тэвис выглядел совершенно безмятежным. Бидди отвернулась от него и заговорила снова: — Я только приветствую то, что ты открыла эту комнату. Я сама не собираюсь ею пользоваться. А все остальное — дела давно минувших дней.

Взгляд Бидди скользнул в угол комнаты и остановился на деревянной люстре, свисавшей с потолка на цепи. Светильник не представлял собой ничего особенного — крестовина из двух деревянных брусков, на каждом из четырех концов — острие для насадки свечи. Эвелинда внимательно посмотрела на простенькую люстру, и в ее голове мелькнула догадка, быстро переросшая в уверенность — очевидно, Дженни повесилась именно на люстре. Больше не на чем.

Эвелинда вновь повернулась к дверям и обнаружила, что, пока она исследовала светильник, Бидди незаметно ушла, а Тэвис стоит в коридоре и смотрит вслед матери. Затем он встревоженно обернулся к Эвелинде и сказал:

— Не принимай близко к сердцу ее поведение. Она была очень привязана к Дженни.

Эвелинда сдержанно кивнула, испытывая одновременно угрызения совести из-за того, что явно огорчила Бидди, и разочарование — все усилия оказались напрасными, ничего нового узнать не удалось.

— Мы пришли сказать тебе, что Каллен отозвал Рори и Джилли и поставил нас присматривать за тобой, — объявил Тэвис.

Эвелинда очнулась от задумчивости и с любопытством взглянула на мужчину:

— Вас?

— Меня и Фергуса, — пояснил Тэвис. — Он собирался подняться к тебе вместе со мной, но, видимо, решил по дороге заскочить на кухню и разжиться какой-нибудь едой.

Эвелинда слегка улыбнулась и с иронией заметила:

— Его постоянно тянет на кухню отнюдь не из-за еды.

— Да. Но, кроме еды, он ничего не получит, — ответил Тэвис.

Эвелинда склонила голову набок и с интересом посмотрела на кузена мужа. Очевидно, он тоже подозревал, что Фергус питает романтическую привязанность к Бидди.

— Значит, у него нет ни малейших шансов на взаимность? — поинтересовалась она.

Тэвис пожал плечами и отошел от дверей, с любопытством оглядывая заброшенную комнату.

— Мать очень сильно любила отца. Она прощала ему все грехи и после его смерти ни разу не проявила интереса к какому-нибудь другому мужчине. По правде говоря, с тех пор ее вообще интересует только кухня. Смерть мужа совершенно изменила ее характер.

— Его смерть или смерть сестры? — спросила Эвелинда.

— Его, — твердо заверил он. — Конечно, она страшно расстроилась, когда умерла Дженни. Рыдала и рыдала без конца. Отец две недели только и делал что поддерживал и утешал ее. Но потом он умер. — Тэвис покачал головой. — Она замкнулась в себе, все время уединялась — либо на скале, сидя у могилы Дженни, либо на кухне — и старалась ни с кем не общаться. Думаю, ее разбитое сердце просто не могло бы выдержать любви к кому бы то ни было. Даже ко мне, — добавил он с кривоватой улыбкой — одновременно печальной и обаятельной.

Лицо Эвелинды затуманилось от жалости к тому маленькому мальчику, каким был Тэвис семнадцать лет назад. Что он чувствовал, когда в нежном десятилетнем возрасте, с одной стороны, лишился отца, а с другой — оказался покинутым собственной матерью?

— Кто заботился о тебе?

Тэвис пожал плечами:

— Дядя Лиам делал для меня все, что мог. А здешние дамы утешали как могли.

Блудливая улыбка, заигравшая на его губах, явно свидетельствовала о том, что женское «утешение» не ограничивалось невинными объятиями. Эвелинда нахмурилась. Интересно, в каком возрасте мальчика приобщили к плотским утехам?

— Ты помнишь Дженни? — отрывисто спросила она, желая поскорее уйти от скользкой темы.

— Да, — мягко улыбнулся Тэвис. — Она мне страшно понравилась, когда приезжала сюда в первый раз. Тогда она была счастливая, веселая и постоянно смеялась. Каллен и Трэлин вечно убегали, они считали себя слишком взрослыми, чтобы играть со мной. А Дженни нет. Я за ней хвостом ходил, и она не возражала. — Вдруг он насупился и уточнил: — Ну по крайней мере сначала не возражала. А потом она взяла моду сидеть над обрывом, глядя на долину внизу, и стала все чаще отсылать меня. Я мог ходить за ней повсюду, но только не на скалу.

— Почему? — заинтересованно спросила Эвелинда.

Тэвис состроил гримасу:

— Она утверждала, что там опасно, а еще, что ей хочется побыть одной и подумать.

— Но ты не поверил?

Тэвис покачал головой:

— Однажды я проследил за ней. В наружной стене есть дверь, но там замок с секретом, и я его тогда не знал. Зато я мог залезть на дерево. И залез… — Блудливая улыбка вновь вернулась на его лицо. — Она была не одна…

Эвелинда удивленно подняла брови:

— Кто с ней был?

— Не знаю, — ответил он. — Не сумел разглядеть. Они лежали на земле. Я видел только мужские ноги, переплетенные с ее ногами. Остальное заслоняли ветки дерева. Я лишь мельком увидел эти ноги, а потом нагнулся слишком низко и свалился. — Он криво усмехнулся. — Я не хотел, чтобы она узнала, что я шпионю за ней, и рассердилась. Поэтому быстренько вернулся в замок к матери — она занялась моими ссадинами и синяками.

На некоторое время возникла пауза, затем Тэвис сказал:

— Вскоре после этого она уехала. Кажется, через пару дней. Матери в замке не было — она охотилась на кроликов, хотела приготовить очередное рагу и облегчить жизнь кухарке. Тетя Дженни отправилась к обрыву и вернулась оттуда, заливаясь слезами. Я думал, она поранилась, но вроде никаких ушибов не заметил. Я попытался узнать, почему она плачет, но она закричала, чтобы я оставил ее в покое, и вытолкала меня из комнаты. Через несколько минут она вышла, прихватив с собой только небольшой мешок с платьями, и побежала на конюшню. — Он пожал плечами. — И уехала, не сказав никому ни слова.

— Уехала одна? — удивилась Эвелинда.

— Нет, ее сопровождали трое мужчин.

— Кто? — немедленно спросила она, подумав, что возлюбленный Дженни мог быть среди этих троих.

Тэвис попытался вспомнить, затем покачал головой:

— Не знаю. Я стоял на ступенях главной башни. Слишком далеко. Я только видел, что из конюшни выехали четверо всадников.

— Значит, кто-то должен был распорядиться, чтобы ее сопровождал конвой, — заметила Эвелинда. — Вероятно, твой отец?

Тэвис задумался и снова отрицательно покачал головой:

— Нет, его не было. Он ускакал на своем коне еще до того, как Дженни отправилась на ежедневную прогулку к обрыву.

Эвелинда напряженно размышляла над услышанным, когда вернулась Милдред, нагруженная хозяйственными принадлежностями. Она тащила метлу, ведро с водой, тряпки, целую кучу всяких щеток — и все это грозило вот-вот вывалиться из ее рук и с грохотом обрушиться на пол. Эвелинда поспешила на помощь, подхватив метлу и ворох тряпок, а Тэвис забрал у горничной ведро.

Тут же отставив ведро в сторону, он выпрямился и пошел к дверям.

— Спущусь-ка я лучше вниз, чтобы не путаться у вас под ногами. Если что понадобится — мы в главном зале.

И он скрылся из виду, прежде чем Эвелинда успела открыть рот. Она сильно подозревала, что он испугался — вдруг попросят помочь с уборкой? Конечно, сейчас мужчины с большей охотой шли на сотрудничество, однако только в обмен на печенье. А у Эвелинды ничего подобного не было. Можно послать за служанками, но комната небольшая, и, пожалуй, они отлично справятся вдвоем с Милдред. Эвелинда сосредоточила свое внимание на уничтожении паутины, а горничная принялась сгребать к дверям гнилые камышовые подстилки.

Как и ожидалось, мышей здесь было предостаточно. Пару раз Эвелинда и Милдред не смогли удержаться от истошного визга, когда растревоженные крошечные чудовища с писком метались вокруг. Тэвис и Фергус сразу же прибежали наверх, и Эвелинда решила все же приспособить их к делу. Пускай помогут вынести подстилки, собранные в одну большую кучу у самой двери. Оба мужчины сначала оказали отчаянное сопротивление, но потом им было обещано, что Бидди испечет целую партию печенья исключительно для них двоих, и они стали существенно сговорчивее. Решено — один продолжит исполнять обязанности охранника, другой — займется хозяйством.

Тэвису выпало помогать Милдред выносить из башни камыши, а Фергус уселся в главном зале, по-прежнему наблюдая за дверью солара, где осталась Эвелинда.

Милдред и Тэвис, нагруженные трухлявыми камышами, покинули помещение, а Эвелинда, прикинув в уме размер оставшейся кучи, пришла к выводу, что им придется еще по крайней мере пару раз сходить туда и обратно, чтобы вынести все до конца.

Вернувшись к работе, Эвелинда опустила вниз люстру и принялась соскребать с нее воск, накапавший со свечей, одновременно обдумывая сведения, полученные из разговора с Тэвисом.

«Она была не одна…» — припомнились ей слова Тэвиса.

Судя по всему, молоденькая Дженни имела любовника. Глупейшая ошибка с ее стороны, ведь она знала — ее выдают замуж за Кэмпбелла, прославившегося своей жестокостью. Господи, о чем думала эта девушка? Единственный возможный вариант — она надеялась, что тайный возлюбленный женится на ней и защитит от Кэмпбелла. Но тогда это должен был быть не кто-нибудь, а могущественный лэрд — только такой человек мог бы противостоять Кэмпбеллу, который наверняка пожелал бы отомстить за нанесенное оскорбление. Конечно, в Доннехэде имелся в наличии могущественный лэрд — Дарак, однако он уже был женат. И никто из других влиятельных лэрдов, насколько известно, в то время в Доннехэде не гостил…

Внезапно Эвелинду осенило: зато сюда часто приезжал тогда — и продолжает приезжать сейчас — неженатый сын влиятельного лэрда Трэлин.

Эвелинда вяло скребла люстру и напряженно размышляла над своей догадкой. Каллен говорил, что Трэлин считал Дженни прелестнейшей девушкой на свете. А если она тоже влюбилась в него? Совершенно очевидно — Дженни тайно встречалась у обрыва со своим любовником. Может быть, это был Трэлин? И она рассчитывала выйти за него замуж и избавиться от Кэмпбелла?

Вдруг Эвелинда моргнула и выпрямилась. Здесь был еще один неженатый могущественный человек… Лиам, отец Каллена.

Впрочем, нет. Эвелинда вновь принялась за люстру. Лиам не обладал никаким особым влиянием, пока не умер его брат. Только тогда он унаследовал титул и могущество лэрда… Значит, пока остается Трэлин.

В любом случае, кто бы ни был этот мужчина, раз Дженни вернулась вся в слезах и поспешно покинула Доннехэд, значит, они поссорились. Временно оставив в покое пресловутого тайного возлюбленного, Эвелинда перешла к следующему загадочному вопросу. Тэвис сказал, что Дженни уехала, ни слова не сказав сестре. Если так, кто отдал приказ троим охранникам сопровождать ее? Дарак?

Эвелинда отколола от люстры большой кусок застывшего воска и поморщилась от едкого запаха гари, ударившего ей в нос. Она с отвращением подумала о том, что деревянная крестовина, видимо, основательно пропиталась копотью, но вдруг поняла — дымом тянет не от светильника.

Стремительно обернувшись, она с ужасом обнаружила, что факел, который Милдред вставила в держатель у самой двери, упал на кучу старых камышовых подстилок и они загорелись.

Схватив одну из мокрых тряпок — они еще не успели высохнуть после недавнего мытья окон — Эвелинда бросилась сбивать пламя, но старые сухие камыши служили отличным топливом, и огонь с пугающей жадностью поглощал их, выстреливая искрами во все стороны. Эвелинда испугалась по-настоящему: она не могла ни сбить пламя, ни побежать за помощью — огонь перекрыл выход. Она оказалась в ловушке.

Каллен въехал во внутренний двор замка в чрезвычайно мрачном настроении. С тех пор как он начал подозревать, что злоключения, преследующие его жену, кем-то подстроены, мысль о стреле, застрявшей в стволе дерева, не давала ему покоя. Сегодня он наконец поехал в лес, нашел то дерево, на которое залезала жена, и забрался на него сам. С первого взгляда ему стало ясно — стрела здесь совсем недавно. Об этом явственно свидетельствовало оперение — ни разу не омытое дождем, яркое и чистое. Кроме того, отверстие в коре тоже выглядело совсем свежим, а не старым и потемневшим от времени. Сомнений не было — кто-то хотел убить Эвелинду.

Каллен попытался выдернуть стрелу, но она засела слишком глубоко и не желала поддаваться. Поэтому он ограничился осмотром древка и оперения в надежде обнаружить какую-нибудь характерную особенность, по которой можно было бы потом отыскать стрелка. К сожалению, стрела ничем не отличалась от тысяч себе подобных — обычный размер, обычные гусиные перья. Ничего удивительного — оперение стрел, как правило, делалось из гусиных перьев и очень редко — из лебяжьих. Некоторые умельцы, стремясь к оригинальности, изготавливали себе стрелы со смешанным оперением. Ничем подобным эта стрела не выделялась и могла принадлежать любому из обитателей Доннехэда.

Глубоко разочарованный тем, что безликая стрела ничем не выдала тайны своего происхождения, Каллен слез с дерева и направился прямо в замок. После разговора с Хэмишем у загона Ангуса Каллен подозревал, что его жену пытаются убить, но сейчас, получив столь явное подтверждение худших своих опасений, он немедленно устремился к Эвелинде.

Может, стоит усилить охрану и оставлять в башне не двоих, а четверых мужчин? Каллен спрыгнул с коня, вошел в двери и свирепо уставился на Фергуса, одиноко сидящего за столом в главном зале.

— Где Тэвис? — спросил Каллен и в надежде увидеть жену посмотрел на стулья у камина. Пусто. Он нахмурился и добавил: — Где моя жена?

— Тэвис помогает Милдред выносить старые камышовые подстилки, — медленно ответил Фергус. — А ваша жена в соларе.

— Одна? Тебя поставили охранять ее, — рявкнул Каллен.

— Да, но она сказала, что не желает, чтобы мы мешали ей заниматься уборкой, а двери солара прекрасно видно отсюда, — сказал Фергус. — Никто не сможет незаметно пройти мимо меня и потревожить ее.

Угрюмо выслушав эти оправдания, Каллен повернул голову. Снизу действительно была видна часть коридора и одна дверь. Дверь солара. И сейчас она объята пламенем.

— Эвелинда! — Издав душераздирающий вопль, Каллен понесся по лестнице, перепрыгивая через ступени. Он сам различил боль и страх, сквозившие в его голосе, но не посчитал нужным сдерживаться. Он весь обратился в слух, напряженно ожидая ответа жены, свидетельствующего о том, что она еще жива. Вдруг она успела покинуть горящую комнату? Он дождался ответного крика в тот момент, когда ступил на лестничную площадку второго этажа. Голос Эвелинды доносился именно из солара, и Каллен окончательно убедился — ему есть чего бояться.

Он ринулся к двери и оказался перед сплошной стеной огня. Это выглядело так, словно кто-то разжег гигантский костер прямо в дверном проеме. Языки пламени были едва ли не выше самого Каллена, а комната наполнилась дымом.

— Воды! — приказал Каллен, поворачиваясь к догнавшему его Фергусу.

Тот мгновенно развернулся и устремился вниз по лестнице. Каллен снова взглянул в сторону комнаты, и его сердце сжалось от ужаса, когда он увидел смутные очертания женской фигурки — это Эвелинда согнулась пополам около окна. Вероятно, ее душит кашель. Она тут успеет умереть, наглотавшись дыма, пока Фергус вернется с водой.

Каллен стиснул зубы и отступил от двери на несколько шагов.

— Жена, я здесь! Посторонись! — взревел он.

Эвелинда что-то прокричала в ответ, но Каллен уже ринулся вперед, прорываясь сквозь языки пламени. Он не потеряет Эвелинду. Он любит эту неразумную, болтливую, нежную женщину.

 

Глава 14

— Нет, Каллен, у меня есть вода! — прокричала Эвелинда между двумя приступами кашля затем оставила бесполезные возражения и отскочила в сторону — муж ринулся из коридора в комнату сквозь пламя.

«Этот бестолковый мужчина рискует жизнью, хотя, если бы согласился секунду подождать, я успела бы потушить огонь», — подумала она с досадой.

Эвелинда вспомнила о том, что в комнате есть ведро с водой, почти сразу, но это «почти» имело роковые последствия — огонь разбушевался со страшной силой, а из коридора раздался крик Каллена. Она проклинала собственную идиотскую медлительность, глядя на мужа, пытающегося перепрыгнуть через полыхающую кучу камышей. Вероятно, ему удалось бы успешно совершить прыжок, если бы не дверная рама. Но просвет между языками пламени и дверной притолокой слишком мал для такого высокого человека.

Слава Богу, у Каллена хватило ума вовремя пригнуть голову, однако его широкие плечи ударились о боковые дверные косяки, и он рухнул на спину прямо в огонь.

Эвелинда отчаянно вскрикнула. Ее сердце остановилось от ужаса, когда Каллен упал посреди горящих подстилок. Однако через мгновение он сгруппировался и выкатился из огня.

— Вы в порядке? — прерывающимся от волнения голосом спросила Эвелинда, подбегая к встающему на ноги мужу.

— Да, — рявкнул он, схватил ее за руку и потащил к окну — она снова начала кашлять. Подождав, пока жена вдохнет пару глотков свежего воздуха, он спросил: — Что тут произошло?

Не обращая внимания на заданный вопрос, Эвелинда в безумном волнении вглядывалась в мужа, пытаясь понять, нет ли у него ожогов и ран, затем повторила:

— Вы в порядке?

До чего же он напугал ее! Ничего похожего она не испытывала с того дня, как у нее на глазах умер отец — они сидели рядом, внезапно его руки сжали подлокотники кресла, лицо покрылось неестественной бледностью, и он упал на пол. В тот момент у Эвелинды похолодело все внутри, и вот сейчас жуткое чувство опустошения повторилось… только теперь она боялась за мужа. Эвелинда поняла — ее привязанность к Каллену гораздо глубже и сильнее, чем ей казалось. Каким-то образом, несмотря на свою чудовищную неразговорчивость, этот мужчина покорил ее сердце.

— Я в порядке, — заверил Каллен, сжимая ее дрожащие руки. — Нам нужно выбраться отсюда.

Эвелинда испуганно взглянула на него, вырвалась и поспешно отступила назад. Никаких сомнений — он собирается сгрести ее в охапку и вытащить из комнаты. Но в этом нет никакой необходимости.

— Жена, — гаркнул он, следуя за ней по пятам, и остановился, увидев, что она схватила ведро с водой, стоявшее в углу. Однако когда она направилась к горящим камышам, он тут же встал у нее на пути.

— Дай мне, — отрывисто потребовал он, берясь за тяжелое ведро. Она не стала сопротивляться — едкий дым, снова проникший в горло и легкие, вызвал очередной приступ кашля. Каллен приказал: — Жди у окна. Дыши свежим воздухом.

Эвелинде не понравился его резкий тон, но попытка возразить окончилась надрывным кашлем. Пришлось смиренно подчиниться приказу. Стоя у окна, она с тревогой наблюдала за тем, как Каллен сражается с огнем, быстро и ловко приглушая языки пламени. Вода сделала свое дело — не до конца потушив пожар, но основательно умерив его силу. Теперь Каллен сбивал остатки огня мокрыми тряпками, которые подала ему Эвелинда.

— Что тут произошло? — спросил Каллен, окончательно справившись с огнем.

— Не знаю, — вынуждена была признать Эвелинда, размахивая мокрой тряпкой и выгоняя в окно медленно рассеивающийся дым. — Думаю, факел упал из держателя на кучу камышовых подстилок.

На лице мужа отразилось сомнение — он явно не верил, что такое могло произойти само по себе. Она продолжила:

— Я как раз вспомнила про ведро с водой, когда услышала ваш крик. Я пыталась предупредить вас, чтобы вы не рисковали собой, а подождали, пока я притушу пламя, но… — Она пожала плечами. Надо ли упоминать о том, что муж, как обычно, не прислушался к ней.

Каллен только хмыкнул и, склонившись над тлеющими углями, принялся что-то разглядывать. Предоставив дыму рассасываться самостоятельно, Эвелинда подошла к мужу и, заглянув ему через плечо, увидела факел, лежащий в самом центре пепелища. Каллен поднял глаза и посмотрел на держатель, прикрепленный к стене рядом с дверью. Эвелинда тоже взглянула на подпорку и сразу заметила явный перекос. Вроде бы все очевидно — скоба случайно соскользнула и факел вывалился. Одна проблема: не надо обладать особой сообразительностью, чтобы понять — если бы факел упал сам по себе, он лежал бы гораздо ближе к держателю. Однако неведомая сила заставила его преодолеть расстояние в добрых полтора фута и приземлиться точно посередине нагромождения из ветхих подстилок.

— Это не случайность, — проворчал Каллен, выпрямляясь.

— Да, — тихо согласилась Эвелинда, внутренне уже готовая к подобному выводу. Ведь она даже не слышала, как упал факел. Наверняка если бы он свалился естественным образом, раздался бы глухой стук или по крайней мере хруст сухих камышей. Однако она не слышала решительно никаких посторонних звуков. Дым был первым и единственным сигналом, заставившим ее насторожиться.

— Но это сошло бы за случайность, если бы огонь сделал свое дело и уничтожил факел до того, как потушили пожар, — мрачно заключил Каллен. — А накренившийся держатель указывал бы только на то, что все произошло само собой.

— Да, — вздохнула Эвелинда и замолчала, следя глазами за мужем.

Он выпрямился и, обойдя тлеющие угли, приблизился к железному держателю, прикрепленному к каменной стене одним большим болтом. Когда Милдред вставляла факел, таких болтов было два. Эвелинда пошарила глазами по полу, но другого болта нигде поблизости не обнаружила. Она вновь посмотрела на Каллена. Он вернул держатель в вертикальное положение и сурово поджал губы, отметив подозрительную легкость и бесшумность, с которой двигалась подпорка. Потом он слегка потянул скобу на себя, и единственный болт беззвучно выскользнул из стены. Неудивительно, что Эвелинда не слышала никаких подозрительных звуков.

С омерзением отшвырнув в сторону железку, Каллен повернулся, сгреб-таки Эвелинду в охапку и перешагнул через дымящееся пепелище. В коридоре они встретились с Фергусом. Тот, натужно пыхтя, тащил два ведра с водой. За ним поспешали служанки — тоже с ведрами.

— Пожар потушен, но угли еще тлеют. Залейте их как следует, — прорычал Каллен и понес Эвелинду в спальню.

Она прекрасно могла идти сама, однако по опыту знала — в подобных случаях спорить с Калленом совершенно бессмысленно. Этот мужчина будет перетаскивать ее с места на место когда пожелает — очевидно, сейчас его как раз посетило такое желание. Она молчала, когда он шагал по коридору, затем, повинуясь приказу, послушно потянулась и открыла дверь в их комнату, терпеливо подождала, пока муж зайдет внутрь и ногой закроет за собой дверь. Однако как только он остановился, Эвелинда дернулась в его руках и попросила отпустить ее.

Он колебался так долго, что она уже приготовилась к отказу, однако в конце концов неохотно поставил ее рядом с кроватью. В ту же секунду Эвелинда опустилась на колени и принялась бережно ощупывать его ноги, проверяя, нет ли на них ожогов.

— Что ты делаешь?! — спросил Каллен, пытаясь отступить назад.

Эвелинда, одной рукой обхватив ногу мужа, удержала его на месте и продолжила свое занятие, зайдя настолько далеко, что приподняла подол его килта — надо же осмотреть колени и бедра.

— Жена! — Он постарался отпихнуть ее руки, и, взглянув на его лицо, она с изумлением обнаружила, что муж прямо-таки покраснел от смущения.

— Я хочу убедиться, что вы не получили ожоги, когда угодили в огонь, — объяснила она и, снова задрав килт, столкнулась лицом к лицу с удивительным фактом — оказывается, муж успел прийти в весьма приподнятое состояние… тела. А ведь все ее действия были продиктованы исключительно заботами о его здоровье.

Покачав головой, Эвелинда еще раз пробежала глазами по его коже, затем ползком двинулась в обход, чтобы завершить обследование. Она только-только успела приподнять килт сзади и отметить про себя, до чего же красивыми бывают мужские ягодицы, когда терпение Каллена иссякло. Стремительно обернувшись, он сердито посмотрел на нее, взял за локоть и резко поставил на ноги.

— Там нет никаких ожогов, — проворчал он. — В данный момент меня больше волнует твое состояние. Ты надышалась дыма. У тебя не болит в груди?

— Нет, — заверила она вполне серьезно, но не смогла удержаться и, усмехнувшись, добавила: — Не желаете ли вы теперь осмотреть меня?

У Каллена просто отвисла челюсть от такого дерзкого предложения. Он покачал головой и, невольно расхохотавшись, крепко обнял Эвелинду. Отсмеявшись, он со вздохом прижался подбородком к ее макушке и сказал:

— Жена, ты сведешь меня в могилу.

От этой безобидной шутки Эвелинда перестала улыбаться и почувствовала, как ее охватывает страх — она действительно может свести его в могилу, если последуют новые «несчастные случаи». Судя по сегодняшнему пожару, мишенью является она сама, но тем не менее Каллен мог погибнуть, спасая ее. Если бы не ведро с водой, они оба оказались бы в заполненной дымом комнате-ловушке. Эвелинда не сомневалась — мужу не удалось бы выпрыгнуть в коридор с ней на руках, но он наверняка попытался бы совершить этот смертельный трюк, не желая, чтобы она стояла и задыхалась от сгущающегося едкого дыма. И конечно, Каллен спас бы ее, но сам скорее всего получил бы страшные ожоги, а ожоги очень часто приводят к воспалению и оканчиваются смертью.

— Я сегодня уже говорил тебе, как сильно мне нравится иметь такую жену?

Эвелинда замерла и, слегка отстранившись, внимательно посмотрела на него. Затаив дыхание, она вглядывалась в его глаза. Они излучали такую нежность… и она подумала, что, возможно, за этим скрывается нечто большее, чем просто забота мужа о жене.

— Что, черт возьми, здесь произошло?

— Где миледи?

Эвелинда и Каллен одновременно повернулись к закрытой двери спальни, услышав доносившиеся из коридора испуганные крики. Очевидно, Тэвис и Милдред вернулись из своего первого похода и пришли за новой порцией гнилых подстилок. Они не получат этой порции, и походов больше не понадобится. Подстилки превратились в кучу мокрого пепла, лежащего на пороге солара. Уголки губ Эвелинды скорбно опустились при мысли о том, что теперь, может быть, понадобится еще и починка пола.

Каллен вздохнул, разжал свои объятия и пошел к выходу.

Эвелинда последовала за ним, но он, остановившись у двери, обернулся и приказал:

— Оставайся здесь. Я велю приготовить для тебя ванну.

Эвелинда сердито посмотрела на закрывшуюся за мужем дверь и уже протянула руку, чтобы открыть ее снова, но призадумалась, услышав, что творится снаружи. Выйдя в коридор, Каллен принялся, не выбирая выражений, орать на Фергуса и Тэвиса за то, что они оставили ее в одиночестве в соларе. Эвелинда хотела выйти и объяснить, как было дело — ведь она сама отослала их, — но решила не вмешиваться. В глазах Каллена ее слова не могут служить достаточным оправданием для мужчин, не выполнивших его приказание. Он взбешен их неповиновением, и она не в силах заставить его смягчиться. Хуже того, ее заступничество может послужить дополнительным раздражителем для мужа и принести проштрафившимся охранникам больше вреда, чем пользы. Вздохнув, она отошла от двери и уселась на стул в ожидании обещанной ванны.

— Никто не поднимался по лестнице, — в четвертый раз повторил Фергус. — Факел, должно быть, упал сам по себе.

— Он упал не сам по себе, — гневно рявкнул Каллен.

— Но никто не поднимался по лестнице, — упорствовал Фергус. — Я глаз с нее не сводил.

— И ни на минуту не отвлекся? — зловеще поинтересовался Каллен.

— Нет, — заверил его Фергус.

— Не совсем так… — Слова Тэвиса заставили обоих мужчин обернуться к нему. Бросив извиняющийся взгляд на Фергуса, он уточнил: — Ты отходил к дверям.

Фергус понуро опустил плечи и сконфуженно почесал затылок:

— Ну, у них обоих руки были заняты камышовыми подстилками, поэтому я решил помочь и открыл перед ними двери, — признался он со вздохом, затем справился с растерянностью и добавил: — Но я отвернулся всего на секунду, за это время никто не мог незаметно подняться наверх.

— Тем не менее это произошло, — прорычал Каллен, приходя в еще большую ярость от того, что его так подвел именно Фергус — надежнейший и вернейший из его людей, на протяжении стольких лет бывший правой рукой сначала Лиама, а потом и самого Каллена.

— Ну уж во всяком случае, и подняться, и спуститься за это время точно никто не мог, — сердито ответил Фергус. — Значит, все-таки пожар возник случайно.

— Кто-то мог подождать в коридоре и ускользнуть потом, когда я был в комнате, а ты ушел за водой, — заметил Каллен.

Его слова не убедили Фергуса. Он упрямо мотнул головой и повторил:

— Нет, думаю, пожар возник случайно. Я не верю, что кто-то мог бы…

— Забудь про случайности, — свирепо перебил Каллен и добавил: — Впредь тот, кто охраняет мою жену, должен постоянно находиться в том же помещении, где находится она, и повсюду следовать за ней. Понятно?

— Да, — в один голос ответили Фергус и Тэвис.

Каллен шумно выдохнул. Он не испытывал никакого удовлетворения. Только что Эвелинда едва не погибла, и у него внутри все кипело. Нужно как-то выпустить пар — то ли пойти к жене и, занявшись в ней любовью, хотя бы несколько часов не отпускать ее от себя, то ли что-нибудь — или кого-нибудь — сокрушить, разбить, ударить… К несчастью, как только он напустился на мужчин, в спальню немедленно устремилась Милдред, желавшая убедиться в том, что ее хозяйка пребывает в целости и сохранности. Кроме того, по его собственному распоряжению служанки уже тащили по лестнице лохань и воду для Эвелинды. Значит, любовью заняться не получится. Конечно, хорошо бы треснуть как следует одного — или обоих — олухов, стоящих перед ним. Однако это тоже не выход — сейчас он в такой ярости, что может ненароком прикончить их.

Необходимо немедленно найти какую-то отдушину. Каллен резко отвернулся от мужчин и двинулся к лестнице. Сейчас он пойдет на конюшню, поговорит с Маком, а потом хорошенько пришпорит своего коня и помчится во весь опор — это поможет остудить кровь, кипевшую у него в жилах.

Каллен шагнул на верхнюю ступень и остановился. Черт побери, он не сможет спуститься вниз, пока служанки волокут по лестнице лохань.

Застыв в нетерпеливом ожидании, он свирепо смотрел на измученных женщин, и постепенно его злость сменилась чем-то похожим на сочувствие. Вчетвером тащить тяжеленную лохань наверх по узкой лестнице было явно очень непросто. Каллен вспомнил настойчивые просьбы жены о том, чтобы несколько мужчин помогали женщинам в башне и выполняли тяжелую физическую работу. Действительно, мужчины могли бы поднять лохань вдвоем — это было бы гораздо проще и быстрее.

А недавняя неприятность, случившаяся за ужином? Тушу вепря приправили специями, зажарили на вертеле, нафаршировали и положили на огромное блюдо. Служанки вшестером вынесли его в зал, но одна из них оступилась, поднос наклонился, и туша съехала на пол. Женщины быстро остановились и, водрузив жареного кабана на место, продолжили путь к столу. Трапеза в общем и целом прошла нормально. Однако пришлось повозиться с прилипшими к мясу кусочками камыша и прочими сомнительными примесями.

Если бы мужчины занялись тяжелой работой на кухне, подобных досадных случайностей можно было бы избежать. Кроме того, женщины гораздо быстрее подавали бы к столу остальные блюда. В самом деле, отсутствие нескольких мужчин на тренировочном поле не нанесет большого ущерба боевой подготовке. Кроме того, они могут сменять друг друга — день в башне, три-четыре дня на учениях. Приходится признать — идея жены не лишена здравого смысла. Каллен решил отдать соответствующие распоряжения.

— Я не могу принимать ванну, когда вы стоите здесь и смотрите на меня, — повторила Эвелинда в крайнем раздражении. Она отказывалась верить в такую нелепость. Невозможно, чтобы Каллен действительно приказал мужчинам ни на секунду не покидать комнату. О чем он думал? Очевидно, вообще ни о чем. По крайней мере не о том, что сам приказал приготовить для жены ванну. О Боже! А если Эвелинде потребуется зайти в уборную — эти двое тоже последуют за ней и будут топтаться рядом?!

Она постаралась немедленно изгнать эту мысль из головы. От подобной перспективы можно и впрямь захотеть в уборную, и что тогда прикажете делать?

— Лэрд запретил нам отходить от вас, мы должны оставаться в комнате, — упрямо повторил Фергус. По его сердитому лицу было видно — все происходящее ему совершенно не нравится, он чувствует себя ужасно неловко, но не решается ослушаться Каллена. Зато этот идиот Тэвис, судя по его дурацкой ухмылке, от души забавляется тем, что Эвелинде придется в их присутствии плескаться в лохани.

— Нет, это чистое безумие, — гневно высказалась Милдред, не желая оставаться в стороне и присоединяясь к склоке. — Вы не можете стоять здесь, пока она купается.

— Но уйти мы тоже не можем, — твердо заявил Фергус. — Пусть она подождет и примет ванну, когда вернется Каллен.

— Ну нет, это неправильно, — возразил Тэвис. — К тому времени вода остынет, а дамы потратили столько сил, чтобы нагреть ее и принести сюда.

Этот кузен Каллена может вывести из себя кого угодно. Плевать он хотел на то, сколько сил вложили женщины в приготовления к купанию. Иначе он помог бы им волочь кошмарную лохань вверх по лестнице. Нетерпеливо передернув плечами, Эвелинда двинулась к выходу:

— Где мой муж?

Молчание. Эвелинда оглянулась на сопровождавших ее мужчин — судя по их лицам, они понятия не имеют, куда направился лэрд. Раздраженно покачав головой, она открыла дверь и выплыла из комнаты. Охранники неотступно следовали за ней. Эвелинда остановилась на верхней ступени лестницы и обвела сердитым взглядом главный зал. Она надеялась, что муж находится там — занимается делами, отдает распоряжения, — но внизу было пусто. Ну и где его теперь искать? Он может быть во внутреннем дворе, на конюшне, на тренировочном поле… или вообще за пределами замка. Какая досада!

Некоторое время постояв в задумчивости на лестничной площадке, Эвелинда решительно кивнула и развернулась. Фергус и Тэвис расступились, давая ей пройти, затем двинулись следом. Слегка вырвавшись вперед, она быстро подошла к комнате, приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, и захлопнула ее прежде, чем мужчины поняли, что происходит. Засов оказался задвинутым в тот самый момент, когда с другой стороны охранники врезались в деревянную дверь.

— Миледи! — крикнул Фергус из коридора. — Откройте! Нам приказано не терять вас из виду!

— Я открою дверь, как только приму ванну, — невозмутимо объявила Эвелинда, подходя к лохани.

Милдред прыснула от смеха и проверила, достаточно ли теплая вода.

— О нет, Иви, — вкрадчиво произнес из-за двери Тэвис, основательно удивив Эвелинду — этим уменьшительным именем ее называл только Мак. — По твоей вине у нас будут неприятности. Открой, девочка, и дай нам войти. Мы обещаем не смотреть.

В ответ на его призыв Эвелинда фыркнула и принялась раздеваться. Она еще могла бы поверить в то, что Фергус не будет смотреть, но Тэвис? Не похоже. Насколько она успела заметить, этот неутомимый жеребец абсолютно не мог спокойно пройти мимо женщины. Причем любой. Кажется, ни одно существо женского пола не оставляет его равнодушным. Она видела, как он заигрывает с молодыми и не очень, с блондинками и рыжими, с просто брюнетками и жгучими брюнетками. Она видела его рядом, с худышками и толстухами, а также с дамами всех промежуточных размеров. Вероятно, таким образом он заполняет пустоту, возникшую в душе после того, как в раннем детстве мать отдалилась от него. Кто знает? В любом случае его поведение ничего не изменит. Он не заполнит эту пустоту, перескакивая с одной женщины на другую.

— Так, полезайте в воду, дорогая, — пробормотала Милдред, сняв с госпожи платье и сорочку.

Поблагодарив горничную за помощь, Эвелинда погрузилась в лохань и с блаженным вздохом ощутила теплую воду на своей закопченной коже. Не холодно, не горячо — в самый раз, могло бы получиться не купание, а сплошное наслаждение — если бы не дикие мужские вопли и крики, раздававшиеся из коридора.

Честное слово, нарастающая паника обездоленных охранников практически свела на нет все удовольствие. Эвелинда не стала нежиться в воде и постаралась как можно быстрее смыть с себя сажу. Очевидно, не только она находила надсадные завывания мужчин весьма утомительными. Кажется, Милдред никогда в жизни не мыла ей голову так быстро. Несколько мгновений спустя Эвелинда уже поспешно вылезла из лохани, наскоро вытерлась полотняной простыней и принялась натягивать на себя чистую одежду.

— Давно пора разобраться с этими несчастными случаями и с теми, кто их замышляет, — мрачно сказала Милдред, помогая Эвелинде справиться со шнуровкой на платье. — Думаю, мне надо порасспрашивать людей. Возможно, здешние служанки знают что-нибудь интересное.

— Нет, — резко сказала Эвелинда. — Ты не должна подвергать себя опасности.

— Но…

— Нет, — твердо повторила Эвелинда. — Предоставь это мне. Я сама все выясню и разберусь, в чем тут дело.

Милдред недовольно поджала губы, но не стала спорить, а Эвелинда направилась к двери. Конечно, волосы совершенно мокрые и спутанные, но главное сделано — ей удалось вымыться и переодеться. Она уже изнемогала от шума, поднятого Фергусом и Тэвисом, и не желала терпеть его ни одной лишней секунды. Если они так жаждут находиться рядом, пусть торчат здесь и наблюдают за тем, как она будет долго и упорно сушить и расчесывать волосы, сидя у камина. Эвелинда от души надеялась, что унылое созерцание этого монотонного процесса заставит мужчин на стену лезть от скуки.

Наступил полдень. Эвелинда наконец высушила волосы, причесалась и решила отправиться в главный зал. Милдред, спускавшаяся по лестнице рядом с ней, тихонько улыбалась, но, похоже, из всей их небольшой компании только она одна пребывала в хорошем настроении. Фергус и Тэвис устали слоняться из угла в угол, непрерывно испуская шумные вздохи в ожидании того момента, когда Эвелинда управится с волосами. Она сама тоже получила мало радости от навязчивого присутствия телохранителей. Если бы муж находился внизу, она сказала бы ему пару ласковых слов прямо сразу, едва сойдя с последней ступени лестницы.

Однако его нигде не было видно. Эвелинда тяжело вздохнула и направилась к своему месту во главе господского стола, стоявшего на небольшом возвышении. Дойдя до середины зала, она услышала, как открываются входные двери, и обернулась. В башню входил Трэлин.

Эвелинда резко остановилась и чуть не рухнула носом в камышовые подстилки — один из охранников не успел вовремя остановиться и врезался в нее сзади.

— Господи, Боже ты мой! — раздраженно воскликнула она, обращаясь к тому, кто наткнулся на нее, а теперь подхватил и помог удержаться на ногах. Оглянувшись, она увидела, что это Тэвис. — Нет никакой необходимости наступать мне на пятки. Я не собираюсь никуда убегать.

— Извини, — пробормотал Тэвис, хотя на его ухмыляющейся физиономии не было и тени раскаяния.

Раздраженно фыркнув, Эвелинда повернулась и пошла навстречу Трэлину.

— Добрый день, милорд, — поприветствовала она гостя. — Муж в данный момент отсутствует, но я уверена, что он скоро вернется.

— Да, — улыбнулся Трэлин. — Мак тоже думает, что он скоро вернется. Принимая моего коня, он рассказал, что Каллен уехал на прогулку.

Эвелинда с трудом справилась со своим лицом. Честное слово, это просто невыносимо — похоже, здесь всем и каждому известно больше, чем ей самой. Неужели Каллену было так трудно послать кого-нибудь к ней и предупредить о своей прогулке?

Отогнав от себя неприятные мысли, она предложила:

— Не желаете ли в ожидании Каллена разделить с нами полуденную трапезу?

— Я не рассчитал время и слишком поздно выехал из дома, — смущенно сказал Трэлин. — Впрочем, если это удобно, я с удовольствием пообедаю с вами.

— Конечно, это удобно, — заверила Эвелинда и, взяв его под руку, повела к главному столу. Какая удача, что подвернулась возможность поговорить с Трэлином.

— Мак рассказал мне о том, что здесь произошло сегодня утром, — тихо сказал Трэлин, когда они уселись за стол. И, внимательно посмотрев на нее, продолжил: — Вы прекрасно выглядите и, слава Богу, кажется, не пострадали?

— О да, я в полном порядке, — согласилась Эвелинда и бросила сердитый взгляд на Тэвиса, который разместился так близко, что сел на ее юбку. Тэвис молча ухмыльнулся и, слегка отодвинувшись, вытащил из-под себя ее платье. Подвинуться на более приличное расстояние, он не мог — по другую сторону от него сидел Фергус.

— Это уже не первая неприятность, случившаяся с вами после приезда в Доннехэд, — тихо сказал Трэлин, вновь привлекая к себе внимание Эвелинды. — Когда вы приезжали к нам, Каллен рассказал о загоне, о стреле в стволе дерева и о вашем падении с лестницы.

Эвелинда замялась, потом осторожно признала:

— В последнее время меня действительно преследуют несчастные случаи.

— По-моему, Каллен не верит в то, что это несчастные случаи, — серьезно сказал Трэлин. — Именно поэтому я решил заехать сюда сегодня. Хотелось убедиться, что с вами обоими все в порядке.

Эвелинда насупилась. Ну вот, он приехал, чтобы убедиться в том, что все хорошо, а тут очередное происшествие.

— Мы оба нисколько не пострадали, — вымолвила она наконец. — К счастью, нам попался на редкость неуклюжий злоумышленник — ни одна из его попыток не удалась.

Весьма рискованное замечание. Эвелинде и самой стало слегка не по себе, но тем не менее она с большим интересом наблюдала за тем, как по-разному реагируют на ее слова сидящие рядом мужчины. Трэлин выглядел встревоженным и обеспокоенным. Тэвис расхохотался так громко, что люди, сидящие за нижними столами, подняли головы и посмотрели на него. Фергус нахмурился.

— Вот такое отношение, миледи, как раз и приведет к тому, что вас убьют, — раздраженно проворчал Фергус. — До сих пор удача была на вашей стороне, но если вы будете мешать нам охранять вас должным образом, в следующий раз может повезти убийце.

Получив столь строгий выговор, Эвелинда сделала большие глаза и, заметив вопросительно выгнутую бровь Трэлина, объяснила:

— Просто Фергус расстроился, что я не позволила ему и Тэвису смотреть, как я принимаю ванну.

Трэлин открыл рот от изумления, затем усмехнулся, обращаясь к немолодому воину:

— Фергус, да ты, оказывается, отъявленный греховодник! Кто бы мог подумать? Ладно Тэвис, но ты?

— Каллен приказал ни на минуту не отходить от нее, — огрызнулся Фергус, густо покраснев. — Но она перехитрила нас. Заставила выйти из комнаты, а сама закрылась изнутри.

— Уверена, муж не имел в виду, что вы должны наблюдать за мной во время купания, — невозмутимо ответила Эвелинда.

— Он… — начал Фергус и тут же замолчал — служанки остановились перед главным столом, держа в руках подносы с разнообразными блюдами.

— Благодарю вас, — пробормотала Эвелинда, ознакомившись с содержимым подносов и выбрав мясо и сыр. Все принялись за еду, и в зале воцарилось молчание. Однако, почувствовав, как трясутся плечи у сидящего рядом с ней Трэлина, она посмотрела на него и увидела, что он беззвучно смеется, глядя на по-прежнему сердитого Фергуса.

По другую руку от нее веселился Тэвис. Эвелинда слегка улыбнулась, затем скользнула взглядом по одному из нижних столов и обеспокоенно сдвинула брови — Милдред сидела рядом с пожилой женщиной и, сосредоточенно кивая, слушала ее. Эвелинда была совершенно уверена — горничная, несмотря на запрет, пытается самостоятельно провести расследование и положить конец опасным происшествиям. Эвелинда прекрасно понимала, как велико желание Милдред помочь ей, но вовсе не желала, чтобы та рисковала жизнью, привлекая к себе внимание неизвестного злодея. Есть только один способ обезопасить горничную — как можно скорее самой разгадать все загадки.

Прикусив губу, Эвелинда вновь взглянула на Трэлина, рассеянно отмечая, что он очень красивый мужчина. Открытая улыбка и сияющие глаза делали его по-настоящему привлекательным. Впрочем, хотя Каллен улыбался очень редко, черты его лица были гораздо благороднее… и вообще, почему-то муж ей нравился больше. Возможно, потому, что она уже не могла объективно оценивать его внешность.

Да, он не разговаривал с ней, и это очень угнетало ее, но на самом деле его поступки часто бывали красноречивее всяких слов. Даже возмутившее Эвелинду приказание, отданное охранникам, — не покидать ее ни на секунду, — по существу, лишь подтверждало нежность и тревогу, отразившиеся на лице Каллена, когда сегодня он сказал, что ему нравится иметь такую жену. В тот момент в его глазах светилось нечто похожее на… любовь. Эвелинда никак не желала бы ошибиться — ведь она сама, кажется, находится в опасной близости от того, чтобы полюбить своего мужа. Да в какой там опасной близости… Если быть до конца честной, она уже действительно любила его. И понятия не имела, как такое могло случиться. Ей нравились поцелуи и ласки Каллена, она испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, занимаясь с ним любовью, и, кроме того, бывала чрезвычайно тронута его великодушными поступками… Однако об этих поступках она часто узнавала задним числом от кого-то другого, и тогда вместо благодарности к мужу скорее ощущала обиду и раздражение.

— Как вы тяжело вздыхаете.

Эвелинда вздрогнула и посмотрела на Трэлина, затем с усилием улыбнулась:

— Я просто задумалась.

— Такой вздох могли вызвать только очень тяжелые раздумья, — тихо сказал он.

Эвелинда коротко взглянула на него, затем посмотрела вокруг себя и обнаружила, что обед закончился, люди покидают главный зал и за столами почти никого не осталось. Милдред поднималась по лестнице на второй этаж, очевидно, намереваясь оценить ущерб, нанесенный пожаром солару. Тэвис тоже покинул свое место и сейчас обхаживал одну из служанок, убирающих посуду с боковых столов. Фергус тоже покончил с едой и, стоя у дверей, разговаривал с Джилли, явно давая ему какие-то указания. Несмотря на то что Фергус обращался к Джилли, его глаза были обращены на Эвелинду. Она недовольно поджала губы — похоже, ей не удастся ни на секунду избавиться от присмотра, пока не выяснится, кто стоит за всеми нынешними несчастьями и давними трагедиями.

Снова повернувшись к Трэлину, она решительно сказала:

— Вчера вечером, после визита к вам, мы с Калленом поехали на ту скалу, где похоронена Дженни.

Трэлин заинтересованно поднял брови:

— О?

— Да. Каллен сказал, что вы были влюблены в сестру Бидди, Дженни, когда она гостила в Доннехэде.

На его лице появилась понимающая усмешка:

— И вы хотите знать, не был ли и Каллен тоже в нее влюблен?

— Нет, — поспешно заверила Эвелинда. — Я спрашиваю только про вас. Правда ли это?

Он помолчал, удивленно глядя на нее, затем кивнул:

— Да, она мне очень нравилась. — Эвелинда лихорадочно соображала, как бы спросить его о том, были ли они любовниками, когда он добавил: — Впрочем, мои чувства остались без ответа. Ее интересовал другой мужчина.

— Другой? — с интересом спросила она.

— Дарак.

Эвелинда остолбенела от изумления:

— Муж Бидди?

— Да. — Трэлин рассмеялся, глядя на ее ошарашенное лицо. — Дарак был… Да что далеко ходить, он был таким, как Тэвис сейчас, — сказал он, пожимая плечами и переводя взгляд на сына Дарака.

Эвелинда тоже посмотрела на Тэвиса, нашептывающего на ушко служанке нечто такое, от чего та покраснела и захихикала.

— Они и внешне очень похожи, — продолжил Трэлин. — Дарак был таким же светловолосым красавцем, даже еще более обольстительным, хотя это трудно себе представить.

Эвелинда прищурилась, наблюдая за тем, как Тэвис обнял служанку и притянул к себе. Непонятно, то ли он шепчет что-то на ухо девушке, то ли просто нюхает ее? Жаль бедняжку — она уже не замечает ничего вокруг и явно находит ухаживания Тэвиса чем-то из ряда вон выходящим. Спору нет, Тэвис необыкновенно хорош собой и может быть чрезвычайно обаятельным — если захочет. Эвелинда неоднократно имела возможность убедиться в том, каким образом он использует свое обаяние. Не далее как вчера вечером он увивался вокруг другой служанки, раньше казавшейся Эвелинде вполне здравомыслящей девушкой. И что же? Она быстро сдалась и, позволила увлечь себя в укромный уголок для чего-то более существенного, нежели разговоры. Похоже, сейчас история повторится — эта несчастная тоже явно не устоит перед чарами светловолосого красавца.

— Тэвис пользуется огромным успехом у женщин, но Дарак… — Трэлин покачал головой. — Одно его присутствие повергало в восторженный трепет всех женщин — от девочек до древних старух. Как мог юноша вроде меня соперничать с ним? — Эвелинда вновь взглянула на Трэлина — он криво усмехнулся и продолжил: — Я со своей детской влюбленностью казался Дженни желторотым птенцом в сравнении с Дараком и его знаками внимания. Он заигрывал с ней и шутливо восхищался ею, а она жадно впитывала каждое его слово, будто цветок — живительную влагу.

— И Бидди это не волновало? — медленно спросила Эвелинда, впервые задумываясь о том, не был ли именно Дарак тем самым тайным любовником. Если это так — он презренный негодяй. Совратить невинную девушку благородного происхождения? Какая подлость! Не говоря уже о том, что она родная сестра его жены.

— Нет, — отмахнулся Трэлин. — Бидди знала, что это просто безобидное поддразнивание. Мы все знали. Хотя, думаю, Дженни могла быть достаточно наивной и воспринимать его слова всерьез. Она считала себя такой взрослой и умудренной жизненным опытом по сравнению со мной и Калленом — ведь мы были на целый год младше, — добавил он, закатив глаза. — А на самом деле Дженни была ужасно наивной.

— Ей было всего пятнадцать лет? — нахмурилась Эвелинда.

— Да, — ответил Трэлин и печально покачал головой. — Ей только исполнилось пятнадцать. Вряд ли она смогла бы выжить в браке с Кэмпбеллом.

Эвелинда кивнула и пробормотала:

— Каллен упоминал о помолвке.

— Да. Не знаю, о чем думал ее отец, давая согласие на этот брак. — Он помолчал, затем с горькой усмешкой добавил: — Впрочем, нет, на самом деле знаю. Выдавая дочь замуж за Кэмпбелла, он рассчитывал воспользоваться его богатством и могущественными связями. Ничего удивительного, что девочка покончила с собой.

Слушая его, Эвелинда вновь посмотрела на Тэвиса, расположившегося на скамье там, где работала служанка. Впрочем, она уже больше не работала, а сидела у него на коленях, обвивая руками его шею. Тряпка, которой она должна была вытирать стол, касалась спины Тэвиса, что нисколько не мешало ему с большим знанием дела целовать девицу, одновременно приподнимая ее юбку.

Эвелинда поспешно отвела глаза и покачала головой — этот субъект весьма странно исполняет возложенную на него миссию охранника. Конечно, здесь есть куда более ответственный Фергус, но… Она снова посмотрела на Тэвиса и мрачно сдвинула брови. Без особого труда можно представить себе, что он, не долго думая, залезет под юбку девушке из высшего сословия… если он вообще когда-нибудь думает перед тем, как приступить к делу. Эвелинда сильно подозревала, что Тэвис не думает вовсе, а если и думает, то не головой.

Она повернулась к Трэлину и спросила:

— Вы уверены, что отец Тэвиса не тронул Дженни?

Услышав этот вопрос, Трэлин нахмурился, и Эвелинде на секунду показалось, что по его лицу пробежала тень сомнения. Однако затем он покачал головой:

— Нет. Дарак развлекался направо и налево, но он никогда бы не стал связываться с девушкой из аристократической семьи. Зачем? Вокруг него было полным-полно желающих — служанок и прочих простолюдинок. И уж наверняка он не решился бы обесчестить сестру собственной жены. Бидди убила бы его, если бы он только попробовал.

 

Глава 15

«Бидди убила бы его, если бы он только попробовал».

Эвелинда посмотрела на косой луч восходящего солнца, пробивающийся сквозь окно, и устало зевнула. Ночью она почти не спала, раз за разом прокручивая в голове то, что удалось вчера узнать от Трэлина. Едва он произнес эту фразу, в башню вернулся Каллен и расспросы пришлось прекратить, однако навязчивые мысли об услышанном не давали Эвелинде покоя.

Вроде бы Комин-младший не считал Дарака способным совратить Дженни. Во всяком случае, Трэлин так сказал, но его слова прозвучали не слишком убедительно. Другое дело — Тэвис. Он вполне уверенно утверждал, что в тот день его отец покинул замок до того, как Дженни отправилась на прогулку, а потом вернулась в слезах и поспешно уехала. По сути, это единственный довод в пользу Дарака. Впрочем, весьма слабый — ничто не мешало Дараку, выехав за ворота замка, обогнуть крепостную стену и встретиться с Дженни у обрыва. Определенно он мог быть ее любовником. Прямо скажем, в этом случае и сестра, и муж Бидди вели себя крайне непорядочно. Однако если Дарак был таким же, как Тэвис, вряд ли он мучился угрызениями совести. Видимо, в отношениях со слабым полом отец и сын руководствовались общим принципом: добился своего от одной женщины — отправляйся к другой, весело и безмятежно, словно пчела, перелетающая с цветка на цветок; главное — не оглядываться назад и не задумываться о разрушительных последствиях своих действий.

Что касается девушки… Дженни была помолвлена со страшным, беспощадно жестоким человеком. Возможно, в объятия мужа родной сестры ее толкнула храбрость отчаяния — безумная надежда обрести защитника или просто страстное желание насладиться последними мгновениями счастья перед тем, как ее насильно выдадут замуж.

Переживания подобного рода не были чужды Эвелинде. Узнав о предстоящем браке с Дьяволом из Доннехэда, она вела себя далеко не лучшим образом. Сейчас об этом стыдно вспомнить, но тогда… В тот день она отвечала на поцелуи и ласки Каллена, оправдывая свое поведение тем, что впереди ее ожидает долгий беспросветный кошмар и можно позволить себе напоследок получить от жизни короткое удовольствие. А если бы Каллен был женат и она знала об этом? Вряд ли она оттолкнула бы его намного быстрее. Правда, будь у нее родная сестра и будь он мужем этой сестры — наверное, ничего похожего не случилось бы… хочется верить. Но ведь Дженни была гораздо моложе.

Снова зевнув, Эвелинда со вздохом подумала, что Дженни была почти ребенком и могла, поддавшись соблазну, стать любовницей мужа родной сестры. Вероятно, она надеялась, что взрослый могущественный человек найдет какой-нибудь способ избавить ее от ненавистного замужества.

Все может быть.

Эвелинда сдвинула брови, пытаясь разобраться с одолевавшими ее вопросами. Узнала ли Бидди, что ее муж и сестра любовники? Смогла ли она простить Дараку и эту интрижку? Зачем Дженни через некоторое время неожиданно приехала в Доннехэд еще раз? И даже — в самом ли деле она покончила с собой? Конечно, Дженни могла повеситься, осознав весь ужас своего предательского поведения по отношению к старшей сестре, но с тем же успехом ее смерть может оказаться очередным замаскированным убийством.

Допустим, Бидди, узнав о связи Дженни и Дарака, убила их обоих, но при чем тут отец Каллена? Зачем спустя столько лет убивать его? Возможно, Лиам каким-то образом выяснил правду о тех давних событиях, захотел разоблачить Бидди и этим навлек на себя гибель? А может быть, таким способом Бидди попыталась восстановить справедливость и загладить вину перед собственным сыном — ведь он был слишком мал, чтобы унаследовать титул, когда — и если — она прикончила мужа. Тэвис сильно пострадал от преждевременной кончины Дарака. Бидди могла надеяться на то, что после смерти Лиама титул лэрда перейдет не к Каллену, а к ее сыну.

А Мэгги? Вероятно, ее расспросы заставили Бидди нервничать и она убила жену Каллена. Или Мэгги действительно удалось каким-то образом узнать правду, и у Бидди оставался один выход — очередное убийство.

Эвелинде стало очень грустно от собственных раздумий. Конечно, все эти предположения явно не лишены смысла, но, с другой стороны, Бидди вовсе не похожа на кровожадную злодейку, готовую расправиться с каждым, кто встанет у нее на пути — с сестрой, мужем, братом мужа, женой племянника… Кроме того, неужели Бидди, которая ей так нравится, несколько раз пыталась ее убить?

Нет, так жить нельзя. Необходимо покончить с этим делом, и побыстрее. Но как? Откровенный разговор с Бидди ничего не даст. Она либо смертельно оскорбится — если невиновна, либо будет лгать и все отрицать — если виновата. Возможно, стоит попробовать проникнуть в ее комнату и поискать, нет ли там чего-нибудь способного пролить свет на роковые тайны: писем Бидди и ее сестры, дневника… или письменного признания.

Эвелинда мрачно усмехнулась и нетерпеливо подвинулась на кровати. Да, нужно наведаться в комнату Бидди.

— Чем ты расстроена? — раздался у нее над ухом сонный голос мужа. Каллен прижался к ней сзади и обнял одной рукой.

— Почему вы думаете, что я расстроена? — вопросом на вопрос ответила Эвелинда, накрывая ладонью его руку, лежащую на ее груди поверх простыни и покрывала.

— Потому что ты вздыхала и сопела так громко, что разбудила меня, — сказал он и нежно притронулся губами к мочке ее уха.

— Я этого не делала, — слегка задыхаясь, возразила Эвелинда и прикрыла глаза — губы Каллена блуждали по ее шее.

— Нет, делала, — заверил он и, потянув за простыни, прикрывающие Эвелинду, удалил преграду, разделявшую ее обнаженную грудь и его ищущую руку.

— О, — выдохнула Эвелинда, когда его ладонь легла на ее грудь и принялась ласкать ее.

Каллен все теснее прижимался бедрами к Эвелинде, и она чувствовала его нарастающее возбуждение.

— О чем ты думала? — спросил он, целуя ее плечо.

Эвелинда прерывисто вздохнула, находя крайне затруднительным вдумчиво отвечать на вопросы, чувствуя на своем теле подобные прикосновения.

— Расскажи мне, — настойчиво прошептал он, вжимаясь сзади между ее бедрами.

Эвелинда застонала.

— Расскажи, — повторил он, теребя ее сосок и продолжая двигать бедрами.

— Я думала о Дженни и Дараке. Вдруг они были любовниками, а Бидди это обнаружила, убила их и… — запнулась она, почувствовав, как муж замер у нее за спиной.

— Дженни и Дарак? — непонимающе переспросил он.

Эвелинда обернулась и краем глаза посмотрела на Каллена. Похоже, такое предположение совершенно ошеломило его.

— Я понимаю, в это трудно поверить, — извиняющимся тоном сказала Эвелинда, — но, по словам Тэвиса, у обрыва Дженни встречалась с любовником, а Трэлин рассказал о том, что Дарак уделял ей внимание, и, кажется, она питала к нему нежные чувства. Если Дарак вел себя с женщинами так же, как Тэвис, а Дженни действительно была такой наивной, как говорят… — Она помолчала, предоставляя ему возможность сделать вывод самостоятельно, затем продолжила: — Дарак погиб через две недели после самоубийства Дженни. Может быть, это случайное совпадение, но я уверена — все трагедии каким-то образом связаны с младшей сестрой Бидди. И ваш отец, и Маленькая Мэгги разбились насмерть, упав с того самого обрыва, где девушка встречалась с любовником и где находится ее могила.

Каллен не пошевелился и не произнес ни звука, но по его глазам было видно, как он напряженно думает. Внезапно он резко отодвинулся и встал с кровати.

— Каллен, — нахмурилась Эвелинда и, откинув простыни, тоже поднялась с постели. Он уже начал одеваться, и его лицо было очень мрачным. Нервно покусывая губы, она тревожно спросила: — Что вы собираетесь делать?

— Это мое дело. Я разберусь, — жестко сказал Каллен, пристегивая килт.

Эвелинда молча наблюдала за тем, как он прикрепляет к поясу меч и кинжал, затем беспокойно попросила:

— Умоляю, Каллен, не надо трогать Бидди, пока мы не будем точно знать, что произошло. Может быть, я совершенно не права и тогда мы только напрасно причиним ей боль.

— Я разберусь, — повторил Каллен и, заметив тревогу на ее лице, подошел и взял ее за руки: — Не волнуйся. Ты достаточно настрадалась из-за всех этих покушений на твою жизнь. Я хочу, чтобы ты была счастливой и спокойной. Я люблю тебя.

Услышав такое откровение, Эвелинда застыла с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, что оказалось весьма кстати — Каллену не пришлось прилагать лишних усилий и раздвигать ее губы, когда он наклонился и поцеловал ее. Это был короткий, но очень основательный поцелуй. Затем Каллен отстранился и направился к двери.

— Одевайся. Я пошлю людей охранять тебя, как только спущусь вниз.

За спиной Каллена уже закрылась дверь, а Эвелинда все еще не могла прийти в себя. Он ее любит. Он сказал, что любит ее. Боже Милосердный, она любима своим мужем!

Эвелинда подошла к кровати, села, но через секунду вскочила и кинулась одеваться. Каллен собирается спуститься вниз и немедленно прислать тех, кто сегодня будет охранять ее. Как только телохранители окажутся рядом, с идеей обыскать комнату Бидди придется распрощаться. Не то чтобы Эвелинда всерьез надеялась найти там что-нибудь существенное. Тем не менее попробовать стоило.

Моментально одевшись, она не стала тратить драгоценное время на прическу и просто откинула волосы назад. Поспешив к двери, Эвелинда приоткрыла ее и, выглянув в коридор, с облегчением обнаружила, что там совершенно пусто. Телохранители еще не поднялись наверх. Она уже собиралась выйти из спальни, когда дверь комнаты Бидди внезапно распахнулась и тетушка деловито зашагала по коридору к лестнице. К счастью, Бидди даже не взглянула в ту сторону, где притаилась жена племянника. Вот был бы номер — подкрасться к чужой комнате и на пороге столкнуться с хозяйкой! Горячо поблагодарив судьбу, уберегшую ее от такого конфуза, Эвелинда подождала, пока Бидди скроется из виду, затем выскользнула из спальни, тихонько прикрыла за собой дверь и неслышными шагами двинулась по коридору.

Каллен находился в соларе. Выйдя из спальни, он вдруг подумал о том, что Эвелинда и Милдред, вероятно, захотят продолжить уборку, а после пожара пол может оказаться ненадежным. Лучше все проверить самому — Каллен зашел в солар, опустился на корточки и принялся внимательно рассматривать пол. Неподалеку скрипнула дверь, затем мимо быстро прошла Бидди. Ничем не выдав своего присутствия в полутемном помещении, Каллен молча прислушивался к ее торопливым шагам, пока она двигалась к лестнице и спускалась вниз.

Потом он снова посмотрел себе под ноги, но все его мысли были заняты тем, что сказала жена. По словам Тэвиса, Дженни имела любовника. А по мнению Трэлина, девушка питала нежные чувства к Дараку.

По всему выходит, сам он в юности был на редкость ненаблюдательным, поскольку ничего подобного он не замечал. Хотя сейчас, после разговора с Эвелиндой, он припомнил: действительно, Дженни вспыхивала, словно зажженный факел, каждый раз, когда появлялся Дарак. А однажды Каллен и Трэлин увидели Дженни в весьма странном состоянии — ее щеки пылали, губы припухли, а мятое платье было зашнуровано кое-как. Тогда, решив подразнить ее, они даже предположили, что она, должно быть, целовалась с каким-нибудь кавалером. Конечно, они так не думали, просто шутили. Ведь Дженни — внешне и в самом деле весьма привлекательная — страшно любила напускать на себя важность и принимать строгий вид. Каллен с трудом мог представить себе, чтобы кому-то захотелось поцеловать такую манерную девицу. Она всегда выглядела маленькой чопорной леди и уж точно не могла бы, например, скакать на лошади в одной влажной сорочке, держа в зубах поводья, а в высоко поднятых руках — мокрое платье.

Вспомнив о том, как в первый раз увидел свою будущую жену, Каллен улыбнулся. Безусловно, Эвелинда особенная, не похожая ни на одну женщину на свете. Она всегда разная: то тараторит, как дитя, то набрасывается на Каллена, будто фурия, а стоит ему поцеловать ее — тает, словно масло на горячем хлебе. Лучшей жены он не смог бы себе представить, даже если бы прежде задумывался о подобных вещах. Впрочем, соглашаясь на этот брак, он особо не размышлял и просто надеялся на то, что жена окажется обычной женщиной, которую можно терпеть. Однако ему досталось нечто большее — женщина, которую можно любить. И он полюбил.

Жаль только, сегодня утром он неосторожно сказал ей об этом. Он не собирался. Так получилось. Реакция Эвелинды никак не польстила его самолюбию. Вытаращив глаза и открыв рот, она уставилась на Каллена так, будто у него внезапно выросли рога. Ему пришлось тут же поцеловать ее, чтобы она не успела сказать нечто такое, чего ему не хотелось бы услышать. Но он знал: рано или поздно ему придется выслушать ее ответ. Глупо надеяться на взаимность. Благодаря своей молчаливости он так и остался для жены почти чужим — она не раз говорила ему об этом. Здесь есть о чем подумать.

Однако прежде необходимо выяснить, кто пытался ее убить. Все, что было сказано сегодня утром, указывало на одного человека — на Бидди. Не переставая размышлять, Каллен медленно выпрямился. Вряд ли имеет смысл задавать вопросы самой Бидди, а вот поговорить с леди Комин, вероятно, будет полезно. С тех пор как умерла его мать, Элли стала бывать здесь гораздо реже. Тем не менее, когда в Доннехэде гостила Дженни, леди Комин пару раз приезжала сюда и могла заметить что-то укрывшееся от глаз Каллена.

А еще не помешает обыскать спальню Бидди, вдруг там найдется что-нибудь интересное. Непонятно, выйдет ли из этого толк, но как раз сейчас тети в комнате нет, поэтому можно пойти и посмотреть… вот только сначала ему придется свернуть шею своей прелестной женушке. Последнее решение посетило Каллена в ту секунду, когда он внезапно увидел Эвелинду, неслышно проскользнувшую мимо открытой двери солара.

Жена так сосредоточилась на том, чтобы ее шаги никто не услышал, что — как и Бидди несколько минут назад — даже не взглянула в сторону солара. А жаль — если бы она посмотрела туда, то увидела бы очень-очень рассерженного мужа. Ведь он ясно сказал ей никуда не ходить без охранников, и вот, пожалуйста, она крадется по пустому коридору.

Каллен тихонько шагнул вперед, собираясь догнать жену, и удивленно поднял брови — она остановилась перед комнатой Бидди, открыла дверь и неслышно скользнула внутрь. Кажется, не ему одному пришла в голову мысль обыскать спальню тети. В таком случае стоит ли удивляться, что он полюбил свою жену. Как же иначе? Они даже думают одинаково.

Покачав головой, он вышел из солара с твердым намерением последовать за Эвелиндой. Вероятно, когда он войдет, она перепугается до потери сознания. Нехорошо, конечно, но это самое меньшее из того, чего она заслуживает, расхаживая в одиночестве и подвергая себя риску быть убитой. Уж если она не заботится о собственной жизни, могла бы по крайней мере принять во внимание его чувства. Почему он должен лишаться любимой женщины? Он хотел жить с ней, и только с ней… Хотя до недавнего времени и представить себе не мог ничего подобного, потому что и до встречи с Эвелиндой жил вполне хорошо. Он не чувствовал себя одиноким или несчастным, просто жил действительно… хорошо. Однако сейчас он твердо знал — без нее его жизнь превратится в унылое безрадостное существование.

Каллен едва успел выйти из солара, когда скрип ступеней заставил его остановиться и повернуть голову. События принимали неприятный оборот — Бидди поднялась на площадку второго этажа и быстро двинулась по коридору навстречу Каллену. Она явно направлялась в свою комнату.

Благополучно проникнув в спальню Бидди, Эвелинда прислонилась к стене и перевела дыхание. Оказывается, тайный осмотр чужого жилища — страшно нервное занятие.

Обведя глазами комнату, Эвелинда беспокойно взглянула на дверь — из коридора донеслись приглушенные голоса. Очевидно, явились Джилли и Рори, или Тэвис и Фергус, или еще какая-нибудь парочка телохранителей.

Напряженно прислушиваясь, Эвелинда вдруг поняла, что сама загнала себя в ловушку: теперь мужчины будут торчать в коридоре и незаметно покинуть комнату Бидди не получится.

Эвелинда поморщилась — как можно было допустить такую досадную оплошность?

Она со вздохом отвернулась от двери. С охранниками все равно ничего не поделаешь, пора заняться осмотром. Если каким-то чудом удастся отыскать в комнате хоть что-нибудь проливающее свет на печальные события прошлого и настоящего, можно будет считать рискованное предприятие успешным и спокойно выйти из чужой комнаты, не обращая внимания на то, что подумают мужчины, ожидающие в коридоре.

Только бы получилось — на это вся надежда. Эвелинда была настроена очень решительно. До сих пор ей везло, и она пережила покушение на свою жизнь, отделавшись легким испугом, однако, спасая ее из огня, муж мог получить серьезные ожоги или даже погибнуть. Такое не должно повториться. Она любит Каллена. А он любит ее.

На губах Эвелинды промелькнула улыбка. «Я люблю тебя» — в его устах это заявление прозвучало совершенно обыденно. Оставим на совести мужа то, что он сообщил о своей любви так, словно огласил, какое сейчас время дня. Каллен явно не романтик, но она готова как-нибудь пережить такую неприятность. И его угнетающее нежелание разговаривать тоже готова пережить. Кажется, она не готова пережить только одно — жизнь без него. Похоже, она уже привыкла целиком полагаться на молчаливую силу и поддержку мужа.

Впрочем, самой умирать тоже не хотелось. Хорошо бы сначала насладиться любовью… И родить ребеночка… возможно, даже двоих. Маленький Каллен — это замечательно. Потом он вырастет и превратится в такого же прекрасного мужчину, как его отец. Только чуть более разговорчивого — влияние матери, наверное, сыграет свою роль.

На этом месте Эвелинда решила прервать мечтания о светлом будущем и заняться тревожным настоящим.

Она внимательно посмотрела вокруг. Эта комната гораздо меньше, чем их с Калленом спальня. Обстановка очень скромная. Кровать, придвинутая к дальней стене, у изголовья маленький столик, на нем — оплывшая свеча в железном подсвечнике. У стены в ногах кровати — три больших сундука, к одному из них прислонен лук, рядом колчан со стрелами. Вот и все.

Эвелинда двинулась вперед, намереваясь начать осмотр с сундуков, однако внезапно остановилась и, повинуясь смутному предчувствию, изменила направление. Опустившись на колени, она заглянула под кровать. Как ни странно, предчувствие ее не обмануло — в темноте она смогла разглядеть неясные очертания какого-то предмета. Протянув руку, Эвелинда нащупала что-то похожее на кожаный мешок и, вытащив его из-под кровати, недовольно сдвинула брови — перед ней лежал всего-навсего еще один колчан со стрелами. Она принялась запихивать его обратно, но заметила нечто необычное, вновь подтянула колчан к себе и присмотрелась повнимательнее. Так и есть — у стрел черно-белое оперение.

Точно такое же, как у стрелы, лежащей в одном из сундуков Каллена. Правда, та стрела покрыта высохшей кровью. Чтобы это значило? Кажется очевидным — стрела из их спальни скорее всего взята именно из этого колчана. Но почему она хранится в сундуке в комнате мужа? И чья на ней кровь? Решив отложить этот вопрос на потом, Эвелинда вернула стрелы в колчан, засунула его под кровать, затем встала и подошла к другому колчану — прислоненному к одному из сундуков. Ей хватило одного взгляда, чтобы убедиться: тут все стрелы с темным оперением. Вероятно, гусиным — перья этих птиц используются чаще всего.

Насчет белых перьев Эвелинда испытывала некоторые сомнения. Они похожи на лебяжьи, но лебяжьи перья крайне редко используют при изготовлении стрел. Не то чтобы это было чем-то неслыханным, но редко. По крайней мере в Англии. Эвелинда нисколько не удивилась, обнаружив в комнате Бидди лук и стрелы. Тетя Каллена упоминала о том, что при случае любит поохотиться и подстрелить какую-нибудь живность для своего рагу. Удивительно другое: зачем ей два разных набора стрел?

В недоумении пожав плечами, Эвелинда переключила свое внимание на сундуки. В первом из них оказались платья. Опустившись на колени, она принялась перебирать одежду, стараясь действовать как можно аккуратнее, чтобы не оставить следов вторжения. Для этого потребовалось дополнительное время, но еще неизвестно, виновата ли в чем-нибудь Бидди, и Эвелинде не хотелось понапрасну огорчать ее… По крайней мере пока.

Не найдя в первом сундуке ничего, кроме платьев, Эвелинда закрыла крышку, встала и перешла к следующему. В нем лежали простыни, подушки и прочие постельные принадлежности. И только. С разочарованием закрыв второй сундук, она повернулась к третьему — и последнему.

Затаив дыхание, она открыла крышку и тихонько ахнула: содержимое этого сундука выглядело чрезвычайно многообещающим. Здесь хранились мужские вещи — очевидно, они когда-то принадлежали Дараку. Но главное — на дне лежала большая стопка писем.

Эвелинда немедленно достала их и начала просматривать. Конечно, стыдно вторгаться в чужую личную жизнь, однако необходимо докопаться до истины. Писем было много, и Эвелинда перебирала их одно за другим, пробегая глазами по строчкам, пока не наткнулась на письма Дженни к Бидди. Они лежали в самом низу пачки. Эвелинда сосредоточилась и принялась читать по-настоящему.

В первом письме Дженни сообщала о своих планах погостить в Доннехэде. Она с нетерпением ждала встречи со старшей сестрой. Очевидно, Дженни раньше никогда не приезжала в Доннехэд, а Бидди очень редко навещала родной Макферлин, где прошли ее детские годы. Видимо, сестры были счастливы, что скоро увидят друг друга.

Второе письмо не содержало ничего нового, но оно было написано перед самой поездкой, и буквально каждая строчка дышала восторженным ожиданием встречи.

Раскрыв третье письмо, Эвелинда присела на корточки и погрузилась в чтение. Это было последнее письмо, которое Дженни написала в своей жизни. И оно разительно отличалось от двух предыдущих. Дженни — отчаявшаяся и несчастная — собираясь покончить с собой, объясняла, почему приняла такое страшное решение.

Дочитав до конца, Эвелинда горестно вздохнула и сложила письмо. В нем было столько муки, тоски, стыда и отчаяния, что ее глаза наполнились слезами. Закрыв сундук, она с трудом поднялась и положила письмо в карман. Теперь ей есть о чем поговорить с Бидди, и на сей раз тете мужа придется ответить на все вопросы.

 

Глава 16

Каллен смотрел на Бидди и не слышал ни слова из того, что она ему говорила — его мысли были заняты другим. Он не мог допустить того, чтобы Бидди вошла в свою комнату, и мучительно искал способ помешать ей. Пока ему удалось лишь ненадолго задержать тетушку, спросив у нее совета, как удалить с пола отметины, оставленные пожаром. Бидди вошла вместе с Калленом в солар и, осмотрев все, принялась выдавать полезные рекомендации, но он понимал — ее речь близка к завершению и ему срочно нужно придумать что-то еще.

— Это должно помочь, — закончила Бидди. Затем посмотрела в тот угол, где обычно висел деревянный светильник, с усилием отвела взгляд и повернулась к двери. — Мне нужно забежать в свою комнату за чистым фартуком и возвращаться на кухню. Кухарка говорит, у нас кончилось печенье. Я собираюсь приготовить свежую порцию.

— Нет, — твердо произнес Каллен, преграждая ей путь к выходу.

Бидди остановилась и удивленно подняла брови:

— Нет?

— Нет, — повторил он, лихорадочно соображая, как выйти из положения и выпалил первое, что пришло в голову: — Я хочу, чтобы сегодня ты поехала со мной к Коминам.

— К Коминам? — изумленно переспросила Бидди.

— Да. Мою жену пытаются убить, и я хочу знать, кто за этим стоит. У меня есть вопросы про Дженни и Дарака. Надеюсь, вы с Элли Комин поможете мне найти ответы.

Бидди дернулась так, словно ее ударили, и заметно побледнела. Не говоря ни слова, она решительно обогнула Каллена и быстро вышла из комнаты. Он тут же устремился следом, но Бидди, несмотря на солидный возраст, продемонстрировала завидную прыть. Мгновение спустя она уже преодолела расстояние до своей комнаты и открыла дверь.

Каллен застыл на месте, ожидая, что сейчас Бидди начнет кричать, однако она спокойно сказала:

— Я только возьму свою дорожную накидку.

Каллен с сомнением посмотрел на закрывшуюся за ней дверь. Может быть, ему тоже стоит зайти? Однако из комнаты не доносилось никаких звуков, указывающих на то, что Бидди обнаружила присутствие Эвелинды. Полная тишина. Сдвинув брови, он подошел ближе и слегка наклонился, напряженно прислушиваясь. Именно в таком положении его и застала Бидди, когда открыла дверь.

Он смущенно выпрямился и отошел в сторону.

— Боишься, что я попытаюсь сбежать? — сухо поинтересовалась Бидди, выходя из комнаты. Затем покачала головой и, облачившись в накидку, двинулась по коридору к лестнице. — Племянник, я слишком стара, чтобы заниматься подобной чепухой. Пришло время правде выйти наружу.

Каллен смотрел на нее во все глаза и чувствовал, как у него по спине ползут мурашки. Ему всегда нравилась тетя Бидди. Черт побери, она готовила самое вкусное печение во всей Шотландии и украдкой приберегала немножко лакомства для них с Трэлином, когда они были детьми. Но то, что она сейчас сказала, внушало ему большие опасения. Неужели подозрения Эвелинды подтвердятся?

Да, кстати, об Эвелинде. Очевидно, услышав, как открывается дверь, она где-то спряталась. Слава Богу, у нее хватило ума вовремя сориентироваться, но все равно она заслуживает хорошей взбучки. И он задастей жару, только сначала заберет из спальни Бидди и доставит в собственную комнату. Вдруг тете придет в голову снова вернуться? Не хватало еще, чтобы она застала у себя их обоих. Ну а потом они сойдут вниз, он передаст Эвелинду с рук на руки Джилли и Рори и прикажет им не спускать с нее глаз под страхом смерти… ну или по крайней мере какого-нибудь ужасного наказания. По ходу дела он придумает какого, а пока… Каллен взялся за дверную ручку.

— Ты идешь или нет? — спросила Бидди.

Он отдернул руку, обернулся и увидел, что тетушка вопреки ожиданиям не стала спускаться вниз, а остановилась на площадке, поджидая его. Каллен на секунду замялся. Вероятно, Эвелинда сможет без особого риска самостоятельно вернуться в их комнату…

Отвернувшись от двери, Каллен присоединился к Бидди, и они спустились вниз. Предоставив ей возможность дойти до конюшни без сопровождения, он задержался только за тем, чтобы дать распоряжение Джилли и Рори приступить к охране жены, когда та появится в главном зале. Кроме того, он быстро сказал Фергусу, что отправляется к Коминам и до своего возвращения оставляет его в Доннехэде за главного.

— Что это?

Эвелинда перестала расчесывать волосы, обернулась и с тревогой обнаружила, что горничная достает из кармана ее платья письмо.

— Ничего, — коротко ответила Эвелинда и, отложив гребень, поспешила забрать у Милдред бесценное послание. Возвращение из спальни Бидди прошло без особых приключений. К счастью, телохранителей в коридоре не оказалось. Правда, из солара раздавались чьи-то голоса, и, осторожно проскользнув мимо, она увидела, что муж беседует с Бидди. Эвелинда хотела пообщаться с тетей мужа без свидетелей и решила пока помыться и переодеться. Вероятно, Каллен скоро закончит разговор с Бидди и займется своими обычными делами за пределами башни. Вот тогда наступит время для решительного объяснения.

Благополучно добравшись до своей комнаты, Эвелинда принялась расстегивать платье. В этот момент вошла Милдред, чтобы помочь госпоже с утра привести себя в порядок. Не разобравшись, раздевается Эвелинда или одевается, и заметив, какое на ней платье, горничная хмуро сдвинула брови, устремилась к хозяйке и принялась стягивать с нее одежду. При этом она беспрерывно ворчала, возмущенно вопрошая, как может леди сегодня надевать вчерашний наряд. Ведь накануне вечером несвежее платье было свернуто и отложено для стирки, разве нет?! Полное безобразие! А уж когда Эвелинда призналась в том, что даже не умывалась, Милдред буквально вытряхнула ее из сорочки и подвела к тазу с водой, сопровождая свои действия суровой нотацией на тему, до чего нехорошо перенимать варварские привычки этих диких шотландцев.

Эвелинда могла бы объяснить, чем она занималась утром и почему надела вчерашнее платье, но ей страшно не хотелось никому рассказывать о своей печальной находке. По крайней мере до откровенного разговора с Бидди. Так будет честнее.

— Давайте я уложу вам волосы, — предложила Милдред, закончив разбираться с одеждой.

Эвелинда открыла рот, чтобы согласиться, но передумала и отрицательно покачала головой. Конечно, умыться и переодеться было необходимо, а волосы прекрасно можно оставить распущенными. Незачем тратить время на такие пустяки. Эвелинда горела желанием скорее поговорить с Бидди и покончить с неприятностями.

— Нет, думаю, сегодня я обойдусь без прически.

Милдред кивнула:

— Тогда пойдемте. Вам нужно перекусить.

Сжимая в руке письмо, Эвелинда вместе с Милдред вышла из комнаты.

— Сегодня вы сильно припозднились, все уже поели и ушли, — сообщила Милдред, спускаясь по лестнице. — Хотите сесть за стол или позавтракаете у камина? Я там буду вышивать и составлю вам компанию.

Эвелинда сначала посмотрела на стол, за которым расположились готовые приступить к своим обязанностям Джилли и Рори, затем — на пустые стулья у холодного камина. Тут и думать нечего, ответ напрашивается сам собой.

— С тобой у камина. Только, Милдред, я сама принесу еду, — добавила она. — Мне все равно надо на кухню, я хочу поговорить с тетей Бидди.

Милдред молча кивнула и пошла к стульям у камина, а Эвелинда направилась к дверям кухни. Входя в жаркое помещение, она рассчитывала, как обычно, увидеть там Бидди, но с разочарованием обнаружила, что ее нет.

— О, миледи! Должно быть, вы хотите перекусить.

Эвелинда взглянула на недавно вернувшуюся из поездки кухарку и вежливо улыбнулась. Краснолицая вспотевшая женщина выглядела совершенно измученной. Впрочем, насколько Эвелинда успела заметить, она выглядела так постоянно. Честно говоря, Бидди справлялась с работой на кухне несравнимо лучше здешней кухарки, которая вечно прямо-таки с ног валилась от усталости.

— Идите и садитесь в зале, а я пошлю к вам одну из девушек, она все принесет, — сказала кухарка, выпроваживая Эвелинду из кухни.

— Спасибо, — пробормотала та, но перед тем как выйти, остановилась и спросила: — А где Бидди?

Кухарка наморщила лоб и пожала плечами:

— За завтраком она говорила, что собирается приготовить свое чудесное печенье, но потом куда-то ушла. Уверена, она скоро вернется.

Кивнув, Эвелинда удалилась из кухни и по дороге к камину посмотрела на мужчин, сидящих за столом. Если они находятся здесь с тех пор, как Каллен спустился вниз, то наверняка знают, куда ушла Бидди. Интересно, а почему они все это время оставались в зале и не поднялись на второй этаж? Неужели Каллен все же прислушался к ее словам? Чудеса, да и только. Вчера вечером она набросилась на него с упреками за то, что он приказал телохранителям находиться с ней в одной комнате, и поинтересовалась, как ей теперь мыться, посещать уборную и все такое прочее. Казалось, на Каллена это не произвело ни малейшего впечатления. Он просто поцеловал ее. И целовал до тех пор, пока она не забыла, по какому поводу сердилась. Ну и потом для верности он применил еще несколько дивных отвлекающих маневров.

А сегодня утром сказал, что любит ее. Эвелинда мечтательно улыбнулась.

Взрыв смеха вывел ее из задумчивости. Посмотрев на мужчин, она вспомнила о своей основной задаче. Необходимо найти Бидди и поговорить с ней — чем скорее, тем лучше. Расправив плечи, Эвелинда направилась к столу. Теперь там были не только Рори и Джилли. Пока она находилась в кухне, к ним присоединился Фергус, и сейчас все трое над чем-то весело смеялись.

— Вы не видели Бидди? — спросила Эвелинда, подойдя к ним.

Мужчины разом обернулись и посмотрели на нее.

— Она вышла из башни прямо перед тем, как ушел лэрд, — охотно сообщил Джилли.

Эвелинда нахмурилась и услышала тихие слова Фергуса:

— Сегодня день Дженни.

Удивленно приподняв брови, она смущенно поежилась, заметив, что Фергус с любопытством смотрит на письмо, зажатое у нее в руке, и неуверенно переспросила:

— День Дженни?

— Годовщина ее смерти, — объяснил он, медленно переводя взгляд с письма на лицо Эвелинды. — В этот день Бидди всегда ходит на могилу сестры, чтобы положить цветы.

— Спасибо. Я не знала, — пробормотала Эвелинда и, отойдя от стола, направилась к камину, у которого недавно видела Милдред.

Однако горничная куда-то ушла, оставив на стуле свое вышивание. Значит, она скоро вернется, подумала Эвелинда. Впрочем, это не так важно, главное — Бидди. Конечно, ей хотелось поговорить с тетей мужа. Очень хотелось. Однако не настолько, чтобы бежать вслед за ней к обрыву. Это последнее место на земле, где Эвелинда желала бы повстречаться с тетей Каллена. Там уже расстались с жизнью два человека из этого семейства, и Эвелинда отнюдь не жаждала оказаться третьей в их компании.

Нет, нужно просто набраться терпения и немного подождать. Ведь помимо всего прочего, если она по глупости поставит себя под удар и погибнет, несомненно, в ее смерти каким-нибудь волшебным образом ухитрятся обвинить Каллена. Подумав об этом, Эвелинда вздохнула… и вдруг поняла, что на самом деле может преспокойно пойти к обрыву. С одним условием — в отличие от Лиама и Маленькой Мэгги она возьмет с собой телохранителей. Рори и Джилли в состоянии обеспечить ей безопасность.

Очень довольная тем, что ей все-таки не придется томиться в ожидании Бидди, Эвелинда повернулась к столу, и ее улыбка тут же угасла — там остался один Фергус. Она растерянно посмотрела по сторонам и увидела Рори и Джилли в тот самый момент, когда за ними закрывались двери главной башни.

— Куда пошли Рори и Джилли? — спросила она, возвращаясь обратно к столу.

— Не знаю, — признался Фергус. — Они только спросили меня, не могу ли я приглядеть за вами несколько минут. А в чем дело? Вам что-нибудь нужно?

Эвелинда немного помолчала, сомневаясь, стоит ли рисковать и идти к обрыву в сопровождении единственного охранника, однако пришла к выводу, что ее страхи выглядят просто глупо. В конце концов, Бидди пожилая женщина. Вероятно, она могла застать отца Каллена врасплох и даже справиться с Маленькой Мэгги. Но вдвоем с Фергусом они, уж наверное, как-нибудь одолеют ее?

— Я убила Дарака.

Каллен резко натянул поводья и взглянул на Бидди. Они покинули Доннехэд совсем недавно и до сих пор ехали молча. Признание, высказанное вполне будничным тоном, прозвучало для Каллена как гром среди ясного неба. Некоторое время он, не произнося ни слова, ошарашенно смотрел на Бидди, затем спросил:

— Почему? Ты же любила его, я знаю. Каждый знает. И всегда ему все прощала. Истории с женщинами и…

— Что ж, в конце концов он сотворил такое, чего не смогла простить даже я, — с горечью сказала она.

— Дженни? — коротко спросил Каллен, вспомнив о том, что утром говорила ему Эвелинда.

Лицо Бидди исказилось от боли и гнева. Она отвернулась и кивнула, отрешенно глядя вдаль.

— Я понятия об этом не имела. О, конечно, я замечала, что он заигрывает с ней, но он вел себя так со всеми. Вероятно, я должна была предвидеть, но мне в голову не могло прийти… Господи, моя собственная младшая сестра! — с растерянностью и отвращением вымолвила она.

— Как это выяснилось? — тихо спросил Каллен.

— Я узнала слишком поздно, — призналась она. — Как и все остальные, я не сомневалась в том, что Дженни покончила с собой из-за брака с Кэмпбеллом. Две недели я оплакивала ее смерть. И все это время Дарак… — она покачала головой, — он был так внимателен. Не отходил от меня ни на шаг, заботился, утешал, повторяя, что теперь Кэмпбелл уже не доберется до девочки и она по крайней мере избавлена от страданий. А я верила в его искренность и всерьез думала о том, как мало значит его внешнее легкомыслие по сравнению с тем, какой он на самом деле прекрасный человек. — Бидди еле слышно вздохнула и продолжила: — А потом я нашла письмо Дженни. Должно быть, оно лежало в соларе со дня ее смерти. Но я обнаружила его позже, когда наконец отважилась снова зайти туда за вышиванием, над которым работала перед тем, как она умерла. В письме она рассказала о том, что сделал с ней Дарак… Он и без того не пропускал ни одной юбки, но тронуть мою сестру?! — Она стиснула зубы и покачала головой. — Он совратил ее. Дженни была ребенком, а он обошелся с ней как с какой-нибудь девкой. Она наивно принимала это за любовь, пока однажды не услышала от него страшно жестокие слова. Тогда она сбежала из Доннехэда. — Бидди яростно взглянула на Каллена и сказала: — Подумать только, вечером после ее отъезда у Дарака хватило наглости поведать мне историю о том, что Дженни восприняла его шутливые ухаживания слишком серьезно, а он узнал об этом и вынужден был поставить ее на место, объяснив, что любит меня. — Она запнулась и горько добавила: — Он забыл упомянуть сущую мелочь: сперва он лишил ее невинности и переспал несколько раз.

Это едкое замечание заставило Каллена горестно вздохнуть.

— Дженни было невыносимо стыдно, и она надеялась сохранить все в тайне, — печально сказала Бидди. — А потом поняла, что у нее будет ребенок — ребенок Дарака, — и это уже никак не получится скрыть от Кэмпбелла. Не зная, куда деваться от страха и отчаяния, она кинулась за помощью к Дараку… — Она помолчала и сквозь зубы спросила: — Знаешь, что сделал этот бессердечный негодяй?

Каллен отрицательно покачал головой.

— Он сказал, что это ее трудности, а если она попытается втянуть его в свой позор, он будет все отрицать. В ее позор, — с нажимом повторила Бидди дрожащим от бешенства голоса. — Дарак угрожал ей и предупредил: если она попробует во всем мне признаться, трое или четверо из его людей заявят, что спали с ней, потому что она обыкновенная шлюха. — Бидди несколько раз глубоко вздохнула, очевидно, стараясь успокоиться, затем мрачно продолжила: — Девочка видела только один выход. Если верить церкви, самоубийцы попадают в ад. Дженни верила, но думала, что и без того обрекла свою душу на вечные муки, когда предала меня. И она покончила с собой.

— Как жаль… — тихо сказал Каллен.

Бидди повернула к нему застывшее лицо.

— Каллен, я все прощала ему. Стольких женщин… Но я не могла простить ему Дженни. Пока я читала ее письмо, во мне все переворачивалось. — Она помолчала — очевидно, боль, причиненная Дараком, нахлынула на нее с новой силой, — затем вздохнула: — Я кинулась вниз по лестнице с одной мыслью: встретиться с негодяем лицом к лицу. Но вы все уехали охотиться. — Бидди скрипнула зубами. — Я схватила лук и стрелы, выехала из замка и, без труда разыскав вас, незаметно двинулась следом. Когда кабаны бросились на охотников и началась неразбериха, я воспользовалась удобным моментом и выпустила в Дарака стрелу. Я поразила цель с первой попытки, и у меня на душе стало так спокойно! — В ее признании прозвучал очевидный вызов, но потом она снова вздохнула: — Это продолжалось недолго. К тому времени как я вернулась в замок, ощущение вины уже крепко засело во мне. Когда прибыли охотники, я с облегчением узнала, что Дарак жив, и поклялась себе выходить его. Поначалу он, казалось, пошел на поправку, но… — Она печально покачала головой и глухо добавила: — В конце концов мне не удалось спасти его.

Наступило молчание. Каллен смотрел на притихшую женщину, и его обуревали самые разные чувства: жалость к Дженни, печаль о загубленной, поруганной девичьей жизни, ненависть к Дараку, посмевшему так жестоко и гнусно поступить с сестрой жены… и даже сострадание к Бидди. Если бы Каллену самому выпало найти и прочесть то письмо, смог бы он удержаться от того, чтобы пронзить подлеца стрелой? Вряд ли. Вне всякого сомнения, Дарак заслуживал смерти. Он погубил Дженни, и, вероятно, не ее одну. Сколько исковерканных женских судеб на его счету? Молодость Дженни, их близкое родство, то, что она гостила в его владениях и он должен был отвечать за нее — все это не остановило Дарака. Значит, любая женщина — от аристократки до простолюдинки — могла пасть жертвой его непристойных посягательств.

Каллен с готовностью заверил бы Бидди в том, что она поступила совершенно правильно и больше незачем возвращаться к этому вопросу… если бы не одно «но» — смертью Дарака дело не ограничивалось. Оставались еще отец, Маленькая Мэгги и покушения на жизнь Эвелинды.

Прочистив горло, он выпрямился в седле и спросил:

— А мой отец?

— Лиам? — Бидди взглянула на него в полном замешательстве, но постепенно до нее дошел смысл вопроса, и она отрицательно покачала головой: — Я тут ни при чем. Я убила Дарака, но ни один волос не упал с головы твоего отца по моей вине. Лиам был хорошим человеком. Благородным. Он любил твою мать и никогда не вел себя так, как Дарак. Нет, — твердо повторила она. — Я не убивала его и до поры до времени считала, что он действительно погиб случайно.

— До поры до времени? — вскинулся Каллен.

— Смерть Мэгги заставила меня усомниться. Твоя жена настойчиво интересовалась тем, как умерли Лиам и Дарак. Когда ее нашли у подножия утеса, мне впервые пришло в голову, что гибель твоего отца вовсе не была несчастным случаем. Возможно, его убили и вопросы Мэгги кому-то сильно не понравились? Два человека из нашей семьи сорвались с того обрыва, где похоронена Дженни. Многовато для случайного стечения обстоятельств.

Каллен молча кивнул. Бидди слово в слово повторила то, что говорила Эвелинда сегодня утром.

— А потом, — продолжила она, — несчастья стали преследовать Эвелинду, и я не могла не насторожиться. Я пытаюсь понять, кто за всем этим стоит. Кто убил Лиама и Мэгги?

— Ты кого-нибудь подозреваешь? — спросил Каллен. Она покачала головой:

— Нет. Ума не приложу, с какой целью могли убить Лиама. От его смерти выигрывал только ты. — Услышав ее слова, Каллен оцепенел, и Бидди поспешно добавила: — Каллен, я знаю, как ты любил своего отца. Ты не мог убить его. И Маленькая Мэгги тебе нравилась. Ты никогда не причинил бы ей вреда. Но даже если бы я сомневалась в этом, то уж в том, что ты любишь свою Эвелинду, у меня и тени сомнений нет. Ее ты наверняка не пытался убить.

Каллен смягчился, но посчитал нужным уточнить:

— Как ты узнала, что я люблю Эвелинду?

Бидди еле заметно улыбнулась. Это была очень слабая улыбка, первая с тех пор, как они побеседовали в коридоре второго этажа.

— Племянник, каждый раз, когда ты смотришь на нее, твои глаза просто светятся любовью.

Каллен кивнул и тоже позволил себе слегка улыбнуться, затем вновь сосредоточился на мыслях о том, кто мог убить его отца и Мэгги и замышлять убийство Эвелинды.

— Ты веришь мне?

Он вопросительно взглянул на Бидди.

— Веришь, что я не убивала Лиама и Мэгги и не имею отношения к происшествиям с Эвелиндой? — пояснила она. — Знаю, ты думал, это я, когда увозил меня из замка. А сейчас ты веришь мне? Я не…

— Я верю тебе, — перебил Каллен.

И не соврал. Он действительно верил ей. Бидди явно не тот человек, который в обычной жизни может легко пойти на убийство. Скорее всего если бы у нее было чуть больше времени на раздумья после того, как она прочла письмо сестры, она не убила бы Дарака. Бидди сделала это в приступе ярости. Вряд ли Лиам мог вызвать в ней подобную бурю чувств, а Мэгги и подавно. Нет, она не убивала их… а это значит, что по Доннехэду до сих пор разгуливает злодей, прилагающий большие усилия к тому, чтобы Каллен овдовел вторично.

— Поехали, — сказал он, разворачивая коня. Каллен почувствовал острое желание немедленно вернуться назад и убедиться, что с Эвелиндой ничего не случилось. Ему удалось частично разгадать загадки прошлого и найти одного убийцу, однако другой — куда более опасный — пока не обезврежен.

— Племянник, — негромко, но твердо окликнула Бидди.

Каллен натянул поводья и обернулся. Пристально глядя ему в глаза, она спросила:

— Как ты поступишь со мной?

Каллен задумался. Он хотел ответить ей, что Дарак получил по заслугам и вопрос исчерпан. Но не знал, вправе ли поступать таким образом. Обязанность лэрда — вершить правосудие, отставив в сторону собственные пристрастия.

— Пока не знаю, — признался он наконец. — Мне надо подумать.

Секунду Бидди молча смотрела на него, потом кивнула и направила лошадь вперед.

— Ты хороший лэрд, — сказала Бидди, подъехав к нему. — Ты во всем разберешься, а я заранее согласна с твоим решением. Честно говоря, я буду даже рада понести наказание за то, что сделала.

Они двинулись в обратный путь. По дороге Каллен размышлял над словами Бидди. Со дня убийства Дарака минуло семнадцать лет, и все это время Бидди, по существу, непрерывно наказывала себя сама. Она отдалилась от своих близких, подвергла себя добровольному заточению на кухне и отказалась от всех привилегий, которыми по праву могла пользоваться все эти годы. Он вспомнил ее маленькую тесную спальню. Давным-давно убрав тонкие простыни и пуховые подушки, Бидди спала на узкой жесткой кровати в полупустой комнатке, больше похожей на монашескую келью. От внимания Каллена не укрылось и то, как редко тетя шила себе новые платья. Кроме того, она никогда не покупала богатые узорчатые ткани, а выбирала что-нибудь попроще и подешевле — на грани того, что могла носить леди, не боясь уронить достоинство семьи.

Каллен понимал чувства Бидди. Вероятно, ей в самом деле станет легче, если ее накажут по законам клана. Тогда она сможет прекратить заниматься самоистязанием. Вот только решать, каким должно быть наказание, придется Каллену, а он с радостью передал бы эту миссию кому-нибудь другому. В такие моменты он особенно остро сожалел о смерти отца. Будь Лиам жив, тяжкое бремя обязанностей лэрда лежало бы на его плечах.

Они стремительно приближались к замку. Выезжая из Доннехэда, Каллен думал, что им предстоит совершить длительное путешествие к Коминам и обратно, поэтому, не желая утомлять тетю быстрой ездой, пустил коня медленным ровным шагом. Однако необходимость в долгой поездке отпала. Теперь он погонял коня и только время от времени оборачивался назад, чтобы убедиться, что Бидди выдержит такой темп. Миновав въездные ворота, Каллен повернул к конюшне. Бидди последовала за ним. Желая как можно скорее увидеть Эвелинду, он поручил коня заботам дочери Скэтчи и, не дожидаясь, пока тетушка заведет свою лошадь в стойло, быстро пошел через двор.

Каллен настолько глубоко погрузился в собственные мысли, что чуть не прошел мимо Джилли и Рори, беседовавших с Маком у ступеней главной башни. Спохватившись, он остановился, приветственно кивнул конюху и угрюмо посмотрел на бравых охранников:

— Что вы здесь делаете? Вам приказано охранять мою жену.

— Мы с Рори чуть не заснули в главном зале, и Фергус предложил нам немного передохнуть. Он согласился присмотреть за вашей женой минуту-другую, пока мы разомнем ноги. По правде говоря, ужасно скучно целыми днями сидеть там, поэтому мы не стали отказываться, — виновато объяснил Джилли.

Каллен хмуро выслушал оправдания. По сути, придраться не к чему. Фергус — его первый помощник, оставался здесь за главного, и в его обязанности входило давать людям отдых, если они начинали уставать. От мужчины, клюющего носом, трудно ожидать бдительности. Бодрый охранник куда лучше уставшего, он быстрее заметит опасность и быстрее среагирует на нее.

Кивнув, Каллен повернулся к башне.

— Милорд?

Он остановился и оглянулся:

— Да?

Охранники быстро обменялись взглядами, и Рори спросил:

— Младшая сестра Бидди умерла осенью?

— Младшая сестра Бидди? — переспросил Каллен, вздрогнув при упоминании девушки, о которой только что разговаривал с тетей. Джилли и Рори лет на десять младше, чем он. Он никак не ожидал, что они могут помнить Дженни.

— Да, — сказал Рори. — Прошлой осенью я помог Бидди отнести цветы к обрыву. Она говорила, что в тот день была годовщина смерти ее сестры. Но Фергус сказал Эвелинде, что эта годовщина сегодня, и поэтому Бидди сейчас пошла к обрыву.

— Он ошибся. Ты прав, Дженни умерла осенью, а не летом, — ответил Каллен и неодобрительно покачал головой. Уезжая к Коминам, он совершенно точно предупредил Фергуса о том, что берет Бидди с собой. Очевидно, Фергус забыл об этом.

— Я так и думал, — удовлетворенно сказал Рори и подтолкнул локтем Джилли: — Ну, что я тебе говорил? Старикан выжил из ума!

Каллен нахмурился. У Фергуса проблемы с памятью? Кажется, скоро придется искать нового первого помощника. Очень кстати. Вот только этого не хватало для полного счастья. Он раздраженно повел плечами и, желая побыстрее увидеть жену, устремился вверх по ступеням. Когда он вошел в башню, в дверях кухни возникла Милдред, но больше в зале никого не было. Каллен мрачно посмотрел на горничную:

— Где моя жена?

Милдред подняла брови. Ее удивил не сам вопрос, а резкость тона, которым он был задан. Она махнула в ту сторону, откуда появилась.

— Ваша жена несколько минут назад вышла из кухни через черный ход. Она была не одна, — торопливо добавила горничная. — Ее сопровождал Фергус.

Каллен нахмурился:

— Куда сопровождал?

— Не знаю, — неуверенно призналась Милдред. — Я не успела спросить. Я вошла в кухню, когда Фергус открыл перед госпожой дверь на задний двор, и они ушли. — Заметив, что Каллен стал еще мрачнее, она добавила: — Я знаю, что перед этим она хотела видеть леди Элизабет. Наверное, они пошли искать ее.

— Кто хотел меня видеть?

Каллен обернулся — в зал вошла Бидди.

— Эвелинда, — ответила Милдред.

— Прекрасно, я здесь. Что ей понадобилось? — поинтересовалась Бидди, подойдя ближе.

В этот момент двери башни открылись снова, пропуская внутрь Тэвиса, за которым следовали Джилли, Рори и Мак. Милдред растерянно покачала головой:

— Не знаю.

— Фергус сказал Эвелинде, что ты пошла к обрыву, — глухо произнес Каллен, обращаясь к Бидди. — Но я говорил ему, что ты поедешь со мной к Коминам… Проклятие! — Он выругался и устремился к дверям кухни.

— Что-то не так? — спросила Милдред, следуя за ним по пятам, потом с явной тревогой продолжила: — А это не тот обрыв, с которого упали ваши отец и первая жена?

— Тот, — рявкнул Каллен, чувствуя, как на него накатывает страх.

— Ведь Фергус не может быть их убийцей? — спросила Бидди. Судя по тону, она испытывала большие опасения, что именно так оно и есть.

— Фергус? — изумленно повторил Тэвис, идущий вслед за ними вместе с другими мужчинами. — Каллен, это не может быть Фергус. У него не было причин желать им смерти. С какой целью он мог бы убить моего отца? Или твоего? И уж тем более Мэгги?

— Может, кто-то из них и правда погиб случайно, — заметил Джилли.

— Да, — согласился Рори. — И все-таки странно: зачем он повел девушку к обрыву, если знал, что Бидди там нет?

Выслушав соображение Рори, все замолчали и, ускорив шаг, вышли из кухни и двинулись по тропинке, ведущей к задней крепостной стене. Этой гнетущей тишине Каллен предпочел бы любую пустую болтовню. По крайней мере у него была бы возможность немного отвлечься и не думать о том, что может происходить с его женой в эти самые мгновения. Если Фергус посмеет ее тронуть, Каллен убьет его голыми руками.

 

Глава 17

Эвелинда шагнула в открытую Фергусом дверь и ступила на узкую полосу земли, отделявшую крепостную стену от края обрыва. Бидди здесь не было, по крайней мере сейчас. Эвелинда окинула взглядом пирамидку из камней и не обнаружила там свежих цветов, которые могли бы указывать на то, что могилу Дженни недавно посещали.

Обернувшись к Фергусу, с усилием закрывавшему тяжелую дверь в стене, Эвелинда разочарованно сказала:

— Бидди здесь нет.

Фергус посмотрел по сторонам и пожал плечами:

— Наверное, она уже ушла.

— Тогда мы встретили бы ее по дороге, — заметила Эвелинда.

— Нет, сюда ведет несколько тропинок. Я просто выбрал самую короткую. Должно быть, Бидди пошла другим путем. — Он снова пожал плечами и слегка приподнял бровь: — А зачем она вам понадобилась?

Эвелинда неловко улыбнулась. Пока они шли сюда, она пыталась придумать, как рассказать ему о своих открытиях и подозрениях, но так и не решила, с чего начать. Правда, Бидди здесь не оказалось. И это даже хорошо, а то могло бы получиться, что Эвелинда без предупреждения втянула Фергуса в весьма опасную авантюру.

— Вам зачем-то нужна была Бидди, — напомнил Фергус. — Может быть, я могу помочь?

Зная, что он не сможет ответить на вопросы, заготовленные для Бидди, Эвелинда, немного помедлив, спросила:

— Фергус, что вы помните о смерти ее сестры?

— Дженни, — печально промолвил он. — Это была страшная потеря для Бидди. Она очень любила свою сестру.

— Настолько любила, что могла бы убить человека, из-за которого Дженни покончила с собой?

Эвелинда уже потеряла надежду на ответ, когда Фергус после долгого молчания шагнул к могиле и, уставившись на пирамидку из камней, произнес:

— Вы нашли письмо.

У нее внезапно пересохло во рту.

— Письмо?

— Да. Мэгги тоже нашла его несколько лет назад. Надо было еще тогда уничтожить его, но в нем предсмертные слова Дженни, и у меня не хватило духу забрать его у Бидди. — Он повернулся к Эвелинде и грустно покачал головой: — Поэтому я засунул его обратно в сундук, а Бидди так и не узнала, что оно оттуда исчезало.

— Мэгги нашла письмо? — еле слышно переспросила Эвелинда, осознавая, что допустила крупную ошибку в суждениях. Господи, как глупо! Ведь в глубине души она знала — Бидди не могла быть убийцей. Зато Фергус, питавший к Бидди нежные чувства, вполне подходил на эту роль. Он воин и всю жизнь учился убивать тех, кто угрожает его дому, его близким и ему самому. Ни за что на свете нельзя было приходить сюда вместе с ним.

— Эх, девочка, и зачем ты только сунула нос в это дело?

Он шагнул к ней, и она тут же с опаской отступила назад.

— Вам нужно было всего-навсего не ворошить прошлое… Теперь мне придется убить и вас, чтобы защитить Бидди.

— Защитить Бидди от чего? — мрачно поинтересовалась Эвелинда, продолжая отступать по мере его приближения.

— Защитить от любого, кто узнает, что она выстрелила из лука в Дарака.

Обнаружив, что находится в опасной близости от обрыва, Эвелинда изменила направление движения и, шагнув в сторону, спросила:

— Все эти годы вы знали, что она убила его, и защищали ее?

— Нет, она его не убивала, — твердо возразил он. — Это сделал я.

— Но вы же сказали, что она выстрелила из лука в Дарака, — заметила она в недоумении.

— Да, она выстрелила, — подтвердил он. — Но не убила его. Он начал выздоравливать, и на третий день после того, как он был ранен, я задушил его, когда он спал.

Эвелинда остановилась. Какое облегчение узнать, что Бидди все-таки не убийца! Увы, это дивное известие никак не влияло на печальное положение самой Эвелинды. А вот чем дольше Фергус будет говорить, тем больше у нее шансов найти какое-нибудь спасительное решение. И Эвелинда задала следующий вопрос:

— Значит, его погубила не лихорадка?

Фергус покачал головой:

— Его погубила идиотская неспособность обуздать свою поганую похоть.

Эвелинда ошарашенно вытаращила глаза, но Фергус не извинился за то, что так грязно выругался при ней. Кажется, внезапно рассвирепев, он даже не заметил этого.

— Ему повезло с женой, этому Дараку! — заявил Фергус, неожиданно повысив голос до крика. — Бидди любила его. И как любила! Она боготворила его и прощала ему все грехи, — почти пожаловался он. — О Боже! Ради такой любви можно пойти на что угодно.

Эвелинда понимающе кивнула:

— Даже на убийство…

Фергус сердито взглянул на нее, но подтвердил:

— Верно. Дарак не стоил ее. Мало того, что он лез под юбку к каждой бабе, которая проходила мимо, и Бидди уже все глаза из-за этого выплакала, так он добрался до ее родной сестры! — Он плюнул себе под ноги. — Бидди прощала ему всех остальных женщин, но я знал, что этого она не простит никогда. Она страшно любила Дженни.

— Вы рассказали ей? — неуверенно спросила Эвелинда, чувствуя всю нелепость подобного предположения. Ведь предсмертная исповедь Дженни явно указывала на то, что Бидди находилась в полном неведении относительно этой любовной связи и ее последствий и должна была узнать обо всем именно из письма.

— Нет. Я хотел, но не смог причинить ей такую боль… Но я знал. Я случайно застал эту парочку — Дарака и Дженни — здесь, у обрыва. К тому времени девочка гостила в Доннехэде почти три недели. Когда я увидел их, Дарак лез к ней под юбку. Прямо болезнь какая-то. Стоило ему оказаться рядом с женщиной, и он переставал владеть собой. А Дженни… она была целиком поглощена им, восклицала, как она его любит, и благодарила судьбу за то, что любима таким бесподобным человеком. — Фергус с отвращением покачал головой: — Дарак не любил ее. Он не любил никого на свете, кроме себя. Хоть бы соврал девочке из сострадания… Куда там! Он пыхтел на ней, пока не излил свое семя. А когда она вновь спросила, любит ли он ее, Дарак расхохотался и ответил: «Конечно, я люблю тебя. Я люблю всех женщин. Они похожи на цветы, и я срываю их. — Страшно довольный собой, он игриво потрепал ее по подбородку и небрежно добавил: — Это было забавно. Возможно, я найду время поразвлечься с тобой еще разок ближе к вечеру». И он отправился восвояси, оставив ее в полнейшем отчаянии.

Эвелинда прикусила губу. Невозможно представить себе унижение, которое должна была испытывать Дженни в тот момент.

— Да, — сказал Фергус, уловив выражение ее лица, — он был просто похотливым животным. Так вот он бросил ее здесь в ужасающем состоянии. Бедная дурочка попыталась кинуться со скалы. Возможно, так было бы лучше и мне не стоило вмешиваться. Но я остановил ее и принялся успокаивать. В конце концов она согласилась с тем, что ей еще рано умирать. Она умоляла меня ничего не рассказывать Бидди и хотела поскорее уехать. Я помог ей. Я увез Дженни из Доннехэда, не дожидаясь, пока Бидди заподозрит неладное и вынудит девочку во всем признаться. Я не желал, чтобы Бидди страдала.

— Но Дженни вернулась, — заметила Эвелинда.

— Да, — мрачно произнес Фергус. — Через два месяца. Все могло бы сложиться иначе, если бы я был здесь в тот момент, когда она приехала. — Он вздохнул и покачал головой. — Она рассказала Дараку о том, что беременна. — Фергус помолчал и, коротко взглянув на Эвелинду, добавил: — Вы читали письмо и знаете, что произошло потом.

Эвелинда сдержанно кивнула:

— Знаю. Дарак повел себя крайне жестоко, и она покончила с собой.

— Мы надеялись ее остановить. Перед тем как повеситься, она просунула письмо под дверь спальни Дарака и Бидди. Я поднимался на второй этаж, чтобы зажечь факелы — тогда в коридоре поддерживали освещение, — и увидел Дарака, выходившего из спальни. Он открыл дверь и остановился. Затем нагнулся и поднял с пола письмо. Он развернул его, прочел и, выругавшись, устремился в комнату Дженни. Но там было пусто. Он пронесся мимо меня и ринулся вниз по лестнице. Я последовал за ним. Он направился к обрыву, очевидно, полагая, что девочка собирается броситься со скалы. По дороге Дарак смял письмо и затолкал его в поясную сумку. Однако в спешке сделал это кое-как, и через пару шагов письмо выпало. Он ничего не заметил. А я поднял послание Дженни, прочел его и, спрятав к себе в сумку, пошел обратно в башню. Я тоже подумал, что девочка решила броситься вниз, и не хотел смотреть на это. Я рассчитывал дождаться новостей, сидя в главном зале, но, вернувшись, тут же услышал вопль Бидди. Она обнаружила свою сестру. Дженни повесилась в соларе.

— Если вы спрятали письмо, то как оно оказалось у Бидди?

— Через две недели после смерти Дженни я подложил его в солар. Я хотел, чтобы Бидди нашла письмо и подумала, что девочка сама оставила его там. Так и вышло.

— Зачем вы это сделали? — спросила Эвелинда в полном недоумении. Кажется, не было более верного способа сломать жизнь Бидди. И кто же нанес женщине сокрушительный удар? Мужчина, посвятивший последние несколько минут рассказам о том, что он не мог сделать того, и другого, и пятого, и десятого из-за опасения причинить ей боль.

— Мне опротивело наблюдать за тем, как негодяй Дарак изображает любящего заботливого мужа. Он был виновником всех бед, из-за него умерла Дженни — и вот теперь он предоставлял Бидди возможность поплакать у него на плече. А она так благодарила его за это! — Фергус на мгновение зажмурился и покачал головой: — Я ошибся. Мне хотелось, чтобы она узнала, каков он на самом деле, однако я не мог предвидеть ее реакцию. Оставив письмо, я уехал на охоту и радостно предвкушал, как после нашего возвращения Бидди обрушится на Дарака и во всеуслышание разоблачит его. Вместо этого она пустила в негодяя стрелу.

— Почему вы так уверены? Может быть, и правда произошел несчастный случай? — с надеждой спросила Эвелинда.

— Нет. Это была ее стрела. Там особое оперение, — пояснил он. — Когда Бидди с Дараком только поженились, у нее был ручной лебедь. Через несколько лет он умер, но она сохранила перья и делала себе стрелы, чередуя в оперении белые лебяжьи перья с темными гусиными или какими-нибудь еще. Я сразу узнал ее стрелу и понял, что Лиам тоже узнает. У меня не было времени удалить ее и заменить другой, поэтому пришлось замазать оперение кровью и грязью. Это сработало, никто ничего не заметил.

— Но стрела только ранила его, — напомнила Эвелинда. — А убили — вы. Вы же сами сказали.

— Да. Я задушил его, когда он спал, но об этом знал только я. Для всех остальных он умер от раны, — сказал Фергус и с сожалением добавил: — Бидди страшно переживала… Но я был уверен, что это только чувство вины и со временем ей полегчает.

Он умолк, глядя на камни, покрывающие могилу Дженни, и, кажется, вовсе не видя их. Он явно погрузился в мысли о прошлом, и Эвелинда, воспользовавшись возникшей паузой, осмотрелась по сторонам в поисках пути к спасению или по крайней мере какого-нибудь орудия для защиты. Однако краем глаза она все время следила за Фергусом и в тот момент, когда он, очнувшись от воспоминаний, поднял голову и шагнул вперед, быстро спросила:

— Почему вы убили отца Каллена, Лиама?

— Лиам. — Он произнес это имя почти с благоговением.

— Прошло десять лет, — уточнила она. — Зачем было убивать его через столько времени? Очевидно, тогда убийство Дарака уже благополучно сошло вам с рук.

— Да, я тоже так думал. Десять лет прошли спокойно, и я почти не вспоминал о Дараке… пока прошлое не выстрелило в меня той самой стрелой. — Он сокрушенно прищелкнул языком. — Видимо, как только ее вынули из раны на спине Дарака, Лиам отнес ее к себе в комнату. Я не знал об этом и думал, что стрелу Бидди просто выкинули. Иначе я непременно выкрал бы ее из его спальни. Но я ни о чем не подозревал и не ожидал неприятностей. Мое недомыслие стоило Лиаму жизни, — признался Фергус, и Эвелинде показалось, что в его голосе прозвучало искреннее сожаление. — Отец Каллена сильно отличался от своего брата и был очень хорошим человеком. Никто не желал ему смерти. Я тоже.

— И тем не менее вы убили его, — тихо сказала Эвелинда и снова быстро обшарила глазами пустынный клочок земли. Пожалуй, нескольким камням можно найти достойное применение, но кроме этого рассчитывать, похоже, было не на что.

— Только ради Бидди, — объяснил Фергус. — Я убил Дарака и не мог допустить, чтобы она расплачивалась за это.

Эвелинда молча ждала продолжения.

— Видимо, Лиама что-то настораживало в этой стреле, иначе он не сохранил бы ее. Кровь скрывала разноцветные перья, но его мог беспокоить размер стрелы. Бидди сама ростом с мальчика, и оружие у нее тоже поменьше, чем у мужчины. — Фергус пожал плечами. — В любом случае Лиам испытывал какие-то сомнения и положил окровавленную грязную стрелу в сундук в своей спальне.

Глаза Эвелинды расширились от волнения. Только сейчас она поняла, что той стрелой, которую она видела в сундуке у Каллена, был ранен Дарак.

— Но кровь высохла и понемногу осыпалась каждый раз, когда Лиаму требовалось достать или положить какую-нибудь вещь. Со временем он заметил, что оперение черно-белое, но не обращал на это особого внимания… пока не увидел, как я потрошу кроликов у обрыва.

— Кроликов? — озадаченно спросила Эвелинда, пытаясь как-то связать одно с другим.

Фергус кивнул.

— Со дня смерти Дарака Бидди не охотилась. Раньше ей очень нравилось это занятие, но, ранив своего мужа, она больше не бралась за лук и стрелы. Прошло почти десять лет. Случилось так, что Бидди приболела и пару недель не выходила из комнаты. Когда ей полегчало, я стал уговаривать ее проветриться и съездить со мной на охоту. В конце концов она согласилась и решила отправиться за кроликами для своего чудесного рагу. — Фергус вздохнул: — Очень скоро я пожалел о том, что уговорил ее. Вернувшись с охоты, я отпустил Бидди на кухню, а сам взял кроликов и принес их сюда, чтобы освежевать. — Его взгляд вновь остановился на пирамидке из камней. — Бидди подолгу сидела у могилы, и я тоже пристрастился к этому мирному месту. Я привык навещать Дженни и беседовать с ней, занимаясь своими делами. В первый раз я пришел только для того, чтобы сказать ей, что Дарак уже горит в аду за то, что так поступил с ней. Ну а потом я стал бывать здесь все чаще и чаще. — Он горестно пожал плечами и продолжил: — В тот день я зачем-то понадобился Лиаму, и он нашел меня у обрыва. Я занимался кроличьими тушками, а Лиам, оценив их количество, поздравил меня с удачной охотой. Я усмехнулся и сказал, что это трофеи Бидди. И тут я посмотрел в его глаза и понял, какую совершил промашку. Если бы я минутой раньше догадался, что он узнал оперение на стрелах, я объявил бы стрелы своими и понес наказание за смерть Дарака, но было уже поздно. Теперь я не смог бы убедить Лиама, что убийца его брата не Бидди, а я. Он все равно не поверил бы мне… и я вынужден был его убить. Лиам не ожидал ничего подобного, — заверил Фергус так, словно это что-то меняло. — Он спрыгнул с коня и стоял спиной к обрыву. Я бросился вперед и столкнул его со скалы безо всякой борьбы.

— А Маленькая Мэгги? — спросила Эвелинда, скользя взглядом по крепостной стене в направлении двери. Вне всякого сомнения, Фергус перейдет к делу, как только закончит рассказ о своих предыдущих «подвигах». К этому времени у нее должен быть готов план спасения, и она все больше склонялась к той мысли, что нужно ударить злодея камнем и попробовать добежать до двери в стене.

— Мне очень жалко было убивать Маленькую Мэгги.

Эвелинда с негодованием сжала губы. Похоже, от каждого из убийств Фергус приходил в ужасное расстройство, однако исправно продолжал убивать. Представив себе, как он огорчится, отправив на тот свет ее саму, Эвелинда с отвращением поморщилась… и замерла, глядя на приоткрытую дверь. Может быть, эту щелочку случайно оставил Фергус? В первый момент Эвелинда так и подумала, но потом разглядела в узком просвете лица людей. Первым она увидела Каллена, затем Милдред, Тэвиса и — Бидди, бледную и дрожащую. Эвелинда не знала, давно ли они стоят за дверью и слушают откровения Фергуса, однако на Бидди было страшно смотреть.

— Мне нравилась Маленькая Мэгги.

Эвелинда заставила себя отвести глаза от двери и посмотрела на Фергуса, опасаясь, как бы он не догадался, что они уже не одни.

— Но ей понадобилось совать нос, куда не надо. Как и вам, — зловеще добавил он. — Правда, в отличие от вас она сначала пришла ко мне и поделилась своими планами. Ей страшно хотелось во всем разобраться. Глупышка… Она воображала, как снимет с Каллена все подозрения, а он на радостях поклянется ей в вечной любви. У меня не вышло отговорить ее. Она догадалась, что все это как-то связано со смертью Дженни, и заподозрила Бидди. После этого я должен был убить Мэгги. Но она была милой девочкой, и я колебался… До того дня, пока она не обыскала комнату Бидди. — Эвелинда метнула виноватый взгляд в сторону двери, но внимание Бидди было приковано к Фергусу. Он продолжал говорить: — Обнаружив письмо, Мэгги тут же прибежала ко мне, и я поспешил отвести ее к обрыву. Она взахлеб рассуждала о своей находке и не замечала, куда мы идем. Девочка увлеклась. Ей показалось недостаточным повесить на Бидди убийство Дарака, и она добавила туда же Лиама, полагая, что он разоблачил Бидди и поэтому она прикончила его. Выйдя за дверь, мы оказались на скале, и порыв ветра едва не сбил с ног нас обоих. Мэгги в замешательстве повернулась ко мне, спрашивая, зачем мы здесь. Я ударил ее, и она потеряла сознание. Положив ее на могилу Дженни, я принялся обдумывать ситуацию. Мне нужно было защитить Бидди и убить Мэгги. Но как именно? И я решил просто сбросить ее вниз, пока она не пришла в себя. Вот и все. Она так и не очнулась. И не страдала.

— А то, что происходило со мной? — быстро спросила Эвелинда, как только он замолчал. — Это тоже вы?

— Да. Я хотел, чтобы несчастные случаи выглядели вполне достоверно, иначе все опять свалили бы на Каллена. Но вам каждый раз удавалось спастись. — Фергус хмуро сдвинул брови и признался: — Мне жаль, что вам придется умереть. Похоже, Каллен действительно любит вас. Ну ничего, со временем он успокоится.

Эвелинда поджала губы. Этот мужчина не имеет ни малейшего понятия о любви, если думает, что все так легко забывается. Однако тут он шагнул вперед, и ей пришлось лихорадочно придумывать очередной вопрос.

— А слухи? — быстро спросила Эвелинда, увидев, как за спиной Фергуса Каллен потихоньку выскользнул из приоткрытой двери. — Их тоже распускали вы?

Фергус остановился.

— И да и нет. Они возникли сами собой после смерти Лиама. Люди начали перешептываться, заговорили про убийство и вдобавок вспомнили про Дарака. Я встревожился за Бидди и, стремясь отвести от нее подозрения, несколько раз вскользь упомянул в разговорах о том, что кто-то видел какого-то неизвестного мужчину рядом с тем местом, где погиб Лиам. Уж не знаю, чем это объяснить, но вскоре пущенный мною слух вернулся ко мне в совершенно неузнаваемом виде: место «какого-то неизвестного мужчины» прочно занял Каллен. Я всегда жалел о том, что невольно доставил тебе столько неприятностей, Каллен.

При этих словах Эвелинда, напряженно следившая за тем, как ее муж медленно и бесшумно подкрадывается сзади к Фергусу, оцепенела. Очевидно, какой-то звук — или даже ее собственный взгляд — выдал присутствие Каллена. Она быстро посмотрела на Фергуса и обнаружила, что он не терял времени даром и подошел к ней совсем близко. Теперь он находился почти на расстоянии вытянутой руки. Эвелинда хотела исправить положение и отступить, но он, сделав резкий выпад, схватил ее за плечо и притянул вплотную к себе. Одновременно он повернулся лицом к Каллену и сказал:

— Ты отлично справлялся со всеми трудностями, парень. Твой отец гордился бы тобой.

Каллен застыл на месте и стиснул зубы. Это было единственное проявление чувств, которое он себе позволил. Затем, посмотрев в глаза стоявшему перед ним воину, ответил:

— Возможно. Если бы он был жив.

— Фергус, — тихо произнесла Бидди, выскальзывая из-за двери в стене и становясь рядом с Калленом, — отпусти Эвелинду.

Почувствовав на своей шее холодное прикосновение лезвия кинжала, Эвелинда поняла, что Фергус не готов выполнить просьбу Бидди, и замерла в полной неподвижности. Она даже задержала дыхание, опасаясь ненароком оказаться с перерезанным горлом до того, как подвернется возможность вырваться из рук Фергуса и положить конец происходящему кошмару.

— Бидди, я делал все это ради тебя, — проникновенно сказал Фергус.

— Но я не хотела этого, — печально ответила та.

— Ты ранила его, — глухо вымолвил он.

— Да, но… Я не помнила себя от ярости, когда узнала, что он сделал с Дженни, — сказала она, пытаясь объяснить свои чувства. — Убийство — это не выход. Я должна была…

— Это выход, если имеешь дело с таким негодяем, как Дарак. Он заслуживал смерти, — настаивал Фергус. — Он был жестоким бессердечным ублюдком. Если бы он выжил, то лишь умножал бы несчастья, снова и снова разбивая твое сердце… и ломая жизни невинным девочкам.

— Да, но по крайней мере я не мучилась бы так, как мучилась все эти годы, думая, что совершила смертный грех, убив своего мужа, — возразила Бидди, и в ее голосе впервые зазвучал гнев. — А Лиам и Маленькая Мэгги вовсе не заслуживали смерти. Они были хорошими людьми, близкими и любимыми, чей уход я искренне оплакивала. — Она посмотрела на Эвелинду и, сверкнув глазами, жестко добавила: — Теперь Эвелинда. Ты задумывал убить ее, не так ли? Кто был бы следующим? Каллен? Ведь он попытался бы найти убийцу своей жены и отомстить. Ты так и «защищал» бы меня, уничтожая каждого, кто мне дорог? Лучше бы ты сразу убил меня, оставив в живых всех остальных, включая Дарака. Фергус, все твои действия причиняли мне только страдания. Ты что, не понимаешь этого?

Эвелинда осторожно сглотнула и скосила глаза, пытаясь увидеть лицо Фергуса. Он стоял позади нее, словно каменное изваяние, но она чувствовала его частое прерывистое дыхание и напряженно ждала, как он ответит на слова Бидди.

— Отпусти Эвелинду, — мрачно сказал Каллен, глядя на его застывшее лицо. — Теперь тебе незачем убивать ее. Все кончено.

— Да, кончено, — вздохнул Фергус над ухом у Эвелинды и, не отпуская ее, отступил назад. — Прости, Бидди. Я всегда хотел защитить тебя и сделать тебя счастливой. Ты заслуживала лучшей доли, чем та, что тебе досталась. Но я все испортил.

— Отпусти Эвелинду и сразись со мной, — прорычал Каллен, наступая на Фергуса, увлекавшего Эвелинду к краю обрыва.

— У меня нет никакого желания сражаться с тобой. Хватит того, что я убил твоего отца. Я не стану добавлять к списку своих грехов еще и твою смерть.

— Ну так не добавляй к нему и смерть Эвелинды, — в отчаянии вымолвил Каллен.

— Пожалуйста, Фергус, отпусти ее, — тихо попросила Бидди. — Каллен и Эвелинда любят друг друга. Они заслуживают счастья, которого не удалось отыскать ни тебе, ни мне.

— Да, может быть, и так, — согласился Фергус, однако отступил еще на несколько шагов. Затем он остановился и сказал Эвелинде на ухо: — Сейчас я отпущу тебя, девочка. Как только я уберу руку, беги прямо к своему мужу.

— Что вы собираетесь делать? — с тревогой спросила она.

— Не волнуйся об этом, — ответил он. — Просто иди к своему мужу и люби его. Бидди права — вы заслуживаете друг друга.

Эвелинда открыла рот, чтобы повторить свой вопрос, и тут Фергус внезапно оттолкнул ее от себя. От неожиданности она споткнулась, но Каллен одной рукой подхватил ее и, помогая удержаться на ногах, одновременно ринулся вперед. Почувствовав, что он убрал руку, она резко развернулась и с ужасом увидела, как Фергус падает со скалы, а Каллен в отчаянном рывке пытается схватить его.

Все присутствующие рядом вскрикнули, но только Эвелинда находилась так близко, что смогла дотянуться до Каллена, когда он, поймав Фергуса, потерял равновесие. Она вцепилась в килт и одновременно с мужем рухнула на землю. Каллен чудом удержался на скале, но мог в любой момент упасть, так как тянул за рубаху Фергуса, повисшего над пропастью. Тяжесть явно перевешивала Каллена, и Эвелинда всем телом навалилась ему на ноги, пытаясь помешать его невольному сползанию к краю пропасти.

— Дай мне уйти, парень, — почти дружелюбно попросил Фергус.

— Нет, — прорычал Каллен. — Дай мне руку, твоя рубашка может порваться.

— Дай ему руку, — попросил Тэвис, подоспев на помощь вместе с другими мужчинами.

Эвелинда слегка расслабилась, когда Джилли и Рори, встав на колени по обе стороны от нее, схватили Каллена, помогая ей удерживать на земле его самого и его тяжкую ношу.

— Дай мне руку, упрямый осел, — рявкнул Каллен, и Эвелинда услышала тихий треск рвущейся ткани. — Я же пытаюсь спасти тебя.

— Зачем? Чтобы потом повесить меня за убийства? — сухо спросил Фергус и повторил: — Дай мне уйти. Я готов.

Каллен застыл в молчании, и Эвелинда понимала, что творится у него в душе. С одной стороны, он не желал отпускать человека, который был его наставником, а потом стал первым помощником, с другой — знал, что, сохранив ему жизнь сейчас, после будет вынужден вынести ему приговор за совершение трех убийств. А это означало только одно — повешение.

Сердце Эвелинды сжалось от сочувствия мужу, но судьба смилостивилась над Калленом, избавив его от необходимости делать столь страшный выбор. Пронизывающий ветер неожиданно стих, и в это мгновение Эвелинда услышала, как с треском лопнула рубашка Фергуса. Ветер вернулся, налетев на них с новой силой, а Фергус рухнул вниз. Он даже не вскрикнул. И только ветер проводил его своим завыванием.

 

Глава 18

— Меня не нужно нести. Я не ранена и могу идти сама, — кажется, уже в десятый раз повторила Эвелинда. И в десятый раз Каллен не ответил, продолжая молча двигаться в выбранном направлении. Он не произнес ни слова с тех пор, как поднялся на ноги у обрыва и, схватив ее в охапку, зашагал к башне.

Эвелинда поверх плеча Каллена посмотрела на тех, кто шел сзади. Небольшая группа людей разделилась пополам — Бидди, Тэвис и Милдред немного обогнали Мака, Рори и Джилли. Даже с расстояния в десяток футов Эвелинда увидела, что Бидди вся дрожит. Тетушка мужа была очень бледна и выглядела совершенно потерянной. Милдред помогала ей идти, поддерживая за талию, а Тэвис крепко сжимал руку, демонстрируя необычное проявление сыновней любви. Во всяком случае, Эвелинда раньше не замечала ничего подобного. Судя по всему, кузен Каллена испытал сильное потрясение. Сегодня он многое узнал о своем отце. Может быть, это заставит его кое в чем измениться? Впрочем, не стоит гадать. Надо просто запастись терпением — время покажет. Однако в том, что касалось Бидди, Эвелинда никак не желала запасаться терпением.

— Каллен?

Не говоря ни слова, он на мгновение оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Эвелинду. Поскольку на его языке это обозначало «Да, жена?», можно было продолжать беседу.

— Как вы поступите с Бидди?

Обычная невозмутимость не изменила Каллену, и только глаза выдали его беспокойство. Он явно не знал, как быть с тетей.

— Ведь она никого не убивала, — тихо сказала Эвелинда. — Конечно, она стреляла в Дарака, но не убила. А он еще и не того заслуживал за то, что сотворил с Дженни. Может быть, вы просто оставите все как есть и не будете возвращаться к этому?

— Да, — вздохнул Каллен. — Долгие годы она думала, что убила мужа, и наказывали себя сама. По правде говоря, я не вижу большой необходимости назначать ей дополнительное наказание.

Эвелинда крепко сжала его плечи в коротком объятии, расслабилась и улыбнулась.

— Почему ты улыбаешься? Ты должна страшно сердиться на меня, — проворчал он и ногой открыл дверь, ведущую в кухню с заднего двора.

Эвелинда изумленно раскрыла глаза, однако не стала задавать ему вопросов в шумной кухне. И только в пустом главном зале спросила:

— Почему?

— Потому что я молчал, и из-за этого ты чуть не погибла.

— Из-за этого? — озадаченно переспросила она.

— Да, — ответил он, поднимаясь по лестнице, и, шагнув на площадку второго этажа, добавил: — Он не смог бы заманить тебя в ловушку, если бы я рассказал тебе о своих сомнениях.

Эвелинда внимательно посмотрела на него:

— Вы подозревали Фергуса?

— Нет, — с сожалением признал Каллен и остановился, дожидаясь, пока она откроет дверь спальни. Войдя внутрь, он ногой закрыл за собой дверь и подошел к кровати. Здесь он неохотно поставил Эвелинду на пол и, продолжая удерживать возле себя, сказал: — Но история с пожаром в соларе беспокоила меня. Фергус сидел в главном зале и не видел, чтобы кто-то поднимался по лестнице. По крайней мере он так говорил и все время повторял, что пожар наверняка возник случайно. И продолжал настаивать на своем, даже когда я сказал про факел, упавший слишком далеко от держателя. — Каллен поморщился. — Правда, потом он вспомнил, что отвлекся, когда открывал дверь перед Тэвисом и Милдред. Но я знал, что он не мог отвлечься. Фергус к любому поручению относился очень ответственно. Если надо было глаз не спускать с лестницы и солара, значит, он так и делал. В общем, все это мне не нравилось. Может быть, если бы я рассказал тебе, ты бы дважды подумала, прежде чем идти куда бы то ни было с ним вдвоем.

— Да, конечно, — спокойно согласилась Эвелинда, ничуть не рассердившись на Каллена.

— Прости меня, — очень серьезно сказал он и пообещал: — Я изменюсь. С этого дня я буду рассказывать тебе обо всем. Я буду… — Он запнулся и изумленно раскрыл глаза, потому что в этот момент она неожиданно прижала ладонь к его губам, явно принуждая к молчанию.

— Вам не надо меняться, милорд-муж. Вы…

— Нет, надо, — убежденно возразил он, убрав ее руку. — Эвелинда, я люблю тебя. Очень. И знаю, что ты не любишь меня. Я так и остался для тебя чужим. И сам в этом виноват. Ты все о себе рассказала. Я знаю о твоем детстве, о твоей семье, о твоих мечтах… обо всем. Но ты обо мне не знаешь ничего. Я хочу изменить это. Может быть, тогда ты полюбишь меня.

— Но я уже люблю тебя, — быстро сказала Эвелинда.

Каллен моргнул.

— Да?

Он выглядел совершенно потрясенным, и она, тихо засмеявшись, крепко обняла его.

— Да. Люблю.

— Как ты можешь любить меня, если почти ничего обо мне не знаешь? — в недоумении спросил Каллен.

— Но я знаю о тебе вполне достаточно, — заверила Эвелинда со всей серьезностью. — Я знаю, что ты сильный и благородный. Я знаю, что ты заботишься — и будешь заботиться — о моем благополучии и счастье. Я знаю, что ты справедливо и внимательно относишься к своим людям… — Она покачала головой. — Каллен, то, что ты сказал в самом начале нашей совместной жизни, — правда. Твои поступки красноречивее всяких слов. — Кажется, он все еще испытывал некоторые сомнения, и она продолжила: — Посмотри на Фергуса. Он столько говорил о своей любви к Бидди. И так оберегал ее от страданий — на словах. А на деле постоянно причинял ей боль. — Эвелинда выдержала небольшую паузу и спросила: — Как бы ты поступил, если бы оказался на месте Фергуса и случайно узнал о Дженни и Дараке? О том, чем он занимается с ней у обрыва?

Ответ последовал незамедлительно:

— Я вызвал бы его на бой. И убил бы негодяя.

— Так. — Она кивнула. — А как бы ты поступил после самоубийства Дженни? Когда Дарак изображал заботливого мужа?

— Я при всех разоблачил бы его, рассказав о том, что знаю. А потом вызвал бы его на бой. И убил бы негодяя.

Эвелинда прикусила губу, пытаясь удержаться от улыбки. Картина ясна. Очевидно, Каллен раз и навсегда определился со своим отношением к поступкам дяди и в любом случае «убил бы негодяя». Эвелинда мысленно согласилась с такой линией поведения и продолжила разговор:

— Фергус поступил по-иному. Он устроил все таким образом, чтобы Бидди узнала о том, что сотворил ее муж, и сама разоблачила его перед людьми. А когда она выстрелила в Дарака, но не убила его, Фергус довел дело до конца. Но не ради нее. Вовсе нет — она изо всех сил старалась спасти мужа. Фергус сделал это для себя, рассчитывая потом без помех добиться от нее взаимности. Он оправдывал свои действия любовью к Бидди… и нимало не заботился о том, как она будет мучиться, обвиняя себя в смерти мужа. И Лиама с Маленькой Мэгги он убил не ради Бидди. Разве твой отец не поверил бы, если бы Фергус признался в том, что убил Дарака, когда тот пошел на поправку? У тебя же не возникло сомнений, правда? — Эвелинда подождала, пока он кивнет, и пожала плечами: — И твой отец наверняка поверил бы. Но Фергус не признался. Зачем подвергать себя опасности? Куда проще снова убить «для Бидди». И напоследок поведать ей об этом… чтобы она до конца дней винила себя еще и в гибели Лиама и Маленькой Мэгги, — неприязненно добавила она и покачала головой: — Это не любовь, Каллен. Фергус говорил о любви, но его поступки противоречили его словам. А ты… — мягко произнесла Эвелинда, поднимая руку и прижимая ладонь к его щеке. — Ты почти не говорил со мной, но твои поступки рассказали мне о том, кто ты и какой ты. Они дышали благородством, и я полюбила тебя. — Она слегка улыбнулась и добавила: — Как только разобралась в твоих поступках, так сразу и полюбила.

Он крепко обнял ее, а потом наклонился и поцеловал. Этот поцелуй — нежный и ласковый вначале — постепенно становился все более страстным и длился, пока у них хватало дыхания.

— Я люблю тебя, Эвелинда, — с чувством повторил Каллен и принялся распускать шнуровку на ее платье. — Когда я ехал в д'Омсбери, чтобы жениться на тебе, я надеялся только на то, что ты окажешься женщиной, с которой можно будет просто спокойно жить. Но нашел нечто большее. Ты понравилась мне с первого взгляда. И нравилась все больше и больше с каждой минутой, которую мы проводили вместе. Я никогда не встречал таких женщин, как ты.

— Ты мне тоже понравился, — тихо сказала Эвелинда, когда он замолчал, сосредоточившись на том, чтобы освободить ее плечи от платья. — Хотя мне повезло, и я знала таких же прекрасных мужчин, как ты. — Он оцепенел, и она, широко улыбнувшись, добавила: — Ты очень похож на моего отца. И на брата… если он не изменился за это время. Я счастлива, что ты похож на них. Большая честь быть женой такого человека.

Каллен с облегчением вздохнул, но потом в его глазах снова промелькнуло беспокойство, и Эвелинда с любопытством спросила:

— Что такое?

— Есть еще кое-что, о чем я забыл рассказать тебе.

Она заинтересованно подняла брови.

— Пришло письмо от твоего брата, — объявил он. — Александр едет к нам в гости.

Эвелинда радостно улыбнулась, чувствуя себя совершенно счастливой. Однако Каллен, кажется, не разделял ее счастья, и она встревожилась.

— Тебе не хочется, чтобы он приезжал? Ты же говорил, что я могу пригласить его, — напомнила она.

— Да, и меня расстраивает вовсе не его приезд. Просто я должен был сказать тебе об этом несколько дней назад, как только получил письмо, — ответил он и пообещал: — Я больше не буду забывать о таких вещах. Я буду разговаривать с тобой и расскажу тебе все, что ты пожелаешь обо мне узнать. Я расскажу тебе о своем детстве, об отце, о матери — обо всем, что ты захочешь услышать. — Он позволил ее сорочке опуститься на пол. — Я расскажу тебе про свою первую охоту, свою первую жену, свою…

— Муж мой, — перебила Эвелинда, чувствуя, как его руки скользят по его телу.

— Да? — откликнулся он, останавливая движения своих рук.

— Расскажи попозже, — прошептала она и, тесно прижавшись к нему, обвила его шею руками, принуждая наклониться.

— Да, жена, — вздохнул он, и их губы слились в поцелуе.