БОРИС СЕНЕГА.
КОГОТОК УВЯЗ – ВСЕЙ ПТИЧКЕ ПРОПАСТЬ?
(Пролог Криминального романа)
(ОН. НАЧАЛО.)
Он – вот так без инициалов. Просто он, и всё. К чему вам его фамилия?
Он ездит на старом «Форде», пьёт чужую кровь стаканами, штудирует буддийскую литературу и занимается бизнесом, по-совдеповски: Покупает у нуждающихся граждан
стеклотару за гроши.
День его – это день «праведника в камуфляже». Мир его – пазлы.
Собирать из кусочков цветного картона вымышленные картины мира, что может быть увлекательнее для мужчины, обременённого пивным пузом и коммунальными долгами?
По вечерам, между парой «флаконов» «мутного» и отходом ко сну, в пропахшей котами «двушке» на окраине города N, он складывает такое, что у приезжих «шуба» становиться дыбом.
В трактате Каргайла «О Градации греха» про таких людей сказано: «Игры их – бессмысленны. Но время их – бесконечно, ибо они есть черви Царства Божия. Основа Мира сего».
Тут смешно другое – он искренне верит в создаваемые «под парами» «аппликации».
Они составляют смысл его жизни.
Порой, им овладевает приступ графомании, тогда он превращает картинки в рукописи, и несет, свои опусы в кафе «Ротонда». Где читает тинэйджерам в слух в расчёте на всеобщее поклонение.
Желание сделаться «Гуру» обитаемой среды не оставляет его с тех пор, как он потерпел фиаско на поприще рок – музыки в одной из европейских столиц, развёлся с женой, и ушёл глубоко в себя.
Вот, если угодно, одно из его досужих творений.
_______
Любителям мёртвых чисел и Стражам шершавой щели –
Посвящается.
Снежинки, пронизанные широкими полосами галогена, стеной падали на асфальт. От мерного шелеста мотора в машине сделалось умиротворяюще уютно. Если смотреть строго вперёд, невольно ощущаешь себя галактическим героем несущемся в серебряном звездолете, на встречу судьбе.
Выходить не хотелось.
Чем плохо? Ехать и ехать чёрт знает куда, лишь бы не стоять на месте, чтобы проблемы и сложности мира не могли догнать тебя и пожрать с костьми и мудями, отрыгнув по итогу желчью невыплаченных карточных долгов, обид и горьких воспоминаний….
Такси остановилось у зашморганной «свечки» на Колупанова. Пора было выметаться. Подняв воротник пальто, Пафнутий, не спешил входить в подъезд.
Встал под «козырёк», дожидаясь пока отвалит автомобиль.
Закурил, пуская хрупкие пушистые «кольца» в черноту неба.
Таксист, лихо, взнуздал своего стального коня, мигнувшего на прощание оранжевым гребнем и был таков.
Не пытайся подобрать ко мне ключи.
Не старайся обломать и перестроить.
Да, я в прошлом, так боялся темноты,
Что готов был, себе свет чужой присвоить.
Но теперь, когда всё зыбко и мертво,
Больше нет причины красть у посторонних,
Я бросаю воровское ремесло,
Чтобы встать в ряды сынов господних…
К чему сложились эти странные стихи? Кто ж знает. Строчки обычно приходят неоткуда и чаще всего предвещают беду. Последний раз «сочинительство», принесло известие о смерти матери.
Несколько месяцев назад голос искажённый виртуальными помехами сообщил, что Ирида Серафимовна умерла.
Пафнутий, прервал командировку, приехал в город N, и прямиком «ломанулся» в морг, где накаченный винищем санитар долго искал маму по холодильникам.
Наконец выудив Ириду Серафимовну из дальнего «погреба», сдал труп Пафнутию под расписку и, выделывая вензеля ногами, отправился на футбол.
Пафнутий сам обмыл и обрядил распухшее тело матери в холщёвый саван, после чего «усадил» труп в автомобиль.
Пока ехал через город, слёз не было, всё казалось, он сидит в пустом зале и смотрит китайский фильм без перевода.
Ему бы остановиться, выйти на свежий воздух, но чьи-то цепкие руки, вынырнув из полумрака, ухватили за плечи, и силком прижали, к водительскому креслу, требуя досмотреть «ленту» до конца. Когда, щит с именем города едва не столкнувшись, с его «Жигулёнком» испуганно отпрыгнул в сторону и попятился назад, Пафнутия, наконец, прорвало.
Слёзы и нервический смех сотрясли всё его существо.
Неведомая сила заставила Пафнутия гнать по тёмной автостраде до упора втопив в пол педаль газа.
Напоминая о бренности бытия, согбенное тело Ириды Серафимовны, притороченное ремнями к заднему сидению, уже начинало смердеть, оттаивая после прозекторской. Салон заполнил запах мертвечины.
Уголки плоских бескровных губ покойницы, омертвев, чуть приподнялись вверх.
Она «улыбалась» озирая невидящим взором несущееся на встречу пространство.
Подземелья Мангуп – Кале полны захоронениями с древних времен, поэтому решил Пафнутий, не будет ничего дурного в том, что мама упокоится среди милых её сердцу древностей.
Поднявшись по «серпантину» на мыс «Дырявый», Пафнутий, отнёс мать в пещеру, возжёг припрятанные факела и свечи и принялся в голос читать священные мантры из Книги «Воды и Огня».
Он читал медленно и с расстановкой, отгоняя сон тёплой водкой. Едва над городом мёртвых взошла и утвердилась луна, Пафнутий, окурил тело матери можжевеловым дымом. Обнажил в гранитной стене пещеры нишу, походившую на школьный пенал, и, уложив внутрь Ириду Серафимовну, продолжил молитвенное чтение до рассвета….
Отряхивая с себя перхоть нахлынувших печальных воспоминаний, наученный горьким опытом Пафнутий, входя в подъезд, достал пистолет, навинтил на ствол цилиндрик глушителя, и осторожно, кошачьим шагом стал подниматься на шестой этаж.
На лестничных переходах царила пыльная пропахшая мочой темнота. Коробки лифтов, завывая по-волчьи, носились на ржавых тросах в гулкой «проруби» шахты.
Обитая клеенкой, дверь квартиры № 21 была чуть приоткрыта. Освещение, льющееся изнутри, казалось странным. Каким-то не естественно золотым. Словно невидимая линия проходила между домашним светом и тьмой коридора.
Дослав патрон, Пафнутий толкнул дверь и переступил порог. Метнувшись по комнатам, он не обнаружил ничего не обычного. Всё как будто на своих местах, только халат жены шёлковым пятном лежал на полу в спальне, да электричество запузыривало повсюду.
- Марина! – крикнул Пафнутий. Но, ему никто не ответил.
Пафнутий вошел в кухню. Никого.
В сковородке брызгая жиром во все стороны, румянились котлеты. Стол покрыт накрахмаленной скатертью, в дорогом фарфоре отражается пламя свечей. Вино, дожидается своего часа в плетёной корзине.
«Наверное, вышла к соседке». – Подумал Пафнутий, снимая пальто и убирая ствол в наплечную кобуру. – «Зачем же двери распяливать»?
Через мгновение, Пафнутий, услышал за спиной лёгкие шаги, и не знакомые гипсово-белые пахнущие землёй ладони, закрыли ему глаза.
Обжигающий холод сковал его, казалась, он превратился в кристаллическую статую.
Пафнутий резко повернулся.
Перед ним стаяла рыжеволосая девица, имевшая на себе из одежды лишь карнавальную маску поросёнка.
- А где Марина? – Изумленно вымолвил он.
Вопрос прозвучал как-то нелепо по-детски и от того Пафнутий остро почувствовал глупость, и опасность всего с ним происходящего.
- Вышла. – Ответила девица хриплым шепотом. – Совсем вышла. Теперь я за неё.
- То есть, как вышла? Куда?
- Не бери в голову милый. Давай ужинать. Смотри, какие сочные котлеты.
Девица начала раскладывать лакомство по тарелкам.
Руки незнакомки с тонкими длинными пальцами, украшенные ухоженными лиловыми ногтями проворно мелькали над плитой.
«Ногти! – Озарило Пафнутия. – Где я раньше мог видеть этот маникюр» ?!
Пафнутий выхватил пистолет и, пальнул в девицу. Выстрел, прозвучал, как выходящее из организма скопление газов, и рассеялся по кубатуре. Ноги непрошенной гостьи подогнулись, и она упала лицом в сковородку.
«Странно, почему нет крови, хотя должно быть море разливанное»?
Пафнутий ухватил труп за волосы, сдёрнул пластиковую маску.
На горле девушки обнаружилась кроваво-синяя борозда. Он повернул тело к свету.
Нет, память, его никогда не подводила.
«Так и есть. Арфистка»!
Из свежей раны на пол вытекло несколько капель зелёной желеобразной жидкости. Образовав на линолеуме чёрное дымящееся пятно. Пафнутий отскочил в сторону и поспешно вытер руки о штору.
Присев к столу, открыл бутылку, налил вина. Выпил. Вкуса он не чувствовал. Тёмная виноградная жидкость пошла по жилам, как вода. В голове зазвенело множество колокольчиков. Пафнутий, дождался, пока они утихнут, и, закусил котлетой.
Этого не может быть, но это данность, как снег, падающий за окном. Он сидит рядом с трупом на кухне и жрёт котлеты.
Пафнутий встал. Вышел в прихожею. Заперся, на все замки и ещё накинул цепочку на дверь.
По пути проверил телефон.
«Молчит. «Отгрызли» значит экспромтом здесь и не пахнет. Или, в теремок не постучатся? Стоп»!
Пафнутий в два прыжка оказался около ванной включил свет и распахнул дверь. Электричество, ровно отражалось в багровых узорах, выведенных маньяком – авангардистом на кафельных белых стенах.
Марина – вернее то, что некогда было ею, сидела в мраморной «чаше» до краёв наполненной красной жижей собственного сока. В стеклянных глазах жены застыли недоумение и ужас.
«Тюльпан» умывальника радужно сверкает окровавленным «никелем» хирургического инструмента.
Широкое во всю стену холодное зеркало несло на себе алые буквы ехидного послания: «Приятного аппетита, козлик»!
Пафнутий перевёл взор на обезображенный труп. Из левого бедра Марины вырезан большой кусок мяса. Подсознание услужливо протянуло «ниточки» к съеденным котлетам и Пафнутия обильно вытошнило на пол. Потрясенный он выскочил из ванной.
Ножом по нервам резанули механические трели. Переведя дыхание, Пафнутий на цыпочках подкрался к входной двери и глянул в глазок.
На лестничной площадке суетились, мешая, друг другу, мордовороты в «мышиной» робе с «калашами» на перевес.
«Мусора!
Минут пятнадцать запоры выдержат, а больше и не надо».
Пафнутий вернулся на кухню, прихватил пальто. Стараясь ступать, как можно тише прошёл к книжному шкафу в кабинете. На средней полке надавил на томик Байрона. Шкаф неслышно отъехал в сторону, открывая потайной проход. Пафнутий сделал шаг, шкаф за спиной, как бы сам собой вернулся на прежнее место, и он оказался в соседней квартире.
Человеку его рода занятий, подобно лисице всегда полезно иметь запасную нору. Не зажигая свет, Пафнутий присел на диван.
Очень хотелось курить, но, он не позволит себе не одной затяжки пока, не разложит всё, как следует по полочкам.
Искать выход нужно быстро, но по принципу: «Не торопись, а то успеешь».
«Спалили хавиру к говённой матери! Что же такое рано или поздно должно было, случится, издержки профессии, так сказать.
Теперь, как завещал нам Картавый: «Думать, думать и думать»!
Ясный перец, менты кинутся пробивать Марину. Сие ни есть гут, но избежать этого, к сожалению, не возможно.
Связи – хуязи. То сё. Родные? Слава богу, она была сиротой.
Выпуклое, но отстранённое слово БЫЛА – определяющее нежданно свалившееся на него вдовство, нисколько не опечалило, скорее на оборот. С плеч, словно гора свалилась.
Друзья. Кто я для них? Баральчус Валериан Адамович «жучок» из Латвии? Так сгорел он падло в топке паровоза и даже шлака не оставил.
Жили мы тихо.
Соседи? Составят фоторобот? Да и что с того? Пальцев моих, на хате нет. Потому, как «грабки» «щавелем» травленные. Покуда разберутся, что к чему, рак родить может. Нет здесь, пожалуй, «псы» упрутся рогом в повидло.
А «нору» жалко. Заебатая была норка».
Пафнутий прикупил смежную квартиру через три месяца после знакомства с Мариной. Честно сказать, случай помог. Дедок пенсионер «щёлкнул ластами». Пришлось подсуетится.
Люди Васи Коня за жирный «нал» смастерили купчую на имя, какого-то, Кедрова Ю. П. За которым, видать тоже, сплошные дыры в далёком космосе.
Сложнее было, пока Марина отдыхала на Валдае стену «проковырять», чтобы комар носа не подточил…
«Ай, как говорится: «Теряя хер, по волосне не плачут».
Световые зигзаги метнулись по потолку. За окнами послышался шум двигателей.
Пафнутий подобрался к столу. Включил «Sonar» настроенный на милицейскую волну и навострил уши:
- «Агат. Я 09 –ый»! - Доносилось из эфира – «У нас Кебаб!
Колупанова 72 – 21 Кебаб»!
- Что?! Как?! Повторите! – Не унимался тугой на ухо «Агат».
- Расчленёнка. Мать вашу! Пошлите…
Пафнутий не стал слушать, кого и куда менты собираются послать. Вырубил «шарманку» и «подтянулся» к окну.
Во дворе было не меряно «лоханок» канареечной масти. На «пяточек» перед домом лихо вкатывала «скорая».
Кучка «цветных» в штатском возле бежевой «Волги» оживлённо о чём-то спорила, пиная руками ночную атмосферу.
В одном из «ораторов», Пафнутий с удивлением узнал своего шефа. Тучного, лысеющего блондина шестидесяти лет. Генерала Свидригайло. По прозвищу Муравей.
«Что за хрень»? Воистину задуматься было о чём.
Пафнутий увидел, как из подъезда выбежал бритый мент, что-то, бубня в «мыльницу», кинулся к начальству.
Отделившись от «консилиума» Муравей дунул в свисток, и из палисадника, с газонов стали подниматься люди в зимних маскхалатах, и запрыгивать в обшарпанный «Икарус» с рекламой «Госстрах» на борту.
«Интересное кино, господа удавы».
Сомнений больше не оставалось. Говнюки пришли по его душу. Он едва не сгорел, как свечка.
«Нет, всё же надо выпить, не то, «чердак» снесёт к чёртовой матери».
Пафнутий опустил плотные шторы на окнах. Включил фонарик. Открыл бар в серванте. Достал початую бутылку «Столичной», глотнул.
Вроде отпустило, но расслабляться сейчас никак нельзя.
«Осовеешь и всё смерть вот она, тут, как тут, схарчит тебя тёпленького – не подавится. Вернёмся лучше к нашим баранам, вона, сколько их во дворе посеется.
Режь – не хочу. А ведь придется, коли, не разбегутся.
Хотя прорыв в моём положении дело хлопотное. Шансов – ноль. Здесь даже фактор внезапности не поможет» ….
Согласно легенде Пафнутий служил снабженцем на Рижской парфюмерной фабрике. Такая «крыша» давала возможность бывать везде и всюду не вызывая подозрений, иметь множество знакомств в самых разных слоях общества.
Последний «заказ» пришел к Пафнутию, через «почтовый ящик». Какие были закреплены за ним в нескольких городах Союза и за рубежом.
Он должен раз в два – три месяца, объезжать их по графику и получать приказы от руководства.
Сняв очередной сигнал, Пафнутий вылетел в Ленинград.
В аэропорту «Пулково» на латке купил сфабрикованный специально для него номер журнала «Работница».
Симпатическими чернилами межу строк передовицы излагалась необходимая информация о клиенте. Среди иллюстраций прилагалось фото.
«Контора» просила «передать привет» арфистке служившей в оркестре театра имени Кирова.
Ничего сложного. Дело, каких Пафнутий, провернул уже множество, в разных частях света.
Было только одно странное пожелание «угомонить» даму при помощи верёвки.
Обычно заказчика не волнует способ исполнения. Но, тут за эту блажь предлагали не хилую надбавку.
«Может она чья-то родственница»? – Решил Пафнутий, вспомнив обычаи сицилийских мафиози….
Часам к шести он вошел в вылизанный «колодец», на Кронверкской улице.
Количество всевозможных, авто свидетельствовало о том, что обитатели дома «не дрыщут» поедая выломанный у жизни кусок пирога.
Скучающей походкой, прикрыв рожу шикарным букетом роз, Пафнутий направился, в нужную «конуру».
Цветы, «огнетушитель» «Советского Шампанского», тортик в «клешне».
Вот всё, что опишут потом операм бабушки на лавочке и стайка мальчишек, бегающих во дворе.
Несколько ярких пятен, отвлекающих внимание от серой, мерзостной сути происходящего. Абстракция! Всё должно быть пёстро и зыбко, как море.
В бывшем коммунальном «курятнике» сделали не плохой ремонт, но вот замки, стоящие поставить забыли. Пафнутий «расколупал» силумин в полминуты.
Дожидаясь музыкантшу, выпил кофе с ликёром. И в полночь, когда подвыпившая арфистка припёрлась на «базу» задушил её отрезком бельевого шнура.
Шнур впился в горло, словно в свежее масло. Кукла несколько долгих мгновений извивалась всем телом, пытаясь вырваться из цепких объятий смерти, но потом изошла на говно, покорно затихла, отдавая богу душу.
Пафнутий, уничтожил следы своего пребывания в доме, и тихо ушел, прикрыв за собою дверь.
. И вот, «дело», сделанное на «ять», сегодня обернулось кошмарной лажей.
«Выходит, что это та самая простота, которая порой хуже воровства. Где же я так прокололся то Господи»?
Пафнутий, отпил ещё малость из бутылки, и перед ним будто на экране высветилось в памяти прыщавое лицо подростка, случайно плюнувшего в него пластилиновым шариком из «харкалки».
«Ой, извините дядя я случайно. Я не хотел»!
«Якобы лестница Якова – упала на голову Якову тоже случайно. Нет, таких совпадений не бывает.
Наверняка таким вульгарным способом посадили «клопа» на спину. Отследили по спутнику самого до лежбища….
Если знать место, куда я должен обязательно прийти и иметь фото, все одно к одному. Получается, УСО* решило меня «слить». Если учесть, сколько лет я играю на их поле, убирать пешку с доски самое время».
Снова включив фонарик Пафнутий тоненьким, острым лучом наткнулся на вазу с мармеладными дольками.
Он взял одну и уже хотел, отправить конфету в рот, но ему вдруг припомнилась зелёная субстанция, сочившаяся из «лишней» дыры в теле арфистки.
ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ (КВАГГИ)
С давних пор, пробивая энергетические коридоры, в пространстве, инфернальные сущности проникают из иных измерений на нашу планету, и терзают человечество.
Случается, бесы вселяются в живых людей, но это происходит крайне редко. Большинство эпизодов так называемой «одержимости», на поверку оказываются всего лишь запущенными формами психических расстройств.
Как правило, объектами проникновения демонов и полтарахн становятся трупы людей, не доживших до своей естественной старости, т. е. тех людей, чья жизнь оборвалась внезапно, но в чьём теле ещё сохраняется основательный запас потенциальной энергии….
Пока над Египтом светит солнце в песках Верхнего и Нижнего Нила царит власть фараонов. Однако с приходом темноты сотни мертвецов встают из могил, входят в города и селения, и повсюду утверждается иное правление. Правление князя Тьмы с вакханалией бесовских игрищ и кровавыми пирами.
Вурдалаки и вампиры вламываются во дворцы и хижины. Они грызут, душат, насилуют, чтобы с первым криком петуха кануть в небытие до нового восхода луны. Оставляя за собой горы обескровленных тел, разграбленные зернохранилища и оскверненные храмы.
Адская карусель, вертевшаяся в стране сынов Озириса из века в век, в конце концов, стала одной из причин падения великой цивилизации. Патологический страх наводнил души, рабов и придворных, жрецов и царей.
Последние при проектировании пирамид создавали всевозможные, хитроумные ловушки, и запутанные лабиринты руководствовались отнюдь не сбережением своих сокровищ от расхитителей гробниц, а куда более рациональными мотивами.
Согласно поверью: «Чем большим влиянием пользовался покойник при жизни, тем более значительный и качественный Инферно потенциал обретал он после смерти в результате контактов с тем Светом».
Что может натворить «взлетевший» из саркофага мертвец, вырвавшись к свету?
Как пишет чернокнижник Иит – Пта: «Фараон – вампир, отыскавший путь в мир живых, гонимый жаждой крови, обрекает страну, на погибель и разорение делая её лакомой добычей для врагов».
Несомненно, жрицы учитывали последствия возможных «побегов». Потому мумифицировали вельмож и правителей, рассчитывая, при помощи смол, трав и всевозможных снадобий, набальзамировав тело, отогнать от души покойника, чёрную силу.
В XIV веке в предместье Праги угодил в засаду и был забит сорока осиновыми кольями некто Миклош Брадобрей. До этого момента, вампир терроризировал округу прокусывая горло припозднившимся горожанам. При осмотре поверженного вампира у него обнаружилось два ряда зубов, удлинённые клыки, верхние и нижние с еле заметными отверстиями. Причём, клыки были полыми и имели трубчатое строение. И, что любопытно, при вскрытии тела не обнаружилось ни капли крови, даже в его собственных венах и артериях оказались лишь запекшиеся сгустки.
Куда же в таком случае улетучилась кровь?
Ответить на этот не простой вопрос в разное время пытались философы, алхимики, врачи и инквизиторы, но безуспешно. Тайные знания никак не давались им в руки.
И только ламы Тибета сумели схватить истину, а вернее чёрта за хвост.
Трудолюбивые монахи, из монастыря Таши Лумпур* возведённого не далеко от горы Кайлос, перемежая благочестивые блуждания по астральным дорогам Вселенной, с совершенно конкретными опытами в области биоэнергетики и медицины, открыли, что мертвецы, ставшие вампирами, окунувшись в воды Черного озера, в долине Гарунд обретают как бы «второе рождение».
Человеческая кровь является основным источником жизни для демонов высшего порядка. Которые в силу иерархического этикета редко появляются на Земле. Используя вампиров в качестве поставщиков. Всё происходит примерно следующим образом: Высасывая из жертвы кровь, вампир - донор, прокачивает «продукт», через себя. После чего кровь по каналам – окнам, открывающимся в космосе, поступает, демонам – хозяевам.
Хозяева взамен, подпитывают своих слуг, необходимой тёмной энергией.
Решив, что озеро, выступает, как своеобразная аккумуляторная ванна, монахи исследовали его глубины, и выделили из донной растительности особый вид ламинарии – Кваггивадис. Создав на её основе гелиевую субстанцию ярко – изумрудного цвета.
С помощью, чудесной мази удавалось не только заживлять колото – резаные раны, но при воздействии на определённые участки мёртвой материи оживлять ее.
В шестой декаде правления Тан умер настоятель монастыря. И монахам представилась возможность испробовать снадобье на человеке высокой души и светлого разума. Как утверждают источники: «К великому огорчению братьев, тело мудрого Джандуанга сойдя с тропы Вечности, вернулось в обитель, но дух утонул в Море Забвения».
Что подразумевалось под столь странной формулировкой? Неизвестно. Скорее всего, Джандуанг, как и предполагалось, послужил монахам в качестве подопытного кролика. Сделавшись первым Кваггом Воплощённым мертвецом.
Со временем оборотистые братья, научились манипулировать потоками инфернальной энергии, и использовали «волшебный препарат» по максимуму, создавая из умерших, безропотных рабов, для правителей Лхасы.
Когда в 1938 году, экспедиция Эрнста Шеффера * посетила загадочный монастырь, монахи, в обмен на золото вручили представителям СС драгоценный бальзам и отрядили в Берлин специалистов.
Работы по созданию Квагов - супер солдат для армии Рейха велись в лабораториях СС в рамках проекта «Зигфрид» и составляли одну из высших тайн партии. По всей видимости, опыты завершились удачно.
Потому, что достоверно известно следующее: В апреле 1945 года оборону Рейхсканцелярии, среди прочих держали странные люди, одетые в униформу Ваффен СС, без знаков различия. У них были неестественно белые абсолютно бескровные лица. Объяснялись они по преимуществу жестами и лишь изредка, гортанными звуками, на неизвестном наречии. Очень редко улыбались, обнажая кривые плесневелые клыки. Квагги входившие в личную охрану Гитлера сражались яростно, до последнего патрона. В плен не сдавались. Живые добивали раненых истекавших зелёной ядовитой слизью….
«Такие значит, загибоны?! Выходит, они всё-таки нашли бумаги Зиверса. * Почему нет?
Вольтер сказал: «Нет ничего не возможного в самом лучшем из миров».
Теперь понятно, зачем девку просили придушить. Чтобы шкуру не испортить.
Скорее всего, расклад должен был быть такой:
Нежить является к нам в дом. Разбирает Марину на части и сваливает. Нарисовываюсь я, и меня берут тёпленьким, у сковородки при разделанной жене. А, что?
Обезврежен злой упырь хавающий за обе щёки сладкое женское мясо. На такого можно, что хочешь списать. Запаришься отмазываться.
И всё, ментам халва и отпуск в Житомир, а мне намажут лоб зелёнкой и привет. Всё шито- крыто. Сливайте воду. Солите огурцы.
Может, оно так всё и прокатило бы, да только, у живого человека рефлексы всегда выше, плюс с котлетками перебор вышел.
Интересно, кому это Муравей так весело «подмахивает»? скорее всего, узбекскому Папе, В «Конторе» давно поговаривают, будто тот не брезгует человечиной».
Подсвечивая себе фонариком Пафнутий, прошел в ванну. Разделся и встал под холодный душ. Следовало взбодриться.
«По утру оперы начнут поквартирный обход. Значит, уходить надо, не телясь, часа, через час – два, больше у меня нет».
Вытираясь Пафнутий, вернулся в комнату. Вдел одну ногу в штанину вельветовых джинсов и замер. Тишину ночи прорезали выстрелы.
Опомнившись Пафнутий, оделся, схватил пистолет и, прижавшись к стене, глянул в окно. «Луноход» и «скорая» обрызгивали, синим светом куцый палисадник. По всей округе в домах стали зажигать свет. На балконах появились тёмные силуэты.
По двору метались, менты матерясь, и всполошено паля в небо. В коридоре послышался топот ног, потом этаж вздрогнул от взрыва. Из окна его бывшей кухни, озаренный иссиня – жёлтым пламенем, весь в крошеве битого стекла, спиной вперёд вылетел человек в белом халате.
«Понятно», – Решил Пафнутий. – «Должно быть, Кварг очнулся, менты «обделались» от страха, и кто-то «умный» бросил гранату. Молодцы кавалеристы это значительно упрощает задачу».
Над телом выпавшего из окна медика в припрыжку скакали разгорячённые блюстители правопорядка, сообщая в эфир о полном обломе. Пафнутий почувствовал едкий запах гари из коридора в «нору» стал сочиться дым. Отблеск сырого пламени лёг на чёрные стёкла. Из дома стали выбегать заспанные жители. Паника распластала мышиные крылья над микрорайоном.
Пафнутий отодвинул диван. Вынул несколько «ёлочек» паркета. Извлёк из тайника, короткоствольный автомат с откидным прикладом, и не большие целлофановые свёртки. Не спеша, тщательно уложил добро в спортивную сумку.
План отхода был в общих чертах готов.
Теперь, наконец, можно выкурить вожделенную сигарету. Пафнутий блаженно затянулся, и допил водку прямо из «горда», дожидаясь нужного момента.
Он, почему-то вдруг сейчас вспомнил Никарагуа:
Уже неделю в маковых «полях» партизаны «бодались» с правительственной гвардией. Над джунглями почти беспрерывно лили проливные дожди. Самосовцы крепко их тогда пощипали. Уцелело меньше половины отряда. Боеприпасы были на исходе. Лекарств не было вовсе, а «Красным цаплям» ещё предстояло переть миль двадцать по горам с тяжело ранеными и грузом «сырца». И не факт, что всем им удастся дойти до основного лагеря в Сьерре. Поэтому Доктор перед решающим броском разрешил большой привал, чтобы, как он выразился: «Подтянуть лямки». Бойцы, лежали вповалку, на раскисшем травяном насте, измученные, но счастливые покуривая толстые «сигары» из марихуаны и не торопливо беседуя о чём-то своём, обыденном крестьянском. Пафнутию показалось, что этих парней совсем не гложет тоска и давящий страх смерти. Война и пахота их привычная работа. У них есть цель.
Когда улыбающийся командантэ Ортега накрошил на широкий банановый лист сочный свиной окорок, начинённый сухими горошинами перца, и они, из пузатой армейской фляги, выпили по первой крепчайшей деревенской граппы, ему пришло на ум, что: «Эти не грамотные пионы и их неистовый командир, очень счастливые люди, потому, что они верят в то, что делают. Они живут, сражаясь, и сражаются, чтобы жить. И Пафнутий завидовал им. Ибо сам он, с некоторых пор был лишен, сколько ни будь ясных перспектив. Ощущая себя раз заведённым роботом. Чей механизм, по истечению ресурса без сожаления выкинут на свалку» ….
«В смысле: «За, что боролись, так тебе и надо. Сеньор Даниэль стал президентом. А ты, что ты такое? Положим, удастся вытащить хвост из мясорубки. И что дальше?
КГБ станет гонять тебя, как таракана по глобусу.
Не каркай!
Конечно, недооценивать их нельзя. Но, один раз со мной они уже прокололись. Кто сказал, что подобное не повторится? Как говаривал папаша Вандербильт: «Крах начинается с цента». Ладно, философствовать будем потом…»
Заслышав вой сирен, Пафнутий упаковал в сумку любимое пальто, обмотал лицо до глаз мокрым полотенцем, отворил входную дверь, и лёг пластом.
Вскоре по лестнице забухали тяжёлые шаги. В клубах плотного дыма показались оранжевые куртки пожарных. В противогазах и блестящих медных касках они были похожи на инопланетян, сражающихся с гигантским щупальцем брандспойта. Увидав, мужчину, пытавшегося выползти из задымленной квартиры, один из расчета кинулся к лежащему, остальные бегом рванули к очагу возгорания.
Взяв руки склонившегося над ним человека в уверенный захват, Пафнутий рывком перебросил пожарного, через себя в «нору». Покуда «пациент» не очухался, ткнул его пальцем в шею. Здоровый сон, до утра сердобольному трудяге был обеспечен. Облачившись в брезентовый реглан, Пафнутий, прихватил сумку с вещами, и покинул убежище. Вся пертурбация заняла не больше пяти минут, в дыму и всеобщей сутолоке, как и ожидалось никто, ничего не заметил….
«Хата, надо думать, выгорит полностью». – Размышлял Пафнутий, шагая сквозь дымовую завесу по трубам теплотрассы.
Отыскав люк на крышу, Пафнутий, извлёк из сумки автомат, и, поводя стволом, стал осторожно выбираться наверх. Мокрый искристый снег валом валил над городом. В безветрии рвущееся под ним из окон оранжево – золотистое пламя казалось Пафнутию языком диковинного дракона лижущего адскую смолу небес. «Пожарок» и ментов во дворе прибавилось, однако «комитетских» вот так, сходу, на таком расстоянии вычислить было трудно, и всё же они тут были, в этом Пафнутий не сомневался. Следовало быть максимально осторожным. Найдя заранее припасённую длинную доску, Пафнутий перекинул один её конец на соседнюю крышу и как по мостику перешёл на соседний дом. Он хотел, было повторить эту не хитрую манипуляцию, когда почувствовал, как в спину ему, упёрлось нечто весьма похожее на ствол.
«Приплыли хиппи» …. Пронеслась строка из далёкой юности в голове Пафнутия.
- «Бросай хурду»! – Скомандовал голос у него за спиной. – Не поворачиваться. Руки за голову! Медленно становись на колени. Вот так молодец.
- Не уж то господин генерал, вы соизволили снизойти до грязной работы? – Съязвил Пафнутий, послушно выполняя распоряжения начальства. – Позвольте осведомиться, почём нынче «консервы» на Алма-атинских рынках? Или вы с Шарафом предпочитаете свежатину?
Муравей злобно засопел, чуть сместился в сторону, намереваясь ударить, и не успел. От затылка правую руку, раскрытой ладонью вниз Пафнутий выбросил в сторону. Кривое, лезвие бедуинского ножа, выпорхнув бабочкой из рукава, впилось в горло незадачливого генерала. Муравей захрипел и повалился на снег. Пафнутий инстинктивно откатился в сторону, и тут же рядом взметнулись фонтанчики снега. В падении, огрызнулся короткой бесшумной, фыркающей очередью, по бесформенной белой фигуре, показавшейся из слухового окна. «Реплик» со стороны оппонентов больше не последовало.
Пафнутий, выждал несколько времени. После чего, проложил импровизированный мостик над растревоженным двором в последний раз, и благополучно перебрался на заснеженный квадрат «двенадцати-хатки».
Тёмные заснеженные вершины кипарисов, высаженных по периметру парка отлично были видны Пафнутию с этой точки.
«Если удастся проскользнуть через парк и выйти к гаражам, он свободен. Почти свободен. Аэропорт и вокзалы они, конечно же, перекроют. Хотя, судя по тому, что Муравей, упокой господи его душу, сам оторвал зад от кресла и привлёк «левых» ментов, весь этот балаган, насквозь частная инициатива. Иначе от меня давно один ремешок бы остался. Государство, где боевые генералы в угоду правящим на скоряк лепят кровавые импровизации, долго не простоит. И всё же, на такую лафу лучше не рассчитывать. Пусть каждый несёт свой чемоданчик.
Петрухин «Москвич» вполне ходкий. И, если я прав сеть не может быть слишком частой. Значит, на машинке можно рискнуть. По крайней мере, выскочу из Крыма, дальше автостопом или на перекладных. Главное живым добраться до Петрозаводска. Там через «окно» Финляндия. И, даст бог, в Европу въедет уже совсем другой человек».
В одной из ячеек государственного банка в Хельсинки Пафнутия дожидалась кое, какая наличка и итальянский «картон» * на имя Николса Треди.
Скинув пожарный костюм, Пафнутий, подхватил спортивную сумку и, пройдя через чердак, не торопясь, выбрался на лестничную клетку. Остановился, удобно пристраивая автомат под пальто.
«Остался последний раунд. И он, должен быть за мной. Иначе всё вокруг лишено смысла». – Сказал себе Пафнутий, ступая размеренным шагом в эту бесконечно долгую морозную ночь…
___________________
(ОН. ОКОНЧАНИЕ.)
Он движется по аллее к серому морю, бушующему вдали. Под ногами хрустит жухлое золото осени. Он идёт считать волны. Желание пойти побродить появляется у него всякий раз, как он перестаёт «играть в слова».
Обычно, перечтя написанное, он даёт себе зарок, никогда больше, ни при каких обстоятельствах не браться за перо. Но не сдерживает эту свою клятву, как не исполняет много других обещаний. И спустя время опять начинает писать. Хотя умом понимает, что проза его грузна и статична, как располневшая балерина. Что всё, чем он обычно занят по вечерам у стола, размазано, пошло, и потому совсем никому не нужно. Как, впрочем, не нужны здесь не только не зрелые вещи, но и вообще какая-либо литература. Этот город попал в период распада, и он, будет неизбежной смертью разложен на атомы вместе с ним. А пока, остаётся, идти, не спеша или пить без просыху. Либо руками ласкать пустоту в надеже, что из… прорисуются неясные женские очертания, ну, в крайнем случае, выпадет купюра другая столь необходимых ему денег.
Денег всегда не хватает. Но больше денег, не хватает времени. Оно уходит, как вода, расходуясь на не приятные встречи с мало понятными людьми, какие-то дела, которых не переделать, и что самое страшное, с каждым прожитым днём, времени у него всё меньше, а он до сих пор не определился – чего же он хочет от жизни, которой, в сущности, нет? Писать? Нет. Он не стремится стать писателем. Тем паче, что Пьюзо*, к примеру, не переплюнешь, а раз так, то стоит ли плевать против ветра? Предприниматель из него, мягко говоря, никакой. За столько лет, пройдя горнило и лёд бандитского капитализма, он сумел вырвать у судьбы всего лишь жалкий стекло пункт в дровяном сарае. Другие не имеют и этого – скажете, вы и будете по-своему правы. Но, ему хотелось не этого. Так чего же? Вопросы, вопросы. Жизнь состоит из одних только вопросов.
Прилетевший ветер, гонит впереди себя газету. На одной её стороне выткан знак вопроса, сложенный из цветных квадратиков рекламных объявлений. Что-то вроде: «Сыктывкарский Госуниверситет проводит день закрытых дверей».
«Да, господи»! – думает он, подбирая печатный листок. – «Лучше бы подсказали, куда пойти лечится, от всего этого маразма, разлитого повсюду и во всём?
Он развернул отнятую у ветра «прессу», и, щурясь, на садящийся за горизонт, красный шар солнца бегло прочёл: «Сегодняшние горе – «композиторы» увлечённо клепающие «шлягеры – однодневки» - напоминают бородатых токарей эпохи застоя, пропивающие в обоссаной подворотне украденные на заводе болты, которые на самом деле на хрен никому не сдались». Или «Николаевские судостроители досрочно спустили со стапелей круизный лайнер «Академик Шнеерсон» типа река – море…».
И дальше всё в том же духе в таком разрезе.
В самом «подвале» * страницы прилепилась заметка о том, что: «В дни проведения венецианского карнавала из вод гранд канала был выловлен труп мужчины с изъеденным рыбами лицом и переломанными ногами. В кармане утопленника найден замшевый мешочек полный самоцветов на общую сумму, что-то около ста пятидесяти тысяч Евро, а также, кредитные карточки, и водительские права на имя Николо Треди книготорговца из Генуи».
«Ну, вот ещё один искатель счастья попал под каток случая. А друзья сманивают бросить всё и уехать к черту на рога. Зачем? Чтобы к мимолётному ужасу празднично одетых буржуа, болтаться, как дерьмо в апполонке, всплыв, в какой ни будь европейской луже?
Нет уж, увольте! Быть погребённым в овечьей могиле, такого конца я себе не желаю. А какую кончину ты для себя полагаешь? А шут его знает. Наверное, что ни будь крахмально – благопристойное. С хорами, пирожками и не слишком «отмороженными» фейсами присутствующих».
Он вышел на волнорез, когда, соперничая со звездами, повсюду, зажглись неоновые огни прибрежных баров. И над пляжем поплыл печальный голос Бориса Гребенщикова:
Шамбала, ты моя Шамбала!
Жаль, что к свету исход не возможен,
Русь, утратила свет навсегда,
Вместо ликов здесь, пьяные рожи,
Шамбала, ты моя Шамбала!
_____________________
*(1) УСО – Управление Специальных Операций. Структурное подразделение КГБ СССР. С 1939 по 1991 годы занималось ликвидацией не угодных большевистскому режиму людей. Как на территории Советского Союза, так и за его пределами.
Таши Лумпур – Тибетский монашеский орден. Буквально: Чёрное солнце.
Эрнст Шеффер. – (нем. Ernst Schäfer, 14 марта 1910—21 июля 1992) — немецкий зоолог, орнитолог, тибетолог, штурмбаннфюрер СС, руководящий сотрудник Аненербе.
Бумаги Зиверса – Больше известные, как архивы Аненербе.
Аненербе – буквально: Наследие предков. Государственный институт Третьего Рейха по тридцати различным направлениям собиравший и изучавший Техно – магический мировой опыт. Основан Генрихом Гиммлером в 1943 году.
Вольфрам Зиверс – (1898 – 1947) штандартенфюрер СС. Шеф Аненербе. Казнён, по приговору Нюрнбергского трибунала
Активными поисками архивов Аненербе занимались НКВД – КГБ СССР, но, по всей видимости, в этом не преуспели.
Узбекский Папа – Рашидов Шараф Рашидович. (1925 – 1990)? Первый секретарь ЦК компартии Узбекистана.
Картон (Жаргон.) – Паспорт.
Марио Пьюзо (1928 – 1997) Итальянский писатель. Автор знаменитого романа «Крёстный отец» и ряда других произведений бытописующих нравы итало – американкой мафии и современного западного мира.
«Подвал» – Последняя колонка газетной полосы
23 ноября 2006 г., 14:34:46 - 17 декабря 2006 г., 20:33:30
г. Севастополь.
___________________
ПИСЬМО НА ТУ СТОРОНУ. Планета Терекс.
(Не научная фантастика.) 11 Ноября 2599 год.
8: 30 по-местному времени.
Привет Илья!
Давно собирался черкануть тебе несколько строк, да всё не складывалось.
Сегодня, наконец, выдалось свободное утро.
Сижу в своей халупе, с «банкой» «Метеорита» в обнимку, и пытаюсь выразить в словах, ощущение блядскости, временами, охватывающее меня на этой планете.
Загнали в такую дыру, не приведи бог.
Здесь совсем нет приличной выпивки, и факт сей, надо признать, печален.
Без водки, чего греха таить, мир – совершенно теряет свою привлекательность, что бы там ни говорили моралисты и врачи.
О стоящих бабах, приходится только мечтать.
Кугутки не моются вовсе, им, видишь ли, вера не позволяет. На рожу страшнее атомной войны, и плоские, как моя жизнь.
В Гафанге правда, есть публичный дом, но, я вряд ли сумею вырваться туда раньше середины зимы.
Приходится «передёргивать затвор» листая пожелтевшую подшивку «Маркизы».
Аборигены гонят самогон из пауков Листоедов – отвратное пойло.
По вкусу нечто среднее между кувалдой и лаком для волос.
После дозы грамм в сто, башка гудит сутки, и дристос прохватывает такой, что будьте нате. Кишки можно в сральной оставить очень даже запросто.
Если паскуда экспедитор до закрытия рек не подтянет на базу «топливо» и провиант – сливай масло.
Придется травиться местной огненной водой.
Всё лучше издохнуть от поноса, чем от тоски по Родине.
Чёрт бы подрал Верховников.
Сидят жлобы в шубах, злого духа пускают.
Ильюха власть меняет людей.
Кем был Будякин до того, как «Броненосцы» подсадили его тушу наверх?
Вшивым торговцем рыбой.
Он ел с ладони. Клялся в преданности общему делу…
А я спал с его женой.
Признаю, сделал не простительную глупость, смешав общее и частное.
Всё одно, что бадяжить «Столичную» с пивом.
Ничего хорошего кроме блевотины выйти не может.
Но не ветвистыми рогами генносе Будякина зашвырнул меня в космос.
Всё сложнее и многогранней….
Прежде всего, нас погубила слепая вера в людскую порядочность.
Пройдя Путь Железа и Крови, мы, как это не дико осознавать, вышли из войны такими же идеалистами, как и вошли в неё.
То есть История нас ни чему не научила.
И мацысты снова «натянули» человечество на «кол» – соответственно законам Талмуда.
Спасибо ещё, что не ломанули ледорубом по черепу.
Теперь приходится корячиться за здрасте или, как Сван, клеить коробочки в «Жёлтом» доме.
Спиваюсь в хлам в этих богом забытых болотах, втюхивая туземцам «Основы демократии и человеколюбия».
Которые, откровенно говоря, нужны несчастным, как керосин в Судный день.
Кугут прост. С него довольно горсти сладостей не хитрых.
Я здесь вроде кондитерского автомата с музыкой – проповедуй, что хочешь, хоть Камассутру, только конфеты с пяти до шести выдать не забудь.
Народ на Терексе покладистый.
Арбает за всю грязь.
Но всякий раз, расплачиваясь с ними за рабский труд убогой молочной карамелью, я чувствую себя конкистадором, скупающим у краснокожих за зеркала и бусы – не понятное для них золото.
Еврей Хайме Колон, больше известный миру под именем Колумба был, как выясняется, тот ещё проходимец.
Испанцы говорили: «Не здашь «песок», Господь оденет тебя в железные сапоги, а дон Христофор застегнёт пряжки».
«Обували» туземцев, по полной программе.
Консепсион рыгал кровью ещё добрых два столетия визжа от художеств Короны.
Пока индейские племена не объединились и не дали «цивилизованным» католикам бздей.
Смеху было на всю Европу.
И чем скажи на милость, я отличаюсь от вице – короля Индии?
Знанием абсолютной истины? Умением управлять пилотируемым модулем в межзвёздном пространстве?
Этим ведром с гайками, напичканным банальной электроникой?
Поверь мне брат ничем совершенно.
Ну, разве, что я уже год сдрачиваю в кулак, а Колон, даже в плаваниях умудрялся обходиться педиковатым юнгой, и имел не однажды, королеву Изабеллу поставив раком, на столе.
Прикинь картина – «голубки» блядь, «пыжатся» на груде государственных бумаг, и вдруг является неврастеник Фердинанд. Какой пассаж….
Понятно дело – крепость, суд, чуть не сказал – Сибирь.
Отлучение от Церкви, лишение всех «бабок» и наград.
Финал простой – смерть в нищете….
Могилами наших парней усеян Земной Шар.
От Можайска до Калифорнии.
Солдаты Первого Броненосного легиона – водрузили Знамя Победы на развалинах Капитолия.
Но по собственной глупости и недальновидности ветераны отдали выстраданную победу негодяям и плутократам.
Невольно превратившись в лакеев Новой Еврейской Олигархии. Воистину «Благими намерениями вымощена дорога в ад».
Теперь, я спрашиваю тебя капрал – доколе будет продолжаться наше шествие во тьму?
Не пора ли нам Славянам по Вере и Крови объединиться и сбросив каиново ярмо укротить, наконец, гиен Давида?
Куда идут миллиарды выкачиваемые из недр множества планет?
Преодолев титаническим усилиями, Третью Мировую, земляне в поисках новых пространств осваивает дальний Космос. Для кого? – спрашивается.
- Для людей! – ответишь ты!
- Говна на лопате, друг мой!
Консорциум еврейских Банкиров, прикрываясь Декларацией Прав Человека, занимается финансовым рукоблудием и скупает, за бесценок аграрные планеты.
При попустительстве ООН – этой клоаке мирового сионизма. Раздувает шумиху вокруг мнимых эпидемий, взвинчивают цены, на нефть, лекарство, жратву, в то время, как миллионы людей в Галактике подыхают от голода обретаясь в самых нечеловеческих условиях бытия.
Скупает за нашу кровь.
Манипулируя идеями Долга и Совести, гонят солдат «цивилизованных» миров вколачивать с кровью «демократические, общечеловеческие ценности» в инопланетные народы при помощи напалма и свинца.
- Зачем?
На данном этапе, тот, кто владеет площадями плодородной почвы, водными ресурсами, углём, газом – владеет всем.
Ибо получение качественного, не испоганенное химией продовольствия и контроль над источниками различных видов энергии – это власть над телами и душами обитателей Вселенной.
Раввины Сиона резво «вкурили» расклад.
И, как у них заведено, принялись сколачивать бранжу.
А Совет молчит.
- Почему?
- Хороший вопрос.
Нынешним дерьмократам цадики слюнявят жирный процент.
Всяческие там блядь Президенты и Премьеры «Гуманных» миров, спят и видят, как бы успеть хапнуть, побольше, и отбыть в тёплые края.
Мы же для них, не смотря на все наши заслуги перед Отечеством, всего лишь Надсмотрщики над рабами и сами в большинстве своём рабы.
Инструменты, предназначенные исключительно для достижения их далеко идущих целей.
Нас смоют в клозетной чашке, как тампон. Едва только в наших услугах отпадёт надобность.
Ты думаешь, из – за жены Будякин загнал меня в эту глухомань?
Да хер бы он клал на свою шалаву!
Рыболов не может простить, что именно мы – «Броненосцы» подняли его во власть.
Пришло время платить по счетам.
Ты где-нибудь видел банкира, торговца или биржевого воротилу, сполна оплачивающего долги?
То, то! Делать этого, ой, как не хочется.
Современные Шейлоки могут бросить тысщёнку другую в богадельню.
Построить Синагогу на «сэкономленные» средства.
Порассказать в своей гугнивой жёлтой прессе, о том, как они «любят» всё человечество – это они умеют, хлебом не корми, дай друг другу Шнобилевские премии выписать.
А реальные обязательства можно не оплачивать. Они для них ровно туалетная бумага.
Жиды добра не помнят. Они его не осознают.
Сегодня Будякин лезет в Канцлеры.
И уже подмял большую часть Совета под себя.
Потому, что в правительстве козням евреев больше никто не противостоит.
Пока ветераны входили в Совет Министров, всю эту «ТалМудовую шушеру ещё удавалось как-то сдерживать.
Однако после октябрьских событий 2593 года, когда одуревший от водки Большой Папа приказал вывести на улицы столицы танки, деятельная аппозиция перестала существовать.
Её вульгарно «загасили», долбая из всех калибров, прямой наводкой, по зданию парламента.
Чтобы не «сгинуть задарма», пришлось идти на компромисс, выбирать между могилой и посольством на Терекс.
Так, что история с Лидией это «телега» для любителей клубнички.
Сегодня общественности можно втереть любую мульку.
Как говаривал теле – еврей, прилюдно писая в бутылку из-под лимонада: «Пипл всё схавает».
Упрятав меня на Терекс, Рыболов лохонулся.
Именно здесь в медвежьем углу мне удалось, я надеюсь схватить его за яйца.
Разгребая административный бардак, я набрёл на пачку писем и отчётов, из которых явствует, что Консорциум сознательно занижает валовой оборот Терекса.
Даёт центральному правительству заведомо фальшивую информацию по нефти, алмазам и прочим ресурсам.
Если наши обормоты признают Терекс не рентабельным, планету законсервируют. И жиды наложат на неё свои поганые лапы.
Теперь вдумайся Ильюха, что произойдет, если эта падла победит на выборах?
Мацееды легко проглотят Вселенную.
Спрашивается, на хрена было огород городить? Смешивать Америку с дерьмом?
Когда через такого вот Будякина человечество опять будет дёргать за верёвочки возрождённый Каганат.
К сожалению, я слишком шумно принялся возится в своей «берлоге», и Рыболов видать что-то пронюхал.
В тутошних лесах намедни объявились Тайваньские карлики. Сам понимаешь приятного мало. Этим пиндосам палец в рот не клади. Но, даст бог нечисть выведем.
Из парочки трупов этих мудаков я приказал местным умельцам сварганить чучела. Получилось не плохо.
Думаю, послать Будякину подарочек с ближайшим почтовым звездолетом.
Пусть знает гад, что расслабляться я не собираюсь, а там, как карта ляжет.
Если же всё-таки меня «припаркуют» – знай Ильюха, что ушёл я не по своей воле, а всё о чём бы ни писали газеты, лажа от первой до последней строки.
Рыболов, несомненно, будет искать с пеной у рта нарытые мной документы, поэтому, случись что, будь крайне осторожен.
Весь наш боевой опыт в драке с этим пауком может оказаться, бесполезен, если не держать рот на замке, а глаза открытыми.
Прощай!
Навсегда остаюсь твой друг;
Сержант Броненосного легиона
Борис Бобров.
4. 11 – 5. 11. 2005 19:25 Севастополь.
____________________________________________________________
РЫБЬЯ КРОВЬ.
- И быть тебе за это, рыбой мерзкой, скользкой.
- Обещали котом.
- Недостоин!
Григорий Горин.
"Формула любви".
Пышнохвостые, золотые рыбки не спешно плыли по своим делам. Бутылочно-зеленая, слоистая вода, увеличивала их в размерах, словно линза телескопа, и от того они казались Пьеру, древними монстрами.
Когда-то давно, он наблюдал сих тварей в лондонском анатомическом театре при Королевской Академии Наук.
В те давние годы, доктор Мосли, облачённый подобно масону в чёрный, кожаный фартук, ловко препарировал Меченосца, показывая студентам измазанные кровью, крупные внутренности. Пучеглазый самец беспомощно трепыхался под скальпелем. Широко раскрывая рот, силился глотнуть воздуха. При каждом судорожном движении, его перистые щитки - заслонки по бокам головы, приоткрывались, и Пьер видел склизкие, красновато-серые жабры несчастного существа. Жабры отмирали, съеживаясь без воды с каждой секундой всё больше.
Кровь, разлитая по мрамору стола, текла из желобов в чашу, поставленную суетливым ассистентом неподалеку от грузного русского господина, пожелавшего посещать лекции профессора. Пьер морщился и вздрагивал, при каждом касании скальпеля. Со стороны могло показаться, что это его холёное, белое тело кромсают на куски и выпускают по капле кровь.
" Тогда я, верно, чувствовал себя рыбой. Полудохлой зловонной, жалкой рыбой. А теперь? Кто я таков теперь"? - подумал он.
Икряная, оранжевая рыбина приблизила к Пьеру шершавую морду свою и слегка куснула в губы. Граф Безухов вздрогнул, но не открыл глаз.
Рыбина отпрянула и, чиркнув по лицу плавником, подалась прочь.
" Кто их выпустил? Они все мёртвые…"
Внезапно ему на ум пришло, что рыба не может быть мёртвой.
"У рыб души нет. … Про человека приличествует говорить, что он мёртв. Рыба дохнет. Чаще всего, на поварне, или, как в университете, под скальпелем. Без надежды на Воскресение. А человек? Человек, восстанет из гроба в час суда, и будет держать ответ, перед Господом. Каждый? И князь Василий тоже поднимется по зову труб Иерихонских? Зачем? Он чудовище алчно пьющее кровь. Мою кровь. Я всё вижу, чувствую. И всё понимаю, но воспротивится, нет сил, ибо я рыба. Потрошённая, скользкая рыба, не имеющая души. Рыба, фаршированная золотом. На Саксонском фарфоре лежат куски меня. И все жадно едят плоть мою при свечах.
Тысячу раз прав был Болконский, не для чего было бывать у Куракиных. Попал в омут. В капкан. Душно мне здесь, ей богу муторно, и дна не видно. Да, есть ли оно это дно?
Будь всё трижды проклято! Чего ради, я приехал в Россию? Опиваться вином и бравировать силой? Отец позвал. Глупости. Отцу не было до меня прежде никакого дела. Граф Кирилл Владимирович, замазал блуд свой золотом. Надсмеялся над всеми ими, отдав титул бастарду. Хотел натянуть нос князю Василию.
Князь Василий, поди, ж ты, ужом вывернулся, дочь свою под меня подложил. А я, пустил слюни. Как же, Diana Marble. Нешто в Европе девок мало было? Или у этой ветрогонки, поперек?
В обеих столицах шепчутся уже: "Ах, бедный, маленький Пьер… Вы видели диковину, медведя с рогами? … Графиня Безухова, "выкинула" намедни, а от кого не известно. Очень может быть, что от брата своего Анатоля. Не зря, отец хлопочет по гвардии. В деревни услал сына. Женить стервеца собирается. Пьер то, по все дни в кабинете сидит трактат сочиняет…. Ах, majeure, какова?"
Сколь уж денег роздано, только бы, слухи пресечь. И всё зря, клокочет болото проклятущее. Зависть людская хуже ржи въедливой. Всё истребит, подчистую дай, срок.
Стреляться разве с обалдуем этим. Или может и впрямь службы сыскать. В дипломаты податься. Интриги Европейские распутывать?
Хотя, куда мне со свиным то рылом. Хорош дипломат, с женой совладать не может. Сиди уж Ерёма дома, точи свои веретёна. Что на балах ёрзать, что в присутствие таскаться. Всё те же лица кругом и рядом. К тому же, в министерстве говорят, потолки низкие, я им рогами все люстры расколочу. Нет, определённо пришибу Анатоля, как есть "угроблю всмятку". Какая тут к праху дуэль! Размажу, как клопа по паркету и вся недолга".
Пахнущая йодом, вода вокруг Безухова вдруг за пузырилась, закипая, но тепла он нисколько не ощутил. Скорее, напротив, от пенящихся, изумрудных столбов, выраставших повсюду, и так же, быстро лопавшихся с глухим, ватным звуком: "БООМ"! тянуло потусторонним холодом. Потревоженные обитатели моря, почувствовав опасность, кинулись врассыпную. Пьер подобно ленивому киту не придумал ничего лучше, как опустится на глубину. Мрак, увешанный, водорослями Ламинарии и омертвевшими кораллами, кинулся, за ним следом. В фосфорном свете воды Пьер углядел на песчаном дне, блеснувший кругляшек, совсем маленький с ноготок ребёнка.
"Вот сейчас, я коснусь её, - с надеждой подумал Безухов, вытягивая громадную конечность свою по направлению к монете. (Ему казалось, что это именно давнишний, проигранный на пари империал, лежит там припорошенный песком.) - Коснусь и спасусь. Не может быть, чтобы я не спасся. Ведь я, никому не делал зла. Желать, желал, но не сделал. И я, их всех люблю, и всех прощаю. И жену, и Долохова и Анатоля. При мысли о людях, рвавших, на части судьбу его, в разгорячённом мозгу Пьера отчетливо, словно из кусочков цветной смальты сложилась картина:
Moscou, la ville sainte, объятая с четырёх сторон медно - жёлтым пламенем плыла в дыму и копоти на встречу грядущему.
Пьер увидал себя идущим на пролом сквозь толпы жителей, потеряно метавшихся в жарком аду.
Отчаявшиеся получить ключи от города "лягушатники" под водительством Мюрата ворвались, наконец, на пожарище и оказались между молотом и наковальней. Жажда наживы гнала французов по углям не покорённой святыни, в самое сердце пепелища. Но страх погибнуть от рук, раздавленных горем и унижением москвичей выталкивал из города прочь, как пробку из бутылки. В Москве наблюдался тот самый невообразимый хаос и безвластие, который позже и по другому поводу учёные нарекут Броуновским движением.
Раздвигая толпу плечом, Пьер направлялся, на Поварскую, и оттуда на Арбат, к храму Николы Явленного, где в воображении своём замыслил он "дело". Широкий с зазубринами кинжал в зелёных ножнах ждал своего часа под обтрёпанным сюртуком его. Граф Безухов шёл убивать Наполеона. Ему представлялось, что со смертью Императора закончится всё. И этот чудовищный пламень, пожирающий величественный город, и война его породившая, угаснут сами собой. Он шёл, с намерением поставить кровавую точку в исторической трагедии, написанной Вышними силами для подмостков театра с именем: Россия.
Одно только угнетало его. Он двигался скованно, как человек до конца не осознавший последствий и тягот предстоящего. Пьер не знал точно, как будет убивать Бонапарта. Не думал, что может погибнуть сам. Он просто шёл покончить со ВСЁМ ЭТИМ, и в тайне надеясь, что ЭТОГО, не случится. Вернее, случится, но как-то само собой, без его физического участия, но при нравственном посредстве.
"Я трус. Жалкое ничтожество". - Подумал, отстранено Пьер Безухов, коснувшись, заветного предмета.
Песок, возмущённый касанием, мутной взвесью стал, подниматься, к верху открыв, постепенно, Пьеру вместо вожделенной монеты печальное лицо князя Андрея. В глубинном пространстве лицо Болконского существовало само по себе. В не тела, которого здесь в пучине морской не было вовсе.
Лицо князя открыло глаза и усмехнулось. Оно всегда делалось открытым и добродушным при виде этого увальня в смешных, круглых очках, помещавшихся на толстой физиономии.
- Ах, мой друг, здравствуйте. Давно же мы с вами…
Пьер нисколько не удивился, услышав голос друга в своём мозгу. Напротив, удивление показалось ему не уместным, даже бестактным в подобных условиях.
- Душевно рад встрече Ваше Сиятельство. Однако же, вот где довелось свидеться.
- Да, да такова жизнь. Вернее, то состояние, которое здесь именуется жизнью. Впрочем, вы я вижу молодцом мсье Пьер, какой пышный хвост и плавники загляденье.
- О чём это вы князь?
- Не важно mon here, главное вы теперь на всегда избавлены от ваших идиотских les bons principes.
- Вы хотите сказать! - Пьер в ужасе выпучил глаза, пытаясь подвсплыть на поверхность. - Но позвольте князь…
- А, хуля толку, Петруша? - горестно усмехнулся Болконский. - Что есть, то есть. Вам ещё "подфартило", как здесь выражаются. Вы, полюбуйтесь, на кого я стал, похож. Полный отстой.
Князь Андрей, несколько раз, крутнулся вокруг своей оси, давая Безухову рассмотреть себя подробно.
- А, как же прошлое, - с дрожью в голосе осведомился Пьер?
- Через как, любезный граф. - Ответствовал Болконский. - Здесь есть только настоящее, и то, не для всех.
Пьер, сделал, несколько кругов вокруг лица друга, стараясь, успокоиться. На языке его вертелось миллион вопросов, но каким-то "шестым" чувством, он понимал, что князь Андрей не удовлетворит его любопытства. Не потому, что не захочет, он просто не в силах это сделать, так как, не знает всего. И всё жё, один вопрос, самый главный, как ему казалось, Пьер не мог не задать князю.
- Скажите князь, а видение. Я полагаю, что видел нечто?
- Фрагментарное Озарение. - Равнодушно сообщил Болконский. - Здесь такое случается почти с каждым. Артефакт. Галлюциногенное обострение в период адаптации. Со мной тоже, признаться, происходит нечто подобное, но, всё реже и реже, слава Богу. Привык, знаете. И потом…
Князь Андрей умолк, размышляя о чём-то своём.
Пьер, из деликатности не решаясь тревожить друга, осваивался в новом для себя качестве. Крутил, пируэты и увлечённо пускал пузыри, с лёгкостью открывая жаберные клапаны.
Но вскоре, голос Болконского вернул его, к прежним мыслям.
- Друг мой, вы и вправду хотите знать, что случилось с нами ТАМ? - Князь Андрей, энергично выпустил струйку пузырей в сторону поверхности.
- Если это не затруднит вас. - Сконфуженно ответил Пьер.
До него, наконец, начинало доходить, что любые воспоминания о прошлом, а уж тем более предположения о будущем, на которые здесь неизвестно кем наложено строжайшее табу причиняют Болконскому мучительные страдания. Но знать, ему до дрожи в плавниках хотелось знать, чем завершилась вся эта канитель.
- Извольте, только право, лучше было бы, всё оставить, как есть.
Князь, нахмурил, брови припоминая минувшее, и начал свой рассказ:
- К не частью для Наполеона, и к счастью для вас, затея, с убийством, благополучно провалилась. Виной тому, ваша не решительность, лень, и как это ни странно мягкосердечие.
- Ну конечно, припоминаю пожар, девочка. - Встрял Безухов.
- Не прерывайте меня, прошу вас. Всё и без того…
- Извините. Я умолкаю.
- Лицо князя, плавно переместилось в скопление световых бликов и, он продолжил:
- Не только это. В тот день, Император, въехал в Москву на четыре часа раньше, предполагаемого, вами срока. Из Драгомиловского предместья, по Арбату, прямехонько в Кремль. Вы, разумеется, всего этого знать не могли, так, что до некоторой степени это вас извиняет. Сама судьба была против вас. Главное же то, что вы колебались, вас снедали эмоции, сомнения. Вы, были не готовы свершить задуманное. Прежде всего, потому, что позволили чувствам взять вверх над разумом. Смерть вообще, и смерть Наполеона в частности, представлялась вам игрой, неким театральным действом если угодно. Где вы герой из плоти и крови, закалываете злодея понарошку. Занавес закроется. Потом взметнётся снова. Вы вместе выйдите на поклон, а на утро проснётесь знаменитым. Вам хотелось прослыть убийцей Наполеона больше, нежели умертвить его. А девочка - это лишь предлог, внешний признак, и ничего более. Нет, мой друг, смерть, - это двери в иные миры, и открывать их для других, куда страшнее, чем для себя самого. Чтобы держать ключи от смерти в руках своих бестрепетно, надобно обладать железной волей, ясным, холодным, умом, и совсем, слышите ли вы меня? - Совсем не иметь сердца. Свершить Пиррову победу над собой. А победа, как женщина, по большей части глупа, ветрена и капризна. Её следует держать в узде.
Признайтесь, нечто подобное с вами случалось раньше, до двенадцатого года? Узнав, что отец ваш при смерти вы не слишком огорчились, ибо все предшествующее время ждали, что старый граф позовет вас, дабы даровать вам, не любовь свою, нет, Вам, на подобные экзерсисы la plante. Метрическую запись с признанием отцовства. Заверенную, рукою Государя.
Вы жаждали внимания в Свете, денег. Участь un batard, терзала ваше самолюбие, как львица терзает, тушу быка на охоте. Не лгите себе. Вы именно с этими чаяньями и надеждами возвратились в Россию.
Кстати, о женщинах. Говорил я вам Пьер: "Ежели хотите свершить, что-либо путное в жизни, нипочём, ни за что не женитесь". Вы не вняли совету. А между тем, жена ваша, впрочем, Бог ей судья…
Кровосмесителю и прелюбодею Анатолю Куракину, полковой лекарь, по живому, ржавой пилой отнял, ногу в день Бородинской битвы. Боже, как он кричал, у меня от его воплей, уши закладывало. Вся боль, которую он причинил вам, да и другим некоторым, сторицей к нему возвратилась. Уймите злобу вашу. Вы отомщены самим Провидением.
- А Наташа?! - Не утерпел Пьер Безухов.
Ему, хотелось, узнать у князя Андрея, не судит ли тот его за любовь к Наташе?
Украденную им, как ему казалось, у мёртвого там, в недосягаемом прошлом.
Но, князь оставил это восклицание без ответа, видимо сочтя его не уместным.
- Я умирал, мучительно. - Продолжал Болконский - Картечь попала в живот. Осколки, кое-как вынули. Однако, утроба начала гнить. Но боль физическая ничто, в сравнении с муками душевными испытанными мной в последние минуты существования. В эти мгновения, я ощутил, что должен поверить в Бога, которого презирал до сих пор. Поверить и принять всё как есть. Осознав, вдруг, что жизнь прожита впустую, а нечто важное прошло мимо.
И всё же, как видите, и здесь мы опоздали.
Бонапарт, расплатился по счетам, не многим веселее нашего.
Теперь лежит, подобно мумии в гробнице Дома Инвалидов. Ни тебе тлена, ни тебе вони, одни только почести запоздалые. Хоть сейчас готов мутить воду в Европе. Только душу вдохните и в строй.
- Он святой?! - Изумился Пьер Безухов.
- Не смешите задницу мсье Пьер, она и так смешная.
Всё много проще и страшней.
Наполеон пал жертвой своего величия. Он сделался идолом, затоптанным в пыль стадом лизоблюдов, мародеров и варваров. Разжиревшая челядь, устав маяться в четырех стенах от безделья и глупости, в обмен на золото и призрак свободы по наущению еврейских казнокрадов накормила Узурпатора мышьяком. Император мешал всем. Он, превратился в ночной кошмар для победившей коалиции. Совет Монархов, напуганный дерзким побегом с острова Эльба, решил, что лучше, чтобы его не было совсем. Эпоха великих потрясений закончилась бытовухой с примесью вульгарной уголовщины.
-Все они, и из грязи поднятые, и на тронах сидящие в конечном итоге предают. - Глубокомысленно изрёк Пьер, взмахнув плавниками. - Потому, что в душе всё одно, навсегда остаются рабами. Нет - свободным нужно родится, тут кровь решает всё дело, и никак иначе.
В остальном, признаю князь, кругом ваша, правда. Прошлое ровно, как, то болото, которое лучше не колыхать.
- Согласен любезный друг. - Бодро ответил князь. - Только я подзабыл, в чём суть хохмы?
- Сдаётся мне, шторм надвигается! - воскликнул Пьер Безухов. - Ныряем глубже, и я расскажу, вам этот анекдот.
ПРИМЕЧАНИЕ: Диана Мраморная* Жеманница. ** *** Москва священный город. **** Мой милый. ***** Хорошие принципы. Плевать. ****** Между нами.******* Извините. ******** Бастард. ******** (Франц.)
СКАЗКА ПРО ПАШУ.
В одном селе жил Паша. Был он так себе пассажир, чисто Чебурашка паралоновый. Одутловатый по жизни. Тушканчик, одним словом. Растил Паша ганджибас в огороде сочный, метровый и вставной до опупения. И тем был Паша счастлив и горд, как Мичурин. Но однажды вползли к нему на флэт вилы вильные, завальцовонные, гранённые. На заводе "СЕРП и МОЛОТ" спецом для Паши не трезвыми ударниками труда в три смены смастряченные.
Пришла короче Паше пора в армию идти, от врагов буржуинских Родину защищать. Сдулся Паша на раз, будто грудь пожилой хористки, хайер под воротник спрятал, сидит стремается. Рубит Пашу, измена лютая, мехом к верху вывернутая.Паша с малолетства, весь пацификами обклеенный, словно чемодан туриста не здешнего. Не пруха ему с милитаристами в яшкаться. Хоть плачь, не климатит Пашу в Красную Армию вписываться.
Долго думал Паша думу крутую на ганжибасе ядерном настоянную. Делать неча, не стал он военкома с кренделями дожидаться. Решил идти сдаваться на дур дом, пока крылья не заломили, а там, будь, что будет. Авось кривая вывезет.
Набил Паша подсумок травой. Дунул пятку понтовую напоследок и полетел. Долго ли летел над полями и горами это не ведомо. Только случился с Пашей приход небывалого качества. Упёрся он рогом в параллелепипед стеклянный, во всех сторон огнями расцвеченный. Над дверьми надпись аршинными буквами:
УНИВЕРМАГ «УРУГВАЙ»
Вошёл Паша в двери.
Вокруг лохи и урелы мечутся, как тараканы на свету, друг другу фуфель пополам с лебедой впаривают.
"Ага"! - смекнул Паша, и выменял на траву Будёновку со звездой, саблю и коня резинового на палочке. Скачет Паша по стриту только пыль из-под копыт летит, да менты в след свистят, удивляются.
Прискакал Паша на призывной пункт, слез с коня поклонился военкому в пояс и молвит: "Хочу, от супостата Отчизну оборонять, под твоим светлым началом воевода. Дозволь боярин в конницу вступить, пешему де мне не способно, хобот мешает".
Военком дородный мэн в орденах по самый копчик возрил на Пашу поросячьими глазками, затопал ногами, замахал руками и роняя челюсть на пол, кликнул санитаров страшным голосом. От того рыка звериного листва с деревьев облетела, и птицы оземь попадали. Выскочили молодцы из железного сундука на колёсах, предстали пред военкомом не мертвы, не живы от страха и давай пеленать "кавалериста" в рубище смирительное. Матюгался Паша на всю округу. Кусался пса цепного злее, да только захомутали Пашу санитары без жалости. Привезли в чертоги медицинские, где ширяли серой не сщадно, пока не очреслел Паша, не сделался бэк его, деревянным, как у Буратино. Лежит Паша в палате на животе к кровати вервием принайтованый, мух считает и думает: "Вот, однако же, все, по-моему, вышло. Не схавали, вояки Пашу, отрыгнулось, им сукам блохастым".
Осенью спустился Паша с Терапевтической Горы со справкой. Пришёл в своё село, а в огороде трава, аж до неба вымахала. Обрадовался Паша, и полез по стволу ганджибаса под самые небеса. Глядь, а на облаке сидит военком улыбается и, махает Паше, заряженным косяком:
- Давай, мол, Паша дунем.
Оторопел Паша, и упал с ганджибаса на грядку. Упал и заплакал. Потому, как понял, что никуда от Судьбы не деться.
Севастополь. 2004 г.
ДОРОГА В АМЕРИКУ (ДА!)
Памяти графа Л. Н. Толстого.
«…Экое чудо чудесное, бегут по волжской глади пароходы «Окоём» и «Зелентуй», таская пассажиров с танцами и музыкой, аж до самого Нижнего, где всё теперь, бурлит и клокочет. И горя не знает. Потому как, весело…! Потому как ярмарка …! И всё, и всяк в движении пребывает, лишь я, обретаюсь здесь без просвета, и сердцу моему холодно, как в сугробе. Эх, будь она не ладна жизнь, клятая и битая коромыслом …»
Так размышлял глядя в окно на пронизанную солнцем реку, коллежский регистра́тор Яблоков. Человек без роду и племени, как он сам себя называл. Яблоков пил на квартире своей, и хмель забирал его медленно, но упорно, как будто он Яблоков не «казённую» вкушал, битый час в однова, а воду колодезную в себя лил горстями.
«…И нет фарту, хоть ты тресни. Тоска, тоска такая… Ети её мать… Словно кто кол осиновый вдавил в брюхо. Надо бы менять что-то вокруг себя. Да, да, непременно менять! Департамент бросить! Гори она огнём эта служба…»!
«Так ведь христовым хлебом кормиться станешь». – Немедленно пропел Яблокову ехидный Внутренний Голос. И тут же услужливое воображение принялось в красках рисовать, как он Антоша Яблоков в рубище, да с сумой, кладёт босые разбитые в кровь ноги по горькому Чулымскому тракту в поисках подаяния, да ещё звон кандальный приплело для пущего ужаса.
«Так, мы, пожалуй, вот что…»! - Антон Сергеевич выпил ещё фужер кристальной огнедышащей влаги, съел пяток солёных груздей, сопливо распластавшихся на китайском фарфоре, и прислушался к себе. – «Обратимся к «Третичной системе», но прежде непременно метнуться к тётке за субвенцией…»
Тётушка Поллинария Викентьевна не то чтобы жадна была от природы, вовсе нет, она в меру жертвовала по больницам и приходам, да только, решительно не для чего всё это было, как казалось Антону. «Быть как все, не хуже других»! Вот её девиз. И Поллинария Викентьевна следовала ему всю жизнь неукоснительно. Все дают на благотворительство, и я дам, от чего же не дать, раз директив такой вышел. Главное, чтобы люди о тебе чего лишнего не думали. Поллинария Викентьевна всё делала скорее по обязанности, нежели от души, как заведённый автомат. (Автомат - это не русское слово, недавно вышедшее в обиход, очень нравилось Антону, он представлял себе медного человека, изрыгающего огонь и читающего чужие мысли.) И даже содержание, положенное Яблокову по завещанию от родителей его, тётка выплачивала аккуратно, но как подачку совала всё равно. Только бы приличия соблюдены были. «На мол, Антоша, отвяжись, и ступай себе с миром…» И то сказать «оклад» сей, по нынешним временам, смех один, двести пятьдесят целковых в два месяца. «Дабы не баловал и зазря по трактирам не валандался…». Так дескать покойный Папа распорядился…до приведения в возраст. Сунулся было просить о прибавке, так тётка выгнала в шею. Ещё и в клятые крючкотворы определила, службу тащить в Севрюжьем Комитете*. Сиди теперь, как сыч в присутствии, сукно протирай. Ума и опыта набирайся, как она говорит.
Да плывёт он к бую, опыт этот, а ума и своего достаточно. Жалование с голубиный хрен, а мороки, на всю голову хватит. Одно только и спасает, когда, никогда в «банчок» с сослуживцами раскатать, да по-шумствуешь на лёгкую ногу в трактирах окрестных, а так скука слякотная. Обрыдло всё, спасу нет.
И чего ради с утра до ночи в чинушах мелкотравчатых корячится? Когда Поллинарии свет Викентьевне стоит, только пальцем шевельнуть при её то связях в Петербурге, и меня хоть в Статские Советники в раз выведут? Ан, нет изволь в глуши прозябать и изжогой мучатся. Нет, как хочешь, а денег, тебе добру молодцу тётка не даст, ни под каким соусом. Потому, как призирает она меня, как есть брезгует. Это ясно как день.
Ах, как было бы славно применить «арифметику» барона Шварца на наших болванках, уж я бы тогда, непременно банк сорвал, а там, глядишь и Париж не за горами».
Похождения барона Шварца лихо описываемые на страницах французских и австрийских листков неким газетёром Арно Жуттеном весьма интересовали Антона Сергеевича, он прочитывал всё до него касаемое и брал на скоросшиватель. Вот венский «Der Standard» намедни сообщал, что оный Шварц изрядно потрепал за игрой в новомодный «Покер», обитателей клуба «Ландау» при помощи, изобретённой им «Третичной системы». «Нагрел толстосумов» аж на шестьдесят тысяч имперских дукатов. «Лихо! – ничего не скажешь».
В сносках неутомимый хроникёр давал, как показалось Антону Сергеевичу весьма дельное пояснение насчёт основной методы. Как человек приверженный цифири Яблоков тотчас воспылал интересом к сему предмету. Исчеркав не мало бумаги разного рода формулами и транскрипциями Антон как ему казалось, сделался твёрдо уверен в действенности означенной «системы», и желая немедленно её опробовать на практике, ринулся было подсчитывать свои «пенензы», но осёкся, ибо состояние оных оказалось плачевным. Всего-то пол сотни ассигнациями и пять рублей монетой.
«Не густо, увы». – Огорчился Яблоков – «С такими «видами» нечего и думать садиться за карточный стол. В «Палласе» ставка идёт от тысячи рублёв, а у «Вебера» купчишки и того выше загибают. «Куда мне в калачный ряд…?»
Оставалось одно только – «Мыслить»! Чему Яблоков с превеликой охотой и предавался, обратив процент не великих своих «капиталов» в нехитрую снедь из лавки по соседству, да купив четверть «Смирновской» по двадцати пяти копеек серебром за ведро.
Признать надобно, с некоторых пор, Яблоков полюбил сам «процесс» подобного «размышления». И хотя в силу стеснённости материального своего положения таковая возможность, как сегодня, выпадала Антону Сергеевичу не часто, он старался ею не пренебрегать.
«Вот водка…» - Говорил он себе наполняя фужер. – «Кто мы без неё…? И главное, куда мы без неё…? Нет, господа, в России без водки решительно невозможно. Отбери у русского человека водку, и сразу бунт, тот самый «бессмысленный и беспощадный» о котором, ещё Пушкин предупреждал. А Пушкин – это наше всё…! Пушкин, и сам, между нами сказать, вкушал «Перцовую» с приятностью. Ему при этом бездны открывались… а я, что я…? Головка от граммофона. Червь взыскующий горизонта. Мне бы хоть на ноготь удачи, я бы кажется Землю дыбом поставил…»
«…Хорошо бы с тётушкой удар какой приключился…». – Услужливо сообщил пробудившийся Внутренний Голос. – А что, так оно часто бывает. Вон секретарь уездного суда Ерофеев, жил себе человек жил. Присел в нужнике. Перенапрягся и помер. Доктора говорят тромб оторвался…»
Антон Сергеевич опорожнил фужер стекла муранского до краёв наполненный, «Смирновской». Размашисто перекрестился на божницу, отгоняя от себя видение иссиня – багрового перекошенного смертной судорогой лица несчастного Ерофеева. Нежданно выплывшее перед ним из небытия. Лицо, вдруг принялось летать по комнате, хлеща Яблокова по глазам окровавленным адъютантским аксельбантом, росшим кажется из невидимой головы. Когда же покойный судейский натешился в волю и исчез так же внезапно, как и появился. Антон Сергеевич вновь погрузился в свои не весёлые думы.
«…А идея, знаете ли вы, совсем даже не плоха…». – Вновь вкрадчиво сообщил окаянный Голос. «Одно не большое усилие, Mein Lieblings kleiner Junge** И… Рулетенбург. Шикарные женщины, и ещё чёрте что, у твоих ног… Свобода, одним словом. Надобно только …».
«Что только» ?! – Взвился Антон Сергеевич и холодный пот прошиб его, ибо он понял, что вожделенная им независимость, вот она… Лежит совсем рядом, руку протяни. Стоит лиши убрать тётку с дороги! Убить – то есть совершить поступок противный душе человеческой».
«Душа что»? – Продолжал наставлять Голос. – «Душа она, как птица в горсти. Сдавил её и поворачивай, как хочешь».
«Ну, да» !? – Изумился Антон Сергеевич, прикладываясь к фужеру. – Так ведь грех — это убить живого человека. Как можно? И потом – Совесть…».
«Грех не в мех». – Витийствовал Голос. – «Не грешить, только Бога смешить… И потом, что-то ты не слишком про совесть вспоминал, когда у Павлуши Сухомлинова с месяц тому, портмоне в «Астерии» слямзил»?
«Ну, вот ещё! Нашёл про что вспоминать!» – Антон Сергеевич с досады на себя чуть водку не пролил, так, руки затряслись. – То случай выпал, его по тем обстоятельствам никак упустить было невозможно. И потом, у этого лоботряса Павлика, бюваров подобных, набитых кредитными билетами, как у дурака махорки. Всё ж таки, племянник военного министра, это вам не фунт изюма. Для него десять «Катенек» *** туда, десять сюда – пыль. Никто ничего и не заподозрил, решили потерял где-то, потому как накануне пьян был до изумления.
«Так и это есть случай Herr offizielle****». – Сообщил Голос. – «При том, отличный, и право слово, глупо будет им не воспользоваться. Как говориться – следите за руками: Берём некоторое количество ртути в аптеке Цылермана и кидаем Поллинарии Викентьевне под кровать… Через месяц – другой, всё. Приходи кума любоваться…»
«Конечно»! – Возмутился уже изрядно захмелевший Антон Сергеевич – «А в следственной части идиоты сидят…? Чуть что не так пойдёт, малейший заусенец… вцепятся клещом не отдерёшь, разве что с мясом…»
«С чего вдруг»? - Не унимался въедливый Голос
«А с того!» - Всё больше распалялся на своё бестолковое Альтер Эго Яблоков – «Тётка моя, огромными деньгами ворочает. К самой Kaiserin – Mutter***** вхожа, искать станут всерьёз. Это значит перевернут всё вверх дном, и как пить дать дознаются и про ртуть, и про аптеку. Тогда всё. Пиши пропало. Упекут соколика в каторгу, как есть упекут…
К тому же убирают у тётки в опочивальне по нескольку раз на дню. Очень Поллинария Викентьевна чистоту уважает, выметут «подклад» с божией помощью и вся недолга. Нет, тут надобно, что-то иное придумать. Простое, дерзостное, но с искрой, чтобы после всего в меня даже пальцем указать не смели, не то что камень бросить…
«Тогда на эту затею нужно ещё водки». – Не унимался Голос. – «А ты, как видно уже и двигаться не в силах, и языком шевелишь не внятно, мычишь только, и клювом щёлкаешь, как дятел… Так что лучше усни Антоша, и пусть тебе присниться сны от лукавого.
Сны, в которых ты уже будешь не ты, а лишь отдалённо похож на себя, скачущего по цветущей прерии на белой кобыле. Чей бег устремлён параллельно щербатому полотну, первой в Севера – Американских Штатах железной дороге. В погоне за чадящей трубой ускользающего паровоза ты обязательно встретишь своё будущее. Ты уже настигаешь его. И оно не минуемо явиться тебе, в образе пятерых суровых мужчин, до бровей, накаченных дерьмовым виски. Мужчины сидят в почтовом вагоне не тюках с грузом и напряжённо ждут, сжимая в мускулистых руках заряженные ружья. Они ожидают тебя, чтобы подарить тебе, твою смерть….
*Севрюжий Комитет – Средне-Волжское Императорское Рыба – Надзорное Общество.
** Mein Lieblings kleiner Junge – Мой любимый маленький мальчик (нем.)
*** «Катенька» - Купюра в сто рублей ассигнациями с изображением портрета Российской императрицы Екатерины II Великой.
**** Herr offizielle – Господин чиновник (нем.)
***** Kaiserin – Mutter – Императрица – Мать (нем.)
Севастополь. 09.12 – 14.12.2016