Что зреют мышцы и мужают страсти, А песнь души все так же молода, Я рад это признать, и нежное смятенье Все так же молодо — ты май тот помнишь, Когда оно обрушилось на нас? Два наших сердца, Как птицы, пели, ты свежестью травы благоухала, Моя мавританка, моя светлокудрая! И было так: мерцал улыбки бледный мрамор, Черно и розово сверкали зубы, Пурпурно светились усталые уста. А что стареют мышцы, но не песнь души В цветенье майском белом, я рад признать, И розовый язык проворен, как челнок, Моя негритянка, моя светлокудрая!

Ты говоришь: месяцы, дни и часы в своем ускользающем беге — мгновенье. На склоне лет, говорю я, наши с тобою часы стали стократ плодотворней. Наши часы направляли движенье недель, творя вереницы ритмических образов, Наши губы, что познавали неведомый прежде язык, наши зубы и языки, Наши губы с их влагой, где вызревала любовь. Ты уедешь в свой край, для меня он волшебней, чем Индия, он Восток или Запад, не знаю, Устремишься к другим берегам, где песок золотой и прохлада. Наш единственный час будет длиться для нас в своем ускользающем беге, как вечность, А мгновенье с его содроганьем превратится в грядущее мира, и мы проживем его, вставши на корабельном носу И обнявшись, как солнце с луной, чтобы все началось в этом мире сначала.

Ты пришла И твои глаза в мои проникли глаза Твои глаза как магнитом притянутые к теплому очагу Где молнией черной взметнулась фатально змея. И наши ладони, ах! только чуть прикоснулись одна к другой Наши руки в объятьях с тобой нас не стиснули И не сплелись наших ног тугие лианы И не слились наши души в душистом дыхании Харматтана. Я теперь понимаю Как себя убивают коротким внезапным ударом Юноши безнадежно тоскующие о розовом челноке Который песни любовные ткет возрождая Потерянный Рай.