«Документы судебного следствия об убийстве русского государя и членов его семьи, собранные настоящим подвижником — судебным следователем по особо важным делам Омского Окружного суда Николаем Алексеевичем Соколовым, дают возможность узнать документально установленную истину, правду о событиях, происшедших в ночь на 17 июля 1918 года в доме Ипатьева в Екатеринбурге.

Без знания этих документов, справедливо названных национальным русским достоянием, мы долго будем плутать в лабиринте домыслов и искаженных представлений о трагическом событии в истории России. Без них мы не сможем правильно понять истину и последствия большевистского переворота, происшедшего в октябре 1917 года».

Все правильно. Только для полноты и объективности понимания происшедшего в доме Ипатьева в июле 1918 года следует рассмотреть все дошедшие до нашего времени документы, а не только избранные.

Приведенный отрывок из предисловия к российскому изданию книги Н.А. Соколова «Убийство Царской семьи» (изд. «Сирин», 1990 г.) показывает двойственность целей белогвардейского следствия 1918–1924 годов.

С одной стороны — это чисто уголовное следствие, целью которого, как и любого другого подобного следствия, является получение ответа на три вопроса:

Было ли совершено преступление?

Кто и при каких обстоятельствах совершил это преступление?

Каковы причины совершения рассматриваемого преступления? Т. е. «кому выгодно?».

Но, с другой стороны, следствие поставило перед собой задачу — связать убийство Царской семьи с большевистским переворотом в России. А это уже задача не уголовного, а политического следствия.

Началом второго этапа следствия следует считать 17 января 1919 года, когда «Верховный правитель России адмирал А.В. Колчак поручил надзор за расследованием главнокомандующему Западным фронтом генерал-лейтенанту М.К. Дитерихсу».

Уже сам этот факт говорит о том, какое важное политическое значение придавал адмирал Колчак расследованию убийства Царской семьи.

Практически адмирал держал все следствие под своим личным контролем, сделав своим политическим представителем на следствии генерала Дитерихса.

С этой точки зрения расследование, проведенное Соколовым, следует называть не «следствием Соколова», а следствием «Колчака — Дитерихса — Соколова». Это название более правильно отражает его политическую сущность.

Колчак считал, что следствие, проводимое судебными властями, имеет узкую направленность и его надо расширить, связав рассмотрение уголовного дела с политической обстановкой в России.

Именно с этой целью приказом от 6 февраля 1919 года, подписанным лично Колчаком, был назначен новый следователь, наделенный широкими полномочиями, Н.А. Соколов, получивший должность следователя по особо важным делам Омского окружного суда.

Н.А. Соколов, приступивший к работе 7 февраля 1918 года, за неделю до задержания основного свидетеля Павла Медведева, полностью поддерживал следственную направленность генерала Дитерихса и сразу же включился в решение тех вопросов, которые поставил перед ним генерал.

М.К. Дитерихс дал этому следователю следующую характеристику: «Среднего роста, худощавый, даже просто худой, несколько сутулый, с нервно двигавшимися руками и нервным постоянным прикусыванием усов, редкие темно-шатеновые волосы на голове, большой рот, черные как уголь глаза, большие губы, землистый цвет лица — вот внешний облик Соколова.

Отличительной приметой его был вставной стеклянный глаз и некоторое кошение другого, что производило впечатление, что он всегда смотрит несколько в сторону.

… Экспансивный, страстный, он отдавался всякому делу всей душой, всем существом. С душой несравненно большей, чем его внешность, он был вечно ищущим, жаждущим любви, тепла, идеальности. Как человек самолюбивый и фанатик своей профессии, он нередко проявлял вспыльчивость, горячность и подозрительность к другим людям. Особенно это случалось на первых порах, при первом знакомстве, когда он сталкивался с людьми, близко стоявшими к покойной Царской Семье.

Отдавшись этому делу не только как профессионал и глубоко русский человек, но и по исключительной преданности к погибшему Главе Царствующего Дома и Его Семье, он склонен был видеть по своей экспансивности недоброжелательство со стороны этих свидетелей, если они не могли дать ему ответ на задававшиеся вопросы».

Прочитав такую характеристику, невольно спрашиваешь: а как мог такой человек, нервный, самолюбивый, фанатичный, раздражавшийся, если свидетели не давали ему нужный ответ, как он мог даже при своей, по-видимому, большой работоспособности, сделать объективные выводы из своей работы?

7 февраля 1919 года Соколов под расписку получил лично от генерал-лейтенанта Дитерихса «дело члена Екатеринбургского окружного суда Сергеева об убийстве бывшего Императора Николая Александровича и членов Его Семьи на двести шестидесяти шести листах».

Напоминаем: любое следствие, ведущее расследование преступления, должно ответить на следующие основные вопросы:

1. Было ли совершено преступление?

2. Кто и при каких обстоятельствах его совершил?

3. Каковы были мотивы совершения преступления?

Первый вопрос: была ли расстреляна вся Царская семья в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге в доме Ипатьева?

Первое, что подтверждает факт преступления, — наличие трупов.

Отсутствие трупов является самым слабым местом в расследовании Соколова.

Точнее — противоречие между отсутствием трупов и убежденностью Соколова в убийстве Царской семьи.

Позже, уже за рубежом, так и не обнаружив трупы, убедившись в недостаточном обосновании утверждения факта расстрела Царской семьи, он попытался разрешить это противоречие чисто бюрократическим путем:

В постановлении от 3 июля 1921 года он пишет:

«1…При наличии факта уничтожения трупов событие преступления может быть доказано только установлением обстоятельств, коими выясняется факт их уничтожения.

2…Это обстоятельство в широкой форме устанавливается теми явлениями, кои были констатированы следственной властью, между прочим, в доме Ипатьева и на руднике, где имели место убийство и уничтожение трупов».

Забегая вперед, отметим, что факт уничтожения трупов также не был доказан Соколовым. Сам следователь Соколов утверждает, что факт преступления доказан только обстоятельствами, «кои были констатированы следственной властью». Об обстоятельствах, вскрытых на первом этапе расследования следователями Наметкиным, Сергеевым и Кирстой, было рассказано выше. Рассмотрим обстоятельства, вскрытые на втором этапе следствия следователем Соколовым.

Ознакомившись с материалами следственного производства, Н.А. Соколов сразу же понял всю его сложность: «горячие следы», по которым работали его предшественники, к тому времени уже поостыли. В доме Ипатьева поселилось военное чехословацкое начальство в лице генерала Радолы Гойды, получившего в октябре 1918 г. командование Екатеринбургской группой противобольшевистских войск, а в январе 1919 года назначенного командующим Сибирской армией адмирала Колчака. Дом Ипатьева был занят под штаб и личную квартиру. Новые обитатели дома относились беспечно к занимаемым помещениям, громили комнаты, обрывали обои и т. д. Лишь в марте 1919 г. дом был очищен от штабов. В январе 1919 г. появился документ, практически явившийся началом конца следствия по уголовному делу и окончательно превративший его в политическое:

«23 января 1919 г.

Прокурору Иорданскому Судебному следователю Сергееву

На основании повеления Верховного правителя от 17-го января сего года, за № 36, приказываю Вам выдать мне подлинное следственное производство по делу убийства бывшей Царской семьи и членов Дома, а равно все документы, вещи и материалы, принадлежащие членам Семьи и состоявшим при них приближенным лицам, также убитым.

Передачу произвести по описи.

Один экземпляр описи, скрепленный подписями г. прокурора, г. следователя и моей, должен быть заготовлен для передачи Верховному правителю.

Настоящая передача мне всего материала и вещей не прекращает продолжение Вами следственного производства, для чего Вы имеете право сохранить у себя копии необходимых документов.

Генерал-лейтенант Дитерихс».

Одна из копий этого дела, видимо, сохраненная прокурором Иорданским (третий или даже четвертый экземпляр), разбросанная по двору судебного здания среди бумажного хлама, была найдена большевиками при возвращении их в Екатеринбург.

Вещественные доказательства, собранные Наметкиным и Сергеевым, в конце концов, попали к Соколову, побывав перед этим в руках Дитерихса и Колчака. Описи вещественных доказательств, составленные лично генералом Дитерихсом, вряд ли можно было бы назвать следственным документом. Так, в документе, подписанном генералом Дитерихсом, названном: «Опись вещам, найденным при осмотре дома Ипатьева», значится:

«…411. 4 фарфоровых вставных зуба.

…423. Вставная верхняя челюсть с 10 зубами. Нёбо гуттаперчивое, резиновый присос снят».

Между тем в следственных материалах есть протокол от 10 февраля 1919 года осмотра «предметов, представленных к следствию 9 сего февраля генерал-лейтенантом М.К. Дитерихсом».

Выдержка из этого протокола:

«По осмотру этих вещей найдено следующее:

1. Вещи, значащиеся по описи № 6, подписанной членом Екатеринбургского окружного суда Сергеевым, как найденные при осмотре шахты.

8. Челюсть искусственная. Она состоит из следующих частей: 14 зубов верхней челюсти, золотой пластинки и каучуковой массы. Между зубами набита глина.

Судебный следователь Н.Соколов Генерал-лейтенант Дитерихс Понятые».

Если верить описи Дитерихса (а не верить ей нельзя, поскольку это официальный документ следственного производства 1918–1919 годов по «Царскому делу»), то, помимо вставной челюсти, найденной в шахте, была найдена еще одна вставная челюсть, но уже в самом доме. Ничто не мешает и предположению, что челюсть, найденная в доме, затем была брошена в шахту.

Осмотром материалов, полученных от Дитерихса, Соколов занимался вплоть до апреля.

Если у следователя Сергеева «все выпиленные части занумерованы, завернуты в бумагу, уложены и опечатаны должностными печатями», то следователь Соколов, получил от генерал-лейтенанта ящик, хотя и опечатанный печатью Екатеринбургского суда, с досками, но относительно него отметил в протоколе осмотра 17–18 февраля 1919 года: «На кусках не имеется обещанных в протоколе нумераций и названий этих предметов. Также не усматривается и совпадений с описью № 15, предъявленной генералом Дитерихсом, так, что с полной и точной определенностью нельзя установить, откуда именно взят тот или иной предмет».

Осмотр показал, что состояние досок не давало уже возможности использовать их для создания новых путей расследования. В частности доски, пробитые пулями, были лишены признаков, указывающих, откуда их вырезали.

Имея такие вещественные доказательства, Н.А. Соколов не стал подвергать сомнению официальное заключение следователя Сергеева о том, что бывший император и его семья были расстреляны, и сосредоточил свое внимание на решении двух вопросов, поставленных Дитерихсом.

То, что Соколов, видимо, не счел важным для себя повторный допрос важнейшего свидетеля П. Медведева и даже не проверил факт смерти последнего, было его самой большой ошибкой.

Смерть главного свидетеля П.Медведева от сыпного тифа 27 марта 1919 г. была удостоверена только священником Градо-Екатеринбургской Михайло-Архангельской церкви А. Глубоковским. На удостоверении не было не только подписей следователя или тюремного врача — не было даже подписи начальника тюрьмы. Т. е. смерть главного свидетеля по уголовному делу об убийстве Царской семьи не была установлена официально. Разбираться с этим Соколов не стал.

Он решил начать расследование с «нуля»: заново осмотреть дом Ипатьева и помещения, заново допросить старых и найти новых свидетелей, перекопать землю в районе Ганиной ямы с целью получения новых вещественных доказательств.

Дело, открытое Н.А.Соколовым, называлось так:

«ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ

Произведенное судебным следователем по особо важным делам Н.А. Соколовым по делу об убийстве отрекшегося от Престола Российского Государства Государя Императора Николая Александровича, Государыни Императрицы Александры Федоровны, Их Детей: Наследника Цесаревича Алексея Николаевича, Великих Княжон Ольги Николаевны, Татьяны Николаевны, Марии Николаевны, Анастасии Николаевны и находившихся при них: доктора Евгения Сергеевича Боткина, повара Ивана Михайловича Харитонова, лакея Алексея Егоровича Труппа и комнатной девушки Анны Степановны Демидовой.

Начато 7 февраля 1919 г.

Окончено_19… г.»

Генерал Дитерихс требовал от следствия ответ на два вопроса:

Что сделали убийцы с телами своих жертв?

Кто же были вдохновители, руководители и исполнители этого заранее обдуманного и подготовленного преступления?

Вопрос о мотивах преступления даже и не ставился.

Для генерала Дитерихса он был ясен: «Это планируемое, заранее обдуманное и подготовленное истребление членов Дома Романовых».

Но даже генерал понимал, что таким образом ответить на вопрос: «Почему была расстреляна Царская семья?» — можно только от полного непонимания этого вопроса.

Позже в своей книге он не удержался от высказывания недоумения: «Но Николай II погиб, погиб трагически, мученически, зверски убитый со всей своей семьей, после чего тела их не закопали просто, как тела обыкновенных других граждан, а сожгли, сожгли без следа, тайком, и скрывая факт сожжения.

Почему? Почему нужна была его смерть? Почему нужна была не только смерть, но и уничтожение?»

На эти вопросы ни Соколов, ни Дитерихс не смогли ответить.

С 10 февраля по 1 апреля 1919 года Соколов занимался осмотром вещественных доказательств, полученных от генерала Дитерихса, предъявлением их экспертам, осмотром найденных документов, в частности телеграмм, проверкой принадлежности найденной искусственной челюсти Боткину. Единственно кого он допросил за это время — Жилья-ра (5–6 марта).

За это время произошли события, в которых он не участвовал:

— был арестован, допрошен следователем Сергеевым и успел умереть в тюрьме единственный очевидец событий, произошедших в «расстрельной» комнате в июле 1918 года, Павел Медведев;

— был арестован и допрошен агентом Екатеринбургского уголовного розыска Алексеевым один из охранников дома Ипатьева, Проскуряков;

— была допрошена начальником уголовного розыска Кирстой сестра секретаря Белобородова, Владимира Мутных, Наталья Мутных, видевшая членов Царской семьи в Перми в сентябре 1918 года живыми;

— были найдены и допрошены Кирстой свидетели, видевшие в сторожке у разъезда № 37 арестованную красноармейцами девушку, назвавшуюся царской дочерью.

Н.А. Соколов был назначен следователем 6 февраля 1919 г.

Допрос следователем Сергеевым единственного свидетеля, видевшего трупы и видевшего расстрелянных в доме Ипатьева людей живыми, П. Медведева, происходил 20 февраля 1919 г.

Допрос Н. Мутных, свидетельницы, видевшей членов Царской семьи живыми через месяц после объявления об их расстреле, следователь Кирста производил в начале марта 1919 г.

Смерть П. Медведева зафиксирована 27 марта 1919 г. А что с ним было до этого момента?

Уже, находясь за рубежом, подполковник Белоцерковский (начальник Кирсты) хвастался, что П. Медведев умер из-за того, что он, подполковник Белоцерковский, «сильно его ударил».

Можно предположить, что, пока следователь Соколов разбирал материалы Сергеева, П. Медведева пытали в контрразведке с целью уточнения показаний Н. Мутных.

О результатах этих допросов неизвестно, поскольку Кирсте запретили продолжать его расследование. Казалось бы, что новый следователь по горячим следам должен был устранить возникшие противоречия. Он этого не сделал. Может быть, он, в результате разобщенности следователей, не знал о происходящем в Перми?

Не получается. Знал.

В Екатеринбурге Соколов жил на квартире банкира В.П. Аничкова. Вот как В.П. Аничков в своих воспоминаниях описывал отношение следователя Соколова к расследованию: «Во всяком случае, следователь был уверен в убийстве всей Царской семьи без исключения. Следователь разыскивал всевозможные доказательства убийства, говоря, что это он борется с возможностью появления самозванцев.

Как-то он сказал мне:

— Владимир Петрович, вы помните наш разговор о возможном появлении самозванцев в будущем? Ну так вот, я получил известие из Перми, что туда привезена в больницу какая-то барыня, назвавшая себя великой княжной Анастасией Николаевной.

— Вы поедете туда, конечно?

— Нет, у меня совершенно нет времени, да при этом я убежден, что Царская семья вся погибла.

Во всяком случае, невнимательное отношение к этому вопросу Соколова оказалось чревато последствиями, и самозванка появилась за границей, наделав много шума».

У Соколова был шанс предотвратить появление «самозванцев», он им не воспользовался.

15—25 апреля 1919 года был уже третий осмотр дома. Но в отличие от двух первых осмотров (Наметкиным, Сергеевым), проведенных в августе 1918 года, этот осмотр проводился спустя более полугода. За это время в доме изменилось многое. Сам следователь Соколов так описывает состояние дома на момент его осмотра: «Дом в настоящий момент занимается одним из учреждений. Он открыт и день и ночь. Ежедневно в дом ходит множество праздных людей, совершенно и открыто осматривающих комнаты и исследующих сохранившиеся надписи. Временами появляются рядом со старыми надписями новые, а старые постепенно уничтожаются». Повторно осматривать комнаты, находящиеся в таком состоянии, да еще пожертвовав ради этого возможностью передопросить П. Медведева, вероятно, было неудачным решением.

Тем не менее, Соколов все-таки провел осмотр дома. Причем он пытался выявить то, что не заметил Сергеев, а поможет это или не поможет следствию — так он, видимо, вопрос не ставил.

Фрагмент из протокола осмотра дома Ипатьева 15–25 апреля 1919 года Н.А.Соколовым: «При осмотре стены дома, выходящей в сад, усматриваются многочисленные кровяные (так в протоколе. — Авт.) капли. Эти капли занимают по стене пространство до 4 аршин. Они расположены под окном, выходящим в сад из столовой, и имеют направление вниз от этого окна и справа налево, если смотреть из этого окна в сад. Некоторые брызги, сохраняя такое же направление, т. е. вниз от окна и справа налево, расположены под террасой. Две большие капли находятся у самого края второго от Вознесенского переулка окна нижнего этажа дома, между этим окном и первым окном этого же этажа к Вознесенскому переулку. Капли эти сохраняют такую же форму, т. е. сверху вниз и справа налево, если смотреть из верхнего этажа столовой из окна. Между вторым и третьим окнами нижнего этажа и между третьим и четвертым окнами того же этажа, считая от Вознесенского переулка, находятся круглой формы кровяные пятна, в диаметре 2 сантиметра, напоминая как бы хватание окровавленными пальцами стены дома. Все эти кровяные пятна, брызги и пятна [так!] весьма бледного вида, как будто бы кровь была разбавлена водой, попадая в этих местах на стену. Начинаются капли и брызги под окном из столовой в сад в расстоянии от подоконника этого окна в 1,5 аршина и идут ниже. Пятна же расположены между самыми окнами, находящимися почти на уровне почвы».

Как ухитрился следователь Соколов отличить с первого взгляда кровяные пятна от, например, выплеснутого из окна столовой бокала красного вина — неизвестно. А его «хватание окровавленными пальцами стены дома» — это просто шедевр «беспристрастности».

А вот как выглядит вывод из этого осмотра в его донесении генералу Дитерихсу 27 апреля 1919 года: «… первоначальные следственные действия по осмотру дома Ипатьева нельзя признать исчерпывающими не только все, но даже некоторые существенные обстоятельства… Я готов признать данное члену суда Сергееву объяснение обвиняемого Павла Медведева согласным с обстоятельствами дела и, в частности, с объяснением, данным мне по этому вопросу Филиппом Проскуряковым, если бы не существовало другого факта: многочисленных капель, пятен и крови на наружной стене Дома, выходящей в сад. Между тем, как Вам известно, факт нахождения этих кровавых следов на стене дома даже не единым словом не отмечен в следственных актах. Здесь Сергеев даже произвел выемку штукатурки стены дома, но в деле нет ни составленного об этом акта, ни анализа крови. Время наложило печать на этот факт, и теперь анализ совершенно бесполезен, так как кровь утратила свои существенные элементы. Между прочим, при дальнейших допросах это обстоятельство может сыграть большую роль».

Эти фрагменты не только дают характеристику следователю Соколову, но и отражают самый крупный недостаток белогвардейского следствия — разобщенность следователей, которые вели это дело.

О какой объективности расследования можно было говорить, если Соколов при возникновении сомнений в действиях предыдущего следователя — обращается не к нему за разъяснениями, а спешит с доносом к начальству?

Что касается разобщенности следователей, то сам генерал Дитерихс, видимо с горечью, признал в своей книге: «Если бы в Екатеринбурге между военными властями, занимавшимися расследованием, с одной стороны, уголовным розыском — с другой и гражданским следствием — с третьей, существовали нормальные взаимоотношения, сотрудничество и доверие в достижении одной цели, то, вероятно, даже при наличии рассмотренных выше материалов, дело о расстреле бывшего Государя Императора было бы значительно более освещено и раскрыто, чем это оказалось в действительности к 22 января».

Спустя десятки лет вынуждены, к сожалению, с этим согласиться.

Кроме «кровяных брызг» следователь Соколов усмотрел на стенах дома, на воротах дома, калитке и стенах будки несколько надписей, имеющих порнографический характер или содержащих какие-то фамилии.

Подобные надписи и рисунки были обнаружены и внутри дома.

Наибольшее внимание Соколов уделил осмотру комнаты, в которой происходил расстрел.

Наиболее загадочными в протоколе дополнительного осмотра дома Ипатьева следователем Соколовым 15–25 апреля 1919 г. являются следующие абзацы:

«б. На лицевой стороне арки, ближайшей к правому косяку двери, ведущей из этой комнаты в кладовую, обозначенную на чертеже цифрой III (к правому косяку, если обернуться лицом к кладовой), снята часть деревянной обшивки, покрывающей арку, вместе с обоями. Над этой выемкой имеется сделанная черным карандашом надпись: «Рисовал А.А…», подпись не разборчива

в. Под этой выемкой в штукатурке арки имеется в толщу штукатурки углубление конусообразной формы, несомненно, пулевого характера. Его глубина 2,5 сантиметра, диаметр с краев — 1 сантиметр. От пола оно находится в расстоянии 1 метра 6 сантиметров. Этот пулевой отпечаток не отмечен в акте Сергеева.

г. На стене, обращенной к Вознесенскому переулку, имеются три надписи, сделанные карандашом, не отмеченные Сергеевым: «Прошу не курить», «Борзна», «Кародонов».

д. На самом краю подоконника чернилами черного цвета, весьма толстыми линиями сделаны одна под другой три надписи: «24678 ру. года», «1918 года», «1484467878р.», а вблизи написано такими же чернилами и тем же почерком: «87888».

е. В расстоянии полувершка от этих надписей на обоях стены такими же чернилами и такими же черными линиями написаны какие-то знаки, имеющие следующий вид:

л. Ясно видимых штыковых ударов нигде в комнате убийства не усмотрено, но обращает [внимание] в этом отношении на себя арка, о которой упоминается в сем протоколе выше, в пункте «б». На расстоянии 1—VA аршина от пола, как раз в той высоте, где вырезана обшивка, на 4 косяку двери из комнаты убийства в кладовую (если смотреть на эту дверь из комнаты убийства), усматриваются продолговатые в 1–2 миллиметра разрывы обоев. Получается впечатление, что по этой стороне арки как будто бы скользило острие штыка».

В протоколе осмотра помещений нижнего этажа дома Ипатьева 11, 12, 14 августа 1918 года следователем Сергеевым в присутствии товарища прокурора Н. Остроумова и понятых в этом месте колонны не отмечено ничего, не отмечен даже сам факт вырезки деревянной обшивки в этом месте. Не были отмечены и приведенные надписи.

23 января 1919 года следователь Сергеев получил от генерала Дитерихса распоряжение о том, чтобы все надписи и изображения на стенах этой комнаты, имеющие порнографический характер были частью совсем уничтожены, частью же вырезаны и вручены ему при общей сдаче документов.

При выполнении этого распоряжения был составлен протокол, подписанный следователем Сергеевым, прокурором Иорданским, генерал-лейтенантом Дитерихсом и генерал-майором Богословским.

В четвертом пункте этого протокола отмечено: «4) в углу, противоположном от входной двери, вырезана часть стены на пространстве 9 вершков и шириной 1,5 четверти с изображением головы женщины, а также фигурами ребенка и надписями: «немецкий снаряд и друг».

При этом четыре человека, включая генерала Дитерихса, не усмотрели на вырезанной части стены ни следов от пуль, ни следов от ударов штыков. Не выпала пуля и при удалении вырезки.

19 мая 1919 года следователь Соколов производил осмотр предметов, «изъятых членом суда Сергеевым в комнате, где произошло убийство Августейшей семьи, по акту его от 23 января 1919 года».

И вот что он обнаружил: «4. Две доски, оклеенные картоном и сверху обоями. Они обе имеют вид прямоугольников. Длина обеих одинакова — 43 сантиметра, ширина одной 22,5 сантиметра, ширина другой — 25 сантиметров. Толщина обеих также одинакова — 3 сантиметра. Обе эти доски представляют две части, соседние одна с другой и являются той самой обшивкой арки, выемка которой описывается в п. «6» протокола 15–25 апреля 1919 года.

На одной из этих досок (верхней доске, если сложить их обе вместе) имеется совершенно определенное пулевое отверстие, проникающее всю толщу доски.

Входное отверстие находится в стороне, покрытой обоями, и имеет в диаметре 1 сантиметр. Выходное отверстие на задней стороне доски носит такую же круглую форму. Здесь вокруг его в доске образовались отщепы. Диаметр его несколько больше входного: около 1,5 сантиметра. Под ним, т. е. под этим пулевым каналом, в доске как раз и находится тот пулевой канал, который описывается в п. «в» протокола 15–25 апреля 1919 года.

Таким образом, представляется совершенно несомненным, что пулевое попадание имело место и в лицевую сторону арки, к которой примыкает дверь, ведущая из комнаты убийства в кладовую. Это пулевое попадание не отмечено в актах Сергеева.

На лицевой стороне этой же доски имеются совершенно ясно видимые четыре штыковых удара. Из них три проникают в толщу доски на 1 сантиметр, а одно наружное, проникающее слой обоев и картона и едва углубляющееся в слой дерева. Глубина последнего — 3 миллиметра. Глубокие три отверстия имеют одинаковые размеры: в длину 8 и в ширину 4 миллиметра. Поверхностное имеет в длину 5 миллиметров. Все эти штыковые удары находятся под пулевым отверстием и отстоят от него книзу на 6,75 сантиметра. Одно от другого они все в непосредственной близости. Для точного установления происхождения этих отверстий в них осторожно вкладывалось острие штыка трехлинейной винтовки русской. Форма отверстий как раз совпадала с формой штыка».

Кроме того, на этих же досках Соколов усмотрел несколько надписей, не усмотренных, видимо, Сергеевым, Иорданским, Дитерихсом и Богословским, чье присутствие при осмотре вызывалось требованием контроля внимательности осмотра.

Несмотря на то что ни Сергеев, ни Соколов не нашли в «расстрельной» комнате следов штыковых ударов, в документе, вошедшем в подлинные материалы следствия, составленном и подписанном генералом М.К. Дитерихсом, читаем: «Левее двери в кладовую видны на стене выемки, произведенные следователем Сергеевым при судебном осмотре комнаты; вынуты части стены с пулевыми каналами, застрявшими в дереве пулями и со следами крови. Такие же выемки произведены и из пола, где, кроме того, были и следы от штыковых ударов».

Вызывает недоумение и приведенная выше фотография, сделанная Соколовым, вошедшая почти во все издания, посвященные екатеринбургской трагедии (см. Н.А. Соколов. «Убийство Царской семьи», изд. «СИРИН», 1990 г., с. 216). Дело в том, что следователь Сергеев производил первый осмотр этой комнаты, после которого были вынуты доски со следами пробоин из задней стены, 11, 12 и 14 августа 1918 г. При этом осмотре на лицевой стороне колонны, стоящей в правом заднем углу комнаты, ничего не было выявлено.

При повторном осмотре этой же комнаты в присутствии генерала Дитерихса 23 января 1919 г. следователь Сергеев произвел вырезку части стены на пространстве 9 вершков и шириной 1,5 четверти.

Вид «расстрельной» комнаты, сфотографированной следователем Соколовым, в мае — апреле 1919 г. Т. е. через полгода после того, как следователь Сергеев произвел выемку частей стены, упаковал вырезанные доски в ящик и передал генерал-лейтенанту Дитерихсу для отправки Колчаку

Если у задней стены на снимке, на полу валяются куски стены, вынутые Сергеевым при осмотре комнаты в августе 1918 г., переданные Дитерихсу тщательно упакованными и помеченными в опечатанном ящике, переданные затем следователю Соколову в Омске, то возникают вопросы: как они оказались на снимке, сделанном в 1919 г.? Как на том же снимке оказалась колонна с вынутыми досками обшивки, выемка которых производилась в январе 1919 г.? Соколов в своей книге утверждает, что этот снимок сделал именно он. Тогда как на нем оказались вырезанные из стены доски? Специально принесены и брошены на пол для создания какого-то сценического эффекта? Но, в этом случае, эта фотография уже не следственный документ, раскрывающий обстоятельства преступления, а просто декорация, построенная с целью создания впечатления на зрителя. Если учесть, что фотография сделана не судебным фотографом, а журналистом газеты «Times» в Петрограде Р.А. Вильтоном, то и задача отображения обстоятельств преступления превращается в задачу иллюстрации газетной статьи.

Не менее удивительным является то, что опытный следователь ссылается на факт принадлежности осматриваемых им досок обшивке упомянутой колонны, не подтвержденный никаким протоколом. Следовательно, утверждение Соколова: «Обе эти доски представляют две части, соседние одна с другой и являются той самой обшивкой арки, выемка которой описывается в п. «6» протокола 15–25 апреля 1919 года», является просто голословным. Это, не говоря уж о том, что размер вырезанной Сергеевым части обшивки, в соответствии с протоколом осмотра от 23 января 1919 года, — 9 вершков длиной и 1,5 четверти шириной (в современных единицах измерения — 39,6 см х 26,6 см), а суммарный размер досок, осмотренных Соколовым, в качестве тех же досок, вырезанных из обшивки колонны — 43 см х 47,5 см. Кем была произведена выемка обшивки колонны, видная на приведенной фотографии? Как могла произойти такая нестыковка в исследованиях одного и того же объекта двумя разными следователями? И, вообще — что собственно изображено на этой фотографии? Момент следствия или газетный материал?

Упомянутые выше доски не попали в список вещественных доказательств, но зато попали в книги Соколова, Дитерихса и Вильтона как доказательство добивания раненых штыками.

Наиболее ценной находкой Соколова оказалось изложенное в абзаце 17 протокола осмотра дома Ипатьева 15–25 апреля 1919 года. Правда, это выяснилось намного позже, в 90-х годах прошлого века.

«17. Далее, ближе к Вознесенского переулку имеется надпись, сделанная черным карандашом, имеющая следующий вид:

«№ 6 Верхаш 1918 VII/15 / Карау…»

Буквы в этой надписи все сопровождаются росчерками, к начертанию коих склонен, видимо, автор во время писания. Надпись производит впечатление, что ее сделал человек, видимо, не умеющий вполне свободно писать по-русски букв, а «В» в слове «Верхаш» напоминает в то же время и букву «П». Он, видимо, затруднился написать окончание слова «Карау» и после буквы «у» написал что-то вроде буквы «Ий».

18. Ниже этой только что приведенной надписи, имеется надпись, сделанная, видимо, на мадьярском языке, таким же черным карандашом и тем же почерком, как и только что описанная, имеющая следующий вид:

«Verhas Andras 1918 VII/15e orsegen».

Следователь Соколов недоверчиво отнесся к показаниям Павла Медведева, данных последним следователю Сергееву. Но, зато с полным доверием отнесся к показаниям «свидетелей», которые пересказывали слова других «свидетелей», которые утверждали, что они что-то видели.

Ниже приводится описание происшедшего в подвальной комнате, полученное следствием от Анатолия Якимова, допрошенного следователем Соколовым 7—11 мая 1919 года, и Филиппа Проскурина, допрошенного тем же следователем 3 апреля 1919 года.

Фрагмент из показаний Анатолия Якимова: «…Клещев и Дерябин рассказали нам следующее, взаимно пополняя друг друга: в 2 часа ночи к ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупредили их, что им в эту ночь придется стоять на постах дольше двух часов ночи, потому что в эту ночь будут расстреливать царя. Получив такое предупреждение Клещев и Дерябин подошли к окнам; Клещев к окну прихожей нижнего этажа, которое приходилось против двери, ведущей из прихожей в ту комнату, где произошло убийство, а Дерябин — к окну этой самой комнаты, выходящей на Вознесенский переулок. В скором времени — все это было по их словам, в первом часу ночи, считая по старому времени, или в третьем часу, считая по новому времени, которое большевики перевели тогда на 2 часа вперед, — в нижние комнаты вошли люди и направились в комнату, где потом происходило убийство. Это шествие было Клещеву хорошо видно: впереди шли Юровский и Никулин, за ними шел государь, государыня и дочери — Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, а также Боткин, Демидова, Трупп и повар Харитонов. Наследника нес на руках сам государь. Сзади шли Медведев и латыши, т. е. те 10 человек, которые жили в нижних комнатах и были выписаны Юровским из Чрезвычайки. Из них двое были с винтовками. Когда Царская семья была введена в комнату, она разместилась так: посредине комнаты стоял царь, рядом с ним сидел наследник по правую руку от царя, а справа от наследника стоял доктор Боткин. Сзади них у стены стала царица с дочерьми, в одну сторону от царицы стал повар с лакеем, а в другую сторону — Демидова. В комнате, кроме них находились: Юровский, Никулин и латыши, позади латышей стоял Медведев. Что именно говорил Юровский, Дерябин не мог передать: ему неслышно было. Клещев же положительно утверждает, что слова Юровского он слышал. Юровский так сказал царю: «Николай Александрович, ваши родственники старались вас спасти, и мы поэтому принуждены вас сами расстрелять». В ту же минуту раздались несколько выстрелов. Стреляли исключительно из револьверов.

Вслед за первыми же выстрелами раздался женский визг и крик нескольких женских голосов. Расстреливаемые стали падать один за другим. Первым пал царь, за ним — наследник. Демидова же металась, и она была приколота штыками. Когда все они лежали, их стали осматривать, и некоторых из них достреливали и докалывали. Из лиц Царской семьи они называли Анастасию, как приколотую штыками. Затем убитых стали осматривать: расстегивали одежду и искали вещи. Все найденные у покойных вещи Юровский взял себе и отнес наверх. Кто-то принес из верхних комнат несколько простынь, убитых стали завертывать в эти простыни и выносить во двор через те же комнаты, через которые их вели на казнь. Со двора их выносили в автомобиль, стоявший за воротами дома. Всех их перенесли в грузовой автомобиль, из кладовой взяли сукно, его разложили в автомобиле и на него положили трупы, и сверху их закрыли этим же сукном. Шофером на этом автомобиле был Сергей Люханов. Автомобиль с трупами Люханов повел в ворота, которые выходили на Вознесенский переулок. Вместе с трупами уехал сам Юровский и человека три латышей. Когда трупы были уже унесены из дома, тогда двое из латышей стали заметать метелками кровь и смывать ее водой при. помощи опилок».

Филипп Проскурин, допрошенный следователем Соколовым 1–3 апреля, рассказывал об убийстве Царской семьи со слов Павла Медведева.

«Я расспрашивал потом Медведева, как убили царскую семью, и он рассказал мне следующее: «Во вторник утром, когда я стоял на посту, я сам видел, что Юровский пришел в дом часов в 8 утра. После него, спустя несколько времени, в дом пришел Белобородое». Я ушел с поста в 10 часов утра. Медведев же сказывал мне, что Юровский с Белобородовым потом поехали кататься на автомобиле. Дома в это время оставался Никулин. Перед вечером они вернулись. Вечером Юровский сказал Медведеву, что Царская семья ночью будет расстреляна, и приказал ему предупредить об этом рабочих и отобрать у постовых револьверы.

Вот этого я толком понять не могу. Правда это была или нет, я доподлинно не знаю, потому что никого из рабочих я спросить не догадался, отбирал ли на самом деле у них Медведев револьверы. Для чего это нужно было, я сам не понимаю: по словам Медведева, расстреливали царскую семью латыши, а они все имели наганы. Я тогда еще не знал, что Юровский еврей. Может быть, он, руководитель этого дела, и латышей для этого нагнал, не надеясь на нас, на русских. Может быть, он для этого и захотел постовых русских рабочих обезоружить. Медведев приказание Кировского в точности исполнил: револьверы отобрал, передал их Юровскому, а команду предупредил в 11 вечера. В 12 часов ночи Юровский стал будить царскую семью, потребовав, чтобы они оделись и спустились в нижние комнаты. По словам Медведева, Юровский привел такие объяснения царской семье: он им сказал, что ночь будет опасная, что в верхнем этаже опасно будет находиться в случае стрельбы на улицах, и потребовал, что бы они все сошли вниз. Они требование исполнили и сошли в нижние комнаты в сопровождении Юровского, Никулина, Белобородова. Здесь были сам государь, государыня, наследник, все четыре дочери, доктор, лакей, горничная и повар. Мальчика же Юровский суток, кажется, за полтора приказал увести в помещение нашей команды, где я его видел до убийства сам. Всех их привели в ту комнату, где в стенах и в полу было много следов пуль. Встали они в два ряда. Сам Юровский стал читать какую-то бумагу. Государь недослышал и спросил Юровского «что?». А он, по словам Медведева, поднял руку с револьвером и ответил государю, показывая ему револьвер: «вот что»; и при этом добавил: «ваш род не должен больше жить».

Хорошо я еще помню, что, рассказывая мне про бумагу, которую Юровский вычитывал государю, Медведев называл эту бумагу «протоколом».

Как только Юровский это сказал, он, Белобородое, Никулин, Медведев и все латыши выстрелили все сначала в государя, а потом тут же все стали стрелять в остальных. Все они упали мертвыми на пол. Медведев сам мне рассказывал, что он выпустил пули две-три в государя и в других лиц, кого они расстреливали.

Когда всех расстреляли, Александр Стрекотин, как он сам мне говорил, снял с них все драгоценности. Их тут же отобрал Юровский и унес наверх. После этого их всех навалили на грузовой автомобиль, кажется один, и куда-то увезли. На этом грузовом автомобиле с трупами убитых уехали: Юровский, Белобородов и несколько человек латышей».

«В три часа ночи к нам пришел Медведев, разбудил нас и сказал: «Вставайте, пойдем». Мы спросили его, куда? Он нам ответил: «Зовут, идите». Я потому вам говорю, что это было в три часа, что у Столова были при себе часы, и тогда смотрел на них: было именно три часа. Мы встали и пошли за Медведевым. Привел он нас в нижние комнаты дома Ипатьева. Там были все рабочие-охранники, кроме стоявших тогда на постах. В комнатах стоял как бы туман от порохового дыма, и пахло порохом. В задней комнате с решеткой в окне, которая рядом с кладовой, в стенах и полу были удары пуль. Пуль было много в одной стене, но были следы пуль и в других стенах. Штыковых ударов нигде в стенах комнаты не было. Там, где в стенах и на полу были пулевые отверстия, вокруг них была кровь, на стенах она была брызгами и пятнами, на полу маленькими лужицами. Были капли и лужицы крови и в других комнатах, через которые нужно было проходить во двор дома Ипатьева из этой комнаты, где были следы пуль. Были такие же следы крови и во дворе, по направлению к воротам на камнях. Ясное дело, в этой именно комнате с решеткой, незадолго до нашего прихода, расстреляли много людей. Увидев все это, я стал спрашивать Медведева и Стрекотина, что произошло. Они мне сказали, что только что расстреляли всю царскую семью и всех бывших с нею лиц, кроме мальчика.

Медведев приказал нам убирать комнаты. Стали мы мыть полы, чтобы уничтожить следы крови; в одной комнате были принесены несколько штук метел. Кто их принес, не знаю. По приказанию Медведева были принесены опилки. Все мы мыли холодной водой и опилками полы, замывали кровь. Кровь на стенах, где был расстрел, мы смывали мокрыми тряпками. В той уборке принимали участие все рабочие, кроме постовых. И в этой именно комнате, где была побита царская семья, уборку производили многие, работали тут человека два латышей и сам Медведев. Убирал в этой комнате и я. Таким же образом, т. е. водой, мы смывали кровь во дворе и с камней. Пуль при уборке я лично никаких не находил. Находили ли другие, я не знаю».

Информация о расстреле Царской семьи попала в материалы следствия по трем каналам:

Первый канал: Клещев и Дерябин — Якимов — сестра Якимова — ее муж — М.В. Томашевский — Горшков — и.д. прокурора Кутузов.

Второй канал: Стрекотин— Летемин.

Третий канал:

— Павел Медведев — его жена.

— Павел Медведев — Проскуряков.

— Павел Медведев — Гусева.

Базовое звено первой цепочки — Клещев и Дерябин, охранники, наблюдавшие происходившее в «расстрельной» комнате через окна.

Между Клещевым и расстреливаемыми людьми находились — окно с железной решеткой и двойными оконными рамами, возможно, давно не мытыми, расстояние от окон до входной двери в соседнюю комнату (6 аршин 12 вершков), дверной проем, в котором стоял Медведев (возможно, перед ним стоял еще Стрекотин), 11 палачей, стоявших в два ряда.

Весьма сомнительно, чтобы при таких условиях наблюдения Клещев что-то мог видеть или слышать. В следственных материалах, дошедших до нас, нет упоминания — производился следственный эксперимент или нет.

Почти такая же ситуация и с Дерябиным: он наблюдал происходящее в полутемной комнате через окно с железной решеткой и двойными оконными рамами, также, возможно, не мытыми. Обзор у него естественно был ограничен. Что он там мог видеть и вообще мог ли он там что-либо видеть, учитывая количество народа, заполнившего маленькую комнату, слабое электрическое освещение и задымленность — мог бы показать следственный эксперимент, но он, по-видимому, не проводился.

В вышеприведенном допросе Якимова имеется одна странность.

«….Клещев и Дерябин рассказали нам следующее, взаимно пополняя друг друга: в 2 часа ночи к ним на посты приходили Медведев с Добрыниным и предупредили их, что им в эту ночь придется стоять на постах дольше двух часов ночи, потому что в эту ночь будут расстреливать царя. Получив такое предупреждение, Клещев и Дерябин подошли к окнам; Клещев к окну прихожей нижнего этажа, которое приходилось против двери, ведущей из прихожей в ту комнату, где произошло убийство, а Дерябин — к окну этой самой комнаты, выходящей на Вознесенский переулок».

А кто им сказал — когда и где будет расстрел и к каким окнам нужно подходить?

Аналогично, если учесть место, на котором стоял Стрекотин, сомнительно, чтобы он видел подробности, о которых позже рассказывал.

И Клещев, и Дерябин, и Стрекотин — всего лишь простые постовые, которые видели членов Царской семьи только изредка и мельком.

Другое дело Медведев. Он был начальником резервного отряда охраны, доверенным лицом Юровского, часто бывал наверху в комендантской комнате и даже ночевал там. Он видел чаще членов Царской семьи и, видимо, мог лучше запомнить их лица и голоса. С Царем он даже разговаривал, т. е. слышал и мог опознать его голос.

Естественно предположить, что он точно знал, кого расстреляли. Но как тогда быть с показаниями Мутных, в которых она рассказывает, как она видела живыми членов Царской семьи спустя месяц после их расстрела. Таким образом, между двумя протоколами допросов Медведева и Мутных серьезное противоречие. Вряд ли можно сомневаться, что Медведев присутствовал при тех событиях, о которых он рассказывал. Придумать такие подробности, как две подушки в руках Демидовой — такое под силу писателю с хорошей фантазией, а не полуграмотному сапожнику.

С другой стороны, присутствующий при допросе Медведева прокурор Пермского окружного суда П.Я. Шамарин так его характеризовал: «Медведев представляется человеком достаточно развитым для положения, как рабочего. Это типичный большевик данного момента. Он не был ни особенно угнетен, ни подавлен. Чувствовалась в нем некоторая растерянность, вполне понятная в его положении. Но она не отражалась на его душевном состоянии. Он владел собой и оставлял своим рассказом впечатление человека «себе на уме»…Только в одном отношении он привирал: когда обрисовывал свою собственную роль, свое собственное участие в деле. Ясно совершенно было, что свое участие он всемерно старается затушевать и свалить часть своей вины на других».

Если допустить, что капитан Малиновский был прав и происходила симуляция расстрела Царской семьи, то придется предположить следующее: либо Медведев знал о том, что вместо Царской семьи были расстреляны другие люди, и не хотел выдавать эту строго секретную информацию белогвардейскому следствию, либо он сам был введен в заблуждение. Последнее вполне возможно, поскольку весь путь процессии с верхнего этажа на нижний проходил ночью, в полутьме, при плохом электрическом освещении. А то и вообще в полной темноте, как, например, спуск по неосвещенной лестнице. А из «расстрельной комнаты», в которой была единственная электрическая лампочка, Юровский его вообще удалил под наспех выдуманным предлогом. Может быть, опасался, что он опознает расстреливаемых людей по голосу?

А что касается внешнего вида людей, которых вели на расстрел, то небезынтересно отметить следующее — спустя 80 лет после описываемых событий российский следователь Соловьев, говоря о реконструкции предполагаемого черепа Николая II, отметил: «Николая II в реконструкции Никитина трудно узнать. Но когда Сергей «надевает» на моложавого царя бороду и усы — сходство поразительное».

Таким простым способом — с помощью бороды и усов и еще может быть, одежды — можно было из почти любого человека сделать видимость Николая И, особенно в полутьме. А уж если он несет на руках ребенка с забинтованной ногой, то всякие сомнения, в том случае, если бы они возникли, отпадали. Тут уж не до подробного рассматривания людей, идущих позади.

Конечно, это только версия. Версия, не соответствующая политической направленности следствия, заданной генералом Дитерихсом и убежденности самого Соколова. У последнего были возможности проверить ее. Но он их упустил.

Понимая, что при отсутствии трупов, обвинения в убийстве выглядят неубедительно, Соколов буквально перекопал предполагаемое место захоронения и не нашел их. Были найдены: отрезанный палец и кусочки кожи, которые эксперты определили как кожу, отделенную от руки человека, обожженные кости, вещи, часть из которых, несомненно, принадлежала Царской семье, в том числе и драгоценности. Соколов затратил массу времени и сил, чтобы доказать эту принадлежность, но трупов не нашел.

Что касается найденных в кострище обожженных костей, то, поскольку часть из этих костей попала на Запад и выдается там за подлинные мощи Царской семьи, следует напомнить историю этой находки и дальнейшую ее метаморфозу.

С этой целью ниже приводятся фрагменты подлинных материалов следствия 1918 г. и соответствующие им фрагменты из литературы.

История нахождения обожженных костей в протоколах следствия выглядит так: «1919 года, мая 23 дня — июня 17 дня судебный исполнитель по особо важным делам Н.А. Соколов в порядке 315–324 ст. ст. уст. угол. суд. в присутствии генерал-лейтенанта М.К. Дитерихса, прокурора Екатеринбургского окружного суда В.О. Иорданского и других нижеподписавшихся в сем акте лиц производил осмотр пути, идущего к руднику, в районе которого были обнаружены вещи Августейшей семьи, самого рудника и окружающей его местности.

е) При исследовании места вокруг костра, находящегося на глиняной площадке, найдены 25 мая:

…

9) там же 13 обгоревших косточек млекопитающего…

з) При исследовании глиняной площадки, на которой находилось кострище, в верхних слоях глины втоптанными в площадку найдены следующие предметы:

…

1 июня

37) два кусочка какой-то кости млекопитающего, сильно обгорелые.

…

48) два обгорелых кусочка какой-то кости млекопитающего;

49) в той же площадке, но в другом месте, 13 кусочков каких-то костей млекопитающего, видимо обгорелые.

…

Более никаких предметов в описанном районе при наружном осмотре такового в розыске не усмотрено».

Под этим документом стоят подписи Н. Соколова, М.К. Дитерихса, В. Иорданского и понятых.

112

2. Из протокола 19–22 июня 1919 года осмотра предметов, обнаруженных при осмотре рудника и окружающей его местности 23 мая — 17 июня 1919 года:

«Вещи, найденные по склону того же шурфа и на глиняной площадке

…

38) 14 осколков костей. Все кости, видимо, рублены. Они все носят ясно выраженные признаки ожога их. Определить природу костей и самый характер ожогов не представляется возможным без научного исследования их. 14-й осколок образовался отделением от одной из костей в момент осмотра.

…

Вещи, найденные 1 июня.

88) 18 обломков костей. Все они имеют следы ожогов. Не представляется возможным определить природу этих костей без научного исследования.

3. 27 июня 1919 года следователь Соколов допросил доктора Анат. Ив. Белоградского в связи с участием последнего в осмотре дома Ипатьева следователем Наметкиным.

В самом конце допроса Соколов показал доктору осколки костей, найденных в костре, и попросил его высказать свое личное мнение по поводу этих костей. Ответ доктора запротоколирован.

Из протокола 27 июня 1919 года допроса доктора Анат. Ив. Белоградского: «… Что же касается костей, то я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Определенный ответ на этот вопрос может дать только профессор сравнительной анатомии.

Вид же этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента, но какого именно, сказать может только научное исследование. Больше показать я ничего не могу».

Выше были приведены фрагменты из подлинных материалов официального следствия, опубликованных в книге Росса «Гибель Царской семьи».

Сравним это с тем, что было написано в книгах Соколова и Дитерихса по поводу найденных в кострище косточек.

4. Из книги Соколова «Убийство Царской семьи»:

«Вещи, найденные на руднике. Выводы…

65) Осколки костей млекопитающего. Они все сильно обожжены, разрезаны и разрублены. Крушение власти Адмирала не позволило мне произвести научное исследование этих костей, какое бы я желал. Однако врач Белоградский, которому они были предъявлены мною при допросе, показал: «Я не исключаю возможности принадлежности всех до единой костей человеку. Вид этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента».

Фраза «Определенный ответ на этот вопрос может дать только профессор сравнительной анатомии» из цитаты, приведенной в книге Соколова, исключена. В результате неопределенный ответ доктора превратился почти в утверждение.

Далее в своей книге следователь Соколов, не сумев доказать принадлежность найденных костей человеку, тем не менее, рассказывает об их происхождении: «Главная цель была уничтожить трупы. Для этого, прежде всего, нужно было разделить трупы на части, разрезать их. Это делалось на площадке…Части трупов сжигались в кострах при помощи бензина и уничтожали серной кислотой»

Итак — из протокола осмотра поляны с кострищем и материалов следствия следует:

первое — принадлежность найденных костей человеческим трупам в процессе следствия доказана не была;

второе — факт обработки этих костей серной кислотой и сжигания при помощи бензина также следствием не был установлен, так что это не установленный факт, а просто предположение;

третье — научное исследование, которое только могло, по мнению доктора Белоградского, дать определенный ответ по поводу этих костей, не было проведено.

Картина происходившего на лесной площадке 17–18 июля описана и генералом Дитерихсом в его книге. Выводы Соколова он дополнил своими красочными подробностями.

Из книги М.К. Дитерихса «Убийство Царской семьи и членов Дома Романовых на Урале»: «Между корнями кустарника, росшего позади глиняной площадки, нашлись еще три больших осколка обгоревших крупных костей; там же с ними оказались совершенно обуглившиеся, легко рассыпавшиеся куски сгоревшей обуви, две железные планки от корсетов и железный обруч от фуражки.

Экспертизы костей еще не было. Эксперт (!?) врач выразился так: «Что касается костей, то я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Определенный ответ на этот вопрос может дать только профессор сравнительной анатомии. Вид же этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента, но какого именно, сказать может только научное исследование».

В то время провести такое исследование было невозможно) но как-то трудно предположить, чтобы посторонние кости могли попасть в костер вместе с предметами одежды, белья и обуви членов Царской семьи».

Генерал слегка намекает, что найденные кости принадлежали трупам членов Царской семьи. Но, пусть читатель сам додумается до этого. И он действительно додумался, особенно за рубежом.

В списке вещей, найденных в лесу, составленном первым следователем Наметкиным, наряду с изумрудным крестом, принадлежащим, несомненно, Царской семье, были указаны «кости какой то птицы». Если следовать логике генерала, то «как-то трудно предположить», чтобы это была, например, курица, а не двуглавый орел.

Отрывок из той же книги, показывающий, к какому неожиданному выводу может прийти генерал, у которого в голове сложилась вполне определенная установка. Напомним, что это писал человек, руководивший следствием и обещавший в своей книге заставить мир убедиться в правде.

«Прежде всего, Исаак Голощекин отделил у них головы. Выше уже упоминалось о тех слухах, которые распространились в Москве в среде советских деятелей с приездом туда Исаака Голощекина и в связи с привозом им Янкелю Свердлову каких-то тяжелых не по объему трех ящиков. Что в этом отношении говорят исследования на месте? Прежде всего, найденные кусочки шейных шнурков и цепочек носят следы Порезов их, что могло произойти при отделении голов от тел режущим или рубящим оружием. Далее, при операции отделения голов с тел катились порядочные по величине и весу фарфоровые иконки; их швырнули далеко в траву котлована, влево от шахты № 7, и в костре они не были. Наконец зубы горят хуже всего; нигде, ни в кострах, ни в почве, ни в засыпке шахты ни одного зуба не найдено.

По мнению комиссии, головы членов Царской семьи и убитых вместе с Ними приближенных были заспиртованы в трех доставленных в лес железных бочках, упакованы в деревянные ящики и отвезены Исааком Голощекиным в Москву Янкелю Свердлову в качестве безусловного подтверждения, что указания изуверов центра в точности выполнены изуверами на месте.

При отделении голов для большего удобства сжигания тела разрубались на куски. Тела рубились одетыми. Только таким изуверством можно объяснить находку обожженных костей и драгоценностей со следами порубки, и драгоценные камни раздробленными».

Генерал даже превзошел профессионального следователя Соколова в искусстве делать выводы в условиях недостаточности имеющегося фактического материала. Если Соколов при взгляде на «обгорелые косточки какого-то млекопитающего» определил, что трупы членов Царской семьи просто разрубались и сжигались, то генерал сумел понять, что не кто-либо, а именно Исаак Голощекин отделил головы от трупов, заспиртовал их и отослал в Москву и не кому либо, а Свердлову.

И логика у генерала Дитерихса — прямо генеральская. По этой логике — если в костре не была найдена паровозная труба, то в нем сожгли паровоз. Полная чушь. И вот эта «утка» вспорхнула со страниц книги Дитерихса и полетела на Запад, превратившись в легенду об отрезанных головах.

Следователь Н.А. Соколов, безусловно, доказал, что в кострах, которые разжигались в районе Ганиной ямы, побывали вещи, принадлежащие Царской семье. Но вывод, который он сделал из этого факта, о том, что там же сжигались трупы членов Царской семьи, не подтверждался этими фактами.

Больше того, среди найденных в этом районе вещей были найдены вещи, появление которых трудно было бы объяснить версией, разрабатываемой официальным следствием.

По какой-то причине Н.А. Соколов, проделав громадную работу по обнаружению и идентификации Царских вещей, оставил без ответа вопрос — а были ли эти вещи у людей, которых расстреляли в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля 1918 года?

Выше было показано — такая возможность у него была: к этому времени был арестован главный свидетель и очевидец событий П.С. Медведев, видевший, как были одеты расстреливаемые и какие вещи с ними были.

Но, увлекшись поиском участия в расстреле центральных советских властей, следователь упустил момент, и показания важнейшего свидетеля для следствия были потеряны.

Свидетель умер. Остались вопросы.

Откуда в костре появились: шинель и вещевой мешок Алексея Николаевича, туфельки великих княжон с пряжками из драгоценных камней, фарфоровые иконки, размером 6 х 10 см, которые, по свидетельству Дитерихса, висели на шеях у княжон, ключ от чемодана и остатки самого чемодана? Ни о чем подобном в допросе П.С. Медведева не упоминалось.

А откуда в костре появился дамский ботинок со шнуровкой, который, по словам свидетелей, не мог принадлежать никому из узниц дома Ипатьева?

А как сочетается нахождение в костре «мелких обгорелых косточек какого-то млекопитающего» с нахождением в том же костре костей птицы и осколков посуды?

А почему в костре появились наряду с оболочками пуль и револьверные гильзы?

А у кого из узников было обручальное кольцо, вросшее в палец?

Были допрошены придворные, сопровождавшие царскую семью в ссылку, хорошо знавшие каждого из этой семьи и слуг, находящихся при них в Екатеринбурге. И никому из них Соколов не задал, казалось бы, естественный вопрос: «У кого из узников «Дома особого назначения» могло быть обручальное кольцо, которое нельзя было снять с пальца?» Кольцо могло быть снято с отрезанного пальца либо в порядке мародерства, либо для того, что бы затруднить идентификацию трупа.

Как позже выяснилось, ответ на этот вопрос значительно укрепил бы его версию об убийстве Николая Романова. Сейчас достоверно известно, что подобное кольцо было именно на его пальце. Хотя и это не могло быть решающим доказательством. Подобное кольцо, могло быть и у какого-то другого человека. Тем более что эксперты, которых привлек Соколов, утверждали, что отрезанный палец — женский. Кстати, информация относительно этого кольца все-таки содержалась в показаниях свидетелей, опрошенных Соколовым.

Но, увлекшись решением задач, поставленных перед ним Колчаком и Дитерихсом, Н.А. Соколов не воспользовался этой информацией для идентификации принадлежности найденного отрезанного пальца.

То, что Соколов не упомянул в своей книге о вещественных доказательствах, не укладывающихся в его версию, появление в книге «кусков сальных масс, смешанных с землей», не упомянутых ни в одном из подлинных следственных материалов, исключение ключевой фразы из цитируемых показаний доктора Белоградского — все это наталкивает на мысль о книге Соколова не как об источнике объективной информации, а как о художественном произведении, основным назначением которого является донесение до читателя собственного мнения автора о рассматриваемой проблеме.

Мало чем в этом отношении отличается и книга М.К. Дитерихса. Характерным является описание эпизода расследования, связанного с нахождением на помойке иконы Божьей Матери Феодоровской.

Вот как об этом рассказывал Дитерихс: «Из дома Попова комиссия пошла во двор дома Ипатьева, осмотрела каретник и брошенные там вещи Царской семьи, заглянула в помойку. Из нее, замаранными грязью, вытащили: большой образ Федоровской Божьей Матери в золотой, потускневшей от времени ризе, но со срезанным очень ценным бриллиантовым венчиком. Эта находка произвела сильное впечатление на присутствующего здесь же Чемодурова; он заявил, что с этой иконой Государыня Императрица никогда не расставалась, и никогда бы не рассталась ни при каких условиях путешествия».

Эффектно и убедительно. Для тех, кто не знаком с подлинными материалами следствия. Если бы обстоятельства нахождения этой иконы были таковыми, как описал их Дитерихс, то это могло бы служить косвенным доказательством того, что исчезновение Александры Федоровны из дома Ипатьева произошло без ее воли, и было насильственным. Но, судя по подлинным следственным материалам, все обстояло не так.

Во-первых, описанная Дитерихсом икона была найдена не на помойке, а в доме, в комнате, которую занимали великие княжны.

Во-вторых, икона, о которой идет речь, не была образом Феодоровской Божьей Матери. Это была икона Казанской Божьей Матери. Этот факт был установлен священником Н.В. Сторожевым, о котором рассказывается выше. Этот же священник вспомнил, что при первом богослужении в доме Ипатьева, он среди других икон Царской семьи видел и икону Феодоровской Божьей Матери.

В-третьих, среди оставшихся в доме икон белогвардейские следователи икону Феодоровской Божьей Матери не обнаружили.

Но ни Соколова, ни Дитерихса это уже не интересовало. Все, что укладывалось в версию Соколова — Дитерихса, поддерживалось, все, что противоречило ей, отметалось.

Рассмотрим еще один фрагмент из документа, вошедшего в подлинные материалы следствия, составленного и подписанного генералом М.К. Дитерихсом.

Документ назывался так: «ОПИСЬ. ФОТОГРАФИЧЕСКИЕ СНИМКИ ДОМА ИПАТЬЕВА В ГОРОДЕ ЕКАТЕРИНБУРГЕ, ГДЕ БЫЛ ЗАКЛЮЧЕН Б. ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ II И ЕГО СЕМЬЯ И ГДЕ БЫЛО СОВЕРШЕНО УБИЙСТВО ИХ».

Описывая комнату, в которой был произведен расстрел, Дитерихс пишет: «Левее двери в кладовую видны на стене выемки, произведенные следователем Сергеевым при судебном осмотре комнаты; вынуты части стены с пулевыми каналами, застрявшими в дереве пулями и со следами крови. Такие же выемки произведены и из пола, где, кроме того, были и следы от штыковых ударов».

Упомянутая комната официально осматривалась трижды. Первый раз 11, 12 и 14 августа 1918 года следователем Сергеевым, прокурором Иорданским в присутствии понятых. Второй раз 23 января 1919 года по распоряжению гене-pcuva Дитерихса следователем И.А. Сергеевым совместно с прокурором В.Ф. Иорданским в присутствии понятых, в качестве которых выступали генерал-лейтенант Дитерихс, генерал-майор Богословский. Никаких следов штыковых ударов-ни в полу, ни в стенах обнаружено не было. Третий раз комната была осмотрена следователем Н.А. Соколовым 15–25 апреля 1919 года.

Выдержки из протокола осмотра:

«… б. На лицевой стороне арки, ближайшей к правому косяку двери, ведущей из этой комнаты в кладовую, обозначенную на чертеже цифрой III (к правому косяку, если обернуться лицом к кладовой), снята часть деревянной обшивки, покрывающей арку, вместе с обоими. Над этой выемкой имеется сделанная черным карандашом надпись: «Рисовал А.А…», подпись фамилии неразборчива.

в. Под этой выемкой в штукатурке арки имеется в толщу штукатурки углубление конусообразной формы, несомненно, пулевого характера. Его глубина 2,5 сантиметра, диаметр с краев — 1 сантиметр. От пола оно находится в расстоянии 1 метра 5 сантиметров. Этот пулевой отпечаток не отмечен в акте Сергеева.

…

л. Ясно видимых штыковых ударов нигде в комнате убийства не усматривается, но обращает внимание в этом отношении на себя арка, о которой упоминается в сем протоколе выше, в пункте «б». На расстоянии 1–1,5 аршина от пола, как раз на той высоте, где вырезана обшивка, на той стороне арки, которая ближе всего к правому косяку двери из комнаты убийства в кладовую (если смотреть на эту дверь из комнаты убийства), усматриваются продолговатые 1–1,2 миллиметра разрывы обоев. Получается впечатление, что на этой стороне арки как будто скользило острие штыка».

Выше было приведено утверждение Н.А. Соколова о том, что «… при наличии факта уничтожения трупов событие преступления может быть доказано только установлением обстоятельств, коими выясняется факт их уничтожения».

Давайте посмотрим на выводы, сделанные следователем Соколовым в 1918–1919 годах, глазами следователя Соловьева, который вел «Царское дело» в 1993–1998 годах.

В официальном документе, составленным Соловьевым и переданным им в Правительственную комиссию в январе 1998 года, названном им «Сравнительный анализ следствия 1918–1924 гг. с данными советских источников и материалами следствия 1991–1997 гг.», он так описывает выводы белогвардейского следствия:

«Таким образом, Соколов в ходе расследования располагал следующими материалами, прямо и косвенно свидетельствующими о расстреле всей Царской семьи:

• Данными осмотров дома Ипатьева, в которых было зафиксировано то, что Царская семья покинула дом, оставив самые необходимые для жизни вещи, которые могли быть отобраны у нее только насильственным путем, например, дорогую для императрицы икону Федоровской Божьей Матери или лекарства, необходимые для лечения царевича Алексея.

• Осмотр полуподвальной комнаты первого этажа свидетельствовал о том, что там производились многочисленные беспорядочные выстрелы, на стенах и на полу имелись следы воздействия острого режущего оружия, возможно штыка, обнаружены многочисленные замытые следы крови, пули в полу и стенах.

• Допросы охранников Медведева, непосредственно наблюдавшего за казнью Царской семьи или прямо участвовавшего в ней, Проскурякова и Якимова убедительно говорили о том, что расстреляна вся царская семья, слуги и доктор Боткин.

• При осмотре местности и шахты № 7 в районе урочища Ганина яма обнаружены следы костров, где найдены многочисленные следы сжигания одежды, обуви, драгоценностей (в том числе поврежденных), принадлежащих царской семье. Остатки одежды свидетельствуют о том, что было сожжено 6 комплектов женской одежды (по числу корсетных костей). В кострах найдены пули с выплавленными сердечниками, гильзы. Особое внимание было обращено Соколовым на наличие фрагментов костей крупных млекопитающих, про-саленность почвы. Эти факты были истолкованы Соколовым как признаки сожжения всех трупов.

• В шахтах обнаружены человеческий палец, куски человеческой кожи, труп собачки, принадлежащей Великой княжне Анастасии, солдатская лопата, топор без топорища».

Вывод, который сделал современный следователь Соловьев из этого: «Теоретически, исходя из обстановки, версия Соколова могла иметь место, исключая лишь полное сожжение трупов на открытом месте с применением тех горючих веществ, которыми располагали участники их уничтожения».

Неизвестно, почему Соловьев выдал версию следователя Соколова, высказанную в его книге, за результаты следствия 1918–1919 годов. Практически выводы, которые напрашиваются при чтении подлинных материалов следствия, по крайней мере, расстрела именно Царской семьи, сильно отличаются, если не сказать — прямо противоположны, как это было показано выше.

Икона Божьей Матери Феодоровской, с которой Александра Федоровна никогда бы не рассталась и без которой никуда не уезжала, не была найдена в Ипатьевском доме. Следуя логике Соколова и Дитерихса, из этого факта вытекает прямо противоположный вывод: икона исчезла из дома Ипатьева вместе с Александрой Федоровной, а это в свою очередь поддерживает версию капитана Малиновского о симуляции расстрела Царской семьи и вывозе ее из Екатеринбурга.

Из осмотра полуподвальной комнаты никак не следует факт расстрела именно Царской семьи. Существует лишь предположение, что в подвале дома Ипатьева кого-то расстреливали. И все.

А при наличии в материалах следствия многочисленных мнений участников расследования и свидетелей о симуляции большевиками факта убийства, сомнения в выводах Соколова только увеличиваются.

Допросы Проскурякова и Якимова не могли «убедительно» говорить о том, что расстреляна вся Царская семья, поскольку ни тот, ни другой не только не были участниками событий, о которых они рассказывали с чужих слов, но и не были свидетелями.

Протокол допроса П.С. Медведева, единственного свидетеля, который видел трупы, мог бы подтвердить версию Соколова, но только при условии, если бы Соколов одновременно рассмотрел протокол допроса Н. Мутных, видевшей членов Царской семьи через месяц после их «расстрела» в Перми живыми. И если бы он сумел убедительно доказать, почему надо верить П.С. Медведеву, а не Н. Мутных, или наоборот.

Но Соколов предпочел информацию о втором протоколе скрыть. Не говоря уже о том, что он не счел нужным передопросить ни того, ни другого, хотя возможности у него были.

Поскольку события, описанные в этих документах, прямо противоположны, делать «убедительные» выводы о расстреле Царской семьи просто нельзя без тщательного анализа обоих документов.

Многочисленные следы сжигания одежды, обуви, драгоценностей, принадлежащих Царской семье, никак не могли свидетельствовать о сожжении там же трупов Царской семьи, а многие вещественные доказательства (вещи, не принадлежащие царской семье, в том числе и женские, револьверные гильзы, осколки посуды и т. д.) говорят, что события в районе Ганиной ямы могли развиваться не так, как это описано в книгах Соколова и Дитерихса.

Обнаруженный в шахте отрезанный человеческий палец мог бы также свидетельствовать в пользу версии Соколова, если бы он был идентифицирован, принадлежащим кому-либо из членов Царской семьи, но это не было сделано.

Больше того, эксперты, которым Соколов предъявил этот палец, определили, что он принадлежит женщине средних лет с ухоженными руками, привыкшими к маникюру. Однако, если исходить из реального предположения, что палец был отрезан с целью снять обручальное кольцо, вросшее в него, то подобное кольцо было только на руке самого Николая Александровича. Но его пальцы, привыкшие к физическому труду и спорту, вряд ли можно было бы перепутать с холеными женскими пальцами, а женщин с вросшим в палец обручальным кольцом среди узниц Ипатьевского дома не было. Возникает сомнение в принадлежности трупов, которые находились 17 июля в районе Ганиной ямы, Царской семье.

Белогвардейское следствие, проделав большую работу, сменив четырех следователей, не смогло ответить на два основных вопроса:

• что же произошло в доме Ипатьева в ночь с 16 на 17 июля — убийство Царской семьи или его симуляция?

• если была расстреляна Царская семья, то зачем это было сделано?

ЗАЧЕМ НУЖНО БЫЛО РАССТРЕЛИВАТЬ ЦАРЯ, ЕСЛИ ОН УЖЕ НЕ БЫЛ ЦАРЕМ И НИКОМУ НЕ УГРОЖАЛ? ЗАЧЕМ НУЖНО БЫЛО РАССТРЕЛИВАТЬ ЕГО СЕМЬЮ? И ЗАЧЕМ НУЖНО БЫЛО РАССТРЕЛИВАТЬ СЛУГ?

С легкой руки генерала Дитерихса следователь Соколов получил характеристику профессионала высокой квалификации. Но уже характеристика Соколова как человека, данная ему генералом, вызывала сомнение в том, что он сможет объективно вести следствие. И действительно, на материалах следствия Соколова лежит отпечаток не профессионализма, а его амбициозности, нежелания работать с другими следователями, или даже прислушиваться к их мнению, склонности выдавать желаемое за действительное, закрывать глаза на факты, не укладывающиеся в его версию.

Выше было рассказано, как он отнесся к информации о появлении в Перми самозванки: «… у меня совершенно нет времени, да при этом я убежден, что Царская семья вся погибла». Аналогично он отнесся и к расшифрованной телеграмме от 17 июля после 9 часов вечера. Телеграмма адресована:

«Кремль Секретарю Совнаркома Горбунову обратной проверкой».

Расшифрованный текст телеграммы выглядит следующим образом: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу официально семья погибнет при евакуации».

Свои выводы по поводу этой телеграммы Соколов изложил в своей книге следующим образом: «25 августа 1920 года мне была абсолютно ясна идея большевистской лжи: «Мы расстреляли только Царя, но не семью». Они надели на себя революционную личину, и подсовывали под преступление моральный принцип. Этим принципом они оправдывали убийство Царя. Но какая мораль может оправдать убийство детей? Им оставалось только одно средство: лгать, и они лгали. Но они лгали для мира. Для себя и между собой они должны были говорить правдиво. В содержание этой правды не могло не войти, должно было войти слово «семья».

Эмоций в этом маленьком отрывке больше, чем анализа. Собственно, анализа нет ни капли. Попробуем сделать анализ этой телеграммы за Соколова:

Во-первых: из телеграммы не следует, что речь идет именно о Царском семействе. Известно, что Ленина интересовали и другие семейства в Екатеринбурге, и он телеграфно запрашивал об их судьбе. Даже в белогвардейском следственном материале сохранилась следующая телеграмма, поданная в Екатеринбурге 13 июля 1918 года, т. е. всего за неделю до рассматриваемых событий:

«Москва Кремль Предсовнаркома Ленину

Вопрос с Хайнкененами улажен.

Сафаров.

13 июля 1918 г.

№ 4767».

А телеграмма от 2 июля 1918 г., также содержавшаяся в материалах белогвардейского следствия:

«Екатеринбург. Облсовдеп.

Сафарову.

Прошу расследовать и сообщить мне причины обыска и ареста Ардашевых особенно детей в Перми.

Предсовнаркома Ленин».

Ответ на эту телеграмму был выслан из Екатеринбурга 17 июля в 21 час. 20 мин.:

«Москва Совнаркому ЛЕНИНУ

Александр Александрович Ардашев организатор восстания Верх-Исетском заводе бежал два племянника его арестованы как заложники.

ЧРЕЗКОМ В. Горин».

Эта телеграмма была послана из Екатеринбурга почти сразу же после шифрованной телеграммы, разобранной Соколовым. Причем, прямо Ленину, а не через Горбунова.

Во-вторых: допустим, согласимся с Соколовым, что речь Идет действительно о Царской семье.

Но тогда получается, что была предыдущая телеграмма, информирующая правительство о судьбе главы семейства, иначе было бы не понятно, о чем идет речь в рассматриваемой телеграмме, в которой сообщается об участи остального семейства. Получается, что участь главы семейства и участь семейства решались в разное время, А это никак не совмещается с одновременным расстрелом в подвале дома Ипатьева. Но это хорошо совмещается с тем, что последняя запись в дневнике Николая Александровича была сделана 12 июля, и последняя запись в книге дежурств охраны также сделана 12 июля.

Соколов этого не знал, но предыдущая телеграмма все-таки была. Он видел только черновик этой телеграммы, но не смог сделать правильных выводов.

Телеграмма Белобородова в Кремль от 17 июля 1918 г.

Расшифровка телеграммы, полученная следователем Соколовым в августе 1919 г.: «Передайте Свердлову что все семейство постигла та же участь что и главу официально семья погибнет при евакуации».

Сейчас известно, что в этот же день в 12 час Ленину был вручен под расписку пакет, содержащий телеграмму. На пакете было указано время получения телеграммы — 12 час. 17 июля 1918 г. и надпись «Секретно». Подчеркиваем — телеграмма была вручена лично Ленину под расписку.

Надпись на врученном Ленину под расписку пакете с отчетом Уральского облисполкома о своих действиях в отношении Николая II и его семьи

В телеграмме Президиум Уральского облсовета отчитывался советскому правительству в своих действиях в отношении бывшего императора и его семьи: «17 июля, 12 час. Председателю Совнаркома тов. Ленину, Председателю ВЦИК тов. Свердлову. У аппарата Президиум областного Совета…. Ввиду приближения неприятеля и раскрытия ЧК большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи (документы в наших руках), по постановлению Президиума областного Совета в ночь на 16-е июля расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место…. Документы о заговоре высылаются срочно курьером Совнаркому и ЦИК. Просим ответ экстренно. Ждем у аппарата».

Ниже приведена копия самой телеграммы:

Телеграмма Президиума Уральского облсовета, докладывающего Советскому правительству об участи Николая Романова и его семьи. Первая часть

Телеграмма Президиума Уральского облсовета, докладывающего советскому правительству об участи Николая Романова и его семьи. Вторая часть

Телеграмма, полученная 17 июля в 12 часов, была зачитана на заседании ВЦИК 18 июля 1918 г.

«Протокол № 1 заседания ВЦИК от 18 июля 1918 года.

Слушали: сообщение о расстреле Николая Романова (телеграмма из Екатеринбурга).

Постановили: по обсуждении принимается следующая резолюция — Президиум ВЦИК признает решение Уральского областного Совета правильным. Поручить тт. Свердлову, Сосновскому и Аванесову составить соответствующее извещение для печати… Президиум ВЦИК одобрил решение Уральского областного Совета о расстреле Николая Романова и эвакуации его семьи в надежное место».

Таким образом, утверждение Соколова о том, что шифрованная телеграмма подтверждает расстрел всего царского семейства, было явно преждевременным, и является просто иллюстрацией самоуверенности следователя Соколова.

Но тогда о чем же сообщала телеграмма, расшифрованная Соколовым?

Вряд ли можно допустить, что Белобородое пытался раскрыть Свердлову глаза на то, что Президиум областного Совета, председателем которого был он сам, просто морочил голову Советскому правительству. В годы Гражданской войны это было не безопасно.

Что бы эта телеграмма ни значила, первая телеграмма не может быть дезинформацией вождя революции. Даже Соколов признавал, говоря о большевиках: «Но они лгали для мира. Для себя и между собой они должны были говорить правдиво».

Сразу же возникает несколько вопросов:

Первый — если семья была эвакуирована, то куда их вывезли?

Второй — куда она делась после эвакуации?

Третий — зачем необходимо было эвакуировать жену Николая Романова и его детей?

Четвертый — кто был расстрелян вместо членов Царской семьи?

Интересно с расстояния в 90 лет посмотреть, а имелись ли в материалах официального следствия того времени какие-либо указания, которые могли бы натолкнуть следствие на местонахождение захороненных трупов, без которых нельзя было утверждать факт убийства.

При допросе 2 апреля 1919 года охранник дома Ипатьева Анат. Александр. Якимов показал: «Трупы умерших, как он, Якимов, позднее слышал, свезли на автомобиле куда-то в болото за Верх-Исетский завод и схоронили в яму. Дорога была настолько плохая, что автомобиль застрял в грязи. Кто ему, Якимову, об этом говорил, он не припомнит, но кажется, что это говорил Павел Медведев».

Уже в этом рассказе место захоронения трупов связывается с болотом, в котором застрял автомобиль. Следователь Соколов обнаружил и свидетелей этого эпизода, т. е. застревания автомобиля в болоте. Это отец и сын Лабухины, жившие при разъезде № 120 горнозаводской линии, где Лабухин-старший служил линейным сторожем. Они видели грузовик, который прошел от Коптяков вечером через переезд и пошел прямо через лог. Этот автомобиль и засел в логу в топком месте. Вместе с автомобилем прошло несколько подвод.

На допросе Лабухин-старший вспомнил: «Должно быть, автомобиль у них в логу застрял, потому что лошадь там, как слыхать было, всю ночь ржала, а за ночь они там целый мостик выстроили из шпал и из тесу от моей городьбы. Это уж я потом тес назад взял, а там одни шпалы остались».

В этом эпизоде странным кажется то, что чекисты целую ночь вытаскивали автомобиль из болота, а после того как вытащили, положили мостик из местного материала.

Трудно объяснить, почему следователь, который облазил район первой аварии грузовика, когда тот, идя по направлению к Коптякам, сорвался и угодил одним колесом в яму, осмотревший район второй аварии, не заметил ничего подозрительного.

Хотя в деле имеется фотография этого мостика, он был нанесен на карту Дитерихса, в книге Дитерихса приведены координаты его местонахождения, во всех книгах он упоминается — и ничего подозрительного. Объяснить это можно было бы прочной верой Соколова в то, что трупы сожжены в районе шахты. И эта вера мешала ему видеть другие варианты исчезновения трупов. Тот же самый случай, что и с офицерами, которые были уверены, что трупы брошены в шахту, и ничего другого не желали знать. Задумайся он над тем, почему целую ночь вытаскивали автомобиль, хотя в распоряжении чекистов были даже лошади, а уже после того, как вытащили автомобиль, проложили мостик, и возможно следствие пошло бы по другому руслу.

Мостик, созданный чекистами в июле 1918 года около разъезда № 120 и сфотографированный Соколовым при осмотре в мае — июне 1919 г.

Правда, может быть и другое объяснение, если задаться вопросом: почему Соколов, тщательно осмотревший этот мостик и допросивший свидетеля, забравшего доски из этого мостика, после того, как чекисты уехали, не отметил ни приподнятости грунта в этом месте, ни рассыпанной вокруг земли, ни следов раскопки под досками, которые он снял, словом, ничего не заподозрил.

А ведь для того, чтобы захоронить хотя бы девять трупов, нужно было бы вынуть около девяти кубометров земли. Куда она делась? Почему никто не заметил эти особенности грунта? Вероятный ответ может быть: на момент осмотра Н.А. Соколовым описанного мостика под ним не было никаких закопанных трупов.

Вопреки утверждению Соколова, обстоятельства, вскрытые белогвардейским следствием, в том числе и следствием Соколова, не только не доказали факт расстрела Царской семьи, но, наоборот, посеяли сомнения в том, что этот факт имел место.

Рассмотрим соображения по этому поводу еще одного современного юриста.

2006 год. Прошло всего 8 лет после похорон, о которых было рассказано в начале книги. В Москве, в издательстве «Форум», вышла книга П.В. Мультатули «Свидетельство о Христе до смерти… Екатеринбургское злодеяние 1918 г. Новое расследование». Книга написана профессиональным юристом. Т. е. с юридической точки зрения написанному в ней можно доверять.

Вот как современный юрист анализирует материалы следствия Соколова с юридической точки зрения. Рассматривая обстоятельства убийства Царской семьи, автор пишет: «Как погибла Царская семья? Казалось бы, на этот вопрос уже имеется убедительный ответ: в ночь с 16 на 17 июля 1918 года она была убита в полуподвальном помещении Ипатьевского дома посредством огнестрельного и холодного оружия, с нанесением множественных огнестрельных и ножевых ранений, несовместимых с жизнью. К этому выводу пришел и следователь Соколов, и Правительственная комиссия, возглавляемая Б.Е. Немцовым, это подтверждается всеми показаниями и воспоминаниями убийц Царской семьи. Однако при внимательном исследовании этого вопроса становится ясно> что далеко не все обстоятельства убийства полностью установлены и доказаны. Начнем с того, что следствие Соколова так и не было завершено. Поэтому все его выводы, за исключением установления самого факта убийства Царской семьи, носили предварительный характер. Соколову в силу объективных причин не удалось допросить не только ни одного лица, виновного в организации преступления, но даже ни одного организатора его исполнения. Из лиц, которым было предъявлено Соколовым обвинение, лишь один Медведев признался в непосредственном присутствии на месте преступления в момент его совершения. Соколов был лишен возможности сравнить показания Медведева с показаниями других участников убийства. Осмотр места преступления, полуподвальной комнаты Ипатьевского дома, который, казалось бы, полностью подтверждал показания Медведева, на самом деле свидетельствовал лишь 0 том, что в этом помещении произошло преступление, что здесь было убито несколько человек и что здесь применялось огнестрельное оружие. Но так как ни один непосредственный участник убийства задержан и допрошен следствием не был (Медведев отрицал свое участие в убийстве), то Соколов не имел возможности произвести следственный эксперимент, который бы выявил и доказал обстоятельства убийства. Поэтому выводы Соколова об обстоятельствах, методах и способе убийства Царской семьи остаются весьма условными, что хорошо понимал и он сам».

Автор книги, по-видимому, прав: следователь Соколов и сам понимал недостаточную доказательность следственных материалов. Но тем же самым грешит и автор книги, отрывок из которой приведен выше. Чего стоит фраза: «Поэтому все его выводы, за исключением установления самого факта убийства Царской семьи, носили предварительный характер». Прямо какая-то догма — веруйте в то, что вся Царская семья была расстреляна, и все.

Получается замкнутый круг: следователь Соколов утверждает, что факт убийства Царской семьи подтверждается обстоятельствами, а автор книги, упомянутой выше, подвергает сомнению эти обстоятельства. И, следовательно, подвергает сомнению сам «факт» расстрела Царской семьи.