Зная, что коварный брат хочет заточить его в крепость Луны, Иуане решился бежать в горы. Царевич отнюдь не был трусом, но какой был прок от него, если он находился в заключении? Уж лучше он будет бегать по горам, свободный, словно ирбис, чем позволит вероломному брату пленить и ослепить его, как это было принято в то время.

Небольшой отряд Иуане вовсе не потерпел поражения от рати Саурмага, как донес гонец молодому Осу Багатару, под Итилем, потому как боя просто не было. Шайки диких горцев пограбили в аулах и ущельях и бежали, когда Саурмаг поднял свой меч. Аланов это воодушевило. Представление по хазарскому сценарию было разыграно весьма успешно. Саурмаг, рвавшийся к власти, был весьма красноречив. Он убедил воинов царевича не выступать против него. За ними последовали и другие аланы, которые, как уже говорилось, не хотели войны с хазарами и имели зуб на греков.

Напрасно Иуане убеждал воинов не нарушать приказы нового государя — молодого и благородного Оса Багатара. Он еще не сумел завоевать уважение заслуженных алдаров, да и не хотели воины обнажать меч против Саурмага, считая, что он разумен не по годам и ведет правильную политику, а у молитвенника Иуане, не расстающегося с четками, еще молоко на. губах не обсохло.

Но царевич благодарил Господа за то, что хотя алдары и перешли на сторону Саурмага, они дали ему возможность бежать, прекрасно понимая, что Саурмаг желает заточить и ослепить его.

Начальник тайной службы Давид также бежал с преданными воинами, только Иуане не успел узнать, куда именно. Царевичу пришлось скрыться впопыхах, прихватив с собой только оружие и коня, на котором он и доехал до предгорий, а затем и поскакал к горам. В стране мало кто понимал, кто является крамольником, а Саурмаг еще недостаточно укрепился, чтобы издавать указы. Поэтому царевич легко преодолел все сторожевые посты, где его приветствовали как младшего брата царя.

Через какое-то время Иуане, достигнув гор, въехал в безлюдное ущелье. Несмотря на то, что царевич вырос во дворце, он был приучен к тяготам походной жизни и не боялся умереть от голода или замерзнуть. Через несколько дней езды по горным ущельям его верный конь пал от какой-то болезни, и царевичу пришлось скитаться пешим, имея с собой лишь лук, колчан со стрелами, кинжал и плащ.

Болело сердце царевича — Саурмаг вошел в Магас не как предатель, а как победитель, обещав закончить войну в три дня и принести мир многострадальной Алании. Но Иуане еще не знал, что брат борется не только против Оса, но и против православия, которое с трудом прививали аланам византийские пастыри.

На большом ныхасе, в котором участвовали и алдары, вернувшиеся с поля боя под Итилем, Саурмаг уверенно, со страстью учил:

— Кому нужна война с хазарами? Аланам? Нет! Хазарам? Нет! Только грекам нужна слабая Алания и слабая Хазария. Мечтают они стравить эти народы, чтобы приобрести свою выгоду. Имперствуют они, а первый закон империи гласит: «Разделяй и властвуй».

Молятся они на незнакомом языке, заставляя нас становиться слабыми. Но разве медведь сможет стать зайцем? Разве алдар способен сменить меч на плуг и не воевать более? Знаете вы, что мой отец и ваш царь Ос Багатар последовал греческой вере только из-за тяжелой политической ситуации. Но время показало, что союз с вероломными греками чреват самыми тяжелыми последствиями. Где они сейчас — слуги благочестивейшаго Романа Лакапина? Они подговорили моего храброго, но неразумного брата идти войной на ближайшего соседа, пообещав военную помощь. Мол, мы с тобой одной веры, мы братья! Но где же эта помощь, благородные алдары?! Разве мы слышим о ромейских кораблях, причаливающих к Херсонесу?! Разве их кровь пролилась под Итилем?!

Что слова византийского императора? Лишь сухая листва, колеблемая ветром. То же скажу об их священстве. Непонятная злая вера затуманила наши умы. Что за зелье они готовят в своих чашах? Слышал я, что добавляют они туда кровь невинных младенцев, приносимых в жертву их Богу! Никогда аланы не были столь глупыми и нравом подобными овцам! Где ваши мечи, алдары?! Поднимите их высоко, чтобы враги видели булат, блестящий на солнце. Стряхните с век ваших вековой сон христианства, пока не превратили нас ромеи в послушных овец. Гнать надо греков с земель наших! Говорят, что верят они в Единого, но разве мы не верили в Единого до их прихода? Чем околдовали нас эти низкорослые чернявые люди, заросшие волосами настолько, что даже на груди их можно прикрепить гребень? Почему мы должны ловить слова из их уст как глаголы Единого? Пусть, кто может, даст мне на это ответ.

Так я скажу вам, благородные алдары: если есть на свете у нас друзья, так это наши мечи и рать. Но и хазары не желают нам зла и не хотят этой войны. Связаны мы обоюдной выгодой крепче, чем кровным родством. Да и сами знаете, что хазары не убивают, если нет нужды, а греки воюют только ради похоти своей и жадности. И дают хлеб хазары не так, как греки, которые с улыбкой берут, а сами злобу таят на дающих.

Признайте меня, гордые и сильные аланы, своим царем, и сразу же закончится эта нелепая война! Ничего не хотят от нас хазары, только дружбы, когда как греки желают нам погибели. Рыщут неподалеку жестокие язычники русы и орды степных тюрков. Ослабнем мы от распрей — и проглотят они нас, как волк кролика.

Закончил речь, Саурмаг удалился с ныхаса, оставив алдаров обсуждать его предложение.

Думали-думали алдары и признали правоту мятежного царевича. На следующий день Саурмаг был признан царем. Лишь несколько князей оставались преданными законному царю, но они укрылись вместе с молодым Осом Багатаром в одном из ущелий. Всего по горам было рассредоточено более пяти тысяч всадников, не признавших Саурмага своим государем. Многие из признавших его в Магасе также выжидали, что принесут первые месяцы его правления, не вполне доверяя ему, зная про сластолюбивый и властолюбивый характер Саурмага.

На следующий день после избрания Саурмаг издал свой первый безбожный указ. Радуясь приобретенной власти, он с нескрываемой злобой распорядился изгнать не только из Магаса, но и из Алании всех ромейских купцов, послов и священнослужителей, клеймя их как византийских шпионов: «Пусть убираются лукавые греки туда, откуда пришли! Пусть уносят в Царь-град свои потиры и антиминсы! Не нужна нам их вера! Пусть эти волки в овечьих шкурах арканят других овец и стригут их, сколько захотят. Но аланы не овцы и не волки. Мы гордые барсы!»

…Стали собираться в долгий путь священники и епископы, сопровождаемые насмешкам и унижениями со стороны тех, кто еще недавно считали себя христианами. На лицах пастырей запечатлелась скорбь, оттого что расстаются они с любимым, но строптивым стадом своим. Не все аланы желали их изгнания, но предательство Романа Лакапина заставило даже самых богобоязненных христиан смирится с приказом Саурмага. Для алан предательство было одним из самых страшных грехов, никакие доводы не могли растопить их сердца. Какой может быть Бог в Византии, если так поступил Его наместник на земле? Ведь напрасно пролилась кровь алан. Ехали в Грузию повозка за повозкой, за ними брели оставшиеся верные, а поникшие епископы с глазами, полными скорби и слез, благословляли их напрестольными крестами из под навесов. За десять дней покинули Аланию все ромеи, осиротели церкви Божии, со скорбью взирали со стен храмов лики святых угодников Божиих.

В Магасе тем временем собралось много иудеев из Хазарии. Они шушукались в подворотнях и начали проповедовать на площадях, уговаривая родовитых алан присоединится к иудейству и жить по Торе. Некоторые из алан выразили желание сделать обрезание. Если бы Иуане видел все это, облилось бы его сердце кровью. Он был готов положить свою жизнь, только бы в Алании утверждалась святая вера православная. Но Господь укрыл его от этого печального зрелища и хранил для особого служения.

…Довольно долго скрывался Иуане в горах, питаясь подстреленной дичью, яблоками и грибами, пока не достиг небольшого и очень красивого ущелья. Осень уже вступила в свои права, разукрасив деревья в желтые и красные цвета. В горах это было самое красивое время, но ночами становилось уже холодно. Царевич заметил вблизи потока, текущего с гор, старую, заброшенную сторожевую башню. Он решил пролезть в окно башни, чтобы отдохнуть в ней от дневного пути, Иуане подошел к потоку в поисках бревна, которое можно было бы использовать как лестницу. И вдруг его остановил тихий голос, доносившийся изнутри башни. Кто-то пел песню на очень простой мотив. Иуане прислушался:

— Господи Иисусе Христе, защити и помилуй… — на аланском наречии пел незнакомец, — …будь мне защитником в скорбях моих, ибо беды окружили меня словно волки и хотят поглотить несчастную душу мою. Озари меня светом истины, Свет и Истина! Расстреляй, Охотник великий, из лука Своего стаю мрачную демонов и освободи меня от страстей…

Иуане довольно долго слушал молитву. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять очевидное: в сторожевой башне подвизается какой-то монах из алан, что было весьма редким явлением — аланы предпочитали молится и причащаться у дзуаров перед кровопролитными сражениями, а отшельничество, за редкими исключениями, было у них не в почете. Поправив свою черную бороду, царевич окликнул незнакомца:

— Во имя Пресвятой Троицы, назови мне свое имя, алан!

Покаянный плач внезапно прекратился и через минуту из окна башни на расстоянии двух саженей показалась окаймленная седой бородой голова незнакомца:

— Сначала ты назови свое имя, как и подобает доброму христианину.

— Иуане, — немедленно откликнулся царевич.

Старец выглядел удивленным:

— Спаси тебя Господи, Иуане! Ну и какими судьбами ты очутился в этом забытом людьми ущелье? Сюда не каждый зверь заходит. — Старец с безопасной высоты покачал указательным пальцем и заговорил более строго: — А может быть, ты вообще не человек, а лукавый демон, желающий искусить меня?

Улыбнулся царевич и поднял руку, в которой была подстреленная часом раньше большая серая утка.

— Господи Иисусе, помилуй меня и слава Тебе за то, что я человек и православный христианин, а не темный дух, увлеченный некогда в преисподнюю начальником всякого зла сатаной. Давай подкрепим свои силы, неизвестный старец, а заодно я расскажу тебе, что сподвигло меня скитаться по горам подобно дикому зверю.

Спустя несколько мгновений из окна башни выпала веревочная лестница. Подхватив ее, Иуане забрался внутрь башни и ступить на перегородку, где его поприветствовал неизвестный подвижник. Он поддержал его за руку и забрал колчан со стрелами. Несмотря на то, что снаружи башня выглядела полуразрушенной и заброшенной, внутри старец соорудил неплохую келью из бревен, обструганных мечом досок и овечьих шкур. Иуане заметил на земле высокий каменный очаг, где тлели большие угли, от которых почти не было дыма. На деревянной перегородке, служившей крышей кельи, посередине которой было отверстие для лестницы и выхода дыма, стояли лук со стрелами и меч, которыми старец оборонял свою башню. Сам он был пожилым, но весьма крепким человеком с добродушным лицом и с большими, непривычно светлыми глазами. Старец забрал у царевича утку, улыбнулся и знаками показал, что надо опустится вниз.

Спустившись, Иуане обогрелся у очага и пока старец, которого звали Геор, готовил ужин, рассказал свою историю.

Поняв, кто находится перед ним, старец еще раз стоя поприветствовал царевича, а затем стал рассказывать о себе и о своем жилье:

— Слушай высокородный Иуане где ты находишься…

Гора, возле которой с незапамятных времен стоит эта башня, называется Ахсад. И я скажу тебе, благородный царевич, что одно время здесь жил святой Георгий Победоносец — двоюродный брат святой Нины. Высоко, возле самой вершины Ахсада раньше находилось небольшое соленое озеро, где святой Георгий построил часовню, в которой молился Богу. Рядом жил святой Николай, которому святой Георгий в свое отсутствие поручал охранять это озеро. Однажды пришел святой Георгий и увидел, что озеро исчезло. Спросил он у святого Николая: «Скажи, куда подевалось озеро?» Покачал головой в ответ святой Николай: «Не знаю, ничего не заметил. Видел только бежавшую большую белую собаку». «Вот беда! — расстроился святой Георгий — так эта собака и была озером!» В гневе ударил святой Георгий мечом по скале так сильно, что скала треснула, да еще ткнул в нее копьем. На этом месте появилась пещера. И возле нее святой построил дзуар, в котором я каждый год причащаюсь Святых Тайн.

А я, царевич, простой монах, но из знатного аланского рода. Десять лет назад призвал меня Господь в пустыню. Десять лет живу я в этой башне, спускаясь раз в год к тому месту, где находится дзуар святого Георгия. Туда в определенный день приходит мой старинный друг, греческий пресвитер из Магаса, и служит литургию, во время которой я причащаюсь. Такой день был некоторое время назад. По обыкновению, как и много лет подряд, я пришел к дзуару, но, увы, не обнаружил своего друга — старого греческого священника Димитрия. Вернувшись в башню, я стал молить Господа открыть мне, почему он не пришел. Может быть, он умер и мне должно молится о нем как об усопшем? Или, быть может, по моим грехам открыл ему Господь, что не стоит больше приходить в ущелье и служить здесь литургию?

Геор закрыл глаза и благоговейно перекрестился.

— Колебалось сердце мое, и не мог я найти себе места. Молился я с раннего утра до глубокой ночи, пока Господь не послал мне тебя, царевич Иуане. Но не могу я прославить Господа, услышав правду. Страшные слова сказал ты мне — в упадок приходит в Алании святая православная вера! Если Саурмаг — нечестивый брат твой — склоняется к принятию хазарского нечестия и аланы хотят признать его своим законным государем, дело совсем плохо, — старец на минуту загрустил, но потом словно бы вспомнил что-то и воспрянул духом. — Не просто так мы с тобой встретились. Давай-ка прочтем вечерню, потом отведаем похлебки, что я, грешный, приготовил, пока ты мне рассказывал, что творится на равнине. Отдохнем, а наутро решим, что нам делать дальше.

Стали они читать вечерню на греческом языке по старому византийскому служебнику, который весь был залит воском. Старец неторопливо пел псалмы, почти не заглядывая в текст, и часто, благоговейно крестился. Вместо свечей Геор использовал большие лучины, которые светились ровным ласковым светом и почти не давали копоти. Затем они поужинали в молчании. В похлебке, кроме утиного мяса, было немного бобов и пряных горных трав. Царевич быстро насытился и поблагодарил Бога за то, что даровал ему ужин, крышу над головой и приятного собеседника — благочестивого подвижника, да к тому же алана.

Лег Иуане на соломенный лежак и накрылся плащем. Украдкой, перед тем как уснуть, он посмотрел на Геора, который, похоже, и не собирался ложиться. Стоял он перед иконой своего небесного покровителя и беззвучно молился, время от времени подкидывая дровишки в очаг, чтобы поддерживать тепло…

Наутро царевич и подвижник прочли утреню и позавтракали вчерашней похлебкой. Геор выглядел весьма серьезным:

— Вот что я тебе скажу, Иуане! Господь открыл мне Свою волю — тебе надлежит отправиться в Армению к Ноеву ковчегу, чтобы снова воцарились в Алании мир и спокойствие.

Удивился царевич, но не смог не возразить подвижнику:

— Как я могу идти в Армению, да еще и к Ноеву ковчегу, когда моя собственная держава — любезная сердцу Алания — находится в большой опасности? Да и зачем все это? И есть ли вообще этот ковчег?

Старец нахмурился:

— Многие люди со всей вселенной искали Ноев ковчег, но Господь открывает его только тем, кому хочет. Есть старая аланская легенда об этом ковчеге: только чистые сердцем и намерением могут узреть его. Раньше, на заре принятия христианства, ковчег был открыт для многих, но люди начали злоупотреблять этим, добывая из его стен смолу для изготовления амулетов, останавливающих кровь и приносящих удачу. Разгневался Господь и поразил кого-то из собирателей молнией с небес. После этого местоположение ковчега было закрыто для глаз человеческих. С тех пор мало кто отваживается взобраться на Арарат, а из тех, кто дерзает пойти на поиски, многие погибают или исчезают бесследно. Люди, живущие рядом с горой, поговаривают, что лицезрение ковчега не полезно для христиан, — Геор улыбнулся и потрепал свою седую бороду. — Но к тебе, царевич, это не относится, потому как есть воля Божья, чтобы ты, не медля ни дня, отправился в путь.

Хоть и почитал царевич подвижников, но хранил здравомыслие, как учил его отец:

— Подожди-подожди! Допустим ты прав — мне нужно идти в Армению. Вот только я не путешественник и идти в такую даль без карты или попутчика очень сложно. Я уважаю твои седины и твой образ жизни, но мне кажется, что здесь ты превысил свои полномочия. Пророк пророчит, а Бог делает как хочет, разве нет? Да и с чего ты взял, что Господь открыл тебе волю Свою? Может быть, это лукавый демон навел на уставшие очи твои свою приторную прелесть? Что бы ты ни говорил, не могу я решится на такой шаг, если не предъявишь мне очевидных доказательств воли Божьей.

Старец ничего на это не ответил, лишь кашлянул в кулак, отошел в сторону и приоткрыл небольшой ящик, стоящий в углу кельи. Затем бережно достал оттуда большой лоскут кожи и расстелил его на столе. Это была карта.

— Смотри сюда, благородный Иуане. Эту карту подарил мне один армянский священник, и я ею очень дорожу. Никогда я не стал бы расставаться с ней, не будь у меня значимого повода. Вот! — Старец поднял указательный палец и посмотрел в глаза Иуане. — Через Дарьалан пойдешь в грузинские земли, которые населены преимущественно христианами, затем попадешь в Большую Армению. Будешь идти, пока, не доходя до озера Ван, не подойдешь к заснеженным склонам горы Арарат, где некогда остановился ковчег великого Ноя. Ориентируйся по солнцу и Полярной звезде. Господь укажет тебе дорогу. Там, у склонов Арарата, ты встретишь того, кто откроет тебе путь к вершине, где в снегах, вмерзший в лед, находится ковчег. Возьми эту карту, теперь она твоя! — Старец торжественно вручил царевичу лоскут кожи.

Задумался Иуане и осторожно взял карту в ладони. На газельей коже рукой неизвестного изографа были изображены заморские земли и кратчайший путь в Великую Армению. Уже давно мечтал царевич пойти в Иерусалим и приложится к Животворящему Древу Христову или же посетить какое-нибудь другое святое место. Но хорошо знал он, что не отпустит его отец — погибший Ос Багатар, потому что не приветствовал царь излишнюю, по его мнению, набожность. Для него главными добродетелями были сила и благородство, а не хождение по святым местам — пустым занятием почитал это аланский царь. Ос Багатар неодобрительно смотрел даже на частые отлучки Иуане в Мсхет, считая, что грузинам нельзя доверять. О паломничестве к Арарату Иуане даже и не думал, еще и потому, что никто не мог сказать точно, сохранился ли Ноев ковчег. Теперь же, после гибели отца, Господь давал ему возможность узнать правду, испытать себя, отправившись в опасное путешествие. Только было ли хоть какое-то подтверждение пророчества старца? Иуане хотел знать наверняка, истинно ли в словах подвижника проявлялась воля Божья?

Геор словно бы понял, что творится в душе у царевича и тепло улыбнулся:

— Думаю, что нехорошо тебе идти одному в столь дальние края. Пойдешь ты туда с верным попутчиком.

Изумился царевич:

— Неужели и ты хочешь отправиться к Арарату искать ковчег?

Вздохнул Геор и понурил глаза.

— Пошел бы я с тобой, да не одобрит того мой небесный покровитель святой великомученик Георгий, поручивший мне это место. Но скажу тебе: был я на Арарате перед тем как водвориться в этом ущелье и этой башне. И я свидетельствую: Ноев ковчег существует в почти неповрежденном виде. Корабль Ноя находится на краю высокогорного замерзшего озера, которое частично подтаивает лишь в очень жаркое лето. В это время можно видеть небольшую оттаявшую часть корабля, но остальное скрыто подо льдом. Так промыслительно оставляет Господь ковчег Ноя в сохранности до последних времен, когда придет в упадок вера и, по слову Господа, в людях оскудеет любовь. Я когда-то взошел на корму ковчега и в изумлении почувствовал всем сердцем своим, что Господь Иисус Христос, как новый Ной, второй Великий Плотник построил новый ковчег — святую Церковь Свою, и приглашает всех людей спастись от потопа греховного. Но люди, как и во времена Ноя, лишь смеются, продолжая свои нечестивые забавы и предаваясь грехам. После того я решил удалиться от мира и провести остаток дней своих в покаянной молитве и плаче.

Иуане приветливо улыбнулся.

— Слава Богу за это! Для Алании подвижники — большая редкость. Но вернемся к нашему разговору. Если ты не можешь оставить место своих подвигов, то кто же тот герой, что готов отправиться за тридевять земель? Кого ты, как говоришь, можешь дать мне в попутчики?

— Это Куще — файнаг фарст, пастух, что пасет овец на склонах Ахсада. Он будет тебе верным попутчиком.

Еще больше удивился Иуане. Когда-то давно отец рассказывал ему истории про приключения нартов, про жизнь удивительных людей, в том числе и тех, кого называли «файнаг фарст» — «человек со сросшимися ребрами». Это были удивительной силы люди, у которых ребра от рождения были сросшимися. Подобно железному панцирю защищали они грудь от ударов мечей и стрел. По преданию, эти люди обладали воистину титанической силой, до которой было далеко даже самому рослому багатару.

Когда Иуане подрос, он перестал верить в нартов, великанов и файнаг фарстов, считая, что все это — лишь выдумки и сказки. Поэтому он подумал, что гостеприимный хозяин, монах Геор, должно быть, немного свихнулся от долгого пребывания в одиночестве, хотя вчера он показался царевичу трезвым и здравомыслящим.

— Извини, отец! Но не выпил ли ты вина, пока я спал? Сначала ты говоришь, что я должен зачем-то последовать в Армению, на гору Арарат, в места, которые мне не знакомы, да еще находятся в ведении еретиков, а сейчас предлагаешь мне в попутчики файнаг фарста! Еще раз прошу у тебя прощения, но пойми меня правильно — как я могу тебе поверить?

Старец понимающе кивнул Иуане.

— А ты можешь не верить. Только поговори с этим пастухом Куще, и тебе сразу станет ясно, верить мне или нет. Это же нетрудно, правда? Если я понял тебя правильно, тебе торопиться некуда. Поэтому проведи с ним день, царевич, вместе попасите баранов, а когда он уснет, ты сможешь ощупать его грудь. Если же ты уверишься, что он на самом деле файнаг фарст, то сможешь поверить и мне. А если Куще окажется нормальным, обычным человеком, тогда ты поймешь, что все, что я тебе здесь говорил, — полная чушь. Ну так как, идет?

Иуане задумался. Терять ему было нечего. Точнее, было чего — он почувствовал, что старое желание сходить в паломничество возобновилось с новой силой. И если, что было наиболее вероятно, этот пастух Куще окажется обычным пастухом, а не файнаг фарстом, он откажется от паломничества как от пустого занятия. Вот только путешествие на гору Арарат к Ноеву ковчегу, который был, вероятно, лишь легендой, а не реальной ощутимой реликвией, до сих пор казалось ему неразумным. Иуане посмотрел на монаха, который выглядел бесхитростным, и решился спросить:

— Расскажи мне, что за благочестивая легенда связана с поисками Ноева ковчега, чтобы понял я смысл своего паломничества. Ведь ты же сам говоришь, что опасное это занятие и Всевышний не одобряет эти поиски. Сейчас же, Геор, я не могу понять, на что именно ты меня подбиваешь!

— Да, ты прав! Поэтому я расскажу тебе легенду. Когда я был в Армении, где поклонялся местам подвига наших славных предков — святых Сукиасянцев, один армянский пресвитер рассказал мне, что подняться к Ноевому ковчегу можно только в случае, если Армении грозит какая-нибудь опасность. Именно поэтому, сказал он мне, Армения существует много веков и никакие завоеватели не могут духовно поработить ее.

Армянский пресвитер еще рассказал мне, что Ноев ковчег находили в разное время вблизи Арарата в самых разных и неожиданных местах, но никто не может сказать точно, где он. И всегда, когда Господь открывал ищущим ковчег, на то была какая-то причина: либо государственная смута, либо военная опасность, либо голод или еще что-нибудь, опасное для государства. У армян есть древнее предание, которого придерживается армянская знать и нынешний царь династии Багратидов. Когда их державе угрожает опасность, один из царских сыновей по благословению католикоса поднимается на Арарат к Ноеву ковчегу, где проводит несколько дней в посте и молитве, после чего ситуация в стране выравнивается. Армяне стараются не разглашать подобные вещи.

Ты ведь знаешь, царевич, что аланы духовно связаны с армянами — у нас общие святые — Сукиасянцы. Руководствуясь божественным провидением, ученики апостола Фаддея — Воскяны — пришли некогда в армянскую землю для проповеди Евангелия, представ пред лицом царя Арташеса и царицы Сатеник — аланской царевны. Воодушевившись проповедью учеников апостола, при дворе Арташеса крестились восемнадцать алан — все родственники царицы Сатеник, пришедшие в Армению вместе с ней из Алании и служившие во дворце. Они приняли христианское крещение в одной из четырех райских рек, Евфрате, и последовали за Воскянами в горы, где подвизались вблизи Арарата. По имени старшего из алан, Сукиаса, подвижники стали называться Сукиасянцами. Армяне, пребывавшие тогда во тьме язычества, пытались вернуть их во дворец, но попытка эта закончилась неудачей. Тогда армянские царевичи решили отомстить Воскянам и закололи их мечами. Сукиасянцы же удалились на гору. В честь их предводителя Сукиаса она стала называться Сукавет. В годы царствования Шапуха под Божьим попечительством они жили подобно диким овцам на склонах Сукавета, питаясь одними травами, молясь о благополучии тогда еще не просвещенной Армении и отводя от нее меч персидских правителей. Тела их стали похожи на замшелый камень, волосы висели клочьями, как у овец или коз. Лишенные всего, они жили лишь надеждой на Бога и непрестанно благословляли Его. Но однажды один армянский военачальник решил предать их смерти, потому что была у Армении война с Аланией. Святые, укрепившись небесной силой, перекрестились и пошли к тирану, чтобы принять смерть. Воины жестоко изрубили их своими мечами. И испустили они дух на руках ангелов, вступив в небесную рать в добром исповедании Отца и Сына и Святого Духа. Блаженные мученики пребывали на горе Сукавет сорок четыре года, питаясь не хлебом, а только силой и милостью Господа. Славно восприняли они мученическую смерть и получили от Христа Бога венец жизни.

Иуане хорошо знал жития святых Сукиасянцев. Он немного подумал, прежде чем ответить:

— То есть, ты решил, что мне следует прийти ко двору Ани и попросить благословение армянского царя, чтобы следовать к Ноеву ковчегу, как это делали и, как ты говоришь, делают царевичи династии Багратидов? Но почему ты считаешь, что то, что верно для армянской державы, будет верно и для Алании?

— Тебе не обязательно представать перед престолом армянским. Если есть на то воля Божья, ты и сам достигнешь цели. Тем более, что греки находятся с армянами в постоянной вражде, а мы просвещены светом истины через Константинополь. Тебе стоит пройти в Армению тайно, под видом купца, вместе с Куще, и взойти на гору, пока еще не стало холодно и не пошел снег.

Бог открыл мне в молитве: если достигнешь ты Ноева ковчега, то это будет явным знамением, что помилует Господь Аланию и остановит смуту.

— Идет. Только с чего ты решил, что этот пастух Куще отправится со мной? Но даже если он и решится на это опасное приключение, куда он денет своих баранов?

Старец бросил в окно башни веревочную лестницу.

— Куще уже давно мечтает отправится в паломничество. Это человек чистой души и огромной силы. Раз в неделю он приходит ко мне и мы беседуем о Боге. Куще уже несколько раз предлагал мне отправиться с ним в путешествие, но я стар и боюсь, что не вынесу тягот пути. А ты вынесешь. Баранов и овец я возьму на себя. Только хочу тебя предупредить: ни в коем случае не говори Куще, что он файнаг фарст, потому что, если узнает он правду о себе, то скоро умрет. Люди со сросшимися ребрами и так обычно имеют несчастливую судьбу, не стоит им укорачивать и без того короткую жизнь.

— Да, отец мне говорил об этом, а еще он говорил, что нарта Сослана закаляли в волчьем молоке. — Иуане улыбнулся и взялся рукой за лестницу. — Хорошо, Геор, где я могу найти этого Куще?

— Скорее всего, он пасет свое стадо на восточном склоне Ахсада. Когда найдешь его и поговоришь, придете завтра утром вместе в мою башню, и я благословлю вас в путь. А теперь иди.

Попрощался Иуане с монахом, спустился по лестнице и пошел, благословляемый старцем из окна, на восточный склон Ахсада, где, если верить рассказу Геора, файнаг фарст Куще пас своих овец. Он добрался туда за несколько часов. Солнце успело уже подняться в зенит и дарило природе свое заботливое тепло. Начиналось бабье лето. Царевич снял плащ и повесил его на ветви приземистой дикой яблони. Он решил отдохнуть под деревом и попить воды из тыквенной фляги. Чуть-чуть отдохнуть…

…Неожиданно его заставил содрогнуться собачий рык. Обернувшись, царевич увидел, что в ста саженях за холмом несколько больших волков напали на крупную овчарку. Шерсть летела клоками. Овчарка отчаянно сопротивлялась, но было понятно, что ей не одолеть стаю диких зверей. Иуане поднял свой лук и уже хотел было выпустить стрелу по волкам, как увидел бегущего со склона большого косматого человека. По внешнему виду это был алан богатырского сложения, одетый в овечьи шкуры, наскоро сшитые друг с другом. Его крупное лицо было искажено гримасой ярости.

Царевич опустил лук. По всей видимости, это и был пастух Куще — сказочный файнаг фарст. Иуане понял, что волки напали на его собаку. И тут произошло нечто непонятное: Куще не стал бросать в дерущихся зверей камни, напрягать горло криками или размахивать посохом. Он просто кинулся в самую драку и стал расшвыривать серых хищников.

Вскоре один из волков отлетел на расстояние нескольких саженей и жалобно заскулил. Второй и третий были убиты кинжалом пастуха, который, впрочем, скоро и сам упал на траву. Окровавленные трупы волков мешались под ногами, и пастух боролся одними руками. Последний волк — самый крупный из стаи — вцепился в пастуха, пытаясь перегрызть ему горло. Овчарка лежала поодаль и тяжело дышала, высунув язык. У нее уже не было сил. Иуане подумал, что ему пора вмешаться, но тут Куще, а это был, скорее всего, он, схватил напавшего на него волка за холку обеими руками и оторвал от земли. Царевич не знал, как реагируют на это волки, но любая собака теряется, если перестает чувствовать под собою землю. Волк оцепенел и застыл в напряженном оскале. Тогда пастух встал на ноги, приподнял зверя еще выше, на уровень груди, и с размаха ударил серого о колено, переломив животному хребет. Увидев это, первый волк, которого отбросил пастух и который уже начал приходить в себя, зарычал и кинулся к пастуху. Из-за холма вдруг вынырнуло еще двое волков, и они все вместе ринулись на пастуха, держащего над головой большой кинжал.

Иуане решил вмешаться. Подняв лук, он быстро выпустил одну за другой три стрелы и поразил двух волков. На поле сражения остался единственный зверь среди трупов серых собратьев. Его холка вздыбилась, морда замерла в яростном оскале — волк и не думал сдаваться. Тогда пастух метнул в него свой кинжал и кровавая драма была закончена.

Пастух подбежал к своей собаке, а затем, набрав каких-то трав, начал натирать ими ее раны. Высоко в небе появились парящие орлы. Сначала их было два или три, затем собралось семь-восемь. Они медленно парили, опускаясь все ниже, словно перья из гнезда. Видели они с высоты битву с волками и решили полакомиться свежатинкой.

Когда пастух остановил кровь овчарке, Иуане решился подойти к нему:

— Бог в помощь, пастух. Не тебя ли зовут Куще?

Пастух поднял голову и просверлил царевича недоверчивым взглядом.

— Да. А ты кто такой?

— Меня зовут Иуане, — царевич приветливо улыбнулся, отложив в сторону лук с колчаном, полным стрел, и поправил свои черные усы. — Я гость твоего друга-монаха, что живет в сторожевой башне. Он сказал мне, что ты мог бы пойти со мной в Великую Армению к Ноеву ковчегу, который был построен по приказу Господню. Это вызывает у меня уважение — не у каждого хватит духа отправиться в столь далекий путь.

Взгляд Куще потеплел:

— Метко же ты стреляешь из лука, Иуане. Да подаст тебе Господь благодать Свою! Давай-ка пойдем к моему стаду и поговорим о Христе, Его Матушке и о деяниях святых. Слава Богу, ты добрый христианин, а не поганый нехристь, которых я ненавижу. Может быть, расскажешь ты мне что-нибудь новое и интересное о вере Христовой? Пойдем-ка! — Куще взвалил на плечи раненую собаку, и они вместе направились к отаре. — Я, Иуане, живу в большой пещере на склоне Ахсада. Пасу овец, зарабатывая этим себе на жизнь… — Затем пастух пояснил, что произошло на холме и чему свидетелем был царевич. — …Есть у волков особенный способ мести. Они употребляют его в отношении псов, но это относится только к кобелям — сучки не ведутся на волчьи ухищрения. Для такого дела из стаи избирается молодой, крепкий и шустрый волк, который начинает ходить, дерзко огрызаясь, перед кобелем, который досадил им чем-то, к примеру, убил их сородича. Вот и мой Буян не выдержал дерзости подростка и ринулся в погоню. А тот заманил его в овраг, где их уже поджидала стая! Не одного волка подрал мой Буян, а месяц назад и вовсе убил вожака стаи. Вот и решили серые отомстить ему. Дальше ты видел все сам. Но мы славно расправились с этой стаей, что давно досаждала мне!

Иуане улыбнулся:

— Рад был помочь тебе, Куще. А как давно ты познакомился с Геором?

— Сам я сирота, вырос у тетки. Когда мне исполнилось пятнадцать лет, тетка дала мне десять овец и отпустила на все четыре стороны, потому что я дрался с ее сыновьями своими двоюродными братьями, даже с теми, которые были гораздо старше меня. Одному я нечаянно даже сломал ногу. Вот и отпустила меня тетка на все четыре стороны. Наградил меня Господь огромной силушкой, но стала она моим проклятием, потому что не могу я жить среди людей.

Раньше проживал я в одном селе, помогал местному кожевнику мять шкуры. Однажды выпил пива, заиграла силушка. Подрался я с парнями и опять одному руку сломал, другому ногу, не говоря уже об ушибах и ссадинах. Подошел тогда ко мне старейшина и посоветовал, чтобы я ушел из села и жил один, а не то убьют меня, невзирая на мою богатырскую силу. Не дожидаясь, пока жители селения соберутся на ныхас и вынесут мне приговор, ушел я прочь в поисках новой жизни.

Так я очутился здесь, на Ахсаде. Пасу овец, продаю шерсть, мясо и сыр. На вырученные деньги покупаю зерно, мед и хлеб. Отца же Геора я встретил еще в первый год моей жизни здесь. Он покрестил меня в горном потоке и научил Иисусовой молитве, а также молитве «Отче наш». Так и живем мы на одной горе, встречаясь по воскресеньям у него в сторожевой башне.

Я защищаю его от разбойников, а он помогает мне, скрашивая мое одиночество и вразумляя меня высокими истинами христианства…

Иуане и Куще подошли к большой пещере, возле которой паслась отара овец голов в пятьдесят, рядом бегало несколько овчарок. Пастух с любовью занес раненую собаку внутрь пещеры и положил ее на циновку:

— Что же ты, старина Буян, не порвал в клочья этих волков? Совсем постарел! — Куще перевязал тряпкой раны пса и вышел наружу, где Иуане ждал его, присматривая за овцами. — Ну что, гость мой, предлагаю тебе попасти овец вместе со мной, ужин и ночлег с меня.