Телефона у тетки не было, во всяком случае, Мила его не знала. Рассудив, что старуха наверняка все время торчит дома, Ирина поехала на удачу, прихватив с собой торт, чтобы облегчить знакомство. Долго рыскала на машине по району, наконец нашла нужный дом.

Ирина редко волновалась, даже сессию сдавала хладнокровно, но сейчас чувствовала непривычный холодок в животе. Дверь ей открыла женщина, похожая на Фаину Раневскую. Спросила, прищурившись:

— Вам кого?

Ирина назвалась. Тетя Вера, посопев с минуту, пригласила войти. Взяла торт, молча разглядывая Ирину, пока она снимала плащ. Та даже съежилась, хотя была достаточно невозмутима. Никаких родственных чувств тетка явно не собиралась проявлять и смотрела, как смотрят на редкое насекомое. В комнате царил художественный беспорядок. Всю стену занимали стеллажи с книгами, в углу на небольшом столике стояла пишущая машинка. Пепельница с окурками. Телевизор Ирина заметила позже, он у тетки тоже имелся. На стенах картины, фотографии. Старенький диван.

«Вполне богемная обстановка. Не хватает только бутылки и стаканов», — подумала Ирина. Больше смахивает на берлогу холостяка. Да и тетя Вера была мужиковата, голос низкий, прокуренный. Маленькие глазки сверлили Ирину, как бы вопрошая: кто тебя сюда звал? Но та была неробкого десятка и решила стоять до конца. После процедуры тщательного и бесцеремонного осмотра с ног до головы тетка произнесла, как уронила:

— Ждала тебя. Чувствовала, что появишься. Долго собиралась. — И, не давая Ирине времени на ненужные оправдания, удалилась ставить чайник.

«Хорошее начало. Разве можно будет выпытать что-нибудь у этого Змея Горыныча? Сейчас начнутся расспросы и еще, чего доброго, жалобы на родственников». Ирина уже начала жалеть, что пришла, но надежда пока ее не оставляла.

Тетка, тяжело переваливаясь, принесла из кухни чайник, сахарницу, нарезанный лимон на блюдечке и, постелив на стол салфетки, начала разливать чай, молча взирая на незваную гостью. Хотя и жданную, как она сама сказала. Обе молча начали пить чай.

— Ты похожа на свою бабку. На мою сестру, Анюту. Только взгляд у тебя жесткий. Что, много уже пришлось пережить? — Ирина вздрогнула. Тетка продолжала: — Про мать твою я все знаю. Страшная смерть. Жаль. Я любила ее. Мы с Анютой были для нее как две матери, да и жили вместе. Мама тебе рассказывала? Немного? И на том спасибо. И отца твоего очень жаль, хороший, говорят, был человек, хотя и не имела чести быть с ним знакомой. — Тетка выражалась несколько высокопарно, но без наигранности. Чувствовалось, что это ее стиль. — Как поживает твой брат? Андрей, если память мне не изменяет? Я рада, что у него все хорошо, значит, он тоже здесь, в Москве. Тянет к своим корням. — Тетка помолчала немного, потом опять начала сверлить Ирину глазами. — Знаешь, девочка, я вижу, что перед визитом ко мне тебя снабдили моей полной характеристикой. Но если ты достаточно умна, а я на это надеюсь, то способна делать самостоятельные выводы. Слухи о моем маразме, видишь ли, несколько преувеличены. А сейчас в твоих глазах стоит вопрос, не так ли? За этим, собственно, я думаю, ты и явилась через столько лет. Что, почему и как? Ответов не жди. Лена погибла, не будем тревожить ее память. Расскажи лучше о себе. Вижу, получилась из тебя красавица. Анютина порода. Глаза ее, нос. На Лену ты мало похожа. А на меня не смотри. Никто никогда не верил, что мы с Анютой родные сестры. Ничего общего. Она тоже была красавица. Только другая. Взгляд другой. Я сама смотрю на людей — и они ежатся. Ты тоже так умеешь. А она не могла — нежная была, беззащитная. Как улитка без раковины. А ты толстокожая девочка, я вижу. Но это для жизни неплохо. Целее будешь, лучше проживешь. Елена была не такая, хотя и с характером. Как вы жили? Расскажи.

Ирина долго рассказывала про родителей, про их жизнь, про семью, про себя. Тетка молча слушала. Ей было интересно, это чувствовалось по блеску в глазах. Они проговорили часа три, когда Ирина спохватилась:

— Я, наверное, надоела вам своими воспоминаниями.

— Да, девочка, иди, тебе пора. Устала я уже. Все-таки старая. Трудно будет, приходи, поговорим.

Сидя в машине, она опять вспомнила дом. Тетя Вера ей понравилась. У Ирины не было близких подруг, с которыми можно было поговорить обо всем. Никто еще не располагал ее к откровенности. А вот этой старухе хотелось выплеснуть все, что накопилось. Эти ее глаза как будто под кожу проникали. Характеристики она давала убийственные, может, и обидные, но верные. Умная бабка. В людях разбирается. Меня раскусила с полувзгляда. Ирина снова поежилась. Но при всем при этом не отталкивала. Надо будет навестить ее еще. Ведь ничего так и не узнала про маму. Тетка, по сути, была права. Зачем трогать их старые дрязги? Ну поссорились, мало ли? Такому дракону несложно не угодить. Даже при маминой мягкости и обходительности. При чем тут только бабушка? Анюта, как она ее называет. За что она маму не может простить? Трудно будет расколоть тетю Веру. И как это сделать? Ирина задумалась. Характер у тетки железный. С ней можно играть только в открытую, не обманешь, сразу раскусит. Придется рассказать ей о том, что со мной случилось, по-другому не получится. Страшно, может выгнать, и уже навсегда. Но, я думаю, выслушает. Подробности не нужны. Нужна суть. События прошлого лета ожили в ней. Не такая уж она и жестокая. Ирина старательно загоняла вглубь воспоминания. Наверное, растет ее ребенок сейчас у кого-то. Она не тосковала по девочке, просто вспоминала, и все, без всяких эмоций. И зачем все это произошло? Ее больше беспокоил тот факт, что она такая бессердечная. Что ее не обуревают материнские чувства и не тревожит тоска по ребенку. Ничего, только любопытство, да и то боязливое. С ужасом представлялась физиономия маленького идиота с бессмысленным взглядом и слюнявым ртом. Сразу, при рождении, это и незаметно, только через полгода — год. Теперь это время прошло.

Принято считать у людей, что материнские чувства — это что-то само собой разумеющееся, заданный природой инстинкт, что мать просто обязана любить своего ребенка, неизменно восхищаться им, заботиться, сюсюкать и так далее. И если дело обстоит иначе, это воспринимается новоиспеченной мамашей как нечто постыдное и противоестественное. Как же так, ну почему я ничего, ну ни капельки не чувствую? Так горестно размышляют, склонившись над кроватками, попавшие впросак молодые женщины. Почему он такой, противный, какой-то склизкий, как лягушка? Почему так громко и невыносимо орет? О боже, опять! Неужели это навсегда? Неужели я отдана отныне ему на растерзание? Зачем я это сделала? Они чувствуют себя жестоко обманутыми коварной природой, да еще бывают вынуждены скрывать все это от окружающих, чтобы никто, не дай бог, не догадался, какие плохие из них получаются матери. Нарастает на первый взгляд беспричинная агрессия. Трудно человеку расставаться со свободой. Особенно когда у него есть выбор. То есть был — запоздало горюют несчастные. Довольно часто это происходит в обычных случаях, когда все в порядке. Иринин случай таковым не является. Ей пришлось выбирать между плохим и очень плохим — какие могут быть сомнения? Какова ситуация — такие и методы выхода из нее. Все логично.

А жизнь продолжалась. Вернувшись домой, она оглядела свое жилище. Оно ее устраивало, насколько может устраивать временный приют. Мысли о своем жилье приходили в голову и раньше, и выход был ясен, но она никак не могла окончательно решиться. Пока там, в родном городе, оставалось у нее родительское гнездо, хоть и пустое, она чувствовала себя увереннее. Не могла представить, что придется разорять его своими руками. После знакомства с тетей Верой решилась. Она не понимала еще почему, но чувствовала, что в ее жизни появился кто-то старший и более мудрый. Надо менять квартиру на Москву. Сложностей будет много, но в принципе все можно преодолеть, было бы желание. Главное — решиться. Возвращаться домой смысла нет. Она уже привыкла к Москве, даже полюбила ее. А если организовать свой быт на уровне, то жить можно неплохо. Не будет уже той просторной родительской квартиры, ее комнаты, их уютной кухни и гостиной. Ну и ладно, будет что-то новое, другое. С пропиской Андрей поможет.

Брат с ней согласился, даже обрадовался. Нашли человека, заплатили ему, и он стал работать, искать варианты обмена.

Ирина никогда не мучилась комплексом провинциалки. Она и раньше жила на несколько порядков лучше, чем многие москвичи в своей столице. С детства у нее было все. В это все входило не так уж и много, но в нищем государстве лишь тоненькая прослойка населения имела это. Жилье, одежда, образование, развлечения. Уровень потребностей был ограничен скромным воображением. Свой транспорт для многих был недостижимой мечтой. Она чувствовала спиной взгляды однокурсников, когда открывала дверцу своей машины. Кстати, машина старела: покрышки, аккумуляторы, поломки стоили кучу денег. Красотой в автосервисе не расплатишься, хотя, что греха таить, обслуживали ее охотнее и лучше именно благодаря внешности. Скоро машину пора будет менять. Этого она уже не могла себе позволить.

За суетой с обменом квартиры, разными встречами и переговорами прошло довольно много времени. Вчера она узнала, что Таня Киреева, с которой они отдыхали в Крыму, выходит летом замуж. Сообщили однокурсницы. С Таней после тех каникул она общалась все меньше и меньше, потом все ограничилось короткими приветствиями. Предчувствия Ирину не обманули. Счастливым женихом оказался престарелый Димыч. Ну вот и хорошо. По крайней мере, оправдала поездку, усмехнулась про себя Ирина, вспомнив обстоятельства их знакомства. Девочки все активнее выходили замуж, учиться оставалось два года. Двое ходили беременные. Их растущие животы пробуждали неприятные воспоминания.

Протосковав вдали от Ирины и измучавшись, опять в ее жизни нарисовался Женька. Боясь быть отвергнутым вновь, поклялся не упоминать о своих чувствах и оставаться на правах друга. Женька уже заканчивал свой Бауманский, родители подыскали ему хорошую работу в секретном КБ. У него была и своя голова на плечах. Но без Ирины будущее, благополучное или нет, его не интересовало. Они продолжали вместе ходить в кино, театры, бывали и в ресторанах — когда Женька разживался деньгами. Он изо всех сил старался держаться в отведенных ему границах, совместных планов не строил, довольствовался малым. Поводов для беспокойства Ирина ему не давала. Ухажеров отваживала, больше ни с кем не встречалась. Он, конечно, продолжал надеяться.

Уже близилась летняя сессия, когда Ирина созрела для второго визита к старухе. Несколько раз звонила ей, интересовалась здоровьем. Гете Вере исполнилось уже восемьдесят два года. На сей раз Ирина напросилась в гости. Решила порасспрашивать о жизни, о маме, если удастся. Интересно все же, как жила твоя семья. Да и старуха неординарная. Расскажет, наверное, что-нибудь. Прихватив коробку с пирожными и апельсины, приехала по знакомому адресу.

На этот раз тетя Вера предстала перед ней более подтянутой и моложавой. При грузной фигуре в ней была величавая стать. Платье в мелкий цветочек, вязаный жилет. Вероятно, готовилась к встрече. Взгляд же не изменился. Не появилось в нем родственной теплоты. Глаза смотрели настороженно. Ирина почувствовала себя лягушкой под ножом вивисектора. Сели пить чай.

— Рассказывай, как живешь, раз пришла. У меня, как видишь, все по-прежнему. Новостей в моем возрасте ждать приходится только одних. Но об этом не будем. Неинтересно.

Ирина рассказала о своих планах, об обмене квартиры, о том, как она живет, об Андрее, принесла фотографии семьи, которые захватила из дома.

— Вот, если вам интересно будет, мама, папа, вот я с братом, это мы на юге, это в Москве, это Андрей в десятом классе, это папа с мамой на курорте, в Сочи, семь лет назад.

Старуха смотрела внимательно, воздерживаясь от комментариев, искоса продолжая поглядывать на Ирину.

— Я Андрею про вас не рассказывала, он ничего не знает, — вдруг неожиданно для себя брякнула Ирина и поняла, что сказала что-то не то. — То есть не знает, что я вас нашла и навестила. — Получалось, что между ними подразумевается какая-то тайна. Но тетка не клюнула на эту удочку.

— Ну отчего же, если хочешь, расскажи. Мне не от кого прятаться. А он при желании может приехать. Посмотрю на Елениного сына.

— Тетя Вера, расскажите про мою бабушку, пожалуйста. Есть ли у вас ее фотографии? Я хотела бы посмотреть. Какая она была, чем занималась, что любила?

Тетка долго молчала, взвешивая ситуацию. Вид у нее был такой, как будто она принимала трудное решение. Наконец молча встала и пошла к шкафу. Сразу нашла старый альбом, полистала и протянула Ирине.

— Вот она. Снимков Анюты у меня мало. Раньше редко фотографировались. Это было целое событие. Тут ей восемнадцать. Школу закончила.

Ирина вздрогнула. На нее смотрело удивительное лицо. Действительно, похожа она на бабушку, только черты у той очень мягкие, из глаз струился свет. «Как Мадонна», — подумала Ирина.

— Похожа на лик Мадонны, правда? — сказала тетка хриплым голосом, который вдруг резко потеплел. — Все так говорят. И кто ее просто видел, и кто знал. Анюта родилась не для земной жизни, слишком мягкой и нежной была для нее. У нее и голос был тихий. Такие люди приходят в этот мир ненадолго, их кто-нибудь или что-нибудь губит во цвете лет. — Тетка прикусила язык, поняв, что на этот раз она сболтнула лишнее. — Знаешь, ее все любили. Она никого не подавляла своей красотой. Сама ее будто не осознавала. Была умна. Училась легко. Правда, достигла немногого, но время тогда такое было, надо было толкать окружающих локтями, а она этого никогда не умела. И с семьей не сложилось. Про деда твоего, извини, рассказать ничего не могу. Сама знаю мало. Мы тогда жили отдельно. Знаю только, что они встречались недолго, потом он ушел на фронт и погиб почти сразу. Фотография есть одна, сейчас найду.

Ирина попыталась разглядеть деда, но снимок был маленький и расплывчатый, очевидно, с документа. Молодое симпатичное лицо с размытыми чертами.

— Анюта была беременной, когда мы с ней стали жить вдвоем. Родителей не было, умерли, — жестко сказала тетка, дав понять, что расспросы излишни. — Потом родилась Елена. Растили ее, как могли. Выросла девочка самостоятельная. — Ровный голос говорил без всякого выражения, как будто тетка читала сводку погоды.

— Анюта заболела и умерла молодой, ей было тридцать четыре года. Чем — не знаю, не спрашивай. Тогда диагнозы ставить не умели. Елена уехала. Виделись мы с ней, когда вы уже родились, один раз и недолго. Она заезжала ко мне, я тогда жила в центре, в своей коммуналке. Вот, собственно, и все. Я тебе уже говорила, что ты на Анюту похожа. Красивая девочка. Но лицо у тебя другое. Мадонной не назовешь. — Ирина уловила нотки сарказма в голосе.

«Да уж, какая из меня Мадонна. Скорее наоборот», — усмехнулась она про себя. Тетя Вера была полна решимости унести семейную тайну в могилу. Визит получил логическое завершение. Ирина лишь имела теперь представление об облике бабушки. С тем и ушла, уловив на прощание взгляд старухи, в котором, она была уверена, светилось злорадство.

«Ничего, я тебя дойму», — решила напоследок.

Время шло, старая шустрая еврейка, квартирная маклерша, действовала, отрабатывая свой аванс, и вскоре Ирина ездила по адресам, оценивая плоды ее усилий. Результаты пока разочаровывали. Загаженные подъезды и стандартные двухкомнатные хрущевки. На многое рассчитывать не приходилось, но не в этом же дерьме жить. Еврейка опять получила аванс и опять начала работать — Андрей искал варианты прописки в столице. Их было несколько, и все они были чреваты крупными издержками. Совать надо всем на всех этапах и при этом еще знать, кому и сколько. Андрей пообтерся уже в столице. Да и без этого у нас каждый дурак знает, что любую систему запретов в стране советов можно запросто обойти при помощи нужных связей и наличности. Особенно в Москве. Наверное, потому, что здесь за деньги еще можно было кое-что купить.

Столицу в огромной стране, занимавшей шестую часть суши, о чем знали все школьники, недолюбливали. Особенно те, кто часто в ней бывал. В командировках, например. Но если разобраться, то эту неприязнь вызывал не сам город как архитектурное сооружение, а его обитатели. Коренные москвичи корчили из себя аристократов только на том основании, что их дедушка проявил в свое время дальновидность и прыть и приехал из родных Смердюков в столицу работать халдеем или извозчиком. Коренные москвичи ненавидели лимитчиков, а те, в свою очередь, недавно переселившись сюда из окрестных и отдаленных деревень и городов и дорвавшись до такой лафы в магазинах, справедливо опасались, что лафа может быстро закончиться, если их примеру последуют и остальные. Многочисленная армия крупных и мелких чиновников с завидной быстротой училась выжимать все возможное из своего нового положения. Хапали и рвали все, что могли. За любую бумажку или подпись нужно было платить. Деньги брать все же опасались, в ходу были продуктовые подношения. Командированные тащили то, что удавалось, хоть и с трудом, урвать у себя — рыбу и мед, меха и икру. Фантазия дающих и аппетит берущих были безграничны. А для того, чтобы источник не иссякал, на столице мудрые чиновники завязывали решения абсолютно всех вопросов, вплоть до мельчайших. Нужно защитить диссертацию — пожалуйте в столицу, нужно выбить лишний вагон с сырьем — туда же с портфелем. Набивались портфели, снаряжались гонцы. К этому привыкли и принимали, как должное, но любить, понятное дело, не могли. Но, тем не менее, заделаться москвичами мечтали многие. Вот просто так, не бегом от магазина к магазину с сумками наперевес, а праздно и налегке походить по этим улицам, навестить знакомых, посетить театры. Соблазнов было немало в скудном на соблазны государстве. Московские помпезные сооружения казались верхом архитектурного изящества бедным провинциалам, чьи глаза всю жизнь мозолили ветхие домишки-развалюхи да убогие коробки-хрущевки. Масштаб улиц и площадей поражал и пугал, а неизменная толчея на улицах и в метро представлялась принадлежностью цивилизации.

Ирина легко и быстро вписалась в эту жизнь, по своему обыкновению максимально отгородившись от нее. Ездила по Москве преимущественно на машине, в магазины заходила только при крайней необходимости, а она у нее бывала редко. Пакет молока и творог купить можно было без проблем неподалеку, а ГУМ и ЦУМ обходила стороной. Да и что ей было там делать? Не любила она толпу. С трудом терпела ее в кино и театрах, но там и толпа была по качеству другая.

К концу учебного года мадам Матусевич принесла ей еще один адрес, сказав, что вряд ли стоит рассчитывать на лучший вариант — это то, что надо. Действительно, квартира была приличная. Недалеко от Садового кольца, старая, с высокими потолками. Две просторные комнаты и маленькая кухня. С ней смотреть новое жилье увязался Женька. На правах друга и советчика. Потом отвезли Андрея. Решили на этом и остановиться. За прописку заломили цену, уплатив которую Ирина осталась бы на бобах. Женька вроде бы безучастно прислушивался к семейным переговорам между сестрой и братом, но у него зрела надежда. Оставшись наедине с Ириной, он начал ее обрабатывать.

— Ты только сразу не отказывайся и пойми меня правильно. Я хочу тебе помочь. Зачем ты будешь выбрасывать на ветер такие деньги? Тебе еще учиться целый год, жить как-то надо. У Андрея семья, лишних денег нет. Я тебе предлагаю: давай заключим фиктивный брак. Ты прописку получишь легко и просто. Потом разведемся. — Женька отводил глаза и на концовке фразы голос его предательски дрогнул. — Подумай, Ирина, мне кажется, это будет оптимальный выход.

Она понимала двусмысленность бескорыстного предложения. Обещала подумать и выставила фиктивного жениха за дверь. Женька был человек хоть и влюбленный, но расчетливый и толковый. Все у него ладилось в жизни, только с Ириной наладиться не могло. Благополучный московский парень, с перспективой. Порядочный, положиться на него можно, это она уже проверила на практике. Конечно, ни о каком реальном замужестве не может быть и речи, Ирина не хотела связывать себя. Не то, чтобы она таила надежду встретить большую любовь, просто не хотела — и все. А Женьку в качестве мужа вообще представить себе не могла. Но предложение было выгодным. Если не обеим сторонам, то ей точно.

Через несколько дней она согласилась. Оговорила условия. Развод — по первому требованию, не позже чем через год. Никакой огласки, свадьбы и так далее. Родственники должны остаться в стороне. Деловой контракт на дружеской основе. Женька на все был готов, завороженный перспективой, как они будут стоять в загсе на ковре, и она скажет: «Да, согласна». И мальчик-то был практичный, а вот угораздило его влюбиться. Согласен был даже на такую малость.

Летом было запланировано замужество и обмен. Предстояли большие хлопоты, но основное было решено. Ирина успокоилась. Учеба отнимала много времени. Женька стал заходить реже, она ему запретила постоянно: мозолить ей глаза и отнимать время. Все чаще стала вспоминать тетю Веру.

И чем она ее зацепила? Сильная старуха. Умная, безусловно. Почему у нее жизнь так сложилась? Одинокая, детей нет. Как-то ей и в голову не пришло при этом вспомнить, что у нее самой есть ребенок. Старуха, безусловно, образованна. Не в общепринятом смысле этого слова, а по-настоящему. Ударными темпами наштампованные специалисты советского разлива производили грустное впечатление. Многие не умели грамотно писать, часто страдали косноязычием. Даже университетские профессора, цвет интеллигенции, выражались иной раз так, что их трудно было заподозрить в избытке образованности. Тетя Вера в этом отношении была безупречна. А просидела всю жизнь в библиотеке. Это занятие повышению интеллекта, конечно, способствует, но признания в обществе не дает. А с другой стороны, зачем оно, признание в этом обществе? И кто это должен признавать? Выходило так, что никто. Ну и чего дергаться? Единственное, за что можно бороться в жизни, — материальное благополучие. Если тетя Вера спокойно жила в своей убогой квартирке с книгами и больше ничего, вероятно, не хотела, то Ирина так не могла. Она с детства привыкла к определенному комфорту, и лишаться его сейчас было бы очень тяжело. Пока она жила на родительских запасах, а дальше что? Но, тем не менее, бабка эта ее привлекала. В то же время Ирина ее побаивалась. Она и про семейную тайну забыла, просто соскучилась. Позвонила вечером, назавтра обещала приехать. Андрея пока оставляла в неведении о своем знакомстве со старухой.

Подумав, на этот раз, прихватила с собой шампанское и конфеты. Они вместе отметят предстоящие события. Ирина была уверена, что тетя Вера обрадуется, узнав о том, что она окончательно решила осесть на родине предков.

Тетка ждала ее, вскипятив чайник. Жила она скудно, пенсия маленькая, это чувствовалось по обстановке. Роскошью были только книги. Кухня тесная, утварь в ней убогая. Обычное логово одинокой пенсионерки. Ирине стало жаль тетку. Она рассказала ей о своих планах, предложила отпраздновать это событие. Явной радости старуха не проявляла.

— А как ты собираешься прописаться в Москве? — спросила только. Ирине пришлось рассказать. Она изложила все кратко, тетка молча слушала, потом задала коварный вопрос:

— А зачем он это делает, этот твой приятель?

— Не знаю. Он сам предложил. Мы с ним давно дружим. Просто хотел помочь.

— Просто ничего не бывает. Он наверняка в тебя влюблен и надеется. Разве не так?

— Так, — промямлила Ирина.

— Играешь, девочка, чужими чувствами в своих мелких целях, — уронила вдруг тетка безапелляционным тоном. Как будто констатировала факт. — Жесткая ты, я вижу, если не сказать больше. Расчетливая.

— Ну зачем вы так, тетя Вера? Вы же меня совсем не знаете. Я много пережила. Потеряла родителей. Одна практически осталась. И вообще… Мне кажется, вы несправедливы, — тихо добавила Ирина.

— Ну если так, извини. Я когда тебя первый раз увидела, сразу Аню вспомнила, сестру свою. Вы похожи, ты уже видела. И подумала: вот такая Аня могла бы жить и процветать в этом мире. Ты будешь жить хорошо, я в этом уверена. И совесть тебя отягощать не будет. Это написано на твоем красивом лице.

Ирина оторопела. Ну это уже слишком. Она слегка захмелела от шампанского, наверное, поэтому и потеряла контроль над собой:

— Какое вы имеете право судить обо мне? Да, я дочь вашей племянницы. Уж не знаю, по каким причинам вы ненавидели мою маму, но вы и к ней были несправедливы. Потому что это была самая прекрасная женщина. Ее все любили. А вот вас не любит никто, похоже. Живете в гордом одиночестве.

— Я живу, девочка, как умею и как мне нравится. Уже отживаю. За Елену я очень рада. Кто тебе сказал, что я ее ненавидела?

— Я разбирала вещи и нашла ваше письмо. Вот оно. За что вы ее не могли простить?

— Я не хочу говорить об этом. И тебе не советую расспрашивать. Но вижу, тебе самой хочется рассказать о чем-то. Что ты успела натворить, Ирина? Не удивляйся, я ведь ничего о тебе не знаю. Просто чувствую. Я знаю нашу породу. Прожила большую жизнь, много видела. Тебя что-то угнетает. Если хочешь, расскажи.

Ирина расплакалась. Ей стало жаль себя, у нее не было мамы, не с кем было поделиться, когда на нее свалилось это событие, или как его назвать, непонятно. Так хотелось тогда, чтобы ее пожалел кто-нибудь. Женька не в счет. Ей нужен был мудрый человек, который объяснил бы ей, что такое эта жизнь, взял бы на свои плечи часть груза. И вот в этой старой тетке она увидела такого человека. Тетка и пугала ее своей дьявольской проницательностью, и привлекала одновременно. Удивить ее, похоже, невозможно было ничем.

Ирина стала рассказывать. Конечно, о причинах, загнавших ее в ловушку, она умолчала. Щадила теткину предполагаемую девственность и не хотела показаться смешной или ненормальной. Ее изнасиловали, придумывала обстоятельства. А дальше рассказала все вплоть до мельчайших подробностей. И про Женькину роль в этом спектакле тоже. Тетя Вера сидела молча, не задавала вопросов и не встревала. Она долго молчала и после того, как Ирина закончила уже свой рассказ.

— У тебя что, проблемы с сексом, чертово ты семя? — тетка рявкнула так громко, что Ирина вздрогнула. — Что ты мне тут наплела? Ведь это же вранье. Никто тебя не насиловал. Ты похожа на изнасилованную, как я на балерину. Ты сама изнасилуешь любого, и этого несчастного, как его там, Женьку, ты тоже уже изнасиловала. Точит тебя червь какой-то изнутри. И ты совершаешь все эти глупости, используя при этом окружающих. Ребенка твоего мне жаль, но думаю, что все к лучшему. Ты бы ему все равно ничего не дала. Привыкла брать. Знакомая ситуация. Откуда эта гниль взялась в нашем роду?

— При чем тут род?! И что это за чертово семя? Сказали «а», говорите и «б», — в свою очередь взорвалась Ирина.

— Просишь — расскажу. Не жалей потом только. Ты хотела знать сама, ходила ко мне и вынюхивала. Разве не так? Взрослая ты девочка, может, поймешь свою мать. Может, ее пример научит тебя чему-нибудь в этой жизни. И ты будешь смотреть на это другими глазами, не то что я, ископаемое. — Тетка дышала тяжело, потом долго молчала и, наконец, начала:

— Мы с Анютой жили тогда вдвоем в коммуналке. Было у нас две комнаты — шикарно по тогдашним временам. Повезло. Поселились, когда она уже родить должна была. Отец Елены к тому времени погиб. Жаль, не видела я его и не знала. Может, с него все и началось… Родила Анюта девочку. Для нас это была большая радость. Сестра была, я уже тебе рассказывала, мягким и нежным существом, не очень приспособленным к жизни. И оказалась такой же матерью. Елену очень любила. Заботилась. Когда ребенок болел, она сама заболевала. Ночи напролет над кроваткой просиживала, боялась потерять. Я, как более жизнеустойчивая, была добытчиком. Плохим, конечно, но как-то жили. Отдали потом Елену в детский сад, Аня на работу вышла. У Ленки сразу две матери было. Я ее воспитывала, а Анюта просто любила. Ленка была хорошеньким ребенком, умницей. Читать, писать научилась рано, без проблем. Память у нее хорошая была. Ласковая, милая девочка. Надышаться на нее не могли… Аня была красивая. И, конечно, поклонники у нее были. Но она двенадцать лет ни с кем не встречалась. Помню, приезжал майор на машине, стоял под окнами с букетом, как мальчишка. Да и не только он. А она все бежала с работы к ребенку. Один ухаживал, другой. Много раз она имела возможность устроиться в жизни, но всегда говорила: «А как же Леночка? Не нужно мне ничего. Будем жить по-прежнему». На меня, — тетка усмехнулась, — охотников не находилось.

Елене уже двенадцать было, красивая рослая девочка, когда Анюта наконец влюбилась. Стеснялась, как девчонка, пряталась по углам, скрывала. Но я заметила по ее глазам, какая она счастливая стала. Глаза светились. Он был одинок. Просил ее выйти замуж. Ей тогда было тридцать лет. Она не хотела ничего менять в нашей жизни, боялась за Лену. Но я же и уговорила. Неужели не имела она права на счастье? Он ее очень любил. На руках носил, ухаживал красиво. Глаз не сводил с Анюты. Симпатичный был человек. Долго не женился, говорил, что искал ее всю жизнь. Пара из них получилась редкая. Все глазели, где бы они ни появлялись. Он надарил ей нарядов, ты не представляешь, как она была хороша. Читал стихи. Веселый был человек. Даже со мной ужился, — тетка усмехнулась. — И Ленка с его приходом всегда радовалась. Конечно, он ее баловал. Пошли куклы, наряды. Хотя она и выросла уже из кукол. Деньги у него были, мог себе позволить. Я точно не знаю, но занимался он военными разработками, работа секретная. Были и машина и шофер. Но поселился у нас. Мы решили, что так лучше. Место было, я забрала Леночку к себе в комнату. Это были два самых счастливых года в жизни Анюты. И в моей тоже. Я видела, как ей хорошо. Забот поубавилось, в том числе и материальных. Это тоже немаловажно. Мы жили все-таки бедно. Но не это главное. Радостно было просто смотреть на них. Мне не приходилось видеть, чтобы так любили. Ленка была довольна. Ей уже четырнадцать исполнилось. Подарили золотое колечко, день рождения отпраздновали. Много гостей, много цветов. Ее одноклассники, наши друзья. Раньше компании не разделялись ни по возрасту, ни по полу. Общий язык находили. Потом все это и началось. Я, когда заметила, встревожилась. Подумала, что она ревнует. Но ревновать надо было раньше. Да и Анюта дочь не забросила, по-прежнему тряслась над ней. Заметила я, что Ленка смотрит на него, своего отчима, каким-то странным взглядом, как будто оценивает. Так по-взрослому смотрит, точнее, по-женски. Я удивилась. Он, конечно, ничего не замечал. Глаз не сводил с Анюты. Детей почему-то у них все не было, он иногда говорил, что жаль. Очень хотел ребенка. И говорил, что в этом его вина. Не знаю, ему видней. Ленка красивая росла. Но на Анюту не была похожа. Далеко ей было до матери. Обычная красивая мордашка. Фигура хорошая. Высокая, сильная девица. Спортом занималась. Легкой атлетикой — бегала, прыгала. Английский — репетитора нанимали. Учителя — раньше не было репетиторов. Он хотел, чтобы Анина дочь имела все. Он сам знал языки, по-английски свободно говорил. Математика, химия — Лена хорошо училась. Но эти ее похотливые взгляды я стала замечать все чаще и чаще. Платья появились весьма откровенные, прогулки по дому в ночной рубашке. Я теперь, на старости лет, стала такой проницательной, жизнь научила. А тогда мне казалось, что в голову лезет всякая дурь на почве собственной несостоявшейся судьбы.

Я не знаю, Ирина, как она это сделала. И о чем думала. Как удалось ей совершить такую мерзость. Его вина, конечно, тоже в этом была. Но в данной ситуации он являлся скорее жертвой. Любил он Анюту. Так не сыграешь, не притворишься. Да и нужды в этом не было.

Ленке тогда было пятнадцать лет. Аня случайно вернулась с работы за документами и застала их в постели… — Тетка долго молчала. — Я помню этот день, как сейчас. Хотя правду узнала намного позже. И когда я пришла, его уже не было. Такой я сестру не видела. Она не плакала и не кричала, никого не упрекала. Она тихо сидела и смотрела в одну точку. Ленка, поджавши хвост, забилась в нашей комнате в угол. Потом тоже ушла. Я искала ее неделю, наконец, нашла, и она мне все рассказала. Оправдываться и не думала. Долбила тупо: «Так получилось». Я хотела ее убить, эту маленькую наглую сучку, которая из-за своего детского любопытства и упрямства, из-за проснувшейся похоти мимоходом разрушила всю нашу жизнь. Не знаю, какая злая воля ею руководила и как она смогла это совершить. И сколько это продолжалось. Сейчас думаю, что скорее всего была первая попытка. У меня на это свои соображения. Анюта молчала три дня, потом стала умолять меня: «Верни мне дочь». Она ее ни в чем не винила, сразу переложила на него все зло. Ленку я привела домой. Самой было противно смотреть, как изо всех сил Анюта пытается сделать вид, будто ничего не случилось, что не было этих трех лет в ее жизни. Сколько душевных сил надо было иметь для этого? Аня ее никогда ничем не упрекнула. Знаешь, Ирина, такие случаи в жизни встречаются довольно часто, то и дело слышишь: там отчим изнасиловал падчерицу, здесь. Не знаю, как у других обстоят дела в подобных ситуациях, а у нас это произошло именно так, как я тебе рассказывала. На этом дело не кончилось. Его я больше не видела и не знаю, искал ли он встреч с Анютой. Через два месяца он погиб в своей лаборатории. Сказали, по неосторожности. Я знаю, кто был причиной этой неосторожности. Анюта с тех пор стала совсем другой. Иногда мне казалось, что она сошла с ума. Часами могла сидеть и смотреть в одну точку. А еще через год она умерла. Неизвестно от чего. Перебрали все диагнозы, от рака до туберкулеза, и все отвергли. А она чахла и чахла, пока не угасла совсем. Ей было тридцать четыре года. Я ничего не могла сделать. И никто не мог. Елена смотрела на нее со страхом. Прощения не просила. Может, боялась напоминать. Не знаю, поняла ли она потом, что натворила. После смерти Анюты она уехала. И я не скрываю, что способствовала этому. Не могла я ее видеть. — Тетка долго молчала, дыхание ее было хриплым. Воспоминания дались нелегко. Она сидела и смотрела отрешенным взглядом, явно не видя ничего перед собой. Наверное, смотрела в прошлое. Наконец медленно перевела свой взгляд на Ирину. Глаза-буравчики опять бесцеремонно сверлили ее. — Я знаю, что тебе сейчас будет тяжело. Но ты сама этого хотела, не правда ли? Я не собиралась ничего тебе рассказывать, пока не поняла, что ты уже достаточно взрослая. Успела в жизни пережить и свою трагедию. Ты ведь мне не много рассказала. Могла и ничего не говорить. Я, увидев тебя в первый раз, поняла, что ты страдаешь душевным изъяном. Это наследственное, я думаю. У Елены тоже это было. Не знаю, как и назвать. Какой-то душевный порок. Но, похоже, Лена потом всю жизнь заглаживала то, что натворила. Мать, конечно, не вернешь. Анюта не хотела жить больше, потому и умерла. А Лена сама стала хорошей матерью и, наверное, хорошей женой. Недаром твой отец последовал за ней. Страшная смерть, ужасная и мучительная. А знаешь, тот, Алексей, отчим твоей матери, он тоже сгорел заживо. Судьба.

Я без Лены, конечно, скучала. Но видеть ее не хотела. И простить не могла. Она мне писала. Уехала тогда в ваш город, закончила институт, долго жила одна. Потом с отцом твоим познакомилась, вышла замуж. Остальное все ты уже знаешь. Я и до сих пор ее не понимаю. Словно бес в девчонку вселился. И сама я виновата, просмотрела беду. Я сожалею о ее гибели, такая страшная смерть. И, хотя в бога не верю, иногда думаю, что это расплата… Советовать тебе ничего не собираюсь. Ты и так уже все решила, я вижу. Просто хочу пожелать — постарайся полюбить кого-нибудь. Если сможешь, конечно. Слишком жесткая ты. Панцирь толстый. Ну все, поговорили. Если хочешь, заходи еще. Или больше незачем? — Тетка опять уставилась, но во взгляде теперь сквозила насмешка.

Ирина ответила ей тем же. Несмотря на полное смятение, собралась и выдала старухе свой знаменитый отцовский взгляд в упор. Зайду. С Андреем. Пусть посмотрит на бабушку. Он ее никогда не видел. Дала понять, что разговор похоронен между нами.

Выйдя на улицу, долго сидела в машине и курила. Третий раз в жизни. Раньше не выносила запаха дыма. Чувство было такое, что кто-то вспорол ей живот и выбросил внутренности на землю, а она сидит и смотрит на них, думая: «Почему я до сих пор жива?»

Дети из хороших семей всегда склонны идеализировать родителей. У Ирины были для этого все основания. Она раньше, пока не стала взрослой, никогда не думала, что родители — просто люди. Отец казался ей самым умным и сильным мужчиной. Он физически не смог бы врать, пьянствовать или развратничать. Это был удел других. А мама никогда не могла принадлежать никому, кроме отца и детей. Все это представлялось настолько диким, что в голове не укладывалось. Мама совратила отчима, погубила двух человек, пусть не специально, но что это меняет? Ее милая, нежная, заботливая мама, которую любили и уважали все, кто ее знал. Мысль о том, что тетка ее обманула, в голову даже не пришла. Ирина поверила ей безоговорочно. Такое не нафантазируешь, имея даже очень больное воображение. А тетка была нормальна, даже слишком нормальна. Наизнанку меня вывернула, и очень быстро, горестно усмехнулась Ирина. Как она обо всем догадалась? Ее прошлые искания себя и сексуальные опыты казались теперь жалкой сварой в общественном транспорте.

Приехав домой, долго тряслась мелкой дрожью. Налила рюмку коньяка, выпила. Через пять минут полегчало. Стало даже весело. Мир приоткрылся ей с изнанки. У каждого есть в душе черные пятна. Главное, не демонстрировать их окружающим. Теткин прогноз насчет дурной наследственности всерьез не восприняла. Слишком устойчивой была ее психика для насаждения всяких комплексов. «У меня другой порок, не душевный, а сексуальный. Господи, и чем я только занималась? Наверное, от безделья. Пойду работать на кафедру, времени не будет — и проблем не будет. Все придет потом само. И любовь, и секс. А я искала его почему-то в мусорном ведре, дура. Правда, что самое удивительное, нашла ведь». Ирине было смешно.

Пора было вплотную заняться будущим. Не идти же, в самом деле, работать в школу или в лабораторию. В крайнем случае, останусь здесь, на кафедре. Напишу диссертацию. Буду делать карьеру. Необременительно, не надрываясь. Кафедра на примете уже была. Заведующий, профессор Полянский, приглашал ее взять тему для будущей диссертации. Старенький уже, сексуальных притязаний опасаться не стоило. Он просто любовался женской красотой и видел, что девица к тому же неглупа. Работу осилит.

Мысли о прошлом она от себя отгоняла, стараясь до предела заполнить свое время. Подошла летняя сессия, экзамены сдала хорошо. По вечерам выбирались с Женькой куда-нибудь в кафе или в кино, он увлекся диссидентскими делами и часами рассказывал Ирине все новые подробности о существующем строе. Правда, этого борца тихого сопротивления вскоре зацепило КГБ, он работал в секретном НИИ. Предлагали совместительство. Женька пришел как-то вечером пьяный, весь в соплях и долго рассказывал Ирине, как все происходило. Она слушала и сочувствовала. Потом успокоился. Парень был неглупый, и ему тоже надо было делать карьеру. А по-другому не проживешь. В стране советов хорошо оплачивались только всякие пакостные вещи. А Женьке нужны были деньги. Он продолжал мечтать, что будет жить с Ириной и хотел содержать ее достойно, водить в лучшие рестораны и одевать в лучшие наряды.

Летом расписались. Тихо, почти без свидетелей. Родители Женьки ничего не знали, и он был вынужден потом прятать от них паспорт. Посидели вчетвером в ресторане с Андреем и его женой. Было даже весело. Почти настоящая свадьба.

Лето прошло в хлопотах. Беготня, документы, обмен, прописка. Ирина с Андреем слетали на родину, упаковали родительский скарб, выбрали самое лучшее из мебели, новая квартира была в два раза меньше. Ирина сделала ремонт. Расставила мебель. Получилось милое, уютное гнездышко, вполне достойное для жизни. А в представлении некоторых — шикарное. Старая мебель красного дерева, натюрморты на стенах, пианино «Петром», на котором она училась играть. Она ездила по магазинам, покупала, придирчиво выбирая, новые шторы. Кухня, хоть и маленькая, тоже получилась уютной, как у мамы. Старая жизнь безвозвратно ушла в прошлое. Большая часть денег ушла вместе с ней. Но Ирина перестала о них думать. Она была теперь москвичкой. А здесь возможностей заработать гораздо больше. Доучиться ей хватит, во всяком случае. Можно еще пожить спокойно.

Последний год учебы она посвятила науке. Тема была скучная, и Ирина, как ни старалась, не смогла ею увлечься. Зато она была добросовестна и аккуратна. Весь свой талант исследователя посвятила на сей раз науке. Старику профессору нравились результаты, забрезжила аспирантура. Складывалось все удачно.

Личная жизнь ограничивалась общением с Женькой и секса не содержала. К постоянному мужскому вниманию в институте относилась равнодушно, с новыми людьми не знакомилась. Круг общения был замкнут. Ходила куда-либо только в сопровождении Женьки и достаточно редко. Со стороны они производили впечатление молодой, красивой, благополучной пары. На данном этапе Ирину это устраивало. Иногда по вечерам она вспоминала свой разговор с теткой. Желания посещать ее вновь не было, хотя совесть мучила. Надо собраться и приехать с Андреем. Это ей ничем не грозит, обещания надо выполнять. Ирина была обязательным человеком. Старалась делать все вовремя, никуда не опаздывала. Так ее воспитали родители.

А Женька на работе начал расти. К нему присматривались. Он пока колебался, на какую стезю встать, то ли общественную, которая сразу сулила быстрый рост в качестве администратора, то ли научную, но тут перспектива более туманная. Без особо крупных подлостей, хотя приходилось иногда интриговать и лукавить, он плавно зарулил из комсомольских работников в партийные, отбросив молодые глупые искания. Стал участвовать в попойках, пил, правда, умеренно и расчетливо. Иногда спал с девицами из ближайшего окружения, выбирая посмазливей. Это никак не отражалось на его рабской зависимости от Ирины. Прошел уже год с момента свадьбы. Он помнил про свои обязательства и со страхом ждал, когда она потребует их выполнения. Но Ирина была занята и не напоминала. Училась в аспирантуре, писала свою диссертацию. К тете Вере выбрались, навестили старуху. Старуха была уже плоха. Посидели недолго и ушли. Никаких ненужных откровений не было. Андрей, как всегда, деловит и вежлив, ему это знакомство было неинтересно. Брат жил только сегодняшним днем и не любил копаться в прошлом. А Ирина чувствовала, что подпала под теткино влияние. На нее раньше никто не влиял так, как эта старуха. С одной стороны, она ее побаивалась, умела тетя Вера заглянуть в темные закоулки души, с другой стороны, испытывала в этом потребность. Вспоминала иногда, что не зря люди ходили на исповедь, облегчали душу. Рождение дочери казалось теперь далеким, как будто произошло это не с ней и в прошлом веке. Ирине исполнилось уже двадцать пять лет.

Женька принес огромный букет роз, пригласил в ресторан. Она пошла. Нельзя сказать, что за эти годы она так и осталась к нему равнодушной. Была благодарна за все, ценила внимание, да и привыкла. Уже не могла себе представить, что его не будет рядом. Когда они сидели в ресторане, она вдруг вспомнила, что им давно пора было оформить развод, прошло уже гораздо больше года, и завела об этом разговор.

— Ты знаешь, я тебе благодарна за все, что ты для меня сделал. Я знаю, как тебе было непросто. Я рада, что ты рядом, но все-таки, Женя, тебе нужна свобода. Полюбишь кого-нибудь, захочешь жениться. А я тут со своим фиктивным браком. Не хочу тебе мешать. — Тут она увидела, как улыбка сползла с Женькиного лица и глаза смотрят жалко.

— Если тебе нужна свобода и ты кого-нибудь любишь, другое дело. А мне она не нужна. Если хочешь, разведемся, — говорил он спокойно, но глаза выдавали его.

И тут, может быть, под влиянием бокала шампанского или под этим взглядом Ирину осенило. Почему она настолько глупа, что не понимает очевидных вещей? Вспомнила маму, разговор с теткой. Что она мечется, когда все лежит у нее под носом? Он любит ее, разве в этом можно сомневаться? Парень деловой, толковый и сделает все, чтобы она жила хорошо. Их связывает общая тайна. Ее тайна, но пережили все это они вместе. Он ее не предал, не бросил. А пресловутая любовь? Ей уже двадцать пять лет. Молодые иллюзии растеряны. Неужели на нее, то есть на любовь, она еще может рассчитывать?

У нее будет муж, защита и опора, дом, семья. Как у мамы. Что придумывать в этом мире, когда все давно уже придумано? Так живут все, и она так будет жить, никуда не денется. Так жили родители и были счастливы. И мама была счастлива, несмотря ни на что. И делала счастливыми и отца, и детей. А что моя нудная наука, ну что я там открою? Пустое времяпрепровождение. Надоело играть в эти игры. Скучно. Наверное, перебесилась.

— Давай потанцуем, — сказала Ирина.

И они пошли танцевать, прервав опасный разговор. Оркестр играл нежную мелодию, и на душе у нее стало так легко-легко, так безмятежно. Как будто пелена спала с глаз, стало все просто и понятно. Женька сразу это почувствовал. Он был счастлив. Ирина в ресторане недвусмысленно пригласила его на кофе, сияя глазами, и у них наконец состоялась первая брачная ночь. Он был очень нежным и страшно боялся. Хорошо, что это на потенции не отразилось, а то бывают ведь случаи. Ждешь-ждешь. Жену свою Женька раскусил не до конца, ибо любовь слепа, как известно. Он знал, что любовника у нее нет, и был уверен, что пережитое ею страшное изнасилование отвратило любимую женщину от плотских утех, поэтому боялся и переживал. Ирина была внешне спокойной, но нежной и ласковой. Втайне рассчитывала на чудо. Чуда не случилось. Все прошло, как обычно. Она сымитировала страсть. Сама не знала зачем. По привычке, наверное. Хорошо хоть Женькино счастье не раздражало. Скорее, наоборот. Она училась давать, а не брать. Причем безвозмездно. Вот так и будем жить, подумала.