Верка с семейством теперь жила по другому адресу. В соседнем доме. Наконец им удалось поменять квартиру. Впрочем, им и в той жилось неплохо, просто стало тесновато. Леночка подросла, и ее следовало отселить в отдельную комнату. Семейная жизнь по ночам протекала слишком бурно, и Верка боялась, что ребенок проснется и испугается. Медовый месяц затянулся почти на три года и, судя по всему, прерываться не собирался. Они были счастливы до неприличия, чем и изумляли всех знакомых. Конечно, абсолютно счастливым может быть только идиот. В течение года страсть просто пожирала обоих, и не было времени задумываться ни о чем. Потом они немного успокоились, поняв, что им больше ничего не угрожает. Семейные отношения стабилизировались, но не как обычно это бывает, а в более удачном варианте. Верка, завоевав свое сокровище, продолжала побаиваться, что кто-нибудь его отнимет. Саша оставался для любой женщины лакомым куском, хотя сам и не проявлял рвения по этой части, как и раньше. Она понимала, как и Марина, что тоже села в некотором смысле не в свои сани. Не пара она ему была. Но ухитрилась вести себя так, что тот об этом и не догадывался. Методы борьбы за семейное счастье и благополучие у каждой женщины свои. Верка боролась за него в основном в постели — там, где у нее были явные преимущества. Вдобавок этот метод отвечал ее собственным интересам. После постельных баталий ему не только не приходило в голову смотреть на других женщин, но и не было на это никаких сил.

Саша иногда подумывал, что тяжеловато жить в таком режиме. Но Верка не только брала — она еще и давала. И давала немало. Он чувствовал себя наконец мужчиной в полном смысле этого слова. Тем, кто может осчастливить любимую женщину.

Для себя из прошлой жизни она не оставила ничего, кроме редких занятий стрижками. Ни старых знакомых, ни тем более пьянок и гулянок. Те, кто знал ее раньше, изумлялись таким превращениям и втихаря ждали не без злорадства, когда же Верка отвяжется наконец. А ей и не хотелось. Вылупилась из нее в результате почти идеальная жена — без особых претензий, зависимая, или делавшая вид, что зависит, хозяйственная и домовитая. А что еще можно желать от жены? И Саша это вполне оценил. Посещали иногда мыслишки, что могла бы быть поинтеллигентней, но редко. Веркины достоинства перевешивали.

Два года назад Саше повезло. Он нашел наконец нормальную работу в совместной фирме. Два раза уже ездил в Америку, Верка скучала два месяца страшно. Но он был доволен. В доме появились деньги, и они начали копить на квартиру. Машину пришлось поменять, Лялька состарилась. Когда ее продавали, Верка даже всплакнула. Жалко было. Купили новую «девятку», и ездил на ней больше Саша. Недавно получил права, старался водить сам и не пускал жену за руль, если ехали куда-то вместе. Почувствовал себя хозяином. Верка не противилась.

Когда надумали покупать квартиру, долго колебались, трогать ли Иринину подачку. Оба брезговали. Саше было обидно за жену, им обоим деньги казались грязными. Потом плюнули и решили истратить. Зато квартиру купили большую, трехкомнатную, с двумя лоджиями. Сделали ремонт, купили мебель. Ну что еще можно хотеть от жизни?

Леночка росла в этом очаге любви. Теперь уже было явно видно, насколько она хороша. У ангелочка были огромные голубые глаза, льняные кудри до плеч. На ребенка глазели все, стоило ей выйти на улицу. Верка ее наряжала достойно внешности. Маленькая принцесса была спокойным ребенком, как и раньше. Неведомы им были ни детские болезни, ни сопли, ни расстройства желудка. Ребенок не болел ни разу за три года. В сад Верка ее не отдала. Необычность чада на этом не заканчивалась. Леночка долго не говорила. Верка начала уже беспокоиться — два года все-таки, уже пора. Но когда та начала говорить, то сразу полными фразами, и так тщательно выговаривала каждую букву, что потешно было ее слушать. И фразы строила не по-детски. Однажды к ним пришла в гости молодая пара, и ребенок вышел с Веркой встречать, посмотрел на гостей и внезапно произнес: «Очень рады вас видеть». Те от неожиданности обомлели. Видимо, сказался просмотр сериалов по телевизору. Верка питала к ним слабость и смотрела на мексиканские страсти вместе с дочерью. Она никогда не капризничала, плакала исключительно редко. Единственно, что Верку беспокоило, — плохо ела. Приходилось заставлять, уговаривать. Кормление длилось часами. Верка старалась впихнуть в дочь побольше пищи. И однажды та, особенно не возражая, просто в упор, молча стала смотреть на надоевшую ей мамашу. Взгляд был очень странный. Ребенок смотрел не мигая, и Верка почувствовала себя очень неуютно. Даже испугалась. Тут же прекратила свои приставания и пробормотала: «Ну ладно, ладно, не хочешь — не надо, иди играй». А потом долго сидела. Ощущения были неприятными. Ребенок так явно продиктовал ей свою волю одним взглядом, что она не посмела ослушаться. Вскоре это повторилось, когда Верка пыталась надеть на дочь теплую шапку. На улице было уже тепло, можно было и не заставлять, но Верка хотела обезопаситься от простуды, потом, как кролик под взглядом удава, тут же капитулировала. Ей было не по себе, даже обидно, что эта соплюшка так на нее влияет, но поделать она ничего не могла. Дочь она любила и гордилась ею, тем более что та росла такой красоткой. Верка чувствовала, чья это порода, но не хотела это признавать. А вообще-то главным в ее жизни был муж. Самостоятельная Верка теперь целиком зависела от него, подчинив свою жизнь его интересам, растворившись в нем без остатка. Ей сейчас смешно было вспоминать, как она трахалась с кем попало, как пьянствовала в гараже с дворовой компанией, как будто все это происходило не с ней, а было из другой жизни. Ее теперь устраивало все, и ни разу не посетила мысль, что она чего-то лишена. Начисто лишенная амбиций современных женщин, она не стремилась ни делать карьеру, ни вращаться в свете. Гости в доме появлялись часто, и это были Сашины друзья. Она их принимала с удовольствием, готовила, накрывала на стол, но в результате ждала с нетерпением, когда же они наконец уйдут. Их длинные разговоры нимало Верку не занимали, она в них почти не участвовала. Она ждала ночи. Саше иногда приходила в голову мысль, что Верка — просто самка. Она была ненасытна в постели. Но продолжала волновать его так же, как и в начале совместной жизни. Стоило ему посмотреть на Веркины ноги, он готов был тащить ее в постель, сгребая в охапку. Умела она и в постели завести его так, что он без устали, как молодой, занимался любовью. Может, она и была самка, но его самка. Он вдыхал ее запах и думал, что непонятно, как жил раньше без этой простенькой, тоненькой девочки. Сам в последнее время зажирел, заматерел, Верка его перекармливала, вечно стараясь подсунуть что-нибудь вкусное, жарила, парила и пекла.

Дочь Саша тоже любил. Она была частью Верки. Вдобавок уродилась такой куколкой. Сына иногда навещал. Марина собиралась выйти замуж, успокоилась. Но навещал больше из чувства долга. Не любил своего ребенка. Хоть и совесть мучила иногда, но ничего не мог с собой поделать. В последнее время они с Веркой стали подумывать о совместном ребенке. Верка не возражала. Квартиру купили, деньги Саша зарабатывал. Он знал, что Верка сможет спокойно произвести на свет еще одно дитя, без этого надрыва, длительных мучений. Ладная она была. Может, и к сыну он так относился потому, что тот появился на свет, принеся с собой не столько радость, сколько сплошные проблемы. Как будто этот свет изначально был ему не мил, и он изо всех сил стремился отравить жизнь родителям. Да и сейчас был хилым, часто болел. Марина все больше работала, а сейчас устраивала новую семью, и ребенка пестовала бабка. Три раза в больнице успел полежать. Жалко было мальца, но что поделаешь.

Михаил продолжал их навещать. Редко, но приезжал. В последний раз месяца два назад. Постарел сильно. Саша сначала видеть его не мог, но тот повел себя достойно, поговорил с ним. Сказал, что дочь не бросит, что бы они ни делали. Пришлось смириться. Он им не докучал. Забирал Леночку, гулял с ней. Два раза Верка отпускала ее в Москву, в цирки-зоопарки. Выторговала условие, чтобы он не представлялся дочери папой. Дядя Миша — и все. А то пускать не будут. Пришлось ему согласиться.

В эту субботу они собирались ехать в монастырь. Приходил Славка, Сашин приятель. Он был художником и в последнее время занимался реставрацией икон. Дело было прибыльным, как он уверял, и интересным. В небольшом старинном городке за двадцать километров отсюда был монастырь. Полуразрушенный, но уже действующий. В последний год Славка там и пропадал. Получил большой заказ. Взахлеб рассказывал, приезжая, о самом монастыре, о работе, о настоятельнице. Интересная баба. Доктор наук, профессор, бросила кафедру в университете. И муж у нее вроде есть, и дети имеются. Взрослые уже, правда. Живет здесь, в монастыре. Славка говорил, что живет, правда, без особых лишений. Компьютер у нее есть, факс, мобильный телефон — все, как в хорошей фирме. Делегации наезжают, гуманитарную помощь привозят, монашек приодели. Связи завела по всему миру. Шустрая тетка. Завтра церковный праздник и открытие нового иконостаса. Славка много икон там отреставрировал, а некоторые и вновь написал. Хотел Сашу с этой матерью Анастасией познакомить, ей какие-то программы для компьютера нужно сделать. Да и просто посмотреть интересно. История, старина. Саша с удовольствием вспомнил о новой машине. Теперь он, как нормальный мужик, сидит за рулем сам, возит жену и дочь. Тогда, вскоре после знакомства с Веркой, шел он однажды по улице с тренировки, вдруг машина затормозила, и из нее вынырнула Верка, замахала рукой. Он подошел, ревниво подумав, кто это возит ее по городу. Увидел, что Верка сама за рулем. Водила она лихо. Почувствовал тогда себя ничтожеством, хотя раньше к личному транспорту был совершенно равнодушен. И теперь не хочет, чтобы Верка его возила.

День назавтра выдался хороший, солнечный. Встали пораньше, позавтракали. Верка налила горячего кофе в термос, завернула пакет с пирожками и приготовила бутылку с водой для Леночки.

Городок был старинный и живописный. Стоял на холмах. Было в нем несколько церквей, разрушенных. Действующая осталась одна. Рядом протекала речка. Монастырь был недалеко от городка, у ворот уже было припарковано множество легковушек и автобусов, в том числе с иностранными туристами. Как раз высаживались японцы, щебеча и щелкая фотоаппаратами. У всех на лицах были наклеены улыбки. Славка обещал ждать у главного входа. Пока его что-то не было видно. Они вышли из машины. Японцы все как один дружно уставились на ребенка, зачирикали. Голубоглазая кукла тоже смотрела на них с интересом. Вот и Славка выбежал. Повел по территории, показывая здания. Обычно сюда не пускали. Потом увел Сашу, говоря, что, пока у матери Анастасии есть немного времени, он их познакомит. Саше стало смешно — с таким пиететом относился друг к этой верующей даме от науки. В принципе, это он ей нужен, а не наоборот, а тут еще с ее временем надо считаться. Они прошли в здание. Личный кабинет настоятельницы скрывался за новой дубовой дверью. Постучав, Славка довольно робко вошел и пригласил Сашу войти. Мать Анастасия по-мирски расположилась на мягком угловом диване, обитом кожей и, видимо, стоившем бешеных денег, и пила кофе. На столике стоял сервиз тонкого фарфора. Пила она его не одна, а в обществе дамы. Саша и Славка сразу впились глазами в эту даму. Она была немолодой, но и не старой. Среднего возраста, может быть, Сашиного. Царственный поворот головы от кофейной чашки — и они увидели лицо. На них смотрели большие серо-голубые глаза, на лице — маска равнодушной вежливости, и все равно было оно прекрасно. Настолько прекрасно, что невозможно было не смотреть, хотя оба чувствовали, что неприлично пялиться так долго. Представлять их не стали. Славка познакомил Сашу с матерью Анастасией, она взяла у него телефон и пообещала позвонить через день, после чего им оставалось только покинуть помещение.

Вышли оба какие-то задумчивые, потом посмотрели друг на друга. Наконец Славка сказал:

— Ну вот, я же тебе говорил. У нее тут такие люди бывают. Видишь, какая красавица! Интересно, кто такая? Раньше ее здесь не наблюдал, иначе бы запомнил. Но я постараюсь узнать, любопытно.

Потом они опять ходили по монастырю и присутствовали на службе во вновь открытом храме. Саша снова увидел даму, но уже издалека. Она стояла одна, затерявшись в толпе. Ему показалось, что она смотрит в его сторону.

Так оно и было. Только смотрела Ирина не на него. У него на руках был ребенок. Леночку пришлось поднять, чтобы не задыхалась внизу, в толпе. Она сидела тихо, положив голову ему на плечо. Верка стояла рядом. Ирина увидела их, когда толпа заходила в храм. Дочь она узнала сразу. А потом узнала Сашу. Значит, Верка вышла замуж за этого симпатичного мужчину. И вдруг он поднял на руки ребенка. Девочку-куклу. Красивую, яркую, как картинка. Это была Ирина, умчавшаяся на машине времени. Это была ее бабушка. Только еще красивей, еще ярче. Это были ее гены, украденные у нее обстоятельствами и природой и прижившиеся на новом месте. Ее серая дочь-дворняжка произвела на свет очередное чудо. Каким таинственным образом переплелись и сцепились хромосомы, эти ДНК и РНК? Единственное, чего ей сейчас хотелось, — это подойти и взять на руки эту девочку. Это ее, ее и ничье больше. Но было нельзя. Кроме того, было нельзя, чтобы Верка ее заметила и узнала. Надо было срочно уходить, и Ирина, прокладывая тихонько себе путь сквозь толпу, вышла на улицу. Ей было плохо. Впервые в жизни заныло в груди, где-то слева, закружилась голова. Она прислонилась к стене, боясь упасть, и долго стояла. Потом побрела к машине.

Медленно выехала на трассу. На душе была пустота. Потом поплыли воспоминания. Ее мать, оставившая ее так рано. Ее таинственное прошлое, эта темная история с отчимом, смерть бабушки. Она сама — молодая, одинокая. Сейчас она поняла, насколько всю жизнь была одинока. Семья, искусственно ею созданная и взращенная, никогда не заполняла ее душу. Она просто честно играла в ней свою роль. Так и не удалось ей никого полюбить, и постель для нее осталась просто атрибутом семейной жизни. Может быть, есть у них у всех порок? У всех женщин в их роду? Бабушка Анюта, Ирина, а теперь это милое дитя. Может быть, на них проклятие лежит?

Она уже давила на газ сильнее. Трасса была свободна. Машина скользила легко, набирая скорость. Куда неслась тогда Ирина, было неведомо. И непонятно было, почему она не свернула, когда на встречную полосу вылетел «КамАЗ». Могла, но не свернула. Раньше на дороге справлялась и с более сложными ситуациями. А сейчас не справилась. Или не захотела. Может, не захотела жить, увидев, что ее повторили вновь, и все началось с начала. Удар был очень сильным, и руль вдавился в грудную клетку. Умерла она мгновенно. Прекрасное лицо при этом не пострадало. И совершенно седой Женька бесконечно гладил его, сидя у гроба. Все равно не удержал, ушла. Он так и не привык, что эта женщина ему принадлежит.

А маленькая Леночка и Верка так ничего и не узнали. А если бы и узнали, им было все равно.