– Франциск! – крикнул отчим. – Угомонись! Оставь в покое сестренку. Ей же больно! Ты ведь большой мальчик!

Франциск сглотнул и, как обычно, начал препираться:

– Пап, она пнула меня первой – она всегда первой начинает, а ты всегда…

– Я не пинала тебя.

– Нет, пинала.

– Нет, не пинала.

– Франциск, попридержи язык! Вон у мамы уже разболелась голова от твоего крика. Разве тебе ее не жалко?

– Но ведь я только хотел сказать…

– И не хочу слышать. Забирай свои тарелки и ступай обедать к себе в комнату. И сиди там, пока я не позову тебя. Ваши ссоры действуют мне на нервы. Ведешь себя словно маленький!

Франциск схватил тарелку, положил на нее фруктовое пирожное и, нарочно стукнув ногой Венди по коленкам, выбежал за дверь. По коридору вслед за ним неслись ее пронзительные вопли. Но к себе в комнату Франциск не пошел. Он направился в гостиную, сунул за пазуху комикс «Звездные войны» и через заднюю дверь прошмыгнул во двор. Ему не хотелось проходить под окном кухни, где сейчас обедала его семья, он на цыпочках обошел вокруг дома и опрометью бросился к изгороди. Пригибаясь к земле, Франциск пробрался сквозь заросли высокой травы, что росла за яблонями, и оказался у вишневого дерева в самом дальнем конце сада.

Никто точно не знал, кому принадлежит это дерево, потому что его корни давно уже перекочевали на соседний участок, принадлежавший миссис Гленгарри. Это обстоятельство приятно будоражило воображение Франциска, поскольку присутствие в этом месте было сродни прегрешению. Как здорово наблюдать за двором и садом миссис Гленгарри, оставаясь, как он думал, незамеченным! Правда, соседка давно уже стала замечать, что с дерева то и дело свисают мальчишеские ноги; и когда однажды сандалия Франциска свалилась с его ноги и упала в заросли лаванды, в саду миссис Гленгарри, она вышла из дома и вернула сандалию ее законному владельцу. Ей нравилось видеть эти свисающие с дерева ноги; они напоминали ей о чем-то, чего она лишилась много лет назад.

Никто из семьи Франциска не знал о его убежище в ветвях вишневого дерева – хранить тайну ему помогала густая листва, да и забраться на вишню было не так-то легко. А лезть на дерево с тарелкой в руке и вовсе не стоило, поэтому Франциск доел обед, притаившись в кустах, сунул пирожное в карман и, подпрыгнув, ухватился за нижний сук. Он закинул на него ноги, подтянулся и уселся на нем верхом. Потом, цепляясь за ветви и сучья, он медленно вскарабкался на дерево и расположился там, где ствол расщеплялся надвое, образуя подобие сиденья. Места как раз хватило для Франциска и небольшой жестяной коробочки.

Франциск уселся поудобнее, достал коробку и стал исследовать ее содержимое. Все было на месте – три игрушечные машинки, полсотни вкладышей от жевательной резинки с изображениями футболистов и пакетик мятных леденцов. Он доел крошки пирожного и принялся обдумывать сложившуюся ситуацию.

Он не обиделся на то, что его выпроводили из кухни. Когда случалось, что папа злился, у мамы болела голова, а Венди капризничала, самым подходящим для обеда местом было именно это вишневое дерево. Но все же у него почему-то больно щемило в груди. Венди ударила первой – она всегда задиралась первой, – а папа всегда ругал его, потому что он был старше, и это казалось Франциску несправедливым. Если бы он не был приемным сыном, то папа любил бы его ничуть не меньше, чем Венди и Дебби, и он был не прав, сказав, что Франциску нет дела до матери. Франциск очень переживал из-за того, что у нее все время болит голова, и ради мамы был готов на все, но ему никогда не представлялось случая доказать это. Папа назвал меня непослушным, а мама, как всегда, ему поверила, и это нечестно – Венди начала первой, а они никогда не называют ее непослушной и не ругают. Папа всегда винит меня.

Его мысли кружили по кругу, возвращаясь к одному и тому же. Нечестно – несправедливо!  – говорил он себе по ночам, лежа в постели и силясь уснуть; он думал об этом в классе и потому часто не слышал слов учительницы, которая потом жаловалась родителям на его рассеянность. Папа опять сердился и называл его непослушным, а мама снова верила ему. И это было несправедливо.

Но здесь, среди вишневых ветвей, он быстро забывал о несправедливости, потому что вокруг было столько интересного. Вот из дома вышла миссис Гленгарри в накинутой на плечи шали – она собиралась покормить своих кошек; вот миссис Роуз, соседка через два дома от них, развешивает выстиранные кухонные полотенца. Франциск мог наблюдать за всем, что происходило у соседей и на дороге, по которой с шумом проезжали грузовики и легковые машины; за дорогой начинался лес, а за ним простирались теплые Уоркширские земли, с холмами, фермами и пастбищами, и где-то там, меж холмами, текла река. Был март – заканчивалась дождливая зима. Вода в реке поднялась и едва не скрывала перекинутые через нее мосты.

Потом Франциск долго смотрел на двор перед своим домом. Крокусы завяли уже, но сквозь высокую траву пробивались острые бутоны бледно-желтых нарциссов. Было тихо, слышалось только щебетание птиц, и он стал представлять, что сейчас делают его домашние. Мама со своей головной болью, скорей всего, уже поднялась в спальню, а папа сейчас с Венди и Дебби – ведь сегодня воскресенье. Возможно, он пойдет с ними в парк, где они будут кататься на своих велосипедах и он купит им мороженое. И, вне всякого сомнения, скоро он придет в комнату Франциска и скажет, что если тот попросит прощения и пообещает хорошо себя вести, то он разрешит ему пойти с ними. Франциск, конечно же, замечал, что папа старается быть с ним ласковее.

Но ему не нужна была ничья доброта, и он не собирался просить прощения у Венди и кататься на велосипеде с этими малявками, к тому же в кармане у него позвякивали монетки и он мог сам купить себе мороженое. В воздухе пахло весной, и можно самостоятельно наслаждаться свободой. Он собирался пойти к реке – мама не станет беспокоиться о нем, потому что она спит, а папа, вероятно, только обрадуется этому. Франциск сунул в карман пакетик с леденцами и осторожно спустился с дерева, пытаясь разглядеть речной берег сквозь густую листву. На берегу никого не было. Его велосипед стоял в сарае, где хранились различные инструменты, и его можно было взять совершенно незаметно. Через несколько секунд он уже мчался по дороге, полной грудью вдыхая свежий воздух, и ветер свистел у него в ушах. Свободен!

Франциск смутно представлял себе, что он будет делать у реки, еще никогда он один не отваживался на такое путешествие. Подъезжая к берегу, он начал беспокоиться и сомневаться в успехе своей затеи. Он даже поймал себя на том, что соскучился по отцу и Венди, и жалеет, что не пошел с ними в парк. В глубине души он надеялся, что его кто-нибудь заметит и остановит.

Но вокруг не было ни души, и Франциск вдруг увидел, что стоит в самом конце улицы, где дома были меньше, чем на его улице, и понял, что где-то здесь живет Рэм – мальчик из Индии, который учится с ним в одной школе. Ему никогда не было дела до этого Рэма. Да и другие ребята не обращали на Рэма никакого внимания, потому что он был слишком застенчивым и низкорослым для своего возраста, да и по-английски плохо говорил. Но у Рэма был велосипед, и с ним можно было бы весело провести время. Франциск подъехал к дому номер восемь и постучал в дверь.

Вышла мама Рэма, одетая в темно-синее сари, с заплетенными в косу волосами. На руках она держала маленькую девочку. По-английски она тоже говорила плохо и выглядела немного испуганной. Женщина окликнула Рэма, который тут же подошел к двери и познакомил Франциска с мамой и сестрой. Маленькую девочку звали Тара, и она не мигая восторженно смотрела на Франциска большими карими глазами. Он нашел ее симпатичнее Дебби.

Мама, казалось, обрадовалась, что Франциск позвал ее сына покататься на велосипеде, потому что другие дети сторонились Рэма, которому было одиноко здесь, в Англии, да и все они с трудом находили общий язык с местными жителями. Пока Рэм подкачивал шины своего велосипеда, она готовила им кое-что для пикника. Франциск сидел в комнате, где приятно пахло какой-то острой приправой для мяса, и ждал, пытаясь привлечь к себе внимание Тары и вызвать на ее лице улыбку – впрочем, безуспешно.

Потом они вывели своих железных коней на улицу и припустили вдоль поросшей зеленой травой обочины дороги, что вела на юг, на простор, прочь из города. Франциск знал эту дорогу, потому что несколько раз бывал тут со своим отчимом.

– Куда мы поедем? – спросил Рэм, его карие глаза сверкали на солнце.

– К реке, – прокричал Франциск и еще сильнее налег на педали.

Проехав с милю, они свернули с большой дороги и двинулись по тропинке к живописной деревне со старыми бревенчатыми домами и кузницей, что стояла на поросшей травой площади. Они остановились у магазина, чтобы купить воздушной кукурузы, а потом пересекли мост и принялись подыскивать место для пикника. Река уже вышла из берегов, но если поехать дальше, за деревню, они смогут вдали от посторонних глаз порезвиться на берегу ее притока. Франциск точно не знал, как проехать к этому притоку, но продолжал гнать свой велосипед, и Рэму ничего не оставалось, как довериться товарищу и следовать за ним. Они въехали в какие-то ворота, спрятали у изгороди свои велосипеды и пешком пошли по тропинке, что вела на вершину холма.

– По-моему, речка где-то за холмом, – сказал Франциск. – Поторопись, Рэм.

Они шли по сказочным местам. Огромные буки раскинули свои могучие ветви – вот бы по ним полазать! – над тропинкой, образовав тенистый коридор. Листья еще не распустились, но маслянистые сережки, казалось, танцуют на ветвях, а птицы весело щебетали, готовясь вить гнезда и выводить птенцов. Воздух лучился солнцем, жизнью, источая весенние ароматы. Франциск раскинул руки и, изображая самолет, со всех ног помчался вниз по холму.

– А вот и река, – прокричал он. – Я же говорил! Беги за мной к мосту, Рэм.

Но Рэм не привык бегать по топким лесным тропинкам. Ногой он попал в кроличью нору и растянулся на земле, больно ударившись носом. Но, будучи храбрым и вежливым мальчиком, он быстро поднялся и извинился перед Франциском за свою невнимательность. Он весь перепачкался и из-за этого явно волновался.

– А скоро мы идти домой? – с надеждой в голосе поинтересовался он.

– Домой! – воскликнул Франциск. – Да никогда в жизни! Смотри, мы пришли к реке, как я и обещал. Давай, Рэм, спускайся к воде!

– Зачем идти в реку? – спросил Рэм. – Вода холодный, а я не уметь плавать.

Но тем не менее он послушно последовал за Франциском к мосту. Они сидели на коряге, угощались захваченной из дома снедью и смотрели, как мимо проносится золотистая вода, кружась вокруг ольховых стволов. Франциск медленно жевал бутерброд и думал о том, что сегодняшний день, должно быть, самый счастливый в его жизни. Венди и отчим далеко, и о них думать не хотелось. Он свободен и может делать что вздумается, идти куда захочется, а эта река только начало невероятных приключений.

Франциск огляделся. За его спиной на склоне холма раскинулось пастбище, на котором паслись черно-белые коровы. За пастбищем виднелись ферма, амбар, какие-то постройки, а еще дальше – свежевспаханное поле, засеянное молодой пшеницей, и весеннее небо, по которому резвый ветерок гнал стайку белых облаков. Франциск опять повернулся к реке и увидел, как выглянувшее из-за облаков солнце весело засверкало на цветках чистотела и мать-и-мачехи, что росли вдоль берега, и по воде запрыгали солнечные зайчики.

Он вскочил и побежал к длинной стройной ольхе, склонившейся над рекой. Здорово будет вскарабкаться на это дерево и посмотреть с него на реку! Но Франциск вдруг заметил еще кое-что, сулившее куда более захватывающее и опасное приключение, и издал крик, в котором смешались нотки радости и страха. Рэм тоже поднялся, подошел к Франциску и стал рядом.

Они смотрели на узкую, едва заметную сквозь сплетение ветвей протоку, в которой покачивалась привязанная к колышку маленькая лодка. Вода приподнимала и опускала ее – крохотную невзрачную шлюпку, которую так и хотелось покрасить свежей краской, чтобы она по-весеннему расцвела, как и все вокруг. Франциск мигом спустился к воде и залез в лодку. Весла и руль были кем-то предусмотрительно убраны. Это была маленькая лодчонка для детей, с которой удобно нырять в жаркий летний день. Но Франциск уже предвкушал самое что ни на есть настоящее приключение, лучшее из всех. Он торопливо возился с узлами и кричал Рэму, чтобы тот спускался к нему.

Рэм стоял в грязи, дрожа от страха и не зная, как поступить. Он вдруг понял, как опасно пускаться в плавание на этой крохотной шлюпке, – перечить Франциску и пытаться остановить его бесполезно, и бросить его нельзя. Рэм все же попытался образумить товарища.

– Не надо, Франциск, – закричал он, умоляюще сложив руки. – Вернись – это плохо – я не уметь плавать – Франциск!

Но последний узел был уже распутан, и лодка, подхваченная водоворотом, отчалила от берега и уже выплывала из протоки в полноводную реку. Рэм, который больше всего на свете боялся остаться в одиночестве, в последний момент прыгнул с берега и упал на дно лодки возле Франциска. Лодка угрожающе накренилась, но не перевернулась. Спустя еще мгновение они уже быстро неслись вперед, подхваченные мощным течением.

Франциск молчал, его лицо побледнело. Он и представить себе не мог, что произойдет то, что произошло. Он хотел медленно плыть вдоль берега, цепляясь за корни и ветки, а сейчас не мог совладать с лодкой, которую увлекало бурное течение. Она легко скользила, лавируя меж пенистыми водоворотами. Сидящий позади него Рэм что-то бормотал и всхлипывал, думая, что пробил его последний час, да и сам Франциск думал о том же. Он вцепился в борт лодки и попытался сосредоточиться, но лодка летела так быстро, что, казалось, и все его мысли, подхваченные течением, уносились прочь, едва мелькнув в голове. Если бы только он смог подгрести к берегу, ухватиться за ветку или корень, торчащий из воды, – но он ничего не мог поделать, оставалось только сидеть, изо всех сил вцепившись в борт.

Вдруг сквозь шум воды он услышал голос – громкий, испуганный окрик, доносившийся откуда-то с берега. Франциск оглянулся и увидел, что вдоль берега бежит огромный, сердитый мужчина, а за ним поспешают два мальчика и заливающаяся лаем овчарка.

– Впереди плотина, маленькие безумцы! – кричал сердитый мужчина. – Поворачивайте лодку к берегу! Снимите куртки и опустите их в воду с правого борта!

Он бежал быстрее лодки и уже был далеко впереди. Один из мальчиков, тот, что поменьше, схватил за руку старшего, державшего в руках веревку или пояс, один конец которого был обвязан вокруг талии сердитого мужчины. Мужчина прыгнул в воду прямо в одежде. «Точно свирепый гиппопотам», подумал Франциск.

– Ты умеешь плавать? – прокричал ему мужчина.

– Умею, а он нет, – в отчаянии ответил Франциск.

– Тогда прыгай в воду, – скомандовал мужчина, как пароход загребая воду огромными руками, борясь с течением. – Впереди плотина. Прыгай, говорю тебе!

Франциск посмотрел вперед – туда, где река с ревом падала с плотины и исчезала из вида. Рэм тоже увидел это, пронзительно завопил и прыгнул в воду. Мужчина крепко схватил и держал Рэма, борясь с течением.

– Тяните! – крикнул он мальчикам на берегу. – А ты – держись крепче.

Послышался громкий всплеск. Франциску показалось, что он проглотил целую реку воды и теперь идет ко дну. Вдруг его голова появилась на поверхности, руки нащупали в воде собачий поводок, он изо всех сил ухватился за него, и кто-то стал тащить его на берег. Мужчина уже выходил из воды, с Рэмом на руках, а в следующее мгновение кто-то схватил Франциска за шиворот, точно тонущего щенка, выдернул из воды и бросил на траву – промокшего, замерзшего и от испуга сглатывающего слезы вперемешку с водой.

Лодка скрылась за плотиной, мальчики и собака устремились за ней, но мужчина прикрикнул на них, приказав вернуться. – Мы найдем ее позже, – прокричал он. – Отведите этих горе-утопленников к маме, чтобы они согрелись и обсохли. Ну, кому говорю! Прекратите плакать, вы двое, и поднимайтесь. Бегом, я сказал!

Он кричал так громко и сердито, что Франциск и Рэм не стали медлить ни минуты. Кашляя и тяжело дыша, они поднялись на ноги и поплелись вслед за своими шустрыми провожатыми. В ботинках хлюпала вода, промокшая одежда казалась невыносимо тяжелой. Пошатываясь, они шли через поле, спотыкаясь о сучки сухой травы и наступая на коровьи лепешки, но не останавливаясь ни на секунду, потому что за ними шел сердитый мужчина, и сейчас они боялись его больше всего на свете.

И когда Франциск и Рэм уже готовы были упасть от усталости, то оказалось, что они подошли к какому-то дому. Они пересекли двор, и старший мальчик открыл перед ними дверь. В дверях появилась женщина и стала слушать своих детей, которые наперебой рассказывали ей о происшествии на реке.

– Какие непослушные дети, – произнесла женщина ледяным тоном. – Вам крупно повезло, что вы не утонули. Мартин, наполни ванну, а вы двое – немедленно залезайте в нее. Кейт, прополощи их штаны и рубашки и прокрути через выжималку, а потом отнеси к камину сушиться. Я подыщу им какую-нибудь старую одежду и усажу греться у камина. А теперь, шалуны, отправляйтесь наверх!

Через четверть часа они уже сидели в кухне у камина, прихлебывая горячий чай. Франциску нашлись халат и пижама, которые были ему очень малы, а Рэму, наоборот, досталась чересчур большая одежда. Сердитый мужчина фыркал и плескался в ванне, и мальчики очень надеялись, что он пробудет там подольше. Кейт, девочка лет пятнадцати, смерила их презрительным взглядом, когда вешала их вещи сушиться перед камином, и вышла из кухни, напоследок тряхнув длинной гривой прекрасных волос.

Но в глазах Мартина и Криса, сыновей фермера, они были героями, отважными путешественниками, которые только что избежали неминуемой гибели в бурной реке. Мальчики сидели на коврике перед камином, и Франциск шепотом рассказывал об их рискованном путешествии, с опаской поглядывая на дверь, откуда в любой момент мог появиться сердитый мужчина. С каждым его словом их приключение становилось все опаснее, а глаза его слушателей с каждой секундой все больше и больше округлялись. Франциск уже было подумывал для пущего страха приплести и крокодила, но тут в кухню вошла женщина.

– Идите за мной, – велела она. – Ваша одежда почти высохла, вам нужно возвращаться домой. Кстати, как вас зовут, где вы живете и как оказались в реке?

Франциск зыркнул на Рэма. Очень даже может быть, что эти добрые люди все расскажут полиции, так что лучше сообщить им какой-нибудь другой адрес, но, к сожалению, Рэм на это ни за что не согласится. Не вдаваясь в подробности, они объяснили, что приехали к реке на велосипедах, сейчас спрятанных под изгородью у большой дороги.

Женщина посмотрела в окно. Сквозь голые ветви вязов было видно, как порозовело небо в закатных лучах.

– Уже темнеет, – сказала она. – У вас есть фонарики? До вашего дома отсюда не близко.

Мальчики покачали головами. Им еще никогда не доводилось кататься на велосипедах в темноте.

– Раз так, тогда пусть лучше ваши родители сами придут сюда и заберут вас. У кого-нибудь из вас есть дома телефон?

– У Рэма нет, – поспешил ответить за товарища Франциск, – а моего папы в субботу вечером обычно не бывает дома, а мама ни на шаг не может отойти от моих младших сестренок и оставить их без присмотра. Мы могли бы пойти домой пешком…

– Уже так темнеть… – пробормотал Рэм.

Франциск, повернувшись к нему, увидел в его больших карих глазах страх и отчаяние. Если сердитый мужчина встретится с отцом

Рэма, то его наверняка накажут в лучших индийских традициях. Рэм боялся своего отца даже больше темноты, поэтому он дрожащим голосом добавил:

– Мы идти сейчас!

Не успел он это сказать, как дверь распахнулась и сердитый мужчина вошел в комнату. Но теперь, в сухой одежде, спокойный, он не казался таким уж сердитым. Он выслушал мальчиков и тут же принял решение.

– Я отвезу их домой на нашем «лендровере», а по пути заберу их велосипеды, – сказал он. – Хочу кое-что сказать их родителям. Им следует знать, где бывают и что делают их дети.

Франциск еще раз взглянул на Рэма.

– Не ходите к отцу Рэма, – храбро и решительно попросил он. – Рэм не виноват. Он не хотел идти со мной. Он боялся остаться один, и я велел ему прыгнуть за мной в лодку.

Сердитый мужчина, который оказался фермером и хозяином этого дома, пристально посмотрел на Франциска. Его лицо по-прежнему было суровым, но он уже не сердился.

– Я так и думал, – сказал он довольно спокойно. – С ним мы поступим по-другому. Но ты – что заставило тебя совершить такую глупость? И вообще, твои родители знают, где ты сейчас?

Франциск покачал головой.

– У мамы болит голова, и она сейчас лежит в постели, – пробормотал он, – а папа пошел гулять с моими сестрами. Вообще-то он мне не отец – ему нет до меня никакого дела.

Опять та же песня – Франциск хотел было сказать: «Это несправедливо!», но вовремя остановился. В конце концов, этих людей не касались его проблемы.

– Понятно, – добродушно сказал фермер. – Но кто-то все-таки за вами приглядывал, иначе вы бы сейчас лежали на дне реки. Пойду запру амбар, а потом поедем.

Он вышел из комнаты, сыновья последовали за ним, а жена его принялась приводить в порядок одежду Франциска и Рэма. Франциск, прислонившись головой к спинке кресла, разглядывал комнату. Он уже согрелся, и его клонило в сон. Случайно он поймал себя на том, что смотрит на большой кусок картона, висящий на стене. Неровными, кривыми буквами на нем было написано: «Бог есть любоф».

– Это слово написано неправильно, – вдруг сказал он.

Жена фермера улыбнулась.

– Я знаю, – сказала она. – Крис написал это, когда ему было четыре года. Это был подарок папе. Мы долго смеялись и решили это сохранить. Видишь ли, Франциск, неважно, как написаны эти слова, важно, что они истинны. Бог любит всех нас, и лучше было бы, если бы люди тоже любили Его, а не гнались за легкой наживой и не воевали друг с другом. Ну, ваша одежда высохла – одевайтесь.

Они оделись у камина. Жена фермера подбросила в огонь несколько поленьев, и пламя в камине ожило. Кейт накрывала на стол, комнату наполнил аромат свежеиспеченного хлеба. Франциск хотел задержаться в этом доме еще хоть на чуть-чуть, но не смог найти никакого предлога. Вернулся фермер и велел мальчикам идти за ним, а его жена проводила их до двери.

– До свиданья, мальчики, – сказала она, – и никогда больше не делайте таких глупостей! Слава Богу, что вы остались живы!

Она улыбнулась, глядя им в лицо, и ласково потрепала каждого из них по голове. В следующую минуту они уже усаживались в «лендровер», и Франциск, бросив взгляд на одно из окон, увидел сидящих у камина Мартина и Криса; они смеялись, а над ними висела картонка со словами, которые, казалось, были девизом всей этой семьи – «Бог есть любоф». Заворчал мотор, и через мгновение, когда они обогнули амбар, окно скрылось из вида.

Они высадили Рэма с его велосипедом в самом конце улицы, и он побрел домой, ни разу так и не оглянувшись, а Франциск пододвинулся к фермеру поближе. Удивительно, но ему не хотелось прощаться с этим большим человеком, который появился в минуту смертельной опасности и спас их и сейчас уже не был сердит. Более того, он понял, что в случившемся не было вины Рэма, и не стал жаловаться его родителям. Фермер вел машину очень медленно, как будто тоже не знал, что ему делать.

– А вот и мой дом, – без особой радости сказал Франциск.

– Этот? – переспросил фермер, притормаживая у обочины.

Но ни он, ни Франциск не двинулись с места.

– Скажи мне, Франциск, что заставило тебя сделать такую большую глупость? – спросил он после короткой паузы. – По твоей вине чуть было не утонул этот несчастный маленький индиец. Ты же знал, что он не умеет плавать, и, кроме того, ты украл лодку. Ведь она не твоя. Я думаю, надо все рассказать твоим родителям, иначе в следующий раз ты выкинешь что-нибудь в том же духе.

Франциск ничего не ответил. Он вылез из машины, взял велосипед и вместе с фермером вошел в дом.

На кухне царил ужасный беспорядок. Немытые тарелки и стаканы загромождали стол. Дрожащий от слез и гнева голос матери позвал его откуда-то сверху:

– Франциск, где ты пропадал? Как посмел ты явиться домой так поздно? Я все расскажу твоему отцу, когда он вернется, и ты получишь по заслугам!

– До полуночи он не вернется, только не в субботу, – прошептал про себя Франциск. – И она ничего ему не расскажет, потому что обычно в этот день он возвращается домой пьяным.

– Понятно, – сказал фермер, задумчиво оглядываясь вокруг.

Он присел на корточки возле Франциска и заглянул ему в глаза:

– Пообещай, что больше никогда не сделаешь подобной глупости.

– Обещаю.

– И что непременно придешь к нам как-нибудь в другой раз.

– Обещаю.

Огромная рука легла на плечо Франциска, и мгновение спустя фермер ушел, а Франциск остался стоять посередине комнаты, сдерживая слезы и не зная, что ему теперь делать. Он чувствовал, что сегодняшний день был очень важным в его жизни, но сейчас он так устал и замерз, ему было так одиноко, что он не мог думать об этом. Он убежал из дома и вкусил настоящую свободу. Он едва не утонул. Смутно ему хотелось быть там, где светились окна чужого дома и где справедливый гнев незнакомого фермера сменился добротой, и поэтому ему не захотелось злиться в ответ. Он решил побежать к матери и все рассказать ей. Момент казался ему подходящим, потому что Венди и Дебби сидели перед телевизором, полностью поглощенные тем, что происходило на экране.

Он взбежал по ступенькам. Мамина постель была расправлена, на ней валялась ее одежда, но сама она сидела на краю кровати, судорожно сжимая и разжимая кулаки. Она очень беспокоилась о нем, сейчас же, когда он вернулся домой целым и невредимым, один лишь взгляд на его довольное лицо вызвал у нее раздражение.

– Как ты можешь быть таким эгоистом, Франциск! – вдруг закричала она. – Ведь ты знал, что я буду волноваться. Неужели тебе все равно? Где, в конце концов, ты был?

– Катался на велосипеде. Я упал в реку, и течение понесло меня к плотине, но один человек спас меня. Мама, я чуть не утонул.

Ее лицо побледнело.

– Тебе нечего делать у реки, – резко сказал она. – К тому же, мне кажется, ты все это выдумал. Твоя одежда чистая и сухая. Какой же ты непослушный мальчик, Франциск!

– Но, мама, одна добрая женщина высушила нашу одежду, и мы согрелись у камина – я чуть не утонул, правда. Так сказал мужчина, который отвез меня домой на своем «лен-дровере», и…

Тут они услышали, как скрипнули тормоза останавливающегося у дома автомобиля. Мама Франциска поспешно встала с кровати, подбежала к окну и выглянула на улицу. Через мгновение она снова заговорила.

– Я думала, это приехал твой отец, – ее голос звучал глухо, – но машина остановилась у соседнего дома.

Она продолжала стоять у окна, выглядывая на дорогу, нервно сжимая и разжимая кулаки. Казалось, в эту минуту она забыла и о Франциске, и о происшествии на реке.

Франциск немного подождал, переминаясь с ноги на ногу, повернулся и вышел из комнаты. Он направился в гостиную, где первым делом побольнее ущипнул Венди, предусмотрительно прикрыв ей рот ладонью, чтобы никто не услышал ее крика, уселся рядом с ней на диване и стал досматривать кино.

Франциску никто больше не напоминал о его приключении на реке. В воскресенье мама вернулась домой больной и усталой и, вероятно, совсем забыла обо всем этом. После завтрака она заперлась в спальне с папой и о чем-то громко с ним разговаривала, иногда их голоса срывались на крик. Из комнаты она вышла с заплаканным лицом. Папа пребывал в дурном настроении, девочки все время раздражались по пустякам. Франциск решил исчезнуть из дома.

В саду было намного лучше, чем дома. По голубому небу бежали пушистые облака, распустились два нарцисса, превратившись в настоящие цветы. Вокруг беззаботно щебетали птицы, и в такой обстановке просто невозможно было грустить. Молодые побеги цветов и растений так быстро пробивались из земли навстречу весеннему солнцу, что, казалось, можно увидеть, как они растут, если долго смотреть.

Франциск погонял мяч по молодой траве, но на лужайке было мало место для игры. Он задумчиво смотрел на ворота, вдруг что-то привлекло его внимание, он замер и насторожился. Десять смуглых пальцев ухватились за верхний край ворот, и тут же между досками он заметил пару ярких карих глаз, которые пристально наблюдали за ним. Кто бы это мог быть?

Франциск сразу же понял, кто скрывается по ту сторону ворот, и очень обрадовался. Рэм был плохим футболистом, но лучше он, чем вообще никого, к тому же он не ворчал и не обвинял Франциска, когда чуть не утонул по его вине. Вдвоем будет намного веселее обсуждать их совместное приключение, во время которого они едва не погибли, и именно поэтому Франциск решил показать Рэму свое убежище в ветвях вишневого дерева. Он подошел к воротам и приоткрыл их – всего на несколько сантиметров, чтобы Рэм смог проскользнуть во двор. Рэм быстро протиснулся сквозь узкую щель и посмотрел на Франциска сверкающими на солнце глазами.

– Я пришел, Франциск, – шепотом сказал он, озабоченно оглядываясь на дом. – Ты как, порядок? Твой мама, она сердиться?

– Вовсе нет, – ответил Франциск. – Мне даже кажется, она мне не поверила. Моя одежда была сухой и чистой. Рэм, я собираюсь пойти в одно тайное место. Если хочешь, я возьму тебя с собой, но сначала пообещай, что никогда никому об этом убежище не расскажешь. Только я один знаю о нем.

Рэм вздрогнул. Вчера он с Франциском попал в ужасную переделку, и ему не хотелось, чтобы и сегодня повторилось нечто подобное. Он колебался, но Франциск уже держал его за руку.

– Пойдем, Рэм, – ободряющим тоном сказал он, – бояться нечего. Это всего лишь дерево. Нужно торопиться, пока кто-нибудь не заметил нас. Мы перелезем через эти лавровые кусты, а потом побежим по лужайке. Давай, вперед!

Рэм молча полез сквозь заросли кустарника, радуясь уже тому, что на этот раз ему не придется спускаться в какой-нибудь колодец или подземный туннель, ведущий в недра земного шара… Франциск последовал за ним. Они с трудом пробрались сквозь густой кустарник, взгромоздились на сук, где едва хватило места им обоим, прижались друг к дружке и стали смотреть вверх сквозь покрытые почками ветки.

– Скоро цветущие ветки вишни совсем скроют нас, – сказал Франциск. – Они будут окружать нас со всех сторон, как белое покрывало, и уж тогда-то нас точно никто не увидит. Смотри, Рэм. Вон миссис Гленгарри выпускает во двор своих кошек, она собирается пойти в церковь. Нас она, конечно же, не замечает. Ей и в голову не может прийти, что мы сидим здесь и наблюдаем за ней. Отсюда мы можем следить за кем угодно, и никто нас не увидит!

Он громко рассмеялся, и Рэм засмеялся вместе с ним. Ветви вишневого дерева слегка раскачивались на теплом весеннем ветру, а где-то за ними звонили колокола церкви. Они открыли жестяную коробку и вынули из нее свои сокровища, а Рэм достал из кармана банку сладкой фасоли. Они сидели на дереве, жевали фасоль, болтали ногами и вспоминали вчерашнее приключение. Рэму было так хорошо, как еще никогда не было с самого дня их приезда в холодную, серую Англию шесть месяцев назад.

Все зиму он страдал от холода, и ему никогда не удавалось по-настоящему согреться. Школа была для него сущей пыткой, он не смог ни с кем подружиться из-за своего маленького роста и врожденной застенчивости, к тому же он никак не мог научиться сносно разговаривать по-английски. Другие мальчики не выказывали по отношению к нему явного недружелюбия, но они всегда так спешили, что он просто не успевал напомнить им о своем существовании и о том, что тоже хотел бы поиграть с ними. Никто не слышал его тихого, робкого голоса. Он был очень одинок и только дома, с мамой и младшей сестренкой, чувствовал себя в безопасности.

Но сейчас все переменилось. Он сидел рядом со своим новым другом, хотя на дереве и не было очень удобно, жевал сладкую фасоль, слушал пение птиц и звон церковных колоколов, и английское солнце впервые за эти месяцы действительно согревало его. Он потянулся и начал выговаривать английские слова так хорошо, как никогда прежде. Он чувствовал, что может выразить все свои чувства на этом странном, непривычном его губам языке. Он рассказывал об Индии, об их переезде в Англию, о самолете, на котором они сюда прилетели, о своей семье, а Франциск говорил о футболе и о всех тех приключениях и открытиях, которые ждали его в будущем и к которым он готовился уже сейчас.

Мир сверкал и блестел, как умытые солнечным светом белые головки нарциссов. Вдруг Франциск спросил:

– А тебе нравится ходить в школу?

Яркие краски потускнели перед глазами

Рэма, и он тяжело покачал головой.

– Я не любить школу, – сказал он, потупив взор.

– Почему? – спросил Франциск. – Там не так уж плохо. Учителя хорошие, добрые, мы играем в футбол и ходим на реку купаться. Разве это не здорово?

Рэм посмотрел на него грустными карими глазами.

– Я не любить школу, – его голос дрожал – Я бояться.

– Боишься? Но чего?

– Я бояться Спотти и Тайка. Они бегать за мной. Они говорить, что сделают мне плохо.

Он говорил шепотом и постоянно оглядывался, как будто боялся, что Спотти и Тайк прячутся где-то в кустах. Франциск крепко обнял друга. То, что он сейчас услышал, было похоже на начало нового приключения.

Спотти был тринадцатилетним переростком, толстым и прыщавым, за что над ним постоянно смеялись, а он злился на весь мир. Иное дело – Тайк. Он был сильным, ловким мальчиком, да к тому же превосходным бегуном. Он разгуливал по заднему двору школы с сигаретой в зубах, когда учителя его не видели, и пил украденное у отца пиво. Франциск был очарован его показной независимостью и в школьной столовой во время обеда всегда старался привлечь к себе его внимание. Тайк и Спотти жили в его районе, и он иногда встречал их в местном магазине, куда они приходили за чипсами и жевательной резинкой.

– Они хорошие ребята, – сказал Франциск-Зачем им преследовать тебя? И вообще, разве они когда-нибудь разговаривали с тобой?

В глазах Рэма читался настоящий ужас.

– У них есть маленький дом, – прошептал он, – рядом с нашим. Однажды я собирать смородину – я не знать, что они быть в маленьком доме, – я слышать их говорить плохие слова, и я убежать очень быстро. Они видеть меня. – Рэм содрогнулся.

– Они бежать быстро-быстро-быстро и поймать меня вот так, – он схватил Франциска за ворот рубашки. – Они сказать, что сделают мне плохо, если я говорить кому-нибудь о них, – они обещать прийти мой дом и убить меня.

Рэму было очень трудно рассказывать такие страшные вещи, его руки покрылись холодным потом. Он еще никому не говорил об этом, но вся его жизнь была омрачена двумя грозными тенями – Спотти и Тайком. Ему казалось, что они преследуют его по ночам, а иногда он просыпался от кошмара: ему снилось, что эти двое забираются к нему в дом через окно. Он был уверен, что они следят за ним по дороге из школы, и действительно, пару раз они шли за ним, чтобы лишний раз напомнить о своей угрозе и чтобы он остерегался их.

И Рэм их остерегался, повсюду нося с собой страшную тайну до сегодняшнего воскресного утра, когда щебетание птиц и радость оттого, что он обрел нового друга, заставили его забыть о страхе, и он все выложил Франциску. Франциску можно доверяться – он никому ничего не расскажет. На него можно положиться Теперь он будет поверять Франциску все свои секреты.

Франциск сидел неподвижно и смотрел перед собой. Он завидовал Рэму – ведь на него обратил внимание сам Тайк. Дыхание перехватывает при мысли, что у Тайка и Спотти есть тайник, в котором они, возможно, прячут ножи и бомбы. Ходили слухи, что однажды Тайк устроил поджог, да и водился он не только со Спотти. У него были и другие друзья, которые тоже курили с ним во дворе школы. Вдруг это настоящая банда, вдруг они заинтересуются Франциском… В конце концов, он умел быстро бегать и мог бы им пригодиться.

Со стороны дома послышался суровый голос, позвавший его по имени, но он не придал этому никакого значения.

– Расскажи мне об их тайнике, – попросил он Рэма. – Ты знаешь, где он находится?

– В конце наша улица есть другая улица, – Рэм говорил очень быстро, – эта улица выходит за город к полям и смородине. Крайний дом на этой улице был сгореть – за этим домом есть другой дом, в нем нельзя жить. Туда ходить Тайк, Спотти и другие мальчики. Когда я собирать ягоды, я слышать их, а они видеть меня через маленький окно и кричать мне очень, очень плохие слова.

– Да, да, я помню, – перебил его Франциск. Ему совсем не хотелось выслушивать эту историю еще раз. – А когда они бывают там?

– Я видеть их воскресенье, – ответил Рэм-Я видеть Тайка и Спотти, а иногда и другие мальчики ходят к тот дом, когда уже почти ночь.

– Ты хочешь сказать «на закате»?

– Да, когда еще не темно, но скоро будет темно. Тогда я вижу их.

– А ты видишь их, когда они идут обратно?

– Нет. Моя мама, она опускать занавески.

Какой же он глупый, думал Франциск, протягивая ладонь за очередной горстью фасоли. Я буду следить и следить и узнаю, когда они приходят и уходят. Он больше не слушал, что говорил ему Рэм. Воображение унесло его далеко отсюда. Он представлял, как Тайк ждет его у дверей магазина, отводит в сторону и говорит: «Нашей банде нужен парень, который умеет бегать, бегать очень быстро, и чтобы он был небольшого роста. Как думаешь, ты нам подойдешь?» Вдруг Франциску захотелось побыть в одиночестве и все хорошенько обдумать.

– Я домой, – сказал он Рэму. – Тебе тоже лучше пойти домой.

Рэм посмотрел на него с явным разочарованием. Так спокойно было сидеть здесь и рассказывать Франциску о своих страхах, и теперь, поделившись с ним своей тайной, Рэм чувствовал некоторое облегчение, и ему было уже не так страшно, как раньше. Но настанет новый день, за ним еще один, а с ними придут и новые страхи. Он слез на землю.

– Можно я приходить опять?

– Может быть, как-нибудь в другой раз, – ответил Франциск, не глядя на Рэма.

Он уже почти забыл о нем. Засунув руки в карманы, он медленно побрел к заднему крыльцу дома. Свернув за угол, он нос к носу столкнулся с отчимом, который мыл машину.

– Где тебя носило? – раздраженно спросил тот. – Ты что, забыл, что по воскресеньям ты помогаешь мне мыть машину? Сколько раз можно напоминать?

– Я только на минуточку сходил в сад, – ответил Франциск, с мрачным видом пиная ступеньку.

– Тебя не было в саду, – вдруг закричал отец. – Я искал и звал тебя повсюду. Мне надоели твои выдумки и лень. Скоро обед, и сегодня днем ты останешься дома и будешь делать все, что я тебе прикажу, и никаких разговоров!

Франциск пробрался на кухню. Все его планы на сегодняшний день рухнули, и теперь ему придется ждать целую неделю – до следующего воскресенья. Чтобы сорвать злость, он пнул ножку кресла и вдруг увидел маму. Она стояла неподвижно и смотрела в окно, держась за край раковины. Она как будто бы за кем-то или за чем-то наблюдала, да так внимательно, что не услышала, как в кухню вошел Франциск.

Они были одни, мама выглядела спокойной и была не очень занята. Если он подойдет к ней прямо сейчас и расскажет о своем домике на вишневом дереве, то когда-нибудь, когда отец уйдет в парк с Венди и Дебби, а вишня зацветет в полную силу, он возьмет складную лестницу и отведет маму к дереву, чтобы и она побывала в его чудесном, белоснежном мире. Конечно, на ветке рядом с мамой ему не поместиться, но можно будет забраться на другую ветку, повыше. Он накупит мятных конфет, и они будут сидеть на дереве и разговаривать, только он и она, как когда-то, давным-давно, – Венди тогда была еще грудным ребенком, у мамы не так часто болела голова, а папа не пропадал из дома надолго и не был таким злым. Если бы только это было возможно, то он не стал бы связываться с Тайком и Спотти. Он оставался бы дома и помогал маме. Франциск шагнул к ней.

– Мама, – тихо сказал он.

Она резко обернулась и, увидев на его только что выстиранном джемпере зеленые пятна, не смогла сдержать раздражения. Если бы он вел себя хорошо, то ее муж не был бы сейчас в таком дурном расположении духа. Только он, Франциск, всегда действует ему на нервы, совершенно не заботясь о последствиях. Он улыбался ей так, как будто только что сделал что-то хорошее.

– Почему ты подкрадываешься ко мне сзади и пугаешь меня? – спросила она с металлом в голосе.

– И где ты пропадал? Ты же прекрасно знаешь, что по воскресеньям должен быть дома и помогать отцу. Ты – ты отравляешь всем нам жизнь, Франциск! А теперь, ради всего святого, иди мыть руки и не вздумай устраивать перепалку во время обеда. Как такой маленький мальчик может доставлять столько хлопот!

Что-то в ней как будто надломилось, и она повернулась к плите, издав всхлип. Франциск выбежал из комнаты. Хрупкий, белоснежный мир среди ветвей вишневого дерева растаял, как призрак, теперь Франциск точно знал, что присоединится к банде – и как можно скорее – к настоящей банде, которая устраивает поджоги, разносит вдребезги витрины магазинов и нападает на людей, наводя страх на всю округу. Он хотел было испытать свои силы прямо сейчас, но единственной жертвой, которая оказалась поблизости, была Вискер, его полосатая кошка, которая появилась в их доме еще котенком. Она замурлыкала, увидев Франциска, а он подбежал к ней и пнул изо всех сил, так что бедняжка кубарем вылетела во двор. Франциск со злостью захлопнул дверь, чтобы не слышать, как она вопила от боли и ужаса.

С того воскресного утра Рэм превратился в преданно следовавшую за Франциском тень. Он караулил его на улице, чтобы вместе пойти в школу, и с нетерпением ждал, когда Франциск пригласит его еще раз посидеть на ветке вишневого дерева. Но Франциск его не звал. Ему нравилось почтительное отношение к нему Рэма и небольшие подарки, которые тот иногда покупал ему, но Франциск считал его занудой и не замечал, когда вокруг были другие мальчики. Но Рэм не обижался на Франциска и объяснял поведение холодным английским темпераментом, который сильно отличался от темперамента индийцев. Возможно, с этим надо было просто смириться, как с английской едой, погодой и постоянной суетой.

Кроме того, Франциск был погружен в собственные мысли. Во время большой перемены он по пятам следовал за Тайком и Спотти и несколько раз, как бы невзначай, даже прошелся мимо их компании, когда они курили сигареты. Однажды они схватили его и пригрозили суровой расправой, если он проболтается, но Франциск успокоил их, сказал, что и сам покуривает и с радостью присоединился бы к ним. Потом он как-то попытался купить в магазине пачку сигарет, но продавщица отказалась ему их продавать.

Тогда он принялся собирать отцовские окурки; спрятавшись в своем убежище в ветвях вишневого дерева, он учился затягиваться. От курения его раз даже стошнило прямо в сад миссис Гленгарри. Франциск уже начал отчаиваться.

Но в конце концов компания Спотти и Тайка приметила его: они чувствовали, что Франциск, хоть он и младше, на их стороне. Франциск, заметив эту перемену, очень обрадовался, однако в следующее воскресенье решил все же не рисковать. Он вымыл и до блеска отполировал машину отца, за что тот похвалил его и мама назвала хорошим мальчиком, хотя сказала она это как-то машинально. В то утро она думала только о том, останется ли ее муж дома и отвезет ли он их на прогулку после обеда.

– Фрэнки, хочешь поехать с нами, если у папы будет свободное время? – спросила она. – Я знаю, тебя обычно тошнит в машине, ведь так? Поэтому если не хочешь ехать, то оставайся дома. Мы долго не задержимся и привезем тебе что-нибудь вкусненькое к чаю.

Ведь на самом деле она не хочет, чтобы я ехал с ними, подумал Франциск. Она думает, что я опять чем-нибудь разозлю отца или затею ссору с Венди. Да я и сам не хочу никуда ехать. Вслух же он сказал:

– Я не поеду, мама. Мне не очень нравится кататься на машине. Лучше возьмите с собой Венди и Дебби. Я найду, чем заняться дома.

Мама посмеялась над тем, каким важным тоном он все это сказал, и поцеловала его в щеку.

Сегодня она была счастлива. Пригревало солнышко, щебетали птички, муж был в хорошем настроении и согласился отвезти ее с девочками в луна-парк. Всем будет только лучше, если Франциск останется дома, потому что Венди и Дебби почти никогда не ссорились и умели ладить с отцом. Как здорово, что Франциск сам не захотел ехать с ними.

Франциск провожал их у ворот, махая рукой вслед отъезжающей машине, и вдруг почувствовал себя таким одиноким, что на глаза навернулись слезы. Ему тоже хотелось быть в компании, радоваться и играть, но он чувствовал, что в этой машине ему бы никто не обрадовался, – там просто не было места для маленького Франциска с его большой печалью. Но с другой стороны, теперь ему представился прекрасный шанс стать членом банды Тайка, и нужно торопиться, пока не явился Рэм. Он сунул в карман перочинный нож с двумя лезвиями и выбежал на улицу. Он не надеялся, что они появятся там рано, и потому решил погулять вокруг таинственного дома и оглядеться.

Дорогу он знал. Это был дом в конце улицы, за ним, отделенная изгородью, располагалась площадка для игр. Когда-то там жила пожилая женщина, которая однажды нечаянно устроила в доме пожар. Она выбежала на улицу, принялась неистово кричать… Сейчас она находилась в доме для престарелых. Пожар тогда удалось потушить, но большая часть дома сгорела. До сих пор у местных властей не доходили до него руки, и он стоял там, темный и заброшенный, с заколоченными окнами.

Франциск еще никогда не входил в калитку этого дома. Но теперь, оказавшись во дворе, он почувствовал, как сильно бьется его сердце, и понял, что не так уж он храбр, как воображал. А что, если он станет членом банды и они будут заставлять его совершать преступления под покровом темноты? Вдруг ему захотелось убежать домой, к маме. Уже близилось вечернее чаепитие, и они, должно быть, привезли ему какие-нибудь сладости. Но тут он подумал, что и папа, и мама, и тем более Венди и Дебби вряд ли ему обрадуются. Им нравилось проводить время вчетвером, а здесь, в банде, которая, как он надеялся, заменит ему семью, он будет полноправным членом. Страх отступил перед любопытством и желанием хоть кому-нибудь быть полезным, и Франциск стал осматриваться. В дальнем углу двора стоял сарай с неплотно прикрытой, едва державшейся дверью. Ему удалось проскользнуть внутрь, даже не задев ее.

Там был настоящий притон – на полу валялись пустые консервные банки, бутылки и окурки, стены покрывала жуткая на вид плесень, а крошечные окошки были заткнуты тряпками. Франциск разглядел несколько потрепанных половиков, скамейку, сломанный стул, жестянку с инструментами и ножами, огарок свечи и стопку старых комиксов на прибитой к стене полке. Он полистал их, с удовольствием рассматривая картинки с горящими танками, убитыми женщинами, обломками самолетов и одноглазыми космическими монстрами, но сами истории не заинтересовали его, и он положил комиксы обратно на полку.

Вонючая, грязная дыра – вот чем был этот сарай, но Франциску он казался преддверием рая! Он долго сидел среди всего этого мусора и предавался мечтаниям, позабыв о чаепитии. Потом он вышел из сарая и, взглянув на него со стороны, содрогнулся от его чудовищного вида – перекошенная развалюха, с крышей из гнилой капусты и ржавых консервных банок. У стены сарая стояли старые грабли, и Франциск принялся подгребать ими мусор. Не пели птицы, по двору пролегли сумеречные тени, хотя до заката было еще далеко – времени у него предостаточно.

Он продолжал сгребать мусор и мечтать. Может быть, они обрадуются, когда увидят, что он расчистил двор. А если бы он смог вскопать землю, то засеял бы ее семенами горчицы, салата и редиса, чтобы готовить бутерброды для Тайка. Когда-то он занимался этим дома и угощал бутербродами маму. Предзакатное небо над изгородью побагровело, но он не хотел уходить, пока не закончит свою работу.

И тут вдруг они пришли.

Франциска у задней стены сарая никто из них не заметил. Тайк с компанией вошли в сарай и зажгли потайной фонарь – сквозь щель в двери широкий луч света упал на тропинку. Чтобы убежать, Франциску пришлось бы пройти мимо двери и попасть в эту полоску света. Сделать это незаметно ему вряд ли удастся… Он спрятался под кустом ежевики и стал ждать. Мальчиков было трое, Франциск от слова до слова слышал их разговор, который сопровождался чирканьем спичек и приглушенными хлопками открываемых пивных банок. Они курили и, по всей видимости, обсуждали некий план. «Веселая прогулка» – вот как они это называли, и Франциск узнал, что телефонная будка у дома, где жил Рэм, была совершенно никому не нужна – почему бы не сломать ее?

Франциск затаился, дрожа, слушая и прикидывая, как ему поступить. Они могут пробыть в сарае не один час, его мама будет плакать, папа обозлится, а он прятался тут и не смел шевельнуться, – не так представлял он себе знакомство с бандой. Что, если они наткнутся на него в темноте и хладнокровно убьют, прежде чем он успеет им что-либо объяснить? Спотти, возможно, побоится его трогать, но Тайк… От него можно ожидать чего угодно. Тайк был настоящим героем! Франциск аж затрепетал от восхищения, и вдруг, неожиданно для себя самого, чихнул – ведь был холодный мартовский вечер.

Он слышал, как мальчики вскочили, после чего наступила тишина, и Франциску на секунду показалось, что они не такие уж и храбрые. Наконец Тайк осторожно приоткрыл дверь.

– Держу пари, это коротышка Вог! – неуверенно начал он.

– Нет, не он, – сиплым от страха голосом произнес Спотти. – Мы напугали его до полусмерти.

– Кто здесь? – голос Тайка дрожал.

Они двинулись вдоль сарая, стараясь держаться вместе, и к своему ужасу Франциск понял, что единственной надеждой на спасение было выдать себя. Если они обнаружат его, умирающего от страха, под этим кустом, то… Франциск боялся даже думать о том, что они могут с ним сделать.

Он вылез из-под куста и встал во весь рост, а они, как по команде, отпрянули со словами, которых Франциск никогда еще не слышал.

Но когда они увидели, каким маленьким и жалким он был, то схватили его за руки и затащили в сарай. Они щипали и несильно тыкали его кулаками, но Франциск знал, что это своего рода экзамен – выдержит или нет. Это было посвящением в мир взрослых.

– Ну, и что ты слышал? – прищурившись, сурово спросил Тайк, крепко держа Франциска за запястье.

– Я слышал о телефонной будке, – выпалил Франциск. – Тайк, прошу тебя, разреши мне присоединиться к твоей банде! Если вы хотите сломать телефонную будку, я могу помочь вам. Я бегаю быстрее всех в классе! Я буду стоять на стреме и в случае чего подам вам знак, чтобы вы успели убежать.

– Надо же – «Тайк»! Я бы предпочел, чтобы меня называли по имени – Томас Исаак. – Тайк внимательно вглядывался в эти светлые, умные глаза, что смотрели на него снизу вверх. В них не было страха, а только какое-то необъяснимое обожание, и Тайку, которому не часто доводилось ощущать, что его любят и им восхищаются, это явно льстило. Ему всегда хотелось стать главарем разбойников, но верховодил он только толстяком Спотти и Бонкером, у которого было что-то не в порядке с головой – его даже собирались перевести в специальную школу. Они уже порядком поднадоели Тайку, но этот малявка был на них не похож. Он, Тайк, научит его всему, чему захочет, и заставит слушаться каждого своего слова. К тому же, если он и правда слышал их разговор в сарае, то за ним впредь нужен глаз да глаз. После их последних «подвигов» полиция держала ухо востро. Тайк крепче сжал руку Франциска.

– Так и быть, – сквозь зубы буркнул он. – Возможно, твои быстрые ноги нам пригодятся. В школе держись от нас подальше, ясно? Мы не хотим, чтобы тебя видели с нами, но можешь прийти сюда в следующее воскресенье, в это же время, и мы кое-чему тебя научим. Курить пробовал?

– Ага, – с готовностью отозвался Франциск, но умолчал о том, как его стошнило на соседские грядки.

– Смотри, если проболтаешься, – глаза Тайка снова сузились.

Он нагнулся к самому лицу Франциска и так грубо выругался, что у Франциска побежали по спине мурашки. Но он не испугался, потому что никогда и никому не собирался ничего рассказывать, даже под страхом смертной казни.

– Лады, – сказал Тайк, как будто прочитавший мысли Франциска. – Все готовы? Теперь слушай меня и, смотри, ничего не перепутай! Сейчас ты побежишь на перекресток и станешь там у стены дома. Как следует осмотрись. Когда на дороге никого не будет, подойди к фонарному столбу, чтобы мы могли тебя видеть, и подними вверх руку. Ты все понял?

– Д-д-д-а, – еле выдавил из себя Франциск.

– Отлично, а теперь – мчись как пуля!

И Франциск помчался. Ему казалось, что еще никогда в жизни он не бегал так быстро, – ведь за ним следил Тайк, и от этого у него как будто выросли крылья. Он прижался спиной к стене, стараясь стать совсем незаметным в своем сером свитере, и выглянул за угол. По улице ехала машина. Она свернула в его сторону, потом остановилась у какого-то дома. Этого никто не ожидал. Но еще меньше Франциск ожидал увидеть за рулем отчима – это была их машина. Не выходя из машины, отец Франциска несколько раз посигналил.

Глаза Франциска округлились от ужаса. Если отец вздумает поехать обратно, то лучи фар осветят то место, где он стоит. Лучше всего было бы прямо сейчас побежать домой, но ведь на него смотрел Тайк. Франциск заставил себя стоять не шелохнувшись. В следующее мгновение скрипнула дверь, и из дома, перед которым стояла отцовская машина, вышла женщина в туфлях на очень высоких каблуках, которые тихонько цокали по асфальту. Отец наклонился к дверце, открыл ее и завел машину. Они поехали прямо и свернули на следующем перекрестке, – из груди Франциска вырвался громкий вздох облегчения. Он снова выглянул из-за угла, и на этот раз на улице никого не было. Франциск подошел к фонарному столбу и поднял руку. В этот миг ему казалось, что это – самый потрясающий его поступок.

Как только он поднял руку, от дома в конце улицы отделились три темные фигуры и побежали к телефонной будке; трава заглушала звук их шагов. Когда они подбежали к будке, Франциск уже едва видел их. Он услышал звон разбитого стекла, увидел, как в будке погас свет. Прошло всего несколько секунд, Тайк с друзьями уже пробегали мимо Франциска, а он так и продолжал стоять у фонарного столба, словно пораженный молнией.

– Беги домой, тупица, – крикнул ему Тайк, поворачивая налево, в то время как Спотти и Бонкер устремились в противоположную сторону.

Франциск видел, как распахнулось несколько дверей, и понял, почему они так торопились. Он тоже повернулся и побежал, и бежал без остановки до самого дома. Увидев, что отца нет, он почувствовал облегчение. Франциск был голоден, но со стола уже давно было убрано, и как только он подошел к буфету, чтобы чем-нибудь подкрепиться, в комнату вошла мама.

– Франциск, – резко сказала она, – мы уже попили чаю, и если ты не удосуживаешься являться домой вовремя, значит, тебе ничего не нужно. Вон стакан молока и кусок хлеба, поешь и марш спать. Кстати, где ты был?

– Да играл с ребятами на соседней улице, – невесело ответил он, переминаясь с ноги на ногу.

– Ума не приложу, что интересного на улице в такой поздний час. Папа очень рассердился. Сейчас он ушел, но завтра ты получишь от него по заслугам.

Франциск был ужасно голоден и вдруг придумал, как отвлечь внимание матери. Он засунул руки в карманы и посмотрел на нее.

– Я знаю, что он ушел, – медленно сказал он. – Я видел его на улице.

– Чушь! Ты же сказал, что играл здесь рядом. Как ты мог его видеть?

– Там я его и видел. Он подъехал на машине к одному из домов и посигналил.

– И что же было дальше?

– Из дома вышла женщина, села к нему в машину, и они уехали.

Ее взгляд буравил его, лицо побледнело, и она тихо спросила:

– А как выглядела эта женщина?

– Толстая такая, с крашеными волосами. Я ее плохо разглядел.

– Франциск, а ты все это не выдумал? Последнее время ты всех нас много раз обманывал.

– Я говорю правду, мама. Если хочешь, я покажу тебе этот дом.

Но мама уже отвернулась, до хруста сжимая кулаки. Она забыла о его существовании. Франциск подошел к буфету, взял ломтик хлеба с маслом и повидлом, большой кусок яблочного пирога и стакан молока. Потом он поднялся в свою комнату и расположился на кровати, чтобы насладиться ужином. Волна необъяснимой, беспечной радости захлестнула его. Как ловко они разнесли вдребезги ту телефонную будку, а Тайк – просто прирожденный главарь. И он, Франциск, теперь член его шайки. На него обратили внимание. Они увидели, как быстро он умеет бегать, – и взяли его к себе.

Франциск забрался под одеяло и погрузился в мечты о прелестях разбойничьей жизни, первый шаг к которой, как ему казалось, он сделал сегодня. Он уже засыпал, когда вдруг услышал какой-то шорох со стороны окна, а секунду спустя к нему на кровать прыгнула Вискер. Он приподнял краешек одеяла, и она забралась туда и свернулась теплым клубком у него на груди.

Франциск задумчиво погладил кошку, и вдруг ему стало грустно.

Нельзя было бить Вискер. Ведь она его любит, и все ему прощает, и ничего не делает плохого, а только мурлычет.

Он проснулся ночью от шума – папа кричал, а мама рыдала, – но почти тут же снова уснул. Наутро он вспомнил о ночных криках, но не был уверен, что все это ему не приснилось. Но с того самого дня жизнь их семьи все больше и больше походила на кошмар. Папы постоянно не было дома, а мама, казалось, сходила с ума. Она ни с того ни с сего кричала на Венди и била Дебби, когда они вели себя хорошо, и целовала их за баловство и шалости. Франциск ничего не понимал и старался не попадаться ей на глаза.

Но в этот понедельник школа вдруг стала казаться ему замечательным местом. Не то чтобы Тайк подобрел к нему или он, Франциск, позволил себе нечто большее, чем просто украдкой смотреть в его сторону. Он знал свое место и играл на школьном дворе со своими прежними друзьями, но между ним и Тайком теперь протянулась незримая нить товарищества, и ему было хорошо уже оттого, что он сейчас с ним на одной площадке. Кроме того, до следующего воскресенья оставалось всего лишь шесть дней.

Во вторник вечером он рискнул пройти мимо той телефонной будки и посмотреть, что от нее осталось. Стекла были разбиты, трубка сломана, обрывок перерезанного провода беспомощно качался на ветру. Будка выглядела так, как будто в ней взорвалась бомба, и Франциск ощутил гордость – он тоже приложил к этому руку, – как вдруг откуда ни возьмись появился Рэм (Франциск забыл, что он живет в соседнем доме), заметил его и поспешил навстречу. Рэм подумал, что Франциск пришел к нему в гости, и его смуглое личико засветилось счастьем. Франциск, который уже успел полюбить индийские сладости, не стал разубеждать Рэма и последовал за ним в гостиную.

Там уже сидел папа Рэма, и он тоже явно обрадовался Франциску. Он довольно неплохо говорил по-английски.

– Мы собираемся пойти в школу на родительское собрание. Оно продлится с половины восьмого до половины девятого, – начал объяснять он. – Тара будет уже спать, и Рэму придется остаться дома одному. Не мог бы ты прийти к нам и поиграть с ним? Еще я хочу попросить тебя купить к ужину копченой рыбы и чипсов в магазине на углу. А в девять часов я отведу тебя домой.

Франциску очень понравилось это предложение, и он даже не успел подумать о том, почему его собственные родители не идут на родительское собрание. Ему нравилось играть с Рэмом, – конечно, только тогда, когда не было более подходящей компании, к тому же у Рэма были прекрасные игрушки. Да и от чипсов и рыбы Франциск никогда не отказывался.

– Я спрошу разрешения у мамы, – сказал он и побежал домой.

Его мама, как он и ожидал, только обрадовалась, узнав, что Франциск побудет у знакомых и не станет путаться у нее под ногами. С ним все труднее было сладить, а девочки в его присутствии теперь тоже начинали безобразничать. К тому же она чувствовала, что у нее вот-вот разболится голова.

Когда родители Рэма ушли, мальчики устроились на ковре и начали играть в солдатиков. В разных углах комнаты они выстроили свои армии и стали бросать в них мраморными шариками. В комнате было тепло и уютно – горел газовый рожок. Они отодвинули диван к стене, чтобы освободить побольше места для игры. Вскоре они проголодались и отправились в магазин за чипсами и рыбой.

До магазина было всего несколько минут ходьбы, но пришлось стоять в очереди, и они успели поспорить и решить, что лучше купить – чипсы или пирожки. Домой они возвращались при свете звезд, болтая и похрустывая чипсами, но когда они открыли входную дверь, то окаменели от ужаса: их окутали клубы серого дыма.

Рэм первый сообразил, что произошло.

– Диван, – закричал он. – Он стоять очень близко к огню. Франциск, беги звонить полиция и пожарная – 999. Папа сказал мне всегда звонить 999. Я идти за Тарой.

Он бросился было к лестнице, но тут же отпрянул, кашляя и быстро моргая – глаза разъедал дым. Трижды он пытался подняться в комнату, где спала Тара, но после третьей попытки понял, что сделать это не удастся. Он бросил взгляд на окно – оно было заперто изнутри. Огня пока еще не было видно, только удушливый дым. Нужно позвать соседей, и скоро здесь будет пожарная машина. Он огляделся и увидел, что телефонная будка разбита, а городские власти, как всегда, не удосужились ее починить.

Франциск вспомнил о будке в тот миг, когда уже кинулся к ней, как молния его пронзила мысль: Возможно, за то, что они разбили эту будку, несчастная Тара поплатится жизнью. А ведь еще совсем недавно он так гордился своим участием в этом преступлении! Но мысль эта мелькнула и исчезла – нельзя было медлить ни минуты. Он бросился к соседнему дому и неистово забарабанил кулаками в дверь, но никто не отозвался – хозяева куда-то ушли. Он постучался в другую дверь; в этом доме не оказалось телефона, но хозяева, узнав о случившейся беде, выбежали на улицу, чтобы хоть чем-нибудь помочь. Драгоценные секунды таяли, как оловянные солдатики на каминной полке. Франциск подумал, что, возможно, тут, на окраине, ни у кого нет телефона. Скорее всего, придется бежать домой. Его мама сообразит, что нужно делать.

Еще никогда в жизни он не бегал так быстро. Последний раз, когда ему пришлось бежать изо всех сил, за ним наблюдал Тайк, но сейчас от него зависела жизнь Тары. Франциск пробежал мимо того самого столба, у которого, как он тогда думал, на него сошла слава, но сейчас от того радостного чувства не осталось и следа. Он так запыхался, что, прибежав домой, не мог сперва вымолвить ни слова, но мама сразу же почуяла запах дыма от его одежды и бросилась к телефону. Франциск, отдышавшись, в двух словах объяснил ей, что произошло.

– Пожарную команду и «скорую», Драйпер-стрит, дом семьдесят пять, – прокричала она в трубку. – Наверху ребенок, туда не пройти из-за дыма.

Теперь она выглядела сильной и уверенной, и Франциску показалось, что, возможно, до этого вечера он совсем не знал маму.

– Франциск, в гараже есть лестница, – быстро сказала она. – Берись за один конец, а я за другой. Никаких вопросов. Нет, Венди, тебе нельзя с нами, марш в кровать.

И уж конечно он никогда бы не подумал, что его мама умеет так быстро бегать; он едва поспевал за ней. Они бежали вместе, Франциск и мама, чтобы спасти жизнь ребенку. Но, свернув за угол, они увидели, что соседи уже принесли садовые шланги и поливали из них дом. Вот только длинной лестницы у них не было, а пламя уже подбиралось к верхнему этажу. Диван горел и чадил, занавески тоже были объяты пламенем. Один из соседей, по всей видимости, командовал тушением пожара.

– Быстрее, – кричал он. – Тащите сюда шланги. Вот-вот загорятся балки. Кто-нибудь, дайте подтяжки или ремень – связать лестницы, – говорят, девочка в той комнате, окна которой выходят на улицу, – эй, приятель, сбегай за топором и прихвати мокрое полотенце. Придется разбить окно.

Люди бегали туда и обратно, несли все, что могло потребоваться, помогали друг другу. Когда мама с Франциском подбежали к дому, соседи уже успели связать вместе две лестницы. Один из них, тот, что отдавал приказания, быстро вскарабкался по лестнице к окну, и они услышали звон падающих на асфальт осколков. Мужчина сунулся было в проем разбитого окна, чтобы отодвинуть щеколду, но тут же отпрянул назад, задохнувшись от едкого дыма.

– Я не вижу, где кроватка, – прокричал он сверху.

– Я покажу.

Рэм, как маленькая обезьянка, проворно взобрался по лестнице и пролез в окно вслед за мужчиной. Сдерживая дыхание и прикрыв глаза, он подвел его к кровати, на которой под одеялом, беспомощно раскинув руки, лежала Тара. Мужчина поднял и прижал к себе ее обмякшее тело. Теперь, когда им удалось открыть окно, дым начал рассеиваться.

– Ей нужно на воздух, – выдохнул мужчина, выбираясь из окна. – Давай, сынок, лезь за мной. Теперь уже можно дышать.

Они буквально скатились по лестнице и растянулись на земле. Чьи-то заботливые руки подхватили Тару и положили ее на коврик, расстеленный на тротуаре. Рэм был весь в крови, потому что он упал на осколки стекла, его руки и лицо покрывали глубокие порезы, но, казалось, он не обращал на них никакого внимания. Он несколько раз вдохнул полной грудью и стал протискиваться туда, где лежала Тара. Вокруг нее сидело на корточках несколько женщин. Одна из них делала Таре искусственное дыхание.

– Она жива? – с придыханием спросил Рэм.

– Еще не знаю, дорогой, – ответила мама Франциска, обнимая покрытого сажей и кровью Рэма. – Думаю, что жива, – очень на деюсь на это. Пожарные и «скорая» будут здесь с минуты на минуту, конечно, они приехали бы раньше, если бы телефонная будка не была сломана.

– Из-за каких-то негодяев девочка чуть было не погибла, – сказала другая женщина.

В тот же миг они услышали долгожданные звуки – вой сирен «пожарной» и «скорой». Все расступились, освобождая место врачам и пожарным.

Но Франциск не заметил их приезда. Он не сводил глаз с беспомощной, маленькой фигурки, распростертой на земле, – Тары, и когда врачи скорой помощи уже несли ее в машину и прилаживали кислородную маску – в этот самый момент появились ее родители: они шли к дому от автобусной остановки.

Мама Франциска бросилась им навстречу и подвела еще ничего не понимающую маму

Тары к носилкам, на которых лежала ее дочь.

– Надо сказать им, чтобы они забрали и Рэма, – сказала она. – Он сильно порезался.

Она повернулась к отцу; он плакал и от отчаяния бил себя кулаком в грудь.

– У кого есть машина? – спросила она, оглядываясь по сторонам. – Пожалуйста, кто-нибудь, отвезите папу Тары в больницу.

Несколько человек выразили желание помочь, и когда несчастный отец садился в машину, она подошла к нему и положила руку ему на плечо.

– Когда вернетесь, – сказала она, – сразу приходите к нам ужинать. Мы живем на Грехэм-авеню, дом двадцать три. Можете приходить в любое время – мы будем ждать вас.

– А что скажет на это папа? – спросил Франциск, когда они возвращались домой, неся лестницу. – Он не любит иммигрантов.

– Пусть говорит что ему вздумается, – отрезала мама. – Этот мальчик, Рэм, очень храбрый. Ты должен гордиться, что у тебя есть такой друг.

Они убрали лестницу в гараж и пошли на кухню, чтобы приготовить себе чай и бутерброды. Уже было довольно поздно, потому что они не сразу ушли с места пожара, а еще понаблюдали за тем, как пожарные боролись с огнем. Девочки спали, а папа еще не вернулся. Франциск, глубоко потрясенный тем, что и он виноват в случившемся, придвинулся поближе к матери.

– Из-за чего начался пожар, Франциск? – спросила мама, прихлебывая чай.

– Не знаю. Мы были в магазине, когда это случилось. Мы играли, и мне кажется, Рэм слишком близко пододвинул диван к стене, на которой горел газовый рожок. Мам, а как ты думаешь, Тара умерла?

– Думаю, что нет. Ее сердце билось. Нужно молиться и просить Бога, чтобы с ней все было в порядке.

– А разве молитва помогает?

– Не знаю. Раньше я думала, что помогает, – когда больше не на что было надеяться. Франциск, я бы хотела, чтобы ты ходил в воскресную школу, – я так хочу, чтобы ты вырос хорошим человеком, – я просто не знаю, что мне делать!

У нее из глаз текли слезы и капали в кружку с чаем; Франциск крепко обнял маму и прижался к ней. Расплата за хулиганскую выходку, величие храбрости и ценность человеческой жизни – он очень много узнал в этот вечер, но еще не все и не до конца осознал. И вдруг, всем телом ощутив теплые материнские объятия, он понял, где его место.

– Я постараюсь вести себя хорошо, – прошептал он, – но Венди – она всегда задирается первой!

Власти Тайка над ним пришел конец.

Но, конечно, не так-то просто было избавиться от Тайка, который не собирался терять такого верного слугу. Франциск, безраздельно преданный ему, мог пригодиться, к тому же он слишком много знал, и отпускать его было нельзя. Поэтому, когда в воскресенье Франциск не пришел в сарай, Тайк решил выяснить, в чем дело.

– Эй, ты, пойдем-ка на задний двор, – велел он Франциску в понедельник утром, и Франциск робко засеменил за ним.

Обогнув здание школы, Тайк повернулся к Франциску и грубо схватил его за руку, полоснув презрительным взглядом, словно ножом. Он заметил, что в глазах Франциска больше не было вопрошающего обожания.

– Почему ты вчера не пришел на наше место? – требовательно спросил он.

– Меня папа не пустил, – солгал Франциск, но, сообразив, что в следующий раз уловка не сработает, тут же добавил: – Знаешь что, Тайк, – то есть, я хотел сказать, Исаак, – я больше не хочу громить телефонные будки. Когда у Рэма в доме случился пожар, Тара, его младшая сестренка, оказалась запертой в верхней комнате, и мы долго не могли вызвать пожарных, потому что телефон был сломан. Мне пришлось бежать домой, и Тара чуть не погибла. Ты ведь не хотел бы, чтобы твоя сестра погибла из-за того, что кто-то разгромил телефонную будку?

Тайк, который был единственным ребенком в семье и чьи родители развелись, пожал плечами, но все же понял, что поторопился, взяв этого малявку на столь ответственное дело. Если он хочет сделать его похожим на себя, то ему придется действовать осмотрительней. Тон его изменился – в голосе зазвучали дружелюбные нотки.

– Хорошо, – сказал он. – Мы больше не будем ломать телефонные будки. Приходи в следующее воскресенье, и, обещаю, мы вчетвером весело проведем время. Но если ты кому-нибудь скажешь…

– Никогда не скажу, Тайк, – Исаак то есть, – клянусь жизнью, что никогда никому ничего не скажу.

Тайк, прищурив глаза, повторил свою угрозу – тихо-тихо, – Франциск кивнул и побежал на школьный двор. Тайк понял, что во Франциске произошла перемена, и почувствовал острый укол – словно потерял что-то дорогое. Он закурил сигарету, и когда к нему подошел Спотти, Тайк велел ему убираться прочь, потому что он надоел ему до смерти.

Франциск же был счастлив, давно уже он не был таким счастливым. Тара осталась жива. Вероятно, она не задохнулась от дыма, потому что спряталась под одеяло. В субботу ее выписали из больницы, и сейчас она чувствовала себя не хуже, чем до пожара. Порезы на руках и лице Рэма зажили, он с родителями приходил к ним на обед, папа был добр к ним и даже отвез их в иммиграционный центр, где они поживут до тех пор, пока в их доме ремонт. К счастью, огонь не перекинулся на соседние дома. Как потом выяснилось, причиной пожара был диван, – его спинка оказалась прямо под горевшим газовым рожком и долго тлела, прежде чем вспыхнуть.

Франциска даже поблагодарили и похвалили за принесенную им вместе с мамой лестницу, хотя похвал он не заслужил, и сейчас он сблизился с мамой. С того самого вечера после пожара, когда они вместе пили на кухне чай, он изо всех сил старался помогать маме и даже собирался написать Тайку, что теперь ему не разрешают выходить на улицу, когда стемнеет. Но тут произошло одно событие, которое опять все испортило.

Было промозглое субботнее утро. Мама уговорила папу отвезти ее в магазин, а Франциск и его сестры все утро мирно играли и смотрели телевизор. Венди и Дебби навели порядок в домике для кукол, Франциск рисовал. У него был целый альбом рисунков, сделанных фломастерами, – футбольные баталии, солдаты, самолеты и динозавры, но он еще никогда и никому его не показывал. Ему пришло в голову разложить рисунки на кухонном столе, устроив небольшую выставку, чтобы мама, когда войдет, увидела их. Франциск надеялся, что маме понравятся его рисунки.

Но родители сильно задержались, и когда они вошли в дом, то сразу стало ясно, что папа вне себя от ярости, а мама плачет. Отец мельком глянул на кухонный стол.

– Что это за мусор? – рявкнул он. – Уже пора обедать. Франциск, ты ведь мог бы накрыть на стол к нашему возвращению, вместо того чтобы устраивать здесь беспорядок, разве не так?

Франциск покраснел и весь съежился.

– Это не мусор, – упрямо сказал он. – Это мои рисунки. Я разложил их на столе, чтобы показать маме.

Он повернулся к маме, ища поддержки, но она даже не взглянула на него.

– Делай что велит папа, – устало выговорила она. – Неужели тебе всегда обязательно надо затевать спор, как только мы оказываемся дома?

Она поднялась к себе в комнату и хлопнула дверью, и им пришлось обедать без нее. За обедом отец все время ворчал, Венди нервничала и норовила ущипнуть Франциска, а Дебби плакала и звала маму. Франциску ничего не оставалось, кроме как снова присоединиться к банде Тайка.

В воскресенье он без труда выбрался из дома, и ничего страшного не произошло. Они сидели в холодном, отвратительном сарае, рассказывали анекдоты, которые не совсем были понятны Франциску, и пили какую-то жидкость из темной бутылки. Но Франциску не дали.

– У тебя закружится голова, – сказал Тайк, и ты тут все заплюешь. К тому же от тебя будет вонять.

И лишь когда зашло солнце и они зажгли фонарь, началось то, что Тайк называл «веселым времяпрепровождением». Всем были розданы остро заточенные ножи, а Франциску опять приказали бежать на другой конец улицы. Посреди улицы он заметил стоявшую у тротуара машину.

– Вы ведь не станете снова ломать телефонную будку, правда? – поинтересовался Франциск. – Ее недавно отремонтировали.

– Нет, нет, ничего такого мы делать не собираемся, – успокоил его Тайк – Спотти при этом хохотнул.

– Я же говорил тебе, что мы лишь слегка позабавимся. Делай что велено, а в следующий раз мы и тебе дадим нож – и ты пойдешь с нами. Бонкер постоит на карауле.

Франциск прибежал на свой пост и огляделся. Вокруг не было ни души. Он шагнул к фонарному столбу и поднял руку, по его сигналу трое мальчишек пустились бежать, словно соревнуясь друг с другом. Остановились они только у самой машины, вытащили ножи и одно за другим проткнули все колеса. Потом они отбежали к перекрестку и бросились врассыпную.

Вдруг из-за поворота на полном ходу выскочила машина, завизжали тормоза, она едва успела остановиться, чтобы не задавить их. Попав в свет фар, Тайк и его друзья замерли на месте, Бонкер все еще продолжал размахивать ножом. Спустя мгновение они уже умчались в разные стороны, оставив дрожащего от страха Франциска одного у фонарного столба. Ему и в голову не приходило, что, возможно, его приемный отец каждое воскресенье в половине восьмого встречается на этом месте с той толстой крашеной женщиной, но, к сожалению, это было так. Отец мигом выскочил из машины и схватил Франциска за руку, сжав ее почти так же сильно, как это делал Тайк.

– Так вот что ты придумал, – сказал он, заталкивая Франциска в машину. – У того мальчишки я видел в руке нож. Ты сейчас же расскажешь мне, что все вы здесь делали.

– Нич-чего, – промямлил Франциск. – Я просто стоял у столба, а они пробежали мимо…

– Глупости! – раздраженно перебил его отец. – Такие, как ты, не станут просто так стоять в темноте. Или ты сей же час все мне рассказываешь, или я иду в полицию. Они заставят тебя сказать правду. На прошлой неделе кто-то разломал телефонную будку на этой улице, а на соседней было разбито несколько окон. Я подозреваю, что ты знаешь обо всем этом больше меня.

Но Франциск, вспомнив угрозу Тайка, ничего не ответил, и некоторое время они сидели в полном молчании неподалеку от дома, где жила толстая женщина. Где-то впереди скрипнула дверь. На улицу вышел мужчина и сел в машину, что стояла у тротуара. Он завел двигатель, нажал на газ, и машина тронулась, издав какой-то странный шаркающий звук. Мужчина остановил машину, вышел на дорогу и принялся осматривать колеса. Потом повернулся и пошел прямо к ним.

– Все четыре колеса проколоты, – мрачно сообщил он. – Вы, случайно, никого не видели возле моей машины? Когда я приехал, машина была в полном порядке, а пробыл я в доме совсем недолго.

– Да я только что чуть не задавил троих мальчишек, – сказал отец Франциска. – И, мне кажется, мой приемный сын кое-что знает. У одного из них был нож, и я собираюсь заявить в полицию, потому что не вы первый пострадали из-за них. Назовите мне ваш адрес и имя. Кстати, тут за углом есть стоянка. Я вам очень сочувствую.

Отец явно нервничал из-за того, что заставляет ждать крашеную незнакомку. Неожиданно он развернул машину и помчался к дому. Подъехав к дому, он выволок Франциска из машины и затащил его на кухню.

– Он путается с какой-то шайкой и протыкает шины, – выпалил он в лицо маме Франциска, которая замерла на месте от неожиданности. – Завтра же я пойду в полицию. Я уже сыт по горло всем этим. Неужели ты не можешь присматривать хотя бы за своим собственным ребенком?

Он ушел – сел в машину и уехал. Мама отправила Франциска в его комнату, потому что не знала, что еще она может предпринять. Но позже, когда девочки уснули, она вошла к нему и присела на корточки возле кровати.

– Франциск, расскажи мне, чем ты занимался на улице!

Ему захотелось обвить руками мамину шею и все рассказать ей, но в ушах все еще звучали угрозы Тайка. Если он расскажет, то Тайк подкараулит его в каком-нибудь закоулке и изобьет.

– Я ничего плохого не делал, честно. Я просто стоял на углу улицы, а они пробежали мимо.

– Кто «они»?

– Не знаю. Трое каких-то мальчиков.

– На какой улице ты стоял?

– На той, где живет Рэм. А папа опять приехал на машине.

– Так ты был на той самой улице, куда он приходил в прошлый раз?

– Ага.

– Он опять направлялся в тот же самый дом?

– Не знаю. Он увидел меня и остановился.

– И никто не вышел из того дома?

– Нет. Мам, я не сделал ничего плохого, и я очень проголодался. Можно мне чего-нибудь съесть?

Мамы вышла из комнаты и вскоре вернулась с подносом. Франциск сидел на кровати и за обе щеки уплетал вкусный ужин, а мама сидела рядом, – судя по всему, ее что-то очень заботило. Вне всякого сомнения, ее сын превратился в ужасного маленького лгунишку, и она уже не знала, чему из того, что он говорил, верить, а чему – нет.

На следующий день из полиции позвонила и пришла к ним женщина-офицер, но ей ничего не удалось выведать у Франциска. Она задала ему кучу вопросов, пока отец сидел и внимательно слушал, Франциску даже показалось, что она относится к нему лучше, чем к его отчиму.

– Я просто стоял на улице, а они пробежали мимо меня, – уже в который раз невозмутимо повторял он. Тайк внушал ему намного больше страха, чем эта женщина из полиции.

– Значит, ты просто стоял и ничего не делал? – спросила она.

– Просто собирался прогуляться.

– Куда?

– Никуда. Просто поиграть. А они неожиданно выскочили из темноты и пробежали мимо меня.

– Откуда они бежали?

Франциск колебался, но он видел, что она пристально смотрит ему в глаза.

– Они бежали по дороге, – сказал он.

– Оттуда, где стояла машина?

– Ну, может быть. Я точно не знаю.

Женщина что-то записала в своем блокноте.

– Как они выглядели?

– Большие такие. У одного была длинная черная борода.

– Это неправда, – вмешался в разговор отец Франциска. – Это были дети, самому старшему на вид было не больше лет четыр-надцати-пятнадцати.

Франциск умолк. Он совсем забыл о том, что его отчим тоже их видел.

– Значит, так, – наконец сказала женщина, отворачиваясь от Франциска. – Мы не можем доказать, причастен ли он к этому. Мы не знаем, врет он или говорит правду. Дело за вами, мистер Вест. Следите за ним и не отпускайте из дома вечером ради его же собственного блага и ради блага всех жителей нашего города. Здесь орудует шайка малолетних преступников, и мы уже напали на их след. Постарайтесь сделать все от вас зависящее, чтобы ваш сын не спутался с ними. Ведь ему только десять лет; вы должны лучше присматривать за ним.

– Пусть о нем заботится его мать, – огрызнулся отец.

Когда женщина ушла, он пересказал жене все, что она ему сказала, не забыв прибавить и кое-что от себя. Мама Франциска слушала, все сильнее волнуясь и зная, что пока она жалела себя и старалась во всем угождать мужу, с ее сыном происходило что-то очень нехорошее, а у нее не было времени им заняться.

В следующие три дня обстановка дома все больше накалялась. Женщина с крашеными волосами перешла из разряда незнакомых людей в число тех, о ком постоянно говорят родители, точнее – по поводу кого они ссорятся. Выяснилось, что ее зовут Глория. Накануне отец вернулся домой очень поздно и показался только к завтраку. Мама ходила по дому как привидение; вокруг глаз у нее появились черные круги, и, казалось, она никого не слышала. Она часто удалялась в свою комнату с головной болью либо со слезами на глазах, а Венди с Дебби были предоставлены самим себе и делали все что хотели. По мнению Франциска, они стали вести себя слишком вызывающе. На улице весна полным ходом вступала в свои права – во дворах цвели нарциссы и тюльпаны, на деревьях распускались почки, но Франциску казалось, что дома у них настоящая зима.

А затем настало то страшное утро, когда мама не вышла из своей комнаты к завтраку. Стол накрывал отец. Во время завтрака Франциск заметил, что он куда-то торопится и ведет себя так, словно ему не терпится поскорее отправить их в школу. Обычно, по пути на работу, отец подвозил Венди и Дебби, а Франциск добирался до школы на автобусе, и ему незачем было выходить из дома раньше восьми.

– Еще нет восьми, – запротестовал он. – Я буду в школе задолго до начала уроков. И я еще не сказал «до свидания» маме.

– Сегодня ты не сможешь сказать маме до свидания. Она себя плохо чувствует. Ты выйдешь из дома раньше меня, ясно?

– Но почему? Даже Венди и Дебби еще рано отправляться в школу. А тебе нужно быть на работе только к девяти, ведь так?

– Ты когда-нибудь перестанешь мне перечить, Франциск! Немедленно собирайся и иди в школу! Сегодня я не пойду на работу. Мне нужно отвезти маму к доктору. Ей очень нехорошо, поэтому – не осложняй нашу и без того трудную жизнь. Ты вечно путаешься под ногами и мешаешь, так что – вон из дома!

Франциск поспешно покинул дом – он не хотел, чтобы отец видел, как слезы наворачиваются у него на глаза. Это отец виноват в том, что мама заболела, думал Франциск; у него возникло ощущение, что все это каким-то непонятным образом было связано с Глорией. В школе он был рассеянным и невнимательным, за что и схлопотал «неуд» по поведению, но это его совсем не заботило. Он хотел как можно скорее вернуться домой, но когда в четыре часа он вбежал в дом, то увидел там миссис Гленгарри – она стояла у раковины и мыла посуду, а Венди и Дебби тихо сидели за столом и вырезали из бумаги платья для кукол.

– А где мама? – быстро спросил Франциск.

– Боюсь, твоей маме придется полежать в больнице, она очень больна, – мягко сказала миссис Гленгарри.

– Я зашла приготовить вам чай и останусь с вами до шести часов, пока не вернется ваш папа. Раз ты уже пришел, сейчас мы поставим на плиту чайник, а Венди покажет мне, где у вас хранятся продукты и стаканы и поможет накрыть на стол.

– И я помогу, – подала голос Дебби, которая обычно не выказывала желания помогать кому бы то ни было.

Девочки были сама учтивость, и чаепитие прошло в приятной обстановке. Миссис Гленгарри испекла пирог и рассказала несколько забавных историй о кошках, чем рассмешила Венди и Дебби. Но Франциск не смеялся. Он чувствовал себя покинутым. В самый разгар чаепития он отодвинул от себя тарелку и громко спросил:

– Миссис Гленгарри, а как долго мама пробудет в больнице? И когда я смогу навестить ее? Можно мне поехать к ней на автобусе прямо сейчас? Я знаю дорогу.

Миссис Гленгарри была явно обескуражена этими вопросами.

– Боюсь, она не в той больнице, о которой ты думаешь, – сказала она. – Ее отвезли в специальную клинику далеко отсюда, и сейчас к ней не пускают посетителей. Но ты мог бы написать ей письмо. Как тебе эта идея?

– Так себе, – печально сказал Франциск. – Я еще не очень хорошо умею писать письма. Миссис Гленгарри, а что случилось с моей мамой?

На ее лицо легла тень тревоги.

– Лучше тебе спросить об этом у своего отца, Франциск, – негромко сказала она. – Я уверена, он сможет тебе все объяснить. Ты ведь заметил, что в последнее время твоя мама себя неважно чувствовала, не правда ли? Мне кажется, именно поэтому ее и положили в больницу. Это неопасная болезнь; твоей маме просто нужно немного отдохнуть.

– У нее иногда болела голова и она плакала, – сказал Франциск еще печальнее, – но она не была больна. Можно мне уйти?

Его глаза снова были полны слез, он выбежал во двор и поспешил в свое убежище среди ветвей вишневого дерева. Сейчас оно было похоже на большой белый шатер, и Франциск вспомнил, что когда-то мечтал прийти сюда с мамой и посидеть с ней на своей ветке. Что теперь будет со всеми ними без мамы? Возможно, приедет бабушка. Франциск любил бабушку, но она плохо ладила с его отцом, к тому же ей вряд ли понравится, что отец встречается с Глорией.

Солнце уже клонилось к горизонту. Франциск видел, как вернулся в свое гнездо дрозд. Мальчик смотрел на небо сквозь молодые вишневые соцветия; от его яркого света края лепестков порозовели. Было очень тихо, и Франциск подумал, что здесь мама смогла бы отдохнуть лучше, чем в больнице. Потом он видел, как вернулась домой миссис Гленгарри, чтобы покормить кошек, и решил, что ему нужно идти в дом, к Венди и Дебби.

Отец устроит скандал, если, вернувшись с работы, не застанет его дома.

После ухода миссис Гленгарри в кухне царил идеальный порядок, а девочки вели себя тише обычного. Когда отец вернулся домой, они весело играли. Он включил телевизор и сел рядом с ними.

– А что случилось с мамой? – спросил Франциск, помолчав минуту. – Почему мне нельзя повидаться с ней?

– Потому что она в больнице за городом, и ей придется задержаться там на некоторое время. С ней все будет в порядке, Франциск. Это все из-за нервов. Ей нужно хорошенько отдохнуть.

– А сколько она там пробудет?

– Я точно не знаю, правда. Но ты не волнуйся. Завтра мы что-нибудь придумаем. А пока не пора ли подумать об ужине, а? Как насчет картофельных чипсов и рыбы, Франциск? Может быть, ты сбегаешь в магазин и принесешь нам превосходный, горячий ужин?

Девочки от радости захлопали в ладоши. Они обожали есть чипсы с рыбой.

Франциск получил от отца деньги и вышел на улицу. Уже стемнело. Он шел медленно, потому что не любил находиться дома, когда там не было мамы, пусть даже все комнаты будут завалены чипсами и рыбой. Он обрадовался, когда увидел в магазине очередь, – теперь придется ждать. Но ему совсем не понравилось, что впереди него в этой очереди стоял Спотти. Франциск отвернулся, когда

Спотти направлялся к выходу, и уже думал, что избавился от него, но когда он, купив чипсы и рыбу, вышел из магазина, то наткнулся на поджидавшего его Спотти.

– Я немного провожу тебя до дома, – сказал Спотти загадочным тоном и вдруг спросил: – Ты зачем рассказал полиции о нашем тайнике?

– Я не рассказывал, – испуганно сказал Франциск, сраженный наповал этим вопросом. – Я ничего им не рассказывал. Даю слово. Она спрашивала меня, я сказал только, что…

– Да мы уже знаем о ней, – перебил его Спотти, который до этой секунды ничего не знал о женщине из полиции. – Если ты ничего ей не сказал, почему тогда они нашли наш сарай и заколотили его досками? Нас-то это мало волнует – найдем другое укрытие – еще лучше, но тебе о нем не скажем. Я всегда говорил, что ты слабак и болтун. Теперь берегись – Тайк собирается тебя проучить.

Тут он выхватил из рук Франциска пакет с едой, швырнул его на землю и изо всех сил пнул ногой. Франциск бросился на обидчика и ударил его кулаком в живот. Спотти схватил его за волосы, стукнул по лицу и толкнул так сильно, что Франциск упал на спину. Спотти же сразу пустился наутек. Он не любил драться, потому что от быстрых движений у него начиналась одышка.

Франциск медленно поднялся. У него кровоточила губа, все руки были измазаны, но главное – разорвался пакет с едой, и теперь чипсы вперемешку с кусочками рыбы валялись на пыльном тротуаре. К рыбе прилипли комочки грязи и мусора, и сколько Франциск ни старался, он так и не смог полностью соскрести их с жирной рыбьей чешуи. Он собрал еду в пакет и побрел домой, морщась от боли и страха. Когда он вошел в дом, отец накрывал на стол.

– Вижу, ты не очень-то торопился, Франциск, – резко сказал он. – Кстати – добрый вечер, и где ты пропадал? О, да, я вижу, ты дрался!

– Нет, я споткнулся и упал, папа. Прости меня. Боюсь, я упал очень неудачно – на пакет с чипсами и рыбой, теперь все смялось.

Он протянул пыльный, скомканный пакет отцу; тот взглянул на него и сморщился с отвращением.

– Что ж, – сказал он. – Теперь это твой ужин, можешь наслаждаться им. Какой же ты растяпа! Тебя одного нельзя посылать даже в магазин! Зови девочек, и идите ужинать.

Все шло кувырком. Венди громко жаловалась и хныкала из-за песка в чипсах, а когда пришло время ложиться спать, настала очередь Дебби плакать и звать маму. Отец сначала старался успокоить детей, но быстро вышел из себя, а Франциск, тупо уставившись в телевизор, посмотрел какую-то передачу и отправился спать. Разбитая губа ныла, ему очень не хватало мамы и было страшно даже думать о Тайке. Тот его изобьет, и глазом не моргнет.

Может быть, пойти к отцу, все ему рассказать и попросить у него защиты? Отец не очень любил его, но временами был к нему добр. Как-то он подарил ему велосипед, дважды водил его на футбол, и много раз покупал мороженое, и ходил с ним на реку купаться. Когда Венди была еще совсем крохой и не умела щипаться, они с папой прекрасно ладили. Как бы то ни было, но хоть отчим и сердится на него, он никому не позволит тронуть Франциска.

Сердце Франциска бешено колотилось, когда он босиком спускался в гостиную. Отец должен был смотреть там телевизор. Франциск подкрался к двери и прислушался. Телевизора слышно не было, зато отец хохотал и с кем-то разговаривал так весело, как никогда не говорил с мамой. И этот кто-то отвечал ему писклявым, смеющимся голоском.

Наверное, к нему пришла Глория, подумал Франциск. Что ж, придется подождать. Я не стану закрывать дверь в моей спальне и услышу, как она будет уходить.

Но так и не услышав ее шагов в коридоре, он уснул, а на следующее утро все очень торопились в школу, и опять Франциску не удалось поговорить с отцом. Он целый день просидел в классе, стараясь не попасться на глаза Тайку. Как только прозвенел звонок с последнего урока, он, пулей вылетев из школы, бросился в школьный автобус, а потом от остановки до дома бежал так быстро, словно его преследовала стая голодных волков. Стоял теплый, летний день, девочки играли перед домом.

– У папы гость, – сказала Венди. – Когда он уйдет, мы сможем пойти на кухню и выпить чаю.

– Ты хотела сказать она уйдет?  – переспросил Франциск ледяным тоном. Ему стало казаться, что эта женщина приходит к ним так часто, как будто это ее собственный дом.

– Нет, это не она, а он. Папа назвал его каким-то доктором. Они сейчас разговаривают в гостиной. Тебе туда нельзя.

Франциск очень тихо вошел в дом и положил портфель на пол. Дверь гостиной была приоткрыта. Франциск в нерешительности стоял посередине коридора. Он мог и хотел слышать все, о чем говорили в гостиной отец с доктором, потому что доктор должен был говорить о его маме.

– Вы что-то говорили по поводу развода, не так ли, мистер Вест? – услышал Франциск негромкий мужской голос. – Может быть, именно поэтому у вашей жены возникли проблемы со здоровьем?

– Не имею ни малейшего представления, – глухим голосом ответил отец. – Но так дальше продолжаться не могло. К сожалению, последнее время мы с женой с трудом понимали друг друга…

– Ясно. Вы знаете, ей пока придется полежать в больнице. У нее очень сильное нервное расстройство, и больше всего ее сейчас волнует, что будет с детьми. Полагаю, вы не сможете и работать, и присматривать за ними?

– Вряд ли, – ответил отец. – Но я уже думал об этом и сегодня утром переговорил со своим начальником. Он любезно согласился пойти мне навстречу. Я попросил перевести меня в город, где живет моя мама – бабушка моих девочек. Там у нашей компании есть завод. На следующей неделе, когда начнутся каникулы, мы с девочками переедем к бабушке. Мне придется оставить этот дом и подыскать квартиру рядом с новым местом работы.

– А как же мальчик? Он поедет с вами?

– Боюсь, что нет. Франциск не мой сын, к тому же сейчас он доставляет всем нам массу хлопот, спутался, знаете ли, с местными хулиганами… Моей маме с ним не справиться, да у нее в доме и места мало. Франциска я отдам в детский дом..

– Да, похоже, парню придется нелегко. А нет ли другой бабушки, которая могла бы о нем позаботиться?

– Теща живет в однокомнатной квартире, к тому же у нее артрит. Конечно, она приедет сюда, чтобы быть поближе к дочери, но не думаю, что она сможет справляться и с заботами по дому, и с мальчиком. Скорее всего, она поселится у знакомых.

– Понятно. Значит, придется связаться с социальной службой и подыскать место для мальчика.

Франциск словно прирос к месту, на котором стоял, но вдруг он понял, что разговор подходит к концу, и решил потихоньку уйти, чтобы никто не узнал, что он подслушивал. Кроме того, теперь ему надо было торопиться. Он знал, что такое детский дом; среди его приятелей был один детдомовец. Если Франциск попадет туда, Тайк наверняка станет преследовать и бить его – ведь в детском доме не к кому обратиться за помощью, там не будет ни мамы, ни папы, пусть даже неродного.

И вдруг Франциск понял, кто может ему помочь. Он вывел из гаража велосипед и помчался по тропинке, что вела к дороге.

– Скажи папе, что я пошел покататься на велосипеде, – крикнул он Венди. – К чаю меня не ждите.

Он изо всех сил крутил педали; волосы растрепались на свежем весеннем ветру. Франциск свернул с асфальта направо и покатил по проселочной дороге. Теперь он ехал по пригороду. Вокруг пели птицы. Зеленели заросли боярышника, вдоль реки уже пробивались чистотел и первоцвет, но Франциск ничего не замечал, хотя само по себе ощущение весны все же внушало ему какую-то смутную надежду.

Он пытался придумать, что сказать. Франциск не мог избавиться от мысли, что во время их первой встречи он произвел не самое благоприятное впечатление; в этот раз он постарается вести себя лучше. На ферме всегда много дел, и он мог бы доить коров, кормить свиней – в общем, делать все, что потребуется. Франциск плохо представлял себе жизнь фермеров, но надеялся убедить этих людей, что он – хороший работник. Скоро весенние каникулы – самое подходящее время, чтобы начать обживаться на ферме. Только бы ему удалось спастись от Тайка, не встретиться с ним до каникул – а уж потом он будет в безопасности. Тайк никогда не найдет его на ферме.

Франциск ехал по деревенской улице, вспоминая, что еще он умеет делать, и когда он уже подъезжал к мосту через реку, то решил, что они будут просто счастливы, заполучив такого мастера на все руки, каким он себе сейчас казался. Со времени их замечательного приключения вода в реке спала. Франциск узнал дорогу, что вела прямо к ферме.

Было еще светло, и он постоял перед воротами, придумывая, с чего начать. Может быть, так: «Я приехал помочь вам пасти коров»? Но коровы спокойно лежали на лугу, и не похоже было, что им нужна чья-то помощь. «Как, у вас некому полоть грядки? Я могу помочь»? или: «Я тут подумал, что вам наверняка пригодится еще один мальчик на ферме». По-моему, для начала сойдет, подумал Франциск. А там будет видно.

Он приосанился, решительно подошел к двери и громко постучал.

Фермер открыл дверь и увидел перед собой маленького мальчика с распухшей губой и очень ясными, любопытными карими глазами. Фермеру показалось, что когда-то он уже видел эти глаза.

Франциск, стоя перед этим огромным, дружелюбно выглядевшим мужчиной, вдруг забыл все свои заготовленные речи. В его глазах снова блеснули слезы.

– Меня хотят отдать в детский дом, – шмыгая носом, пробормотал он. – Я подумал… Не могли бы вы приютить меня?

– Входи, – пригласил Франциска фермер. – Не тот ли ты парень, что взял нашу лодку?

Начало не предвещало ничего хорошего. Франциск шмыгнул носом и вошел в дом. Все семья сидела за кухонным столом и весело пила чай, но фермер повел Франциска в небольшой кабинет и там усадил его.

– Твои родители знают, что ты поехал к нам? – спросил фермер.

– Мама в больнице, – ответил Франциск. – Папа думает, что я катаюсь на велосипеде. – И вдруг добавил: – Меня хотят отправить в приют.

– Ты уже говорил, – сказал фермер и спросил: – Хочешь чаю?

Франциск кивнул. Фермер вышел и вскоре вернулся с большой кружкой чая и куском домашнего пирога. Когда Франциск расправился с пирогом и допил чай, фермер откинулся на спинку кресла и сказал:

– А теперь рассказывай, да ничего не утаивай.

И Франциск, подкрепившись пирогом и согревшись горячим чаем, ободренный вниманием сидящего напротив большого, добродушного человека, начал рассказывать. С помощью нескольких наводящих вопросов он рассказал все, и когда он закончил, фермер уже все знал о Тайке, Спотти, телефонной будке, Рэме, пожаре, маме, отчиме, Венди, Дебби и женщине из полиции. Да, длинным получился рассказ. Кончив, Франциск с мольбой посмотрел на фермера.

– Теперь вы понимаете, что, если вы не возьмете меня к себе, мне некуда будет пойти, и Тайк доберется до меня. Вам придется приютить и мою кошку, потому что она не может поехать в Йоркшир с отчимом и не может остаться дома; так вы ее пустите к себе, правда?

– Конечно, – кивнул фермер. – Если ты будешь жить у нас, то куда ж деваться твоей кошке? Мы назначим ее ответственной за мышей в амбаре.

Франциск прыснул и с удивлением отметил про себя, что уже забыл, когда смеялся в последний раз.

– Мне надо позвонить твоему отчиму и переговорить с женой, – сказал фермер и ушел.

Его не было минут двадцать, все это время Франциск листал учебники и брошюры по уходу за коровами. Фермер вошел в кабинет, улыбаясь.

– Пойдем, – сказал он. – Можешь поставить велосипед в сарай, и я отвезу тебя домой. Тебе надо поговорить с отцом.

Они ехали молча; каждому из них было о чем поразмыслить. Когда они подъехали к дому, мистер Вест уже поджидал их у дверей, нервно переминаясь с ноги на ногу.

– Добрый вечер, – поздоровался он. – Мне очень жаль, что все так получилось. Я понятия не имел, куда поехал Франциск. Франциск, иди на кухню. – Прошу вас, входите, мистер Гленни, – пригласил он фермера.

Они долго разговаривали. Потом в проеме двери возникла отцовская голова.

– Значит, так, Франциск. Эти люди так добры, что согласились приютить тебя. Ты поедешь с мистером Гленни прямо сейчас. В спальне есть пустой чемодан. Беги наверх и сложи в него все, что захочешь взять из дома.

Франциск помчался в свою комнату и принялся собирать чемодан. Он как раз потянулся за игрушками, когда в комнату вошел отчим.

– Пора идти, – сказал он. – Бери только одежду, весь этот хлам, – он кивнул на игрушки, – тебе ни к чему. Мистер Гленни ждет тебя. А ты шустрый парень! Как бы то ни было, все только к лучшему. Все, пойдем!

– Я хочу взять свои игрушки, – запротестовал Франциск, – еще марки и футбольные открытки. Без них я никуда не поеду.

– Делай что говорят, – рявкнул отец, захлопывая крышку чемодана и подталкивая Франциска к двери. – Там, куда ты едешь, у тебя будет вдоволь игрушек.

Он схватил Франциска за руку и потащил в переднюю, где его ждал мистер Гленни. Прежде чем уйти, Франциск заглянул в кухню.

– Пока, Венди, прощай, Дебби, – крикнул он. – Я уезжаю и не вернусь, пока не выздоровеет мама.

И тут случилось ужасное. Венди, которая до этого сидела, склонившись над головоломкой, подняла голову и все поняла. Он бросилась к Франциску, обхватила его своими маленькими ручонками и разрыдалась.

– Франциск, Франциск, – всхлипывала она, – не уезжай. Папа ночью уйдет, и мы останемся одни. Франциск, останься с нами!

Франциск растерялся и не знал, что сказать. Ему всегда казалось, что они с Венди ненавидели друг друга, но теперь он так не думал. Она смотрела на него глазами, полными горя, и впервые в жизни он заметил, какие у нее красивые глаза – голубые-голубые. Он нежно обнял сестренку.

– С вами все будет в порядке, – неуверенно сказал он. – Вы поедете к бабушке в Йоркшир. Здорово, правда?

Он совсем забыл, что узнал об этом, когда подслушивал разговор отчима с доктором. Глаза Венди заискрились сквозь слезы.

– К бабушке, в Йоркшир? – радостно повторила она. А Дебби сказала:

– Бабушка из Йоксира подарила мне плюшевого мишку. До свидания, Франциск.

– Мама скоро поправится, и тогда все мы вернемся обратно, – шепнул он на ухо Венди и неловко чмокнул ее в макушку.

Потом он схватил чемодан, и все принялись искать кошку, которая неизвестно куда запропастилась. Франциск нашел ее под своей кроватью и побежал к машине, даже ни разу не оглянувшись. Забравшись на сиденье, он высунул голову в окно и вдохнул полной грудью теплый, весенний воздух. Наконец-то он почувствовал себя в безопасности.

Встретили его приветливо – казалось, все рады его приезду. Кейт сидела за столом и делала уроки, а Мартин с Крисом играли в кораблики на коврике перед камином. Миссис Гленни взяла у него чемодан.

– Сейчас все выпьем по чашке чаю, а мы потом проводим тебя в твою комнату, – звонким голосом сказала она. – Она тебе понравится – это маленькая комната под самой крышей. Джон, дорогой, мы уже закончили и ждали тебя, чтобы помолиться.

Интересно, что это они собираются делать, думал Франциск. Ему почему-то вспомнилась школа.

Все с чаем уселись перед камином, а маленький Крис устроился у мамы на коленях. Фермер взял Библию и перевернул несколько страниц.

– Всего шестнадцать дней осталось до Пасхи, – сказал он, – поэтому давайте продолжим читать о том, что Иисус сказал апостолам ночью накануне Своей смерти, Евангелие от Иоанна, глава тринадцать.

Они уже были на середине истории, которую Франциск никогда не слышал, – не стал он слушать и сейчас. Вместо этого он принялся разглядывать странную надпись на куске картона над камином, пытаясь понять, что значит «Бог есть любоф». Вдруг последние слова мистера Гленни захватили его внимание. «Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга. По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою».

Атмосфера, царившая в этом доме, была буквально пронизана любовью, и казалось совершенно неважным, как написано это слово. Любовь обволакивала Франциска, и ему хотелось размышлять о ней. У них дома никто особенно не любил друг друга. Мама и папа ссорились, Венди щипалась; а когда он пытался сказать маме, как он ее любит, она обычно не слушала или не хотела его слушать. Тайк со Спотти ненавидели всех и вся. Сначала с ними было интересно, но сейчас, вспоминая о том времени, Франциск ощущал безразличие, грусть и страх. Если бы среди них была такая Любовь, вероятно, у мамы не болела бы голова и она не оказалась бы в больнице, а ему не было бы страшно возвращаться в школу. Может быть, начал догадываться Франциск, любовь открывает дорогу к новой, более счастливой жизни. Но как она начинается?

Он снова думал об этом, когда лежал в своей новой кровати в крохотной комнатушке под самой крышей, слушая, как ухают совы, и смотря на звезды сквозь маленькое окошко. Миссис Гленни помогла ему разобрать вещи, укрыла одеялом и поцеловала, пожелав приятных снов. Вискер лежала рядом, свернувшись клубком на стеганом одеяле. Было уже поздно, и ее пока оставили в доме. Франциску было тепло, уютно и спокойно. Он вспоминал о том вечере, когда они с мамой сидели на кухне после пожара, – как он пнул Вискер, а она забралась к нему под одеяло, прижалась к груди и замурлыкала, и о верном маленьком друге – Рэме, который приносил ему подарки, и о том, как Венди обняла его на прощание и просила остаться. Вокруг так много любви, надо только уметь ее замечать. Бог есть Любоф. Надо разузнать о Нем побольше, думал, засыпая, Франциск. Любовь могла бы помочь им всем.

В воскресенье Франциск впервые в жизни пошел в церковь вместе с приютившей его семьей. Он надеялся разузнать там о Боге, но происходившее в церкви осталось для него тайной. Когда служба уже подходила к концу, Франциск совсем отчаялся и решил оставить все попытки узнать о Боге хоть что-нибудь. Во время проповеди он нетерпеливо барабанил каблуками ботинок по полу и думал о Тайке.

Но хоть в церкви он ничего и не понял, он не мог не признать, что в доме этого фермера жила Любовь. Не слишком много времени ушло на то, чтобы Франциск понял: когда папа и мама по-настоящему любят друг друга, то и дети счастливы и постоянно заняты каким-нибудь полезным делом, и никто не щиплется и не затевает ссор. В доме часто слышен смех, и все радуются друг другу.

Особенно близкими друг другу они казались в тот час, когда усаживались на коврике перед камином: миссис Гленни вслух читала Библию, все молились. Каждый вечер она читала им о том, что говорил Иисус Своим апостолам накануне Своей смерти, и Франциску казалось, что они нарочно засиживаются допоздна, чтобы как можно больше узнать об этом Человеке. Сам же он за исключением слова любовь, которое повторялось снова и снова, понимал далеко не все. По всей видимости, Иисус считал любовь чем-то необычайно важным.

Познакомившись с фермой поближе, Франциск испытал разочарование. Все здесь совсем не походило ни на игрушечную ферму, с которой он играл дома, ни на описания и картинки из книг. Дядя Джон – именно так он теперь называл фермера – зорко следил за тем, чтобы Франциск держался подальше от разнообразных машин и механизмов.

Однако многое в деревенской жизни было Франциску в радость! Он любил выходить вечером на пастбище и звать коров, а потом мчаться в загон и наблюдать, как они чинно идут каждая к своему месту и начинают пережевывать корм. Ему нравилось прислушиваться к гудению механизмов и слушать, как журчит переливаемое в специальный холодильник молоко. Довольно забавно было кормить телят и наблюдать, как они легонько толкаются, качаясь на слабых ножках, и суют мордочки в сено, или, уже став постарше, бодают друг дружку лбами, борясь за сено. У дяди Джона было стадо из сорока племенных коров, и у некоторых из них были телята. Однажды ночью они всей семьей пришли в загон, уселись на солому в своих ночных халатах и наблюдали незабываемое зрелище – рождение теленка.

Но больше всего прочего он любил реку. Когда выдавалась свободная минутка, он убегал со двора и носился вдоль берега, рассматривая уток, лебедей и куропаток, а иногда, забавы ради, бросал в них камушки. Он сходил на разведку к плотине и обнаружил, что после засушливого марта река сильно обмельчала. Теперь Франциск недоумевал, почему они тогда так сильно испугались. Он ходил вдоль реки, бывал у того места, где приток впадает в большую реку, и нашел там много следов коровьих копыт – каждое утро стада приходили сюда на водопой. Как-то раз они с Мартином покрасили ту самую лодку, вставили в уключины весла и поплыли кататься. Но в этот раз прогулка получилась не слишком интересной – лодка постоянно застревала в тростниковых зарослях.

Франциску нравился Мартин, но про себя он называл его домоседом. Мартин и впрямь был вполне доволен своим домом, своей школой, своим отрядом скаутов и своей жизнью в деревне. Франциск хотел научить его каким-нибудь проказам, и однажды, когда они прогуливались по берегу и искали лебединые гнезда в зарослях тростника, он приступил к делу. На противоположном берегу громко блеяли ягнята, а Мартин рассказывал о мальчишках, которые попытались украсть яйца из лебединого гнезда, а полиция погналась за ними, потому что лебеди принадлежат королеве и охраняются государством.

– Подумаешь! – небрежно бросил Франциск. – Это мелочи. До того как я стал жить у вас, я был в банде, и у нас были ножи, бомбы и прочие штуки. Однажды полицейские поймали меня, но я им ни слова не сказал. Нет ничего проще, чем обвести полицию вокруг пальца.

– А что вы делали с этими бомбами и ножами? – спросил удивленный Мартин.

– Да так, резали покрышки, ломали телефонные будки и… взрывали людей.

– Как? Зачем?

Франциск не знал, что ответить. И в самом деле, зачем они это делали?

– Ну, это… Просто хотели повеселиться, – сконфуженно пробормотал он.

– Повеселиться? Не вижу во всем этом никакого веселья. А люди, которых вы взрывали, они что, тоже веселились? Не думаю. Кроме того, я тебе не верю. У детей не может быть бомб. Смотри. – Он схватил Франциска за рукав. – Вон те два лебедя с длинными хвостами. Мне кажется, сейчас они будут строить гнездо. Давай притаимся и посмотрим.

Франциск поджал губу. Мартин неподвижно застыл среди высокой травы и, похоже, больше интересовался глупыми птицами, чем его подвигами. И с маленьким Крисом повторилась та же история. Они сидели на крыльце и жевали бутерброды с повидлом, Крис нетерпеливо ерзал на месте.

– Сегодня я пойду в лес с отрядом скаутов в моей новой форме, – вдруг заявил он. – Хочешь тоже пойти, Франциск?

– Не-а, – с напускным безразличием ответил Франциск, хотя ему очень хотелось пойти. – Скауты занимаются пустяками. Когда-то я был в настоящей банде, и по ночам мы рыскали по городу с ножами и пистолетами.

Крис посмотрел на Франциска. Его слова не произвели на него никакого впечатления, просто он немного заинтересовался.

– А что вы делали этими ножами и пистолетами? – спросил он. – Вы что, убивали людей?

Франциск огляделся вокруг: не видно ли где тетушки Алисон – так он теперь называл жену фермера, и принялся красочно описывать свои по большей части мнимые злодеяния. Крис слушал с невозмутимым видом. Наконец он сказал:

– Ты не такой умный, как мой папа. Одна наша корова чуть не умерла, а папа ее вылечил. Лучше оживлять то, что погибает, чем убивать то, что живет.

Франциск сдался.

– Да что вы вообще знаете, – угрюмо буркнул он, – ты и твои скауты!

Он побрел наверх и лег на свою кровать как был – в грязных ботинках, хотя это строго запрещалось. Его одолевали мрачные мысли. Он тосковал по своей матери, тосковал даже по банде, но продолжал терзаться. Зачем они тогда разгромили телефонную будку? Ведь это было совсем не смешно. Может быть, и правда лучше лечить и помогать, чем уничтожать и ломать? Может, лучше любить, чем ненавидеть и щипаться? Он провел на ферме всего только десять дней, а уже передумал столько необычных и странных дум! Все эти мысли не давали ему заснуть.

Позже, в одиночестве сидя за кухонным столом, Франциск листал журналы, скучал и нервничал. Дядя Джон доил коров, Кейт смотрела по телевизору передачу, которая его совершенно не интересовала, а тетушка Алисон гладила белье. Крис и Мартин пошли в лес со скаутами. Они звали с собой и Франциска, но после всего, что он им наговорил, он не мог принять их приглашение – мешала гордость. Он как-нибудь попросит прощения и пойдет с ними на следующей неделе. А пока – он окинул взглядом комнату, и, как всегда, его взор остановился на надписи «Бог есть любоф».

– Тетушка Алисон, а где Бог? – неожиданно спросил он.

Тетушка чуть не выронила утюг. Она уже забыла и думать о хмуром мальчике, что сидел за столом.

– Бог? – переспросила она. – Он… Он везде, – она замолчала и задумалась. – Все, что ты видишь, – цветы, река, телята, птицы, звезды – вся эта красота, все эти яркие краски, вся эта жизнь – все создано Им. Бог подобен истоку прекрасной реки, понимаешь?

– Немного, – ответил Франциск, – но все же где Он?

Она выключила утюг и присела рядом с ним.

– Хороший вопрос, – сказала она, глядя ему в глаза, – потому что ты не сможешь стать счастливым, пока не найдешь Его. Вся любовь и счастье проистекают от Него, и Он очень хочет, чтобы ты нашел Его. Он любит тебя. Он пришел к тебе…

–  Что?  – не поверив своим ушам, переспросил Франциск.

– Да, Он пришел к тебе в облике Иисуса. Люди не могут видеть Бога, поэтому Он стал Человеком. Иисус сказал: «Если видели Меня, значит, видели Бога – Отца Моего». Внимательно слушай, когда вечером мы читаем об Иисусе, потому что, когда ты начнешь познавать Иисуса, ты сможешь познать Бога. Бог выразил нам Свою любовь, послав нам Иисуса. Всю Свою жизнь Иисус лечил людей, помогал им и в конце концов умер, потому что очень сильно любил всех нас. Завтра вечером мы будем читать об этом, потому что завтра – канун Страстной пятницы; в этот день примерно две тысячи лет назад Иисус умер на кресте. Во всем мире люди из разных стран до сих пор помнят об этом дне.

Она говорила очень медленно, не зная, как лучше объяснить, Франциск смотрел в окно: там, у реки, последние лучи солнца золотили верхушки тополей. Слова тетушки Алисон породили в его голове новую вереницу мыслей.

– Все реки имеют начало, ведь так? – сказал он.

– Конечно.

– А где исток этой реки?

– Не знаю, но могу выяснить. Где-то высоко в горах из земли бьет родник. Он течет по склонам гор, его наполняют дожди, в него вливаются другие родники и ручейки, и постепенно он растет, становится шире и глубже. И там, где он течет, все живет и зеленеет.

Франциск погрузился в молчание. Многое из того, о чем только что говорила с ним тетушка Алисон, он уже успел забыть, но все сказанное ею о реке глубоко врезалось ему в память. Он твердо усвоил, что, во-первых, Бог подобен истоку прекрасной реки и что, во-вторых, любовь и счастье проистекают от Него.

Тут в комнату вошла Кейт. Она зажгла лампу и вызвалась накрыть на стол. Кейт исполнилось пятнадцать лет, она была высокой, стройной девочкой с длинными, красивыми волосами. Она не одобрила появление Франциска в их доме, хотя ее родители относились к нему с безграничным терпением, поэтому Франциск не любил ее и отчасти побаивался. Не собираясь продолжать разговор в ее присутствии, он поднялся и вышел во двор. Смеркалось, вокруг пахло свежей травой, пыльцой и коровами. Франциск побрел к реке.

Она журчала в зарослях тростника, где лебеди и куропатки готовились вить гнезда. Раздался всплеск – это нырнула в реку водяная крыса. Франциск вздрогнул от неожиданности. «Бог подобен истоку прекрасной реки. Любовь и счастье проистекают от Него».

Если я найду этот исток, думал Франциск, то, возможно, стану счастливым. И тогда, может быть, папа и мама полюбят друг друга, а Глория навсегда исчезнет, маме станет лучше, Венди перестанет щипаться, а Тайк больше никогда не вспомнит о нем.

Что же еще она говорила? Он силился припомнить. «Когда начнешь познавать Иисуса, начнешь узнавать Самого Бога». Сегодня вечером надо будет слушать внимательнее, решил Франциск.

Каждый вечер Франциск весь превращался в слух, и многое ему удалось запомнить, потому что рассказы об Иисусе очень заинтересовали его. Франциск узнал о том, как Иисус умер в Страстную пятницу из-за того, что Он любил людей и хотел понести наказание за их злодеяния и дурные поступки. Он также узнал, что Иисус воскрес из мертвых в день Пасхи, что Он жив до сих пор и по-прежне-му любит всех людей. Потом они слушали рассказы о Его земной жизни – о том, как Он исцелял людей, помогал им и любил их. Любовь, любовь, любовь – это слово эхом звучало в ушах Франциска.

Но хотя ему нравились эти рассказы, они никоим образом не изменили его. Он все так же бросал камни в лебедей и уток и лез из кожи вон, чтобы хоть чем-нибудь досадить Кейт. Когда никто не видел, он воровал со стола лучшие куски и убегал к реке, и он все еще рассказывал выдуманные им самим истории. Ему сказали, что его мама уже поправляется, и Франциск стал бояться, что скоро он вернется домой. Он очень хотел увидеть маму, но не хотел возвращаться домой – а вдруг опять начнутся ссоры и скандалы. Снова появится Глория, Венди начнет щипаться, Тайк будет кружить поблизости. И не будет всему этому ни конца, ни края, потому что ничего не изменилось.

Он и не заметил, как подошли к концу весенние каникулы, потому что постоянно был чем-нибудь занят. Они с Мартином и Крисом помогали на ферме и возились с лодкой, строили на острове шалаш, плавали, удили рыбу, наблюдали за гнездами. Франциск с радостью занимался всем этим, но больше всего ему нравилось бывать у реки, или на реке, или в реке. Он не смог бы объяснить даже самому себе, почему вдруг так полюбил реку. Может быть, из-за связанного с ней первого в его жизни приключения или потому, что благодаря ей он оказался в доме дяди Джона. Долгими часами Франциск лежал и рассматривал карту, на которой голубой ленточкой вилась река. Он представлял себе, как река становится шире и глубже, пробегая мимо больших городов и впадая в море. Иногда он мысленно отправлялся вверх по течению, туда, где река брала свое начало высоко в горах, где пенился и пузырился выбивающийся из земли родник – где рождалась река. Франциск решил, что когда вырастет, первым делом пройдет вверх по течению и отыщет исток реки.

До конца пасхальных каникул оставалось только три дня. Кейт радовалась, а Мартин ворчал, недовольный тем, что ему скоро придется возвращаться в школу. В тот вечер после вечерней молитвы дядя Джон сделал одно объявление.

– Завтра на ферме будет много работы, – сказал он. – Надо подстричь лужайку, прополоть цветочные клумбы и разбросать удобрения. Если все мы хорошо поработаем завтра и сделаем всю работу, то послезавтра мы сможем устроить себе праздник. Мартин, Франциск и Крис, я пойду с вами на скотный рынок, а мама побудет дома в тишине и покое. Кейт, ты можешь пойти с нами, если хочешь.

– Я завтра поработаю во дворе и останусь дома, чтобы закончить сочинение, – сказала Кейт, которая отличалась прилежанием и трудолюбием не только дома, но и в школе.

– Тогда весь дом останется в твоем распоряжении, – сказала мама и пояснила: – Я собираюсь сходить в парикмахерскую.

– Здорово! – воскликнула Кейт. – Я люблю оставаться дома одна. Когда никого нет, здесь тихо и спокойно.

Она многозначительно посмотрела на Франциска, который иногда наигрывал на пианино «Собачий вальс». Они никогда по-настоящему не ссорились, потому как Франциск считал Кейт уже достаточно взрослой, но все же не мог простить ей пренебрежительного отношения к себе. Как-нибудь он с ней поквитается. Он поднялся в свою комнату, бормоча себе под нос разные грубости, и вдруг понял, что ему совсем не хочется работать завтра под ее пристальным надзором и все время ожидать от нее каких-нибудь замечаний. Нет, совсем не так он представлял себе хорошо проведенный день.

Ведь он не слуга и не станет делать того, чего не хочет. Надо будет заняться чем-нибудь другим.

Он заснул, всем сердцем ненавидя Кейт, но во сне увидел нечто интересное. Ему снилось, что он бежит вдоль берега реки к ее истоку, но русло реки высохло, и ее берега превратились в запекшуюся под палящим солнцем грязь и были похожи на пустыню, фотографию которой он видел в учебнике по географии. Вдруг он заметил сбегающий с горного склона ручеек, и там, где он протекал, все цвело, зеленело и благоухало. Река жизни, сказал он себе и проснулся – в окно уже светило солнце, где-то рядом куковала кукушка. Река жизни, повторил он, стараясь вспомнить, когда и где он впервые услышал эти слова. Скорее всего, в церкви, решил Франциск.

Он поспешно выбрался из-под одеяла, ощущая на своей коже нежные прикосновения солнечных лучей – поцелуи небесного светила. Он не станет проказничать. Именно во сне он пришел к такому заключению. Скоро ему предстоит вернуться в школу, и он собирался посвятить один из дней самому себе. Дядя Джон всегда вставал очень рано, но все же не в такой ранний час, и Франциск подумал, что его день настал. Он набил карманы печеньем и ломтиками холодного мяса и оставил на столе записку: «Я ушел. Но я вернусь. Люблю всех вас. Франциск».

Он выкатил из гаража велосипед и почувствовал облегчение, когда дом фермера скрылся за деревьями. Он ехал вдоль берега, держась поближе к воде, и хотя знал, что вряд ли сумеет добраться до истока реки высоко в горах, все же решил подобраться к нему как можно ближе. Перед ним до самого горизонта возвышались холмы и горы, поросшие травой и деревьями.

Он мчался по дороге мимо цветущих изгородей, но вскоре понял, что так он отклонится в сторону: река терялась из вида. Подъехав к ближайшему поселению, Франциск оставил велосипед в гараже, объяснив его дружелюбному хозяину, что хочет немного прогуляться. Мужчина без лишних вопросов согласился присмотреть за велосипедом и показал Франциску тропинку, что вела к реке, протянув ему пакетик чипсов. Франциск шагал среди цветущих лютиков, ощущая ликующую свободу, слушая пение птиц, любуясь небом и жуя чипсы. Это апрельское утро он будет помнить всю свою жизнь.

Но и пешком идти было не так-то просто. Иногда он шел по тропинке, но временами ему приходилось протискиваться сквозь кустарник и пролезать между рядами колючей проволоки, которой были огорожены поля с молодыми побегами пшеницы. Так он прошел несколько миль. Утренние тени стали короче, начинало припекать солнце. Но река словно и не собиралась становиться мельче и уже, что указывало бы на приближение к ее истоку.

На каждом шагу он встречал что-нибудь интересное. Франциск вошел в тенистый лес, в котором благоухали колокольчики. Он присел на пенек и подкрепился, не спуская глаз с реки, поблескивавшей сквозь пышную крону буков. Чуть позже он увидел, как зимородок выпорхнул из своей норы и пронесся над самой поверхностью воды, почти касаясь ее крыльями. На берегу пахло чесноком, а на одном из полей он увидел семейство кроликов, которые смешно умывали лапками свои мордочки. Ни одного мгновения Франциск не чувствовал себя одиноким. Журчание и плеск воды, блеяние овец и ягнят – вот что составляло ему компанию. Он утратил всякое ощущение времени и мог идти вот так целую вечность, думая о реке или замышляя, как досадить Кейт.

– Река жизни, – тихо сказал он самому себе. – Исток прекрасной реки.

Уже наступил полдень, стало очень жарко, и местность вокруг начала меняться – появились холмы. Франциск понял, что подошел к предгорью. «Далеко, далеко в горах!» Кажется, он уже был там. Река стала заметно уже, но он даже не догадывался, что она стала совсем не мельче, а наоборот – глубже.

И вот, обогнув лужайку, он увидел то, что искал, – искрящийся ручеек сбегал по золотистым камушкам и впадал в реку. Незабудки и лютики росли по обеим его сторонам, и кое-где темнели болотистые топи. Франциск задрал голову – если он пойдет вдоль этого ручья, поднимаясь все выше в горы, то, возможно, сможет найти исток реки. Он снял сандалии, приладил их себе на шею и стал взбираться на склон, по которому сбегал ручей.

Ему приходилось нелегко, потому что иногда склон становился очень крутым и в этих местах ручей прерывал свой быстрый бег и весело прыгал с высоты, словно небольшой водопад. Время от времени ему приходилось цепляться за пучки травы и папоротника, а иногда холмы расступались и на его пути возникало пастбище, усеянное яркими звездочками маргариток. Оглядываясь назад, где-то внизу он видел сверкающую ленту реки, петлявшую между плакучих ив, ольховых деревьев и исчезавшую за грядой холмов. Да, чтобы найти главный исток реки, мне придется подрасти, но пока я займусь этим ручейком, думал Франциск. А теперь вперед, к вершине.

Франциск почти уже пришел. Он шагал вдоль раскинувшегося на склоне поля, и ему казалось, что еще никогда он не видел такой зеленой травы. На ней резвились ягнята и паслись овцы. Близилось время стрижки, и их длинная шерсть казалось легкой и белоснежной, как плывущие по небу облака. Идти стало легко, потому что ручей теперь бежал по пастбищу и вел к дому, что стоял на самом гребне холма, окруженный толстыми стволами лиственниц.

«Наверное, человек, который живет в этом доме, ухаживает за источником, – подумал

Франциск, спеша вперед, – но все же сначала я сам взгляну на него собственными глазами». Весь проделанный путь теперь казался ему лишь небольшой прогулкой. Недалеко от дома он обнаружил неглубокий заполненный водой ров, дно которого было выложено камнями. Прямо над ним среди корней деревьев из земли торчала труба, из которой бежала кристально чистая родниковая вода. Труба нужна была для того, чтобы каждый желающий мог наполнить водой ведра. Росшие у родника папоротник, незабудки и кустики барвинка были такими зелеными, голубыми и длинными, каких он еще никогда не видел.

Франциск сел на каменный бортик рва, опустил в воду распухшие от долгой ходьбы ноги и стал оглядываться вокруг. Обдуваемые всеми ветрами лиственницы тянули ветви к югу, их багровые верхушки подернулись молодой зеленью. Далеко внизу простиралась обширная равнина с пшеничными полями, фермами, пастбищами, речной долиной, деревнями и церковными куполами. Франциск видел перед собой почти весь проделанный им путь и думал, что не так и трудно будет вернуться обратно. Он не имел ни малейшего представления о том, который сейчас был час.

– Эй, ты, шалопай, ты зачем опустил свои грязные ноги в мой ручей? Сейчас же вынимай их, не то я натравлю на тебя собаку.

Франциск вскочил, и рассерженный пастух, увидев, что перед ним ребенок, смягчился и заговорил дружелюбнее.

– Откуда ж ты пришел? – спросил он. – По всему видно, что ты не местный. И разве никто не говорил тебе, что нельзя мыть грязные ноги в чистом ручье? Смотри, чтоб я этого больше не видел!

– Простите, – сказал Франциск, не сводя глаз с шотландской овчарки, что стояла возле пастуха, высунув язык. – Я не знал. Я шел вдоль ручья от самой реки, а к реке я пришел из деревушки Роклей. А это правда родник? И вы его хозяин?

– Из Роклея? – переспросил пастух. – Да, это не близкий путь для такого малыша, как ты.

Франциск кивнул.

– А вы нашли этот родник или специально выкопали яму? Вы видели бьющий из земли источник? – забросал пастуха вопросами Франциск.

Пастух рассмеялся. Этот маленький, вымокший и перепачканный парнишка начинал ему нравиться. Для него и для его отца родник был гордостью всей жизни.

– Пойдем-ка в дом, – предложил он. – У меня сейчас нет времени, но моя мама все тебе расскажет. Только вот о чем я думаю: как ты теперь сможешь попасть домой до заката?

– У меня есть велосипед. Я спрятал его где-то там. – Франциск неуверенно махнул рукой в сторону реки. – В деревне, недалеко от нашей. Она называется Баубридж. Я пойду туда, заберу свой велосипед и поеду домой.

Он пошел следом за пастухом в каменную пристройку с кухней. Маленькая женщина с необыкновенно яркими голубыми глазами заваривала чай, а на коврике лежал прирученный ягненок. Нечасто на этой одинокой вершине, где ее муж пас свое стадо, бывали люди, поэтому женщина обрадовалась, увидев Франциска.

– Мама, я встретил его у родника, – сказал пастух, подмигивая. – Знаешь, что он делал? Мыл свои грязные ноги в нашем ручье! Он пришел сюда из Роклея, и мне интересно, как он собирается попасть домой? Через пару часов уже совсем стемнеет.

– Его отвезет почтальон, – спокойно сказала женщина. – Через полчаса он будет у почтового ящика, я отведу туда этого мальчика, и почтальон довезет его прямо до Роклея на своем грузовичке. Садись, сынок, выпей чаю.

Франциск очень проголодался, поэтому его не пришлось приглашать дважды; он принялся уплетать булочки с изюмом, запивая их душистым чаем. Выпив залпом свой чай, пастух помахал ему на прощание рукой.

– Мама расскажет тебе о роднике, – сказал он Франциску, – и запомни: овцы ни за что не станут пить грязную воду, поэтому больше никогда не мой ноги в родниках и вообще – не загрязняй их. Ну, я пошел к стаду. Прощай.

Франциск сидел на коврике рядом с прирученным ягненком и задавал вопросы. Он узнал, что когда-то давно, во времена страшной засухи, дед пастуха поднялся на вершину этого холма и на лесной опушке обнаружил извилистую полоску зеленой травы.

– Он понял, что где-то рядом с поверхностью земли течет ручей и омывает корни деревьев. Он принес лопату и начал копать. Вода была грязная, в ней плавали прошлогодние листья, но он расчистил русло ручья, и вода в нем стала чистой и прозрачной. После этого он построил на холме дом, купил стадо овец и привел сюда мою свекровь. Мой муженек родился здесь, на вершине холма, а я пришла сюда как его невеста. У него были братья и сестры, но все они разъехались по разным городам. А мы с мужем воспитали наших детей здесь, среди овечьих стад. Мы вполне довольны нашей жизнью и ни о чем другом не мечтаем.

– А что, этот ручей никогда не пересыхал? – спросил Франциск.

Она покачала головой:

– Что-то не припомню ничего такого. Вода сочится из глубины. Даже в самый засушливый год, когда на всех прочих полях гибнет урожай, наше пастбище зеленеет, потому что хоть и небольшой, но ручеек остается. Нам пора идти, сынок, иначе почтальон уедет без тебя.

Франциск с грустью попрощался с ручейком, с ягненком, с булочками и пошел с мамой пастуха к противоположному склону холма. Они быстро добрались до почтового ящика и большой дороги, и Франциск удивился, увидев длинные тени и яркое вечернее небо. Ему казалось, что с рассвета прошло всего несколько часов.

– Заходи в гости, дорогой, если еще когда-нибудь будешь в этих краях, – сказала мама пастуха, помогая Франциску взобраться в грузовичок почтальона. – Было приятно с тобой познакомиться. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься дома.

По дороге они быстро добрались до Баубриджа, и почтальон высадил Франциска у гаража. Он забрал свой велосипед и припустил на нем к дому. Солнце уже пряталось за горизонтом, когда он добрался до дома и обнаружил, что вся семья фермера не находила себе места от волнения. Дяди Джона не было дома – он отправился на его поиски. К сожалению, первой его заметила Кейт.

– Убить тебя мало! – закричала она. – Ты до смерти перепугал маму с папой. Они ничего не могли делать, только с ума сходили от беспокойства. Я-то знала, что ты улизнул, чтобы не помогать нам приводить в порядок двор и ферму, поэтому ни капельки не волновалась. Знаешь, кто ты? Маленькая ленивая бестия!

– Перестань, Кейт.

Из дверей вышли тетя Алисон, а за ней с широко раскрытыми глазами – Мартин и Крис.

– Ты где был, Франциск? Только непослушные мальчики вот так уходят из дому. Мы все очень волновались.

Франциск уставился на нее. Он чудесно провел день и совсем не собирался рассказывать о своих приключениях в присутствии Кейт – к тому же, по его мнению, он не сделал ничего, за что его можно было бы назвать непослушным мальчиком, – никто ведь не запрещал ему гулять. Позже, когда они перестанут на него сердиться, он расскажет тете Алисон об источнике.

И она, заметив его мечтательный взгляд, решила попросить мужа, чтобы Франциск остался завтра дома и сделал свою долю работы, вместо того чтобы идти на рынок. Но сначала она хотела выяснить, где он был. По его виду не было похоже, что он опять путался с шайкой и болтался по городу, прокалывая колеса.

Они уже давно поужинали и попили чаю, но она заботливо припасла для Франциска стакан чая и кусок пирога и теперь присела к столу возле него. Вернулся дядя Джон. Увидев Франциска, он успокоился и пошел в загон к телятам.

– Где ты был весь сегодняшний день? – строго спросила Франциска тетя Алисон. – Расскажи мне.

Франциск повернулся к ней с сияющим от счастья лицом.

– Я нашел исток, – просто сказал он. – Не исток большой реки – тот, что находится высоко в горах, – я думаю, до него нужно идти несколько дней, а маленький ручеек, вокруг которого растет зеленая-презеленая трава. Я добрался до самой вершины холма и там нашел родник. Честное слово. Он вытекает из-под земли, чистый как стекло, и я помыл в нем ноги, а пастух рассердился, потому что «нельзя мыть ноги в родниках», тетушка. Овцы не станут пить грязную воду. А потом он перестал сердиться и отвел меня в свой дом, там был домашний ягненок, а она угостила меня булочками – я съел шесть штук…

– Кто «она»?

– Мама пастуха. Она кормит ягненка. Дед пастуха нашел этот родник, он тек глубоко под землей, но возле него росла зеленая трава, и он расчистил русло от грязи и старых листьев, и вода стала чистой, и с тех пор они живут там, а трава там всегда зеленая. Я приехал домой на почтовом грузовичке. Ах да, хозяин гаража подарил мне пакетик чипсов, и я видел зимородка и много кроликов – и, чуть не забыл! я принес вам букетик незабудок. Они привязаны к багажнику моего велосипеда и, наверно, завяли.

Тетя Алисон улыбнулась и провела рукой по его волосам.

– Ты замечательно провел этот день, правда, Франциск? – спросила она и добавила уже строже: – Но в следующий раз сперва спроси разрешения. У тебя слипаются глаза. Давай, беги спать.

Но обрадовался Франциск рано. Сразу же после завтрака дядя Джон отозвал его в сторонку и сказал, что его доля работы все еще ждет его, поэтому на скотный рынок они пойдут без него.

– Мне очень жаль, – сказал дядя Джон, – но с тобой мы пойдем туда как-нибудь в другой раз. А сейчас ты останешься дома, хотя, поверь, с тобой нам было бы куда веселее!

Франциск огорчился до слез, но из гордости постарался этого не показать; он только пожал плечами и удалился, высоко задрав нос. Одно обстоятельство, правда, служило ему слабым утешением: у Кейт сегодня будет о-о-очень неспокойный день, потому что он, Франциск, приложит максимум усилий, чтобы устроить трам-тарарам.

Дядя Джон растолковал Франциску, что ему надлежит сделать, а затем последовала обычная в таких случаях суета: тетя Алисон бегала по кухне, наполняя термосы чаем и заворачивая бутерброды.

– Мама, я все приготовлю, – сказала Кейт. – А ты поторопись, не то опоздаешь на автобус.

– Хорошо, – согласилась мама. – Только по поводу обеда не волнуйся. Я быстренько что-нибудь приготовлю, когда вернусь. Да, не забудь о Франциске. Присматривай за ним и покорми его.

Кейт сморщилась и заперла дверь гостиной, чтобы «Собачий вальс» ее сегодня не донимал. Франциск – это ходячая катастрофа! Она уже слышала его безголосое пение, доносившееся со двора, – неужели нельзя полоть грядки, закрыв рот на замок? Она навела порядок на кухне, закрыла окно, взяла свое сочинение и вышла на крыльцо, чтобы не слышать Франциска. Ей не хотелось нести ему завтрак – ведь он не заслужил и корочки хлеба! Поэтому она налила ему стакан газировки, достала из буфета два песочных печенья – и вышла во двор. К ее удивлению и негодованию, он еще и не думал приниматься за работу. С довольным видом Франциск шел к ней навстречу по тропинке, что вела к реке.

Кейт набросилась на него.

– Ты, лентяй! – взорвалась она. – Почему ты бездельничаешь? Немедленно за работу! Пока не прополешь клумбу – не получишь обеда!

Франциск уселся на пустую бочку и холодно посмотрел на нее.

– Я ничего не буду делать, пока не захочу, – глухо сказал он. – И уж конечно не стану слушаться твоих команд, Начальница! Я не твой раб, и не смей мной командовать. Если захочу, то сегодня же уйду из вашего дома.

И тут Кейт потеряла терпение. Ее лицо побагровело, и все, что она хотела высказать

Франциску весь этот месяц, хлынуло из ее уст бурным потоком.

– Я была бы счастлива, если бы ты прямо сейчас этого захотел, – вскричала она. – Ты никому здесь не нужен. Тебя никто не звал. Мама с папой приютили тебя, потому что они очень добрые, а ты никогда и пальцем не пошевелил, чтобы помочь им! Ты неблагодарный, грубый злючка, Франциск! Нам всем прекрасно известно, что ты бросаешься камнями в уток, к тому же ты врун – все эти выдумки насчет ружей и бомб, которые ты рассказывал мальчикам! Даже Крису известно, что все это враки. Ты всего лишь маленький задавала, и мы все ждем не дождемся, когда ты вернешься туда, откуда пришел!

Она повернулась и убежала. Франциск схватил кружку с лимонадом и швырнул ей вслед. Она едва не угодила ей в голову и разлетелась на мелкие кусочки, ударившись о стену. Франциск вскочил, тяжело дыша; два уголька его глаз, казалось, дымились. Лицо стало мертвенно-бледным. В голове звучала только эта фраза, сказанная Кейт: «Мы хотим, чтобы ты ушел, – ты никому здесь не нужен!»

Неужели это правда? Они, как ему казалось, обрадовались, когда он появился в их доме, и с ними ему было так спокойно, так уютно! Если это правда, он уйдет прямо сейчас, сию же минуту! Но сперва он хотел выместить на ком-нибудь свою боль и злость. Кейт не подойдет – она слишком большая для него. Франциск огляделся вокруг, его взгляд скользнул по залитому ярким светом двору – по цветочной изгороди, нарциссам, что росли под кустом сирени, и остановился на пестревшей тюльпанами клумбе – тетушка Алисон гордилась этой клумбой и оберегала ее как зеницу ока.

Франциск подошел к иве, отломал прут и медленно направился к клумбе. Стоя перед всем этим великолепием, он методично сбивал прутом красные головки тюльпанов, не пропуская ни одного цветка. Расхаживая взад-вперед, он добирался до уцелевших цветов и нещадно стегал их своим прутом, получая от этого какое-то необъяснимое, дикое наслаждение. Когда он закончил, на клумбе не осталось ни одного уцелевшего цветка.

Кейт уже была на кухне и сидела перед окном, посматривая во двор. Она уже начала успокаиваться и ощущала стыд. Как я могла сказать такое, думала она. Я вела себя намного хуже него! И кроме того, я сказала неправду – папа с мамой действительно хотят, чтобы он жил с нами. Они ни за что не захотели бы расстаться с ним. Она еще немного посидела, обдумывая случившееся, а потом медленно пошла во двор. Наверное, ей нужно извиниться перед Франциском и сказать, что все это неправда и что все они хотят, чтобы он жил с ними, несмотря на то что он всего лишь ленивый маленький лгунишка. Но Кейт не нашла его на том месте, где они недавно расстались. Она увидела его стоящим у клумбы. В этот самый миг он сбивал прутом последнюю алую головку тюльпана.

Кейт бросилась к нему, а он, увидев ее, пулей вылетел за ворота сада и спрятался за домом. Она не погналась за ним; это уже ничего не могло изменить. Она присела на корточки возле растерзанной клумбы, в отчаянии пытаясь найти хоть один уцелевший тюльпан, но тщетно.

– А мама так любила эту клумбу, – грустно проговорила Кейт. – Она сама посадила тюльпаны и выращивала их для церкви. Как мне теперь ее утешить?

Вдруг она услышала дребезжание – кто-то катил велосипед по брусчатке.

– Франциск, – закричала она, – немедленно иди сюда!

Но он только огрызнулся в ответ и был таков. Кейт вернулась в дом, села перед своими учебниками и горько заплакала от отчаяния – теперь уже ничего не исправить. Сколько во всем этом ее вины? И что скажет мама, когда Кейт расскажет ей обо всем, что здесь произошло?

Мама жизнерадостной походкой вошла в кухню около часа дня.

– Кейт, – позвала она, – где ты? Ну-ка иди сюда и оцени мою новую прическу. Ах, кухня прямо-таки сияет чистотой! Ты просто молодчина!

Вошла Кейт. Мама обернулась, удивленная ее молчанием. Щеки Кейт пылали, как будто она только что плакала.

– Кейт, – взволнованно воскликнула мама, – что случилось?

– Да, мама, случилось. Франциск ушел, тебе лучше сходить к клумбе с тюльпанами и все увидеть самой.

Они вышли во двор и остановились перед изуродованной клумбой. Миссис Гленни глубоко вздохнула.

– Так вот в чем дело! – печально сказала она. – Хорошо, что мы хоть успели полюбоваться ими. Что же здесь произошло? Франциск, должно быть, из-за чего-то сильно расстроился, раз сделал такое. Кстати, где он?

– Я не знаю, мама. Он ленился и не хотел работать. Я сказала ему несколько слов, что-то было правдой, а что-то – нет. Он так разозлился!

– Пойдем на кухню и поедим, – спокойно сказала мама, – и ты мне все расскажешь. Я думаю, он вернется к вечеру, как вчера. Я приготовлю яичницу с ветчиной, а ты завари чай.

Они сидели за столом и ели, и Кейт сбивчиво рассказывала о том, что произошло, а мама слушала с печальным видом. Кейт была исполнительной и трудолюбивой девочкой, но ее неприязнь к Франциску уже давно беспокоила маму.

– Я назвала его лентяем, и это правда, – сказала Кейт, – и я сказала ему, что мы знаем о том, что он кидается в уток камнями, а иногда и в коров, и еще я назвала его обманщиком. И это тоже правда – ведь он рассказывал небылицы Мартину и Крису!

– Ну, возможно, он врал насчет пистолетов и бомб, – предположила мама, – но отчасти его рассказы были правдой. Он действительно был в банде малолетних преступников, и теперь, когда он ушел, я очень переживаю. И это все, что ты ему сказала?

– Нет, – тихо ответила Кейт, глядя в свою тарелку. – Еще я сказала, что его сюда никто не звал и что он никому здесь не нужен, – я сказала, что нам всем хочется, чтобы он ушел.

– Как же ты могла сказать такое, Кейт! Неудивительно, что он пришел в ярость и захотел что-нибудь сокрушить. Кроме того, это неправда! В ту самую минуту, когда я увидела его, мокрого и несчастного, после того, как он чуть не утонул, я захотела, чтобы он жил с нами. В нем было что-то такое, от чего у меня сжалось сердце, и я очень обрадовалась, когда он вернулся. Ах, Кейт, зачем ты ему все это сказала!

– Но, мама, – взмолилась Кейт, – его следовало наказать! Вы с папой слишком снисходительны к нему. Мартину вы бы ни за что не позволили лениться, красть еду со стола и обманывать. Так нечестно!

– Мы с ним обо всем этом говорили, а папа наказал его, оставив сегодня дома, но знаешь ли ты, что было с этим мальчиком и почему он пришел к нам? Он сам рассказал нам, а его бабушка дважды писала нам об этом, поэтому мы уверены, что все это правда. Мартин всю свою жизнь был окружен любовью и заботой, и у него нет причин для ненависти. Папа Франциска ушел из семьи, когда он был еще младенцем, а отчим никогда не любил его. Теперь он связался с другой женщиной и собирается развестись с мамой Франциска, которая сейчас в психиатрической лечебнице. На протяжении нескольких лет Франциск едва ли не каждый день был свидетелем ссор, которые вспыхивали между его мамой и отчимом на почве ревности. Он жил среди ненависти и лжи. Сначала у него должны зажить душевные раны, и до тех пор его нельзя наказывать. Мы должны проявить терпение. Лишь когда он почувствует, что в этом доме его любят не меньше, чем остальных детей, мы будем вправе обратить внимание на его недостатки. Он только-только начал привыкать к нам. Что-то произошло с ним вчера. Я точно не знаю, что именно, но, вероятно, то обстоятельство, что он отыскал родник, имело для него большое значение.

– А я все испортила! Ах, мама, прости меня!

– Ну, я думаю, все еще можно поправить. Перво-наперво нужно выяснить, где он сейчас. Не пошел ли он к тому пастуху, с которым встретился вчера у родника? К сожалению, он не успел рассказать, где именно это произошло.

– Франциск уехал на велосипеде не по дороге, что идет вдоль реки, а через мост на ту сторону. Может быть, он вернулся к себе домой?

– Не думаю. Дом заперт, и в нем никого нет. Вряд ли он отправился в пустой дом. Мы подождем, когда вернется на машине папа. Возможно, и Франциск отыщется к этому времени. Он еще не обедал, а ты ведь знаешь, как он любит вкусно поесть!

Но Кейт не разделяла маминых надежд. После обеда она вышла во двор и с грустным видом стала наблюдать за воробьем, который взад и вперед носился над изгородью, а потом подлетел к своему гнезду и уселся на кладку яиц. Воробьиные гнезда такие уютные, подумала Кейт, она обернулась и посмотрела на обветшалую ферму и дом, в котором они выросли, окруженные любовью и заботой. Ей казалось, что у всех детей заботливые и любящие родители. До этого дня она не задумывалась о том, как много в их семье любви и доброты и сколько этой самой доброты есть в ней самой, чтобы делиться ею с окружающими.

«О, Боже, – прошептала она, – пожалуйста, сделай так, чтобы Франциск вернулся. Я тоже виновата в том, что он ушел, и я очень хочу, чтобы он жил с нами».

Франциск промчался по мосту и свернул на деревенскую улицу. Если бы навстречу ему из-за угла выехала машина, он неминуемо погиб бы под ее колесами. Но на дороге никого не было, за исключением ватаги ребятишек, которые играли возле старой кузницы в тени каштана. Никто его не остановил. За деревней ему пришлось сбавить скорость, потому что начался подъем, и только теперь у него появилось возможность обдумать свое положение.

Куда он направлялся?

Никогда, никогда не вернется он на ферму. Это решено. Там он никому не нужен. «Мы все хотим, чтобы ты отправился туда, откуда пришел». Эти слова сказал Кейт, и если это на самом деле правда, значит, все, во что он верил, было лишь ужасным недоразумением. Наверное, мамы и папы везде одинаковы; они заботятся только о своих собственных детях, а до чужих им нет никакого дела. Именно таким был его отчим. А мама, которая и была его единственной семьей, находится в больнице и, может быть, умрет, и тогда он останется совсем один. «Мама, мамочка», – сглатывая слезы, прошептал он, усаживаясь между торчащими из земли корнями исполинского каштана, чтобы обдумать свой следующий шаг.

Толстые корни обнимали его, словно большие руки, и когда он посмотрел вверх на листву, то увидел, что распускающиеся почки очень похожи на зажженные свечки. Как рождественская елка, с грустью подумал он, и огромная волна тоски по дому, по маме захлестнула все его существо. Они весело отпраздновали последнее Рождество. Все получили подарки, и целый день никто ни с кем не ссорился, потому что он и его сестренки играли со своими игрушками.

Вдруг ему нестерпимо захотелось вернуться к тем игрушкам и прочим вещам – к игрушечным машинкам и футбольным открыткам. К набору для фокусов и конструктору «Лего». До сих пор он ни разу не вспомнил о них, потому что на ферме у него не было ни одной свободной минуты. Но теперь все кончено. Неожиданно Франциск решил вернуться домой, войти в свою комнату и поиграть со своими игрушками. Может быть даже, в буфете осталось что-нибудь съестное – какая-нибудь банка консервов – он поиграет, подкрепится и потом решит, что делать дальше. Возможно, когда стемнеет, миссис Гленгарри что-нибудь придумает. Она ведь всегда пускает в дом бездомных кошек – может быть, в ее доме найдется место и для одного бездомного мальчика?

Он не думал о том, как попадет в дом. Когда-то давно его запирали дома одного, и он сумел найти выход. Надо взобраться на навес над крыльцом и подняться по водосточной трубе к окну его комнаты – там разболталась задвижка, и его тонкие пальцы смогут пролезть сквозь щель между рамами и открыть окно. Франциск радовался, что еще никому не успел рассказать об этой своей тайне и теперь мог извлечь из этого пользу.

Он сел на велосипед и поехал к дому; безмятежный апрельский пейзаж внушал ему ощущение покоя. Кусты боярышника благоухали на солнце, а берега реки были усыпаны нарциссами, васильками, горчицей и чесноком. Ему казалось, что он вращает педали в такт птичьему пению. Никто не видел, как он въехал в пригород и повернул на свою улицу. Минуту спустя он уже стоял во дворе своего дома и с опаской озирался вокруг.

Сад выглядел заброшенным – весна застала его врасплох. Высокая трава и сорняки поглотили небольшую клумбу, которую своими руками засеяла его мама. Скоро и в доме тоже будет царить запустение, и вдруг Франциску захотелось, чтобы сейчас рядом с ним была Вискер. Когда-нибудь он непременно заберет ее, хотя, возможно, ей не захочется уходить из амбара – ведь там она стала рекордсменом по ловле мышей.

Он прошелся вдоль дома и гаража и, к своему удивлению, увидел, что окно кухни разбито и заколочено досками. Удивительно кто бы мог это сделать? Может быть, Венди разбила, когда играла в мячик, уже после того как он уехал к фермеру.

Кухонное окно напомнило ему о еде. Франциск пробрался к крыльцу, лихо вскарабкался на подоконник, а с него – на навес. Дальше будет сложнее – водосточная труба ходила ходуном, но все же можно попробовать. Ногами надо встать на стыки труб, а затем дотянуться до оконной рамы и спрыгнуть на подоконник спальни. Он сумеет просунуть в щель пальцы, как когда-то, хотя за то время, что он живет на ферме, они слегка потолстели. Раз – и задвижка поддалась, и вот уже он кубарем перемахнул через подоконник и оказался в своей маленькой спальне. Франциск раздвинул шторы, в окно заструился ровный свет. Он обернулся и вдруг замер как вкопанный – по спине побежали холодные мурашки.

Кто-то в пух и прах разнес его комнату. На полу валялись перевернутые вверх дном ящики письменного стола, альбом с марками и открытки с футболистами кто-то разорвал в клочья, оловянные солдатики были почти все сломаны и разбросаны по комнате. Кто бы это ни сделал, потрудился он на славу. От ужаса и отчаяния Франциск вскрикнул и бросился к входной двери. В то мгновение он хотел только одного – прочь из этого ужасного дома, и как можно быстрее.

Куда же ему теперь идти? Игрушки были последним звеном, связывавшим его с домом, и теперь оно сломалось. Ноги сами понесли его к заветному тайнику. Вишневое дерево уже отцвело, но и густая листва скроет его от посторонних глаз, и он сможет посидеть на ветке и выплакать свое горе до последней капли. Он уже схватился было за ветку, но тут во второй раз за этот день в потрясении замер на месте…

С ветки свисала пара маленьких загорелых ног, а сверху на него смотрело настороженное маленькое личико.

– Франциск, – только и смог выдохнуть Рэм. – Ты лезть сюда, и я тебе все рассказывать.

Если бы Франциск увидел Рэма на своем дереве в другое время и при других обстоятельствах, то разозлился бы на него, но сейчас, увидев друга, он несказанно обрадовался. Он взобрался на ветку. Большие карие глаза Рэма светились любовью и любопытством. Лицо Рэма просияло, когда он понял, что Франциск обрадовался ему.

– Я видеть твой велосипед и видеть, как ты лезть по трубе, – застенчиво сказал Рэм. Его английский стал намного лучше за последние три недели. – Поэтому я идти сюда и ждать тебя здесь. Что они натворили в твоем доме?

– Кто? – быстро спросил Франциск. – Кто поломал мои игрушки и порвал мои марки и открытки? Рэм, они там все перевернули вверх дном, поломали и порвали.

Его голос дрожал, и он схватился за верхнюю ветку, чтобы не разрыдаться.

– Это Тайк и Спотти, – сказал Рэм. – Когда ты уехал, они каждый день следить за мной после школы. Они часто спрашивать, куда ты уехал. Я сказать им, что не знать этого. Они говорить, что будут бить тебя за то, что ты рассказал полиции об их маленьком доме.

– Я не рассказывал, – вздохнул Франциск.

– Однажды я прийти из школы и видеть, как они стояли у ворот твоего дома и смотрели на него. Они показывали пальцами и переговаривались. Я смотрел за ними из-за угла, и когда они уходить, я бежать к моей маме и все ей рассказывать. Потом я пришел сюда и залез на это вишневое дерево и сидеть здесь до темноты, и на следующий день я был здесь, а потом еще и на следующий, и на третий день они пришли.

– А что ты здесь делал?

– Я сидеть и тихо наблюдать. Я видел, как они разбивать окно, Тайк пролезать внутрь и открывать дверь. Потом они входить в дом. Я спускаться и бежать через другой двор и звонить 999 в полицию, я сказал им, что в твой дом залезать грабители.

Франциск смотрел на Рэма широко открытыми глазами, не в силах отвести от него исполненный восхищения взор. Вот это приключение! Рэм – просто чудо, настоящий герой!

– Они приезжать на трех полицейских машинах, – скороговоркой сказал Рэм, размахивая руками, – и остановились в конце улицы. Я смотреть и смотреть из-за угла. Они выходить из дома и вести Тайка и Спотти, а потом уезжать с ними на машинах.

– Что же там произошло? И где теперь Тайк и Спотти?

– Больше я их не видеть, но мальчики в школе говорить, что они не вернутся. Они теперь в другой школе, где оставаться днем и ночью и никогда не возвращаться домой. А когда я приходить сюда в следующий раз, то видеть, что кто-то заколотил окно досками, и теперь никто не может войти в твой дом. Я приходить каждый день и сидеть на дереве, и смотреть, что твой дом в порядке.

Они долго сидели так и говорили о Тайке, сломанных игрушках и пожаре. Вечерело, и Франциск вспомнил, что у него во рту с утра не было ни крошки. Неожиданно ему пришло в голову пойти домой вместе с Рэмом, попросить его родителей накормить его и заночевать у них. Может быть, мама Рэма разрешит ему остаться у них до тех пор, пока его собственная мама не вернется из больницы.

Он поделился своим планом с Рэмом, который сказал, что не знает, как к этому отнесется его отец. У них дома нет свободной кровати, а его кровать очень узкая, но он, может быть, отдаст ее Франциску, а сам ляжет на кушетке. Они слезли с дерева и пошли к дому Рэма, но у ворот к ним вдруг подъехала машина. Из нее вышла тетя Алисон, и хотя она поздоровалась с ним как ни в чем не бывало, все же Франциск заметил, как она вздохнула с облегчением.

– Пойдем, Франциск, – сказала она. – Пора домой, ты, должно быть, сильно проголодался. А это и есть Рэм? Здравствуй, Рэм. Франциск нам много о тебе рассказывал.

Франциск посмотрел на тетю Алисон и насупился.

– Я не поеду, – чуть слышно сказал он. – Я вам не нужен. Вы никогда не хотели, чтобы я жил в вашем доме. Это мне Кейт сказала. Я буду жить у Рэма.

– Это неправда. Просто Кейт на тебя сильно разозлилась и наговорила ерунды. Она сама поняла это, как только ты ушел. Мы все хотим, чтобы ты жил с нами. Мы весь день искали тебя и ждем не дождемся, когда ты вернешься домой. Без тебя никто не садился ужинать. Франциск, ты мне не веришь?

Возможно, на него подействовало слово «ужин», но как бы то ни было, Франциск знал, что тетя Алисон всегда говорит правду. Кроме того, он вдруг почувствовал, что ферма – единственное место, куда ему сейчас хотелось бы отправиться.

– Ну ладно, – хмуро сказал он и тут же добавил: – Они сломали все мои игрушки. Все марки и открытки порвали в клочья. Это все сделал Тайк. Рэм видел его.

– У нас тоже беда – кто-то разорил клумбу, и теперь все мои тюльпаны валяются на земле в грязи, – сказала тетя Алисон. – И я знаю, что это сделал Франциск, Кейт видела. Но мы все равно хотим, чтобы ты вернулся к нам.

Франциск опустил голову.

– Простите меня, – пробормотал он. Он и думать забыл о тюльпанах.

– Хорошо. Поговорим об этом потом, хотя мы тебя уже простили. Теперь поедешь домой?

Франциск взял ее за руку.

– Пойдемте, я покажу вам мои игрушки, – сказал он, сдерживая слезы. – Тайк поломал их, а Рэм все видел и позвонил в полицию. – Он повернулся к Рэму: – Рэм, когда я вернусь домой, мы каждый день будем с тобой играть. Тетя Алисон, а можно ему приходить на ферму и играть с нами?

– Конечно. Каждую субботу. Дядя Джон мог бы забирать его, когда будет приезжать в город за кормом для коров.

Она улыбнулась, глядя в радостное лицо Рэма, и тот побежал домой; его преданное сердце переполняли счастье и гордость.

– Подождите у двери, – сказал Франциск, и она с замиранием сердца проследила, как он проворно вскарабкался на подоконник, а потом скрылся в окне.

Этот мальчик мог бы стать вором, с содроганием подумала она, но он уже стоял в дверях и приглашал ее в свою комнату. Там он усадил ее рядом с собой на коврик посреди обрывков календарей и сломанных солдатиков.

– Все мои игрушки! – чуть не плача сказал он. – Мои марки и открытки. Все погибло!

И, не в силах больше сдерживать слезы, он горько расплакался.

Тетя Алисон обняла его за плечи, стараясь утешить.

– Погибло не все, – сказала она, оглядывая комнату. – Вон, смотри, многие марки уцелели, и если ты отмочишь их в воде, то сможешь наклеить в новый альбом. И вот еще, смотри! Там, под кроватью, игрушечный грузовик, совсем целехонький.

Они собрали что могли, и Франциск прижался к тете Алисон, обессиленный и убитый горем. Еще никогда он не был так близок с ней, и она старалась подобрать нужные слова, чтобы все объяснить ему.

– Франциск, – ласково начала она. – Теперь ты знаешь, что чувствуют люди, когда кто-то ломает и портит их вещи, правда? Мне интересно, зачем Тайку понадобилось ломать твои игрушки и зачем ты растоптал мою клумбу? Ведь от этого никому не стало легче, ведь так?

Франциск думал над ее словами, печально вздыхая.

– Мне кажется, в нас есть что-то плохое, что заставляет нас совершать дурные поступки, – наконец сказал он. – Но Тайк всегда был плохим, а я – нет. Еще вчера я был совсем другим.

Это «вчера» натолкнуло ее на мысль.

– Мне кажется, наши сердца чем-то похожи на тот родник, что ты нашел вчера, – сказала она. – Сначала вода в нем была мутной, и в ней плавал разный сор и старые листья.

Он поднял на нее глаза, явно заинтересованный.

– Овцы никогда не станут пить грязную воду, – задумчиво сказал он.

– Понимаешь, Франциск, мне кажется, я знаю, почему люди злятся, ломают игрушки и причиняют друг другу зло. Их сердца наполнены грязью ненависти, эгоизма и злобы, и когда эти мутные потоки выплескиваются наружу, получается то, что мы сейчас видим. И все от этого страдают.

Он слушал, не перебивая, а она продолжала:

– Дед того пастуха расчистил источник, убрав из него сор и старые листья, и прорыл новое русло для родника. И что же получилось?

– К реке потекла чистая вода, а все вокруг зазеленело.

– Правильно. А теперь я хочу сказать тебе то, что однажды сказал об источнике Иисус. Дома ты сможешь выучить этот стих наизусть. Вот что Он сказал: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей; кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой. Сие сказал Он о Духе, Которого имели принять верующие в Него [Ин. 7:37–39]».

– Это река Жизни, – сказал вдруг Франциск.

– Да. Где ты слышал о ней?

– Она мне приснилась. И мне кажется, кто-то произнес эти слова в церкви.

– Все это означает вот что. Когда мы начинаем сожалеть о наших наполненных ненавистью и злобой сердцах – грязных источниках, – мы просим у Иисуса прощения и молимся Ему, чтобы Он очистил наши сердца. Потом мы просим Его наполнить их любовью Святого Духа – и тогда наше сердце превращается в ручей, и чистые потоки любви и доброты текут по нему от Него, и ты становишься, счастливым, послушным мальчиком и начинаешь любить всех людей.

Франциск глубоко задумался. Если когда-нибудь им – Франциску, сестренкам, маме и папе – суждено вернуться в этот разграбленный дом, то им потребуются любовь и счастье. Но разве может измениться к лучшему их жизнь? Наверное, может – если изменится он, Франциск.

– А могу я стать лучше? – уже вслух спросил он.

– Конечно. Но не сразу, а со временем. Как думаешь, может быть, пришло время обратиться к Нему за помощью?

И они молились вместе, тут же, на полу, среди всего этого беспорядка, причиной которому были ненависть и злоба. Тетушка Алисон вслух просила Бога, чтобы Он простил Франциска за злобу, и чтобы Иисус вошел в его сердце, и чтобы Дух Святой наполнил любовью и добротой еще один очищенный ручей. И Франциск просил о том же самом, но делал это молча, в своем сердце.

Когда они ехали домой, он чувствовал себя счастливым, как будто только что исцелился от тяжелой болезни. А Кейт встретила его радушнее и радостнее всех. Чуть позже, когда Франциск сидел на коврике и молился, взгляд его снова задержался на той самой надписи – «Бог есть любоф».

И вдруг он понял. Он нашел ответ на вопрос, который сам же и задал три недели назад – «Где Бог?» Раз Бог пришел к нам в Иисусе, а Иисус вошел в его сердце, значит, теперь он, Франциск, нашел Бога. Бог был тут, в его сердце, – источник прекрасной, чистой реки; ибо Бог есть любовь.

Вернувшись в школу, Франциск почувствовал огромное облегчение – там больше не было ни Тайка, ни Спотти. Их грозные тени уже не преследовали его на игровой площадке, и даже учительница обратила внимание на произошедшую в нем перемену. Месяц жизни без постоянного беспокойства и страха повлиял на него чудесным образом. Он прибавил в весе и стал очень собранным и внимательным на уроках. Короче говоря, теперь он был счастлив.

Вечер за вечером он узнавал все больше увлекательных историй об Иисусе, Который – он был уверен в этом, хотя еще не видел явных отличий от своей прошлой жизни, – теперь жил в его сердце. Франциск знал, что стал счастливее, но этому при желании можно было найти и другие объяснения. Мама поправлялась, Тайк больше не угрожал ему, а Кейт теперь проявляла невиданное дружелюбие и заботилась о нем так, словно он был ее ребенком. И кроме всего прочего, рядом текла та самая река.

Дни становились длиннее, а вместе с ними росла и его любовь к реке. Нередко, выпив чаю, Франциск бродил вдоль ее берегов, иногда он брал с собой Мартина, иногда отправлялся на берег в одиночку, чтобы пускать кораблики или пробираться вброд к тростниковым зарослям. Почти каждую субботу они обретали благодарного спутника в лице Рэма, все вместе они бегали к огороженной заводи для купания, бросались в реку, плыли и плыли по течению, потом выбирались на берег, снова бежали к заводи и опять ныряли в воду. Мартин и Крис, которые прожили у реки всю жизнь, иногда не разделяли страстной любви к реке Франциска. Нередко они предпочитали заниматься чем-нибудь другим, но Франциск почти все свое свободное время проводил у реки, на реке или же в реке.

Однажды утром его разбудил луч света, падавший ему на лицо сквозь маленькое окошечко. Солнце только-только тронуло верхушки пшеничных колосков на полях, и Франциск знал, что будить Мартина еще слишком рано. Вытягивая шею, он высунулся в окошко, огляделся. Коровы еще не вышли на пастбище, но все птицы Уорвикшира, словно сговорившись, пели, чирикали и щебетали в яблоневых ветвях. Франциск подумал, что если он тихо-тихо спустится во двор, то увидит бесчисленные стаи птиц, сидящих на ветках. Он накинул на себя одежду, скользнул в сандалии и выбежал во двор через парадную дверь.

Птиц он не видел, хотя они были повсюду – среди ветвей сирени и яблонь. По двору стелились тени, а трава, вся в каплях росы, была холодной. Над рекой, словно белое покрывало, плыл туман, хлопья его запутались в плакучих ивах и ольшанике. Все казалось таинственным и загадочным, Франциск шел очень медленно, как будто боялся потревожить все еще не проснувшуюся природу.

Он припустил вдоль берега, стараясь обогнать реку и намереваясь убежать как можно дальше. В субботу никто не станет беспокоиться, если он опоздает к завтраку, но все же не стоит задерживаться слишком долго, ведь сегодня должен прийти Рэм. Вскоре его догнало солнце, кравшееся по полям, серебрившее росу, разгонявшее туман и расцвечивавшее блестками головки лютиков. На реке все еще лежали тени от деревьев, и Франциску казалось, что он может бежать так долго-долго, миновав то место, где пересекаются протоки, и не поворачивая назад до тех пор, пока не доберется до моста, что перекинулся через реку в соседней деревне. Так далеко вниз по течению он еще никогда не спускался.

Но прохладный утренний воздух бодрил, солнце пригревало, и Франциск сам не заметил, как добежал до моста. Он не останавливался всю дорогу, ощущая легкость во всем теле и упругость каждой мышцы. Стрелки церковных часов, что виднелись над верхушками тисов, показывали только семь. Он будет бежать, бежать и бежать так далеко, как еще никогда не бегал, и узнает наконец, куда же течет эта река.

За мостом пейзаж стал больше походить на лесной, а реку почти нельзя было разглядеть за густым орешником. Деревья спускались к самой воде – дремучие леса, где папоротник покрывает увядающие колокольчики и где-то вдали кукуют кукушки. Франциск уже стал подумывать о возвращении, как вдруг берег стал просторнее, река шире, и он увидел, что находится в поросшей тростником болотистой низине с узкой полоской песка у самой воды. В этом загадочном месте над водой роились тучи мошкары, а по лужам прыгала первая ласточка. Становилось жарко. Франциск присел под плакучей ивой и огляделся.

И тут он увидел его – красавца белого лебедя, плывшего по водной глади, медленно поворачивая голову в разные стороны. Франциск притаился: лебеди могут больно щипаться. Лебедь не заметил его, но издал странный шипящий звук, видимо, почуяв опасность. Он проплыл вдоль берега меж камышей, вышел на песок и важно прошествовал к залитым водой лужайкам.

Франциск выбрался из своего укрытия, растянулся на траве и стал оглядывать берег. В камышовых зарослях он увидел свитое из веток и травы гнездо, в котором лежали четыре бледно-зеленых яйца.

Франциск затрепетал. Он нашел его – он и никто другой – то самое гнездо, о котором так часто рассказывал Мартин. Сейчас он возьмет одно из этих яиц, которыми он хотел обладать больше всего на свете, и никто никогда об этом не узнает. Пусть они там, на ферме, думают, что брать лебединые яйца – страшное преступление, но ведь он никому не скажет. Он спрячет его в своем ящике под ворохом одежды, а в понедельник отнесет в школу и покажет ребятам. Редко кому удается найти лебединое гнездо – он знал это – так кто же ему поверит, пока не увидит яйцо?

Конечно, сперва надо дождаться, когда лебедь уйдет. Он неподвижно сидел на яйцах, – надо его как-то спугнуть, бросить в воду камень… Он начисто забыл о завтраке и о том, сколько сейчас времени. Он забыл даже о Рэме. Франциск готов был ждать целую вечность, только бы подержать в руках это теплое, гладкое яйцо.

Он ждал так долго и лежал так тихо, что едва не уснул, убаюканный журчанием воды на мелководье. Вдруг он насторожился, потому что лебедь приподнялся на коротких лапках и расправил белоснежные крылья. Он подошел к реке и поплыл. Теперь всего несколько быстрых шагов отделяли Франциска от вожделенного яйца.

Но когда он уже протягивал к яйцу руку, произошло непредвиденное. Франциск вдруг понял, что поступает плохо, и ему тут же расхотелось брать яйцо. Это было новое, незнакомое ему чувство, потому что раньше он не задумывался о правильности своих поступков, когда хотел заполучить то, чего ему очень хотелось. Это чувство было таким странным, что он отошел от гнезда, лег на траву и стал любоваться плавающим в протоке лебедем. Франциск почувствовал, что ему нравится этот лебедь и он не хочет, чтобы он, вернувшись, обнаружил пропажу одного из яиц – будущего птенца. И это ощущение тоже было новым, потому что раньше он не задумываясь кидался в животных и птиц камнями. Франциску захотелось приходить к этому гнезду еще и еще раз, чтобы наблюдать, что будет происходить с яйцами, и показать их Мартину, Крису и Рэму.

Он вскочил и побежал к дому, пытаясь осознать произошедшую в нем перемену и привыкая к новому чувству. Должно быть, Иисус и правда живет в моем сердце и разговаривает со мной, думал Франциск, и если я буду Его слушать, Он предупредит меня, когда я захочу совершить что-нибудь плохое. Он ощутил, что и в его сердце тоже заструились те самые чистые потоки любви и счастья.

Франциску казалось, что он еще никогда не был таким счастливым и не бегал так быстро. Грязный и вымокший, он вбежал на кухню, переполошив сидевшую за столом семью фермера. Они еще завтракали.

– Я нашел лебединое гнездо с четырьмя яйцами! – выпалил он. – Кто хочет пойти со мной и взглянуть на них?

Пойти захотели все, поэтому им пришлось взять с собой еды для пикника. Мама с папой сложили термосы и бутерброды в машину и поехали вдоль реки, а дети бежали рядом. Был чудесный, солнечный день, Франциска распирало от счастья, когда он вел их всех к поросшей камышом заводи. Уже вечером, когда Рэм ушел домой, тетушка Алисон подошла к Франциску, который сидел на крыльце и гладил Вискер.

– Ты становишься похожим на своего тезку, – сказал она, усаживаясь рядом. – С этим гнездом и кошкой!

– А кто такой тезка?

– Тезка – это человек, который носит то же имя, что и ты, – объяснила тетушка. – Твоего тезку звали Франциск Ассизский. Он жил в Италии около семисот лет тому назад. Он так сильно любил птиц и лесных животных, что уходил в леса и поля и проповедовал им о Боге. Говорят, они собирались вокруг него и внимательно слушали.

– Что-то не верится. Как могут птицы слушать человеческую речь?

– Ну, я тоже думаю, что они не понимали слов, но было похоже, что они все слышат и понимают, и люди, жившие в то время, в это верили. В его сердце было так много любви к Богу, что все вокруг чувствовали это – даже звери и птицы.

– Река воды живой, – задумчиво произнес Франциск. – А вы мне завтра покажете эту книгу?

– Обязательно. Я выберу стихи, которые ты легко сможешь понять. А теперь пойдем в дом. Уже пора спать.

Но Франциск задержался еще чуть-чуть, чтобы прижаться щекой к гладкой шерстке Вискер и послушать, как тихо поет река. Эта журчащая вода, которая сейчас омывает корни ив и ольшаника, ниже по реке, за мостом, и вольется в тихую заводь, где сейчас плавает белокрылый лебедь. Ему стало очень приятно от мысли, что в лебедином гнезде по-прежнему лежат все четыре яйца.

В середине июня к Франциску приехала бабушка. Дядя Джон встретил ее в деревне на автобусной остановке и привез домой на машине, потому что она немного прихрамывала и ходила опираясь на палку. Она сидела в гостиной, когда Франциск влетел в дом в среду после уроков.

Он очень обрадовался бабушке, потому что хотел о многом расспросить ее, к тому же с ней ему всегда было хорошо и спокойно. Они выпили чаю, и Франциск забросал ее вопросами, на которые получил исчерпывающие ответы. Маме уже лучше, и она должна быть дома в понедельник вечером. Она хотела вернуться домой первой и навести там порядок. Бабушка собиралась съездить в Йоркшир, чтобы забрать девочек и привезти их на поезде во вторник вечером. Во вторник занятий в школе не будет, поэтому Франциск сможет увидеть маму уже утром. Бабушка пробудет с ними несколько дней и будет помогать по дому.

– Почему тебе обязательно нужно уезжать? – спросил Франциск. – Разве папа не может привезти их домой на своей машине? Кстати, а когда он вернется?

Бабушка закашлялась.

– Франциск, – наконец сказала она. – Мне придется сообщить тебе очень печальное известие.

– Что случилось?

– Твой папа не вернется домой. Он собирается жениться на другой женщине.

– Ах да, на Глории! – спокойно сказал Франциск. – Я так и думал, что этим все кончится. Бедная мама!

Бабушка с удивлением взглянула на него.

– Я и представить не могла, что ты все знаешь, Франциск, – сказала она. – Твоя мама очень расстроится. А как, по-твоему, к этому отнесутся Дебби и Венди?

– Думаю, они тоже огорчатся, – задумчиво произнес Франциск. – В конце концов, ведь он их родной отец. Но я позабочусь о них. Мне ведь уже десять лет. Нам придется наводить порядок в доме, так? А ты знаешь о том, что Тайк натворил в моей комнате? Мы с тетушкой Алисон были там и немного прибрались.

Бабушка улыбнулась. Внук говорил с расстановкой и уверенно. Может быть, теперь ему будет не так трудно, подумала она. У него будет свой дом. Какой же он у меня все-таки замечательный мальчишка\

– Да, я знаю, – ответила она. – Я была там. Миссис Гленгарри любезно предложила протереть пыль, прикупить еды, вытрясти одеяла, так что, когда мы вернемся, наш дом уже не будет похож на заброшенную лачугу. Но что делать с садом! Как ты думаешь, миссис Гленни согласится отпустить тебя в субботу домой, чтобы ты прополол клумбы и полил грядки? Целую неделю стояла жара, и все вот-вот завянет.

Франциск кивнул. Это было бы здорово. Он приладит садовый шланг к кухонному крану и пустит по клумбам маленькие реки, и там, где они будут течь, мамины цветы зазеленеют. Он уже сгорал от нетерпения.

Дядя Джон хлопотал у насоса. Трава, маргаритки и клевер на лужайке были уже почти по пояс – скоро начнется заготовка сена. Франциск подошел к фермеру.

– Дядя Джон, когда вы поедете в субботу в город, то не могли бы отвезти меня и мой велосипед домой? – спросил Франциск. – Я хочу прибраться во дворе к маминому приезду. А когда закончу, сразу же вернусь обратно.

– Хорошая мысль, – похвалил его дядя Джон, – я думаю, мы тоже поможем тебе – поработаем в твоем саду часок-другой. Я скошу траву. Там уже, наверное, настоящие джунгли. Оставайся сколько тебе нужно. Кстати, ваша соседка, эта милая старушка-кошатница, она ведь будет неподалеку.

Обрадовавшись, Франциск зашагал прочь и вдруг увидел тетю Алисон, которая чистила картошку.

– Франциск, – сказал она. – Я слышала, ты нас покидаешь. Знай, что нам будет не хватать тебя.

– Я буду часто навещать вас, – пообещал он. – Каждую субботу я буду приходить к реке, – сказал он и, спохватившись, добавил: – Конечно же, и к вам, и к дяде Джону, и к Кейт, и к Мартину и Крису. А по воскресеньям я буду ходить в церковь, иногда с Рэмом. Мама приезжает в понедельник в шесть вечера, и она думает, что мы будем дома только во вторник. Тетя Алисон, по-вашему, она обрадуется, если я встречу ее у входа? Она войдет в дом, думая, что внутри никого нет, – а там мы с Вискер. Разве это не будет для нее приятным сюрпризом?

– Мне кажется, она обрадуется, – смеясь, сказал тетя Алисон. – Мы никому не расскажем о твоем сюрпризе. Я отвезу тебя с вещами домой к пяти часам. А если по каким-нибудь причинам она опоздает на автобус или совсем не приедет в понедельник, позвони нам по телефону, и я или дядя Джон приедем за тобой.

В субботу все потрудились на славу. Дядя Джон подстригал газон, и все пололи грядки. Двор был совсем маленьким, поэтому Франциск старался полить из шланга каждый комочек земли, каждый сухой стебелек и каждую травинку. Надеюсь, к понедельнику здесь все зазеленеет, думал Франциск. Там, где течет вода, все оживает.

К концу недели он едва мог сдерживать свое волнение. В воскресенье вечером тетя Алисон поднялась к нему, чтобы пожелать спокойной ночи.

– Франциск, теперь ты будешь в семье вместо папы, – сказала она. – Маме понадобится твоя помощь, уж ты постарайся. Слава Богу, что у нее есть такой сын и две дочки.

– Знаете, а ведь раньше я не очень-то любил своих сестренок. Венди щипала меня,

Дебби была плаксой, а папа во всем винил меня. Но сейчас я так хочу их увидеть! Вы мне верите?

– Конечно. Теперь приглядывать за ними придется тебе. Им будет трудно смириться с уходом папы, но, я думаю, скоро они почувствуют твою любовь, и это их утешит. Иисус изменил тебя, не правда ли? Кстати, ты не забыл свой библейский стих?

– Кажется, нет: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой», – а дальше что-то о Духе.

– Иисус – это источник, а реки – Его любовь, которая течет в тебе и учит тебя любить весь мир. И если он пребывает в твоем сердце, то будет и в твоем доме, и тогда ваша жизнь изменится к лучшему. Я хочу сказать тебе еще кое-что, что когда-то было сказано Иисусом. Мы подчеркнем карандашом эти два стиха в твоей Библии. Вот, слушай.

Она взяла Библию, которую дядя Джон подарил ему в пасхальное воскресенье, и открыла Евангелие от Иоанна, главу 14.

– Иисус сказал: «Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое; и Отец Мой возлюбит его, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим [поселимся в его доме]». Сначала Он поселяется в сердце, которое любит и слушается Его, а потом реки любви начинают течь в дом этого человека и вся его жизнь меняется.

– Понятно, – медленно сказал Франциск, подыскивая нужные слова. – Но когда я вернусь домой – ведь там мы не читаем Библию, – как же я буду и дальше узнавать об Иисусе?

– Я подарю тебе маленькую книжку, в которой сказано, какие именно библейские стихи нужно читать день за днем. Постарайся читать их каждый день и молиться о том, что читаешь. Возможно, твоя бабушка начнет читать Библию с тобой, да и Венди, возможно, станет слушать. Я думаю, она уже достаточно большая, чтобы понять то, чему учит эта книга.

– Хорошо было бы, если бы Венди узнала об Иисусе, – серьезно сказал Франциск. – Может быть, тогда она перестанет щипаться.

– Очень даже может быть, – согласилась тетя Алисон, – но тебе придется запастись терпением. Чтобы все понять, ей потребуется время.

Она поцеловала Франциска в лоб и ушла. Было еще светло, и ветер доносил с поля какие-то шорохи – то ветер колыхал пшеничные колосья. Я соберу огромный букет маков, думал Франциск, пытаясь представить, как сейчас выглядит двор их дома. Все зеленеет там, где текут реки, беззвучно шептал он, засыпая. Завтра я соберу вещи и попрошу тетушку Алисон испечь оладьи, какими она угощала нас с Рэмом. Он заснул, представляя себе, как они с мамой сидят на кухне, пьют горячий чай и жуют оладьи.

Наконец-то наступил долгожданный понедельник, часы уже показывали четыре часа – пора было отправляться домой. Франциск так волновался все это время, что только когда пришел час прощаться с фермой и ее обитателями, он почувствовал, как ему не хочется расставаться с этой семьей, с коровами и с рекой.

Вискер тоже не хотела расставаться с амбаром – к этому времени все местные мыши боялись даже думать о доме номер 23 на этой улице!

– Я скоро приеду в гости, – крикнул Франциск, высунувшись из окна отъезжавшего автомобиля. – Всем до свидания и спасибо за то, что приютили!

Он хотел было помахать им, но не смог, потому что одной рукой прижимал к себе Вискер, а в другой держал огромный букет из маков, роз, маргариток и фиалок. До маминого прихода он как раз успеет поставить букеты в вазы и заварить чай.

Миссис Гленгарри отдала им ключ, и тетя Алисон помогла Франциску занести вещи в его комнату. Они попрощались, и на секунду он повис у нее на шее и крепко-крепко прижался, вспоминая, как хорошо было ему с ней. Почему, почему нельзя остановить это мгновение!

Франциск расставил цветы по вазам и украсил ими весь дом, постелил на стол чистую скатерть, достал из буфета самые лучшие фарфоровые чашки и блюдца, потому что был уверен, что повод для этого как нельзя более подходящий. Да и можно ли есть такие вкусные оладьи не из самой лучшей посуды? Потом он очень осторожно поставил на плиту чайник и прилег на диван у окна в гостиной, так чтобы видеть ворота. Он не пойдет встречать маму на автобусную остановку, потому что собирается преподнести ей настоящий сюрприз, который, как известно, всегда должен быть полной неожиданностью.

Франциск пытался представить, как он встретит маму. Он хотел выглядеть в ее глазах взрослым и самостоятельным, поэтому решил, что когда увидит ее у ворот, то подойдет к двери, откроет ее и возьмет из ее рук сумку с вещами.

– Не беспокойся, мама, – скажет он. – Я – дома и буду заботиться о тебе и о девочках, кстати, пойдем пить чай – у меня все на столе.

Он казался себе очень высоким, совсем как настоящий мужчина, и представил, что мама скажет: «Как хорошо, что ты уже здесь, Франциск. И не знаю даже, что бы я без тебя делала, а кто испек эти оладьи?»

Его мечта была радужной и светлой. Тут на колени прыгнула Вискер, Франциск, подперев голову рукой, смотрел в сад, где все зеленело, цвело и тянулось к солнцу. Это все я сделал, подумал он, вспоминая слова из Библии: «Реки воды живой».

Он вспомнил, что сказала ему тетушка Алисон в субботу вечером: «Потоки счастья и любви». Да, он был счастлив, он начал по-новому любить все живое, что окружало его,

– Кейт, лебедя, птиц, водяных крыс, Рэма и даже Венди и Дебби. Ему не терпелось вновь увидеть их. Иисус сказал: «Я поселюсь в его доме», – если Иисус будет в их доме, возможно, они начнут все сначала и смогут стать по-настоящему счастливыми.

Франциску казалось, что время тянется очень медленно. Он так увлекся мечтами и воспоминаниями и устал, что не заметил, как задремал, убаюканный мурлыканием Вискер. И когда наконец-то приехала мама, он не увидел ее у ворот и не услышал, как в замочной скважине, тихо скрипнув, повернулся ключ.

Всю дорогу в автобусе мама Франциска сидела на сиденье, крепко стиснув руки. Она чувствовал себя намного лучше и была готова начать новую жизнь, но сейчас уже почти жалела о том, что решила вернуться домой первой. Мысль о пустом, заброшенном доме пугала ее, и она не хотела оставаться в нем одна. У нее было столько печальных воспоминаний, столько страхов относительно будущего! Когда приедут дети, наверное, все изменится, думала она, или же нет ? Скорей всего, Венди и Дебби быстро привыкнут к новой жизни. Они еще слишком маленькие и многого не понимают, к тому же с ними будет бабушка. Но что будет с ее сыном, с Франциском?

Она беспокоилась о нем все время, пока находилась в больнице, а выздоравливая, иногда просыпалась среди ночи и вспоминала разорванные детские рисунки в мусорной корзине или то, как затухал огонек в его глазах, когда он хотел ей что-то сказать, а она никак не могла сосредоточиться, чтобы его выслушать. Все ее мысли были заняты злобой и страхом, которые она испытывала к своему мужу, а на Франциска у нее просто не оставалось времени. Именно поэтому он сбегал из дома, путался с шайкой негодяев и вот теперь оказался в чужой семье. Муж, теперь уже бывший, назвал его малолетним преступником, но по чьей вине он стал им?

Бабушка рассказывала ей, что Франциск живет в замечательной семье, что ему там нравится. Его забавные письма о лебедях, телятах и ручьях подтверждали это. Но сможет ли она когда-нибудь вернуть его, и сможет ли он ее простить? Врачи в больнице считали, что она все переживает из-за мужа, но они ошибались. Та боль уже утихла, и теперь она думала о муже с безразличием и холодным презрением. Сейчас больше всего она беспокоилась о своем сыне Франциске, только Франциск занимал все ее мысли.

От остановки она шла медленно, с трудом волоча огромную сумку. Подойдя к двери, она остановилась, чтобы достать из кармана ключ. Вид скошенной травы и приведенного в порядок двора ее немного озадачил. Наверное, это сделала добрая миссис Гленгарри, подумала она. Я выпью чашку чая и схожу к ней, чтобы поблагодарить.

Она осторожно вошла в дом, непривычная тишина пугала ее и навевала грустные мысли о детях. Она собиралась оставить сумку в гостиной и вскипятить чаю. Она вошла в комнату и застыла на месте, думая, что все это ей снится.

Франциск лежал на диване, обнимая прикорнувшую у него на коленях Вискер и положив голову на свисавшую со спинки руку. Его глаза были полузакрыты, и когда вдруг он их открыл, в его взгляде она прочла не меньшее удивление.

– Мама, – воскликнул Франциск, и в следующую секунду он крепко обвил руками ее шею.

Она прижимала к себе сына, понимая, что объяснять ничего не надо: ее мальчик вернулся домой.