Воскресным утром на исходе лета солнечные лучи заливали Вашингтон, делая город похожим на пронзительно белую сказку, каким когда-то его рисовало воображение отцов-основателей.

А в недрах Белого дома, изолированный в своем Овальном кабинете от внешнего мира Президент Соединенных Штатов с трепетом взирал на настенные часы, словно втайне надеялся на чудо.

Он уже давно махнул рукой на красный телефонный аппарат и больше не предпринимал попыток реанимировать связь с КЮРЕ. В холодном молчании телефона таилось предвестие беды.

Зато шантажист продолжал аккуратно звонить в Белый дом, проверяя, не созрел ли еще Президент для того, чтобы заплатить ему 20 миллиардов долларов. После пятого звонка Президент просто отключил звуковой сигнал.

Агенты ФБР отслеживали каждый звонок, и каждый раз звонивший ставил их в тупик. После того как они сообщили, что звонок произведен из офиса вице-президента, глава исполнительной власти отдал распоряжение прекратить поиски. Тучи сгущались. Генеральный прокурор стал задавать нежелательные вопросы.

Круг посвященных в историю с банковским кризисом был ограничен ближайшими помощниками Президента, включая, разумеется, и Первую леди. Считалось само собой разумеющимся, что она должна узнавать новости первой.

Президент уже давно – с тех пор как она через «Вашингтон пост» узнала, что он тайно сделал себе вазэктомию, – взял за правило ничего от нее не скрывать.

Только пять человек, включая директора Федеральной резервной системы, отдавали себе отчет в том, насколько критическая сложилась ситуация. Впрочем, о масштабе проблемы и о возможных последствиях догадывалась и часть директоров федеральных банков. В коммерческих же банках ничего не подозревали. Взрыв, очевидно, последует во вторник, в 9 утра. К тому времени банковские телефоны раскалятся добела от звонков возмущенных клиентов, которые будут жаловаться на то, что банкоматы вот уже двое суток не работают.

Что можно было предпринять за оставшиеся сорок восемь часов? Именно над этим ломали голову пятеро из ближайшего президентского окружения. Тем временем обладатель мягкого баритона слал послание за посланием на установленный в Белом доме факсимильный аппарат, номер которого не значился ни в одном справочнике.

Через час глава аппарата Белого дома появился в Овальном кабинете с какой-то бумагой.

– Господин Президент, это относительно... э-э-э... возникшего кризиса.

С этими словами он аккуратно положил документ на стол.

В нем сухим, канцелярским языком предлагались возможные подходы – каковых было ровно три – к разрешению кризиса. Напротив каждого пункта имелась пустая графа, в одной из которых Президент должен был сделать собственноручную пометку, тем самым отдавая предпочтение тому или иному варианту. Такова была процедура принятия решений.

Вариант первый предусматривал лобовую атаку.

Согласно второму варианту, Президенту надлежало выступить с обращением к нации и провести опрос общественного мнения.

По третьему предлагалось... ничего не делать, заняв выжидательную позицию.

Президент скептически взглянул на главу своего аппарата:

– Все эти варианты абсолютно бессмысленны. Я не могу атаковать в лоб, потому что неизвестно главное – кого атаковать. Если мы все же попытаемся, в банках, как только они откроются, начнется паника. Мы спровоцируем массовое изъятие вкладов из всех банков. И я не могу обратиться к нации и ждать результатов этих чертовых опросов, потому что нам отпущено всего сорок восемь часов, по прошествии которых все и так все узнают. По поводу третьего варианта мне вообще нечего вам сказать.

– Господин Президент, есть и четвертый вариант.

– Тогда почему он отсутствует в этом документе?

– Но если дело дойдет до того, что придется заплатить, видимо, лучше не оставлять документальных свидетельств.

– Я не собираюсь платить вымогателям! – вспылил Президент.

– Поэтому этот пункт и был опущен, – резонно заметил глава аппарата. – Однако, господин Президент, если вы все же склоняетесь к четвертому варианту, вам достаточно просто подмигнуть, и я все организую. Абсолютно конфиденциально.

Президент, едва не задохнувшись от злости, яростно скомкал в кулаке никчемную бумагу.

– Если дело дойдет до этого, я издам соответствующее распоряжение – и плевать мне на место в истории!

Ему еще не приходилось оказываться в подобном переплете. Обычно, если проблема не поддавалась немедленному решению, подворачивалось другое, и он всегда надеялся на лучшее.

Теперь он надеялся только на чудо.

* * *

Алая заря, внезапно, точно молния, разорвавшая мглу над Желтым морем, обнаружила незавидное положение, в которое угодил капитан Йоканг Сако.

В кильватере у него, вытянувшись в линию, собрался весь цвет военно-морского флота Северной Кореи. Это была погоня.

Йоканг отдал команду «самый полный вперед».

Но впереди его подстерегала новая неожиданность. На подходе к территориальным водам Северной Кореи лежал в дрейфе флот южан. Прямо по курсу он увидел стальные корпуса развернувшихся бортом кораблей. Они совсем не двигались, словно дремлющие морские чудовища.

Йоканг понял, что его план раскрыт.

Он приказал поворачивать на другой галс:

– Попробуем уйти в открытое море.

Фрегат круто изменил курс; мощные двигатели и маневренность давали ему очевидное преимущество перед другими кораблями, которые тотчас устремились наперехват.

Йоканг, стоя на капитанском мостике, в бинокль наблюдал за преследовавшей его судно армадой. По телу его пробежал озноб. Он узнал «Джесун», фрегат класса «Сохо», сторожевую субмарину «Сансин», два торпедных катера класса «Айвон», «Ум» и «Янг».

Однако самую большую угрозу представлял «Чучхэ», единственный на весь северокорейский флот эскадренный миноносец. Он шел с запада, где, очевидно, стоял на дежурстве; расстояние между ним и «Са-И-Гу» неумолимо сокращалось. В бинокль можно было отчетливо рассмотреть, как на эсминце разворачивают башенные орудия, нацеливая их на фрегат.

– Они не рискнут начать обстрел, – собравшись с духом, обратился Йоканг к стоявшим рядом с ним на мостике членам команды. – Ведь, потопив нас, они потеряют и золото.

Но это уже не имело значения. Деваться беглецам было некуда. Йоканг понимал, что, если он отдаст приказ снова изменить курс, они безнадежно потеряют преимущество в скорости.

Видя, что «Чучхэ» окончательно блокировал путь к отступлению, капитан Йоканг отдал команду «стоп машина». Корабли преследования начали маневрирование, чтобы взять фрегат в кольцо.

С «Чучхэ» донесся грохот орудия – снаряд просвистел прямо над кормой «Са-И-Гу» и, подняв столб воды, ухнул в море.

Из радиопередатчика сквозь шум помех долетели слова приказа: «Готовиться к абордажу».

– Что же нам делать? – пробормотал старший помощник Тухоби.

– Покориться судьбе, – вполголоса произнес Йоканг и добавил: – Как знать, может, нас и не повесят – удовольствуются тем, что заберут золото.

По мертвенно-бледному лицу старпома было видно, что он не питает иллюзий на этот счет.

Мучительно тянулись минуты ожидания. На окруживших фрегат судах воцарилось странное затишье. Шлюпки на воду не спускали, никто не стрелял – о них словно забыли.

– Чего они тянут? – нервничал старпом.

У Йоканга пересохло во рту, и он, с трудом ворочая языком, выдавил:

– Если бы я знал.

Прошла еще минута, и вдруг раздался глухой удар по левому борту.

Затем удар повторился. Затем еще и еще. Словно кто-то вколачивал гвозди в бронированный корпус фрегата.

Матросы бросились к левому борту, перегнулись через ограждения. Потом все как один принялись что-то кричать и указывать за борт.

При каждом последующем ударе их так и подбрасывало на месте.

Удары становились все ощутимее, словно невидимый враг приближался. Внезапно матросы отпрянули прочь от ограждения и в панике бросились врассыпную.

Из-за борта показался человек. Высокий. Весь в черном, видимо, в какой-то боевой униформе.

Капитан Йоканг настроил бинокль на незнакомца: белый, гигант – с огромными, круглыми от злости глазами, предвещавшими смерть. Он неторопливо прошествовал сквозь толпу, по пути методично отбирая у моряков оружие. У многих вместе с оружием он отрывал кисти рук. Двое самых смелых набросились на него с кинжалами. Две белые ладони взметнулись в воздух, и от клинков только ошметки полетели.

Эти же ладони, которые, казалось, были прочнее самой стали, настигли несчастных, и в следующее мгновение те бесформенной массой рухнули на залитую кровью палубу. Пришелец явно применял какую-то невиданную здесь технику.

Йоканг успел лишь заметить, как он схватил их – обоих одновременно – за брюки в области мошонки и дернул кверху, очевидно, причинив такую боль, что бедолаги скончались в страшных судорогах от шока, который, впрочем, длился совсем недолго.

После этого кошмарного эпизода оставшиеся в живых члены команды в страхе ретировалась перед янки, который с такой хладнокровной жестокостью расправился с их храбрыми соотечественниками.

Бинокль выпал из трясущихся рук Йоканга.

– Нас предали, – пролепетал он. – Пхеньян сдал нас американцам.

И тут откуда-то с кормы до слуха обомлевшего капитана долетел крик. Прислушавшись, он понял, что в очередной раз ошибся.

– Синанджу Сансей! Синанджу Сансей! – кричали там.

Мастер Синанджу.

– Что?!

Йоканг, вытаращив глаза, машинально попятился: вдоль правого борта степенно, уверенно шествовал невысокий старик кореец в кимоно – его облик чем-то был даже более зловещим, чем облик гиганта янки. Матросы шарахались в стороны, как перепуганные дети.

Кимоно старца было совершенно белым.

Мертвенная бледность разлилась по лицу капитана Йоканга. В этом лице не было ни кровинки, оно напоминало высушенную на солнце костяную маску.

– Капитан подлодки соврал, – прошептал Йоканг заплетающимся языком. – Болван! Скажи он правду, остался бы жив. Значит, золото все-таки предназначалось Синанджу. Все зря. И погибнем мы зазря.

– Где та трусливая собака, которая командует этим судном? – услышал он громовой голос мастера Синанджу.

Капитан Йоканг облизал сухие губы и, спотыкаясь, направился к трапу. На ватных ногах спустившись на палубу, он уже приготовился молить о пощаде того, кто, по слухам, будучи верен тысячелетней традиции, пощады не знал.

Идя навстречу мастеру Синанджу, капитан Йоканг Сако лихорадочно соображал, что он должен сказать. В сердце капитана теплилась надежда. Слабая надежда. Йоканг уповал на то, что, рассказав свою историю, сможет затронуть чувствительную струну в душе мастера из деревни трех «нет» и старец простит его.

Трепеща от страха, капитан мысленно проговаривал слова, которые некогда, давным-давно, слышал от отца.