Это было самое вкусное мясо в устричном соусе, которое когда-либо пробовал Ремо. Неповторимый аромат исходил от тонких ломтиков мяса, купавшихся в коричневой подливе. Ремо подцепил вилкой ещё один ломтик, обмакнул его в устричный соус и с наслаждением отправил в рот.

— Я никогда ещё не получал такого удовольствия, — сказал он Мэй Соонг.

Девушка сидела за столом, накрытым белой скатертью, напротив него и наконец-то молчала. Она, естественно, отрицала всё. Она не получала никаких посланий от похитителей Лиу. Она не знала, каким образом в её комнате появилась маленькая красная книжица. Она отрицала, что ей приказали заманить Ремо в школу каратэ.

Всё это она отвергала по пути в ресторан. Отвергала и тогда, когда уже в ресторане направилась в дальний туалет, где получила указания от старой китайской женщины. Она отрицала это даже для самой себя, когда заказала мясо в устричном соусе и, сославшись на внезапное отсутствие аппетита, отказалась от своей порции, позволив Ремо съесть всё.

Ремо продолжал жевать, будучи настороже и в любой момент ожидая опасности, которой, казалось, были пропитаны стены ресторана. На них нападали уже четыре раза, и сейчас те, кто похитил генерала Лиу, должны нанести последний, завершающий удар в открытую. Бедный старикан. Он, вероятно, томится в какой-нибудь темнице, преданный своей же собственной женой. Возможно, именно его старческий возраст так резко настроил против него Мэй Соонг. Или, может быть, прав был Чиун, когда заявил:

— Предательство — неотъемлемая и самая главная черта женской натуры.

Ответ Ремо, как всегда, отличался глубиной:

— Ты несёшь чепуху. А как насчёт матерей? Многие женщины — совсем не предательницы.

— Есть кобры, которые не кусаются. Могу объяснить тебе, почему женщины коварны. Они вылеплены из того же теста, что и мужчины. Хе-хе.

Он захихикал тем же самым смешком и тогда, когда отправился на кухню, чтобы самолично убедиться, что в его пище не будут присутствовать кошки, собаки, китайцы и прочая нечисть.

— Мясо в устричном соусе особенно вкусно, не правда ли? — спросила Мэй Соонг, когда Ремо отправлял в рот последний кусок.

Его охватило чувство теплоты, распространившееся по всему телу. Затем наступило состояние счастья и покоя, мускулы расслабились. В воздухе чувствовалась прохлада. Изящная красота Мэй Соонг захватила всё его существо. Кресла из искусственной кожи поплыли в воздухе, тёмно-зелёные с росписью стены вдруг зажглись сотнями огней и заплясали перед глазами.

Мир стал сказочно прекрасен, потому что Ремо отравили.

Прежде чем его сознание отключилось, Ремо потянулся к Мэй Соонг, чтобы попрощаться с ней. Он хотел ткнуть ей пальцем в глазное яблоко, чтобы забрать её с собой. Однако он не был уверен, удалось ли ему дотянуться до неё, потому что внезапно он провалился в темноту, которая втягивала людей, как водоворот, и не отпускала их. А устричный соус поднимался откуда-то из глубины желудка к горлу, ко рту. Этот великолепный устричный соус. Когда-нибудь он должен будет получить его рецепт.

* * *

Повар, естественно, повёл себя по-хамски с Чиуном. Он зло огрызался насчёт качества приготовленной им пищи, пока Чиун не заставил его вести себя вежливо с помощью сковородки с кипящим жиром, из которой, по необъяснимой причине, на возмущённое лицо повара вдруг попали горячие брызги.

Но, несмотря на громкие крики китайца, никто не пришёл к нему на подмогу. Чиун решил выяснить причину. Куда все подевались?

Он выскочил из кухни, проверяя на ходу дверные петли на вращающихся дверях, с целью выяснить, сколько времени требуется официанту пройти с подносом через них. Двери двигались очень быстро и свободно, но Чиун стал выглядеть неожиданно постаревшим, когда, перебравшись через гору битой посуды, вошёл в главный зал. Ремо и Мэй Соонг исчезли.

Неужели Ремо мог бросить его таким образом?

Конечно, мог. Ребёнок любил откалывать подобные номера и временами совершал необъяснимые поступки. Кроме того, он мог получить сообщение, которое, как он догадался, означало, что Чиун должен убить его. Какие дураки эти белые! Заставить Чиуна убить того, кто несомненно является лучшим бойцом на земле! Может, они попросят его убрать и Андриана Кантровица или Кардинала Кука, Билли Грэхема или Леонтин Прайтс? Неужели люди не имеют для них никакой ценности?

Нет. Они потребуют, чтобы он убрал Ремо. Дурни. Но такова природа белых людей. Ведь буквально через тридцать — сорок лет Ремо по своему опыту и искусству сравняется с Чиуном, а если ознакомится ещё со скрытыми силами, то может даже и превзойти его.

Но способен ли белый человек ждать тридцать лет? О нет. Тридцать лет для белого человека — почти вечность.

Подошёл официант и встал между Чиуном и столиком Ремо. Чиун убрал его из поля видимости, усадив на стул. Со сломанным плечом. Затем Чиун заметил коричневатое пятно на скатерти, с той стороны, где сидел Ремо. Он спросил официанта, куда ушёл Ремо. Официант ответил, что не знает.

В зеркале над входной дверью Чиун увидел группу мужчин в традиционной одежде китайских официантов, которые ввалились в главный зал через боковую дверь и бросились к нему.

Они бросились не на помощь. Они появились, чтобы причинить людям зло. Двое из них моментально отказались от своего намерения причинить зло Чиуну, потому что им пришлось заняться своими лёгкими — лёгкие нуждались в уходе из-за сломанных рёбер.

Посетители закричали и прижались к стенкам кабинок, когда один из мужчин бросился на Чиуна, размахивая над головой громадным кухонным ножом для разделки мяса. Он неотвратимо приближался. Нож тоже. И голова. Голова вдруг скатилась с плеч, из шеи брызнул фонтан крови, забрызгавший толпу, которая уже не была толпой. Нож упал на стол рядом с суповой миской. Голова замедлила движение и остановилась у ног вице-президента фирмы «Мамаронек Хадасса».

В помещении, перекрывая весь остальной шум, раздался холодный голос Чиуна:

— Я, Мастер синанджу, дураки. Как вы осмелились сделать это?

— Нет! — вскричал официант и в ужасе забился в дальний угол кабины.

— Где моё дитя, которое вы отняли у меня?

— Какое дитя, Мастер синанджу? — спросил трясущийся от страха официант.

— Белый человек.

— Он мёртв из-за роковых обстоятельств.

— Болван. Неужели ты думаешь, что его тело нужно им для развлечения? Где он?

Здоровой рукой официант показал на стену с большим видом Кантона.

— Жди здесь и не говори ни с кем, — приказал Чиун. — Сейчас ты — мой раб.

— Да, Мастер синанджу.

Чиун подошёл к выпуклой картине с видом города. Его быстрая рука нашла приводящий в действие потайной механизм. Ярость придала необычайную силу его искусству. Но в ресторане не было никого, кто мог бы видеть его в этот момент. Только испуганный раб, рыдавший в углу. А он, конечно, будет ждать своего хозяина. Мастера Синанджу.

Генерал Лиу наблюдал, как его возлюбленная идёт по сырому тусклому коридору вместе с остальными членами группы. Старый китаец и ещё два официанта несли этого немыслимого человека.

Он ждал, находясь в напряжении, поступающих ежеминутно докладов: инструкции переданы, яд вложен в блюдо, яд принят внутрь. Казалось, прошла целая вечность, пока этот белый не отключился.

Сейчас все волнения оправдались. Белый схвачен и скоро будет мёртв. Она тоже здесь. Нежный ароматный цветок. Единственная надежда и утешение в его суровой, лишённой радости жизни.

— Мэй Соонг, — воскликнул он и бросился к ней, расталкивая официантов и не обращая внимания на старого китайца. — Я так долго тебя не видел, дорогая.

Её губы были влажны от американской губной помады, платье было из тонкого материала, который волнующе облегал стройное, точёное молодое тело. Генерал Лиу прижал её к своей груди и прошептал на ухо:

— Пойдём со мной. Мы так долго не были вместе…

Старый китаец, видя, что Лиу не может оторваться от жены, крикнул:

— А что нам делать с этим, товарищ генерал? — и нервно потёр руки. В коридоре было душно и влажно. Он с трудом дышал.

— Он уже наполовину мёртв. Добейте его, — с этими словами генерал скрылся в соседней комнате, увлекая за собой Мэй Соонг.

Старый китаец и два официанта, тащившие тело белого мужчины, остановились в коридоре. Старик показал головой на дверь в соседнюю комнату и вытащил из кармана большую связку ключей. Найдя нужный ключ, он вставил его в замок деревянной двери. Дверь легко открылась, обнаружив за собой небольшое помещение с алтарём, на котором горели свечи. У подножья алтаря возвышалась фарфоровая статуя улыбающегося Будды. В комнате стоял душный запах ладана, скопившийся за долгие годы молебнов.

— На пол, — велел старик. — Положите его на пол! И никому ни слова об этой комнате. Понятно? Молчите.

Когда официанты ушли, плотно закрыв за собой дверь, старик-китаец подошёл к алтарю и отвесил глубокий поклон Будде.

В Китае часто возникали новые философские учения и школы. Но Китай существовал вечно. Если новый режим и относился презрительно ко всем религиям, кроме диалектического материализма, всё равно ему однажды придётся признать древних богов, как это, в конце концов, происходило со всеми менявшими друг друга режимами. Он будет вынужден согласиться с существованием богов Древнего Китая.

Сегодня Мао олицетворял Китай. Но Китай олицетворял и Будда. И предки престарелого китайца.

Из кармана он достал небольшой кинжал и вернулся к тому месту, где лежал Ремо. Возможно, ночные тигры Синанджу больше не были богами и Мастер ушёл в небытие вместе с ними, так же как сейчас туда отправится и этот белый Шива. Разрушитель.

То был кинжал из превосходной стали, сделанной в Германии. Его обменял один немецкий майор — на нефрит, совершив выгодную для себя сделку, ещё в те времена, когда немцы, американцы, русские, англичане и японцы объединяли свои усилия для того, чтобы ещё глубже втоптать в грязь Китай,

Майор дал ему этот кинжал. Сейчас старик вернёт его белой расе, предварительно использовав по прямому назначению. Рукоятка из чёрного дерева в руке старого китайца была влажной от напряжения, когда китаец поднёс остро отточенное лезвие к горлу белого человека. Он вонзит его, а затем повернёт сначала в одну, а затем в другую сторону и отойдёт, чтобы посмотреть, как брызнет кровь.

Лицо белого казалось странно спокойным, как будто бы он спал глубоким сном; глаза были прикрыты ресницами, губы плотно сжаты в одну тонкую линию. Неужели такое лицо было у Шивы?

Конечно, нет. Этот человек был смертен, и сейчас он умрёт.

— Отец мой и дед, ваши отцы и деды, — медленно, нараспев, монотонно начал твердить старик. — За все преступления и страдания, которые принесли вам эти варвары, наступил мой черёд отомстить им.

Старик наклонился, чтобы с силой — ударом от плеча — вонзить лезвие. Пол был жёстким и холодным. Но лицо лежавшего на полу мужчины розовело, затем стало красным, полным крови ещё до того, как кровь брызнула на него. Между сжатых губ появилась коричневатая полоска. Старик наклонился пониже и вгляделся. Неужели ему всё это показалось? Но он словно ощущал теплоту, исходящую от тела, которое вот-вот должно было расстаться с жизнью. На нижней губе полоска превратилась в тёмно-коричневое пятно, расплывшееся по краям, затем она приняла очертания ручейка; лицо сделалось багрово-красным, рот раскрылся, из него потоком хлынул на пол устричный соус, вперемешку с кусочками мяса. Запах яда, смешанный с желудочным соком, одновременно отдавал устрицами и уксусом. Мужчина должен был быть мёртв. Он должен был умереть. Но его тело отторгло яд.

— Ай-й! — вскричал старик. — Это Шива, Разрушитель.

Последним отчаянным жестом он поднял кинжал, чтобы с силой, на которую только был способен, вонзить его в горло жертвы. Последний шанс был всё же лучше, чем ничто. Но когда кинжал достиг высшей точки, в помещении раздался громоподобный глас:

— Я Мастер синанджу, болваны. Где моё дитя, которое я сотворил своим сердцем, вдохнул в него мою душу и волю? Я пришёл за своим ребёнком. Как вы хотите умереть? Сейчас вы будете бояться смерти, потому что носителем её буду я, Мастер синанджу.

За дверью раздались крики, слуги указывали ему направление:

— Там, там! Он там, внутри!

Старик китаец не стал ждать.

Кинжал, сверкнув, проделал быстрый путь вниз, но вместо того, чтобы вонзиться в тело лежащего белого человека, лезвие вдруг развернулось в воздухе и вонзилось старику в сердце. Удар был болезненным и неожиданным для него. Боль возникла и осталась, но всё равно это было лучше, чем наказание от Мастера синанджу. Старик попытался повернуть нож. Но этого не потребовалось. Старик увидел летящий на него твёрдый каменный пол и приготовился к встрече с предками.

* * *

Когда Ремо очнулся, чьё-то колено упиралось ему в спину. Он лежал лицом вниз. На полу была чья-то рвота. Кто-то истекал кровью. Чья-то рука резко била его по шее. Он попытался повернуться, нанести тому, кто сидел на нём, удар в пах и обезвредить его. Когда ему это не удалось, он понял, что это был Чиун.

— Жрёшь, жрёшь! Насыщаешься, как свинья! Тебе нужно было бы умереть, только тогда это, возможно, научило бы тебя чему-нибудь.

— Где я? — полюбопытствовал Ремо.

Шлепок. Ещё один шлепок.

— Почему тот, кто нажирается, как белый человек, должен ещё о чём-то заботиться?

Шлёп. Шлёп.

— Я и есть белый человек.

Шлёп. Шлёп.

— Не напоминай мне об этом, дурак. Я слишком хорошо понял это. Не ешь медленно. Не пробуй свою пищу на вкус. С жадностью пожирай всё, что тебе подают. Глотай всё, как стервятник. Суй свой длинный нос в пищу и жри, жри.

Шлёп. Шлёп.

— Ну, всё. Я хорошо чувствую себя.

Шлёп. Шлёп.

— Я отдал тебе лучшие дни своей жизни, а что за номера ты откалываешь?

Ремо встал на колени. В какой-то момент ему пришла в голову мысль, что он мог бы нанести Чиуну боковой удар в челюсть, но затем он отказался от этой затеи. Поэтому позволял Чиуну продолжать шлепки, пока тот не убедился, что к Ремо вернулось нормальное дыхание.

— Ну, а что делаешь ты? После всего того, чему я тебя так кропотливо учил? Ха. Ты жрёшь, как белый человек.

— Это действительно было замечательное мясо в устричном соусе.

— Свинья! Свинья! Свинья! — Слова сопровождались шлепками. — Ешь, как свинья. Умираешь, как собака.

Ремо заметил лежащего на полу в луже крови старика. Кровь по краям потемнела и уже загустела.

— Ты уделал этого старика? — спросил Ремо.

— Нет. Ему удалось избежать казни. Оказался слишком ловким.

— Да, на него это похоже.

— Он понял, что должно произойти. И выбрал из двух зол меньшее.

— Да, вас, азиатов, не обхитришь.

Последним звонким шлепком Чиун окончил свою работу.

— Вставай! — велел он,

Ремо поднялся, чувствуя себя так, будто побывал под паровым катком. Тогда он поморгал глазами и несколько раз глубоко вздохнул. Теперь он чувствовал себя превосходно.

— Эх-х-х, — протянул Ремо, заметив рвотные пятна на рубашке. — Должно быть, они влили какую-нибудь гадость в соус.

— Тебе повезло, — солгал Чиун, — что это был не смертельный яд. Потому что если бы ты понял, что способен справиться с ядом, то уже никогда не смог бы отказаться от своих глупых обжорских привычек.

— Тогда это был смертельный яд, — рассмеялся Ремо.

— Нет, — упорствовал Чиун.

Ремо широко улыбнулся, поправил галстук и оглядел комнату.

— Это подвал ресторана?

— А что такое? Ты голоден?

— Мы должны найти Мэй Соонг. Если она с генералом, то может попытаться убить его. Помни, что она — одна из них. И генерал находится в опасности.

Чиун коротко хмыкнул, открыл дверь и переступил через два трупа, валявшихся снаружи в коридоре. Ремо заметил, что деревянная дверь была вырвана вместе с замком.

Чиун молча крался в темноте, Ремо следовал за ним, идеально выдерживая общий ритм движения.

Он остановился, когда остановился Чиун. Быстрым движением руки Чиун распахнул дверь: моментально возникший после темноты свет ослепил Ремо.

На простенькой кровати виднелась крепкая мускулистая спина мужчины, ритмично подымавшаяся и опускавшаяся. Его талию обхватывали молодые женские ноги. В чёрных волосах мужчины проглядывала седина. Ремо увидел, что ноги принадлежат Мэй Соонг.

— Ну, быстренько, Чиун, — попросил он. — Поройся в своей памяти и найди какое-нибудь приличествующее случаю философское изречение.

Голова мужчины повернулась и дёрнулась, как от удара. Это был генерал Лиу.

— Эй, привет, — поздоровался с ним Ремо.

А Чиун сказал только:

— Вы что, совсем лишены стыда? Одевайтесь!

Генерал Лиу с необычайным проворством скатился с Мэй Соонг и протянул руку за лежавшим на простом деревянном стуле автоматическим пистолетом сорок пятого калибра. Ремо в одно мгновение очутился рядом со стулом и схватил генерала Лиу за руку, не давая ему упасть.

— Мы — друзья, — объяснил ему Ремо. — Эта женщина предала вас. Она в сговоре с теми, кто вас похитил и держит здесь.

Мэй Соонг приподнялась на локтях. Выражение изумления на её лице сменилось ужасом.

— Неправда! — вскричала она.

Ремо повернулся к ней и, поскольку пистолет не угрожал ему, не среагировал автоматически на звук выстрела. Верхняя часть её головы разлетелась на куски, серые мозги прилипли к стене.

Он выхватил пистолет из рук генерала Лиу.

— Она предала меня, — дрожа, произнёс, генерал.

Затем он упал навзничь на кровать и разрыдался.

И только уже шагая по улицам Пекина, Ремо понял, что слёзы генерала Лиу были следствием нервной разрядки и что он, Ремо, очень неважный детектив…

Ремо смотрел, как генерал Лиу встал на колени и закрыл лицо руками, всхлипывая.

— Бедняга. Столько потрясений сразу! Да ещё и жена, предавшая его! — прошептал Ремо Чиуну.

Чиун ответил фразой, отлично выразившей его отношение к происходящему.

— Ганса шмук, — сказал он.

— Что? — переспросил Ремо, не расслышан.

— По-английски это значит: «круглый дурак».

— Бедняга, — сказал Ремо.

— Болван, — ответил Чиун.