— Глеб, ты? — притворно удивился Микула, хотя сразу узнал своего соратника по прежнему Хвалынскому походу и одного из устроителей его недавних переговоров с посланцами аланов и лазгов.

   — Я, воевода, — откликнулся невысокий худощавый человек с аккуратной бородкой на загоревшем до черноты узком лице. — Неужто я так изменился с прошлой нашей встречи, что меня трудно признать даже с двух шагов?

   — Все мы изменились за год, — ответил Микула. — А коли это ты, давай обнимемся после разлуки.

Микула обхватил Глеба обеими руками, легко оторвал от земли, прижал к груди так, что у того слетела с головы высокая лохматая шапка. Трижды расцеловавшись с другом, воевода опустил его на землю, поправил сбившийся набок шлем.

   — Ну и силён ты, воевода, словно ваш русский медведь, — сказал Глеб, поднимая с земли шапку и засовывая за широкий пояс пустой левый рукав своего полосатого халата. — Только в деле, на которое мы с тобой сегодня собрались, одной силушки мало, к ней умная голова обязательно нужна.

   — Знаю, Глеб. Потому и не отправился, как другие воеводы и ярл Эрик, на пиршество к аланским и лазгским военачальникам, а стал разыскивать тебя. Почему-то верил, что судьба сведёт нас и в этом походе, тем более что мы оба стояли у его истоков.

   — Нас свела не судьба, а атаман Казак, — лукаво усмехнулся Глеб. — Как только ваши ладьи вошли в Кубань, молва об этом туг же докатилась до Хазарии и заставила купцов насторожиться. Когда же ваше войско высадилось на сушу и направилось к Хвалынскому морю, в Итиль-келе и на всём Хвалынском побережье началась паника, ибо там до сих пор не забыли вашего прошлого нашествия. Вы были ещё на полпути к морю, а купеческие суда уже прекратили по нему плавать, вьючные караваны начали следовать в Хазарию не по кавказскому берегу через Дербент, а окружной дорогой по азиатскому берегу Хвалынского моря. А раз число караванов уменьшилось, сократилась и добыча атамана Казака. Чтобы люди не бездельничали, он сотню казаков под моим началом отправил к тебе, полагая, что добра на Кавказе хватит и для нас.

   — Спасибо атаману за помощь, — сказал Микула. — От его сотни казаков проку будет больше, чем от трёх с лишним тысяч аланов и лазгов, набившихся нам в союзники. Сам знаешь, что связаться с этим полуразбойничьим воинством пришлось потому, что к морю надобно идти через их земли, и лучше водить с аланами и лазгами дружбу, чем иметь их врагами и пробираться к морю с боями, теряя людей ещё на подходе к Куре. Но ещё больше благодарен я атаману за то, что он прислал ко мне тебя. Как, умная головушка, поговорим сейчас или позже, если ты не готов к разговору?

   — Я готов к нему, а откладывать нашу беседу не в твоих интересах, Микула. У вас, русичей, в этом походе свои цели, у аланов и лазгов — свои, и они сейчас за пиршественным столом склоняют ваших воевод делать в походе то, что выгодно им, а не Руси. Ссориться с ними не нужно и, соглашаясь с их мнением на словах, надобно втайне от них вершить то, для чего великий князь отправил на Кавказ свои войска. А чтобы перехитрить аланских и лазгских военачальников, одинаково поднаторевших в воинском деле и вероломстве, главный воевода Олег должен знать обо всём, что творится на Кавказе и вокруг его войска, не из уст аланов и лазгов, а от верного ему человека. Я не знаком с главным воеводой, но слышал, что ты его лучший друг, поэтому всё, что я хотел бы передать ему, стану сообщать тебе. Что интересует главного воеводу в первую очередь?

   — Всё. Начиная с того, как воспринято наше появление на Хвалынском море обитателями его побережья, против кого, по их мнению, направлен поход, и кончая тем, что сейчас происходит в Арране и не догадываются ли там, что мы пожаловали в гости именно к ним.

   — Твоего главного воеводу действительно интересует всё, — улыбнулся Глеб. — Но это всё и является тем, без чего даже безукоризненно подготовленный поход обречён на неудачу. Задавай вопросы, Микула, а я по мере возможностей постараюсь ответить на них.

   — Знает или догадывается кто-либо о цели нашего похода? Конечно, я не имею в виду воевод русичей с ярлом Эриком и военачальников аланов и лазгов. Мелькало ли хоть раз в разговорах и слухах, связанных с нашим прибытием на Хвалынское море, название Аррана или его столицы?

   — О цели вашего похода ходит много слухов и домыслов, в них чаще всего звучит Итиль-кел. Это понятно. Во время прошлого похода на Хвалынское море хазары нанесли вашему возвращавшемуся домой войску подлый удар в спину, и сейчас вы явились, чтобы отомстить за это. Ваше войско не столь велико, чтобы одолеть в степи хазарскую конницу, поэтому вы построите ладьи и отправитесь к столице Хазарии вначале морем, затем по Итиль-реке. А в сражениях на воде и островах вам не страшна никакая конница, выступи против вас хоть вся Дикая степь. Но иногда целью вашего похода называют и захват Дербента. Предпринятая великим князем в прошлом походе разведка его окрестностей не осталась тайной для гарнизона, и сейчас там считают, что на этот раз войска князя Игоря явились для штурма крепости. В Дербент спешно доставляется продовольствие, пригоняется скот, подтягиваются подкрепления. Ну а купцы, естественно, полагают, что вам не нужны ни Итиль-кел, ни Дербент, овладение которыми потребует больших потерь, а причина вашего прибытия та же, что и прошлый раз — захват и грабёж прибрежных городов и оказавшихся в море торговых караванов. Но упоминаний об Арране или Бердаа хоть в какой-либо связи с вашим походом я не слышал ни разу.

   — Какие разговоры ходят о наших силах? Известно ли кому точное число наших мечей?

   — Численность вашего войска желали бы знать многие, однако вам пока удавалось скрывать её. В слухах число ваших дружинников колеблется от пятнадцати до сорока тысяч, как говорится, у страха глаза велики. Но если во время плавания по Кубани и при пешем переходе к морю вы могли оградиться дозорами и избавить себя от чересчур любопытных глаз, сейчас это невозможно. Два-три дня общения с аланами и лазгами, пребывание с ними в соседних лагерях, совместные работы по строительству ладей — и всё побережье будет знать имена всех ваших и варяжских десятских, не говоря о воеводах и сотниках. Однако надеюсь, ты не позабыл сделать то, о чём мы с тобой условились год назад?

   — Не позабыл, но позволь мне на твои вопросы ответить позже. Хорошо? Коли ты упомянул о строительстве ладей, скажи, как обстоит дело. Как я успел заметить, наши союзники не особенно поспешают и построили в лучшем случае половину того, что обещали к нашему прибытию.

   — А зачем им свои пупы на работе рвать, если они знают, что к ним столько помощников должны прибыть? Но их медлительность вам на руку. Сами аланы и лазги мореходы никудышные, строительством ладей руководят те из них, кто прежде промышлял на Хвалынском море пиратством и хоть немного познал морское дело, а таких раз-два и обчёлся. Поэтому большую часть построенных аланами и лазгами ладей следует ремонтировать ещё до спуска на воду, а кому нужна лишняя работа и двойной расход строительных материалов?

Да и задержка с выступлением в морской переход к Куре нам выгодна, но об этом, как ты предложил, речь позже.

   — Теперь давай поговорим об Арране и Бердаа, — сказал Микула. — Кто там нынче правит, каким войском располагает? Поддержат ли тамошние жители нас или своих поработителей-мусульман?

   — Власть в Бердаа сейчас в руках Мохаммеда Ибн-Мусаффира, более известного на Кавказе как Эль-мерзебан Мохаммед, объявившего себя наместником багдадского халифа в Азербайджане, Армении и Арране. Сам он родом из Гияна, земли, которыми ныне управляет, захватил всего три года назад, воспользовавшись тем, что в халифате начались междоусобицы и каждый военачальник может стать хозяином всего, что только сможет захватить и удержать с помощью меча. Опора его власти — примерно десять тысяч солдат-дейлемитов, половина которых находится в Бердаа. Эль-мерзебан платит им хорошее жалованье, ни в чём не ограничивает, а потому любим ими и может рассчитывать на их полное повиновение. Дейлемиты — хорошие воины и справиться с ними будет непросто. С жителями Аррана, особенно Бердаа, у вас вряд ли сложатся добрые отношения, скорее наоборот. И вот почему...

Глеб сунул руку за пазуху, достал и показал Микуле маленький медный крестик на почерневшем от пота тонком шёлковом шнуре:

   — Я — христианин, ты, русский воевода, — язычник, тем не менее мы с тобой друзья. Это потому, что нас свела и объединяет общая цель и уважение друг к другу, а вера — личное дело каждого и не касается второго из нас. Называя сарацин поработителями арранцев, ты подчеркнул, что они — мусульмане, полагая, наверное, что это обстоятельство должно вызывать к ним ненависть коренных жителей бывшего княжества Албания, христиан по вероисповеданию. Однако это не так. Когда пять столетий назад Албания потеряла свою независимость, пришедшим ей на смену Арраном стала править династия Сасанидов, придерживавшаяся тоже христианской веры и заботившаяся о защите новых подданных. Именно Сасаниды построили на северной границе Аррана крепость Дербент, чтобы не допустить вторжения хазар и прочих кочевников из Дикой степи. Когда на смену Сасанидам стали попеременно приходить персы и сарацины, одинаково верившие в Аллаха, они не навязывали арранцам своей веры. Больше того, соперничая с Хазарией за господство над северной частью Каспийского побережья, персы и сарацины одновременно были вынуждены защищать арранцев от кочевых орд с севера, и наместник Маслама, брат багдадского халифа Хишаме, двести лет назад заново отстроил обветшавшие укрепления Дербента. Благодаря веротерпимости персов и сарацин, в сегодняшнем Арране мирно соседствуют христиане, мусульмане, иудеи, зороастрийцы, и я не думаю, что они с распростёртыми объятиями встретят язычников, явившихся на их землю за добычей.

   — Сколько всего войск под началом у Эль-мерзебана и где они расположены? В какой срок они смогут прибыть в Бердаа, когда наши ладьи войдут в Куру и цель похода ни для кого уже не будет секретом?

   — Как я уже говорил, костяк войска Эль-мерзебана составляют десять тысяч дейлемитов, лучших воинов халифата. Каждый местный князь, хан, бек или иной правитель имеет свою дружину, с которой обязан явиться к мерзебану по его требованию. Помимо этого вспомогательного войска, мерзебан вправе собрать всеобщее ополчение из своих подданных. Но и местные дружинники, и разноплеменные ополченцы станут сражаться до тех пор, покуда дейлемиты будут одерживать победы, но стоит им потерпеть серьёзное поражение, и их местные союзники разбегутся по домам, не желая умирать за чужих им пришельцев. А вот с городским ополчением дело обстоит по-иному. Жители хорошо знают, что следует за взятием города неприятелем, и будут защищать свои семьи и имущество во всех случаях, независимо от побед или поражений войск мерзебана. Примерно половина дейлемитов постоянно квартирует в Бердаа, две тысячи стоят гарнизонными по другим городам Аррана, остальные сосредоточены в Ширване близ Нефата, где островные пираты не только бесчинствуют на море, но собираются в большие шайки и грабят побережье. Находящиеся за пределами Бердаа дейлемиты успеют прибыть в него по сухопутью быстрее, чем вы на ладьях от устья Куры, и, чтобы не допустить этого, необходимо принять меры для задержки их в пути.

   — Примем, Глеб, и в этом деле советчиком главному воеводе Олегу будешь ты. Не ошибусь, если скажу, что среди твоих казаков немало тех, кто прежде бывал в Арране и знает его не хуже самих арранцев?

   — Не ошибёшься. Все прибывшие со мной казаки в своё время побывали в разных местах Кавказа и Хвалынского побережья и будут знающими и надёжными проводниками русскому войску, куда бы оно ни направилось, в том числе в Арране и в окрестностях Бердаа. Несколько моих людей плавали по Куре от её устья до истоков, а двое — что для нас куда важнее! — хорошо знают прилегающий к устью Куры участок морского побережья.

В глазах Микулы мелькнуло удивление.

   — Считаешь, что знание берега у впадины Куры в море для нас важнее, нежели знание самой реки? Почему?

   — Вижу, воевода, ты позабыл главный урок прошлого похода на Хвалынское море — вторгнуться на чужую землю с мечом в руках намного проще, чем возвратиться с неё домой живым-здоровым, — сказал Глеб. — А я его помню и не намерен допустить былой ошибки.

   — Ты не прав, — с обидой в голосе возразил Микула. — Этого урока не забыл ни я, ни великий князь. Именно поэтому наше войско пришло на Хвалынское море через земли аланов и лазгов, чью дружбу мы купили обещанием отдать им треть будущей добычи, хотя ещё до начала переговоров с ними понимали, что она будет оплачена большей частью русской кровью.

   — Я имел в виду не аланов и лазгов, хотя придёт время всерьёз поговорить и о них, а халифат, чью столицу на Кавказе вы собираетесь захватить, и в случае, если её не удастся удержать, возвратиться с богатой добычей домой. Ты расспросил меня о войсках Эль-мерзебана, владыки Аррана и соседствующих с ним земель, но не поинтересовался, какой общей силой располагает Арабский халифат на Кавказе и Хвалынском море. А это для вас не одно и то же.

   — Понимаю. Но зачем мне знать это сейчас, если после захвата нами Бердаа и начавшейся из-за него войны вся обстановка в Арране, а возможно и на всём Кавказе, в корне изменится и ничего общего не будет иметь с сегодняшней. Как говорится, сегодняшнему дню — сегодняшние заботы, завтрашнему — завтрашние.

   — Существуют заботы, общие для любого дня, — сказал Глеб. — Вот одна из них. Великий князь со своими воеводами позаботился о возвращении домой через земли аланов и лазгов, чьей дружбой они решили заблаговременно заручиться. Но подумал ли кто из них, что попасть туда из Бердаа с ранеными и добычей проще всего будет морем?

   — Подумал ли кто об этом? — удивился Микула. — Но разве это и так не ясно? Мы поплывём к Бердаа вначале морем, затем по Куре и возвратимся точно так — по Куре, а потом по морю.

   — Тогда почему не интересуешься, как может сложиться для вас обстановка на море, когда отправитесь в обратный путь? Или помнишь, как господствовали на море в прошлый раз, не имея на нём достойного противника, и полагаешь, что так будет и теперь?

   — На Хвалынском море нет флота, способного противостоять нам, — уверенно заявил Микула. — А жесточайшее поражение, которое мы нанесли в прошлом походе правителю Ширавана Давдаду, отобьёт охоту вступать с нами в сражение у любого возможного противника, даже превосходи он нас в силах. Мы расспрашивали побывавших на Хвалынском море купцов и в Киеве, и по дороге сюда, и все они в один голос утверждают, что халифат располагает числом кораблей, способных оборонять прибрежные города от нападения пиратов, но которым не по плечу воевать с нами.

   — А сейчас послушай, что скажу я. Вы расспрашивали о флоте халифата купцов, знающих о нём понаслышке или видевших боевые корабли издали, а я разговаривал о них с пиратами, которые с этими кораблями сражались. Надеюсь, ты знаешь, что сарацины — превосходные моряки и на равных воюют в Средиземном море с византийцами? А слышал ли ты, что у сарацин имеется свой «греческий огонь», мало чем уступающий ромейскому, который они успешно применяют на суше и море, и что их огненосные корабли именуются «харраки»? Так вот, после вашего прошлого похода на Хвалынском море взамен уничтоженных вами сарацинских кораблей появились несколько харрак, которые наводят ужас на морских разбойников. По их подсчётам, харрак шесть или семь, все они имеют подменных людей и постоянно находятся в море, приходя к берегу для починки и пополнения запасов воды для питья и еды.

   — Я слышал о харраках, однако точного числа их не знал и думал, что для борьбы с пиратами вполне достаточно двух-трёх. Но даже шесть или семь харрак не представляют для нас в морском бою серьёзной угрозы. Если мы научились сражаться с дромонами и даже топить их, а они превосходят харрак по размерам и числу воинов, то справимся и с сарацинскими метателями «греческого огня».

   — С сегодняшними вашими силами — да. Но знаешь ли ты или кто из других воевод, сколько ваших воинов и ладей будет возвращаться из Бердаа, если дела в нём сложатся не в вашу пользу? Вдвое меньше прежнего числа? Впятеро? А сколько из оставшихся в живых дружинников будут ранены или больны и не смогут сражаться? Вот тогда по остаткам вашего войска сарацины и нанесут свой удар всеми силами. А может, и наносить не станут, а попросту перекроют вам выход из Куры в море и заставят выбирать: напасть на их харраки, которые начнут жечь ладьи, либо попытаться с боями пробиться через горы в земли аланов и лазгов, высаживаться на берег, где вас будут поджидать сарацинские сухопутные войска.

   — В таком случае сарацины окажутся не первыми, кто захочет нас куда-то не пустить или откуда-то не выпустить, — рассмеялся Микула. — Но обычно подобные игры с нами не удаются. Не слышал, как три года назад ромейский флот перекрыл ладьям великого князя вход в Сурожский пролив и что из этого получилось?

   — Слышал, ты сам прошлый раз рассказывал мне об этом. Но великий князь действовал в морском проливе, а не в реке, которая просматривается с берегов на всю ширину, что исключает возможность внезапного нападения. Но даже если вы, понеся значительные потери, всё-таки сможете прорваться в море, что дальше? За вами вдогонку отправится сарацинский флот, у Дербента вас будут поджидать вражеские корабли, обычно находящиеся в его порту. А помимо сарацин, за вами станут охотиться пираты, у которых будут чесаться руки от желания завладеть вашей добычей. Как думаешь, много ваших ладей тогда смогут добраться до земель аланов и лазгов?

Микула тяжело вздохнул.

   — Ты заставил меня призадуматься, Глеб. Скажу честно, я мало уделял внимания тому, как нам придётся возвращаться обратно. Все мои мысли о том, как с меньшей кровью захватить Бердаа, как вести себя с ненадёжными союзниками, чтобы не попасть с ними впросак, как в дальнейшем воевать с сарацинами, дабы удержаться в Бердаа и распространить свою власть на возможно большую часть Аррана. А вот о том, как в случае нашей неудачи придётся отступать из Бердаа, и времени подумать нет. Но ты прав — это такой же серьёзный вопрос, как и те, о которых я тебя спрашивал. Обязательно обдумаем его с тобой и главным воеводой.

   — Хочешь ещё о чём-нибудь узнать от меня? Если нет, ответь на вопрос, который я тебе задавал.

   — Не доходя двух суточных переходов до морского побережья, я отправил отряд в семьсот воинов в сторону хазарского порубежья, другой отряд такой же численности — к Дербентской крепости. Их конечно же обнаружат хазары и сарацины и примут за разведку, прощупывающую дорогу для своих главных сил. Этим мы отвлечём внимание сарацин от истинной цели своего похода — Бердаа.

   — Хорошо, воевода. Покуда в Итиль-келе и Дербенте будут ломать головы, на кого мы в действительности хотим напасть, мы спокойно займёмся достройкой ладей для похода морем к Куре. А сейчас предлагаю зайти ко мне в шатёр и посидеть как старым друзьям, забыв на время о походных заботах. Не возражаешь?

   — Нисколько. Веди в свой шатёр.

Хозрой любил это душистое, с терпковатым привкусом розовое вино, доставляемое в Хазарию с далёкого Крита, однако сейчас вынужден был приноровиться к собеседнику, который либо вообще не питал пристрастия к вину, либо был равнодушен к этому. Хотя Хозрой обычно не обращал внимания на вкусы людей, с которыми судьба сводила его за кувшином с прекрасной жидкостью, сегодня ему пришлось сделать исключение.

Уже много лет, как он перестал быть просто купцом, а начал служить кагану, выполняя в чужих странах тайные поручения, о которых во всей Хазарии знали всего несколько человек. Чаще всего ему приходилось отправляться с такими поручениями на Русь, где его постоянной покупательницей была сама великая княгиня Ольга. Ей Хозроя рекомендовали воевода Свенельд и ярл Эрик, чьё благорасположение он сумел заслужить во время прошлого нашествия русов и викингов на Хвалынское море, сопровождая их войско от начала и до конца похода.

Хозрой знал, что являлся самым лучшим агентом Хазарин на Руси, а сведения, которые он доставлял, не мог получить ни один другой человек. Тем не менее он всего второй раз встречался с тем, кто от имени кагана осуществлял все тайные дела за пределами Хазарии, занимая в ней один из высших постов. Первый раз Хозрой видел его в своём шатре на берегу Итиль-реки, когда получал приказ подготовить удар в спину русско-варяжскому войску. Сейчас он сам являлся гостем одного из влиятельнейших лиц Хазарии и беседовал с ним один на один в его дворце.

Это, конечно, неспроста, и Хозрою, по всей видимости, поручат дело, сравнимое по важности с тем, когда с его помощью русы и викинги, овеянные славой выигранных на Кавказе и Хвалынском море сражений, в течение трёх дней превратились из победителей в побеждённых, жалкие остатки которых с неимоверными трудностями смогли достичь родных пределов. Вот почему он не мог позволить себе сегодня пить, сколько хочет, и прикладывался к кубку лишь тогда, когда это делал собеседник.

   — Слышал ли ты, что на море вновь появились русы киевского князя Игоря? — прозвучал вопрос, заставивший Хозроя отвести глаза от кувшина с вином и сосредоточить внимание на разговоре.

   — Да, великий и мудрый, — почтительно ответил он. — Они и викинги ярла Эрика пришли с верхней Кубани на земли аланов и лазгов и строят на побережье ладьи, чтобы по старой привычке подвергнуть опустошительному набегу прибрежные города Хвалынского моря.

   — А если на этот раз у них другая цель? Утром мне сообщили, что отряд русов примерно в семь сот копий обнаружен близ нашей южной границы. Вдруг это разведка, ищущая лучший путь для движения части русских войск на Итиль-кел по сухопутью? Недавно наступление на Византию сразу по воде и суше принесло киевскому князю Игорю успех. Возможно, его воеводы решили поступить так же и против нас?

   — Не думаю, великий и мудрый. Успех киевскому князю в войне с Византией принесло не его движение к Константинополю по морю и суше, а многочисленность его войска и союзники печенеги, успешные переговоры с болгарами и уграми об их участии в походе против империи. К тому же основные византийские войска в это время были скованы в Малой Азии войной с арабами, а флот находился в Средиземном море. Если ты, великий и мудрый, желаешь знать мнение твоего слуги, то я осмелюсь сказать, что в войне Руси и Византии выиграла именно последняя, хотя на первый взгляд победа досталась Киеву.

   — Твоя мысль интересна, — заметил собеседник, протягивая руку к кувшину с вином. — Может, растолкуешь её подробнее?

   — Хорошо, великий и мудрый, — сказал Хозрой, краем глаза наблюдая, как тонкая струйка вина потекла из горлышка кувшина сначала в один кубок, затем в другой. — Конечно, Византия могла бы заключить перемирие с арабами и отправить в Европу свои малоазиатские легионы. Ей не составило бы труда прекратить на время борьбу со средиземноморскими разбойниками, нападающими на прибрежные владения империи и нарушающими её мореплавание. Однако перемирие с арабами могло быть куплено только за определённую цену, за земли, а уход византийского флота из Средиземноморья остановил бы на нём всю торговлю, приносящую империи огромный доход. А покуда новые легионы и флот прибыли бы к месту боевых действий, русы с печенегами, болгарами и уграми стояли бы под стенами Константинополя, грабя и уничтожая всё в его окрестностях, а русы и викинги на ладьях и драккарах сеяли бы ужас везде, куда только могли бы занести их паруса и вёсла. Даже выиграй затем Византия войну, её денежные убытки, не говоря о людских потерях, оказались бы намного больше того выкупа, который она уплатила киевскому князю, чтобы он убрался с Дуная домой.

   — Да, в умении императоров выбирать, что им в данное время выгоднее, не откажешь, — согласился собеседник. — В войне с Русью Византии было крайне важно избежать тех огромных расходов и разрушений, в которые её могло ввергнуть ведение боевых действий на собственной земле, и она их избежала, предоставив киевскому князю возможность трубить везде о своей победе. Однако Византия постарается отыграться, прежде всего при заключении с киевским князем договора о мире и дружбе. Мои люди в Константинополе смогли ознакомиться с его содержанием, над ним трудятся лучшие византийские умы и сообщают, что в нём есть направленный против Хазарии пункт.

Собеседник приложил к губам кубок с вином, сделал три-четыре медленных глотка, поставил кубок на стол. С трудом удерживаясь от искушения опустошить кубок до дна, Хозрой тоже отпил из своего несколько маленьких глотков и приготовился слушать собеседника дальше. Он уже изучил его манеру разговора — тот не нуждался в их пространных рассуждениях, от них требовались лишь ответы на задаваемые вопросы.

   — Византия намерена обязать киевского князя, чтобы тот препятствовал нападениям степных народов, особенно чёрных булгар, на имперские владения в Тавриде с их столицей Корсунью. Этим она внушает Киеву мысль, что спорные земли на Черноморском побережье и в Таврических горах, именуемые русами Тмутараканью, на которых окончательно не можем закрепиться ни мы, ни Русь, принадлежат ей, а это недвусмысленно говорит о том, что киевский князь может увеличить свои силы в Тмутаракани. Это в очередной раз столкнёт лбами Хазарию и Русь, но защитит Климаты русскими мечами от набегов кочевников-соседей. Императоры умеют извлекать выгоду даже из собственных поражений, и я опасаюсь, что поход воевод Олега и Свенельда на Кавказ и Хвалынское море замыслен не в Киеве, а в Константинополе, и князь Игорь со своими воеводами выполняет чужую волю.

Изобразив на лице почтительность и глубокое внимание, Хозрой слушал вельможу. У него тоже было что сказать собеседнику, но разница между ними в том и заключалась, что если первый может говорить когда захочет и сколько угодно, то второй — лишь когда ему позволят и столько, сколько его пожелают слушать.

   — Я согласен с тобой, что поход вряд ли направлен против нас, — посмотрел собеседник на Хозроя. — У русов с викингами и их кавказскими союзниками не хватит сил даже захватить Итиль-кел, не говоря о достижении ими более серьёзных целей. Да и будь замыслен поход против Хазарии, аланы и лазги поостереглись бы стать союзниками киевского князя. Они — близкие соседи Хазарии, и, возвратись русы после похода домой, каган в ближайшее время сполна рассчитался бы с теми и другими за враждебные действия. Нет, сегодня у Руси другой противник. Но какой? Кстати, я забыл упомянуть, что утром получил ещё одну весть о русах — у них произошла серьёзная стычка с войсками халифата в окрестностях Дербента. Может, это происшествие и есть ответ на мой вопрос? Как думаешь?

Конечно, Хозрой не поверил, что собеседник по забывчивости не сообщил ему о столь важном событии, как выдвижение разведки русов к Дербенту. Он сделал это специально, чтобы вначале узнать мнение Хозроя о реальности угрозы Хазарии со стороны появившихся вблизи её южных границ русов, и лишь потом, предоставив ему дополнительные сведения, обсудить, куда в действительности русы могут направить свой удар. Что ж, начальник прав — первым делом нужно быть наверняка уверенным, что опасность ни при каких обстоятельствах не грозит родному дому, а затем думать, каким образом извлечь наибольшую для себя пользу из несчастия соседей.

   — Я в этом уверен. Иначе для чего в прошлом походе на Хвалынское море великий князь лично осматривал окрестности Дербента? Причём это было сделано перед возвращением русов домой, когда они сверх всякой меры были обременены захваченной добычей, а понесённые потери не позволяли им взять штурмом такую твердыню, как Дербент. Значит, киевский князь помышлял о будущем походе на Кавказ, в котором одной из главных целей должен стать Дербент. После заключения мира с Византией у Руси появилась возможность без ущерба для собственной безопасности направить на Хвалынское море часть своих войск, и боевые действия на сей раз русы решили начать с захвата Дербента. Тем более что обладание этой крепостью позволит им установить связь с землями союзных аланов и лазгов не только по морю, но и по суше.

   — Дербент, Дербент... — задумчиво проговорил собеседник, пощипывая свою жидкую бородку. — Тебе приходилось бывать в нём? Если да, то когда в последний раз?

   — Я был в нём три года назад, когда со своими судами искал в его гавани спасения от преследовавших нас пиратов.

   — Каково твоё впечатление от города? Имею в виду не его караван-сараи и базары, а укрепления на суше и крепостные стены, которыми обнесён дербентский порт.

   — Я не знаток в сооружении крепостей, однако понимаю трудности наших военачальников, которым не удаётся овладеть так нужным Хазарии Дербентом, — осторожно ответил Хозрой.

   — Главная трудность наших военачальников заключается не в крепости стен Дербента, а в отсутствии у них воинского таланта и просто ума, — улыбнулся собеседник. — И русы это докажут, если в их планы действительно входит захват Дербента.

При последних словах он быстро вскинул глаза и посмотрел в лицо Хозроя, видимо желая насладиться впечатлением, которое на него должно произвести его замечание. И Хозрой постарался доставить ему это удовольствие, выразив на лице одновременно удивление и растерянность.

   — Если... если в их планы входит захват Дербента? — пробормотал он. — Но если русы не собираются нападать ни на Хазарию, ни на Дербент, зачем они прибыли? Неужто просто для грабежа?

   — Вот и давай подумаем над этим, — предложил собеседник, с довольным видом откидываясь на спинку кресла. — Киевский князь — опытный военачальник, и перед отправленным на Кавказ войском поставил цели, которые тому по плечу. Почему бы нам не определить, какие задачи могут решить воеводы Олег и Свенельд, исходя из численности своих войск? Кстати, сколько, на твой взгляд, у них мечей вместе с союзными аланами и лазгами?

   — Полагаю, что русов и викингов не больше полутора десятков тысяч, число аланов и лазгов известно точно — около четырёх тысяч. Получается, что у главного воеводы Олега приблизительно двадцать тысяч воинов. При сегодняшнем положении на Хвалынском море, где учли уроки прошлого похода русов, этих сил достаточно лишь для крупного набега на несколько больших торговых прибрежных городов, но никак не для серьёзной, длительной войны.

   — Поэтому мы сразу исключили возможность нападения русов на Хазарию, — заметил собеседник. — А при здравом рассуждении приходится отказаться от мысли, что целью их похода является Дербент. Ты был в нём три года назад, а я прошлой осенью. Его крепостные стены во многих местах обновлены, охрана увеличена, в порту постоянно находятся не менее четырёх-пяти крупных боевых кораблей. Уверен, что, узнав о походе русов к морскому побережью, дербентский гарнизон подготовился к обороне. Однако русы и викинги, имеющие богатый опыт взятия лучших крепостей в Византии и на Балканах, это не наши ал-арсии, привыкшие сражаться в степи верхом на конях. Воинам халифа не устоять перед штурмом их твердыни одновременно с суши и моря, чего не может осуществить не имеющая флота Хазария. Но и победители заплатят за успех такую цену, что, подойди затем к Дербенту свежее войско Багдада, им придётся сдать его. А киевский князь отправил на Кавказ своих дружинников с лучшими полководцами вовсе не для того, чтобы брать и сдавать крепости. Так ведь?

Собеседник посмотрел на Хозроя и, нагнувшись, положил ладонь на ручку кувшина с вином.

   — Как думаешь, зачем всё-таки князь Игорь послал войско на Кавказ, если в его планы не входит ни воевать с Хазарией, ни захватывать Дербент? Предположение о простом набеге с целью грабежа я отбрасываю — для этого не нужны такие союзники, как аланы и лазги, которые лучше умеют делить добычу, чем захватывать её в бою. Союз с аланами и лазгами необходим киевскому князю не для усиления своего войска — у него вполне достаточно собственных воинов на Руси! — а чтобы иметь друзей на пути к Хвалынскому морю и на его побережье. Что же в таком случае привело русов на Кавказ?

Совсем недавно этот вопрос задавал себе Хозрой и, как ему показалось, нашёл на него ответ. Хотя твёрдой уверенности в этом у него тогда не было, потому что, вопреки его логике, русы могли всё-таки напасть на Дербент, чтобы сделать его своим оплотом на Хвалынском море. Но после сообщения о том, что отряд русов имел в окрестностях Дербента схватку с воинами халифа, для Хозроя всё стало на свои места. И появление русов на границе с Хазарией, и бой у Дербента преследовали одну цель — отвлечь внимание от места, куда они на самом деле наметили ударить. Да, они могли ввести в заблуждение кого угодно, только не Хозроя — он был уверен, что теперь знает точную цель их похода.

   — У киевского князя куда более серьёзный замысел, чем обычный набег на Хазарию или ведение бесконечной войны за Дербент, который ему придётся постоянно защищать, — сказал Хозрой. — Позволю высказать предположение, что он намерен захватить облюбованным им один из кавказских городов, который превратит со временем во второй Дербент и станет таким же хозяином на Хвалынском море, каковым сегодня является багдадский халиф. А чтобы овладеть этим городом с меньшими потерями, он отвлекает внимание от своей истинной цели и затеял ложные игры у нашей границы и в окрестностях Дербента.

Рука собеседника, которой он начал клонить горлышко кувшина в сторону своего кубка, замерла, в его глазах зажёгся интерес.

   — Киевский князь собирается создать на Хвалынском море собственный Дербент? — спросил он. — Чем его может не устраивать уже существующий, стань он его владыкой?

   — Тем, мудрейший, что, окажись под властью Киева, Дербент не перестанет быть самым лакомым куском побережья, которым мечтает владеть каждый. Разве смирится с его потерей Багдад? Нет, он будет стремиться вернуть его при малейшей возможности. А разве устроит Хазарию, что Дербент вместо арабского станет русским? Тоже нет, и она будет пытаться овладеть им так же, как прежде. И русы вряд ли устоят против двух могущественных врагов. Однако дело даже не в этом. Постоянная борьба за Дербент превратит его из ключевого торгового города в обычную приморскую крепость, и караваны, что сейчас следуют по кавказскому берегу через него, переместятся на азиатскую сторону моря, а часть купцов вообще предпочтёт вьючным караванам путь по морю в обход Дербента. В таком случае какой смысл в его захвате? Я не считаю киевского князя настолько глупым, чтобы он не понимал этого. Создав же собственный Дербент, он отберёт у халифата изрядную часть его доходов от торговли на Кавказе и Хвалынском море и с лихвой окупит затеянный поход.

   — Вижу, мы оба пришли к выводу, что целью похода князя Игоря не может быть Дербент, — довольным тоном сказал собеседник, наливая вино в кубок. — Но если он собирается надёжно и надолго закрепиться на Кавказе и господствовать на Хвалынском море, какой город или крепость могли бы устроить его наилучшим образом? У тебя есть на этот счёт какие-либо соображения?

   — Мне кажется, таким городом может быть только Бердаа, столица Аррана, — ответил Хозрой так спокойно, словно высказанное предположение было не догадкой, а само собой разумеющимся фактом.

В лице собеседника ничего не изменилось, но его рука, наливавшая вино, вздрогнула, и несколько капель жидкости пролилось на белоснежную скатерть. У Хозроя внутри всё возликовало — одной-единственной фразой он поверг высокопоставленного собеседника в искреннее изумление, показав ему силу своего ума и сообразительность. Когда было необходимо, он не считал унизительным для себя прикидываться глупее, чем являлся на самом деле, но всегда наступал момент, когда требовалось показать, кто ты есть в действительности и на что способен.

Причём сделать это следовало осторожно и словно ненароком, по ходу дела или разговора, чтобы важный собеседник не подумал, что ты кичишься своим умом и считаешь себя равным ему. Сейчас Хозрой так и поступил: своим ответом потряс вельможу, по-видимому уверенного, что догадка относительно Бердаа, истинной цели похода русов на Кавказ, могла посетить только его умнейшую голову.

   — Бердаа? Почему он? — Собеседник справился с волнением, и вино, как прежде, потекло в кубок тонкой, ровной струйкой. — Разве на Кавказе или Хвалынском побережье нет других городов?

   — Есть, великий и мудрый, — тем же тоном ответил Хозрой, — но для киевского князя Бердаа подходит лучше всего. Русам нужна крепость, способная вместить много воинов с большим запасом пищи и оружия. А её окрестности, когда нет боевых действий, должны прокормить многочисленное войско, лишённое подвоза запасов из других мест. Столица Аррана — именно такая крепость. Ты знаешь, мудрейший, что долина вокруг неё славится плодородием и в состоянии дать пищу значительному войску. Русам необходима и река, чтобы соединить их крепость-оплот на Кавказе с морем, а рядом с Бердаа протекает Кура. Вместе с русами в походе участвуют викинги, и аланы, и лазги. Если славяне пришли на Кавказ по приказу своего великого князя, пекущегося о державных интересах, то союзников привела сюда обещанная добыча. Я неплохо знаю ярла Эрика и предводителей аланов и лазгов. Это не те люди, что верят кому-то на слово, и, если они встали под знамя киевского князя, значит, получение богатой добычи не вызывает у них сомнений. А разве есть на Кавказе или на Хвалынском побережье город богаче, чем торговая столица Бердаа? Она к тому же не подвергалась опустошению и разгрому русами и викингами во время их прошлого похода... Эти доводы, великий и мудрый, привели меня к мысли, что целью похода русов и их союзников может являться только Бердаа.

   — Твои доводы весьма впечатляющи, — сказал собеседник, поднося к губам кубок. — Однако для их большей убедительности тебе не хватает широты взгляда. Полёт твоих мыслей ограничен Кавказом и прибывшими сюда русами, поэтому первопричина назревших здесь событий осталась тобой до конца не понятой. Ты забыл, что Бердаа — столица некогда могучей христианской Албании и для русов сейчас самым главным является именно это.

Собеседник заблуждался — Хозрой не только помнил, что Бердаа когда-то был столицей огромного христианского княжества, но даже знал, что ему сейчас придётся услышать. Хазарские чиновники высокого ранга, не бывавшие на Руси и лично незнакомые с её князьями и воеводами, почему-то относились к ним, впрочем, как к язычникам вообще, свысока, считая, что те не способны на дальновидные решения и глубоко продуманные поступки. Поэтому в случаях, когда жизнь доказывала ошибочность такого мнения, чиновники были убеждены, что русы действовали по чьему-то тайному наущению и служили слепым орудием в чужих руках.

Конечно, Хозрой тоже мог бы порассуждать о подлых кознях Византии, с помощью жены киевского князя христианки Ольги, организовавшей отправку русского войска на Кавказ, причём в Бердаа, где большинство населения по-прежнему верило в Христа. Однако он сознательно не сделал этого — лицу высокопоставленному всегда приятно чувствовать себя умнее окружающих. Если Хозрой, определив Бердаа как цель похода русов, лишил своего собеседника возможности продемонстрировать свои исключительные умственные способности, сейчас ему необходимо было предоставить для этого полный простор.

Пусть говорит, что хочет, а Хозрой в это время займётся куда более приятным делом — уделит внимание содержимому своего кубка, куда собеседник, по-видимому находясь под впечатлением от его неожиданной прозорливости, налил вина чуть ли не до верха.

— Я знаю, что в разговорах о жене киевского князя Игоря ты отмечаешь её ум, силу воли и властолюбие, — заговорил собеседник. — Признаюсь, я не всему этому верю. Да, у великой княгини Ольги могут быть сила воли и тем более властолюбие, но никак не ум, ибо при его наличии, она стала бы нашей сестрой по истинной вере. Её отказ от язычества и принятие христианства свидетельствуют, что она попала под сильное влияние Византии, скорее всего, тайных служек патриарха, и они сумели воспользоваться её слабостями. Думаю, к ним прежде всего относится упомянутое тобой властолюбие. Князь Игорь уже не молод, часто ходит в опасные походы, и, если его не станет, вдове с малолетним сыном придётся отстаивать их право на власть в борьбе с вельможами и полководцами, мечтающими занять место великого князя. Византия пообещала ей свою помощь в этой борьбе, и христианка Ольга, заслуживая её, стала следовать воле Византии на самой Руси и соседствующих с нею землях.

Собеседник отпил глоток вина, бросил взгляд на Хозроя, который с кубком у рта и выражением внимания на лице не сводил с него глаз. И его речь полилась снова:

   — Отсюда и нынешний поход на Кавказ, который намного выгодней Византии, чем Руси. Империя напрягает все силы в борьбе с халифатом в Малой Азии — и Русь наносит удар в спину Багдаду на Кавказе. Удайся ей надолго обосноваться в Бердаа, халифату придётся постоянно держать здесь внушительные силы, что будет неоценимой помощью Византии. Сейчас константинопольские купцы несут огромные убытки из-за соперничества с арабскими собратьями по ремеслу — а русы, захватив Бердаа, нарушат всю арабскую торговлю на Кавказе, играя на руку империи. Не князь Игорь, а Византия и её тайная сообщница, христианка Ольга, организовали сегодняшний поход русов на Кавказ, — завершил свои размышления собеседник.

Он сделал ещё глоток из кубка, бросил взгляд на Хозроя. Поднявшись с кресла, подошёл к выходившему на Итиль-реку окну, заложил руки за спину, сказал:

   — Итак, нам известно, кто вдохновил Русь на поход и какую цель он преследует. Теперь предстоит решить, что Хазарин выгоднее: помочь утвердиться Руси и, значит, Византии на Кавказе или помешать этому, сохранив сегодняшнее господство Багдада.

Хозрой, позабыв о вине, весь превратился в слух: это на самом деле было интересно. Такие решения чиновники даже самого высокого ранга не принимали самостоятельно и обычно выражали своими устами волю кагана.

   — Конечно, удар русов по халифату, врагу Хазарии на Кавказе и Хвалынском море, ей на пользу. Например, это может вызвать уменьшение числа воинов дербентской крепости и способствовать нашему захвату Дербента. Однако все мыслимые и немыслимые выгоды от войны Киева и Багдада превращаются в ничто, если на Кавказе и побережье Хвалынского моря утвердятся Русь и прячущаяся за её спиной Византия, которая после смерти или гибели Игоря может превратиться в официальную союзницу Руси. Ведь христианка Ольга сможет остаться у власти только с помощью Византии, и она будет вынуждена связать с защитницей-империей собственную жизнь и судьбу Руси. Тогда страшные походы, доселе предпринимаемые князьями Аскольдом, Диром, Олегом, Игорем против Византии, обрушатся на Хазарию, причём с двух сторон — по морю с юга и через Дикую степь с запада. Хватит ли у каганата сил устоять перед ними, учитывая, что борьба с нашествиями азиатских кочевников требует от него полного напряжения сил? А насколько возрастёт эта угроза, если великой княгине удастся навязать христианскую веру всей Руси или хотя бы киевской знати, своим военачальникам и дружине! Поэтому Хазарии лучше остаться без Дербента, чем получить его вместе с русской опасностью, с постоянной угрозой каганату с юга.

Собеседник возвратился к столу, тряхнул за ручку кувшин, проверяя, осталось ли в нём содержимое. Не садясь в кресло, допил свой кубок, встал напротив Хозроя.

   — Отныне ты знаешь, что намерена предпринять Хазария в связи с появлением на Хвалынском море русов, и конечно же догадываешься, зачем мне понадобился. Так ведь?

   — Так, великий и мудрый.

Собеседник был явно не удовлетворён кратким ответом Хозроя. Его глазки испытующе уставились в лицо подчинённого.

   — Зачем же?

   — Мне необходимо, используя своё знакомство с воеводой Свенельдом и ярлом Эриком, очутиться среди русских войск и сделать всё, чтобы сегодняшний их поход завершился столь же плачевно, как предыдущий князя Игоря.

   — Ты представляешь своё задание правильно, но слишком в общих чертах. Да, в конечном счёте поход русов должен закончиться неудачей. Однако прежде, чем потерпеть окончательное поражение, они должны настолько ослабить Багдад на Кавказе, чтобы тому пришлось долго зализывать полученные раны и не помышлять ни о каких военных действиях против Хазарии. Ты должен вначале помочь русам разгромить войска халифата и захватить Бердаа. Затем надо втянуть ту и другую сторону в кровопролитную борьбу за крепость, которая ослабит их. Если война в Арране будет идти с переменным успехом — пусть она длится хоть до скончания веков, но если перевес в ней станет клониться в пользу русов, тебе надобно способствовать их поражению. Оно должно быть настолько сокрушительным, чтобы навсегда отбить у Руси желание вмешиваться в дела на Кавказе и Хвалынском море.

   — Я исполню твою волю, великий и мудрый. Обещаю, что сражения русов и воинов халифа на землях Аррана обойдутся им в реки крови, а когда русы потерпят поражение и пожелают возвратиться домой, пределов родной земли не достигнет ни один из них.

   — Не слишком ли ты самоуверен? — подозрительно посмотрел на Хозроя собеседник. — Или в твоей голове уже созрел план, как заставить русов и воинов Багдада сражаться во благо Хазарии и как уничтожить уцелевших русов? Если да, я хотел бы услышать его.

   — Великий и мудрый, у меня пока не может быть плана, поскольку я не знаю точного числа русов и воинов халифа, что будут противостоять им в Бердаа и Арране. Мне неизвестно, как воеводы Олег и Свенельд думают захватить Бердаа и последующие действия их войска. Однако я знаю главное — как не допустить возвращения на родину остатков русов.

   — Как ты думаешь это сделать?

   — После поражения русов натравлю на них всех, кто только может стать их врагом. Для этого распущу слух, что они захватили в Бердаа огромную добычу и направляются с ней домой. Это привлечёт к ладьям русов всех каспийских морских разбойников, и путь от устья Куры до земель аланов и лазгов им придётся провести в непрерывных боях. Когда же уцелевшие счастливчики сойдут на берег, они не обретут на нём ожидаемого спасения — их бывшие союзники, в чьих пределах они окажутся, не довольствуясь своей частью добычи, захотят стать её единственными хозяевами и довершат на суше то, что начали разбойники на море.

   — Ты надеешься поссорить русов с их кавказскими союзниками? — В голосе собеседника прозвучало недоверие. — Совместно пролитая в боях кровь обычно сближает, и аланы с лазгами вряд ли пожелают становиться врагами русов. Тем более — я уверен в этом! — при дележе добычи русы постараются не обделить союзников и поступят с ними справедливо.

   — Великий и мудрый, добычу делят не простые воины, а русские воеводы и предводители аланов и лазгов. Простые воины получат за участие в походе то, что сочтут нужным дать им начальники. В случае недовольства платой они опять-таки услышат то, что начальникам выгодно будет им сообщить. Поэтому простых воинов, аланов и лазгов, при желании военачальников всегда можно настроить против бывших союзников, обвинив тех в обмане, жадности, приписав им ещё кучу неблаговидных поступков, о которых те в действительности даже не помышляли. И если, как ты правильно заметил, совместно пролитая в сражениях кровь сближает, то делёж добычи делает с людьми обратное.

   — Но предводители аланов и лазгов не глупы и должны понимать, что уничтожение бывших союзников делает их племена врагами Руси. Когда-нибудь она обязательно отомстит им за содеянное. А месть русов всегда жестока, аланы и лазги не могут не знать этого.

   — Если месть и последует, то когда-то в будущем, а золото будет в их руках уже сегодня. Его блеск затмевает все доводы разума. К тому же аланы и лазги идут в поход не из любви к русам, а желая захватить богатую добычу. Если они не видят ничего предосудительного в том, чтобы ограбить жителей Бердаа, с которыми у них общий дом — Кавказ, то почему они должны придерживаться других правил в отношении русов?

   — Я тоже думаю, что аланы и лазги питают к русам и викингам ничуть не больше дружеских чувств, чем к арранцам.

   — Но на всякий случай, великий и мудрый, я предусмотрел ситуацию, о которой ты только что упомянул. Чтобы не позволить русам одержать верх в борьбе с халифатом за Арран, сразу после взятия Бердаа я приму меры, чтобы аланы и лазги, получив свою часть добычи, возвратились домой. Поэтому, когда через какое-то время разбитые в Арране русы и викинги вновь окажутся на их земле, бывших союзников уже не будут связывать никакие договоры и обязательства. Примеры, когда бывшие друзья по оружию становятся врагами, жизнь преподносит сплошь и рядом.

   — Как я понимаю, ты неплохо знаешь предводителей аланов и лазгов и надеешься найти с ними общий язык?

   — Да, мне приходилось неоднократно бывать в их краях и иметь с ними общие дела. Аланов ведёт в поход лично князь Цагол, у которого есть младший брат, претендующий на его место и постоянно плетущий с этой целью заговоры. Уверен, что если до Цагола дойдут с родины вести, что братец в его отсутствие подготовил переворот, он тут же бросит все дела в Арране и поспешит с войском наводить порядок в собственном доме. А вот с лазгами будет посложней. Ими предводительствует старый друг и верный соратник князя лазгов воевода Латип, которого я хорошо не знаю. Однако наслышан, что у него крайне плохие отношения с нынешней невесть какой по счёту женой князя, которая намного моложе его.

Постараюсь узнать причину их вражды и при необходимости сыграю на этом.

   — Не сомневаюсь, что ты сможешь использовать аланов и лазгов в нужных целях. Князь Цагол, опасающийся претендующего на власть брата, и князь лазгов, увлекающийся молодыми красавицами, одинаково нуждаются в золоте. Несметные, согласно распущенным тобой слухам, богатства, оказавшиеся на их земле, будут для них большим соблазном. Ну а то, что для овладения ими потребуется устроить свару и добить остатки бывших союзников, в подобных случаях всего лишь пустяшная деталь. Тем более что зачинщиками кровопролития всегда можно объявить уничтоженных русов и викингов, ведь ещё никто не являлся с того света, чтобы выступить в свою защиту или установить правду.

Собеседник улыбнулся собственной шутке и тут же поинтересовался:

   — Когда и где ты намерен присоединиться к русскому войску? Сейчас, когда они готовятся к морскому переходу в Куру, или позже, с началом их войны с халифатом? Учти, чем быстрее ты очутишься среди русов и их союзников, тем больше времени у тебя будет завоевать их доверие и определить, каким способом можно заставить аланов и лазгов играть в нужную тебе игру.

   — Это так, великий и мудрый, однако я хотел бы поступить немного по-другому. Заслужить дружбу и доверие Олега и Свенельда можно только одним — делом, ибо лесть и любые уверения для них ничего не значат. Я уже придумал, как в течение суток завоевать их полнейшее доверие, не потратив на это ни единого диргема и не упражняясь в красноречии. Но чтобы претворить этот план в жизнь, мне необходимо как можно скорее оказаться не в русском войске, а у его будущего противника в Арране.

   — Тебе виднее, как поступить. Но ты не забыл о союзниках русских воевод?

   — Нет, великий и мудрый. Что касается предводителей аланов и лазгов, моего личного знакомства с ними для использования их в интересах Хазарии вовсе не требуется. Просто в нужный мне момент они должны услышать о происходящем на их родине то, что заставило бы обоих немедленно покинуть Арран и поспешить домой. Для этого мне необходимо подробнейшим образом узнать всё о них и о том, что является истинным смыслом их жизни. С этой целью я сегодня же направлю к аланам и лазгам верных мне людей с самым надёжным средством для отпирания чужих ртов и выведывания тайн — золотом. Ко времени, когда мне потребуется лишить русов их кавказских союзников, я буду для этого во всеоружии.

   — В таком случае мне осталось сделать последнее — напомнить, чтобы ты при всяком удобном случае натравливал против русов арранских христиан, которых русы наверняка постараются превратить в своих союзников. Мы никогда не должны забывать, что жена великого киевского князя стала служить Христу и, рано или поздно заняв место своего мужа, может по наущению своей союзницы Византии продолжить попытки завоевания Кавказа или берегов Хвалынского моря. Кавказские христиане, желающие избавиться от власти своих покорителей-мусульман, могут стать ей опорой. Тебе необходимо создать о русах-язычниках среди арранских христиан такую славу, чтобы ненависть к славянским пришельцам не ослабла, даже если русы и арранцы станут единоверцами. Память о прошлом должна отталкивать кавказских христиан от русов даже тогда, когда они придут не грабителями, как сегодня, а освободителями от мусульман.

   — Я хорошо запомню твою мысль, великий и мудрый, и постараюсь сделать арранских христиан непримиримыми врагами русов, поклоняйся те Перуну или Христу. Ты совершенно прав: для Хазарии не так опасен нынешний поход русов-язычников за добычей, как появление их в Арране союзником христианской Византии, решившей укрепиться на Кавказе в тылу своего врага, Арабского халифата. Чтобы сорвать эти тайные планы, мы уже сегодня по мере сил должны противодействовать им.

   — Рад, что ты понял меня и разделяешь опасение, что появление русов на Каспии и Кавказе имеет куда более серьёзную причину, чем обычный разбойничий набег, — удовлетворённо заметил собеседник, поднимая кувшин с вином и разливая его остатки по кубкам. — С нетерпением буду ждать от тебя первых вестей. Ты собирался отправиться в Арран как можно быстрее? Не стану задерживать, хотя беседовать с тобой весьма приятно.

   — Великий и мудрый, благодарю тебя за оказанное доверие и обещаю доказать, что ты во мне не ошибся, — торжественно сказал Хозрой, прикладывая левую руку к груди и не забыв при этом одновременно протянуть правую к своему кубку с вином.

С тех пор как ладьи вошли в устье Куры и начали подниматься против течения, сон покинул Олега.

Наверное, причиной было то, что лишь сейчас он по-настоящему ощутил себя главным воеводой без малого пятнадцатитысячного войска, вторгнувшегося в чужие пределы и бросившего этим вызов могущественной державе — Арабскому халифату, против которого была бессильна даже Византия, не говоря о других её европейских соседях и странах Средиземноморского побережья.

Олег чувствовал себя спокойно во время трудного перехода от берегов Сурожского моря до Хвалынского побережья — мощь русско-варяжских дружин и наличие сильных союзников в лице аланов и лазгов гарантировали его от нападения самых воинственных кавказских племён. Не испытывал он тревоги и в период плавания по Хвалынскому морю к устью Куры — цель похода его воинства пока была не ведома ни одному из окрестных правителей, и любой из них счёл бы безумием первым нападать на Олегов флот, который, возможно, держал курс не в его владения.

Но, войдя в Куру и начав подниматься по ней, Олег ясно дал понять, куда лежит путь его войска. Отныне он мог считать себя в состоянии войны с державой, чьи воины покорили огромные пространства в Азии и Европе, привыкли хозяйничать на чужой земле, а не подвергаться нападениям на той, которую давно привыкли считать своей.

Если бы целью вторжения войск Олега в Арран был бы простой набег, пусть даже со взятием хорошо укреплённого Бердаа и затем кратковременное хозяйничание в его богатейших окрестностях, он не волновался бы нисколько. За плечами Олега были морские и сухопутные походы, он сражался в горах, лесах, на море, водил в атаки ладейные дружины и конные полки, привык подчиняться и командовать. Он не сомневался, что против его войска не устоят ни хвалёные дейлемиты Эль-мерзебана Мохаммеда, ни тем более арранские ополченцы, был уверен, что нет ему равного по силам врага и на всём Хвалынском море. Однако в сегодняшнем походе от него требовался не просто разгром неприятеля и захват добычи, а нечто другое, с чем Олегу ещё ни разу в жизни не приходилось сталкиваться.

У него часто всплывал в памяти разговор с князем Игорем, когда он впервые узнал о предстоящем походе на Кавказ и своей роли в нём.

Они сидели вдвоём на дунайском берегу после воеводского совета, на котором было решено заключить предложенный византийским посольством мир с империей, и Олег не скрывал своего недовольства этим.

   — Новый Рим бессилен против нас, — убеждал он Игоря. — Если на том берегу Дуная к нам примкнут угры и поднявшиеся против Византии болгары, мы двинемся на Царьград без остановок и подойдём к нему походным строем, ибо ромеи даже не посмеют встать на нашем пути. Тогда вместо обсуждения условий предложенного нам империей мира мы укажем ей свой, какой только пожелаем. Мы сейчас говорим с Византией на равных, а у нас есть редкая возможность заставить её долгие годы трепетать лишь при упоминании слова «Русь». Неужто это так трудно понять?

   — Олег, ещё никто не указывал Новому Риму условий мира, — ответил Игорь. — Не удастся это и нам. Да, мы на самом деле сможем подойти к Царьграду походным строем, ибо нас сегодня некому остановить ни на Дунае, ни в Болгарии. Но вместе с нами к Царьграду подоспеют из Малой Азии и ромейские легионы, что сейчас сражаются с сарацинами, а в море появится флот с «греческим огнём», о котором мы с тобой знаем не понаслышке. И кто ведает, в чью пользу склонится тогда воинское счастье, и не придётся ли нам горько жалеть, что отказались от предложенного на Дунае мира и возжелали невесть чего. Разве не может быть такого?

   — В жизни может случиться все, княже, но... — Олег обхватил голову руками, с болью выдохнул: — Неужто все наши приготовления напрасны? Собрали такую силищу, подняли всю Русь, и без единого сражения возвращаемся назад. Не отомстив за погибших в прошлом походе побратимов, не заставив кичливую империю испить до дна чашу позора. Обидно...

   — Мы возвращаемся домой со славой, поставив на колени гордую Византию, не заплатив за это жизнью ни одного своего дружинника. Мы свершили то, что до нас оказалось по плечу лишь князьям Аскольду с Диром и моему дяде Олегу. Однако я не собираюсь ограничиться повторением подвигов своих славных предшественников, я намерен превзойти их! — выкрикнул Игорь, наклоняясь к Олегу. — А ты доволен ли славой воеводы, битого хазарами на Итиль-реке, разгромленного ромеями на море под Царьградом и не обнажившего меча в самом блистательном и победоносном походе своего великого князя — сегодняшнем? С таким ли перечнем деяний должен предстать перед Перуном и судом предков на Небе истинный военачальник, посвятивший жизнь служению Руси и приумножению славы пращуров?

Склонив голову и сжав зубы, Олег молчал. Он не понимал, зачем князь разжигает его честолюбие, и не знал, что ответить. Однако чувствовал, что разговор затеян неспроста: Игорь давно не называл его, как некогда в детстве и юношестве, Олегом, столько же времени он не позволял себе именовать его «княже», как всегда, обращался до того момента, когда однажды Ольга демонстративно не назвала мужа «великий князь», подчеркнув этим разницу в положении Игоря при князе Олеге и после его смерти.

   — Отчего молчишь, Олег? — прозвучал вопрос князя Игоря. — Или не знаешь, что добытая каждым отдельным воеводой слава приумножает славу его великого князя? Зато завоёванная им слава служит возвеличиванию державы, но никак не прославлению деяний его воевод, сколь ни велики были бы их заслуги? Слава сегодняшнего похода — только моя слава, великого князя Руси, но вовсе не воевод, моих вернейших сподвижников.

   — Знаю это, княже, — хмуро отозвался Олег. — Поэтому и жалею, что поход завершился, не начавшись, и лишил меня славы, которой я мог достичь. Я вложил в подготовку к походу всю душу, все силы, однако оказалось, что сделал это напрасно.

   — Напрасно? Нет, Олег, здесь ты крепко ошибаешься. Думаешь, я не вложил в подготовку похода самого себя? Вложил без остатка и не жалею об этом, тем более сейчас. Знаешь почему?

   — Ты уже сказал об этом, княже. У тебя — своя слава, у нас, твоих воевод, — своя, в корне отличная от твоей.

   — Я сказал не только это, но и то, что намерен затмить своими деяниями славу князей, моих предшественников. Что свершили они? Взяли в свои руки весь торговый путь из Варяжского моря в Русское и заставили Византию считаться с интересами Руси. Я сберёг всё полученное от князей-предшественников, поставил на должное место Новый Рим, вздумавший помыкать Русью, и этим сравнялся с ними славой. Однако я хочу большего! Знаешь чего?

   — Покончить с Хазарией, чего не смог свершить ни один из твоих предшественников? — предположил Олег.

Игорь рассмеялся.

   — Покончить с Хазарией? Зачем? Чтобы взвалить на собственные плечи её заботы? Держать под Дербентом сильные заслоны или штурмовать его, сдерживая рвущихся к Итиль-реке арабов, и постоянно сражаться на востоке с дикими азиатскими ордами, желающими хлынуть в Европу? Нет, пусть этим Хазария занимается и дальше. Я хочу другого — стать хозяином не только пути из «варяг в греки» по Днепру, но и великого караванного пути из Азии в Европу через Кавказ и водной дороги из Табаристана через Хвалынское море к Итиль-реке. Я намерен свершить то, о чём и не помышляли ни Аскольд с Диром, ни Олег.

   — Ты хочешь взять Дербент и стать вместо багдадского халифа владыкой Хвалынского моря? — спросил Олег.

   — Ты угадал наполовину. Да, я собираюсь стать владыкой Хвалынского моря, однако для этого не обязательно отбирать у сарацин Дербент. Зачем он мне? Чтобы постоянно оборонять его от халифата и от хазарского кагана, мечтающего прибрать его к своим рукам? Нет, я обзаведусь на Кавказе собственным Дербентом, ничем не хуже уже существующего. Он будет во владениях халифа, и мне придётся защищаться только от него, а хазары, отвлекающие под Дербентом на себя силы арабов, станут в этом случае моими союзниками, а не врагами...

И Олег услышал от князя его план по захвату Бердаа, столицы всего Кавказа и его крупнейшего торгового центра, через который шёл поток товаров из Хвалынского моря в Русское и обратно. Узнал о стремлении Игоря сделать этот город своим оплотом не только на Кавказе, но и на Хвалынском море, с которым Бердаа связывала полноводная судоходная Кура.

   — Как полагаешь, велика ли будет слава воеводы, возглавившего поход на Бердаа и превратившего его в русский Дербент? — поинтересовался в конце своего рассказа Игорь.

   — Его слава будет безмерна, — пылко ответил Олег и тут же поник головой. — Завидую Ратибору, Асмусу и Свенельду, кому-то из них суждено стать главным воеводой этого похода.

   — Не завидуй понапрасну, потому что главным воеводой предстоящего похода будешь ты, — сказал Игорь. — Лучше подумай, кого из названных военачальников ты желал бы иметь своим помощником. Надеюсь, понимаешь, что у каждого из них боевого опыта намного больше твоего, да и в переговорах, которыми наверняка придётся заняться после захвата Бердаа, они на голову выше тебя. Так что совет умного, дельного помощника будет тебе весьма кстати.

   — Ежели Ратибор, Асмус и Свенельд так хороши, почему главным воеводой назначаешь меня? — обиженно спросил Олег.

   — Не догадываешься? — прищурился Игорь. — Ратибор, Асмус, Свенельд для меня просто воеводы, а ты — ещё и вернейший друг-товарищ. Ты, Микула, Рогдай были рядом со мной во всех походах, сполна испили горечь поражений на Итиль-реке и в Русском море, служили мне надёжной опорой во всех делах, десятки раз смотрели в глаза смерти и ни разу не подвели меня. Сейчас, на Дунае, боги сполна одарили меня славой, позволив достичь сокровенной цели жизни — подняться вровень с князьями-предшественниками. Но разве не достойны громкой славы воевод-победителей вы, мои ближайшие соратники? Доселе вы пребывали под крылом недоброй славы, приобретённой вашим великим князем в неудачных походах на Хвалынское море и на Царьград, теперь у вас будет возможность заслужить ту, которой вы на самом деле достойны. Вы честно служили Руси и мне — так пусть боги сполна воздадут вам за это, а ваш ум и воинское дарование вознесут вас на вершину славы! Станьте твёрдой ногой на Хвалынском море, превратите нынешний сарацинский Бердаа в русскую кавказскую Тмутаракань и обретёте славу, которой в истории Руси не имел ни один воевода!..

«Превратите нынешний сарацинский Бердаа в русскую кавказскую Тмутаракань» — эти слова князя одновременно страшили и прельщали Олега. Страшили оттого, что ему, воеводе, предстояло заняться неведомым доселе делом — обустраивать и наводить порядок на чужой земле, которой отныне суждено было связать свою судьбу с далёкой Русью. А слова прельщали тем, что Олегу неоднократно приходилось бывать на Тмутараканской земле, право на которую предъявляли Русь, Хазария и византийские Климаты. Он не раз ловил себя на мысли, что с удовольствием поменялся бы местами с её князь-воеводой. Прекрасный богатейший край, ласкаемый водами Русского и Сурожского морей, почти полная самостоятельность в управлении подвластными землями и населением, частые военные столкновения с хазарами, ромеями, степняками-кочевниками, в которых можно было в полной мере проявить свой талант военачальника, положение при киевском князе, сравнимое с положением князя земли. Лучшие из воевод, к тому же поднаторевшие в державных делах и искушённые в хитростях власти, становились князь-воеводами Тмутараканской земли. Место их подле киевского князя, будь то воеводский совет или дружеское застолье, было среди самых именитых князей земель — новгородского, полоцкого, черниговского, смоленского.

Если Игорь намерен сделать Бердаа или территорию Аррана кавказской Тмутараканью, управлять ею будет князь-воевода, и первым кандидатом на сей пост станет не кто иной, как воевода, завоевавший и удержавший этот край под властью Руси. Этот воевода — он, Олег. Правда, он ещё ни завоевал, ни отстоял Бердаа от сарацин. Но он должен стать этим воеводой-победителем, и он им будет!..

Рядом раздались тяжёлые шаги, и у костра, возле которого на берегу Куры сидел Олег, возник воевода Свенельд. Остановился напротив Олега, присел на корточки, подбросил в затухавший огонь несколько поленьев.

   — Опять не спится? — осведомился он.

   — Задремал было после полуночи, да не надолго. Тревожные думы не дают покоя ни днём ни ночью. Завтра достигнем дороги, что ведёт от Куры через горы в долину Бердаа и где наверняка будет поджидать нас Эль-мерзебан. От того, какими явим мы себя в первом сражении и чем оно завершится, будет зависеть многое в дальнейшем ходе войны с халифатом.

   — Гложут эти мысли и меня, — признался Свенельд. — Но, кажется, боги решили нам помочь. Не забыл хазарского купца Хозроя, что сопровождал наши войска весь прошлый Хвалынский поход от Итиль-кела до последнего боя с хазарами у переволоки на Саркел-реку?

   — Помню, что каган приставил к князю Игорю своего человека, который подсчитывал нашу добычу, половина коей по договору с каганом мы были обязаны отдать ему. Но как звали того человека — не знаю. Отчего ты заговорил о нём?

   — После возвращения из похода я часто встречал Хозроя в Киеве. Мои жена и дочь брали его товары, несколько раз по моему заказу он привозил из Дамаска сарацинские клинки, сравнимые по качеству с нашими харалужными. Люди атамана Глеба, рыщущие по берегам Куры в поисках неприятельских лазутчиков, доставили ко мне Хозроя.

   — Они приняли его за сарацинского лазутчика?

   — Нет, Хозрой очутился здесь по своим купеческим делам. Он торговал в Бердаа и, когда узнал о нашем плавании к Аррану, тут же свернул все свои дела и поспешил возвратиться через Дербент в Хазарию. Однако он не был бы иудеем, если бы ему в голову не пришла мысль, как возместить убытки, понесённые им из-за прекращения торговли в Бердаа. И не только возместить убытки, но и получить изрядную прибыль, воспользовавшись нашим вторжением в Арран.

   — Свенельд, меня нисколько не интересуют дела иудея Хозроя, даже если он друг твоей семьи и оказал ряд услуг лично тебе, — холодно заметил Олег.

   — Ты не дослушал меня. Удачное ведение Хозроем дел в Арране после изгнания из него войск халифа возможно лишь в случае твоего к нему благорасположения. Поскольку Хозрой — купец, он понимает, что за всякую услугу надобно платить, и за твоё расположение готов оказать нам помощь в предстоящем сражении с Эль-мерзебаном Мохаммедом.

   — Купец обещает нам помощь в сражении? — удивился Олег. — Ему стали известны тайны Эль-мерзебана и он готов поделиться ими со мной?

   — Тайные мысли Мохаммеда ему не ведомы, хотя кое-что интересное о неприятельском войске он может сообщить. У Хозроя к тебе другое предложение. Желаешь выслушать его? Он просит встречи с тобой наедине и предостерегает от излишней доверчивости к предводителям аланов и лазгов, которых считает ненадёжными союзниками.

   — Вижу, Хозрой не лишён проницательности, но я не намерен с ним встречаться. Я никогда не имел дел с купцами, тем паче с иудеями, а чрезмерное многословие и замысловатость их речи на торжищах меня попросту раздражают. Как понимаю, Хозрой поставил тебя в известность о всех своих делах и дальнейших планах, и я предпочёл бы узнать о них от тебя.

   — Хорошо. Хозрой просит одного — быть старшим у купцов, что станут сопровождать наше войско и скупать ту часть добычи, от которой из-за её малой стоимости, тяжести или непомерных размеров воины считают за благо сразу избавиться. Скупив такую добычу за бесценок, купцы затем получают за неё в других местах полную цену. Пользуясь тем, что в прошлом походе он являлся представителем кагана при великом князе, Хозрой самолично провозгласил себя старшим !

подвизавшихся при нашем войске купцов, что позволило ему получить хорошую выгоду. Такую возможность он не хотел бы упустить и сейчас.

   — Каждое войско обычно сопровождают купцы, и мне безразлично, кто из них будет старшим, — сказал Олег. — Но если этой должности добивается Хозрой, что он предлагает в обмен на неё?

   — У Хозроя много знакомых в Бердаа, в том числе семьи Эль-мерзебана Мохаммеда и ряда его ближайших вельмож. От них Хозрой выведал, где и с каким числом воинов Мохаммед собирается встретить нас на пути к Бердаа, и готов поделиться этими сведениями с тобой. Помимо этого, у него есть план, как нанести внезапный удар войскам неприятеля в спину, что может сыграть решающую роль в завтрашней битве.

   — Звучит заманчиво, — проговорил Олег. — Однако не пустые ли это слова?

   — Вечером к нам должен возвратиться последний из лазутчиков, засланный под видом купцов в Бердаа ещё год назад. О том, что происходит в городе и его окрестностях, мы извещены и от атамана Глеба, черпающего сведения от здешних разбойных людей, среди которых у него немало знакомцев. Хозрой говорит то же, что наш лазутчик из Бердаа и казаки Глеба: Мохаммед оставил в Бердаа тысячу дейлемитов и большую часть воинов, набранных из жителей Аррана, а с четырьмя тысячами дейлемитов и тысячью отборных ополченцев, ни по боевому опыту, ни по вооружению не уступающих сарацинскому войску, выступил нам навстречу.

   — Численность и состав войска, которым Эль-мерзебан намерен преградить нам путь к Бердаа, нам известны и без Хозроя. А вот где он собирается дать нам бой, я могу только догадываться. Скорее всего, это будет сделано в том же ущелье, где сарацины в наш прошлый поход остановили и обратили вспять двигавшийся в долину Бердаа отряд воеводы Асмуса.

   — Нет, Мохаммед навяжет нам битву в небольшой горной долине, сразу после выхода из ущелья. На сей раз сарацины намерены не просто преградить нам путь к Бердаа и заставить уйти назад, а наголову разгромить. Мохаммед собирается дать нам сражение по всем правилам и, одержав победу, преследовать конницей до самых ладей, надеясь вырубить до последнего человека. В последнее время на место Эль-мерзебана Аррана появились другие претенденты, и своей блистательной победой над нами Мохаммед мог бы доказать, что хозяином и достойным защитником багдадских владений на Кавказе может быть только он.

   — Откуда Хозрой знает, где Эль-мерзебан задумал дать нам сражение? О таких вещах на каждом углу не трубят, о них извещены два-три самых верных человека.

   — Так и есть, помимо Мохаммеда о месте будущего сражения знают только командир дейлемитов и начальник конницы. Но жена последнего — постоянная покупательница Хозроя. Поджидая вчера её с заказанными драгоценностями во дворе, он невольно подслушал её ссору с мужем. Того не было целый день дома, и она была уверена, что он провёл время у другой женщины. Доведённый её нападками до бешенства, начальник конницы в запале проговорился, что вместе с Эль-мерзебаном и начальником дейлемитов ездил к Узкому ущелью, на выходе из которого они собираются встретить и разгромить наши войска. Думаю, что случайное проникновение в планы Эль-мерзебана и послужило первопричиной желания Хозроя заручиться твоим благорасположением и стать старшим над сопровождающими наше войско купцами.

   — Знание точного места, где противник собирается навязать нам сражение, действительно значит много, — сказал Олег. — Но ты говорил, что Хозрой придумал, как неожиданно ударить войскам Эль-мерзебана в спину. Одно дело — знание места предстоящего сражение, и совсем другое — тайно провести отряд моих воинов в тыл сарацинам, поджидающим нас на выходе из ущелья. Ведь их лазутчики шныряют по берегам Куры десятками, они знают каждый наш шаг, и любое наше действие тут же становится известно неприятелю. Каким образом Хозрой намерен перехитрить осторожного Мохаммеда?

   — Опасаясь, что от его товаров на складах в Бердаа после захвата города ничего не останется, Хозрой вывозит их в одно из горных селений на берегу Куры, откуда позже собирается отправить караваном в Итиль-кел. Люди Хозроя дважды привозили товары из Бердаа в селение и знают участки, где располагаются сарацинские дозоры, которые стерегут ведущую из селения в долину Бердаа дорогу. Таких дозоров три, службу на них несут не дейлемиты, а обыкновенные дорожные стражники, для которых во все времена главным было желание любым способом содрать деньги с проезжавших мимо купцов. И хотя приказом Эль-мерзебана им строжайше запрещено пропускать незнакомых людей в долину Бердаа, стражники по-прежнему не упускают возможности набить свой карман, и оба раза беспрепятственно пропускали обоз Хозроя из Бердаа к Куре и обратно, получая за это от купца хорошие деньги. Зная, где затаились вражеские дозоры, мы можем скрытно обойти их, после прямиком направиться к Узкому ущелью, где займём выгодную позицию в тылу неприятельских войск.

   — Прежде чем обойти дозоры на дороге, нужно незаметно подойти к ней. А между нашим лагерем и селением, где берёт начало дорога, наверняка есть вражьи наблюдатели. Мимо них в темноте могут прошмыгнуть десяток-другой людей, но нескольким сотням воинов это не удастся.

   — Хозрой подумал и об этом. Каждый богатый купец содержит при себе верных людей, имеются они и у Хозроя. По приказу хозяина они взяли сейчас под своё наблюдение горный распадок. Он из селения ведёт поначалу в сторону Куры, а затем круто сворачивает к нужной нам дороге. Мы до рассвета устроим набег на селение, допустим за продовольствием. Тогда часть воинов может незаметно уйти из него по распадку к дороге. Обойдёт выставленные на ней дозоры, направится к Узкому ущелью. А чтобы разница между ушедшими в набег и возвратившимися из него дружинниками осталась тайной, наших воинов со всех сторон будут прикрывать люди атамана Глеба. Они заставят вражьих наблюдателей держаться от них подальше. Так что ежели ты согласен с этим, действовать надо без промедления, покуда не начало светать.

   — Я не знаю Хозроя, и это не тот человек, душу и сокровенные мысли которого можно постичь после первой встречи с ним. Он известен тебе гораздо лучше, чем мне, и ежели ты ручаешься за купца, вели готовиться к нападению пятнадцати сотням воинов. После того возвращайся ко мне с воеводами Микулой и Рогдаем.

   — Главный воевода, отряд готов выступить, а Микула с Рогдаем уже предупреждены мной, что могут спешно понадобиться тебе...