— Здесь.

Рогнеда остановилась на небольшой поляне, отбросила со лба космы седых волос, повернулась к Эрику.

— Ты рядом со священным источником, где каждую ночь собираются валькирии, чтобы решать судьбы храбрых викингов. Тут они кружатся в своем неслышном хороводе, отсюда по велению самого Одина отправляются за душами павших викингов, дабы отнести их на небо. Ни один смертный не может видеть их, лишь мне даровано богами слышать и разуметь райских дев.

Вещунья внезапно замерла, подняла руку, к чему-то стала прислушиваться.

— Ты видишь их, ярл? Слышишь ли поступь небесных дев? — шепотом спросила она.

Эрик невольно вздрогнул, положил руку на перекрестие меча, огляделся по сторонам. Сплошной стеной стоял вокруг него темный лес, сквозь густо переплетенные ветви деревьев слабо мерцал лунный свет. Со стороны ближайшего болота ветер приносил сладковатый запах гнили и однообразный шелест камыша.

— Я ничего не слышу, Рогнеда.

— Смотри и слушай, ярл. Райские девы приближаются к нам, сейчас они будут здесь. Ты чувствуешь, как изменилось все вокруг?

Эрик до предела напряг слух и зрение. Лес и болото жили обычной ночной жизнью. Где-то вдалеке рыдали и стонали души не вознесшихся на небо воинов, рядом с поляной метались среди деревьев тени вурдалаков и упырей, жаждущих свежей и теплой человеческой крови. Вверху среди полос лунного света мелькали светлячки душ сгинувших в утробах матерей младенцев. Где-то в камышах ухал и хохотал леший, над гладью воды изредка разносился золотистый смех русалки, зазывающий к себе одинокого путника. Из глубины болота слышался громкий плеск воды — это водяной поднимал над ней рогатую плешивую голову. Кое-где среди зарослей обступивших поляну кустов мерцали слабые желтые огоньки — то светились зрачки глаз хитрых и злых оборотней, прыгающих через головы над старыми трухлявыми пнями.

— Я не вижу и не слышу валькирий, — произнес Эрик.

Но вещунья уже не обращала на него внимания. Присев на корточки и склонив голову над бьющим из земли ключом, она напряженно всматривалась в темную гладь воды. Эрик последовал ее примеру. Вначале поверхность воды была непроницаемой для глаз, но вот на ней появился розоватый зайчик, и вода посветлела. Зайчик медленно опустился на дно, и дно начало светиться слабым мертвенным блеском. Вскочив на ноги, Рогнеда выхватила из рук одного из дроттов жертвенную чашу — братафулу налила в нее жидкость из принесенного с собой сосуда. Высыпала туда некие порошки, размешала все это высушенной вороньей лапой. Снова опустившись на колени, она закрыла глаза и выпила зелье мелкими глотками. Не открывая глаз, сыпанула себе на ладонь горсть еще одного порошка. Эрик узнал его: это были высушенные и истертые в пыль грибы-мухоморы, вернее, та их разновидность, отвар или порошок которой не были смертельными для человека, а только возбуждали его и увеличивали силы. Воинам этот порошок давал отвагу и презрение к смерти, у рожениц снимал боль, дроттам и вещуньям позволял видеть и слышать то, что было недоступно для глаз и ушей простых смертных.

А Рогнеда, частью проглотив порошок, а частью вдохнув его в ноздри, распустила по плечам волосы, вытянула над водой ладони и принялась медленно водить ими над поверхностью. И Эрик не поверил своим глазам. Между водой и ладонями вещуньи появился голубоватый свет, вокруг пальцев запрыгали яркие искры, и над зеркалом воды возникло тусклое сияние. Глаза Рогнеды тотчас широко открылись, и колдунья рывком приблизила голову к источнику. Ее тело дрожало, лицо напоминало застывшую белую маску, на которой жили лишь неестественно огромные глаза. И вдруг словно порыв ветра пронесся над Рогнедой, на миг подняв ее волосы дыбом. Но вот они снова упали на плечи, соскользнули с них концами в воду, и лицо вещуньи полностью скрылось от взглядов окружающих.

Поверхность родника оставалась неподвижной, но вода внутри него словно забурлила, а со дна стали появляться какие-то темные полосы, радужные пятна, светящиеся точки. Все это перемещалось по кругу, сталкивалось и снова разбегалось. Внезапно вода потемнела, и ее прорезала, будто молния, ослепительная вспышка. В ярком свете Эрик увидел бьющую толчками их недр земли струю источника, пляшущие вокруг поднятые со дна песчинки, несколько камешков, покоящихся на подводном ложе.

Неожиданно все исчезло. Слабо вскрикнув, Рогнеда сложила на груди руки и лицом вниз повалилась на землю. Отведя глаза от родника, Эрик почувствовал, как гулко колотится в груди сердце и пылают огнем щеки. Голова была как чужая, в ней с неимоверной быстротой проносились обрывки несвязных мыслей. Вскоре вещунья зашевелилась, невнятно зашептала, с видимым усилием поднялась на колени. Отбросила с лица косматую гриву волос и протянула к луне костлявые руки.

— Могучие боги, я здесь! Всевидящие валькирии, я рядом с вами! Откройте своим детям судьбу, укажите верный путь! Куда идти им, что делать? О боги, мы ждем вашей воли!

Она смолкла, с поднятыми руками застыла у родника как изваяние. И тотчас две огненные стрелы пронзили небо. Появившись из-за деревьев, они светящимися полосами пронеслись над поляной и исчезли в камышах среди болот. Словно завороженный, Эрик проводил их глазами, и лишь голос вновь заговорившей Рогнеды вывел его из оцепенения.

— О боги, вы откликнулись на мой зов! Один, ты указал путь своим детям! Твои огненные стрелы зовут викингов в поход на Киев! И славные воины, твои послушные сыновья, исполнят твою волю!

Она говорила что-то еще, но Эрик не слушал. Будто притянутый неведомой силой, викинг не мог отвести глаз от лесного родника. Ему казалось, что внутри струящейся у ног воды пробегают огненные сполохи, а ее поверхность клубится. Порой чудилось, что он слышит неведомо откуда звучащие ласковые и мелодичные женские голоса, обращенные только к нему.

— Ярл, что с тобой? — раздался у него над ухом встревоженный голос.

На этот раз голос был резким и грубым и принадлежал одному из пришедших с Эриком варяжских сотников. Ярл от неожиданности вздрогнул, хотел повернуться к товарищу и не смог: тело было словно налито свинцом, а ноги будто приросли к земле и ему не повиновались.

— Ярл, мы возвращаемся в город, — продолжал сотник. — Идешь с нами или остаешься?

— Мы догоним вас, — ответила за Эрика подошедшая к нему Рогнеда.

Опершись на клюку, она дождалась, когда покинут поляну все пришедшие с Эриком дротты и викинги. И едва стихли на тропе шаги, обратилась к погруженному в свои мысли ярлу.

— Все видел и слышал?

— Да. Я видел огненные стрелы Одина, указавшие дорогу войны на полянскую землю. Помню молнию, насквозь пронзившую родник и ушедшую в песок. Я до сих пор слышу исходящие из воды неведомые мне женские голоса. Не знаю, что со мной, но мое тело словно чужое, голова пуста, я сам не свой. Отчего это, Рогнеда?

— Только что ты был рядом с богами и собственными глазами видел уготованную тебе судьбу. Может, твой разум не смог еще постичь это знамение, заставляя содрогаться и цепенеть послушное ей тело. Потому что недолго осталось ходить тебе под небом, отважный викинг. Знай, что дни твои уже сочтены богами…

— Да, я видел игру родниковых струй и слышал голос воды. Но я не знаю и не понимаю языка богов… Я лишь видел и слышал, только ничего не понял. Что пожелали открыть мне боги?

Вещунья отвела взгляд от Эрика.

— Скоро ты сам узнаешь собственную судьбу и поймешь, отчего сейчас так тревожно и страшно твоей душе.

Шагнув к вещунье, Эрик схватил ее за плечи и сильным рывком оторвал от земли. Согнул руки и поднес Рогнеду к своему лицу.

— Старуха, боги открыли тебе мою судьбу, а ты поведаешь ее мне. Какой бы она ни была… Слышишь? Говори, или я вытрясу из тебя душу.

И Эрик встряхнул вещунью с такой силой, что у той затрещали кости. Охнув, Рогнеда побелевшими от ужаса глазами уставилась на варяга.

— Ярл, оставь меня. Я скажу все.

Эрик опустил старуху на землю, и колдунья, подобрав выпавшую из рук клюку, снова сложила на ней ладони.

— Помнишь огненную молнию, пронзившую воду и песчаное ложе источника?

— Конечно. После этого у меня будто что-то оборвалось в груди.

— Ты видел не молнию, ярл, а свою смерть. И огонь богов указал место твоей скорой гибели.

Эрик недоверчиво глянул на вещунью.

— Врешь, старуха.

— Я говорю правду. Ты и хазарин Хозрой — гости Руси, но оба желаете ей зла и крови. И русская земля не хочет больше носить вас на себе. Поэтому вы оба не вернетесь на родину, а навсегда останетесь здесь. Тебя, ярл, поглотит земля, а хазарина — водная бездна. По воле неба вы уже мертвы, и вам нет места среди живых.

Некоторое время Эрик молчал, затем распрямил плечи и, гордо вскинув голову, сказал:

— Я воин, и смерть не страшна мне. Я уже не раз встречался с ней и готов расстаться с жизнью без сожаления… будь то на земле или воде. Но я хотел бы умереть как викинг: в бою и с обнаженным мечом. Скажи, какую смерть уготовили мне боги?

— Ты умрешь как истинный воин — лицом к врагу и с оружием в руках. Но твое тело не увидит погребального костра, а душа не вознесется на небо к предкам.

— Ты лжешь! Если викинг погибает в бою, он умирает как герой. И потому его тело навсегда исчезнет в погребальном огне; это священный долг уцелевших товарищей либо победивших врагов, отдающих дань памяти погибшему храбрецу. Таковы законы всех настоящих воинов, каким бы богам они ни поклонялись. Я не верю твоему гаданью, жалкая старуха! Не желаю больше слушать твое вранье! Прощай…

Круто развернувшись и даже не взглянув на Рогнеду, Эрик быстро зашагал по тропе прочь от родника. Не успели замереть звуки его шагов, как из кустов, обступивших поляну, появились Хозрой и двое слуг с луками в руках. Рабы остановились поодаль, хазарин приблизился к вещунье.

— Видели варяги наши стрелы?

— Они пронеслись над самыми их головами. Я истолковала это как знамение Одина, зовущее викингов в поход на Киев. Сегодня я все сделала так, как ты велел.

— Хорошо. Я позаботился, чтобы ни князь Лют, ни киевский тысяцкий не узнали о гадании, а потому русы не смогли помешать нам, — весело произнес Хозрой. — Надеюсь, ты не вздумала посвятить в нашу тайну Эрика? — подозрительно покосился он на вещунью.

— Зачем? — пожала плечами Рогнеда. — Ярл силен как бык и так же глуп. Хотя он жаден и готов продать за золото собственную душу кому угодно, однако слепо верит в богов и боится их. Так пусть считает, что нe только твое золото, но и воля Одина зовут его на полян.