Ольга хорошо знала Рогдая и не ошиблась — тот прискакал в Киев и появился перед ней в полдень следующего дня. Осунувшееся лицо, ввалившиеся глаза, серые от покрывшего их слоя пыли обычно чёрные усы — таким предстал перед Ольгой тысяцкий, от известий которого сейчас в её судьбе очень многое зависело.

   — Великая княгиня, я уже знаю, что чёрная весть с днепровского порубежья достигла тебя и Киева, — с трудом сдерживая возбуждение, начал Рогдай. — Стольный град в тревоге, градские воеводы вооружают и обучают ополченцев, смерды из окрестных селений везут в Киев припасы. Великая княгиня, я торопился, чтобы успокоить тебя и горожан — вторжения ромеев на Русскую землю не будет. Не будет, — ещё раз повторил Рогдай и для убедительности своих слов несколько раз качнул головой из стороны в сторону.

По душе Ольги сразу будто скребанули острыми когтями кошки, однако она выдавила на лице улыбку.

   — Благодарю за приятную новость, тысяцкий. Рада ей, однако... Не обольщаешься ли ты сам и не рано ли вселяешь надежду в сердца готовящихся к защите родного града киевлян? — ласково спросила она, направляясь к столу, на котором стояли кубки, корчаги и кувшины со всевозможными напитками.

   — Понимаю твою тревогу за Русь и разделяю твои сомнения, великая княгиня. В отсутствие мужа за всё на Руси ответствуешь ты, а потому в твоей душе не должно быть места ни излишней доверчивости, ни чрезмерному благодушию. Понимаю всё это, однако как воевода всего степного порубежья заявляю: ромейское нашествие Руси не грозит.

   — Верю тебе, Рогдай, верю, — сказала Ольга, переходя с официального тона на дружеский, который до сих пор сохранился между Игорем и его бывшими друзьями детства и которого иногда, подражая мужу, придерживалась Ольга в общении с Микулой, Олегом и Рогдаем. — Обо всём расскажешь мне чуть позже, а пока утоли жажду и присядь с дороги. Садись, не бойся, — указала она глазами тысяцкому на одно из обитых дорогой аксамитовой тканью кресел, заметив, с какой опаской посматривает покрытый с ног до головы пылью тысяцкий на окружавшие его предметы роскошной обстановки.

Пока тысяцкий снимал плащ, шлем и усаживался в кресло, Ольга налила ему из кувшина медового кваса, протянула наполненный до краёв кубок.

   — Испей, Рогдаюшка. Переведи с дороги дух, успокойся и рассказывай, с чем прискакал. И не торопись, не торопись. Это ожидание дурной вести гложет сердце, а хорошая весть может и подождать. Ещё налить? — спросила она, когда тысяцкий жадно опустошил кубок.

   — Потом, великая княгиня. Сейчас сколько ни пей — мало будет, поскольку пьёшь не ртом, а глазами. Поведаю, с чем прибыл, и ещё княжьим кваском побалуюсь. Так с чем пожаловал к тебе мой предшественник-десятский?

   — С вестью о появлении в устье Днепра ромейских кораблей. И с предположением своего начальника, сотника порубежной стражи, что они всего лишь передовой отряд имперского флота, который намерен вторгнуться по Днепру на Русь. Оттого в стольном граде переполох и приготовления к обороне, которые бросились тебе в глаза.

   — По-видимому, отправляя гонца и ничего не зная толком о ромеях, сотник исходил из того, что лучше переоценить неведомую опасность, чем недооценить, — усмехнулся Рогдай. — Но теперь о приплывших кораблях известно почти всё, и я заверяю тебя, великая княгиня, что ни Киеву, ни тем паче Руси вражьи корабли в днепровском лимане не угрожают. Выбрось из головы все тревожные мысли, а главный воевода Ярополк и тысяцкие градского ополчения успокоят горожан и окрестных смердов.

Рогдай, собственно, ничего ещё не сказал толком, лишь успокоил Ольгу, однако та внутренне напряглась. Уж больно не по нраву пришлись ей слова тысяцкого «теперь о приплывших кораблях известно почти все».

   — Что же стало известно о пожаловавших к нам ромеях нового? — по-прежнему приветливым голосом спросила Ольга. — И насколько этому можно доверять?

   — Полагаю, доверять можно целиком. Суди сама. Получив весть с Днепра о ромеях, я немедля прискакал туда и велел сотнику в тот же день захватить пленника. И не кого попадя, а такого, кто мог бы ответить на нужные мне вопросы. Вечером полтора десятка ромеев отправились в камыши охотиться на уток, и там порубежники превратили их самих в двуногую дичь, уложив стрелами всех, кроме главного. Тот оказался кибернетом триремы и знал многое. Конечно, поначалу он молчал, затем выдал себя за простого судового повара, однако, когда порубежники прижгли ему пятки калёным железом, счёл лучшим рассказать всё, что ему было известно. Обосновавшаяся в лимане восьмёрка кораблей входила в отряд патрикия Варды, которому было поручено уничтожить часть русского флота, уплывшую к берегам Малой Азии и вторгнувшуюся в провинцию Бифиния. Как пленник слышал от своего друга, командира триремы, этими русичами командовал сам великий князь Игорь с воеводой Ратибором и ярдом Эриком. Разгромить русские войска на суше патрикию не удалось, и он стал преследовать их в море. Поначалу все его корабли плыли вместе, затем их восьмёрка отделилась и направилась к днепровскому лиману. Как сообщил пленнику по секрету друг-навклир, остальные корабли Варды продолжили путь к проливу, ведущему из Русского в Сурожское море. Там они станут поджидать ладьи князя Игоря, а корабли в устье Днепра должны отпугнуть их в случае, ежели те, вопреки расчётам патрикия, вздумают возвратиться в Киев кратчайшим путём по Днепру. Как видишь, великая княгиня, восьмёрка ромейских кораблей у Днепра не таит для Киева и Руси никакой угрозы, хотя может сыграть роковую роль в судьбе твоего мужа и его отряда.

   — Ты рассказал, что слышал от ромея, однако не объяснил, почему веришь его словам, — сказала Ольга, внимательно глядя на Рогдая. — Разве не мог он солгать, желая хоть так отомстить за своё пленение, пытки и, как он не мог не понимать, неминуемую смерть?

   — Мог, что он и делал поначалу. Но его сообщения о том, что произошло в Малой Азии, и о разделении флота патрикия Варды подтвердили другие люди. О боях в Вифинии судачили на корсуньском торжище прибывшие из Царьграда купцы, а большой отряд ромейских кораблей, направлявшихся к Сурожскому проливу, встретила фелука приплывшего в Климаты персидского базаргана. Так почему не поверить пленнику и в том, что касается цели прибытия к Днепру их восьмёрки кораблей?

   — Рогдай, ты говоришь о пересудах на корсуньском торжище, о том, кого встретило в пути судно восточного купца. Откуда знаешь обо всём этом? Почему веришь чужим словам?

   — Боюсь тебя утомить ненужными подробностями, великая княгиня, но ежели хочешь их узнать... — Тысяцкий пожал плечами. — Я давно связан с порубежной службой и хорошо знаком со многими атаманами казачьей вольницы, начиная от берладников ла Дунае и кончая бродниками на Итиль-реке. А казаки не только нападают на купцов, но зачастую по их просьбе сами охраняют караваны от степных и морских разбойников, не входящих в их вольнолюбивое братство. Поэтому казачьи атаманы поддерживают постоянные связи со многими купцами, имеют дружков среди их стражников, всегда извещены о событиях на караванных тропах и торжищах. Доскональное знание купеческой жизни позволяет казакам нападать на неугодных им караванщиков, не трогая тех, кто заблаговременно даст щедрый откуп за беспрепятственный проход по казачьим землям. От знакомых мне атаманов, промышляющих на морских караванных путях в Русском и Сурожском морях, я узнал о событиях в Вифинии и у Сурожского пролива. Порубежная служба — это не только острый меч, всегда готовый преградить ворогу путь в пределы Отечества, но также надёжные и неусыпные глаза и уши, видящие и слышащие всё, что творится далеко окрест порубежья на своей и неприятельской стороне.

   — Не может случиться так, что ромейский флот, упустив русские ладьи у пролива, отправится к Днепру и в отместку за набег князя Игоря свершит нападение на Русь?

   — Нет, для этого у патрикия Варды попросту не хватит сил. Ежели он оказался слаб, чтобы справиться в Малой Азии лишь с частью нашего разбитого на море войска, что ждёт его на Руси, где на её защиту поднимется весь люд от мала до велика? Патрикий — умный человек и опытный военачальник, он никогда не допустит такой грубейшей ошибки, — уверенно заключил Рогдай.

   — А ежели к патрикию подоспеет подмога из империи? Если у Днепра соберутся воедино все полководцы, что вначале разбили князя Игоря на море, а потом преследовали уплывшие в разные стороны остатки его войска? Это будет уже армия, которая сможет если не воевать Русь, то осадить и захватить Киев, оставшийся ныне без надлежащей защиты.

   — Все ромейские полководцы не могут в ближайшее время собраться у Днепра, — мягко улыбнулся Рогдай. — Хотя бы потому, что некоторые из них с изрядным числом легионеров находятся сейчас в Болгарии, где безуспешно пытаются разгромить ещё одну часть наших войск, уцелевшую после морского поражения. Когда они завершат бои в Болгарии, им тут же найдутся куда более важные дела в самой империи или на сарацинском порубежье, чем забираться в глубь русских земель, на которые Новый Рим ещё ни разу не ходил с мечом, понимая опасность и бессмысленность сей затеи. Все действия патрикия Варды в Малой Азии и на Русском море — это стремление как можно больше ослабить наше воинство, чтобы не допустить новых набегов на Византию, но никак не подготовка к нападению на Русь.

Пожалуй, разговор о ромеях пора заканчивать — у Рогдая на сей счёт своя твёрдая точка зрения, и Ольге его не переубедить. Но как отнесётся тысяцкий к угрозе Руси со стороны её восточной соседки? Если в этом плане относительно Хазарии у него существуют хоть малейшие подозрения, они окажутся Ольге хорошим подспорьем в обосновании безвыходности её положения перед направленным против Руси союзом ромейского императора и хазарского кагана.

   — А не связано появление ромейских кораблей у Корсуньской земли, близ хазарских берегов, с недобрыми замыслами кагана против Руси? — спросила Ольга, легонько поглаживая ладонью резной бок стоявшей на столе серебряной корчаги с италийским вином, однако продолжая боковым зрением внимательно следить за лицом Рогдая. — Каган не из тех правителей, кто не постарается использовать в свою пользу поражение русских войск. Вдруг он заключит союз с патрикием и вместе с ним нападёт на Русь не с Русского моря, а с Сурожского? Или Варда войдёт со своими кораблями в Днепр, связав боями нашу ладейную дружину, а в это время хазары крупными силами подступят из Дикой степи к Киеву? Никогда не верил кагану князь Игорь, особенно после его измены во время Хвалынского похода, не верю ему и я.

Ольга увидела, как на лице Рогдая появилось снисходительное выражение. Конечно, она понимала, что задаёт тысяцкому наивные в его представлении вопросы, однако её самолюбие от этого нисколько не страдало. Результат игры, которую она начала и намерена вести до конца, слишком много для неё значил, чтобы она могла позволить себе обращать внимание на поведение какого-то тысяцкого. А вот знать, что в действительности происходит на южном и восточном порубежье, чтобы затем ловко перемешать правду с домыслом, заставив непосвящённых одинаково верить тому и другому, ей нужно обязательно. И пусть Рогдай воспринимает её вопросы как угодно — ей наплевать, тем более что она очень скоро сполна отплатит тысяцкому за его снисходительность к ней. А покуда учи и просвещай непонятливую великую княгиню, умница Рогдаюшка...

   — Союз между каганом и патрикием невозможен, великая княгиня, — ответил Рогдай. — Союзы заключаются между равными по положению людьми, а Варда всего лишь один из полководцев Нового Рима, но никак не его император. Правда, сговор между патрикием и каким-нибудь хазарским тумен-тарханом, конечно, с согласия кагана, может состояться, но это опять-таки будет не та сила, что может представлять для Руси или даже Киева серьёзную угрозу.

   — Наверное, так оно и есть, — согласилась Ольга. — Там, где дела должны вершить императоры и каганы, нет места патрикиям. Однако некоторые купцы, прибывшие на киевское торжище через Дикую степь, видели хазарскую конницу на берегах Саркел-реки. Уж не вздумал ли каган собственными силами совершить большой набег на Русь, полагая, что та не в состоянии оказать сопротивление одновременно ему и ромеям на Днепре?

Она решила сделать Рогдая первым военачальником, услышавшим о грозящей Руси с востока опасности, и проверить, насколько серьёзно может быть воспринято такое утверждение. Согласие или несогласие с ним тысяцкого, доводы, которые он станет приводить для доказательства несостоятельности мнения великой княгини или в подтверждение имеющейся у него собственной точки зрения, послужат хорошим подспорьем людям Григория, которым суждено принести в Киев тревожную весть со степного порубежья.

   — Купец, наверное, говорил о хазарской коннице близ крепости Белая Вежа, — спокойно воспринял слова Ольги Рогдай. — Действительно, туда в последние дни подошли несколько отрядов ал-арсиев и разбили на берегах Саркел-реки свои становища-таборы. К Белой Веже из разных мест Хазарии направляются ещё несколько отрядов, однако каган собирает их вовсе не для похода на Русь. У Хазарии ныне два опасных врага: персидский шах на Кавказе и у Дербента и рвущиеся на Запад из глубин Азии кочевые орды печенегов и кипчаков. Однако, опасаясь Руси, которой Хазария причинила много зла и потому справедливо боится отмщения, каган не осмеливался оголять с ней рубежи и держал там изрядное число войск. Сейчас, после поражения войска князя Игоря, он решил снять их с прежних мест и бросить на персидского шаха либо против азиатских кочевников. Собираемые на Саркел-реке войска выступят, скорее всего, на Кавказ, но каган может использовать их и против печенегов, что обосновались у днепровских порогов и не дают покоя ни Руси, ни Хазарии. Согласен с великим князем и с тобой, что Хазария — опасный и вероломный враг, но сегодня у неё слишком короткие руки, чтобы поживиться за счёт Руси даже после потери ею лучшей и большей части своего войска.

Ольга была довольна — от Рогдая она услышала полезного гораздо больше, чем надеялась. Чего стоят его сообщения о ромейском флоте у Сурожского пролива или о сборе отрядов хазарской конницы на берегах Саркел-реки! Рогдаю донесли, что флот патрикия Варды намерен поджидать у пролива плывущие из Малой Азии на родину ладьи русичей? А великой княгине сообщили, что ромейские корабли плывут к Климатам, где загрузятся находящимися там имперскими войсками, чтобы высадить их затем на Днепре. Рогдая известили, что собранная воедино хазарская конница двинется на Кавказ или против печенегов, а Ольгу — что она готовится для набега на Киев. Что возьмёшь с соглядатая либо купца, ежели патрикий Варда и хазарский каган о своих планах ему не поведали, а корабли он видел в сумерках либо в тумане и не определил точно их курс, а конница от Белой Вежи может поскакать как на печенегов у днепровских порогов, так и належавший не так далеко от них выше по Днепру стольный град Руси. Главное, что в море недалеко от русских берегов на самом деле находился многочисленный ромейский флот, а хазары начали собирать близ русского порубежья свою доселе разбросанную в разных местах конницу.

Но в сообщениях тысяцкого было и то, что Ольге крайне не нравилось — его твёрдая убеждённость, что Руси нечего опасаться ни на юге, ни на востоке. И если на воеводской раде возникнет выбор поверить Рогдаю либо сообщениям каких-то малоизвестных воеводам купчишек, Ольга уверена, что выбор будет не в её пользу. Значит, необходимо сделать так, чтобы Рогдай не только не присутствовал на раде, но чтобы вообще никто не узнал от него ни о цели появления византийских кораблей в Сурожском проливе, ни о предполагаемом походе хазарской конницы от Белой Вежи на Кавказ или против печенегов. Для этого тысяцкий должен как можно скорее покинуть Киев, не вступив в разговор ни с одним из своих друзей-воевод, прежде всего с Ярополком. Но она знает, как обезопасить себя от ненужного ей теперь Рогдая.

   — Мне кажется, что мы слишком заговорились о ромеях и хазарах и забыли о самом главном — о наших воинах, что во главе с великим князем могут угодить в неприятельскую ловушку у Сурожского пролива. Можно ли предупредить Игоря об этой угрозе? Как и чем помочь ему в морском бою в проливе, ежели тому суждено произойти? Что предпринять, дабы русичи, прорвавшиеся в Сурожское море и завершившие плавание на его берегах, не стали, сойдя на сушу и двинувшись пешими на Русь, добычей ворогов-степняков? Рогдаюшка, неужто мы с тобой ничего не можем сделать для спасения великого князя и его воинов?

Ольга говорила с тысяцким так, как не позволяла себе говорить ни с кем, считая такой тон унизительным для достоинства великой княгини. Однако сейчас перед ней был не человек, чьё мнение о ней её могло хоть сколько-нибудь заботить, а мыслящее и говорящее орудие, которое она с наибольшей пользой для себя должна была использовать для осуществления задуманного плана. Разве приходит в голову мысль об утрате своего достоинства человеку, приручающему ласковым словом и вкусной пищей собаку, которой предстоит сослужить ему важную службу? Конечно нет. Так почему такая мысль должна волновать Ольгу? Для неё сейчас существует она, творец и главный исполнитель замысленного ею плана, и все остальные люди, в той или иной степени служащие для его выполнения. А чтобы заставить других людей стать — осознанно либо вопреки собственной воле — послушным орудием в своих руках, Ольге необходимо умело применять все доступные ей средства — ласку и принуждение, правдивое слово и схожий с истиной вымысел, влияние великой княгини и проявление чувств женщины-жены.

На порубежье Рогдай сделал всё, что от него требовалось, и теперь должен был возможно быстрее исчезнуть из Киева, предоставив Ольге право говорить с воеводами от его имени. Самым благовидным предлогом заставить Рогдая по доброй воле спешно покинуть Киев было отправить его к Сурожскому проливу. Для этого ей следовало явить себя в глазах тысяцкого не гордой княгиней, а безутешной в своём горе женщиной, озабоченной судьбой мужа и стремящейся сделать всё, чтобы помочь ему живым возвратиться домой.

   — Великая княгиня, ты напрасно кручинишься о судьбе своего мужа, — произнёс Рогдай. — Зная, что преследующие его ромейские корабли превосходят русские ладьи в скорости и могут опередить их, великий князь никогда не приблизится к Днепру, не выслав предварительно разведку. Сделает он это незаметно ночью либо в тумане, поручит людям, которым не составит труда обнаружить в лимане и на его берегах не только чужие корабли, но спрятанную там иголку. Точно так поступит великий князь и на подходе к Сурожскому проливу, тем паче что с обеих его сторон лежит вражья земля — имперские Климаты и хазарские степи. Так что в расставленные ему ловушки великий князь не угодит никак, а вот где он станет прорываться на Русь — по Днепру или через Сурожский пролив — будет зависеть только от него и приговора воеводской рады.

   — Где ему грозит большая опасность — на Днепре или в Сурожском проливе?

   — Везде, где патрикий Варда сможет навязать ему бой. Ромейский флот превосходит наш по боевой мощи, к тому же ладьи после неудачного сражения близ Царьграда наверняка имеют повреждения, а за время плавания у малоазиатских берегов и при возвращении домой не могли не побывать в штормах, что ещё больше ухудшило их состояние. Ежели верить рассказам константинопольских купцов, великий князь захватил в Вифинии богатую добычу. Помимо неё на ладьях, как обычно после походов, немало раненых и больных, значит, они скованы в манёвре и станут в бою хорошей целью для «греческого огня». От разгрома или тяжелейших потерь великого князя спасёт не выбор места прорыва, а то — удастся ли ему незаметно проскользнуть мимо вражеских кораблей или внезапно напасть на них, сразу склонив чашу весов битвы в свою пользу.

   — Рогдай, я намерена оказать помощь великому князю и его войску независимо от места их прорыва и от того, какие потери при этом они понесут, — сказала Ольга. — Как лучше сделать это с тем малым войском, что имеется при мне, и не забывая, что помимо ромеев на море у Руси немало других недругов на суше?

   — Если великий князь будет прорываться в Днепр, помочь ему не составит особого труда. Надобно лишь заранее переправить за пороги оставленную с тобой ладейную дружину, и, когда княжьи суда начнут в устье бой, она нападёт на ромеев с тыла, оттянув на себя часть их сил. Порубежная стража на Днепре и в лимане начеку днём и ночью и без промедления известит тебя и главного воеводу о появлении нашего флота, поэтому вы сможете действовать без промедления. А вот помочь великому князю у Сурожского пролива нельзя никак: ни одного нашего боевого судна там нет, а ладейная дружина не в счёт. Во-первых, ей не поспеть к проливу раньше возможного боя, во-вторых, се не выпустят в море ромейские корабли в устье Днепра. Кстати, не входит ли в их задачу заодно прервать связь по воде между Русью и ладьями великого князя? — предположил Рогдай.

   — Может быть и такое, — согласилась Ольга, отметив про себя, что следует хорошенько запомнить эту мысль тысяцкого — возможно, она пригодится ей в разговоре с Игорем.

   — Но если против ромеев на море мы бессильны, то оказать помощь великому князю против степняков на суше в наших силах, — продолжал между тем Рогдай. — Весть о богатой добыче, захваченной русичами в Малой Азии, достигла не только царьградского и корсуньского торжищ, но и кочующих окрест Сурожского моря орд. Поэтому, когда войско великого князя, прорвись оно в Сурожское море с боем или войди в него беспрепятственно, высадится на сушу и двинется на Русь, на него неминуемо навалятся степняки. Но ежели в том месте, где великий князь станет покидать ладьи, его будет поджидать сильный русский отряд, степняки крепко подумают, прежде чем рискнут менять свои жизни на чужую добычу. Имеющейся сейчас при тебе, великая княгиня, конницы будет вполне достаточно, чтобы отбить у кочевников желание напасть на великого князя, с каким бы числом воинов ему ни пришлось оказаться на берегах Сурожского моря, а затем в Дикой степи, — уверенным тоном закончил Рогдай.

   — Но как узнать, где великий князь оставит ладьи и сойдёт на берег, чтобы тут же соединиться с ним? Иначе конная подмога понадобится лишь для того, чтобы свершить по Игорю и его воинству тризну.

   — Точное место высадки войск великого князя на сушу определить нельзя, но приблизительно рассчитать можно. Наилучший путь возвращения на Русь из Сурожского моря — вверх по Саркел-реке и потом караванной дорогой через Дикую степь на Киев. Но хазарские войска, собравшиеся у крепости Белая Вежа, вряд ли позволят великому князю плыть по Саркел-реке без согласия на то кагана, значит, этот путь отпадает. Остаётся другой: войти в одну из впадающих в Сурожское море судоходных рек и подняться по ней, насколько позволит глубина, возможно дальше в Дикую степь. И уже потом, расставшись с ладьями, направиться кратчайшей дорогой на Русь. Судоходных рек, истоки которых близко подступают к русскому порубежью, в Сурожское море впадает всего две, одной из них и воспользуется великий князь. Расположив конницу между устьями этих рек и выставив дозоры на прилегающем к ним морском побережье, можно поспеть на подмогу великому князю сразу, как только его передовые ладьи появятся у какой-либо из рек.

   — Непростое дело предстоит воеводе, что поведёт конницу на подмогу великому князю, — задумчиво произнесла Ольга, по-прежнему продолжая искоса наблюдать за Рогдаем. — Очень непростое. Зато и великий князь не оставит его за это без своей милости. Но кому из моих теперешних воевод можно поручить столь трудное и ответственное дело? Лишь главному воеводе Ярополку и тебе, Рогдаюшка. Но Ярополку нельзя отлучаться столь далече, ибо он вместе со мной в ответе за всю Русскую землю, а ты только что с дальней дороги и отправиться без отдыха к Сурожскому морю тебе не по силам. А жаль... Подоспей ты вовремя на подмогу к великому князю и сопроводи его живым до Киева, быть тебе, как твоему стародавнему другу Олегу, воеводой, опередив Микулу. Обязательно быть, уж я великого князя знаю, — уверенно заявила Ольга.

Она увидела, как нервно передёрнулось лицо тысяцкого, как прилила к его щекам кровь и блеснули глаза. Ольга понимала его чувства: Рогдай последним из трёх друзей стал тысяцким, и, если во время похода на Византию его друзья проявят ум и доблесть, коих у каждого из них было в избытке, Олег мог стать воеводой всей ладейной дружины, Микула — обычным воеводой, в то время как сам Рогдай, ничем не проявивший себя близ великой княгини, так и остался бы по-прежнему тысяцким. А он, потомок хана-кочевника, в чьих жилах продолжало течь изрядное количество его горячей степной крови, был крайне самолюбив! Эту черту его характера Ольга учла тоже, принимая решение оставить Рогдая в Киеве под своим началом.

   — Великая княгиня, когда требуется выступить с конницей к Сурожскому морю? — наконец дождалась Ольга вопроса тысяцкого.

   — Рогдаюшка, ты сам говорил, что подмога должна поспеть к войску великого князя прежде, нежели на него смогут напасть степняки. Значит, чем быстрее окажется конница у речек, о которых ты говорил, тем больше уверенности, что великий князь вовремя получит подмогу и его войско не сгинет в Дикой степи. Так что суди сам, когда коннице следует начать поход.

   — Сегодня, — твёрдо прозвучал голос тысяцкого. — И как можно скорее. Три-четыре часа на окончательные сборы, доставку дополнительных припасов для воинов великого князя, отправку разведки — и в дорогу. А за это время я вполне успею отдохнуть и набраться сил, чтобы удержаться в седле. Разве впервой мне несколько суток обходиться без сна? Прилягу в гридницкой, подремлю до прихода главного воеводы Ярополка, доложу ему обо всём, что знаю, и тут же в поход.

   — А ежели не дождёшься главного воеводы? — спросила Ольга. — Он ни свет ни заря ускакал к Родне смотреть новые боевые ладьи и обещал возвратиться в Киев к вечеру. Ведь конный поход задерживать нельзя — можно подойти к речкам, когда там уже обоснуются степняки. Их каганы и ханы не лыком шиты, тоже понимают, где русскому войску надобно пристать к берегу, чтобы кратчайшим и безопаснейшим путём возвратиться через Дикую степь домой.

Ярополк ускакал к Родне не сам — его туда отправила Ольга, ожидая прибытия с порубежья Рогдая и не желая встречи и разговора тысяцкого с главным воеводой. Однако она знала выносливость Ярополка и его служебное рвение и опасалась, что тот, выполнив задание в кратчайший срок и не отдыхая в дороге, сможет появиться в Киеве гораздо раньше вечера, как она рассчитывала. Значит, ей надо принять меры, чтобы Ярополк и Рогдай не смогли поговорить, даже если Рогдай к этому времени ещё будет в Киеве.

   — Великая княгиня, я подчиняюсь прежде всего тебе, а уже потом главному воеводе. Я доложил тебе, что творится на южном порубежье, и получил приказ вести конницу к Сурожскому морю. Ежели моя встреча с главным воеводой не случится, он узнает от тебя и о положении дел на порубежье, и о моём новом задании. Теперь, если разговор завершён, дозволь покинуть тебя и прилечь отдохнуть перед походом.

   — Отдыхай, Рогдаюшка, конечно, отдыхай, — ласково проговорила Ольга. — Только вначале испей этого холодного травяного настоя. Он поможет тебе быстрей восстановить силы и не чувствовать себя разбитым после краткого сна.

Глядя на Рогдая заботливым, чуть ли не материнским взглядом, Ольга нащупала ручку небольшого кувшина с узким длинным горлышком, в который был налит настой сон-травы, поднесла его к кубку Рогдая. Этот настой постоянно находился в комнате великой княгини с тех пор, как она стала вести длительные ночные беседы с Григорием. После них она долго не могла уснуть: вспоминала самое интересное и наиболее поразившее её из услышанного, сравнивала жизнь иноземных владык и их жён с жизнью Игоря и своей, пыталась самостоятельно проникнуть в глубинную сущность христианства, поняв, отчего всё большее число народов расстаётся с верой в собственных старых богов и признает над собой власть Христа. Мысли роились в голове, порождая всё новые неразрешимые вопросы, и, чтобы хоть на несколько часов забыться, Ольга стала прибегать к помощи настоя сон-травы. Обычно себе она плескала его чуть-чуть на дно высокого стакана из розового венецианского стекла, зато для тысяцкого не пожалела половины кубка. Рогдай должен был спать непробудным сном не только до возможного прибытия из Родни главного воеводы, но и первые несколько часов похода, поскольку не исключалось, что Ярополк или кто-нибудь из других воевод захотят его проводить.

   — Пей, Рогдаюшка, и ступай почивать, — сказала Ольга, передавая кубок тысяцкому. — Только не забудь предупредить гридней, чтобы разбудили тебя в условленное время. Ты крепко устал и — не ровен час! — не сможешь самостоятельно пробудиться в нужный срок.

   — Обязательно предупрежу, великая княгиня, — пообещал Рогдай, выпивая содержимое кубка и поднимаясь с кресла. — Подоспеет или нет главный воевода из Родни, конница при любых обстоятельствах через четыре часа выступит в поход. Выслать разведку и заготовить припасы для воинов великого князя я велю немедля, и к моему пробуждению все приготовления будут завершены. Напутствуешь нас в путь-дорогу, великая княгиня?

   — Конечно. А сейчас отдавай неотложные приказания и ложись отдыхать. Четыре часа — срок небольшой, поэтому не теряй напрасно ни минуты. Иди, Рогдаюшка.

После ухода тысяцкого Ольга кликнула служанку и велела отнести кувшин с сон-травой в комнатку на башне. Затем подошла к окну, задумчиво стала наблюдать за плывущими в обе стороны Днепра купеческими судами.

Наконец она осмелилась приступить к осуществлению своей давнишней заветной мечты — стать полноправной владычицей Руси! Осмелилась не мечтать об этом, не разрабатывать несбыточные планы, великое множество коих навсегда похоронены в её душе, а сделать решительный шаг в борьбе за великокняжескую власть. Не столь важно, когда ей суждено схватиться в открытую с другими соискателями стола великих киевских князей: в ближайшие дни, если вдруг на Русь придёт весть о гибели Игоря, или позже, когда его призовут к себе боги, сегодня она свершила главнейшее деяние в своей жизни, напролом ринулась к цели, отрезав пути к отступлению. Крестившись, она не только навсегда избавится от опасности оказаться живой на погребальном костре рядом с мёртвым мужем, но и наравне с мужчинами обретёт законное право единолично и от собственного имени править державой.

«Всякая власть от Бога» — вот первейшая заповедь христианского учения, которая заставляет принимать веру Иисуса императоров, королей, великих князей и насаждать её среди своих подданных. Не важно, кто ты — мужчина или женщина, не важно, кем ты был доселе — знаменитым полководцем или безвестным пастухом, женой правителя или его любовницей, но, если тебе удалось стать владыкой державы, твоя власть неприкасаема и право на неё не подлежит обсуждению. Если языческому Перуну, богу-воину и богу воинов, нужны великие князья-мужчины, могущие водить в походы его внуков-русичей, то Христу безразлично, кто — мужчина или женщина — с его именем на устах будет править Русью, приобщая к его вере всё новых прозревших язычников-славян.

«Послушание и терпение» — этот постулат христианства Ольга считала для держателя верховной светской власти вторым по важности. Земная жизнь — всего ступенька на пути к вечному загробному существованию, и чем больше лишений придётся перенести, чем труднее окажутся выпавшие на твою долю испытания, тем вероятнее заслужить вечное блаженство на Небе. Разве такой способ держать в узде строптивых подданных, постоянно недовольных либо житейскими тяготами, либо ущемлением тех или иных своих прав, не лучший из придуманных человечеством за всю его историю? Терпи, а не бунтуй, люби и прощай врагов своих, а не поднимай на них оружие, и ты будешь образцовым христианином, достойным жития в раю, — что может быть милее этих слов для любого владыки, будь под его властью десяток рабов или многие тысячи свободных граждан.

«Всякая власть от Бога» и «Послушание и терпение» — вот те два основополагающих столпа, которые надёжнее мечей и плетей подчиняют народы их властителям, суля подданным взамен сегодняшних земных тягот будущее небесное блаженство.

Когда-то мудрейшим из киевских князей Ольга считала Олега, однако сейчас понимает, что глубоко заблуждалась. Умнейшим и дальновиднейшим из русских князей был Аскольд! Обращавший в бегство на Балканах когорты Римского Папы, громивший византийские легионы, благословлённые на бой константинопольским патриархом, не единожды иссечённый христианским оружием, он не воспылал яростью к Христовой вере, а смог постичь сокровенные тайны христианского учения и понять, каким верным и незаменимым союзником является оно для умного властителя. Не князь Олег, а жертва подкупленных им убийц князь Аскольд стал в последние годы для Ольги примером образцового правителя, достойного подражания!

Князь Аскольд имел мудрость проникнуть пытливой мыслью туда, куда до него не обращал взора ни один из князей-предшественников, он обладал мужеством бросить вызов своим воеводам и всей дружине, приняв крещение, от которого отказался даже его князь-соправитель Дир! Ольга, подобно Аскольду, поняла притягательную силу христианского учения для земных владык, и у неё тоже, как у Аскольда, хватит мужества бросить вызов воеводам и боярам, начав проводить собственную, в корне отличную от прежней, политику.

Она перестанет видеть в Византии и Хазарии извечных, непримиримых врагов Руси и прекратит войны с ними, естественно, если те сами не вынудят её к этому. Зачем иметь недругов-соседей, ежели их можно превратить в союзников, прикрывающих, словно живым щитом, Русь с востока и юга? Разве Хазария, напрягая все силы, не сдерживает натиск на Запад многочисленных, воинственных печенежских и кипчакских орд, не стоит преградой на пути войск персидского шаха, установившего своё господство на Кавказе и мечтающего распространить его дальше на север? Кто в выигрыше от нескончаемой череды больших и малых войн между Хазарией и Русью? Только их общие недруги! Стоило Хазарии и Руси лишь за краткий срок ослабнуть после их жесточайшей схватки за Игореву добычу Хвалынского похода, как печенеги из глубин Азии непрерывными волнами устремились на запад. Несколько таких нашествий были отбиты, причём два были остановлены уже на русском порубежье. Однако одно из последующих, когда великий князь с основными силами русского войска помогал болгарскому кагану Симеону в войне с Византией, увенчалось успехом: часть печенегов, сломив сопротивление оставшихся на Руси немногочисленных защитников, ценой больших потерь достигла днепровских порогов и обосновалась там, став угрозой для купеческих караванов и постоянным источником напряжения на юге Руси. А не опасайся Хазария западной соседки и не держи на порубежье с ней значительных сил, не влезай Игорь в балканские дела, желая где только можно ослабить Византию, разве смогли бы печенеги прорвать совместную оборону хазарских и русских войск? Никогда!

Ольга заключит мир с каганом, и пусть тот со всем своим войском сколько угодно сражается с персами за Дербент, крепость-ключ на сухопутной торговой дороге из Азии в Европу через Кавказ, и с восточными кочевыми ордами, защищая от них тучные итильские пастбища и сберегая своё господство над водным путём из Европы в Хвалынское море и наоборот. Сражающаяся за собственные интересы Хазария одновременно будет способствовать установлению покоя и безопасности на восточном порубежье Руси!

Точно такую роль для Руси должна играть и Византия, схватившаяся не на жизнь, а на смерть с персами и сарацинами, с которыми борется за владычество над Малой Азией и Средиземноморьем. Но разве остановятся персидский шах или сарацинские властители, исчезни на их пути в Европу Византия? Разве уже сейчас не пытаются захватить сарацины Испанское побережье, чтобы закрепиться там и начать вторжение вглубь Европы? Так почему, разгромив Византию, им не охватить Европу и с другой стороны — с Балкан? А Балканы — это Дунай, от которого рукой подать до русских земель. Да и персидский шах, разделавшись с Византией, вряд ли ограничится этим и не пожелает продолжить завоевания на север, в первую очередь став единственным хозяином Русского моря и его берегов, заодно установив самостоятельно или в союзе с сарацинами контроль над выходом из него в тёплые моря. Тогда вместо одного врага — Византии, занятой большей частью обороной своих южных и западных рубежей, у Руси появятся два — персы и сарацины, чьи устремления направлены к продолжению завоеваний территорий в Европе. Так зачем никчёмными ссорами и пустячными неурядицами, которые вполне можно разрешить мирными переговорами путём взаимных уступок по спорным вопросам, отвлекать Византию от полномасштабной войны с персами и сарацинами, которые, потерпи она поражение, вскоре появятся у рубежей Руси и неминуемо станут её врагами?

Но чем в таком случае займётся многотысячное княжье войско, где станут искать бранной славы и почестей честолюбивые воеводы? Там, где и доселе, — в боевых походах и победоносных сражениях, однако уже в других походах и против иного недруга, нежели привыкли при предыдущих князьях. И примером в военных делах для Ольги опять-таки явился князь Аскольд. С отборными Полянскими дружинами он с князем-соправителем Диром пробился через Балканы туда, где ещё не ступала нога воина-русича — к италийскому порубежью, и разгромил посланные против него легионы Римского Папы Николая I. Затем Аскольд и Дир стяжали громкую славу под стенами Царьграда, заставив императора уплатить им богатую дань. Увиденное и понятое на землях Первого и Второго Рима заставило Аскольда сделать вывод, что самая грозная воинская сила в Европе — объединённые армии христианских владык, и перед ней языческой Руси не устоять. Однако среди христианских владык, равно как и среди высших иерархов Христовой Церкви, не было единогласия и общности целей, для тех и других существовали две разные, отчётливо зримые точки притяжения — Римский Папа на Западе и константинопольский патриарх на Востоке. Эта пока плохо скрываемая вражда между Папой и патриархом, католическим Западом и православным Востоком неминуемо должна была рано или поздно перерасти в открытое противостояние, и спасение для языческой Руси заключалось в возможно скорейшем приобщении к той ветви христианства, которая в будущем восторжествует над соперницей. Князь Аскольд выбрал восточную, православную, ветвь христианства и собирался стать союзником Второго Рима в борьбе с Первым, однако он не успел осуществить свой замысел.

Ольга согласна с князем Аскольдом, что языческой Руси необходимо стать христианской державой и что киевским князьям предпочтительнее иметь духовным пастырем константинопольского патриарха, а не Римского Папу, однако своего главного врага она видела не там, где её предшественник. Ольге пришлось многое узнать о европейских делах от Григория, внимательно выслушивала она рассказы посланцев ляшского, чешского, моравского владык о войнах на порубежьях их земель, подолгу беседовала с купцами, побывавшими в дальних Франкской и Германской державах. В результате Ольга пришла к заключению, что, если Русь не хочет увидеть через несколько десятилетий на своих западных рубежах пока плохо знакомого, но несущего для Руси страшную опасность врага, ей нужно уже сейчас вступить с ним в борьбу.

Ольга имела в виду короля германцев Карла, покорившего и сплотившего вокруг себя немало европейских племён и народов, получившего титул императора, прозвище Великий и назвавшего подвластные ему территории Священной Римской империей. Полагая, что ему по плечу гораздо большие деяния, он провозгласил поход подвластных ему народов и племён на Восток против славян, заявив, что германцам не хватает для проживания земель на Западе Европы, и они должны приобрести их на Востоке, изгнав или уничтожив живших на них славян. Ольга не знала германского языка, однако хорошо запомнила произнесённое Григорием слово, которым Карл объяснял и оправдывал свой грабительский поход на славянские земли, — «лебенсраум». Сейчас натиску войск Священной Римской империи на Восток противостояли западные и балканские славяне, но надолго ли хватит у них сил? А что случится, когда германские войска, покончив с сопротивлением балканских и западных славян, выйдут через Карпаты к Червенской Руси, а через ляшские земли к северо-западному и прибалтийскому порубежью Руси, ломать голову не стоило.

Германцы безжалостно расправлялись, предавая огню и мечу, со своими соседями, западными славянами, поклонявшимися одному с ними Богу, причём принадлежа к одной с ними западной ветви христианства и одинаково признавая над собой верховным пастырем Папу Римского. Так на что могла рассчитывать при встрече с германскими захватчиками Русь, оставайся она к тому времени языческой или стань христианской, но имей своим духовным властителем константинопольского патриарха? Только на то, что германцы уже принесли на земли её западных братьев-славян кровь, страдания, смерть. Произнесённое императором Карлом страшное слово «лебенсраум» не могло сулить русичам иной судьбы: на территориях, которым суждено было стать жизненным пространством германцев, не должно остаться никаких славян: язычников или христиан, независимо от их принадлежности к западной или восточной его ветви. Их удел был один — добровольно покинуть родные земли, уступив их германцам, либо погибнуть, защищая их. Но Ольга не допустит, чтобы перед русичами когда-либо встал сей выбор — она остановит германское нашествие на Восток вдалеке от рубежей Руси! Русские дружины в едином боевом строю с западными и балканскими славянами преградят путь разбойничьим полчищам Священной Римской империи и отобьют у них охоту к походам на славянские земли! Она заставит позабыть их, и в первую очередь германцев, слово «лебенсраум» применительно к Востоку Европы!

Подписав мирные договоры с соседними Хазарией и Византией, чем обезопасит Русь на востоке и юге, заключив военные союзы с ляхами, чехами, моравами и балканскими славянами для борьбы с общим врагом славянства — германцами, Ольга займётся внутренним устройством Руси. Вот где непочатый край работы для умной правительницы, справедливой и рачительной хозяйки земли Русской!

О том, чем займётся, став единственной властительницей Руси, Ольга могла размышлять бесконечно. Вперив взгляд в окно и не видя перед собой ничего, она предалась этому сладостному, волнующему кровь занятию и сейчас. Время летело незаметно, и только громкий стук в дверь возвратил её к действительности.

   — Дозволь войти, великая княгиня, — прозвучал снаружи голос Ярополка.

   — Входи, главный воевода.

Ярополк появился вместе с сотником великокняжеских гридней, оба остановились плечом к плечу у двери.

   — Великая княгиня, я исполнил твоё поручение в Родне, — доложил Ярополк. — Пригнанные туда новые боевые ладьи добротно построены, подобающим образом проконопачены и просмолены, имеют хороший ход на вёслах и под ветрилами. Их можно включить в строй ладейной дружины уже завтра.

   — Добро, главный воевода. С южного порубежья прискакал тысяцкий Рогдай, был у меня и хотел обязательно повидаться с тобой. Вы встречались?

   — Нет. Тысяцкий спит непробудным сном в гридницкой, и добудиться его нет мочи. Но о нём хотел говорить с тобой он, — указал Ярополк на сотника.

   — Великая княгиня, придя от тебя, Рогдай велел разыскать и кликнуть к нему тысяцкого конной дружины Владимира, отдал ему несколько приказов и прилёг отдохнуть, сказав, чтобы его разбудили сразу по прибытии главного воеводы. Если тот не появится, поднять Рогдая следовало через четыре часа, накормив и оседлав к тому часу его коня. Главный воевода в Киеве, четыре часа минули, а тысяцкого никак нельзя добудиться.

   — Чего ты хочешь от меня? — строго спросила Ольга. — Чтобы его разбудила я? Думаешь, мне, слабой женщине, это удастся лучше, чем твоим добрым молодцам-гридням?

   — Тысяцкий сказал, что через четыре часа конная дружина должна выступить в дальний поход. Конь тысяцкого напоен, накормлен и под седлом, тысяцкие Владимир и Будимир ждут его. Тысяцкие не знают, что им делать, — ждать его пробуждения или вести дружину в поход без него.

   — Это решит главный воевода, — сухо обронила Ольга. — Поскольку его встреча с Рогдаем не состоялась, я сама расскажу о походе, в который надлежит выступить конной дружине под водительством тысяцкого. От верных людей Рогдай проведал, что у крепости Белая Вежа на Саркел-реке с разных сторон Хазарии собирается конница, в том числе гвардия кагана ал-арсии. Помимо этого, купцы-соглядатаи из иноземцев донесли Рогдаю, что приметили в море на полпути между Днепром и Сурожским проливом большой ромейский флот. Ещё раньше он слышал, что часть Игоревых ладей, побывавшая в Малой Азии и захватившая там богатую добычу, под водительством великого князя возвращается на Русь. Возможно, обнаружив в днепровском лимане ромейские корабли, ладьи поплывут к Сурожскому проливу, и там ромеи перехватят их. Однако, как и в морском сражении близ Царьграда, часть их спасётся и пристанет к берегам Сурожского моря. Чтобы уцелевшие русичи не стали добычей недругов-степняков, я направила к Сурожскому морю конную дружину во главе с Рогдаем. Я поступила точно так, как когда-то мы с тобой, послав конницу к Саркел-реке на подмогу войску великого князя, пробивавшемуся после неудачного сражения с хазарами через Дикую степь на Русь. Согласен с моим решением, главный воевода? Может, желал бы в нём что-либо изменить?

   — Ты приняла мудрое решение, великая княгиня. И правильно поступил Рогдай, велев коннице не задерживаться, а спешно выступить. То, что он сейчас крепко спит, не помеха началу похода. Тысяцкий крепко устал с предыдущей дороги и чем лучше отдохнёт дома, тем бодрее будет чувствовать себя в чужой степи. К тому же я, хорошо зная Рогдая, уверен, что, перед тем как отойти ко сну, он сделал все необходимые приготовления. Разыскав тысяцкого Владимира, ты присутствовал при его разговоре с Рогдаем? — спросил Ярополк у сотника.

   — Я слышал его от первого слова до последнего.

   — Рогдай велел Владимиру выслать разведку по пути предстоящего следования конницы?

   — Да. Она ускакала в степь сразу, как только Владимир возвратился к дружине.

   — Рогдай не забыл приказать взять в поход вьючных лошадей с запасом еды для русичей, что могут высадиться на берег?

   — Нет, не забыл. С дружиной отправляются пять сотен лошадей, груженных мукой, пшеном, ядрицей, вяленым мясом, салом для воинов великого князя.

   — В таком случае Рогдай имеет полное право спокойно спать, а поход первые часы возглавит его помощник, тысяцкий Владимир. Самого Рогдая надобно плотнее укутать в попону и везти на лошади, как мы обычно поступаем с тяжело раненными. Передай эти приказания Владимиру и пожелай ему и воинам от меня удачной дороги и счастливого возвращения. Да помогут им наши боги!

   — Передай дружине напутствие и от меня, — сказала Ольга. — К сожалению, я с утра прихворнула и не могу проводить её. Пусть Перун дарует русичам победу, а бог порубежья Чур встретит всех их живыми-здоровыми после похода!

   — Великая княгиня, а ежели я от твоего и своего имени напутствую воинов в поход? — предложил Ярополк, когда сотник покинул комнату. — Заодно, покуда не проснётся Рогдай, я смогу командовать дружиной. А поговорив с тысяцким и передав конницу под его начало, я тут же возвращусь в Киев и утром буду у тебя.

   — В другое время сама попросила бы тебя об этом, но сегодня не могу этого разрешить, — соболезнующим тоном сказала Ольга. — После твоего отъезда в Родню меня навестил христианский пастырь Григорий и сообщил, что купцы-христиане приняли решение пожертвовать на оборону Киева все оставшиеся ещё у них деньги и товары, а тебе, главный воевода, они отдают для нужд войска все свои корабли. Полученный дар надобно сегодня же осмотреть и прикинуть, как им лучше распорядиться. Что на уме у ромеев — нам неведомо, а потому их нападения с низовья Днепра нужно ждать каждый миг. К тому же я имела с Рогдаем длительный и обстоятельный разговор обо всём, что он знает о ромеях и хазарах, и готова пересказать его тебе.

   — Христианские купцы отдают мне свои суда? — оживился Ярополк. — Сей дар для войска весьма кстати. Боевых ладей у нас в достатке, а грузовых для переброски к порогам в случае наступления пеших ромейских воинов и, возможно, киевских ополченцев не хватает. Выслушаю тебя, великая княгиня, и немедля отправлюсь смотреть нежданно свалившийся дар.

   — Я расскажу не только о том, что сообщил Рогдай, но заодно поделюсь вестями, что пришли ко мне от других людей, и не только из Хазарии и Климатов, — сказала Ольга. — И хочу узнать, что стало известно за сегодняшний день о наших ворогах тебе.

И Ольга начала повествование, услышав которое Рогдай поразился бы. Из всего, что он сообщил великой княгине, в её пересказе остались лишь упоминания о флоте патрикия Варды и о сосредоточивавшейся на берегах Саркел-реки отборной хазарской коннице. Причём флот империи, якобы по предположению Рогдая, имел главной задачей переброску расквартированных в Климатах ромейских войск к устью Днепра, где уже обосновался передовой отряд имперских кораблей, а перехват ладей великого князя являлся его побочной задачей. Целью хазарской конницы, опять-таки будто бы со слов Рогдая, являлся набег на Киев или удар с тыла по русским войскам, попытайся они задержать византийцев на днепровских порогах. Основное же внимание в рассказе Ольги было посвящено большому скоплению на Дунае византийских войск, готовящихся к наступлению на Русь по суше, и тайному прибытию к печенежскому хану, чья орда кочевала у днепровских порогов, ромейских посланцев, желавших, по сведениям верных людей, заключить союз с ханом о совместных боевых действиях против Руси.

Выслушав Ольгу, Ярополк некоторое время молчал, насупив брови и угрюмо уставившись себе под ноги.

   — Значит, спелись император с каганом, — сказал он, поднимая глаза и глядя на стоявшую у окна Ольгу. — Даже о своей извечной вражде забыли, чтобы сообща добить воинство великого князя и попытаться покончить с Русью. Да только позабыли, что если мы успешно громим ромеев под Царьградом и в Малой Азии, а хазар на Итиль и Саркел-реке, то на родной земле русичам не страшна никакая вражья сила. Великая княгиня, поскольку нам известны замыслы недругов, советовал бы тебе...

Стоя вполоборота к Ярополку и слушая его, Ольга продолжала смотреть в окно. Но теперь её взгляд был не отрешённым, ушедшим внутрь себя, а направленным в одну точку — на небольшую деревянную церквушку, выстроенную ещё до Аскольда на противоположной стороне широкой площади, примыкавшей к великокняжескому терему.

Её план заработал в полную силу, и остановить его осуществление уже невозможно, даже пожелай она этого. А посему нечего откладывать дело, поскольку не исключено, что именно в эти минуты корабли патрикия Варды крушат остатки русского флота у Сурожского пролива и ей со дня на день нужно ждать весть о гибели Игоря. Она собиралась принять крещение завтра, но будет лучше, если обряд свершится сегодня.

Решено — обряду Святого Таинства быть сегодня ночью!

Мелькнувшая среди туч луна на миг осветила раскинувшийся невдалеке от берега моря византийский лагерь: длинные прямые ряды палаток, коновязи для лошадей. Из тьмы выступил насыпной земляной вал с полностью окружавшим лагерь наружным рвом, вбитый по верху вала густой частокол из острых кольев. В лунном свете обозначились трое ворот, одни из которых вели в направлении гор, двое других выходили на противоположные стороны побережья.

Посреди лагеря на пригорке был разбит большой, богато украшенный шатёр спафария Василия. Чуть поодаль от него виднелся другой, меньший по размерам, однако не менее роскошный по убранству, возле которого стояли несколько распряжённых возов с поклажей. Набежавшая косматая туча вновь скрыла луну, и всё вокруг, как прежде, поглотил мрак.

Из меньшего шатра выскользнули две неясные тени, легко и бесшумно прошмыгнули к одному из возов. Сбросив на землю плащи, тени превратились в хорошеньких молоденьких болгарок, служанок жены кмета Младана, чей красивый шатёр был разбит рядом с шатром спафария. В руке одной из девушек блеснуло лезвие кинжала, быстрыми умелыми движениями она принялась разрезать толстые верёвки, которыми была стянута плотная холстина, укутывавшая поклажу на возу. Другая девушка, поминутно озираясь по сторонам, забрасывала освобождавшуюся от верёвок холстину на верх соседнего воза. Глазу всё больше и больше открывалось хаотичное нагромождение кулей, бочонков, ящиков, корзин, которыми тесно, в несколько рядов был заставлен воз.

   — Ищи большой деревянный ящик с белым крестиком на боку. Сотник в нём, — проговорила шёпотом подруге болгарка с кинжалом, когда воз полностью был освобождён от верёвок и холстины.

Ящик оказался почти на дне воза, сверху на нём было навалено несколько узлов и коробок. Стараясь не шуметь, девушки освободили ящик, разрезали стягивавшие его бока широкие кожаные ремни. После этого одна из служанок трижды постучала костяшками пальцев по крышке. Точно такое же число ударов раздалось в ответ из ящика, внутри его едва слышно проскрипел засов, и крышка медленно поднялась. В следующее мгновение рядом со служанками стоял стройный болгарский воин в кольчуге, с мечом и кинжалом на поясе, со шлемом в руках.

   — Спасибо, красавицы, что выручили из неволи, — улыбнулся он. — Теперь можете идти в шатёр, остальное я сделаю сам.

   — Только, сотник, не медли — ночь на исходе, — проговорила одна из служанок. — Госпожа уже готова и ждёт вас у себя.

Девушки исчезли, а сотник, с хрустом поведя онемевшими в тесном ящике плечами, выхватил из ножен меч, шагнул к другим возам. Почти из каждого — где из плетёной корзины, где из ящика — он выпускал спрятанного там вооружённого дружинника. Когда их вместе с ним стало пятеро, сотник, велев подождать его, направился в шатёр жены кмета Младана. Та, полностью готовая в дорогу, уже поджидала его.

   — Госпожа, я и мои люди к твоим услугам. Повелевай нами, — сказал он, низко кланяясь жене кмета.

   — Знаю, что ты лучший сотник Младана, поэтому у меня нет от тебя тайн. Сегодня утром кмет оставит замок и поведёт дружину против ромеев. Прежде чем спафарий узнает об этом, мы должны покинуть ромейский лагерь. Мои служанки хорошо его изучили и могут незаметно провести нас к валу, однако днём и ночью он охраняется стражей. Наша жизнь и свобода целиком зависят от храбрости и умения твоих воинов, сотник.

   — Будь спокойна, госпожа: восход солнца ты встретишь на воле. Дозволь вернуться к моим людям?..

Действительно, девушки смогли незаметно вывести беглецов к валу, правильным четырёхугольником окружавшему лагерь. Жена кмета с обеими служанками и кормилицей, на руках которой сладко посапывала дочь Младана, остались в тени одной из византийских палаток. Сотник с воинами осторожно подобрались поближе к валу и затаились. Вал, наскоро и небрежно насыпанный легионерами, был невысок и не представлял серьёзной преграды. Колья частокола были вбиты в землю тоже кое-как: никому из легионеров не хотелось по-настоящему изнурять себя трудом, поскольку подобными укреплениями византийцы обносили свои лагеря каждый вечер, и эта работа давно надоела. Наибольшую для беглецов опасность представляли часовые виглы, несущие круглосуточную стражу снаружи и внутри лагеря по всей длине его вала.

Однако беглецы недаром выбрали именно предутренние часы: многие уставшие за бессонную ночь часовые, опершись на копья, сейчас спокойно дремали в ожидании смены. Опытному в подобных делах сотнику было достаточно нескольких слов, чтобы распределить обязанности между своими воинами. Двое из них бесшумно расползлись в противоположные стороны параллельно валу, сотник с оставшимися также ползком направились к видневшейся в десятке шагов от них фигуре византийского часового. Повесив на плечо щит, перенеся тяжесть тела на воткнутое в землю древком копьё, тот мирно дремал, время от времени теряя точку опоры и наваливаясь грудью на копьё. В этих случаях он открывал глаза, вертел по сторонам головой и через какое-то время снова опирался на древко копья и прикрывал глаза.

Молниеносный бросок сотника с земли — и его кинжал глубоко вошёл в незащищённое броней горло легионера, а левая рука закрыла ему рот. Тотчас один из болгарских дружинников подхватил на руки обмякшее тело византийца, другой поймал на лету его щит и копьё, не давая им загреметь от удара о землю. Из темноты появились два других воина, наблюдавшие до этого за соседними часовыми. Допусти сотник какую-либо ошибку, они должны были обезопасить его справа и слева от других часовых, дав заодно возможность жене кмета со спутницами уйти за черту лагеря.

— К госпоже, — приказал одному из них сотник. — Скажи, что путь свободен, и помоги женщинам преодолеть частокол. А мы пока расчистим дорогу с той стороны вала.

Таким же образом был снят часовой с наружной стороны лагеря. Через несколько минут маленький отряд уже пробирался среди деревьев по склону расположенной рядом с византийским лагерем горы.