Пролог

Серебряный Бор выглядел роскошно не только осенью, но осенняя роскошь была особенной. Солнце уже почти село, но последние его лучи все еще полыхали на верхушках тощих берез и серебряных тополей. По серой змеиной коже Москвы-реки скользнули алые искры. Тот же невидимый маляр окрасил розовым и заборы ближайших дач, и асфальт на площади, и бока троллейбусов, и мутноватое стекло остановки. И даже военкомат — местная достопримечательность и тоскливый ориентир окрестных мальчишек — заполыхал здоровым рубиновым огнем.

Божа даже крякнул от удовольствия, паркуя «БМВ» на небольшой площади напротив здания военкомата. Он цокнул языком и покрутил головой, размышляя, а не прикупить ли ему здесь, в Серебряном Бору, себе домик. А что? Место отменное, соседства более чем солидные. Певцы разные живут, деятели искусства. Боже было плевать и на деятелей в общем, и на само искусство в частности. Из всех видов искусств он ценил одно — искусство делать деньги, но… хорошего общества был не чужд. И то сказать, гуляют люди цивильно, по уму. Никто по ночам, от большого веселья и молодецкой удали, не палит из помповиков по воронам. Близость столицы опять же. Каких-то пятнадцать минут — и ты в самом центре златоглавой, Белокаменной.

С другой стороны, тут же подумал Божа, а на фига ему все это? Дела у него в другом городе, куски его тоже не здесь, бригады своей в Москве нет. На черта ему тогда дом в Серебряном Бору? Лучше уж в Крыму. В Сочи. Или в Ялте. Там хотя бы море. А тут пруд. Чистый, конечно, но все-таки пруд. Большая лужа.

Вот так подумал Божа и даже ощутил некоторое разочарование. Противоречивость характера.

Он посмотрел на часы. До встречи оставалось чуть более трех минут. Божа ценил точность. Да и без охраны ему было не слишком уютно. Отвык. Хотя врагов в Москве у Божи не имелось, но вот томился в груди чугунок с бедой. Пыхтел, доходил. Истекал паром тоски. С чего бы?

Без двух минут девять к военкомату подъехал троллейбус. Развернулся лениво. Выбралась из него компания изрядно подгулявших салажат. Мужик еще с портфелем и в пенсне. На вид — типичный лох. А вот за очкастым этим лохом и появился человек, которого Божа ждал. Что странно. Обычно такие люди на троллейбусах не ездят.

Божа настолько удивился, что даже начал оглядываться — может быть, упыри ментовские где-то рядом крутятся? Но, не считая пары мнущихся на остановке поодаль военкоматовских крыс, площадь была пуста.

Человек пересек площадь, подошел к «БМВ». Божа предусмотрительно открыл дверцу.

— А чего на троллейбусе-то? — полюбопытствовал он.

— А почему нет? — ответил человек, опускаясь на переднее сиденье.

— Да странно как-то. Не в уровень тебе в дрезинах кататься.

— А на чем мне было ехать? На «Линкольне»? Чтобы все окрестные менты через пять минут здесь собрались посмотреть, кто это тут такой красивый прорисовался?

Божа усмехнулся:

— Да хрен их удивишь «Линкольнами». Тут такие зубры хавиры имеют — туши свет. Не то что на «Линкольнах» — на самолетах летают.

— Это их дела, — пожал плечами человек. — А по мне, чем тише, тем спокойнее.

— Базара нет, — согласился Божа. — Так что за дело-то у тебя такое важное, что пришлось аж в Москву ехать?

— Дело, — человек оглянулся, словно бы проверяя, не следят ли за ними. — Дело, дорогой товарищ, срочное и важное. Заказали тебя.

Божа сразу помрачнел. Не в первый раз у него отыскивались недоброжелатели и не в первый раз ему сообщали о заказе. Его пугал не заказ как таковой, а то, что рано или поздно заказ должен был сработать, хотя бы исходя из элементарной теории вероятностей.

— Базар катался? — спросил он.

— Наколку дали.

— Реальную?

— Реальнее не бывает, поверь мне.

Божа подумал, кивнул. Он поверил.

— Кто информацию слил?

— Божа, дорогой, мы же не в ментовке, чтобы подобные вопросы задавать, — улыбнулся человек.

Прав был собеседник, не в детском саду. Не принято в их кругу о таких вещах спрашивать. Тем более что оба они — люди реальные и за свой базар отвечающие. Божа собеседнику доверял. Тот пару раз давал полезную информацию и никогда пустым базаром не гремел.

— Я имел в виду, твой сливщик — мужчина надежный?

— Очень надежный, — кивнул человек и снова оглянулся. — Очень.

— Хм… — Божа снова задумался, оценивая ситуацию. Ладно. Заказ — не беда. Заказов бояться — в лес не ходить. Главное, что информация пришла к нему раньше, чем исполнитель заказа. — А он не звенел насчет заказчика?

— Звенел. ФСБ тебя заказала, дорогой.

— ФСБ? — искренне удивился Божа. — Зачем бы это ФСБ меня валить?

— Они всех валят, — пожал плечами человек. — Точнее, не сама ФСБ, а спецы из бывших. Ну, и ментовские там суетятся. Из честных. Работнут двух-трех больших «пап», а потом поворачивают дело так, будто это одна из местных бригад чисто беспредельничает. Ждут, пока наши, как волки, перегрызутся между собой. Теперь понимаешь, почему мы в Москве разговариваем, а не в ресторане нашем каком-нибудь? Ни ты, ни я оттуда до дому бы не доехали.

— Значит, от них заказ пришел?

— От них, — подтвердил человек.

Теперь уже Божа не мрачнел. Теперь он напрягся. Когда за дело берется ФСБ — туши свет, заказывай музыку. Там такие волки матерые, что только молиться и остается. Он-то надеялся, что кто-то из мальков поозоровать надумал.

— Может, твой сливщик и исполнителя назвал? — прищурился Божа.

— Назвал.

Это была хорошая новость. Просто отличная. Городок у них не слишком большой. Отыскать в нем нужного человека — вопрос даже не дней, а пары-тройки часов. А там уж дело техники. Можно прикинуться, что заказ выполнен, а потом под этим соусом выйти на заказчиков и закопать их всех где-нибудь в лесу. А можно в открытую играть. Вариантов — тьма.

Божа потянулся за сигаретой, «Мальборо лайт», закурил. Ему стало полегче. Все оказалось не так плохо, как представлялось в начале разговора.

— Человек свой? Или со стороны наняли?

— Их профи.

— Кто-нибудь его в лицо знает?

— Знает.

— Кто?

— Ты, например, — человек улыбнулся.

В груди у Божи с чугунка слетела крышка и пар тоски и тревоги повалил столбом.

— И что же это за жиган?

— Я.

— Ты?

Божа проглотил это «я», как ложку рыбьего жира. Он хмыкнул, поерзал, якобы невзначай опуская руку под сиденье, где лежал его «ТТ». Шум, конечно, будет. Если менты рядом, могут и принять его реально. Да уж лучше на нарах, чем в гробу.

Собеседник не дал ему шанса. Он резко запустил руку под плащ, вытащил пистолет, увенчанный глушителем, без малейших колебаний приставил к голове Божи и нажал на спуск. Выстрел прозвучал едва различимо. Шипящий плевок и приглушенный стук стреляной гильзы, ударившейся о лобовик.

Божу кинуло на дверцу. Он стукнулся головой об оконное стекло, на котором повисли жирные алые капли.

— Спи спокойно, дорогой товарищ, — пробормотал человек, свинчивая глушитель и убирая его в карман плаща.

Затем он тщательно протер пистолет, приподнял обмякшую руку мертвого и приложил пальцы к рукояти и курку. Оружие человек кинул на коврик, рядом с сиденьем.

— Ну вот, вроде бы все, — удовлетворенно констатировал он и выбрался из машины.

Захлопнув дверь, человек наклонился и заглянул в окно, словно оценивая результат своей работы. Ничего. Нормально. Внешне, во всяком случае, сомнений в самоубийстве не возникает.

Человек вздохнул, словно портовый рабочий, в одиночку разгрузивший насыпную баржу, и направился к остановке. Благо, троллейбус как раз пошел на разворот.

* * *

Божу нашли утром, подняв на ноги не только людей из личной гвардии, но и тех парней группировки, кто не был занят выполнением своих «служебных» обязанностей.

Божа обещал вернуться к двенадцати-часу ночи. В пять минут второго один из охранников набрал номер Божиного мобильника. Телефон молчал. В два часа встревоженные охранники подняли бригаду «в ружье». В десять минут седьмого Божин «БМВ» был обнаружен в районе Серебряного Бора нарядом ППС. Информация пришла на пульт дежурного по городу, оттуда в местное ОВД и только потом, по хорошо проплаченным каналам, к «своим» ментам, а уже от них — к Божиному советнику.

Через тридцать пять минут после получения информации бригадир в сопровождении десятка бойцов прибыл в Москву.

Божа мирно «дремал» за рулем с девятимиллиметровой дырой в виске. На коже остались пороховые ожоги. На первый взгляд — типичное самоубийство. Если бы не два «но». Первое — под пальцами у Божи валялся австрийский «глок», в то время как под сиденьем был припрятан «Токарев тульский». Божа никогда не пользовался импортными стволами, предпочитая именно «ТТ». И второе — он никак не походил на самоубийцу вчера вечером. Выглядел цветуще и расслабленно, радовался жизни и обсуждал планы на будущее. Одним словом, Божина бригада в самоубийство не поверила.

Крупицы порохового нагара легли очень кучно, стреляли, вне всяких сомнений, в упор. Убийца сидел вместе с жертвой в машине. В пальцах Божи был зажат сгоревший до фильтра окурок любимого «Мальборо лайт», но пепла на полу почти не оказалось. Из чего сделали вывод, что Божа мирно, без напрягов, беседовал с собственным убийцей, курил и стряхивал пепел в пепельницу.

Ситуация осложнялась тем, что Божа был невероятно осмотрителен и обладал звериным чутьем на опасность. Он никогда не подпустил бы близко чужака и никогда не поехал бы в одиночестве на встречу с человеком, насчет которого имелись хоть малейшие сомнения.

И если относительно мотивов убийства можно было сделать хоть какие-то предположения, то вопросы о киллере вызывали лишь недоуменное пожатие плеч.

* * *

Вячеслав Аркадьевич Мало доел кашу и отодвинул тарелку. Честно говоря, кашу он терпеть не мог. Любую. Но года полтора назад ему пришлось обратиться в клинику по поводу резких болей в желудке. Диагноз был не слишком страшным, хотя и приятным его никто не назвал бы. Язва. Гастроэнтеролог, профессор, светило российского масштаба, мило улыбался, заглядывая в окуляр гастроскопа, пока лежащий на кушетке Вячеслав Аркадьевич позорно давился трубкой-зондом. Чувствовал себя Мало в этот момент, как проститутка на братковском «субботнике», и готов был задушить профессора собственными руками. Профессор осуждающе качал головой: «Совсем вы, голубчик, свой желудочек укатали. Должно быть, остренькое любите кушать? Копчененькое?» Вячеслав Аркадьевич только мычал немо и страдальчески жмурился. Лицо его было пунцовым, а по бульдожьим щекам текли ручейки пота. «Напрасно, голубчик, совершенно напрасно вы не щадите собственный организм. Вот вам и результат. Хотя, если вы, голубчик, будете относиться к своей язве с уваженьицем, то и она не станет вас донимать, — с мягкой улыбкой сообщило медицинское светило. — Разумеется, вашу язву можно удалить хирургическим путем, но…»

«Но» было явно лишним. Вячеслав Аркадьевич не признавал хирургического пути, кроме разве что самых экстремальных случаев.

С другой стороны, он не собирался прислушиваться к советам какого-то коновала. Месяц еще ему удавалось пить и есть в свое удовольствие, пока очередной приступ не скрутил его с такой силой, что Вячеслав Аркадьевич грешным делом решил: все, каюк, допрыгался.

Зато теперь каждое утро он начинал с большой тарелки геркулесовой каши и стакана молока. И ничего. Привык. Даже морщиться перестал.

Сейчас Мало отодвинул тарелку, залпом допил молоко и потянулся за сигаретой. Отсутствие в меню жареного, равно как перченого, копченого, соленого и прочего вкусного, раздражало, особенно по утрам, но… Чего не сделаешь ради себя, любимого?

Тем не менее сегодня вечером Вячеслав Аркадьевич планировал нарушить профессорский запрет, причем нарушить усердно и от души. Не каждый ведь день дети женятся? А что может быть постыднее и пошлее, чем жрать на свадьбе собственного сына кашу?

— Слава! — Света — жена Вячеслава Аркадьевича, тридцатидвухлетняя, ухоженная, невероятно красивая женщина, — покончила с фруктовым салатом и взяла с тарелки гренку, запивая ее апельсиновым соком. — Мы с Димочкой вчера заезжали в «Пассаж»…

Света улыбнулась. Пожалуй, подумал Вячеслав Аркадьевич, она слишком хороша для меня. Слишком. Он, пятидесятилетний, квадратный, могучий. Тело его напоминало мешок, под завязку набитый булыжниками. Кряжистый, с неимоверно широкой, хотя и чуть обрюзглой шеей, Вячеслав Аркадьевич производил впечатление человека-горы. Как будто Аю-Даг вдруг снялся со своего исторического места и заявился в Москву, где его экипировали по последнему писку «новорусских» цен.

Семья Мало представляла собой обоюдовыгодный контракт. Света знала, сколько стоила, а еще знала, что есть человек, готовый платить за красоту. Ее устраивало существующее положение вещей, и до тех пор, пока в жизни Вячеслава Аркадьевича не произошло катастрофических перемен к худшему, ей можно было доверять.

Наличие у Вячеслава Аркадьевича двух детей от первого брака — сыновей Степана и Дмитрия — не являлось для Светы сколь-нибудь решающим фактором. Она прохладно здоровалась с вечно замкнутым двадцатитрехлетним Степой и улыбчиво с деликатным девятнадцатилетним Дмитрием, которого называла не иначе как Димочкой. Диме Светлана нравилась, и постепенно между ними установились вполне дружеские отношения. Степан же мачеху ненавидел тихой и искренней ненавистью.

— Сколько? — спросил Вячеслав Аркадьевич, вытирая губы салфеткой.

— Двенадцать, — спокойно ответила Света.

— И на что нынче такие цены?

— На шубы, милый.

— Они эти шубы золотыми нитками, что ли, сшивают? — удивился Вячеслав Аркадьевич.

Шубы были слабостью Светы. Впрочем, Вячеслав Аркадьевич мог себе это позволить.

— Милый, ты отстал от жизни, — спокойно ответила женщина. — Это почти даром!

— Для кого даром? — Мало поднялся, тяжело вышел в кабинет. Из встроенного в стену сейфа он достал пухлую пачку денег. Добавил недостающее из бумажника, вернулся в гостиную. — В стране полная… А у них цены растут. Что делается? — спросил словно бы сам себя, кладя банкноты на стол. — Почему ты не пользуешься кредитными картами?

Света пожала плечами.

— Какая разница? — И, пожалуй, была права. Лишний раз светиться перед властями с внушительными покупками уж совсем ни к чему. Она осторожно промокнула губы, поднялась из-за стола, взяла деньги, небрежно сунула в сумочку. — Я побежала, милый.

Наклонилась, коснулась дряблой щеки мужа краешком губ, стараясь не смазать помаду. На Вячеслава Аркадьевича пахнуло изысканным ароматом духов.

— Подожди, — поднял руку он. — Вадик тебя отвезет.

— Спасибо, но я тороплюсь, — Света взглянула на часы. — Мне в кучу мест нужно успеть. Сперва в клуб, потом в салон, потом еще с подарком новобрачным возиться…

— Я уже купил Димке подарок, — заметил Вячеслав Аркадьевич.

— Это ТВОЙ подарок. А я хочу сделать СВОЙ.

— Я уже купил подарок, — повторил Мало.

— Хорошо, — согласилась Светлана. Как хочешь.

Димочка женится. Это знали не только все родственники, но и друзья, и друзья друзей, и ребята в бригаде. В пять свадьба… Нет, венчание тоже состоится — куда ж по нынешним временам без него? — но это завтра, а сегодня ЗАГС и шикарное застолье в банкетном зале элитного пансионата «Сосновый бор».

— Кстати, милый, ты бы поговорил со Степаном. Вчера он снова явился в начале пятого утра и, по-моему, изрядно навеселе. Мне не нравится то, что с ним происходит, — тон у Светланы был легким, без нажима и осуждения, в нем звучало лишь усталое знание. Оно и понятно, всяких людей девочка повидала на своем веку. — Компании, загулы… И потом, возможно, это покажется тебе несправедливым, но Степан, несмотря на возраст, слишком инфантилен. В отличие от Димочки, кстати.

— Постой-ка, — Мало нахмурился. — Что это еще за словцо такое дебильное? Инф… Ты можешь говорить нормально, по-русски?

— Могу, дорогой. — Светлана улыбнулась. — Инфантильный человек — это человек с детской психологией и соответствующей манерой поведения. Ему необходим родитель. Он капризен и знает, что, если придется отвечать за базар, всегда найдется близкий человек, который и возьмет на себя всю ответственность.

— Погоди. Ты хочешь сказать, что Степка — маменькин сынок?

— Папенькин.

— Так! — Мало поднял пухлый палец. — Запомни, Степка — мой сын. Хорош он или плох, но он — мой сын. Возможно, я не слишком много уделяю ему времени. Возможно. Но это наше с ним дело, и тебя оно не касается, ты поняла?

— Поняла, милый.

Светлана, похоже, даже не обиделась. Честно говоря, плевать ей было на Степана. Обладая достаточно богатым жизненным опытом, она понимала — с таким характером Степан протянет недолго. В самом удачном случае — месяц-другой после смерти отца. Он не привык быть один, не привык брать на себя ответственность за собственные слова, а в ИХ мире таких людей не любят. Мало был прав относительно своих отношений со Светланой. Обоюдовыгодный контракт. Умышленно или нет, но Вячеслав Аркадьевич постоянно подчеркивал тот факт, что существует пропасть, разделяющая Светлану и его семью. Время от времени Светлане казалось, что она начинает испытывать какие-то чувства к этому громадному, сильному, но очень одинокому человеку. Однако Вячеслав Аркадьевич своими «семейными» замечаниями постоянно низводил ее до уровня обычной покупки. Красивой куклы из дорогого супермаркета. Поиграл и поставил в угол. Не станет же кукла лезть в семейную жизнь своего хозяина, верно? Светлана реагировала адекватно. «Заплатили? Получите. А вот чувства в стоимость покупки не входят. Извините». Ну и деньги. Если уж ты — дорогая кукла, то цени себя дорого и заставляй за «дорого» платить втридорога.

— Извини, милый, мне пора. — Светлана поднялась и вышла из комнаты.

Вячеслав Аркадьевич помрачнел, обернулся, поманил к себе пальцем Вадима. Вадим состоял при нем кем-то вроде ординарца.

— Вадим, кто за Степкой вчера присматривал?

— Денис с Павлом. — Вадим понял, что ничего хорошего охранников не ждет.

— Где они? — поинтересовался Вячеслав Аркадьевич.

— Еще не приехали. Сегодня же другая смена. Они с пацанами к свадьбе готовятся. Подарок и все такое…

— Вызови.

— Сюда?

Вячеслав Аркадьевич подумал, затем решительно тряхнул головой.

— Сюда не надо. В офис вызови. К часу, — добавил он. — А Димка где?

— К невесте с утра пораньше умчался. Платье, фур-фур, все дела… — Вадик улыбнулся.

— Кто-нибудь с ним поехал?

— Борик с Паней.

— Оделись-то хоть по форме? — чуть отошел Вячеслав Аркадьевич.

— А как же, — улыбнулся Вадим. — Димка вообще на «лимон» грин тянет. За такого парня кто хочешь замуж выйдет.

— Только ты ему этого не говори, — вздохнул Мало. — Тогда вот что, Вадим, не в службу, а в дружбу, сходи вытряхни из постели Степку. Пусть спустится. У меня к нему разговор есть.

— Хорошо, Вячеслав Аркадьевич, — ординарец взбежал по лестнице на третий этаж, на ходу доставая из кармана сотовый и набирая номер.

Дом Мало представлял собой вполне приличный трехэтажный особняк, стоящий в охраняемом поселке и мало отличающийся от домов большинства современных российских онассисов. Красный кирпич, искусственная черепица, три этажа с мансардой, башенки, тонированные стекла арочкой, под готику, камин, сауна, бассейн, забор с телекамерами по периметру, отдельно дом для гостей и для охраны, отдельно гараж для гостевых машин, вдоль асфальтовых дорожек электрические фонари, стилизованные под начало века. Плюс автономная система жизнеобеспечения.

Света процокала каблучками по ступеням. Глухо, не разобрать слов, сказала что-то охране на первом этаже. Засмеялась. Вячеслав Аркадьевич вздохнул. Вот если бы она его еще и любила, цены бы их союзу не было.

Загудел подъемный механизм — поползли вверх ворота гаража. Рычание двигателя. Светин «Ниссан» проехал мимо дома к воротам.

На третьем этаже что-то с грохотом опрокинулось. Вячеслав Аркадьевич терпеливо ждал. Что-то заорал возмущенно Степан. Видать, Вадим его действительно вытряхнул.

— Да отпусти ты меня! Руки убери, говорю! — Это уже на лестнице.

Щенок, а гляди как лает. Дай ему волю — вцепился бы Вадиму в горло. Мало покачал головой. Рановато мальчишка начал характер проявлять. Впрочем, сейчас вся молодежь на один манер кроена. Кроме Димки. Этот в мать пошел. Тихий, спокойный, никогда голос не повысит. «Доброе утро, папа. Доброй ночи, папа». Золото, а не сын.

А Степка… В него. Тот еще характер. Сам Вячеслав Аркадьевич в двадцать тоже никак не тянул на звание «образцовый комсомолец». Но одно дело — он, и совсем другое — Степка. Его сын, его надежда, должен вырасти иным. Солидным, уважаемым человеком. Что бы ни говорили скептики, а бардак-то в стране рано или поздно закончится. Вячеслав Аркадьевич понимал это лучше, чем кто бы то ни было. И тогда ребята со светлой головой, хорошим образованием и безупречной репутацией будут в большой цене. Умные люди уже сейчас готовили смену. Гарвард, Йель, Оксфорд, Кембридж. Юристы, адвокаты, бизнесмены. Степан должен плавно влиться в их ряды.

Как там сказала Светлана? Инф… Инф… Черт!

На ступеньках показался бесстрастный Вадим. Охранник тащил за собой взъерошенного, опухшего после вчерашней вечеринки хозяйского отпрыска. Свел на второй этаж, подтолкнул к столу, сам остался у лестницы.

Насупившийся Степан тускло взглянул на отца, хмыкнул, плюхнулся на стул, потянулся за бутылкой минералки.

— Что, плохо, да? — улыбаясь, спросил Вячеслав Аркадьевич. — Головушка, наверное, бо-бо, да? Во рту как кошки нас…и?

Степан сцапал бутылку, припал к ней губами. Вячеслав Аркадьевич поднялся, подошел к сыну, лениво махнул рукой. Бутылка отлетела в противоположный угол комнаты и, ударившись о стену, брызнула сотней осколков. Шипящие потеки протянулись до ковра и впитались, оставив после себя темные пятна.

— Ты че? — воскликнул Степан, скопировав интонации отца, но при этом все-таки закрылся рукой и втянул голову в плечи.

Вячеслав Аркадьевич, не меняя позы, вкатил сыну затрещину. Тот опрокинулся вместе со стулом, да так и остался лежать, глядя на отца со страхом и ненавистью.

— Не умеешь пить — не пей, — миролюбиво произнес Вячеслав Аркадьевич. — Еще раз напьешься, пеняй на себя.

— Лучше бы я вообще домой не пришел, — отчаянно выдохнул Степан. — Снял бы телку у «Интуры» и к ней подался…

Вячеслав Аркадьевич опустился на корточки, сгреб майку сына огромной лапищей и рывком притянул к себе. Затрещала материя. Майка поползла по швам.

— Прибью, — тихо, но очень внушительно пообещал Мало. Он отпустил майку, поднялся, вернулся к столу, но садиться не стал. Взял со стола стакан, отпил. — Кстати, ты знаешь, что такое инф… инфанилиновый человек?

— Чего? — не понял Степка. — Какой «инфанилиновый»?

— Короче, это означает — «маменькин сынок».

— Может, инфантильный?

— Вот-вот, — ничуть не смущаясь, согласился Мало. — Так вот, Светлана сказала, что ты — он самый и есть.

— Светка? — окрысился Степан. — Да пошла она…

— Еще раз вякнешь про Светлану — не посмотрю, что сын. Шею сверну, — пообещал Вячеслав Аркадьевич. — Собирайся, поедешь в институт.

— Не поеду, — с вызовом выкрикнул Степан. — У Димки свадьба сегодня, забыл?

— Поедешь, — ласково кивнул Вячеслав Аркадьевич. — А на свадьбу и после института не опоздаешь. К пяти прямо в ЗАГС приедешь. Вадим, — посмотрел он на ординарца, — отправь этого орла в институт. Но сначала забери у него все деньги. И скажи ребятам, чтобы не вздумали одалживать. Ни копейки! Узнаю, что дали денег, — руки повыдергиваю.

— Хорошо, Вячеслав Аркадьевич, — едва заметно улыбнулся Вадим.

— Все, — Мало вернулся в кресло. — Можешь идти.

— На хрена мне такая жизнь. В жопу. Как в тюряге, — парень зло сверкал глазами. — Чихнуть самому нельзя. Вечно эти псы за спиной топчутся. Лучше бы ты меня в детский дом отдал. Или в интернат.

Вячеслав Аркадьевич смотрел на сына. Лицо его оставалось непроницаемо-спокойным. Вадим подхватил Степана под локоть, помог подняться.

— Пошли.

Тот покорно поплелся следом. Он лучше других знал: как отец скажет, так и будет. Характер. Мало еще различал их шаги на лестнице, когда зазвонил лежащий на столе сотовый. Вячеслав Аркадьевич поднял его, нажал клавишу «ответ».

— Я, — сказал он просто.

— Вячеслав Аркадьевич, — произнес в трубке голос охранника, что нес вахту у ворот. — Боксер с Пестрым приехали, Философ и Челнок. С ними еще один, фраер какой-то…

— Пропусти, — приказал Мало и сунул трубку в карман пиджака. Пришла пора заняться делами.

Вячеслав Аркадьевич посмотрел в окно. Черный «Гранд-Чероки» аккуратно полз по дорожке. Через затененные стекла нельзя было разглядеть водителя, да и пассажиров тоже. Мера предосторожности. Пустяк, но именно пустяки зачастую и спасают жизнь. Именно пустяки, а вовсе не высококлассная охрана. Хотя последняя пока еще никому не мешала. Время такое, жизнь такая.

Вячеслав Аркадьевич неспешным, тяжелым шагом пересек гостиную, прошел по длинному, затененному коридору и толкнул дверь кабинета.

— Вот мы и дома, — пробормотал он, опускаясь в массивное кресло.

Мало потер квадратный подбородок, помял пальцами щеку. Что-то сдавать он начал в последнее время. Или просто усталость копится?

В груди щемит… Нехорошо как-то. Вроде не язва, язва болит по-другому, остро, как будто кто в кишках шилом ковыряет. А тут ноет. Главное, не в животе ноет, а в груди. Надо бы этому лепиле очкастому показаться, так ведь на больничку уложит. А тут дела крутятся — мама дорогая.

На лестнице послышался шум шагов, громкий разговор. Слов из-за дубовой двери было не разобрать, но голос Вячеслав Аркадьевич узнал.

Громче всех болтал Пестрый — самый молодой из «ближнего круга». Едва за четвертак перевалило парню, но уже весь на понтах.

Баском вторит Боксер. Бывший спортсмен. Мощный, как совковый бульдозер, сорокалетний мужик, всегда стриженный под «бильярдный шар». Внешность Боксера подвела. Бабы от него шарахались, что черт от ладана. Нос сломан, да не просто сломан, а сплющен. Ночью такого в подворотне встретишь — все, относи. А уж когда Боксер злиться начинает, тут уж вообще можно заупокойную петь.

Остальные молчат. Однако Вячеслав Аркадьевич и так знал, кто приехал. Философ — Борис Борисович Савенко. Большой дока в области аналитики. Любую ситуацию по косточкам разберет. На десять… Нет, на пятнадцать шагов вперед думает.

Четвертый — Саша Челнок. Погоняло «Челнок» Александр Яременко получил в честь места рождения — города Набережные Челны. Там его Мало и подобрал. Дельный оказался мужик. Хваткий. Не такой умный, как Философ, зато на все руки мастер. И волыну достанет, когда нужно, и калганом поварит. А на «стрелках» Челноку и вовсе цены не было. Спокойный, уравновешенный, он служил идеальным противовесом вспыльчивому Пестрому. Вячеслав Аркадьевич подозревал, что, если бы не Челнок, свой двадцать пятый день рождения Пестрый встретил бы в какой-нибудь старой могилке на заброшенном кладбище.

Пятый… Этот понятно, почему молчит. Он здесь гость. И ему, конечно, хорошо известно, в чей дом он приехал. А еще он понимает, что при неблагоприятном развитии событий этот дом может стать последним домом, который он увидит на грешной земле. Так что парню было над чем подумать. С другой стороны, за него держал мазу реальный, очень солидный человек. Не получи Вячеслав Аркадьевич от него малявы, никаких разговоров вообще не было бы. А так… посмотрим, посмотрим.

В дверь постучали.

— Входите, входите, — нарочито радушно отозвался Вячеслав Аркадьевич.

Он любил играть «доброго дядюшку», простовато-рассеянного колхозного пахаря. Своих, конечно, это не обманывало, а на чужих действовало.

Дверь открылась, и приехавшая компания вошла в кабинет. Гостя зажали где-то в середине. На всякий случай. И броситься — не бросится, и убежать — не убежит.

Следом вошел охранник, остался у двери, перекрывая выход.

Чужак производил странное впечатление. Он являлся образцом «размытого возраста». На первый взгляд ему можно было дать лет двадцать пять. Однако легкие сеточки морщин вокруг глаз и упрямо поджатых губ и седина делали его старше. Зато на щеках парня играл здоровый румянец, а кожа была не просто чистой — по-детски нежной, что зрительно возраст сглаживало. У гостя была тонкая, чуть неуклюжая фигура подростка. Да и легкомысленный джинсовый костюм не добавлял солидности. Одним словом, Мало, очень хорошо разбирающийся в людях, не смог определить его возраст. Ему могло быть как двадцать пять, так и тридцать пять.

Парень не стал оглядываться. Однако Мало отметил его взгляд. Мгновенный, острый, оценивающе-запоминающий. «А ведь парень не промах, — подумал Вячеслав Аркадьевич. — Такому палец в рот не клади. Такой своего не упустит, еще и чужого прихватит».

— Проходите, проходите, присаживайтесь, — он улыбнулся почти безмятежно.

— Привет, Кроха, — сказал Боксер, протягивая для пожатия руку и шумно плюхаясь на ближайший стул.

Остальные ограничились кивками. Даже обычно болтливый Пестрый предпочел держать рот закрытым. Гость остался стоять в стороне, молча ожидая, пока хозяин дома соблаговолит обратить на него внимание.

— Присаживайтесь, — предложил ему Вячеслав Аркадьевич. — Присаживайтесь, не стесняйтесь.

— Спасибо, — гость послушно присел на дальнем конце стола, сцепил пальцы рук в замок.

— Насколько я понял из переданного мне письма, у вас ко мне какое-то дело?

— Именно, — гость улыбнулся. Скупо, словно улыбка его стоила денег. — А если вы читали его достаточно внимательно, в чем я лично не сомневаюсь, то поняли, что дело это — не просто дело. А жизненно важное для вас дело.

Пестрому не понравился тон, которым это было сказано. Ему не понравилась и спокойная уверенность чужака.

— Слышь, — насупился он. — Ты че, крутой, да? На кого тянешь, лосяра?

— Помолчи, — остановил его взмахом руки Мало.

— Не, ну а чего он?

— Разбей понт, братан, — поддержал Вячеслава Аркадьевича Боксер.

Вячеслав Аркадьевич откинулся в кресле и с интересом уставился на гостя. Тот в свою очередь смотрел на хозяина дома. Самое главное, что понравилось Мало, — во взгляде парня не было ничего. Трус бы вообще опустил глаза. Смелый смотрел бы с вызовом. А в глазах этого человека эмоций не было вообще.

Война взглядов продолжалась несколько минут. Наконец Вячеслав Аркадьевич кивнул:

— Да, я внимательно прочел письмо. Причем не поленился, дважды прочел, но, сказать по правде, так и не понял, о каком же деле идет речь?

— Сейчас объясню. — Тон сменился на дружеский. Гостю бы расслабиться, почувствовать себя более свободно, но он даже позы не поменял. Остался сидеть, как сидел. Слегка напряженный, готовый к любой неожиданности. — Вы, несомненно, в курсе того, что происходит в вашем мире. На языке ментовских протоколов это называется «передел сфер влияния». Проще говоря, кто-то затеял гнилое мочилово. Первым был Саша Вяземский. Помните, наверное?

Мало кивнул. Саша Вяземский погиб по пути на юг. Он не признавал общественного транспорта и ездил только на собственной машине, в сопровождении целого эскорта охраны. Поговаривали, что вооружены охранники были знатно и якобы в кузове одного из джипов сопровождения была установлена стационарная авиационная пушка калибра тридцать миллиметров. Как-то Вяземский собрался отдохнуть пару дней в славном городе Сочи. Машину его нашли в кювете, примерно в ста пятидесяти километрах от Москвы. На скорости двести двадцать шикарный «мерс» вылетел на обочину, снес мощный тополь и свалился в дренажную канаву, полную прошлогоднего дерьма. Пассажиры погибли. Говорили, что в момент столкновения, а может, позже, когда полыхнул мотор, а следом за ним и бензобак. По сгоревшим трупам определить момент смерти нелегко.

Гость достал из кармана портсигар, зажигалку, но закуривать не стал. Просто положил портсигар на стол, а зажигалку принялся крутить в пальцах. Говорил он спокойно, едва ли не монотонно, усыпляюще.

— После Вяземского был Американец. Найден мертвым в собственной квартире. Врачи констатировали смерть от сердечной недостаточности. Затем Колыш. Нашли в собственном бассейне. Вода была слишком холодной. Судорога. Не смог выбраться.

— Ну и что? — спросил Мало, глядя на гостя. — Это несчастные случаи.

— Четыре авторитетных человека, — усмехнулся тот. — Не многовато ли для банального совпадения?

— Почему четыре? Вы назвали троих.

— Божу нашли сегодня утром, в Москве, неподалеку от Серебряного Бора, в собственном «БМВ».

— А с Божей-то что случилось? — поинтересовался Боксер. — Инсульт? Инфаркт? Захлебнулся водкой?

— Подавился, — гость перевел взгляд на здоровяка. — «Маслиной».

— В смысле? — куцые брови Боксера пошли вверх.

— Застрелен выстрелом в голову. Очень профессионально. Человек, работнувший Божу, — специалист. Он сумел подобраться к жертве настолько близко, что тот отправился на встречу без охраны. И, кстати, за волыну Божа тоже не схватился.

После этой фразы в комнате повисло тяжелое молчание. Все переваривали мрачную новость. Вячеслав Аркадьевич несколько секунд думал, разглядывая гостя, потом наклонился вперед, навалившись могучими руками на стол, и спросил негромко и холодно:

— Кто ты такой?

Гость спокойно, словно и не к нему обращались, достал из портсигара сигарету, несколько раз щелкнул зажигалкой, неторопливо закурил.

— Я задал вопрос, — напомнил Мало. Он не привык, чтобы его игнорировали.

— Я слышал, — затянувшись, ответил гость. — Полагаю, вам совершенно ни к чему это знать. Важно не КТО я, а ЧТО я могу для вас сделать.

— Ты, с-с-с-сука, — глаза Пестрого недобро сузились, рука нырнула в карман. — Наседка ментовская…

Боксер цыкнул зубом и скомандовал:

— Хорош быковать, братан, заткни грызло.

— Почему я должен тебе верить? — не обращая внимания на подчиненных, спросил Мало гостя.

Помощники Вячеслава Аркадьевича как по команде повернулись к сидящему в кресле молодому человеку. Все четверо имели вид тех самых шарльперровских волков, бесстрастно внимающих доверчивой идиотке в красном чепчике.

А Вячеслав Аркадьевич ждал ответа визитера и пытался угадать, понимает ли этот странный полумужчина-полумальчик, что речь идет уже не о том, согласятся с его предложением или пошлют подальше, а о том, выйдет он отсюда или же его вынесут завернутым в целлофан и с лишней дырой в голове.

— А что вам еще остается? — тот улыбнулся. — Вы неглупый человек, Вячеслав Аркадьевич, и должны понимать: фигур масштаба Саши Вяземского, Американца, Колыша, Божи и прочих не так уж и много. Один регион, одна сфера интересов, очень высокая доходность. Полагаю, рано или поздно киллер получит заказ и на вас. Если уже не получил. Тогда вам придется срочно писать завещание. Степан и Дмитрий останутся сиротами, а Светлана — вдовой.

— Ты, падла, да я тебя на куски порву…

Пеструха рванул из кармана пистолет, вскочил, замахнулся для удара. Гость лишь поморщился.

— Вячеслав Аркадьевич, вы бы попросили своих людей вести себя попристойнее. У нас деловой разговор, и я лишь обрисовал возможные перспективы вашего ближайшего будущего.

— Сядь, Пестрый, не гони, — скомандовал негромко Вячеслав Аркадьевич.

— К тому же Америка — «законник». Синий. На днях в Нижнем прошел сходняк, воры постановили отыскать людей, заваливших Америку. Из-за этого у вас могут возникнуть очень серьезные проблемы.

— И что же ты намерен нам предложить? Поддержку? Защиту от этих отморозков? — обратился Мало к гостю. — Я правильно понимаю?

— Не совсем, — гость наклонил голову, словно бы прислушиваясь к чему-то. — Я предлагаю вам их самих.

— То есть?

— Я отыщу киллера, работнувшего четверых ваших коллег. Плюс к тому дам полную информацию о заказчике. Не безвозмездно, разумеется. Любая работа стоит денег. Рисковая работа стоит больших денег. Но она их действительно стоит.

— Ну, заказчика, я полагаю, мы и сами сумеем найти, — Мало покачал головой. — А почему ты думаешь, что тебе удастся отыскать киллера?

Гость улыбнулся уголками губ:

— Поверьте, я представляю очень серьезную организацию.

— Ты — не мент, — проговорил Вячеслав Аркадьевич, глядя гостю в глаза. — Ментам такое дело по плечу, но они не стали бы им заниматься. Да и звон бы пошел. ФСБ?

— Вячеслав Аркадьевич, зачем вам лишняя информация? Скажем, нам очень не хочется, чтобы на нашей территории началась война. Много крови, суеты и напрасных хлопот. Нас более чем устраивает сложившийся баланс сил. Каждый имеет свой кусок пирога и не пытается отнять кусок у других.

Мало кивнул.

— Мне нужно перетереть твое предложение с коллегами.

Гость поднялся.

— Разумеется. Я подожду в коридоре. — Он двинулся к двери, не обращая внимания на жующего шкафоподобного охранника. На пороге гость остановился, повернулся и посмотрел Мало прямо в глаза: — Да, при обсуждении имейте в виду, что обычно я палец о палец не ударю, если не буду стопроцентно уверен в положительном исходе дела. Предпочитаю потратить лишнее время на подготовку подобного исхода. — Он усмехнулся. — И уж конечно, я не стал бы попусту беспокоить такого авторитетного человека, как вы, Вячеслав Аркадьевич.

Парень толкнул дверь и вышел. Охранник пропустил его, сам же остался стоять, ожидая дальнейших приказов. Вячеслав Аркадьевич оглядел сидящих за столом, спросил почти равнодушно:

— Ну? Что скажете?

— Пурга, — поморщился Пестрый. — Б…ь буду, пурга.

— А какой резон ему пургу гнать? Не на Колыме, поди, — заметил Челнок. — На барана он не похож. Да и не пришел бы сюда, если бы не хотел иметь с дела свой кусок. Нам ведь без разницы, что у него на уме. Пусть выяснит, кто беспределом занимается, а там видно будет. Мы его пока пощупаем и, если узнаем, что он на руку нечист, — завалим.

— А может, он, в натуре, вигоневый, — азартно, с едва заметными истерическими нотками вскинулся Пестрый. — Свекруха ментовская. Или на «махновцев» этих работает. Сольет нас, бабок срубит по-легкому — и в кусты! А нам башку подставляй! Замочить шашлыка прям щас — и концы в воду.

Челнок покачал головой. Ему не нравилась «феня». Он признавал жаргон, но пользовался им крайне умеренно, полагая, что бизнесмену о «фене» следует забыть. Пеструха же подобным образом самоутверждался.

— Не вижу смысла, — медленно сказал Челнок. — Даже если этот парень — наседка ментовская, что с того? Насчет дел мы при нем реальные вопросы не терли. Если он ссученный и мы его замочим, нас менты конкретно без всякого слива по стойлам разведут. А если работает на отморозков, то какого хрена вообще сюда приперся? Предупредить, чтобы ушки на макушке держали? Мне кажется, мужик реальный. И помощь он предлагает тоже реальную.

— Ну да, — осклабился зло Пестрый. — Он же нас конкретно на бабки разводит, как лохов. Насчет «махновцев» по-любому с братвой базар вести надо, а не с этим. Конкретно по делу вопросы решать.

— Ты что скажешь? — Мало повернулся к Боксеру.

— Может, он ведет двойную игру.

— Да чего тут говорить. Гнилое дело, ясен болт. Авторитетных людей валят. Причем валят всех без разбора, не объявляя, и наших, и синих. Кто, за что — непонятки сплошные. Теперь базар с братвой так и так придется тереть. За Америку звон на всю страну пошел. А уж после того, как Божу замочили, будет вообще — туши свет. Опять же мы тут. Братанов валят, а мы хлебалом щелкаем. Этот, — Боксер кивнул в сторону двери, — не фраер, по замашкам видать. Я думаю, пусть поработает. Надыбает нам «махновцев» — хорошо. Нет — у нас яйца не защемит. — Здоровяк подумал пару секунд и поинтересовался: — Кроха, а как он вообще прорисовался?

— Сочный его где-то надыбал, — ответил тот.

— Так Сочный же за бугром сейчас, нет?

— Маляву прислал. У них там тоже звон идет, что авторитетов валят.

— А Сочному-то что за дело?

— Он за бизнес реально опасается. Нас перемочат, с кем ему дела вести?

Боксер кивнул удовлетворенно:

— Сочный понты крутить не станет. Может, подпишемся?

Вячеслав Аркадьевич повернулся к сидящему по правую руку Борису Борисовичу, который серьезно прислушивался к разговору, по привычке изучая полированную крышку стола.

— Что ты скажешь, Боря?

Борис Борисович был единственным человеком в компании, имеющим довольно отдаленное отношение к уголовному миру. Он никогда не сидел, знал других авторитетов исключительно шапочно, общался только с подручными Вячеслава Аркадьевича.

Тот несколько секунд молчал, тщательно обдумывая каждое слово, затем негромко сказал:

— Думаю, нашего нового знакомого следовало бы тщательно проверить, и, если выяснится, что он действительно обладает возможностями, о которых тут заявлял, имеет смысл согласиться. В любом случае мы ничего не теряем.

— Какое впечатление он на тебя произвел?

— Он — профессионал, это ясно. Работает, скорее всего, на «контору». А «конторе» сейчас наши разборки невыгодны. Война — это всегда много крови и хлопот. Большие люди нервничают, бабки уплывают прямо из-под носа. Налаженный бизнес рушится. Я думаю, он предлагает реальную помощь, а не пытается нас разводить. Самое худшее, что может случиться: братва станет выяснять, кому было выгодно завалить авторитетов. И смотрите, какая неприглядная картина получается: с Колышем у нас были размолвки относительно спорных территорий, Божа год назад пытался подмять наши точки у вокзала. Вопрос, конечно, перетерли, к соглашению пришли по-мирному, но братва-то про наезды знает и может подумать, что заказ — наших рук дело.

— Тогда при чем тут Вяземский с Американцем? — перебил его Пестрый. — Они оба — мужчины реальные. У нас с ними никаких проблем не возникало.

— Если бы Вяземский и Американец узнали, что мы заказали таких бобров, как Божа и Колыш, они бы нас не поддержали. Сходняк нас объявил бы, и Американец с Вяземским были бы вынуждены взяться за волыны. У Американца вторая по численности бригада в городе. Вяземский идет следом за ним. — Борис Борисович вздохнул. — Мы это понимали и решили обезопасить себя на случай серьезных разборок. Потому-то и заказали Американца и Вяземского первыми.

— Ни болта себе раскладец, — Боксер покивал мощной головой, отчего на могучем загривке его образовались складки.

Пестрый цокнул языком:

— Да, б… Базара нет. Дела гнилые. Придется перед братвой ответ держать.

— Я не утверждаю, что именно так все произойдет, но это наиболее вероятное развитие ситуации. Слить братве убийцу и заказчика было бы самым простым решением проблемы, — закончил свою речь Борис Борисович.

— В общем, поступим следующим образом. — Мало повернулся к Челноку: — Ты задействуй наши связи в ментовке и ФСБ. Выясни об этом парне все. Если всплывет что-нибудь подозрительное…

Тот кивнул:

— Скажу пацанам, они все сделают.

— И еще. Отбери пару ребят потолковее, пускай присмотрят за ним. Мужчина вроде реальный, но кто знает, что у него на уме.

— Ништяк.

Вячеслав Аркадьевич откинулся в кресле, покосился на стоящего у двери охранника:

— Скажи, пусть зайдет.

Гость вошел, спокойный, уверенный в себе. Мало кивнул.

— Сколько ты хочешь?

— Двести тысяч. «Зеленью», разумеется, — ответил тот. — Плюс расходы по делу.

— Не многовато, братела? — снова окрысился Пестрый. Ему гость не нравился.

— Мне кажется, сумма вполне адекватна тем неприятностям, от которых я вас избавляю, — заметил гость, глядя при этом на Вячеслава Аркадьевича.

— Договорились. С чего планируешь начать?

— Поищу стукачей.

— Думаешь, в окружении «махновцев» водятся стукачи?

— В их окружении — вряд ли, — улыбнулся гость. — А вот в окружении убитых авторитетов они должны быть. Откуда-то киллер получал информацию о нравах и привычках жертв. Он очень грамотный человек и не стал бы полагаться на случай. Прежде чем приступать к работе, этот человек должен был выяснить все о своих жертвах.

— Разумно, — согласился Мало.

— У меня уже есть кое-какие наметки, — сообщил гость. — Я постараюсь «пробить» их побыстрее.

— Быстро — это как? — поинтересовался Боксер. — Через неделю, через год, через два?

— Сегодня. Завтра. Может быть, послезавтра. Все зависит от того, как скоро мне удастся организовать дело.

— Годится, — Мало кивнул. — Мне не звони. Появится реальная информация — сбрасывай Вадиму на трубку, он мне передаст. Если понадобишься — я сам тебя разыщу.

— Договорились, — гость взял со стола портсигар, сунул в карман.

— Аванс за свою работу получишь, как только представишь первый реальный результат, — добавил Мало. — Боксер, скажи парням, пусть отвезут человека в город.

— Без базара. — Здоровяк поднялся из-за стола, кивнул гостю: — Пошли, братан. Доставим тебя в лучшем виде.

В сопровождении Боксера гость вышел за дверь.

* * *

«Вольво-940» подъехал к воротам «Мосфильма» в десять утра.

Димка вылез из салона, огляделся. На губах его блуждала улыбка. Тому было несколько причин. Во-первых, он сегодня женился. Причем на самой красивой девушке в мире. Во-вторых, он первый раз получил возможность посмотреть на настоящую киносъемку.

Временами ему казалось, что, если бы его отец, Вячеслав Аркадьевич Мало, не настоял на том, что Дима должен стать бизнесменом, он обязательно занялся бы именно кино. Таинственный мир киноколдовства притягивал его сильнее магнита. Дима старался смотреть все фильмы, выходящие на экран. В его комнате, оборудованной самой мощной системой «домашний кинотеатр», наряду со стеллажами, заполненными книгами, стояло несколько стеллажей с видеокассетами. Две с половиной тысячи фильмов. Такова была его личная коллекция. Отец относился к увлечению сына довольно снисходительно. Единственное, чего он требовал, чтобы «все эти видео-шмидео не мешали учебе». Дима старался вовсю. Единственное время, которое для него было свято, — кинофестивали. Он летал в Сочи смотреть фильмы на «Нике», целыми днями просиживал в кинотеатрах во время Московского международного, а пару раз, с разрешения отца, летал в Канны. Втайне Димка надеялся постепенно влиться в кинотусовку, стать в ней своим. Это были детские надежды. Никто не обращал на него внимания, а он, сын одного из самых известных авторитетов страны, смотрел, открыв рот, на прогуливающегося по пляжу режиссера Говорухина, несущего на руках крохотную собачку, на певца Розенбаума, пьющего разливное пиво и аппетитно жующего крупных вареных раков, на жарящегося под солнцем актера Абдулова, на катающегося на водном мотоцикле Еременко. Как же Димка хотел быть принятым в их мир, но… мечты оставались лишь мечтами. Киномиру не было никакого дела до него, Димки. Собственно, именно в Сочи, на кинофестивале, он и познакомился с Натальей. Она приехала с каким-то начинающим режиссером. Режиссер был на полторы головы ниже своей спутницы, зато держался с таким апломбом, словно его фамилия была Спилберг или Коппола.

Первый раз Димка увидел их в холле гостиницы. Остаток вечера они с охранником — Чингизом — провели в холле, но незнакомка так и не появилась. На следующее утро Дима сидел на балконе и наблюдал за входом в гостиницу. Через два часа его терпение было вознаграждено. Он заметил Наташу и ее кавалера, направляющихся на пляж.

Димка не стал терять времени. Подхватив Чингиза, отправился следом. Отыскать парочку не составило большого труда. Кинотусовка держалась особняком. Попивая пиво, режиссер втолковывал что-то таким же, как и он сам, молодым и малоизвестным, а Наташа лежала рядом и не обращала на их треп ровным счетом никакого внимания. Чингиз из-под руки оглядел пляж, хмыкнул:

— Хорошая девушка. Кстати, она его совсем не любит.

— Почему ты так решил? — спросил Дима.

— Ей с ним скучно, — пожал плечами Чингиз.

Мало-старший всегда посылал на подобные мероприятия именно Чингиза. Тому было несколько причин. Первая: Чингиз был одним из лучших бойцов в бригаде. Когда он присматривал за Димкой, Вячеслав Аркадьевич чувствовал себя спокойно. Вторая: Чингиз был рассудителен. Третья: Чингиз, в отличие от большинства членов их структуры, вполне мог объясняться с людьми, почти не прибегая к помощи повседневного жаргона, что на кинофестивале было очень кстати. Ну и, наконец, четвертая: Чингиз был Димке… не другом, наверное, но почти другом.

— Слушай, Чингиз… — Дима замялся, не зная, как сказать то, что хотел сказать. — Только не в обиду, ладно? Давай так, я к ней подойду, а ты в сторонке пока подождешь.

Сказать по правде, Дима ощущал себя в присутствии Чингиза довольно неуверенно. Как пигмей рядом с «Мистером Вселенная». Нет, он вовсе не был задохликом-ботаником, но до Чингиза явно не дотягивал.

— О чем базар, братка? — Чингиз понимающе улыбнулся. — Я вообще солнце не люблю. Вон там сяду, в тенечке, — и кивнул на парапет набережной.

— Спасибо, Чингиз.

Дима никогда не называл Чингиза его бригадным прозвищем. Из уважения.

— Не за что. Главное, запомни: она его не любит.

Чингиз пошел к парапету. И большинство отдыхавших на пляже смотрели ему вслед. Девушки с интересом, мужчины с завистью.

Дима подхватил свободный лежак и двинулся к кинокомпании. Чингиз наблюдал за ним издали. На тонких его губах играла понимающая улыбка.

— …Лукас как режиссер — полное барахло, — запальчиво вещал режиссер, время от времени прерываясь, чтобы отхлебнуть холодного пивка. — То, что он делает, вообще искусством назвать нельзя! Чистая ремеслуха!

Димка опустился на лежак в метре от компании, откинулся, прикрыл глаза, рассматривая Наташин профиль из-под полуприкрытых век.

— Ты «Звездные войны» первые смотрел? Ну, полное же г…о! Там сюжета на десять минут! Я бы такое мог километрами мотать, даже не появляясь на съемочной площадке, только раздавая указания по телефону.

— Чего ж не мотаешь-то?

Димка вдруг с ужасом понял, что эти слова произнес именно он. Аж в животе стало холодно от страха. Режиссер повернулся, с изумлением посмотрел на появившегося невесть откуда паренька. Наверное, он ожидал, что тот скажет еще что-то, даст возможность съязвить в ответ, но Дима молчал, и режиссер счел для себя унизительным вступать в спор с мальчишкой.

— Так вот, я и говорю…

— Я спросил, чего же не мотаешь, если можешь? — повторил Дима и увидел улыбку на губах Наташи. Она не открыла глаза, просто улыбнулась, но и этого оказалось достаточно, чтобы Дима почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Режиссер подавился начатой фразой и снова повернулся.

— А ты, собственно, кто такой? — с мрачной брезгливостью спросил он.

— Это не важно, — ответил Дима и открыл глаза. — Лукас, может быть, и ремесленник, однако он никогда и не утверждал, что снимает произведения искусства. Лукас просто зарабатывает деньги. И он — гений.

— Почему это гений? — вскинулся режиссер.

— Да потому, что сумел выбить из продюсеров сто миллионов долларов на самый продолжительный рекламный ролик в мире. Ролик, демонстрирующий возможности его собственной студии спецэффектов. Два с лишним часа визуального ряда. Называется, как ты справедливо заметил, «Звездные войны: Призрачная угроза». Но Лукас не просто гений, он вдвойне гений, потому что заставил весь мир смотреть свой ролик, да еще и платить за это деньги. Сотни миллионов долларов. А что сделал ты? Каковы сборы с твоего последнего фильма? Сколько он стоил и какую принес прибыль?

— Не в этом дело, — вспыхнул режиссер. — Я не снимаю компьютерных поделок! А настоящее произведение искусства…

— …может быть понято и принято только истинными ценителями, — вздохнул скучающе Дима. — Ты это хотел сказать?

— Примерно, — согласился режиссер.

— Значит, это ты снимаешь барахло, а не Лукас, — заявил Дима. — Сними хоть один фильм, который соберет пусть не сотню, но хотя бы десять миллионов долларов, а потом твори свои шедевры. Докажи, что ты чего-то стоишь.

— С нашими бюджетами…

— …невозможно снять ничего коммерчески успешного, — вновь закончил за режиссера Дима. Наташа открыла глаза и посмотрела на него с явным интересом.

— Вот-вот, — согласился режиссер.

— Сколько стоил твой последний фильм?

— Да Миша всего только одну картину снял, — подал голос кто-то из группы.

— Не важно, — Дима приподнялся на локте. — Сколько она стоила?

— Четыреста тысяч, — с вызовом ответил Миша.

— «Ведьма из Блэр» стоила шестьдесят тысяч, а сделала сборы в шестьдесят миллионов.

— Сравнил. «Ведьма из Блэр» обязана успехом мифу. Сказке.

— Создай свой миф. На сэкономленные триста сорок тысяч. Не можешь? Ладно. «Музыкант» Родригеса стоил меньше сотни, а собрал миллионы. Спилберг снял «Дуэль» всего за полтинник. Кронненберг делал свои первые фильмы на деньги, которые занимал у друзей и знакомых. Так, может быть, дело не в бюджете, а в отсутствии таланта?

Миша напрягся. Он явно не знал, что сказать.

— Между прочим, критики писали о моем фильме восторженные отзывы.

— Это не показатель. В наше время мнение критиков покупается так же легко, как жвачка. Оперируй фактами. Каким тиражом разошлись видеокассеты с твоим фильмом? Сколько раз его показали по телевидению в течение года? По какому каналу? В какое время?

— Не моя вина в том, что нашего зрителя испортили американскими поделками категории «Б».

— Так говорят все неудачники, — Дима снова откинулся на лежак и прикрыл глаза. — Зритель — не дурак. Его не заманишь в кинотеатр умными разговорами. Сделай интересный фильм, и у тебя будут полные залы.

— Ладно, я — г…о и бездарь. А ты-то, такой умный, сам снял чего-нибудь? Или только и можешь языком молоть?

— Я не снимаю кино, — ответил Дима. — Я его смотрю.

— Я так и подумал, — кивнул удовлетворенно Миша. — Советы подавать — все мастера, снимать только никто не умеет.

— Но! — Дима поднял палец. — Я при этом не облаиваю Лукаса.

Миша возмущенно фыркнул, одним могучим глотком допил пиво, отставил бутылку и скомандовал Наташе:

— Пошли. Что-то голова разболелась. Давно я рассуждений дилетантов не слушал.

Миша поднялся, подхватил с лежака тенниску и шорты. Его бывшая аудитория притихла. Никто не хотел ссориться с возможным работодателем. Всем известно, сколько безработных сейчас в отечественном кино.

Дима снова открыл глаза, улыбнулся. Он вдруг почувствовал, что стал на шаг ближе ко всей этой компании. Еще чуть-чуть, пару шагов…

Наташа взяла полотенце.

— Мы даже не искупались.

— Потом искупаемся, — категорично заявил ее спутник. — Вечером. Пошли, — и, не дожидаясь ответа, широко зашагал к выходу с пляжа.

Дима поднялся. Наташа замешкалась, собирая вещи.

— Меня зовут Дима, — сказал Дима.

— Наташа, — ответила она прохладно.

— Вообще-то я из-за вас подошел.

Компания неловко замолчала. Наташа кивнула, улыбнулась вскользь.

— Я так и поняла.

— Что, сильно заметно?

— Сильно. Умничаешь много. До встречи на просмотре, ребята, — она махнула рукой остающимся и пошла следом за Мишей.

Кто-то из компании улыбнулся Диме.

— Здорово ты Мишаню приложил. Главное, грамотно. Присаживайся. Пиво будешь?

Ребята оказались вполне доброжелательными. Они пили пиво, трепались за жизнь. Как-то само собой, естественно и незаметно, к компании присоединился Чингиз. Через пятнадцать минут большинство ребят называли его не иначе как Чин, а обе присутствующие здесь девушки старательно строили глазки. Почти все в компании доучивались во ВГИКе, а на фестиваль приехали исключительно благодаря режиссеру Мише, который каким-то совершенно невероятным образом сумел уговорить спонсоров картины отправить на конкурсный показ большую часть группы. Картина, конечно, не шедевр, но и не такое барахло, как большинство из снимаемых нынче картин… Про бандитов. Современный «Крестный отец» на русский манер. Мафия показана просто классно, со знанием дела. У Миши даже консультант был из братвы. Чингиз весело удивлялся и вскидывал красивые брови: «В самом деле? Надо же, как интересно. Неужели прямо-таки из братвы? Здорово! И, кстати, Дим, Мишаня совсем не такой уж дундук, просто поболтать любит. А так парень нормальный. Звезд с неба не хватает, но и не бездарь».

Дима поначалу ощущал себя довольно скованно, но к концу разговора отошел, угостил компанию пивом и вареными раками, а те пригласили Чингиза и Диму на просмотр. Приглашение было принято.

С точки зрения Чингиза, фильм оказался чем-то средним между бредом сивой кобылы и сказками Пушкина, но вслух Чингиз этого не сказал, напротив, похвалил картину за реализм, за что тут же попал в число Мишиных любимчиков. Тот даже пообещал дать Чину роль в своем следующем фильме.

Они сидели на ночном пляже, пили массандровский портвейн, сухое вино и пиво. Потом народ пробило на купание. Когда все с хохотом и визгом побежали к морю, Дима предложил Наташе:

— Пойдем погуляем?

— Пошли, — легко согласилась она.

И они отправились гулять по набережной, а потом долго и жарко целовались в темном закуте у какого-то кафе, и снова гуляли, и снова целовались. А потом было утро и взбучка от Чингиза.

— А если бы вы на бакланьё местное нарвались? — выговаривал Диме Чингиз. — Срубили бы тебе башню, а мне отвечать потом.

— Чингиз, — смущенно пожимал плечами Дима, — ну ты пойми, нам захотелось побыть вдвоем. ВДВОЕМ, понимаешь?

— Не понимаю, — категорично ответил Чингиз. — Точнее, понимаю, но не здесь и не сейчас. А вообще, — подумав, добавил он, — она тебя любит. Даже я заметил. А вот Мишаня на тебя волком смотрит, — и засмеялся.

Пять дней счастья и неожиданно холодное расставание. Погуляли, и хватит. Обычный курортный романчик.

И залитая летним ливнем Москва, и поиски знакомых, тех самых ребят из ВГИКа, — «О! Братцы, гляньте, Димка! Какими судьбами, старикан? Поступать надумал?» — и ее адрес, записанный на замусоленном клочке бумаги. И старый пятиэтажный дом, и безграничное удивление на лице: «Ты?» И упрямое Димино: «Я пришел сделать тебе предложение. Выходи за меня замуж». — «Димочка, да я для тебя — старуха. Лет через пять ты меня разлюбишь». И его упрямое: «Никогда!» Ей — двадцать шесть, ему — девятнадцать.

И сегодня у них свадьба.

Димка выбрался из салона «Вольво» на улицу и направился к проходной «Мосфильма». Здесь толпился народ, выстраивался в очередь к окошку бюро пропусков. «Здравствуйте, на фамилию Максимов должен быть пропуск. Да, на пробы». Случайные люди и постоянная, околокиношная публика.

Дима встал в очередь. С гигантским букетом белых роз в руках он выглядел нелепо, как слон в коровьем стаде. Тотчас же за ним пристроился один из охранников, Борик. Засопел усердно в плечо. Димка честно простоял пятнадцать минут, сунул в окошко паспорт и получил одноразовый пропуск, заказанный еще утром директором съемочной группы. Борик сунулся было следом, но вместо пропуска получил отлуп.

— Слушай, подруга, — с трудом выдавливая нормальные человеческие слова, забормотал торопливо охранник, — ты врубись в ситуацию, у меня реаль… то есть… одним словом, мне войти надо. Вот пацан сейчас пропуск получал, я его конк… типа, в общем, пасти должен в четыре глаза, чтобы разборов каких гнилых не вышло. Мне «папа», в смысле, его отец, жбан срубит реально, если с ним случится чего.

«Подруга» «врубаться в ситуацию» упорно не желала. Дима порадовался. Ему не хотелось, чтобы Борик прошел на съемочную площадку. Ни к чему это. Охранник заметался. Стоя за турникетом, он проследил, в какую сторону направляется Дима, и потрусил вдоль ограды в надежде отыскать лазейку.

Несмотря на достаточно подробное объяснение, данное Наташей, Дима все же заплутал в лабиринтах основного корпуса. Когда же он отыскал нужный павильон, то первое лицо, которое увидел, было лицом Борика. Охранник стоял, привалившись могучим плечом к косяку, и улыбался.

— Ты как сюда попал? — удивился Дима.

— Нормально. Там, подальше, еще одно КПП есть. Мы с парнем на вахте вопрос реально перетерли, я ему сто баксов сунул и прошел себе. Нормальный пацан оказался. С понятиями.

Дима только вздохнул.

— Борик, я тебя прошу, прошел, и хорошо, но стой тихо, ладно?

— Да о чем речь, Дим? Все будет тип-топ. — Борик огляделся. — Солидно, — оценил он.

Посреди павильона возвышался здоровенный помост высотой около метра, к которому вели два широких пандуса. На помосте было выстроено поросшее «диким бурьяном» заброшенное кладбище. Сдержанный свет софитов заливал сделанные из толстой фанеры покосившиеся «могильные плиты» и фальшивые чугунные кресты. На дальнем конце помоста, огороженная тремя стенами, красовалась комната то ли кладбищенской сторожки, то ли деревенской избы. Посреди кладбища громоздилась тележка с установленной на штативе кинокамерой, погашенная до срока бочка юпитера на массивной треноге и два прожектора покомпактнее. За могилами Дима увидел наклонный белый «зонт»-экран размером примерно полтора на полтора метра. На одной из могил, тоскливо подперев ладонью подбородок, абсолютно неподвижно сидел унылый мужчина в джинсовом костюме. По павильону со скучающим видом разгуливали люди. На пандусе, спускающемся от помоста к полу, спиной к дверям, скрестив по-турецки ноги, устроился худощавый паренек, одетый в безразмерный кожан и огромные шорты. Он раскачивался вперед-назад, подобно китайскому болванчику, бормоча на разные лады:

— Лишь только вой полуночной волчицы небес коснется… Небес? Нет, не так. Лишь только вой… Где? Стоп… А, все. Лишь только вой полуночной волчицы звезды коснется, что… Что?.. Неужели я идиот?.. Встает над миром… Звезды коснется, что встает над миром…

— Чего это с ним? — озадачился Борик. — Башню, что ли, повело у пацана?

— Репетирует, — коротко ответил Дима. Он высматривал среди декораций Наташу.

— Ааааа… — Борик весело хмыкнул.

— Да, — спохватился Дима. — Если что, я не с тобой!

Паренек вздохнул, помотал головой и пробормотал:

— Ну и хрен ли? Мы будем снимать кино или мы не будем снимать кино? — затем утробно и фальшиво рассмеялся, снова вздохнул и ловко, в одно движение, поднялся. Обернулся. Дима увидел, что лицо у парня совершенно серое, с какими-то странными подтеками. — О! Кого я вижу! — бодро завопил серолицый. — Димка! Здорово, старикан!!!

Он бодро скатился с пандуса, зашагал к Диме, протягивая для пожатия руку. Тот с трудом признал в серолицем одного из сочинских знакомых.

— Что за клык моржовый? — напрягся Борик.

— Борик, это не моржовый. Это родной. — Не то чтобы Дима любил братковский сленг, но объяснения, высказанные на этом языке, понимались Бориком куда быстрее и лучше. Он улыбнулся, пожал руку серолицему. — Валера, тебя не узнать.

— Валера, — парень протянул руку Борику.

— Борик, — солидно представился тот.

— Слушай, Валера, — Дима огляделся. — Ты Наташу не видел?

— Здесь была, — Валера покрутил головой. — Натусик!!! Натусик!!! — завопил он на весь павильон и, не дождавшись ответной реакции, заявил: — Отошла, наверное, куда-нибудь. Как сам-то?

— Нормально. — Народ начал оглядываться, рассматривать Диму с нескрываемым интересом. От нечего делать, надо полагать. В основном, конечно, привлекал внимание шикарный букет. — У вас как дела?

— Да, старик, на букву «х». Типа «хорошо», только наоборот. Видишь, полдня не можем съемку начать. «Кто идиот? Я идиот?» — выдал он ни с того ни с сего.

— Почему?

— Да продюсер, гад, деньги снова не перевел. Мишаня на прошлой неделе с ним встречался, тот клялся-божился, что все будет в порядке, — и ни шиша. Снова продинамил, сволочь. Мишка побежал в дирекцию договариваться, чтобы съемку разрешили. Те упираются, грозятся оборудование отобрать и начать разбор декораций. Представляешь? Вот труба будет. И так павильон под съемку еле выбили. Тут сейчас Шахназаров работает. Город древнеримский строить будут на той неделе, прикинь? Мишаня «окно» месяц выпрашивал, а теперь такая лажа получилась.

— Не свисти. Где будут город строить? — спросил изумленно Борик. — Здесь?

— Здесь, конечно, где же еще? — засмеялся Валера. — Площадь, дворец с колоннадой, бассейн, как положено. Бассейн, правда, так себе. Вон, под колосниками висит. — Под колосниками, на тросах, висело нечто внушительно-объемное. Снизу, правда, было совершенно не понятно, что именно. — Там из-под воды все планы. Мощь, да?

— Ни болта себе, — покачал головой восхищенный Борик.

— Карену хорошо. У него с деньгами проблем не возникает. Под одно имя сколько надо дадут, даже сценарий читать не станут.

— А у вас читают?

— Еще как. Три раза сценарий переписывали, под продюсера.

— Про что хоть фильм-то? — с любопытством спросил Дима.

— Да там… «Гамлет» осовремененный. Триллер, одним словом. С мистико-философским уклоном. Дожди всякие там, кошки чумные, мусор по улицам… Ураган, короче. Такой, знаешь, в духе Паркера.

— А «в духе Миши» Миша снимать не хочет?

— А «в духе Миши» Мишаня снял бы, да только под это дело финансирование хрен найдешь. — Валера посмотрел в потолок, ухнул, имитируя совиный крик. — Во! Классно!

— Ты покойника играешь?

— Почти угадал, — Валера засмеялся. — Ведьму играю. Ну, то есть у меня еще роль тут приличная, Розенкранца, но еще ведьмой подрабатываю. Для денег. Все равно рожу под гримом не видно.

— Слышь, братела, — понизив голос до заговорщицкого шепота, поинтересовался Борик. — А этот мужик… Ну, вон тот, глушанутый, на могиле который сидит. Это че, кукла?

Вадим обернулся. Унылый мужчина, не мигая, таращился в пространство стеклянными глазами.

— Сам ты кукла, чудило. Это оператор.

— А че это с ним? Вперло его, что ль?

— Настрой ловит.

— Аааа… — протянул уважительно Борик, совершенно игнорируя «чудилу». — Слышь, а это… могилы настоящие?

— Некоторые фанерные, другие давленые. Из пластика.

— Чума, — с детским восторгом заявил охранник. — Реально как настоящие. Хрен отличишь.

— А ты думал!

— Все готово? Людей на площадку, быстро!!! — донесся с лестницы чей-то вопль, звенящий от истерических нот. — Через пять минут начинаем съемку!

Борик инстинктивно сунул руку под куртку, обернулся.

— О-па, — Валера хмыкнул. — Димыч, извини. Не хочу под горячую руку попадать. — Он рваной трусцой метнулся к пандусу и уже через пару секунд стоял посреди могил.

В лестничном колодце раскатились дробные шаги, и по ступеням сбежал Миша. За ним вереницей топотала съемочная группа. Увидев Диму с Бориком, режиссер невольно сбавил темп:

— Почему посторонние?.. — Он осекся. Кивнул без особой радости: — Ааааа, это ты… Привет.

— Здравствуй, Миша, — улыбнулся Дима. — Ты Наташу не видел?

— Хотел бы, — помрачнел тот и заорал на весь павильон: — Где люди? Я же сказал, никому не расходиться!!! Нам два часа всего дали!!! — Он повернулся к низенькой женщине в яркой полосатой футболке, джинсах и кепке-бейсболке. — Всех на площадку! Через минуту чтобы все были здесь.

— Поняла, Михал Михалыч, — кивнула женщина и тут же крикнула кому-то: — Где остальные ведьмы?

— Обедать пошли, — ответил ей голос кого-то, стоящего за могилами.

— А почему они обедать пошли во время съемки? — резко и пронзительно завопила женщина и тут же куда-то убежала.

— Бардак, — печально покачал головой Миша. — Ну почему у нас всегда такой бардак? Чем бы ни занимались.

Вспыхнул слепяще юпитер. «Проснувшийся» оператор повел плечами, повернул голову, оглядывая стоящих внизу людей, и заявил кому-то могильно:

— П…деныш, иди на площадку. Яркость проверить надо.

«П…деныш» послушно поднялся на помост, встал там, где ему указал оператор. Тот забрался на тележку, а ассистент принялся вымерять яркость при помощи фотоэкспонометра.

Оператор слушал его, кивал, наконец буркнул:

— А ты ведьм мерил? Ведьмы у нас в темном, их пять, они нам весь свет от юпитера срежут. Ну что нет-то, когда срежут. Да говорят тебе! Поставь еще кого-нибудь. Чего ты бегаешь, не бегай… Погоди. — Оператор покрутил головой, заметил стоящего у дверей Диму, махнул рукой: — П…деныш, иди сюда.

Брови Борика недобро сдвинулись к переносице.

— Ты кого это п…денышем назвал, обсос?

Дима тронул его за руку:

— Борик, мы договаривались обидки не жарить. Люди понятий не знают.

— Оно и видно, — мрачно пробормотал тот.

Миша хмыкнул:

— Степан Владимирович всех так называет, но оператор он просто чумовой. Не обижайтесь. И не обращайте внимания.

— Базар фильтруй, лосяра. А то жбан срублю к свиньям, — крикнул зычно Борик.

Оператор даже не взглянул на него.

Дима поднялся на площадку.

— Там встань, — указал оператор, однако любимое словцо оставил при себе.

Ассистент принялся ходить вокруг терпеливо преющего в свете юпитера Димы и замерять уровень освещения. В это время привели четырех ведьм — трех ребят и одну девушку. Одеты они были однотипно, в кожаны и шорты. И у всех серые лица со странными разводами.

— Свободен, — кивнул Диме оператор.

Тот начал спускаться по пандусу, а оператор крикнул на весь павильон:

— Миша, ты говорил, что тебе друг героя нужен? Возьми парня. Киногеничный. Соплюхи прямо в зале кончать будут.

Говорил он почти без эмоций, и потому непонятно было — шутит или всерьез. Дима улыбнулся, Миша только вздохнул.

В павильон впорхнула Наташа. Увидев Диму, засмеялась, чмокнула в щеку.

— Привет.

— Привет, — улыбнулся он.

— Ну и как тебе здесь?

— Мне здесь нравится.

— Наташа, — Миша поджал губы. — Ну, слава богу, соблаговолила появиться. Быстренько давай на площадку.

— Иду, — она еще раз чмокнула Диму в щеку. — Не уходи, ладно?

— Не уйду, — пообещал он.

Такое впечатление, что в студии внезапно начался пожар. Все пришли в движение. Только что павильон был похож на сонное царство, и вдруг все преобразилось. Миша метался среди могил, время от времени запинаясь о тянущиеся в густой «траве» сплетения кабелей, пытаясь свести воедино усилия десятков людей. Время поджимало, а снять нужно было много.

— Олег! Ты двенадцатый эпизод под Лешу переписал? Мы его следующим снимаем.

— Пишу, — буркнул сидящий на свободной тележке невзрачный человек, похоже, один из самых уравновешенных и неприметных в киногруппе. Если бы не объемистый блокнот на коленях, его можно было бы принять за прохожего, из чистого любопытства забредшего в павильон. Он что-то размашисто писал карандашом, то и дело переворачивая страницы. — Через четверть… Нет, через десять минут закончу.

Дима понял, что Олег — сценарист.

— Отлично! А где Вова?! — надрывался Миша. — Найдите кто-нибудь Вову! Надо было другого мальчишку брать. От этого одни проблемы и головная боль.

— Он, по-моему, в коридоре гулял.

— Ну так приведите его!!!

Помреж — та самая низкорослая девица в бейсболке — метнулась в коридор и через пару минут привела Вову — худого, рыжего, лопоухого подростка, похожего на муравья.

— П…деныш, иди в кадр, — траурно проворчал оператор.

На лице мальчишки не было испуга перед окликом, скорее, досада: мало оторвали от дела, так еще обругали на всю площадку.

— Тут я, — буркнул он, стараясь говорить со взрослой сипотцой. Очевидно, так он надеялся заработать хоть какой-то авторитет. Режиссер поглядел сверху вниз.

— Вот что, Вова, — произнес Миша спокойно, почти отечески. — Предупреждаю последний раз: будешь срывать съемки — уволю, найду другого. Понял?

— Понял, — просипел тот.

— Марш на площадку, живо! Милочка! У Вовы грим потек, подправьте!

— П…деныш, — не меняя интонации, проворчал оператор, — в кадр иди, тебе говорят.

Мальчишка заспешил в тот конец площадки, куда был направлен юпитер. Там уже прохаживался Вадим, ждала Наташа, здоровый амбал, имени которого Дима не знал, ведьмы. Пока есть время, гримерша наносила на лицо Наташи последние мазки, подправляла прическу. Теперь она переключилась на Вову. Звукооператор выверял положение «журавля» — специального микрофона.

— Посторонним покинуть площадку! Мотор! — прогремела магическая команда.

— Эпизод четырнадцать, дубль первый! — пропищала помощница и хлопнула «хлопушкой».

Хлопок получился звонким, как пистолетный выстрел. Борик даже вздрогнул.

Миша здорово нервничал. Недавний выпускник ВГИКа, — три года, разве это срок? — он сам был на побегушках у маститых, не успел наработать авторитета и, похоже, испытывал по этому поводу некоторые комплексы. Надо заметить, выглядел Миша на тридцать, но на деле ему только-только исполнилось двадцать шесть. За время учебы он снял пару вполне пристойных короткометражек, а после — полнометражную картину. Ту самую, про мафию. Фильм прошел тихо, был показан по телевидению, не в прайм-тайм, конечно, и отошел на задний план, уступив место старым картинам, американским дешевым поделкам и бразильско-мексиканскому «мылу». Правда, год назад его пригласили снимать какое-то телешоу, что дало Мише возможность засветиться в высоких кругах шоу-тусовки, но кино он не бросил. Фильмами грезил и клялся, что однажды добьется настоящего успеха. Нет, не только здесь, но и по всему миру. В последнем Дима сильно сомневался, хотя и не высказывал собственных сомнений вслух. Кто знает, как повернется дело?

На той стороне площадки одна из актрисочек второго плана, не занятая в сцене на кладбище, коротала время, откровенно заигрывая со смазливым актером, исполнителем одной из главных ролей. Актер являл собой образ типичного сердцееда, плейбоя, любимца женщин. Высокий, стройный, с вьющимися волосами, тонколицый, слащавый, словом, все, как положено.

Дима поманил пальцем стоящего поодаль парня из обслуги.

— Кто это? — спросил он, указывая на актера.

— Жунов, — ответил тот.

— Он всегда так себя ведет?

— Всегда, — кивнул тот.

— Понятно, спасибо, — Дима отдал букет Борику, скрестил руки на груди.

Фамилию он вспомнил. Алексей Жунов уже снялся в трех отечественных блокбастерах и, судя по всему, чувствовал себя настоящей кинозвездой мирового класса. Его фотографии нет-нет да и мелькали в газетах и журналах, а читательницы «Журнала для КРУТЫХ мужчин» даже признали его «Мужчиной года». «Если бы Миша поставил дело чуть иначе, — подумалось Диме, — вряд ли они решились бы ворковать во время съемки. Дисциплина в команде явно прихрамывает». Еще он подумал, что поставил бы над группой жесткого администратора. Вроде Боксера или Чингиза. Тогда никто не посмел бы самовольно уйти пообедать или начать любовные игры в павильоне.

Через пять минут девица уже сидела у Жунова на коленях. Дима с интересом наблюдал за развитием ситуации. Он уже заметил, что кое-кто из занятых в съёмке актеров поглядывает в сторону новоявленной парочки. Еще через три минуты «голубки» целовались взасос, никого особенно не стесняясь. Еще через две рука Жунова оказалась под костюмом у девицы. Совершенно не стесняясь, он тискал ее грудь. Миша не мог не замечать происходящего. Он побагровел, пыхтел, но молчал. Очевидно, Жунов ему был нужен.

— Во дают, — пробормотал Борик и тряхнул чисто выбритой головой. — Тут, болт с нарезкой, надо ночной клуб с голыми бабами открывать, а не кино снимать.

На колосниках кто-то засмеялся.

— Стоп!!! — заорал взбешенный Миша.

— Ну, слава богу, — прошептал себе под нос Дима.

— Что за смех наверху? — режиссер задрал голову и свирепо уставился на колосники. — Неужели нельзя помолчать во время съемки? — Он в сердцах топнул ногой. — Вы что, не знаете, что мы звук напрямую пишем? Почему я все время должен делать замечания?

— Извините, Михал Михалыч.

Парочка внизу прервала продолжительный поцелуй, невинно уставилась на беснующегося Мишу. Дима отметил, что рука актера по-прежнему пребывает под одеждой девицы и даже совершает недвусмысленные манипуляции.

— Леша, — не глядя в сторону Жунова, процедил Миша, стараясь сохранить чувство собственного достоинства, — нельзя ли заниматься ЭТИМ в другом месте?

— Легко, — улыбнулся не без издевки Жунов. — Мы можем уйти.

Дима хмыкнул. Актер сказал «мы», подчеркивая, что девица попала в разряд его любовниц и, стало быть, теперь принадлежит к клану неприкасаемых.

Повисла неловкая пауза. Миша пытался сообразить, как остановить Жунова и при этом не «потерять лица».

— Я имел в виду, не на съемках.

— Если я тебе не нужен, могу уйти, — повторил Жунов и улыбнулся еще шире. — Найди другого актера.

Миша громко выдохнул. Он проигрывал, а это было самое худшее, что могло случиться в команде. Потеря руководителем авторитета.

— Снимаем сначала.

— Весь эпизод? — мрачно поинтересовался оператор.

— Я сказал: с самого начала!!! — заорал Миша.

— П…деныш, — позвал привычно оператор рыжего мальчишку, — давай на исходную.

— Набейте кто-нибудь рожу этой сволочи, — пробурчал Олег. — Сил нет уже терпеть его выходки.

Дима взглянул на него.

— Бадяев, — заметив взгляд, сценарист привстал. — Олег Бадяев. Вроде как автор сценария всего этого… — и тяжко вздохнул.

— Почему «вроде как»?

— Да потому, что от моего первоначального сценария не оставили камня на камне… — печально заметил Бадяев. — Третий вариант не просто плох. Он ужасен. И все из-за этого… — сценарист стрельнул ненавидящим взглядом в сторону обнимающейся парочки.

— А в чем дело? — полюбопытствовал Дима.

— Продюсер — дядя этого морального урода. Одним из условий предоставления средств на фильм было приглашение племянника на главную роль и постоянное мелькание в кадре. Да бог бы с ролью, по типажу он подходит, да и как актер совсем не плох, но… — Сценарист вздохнул. — Я уже подумываю, а не снять ли мне свою фамилию с титров? Стыдно, ей-богу.

— И часто у вас такое?

— Какое «такое»? — злобно оскалился Олег, ткнув пальцем на Жунова, запустившего руку актриске под юбку. — Такое? Постоянно. И это еще не самое худшее. Иногда эта скотина обижается, и всей группе приходится ходить за ним и уговаривать вернуться на площадку. Тоже мне, Марлон Брандо… Но в результате-то сроки нарушаются, бюджет картины трещит по швам, а продюсер вымещает зло на Михаиле. И попробуйте выкинуть этого заср…а, продюсер сразу скажет, что сворачивает финансирование. Отечественный кинематограф — грязен. Все решает не мера таланта, а личные связи.

— Понятно, — Дима кивнул.

— Снято! — крикнул тем временем Миша. — Всем спасибо.

Его реплика прозвучала примерно как: «Ну хоть что-то мы сегодня сделали». Судя по лицу Миши, он остался не очень доволен, но время поджимало.

— Снимаем эпизод двенадцатый, — объявила помреж. — Ведьмы свободны. Вова, ты тоже свободен. Напоминаю, завтра в одиннадцать в четвертом павильоне. «Мышеловка». И попрошу без опозданий.

Рабочие принялись спешно снимать рельсы, переносить юпитеры и вспомогательные прожекторы. Оператор возился с камерой.

Юный Вова тут же улетучился. Жунов и актриска продолжали самозабвенно целоваться. Подошла Наташа.

— Ну и как впечатление? — спросила она, нервно усмехнувшись.

— Нормально, — спокойно ответил Дима. — Вашему Мише характер бы порезче.

— Какой есть, другого нет, — ответила она. — Тяжелее тому, кто больше заинтересован. Знаешь, сколько сейчас невостребованных режиссеров? Кино — бизнес такой. Хочешь снимать, спрячь гордость подальше, держи свое мнение при себе и делай то, что говорят.

— На хрен нужна такая работа? — абстрактно поинтересовался Борик.

— Мы ее любим, — ответила ему Наташа. — А почему твой Чингиз не приехал? — спросила она Диму.

— У него дела, — пожал плечами тот.

— Понятно. Я сейчас пойду переодеваться. Ты со мной? Или здесь побудешь?

— Постою посмотрю, — улыбнулся Дима. — Мне интересно.

— Как хочешь. Только в склоки не ввязывайся. Это наши внутренние дела. — Наташа чмокнула его в щеку. — Скоро вернусь.

— Хорошо.

Миша взял сценарий, прошелся по площадке.

— Леша, иди сюда.

— Зачем? — Жунов продолжал обжимать свою новую пассию.

— Давай обговорим сцену. Я хочу, чтобы ты понял концепцию этого эпизода.

— Да я и так все сделаю, Миш, — тот отмахнулся, даже не оборачиваясь. — Мы что, «Войну и мир» снимаем? Или «Броненосец „Потемкин“»?

Актриска засмеялась, обожающе взглянула на своего кумира.

— Леша, — тон у Миши стал холодно-ровным, — поднимись, пожалуйста, на площадку.

— Миш, я занят. Ты же видишь. Не волнуйся, я все сделаю как надо. Я — профессионал как-никак.

Жунов вновь вернулся к объятиям. Миша оглянулся на отвернувшуюся, якобы ничего не слышащую помрежа, на слишком усердно возящегося с камерой оператора, на посмеивающихся рабочих, укладывающих рельсы для «долли», на звукооператора, «увлеченно» пристраивающего «журавля» на новом пятачке, на Диму. Тот стоял, скрестив руки на груди, с интересом ожидая дальнейшей реакции режиссера.

— Леша, прошу тебя по-хорошему, оставь эту потаскуху и поднимись на площадку.

Жунов, пафосно разыгрывая негодование, поднялся.

— Ты что себе позволяешь? И кто здесь потаскуха?

На колосниках заржали в голос, крикнули:

— Миша, а дайте ему в морду!

Жунов вспыхнул:

— Ну все, с меня хватит. Я не могу работать в такой обстановке.

Он резко развернулся и вышел из павильона. Актриска возмущенно фыркнула и направилась следом. Похоже, рядом с Жуновым она почувствовала себя «за каменной стеной».

Миша вздохнул:

— Закончили на сегодня. — Сказал помрежу: — Скажите Наташе, что она свободна. Судя по всему, мы все теперь долго будем свободны.

— Мишаня, — вдруг подал голос оператор. — Да ну его в ж…у, этого п…деныша. Не расстраивайся. Было бы из-за кого. Придет сам. Потерпи пару дней.

— Правда, Михал Михалыч, — поддакнула помреж, прежде чем «испариться».

— Видели? — спросил, поднимаясь с тележки, сценарист. — То самое, о чем я вам говорил. Миша! — Он вдруг резко повернулся к помосту. — Я с этим козлом больше работать не буду! Достало меня!!! Можешь снять мою фамилию с титров. Мне все равно! — и, размахнувшись, швырнул сценарий на съемочную площадку.

Тонкая папка, пролетев через половину павильона, шлепнулась на бетонный пол. Сценарист криво усмехнулся и вышел.

Щелкнул тумблер, юпитер погас, в павильоне сразу стало темно. Рабочие, тихо переговариваясь между собой, потянулись к выходу.

— Михал Михалыч, я могу идти? — донеслось с колосников.

— Иди, Гриш, иди, — устало ответил Миша. Он подошел к краю площадки, присел, свесив ноги с помоста. — Видал? — спросил он невесело Диму. — А ты говоришь, Родригес… На хрен. — Он оглядел павильон, вздохнул: — Кранты картине.

— Почему?

— Дядя этого козла позвонит, потребует извиниться, а я не могу уже. — Миша чиркнул ладонью по горлу. — Вот он у меня где сидит. Тот не переведет завтра деньги, декорации разберут, а павильон потом освободится только месяца через три. — Режиссер покачал головой. — Олег еще дверью хлопнул.

— Отойдет.

— Думаешь?

— Уверен. Он полностью гонорар получил?

— Половину.

— Тогда вернется. Есть всем надо.

Миша вздохнул.

— Блин, ну почему в этой стране всегда все через задницу? Гланды — через ж…у, аппендицит — через рот… — Дима поднял сценарий, положил на помост.

Миша даже не взглянул на папку. — Когда-нибудь мы будем нормально жить?

— Успокойся, — Дима остановился рядом. Он бы, пожалуй, тоже присел, если бы не был в свадебном костюме. — Все наладится.

— Твоими бы устами…

Несмотря на знак, запрещающий курить, Миша достал из кармана сигарету, щелкнул зажигалкой.

— На свадьбу-то поедешь? — спросил Дима.

Миша хмыкнул:

— Да Наташка приглашала, но я даже не знаю… Да и без костюма неловко.

— В реквизите подбери, — Дима улыбнулся. — Поехали. Я тебя приглашаю.

— Ну, когда очень настойчиво приглашают, отказываться некрасиво. — Миша сполз с помоста. — Сейчас погляжу, что из костюмов там есть. И ребят соберу, кто поедет. Встретимся на главной проходной.

— Давай, — Дима проводил режиссера взглядом, посмотрел на сиротливо лежащий сценарий, подхватил его, свернул трубочкой, сунул в карман. Кивнул Борику: — Пошли. Наташу возьмем и к этому… «Марлону Брандо» заглянем по дороге.

— Зачем? — не понял тот.

— На свадьбу позвать хочу.

— Да ему репу хорошенько надо начистить, а не на свадьбу звать, — осклабился Борик.

— Пошли, пошли…

* * *

Степан заскучал. Он специально не поехал в ЗАГС, чтобы досадить отцу, а прибыл в пансионат уже после начала банкета, даже не потрудившись переодеться в специально привезенный охранниками черный хвастливый смокинг. В гробу он видел все эти приличия. Нет, Степан не питал неприязни к брату и не хотел его обидеть. Это был всего лишь протест против давления отца. В конце концов, он, Степан, уже не в детсадовском возрасте и сам знает, что и как ему делать.

По дороге, несмотря на наказ отца, успел принять «двести граммов для разгона» и теперь чувствовал себя вполне прилично. Другое дело, что Степан не любил показушно-торжественные мероприятия.

Надо признать, дирекция пансионата, понимая, КАКОГО клиента принимает, постаралась. Подъездные дорожки расцвечивала праздничная иллюминация. Брызгали огнями фейерверки, слепящие лучи разноцветных прожекторов вычерчивали в ночном небе замысловатые узоры. Украшенные гирляндами повозки с впряженными в них четверками белых коней выстроились у основного корпуса, готовясь принять и прокатить подгулявших «дорогих» гостей. Кучеры были одеты в богатые красные ливреи. Даже охрана, маячившая повсюду, не могла испортить праздничной атмосферы. Обстановка пансионата поражала воображение. Цветные витражи, изображающие сосновый бор, нарядно украшенный зал, столы длиной с аэродромную полосу, заставленные такими блюдами, о которых большинство могло только мечтать. Советник предлагал выписать поваров из лучших ресторанов города, но директор пансионата уверил, что их повар сумеет обслужить гостей по самому высокому классу. Не обманул. Вышколенная до умопомрачения обслуга. Такую, наверное, готовили только до революции. Просто эти слишком хорошо сохранились. Присутствовал даже святой отец в серебристо-золотых одеждах, освятивший столы и номер, где молодоженам предстояло провести первую брачную ночь. Степан ухмыльнулся. Он всегда подозревал, что отец склонен к лицемерию и театральным эффектам.

Невеста, точеную фигурку которой скрывала длинная фата, спускающаяся белыми складками. Жених в белом, идеально сидящем фраке. Негромкий блюз в исполнении стоящего на невысокой эстраде оркестра. И, конечно, море цветов. Многочисленные гости уже расселись по своим местам и успели выпить за здоровье новобрачных. И, наверное, не один раз. То, что их пригласили на свадьбу, было знаком высочайшего внимания со стороны «папы» одной из самых влиятельных бригад в городе. Приглашение давало право в случае нужды обращаться к Вячеславу Аркадьевичу со своими проблемами. Конечно, большинство присутствующих никогда этой возможностью не воспользуются, но сам по себе факт уже стоил немало. Кроха мог очень многое. Почти все.

Войдя в зал, Степан огляделся. Здесь собралась верхушка отцовской бригады. Несколько представителей «дружественных команд», Степан несколько раз видел их у отца. Друзья и коллеги невесты, неизвестной актрисы. Впрочем, неизвестной только пока. С таким свекром карьера ей обеспечена, в этом можно не сомневаться. По правую руку от невесты свидетельница — смазливенькая девочка, кожа да кости, на столичный манер. «Тоже актриска, наверное», — подумал Степан. Затем родители невесты. Вид у них слегка пришибленный. Скорее всего, они и не представляли размаха церемонии, ведь семья Мало взяла на себя все расходы по организации празднества. Потом какие-то незнакомые люди. Место рядом с Димкой занято. Актеришка. Степан видел его в паре дешевых боевиков. Слащавый, красивенький, как импортная карамель. Так и хочется дать по роже. Через грудь у актеришки — лента свидетеля. Затем отец, мачеха, стул между мачехой и Вадимом свободен. Конечно, роль свидетеля предназначалась Степану, но… Он представил, как матерился отец, как метались подручные, отыскивая кого-нибудь, способного заменить Степана на предстоящем бракосочетании, — не отменять же свадьбу, ей-богу, — как выдернули из толпы этого перешуганного целлулоидно-закадрованного хлыща и поставили рядом с Димкой. Забавно, должно быть, это выглядело. Степан усмехнулся.

Димка заметил его, приглашающе махнул рукой. Невеста окинула новоприбывшего быстрым взглядом и защебетала о чем-то с подружкой-свидетельницей.

Степан прошел через зал, остановился по другую сторону стола и протянул невесте букет пионов, который держал в руке.

— Поздравляю, — и снова улыбнулся. Сперва невесте, потом брату, потом, особенно старательно, отцу.

Невеста приняла букет, улыбнулась в ответ. Вежливо и чуть отстраненно.

— Спасибо.

— Братан, — Степан потряс руку Димки. Тот смутился. Щеки его пошли пунцовыми пятнами. — Смотри, — Степан потряс пальцем. — Живи дружно и ни в чем не нуждаясь. Хотя… Об этом-то наш папочка позаботится… Девушка, — Степан снова повернулся к невесте, — ваше будущее в надежных руках. — Сказав это, он развязно подмигнул свидетельнице. — Потом потанцуем. — Та смотрела не без интереса. — Вроде всех охватил?

— Сядь, — Мало-старший нахмурился.

— Слушаюсь, — Степан развязно щелкнул пятками кроссовок и пошел вокруг стола.

Братва притихла, наблюдая сцену семейной размолвки. Друзья и коллеги невесты сцену не оценили. Болтали, подливали друг другу, закусывали, делая вид, что наплевать им на шикарность блюд и холеность официантов, опрокидывали рюмку за рюмкой. И даже всплеснулись уже кое-где «умные» застольные разговоры.

Под внимательными взглядами отца, мачехи и охраны Степан сделал почти полный круг и приземлился на чужой, ставший теперь своим стул.

— Штрафную, — заявил он, налил полный фужер водки, опрокинул залпом. Выдохнул.

— Закусывать думаешь или предпочитаешь через полчаса ткнуться лицом в тарелку? — холодно поинтересовалась Светлана.

— Тебя забыл спросить, — не поворачивая головы, ответил Степан и потянулся за ветчиной. Бросил пласт на тарелку, густо намазал его черной икрой, затем, поверх, красной, сверху плюхнул корнишончик, завернул ветчину и отправил в рот.

— Могём, братан, — отреагировал сидящий за Вадимом Боксер.

— Приятного аппетита. — Это, конечно, мачеха.

— Ага, — кивнул Степан и рыгнул.

Свидетельница усмехнулась, а лицо Мало стало жестким, как оружие пролетариата.

— Ты… — начал было Мало, но Светлана накрыла руку Вячеслава Аркадьевича своей узкой ладонью.

— Оставь его. Мальчик самоутверждается.

— Точно, я самоутверждаюсь, — снова кивнул Степан.

Внезапно оркестр грянул туш. Произошло это настолько неожиданно, что Степан вздрогнул. Он поднял взгляд. Медная желтизна духовых слилась в одно блестящее пятно. Пожалуй, ему следовало быть поаккуратнее с выпивкой. Триста граммов на пустой желудок — для начала все-таки чересчур.

Боксер выбрался из-за стола, подошел к Мало-старшему, что-то прошептал на ухо. Вячеслав Аркадьевич поднялся.

— Дорогие молодожены, — начал он негромко. По знаку распорядителя оркестр смолк. — Я не мастер произносить красивые слова. Говорят, что счастливые часов не наблюдают. Так оно и есть. Так вот, чтобы вы хотя бы иногда вспоминали о времени, наша семья дарит вам… — почти не поворачиваясь, он принял из рук Боксера пару коробочек, — вот эти часы. — Вячеслав Аркадьевич открыл обе коробочки.

Степан хмыкнул. Золотые «брейтлинги». Еще и коллекционные, поди. Мало-старший знал, что дарить. Зал разразился аплодисментами. Подарок оценили по достоинству.

Вячеслав Аркадьевич обнял сына, неловко тряхнул руку невестке. Родители невесты смутились. Они, конечно, не ожидали ничего подобного. Их подарки оказались куда скромнее и, скорее всего, были подарены еще до начала церемонии.

— Дим, — из-за стола выбрался Пестрый. Он смущенно поскреб себя за ухом, дернул плечами. — Мы тут с братвой думали, думали, чего тебе подарить-то на свадьбу. Ну, чтобы реально полезный подарок вышел. — Уши Пестрого стали красными от смущения. В непривычно строгом костюме, под взглядами зала он чувствовал себя страшно неловко. К тому же приходилось постоянно следить за речью, что, само собой, не добавляло раскованности. — Короче, вот… — Пестрый подхватил со стола красивый хохломской подносик, на котором лежали ключи, украшенные брелком с эмблемой известной фирмы. — «БМВ», как положено реальному пацану. Держи, катайся. Случай такой, конкретно… То есть… Ну, ты понимаешь, короче.

Братва аплодировала так, что, казалось, витражи не выдержат и лопнут, усыпав газоны под окнами разноцветными осколками. Вячеслав Аркадьевич улыбался. Вышколенный, бесстрастный официант услужливо принял подносик и отнес во главу стола.

— Димочка, Наташа, — теперь слово взяла Светлана. Эффектно-броская, она заставила всех присутствующих мужчин невольно напрячься. — Сегодня вам предстоит начать собственную жизнь. Жизнь, не зависящую ни от кого, кроме вас самих. Жизнь сугубо личную. Именно поэтому мы с мужем, — Светлана взяла Вячеслава Аркадьевича под руку, — хотели сделать вам еще один подарок. — Подоспевший официант подставил поднос. Светлана положила на него ключи. — Это ключи от квартиры. Ведь ваша совместная жизнь только начинается и у вас еще все впереди. Ремонт там не делали, но кое-что из мебели уже привезли, — она улыбнулась. — Живите, как считаете нужным, думайте своими собственными мозгами и делайте свою жизнь такой, как вам того хочется.

Оркестр вновь грянул туш. Степан посмотрел на отца. Тот наблюдал за официантом без тени улыбки.

Что-то пошло не так. Либо отец понятия не имел об их «общем подарке», либо… Пожалуй, другого варианта Степан не видел. Не иначе как мачеха решила посвоевольничать. Напрасно. Мало-старший подобных сюрпризов не любил. Да и не отпустил бы он Димку от себя просто так. Хотя бы потому, что боялся. Он в Димке души не чаял. Случись у него «деловые проблемы», и Димку будет слишком легко завалить. Тут ведь не Штаты. Понятия понятиями, а в войне все средства хороши. А Димка-то на мачеху как смотрит. Понял ли, дурачок, что она ему сказала? А сказала-то она следующее: «Сваливай, дурачок, из-под папашкиного крыла. Сваливай, пока хомут на тебя не напялили реальный, в полтонны весом, не запрягли да не заставили по полю бегать. По криминальному».

Оркестр заиграл медленный, тягучий, очень красивый блюз.

— Горько! — крикнул дискантом кто-то с противоположного конца стола.

— Гоооорько!!!! — подхватили ближе.

Димка неловко приобнял невесту. Та охотно прильнула к нему, хотя и прикрылась фатой.

— Р-р-раз!!! — заорал тот же дискант. — Два!!! — подхватили, но уже хором.

Степан усмехнулся криво. Раз, два… Бедный Димочка. Скромный, тихий, глупый. А актриска-то его явно не промах. Вон как умело прижимается. Ясный перец, ученая. У них там, в киношных кругах, без этого никуда. Классическое «постельное» образование. А что фатой прикрылась, так это для вида только. Попробуй поцелуйся нормально, когда на тебя сотня пар глаз пялится. Дебилы.

— Пять!!! — захлебывался восторгом дискант.

Степан взглянул на отца. Тот смотрел на младшего сына без тени улыбки, серьезно, как будто Дима выполнял ответственное поручение. Зато Светлана улыбалась и отбивала счет легкими хлопками.

— Шесть!!!

Молодые разомкнули объятья, потупились оба, как первоклассники, которых застукали с сигаретами в школьном туалете.

Странно, но Степан не чувствовал радости за младшего брата. Скорее, досаду. Такую досаду испытывает человек, заранее знающий, что его близких втягивают в аферу, и не имеющий возможности помочь. В сущности, они были достаточно близки с братом только лет до десяти. Потом привязанность уступила место равнодушию. Наверное, оттого, что Степан слишком рано понял, КАКИМИ делами занимается отец, и… повзрослел. Во всяком случае, ему так казалось. Они с Димкой могли поболтать, обменяться мнениями по тому или иному поводу, но, как правило, этим все и ограничивалось.

Мало-старший стремился навязать свою волю всем, кто его окружал. Чаще всего он делал это незаметно, исподволь подталкивая людей к принятию нужного ему решения.

Пару недель назад Степан случайно подслушал разговор отца с Димой. Отцу не нравилась невеста. Мало-старший считал, что богемная среда плохо влияет на людей. Особенно это касается особ женского пола. Дима, правда, внезапно проявил совершенно не свойственное ему упрямство, и в конце концов Мало-старший дал свое согласие на брак и даже пообещал поспособствовать невестке. Известно, отечественный шоу-бизнес — большое море, в котором полным-полно хищной рыбы всех видов и размеров.

Степан смотрел на подобный жест отца скептически. Тот, кто не знает, что представляют собой звезды кинобизнеса, может почитать Асланову и прочих. Возможно, там и не стопроцентная правда, но верно в основе. А потом, все эти экранные девочки и мальчики с кем только не спят. Лично он, Степан, ничуть не удивится, если его братец через полгода обнаружит свою благоверную в постели с каким-нибудь хлыщом. Отец, ясное дело, не станет выносить сор, если — благодаря подаренной молодоженам квартире — вообще что-нибудь узнает. А еще через годик Димочка вернется под отцовское крылышко с упакованными чемоданами. Девочке, само собой, прочистят мозги, но кому от этого станет легче-то? Можно поспорить, что не Димке.

Ну не любил Степан актерскую братию, что тут поделаешь.

Он вздохнул, повернул голову, лениво-безразличным взглядом окидывая столы. Кое-кого он видел раньше. Например, вон того типа с фотоаппаратом. Репортер местной газетенки. Шакалье племя. Репортерская братия — в глазах Степана — стояла даже на ступеньку ниже, чем актерская.

Дальше. Актеры, режиссеры, киношники разные. Вон тот, смазливый, конечно, режиссер. А костюмчик на нем — полное гов…о. Небось, из киношного реквизита выудил, дешевка. Зато сколько понтов. Рука с дымящейся сигареткой на излете, подбородок вверх, устало-мудрый взгляд из-под полуприкрытых век. Мол, нам, элите, известны все тайны мироздания. Тарковский с этим… Феллини в одном лице. Талантище. Могучий человечище. Дать бы по роже разок как следует, сразу о понтах забыл бы. А то сидит, пыжится, как мартовский кот. Остальные… Попадаются знакомые лица, но где видел, в каком фильме? Или вообще не в фильме, а по телику? Или даже не по телику, а в журнале фотографию… Черт их знает. Не вспомнить. Это они на кинофестивалях своих левых узнаваемые, а так…

А вот за ними…

Степан даже перестал дышать на несколько секунд, завороженно глядя в дальний конец стола. Сердце его застучало глубоко и неровно.

Да нет, ничего страшного не случилось. Просто на том конце стола, не обращая внимания на царившую вокруг актерско-режиссерскую суету, сидела ОНА…

…Эта девушка была удивительно красива. НЕВЕРОЯТНО красива. Лет двадцати шести — двадцати восьми. Большие круглые глаза смотрели по-детски восторженно. Черты лица на редкость правильные. Волосы, светлые, удивительно пушистые, спускались на плечи, завиваясь внизу. Тонкие черты лица. Кожа нежная, едва тронутая золотистым загаром. Руки под стать всему облику — невесомые, тонкие, будто выточенные из слоновой кости. Элегантный, очень дорогой костюм оливкового цвета подчеркивал плавные линии плеч и будоражил фантазию.

Степану даже показалось, будто он немножко переутомился и галлюцинирует. Ну, посудите сами, что можно подумать, когда видишь фантастически красивую девушку, причем в одиночестве и на дальнем конце стола? Если бы она сидела рядом с кем-нибудь из братков, Степан бы подумал, что это очень дорогая проститутка. Если бы заискивала перед режиссером, как остальные, — актриса. Но девушка была сама по себе. Ни с кем и выше всех.

Она была не просто красива. Она была изысканна. В ней сразу чувствовалась порода. Понятно теперь, чего так пыжился режиссер. Степану тоже захотелось выпятить грудь и надуть щеки.

Женщина, словно почувствовав, что на нее смотрят, подняла взгляд. У нее оказались потрясающе красивые глаза. Лучащиеся теплым светом, голубовато-зеленые. В таких глазах любой мужчина может утонуть так же запросто, как в океане.

Она улыбнулась, тонко, отстраненно и вежливо, как умеют это делать только такие женщины, заметив повышенный и несвоевременный интерес к собственной персоне. Улыбнулась и сразу же отвела взгляд. Спросила о чем-то соседа, серого, затурканного жизнью и бытом актеришку средних лет. Тот ответил, и она засмеялась, обнажив чудесные, ровные зубы.

— Вадим, — Степан ткнул локтем сидящего справа ординарца.

— Мммм? — поглощая кусочек судака, промычал тот.

— Послушай, ты не знаешь, кто это?

— Где? — Вадим оторвался от еды.

— Женщина в оливковом платье. На той стороне стола.

— На той стороне? — Вадим поискал взглядом объект Степиного интереса. — Ах, эта… Наверное, подружка невесты. Раз на той стороне стола. — Ординарец взглянул на тарелку собеседника. — Ты поешь чего-нибудь, жиган, а то прорубит тебя раньше времени.

— Да… — Степан подцепил кусок нежнейшего оленьего мяса, пожевал, не ощущая вкуса.

— Классная лялька, — прокомментировал Вадим, вновь погружаясь в процесс поглощения пищи. — Только старовата для тебя. Ей под тридцатник, уж точно.

— Плевать, — отмахнулся Степан.

— Ну, раз плевать, тогда двести баксов.

— Чего? — Степан едва не поперхнулся.

— Дай ей двести грин, говорю, и через пять минут она в твоем номере.

— Да пошел ты…

Вадим философски пожал плечами:

— Не хочешь, как хочешь.

Степан принялся сосредоточенно жевать, время от времени поглядывая в сторону незнакомки. Та светски болтала с серым актером.

— С чего ты взял, что она согласится?

— Братан, я их столько перевидел — тебе и не снилось. Рано или поздно, они все соглашаются. Все, — ответил Вадим и усмехнулся: — Бабы, они по жизни б…и. Все продаются. Дело лишь в сумме.

— Много ты понимаешь.

— Да уж побольше тебя, братан, — беззлобно засмеялся Вадим.

Степан фыркнул. Ему не понравились циничные рассуждения Вадима. Хотя вот он, живой пример, сидит слева, поглядывает на муженька, подкладывает ему оленинку с запеченной на углях голубой форелью да подливает водочку. Но… Светка — другое дело. А незнакомка — она не может быть такой.

Степан налил себе водки, выпил торопливо, зажевал сочным куском мяса.

— Слушай, Вадим…

— Мммм?

— Выясни для меня, кто она, ладно?

— Отец не одобрит, — рассудительно заявил ординарец, подкладывая себе салат. — Он эту Наташу едва перенес. И то, если бы Димка не уперся, как лось, — хрен на блюде сегодня был бы, а не свадьба. А тут еще ты… Слушай, братан, а ты чего в джинсе пришел? «Папа» тебе вроде цивильное отправлял.

— Достало, — коротко объяснил Степан. — Так что, выяснишь?

— Не, братела, — Вадим покачал головой. — Не ко мне базар. Поспрашивай у пацанов. Может, кто и знает.

— Я заплачу…

— Ты чего, братан? — Вадим отложил вилку, выпрямился. Глаза его недобро сузились. — Хочешь сказать, что я на «дырках» бабки зарабатываю?

— Извини, — пробурчал Степан, утыкаясь в тарелку. — Ляпнул не подумавши.

— Ты за базаром-то следи, малой, — Вадим расслабился, хотя голос его остался холодным и острым. — Ладно, я — свой, а чужой бы разборы устроил по понятиям, а потом на бабки бы тебя опустил за гнилой базар.

— Ну, я же сказал, извини, ну? Вырвалось.

— Ладно, ешь давай.

Степан принялся глотать мясо, практически не жуя. Требовалось время, чтобы Вадим остыл.

Объявили перерыв, и народ потянулся к выходу. Покурить, поговорить о делах и просто поболтать, проветриться. Для тех, кто остался, оркестр продолжал наигрывать мелодичные блюзы.

— Слышь, братан, — донеслось до Степана. Он покосился на успевшего основательно принять Пестрого. — Они чего-нибудь реальное могут слабать или так и будут одну эту х… гонять?

Сидящий по соседству от него Боксер хмыкнул:

— Пестрый, это тебе не «Загуляй». Не гони волну. Сиди, хавай культурно. Видишь, народ реальный собрался, сидят, расслабляются.

— Не, ну давай я им забашляю. Пусть чего-нибудь конкретно нормальное слабают. «Ай-яй-яй, замочили негра, суки», — затянул Пестрый, забавно гундося.

— Сказали тебе, сиди, жри…

Степан бросил взгляд через зал. Незнакомки не было. Либо она, как и большинство приглашенных, вышла покурить, либо уехала. Впрочем, в этом Степан сомневался. Рано еще, время детское. Праздник только начался.

В кармане у Вадима закурлыкал мобильник. Тот отложил вилку, достал трубку, отвернулся, заговорил вполголоса:

— Да. Я. Здорово, братан. Кто? — голос его стал сосредоточенным и жестким. — А он где? Понял. — Вадим нажал «отбой» и тут же набрал номер. — Курва? Здорово. Нормально дела. Ты вот чего. Кто-нибудь там сейчас рядом из пацанов есть? Вот возьми его и поезжайте в «Вишенку». Кешу знаешь? Он бригадиром у Америки. Рыжий такой. Вот-вот. Если он там — пасите. Мы сейчас подъедем.

Вадим закрыл трубку, сунул в карман, поднялся и направился к Мало-старшему. Боксер наблюдал за ним внимательно, очень серьезно. Он по тону ординарца понял: случилось что-то важное. Вадим наклонился к уху Вячеслава Аркадьевича, зашептал торопливо, простреливая зал внимательным, настороженным взглядом.

Тот выслушал, кивнул, шумно отодвинул стул.

— Ты куда, дорогой? — поинтересовалась Светлана.

— Неотложное дело, извини, — коротко ответил Вячеслав Аркадьевич. — Скоро вернусь.

— А дела не могут подождать? Поручи ребятам, пусть съездят без тебя. Свадьба у сына не каждый день.

— Извини, — только и ответил Мало-старший. Он пошел вдоль стола, на ходу кивнул Челноку и Пестрому: — Поехали. — Боксер тоже начал было подниматься, но Вячеслав Аркадьевич положил ему руку на плечо: — Останься. Сами справимся. Ты лучше за ним присматривай, — и стрельнул недобрым взглядом в сторону Степана.

— Вадим, что случилось? — окликнула ординарца Светлана.

— Не беспокойтесь, Светлана Михайловна, — улыбнулся фальшиво Вадим. — Ничего серьезного.

— Это точно?

— Конечно, — Вадим заспешил следом за боссом.

На братковскую сторону стола словно набросили плотное покрывало. Смолкли разговоры, во взглядах появились настороженность и недоумение. Что случилось? Если «стрелка», то почему «папа» не взял с собой кого-нибудь из бойцов, если дела левые, то зачем уезжает со свадьбы собственного сына?

На актерской стороне стола продолжали шуметь. Разговоры набирали силу и наливались алкоголем, как августовская груша соком. Слащавый режиссер уже что-то высокомерно втолковывал сидящему рядом актеру. Серолицый тоскливо подливал себе водки и пил в одиночестве. Его прекрасная соседка испарилась, канула в туман, и некому было поддержать компанию.

На всякий случай Степан выждал пару минут, затем поднялся и пошел к выходу.

В фойе толпился народ. Кое-кто лениво прогуливался, созерцая отличные копии известных полотен, украшавших стены. Ван Гог, Пикассо, Лотрек, Дега, Модильяни, Гоген. Все очень дорого и очень стильно.

В толпе шустро сновали официанты, разнося подносы с бокалами и рюмками. Черное фрачно-костюмное озеро колыхалось, то и дело вспыхивая бликами серебряных подносов. Сигаретный дым поднимался над головами тонкими голубовато-серыми струйками, создавая впечатление множества курящихся в огромной долине вулканов. Дым уползал к потолку и собирался в бугристое покрывало, постепенно рассеиваясь, втягиваясь в темные пещеры вентиляционных отдушин.

Работал буфет, в котором можно было — абсолютно бесплатно, разумеется, — взять целую бутылку водки, мартини или ликера. Чтобы пойти в номер и в одиночестве выпить. Для любителей и ценителей. Темнели батареи бутылок импортного пива. Тарталетки, бутерброды и даже чипсы — пища плебейская, но под пиво идет в самый раз. Искусственная дань простоте. Мол, и нам не чуждо.

Народ кучковался по интересам. Люди авторитетные пользовались случаем перетереть назревшие деловые вопросы, актерская братия громогласно обсуждала кинодела, а заодно и богемные сплетни. Кто с кем спит, кто от кого к кому ушел, кто у кого снимается, у кого проект пошел, а у кого, наоборот, застопорился.

Незнакомки среди них не оказалось. Это, конечно, ничего не значило. Она могла подняться в номер, а могла поехать покататься на бричке или просто выйти на крыльцо, подышать свежим воздухом.

На всякий случай Степан вышел на улицу. Здесь стояли два парня в ливреях. Один отгонял машины на стоянку, второй встречал и провожал гостей. Кучеры, собравшись у передней брички, курили, болтали. Но стоило Степану сделать шаг от дверей, как разговоры немедленно смолкли.

— Ребята, — Степан закурил, — не видели здесь женщину? Такая модельная. В оливковом платье.

Уж если не познакомиться, то хотя бы узнать номер машины. Остальное — дело техники. А в том, что незнакомка была на машине, и, скорее всего, на дорогой машине, Степан не сомневался.

Парни переглянулись. Затем один из них покачал головой:

— Нет. Не было.

— Минут десять назад. Не было, точно?

— Нет. Компания какая-то уехала, минут пять как, а больше никто не уезжал.

— Понятно, — в другое время Степан сунул бы парням крупную купюру, но сегодня в его карманах, благодаря стараниям отца, гулял ветер. — Спасибо.

— Да не за что.

Степан вернулся в фойе. Взял в баре бутылку «Миллера», скрутил пробку и пошел на второй этаж. В коридорах горел приглушенный свет, на стенах красивыми яркими волнами висели гирлянды, сплетенные из странных цветов. Степан никогда прежде таких не видел. Он коснулся одного цветка рукой. К его немалому удивлению, цветы оказались живыми. Над дверями роскошного «люкса» висел внушительных размеров транспарант: «Союз да Любовь, Дима и Наташа!!! В добрый путь!!!» Последнее явно придумывали долго. Степан прошел по коридору, попивая пиво прямо из горлышка. В коридорах незнакомки не было. Не ломиться же ему в каждый номер.

Пиво закончилось посреди третьего этажа. Степан поставил бутылку у дверей какого-то номера и продолжил путь «всухую». Закурил, стряхивая пепел на ковер. Плевать ему было на порядок. Все схвачено, за все заплачено. Его отцом. «Папой».

— Да здравствует дон, мать его, Корлеоне, ёптыть! — гаркнул ни с того ни с сего Степан и засмеялся.

Он нашел их на четвертом этаже. Из-за дверей двухкомнатного номера раздавались такие сладострастные и громкие стоны, что Степан остановился, будто налетел на стену. Он почему-то сразу поверил, что это ОНА. Какой-нибудь, мать его, актеришка трахает ее во все дыры. А она воет, как шалава вокзальная. Или и того круче, бык какой-нибудь из охраны. Ладно еще, если из своей, а ну как из чужой? А впрочем, плевать было Степе, бык, не бык… Он коротко врубил по двери ногой. Пониже замка. Створка распахнулась, гулко грохнувшись о встроенный шкаф. Степан шагнул в номер, заорав во всю глотку:

— А вот и я!!!

Стоны сразу смолкли, сменившись подозрительным шебуршанием. Степан прошел в спальню и сразу увидел тела. В темноте они выглядели как привидения. Протянув руку, Степан щелкнул выключателем. Яркий свет залил комнату.

На кровати, кутаясь в простыню, сидел смазливый свидетель. Шмотки его были раскиданы по всей комнате. Алая лента болталась на приоткрытой дверце шкафа. За ним, натянув одеяло до подбородка, испуганно лупая распрекрасными глазами, лежала конфетка-свидетельница. Степан хмыкнул. В отличие от этих двоих, он смущения не испытывал. Напротив, находил ситуацию забавной.

— Трахаетесь? — вполне невинно спросил Степан, разглядывая миленькую мордашку девицы. — Ну, трахайтесь, трахайтесь.

— Мы… — свидетель растерянно оглянулся на подругу.

— Да я вижу, вижу, — улыбнулся озорно и очень нетрезво Степан.

Девица, словно бы ненароком, приспустила одеяло, демонстрируя вполне приличную грудь с вполне аккуратным, округлым сосочком.

— Нет… То есть… — Свидетель попытался встать, но Степан щелкнул выключателем, и комната вновь опрокинулась в темноту.

— Только ты, козел, — заявил он на прощание, — сейчас рядом с Димкой в зале должен сидеть, а не с девкой в кровати валяться, понял?

И направился в прихожую. Степан чувствовал невероятное облегчение, что стонущая девица, кувыркающаяся в постели с этим смазливым хлыщом, все-таки не ОНА. Впрочем, ОНА бы и не легла с ТАКИМ. Порода не та.

Степан шагнул из номера, и в ту же секунду на плечо ему легла тяжелая рука. Он резко обернулся. За спиной стоял Боксер.

— Ты чего… — Степан почувствовал, что у него непроизвольно затряслись колени. — Напугал, блин… — И тут же в голову пришла шальная мысль: — Ты чего, выслеживал меня, что ли?

— Братан, — негромко и очень серьезно сказал Боксер, — давай без байды этой обойдемся. А то с меня твой отец конкретно три шкуры спустит. Ладно? Кончай лютовать. Чисто свадьба сегодня, понимаешь? Люди хорошие пришли, сидят, реально, без понтов всяких, радуются, отдыхают. Не надо вечер портить.

Поднявшись на лифте на третий этаж, Боксер толкнул первую попавшуюся дверь, нарвался на какую-то парочку, извинился, вышел, толкнул следующую. Номер оказался свободен.

Боксер довел уже скатывающегося в сон Степана до широченной постели.

— Ты хоть стоять-то можешь, малой? — спросил здоровяк.

Степан мутно взглянул на него.

— М-могу…

— Ну, постой тогда, — Боксер сдернул с постели покрывало. — Как чувствуешь-то себя?

— Н-нормально…

— Не тошнит?

— Н-нет…

— Хорошо. Ну, тогда… За «козла» надо отвечать, братан.

Боксер коротко и резко ударил Степана под ложечку. Тот задохнулся, рухнул на колени, хватая ртом воздух. Боксер помог ему подняться, уложил на кровать, укрыл и вышел, погасив свет.

* * *

Вячеслав Аркадьевич пребывал в крайне дурном расположении духа. Сказать по совести, его мало волновало, как посмотрят на организацию празднества родители невесты. В конце концов, не они платят. Их девчонка сама выбрала себе жениха, теперь могут не жаловаться.

Он был против этой свадьбы. Ему не нравилось, что Димина избранница из богемной среды. Папа какой-то там музыкант, лабает в провинциальном оркестре, не то в Дубне, не то еще где. Мама вела самодеятельный театральный кружок. «МХАТ для бедных», — оценил его Челнок. Дочка поступила во ВГИК, года три или четыре назад закончила, стала киноактрисой. Девочка была вполне броской и, судя по словам Димы, довольно талантливой, но… «Актерам нельзя доверять, — сказал Вячеслав Аркадьевич сыну. — Никогда не знаешь, правду они говорят или играют». Да и слишком много соблазнов вокруг. Съемки, поездки, фестивали. Но Димка внезапно проявил совершенно не свойственное ему упорство. Он стоял на своем, и в конце концов дошло до того, что Дима заявил: «Даже если ты не дашь своего согласия, мы все равно поженимся». И ведь так и поступил бы, поганец. Мало-старший по глазам это понял.

И вот теперь сидел он, смотрел на улыбающихся, смущенных молодоженов, на пьяного в дым Степана, на толпу, что гуляла за столом, а сам думал, думал, думал… Дети медленно, но верно выходили из-под его влияния. Причем с Димкой дело обстояло хуже, чем со Степкой. Тот хотя бы огрызался, и Вячеслав Аркадьевич всегда мог с достаточной долей уверенности сказать, что у старшего сына на уме. И направить на путь истинный по-родительски. А вот Димка… Всегда молчком, улыбочку вежливую наденет и смотрит в глаза. Ни дать ни взять — мальчик с плаката «Пионер — всем детям пример». Поди пойми, чего от него ждать. И ладно, если дело ограничится заскоками вроде этой свадьбы, — кто знает, может быть, жизнь у молодых и заладится, — а ну как дальше пойдет?

Закурлыкала трубка в кармане ординарца Вадима, тот достал мобильник из кармана, поговорил о чем-то, затем поднялся и прошел во главу стола, наклонился к самому уху:

— Кроха, Гость слил стукача, как добазарились.

— Чей он? — спросил негромко Мало-старший.

— Американца. Погоняло — Кеша. Я о нем слышал. Мутный пацан. Гость дал наколку, где его можно сейчас найти. Я послал Курву и Чингиза проверить. Сказал, мы следом подъедем.

— Правильно сказал, — согласился Мало. — Поехали, побазарим с ним. — Вячеслав Аркадьевич поднялся и пошел к выходу, на ходу кивнув Челноку и Пестрому: — Поехали.

Через пять минут синий «БМВ-750» уже летел к городу. За рулем сидел Вадим, рядом с ним Пестрый. Вячеслав Аркадьевич и Челнок устроились на заднем сиденье.

— Кеша этот — перхоть, но при делах. За участком смотрит. Он только из бойцов вылез. Братва надумала его поднимать, а тут такое дело… — пояснял по дороге Вадим.

— А с чего решили, что стучал он?

— У Гостя свои наколки. А тут еще Кеша, сразу после того, как завалили Американца, начал бабки потихоньку тратить. Дела, девчонки, кабаки, цацки разные. Лопатник у него заряжен конкретно, на три пальца. Ты же знаешь, «папа», Американец — мужчина прижимистый был, своих не баловал. Гость Кешу пробил по своим каналам. У него мать в Ростове и три сеструхи. Так вот, он им неделю назад пятнашку откинул. Гость, втихую, к Кеше на хавиру наведался — нашел в тайнике, в диване, почти двадцать штук «зеленью». Откуда?

— Может, он крысятничал? — предположил Челнок.

— На тридцать пять штук? Да ты чего, братан, смеешься, что ли? Всплыло бы, — усмехнулся Вадим. — За такие бабки бошки срывают. Гость сказал, что Кеша в «Трех вишенках» сидит. Если он там, Курва кинет мне на трубку.

— В «Трех вишенках»? — Челнок нахмурился. — «Американская» территория. Звон пойдет, что наши там рисовались, с нас спросят.

— Ну и что? — Пестрый хмыкнул. — Что, блин, честные пацаны уже не могут зайти, в «двадцать одно» сыграть?

— Не поверят. Скажут: «Как Американца работнули, вы на чужие точки рылом нацелились».

— Ответят за базар, — вскинулся по привычке Пестрый. — Мы что, предлагаем насчет этих точек вопросы реально тереть? Что за предъявы такие козлиные?

— Поглядим, — заметил рассудительно Вадим. — Может, позвенит да утихнет.

«БМВ» пролетел по окраине, превышая все разумные пределы скорости. Уже на подъезде к казино мобильник Вадима «всхлипнул» снова.

— Алло? Понял тебя, братан. Мы через две минуты будем. — Вадим сунул трубку в карман. — Там он. Играет по маленькой. Только что штукарь спустил на рулетке.

— Хорошо живут у Американца смотрящие, — заметил философски Челнок. — Бабки пацанам девать совсем некуда.

— Главное, шум не поднимать, возни лишней не устраивать, — проговорил тяжело Вячеслав Аркадьевич. — На улице его прихватим, когда отыграется. Или когда в сортир пойдет.

— Б…ь, — простонал Пестрый, — надо было Боксера с собой брать. Мы бы с ним этого душегуба лютого за уши с парашника сняли.

— Я сам сниму, — спокойно ответил Челнок. — За уши… Ты лучше в тачке сиди. А пургой этой пехотинцев заносить будешь, понял?

— Да ладно, братан, — засмеялся тонко Пестрый. — Мы с тобой что, понтами друг друга валить будем?

— Сиди, по сторонам смотри. А вообще, Кроха… — Челнок на мгновение замялся. — По понятиям, объявлять бы его надо, а не с параши снимать.

— И что ты предлагаешь? — Вячеслав Аркадьевич уставился в аккуратно стриженный затылок Челнока. — Объявить? Давай объявим. Братве по хрену. Им нужно найти того, кто ответ держать будет за мочило-во это гнойное. Назовет он им, кому информацию сливал, не назовет — один болт. Они Кешу своего завалят, как суку, а потом нас выставят. Скажут: «На вас показал». Со жмура какой спрос?

— Думаешь, они начнут войну? А резон?

— А резон, Челнок, такой, — Мало-старший повысил голос. — Под нами вокзал, рынок и еще куча кусков богатых, за которые любая бригада, реально, не то что предъявы гнилые нам выставить готова — в глотки вцепиться! Чисто баш на баш, мы любой структуре оборотку дать можем, а когда они кодлой выступят? Чем мы ответим? Ты подумал? У нас чуть больше сотни бойцов под ружьем, у них на всех — сотни три, а то и три с половиной. Да мелочь не упустит случая подсуетиться, шакалы. Итого, еще полтинник накинь. Эта шобла нас напополам порвет. — Вячеслав Аркадьевич откинулся на спинку, перевел дух. — А объявляющие в компенсацию самые богатые куски потребуют. Так что резон, Челнок, самый прямой. И по мне, лучше уж за перхоть ответ держать, чем за авторитетных людей.

«БМВ» свернул с хорошо освещенного проспекта в темный лабиринт дворов и сбросил скорость. Казино «Три вишенки» находилось не просто в районе новостроек, но еще и в такой глубине дворов, что не каждый найдет, даже если очень захочет. Проще поехать в центр. В «Золотой ключик», «Мерцающий оазис» или «Фата-моргану» — заведения респектабельные, крутые, с целой вереницей залов, букмекерских контор, бильярдных, со своими барами, ресторанами и даже — как в «Фата-моргане» — с первоклассной гостиницей. Цель создания «Трех вишенок» в сугубо «спальном» районе была единственной: через казино отмывались деньги, получаемые командой Американца со всех прочих, не вполне законных, видов деятельности.

Яркие указатели стали попадаться за квартал. Пара мощных прожекторов чертила в небе замысловатые кривые. Из колонок на стоянке плыла негромкая музыка. Ну кто, скажите на милость, поверит в добропорядочность заведения, которое ну просто совсем не желает себя рекламировать? В домах по соседству окна были темные. Раньше из-за «Трех вишенок» в местной управе нет-нет да и возникали скандалы. Шум по ночам, машины под окнами. Но какие только вопросы нельзя решить при помощи денег? Любые можно. Особенно если денег много. У Американца, царствие ему небесное, денег было не просто много, а очень много. Причем сам Американец жил более чем скромно. Зато щедро откидывал братве на общак, за что его сильно уважали. Без долгих базаров Американец стал выплачивать жильцам соседних домов ежемесячные компенсации за причиненные беспокойства, и постепенно скандалы прекратились. Американец легко завоевал авторитет и у местных жителей. Его бойцы постоянно патрулировали соседние улицы, и теперь жильцы близлежащих домов абсолютно бесстрашно ходили вечером от метро. Машины можно было оставлять незапертыми, никто их не то что не угонял, даже не грабил. Преступность в квартале сошла на нет. Зачем понадобилась Американцу вся эта благотворительность? Он не был «добрым дядечкой», покровителем бедных. Американец наводил порядок на своей территории. Зато он всегда был в курсе того, что происходит в районе. Появляются ли незнакомые люди, когда, к кому приходили. Он всегда был готов к отражению посягательств на свою территорию. А когда однажды местная милиция решила прижать Американца по какому-то делу, толпа местных бабушек и дедушек, дружно, как один, потрясающих книжечками пенсионеров, инвалидов и ветеранов войны, вышла к управе на митинг в защиту своего благодетеля. В результате власти сдались, Американца отпустили так же быстро, как и взяли. Умный человек был этот Американец. Очень умный, очень богатый и очень авторитетный. Хотя это и не спасло его от смерти.

«БМВ» не стал заезжать на стоянку у казино. Остановился у соседнего дома. Отсюда хорошо просматривался вход. «Мазда» Курвы была припаркована на противоположной стороне улицы. В салоне сидели двое.

— Вон наши, — кивнул Пестрый.

— Вижу, — ответил Вячеслав Аркадьевич.

Передняя дверца «Мазды» открылась, и из нее выбрался один из парней Мало. По атлетичной гибкой фигуре все узнали Чингиза, известного в бригаде под погонялом Чин. Чингиз свернул на аллейку, тянущуюся вдоль улицы, и сразу растворился в тени густого кустарника. Грамотно работал пацан, ничего не скажешь. Стоянка просматривалась при помощи трех видеокамер. «Мазда» в их поле зрения не попадала, но, если бы охрана казино заподозрила неладное, через десять минут сюда прибыла бы «тревожная команда» Американца. Пришлось бы давать объяснения, чего Вячеслав Аркадьевич делать уж никак не хотел.

Чингиз продрался через кусты и подошел к «БМВ». Вадим опустил стекло.

— Здорово, Чингиз, — улыбнулся он.

Чингиза в бригаде любили за спокойный нрав и отвагу.

— Здравствуй, братан, — кивнул серьезно Чингиз, наклоняясь к окну. — Здравствуй, «папа». Поздравляю за Димку.

— Спасибо, Чингиз.

— Чин, — Пестрый пожал Чингизу руку. — Рад видеть здесь, а не за забором.

Чингиз тускло улыбнулся. Он недолюбливал Пестрого.

— Давай, Чингиз, докладывай обстановку, — приказал Мало.

— Здесь он. Пьет, в рулетку проигрывает. Уходить пока не собирается. В зале охрана. Человек пять, но я выпас еще троих. Сидят где-то в служебке. В случае скандала нарисуются сразу. Все при стволах. «Трубы» у них по углам, даже в коридорах и фойе. Все видят, шакалы. Без хипежа зацепить Кешу можно только в туалете или в баре.

— Ты бы смог это сделать?

— Я бы зацепил, — подумав пару секунд, кивнул Чингиз.

— Вдвоем с Челноком?

Чингиз цыкнул языком, покачал головой:

— Сам сделаю. Так спокойнее. Двоих сразу на целик возьмут. Чисто сами подставимся и бригаду подставим.

Мало кивнул, соглашаясь.

— Погоди, братка, — нахмурился Вадим. — А как ты его вытаскивать будешь? Увидят ведь.

— Не беспокойся, брат. С той стороны казино — подсобные помещения. Я посмотрел. Продукты привозят, туда-сюда. Через служебный выход выведу. Там «глаз» нет.

— Уверен?

— Вадим, — Чингиз улыбнулся. — Было такое, чтобы я за свой базар не ответил реально?

— Да я не в претензии, братан. Просто за тебя беспокоюсь.

— Вы тачку со двора поставьте. С той стороны забор будет кирпичный. Вот у него. Как только он из зала выйдет, я его зацеплю и вам с рук на руки передам.

Чингиз выпрямился, подал знак оставшемуся в машине Курве, затем достал пистолет и вручил его Вадиму.

— Подержи пока. Все равно заберут. У них на входе металлоискатель стоит.

— Без базара, — Вадим сунул волыну в карман пиджака.

— Спасибо, брат.

— Чин, только учти, он нам не «видеть тело» нужен. Он нам чисто «сухим» нужен.

— Я понял. — Чингиз зашагал к казино.

Вадик высунулся из окна, махнул рукой Курве. «Мазда», рыкнув двигателем, подъехала ближе.

— Здорово, отцы, — улыбнулся щербато Курва. У него не хватало двух передних зубов. — Как бабки? В карманы катят?

— Катят, катят, — пожал ему руку Вадим. — Ты, Курва, вот что. Стой здесь, смотри за входом. Заметишь что-нибудь — сразу звони мне. Мы встанем во дворе, у служебных ворот. Понял?

— Чего тут не понять? Не тупой.

— Давай.

«БМВ» обогнул дом, остановился у внушительного кирпичного забора.

* * *

Кеша в настоящий момент пребывал на седьмом небе от счастья. Он не был очень уж предусмотрительным человеком, хотя сам считал себя таковым. Вот и отдаленное казино он выбрал не случайно. Были на их территории точки и покруче, где он мог бы потратить деньги. Но объявись он в любой из них, это сразу станет известно Смольному, принявшему хозяйство почившего недавно Американца.

Дела у Кеши в последнее время складывались не слишком удачно, несмотря на то, что его подняли до смотрящего. В его задачу входило обеспечивать спокойствие и бесперебойное поступление денег с вверенного ему участка. Кеша старался. Наконец-то его заметили. При этом надо учитывать, что начинал он обычным бойцом и перспективы его были весьма туманны и неоднозначны.

Наблюдая за тем, как костяной шарик белой сливающейся дугой скользит вдоль коричнево-красного круга вращающейся рулетки, Кеша размышлял о собственном будущем. Недалек тот день, когда бывший боец будет кататься в собственной крутой иномарке, — Кеша уже присмотрел себе тачку — шикарный темно-зеленый «БМВ», выставленный в одном из автосалонов, подконтрольных бригаде, — трахать только самых дорогих шлюх и не знать недостатка в деньгах.

Все свои проблемы Кеша объяснял одной-единственной причиной: нехваткой денег. Всегда все дело в деньгах. Будет у тебя достаточно бабок — и ты в полном порядке. Нет, конечно, и при бабках тебя могут завалить, но все рано или поздно там окажутся, так хоть успеть пожить как человек.

Работать Кеша умел. Он был послушен и исполнителен, абсолютно безжалостен к чужим и должникам и верен своим. Кеша был готов подохнуть за бригаду и из кожи вон лез, чтобы бригадир это отметил.

Ему было непонятно, почему никто не оценивает его усердия. Он, Кеша, лез из шкуры, выколачивая деньги из заср…ых торгашей в порту, дрался, даже стрелял пару раз. Он собирал бабки и ни разу не скрысятничал. Не взял ни одного вшивого рубля. Ни даже копейки! Почему этого никто не желал замечать?..

Замирая от перехватывающей горло ненависти, Кеша подсчитывал чужие деньги, примеряя суммы к своей зарплате, и выходило, что ему — главному действующему лицу, фактически зарабатывающему для бригады бабки, — перепадало куда меньше десятой доли процента. У Крохи или у Божи пацаны уже через год катались на иномарках, не самых шикарных, но все-таки… А он до сих пор ездил на подержанной, скрипящей «трехе».

Когда Кеша однажды выложил свои соображения напарнику, тот только выразительно постучал согнутым пальцем по лбу и буркнул:

— Ройся в своем кармане, му…ло. Иначе похоронят тебя однажды в чужой могиле. У «папы» свои бабки, у нас — свои. Ты сам такую жизнь выбрал.

— Жизнь? — вскинулся тогда Кеша. — Да какая это жизнь, на хрен? Нас каждый день могут кинуть на зону, завалить, хрен знает что еще… Вот у Американца — жизнь, а у нас…

— Ну и что? — пожал плечами тот. — Знал ведь, за что брался.

А через день к нему подошел бригадир и сказал негромко и веско:

— Много трещишь, корефан. Придержи язык.

В бригаде все стучали друг на друга. Братство, дружба, взаимовыручка — г…вно. Каждый сам за себя и лезет вверх, как может. Парня, с которым Кеша так опрометчиво поделился своими размышлениями, резко подняли до смотрящего, а он, Кеша, остался внизу.

Тогда-то и появилась на его горизонте Лялька Стрекоза. Реальная девка. Бывшая гимнастка, поломавшаяся на каких-то соревнованиях и потому шустро вышедшая в тираж. Кеша снял ее у авторынка. Как-то само собой получилось, что Стрекоза прилипла к Кеше всерьез и надолго. И, странное дело, тому вдруг стало гораздо легче. В его жизни появился человек, с которым можно было поговорить. Просто поговорить, по-человечески, не опасаясь, что завтра бригадир заявит про язык. И в постели Лялька была богиней. Лялька стала для Кеши всем. Она поддерживала его, выслушивала возмущенные тирады и сочувствовала, утешала и успокаивала, а потом любила с такой неистовостью, которая встречается только у влюбленных женщин и кошек. Кеша был без ума от нее. Он тратил на Стрекозу все свои заработки. Даже перестал посылать деньги домой. Лялька тянула из него бабки, как помповый насос, пользовала Кешу, как личную сберкнижку. Он здорово влез в долги и имел неприятный разговор с бригадиром о том, что нужно вести себя скромнее, по средствам. Кстати, откуда деньги? Кеша путано объяснял насчет того, что, мол, ему присылают из дома. Родственники там крутые, туда-сюда, дело свое у них…

— Ну, ну, — усмехнулся тогда бригадир. — Родственники так родственники. Только… Осторожнее, братан. Гляди в оба. Не ровен час, нарвешься реально на измену.

А потом наступил тот самый день. День, когда бригадир поздравил Кешу и сказал, что братва решила поднять его до смотрящего. Участок ему выделили хлебный. Авторынок и стоянку дальнобойщиков, что сразу за портом. Были еще ларьки, магазинчики, но это уже шло довеском. Вот где варились настоящие бабки. Добазарились с пацанами отметить это дело походом в баню, с девчонками, шашлыком, как положено. Кеше выдали подъемные. Он накупил дорогого хавчика, шикарной выпивки и поехал домой. Стрекоза заявилась уже за полночь. Позвонила привычно длинно, как звонила только она. Кеша открыл и… увидел на пороге Стрекозу и высокого, ухоженного мужчину в дорогом прикиде.

— Добрый вечер, Иннокентий, — поздоровался мужчина, отодвигая Стрекозу и входя в квартиру.

— Ты кто такой? — нахмурился Кеша и перевел взгляд на подругу: — Лялька, что это за козел?

Мужчина вдруг быстро и точно ударил Кешу ладонями по ушам. Тот рухнул на пол, покатился, зажимая руками лопающуюся от боли голову.

— Грубо, Кеша, — сказал незнакомец, нагибаясь и вытаскивая из-за поясного ремня смотрящего пистолет. — Очень грубо. Нельзя так разговаривать с незнакомыми людьми.

— Отсоси, м…ло, — выдохнул, морщась, Кеша.

Мужчина ударил его еще раз. Профессионально, ногой, в низ живота. Кеша превратился в воющий, катающийся по прихожей сгусток боли.

— Когда надоест — скажешь, — прокомментировал мужчина. — А пока полежи, подумай малость.

— Сука, — простонал Кеша, когда к нему вернулась способность разговаривать. — Ты знаешь, на кого тянешь? Тебя, падло, на куски порвут…

— За тебя-то? Да за тебя, м…ка, Американец мне премию выпишет, еще и лично руку пожмет, — мужчина засмеялся. Он подхватил Кешу за волосы и потащил в комнату, как мешок с картошкой. — Иди-ка сюда, красавец. Здесь будет поудобнее базар вести.

Незнакомец швырнул Кешу на ковер, сам опустился в кресло, положил руки на колени. Стрекоза холодно и равнодушно взирала на экзекуцию от двери.

— Ну что, Иннокентий, очухался? — спросил мужчина через пару минут. — Тереть будем или еще тебе накинуть, чтобы понял, с кем дело имеешь, фуфлогон?

— Нормально, хватит, — Кеша приподнялся, но вставать не стал. Сел у стены, привалившись спиной к прохладному бетону. Голова гудела, в паху ныло так, словно мошонку зажимали в тиски. «Одно семь, второе двенадцать», — вспомнил он детскую присказку. — Ты под кем? И чего тебе надо?

— Под кем? — мужчина снова засмеялся. — Я, Кеша, реально под такими крутыми людьми хожу, что тебе и не снилось. Твой Американец — недомерок детсадовский по сравнению с ними, понял?

— И чего тебе надо? — морщась, потирая распухшие багровые уши, поинтересовался Кеша.

— Чего мне надо? Спроси лучше, чего тебе надо. А твоя, братан, задача сейчас «на кладбище не попасть».

Мужчина достал из кармана крохотный диктофон, нажал на «плей» и… Кеша едва не обоср…ся со страху. Его собственный голос с пьяной решительностью болтал о своей несчастной судьбе. Но не это самое страшное. Дальше Кеша принялся поливать помоями и порядки в бригаде, и Американца, и его подручных, и бригадира, говорил, что стоит ему стукнуть в ментовку — и всю верхушку бригады сразу же отправят за забор. Он, Кеша, так много знает, так много может и… Короче, и так далее. Одно хуже другого. И ведь Кеша не помнил, когда он такое говорил. Наверное, отменно принял… Ежу понятно, что все эти «сведения счетов» с Америкой и членами бригады были лишь пьяным бредом. Амбициями полного му…ка. Но кому какое дело, наболтал он это спьяну или всерьез вознамерился ссучиться? За один только базар его объявили бы.

Мужчина не меньше минуты с улыбкой внимал потоку отборной ругани, льющейся из динамика, затем выключил диктофон.

— Хватит? Или хочешь еще послушать?

Кеша очумело помотал головой.

— Откуда?

— От верблюда, — ответил мужчина. — Что ты из себя м…ка хронического-то строишь, Кеша?

Кеша перевел взгляд на Стрекозу. Она смотрела серьезно и безжалостно. В ее глазах не осталось и тени участия, которое Кеша привык видеть.

— С-с-сучка, — выдохнул Кеша. — Прошмандовка, тварь дешевая, подстилка. Я тебя, падла, лично…

— Ну, будет, будет порядочную девушку-то пугать, — нахмурился мужчина. — Ты что это, Кеша? Нельзя так. Эмоции надо уметь при себе держать.

— Да пошел ты на х… — выдохнул Кеша в сердцах.

— Еще раз тявкнешь, я тебе башку оторву. Реально, — пообещал мужчина, и Кеша сразу поверил, что уж этот оторвет. — Значит, так, валет червовый, слушай внимательно, повторять не стану…

Из дальнейшего разговора выяснилось, что мужчине нужно не так уж и много. Всего-то навсего кое-какая информация, касающаяся положения дел в бригаде. Ну, еще «жучок» в мобильнике бригадира. За сведения, само собой, Кеше хорошо заплатят. Аванс мужчина готов предоставить прямо сейчас. Под расписку, конечно. Ну и, разумеется, незнакомец гарантирует, что никто никогда не узнает о том, что Кеша им дружески помог. Полная конфиденциальность.

А вот если он откажется, что ж… Очень жаль, но придется отправить несколько копий этой пленки по реальным, известным Кеше адресам.

Словом, так вот и вышло, что Кеша стал снабжать незнакомца информацией. Надо отдать должное, деньги ему присылали аккуратно. Мужчина звонил и сообщал, какого числа и какая сумма была отправлена в плотном конверте на его фамилию в Главпочтамт.

После вербовки Кеша пытался отыскать Стрекозу, но она как в воду канула. Портовые проститутки о ней слыхом не слыхивали, квартиру, как выяснилось, она снимала. Самое смешное, что Кеше было без нее плохо. Пусто и одиноко, хоть вой и лезь на стену. Он даже, наверное, простил бы Стрекозу, если бы она вернулась. Возможно, Лялька поступила с ним так не специально, что ее заставили. Нет, он бы ее избил, конечно, для пользы дела, но потом обязательно простил бы. Дни шли за днями, недели за неделями, а Стрекоза все не возвращалась. Она так и не вернулась больше.

Месяца через три Кеша заметил, что бригадир перестал обсуждать при нем дела. Кое-кто из пацанов стал настороженно поглядывать. Правда, от работы его не отстранили, но Кеша испугался. Всерьез. Он-то прекрасно понимал: когда надобность в нем отпадет, ничто не помешает новым хозяевам сдать его Америке.

Следующий месяц был самым кошмарным в жизни Кеши. Он перестал спать по ночам, а если засыпал, то его донимали кошмары один другого хуже. Кеша вскакивал с постели, обливаясь холодным потом, и бродил по квартире до самого утра. Ему постоянно мерещилось, что за ним следят. Страх сменился животным ужасом. Кеша сходил с ума. Он вздрагивал от малейшего шороха, резкого звука, шума автомобильного мотора на улице… Однажды он едва не кинулся к Америке со слезами, извинениями и клятвами в вечной верности. Слава богу, кто-то невидимый удержал его.

Слава богу, потому что через неделю Америка умер. Поговаривали, будто это был несчастный случай, но Кеша подозревал, что все куда сложнее. А подозревал потому, что незнакомец больше не звонил и не присылал денег. Ну и черт с ним. У Кеши и так скопился достаточный капиталец. Тридцать восемь тысяч долларов, вот сколько он получил за свою информацию. Из них пятнадцать Кеша отослал матушке с сеструхами, чтобы хоть пожрали вволю в своем Ростове.

Кеша очнулся от своих не очень приятных воспоминаний, когда шарик провалился в ячейку с номером «9». Его номер. Кеша улыбнулся. Повезло. В последнее время ему вообще начало везти.

— Номер «девять», нечет, черное, — объявил крупье, собирая со стола чужие фишки и отсчитывая выигрыш. Стопочка получилась вполне приличная.

Настроение Кеши сразу пошло вверх. Он ставил на «квадрат», и его выигрыш составлял один к двенадцати. На свою сотню забрал штуку двести. Неплохо. Вернул, что проиграл, да еще и с приварком остался. Шестьсот баксов Кеша забрал, а оставшиеся шестьсот поставил на «черное» и снова выиграл. Тысяча двести. Фарт пошел. Кеша оставил все деньги на «черном» и снова выирал. Две четыреста. Стараясь не спугнуть удачу, Кеша оставил фишки на краю стола, поднялся и, предупредив: «Сейчас вернусь», направился в туалет.

Кеша толкнул дверь с символическим изображением мужчины. Испытывая удовольствие от одного только осознания собственной свободы, он справил нужду, подошел к умывальнику. В этот момент дверь открылась, и в туалет вошел парень. Кеша достаточно повидал серьезных людей, чтобы с первого взгляда определить: этот из своих, братковских. На всякий случай он сунул руку за пазуху, где в желтой кожаной кобуре должен был висеть пистолет. Кобура оказалась пуста. Кеша и думать забыл, что сдал оружие на входе.

Парень остановился на пороге, улыбнулся:

— Брось, жиган. Если бы сюда можно было протащить ствол, ты бы все равно не успел им воспользоваться.

— Ты кто? — спросил Кеша.

— Чингиз.

— Чингиз? — Кеша сразу вспомнил погоняло. Парень был авторитетный и ходил под Крохой. Теперь он пытался сообразить, что могло понадобиться на их территории одному из самых авторитетных пацанов конкурирующей группировки, и потому тянул время. — Под кем ходишь, Чингиз?

— Ты знаешь, под кем, Кеша.

Кеша напрягся. Вот это уже было неприятно. Чингиз без труда назвал его погоняло, значит, пришел именно за ним. С чего бы?

— Ты по делу или просто оттянуться?

— По делу, Кеша, по делу, — ответил тот, доставая из кармана нож — длинное, очень узкое «перо» на костяной рукояти. — Давай выйдем на улицу, базар к тебе есть реальный.

Кеша запаниковал. Про то, что в казино можно спокойно пронести «перо», он как-то не подумал.

— Ты о чем, братан? Если возникли какие-то конфликты, давай по понятиям разборы устраивать. Кинь предъяву, забей «стрелку», как положено. Я отвечу, без базара. Наши Кроху уважают, мужчина он реальный. И бригада у вас честная, не беспредельная. Всякое, конечно, между честными пацанами случиться может, но я за собой грехов не помню.

— Да расслабься, жиган, — спокойно покачал головой Чингиз. — Я не при делах.

— Не пойму, братан, о чем речь вообще реально? — слегка суетливо забормотал Кеша, прикидывая, удастся ли ему свалить этого самого Чингиза, если кинуться внезапно.

Судя по всему, тот был парнем тертым, подходить не стал. Лишь наклонил голову, сложил руки на животе, почистил острием ножа красивые ногти. Затем убрал «перо» в карман.

— Базар чисто без наездов, по делу. Перетрете вопрос, и вернешься дальше катать. — Чингиз усмехнулся. — Братаны звенели, ты — пацан врубной. Прикинь сам, если бы тебя по жизни валить собирались, стал бы я с тобой тут тереть?

Кеша немного успокоился. Прав был пришлый. Хотели бы его завалить — уже завалили бы.

— И с кем базар держать?

— Мужчина реальный. В уровень, как положено. Пошли.

Кеша замялся, спросил на всякий случай:

— Чингиз, а ты отвечаешь, что базар по делу?

Глаза Чингиза сузились.

— Отвечаю, — твердо заявил он. — Пойдем. У меня времени в обрез. Мужчину нужного женим сегодня, а я даже не поздравил еще.

— Слыхал. Звонили наши про это, — согласился Кеша. — Ну, пойдем, побазарим, раз по делу.

Они вышли из туалета, Кеша свернул было к залу, но Чингиз мягко взял его под руку.

— Давай через служебный пройдем, братан. Мне тут у вас светиться ни к чему. Сам понимаешь, кусок чужой, базары начнутся ненужные. Крюк пойдет.

Кеша подумал, кивнул.

— Ладно, давай через служебный.

Вообще-то он рассчитывал забрать свой ствол, просто так, на всякий случай, но не станешь же говорить об этом.

Они прошли узеньким коридорчиком, миновали кухню, подсобные помещения и толкнули тяжелую, обитую железом дверь. Внутренний дворик был пустынен и темен. При их появлении за оградой коротко, подавая сигнал, моргнула фарами машина.

— Вон туда, — скомандовал Чингиз.

— Как скажешь, братан.

Кеша пошел к массивным, чугунным воротам, запираемым на навесной замок. Чингиз шагал сзади слева. Цепь висела веревкой. Кто-то заранее потрудился открыть замок.

Кеша потянул створку. Петли загудели басовито, как геликон.

Тотчас же передняя дверца «БМВ» открылась, из салона выбрался Вадим.

— Здорово, братан, — с улыбкой сказал он.

— Здорово, — кивнул Кеша. — Я тебя знаю. Ты — Вадим.

— Угадал. Лезь в тачку, побазарить надо.

— Если надо, давай здесь базарить.

Кеша присматривался, но двор был темный, ни одного огонька. Света сзади нет, а стекла у «БМВ» тонированные, сколько народу в салоне — не понять. Но уже само приглашение ему не понравилось.

— Да чего нам всему двору о делах наших звенеть. Ботва услышит, в ментовку позвонит, — Вадим не переставал улыбаться. — Не знаю, как ты, братан, а я лишний раз перед ментами рылом отсвечивать не хочу.

— Ботва спит уже давно, — Кеша остановился в двух шагах от иномарки. — Говори, что нужно, да пойду я. У меня еще дела есть.

— Смотри, братан, если тебя так парит, можно и здесь побазарить, я не против.

Кеша почуял неладное. Сердце испуганно зашлось, взлетело воробьем под горло, подперло под кадык. Кеша сглотнул. Вадим вышел из-за дверцы, и Кеша увидел в его руке массивный черный «ТТ».

— Звенят, братела, ты косяка спорол. Американца «махновцам» слил. Теперь вилы тебе двойные вылезают.

— Да вы чего, пацаны, — Кеша никак не мог отвести взгляд от пистолета.

Он услышал мягкие щелчки замков, а когда сумел поднять взгляд, увидел возле машины еще троих. Челнока и Пестрого Кеша в лицо не знал, но Вячеслава Аркадьевича не знать не мог. А увидев Мало-старшего, он понял: если уж «папа» сорвался со свадьбы собственного сына, чтобы приехать за ответом, то его, Кешу, ничего хорошего не ждет. Валить его будут.

— Вы чего… Кроха, б…ь буду, — взмолился Кеша, — я не при делах здесь. Да я сам готов завалить тех лосей отмороженных, что Американца замочили. Знал бы кто — объявил бы сразу. Что я, враг себе? Но раз такой крюк пошел, давайте чисто по понятиям разбор вести. Киньте предъяву, забейте «стрелку», чтобы я ответить мог…

— Хватит пустым базаром греметь, обсос, — негромко сказал Вячеслав Аркадьевич. — Ты Американца по понятиям, что ли, сливал? Лезь в тачку, не заставляй ждать.

Кеша понурился, оглянулся, но за спиной у него стоял Чингиз. Шансов не было. Кеша побрел к машине, втиснулся на заднее сиденье.

— Чин, вы с Курвой поезжайте в «Сосновый бор», — сказал на прощанье Вадим. — Поработали сегодня конкретно. Отдыхайте.

— Давай, братка, увидимся, — Чингиз улыбнулся и шагнул сквозь высокие густые кусты на узкую тропинку, выходящую на улицу.

«БМВ», заурчав мощным движком, выкатился со двора. Через полчаса иномарка остановилась у ворот небольшого кладбища. Вадим не стал жать на клаксон, сам открыл ворота, и «БМВ» медленно поплыл к видневшемуся в глубине двухэтажному строению гранитной мастерской.

На втором этаже горел свет, и у Кеши появилась слабая надежда, что его не станут убивать здесь, при свидетелях. Повезут куда-нибудь за город, в лесок.

— Вылезай, братела, приехали, — недобро усмехнулся Пестрый.

Кешу втащили в цех. Помещение было маленьким, вдоль стен стояли могильные камни, уже готовые и еще чистые, отшлифованные и еще не тронутые рукой мастера. Под потолком маячил небольшой электроподъемник, на черных тросах висела внушительная мраморная плита.

— Пестрый, веди его сюда, — скомандовал Вадим, затем поднялся на второй этаж и толкнул дверь конторки.

Здесь сидели двое мужчин и потасканная женщина невнятного возраста. На столе перед ними стояла початая бутылка водки, рядом еще одна, нетронутая. На промасленной газете была разложена нехитрая снедь.

— Здорово, мужики. — Лампа в комнате была без абажура, и Вадим прищурился от яркого света, поглядел на синюшную «барышню». — Давай, красавица, вали отсюда.

«Барышня» взглянула на «ухажеров».

— Ну, чего пялишься? — буркнул первый. — Не слышала? Вали. Хорошего помаленьку.

Дама, презрительно фыркнув, подхватила грязный болоньевый плащ с драной подкладкой и направилась к дверям. Она была женщиной неглупой и поняла: дела здесь намечаются темные, как кладбищенская ночь.

— Как сидится? — спросил Вадим, когда «барышня» вышла.

— Да, твоими молитвами, сидится.

Вадим подошел к окну, отдернув ситцевую занавеску, посмотрел на двор. Пестрый рылся в багажнике «БМВ». Нетвердо ступающая женщина удалялась в направлении ворот. В остальном было тихо.

— Жмуры-то не беспокоят по ночам?

— А нам по хрен… — второй мужчина улыбнулся черными, сгнившими зубами. — Пусть заходят, стаканяру нальем.

— Правильно, жмуров бояться — в лес не ходить. Короче, такое дело, мужики. — Вадим вернулся к столу, вытащил из кармана стодолларовую купюру. — Пойдите погуляйте полчасика. Потом жмура надо будет зарыть надежно. На завтра «свежак» есть?

— Есть один, — первый мужчина сразу перестал улыбаться. — Яма готова уже. Только, Вадим, добавить бы надо. До утра ведь махать лопатами придется. Если надежно…

Вадим покачал головой, бросил на стол вторую купюру.

— Держи. Выпьете за упокой души. Если кто спрашивать будет, нас тут сегодня не сидело, понял?

— Само собой, Вадим. Какой базар?

Мужчина проворно сцапал банкноту и быстро спрятал в карман. Посмотрел на приятеля. Тот оказался сообразительным.

— А я чего? Нормально. Раз хорошие люди просят.

— Вот-вот, — кивнул Вадим.

Оба мужичка суетливо засобирались, подхватили перепачканные землей и мраморной пылью телогрейки и потянулись к выходу.

Вадим проводил их, запер дверь и вернулся в гранитную мастерскую. Здесь царило полное понимание и единодушие. Бледный Кеша жался лопатками к стене, по лицу его тек пот. Это не было признаком слабости. Кто бы в такой ситуации не взмок? Понимал ведь, на кладбище возят не пряниками кормить. Рядом с ним, поигрывая монтировкой, стоял Пестрый. Вячеслав Аркадьевич, сидя на единственном стуле, скучно смотрел в окно. Челнок с интересом разглядывал пульт электроподъемника.

Вадим зашел в комнатушку, прикрыл за собой дверь.

— Ну, — с каким-то облегчением произнес Мало-старший, — начнем помаленьку.

Он не успел закончить фразу, как Пестрый, резко размахнувшись, ударил Кешу монтировкой по голени. Тот заорал, рухнул на одно колено, зажимая руками раздробленную ногу. Правда, надо отдать Кеше должное, он быстро взял себя в руки, стиснул зубы, хотя лицо стало белее савана. Знал, что слабых не любят.

— Колись, падла, кому Американца слил? — спокойно, даже доброжелательно спросил Пестрый.

— Пацаны, я не знаю… — просипел тот, корчась на полу. — Правда.

— Врешь, сука. Знаешь. Колись, не то сейчас вторую ногу сломаю.

— Не знаю, правда…

Вадик поджал губы. Он почему-то верил Гостю. Предчувствие, что ли? А Кеше и не было смысла колоться. Стоило ему признаться в том, что ответственность за смерть Американца лежит на нем, и он мог считать себя трупом. Отпусти его одни — за дело взялись бы другие. Так что, по-любому, не жилец он.

Пестрый старательно, как в гольфе, примерился и нанес еще один удар. От всей души. Кеша завыл. Сломанная окровавленная берцовая кость прорвала штанину и теперь торчала, словно огромная заноза.

— С-с-с-суки… Ну не знаю я, честно… Правда… — Кеша катался по полу, пытаясь таким странным образом унять дикую боль, удержать ее в груди, не выпустить наружу. — Мамой клянусь.

Пестрый напрягся.

— Ты чем клянешься, падла? Я тебя урою, лично!!! — заорал он с истеричными нотками в голосе. — На куски порву, гнида, перхоть «американская»! Ухо оторву и собакам скормлю, понял?!!

Лучше было бы Кеше промолчать. Мать — это святое. Конечно, Пестрый просто обрабатывал Кешу, — и, по мнению Вадима, совершенно напрасно, пленник все равно ничего не соображал от боли, — но клятва эта была лишней.

— Слышь, Пестрый, — Вадим указал на рабочее место шлифовальщиков. — Брось-ка его сюда.

— На фига? — не сразу сообразил тот.

— Бросай, тебе говорят. Времени на базары нет.

Пестрый ухватил Кешу за шиворот, потащил к укрепленному на полу, отполированному до зеркального блеска стальному листу, служащему своеобразным рабочим столом. Швырнул пленника поверх.

— И чего?

— Дай-ка…

Вадим забрал у Челнока пульт, опробовал кнопки. Массивная мраморная плита качалась в воздухе точно над листом. Вадим нажал рычаг, и груз пошел вниз. Весил камень не меньше пары сотен килограммов и опустился точно на раздробленные ноги Кеши. Тоненько брызнула из-под плиты кровь. Пленник заорал, но скоро крик перешел в жуткий, утробный вой.

— Ништяк, — прокомментировал Пестрый. — Надо будет потом рыло ему так же отпечатать. Братве на памятник тратиться не придется, — он засмеялся, довольный собственной шуткой.

— Братан, — Вадик подошел к Кеше, опустился на корточки. — Слей нам «махновца», и зуб даю, умрешь быстро, без всяких мучений. — Он достал из-под пиджака пистолет. — Давай, мы ждем.

— Я его не знаю, — простонал Кеша. — Правда. Первый раз… увидел.

— Он сказал, под кем ходит? — с ноткой участия в голосе поинтересовался Вадим.

Кеша отрицательно дернул головой, стиснул зубы. Каждое движение отдавалось в изувеченном теле новым наплывом боли.

— С… сказал только… люди… реальные…

— Да ладно, братан. Начал сливать, сливай уж по полной. Из-за него такие муки переживаешь…

— С-суки, — процедил сквозь зубы Кеша. — Кончай меня, ты обещал… Не знаю я ничего больше…

— Как он на тебя вышел?

В глазах Кеши плавали бело-золотые сгустки. Он ничего не видел. Вместо Вадима клубилось черное аморфное пятно. Наверное, так и должна была выглядеть смерть.

— Лялька меня… сдала…

— Что за Лялька? — нахмурился Вадим.

— Стрек… оза. Проб…ь. У авторынка… ее снял…

— Точно, Стрекоза?

— Т… точно…

— Ты ничего не забыл? Напрягись, братан. Детали какие-нибудь? Нет?

— У нее… кола на плече — стре… стрекоза… маленькая…

— Вот. Видишь? Кола на плече. Давай еще что-нибудь вспомни, братан. Наверняка еще что-то есть, а?

— Твари бешеные, волки позорные… Беспредельщики… — По лицу Кеши потекли слезы. — Кончайте меня…

Вадим поднялся, посмотрел на Мало-старшего. Тот кивнул. Вадим поднял пистолет, дважды нажал на курок. В крохотном помещении выстрелы прозвучали оглушающе. Пестрый мизинцем прочистил ухо.

— Аж звон в ушах поплыл.

Из-под головы затихшего Кеши натекала густая лужа.

— Мужики сами все подотрут, — сказал Вадим, подбирая гильзы.

Мало поднялся:

— Вадим, поднимай ребят. Пусть найдут мне эту Стрекозу хоть из-под земли.

— Хорошо, — кивнул тот. — Нет вопросов.

— Поехали, — Вячеслав Аркадьевич вышел из конторки, забрался на заднее сиденье «БМВ».

Через пять минут иномарка уже летела по шоссе к пригороду. Вадим спешно созванивался с людьми, поднимал бригадных на поиски неведомой им пока Ляльки Стрекозы.

— Это не наши, — Челнок нарушил молчание первым. — Если бы беспредельничал кто-то из своих, он знал бы.

— Могли и рядового бойца заслать, — не согласился Пестрый. — С закосом.

— Нет. Бойца по фасону видно. Вычислил бы. Я думаю, «махновцы» — залетные.

— А чего? — Пестрый повернулся к Вячеславу Аркадьевичу. — Точно! Ослабят все реальные структуры в городе, вышибут людей авторитетных, а потом лучшие куски под себя захапают.

— Если «махновцы» — залетные, как они на Стрекозу вышли? — спросил задумчиво Мало. — И откуда узнали, на кого ставить? Или, вы думаете, к первому попавшемуся бычку на огонек залетели? Нет, тут люди реально работают, тонко. Свои это. Очком просекаю, свои. Роются они конкретно. Под залетных косят. — Вячеслав Аркадьевич вздохнул. — Да только нам, по-любому, вилы вылезают двойные, с вензелями. Либо «махновцы» замочат, либо братва на нас «стрелки» кинет.

— Если наши, надо смотреть, кто живой остался. Своего-то «папу» они валить не станут, — подвел итог Челнок. — А сейчас трое вас осталось. Ты, Хевра и Манила.

— Американец еще, — добавил Мало.

— Ты чего, Кроха? Американца же грохнули, — удивился Пестрый.

— Ты сам видел или насвистел кто?

— Так мы же вместе на похоронах были…

— И что? Нам Американца реально показали? Нам шашлыка реально показали. Прожаренного. А Американец это был или кто другой — хрен поймешь. Челнок, — Вячеслав Аркадьевич сунул руку под пиджак, помассировал грудь. — Завтра утром напряги наших людей в МВД. Пусть конкретно скажут, кто-нибудь Американца опознал или его так закопали, чисто под фантазию? Пусть поработают. Иначе на кой болт мы им деньги платим? Надо экспертов — пусть привлекают экспертов. Мне важно знать точно, кто лежит в могиле, понял?

— «Папа», не нервничай. Я все сделаю.

Вадим закрыл трубку.

— Кроха, я поднял пацанов. Отправил людей к авторынку. Как только Стрекоза там объявится, они ее сразу зацепят.

— Хорошо, — Вячеслав Аркадьевич откинулся на спинку и тяжелым, немигающим взглядом уставился в окно. Не ладились у них дела в последнее время. Все шло наперекосяк. А тут еще эта боль в груди опять проснулась, чтоб ее…

«БМВ» наматывал километры влажного асфальта на широкую резину шин. Шестьдесят километров, отделявшие город от пансионата «Сосновый бор», иномарка пролетела за двадцать минут с небольшим, благо трасса была свободна. У поворота, под щитом с надписью на русском и английском языках: «Пансионат „Сосновый бор“ — 1,5 км», стоял темный «Вольво». Мало нахмурился:

— Кто такие? Что здесь делают?

— Не беспокойся, «папа». — Вадим мигнул фарами. — Я на всякий случай людей «тревожных» вызвал.

— Отошли их обратно, — резко приказал Вячеслав Аркадьевич.

— Но…

— Я сказал, отошли их обратно. — Мало вдруг почувствовал, что дико устал за этот день. — Если нас будут пасти, пусть врубятся — личина у нас не играет и прятать нам нечего.

— Понял, — Вадим набрал номер.

«БМВ» свернул на шикарную подъездную дорогу. Даже еще более шикарную, чем сама трасса. Через пару минут иномарка въезжала в ворота пансионата.

Веселье было в самом разгаре. Только теперь оно разделилось по возрастным границам: молодежь переместилась в бар, откуда доносились современные ритмы, старшие досиживали в банкетном зале. Правда, таких было немного. Большая часть либо отправилась на боковую, либо разъехалась. Возраст брал свое, да и люди деловые начинают рабочий день рано.

Первым делом Вячеслав Аркадьевич прошел в зал и убедился, что молодоженов тут нет. Светлана уже поднялась в отведенный для них номер. Боксер дожидался босса, лениво дожевывая «седло барашка».

— Степан вел себя нормально, — отрапортовал он с явным облегчением. — Чуток разошелся под конец, но его тут же увели спать. Так что все в порядке, Вячеслав Аркадьевич, — Боксер не часто обращался к Мало-старшему по имени-отчеству. В их кругах это как-то не принято.

— Хорошо, — кивнул тот. — А где Дима?

— Внизу, в баре.

— Ясно, — сказал Вячеслав Аркадьевич и пошел в бар.

* * *

В баре было шумно и уютно. Бармен включил магнитофон. Выпивка потекла рекой. Народ расслабился. Танцевали, пили, целовались, болтали, смеялись и снова танцевали.

Бар представлял собой интимно-темное круглое помещение, интерьер и обивка которого были выдержаны в багрово-красных тонах. Столики стояли подковой, друг от друга их отгораживали высокие кожаные диваны, также имевшие форму полукольца.

Дима и Наташа заняли столик в самом дальнем и самом темном углу. Они целовались украдкой — слишком часто пришлось им целоваться на людях сегодня. Наташа взяла себе бокал сухого, Дима вообще не пил. Наблюдал за гостями с улыбкой.

В разгар вечера за их столик плюхнулся Миша с двумя рюмками в руках. Режиссер был изрядно навеселе и, похоже, любил всех людей на свете. Даже с Жуновым помирился.

— Димыч, — завопил он, пытаясь переорать бьющую из колонок музыку, — поздравляю, старик! Я не думал, что все будет так серьезно. Мы даже без подарков закатились. Неловко как-то…

— Ловко, ловко, — отмахнулся Дима. — Забудь. Не бери в голову.

— Эх, — мечтательно протянул Миша, — надо было кинокамеру притащить. Сняли бы твою свадьбу, натурально, я бы ее в следующем фильме использовал. У меня задумка чумовая есть! Мафиозная драма.

— Миша, — Дима улыбнулся. — Здесь ты не снял бы ни кадра.

— Почему?

— Да так, знаешь.

Наташа засмеялась, взяла супруга под руку, потерлась щекой о его плечо.

— Слушай, я не понял, вот эти все ребята… Они бандиты?

Как всегда, когда речь заходила об отце и роде его деятельности, Дима напрягся. Он не перестал улыбаться, но улыбка его потеряла теплоту. Словно кто-то припорошил ее сухим, хрустким снегом.

— Они бизнесмены.

— А твой предок… Я хотел сказать, отец, он чем занимается?

— Бизнесом. Экспорт, импорт, банковское дело.

— Ну да. Хороший бизнес, наверное, если тебе его сотрудники «БМВ» дарят.

— Нормальный, — согласился Дима.

— Миш, отстань, — пришла на выручку мужу Наташа. — У тебя одно на уме, — она улыбнулась Диме. — Подожди, дорогой. Это еще не последний номер программы. Сейчас Мишаня пропустит для смелости еще рюмку-другую водки и станет просить денег на фильм.

— А это хорошая идея, кстати, — расплылся Миша. — Слушай, старик, как думаешь, твой отец не захочет вложить немного денег в развитие отечественного кинематографа?

— Началось, — вздохнула Наташа и поднялась. — Дорогой, — она чмокнула Диму в щеку, — я отлучусь. Разговор в течение ближайших тридцати минут мне совершенно не интересен. Я его слышала уже раз двадцать и успела выучить наизусть.

— Ты куда?

— Пойду с девчонками поболтаю.

— Только не уходи далеко, ладно? — попросил Дима.

— Как можно, милый. С этого дня я целиком и полностью принадлежу тебе.

Она театрально-кокетливо повела плечом и послала Диме воздушный поцелуй. Тот засмеялся.

— Так что, старик? — настаивал Миша. — Насчет денег? Как думаешь, даст?

— И не надейся, — разуверил его Дима. — Мой отец деньги на ветер не бросает.

— Почему на ветер? А культура?

— Да плевать он хотел на культуру. У него своя культура, — Дима снова улыбнулся. Холодно и равнодушно. — Сколько стоит твой фильм, Миша?

— Который?

— Тот, который ты сейчас снимаешь?

— Тысяч пятьсот-шестьсот. — Он замялся: — Вообще-то, если честно, я думаю, что не уложимся. Реально на восемьсот потянет. Ну, если по полной программе делать, как следует, — камера «Панавижн», пленочка «Труколор», звук прописывать не в «Долбаном г…не», а в «Долби диджитал», — то миллион — миллион двести. Но можно обойтись и тем, что есть, — быстро оговорился режиссер.

— Беда нашего кинематографа в том, что он готов «обходиться тем, что есть».

— А что делать?

— Ничего, проехали. Сколько ты планируешь вернуть?

— Ну… На кассетах тысяч двести — двести пятьдесят. Плюс прокат. Плюс телевидение. Думаю, продюсер свое отобьет.

— А теперь посчитай сам. Ты предлагаешь заморозить как минимум восемьсот тысяч долларов на… Сколько? Месяцев на девять? Ну вот, на девять месяцев, и при этом, в финале, выйти «на ноль». — Дима не старался произвести на Мишу впечатления своими рассуждениями. Он просто говорил то, что думал. — Никто не даст тебе денег на таких условиях. Это бульон из-под яиц.

— Вот в этом-то все и дело, — горестно покачал головой Миша. — Современные нувориши не думают о культуре. Где ты, Савва Морозов?

— Дело не в Морозове. Морозов вкладывал деньги в то, что общество готово было принять и переварить, а твои фильмы никому не интересны!

— Мои фильмы воспитывают! Понимаешь? — Миша поднял палец. — Возвышают души! Вот смотри, в середине восьмидесятых на экран пошли штатовские боевики, ну и наши стали гнать такую же туфту. Что в результате? Дети на улицах — как волки. Страшно вечером домой возвращаться. — Миша залпом осушил свою рюмку.

— Миша… — Дима поискал слово, способное отразить его мысль и настроение. — Не надо меня лечить, ладно? Нравится читать проповеди — устраивайся на работу в церковь.

Миша посмотрел на Диму. В глазах его плескался мутноватый интерес. Он разглядывал собеседника так, как будто увидел его в первый раз.

— Что? — спросил тот.

— А ты — резкий парнишка, верно?

— Речь не обо мне, а о твоем фильме, — отрубил Дима. — О чем он?

— О достоинстве! О человеческом достоинстве и о воле! О том, что человек может и должен сопротивляться обстоятельствам и тогда он выходит победителем из схватки с судьбой! Даже через смерть.

— Ой, как умно-то… — поморщился Дима. — Ты это будешь в титрах писать? Нет? Тогда не надо гнать тут пургу. Просто объясни, что ты снимаешь?

— «Гамлета».

— То, что это «Гамлет», я уже знаю. Что за «Гамлет»? Почему ты думаешь, что он будет кому-то интересен?

— Шекспир всегда интересен. Таким людям, как ты, например. — Миша стрельнул глазом на вторую рюмку. — Ты будешь?

— Нет.

— Тогда я выпью, — заявил режиссер и тут же выпил, крякнул, поморщился, — Если мне захочется получить удовольствие от Шекспира, я перечитаю книгу. С чего ты взял, что твой фильм будет интересен? Не Шекспир, не «Гамлет», а твой фильм?

— Потому, что в моем фильме поднимаются вопросы, актуальные во все времена и во всех странах. Мы делаем современного «Гамлета».

— Стуруа уже сделал современного «Гамлета». Штайн сделал. Чем ты лучше?

— Стуруа, Штайн… — Миша поморщился. — Гамлет нюхает грязные носки. Это, по-твоему, современность? Это — г…но. Ни один уважающий себя человек не станет нюхать носки или трахаться при полном зале. Это — кич, а не современность. Наверное, как кич, такой «Гамлет» неплох, только к Шекспиру он не имеет ни малейшего отношения. Я не верю такому Гамлету. Шекспировский Гамлет — совершенно другой. Он — человек с невероятно острым умом и огромным чувством собственного достоинства. Чтобы пьеса осовременилась, совсем не обязателен антураж. Саксофон, серые костюмы-тройки — дешевка.

— У тебя, кстати, ведьмы в «косухах», — напомнил Дима.

— Просто это выразительно смотрится в кадре. — Миша замолчал на секунду, затем вскинулся: — Погоди, ты читал сценарий? Ты сначала прочти, а потом будешь говорить! Сейчас, я тебе прочитаю кусок…

— Миш, извини, все. Я погорячился. Давай продолжим утром, если захочешь.

— Нет, — вскочил режиссер. — Сейчас. Не уходи, ладно? Я тебе одну сцену прочту. Там всего пять минут. Нет, не пять, десять. Погоди… Не уходи! — Он вскочил, пошатнулся, уцепился за стол. — Упс. Сейчас. Я быстро. Две минуты ждешь?

— Хорошо. Но только две минуты.

И растворился в толпе. Дима вздохнул, посмотрел на часы. Начало первого ночи. Пора бы уже… Он поискал глазами Наташу. Новобрачная стояла у стойки, разговаривая с двумя девушками из группы. Заметив взгляд Димы, она вздернула брови, словно бы говоря: «Получил? Я предупреждала. Погоди, то ли еще будет…» Что будет, Дима и так прекрасно понимал. Он подумал, а не уйти ли ему прямо сейчас, не дожидаясь возвращения хорошо принявшего Миши. Не станет же тот ломиться в номер к молодоженам? Решено. Дима засек время. Если ровно через две минуты, секунда в секунду, Миша не вернется, они с Наташей уходят.

Он точно знал, что режиссер в таком состоянии не успеет отыскать свой номер, найти в нем сценарий и спуститься в бар, так что решение можно было назвать беспроигрышным.

Миша оказался хитрее. Он не пошел в номер, а вынырнул из толпы через сорок секунд, таща за руку Олега. Указав сценаристу на диванчик, режиссер скомандовал не без пафоса:

— Читай ему, Олег! Первый вариант читай! С начала, с первого эпизода.

Тот тоже был изрядно навеселе и не заставил себя долго упрашивать. Надо отдать Олегу должное, читал он очень хорошо. Время от времени Миша вставлял комментарии, вроде: «А здесь мы пустим пехоту и конницу. И крупным планом лица возьмем».

Поначалу Диме было скучно, но лишь поначалу. Олег закончил первую сцену и приступил ко второй, затем к третьей, и Дима вдруг ясно увидел картинку… Эпизоды, сменяя друг друга, мелькали в его воображении. Дима внезапно поверил, что это действительно может быть грандиозный фильм. Просто потрясающий.

Бар пустел. Отгулявшая молодежь расползалась по номерам. А они все сидели. К ним подошла Наташа:

— Дим, я поднимаюсь в номер.

— Я сейчас приду, — кивнул он рассеянно.

Диме хотелось ДОСМОТРЕТЬ этот странный, фантасмагорический фильм. Он не заметил, как в бар заглянул отец и, не обнаружив Наташи, поджал губы. Он не видел вообще ничего, кроме динамичного, яркого фильма. Без сомнения, это был привычный, известный даже школьникам «Гамлет», но поданный настолько своеобразно, что захватывало дух.

Когда Олег закончил читать, было десять минут четвертого. Миша торжествующе взглянул на Диму:

— Ну, что ты теперь скажешь?

— Согласен, — кивнул тот осторожно. Ему не хотелось втягиваться в длинный разговор. И так, наверное, Наташа уже обиделась. Бросил жену в первую брачную ночь. Молодожен называется. — Фильм может получиться очень хороший.

Миша торжествующе крякнул:

— Не то слово, старик! Шедевр, понимаешь? Шедевр может получиться! — И добавил на два тона ниже: — Если с деньгами не обломится.

— В деньгах все дело, — подтвердил разгоряченный Олег. — Были б деньги. Такой фильм можно было бы снять…

— Я понял, — Дима выбрался из-за стола. — Ребята, поговорим утром. Наташа ждет.

— Утром! — посмотрел на Олега Миша. — Понял?

Тот пожал плечами:

— Утром так утром.

Дима пошел к выходу. В голове у него все еще крутились картинки из только что «увиденного» фильма. Бармен проводил его долгим взглядом.

На лестнице он встретил Степана. Тот выглядел помятым и мрачным.

— Дим, — окликнул Степан. — Погоди.

— Да, Степ… — повернулся тот.

— Слушай… Ты это… Обидки не жарь, ладно? Если чего.

— Да нормально все, — улыбнулся Дима.

— Я не сильно буянил?

— Нормально буянил, — Дима засмеялся негромко. — В меру.

— А-а-а, ну, тогда ладно. — Степан помялся. — Слушай, Димыч, ты не заметил, в этой киношной компании была девушка… такая… В оливковом платье.

— Заметил, — кивнул Дима. — Такую девушку сложно не заметить.

— Я поспрашивал пацанов, они ее не знают, сказали, из киношных, наверное. Ты не в курсах?

— Нет, — Дима покачал головой. — Не из киношных. Наташа ее не знает. Сама удивлялась. Она-то подумала, что это подружка кого-нибудь из отцовских ребят, и спрашивала, почему она к киношным села. Боялась, как бы недоразумений не возникло. А что?

— Да, понимаешь, — Степан помялся. — Понравилась она мне. Очень.

— Утром увидишь, — пообещал ему Дима, бросая взгляд на часы. Половина четвертого. — До города-то ей все равно придется добираться. Увидишь.

— Ну да, — согласился Степан. — А я вот, понимаешь, выспался, гуляю теперь. Думаю, в бассейн, что ли, сходить? Окунуться, а то башка туманная.

— Сходи, — Дима хлопнул Степана по плечу. — Степ, я пойду. Меня Наташа ждет.

— Давай, — Степан вздохнул и побрел вниз по лестнице.

На втором этаже Дима замедлил шаг, секунду подумал, а затем решительно взбежал по лестнице, прошел по коридору и негромко постучал в двери «люкса».

Щелкнул ключ, створка приоткрылась, и в темном проеме обозначилась гигантская фигура отца.

— Дима? — на лице его было написано недоумение. — Что случилось?

— Пап, поговорить надо, — тихо, но очень решительно заявил Дима.

Мало-старший посмотрел на него внимательно, отступил в сторону, пропуская в номер.

— Ну, заходи, поговорим.

Он прошел в гостиную, прикрыл дверь в спальню.

— Кто там? — услышал Дима голос мачехи.

— По делу, — отрубил отец. Он сразу приучил Светлану, что в его дела ей не стоит совать нос. Вячеслав Аркадьевич прошел к бару, достал бутылку мартини, спросил сына: — Будешь?

— Нет, пап. — Тот присел на краешек роскошного кресла.

Мало-старший наполнил бокал, устроился в кресле напротив. Сквозь прорезь шелкового халата проглядывала поросшая густым волосом грудь, перечеркнутая, словно молнией, толстой золотой цепью. Вячеслав Аркадьевич отпил из бокала, шумно выдохнул, откинулся на спинку.

— Что за дело, говори.

— Пап, мне нужны деньги.

— Хорошо, — кивнул тот. — Сколько?

— Много, пап. Примерно полтора миллиона долларов.

— Сколько? — Мало-старший засмеялся. — Ты что, шутишь?

— Нет, пап. Я серьезно.

— Серьезно, — Вячеслав Аркадьевич сделал еще один глоток и отставил пустой бокал. — Это связано с кино?

— Да, — честно ответил Дима. Он предполагал, что отец сразу поймет, в чем дело. Не глупый же человек, голова на плечах есть. — Я хочу сделать свой фильм.

— Брось, — Мало-старший брезгливо махнул рукой. — Кино — это яма. Вкладывать в кино деньги — просто выбрасывать их на ветер.

— Не всегда, — возразил Дима. Он нечасто смотрел отцу в глаза. Не выдерживал жесткого, тяжелого взгляда, но сейчас посмотрел, заставляя себя, ломая собственную выдержку. — Кино может быть прибыльным, если это будет хорошее кино. Такое кино, которое станут смотреть не только «тут», но и «там». Тогда оно может окупиться и даже принести прибыль.

— И большую прибыль?

— Думаю, двести-триста процентов.

— А срок? — в голосе Мало-старшего прорезались слабые нотки интереса.

— Год.

Вячеслав Аркадьевич задумался. Он сопоставлял и анализировал, прикидывал возможные «но», наконец цыкнул зубом.

— Нет. Слишком рискованно — раз. Слишком долго — два.

— Я не прошу тебя вкладывать в кино деньги, — спокойно и ровно заявил Дима. — Я прошу тебя дать мне их взаймы.

— Тебе? Взаймы? — Мало-старший хмыкнул. Похоже, мальчик начал взрослеть, решил поиграть в серьезные игры, но тон взял хороший. Реальный тон взял, авторитетный. Только вот авторитетные люди взаймы не просят. — И на какой срок?

— На полтора года.

— Ты же говорил — год, — прищурился Мало-старший.

Дима старался перенять стиль отцовского разговора, понять его психологию, подстроиться под поведение. Пригодится еще, да и уговаривать легче, когда ведешь беседу на одном языке. Он улыбнулся.

— Ты что это, пап? Разводишь меня, как лохов своих? Когда я говорил «год»? Год, это только чтобы фильм сделать, потом деньги отбить нужно. А реально вернуть долг я смогу через полтора.

Мало-старший засмеялся. Не то чтобы ему было жалко денег. В конце концов, полтора миллиона — не такая уж большая сумма. Даже если Дима сумеет в конце концов выйти «на ноль» — все равно останется в плюсах. Жизнь — самая лучшая школа. Потрется среди реальных «волков» — по жизни легче будет с серьезными людьми общаться. Отечественный бизнес, конечно, в результате обретет человеческое лицо, да только случится это не так скоро, как хотелось бы. А характер нужно воспитывать с малолетства.

Вячеслав Аркадьевич перевел дух, поднялся, наполнил бокал.

— А как же институт твой?

— А я что, сказал, что ухожу из института? На заочное переведусь.

— Ладно. С этим решили. Чем за бабки ответишь? — спросил он.

— Чем? — Дима задумался. Ему было понятно, что набрать требуемую сумму он не сможет, но… в любом бизнесе долги требуют хоть какого-то обеспечения. — Квартира, машина, часы те, что ты подарил. Все. Больше у меня ничего нет.

— Больше и не надо, — Мало-старший прищурился. — Тачка твоя — лом. Через год ее может и не быть. А остальное — сгодится. И учти: кинут тебя — не жалуйся. Прогоришь — не посмотрю, что ты — сын. Спрошу реально. Поедешь к тестю с тещей жить. Или в общагу, к этой своей, понял?

— Моя жена — не «эта», папа, — напрягся Дима. — У нее имя есть, между прочим.

— Ладно, не щерься, — Вячеслав Аркадьевич допил мартини. — Это все? Или ты еще чего-то хотел?

— Когда я смогу получить деньги?

— Завтра, — ответил Вячеслав Аркадьевич. — Сам понимаешь, я такие лаве с собой не ношу. Не Буратино. Утром заедешь в офис, составим расписку, как положено, и получишь.

— Договорились, — Дима поднялся.

— Все?

— Все, — кивнул Димка. — Спокойной ночи.

— Молодой ты еще, — вздохнул вдруг Вячеслав Аркадьевич. — Неопытный. Вместо того, чтобы жену ублажать, приходишь ко мне о делах тереть. Да и характером ты не вышел. Со мной, конечно, побазарить можешь, а люди реальные тебя задавят, даже глазом не моргнут. Кинут, как лоха. Вот увидишь.

— Это мои проблемы, — вдруг резко заявил Дима. — Я их сам решать буду.

— Ну-ну, — Мало-старший усмехнулся криво. — На словах-то ты крут, посмотрим, что по жизни собой представляешь.

— Ты что, передумал уже? Насчет денег?

— Я за свой базар отвечаю, — нахмурился Вячеслав Аркадьевич. — Я беспокоюсь, чтобы ты за свой ответить смог.

— И я за свой отвечу, если придется, — заметил Дима и вышел из номера.

— Волчара, — пробормотал Мало-старший и направился в спальню.

— Кто это был? — спросила сонно Светлана.

— Мужчина реальный это был, — ответил Вячеслав Аркадьевич, скидывая халат и забираясь под одеяло.

— Ааааа, — протянула Светлана и через пару секунд снова провалилась в сон.

А Вячеслав Аркадьевич еще не меньше получаса лежал, глядя в черный, бездонный потолок и размышляя о том, не ошибся ли он, решив дать сыну деньги.

* * *

Степан проснулся в полной темноте и долго пытался сообразить, где он находится. Потом сообразил, что вчера вечером гулял на Димкиной свадьбе. Похоже, там и остался. Ныли ребра, нудно гудела голова. Насчет головы — понятно, а вот что с ребрами? Дрался он вчера, что ли? Хотя… Нет, братва не позволила бы. Драка на свадьбе брата — явный косяк.

Дима на ощупь поискал на прикроватной тумбе лампу, не нашел и со вздохом сел. Не составило большого труда сообразить, что спал он в одежде, даже кроссовки не снял. Интересно, что это за номер? «Люкс»? Наверное, «люкс». Если это «люкс», то в нем должен быть холодильник. Нет, если не «люкс», то тоже должен, но маленький. Кто-нибудь из актерской братии вполне мог заявиться сюда вечером и потырить все бухло. А чего? Вся эта публика бухнуть любит, дело известное. Да и кто не любит? На халяву-то?

Держась за голову, Степан прошел во вторую комнату. Точно, «люкс». Холодильник внушительный, солидный. Степа потянул дверцу, осторожно, стараясь не трясти лишний раз головой. Две полки — нижняя и средняя — были заставлены выпивкой умопомрачительных сортов и различного уровня крепости. На верхней ждали своего часа две пластиковые упаковки с баночным пивом. Степан достал пиво, сдернул кольцо и жадно припал к банке губами. Он осушил банку, тут же достал вторую. Боль отступила, сознание заволокло приятным ватным туманом. Нормально.

Степан присел в кресло и выпил вторую банку уже не торопясь, смакуя горьковатый напиток, ощущая приятную, прохладную испарину под пальцами. Часы на телевизоре показывали три утра. Степан щелкнул пультом. Экран расцвел картинкой — какой-то эротический фильм. То ли спутниковый канал, то ли видеозапись. Что-то довольно целомудренное, вроде Залмана Кинга. Крутогрудая стильная блондинка под сладкую саксофонную мелодию занималась сексом с безликим модельным красавцем. Красавец имел стероидно-накачанные мышцы и манеры явного педика. Степан пару минут смотрел в экран, попивая пиво, затем покрутил головой. Да, шлюху бы сейчас какую-нибудь в номер. Но, скорее всего, подобные услуги в прейскурант не входят. Разве только к кому-нибудь из обслуги обратиться? Девчонки тут есть приличные. Коридорные, горничные. Наверняка хоть одна из них да трахается за бабки. А ему больше и не надо.

Степан допил пиво. Томление в низу живота становилось все более сильным.

— А, — Степан выключил телевизор. — Г…вно.

Он погасил свет и вышел в коридор. Словно вымерло все. Да и то… Народ с вечера гулял. Он спустился на первый этаж, встретив по дороге Димыча. Извинился. Ссориться с братом было не с руки. Отец узнает — рыло начистит похлеще, чем вчера утром. В семье Мало-старший распрей не любил и пресекал их на корню. А Димыч торопился к своей благоверной. М…к. Будь Степан на его месте, уже полночи пер бы ее так — весь пансионат на ушах бы стоял.

Степан прошелся по первому этажу. Дежурили в холле охранники, за барной стойкой скучал бармен. Наверное, ждал смены. В банкетном зале было пусто. Обслуга убирала со столов, наводила порядок, накрывала к завтраку. В дальнем углу ужинали музыканты.

Степа подозвал официанта.

— Слушай, брат, где бы тут телку снять? — Официант вежливо улыбнулся, помотал головой. — Да ладно, не шугайся, я не мент. Я тебе бабок дам, ты мне только телку найди…

— Боюсь, что ничем не смогу помочь, — улыбнулся официант. — У нас это не поощряется. — Он оглянулся. — Кое-кто из девчонок-коридорных этим занимается, но их сегодня специально убрали. Свадьба, люди собираются серьезные. Кто же знал?

— Блин, — Степан зло сплюнул. — Что, совсем телок нет, что ли?

— Телки есть, — усмехнулся официант. — Проституток нет.

— Ты пургу только не гони, ладно? — Степан зло огляделся. — Блин.

— В баре посмотри, — посоветовал официант, улыбаясь. — Может, там кто-нибудь из ваших сидит.

Сидели. Два киночучмека. Базарили о чем-то между собой и дожирали халявную выпивку.

— Во, блин, окопались, — мрачно процедил Степан. — Как в доте.

Словно бы противясь судьбе, он еще минут пятнадцать бродил по коридорам пансионата, отыскивая хоть кого-нибудь. Под конец ему уже было наплевать, хоть какая, лишь бы трахнуться. Дело не в желании, просто он не хотел признавать, что обстоятельства оказались сильнее его.

Степан и сам не понял, каким образом его занесло в бассейн. Он совсем не собирался туда идти. Но, уже будучи на грани уныния, толкнул толстую дверь, прошел через пустынную, холодную душевую и оказался во внушительном зале. В углу находился бар, но бармена не было. Зато на стойке стояло несколько початых бутылок и музыкальный центр. Сливаясь с плеском воды, негромко звучала музыка. Благодаря прекрасной акустике она обволакивала зал, словно невидимое облако. Кондиционеры поддерживали заранее заданные температуру и влажность.

Бассейн имел форму морской раковины. Края засыпаны золотисто-белым песком. При большом желании и толике соображения несложно было представить себя на берегу тропического острова, тем более что сразу за бассейном раскинулся зимний сад с пальмами, рододендронами, искусственными лианами и какими-то тропическими цветами, совершенно Степану незнакомыми. Плескалась о голубовато-зеленый кафель подсиненная, насыщенная морской солью вода. Дизайнеры подобрали кафель такого оттенка, что он совершенно сливался с водой, и от этого создавалось ощущение, будто бассейн не имеет дна. Впечатление усиливали скрытые в стенах агрегаты, поднимающие на водной глади небольшие волны.

Но не это великолепие поразило Степана. Он смотрел на плещущуюся в бассейне девушку. На ней не было даже намека на одежду. Впрочем, никто ведь и не рассчитывал на купание на свадьбе, верно? Девушка обернулась, и Степан узнал давешнюю актриску-свидетельницу.

— О, привет, — без тени смущения заявила девица, подплывая к краю бассейна. — А я думаю, появится кто-нибудь или так и буду скучать. Слушай, налей мне чего-нибудь выпить, а? Вылезать ломает. Вода теплая…

— Я тебе чего, халдей, что ли? — буркнул Степан, сглатывая. — Сама налей.

— Фу, какой ты грубый…

Не моргнув глазом, девица выбралась из бассейна, прошла по песчаному «пляжу» и остановилась у бара. Вообще-то ей было что показать. Фигурка у нее и в одежде смотрелась — дай бог, а уж без одежды…

Налив себе шампанского, девица сделала глоток, хитро взглянув на Степана, облизнула губы. Получилось очень возбуждающе. Покачивая бедрами, она вернулась в бассейн, поинтересовалась, невинно лупая красивыми глазищами:

— А ты чего не спишь? Все спят…

— Знаю, — ответил Степан, торопливо стаскивая с себя одежду.

— Ты что, собираешься меня трахнуть? — прежним наивным тоном спросила девица.

— Нет, песни с тобой петь буду. Хором. Дура.

Степан спустился в воду, мощными взмахами сильных рук пересек бассейн, подплыл к девице.

— А фигура у тебя классная, — заявила девица, опуская под водой руку Степану на бедро.

— Слышь, — выдохнул он, — ты помолчать можешь, овца?

Степан ухватил актриску за плечи, развернул спиной, одну руку положил на затылок, другой притянул к себе ее бедра.

Она сама охотно прижалась к нему, вздрогнула. Ее тело было теплым, упругим, нежным. Распутным.

— Ну, давай! — сказала девица громко и засмеялась с хрипотцой. — Трахни меня, м…к. Давай!

Степан ткнул ее лицом в песок. Рывком раздвинул ей ноги, вошел в нее, прижался, повел рукой вверх, поймав ладонями высокую грудь, сдавил изо всех сил, желая только одного — чтобы она завопила от боли. Но, вопреки его ожиданиям, девица застонала. Задышала тяжело, прижалась к нему спиной.

— Давай, трахни меня! Сука, козел!!! Трахни!!!

Степан попытался развернуть ее к себе лицом, но она не повернулась к нему, заупрямилась, навалилась еще сильнее, словно падая назад, всем телом.

— Я чувствую тебя! Чувствую! Давай! Трахни меня, изнасилуй! Ну же! Давай!!!

Она закинула руки назад, обхватила его бедра, сдавила их и потянула на себя. Степан вдруг расхотел ее. У него возникло ощущение, что это не он, это его трахают в с…ном бассейне. Какая-то сука, потаскуха киношная. Он с удовольствием дал бы ей по роже, чтобы заткнулась, чтобы поняла, кто хозяин положения, но не лупить же ее по затылку. А девица повела бедрами, чтобы его орган вошел в нее целиком, всхлипнула горлово и, заведя ноги ему за спину, сплела их, беря его в плен. Закачалась в противотакт разбивающимся о кромку волнам.

Опрокинулся фужер, и шампанское впиталось в песок, оставив после себя клочья белой пены.

Степан попытался вырваться, но девица была опытной, держала крепко, резко дергала бедрами, вздрагивая всем телом. И он поплыл, поплыл…

— Ну же! Грубее! Злее! Давай, трахай меня, трахай! — постанывала она, тяжело и сладостно вздыхала, покачивалась в такт.

— Сука, проб…дь дешевая, ты заткнешься когда-нибудь, нет? — сипел он.

— Укуси меня! Ну! Укуси! Я прошу тебя! — стонала она. — Ах, как это классно, когда тебя любят силой, когда тебя берут вот так!

Он согнулся и впился зубами в ее плечо, у самой шеи. Она завизжала, но не от боли, а от наслаждения. Мазохистка долбаная. Степан почувствовал солоноватый привкус крови на языке.

— Вот так! Как хорошо, — стонала она. — Хорошо… Хорошо…

Оргазм накатил такой мощной волной, что Степана выгнуло дугой, свело мышцы. Затрясло, забило так, что он испугался. Сердце зашлось, свернулось тугим жутким жгутом, выдавливая кровь. Застонала протяжно и долго девица, дернулась, сжала сильнее его бедра.

Степан ткнулся ей в кровоточащее плечо. Она что-то шептала, а он не мог еще говорить, лишь дышал с надрывом. Разбивались о бортик искусственные волны, пели в зимнем саду магнитофонные птицы, шумел фальшивый дождь, подмигивали сквозь купол стеклянного потолка звезды.

Девица оттолкнула его, повернулась. Волосы красиво липли к ее лбу. Она навалилась локтями на бортик, вызывающе выставив острые, с набухшими сосками груди, спросила, глядя в глаза, с улыбкой:

— Ну, теперь-то ты принесешь мне выпить?

Степан молча уперся ладонями в бортик, вытолкнул тело из воды, встал на подгибающиеся ноги. Прошел к бару, взял чистый фужер, наполнил его шампанским, остановился на краю бассейна.

— Ну, ты чего встал-то? — спросила она, и голос гулким эхом отразился от сводчатого потолка. — Иди ко мне.

— Слушай, — Степан наклонил голову. Он бы сунул руки в карманы, если бы на нем была одежда, а в руке не было бокала. — А ты со всей группой трахаешься?

— А тебе не один хрен? — она засмеялась. — Захочу — со всей трахнусь, не захочу — только с тобой трахаться буду.

Степан обошел бассейн, присел на корточки рядом с актриской. Она повернулась к нему лицом. Он схватил ее за подбородок, вздернул, подтянул к себе.

— Ты, сучка, я задал тебе вопрос. Ты со всеми трахаешься?

И снова реакция оказалась совсем не такой, как ожидалось. Девица задышала часто, протянула руку, огладила его орган. Степан поморщился.

— Не со всеми, успокойся, — она засмеялась. — Только с Лешей Жуновым. Еще с тобой вот теперь. Но ты мне больше нравишься. А хочешь, попробуем втроем? Тебе понравится, я точно знаю.

Степан несколько секунд смотрел на нее, затем поднялся и швырнул бокал в воду.

— Да пошла ты… — повернулся и зашагал к дверям. На ходу он подхватил вещи, вышел, громко хлопнув дверью.

— Козел, — отреагировала, ничуть не расстроившись, девица и, выбравшись из воды, поспешила к бару.

* * *

Утром в банкетном зале собралось совсем мало народу. Отец уехал еще затемно, его парни тоже. Остались Чингиз да Борик. Незнакомки в зале не было, и Степан помрачнел. Он понятия не имел, как и когда она умудрилась уехать. Самое главное, не зная даже марки и номера ее автомобиля, Степан не имел никаких шансов разыскать девушку.

Завтрак получился скомканным. В основном здесь была молодежь, основательно принявшая накануне. Ели мало, все больше пили. Еда осталась практически нетронутой.

Ночная подружка уже вновь прижималась к своему актеришке, успевая при этом строить глазки Степану. Когда же они гуртом выходили из зала, прижалась словно бы ненароком, провела рукой между его ног. Степан оттолкнул руку.

— Сука, — сказал он довольно громко. Киношная братия стала оборачиваться. — Чего пялитесь? — спросил Степан. Девица засмеялась. Похоже, ей ситуация доставляла искреннее удовольствие.

— Брат, не гони волну, — негромко сказал Степану Чингиз.

Всей компанией они вывалили на крыльцо. Было серо и довольно холодно. Моросил мелкий, нудный дождь. Во дворе стоял заранее заказанный «Икарус». Новенький «БМВ» молодых. «Мазда» Чингиза. Иномарки припозднившихся гостей. Народ разбредался по стоянке.

— Степа, поедешь? — спросил Дима, ведущий под руку Наташу.

— Сейчас, погоди, — Степан еще раз прошелся между машинами.

Незнакомки не было. Степан остановился, наблюдая за тем, как киношники грузятся в автобус, и вдруг… Это было похоже на сон. Она сидела в салоне «Икаруса», на предпоследнем сиденье, и отстраненно смотрела в окно. Стекло казалось размытым, и ее профиль выглядел туманным, словно нарисованным на этом самом стекле. Казалось, еще секунда — и краски просто потекут.

— Дима, я на автобусе! — крикнул Степан.

Дима пожал плечами. Они с Наташей устроились на заднем сиденье «БМВ». За руль сел Борик. Рядом с ним — Миша.

Степан перехватил острый, как бритва, полный ненависти взгляд Жунова.

— Чего смотришь, баран? — спросил его весело Степан. — Обломилось?

Тот дернулся, напрягся, на красивых скулах заиграли желваки. Актриска оценила поведение Степана по-своему, улыбнулась. Она-то решила, что это из-за нее первоклассный комфорт «БМВ» был обменян на автобус. Взглянула многозначительно, качнула грудью выразительно, так, что остренькие сосочки потерлись о тонкую ткань фирменной рубашечки. Прошла вперед, виляя бедрами, выставляя напоказ стройные ножки, подтянутые ягодички.

Степан ухмыльнулся. Колыхнулись на задворках сознания воспоминания о прошедшей ночи. Он поднялся в протопленный, но все равно холодный салон «Икаруса», пошел вдоль рядов кресел. Актриска и ее кавалер сидели через проход. Место же рядом с незнакомкой оказалось свободным. Не то чтобы никто не хотел сесть рядом — боялись. Такая женщина не могла быть ничьей.

— У вас свободно? — поинтересовался Степан.

Она повернула голову, посмотрела на него снизу вверх, безразлично, как смотрят на абсолютно незнакомых людей.

— Садитесь, — кивнула и снова отвернулась к окну.

— А почему вы не на машине? Я думал, у вас шикарная иномарка, — улыбнулся Степан, присаживаясь.

— С чего вы взяли?

— Ну… Такие женщины обычно ездят на очень богатых машинах.

— Спасибо, — ни тени улыбки.

— Не за что. Я серьезно.

— Я тоже. — Она вздохнула.

— Как вас зовут, если не секрет?

— Ирина. Ира.

— А меня — Степан.

— Очень приятно.

Врала, конечно. Не было ей приятно. Скучно ей было и разговаривать не хотелось.

Актриска на соседнем сиденье поерзала. Жунов клевал носом, и она страдала от недостатка внимания. Но Степану было плевать на это с высокой колокольни.

— Ира, а вы здесь с кем-то или одна?

— Знаете, Степан, — Ирина положила голову на подголовник, посмотрела на разговорчивого соседа, — я не имею привычки рассказывать посторонним о своей личной жизни. Особенно это касается молодых мальчиков. А сегодня у меня еще и не очень хорошее настроение. Поэтому, если не хотите нарваться на грубость…

«Лучше заткнитесь», — могла бы сказать она, но не сказала.

Двери «Икаруса» зашипели, закрылись. Автобус плавно тронулся и начал набирать скорость. Впереди катила «Мазда» Чингиза, позади — «БМВ» Димы. Так и ехали маленькой колонной.

— Вообще-то я не такой уж и молодой, — заметил Степан. Она промолчала, только прикрыла глаза. — И мог бы стать не таким уж и посторонним.

— Правда? — на губах ее мелькнула вежливая улыбка. — Я обдумаю ваше предложение как-нибудь на досуге.

Степан покосился на актриску. Та ядовито улыбалась. Она, конечно, слышала разговор. Степан наклонился к ней, шепнул тихо:

— Еще раз оскалишься, врежу так — мама родная не узнает.

В глазах у актриски загорелся похотливый блеск. «Смотри сюда», — беззвучно, одними губами, произнесла она и стала стаскивать куртку. Затем прикрыла курткой чресла дремлющего Жунова и запустила под нее руку. Глаза ухажера сразу стали размером с чайные блюдца. Он испуганно огляделся. А ее рука уже гуляла под курткой вверх-вниз, сперва медленно и томно, но постепенно ускоряя темп. Жунов задышал тяжело и быстро. Лицо его пошло красными пятнами. Актриска прикрыла глаза. На губах ее висела туманная улыбка.

Степан хмыкнул, отвернулся. Пусть себе. Жалко, что ли. Интересно посмотреть, как ее хахаль обтруханный из автобуса выходить будет.

— Ира, — позвал Степан. — Не надо на досуге. Вы сейчас подумайте. Правда. Я вас еще вчера за столом заметил. Целый вечер искал, на танец пригласить хотел, — легко соврал он. — Только вы пропали куда-то…

Она открыла глаза и… тут же увидела происходящее на соседних сиденьях. Актриска улыбнулась, как бы приглашая принять участие в чувственных играх.

— Это теперь так принято? — спокойно, без тени смущения спросила Ирина.

— Это? — Степан мотнул головой за плечо. — Это у них так принято.

— Занятно, — констатировала Ирина. — Хотя и дешево.

— Не обращайте внимания.

— Постараюсь.

— Так вы не ответили, — напомнил Степан.

— А что я должна была ответить? — она снова закрыла глаза.

— Хоть что-то…

— Я вас помню. Вы сидели между своей мамой и каким-то парнем бандитского вида.

Колыхнулась в груди немая злость. Чтобы хоть как-то ее унять, Степан полез в карман, достал сигарету и принялся катать в пальцах.

— Она мне не мама. А парня зовут Вадим.

— Жених — ваш брат?

— Да. Его зовут Дима.

— Дима, — повторила она. — Симпатичный мальчик. Трогательный. Чистый.

— Да, Дима в нашей семье — белая ворона и любимый сынок, — сигарета уже не могла скрыть его раздражения. — Надежда и опора. Будущее. В отличие от меня.

— Может быть, потому и любимый, что белая ворона? — спросила она и добавила после короткой паузы: — Простите, Степан. У меня действительно плохое настроение.

— Что-нибудь случилось?

Странно, разговаривая с этой женщиной, Степан впервые почувствовал себя спокойным и свободным. Злость и раздражение испарились так же быстро, как и появились. Он словно плавал в рассветном облаке. Купался в струях первого летнего дождя.

Они проговорили час — время пути от пансионата до автовокзала. За этот час Степан узнал об Ирине довольно много. Например, что на свадьбу ее пригласил приятель, служащий одного из крутых. Так уж получилось, что они оказались по разные стороны стола и приятель приревновал Ирину к серолицему, оказавшемуся киносценаристом. А он просто очень хороший рассказчик. С ним интересно поговорить. И о том, что этот самый приятель в первый же перерыв отвел ее в номер, закатил сцену, а потом запер на ключ. А под утро и вовсе уехал домой. Еще он узнал, что она работает оператором в туристическом агентстве «Голубая лагуна». Не бог весть что, конечно, но ей хватает, да и интересно.

С Ириной Степан чувствовал себя удивительно легко. Как будто в груди прорвалась гигантская каменная плотина, стоявшая годами. Он рассказывал о себе охотно и много, а она слушала очень внимательно и время от времени задавала вопросы. Степан без всякого стеснения рассказывал ей о вещах, которые годами таскал в себе, не решаясь раскрыть их даже брату, не говоря уж об отце. Друзей же у него не было.

А она слушала, слушала, слушала…

Когда они выбрались из автобуса у прижавшегося к земле здания автовокзала, Ирина достала из сумочки блокнотик, черкнула в нем номер телефона, протянула Степану:

— Позвони, если захочешь.

— Конечно. Обязательно.

Он расплылся, как мальчишка, сложил листок пополам и бережно сунул в карман рубашки.

* * *

В дверь постучали, негромко, но настойчиво. Вячеслав Аркадьевич открыл глаза. В номере было темно, ночь еще на дворе. Ровно дышала в плечо Светлана. Мало-старший встал, вышел в прихожую, прикрыл за собой дверь спальни. Он не выспался, хотя в прежние времена ему хватало и трех-четырех часов сна, чтобы чувствовать себя вполне свежим. Стук повторился. Вячеслав Аркадьевич открыл дверь. На пороге стоял Вадим. Был он крайне серьезен и встревожен чем-то.

— «Папа», — заговорил тихо, торопливо, — похоже, у нас проблемы.

— Похоже или проблемы? — нахмурился Мало-старший.

— Проблемы, «папа», проблемы. Нарисовался человек от Манилы. Сказал, гнилые базары по городу пошли. Он внизу ждет. Ты подойдешь?

— Сейчас спущусь.

Вячеслав Аркадьевич торопливо оделся. То, что человек от Манилы примчался среди ночи на свадьбу, чтобы перетереть о делах, — было дурным знаком. Утро начиналось плохо.

Мало-старший знал Манилу как человека серьезного и здравомыслящего. Тот держался независимо, но на конфликты старался не нарываться. Бригада у Манилы, при вполне солидных кусках, была не слишком большой. Он предпочитал обходиться без стрельбы, пацанов своих берег, никогда не суетился понапрасну, вопросы решал по справедливости. Вячеслав Аркадьевич Манилу уважал. Да и, по совести говоря, взгляды на жизнь у них были очень схожи.

Одевшись, Мало-старший спустился в холл. Здесь, помимо рядовых охранников, собрались Боксер, Вадим, Чингиз и Курва. Самые близкие. Остальных пока поднимать не стали. Посыльный Манилы — худощавый, аккуратный мальчик в костюме, тонких золотых очках, похожий на комсомольского вожака прежних времен. Рядом с крепкими парнями Мало, одетыми в кожаные куртки и свободные брюки, он смотрелся человеком в стае горилл.

— Вячеслав Аркадьевич, — мальчик спокойно дождался, пока Мало приблизится и протянет руку первым. Не хотел ставить авторитетного человека в неловкое положение. Может быть, тот вообще не любит руки пожимать. — Наша структура и «папа» лично поздравляют вас с большим праздником.

— Спасибо, — кивнул тот. — Ценю. Присаживайся. — Бармен за стойкой оживился. — Что-нибудь выпьешь?

— Спасибо, Вячеслав Аркадьевич, — мальчик улыбнулся тускло. — Вы же знаете, «папа» этого не одобряет.

Теперь Мало окончательно уверился, что перед ним человек Манилы. Манила очень не любил, когда его люди пили. Не запрещал, но не любил. От поклонников Бахуса старался избавляться. «Мы должны быть сильными, — говаривал он. — А пьющий человек — слабый человек».

— Ты кто?

— Лева Кон, — назвался мальчишка.

— Слышал о тебе, Кон.

В чем было явное преимущество Манилы, так это в том, что при небольшом — чуть больше полусотни — количестве бойцов в структуре он каждого знал в лицо и знал все о каждом. Манила мог вдруг поинтересоваться у новенького бойца, как чувствует себя больная сестра, а у другого — здоров ли старик-отец. Он никогда ничего не забывал, не экономил на людях, и те отвечали ему беззаветной, собачьей преданностью. Многие помнили случай, когда на свадьбе одного из своих бойцов он лично выгружал бычка из грузовика. Сделай это кто-нибудь другой — потерял бы лицо. Манила же в глазах пацанов поднялся до уровня небожителя. Авторитетный мужчина, что и говорить. Вячеслав Аркадьевич не сомневался: попади Манила в переделку, его пацаны не просто умрут за своего «папу», они, как терминаторы, будут сражаться до последнего, давить, если останется хотя бы одна рука. Никто из них никогда не предаст Манилу и никогда его не бросит. Вячеслав Аркадьевич подобным подходом похвастать не мог. Он помнил ближних, знал в лицо своих бригадиров, но это и все. А уж о том, чтобы лично что-то там разгружать, и речи быть не могло.

— Какие дела, Кон? — Вячеслав Аркадьевич закурил, всем своим видом выражая спокойствие и уверенность.

— Дела гнилые, Вячеслав Аркадьевич. Вчера вечером собирались авторитетные люди из конкурирующих структур, терли базары до темноты. Это все, что я знаю. «Папа» ждет вас на двадцатом километре. Хочет переговорить.

Вячеслав Аркадьевич понял послание Манилы. Если обсуждались серьезные вопросы, а его не сочли нужным пригласить, значит, разговор, скорее всего, шел о нем. Учитывая же, что произошло это в день свадьбы сына, когда ни Мало-старшего, ни верхушки его структуры попросту не было в городе, резонно предположить: ничего хорошего в ближайшем будущем их бригаду не ждет. Возможно даже, конкурирующие бригады нацелились на войну. Впрочем, Вячеслав Аркадьевич ждал чего-то подобного.

— Хорошо, — он поднялся, — Вадим, Боксер, поедете с нами. Чингиз, останешься за старшего. Сам проследи здесь за всем. Если реально возникнут напряги, я позвоню.

— Я понял, — Чингиз выглядел очень серьезно.

— Курва, вместе с Челноком утром отвезете Светлану домой.

— Хорошо, «папа», — кивнул тот.

Вячеслав Аркадьевич вышел на крыльцо. Его «БМВ» уже грелся у самых ступенек. «Форд» Кона был припаркован чуть поодаль.

— Вячеслав Аркадьевич, — мальчишка указал на свою машину, — я поеду впереди, буду показывать дорогу. Вы поезжайте за мной.

Он спустился по ступеням, направился к «Форду».

На двадцатом километре трассы располагался частный гостиничный комплекс «Царь-град» — вполне приличное местечко, в котором одинаково легко можно было снять номер на месяц или на два часа. От конечной станции метро к нему ходили маршрутные такси, но были здесь и автостоянки. «Царь-град» отличался тем, что теоретически на его территории можно было прожить всю жизнь, ни разу не выходя за ворота. Здесь был свой ресторан, три бара, бассейн, развлекательный центр, кинотеатр, вереница магазинов, от книжно-журнальных до торгующих одеждой, парикмахерские и массажные салоны, оздоровительный центр, заправка… Одним словом, чего здесь только не было. «Царь-град» принадлежал Маниле и приносил очень хорошие доходы. Вячеслав Аркадьевич прекрасно понимал, почему Манила выбрал для встречи именно это место. Во-первых, таким образом он гарантировал безопасность гостя, во-вторых, здесь он мог быть уверен, что разговор останется между ними. Режимом безопасности у Манилы ведал бывший сотрудник УФСБ. Дело свое этот человек знал крепко.

Вячеслав Аркадьевич загнал машину на стоянку, и они всей компанией проследовали в бар. Вадим и Боксер заняли столик у дверей, а Кон и Вячеслав Аркадьевич прошли в глубину зала, где дожидался Манила — неприметный человек с внешностью скорее инженера, нежели бандита.

— Спасибо, Лева, — кивнул Манила. — Иди отдыхай пока. Здравствуй, Кроха, — он указал на кресло напротив. — Присаживайся.

— Здравствуй, Манила, — Вячеслав Аркадьевич шумно присел, огляделся. — Я тут еще не был. Хорошее местечко.

— Не жалуюсь, — согласился тот. — Трасса центровая, цены божеские. Народ доволен, лаве идет. Выпьешь чего-нибудь?

Вячеслав Аркадьевич покачал головой.

— Зачем звал?

— Базар реальный, Кроха. Слышал, наверное, в городе беспредел творится. Отморозки какие-то серьезных людей мочат.

— Звонили про это. Но моя бригада тут не при делах.

Манила вздохнул, покрутил в пальцах бокал с соком.

— Многие думают по-другому, Кроха. Базар пошел, будто это твои бойцы авторитетов заделали. Вчера собирались большие люди, чисто терли вопрос. Постановили предъяву тебе выкатывать.

— Они за базар ответят, эти люди?

— Кроха, — Манила пожевал губами, отпил из бокала. — Тут такое дело. Звонят, факты у братвы на тебя имеются реальные. Будто кого-то из твоих пацанов позавчера в Москве срисовали. И как раз у «Серебчиков», — он посмотрел на собеседника прямо и очень серьезно. — Божа — мужчина осторожный был. Никого к себе близко не подпустил бы. Разве что человек в уровень на чистый базар с ним вышел. Дальше — прикидывай. Не первый день шарик топчешь.

— Ты что это, Манила, решил первым предъяву мне кинуть? — прищурился Вячеслав Аркадьевич.

— Да ладно, Кроха. Ты тут обидки не кидай. Сам знаешь, я тебя уважаю и никогда в твою сторону рылом не целился. Предупредить хочу по-людски, чтобы готов был. Братве осталось только одобрение большого сходняка получить. Так что, Кроха, сдается мне, мочилово выкатывается на горизонте реальное.

— А твой-то интерес какой, что ты мне базар этот козлиный сливаешь?

— Интерес? — Манила усмехнулся. — А мой интерес, Кроха, такой, что лично я не верю, будто авторитетов ты завалил. Чисто по жизни резона тебе нет войну в одиночку со всеми структурами разом затевать. Да и не беспредельная бригада у вас. Не было никогда про тебя и про пацанов твоих такого звона. Так что держать ты, по жизни, ничего не обязан. Но если ваших объявят, мне тоже придется ствол в руки брать. Структуру твою перемочат, куски поделят. Потом «махновцы» эти отмороженные Хевру завалят, а братва «стрелки» уже на нас кинет, потому как кидать больше не на кого будет. У меня же, сам знаешь, стволов вдвое меньше, чем у твоей структуры. Конкретно ответить будет нечем. Значит, нас положат следом за тобой. А дальше мне уже без интереса. Или другой вариант: «махновцы» завалят меня, а братва — Хевру. Но мне-то, один болт, в яму ложиться придется. Не хочу я, Кроха.

Манила допил сок, отставил стакан. Секунду спустя у столика материализовался официант, и пустой стакан волшебным образом сменился полным.

— И что ты предлагаешь? — Вячеслав Аркадьевич пытался просчитать возможные варианты развития ситуации, но по всему выходило, что либо ему придется зарываться на время войны, либо…

— Я тут подумал, что, если нашим структурам объединиться против волков этих? На время, само собой. Расклад реально совсем другой получится. Может быть, кто-то из них и отступится, а остальные не станут кидаться. Обратятся за конкретной поддержкой к большим мужчинам, судью позовут. Седой тебя уважает, пригласит на разбор обязательно. Тогда, возможно, все чистым базаром закончится. Если ты ответить достойно сможешь, мы им потом сами предъяву за фуфло выкатим и лучшие куски под себя заберем. В качестве штрафа.

Собственно, нечто подобное Вячеслав Аркадьевич и предполагал. Стоять вдвоем против кодлы оно, конечно, проще и надежнее. К тому же если Манила не прибьется к нему, то прибьется к врагам. Не захочет — заставят. Так и так придется воевать. И насчет Седого, — смотрящего по городу, «судьи», — Манила тоже был прав. Седой — мужчина правильный. Не станет объяву одобрять, не рассмотрев дело до мелочей и не выслушав все стороны.

— А если не смогу достойно?

— Тогда мне по-любому вилы вылезают, — вздохнул Манила. — Так какое будет твое слово, брат?

Вячеслав Аркадьевич кивнул, поднялся, протянул руку для пожатия.

— Договорились. Спасибо, что насчет предъявы предупредил. Я у тебя в долгу теперь.

— О чем базар, Кроха? — Манила усмехнулся. — Одно дело делаем.

Вячеслав Аркадьевич направился к дверям, на ходу доставая из кармана мобильник. Набрал номер. Трубку сняли почти мгновенно.

— Да? — голос Гостя звучал очень собранно и сосредоточенно. — Алло?

— Это я, — сказал Вячеслав Аркадьевич.

— Кто «я»? — в трубке повисла небольшая пауза, видимо, Гость рылся в памяти. — Вячеслав Аркадьевич? — наконец спросил он.

— Правильно. У меня для тебя информация есть.

— Слушаю вас.

— Хорошо, что слушаешь. Запара реальная у нас случилась. Братва со дня на день собирается мне предъявы выкатывать насчет мочилова этого. — Проходя мимо столика, за которым сидели Боксер и Вадим, Мало сделал приглашающий жест. — Пару-тройку дней я протяну как-нибудь, но потом придется ответ держать. Не перед этими волками, конечно, а перед сходняком авторитетным. Понимаешь, к чему я?

— Вячеслав Аркадьевич, я делаю все, что могу, — ответил Гость спокойно. Он не воспринял звонок как наезд со стороны работодателя.

— Этого мало, — ответил тот. — Мне нужно, чтобы ты работал быстрее.

Гость хмыкнул.

— Вячеслав Аркадьевич, мы с вами разговаривали только вчера утром. Вы что, хотите, чтобы я достал вам этих людей за сутки?

— Это было бы неплохо, но сутки уже прошли.

— За это время я нашел стукача.

— У тебя три дня, — безапелляционно заявил Вячеслав Аркадьевич. — Потом можешь считать, что нашего разговора не было.

Он закрыл мобильный и сунул в карман. Мало-старший никогда не поддавался панике, но сейчас понимал: в его распоряжении слишком мало времени.

Они вышли на стоянку, забрались в «БМВ». Иномарка резко, истерично завизжав резиной, взяла с места и полетела к городу.

— Куда ехать, Кроха? — спросил сидящий за рулем Боксер.

— В офис.

Мало-старший крутил ситуацию так и эдак, стараясь предусмотреть все варианты. Сейчас у него в руках были две ниточки — Гость и неведомая пока Стрекоза. Обе они могли вывести на реального киллера, а уж получить имя заказчика — вопрос времени и техники. Но нужно предусмотреть и самый худший вариант.

— Вадим, — обратился Вячеслав Аркадьевич к ординарцу, — подбери мне два десятка надежных людей. Самых надежных.

— Хорошо, «папа», к вечеру сделаю.

— Кроха, — Боксер даже не повернул головы, — а что, если мы привлечем на свою сторону мальков?

— Нет.

— Почему? Расклад получится очень приличный. Вряд ли тогда эти бараны рискнут кинуться на нас.

— Да ты разуй глаза, Бокс, — не без раздражения заметил Вадим. — Кто-то из них согласится, но большая часть сразу сломится к этим сычам болотным, конкурентам, звонить, что мы реально к войне готовимся. Ты понял? Нам же еще даже предъяву не кинули! Все решат, что беспредельщики — мы, и начнут нас мочить без всяких базаров.

— Ну, если так…

«БМВ» въехал в город и понесся к центру. Вячеслав Аркадьевич смотрел на спешащих по улицам людей и думал: подозревает ли кто-нибудь из них, что этот город скоро может стать настоящим полем боя? И все из-за пестрых палаток, бензоколонок, магазинчиков, рынков… Из-за сфер влияния. Думают ли они, что, отдавая свои кровные за бутылку самопальной водки в коммерческом ларьке, они кормят даже не одну бригаду, а несколько. И охрану, и рэкет, и тех, кто эту водку изготавливает, и тех, кто доставляет, и ментов, что, по идее, должны ее изымать, и тех, кто реально стоит много выше. И его, Вячеслава Аркадьевича.

Иномарка подъехала к офису — уютному особнячку, стоящему чуть в стороне от центра города. Центр — место обитания представителей власти. Не то чтобы Вячеслав Аркадьевич их боялся, — люди прикормленные, с ладони хватают, не стесняются, — но отсвечивать лишний раз не стоило. Власть это раздражает.

Должны же народные избранники хоть на чем-то перед своим народом рылом поторговать.

«БМВ» въехал во двор особнячка. Официальная вывеска гласила: «Всероссийский некоммерческий фонд по поддержке крупного и среднего бизнеса». Курва, хохмы ради, предлагал приписать еще слово «теневого». А что? Никто бы и ухом не повел. Страна такая.

Вячеслав Аркадьевич был президентом этого самого фонда. Фокус заключался в том, что на счет фонда можно было сливать бабки вполне легально, не беспокоясь о последствиях. Точно так же и фонд имел возможность направлять средства туда, куда считал нужным. Деньги проходили долгий путь, обналичивались и возвращались обратно уже уютно упакованными в чемоданы и кейсы. А как же? На общак-то лаве не станешь с реального счета откидывать?

Во дворе стоял новенький «БМВ» Димы. Вдоль стены печально прогуливался кинодеятель, которого Вячеслав Аркадьевич видел вчера на свадьбе. Чуть подальше — парад капиталистического автомобилестроения. В основном просители. Последних в фонде каждый день гужевалось — что грязи.

— Знаешь, Вадим, — хмыкнул Мало-старший, — давно думаю у себя тут аквариум поставить и рыбу в него пустить.

— Зачем?

— Ну надо же мне видеть в своем кабинете хоть кого-то, кто раскрывает рот не за тем, чтобы попросить денег.

Вадим засмеялся.

Они прошли через холл, поднялись на второй этаж. В приемной толпился народ. Дима стоял в стороне. Мало-старший поманил его пальцем.

— Заходи.

Они вошли в кабинет. Дима закрыл за собой дверь. Мало положил на стол лист бумаги, ручку, кивнул:

— Не передумал еще?

— Нет, — ответил тот.

— Тогда пиши расписку. «Я, такой-то такой-то, получил от такого-то такого-то…» Ну, и так далее. Давай.

Вячеслав Аркадьевич открыл стоящий в углу внушительный сейф, принялся выкладывать на стол пачки банкнот.

— На кого оформлять договора будешь?

— Открою фирму, — бросил Дима, составляя расписку.

— Обратись к Борис Борисычу. Он тебе даст одну из «пожарных». Не волнуйся, все чистые. Печать, юридический адрес, как положено.

— Хорошо.

Дима подвинул ему расписку. Мало-старший взял ее, внимательно перечитал, сложил, спрятал в сейф, кивнул на внушительные стопки денег.

— Забирай.

— Эээээ… — Дима замялся. Он не прихватил с собой даже сумки.

— Что? — насмешливо осведомился Вячеслав Аркадьевич. — Чемодана нет? А за каким болтом ты сюда ехал? Думал по карманам такие лаве распихать?

Дима решительно стянул пиджак, сложил бандероли в него, завязал узлом.

Мало-старший усмехнулся.

— Ладно. Иди. И не забудь к Борису Борисовичу заглянуть. По коридору направо. Я позвоню, предупрежу.

* * *

Дима вышел в приемную, под изумленными взглядами прошествовал в коридор. Странное он испытывал ощущение, неся на плече тюк с полутора миллионами долларов. На получение фирмы ушло чуть больше десяти минут. Оформлена она была на какого-то Тютькина, кроме того, Дима получил на руки генеральную доверенность на право подписи, а также на все имущество фирмы, включая финансовые средства. Борис Борисович попросил Диму расписаться на каком-то бланке.

— Подпись твою в банке оформить придется, — пояснил он.

— Это долго?

— Как тебе сказать. Для чужих — долго, для своих — быстро.

Банк был не просто свой. Банк был бригадный. Вячеслав Аркадьевич являлся его совладельцем.

Миша, Наташа и Борик не могли не заметить увязанный тюком пиджак, но вопросов задавать не стали.

Чувствуя себя совершенно новым человеком, Дима завез Мишу и Наташу на киностудию, потом заглянул в магазин, где приобрел два мобильника — для себя и для Наташи — и кожаный кейс, в который перегрузил деньги. Сразу после этого он позвонил Чингизу и попросил выяснить для него название продюсерской фирмы, которую возглавлял дядя Жунова. Тот пообещал узнать, перезвонил уже через десять минут, назвал адрес.

— Эдуард Александрович дядю зовут. Продюсерский центр «Интерсинема». Дела в этой конторе явно левые крутятся, — сказал Чингиз. — Лаве там ходит путями особыми. Так что, братан… Смотри поосторожнее.

— А что такое?

Дима воспринял обращение «братан» совершенно нормально. Слово из обихода «сотрудников» отца совершенно не резануло слух.

— Кусок-то чужой. Американца это кусок, понимаешь? Его бригада с этого места кормится. Они там бабки отмывают. Траты, сам понимаешь, бесконтрольные. Что напишешь, то реально твое и будет. Ты там нарисуешься, звон пойдет, напряги могут возникнуть. На тебя, ясно, наезжать не станут, «папе» предъявы выкатят. Подумают, он людей послал. Поэтому, братан, за базаром конкретно следи, хорошо? И если что, кидай мне на трубу.

— Хорошо, Чингиз.

Борику визит в контору пришелся явно не по душе. Продюсерский центр располагался на пятом этаже старинного, еще дореволюционной постройки, здания. Весь первый этаж занимал шикарный ресторан, второй — куча контор поменьше. Третий — страховое, а четвертый — охранное агентство.

Приткнув «БМВ» у кромки тротуара, охранник просмотрел вывески, украшавшие стену, словно памятные доски, затем достал из-под кожаного сиденья ствол, передернул затвор и сунул пистолет за брючный ремень на спине.

— С тобой пойду, — решительно заявил он.

— Да ладно, Борь, сам справлюсь, — ответил Дима, подхватывая кейс.

— Ты справишься, — Борик хмыкнул. — Половина этих контор козлиных — «американские».

Они выбрались из иномарки, вошли в здание. Отделка давила роскошью, Дима даже слегка сробел, но Борик только презрительно фыркнул. На него богатство обстановки не производило такого впечатления, как на неопытного мальчишку.

— Ты, главное, когда базар тереть будешь, не давай ему понтами себя валить, понял? — наставлял он Диму, пока они поднимались в лифте на пятый этаж. — Помни, ты мужчина реальный и люди за тобой стоят реальные.

Честно говоря, Дима плохо понимал, что значит «не давать валить себя понтами», но твердо решил не уходить, пока не получит своего. Уж если он отца сумел уломать дать деньги, то неведомого Эдуарда Александровича как-нибудь уговорит.

Приемная Эдуарда Александровича оказалась огромным залом с компьютерами, мощными итальянскими диванами чистой кожи, аквариумами в углу и миловидной секретаршей.

— Как вас представить? — спросила она, улыбаясь неживой кукольной улыбкой.

— Скажите, к нему от Миши пришли, — ответил Дима вполне корректно. — От режиссера.

Плохо начал, надо было фамилию у Мишани спросить. Не сообразил сразу.

Секретарша, развязно виляя бедрами, скрылась в кабинете.

— Во, коза конкретная, — не без восхищения заметил Борик. — Интересно, он ее парит?

— У него есть кого парить, — Дима поморщился. — Давай вопросы физиологии на потом оставим.

— Давай оставим, — согласился Борик. — Но я бы ей вдул.

Секретарша появилась минуты через две.

— Эдуард Александрович сейчас очень занят, а вы без звонка… Он просил подъехать завтра.

Дима посмотрел на Борика. Тот вздохнул, поднялся. Дима тоже поднялся. Он не очень отчетливо представлял себе, правильную ли линию поведения выбрал, но не сомневался: никаких неотложных дел у продюсера нет. Тот просто проверяет их на вшивость.

Дима отстранил секретаршу и вошел в кабинет. Борик, удовлетворенно тыкнув, подхватил девушку за плечи, повернул к себе:

— Слушай, красавица, а ты чем вечером занимаешься, а?

Кабинет у продюсера, вопреки ожиданиям Димы, оказался маленьким, даже тесным. Меблирован он был дорого, хотя и шаблонно, но роскошь мебели скрывали кипы бумаг, разложенные где ни попадя. Книги, статьи, сценарии, раскадровки, эскизы, документы — все это лежало грудой на столах, на подоконнике, на журнальном столике… Дима огляделся, подошел к креслу, смахнул с него бумаги и присел.

Эдуард Александрович разговаривал по телефону. Он оказался невысоким, полноватым и каким-то… нескладным. Коротенькие волосы не могли скрыть цветущую лысину. Короткая бородка несколько сглаживала отвисающие щеки.

— Минуту, — сказал продюсер в трубку и удивленно взглянул на вошедшего мальчишку. — В чем дело, товарищ?

— Вы закончите разговор, Эдуард Александрович, я подожду, — вежливо улыбнулся Дима.

Он догадался, что продюсер «пробивал» их.

— Эээээ… — подтверждая Димины догадки, промямлил в трубку тот. — Я попозже перезвоню. — Он отложил трубку, откинулся в кресле, явно стараясь изобразить превосходство. — Так что у вас за дело? — и тут же взглянул на часы. — Только у меня мало времени, юноша. Потрудитесь излагать свою просьбу коротко и ясно.

— Конечно. Я хочу, чтобы вы передали мне права на постановку «Гамлета».

— Что? — продюсер едва не поперхнулся от удивления. Он явно ожидал совсем другого разговора. Возможно, предъявы, возможно, наезда, но только не просьбы об уступке прав. — Права на «Гамлета»? А зачем они вам?

— А вас это касается?

— Да нет, я, собственно, так просто спросил. Интереса ради. — Эдуард Александрович начал старательно тереть веко. — Видите ли, молодой человек, мне этот фильм уже обошелся в довольно круглую сумму.

Он с любопытством посмотрел на Диму, ожидая его реакции.

— И какова же эта сумма?

— Около семисот тысяч долларов, — тут же ответил продюсер. — Учитывая, что проект убыточный, я бы мог уступить вам права… Скажем, за половину.

— То есть за триста пятьдесят тысяч?

— Именно.

Расчет его был прост, и не требовалось много ума, чтобы понять, в чем этот расчет заключается. Стоит только продюсеру щелкнуть пальцами, и на стол ему ляжет сотня сценариев. Запустить другой проект не составит большого труда. Продюсер просто выбрал довольно громоздкого «Гамлета» для отмывки денег, и, очевидно, денег очень больших, если он готов был потерять сотню-полторы тысяч на незаконченном фильме. Сейчас же пришел явный лох, пацан, который хочет купить права на заранее обреченную картину. Почему бы не выкачать из него эту самую сотню убытков, а заодно и пару сотен себе на покушать?

— Вы, Эдуард Александрович, похоже, держите меня за лоха, — улыбнулся Дима. — Не думаю, что названная вами сумма соответствует действительности. Полагаю, вы завысили ее раз этак в шесть-семь. Я прав? — Продюсер внимательно смотрел на Диму, а Дима, с легкой улыбкой, на него. — Реальные затраты на данный момент едва ли превысили сто пятьдесят тысяч долларов. Проект, как вы сами признали, убыточный. Деньги за декорации и аренду павильона вы переводить не спешите. К сожалению, производство фильмов во всем мире связано с некоторым риском. Но я готов, исключительно ради сохранения хороших отношений с вами, частично покрыть потери. Скажем… Сто тысяч.

Борик, стоя у самой двери, шептался о чем-то с секретаршей, но краем уха прислушивался к течению беседы.

— Да вы что, юноша, смеетесь надо мной? — нахмурился Эдуард Анатольевич. — О чем вы говорите?

— Я говорю о ста тысячах долларов, — спокойно ответил Дима. — И если для вас это — не деньги, значит, вы плохо ведете свое дело.

Эдуард Александрович закашлялся, вытер губы.

— Вы плохо знаете законы кинобизнеса, молодой человек.

— Зато я хорошо знаю другие «законы», — парировал Дима.

— Мне нужно посоветоваться с партнерами…

— Нет у вас никаких партнеров, Эдуард Александрович. Вы — полновластный владелец всего этого хозяйства. Думайте, но только здесь и сейчас. Я готов подождать.

Продюсер понял, что позвонить ему не дадут и перетереть вопрос с нужными людьми не удастся. Правда, он все равно оказывался не в убытке. Даже со сбереженной сотни он получит тысяч двадцать премии. Недурно.

— Только из сочувствия к вам… Полторы сотни, — наконец вздохнул продюсер.

— Сто двадцать, — ответил Дима. — И только из уважения.

— По рукам, — сдался тот.

— Составляйте бумагу. Вот наши реквизиты, — Дима протянул Эдуарду Александровичу заранее заготовленный бланк с юридическим адресом и расчетным счетом своей новой фирмы, а сам, открыв кейс, принялся пересчитывать деньги. У продюсера глаза на лоб полезли от изумления. Ему, конечно, приходилось видеть немалые суммы наличными, но такие — вряд ли.

— Пишите, Эдуард Александрович, пишите. У меня мало времени.

Продюсер заполнил бланк договора, поставил печать, пересчитал деньги.

Дима поднялся, пошел к двери. Остановился на пороге, спросил с интересом:

— Эдуард Александрович, а какой вы последний фильм смотрели?

— Ээээ… Я, молодой человек, вообще кино не смотрю. Не люблю.

— Вот поэтому у нас такой кинематограф, что его продюсируют люди, которые не любят кино. — Дима кивнул: — Всего доброго.

— И вам всего хорошего, молодой человек, — пробормотал тот вслед.

Когда Дима вышел, Эдуард Александрович убрал деньги в сейф, взял со стола мобильник и набрал номер.

* * *

Степан заметил ИХ у института. Он, правда, так и не понял, чьи это люди — свои или чужие. Двое крепких парней отирались у ограды, процеживая взглядом текущую мимо толпу студентов. В общем, выглядели они как отцовские бандюки. Или как опера. В наше время первых от вторых отличаешь с трудом. Разница почти стерлась.

Метрах в двадцати от ворот стоял темно-зеленый «Патрол». За рулем сидел третий браток, курил безразлично, выставив локоть в окно. Степан замедлил шаг, прошел мимо. Оба наблюдателя отвернулись, вроде бы увлекшись чем-то другим. Они так старательно делали вид, что Степан им ну просто совершенно не интересен, что даже самый тупой человек понял бы: именно его эти трое и высматривают.

Степан нырнул в двери главного корпуса, и один из троих тут же направился следом. Внутри затеряться было совсем несложно. Сессия только началась, народ еще старательно посещал лекции. «Пивное время» пока не наступило. Степан нырнул в первую попавшуюся аудиторию, достал из кармана телефон. Он собрался было звонить отцу, но потом подумал, что наблюдатели стояли слишком уж открыто. Что, если эти трое только и ждут, когда он позвонит отцу, а тот подъедет, чтобы учинить разбор? Так ведь и на автоматную очередь нарваться можно.

Степан не то чтобы хорошо разбирался в отцовских делах, но кто же сегодня не знает нравы братвы? Все знают. Ботва исключительно на «фене» изъясняется, как «законники» какие-нибудь. Мальки десятилетние пальцы гнут — любой авторитет обзавидуется.

Степан достал из кармана блокнотный лист, набрал номер.

— Ира? Ира, это Степан. Слушай, тут такое дело. Ты не можешь сейчас к моему институту подъехать? Да проблема тут одна возникла реальная. Мордовороты меня какие-то у дверей караулят. Нет, к отцу не могу. Очень надо, да. — Степан прикрыл микрофон ладонью, говорил шепотом. — Только ты левака возьми, ладно? Левака, говорю, возьми. Такси не бери. По номеру вычислят. Ага. Давай. Я тебя в окно увижу, сразу выскочу. Давай, да.

Он спрятал мобильный. Тоже дела… Лет пять назад студент, разговаривающий на лекции по телефону, имел все шансы предстать пред строгими очами декана. А теперь? У каждого в кармане по трубке. А у некоторых еще и пейджер на пузе болтается. Все делают бабки. Профессура относится с пониманием. Половина студентов — платники. Не будет у них своего дела — не смогут платить, а не смогут платить, на что преподавательский состав кушать будет? Вот именно. С голодухи тогда окочурится преподавательский состав. В полном преподавательском составе.

Степан выглянул в окно. «Патрол» остался на месте. Второго наблюдателя видно не было. Тоже, похоже, в здание пошел.

Открылась дверь, и в аудиторию заглянул один из братков. Степан сполз на неудобном стуле, почти полностью скрылся под партой.

— Что такое, молодой человек? — осведомился преподаватель у наблюдателя. — В чем дело?

— Приятеля ищу, — похоже, тот улыбался. — Он кабинеты перепутал. На другом занятии сидеть должен.

— Аудиторию, вы хотели сказать?

— Ага. Его там ищут все, с ног сбились. Не видели?

Степан приник к парте, прижался, мечтая стать плоским, как блин, повернул голову и заметил куцую белобрысую девчонку в очках и со школьными косичками. Девчонка разглядывала его, как восьмое чудо света. Степан приложил палец к губам. Девчонка тут же отвернулась, но продолжала коситься в его сторону. Да так заметно. Дура…

— Не было здесь вашего товарища, — солидно заявил преподаватель. — Пожалуйста, закройте дверь и не мешайте читать лекцию.

— Прошу прощения.

«Вежливый браток попался, — подумал Степан. — Будь на его месте Пестрый — матюками бы покрыл».

Он приподнял голову над партой. Наблюдателя не было. Отлично. Степан посмотрел в окно. Стоит белая «четверка». Ирина? Похоже на то. Он выждал еще минут пять, затем поднялся, прижал руку к груди:

— Извините, профессор, очень надо выйти. Правда.

Тот вздохнул.

— Ну, идите. Что с вами делать?

Степан потрусил к двери, приоткрыл створку, огляделся. Наблюдатель был уже в самом дальнем конце коридора, стоял, просунув голову в аудиторию, «грузил» очередного препода. Сказочник, блин. Но не мог же Степан то проситься выйти, то возвращаться на место. В принципе, если на мысочках да взять хороший темп, можно добежать до лестницы быстрее, чем наблюдатель обернется. Вполне реально, при условии, что в фойе никого не окажется. По идее, так оно и должно быть. Зачем им пост? Из института всего один выход, через главные ворота. А там джип стоит. Куда Степану деваться? Правильно, некуда.

— Извините, профессор, — буркнул Степан, выскочил за дверь и с ходу взял такой темп, что аж ветер в ушах засвистел. Сейчас бы сюда человека с секундомером, мировой рекорд бы зафиксировал.

Холл этажа был уже всего в паре метров, а там поворот налево и спасительная лестница, но в этот момент в кармане Степиного пиджака заверещал мобильник. Сука.

Наблюдатель сразу же обернулся.

— Эй!!! — крикнул он и ринулся следом, на ходу запуская руку в карман кожаной куртки. — Стой!!!

Да щас! Степан помчался еще быстрее, едва не падая, задыхаясь. По лестнице скатился, как колобок, через четыре ступеньки, молясь лишь об одном: не споткнуться бы. Только подумал, сразу споткнулся, уцепился за перила, съехал под собственным весом да неудержимой инерцией.

В фойе оказалось пусто. Степан вылетел на улицу, пушечно грохнув дверью, промчался через двор, заметив на бегу, как вылезает из «Патрола» третий. Ничего, улица людная, стрелять он не станет. Свидетелей полно.

Браток зашагал к воротам, потом «включил» бодрую рысь. Думал, наверное, что Степан побежит именно туда. Нашел лоха. Степан свернул влево, промчался по чахлой, размокшей от дождя клумбе, втаптывая жухлые цветочки в жирную грязь. Забор — метра полтора всего, смех, да и только. Такой перескочить — делать нечего, как два пальца…

Он и перескочил. Нет, перелетел, «аки псиса». Ирина оказалась девушкой понятливой, дверцу открыла заранее. Степан плюхнулся на заднее сиденье «четверки», гаркнул:

— Поехали!

Водила джиповый уже был на подходе. И те, первые двое, как раз выбежали во двор, помчались к воротам, спринтерски, будто нормы ГТО сдавали.

Шофер «четверки» испуганно вертел головой, повторяя: «Ребята, ребята, че это, а? Че это?»

— Поехал, тебе говорят! — рявкнул на шофера Степан.

Очухался, тормоз. Так дал по газам, словно его фамилия Шумахер, на хер. Как только его лайба облупленная не развалилась — одному Богу известно.

— Ребят, только не убивайте, ладно? — бормотал истерично шофер. — Деньги возьмите, машину, только не убивайте…

— Да ты очнись, баран! — заорал на него Степан. — Из чего мы тебя убьем? Из пальца? Нужен ты нам! Вон те, в джипе, догонят — убьют. Сперва нас, а потом тебя.

— Ох… Ох, беда-то, — причитал шофер. — Ох, беда… Навязались вы на мою голову… Они же номер запомнили. По номеру-то враз найдут…

— Успокойтесь, — сказала неожиданно Ирина. — Никто вас убивать не станет. Никому вы не нужны. Здесь прямо, а на следующем перекрестке перестройтесь в левый ряд, включите поворотник и ждите.

«Четверка» влилась в поток машин. Центральная улица всегда многолюдна.

— Когда джип подъедет, сверните направо, там арка будет. Под нее и поедете, во двор, — продолжала тем временем Ирина.

— Зачем во двор? — спросил Степан настороженно.

— Дворы там сквозные, а въезды узкие. «Жигули» пройдут, джип застрянет.

— Откуда знаешь?

— Да сослуживец один водить учил, — пожала плечами она. — Я как раз насчет въездов и выяснила.

— Тачку, что ли, ему разбила?

Ирина кивнула.

— «Тойоту».

— Нормально.

Степан обернулся. Джип приклеился метрах в десяти. Телепался вправо-влево, но поток на центральной улице был плотный, особо не разгонишься и не поманеврируешь.

— Ира, — Степан вытянул шею, — ты их номер не запомнила?

Ирина обернулась, посмотрела в заднее окно.

— Грязью заляпан.

«Жигули» как раз подъехали к перекрестку, встали под «стрелку». «Патрол» отделяла от них серая «Волга». Зажегся глазок светофора, разрешающий поворот. Водитель «Волги» рассерженно застучал ребром ладони по клаксону, выколачивая лающий звук. Дверцы джипа распахнулись, и оба наблюдателя рванули к «четверке» прямо по проезжей части.

Степан вбил стопоры в дверцы. Ирина заперла дверцы с другой стороны. Парни уже были рядом с «жигулем». Один рванул дверцу справа, второй слева. Ну да, ну да… на вздохнула. Помолчали тяжко. — Чем твой отец занимается, что на тебя такую облаву устроили?

— Да он… Понимаешь… — Степану показалось, что, стоит ему назвать дело, которым ведает Мало-старший, и их отношения закончатся. Раз и навсегда. Ирина с ним больше даже разговаривать не станет. Не того полета птица. Она своим путем ходит. Ей все эти разборки без надобности. — Бизнесом, в общем.

— А-а, — протянула Ирина. — Ну, раз бизнесом…

Не поверила, конечно. Что это за ответ такой? Бизнесом. Сейчас все им занимаются. Один нефтью торгует, другой — рылом в собесе. Тоже бизнес.

Ирина наклонилась к шоферу:

— Здесь остановите, пожалуйста. Я выйду.

Шофер послушно прижался к обочине, испытав при этом счастье, близкое к оргазму.

Ирина выбралась из салона, хлопнула дверцей, наклонилась к окну.

— Знаешь что, Степа, катись-ка ты… к папе, — сказала и пошла к метро, не оглядываясь.

Степан порылся в карманах и вдруг вспомнил, что денег-то у него нет. После свадьбы не переоделся, а сегодня остался без охраны. Даже взять не у кого.

— Слушай, отец, — Степан почесал лоб, — извини, я деньги… того… дома лопатник забыл.

— Да ладно, — торопливо забормотал шофер. — Какие деньги? Не надо мне ничего… Я так, обойдусь…

— Да? Спасибо, отец. Выручил. Спас, можно сказать… — Степан выпрыгнул из машины. — Спасибо за…

Договорить он не успел. Выдохнув ему в лицо клуб серо-голубого дыма, «жигуль» рванул с места.

Слава богу, Ирина еще не успела спуститься в метро.

Степан нагнал ее у самых дверей, схватил за руку.

— Постой.

— Что еще? — она обернулась. Лицо холодное, отстраненное.

— Подожди.

— Еще от кого-нибудь тебя спасти нужно?

— Слушай, ну не надо, ладно? Правда, я не подумал. Ну, извини. Дурак. Сглупил.

— «Извини», — зло повторила она. — Вечно одно и то же. Что, мне от твоих «извини» легче станет? Тебя папа выручит, если что. А я? Ты обо мне подумал?

— Да не хотел я, правда. Не знал, что так получится.

— Серьезно? Ты, наверное, думал, что эти бандиты приехали наградить тебя медалью «За отличную учебу»?

— Слушай, ну чего ты кидаешься-то? — Степан совершенно не знал, как себя вести, чтобы Ирина его простила.

— Вот мужики пошли, — вздохнула девушка. — Должны бы баб защищать, а они сами за юбку прячутся. Потом еще и удивляются, почему это на них обиделись…

— Ладно. Все. Не нравится тебе — я приставать не буду, — угрюмо заявил Степан. — Ты далеко живешь?

— А что такое?

— Переждать мне надо где-нибудь, пока люди отца подъедут.

Ирина посмотрела на него внимательно, покачала головой.

— Повезло мне… — пробормотала она. — Ладно. Пошли.

К немалому удивлению Степана, они миновали станцию метро, свернули во дворы, проплутали минут пять в темных, отсыревших колодцах. Наконец Ирина толкнула дверь в парадное. Подъезд был таким же темным, высоким и гулким, как двор. Эхо шагов докатывалось до самого чердака. Здесь все было старым. Лифт — кондовая кабина времен, наверное, хрущевской «оттепели», уродливые сетки в лестничных пролетах. Даже вполне современные надписи на стенах казались устаревшими. Здесь все успевало устареть прежде, чем появлялось на свет.

Квартира, в которой жила Ирина, располагалась на третьем этаже. Как и большинство квартир старой постройки, была она внушительна и загадочна. Мебель — под стать дому. Черные, уже начавшие рассыхаться буфеты и шкафы, трельяжи и цветочные столики. Бархатные занавески, закрывающие дверные проемы. Потолки такой высоты, что без альпиниста лампочку не сменишь.

— Ничего себе, — заметил Степан, озираясь. — Солидно тут у тебя.

— Ко всему привыкаешь, — отмахнулась Ирина. — Ладно, звони или уматывай. Не осложняй мне жизнь. У тебя пять минут.

Она повернулась и ушла в комнату. Степан включил телефон, набрал номер.

— Алло, да.

Голос отца звучал сухо и собранно. По его тону собеседник сразу должен был понять: разговаривает он с человеком занятым, серьезным, время зря терять не привыкшим. Деньги мужчина зарабатывает, понимаете? Реальные деньги.

— Отец?

— Степа? Ты откуда? Из института?

— Нет, отец. Я не в институте…

— Где ты? — голос Мало-старшего налился свинцом.

— У одной знакомой.

— Что ты делаешь у этой знакомой?

— Отец, тут такое дело. Только что в институт приезжали какие-то люди. Я их не знаю, но по виду — из братвы. По-моему, они пытались меня завалить. Или украсть. Одним словом, хрен их знает, что они пытались. Гнались за нами до самого центра. Мы еле от них оторвались, — Степан облизнул губы. — Что мне делать-то?

Не меньше минуты в трубке висело молчание.

— Ладно. Оставайся на месте, я сейчас пришлю ребят.

— Ага, понял. Адрес запиши…

— Идиот, — Вячеслав Аркадьевич вздохнул. — Рот закрой. Я сам выясню адрес. Сиди там, носа не высовывай. Все. Жди.

Степан постоял пару секунд, осваиваясь в непривычной обстановке, затем постучал в дверь, за которой скрылась Ирина. Пока Степан разговаривал, она успела переодеться и теперь была в обтягивающей серой водолазке и голубых джинсах. На ногах тапочки — розовые пушистые зайцы с длинными ушами.

— Ну что? Позвонил?

— Да, — кивнул Степан. — Отец сказал, сейчас бригаду пришлет.

— Какую бригаду? Куда?

— Сюда, — Степан замялся. — Да это не я их вызвал. Отец так решил. Он когда что-нибудь скажет — спорить бесполезно.

— Ну, отлично, — Ирина скрестила руки на груди. — Просто отлично. Только бригады тут не хватало. Скучно мне было.

— Это не я их звал, — повинился Степан. — Отец решил, что так будет безопаснее.

— Черт, — Ирина покачала головой. — Навязался на мою голову. Слушай, ну почему ты сегодня утром в «БМВ» не поехал, а?

— Тебя увидел в автобусе, — честно признался Степан.

— Надо было на другую сторону садиться, — раздумчиво заявила она.

— Да я все равно стоянку бы обошел… — улыбнулся Степан. — Увидел бы.

— Я, между прочим, на работу из-за тебя опоздаю теперь. Мне начальник такое устроит…

— Не устроит, — пообещал Степан. — Я кого-нибудь из папиных ребят попрошу, они с тобой съездят, объяснят все.

— Ты совсем с ума сошел? — усмехнулась Ирина. — Думаешь, все живут так же, как ты и твой отец? Еще не хватало, чтобы меня в контору бандит привез.

— Они не бандиты. Они — бизнесмены.

— Я так и поняла. Как только этих троих у твоего института увидела, сразу догадалась: это не бандиты, а честные бизнесмены. Новогодними открытками у метро торгуют. И отец твой тоже бизнесмен.

— Слушай, про отца давай не будем, ладно?

Ирина перевела дух.

— Как же меня угораздило так вляпаться-то? — спросила она сама себя, подумала пару секунд и скомандовала решительно: — Ладно, пошли, горе луковое.

— Куда? — не понял он.

— В спальню, — съерничала Ирина.

— Как это? — Степан растерялся.

— В кухню пойдем, сундук. Чаем тебя поить буду. Ты у меня в гостях все-таки.

* * *

Выяснить адрес не составило труда. Слава богу, у Вячеслава Аркадьевича прикормленных хватало и в милиции. Компьютерная программа, способная вычислить адрес по номеру телефона, давно уже перестала быть редкостью. Этим добром, не стесняясь, торгуют на любой софтовой точке. А уж определитель телефонного номера лет десять как не чудо.

После звонка Степана прошло не более пяти минут, а Вячеслав Аркадьевич уже имел самую полную информацию, начиная от адреса, по которому был зарегистрирован телефонный номер, заканчивая паспортными данными хозяев квартиры.

— Там, короче, старик одинокий прописан, — говорил торопливо Пестрый, держа в руках еще теплую компьютерную распечатку. — Родни у него нет. Забился в угол, как сыч болотный. По ментовской линии никаких дел левых на нем не висит.

— Степан сказал, он там у какой-то знакомой.

— Может, сдает дед квартиру? Хавать-то всем надо.

— Позвони ментам, пусть выяснят, что это за знакомая такая.

— Пять секунд, «папа». Нет проблем.

— Пошли туда бойцов. Человек десять. Чтобы через три минуты на месте были. Пусть только смотрят в оба.

— Хорошо.

Вячеслав Аркадьевич достал из сейфа ствол, сунул в карман увесистую пачку банкнот. Две вещи, в которые Мало-старший верил безоговорочно: бабки и ствол. И то и другое может творить чудеса.

Вячеслав Аркадьевич вышел из кабинета. Многочисленные просители заволновались, кто-то попытался кинуться наперерез, потрясая документами, но Мало-старший лишь отмахнулся:

— Потом.

Внизу его ждали две машины. В одной Вадим, Боксер, Челнок и Пестрый, в другой — охрана.

— Поехали, — забираясь на заднее сиденье «БМВ», скомандовал Вячеслав Аркадьевич.

Машины выкатились со двора и, сразу же взяв внушительную скорость, рванули к центру.

— Интересно, что за волки беспредел творят? — поинтересовался Боксер. — Даже предъявы не выкатили для отвода глаз. Совсем оборзели, лоси канадские, понятий не соблюдают.

— Кроха, это война, — согласился с Боксером Вадим. — Нужно как-то ответить. Иначе замнут нас. Решат, что мы реально уже ничего не можем.

Челнок поморщился:

— Вадим, мы даже не знаем, кто на нас наехал. Надо «стрелку» братве забивать, разбор чинить.

— Кому «стрелку»-то забивать? — спросил Боксер. — Чьи реально это люди были?

— А не один болт? — осклабился недобро Пестрый. — Давайте их всех вынесем, пока они врубиться не успели, что к чему. Соберем пацанов, разобьем на команды, и к вечеру ни одного из этих фуфлогонов уже не будет. Как, Кроха? Я реально за час всю бригаду под ружье поставлю.

— Не свисти, — одернул Вадим.

— Он прав, Кроха, — поддержал Пестрого Боксер. — Не мы первые мочилово начали. С нас, конечно, люди авторитетные потом спросят, но нам будет чем ответить. Чисто по понятиям мы правы получаемся. Я так прорубаю, Степка только чудом из-под пера выскочил.

— Да с нас спросят не за то, что мы за волыны схватились, а за то, что всех без разбора мочить начали. Реально на нас наехала одна бригада, — спокойно сказал Вячеслав Аркадьевич, — а мочить вы предлагаете всех скопом. Вот за это с нас спросят.

Он просчитывал ситуацию. Прикидывал, как обернуть ее себе на пользу.

— Кстати, Вадим, а как получилось, что Степан остался без охраны? — спросил он, глядя на ординарца.

Разговор сразу смолк.

— «Папа», откуда мне было знать, что он в институт намылится? — растерялся Вадим. — Свадьба же вчера была. Я думал, его Дима подхватит и домой отвезет отлеживаться, послал охрану туда. Степка же институт терпеть не может, ты знаешь.

— Знаю, — кивнул Мало. — Я тоже думал, что его Дима заберет. А теперь прикинь, кто мог послать упырей этих к институту? Весь город же вчера звонил, что у нас свадьба.

— Ну… Тот, кто про свадьбу не знал.

— Верно, а про свадьбу мог не знать только тот, кого в городе не было.

— Это не «американцы», — заявил категорично Боксер. — Там все хозяйство принял Смольный, а он никуда не уезжал.

— Вадим, выясни-ка, кого вчера не было в городе.

— Хорошо.

Бойцы уже были на месте. Одна машина заблокировала въезд во двор, две других пристроились у нужного подъезда. Бригадир курил, стоя на крыльце и разглядывая окна. Увидев вползающий во двор «БМВ» Вячеслава Аркадьевича, он подал знак пехотинцам, чтобы пропустили, поспешил навстречу.

— «Папа», пока все тихо. Волки эти не объявлялись. Парадняк чисто глухой. Пацаны все обшарили. Чердаки там, площадки, все. Ни болта нет.

— Хорошо.

Вячеслав Аркадьевич вошел в подъезд, услышав, как за спиной Вадим кричит в мобильник:

— Майор? Привет, майор. Да, снова я. Слушай, вот у меня к тебе еще одна просьба будет конкретная, да. Ты чисто пробей там по своим каналам, кого из наших вчера в городе не было, ладно? Май… Да ты послушай меня, майор. Тебя не я напрягаю. Тебя жизнь напрягает! Напряги — при такой должности без бабок сидеть, чисто голодным ходить. Вот это напряги. Не, ты мне не про перхоть рассказывай. Ты мне про реальных людей рассказывай. Про конкретных!

В парадном оказалось народу, как в бане. На каждом этаже — по человеку, а на втором, третьем и четвертом — по два. Кое-кто, почти не таясь, держал автоматы. Боксер, Пестрый и Челнок поднимались следом. Бойцы расступались, пропуская «папу» и его свиту. Перед дверью нужной квартиры Вячеслав Аркадьевич остановился, вдавил кнопку звонка. Прошло около минуты, прежде чем щелкнула собачка. Боксер, не дожидаясь, пока дверь откроется полностью, навалился на створку широченным плечом, ввалился в квартиру, на ходу вытаскивая волыну, пошел по комнатам, проверяя, нет ли посторонних.

Вячеслав Аркадьевич перешагнул порог и увидел очаровательную девушку и стоящего рядом бледного Степана. Впрочем, девушка казалась не менее напуганной. Правда, держалась получше. Пожестче. Быстро оценила ситуацию, кивнула:

— Так. Дальше разбирайтесь без меня, — и шагнула было в комнату, но Вячеслав Аркадьевич остановил ее.

— Ты была вчера на свадьбе, — сказал он.

— Хорошая память, — съязвила девушка.

— Все чисто, «папа», — вышел из кухни Боксер. — Одна комната заперта на замок. — Он указал на дверь. — Ломать?

— Что в ней? — поинтересовался Мало-старший, кивнув на дверь.

— Хозяйское барахло, — ответила Ирина.

Заглянул с площадки высокий качок с автоматом в руках.

— Это тоже твои друзья? — спросила Ирина у Степана, скрывая за деланной наивностью насмешку.

— Вроде того, — вздохнул тот.

— Наверное, в автобусе познакомились?

— Пойдем-ка в кухню, девочка, поговорим, — кивнул Вячеслав Аркадьевич. На ходу он обернулся, приказал коротко: — Боксер, скажи своим бойцам, пусть подотрут тут все.

— Хорошо, понял, — кивнул тот.

Вячеслав Аркадьевич прошел в кухню, не дожидаясь приглашения, присел на стул у окна. Оглядел стоящие на столе чашки с недопитым чаем, нарезанный батон, масло в масленке, ломтики сыра на блюдце.

— Давай рассказывай, — кивнул он.

— Что именно? — Ирина остановилась у двери, скрестила руки на груди.

— Как Степан в твою квартиру попал?

— Я собиралась принять душ и поехать на работу, тут звонит ваш сын, говорит, что ему нужна помощь. Голос у него при этом, как у овцы под ножом. Я беру левака и еду к нему в институт. Там трое каких-то жлобов чуть не откручивают нам головы. Мы от них убегаем и едем сюда. Все.

— Прямо так вот и убегаете? — едва заметно улыбнулся Мало-старший.

— Прямо так, — кивнула Ирина. — Еще вопросы будут?

— Ты где работаешь-то?

— Оператором в турагентстве. Работала, — девушка вздохнула. — До сегодняшнего утра. Я день прогуляла из-за вашего Степана. Меня, наверное, уволили уже.

— А квартира эта чья?

— Старичка одного. Я снимаю.

Вячеслав Аркадьевич посмотрел в окно, на заполненный боевиками двор, потом на серое, затянутое тучами небо. Спросил отстраненно:

— А теперь скажи мне, только откровенно, почему ты поехала Степку выручать?

— В смысле?

— Он позвонил, ты помчалась. Почему?

— Ну… — девушка растерялась. Было заметно, что вопрос застал ее врасплох. — Степан сказал, что ему нужна помощь.

— И что?

— И все.

Вячеслав Аркадьевич снова посмотрел ей в глаза.

— Ты ко всем на помощь бросаешься, кто тебе звонит?

Ирина вздохнула о чем-то своем.

— Не ко всем, — ответила она, помолчав. — Просто Степан мне понравился. Хороший мальчишка. Только дикий он у вас.

— Понятно. — Мало-старший поднялся, достал из внутреннего кармана пачку стодолларовых банкнот, свернутых в трубочку и перетянутых резинкой, положил на стол. — Это компенсация за прогул. Смени квартиру, если не хочешь нажить себе неприятностей. — Затем достал из нагрудного кармана визитку и положил рядом с деньгами. — Возникнут проблемы с начальством, позвони, я все улажу. — И, не говоря больше ни слова, вышел в коридор. Здесь коротко кивнул боевикам: — Поехали. — И, уже спускаясь по ступеням, спросил идущего позади Степана, даже не повернув головы: — Тебе нравится эта девушка?

— Пап, она меня спасла… — ответил тот.

— Это я знаю. Я спросил: она тебе нравится?

— Очень, — честно признался Степан.

— Ты знаешь ее телефон? На память?

— Нет, но у меня записан.

— Дай.

Вячеслав Аркадьевич на ходу поднял руку ладонью вверх. Все еще ничего не понимая, Степан выудил из кармана сложенный блокнотный лист, положил на широкую отцовскую ладонь. Тот спокойно порвал листок и бросил клочки в шахту.

— Ты… — Степан задохнулся от негодования, рванулся было подхватить обрывки, но те уже летели вниз, просачиваясь сквозь ячейки страховочной сетки, весело отплясывая «воздушный вальс».

— Никогда не встречайся с ней больше, — равнодушно пояснил Вячеслав Аркадьевич. — Она тебя растопчет. Слишком сильная. Не по тебе.

Когда они спустились во двор, Степан увидел серьезного, собранного Вадима.

— Ну что? — спросил у него Мало-старший.

— Абрека вчера не было. Он теперь над Божиными упырями стоит. Они на сходняк ездили, насчет нас тереть. Ты понимаешь, что это означает, Кроха?

Вячеслав Аркадьевич понимал. Сегодняшняя попытка наезда на Степу говорила о том, что Абреку и его структуре удалось убедить сходняк дать «добро» на мочилово Крохи и его людей.

— Все ясно, — ответил Мало-старший. — Поднимай бригаду.

* * *

Дима чувствовал себя очень глупо. Чтобы войти на съемочную площадку, он, продюсер фильма, вынужден был заказывать себе пропуск, причем даже не постоянный, а временный. Пришлось созваниваться с Мишей. Тот разыскал директора картины, вместе они позвонили на проходную, и только после этого Дима получил доступ на территорию киностудии.

На площадке царило уныние. По привычке, не шевелясь и вперившись в пространство, сидел оператор, актеры, собравшись в углу, о чем-то яростно спорили, Миша шептался с директором картины. Жунов болтал со своей пассией. Сценарист набрасывал что-то в неизменном блокноте. Со вчерашнего утра почти ничего не изменилось. Кроме одного. Декораций не было. Кладбище растворилось в воздухе, загадочно, с привкусом мистики. Сторожки тоже не было.

Дима остановился на пороге, огляделся, позвал:

— Миша!

Режиссер повернулся.

— А, Дима, видишь? Накрылся все-таки наш фильм. — Он подошел ближе. Директор картины остался на месте. Люди явно не знали, что им делать дальше. — Я уже бегал в дирекцию. Без мазы. Мы их вторую неделю динамим.

— Ты вот что, Миша, — Дима поманил директора, — нос на квинту не вешай. Не к лицу тебе. На тебя люди смотрят.

Директор картины — лысеющий плотный дядя в костюме — приблизился, протянул руку.

— Северьян Януарьевич, — представился он.

— Дмитрий Вячеславович, — ответил Дима без тени улыбки. Непривычно было девятнадцатилетнему мальчишке именовать себя по имени-отчеству, но лучше сразу расставить точки над «и», чем потом избавляться от всех этих компанейских «Димулей, Димычей» и прочего. — Северьян Януарьевич, скажите мне, декорации вы арендовали или заказывали?

— Что-то заказывали, что-то арендовали. А что такое?

— Ничего. Попозже составьте список тех, которые принадлежат группе. А пока поднимитесь в дирекцию, скажите, чтобы начали сборку на завтра. Дальше, к утру мне понадобится две камеры «Панавижн», а лучше три, и пленка «Труколор». Не найдете здесь, попытайтесь арендовать где-нибудь в Европе. Хотя бы на первое время, пока мы процесс наладим. В случае необходимости договоритесь насчет авиадоставки.

— По поводу сборки декорации. Как быть с арендой павильона? — не без легкого сарказма осведомился директор. — Они ведь спросят о деньгах.

— Скажите, что возникли проблемы с переоформлением счетов. Вопрос чисто технического характера. Деньги будут сданы в бухгалтерию в течение получаса, наличными. Вы поняли меня?

Северьян Януарьевич недоуменно посмотрел на Мишу.

— Хм. Понял, но боюсь, что…

— Северьян Януарьевич, мне еще раз объяснить вам порядок действий? — спросил Дима.

— Нет. Не стоит, я думаю. — Директор улыбнулся. — Надо же, первый раз вижу человека, который с ходу запомнил мое имя и отчество. Обычно все путают.

— Я очень рад, — Дима вежливо улыбнулся. Когда же директор вышел на лестницу, он обратился к Мише: — Чей это человек? Ты его нашел?

— Эдуард Александрович.

— Он — хороший директор?

— Хороший.

— Понятно. Пусть в конце дня подойдет ко мне, я представлю ему нового помощника.

Миша изумленно хлопал глазами.

— Погоди, Дима… Я, наверное, чего-то пропустил. Объясни мне, что происходит?

— Происходит, Миша, вот что. Я — новый продюсер картины. Только не того фуфла, которое вы тут снимали, а того, которое я вчера в кабаке слышал.

— Черт, — режиссер изумленно потер лоб, — слушай… Я очень рад, конечно, но… Нет, то есть я просто рад, без «но», но… Ты хоть представляешь, во что ты ввязываешься?

— Миша, тебя данный вопрос на самом деле волнует? — без тени улыбки поинтересовался Дима. Полагаю, нет.

Миша расплылся:

— Я еще вчера сказал: ты резкий паренек, да?

— Да, Миша, да.

— Слушай, но там половину придется делать заново. Раскадровки, эскизы кое-какие…

— Часть ведь готова? Вот ее и будем пока снимать. Остальное придется доделывать по ходу. Дальше. Я хочу получить первый вариант сценария на руки. К вечеру. Если твоему сценаристу надо куда-то поехать, чтобы его привезти, Борик отвезет. Дальше. У тебя рабочие негативы есть?

— Само собой, — Миша сразу собрался. Сейчас он выглядел так, как будто его, по меньшей мере, пригласили в Голливуд.

— А монтаж на видео?

— Тоже есть.

— Покажешь мне сегодня.

— Ладно. Но ты учти, там половину материала придется в корзину отправлять, если ты на первом варианте сценария настаиваешь.

— Миша, я не настаиваю. Я хочу его делать. И ты хочешь. Но, — Дима поднял палец. — Времени у нас очень мало, рассиживаться некогда. Работать придется в удвоенном темпе. Скажи об этом всей группе. Кто не согласен — может забирать манатки и проваливать. Наберем новых. Дальше, набросай мне список актеров, которые тебе понадобятся на фильм. А к вечеру — техническую выкладку. Обслуга, декорации, музыка, аппаратура — все, что тебе необходимо, чтобы сделать фильм. Только не картину, а ФИЛЬМ. Я посмотрю, что мы реально сможем обеспечить и при этом уложиться в кассу.

— А какой бюджет? — деловито осведомился Миша.

— Миллион двести. На перерасход не надейся. Это потолок.

— Миллион двести? — Миша мечтательно закатил глаза. — Фантастика.

— Миша. Ты думай не о том, как тратить деньги, а о том, как снимать фильм. Кстати, музыкальная партитура у тебя есть?

— Да, мы подобрали кое-что, но пока не все.

— Покажешь то, что есть. Подумаем насчет озвучки.

В павильон вошел Северьян Януарьевич.

— Они сказали, что не станут ничего монтировать, пока не поступят деньги. Зам звонил продюсеру, тот от всего открещивается.

— Миша, — Дима повернулся к режиссеру, — отпусти актеров, до завтра они не понадобятся. Но утром все должны быть здесь к десяти часам, не позже. Северьян Януарьевич, перезаключите договора с актерами и обслугой. Миша скажет, кто ему нужен. Форму возьмите стандартную, только внесите пункт насчет штрафов за опоздания. Три нарушения — договор расторгается в одностороннем порядке без каких-либо компенсаций. Вот реквизиты. Да, и еще, — Дима кивнул на актриску, воркующую с Жуновым. — Эта девчонка тебе нужна?

— Понимаешь, Дим… — Миша замялся, — она единственная, кто не стесняется раздеваться перед камерой. Остальные наотрез отказываются.

— Согласятся, — улыбнулся Дима. — Доверься мне. Они сами выбрали эту профессию. Никто их силком не тянул. Надо будет раздеться — разденутся. А эту шалаву уволь. Причину сам найдешь. Я вернусь через четверть часа, чтобы ее тут не было.

Дима вручил директору бланк, а сам отправился в бухгалтерию. Здесь произошла задержка. Никто не хотел связываться с долларами. Пришлось обменивать валюту, только после этого удалось оформить приходный ордер. Когда Дима вернулся в павильон, актеров уже не было. Только Наташа дожидалась, обсуждая что-то со сценаристом. Олег сиял, как начищенный пятак.

— Дмитрий Вячеславович, куда вам сценарий подвезти? — вскинулся он, как только появился Дима.

— Сейчас подъедем к вам домой. У вас распечатка есть?

— В компьютере есть. Вывести на принтер — не проблема.

— Отлично.

Северьян Януарьевич подступил сбоку:

— Дмитрий Вячеславович, я раздал бланки договоров, ребята дома заполнят, завтра привезут.

— Дим, знаешь что… — Миша держал в руках лист бумаги, на котором были написаны три фамилии. — Я тут подумал, вот эти актеры… Если бы они согласились поработать у нас, это было бы здорово. А с декорациями и прочим…

— Северьян Януарьевич. — Дима забрал список актеров, сложил, сунул в карман. — Обсудите с Михаилом детали, набросайте смету. Встретимся на проходной в шесть. Мы с вами еще раз все посмотрим, обсудим. И закажите мне пропуск на завтра.

— Хорошо, Дмитрий Вячеславович, — бодро ответил тот.

— Договорились. Наташа, ты едешь?

— Еду, куда же я денусь, — Наташа поднялась. Вид у нее был не самый счастливый, прямо скажем.

Они вышли на улицу, пошли мимо сквера к проходной.

— Что-то случилось? — поинтересовался Дима у жены.

— Да нет, милый, ничего.

— Тогда почему ты такая грустная?

Наташа подумала.

— Только ты не обижайся. Знаешь, из-за чего распадается девяносто пять процентов «творческих» браков?

— Нет. Из-за чего?

— Да из-за того, милый, что люди друг друга практически не видят. Она на съемках, он на съемках. Какая это семейная жизнь?

— Я-то не на съемках, — напомнил Дима. — Я не актер, не режиссер. Я — продюсер.

Наташа остановилась. Идущий следом сценарист смущенно кашлянул:

— Дмитрий Вячеславович, я вас подожду на проходной.

— Хорошо, — кивнул Дима.

— Ты будешь ездить, — продолжила Наташа, когда Олег отошел на приличное расстояние. — Выбирать натуру, смотреть актеров, отслеживать ход работ, доставать деньги и так далее… В этом бизнесе нельзя останавливаться. Не получится. Мы — пропащие люди, Дима. «Творческие» браки удерживаются лишь в тех случаях, когда одна сторона живет, а вторая готова терпеть и прощать, понимаешь? Я не хочу терпеть. Я хочу жить, но мне кажется, что такой расклад тебя не устроит. Это тупиковый путь. Ты закрутишься, мне будет не хватать твоего внимания, пойдут скандалы, размолвки, ссоры…

— Наташ, мы же только вчера поженились, — изумленно сказал Дима.

— Милый, я выходила замуж за Диму, а не за «продюсера Диму», — ответила она, беря его под руку.

— Ладно. Посмотрим… — пробормотал Дима. — Мне кажется, что ты ошибаешься. Все совсем не так фатально.

Характер у него был, но ему не хватало жизненного опыта. Он не знал, что говорить в подобных ситуациях.

* * *

Бригада собралась за пределами городской черты. Пехотинцы толклись в стороне, обсуждали между собой городские слухи. Все знали, что назревает реальная разборка, с кровью.

В стороне от всех собрались бригадиры и верхушка.

— Значит, пусть пацаны сменят хавиры, — говорил собранно и быстро Вячеслав Аркадьевич. — Чтобы менты их не зацепили реально. Напряги с этим будут обязательно, у «американцев» завязки в ментовских кругах очень конкретные. Теперь вот что, Вадим. Если объявятся люди Божи или Американца, станут звать на «стрелку», отвечай, что меня нет, буду только к ночи, а ты сам на предъяву ответить реально не можешь. Не уполномочен базар тереть от моего имени, понял?

— Понял, «папа».

— Без предъявы они нас объявлять не рискнут, мы тоже не фраера залетные. Нам важно сегодня устоять.

К ночи люди Манилы подтянутся. — Вячеслав Аркадьевич задумался на минуту. — Мы должны вынести всех одним ударом. Всю верхушку срубить, — продолжил он. — Пока они в себя придут, половину стволов потеряют. Додавим их легко. Но, если мы момент упустим или косяка спорем, нас реально замочат. Всех.

— «Папа», — взял слово Боксер. — Я так врубаюсь, что тебе лучше на время слиться куда-нибудь. Так спокойнее будет.

— Меня они трогать не станут. Пока не станут, — Вячеслав Аркадьевич достал из салона «БМВ» баул, кинул его на капот иномарки. — Я им живой нужен и на воле. Чтобы все было реально и по понятиям. А вот ослабить нас обязательно попытаются. Так что это вам лучше в грунт зарыться. Тут лаве на расходы. Раздайте бригадирам. И про сигнал тревожный условьтесь. Я так меркую, завтра утречком все и прокрутим.

— Ништяк, — довольно протянул Пестрый.

Он всегда был сторонником силовых решений. Раз можно человека грохнуть, зачем на разговоры время тратить?

— Чингиз, — обратился Вячеслав Аркадьевич к боевику. Тот поднял брови в знак того, что слушает очень внимательно. — Возьми людей для поддержки. Твоя задача — Абрек. Дотянешься?

Тот пожал плечами:

— Дотянусь. Только стволы реальные нужны. С глушителями, чтобы шума не поднимать.

— Хорошо. О стволах Вадим позаботится.

Насчет стволов Вячеслав Аркадьевич не беспокоился. У каждой бригады имеется свой запасник, в котором хранятся стволы реальные, для повседневных разборок не пригодные, но крайне необходимые в кризисных ситуациях. Таких, как эта.

— Боксер завалит Смольного, — продолжал Мало-старший. — Мы с Пестрым возьмем на себя Забито. А Курва выбьет Бубну.

«Забито» — погоняло человека, принявшего бригаду Саши Вяземского. Бубна возглавил бригаду Колыша. Оставался еще Хевра, но у того структура одна из самых малочисленных. С ней и люди Манилы справятся.

— Слушай, Кроха, я думаю, Степана и Диму надо пока зарыть куда-нибудь, — подал голос Челнок. — Их ведь реально зацепить могут.

— Степан дома сидит. А Дима… Я ему позвоню, скажу, чтобы подъехал. Возьми десяток человек, забирай моих, и на денек сройте из города. Сними дачу где-нибудь неброскую. Как только все закончится, я сразу позвоню.

* * *

В это же время в директорском кабинете казино «Три вишенки», в присутствии пары охранников, бригадира и советника — парня с погонялом Язга — Смольный просматривал видеозапись. Ту самую, на которой Кеша играл в рулетку.

— Смотри, — бригадир ткнул пальцем в экран. — Видишь этого парня в куртке? Братаны рубятся — это Чингиз. Он в бригаде Крохи стоит высоко, пацан авторитетный.

Смольный мрачно смотрел на экран. Вот Кеша поднялся. Судя по тому, что фишки остались на столе, он пошел в туалет. Бар и ресторан просматривались, в них Кеша не заходил.

Через минуту Чингиз поднялся и проследовал за ним.

— Все, — сказал тот, что указывал на Чингиза. — Кеша так и не вернулся. В сортире тела нет, волына осталась у охраны. Мои пацаны ищут. Труба молчит, сам никому не звонит и на хате не появляется.

— Зря ищут, — процедил Смольный недобро. — Его завалили уже. Кроха — мужик врубной, понимает: если бы мы этого барана за ноги подвесили, он бы нам все слил. Понятно теперь, откуда у Крохи информация насчет Американца? Кеша, падла, у него на ухе висел, про все дела наши пел. Сами прикиньте, если бы этот гумозник козлиный с Крохой дел своих не имел, разве пошел бы с Чингизом просто так? Даже шухера не поднял, ишачина. Бабки на столе оставил. — Смольный выключил видеомагнитофон и сунул руки в карманы неброской курточки. Он следовал понятиям и богатой одежды не носил. — Кто дежурил в казино в ту ночь? — вдруг спросил Смольный, разворачиваясь.

— Ребята надежные, — вставил бригадир. — Лоханулись, конечно, но со всеми бывает…

— Какие они, на хрен, надежные, если чужая братва по нашей территории гуляет, как по своей, базары здесь трет, а я об этом узнаю только на следующий день к обеду? Чтобы через пять минут я их тут не видел больше. Если они авторитетных людей из чужих бригад в лицо не знают, на болт мне такая охрана не нужна. — Смольный подумал, повернулся к советнику: — Язга, звони Крохе, забивай «стрелку» реально. На сегодня, на червонец вечера. А потом поднимай все структуры, объявлять его будем конкретно. И в ментовку звони. Чтобы рейд успели провести до вечера, бойцов Крохиных зацепить. Я их до завтра видеть не хочу. А завтра решим, что с ними делать.

* * *

В кармане у Вадима запищал мобильник. Понятно, советник не решился бы звонить самому Крохе. На реальный базар принято вызывать людей в уровень.

Вадим достал трубку.

— Да? Здорово, братела. Нормально дела, крутятся. Как у вас? Менты не лютуют? Нет, братела, нет. Я бы и рад, да не получится. «Папы» в городе до ночи нет. Как шарик за край упадет, так и вернется. Ну чего ты от меня-то хочешь, братан, чтобы я взял самолет и сам за ним в Италию полетел? Пацана он своего повез, дом показать. На свадьбу подарил. Язга, ты знаешь, мы от базара реального никогда еще не уходили и за дела свои всегда ответ держать можем. Поэтому, если «папу» вашего парит сегодня встретиться, давай забиваться на поздно. На двенадцать темных. Место сам придумай. Хорошо, добазарились, братан. Мы будем. Нет, брат, я тут тебе не ответчик. «Папа» вернется, с ним и будете базар тереть реально. Ага. Давай, братан, давай.

Вадим закрыл трубку и сунул в карман.

— Язга, — усмехнулся Мало-старший. — Все в советниках бегает. При Американце бегал, теперь при Смольном бегает. Смольного завалят — он и при следующем бегать будет. У всех на похоронах погулять успеет, хитрован, б…ь.

— Ничего, пусть пока походит, — усмехнулся жестко Вадим. — Скоро не будет.

Ситуация развивалась именно так, как и предполагал Вячеслав Аркадьевич. Городские структуры торопились забить ему «стрелку», чтобы можно было официально объявить его и начать охоту.

— Ладно, твари позорные, поглядим, кто из нас выстоит.

Разъезжались осторожно. Никому не хотелось сейчас угодить ментам в лапы. Картина была та еще. Иномарки и «девяносто девятые» ехали аккуратно, строго соблюдая все правила дорожного движения. Рассказать кому — не поверят. Даже на клаксон старались без повода не нажимать.

Бригада разлетелась «брызгами» по всему городу. Мало-старший, как человек предусмотрительный, исповедовал древний мудрый принцип: «Хочешь мира — готовься к войне». Вячеслав Аркадьевич и готовился. В каждом районе города, неподалеку от центровых точек конкурирующих структур, у него имелись снятые квартиры. Снимали их давно, на подставных, так что, если бы конкурирующие структуры вздумали проверить, ничего бы тревожного не увидели. Оплачивались квартиры на год вперед, а менялись в зависимости от того, когда и куда переезжал нужный «папа».

Надо заметить, конкуренты меняли хазы нечасто. Только Американец следовал неукоснительному правилу: раз в неделю новое жилье. Люди Вячеслава Аркадьевича едва за ним поспевали. Но Американец был законник, капитально не отстраивался, евроремонтов не затевал — понятия не позволяли. «На кой болт мне две параши? — говаривал он. — Жопа-то у меня одна».

Остальные не стеснялись. И Хевра, и Саша Вяземский, и Колыш давно уже купили себе такие апартаменты — любому банкиру на зависть. Да и сам Мало-старший этим грешил. Привык к комфорту. Затягивающая это штука — удобства.

Одно «но». Вячеслав Аркадьевич не держал собственной разведки. Зачем, когда есть такая структура, как ФСБ. Вопрос не в том — кто, вопрос в том — сколько. Мало-старший платил достаточно, чтобы не испытывать недостатка в каналах информации.

На снятые давным-давно квартиры и просачивались теперь пехотинцы, по одному-двое, не мелькая, оставляя машины в соседних дворах. К трем часам дня бойцы Крохи уже держали под контролем половину города. Они просматривали подъезды к квартирам авторитетных людей из враждебных группировок и только ждали сигнала, чтобы уничтожить всех, кто так или иначе мог повлиять на ход конфликта.

* * *

Через два часа после того, как советник Смольного начал обзванивать людей из дружественных структур, сидящий в баре «Царь-града» Манила снял телефонную трубку.

— Хевра? Манила. Здравствуй. Да, все в порядке. Надеюсь, и у тебя все хорошо? Ну, я рад за тебя, брат. Рад за тебя. Слушай, звон пошел, сходняк Кроху объявлять собирается? И когда? В полночь? А кто предъяву двигать будет? Смольный? Это хорошо. Мужчина он реальный и базары держит реально. Конечно, буду. Конечно, брат. И бойцов возьму. — Манила поднял руку, и подоспевший официант поставил на его столик высокий бокал подсоленного томатного сока. — Слушай, мне бы с тобой встретиться надо заранее, вопросы кое-какие перетереть. Да что ты, брат. Что нам-то с тобой делить? Мы люди честные, каждый со своего огорода кормится. Вопрос меня беспокоит чисто реальный: сдается мне, когда Кроху свалят, куски его под себя Смольный заберет. Согласовать бы нужно, как держаться, чтобы и нам кое-что обломилось. Разборы разборами, а про дело забывать не стоит. Короче, давай забьемся так. Встретимся у меня, в «Царь-граде», в десять. Бери своих бойцов и подтягивайся. А отсюда вместе на «стрелку» подкатимся. Будешь? Ну и отлично. Договорились.

Манила положил трубку, допил сок, отставил стакан, набрал другой номер.

— Кроха? Это я. Хевра зарубился быть. Как договаривались. Лады. — И повесил трубку, подумал, глядя в стену, вздохнул: — Чего людям спокойно на белом свете не живется?

Манила повернулся, поманил к себе сидящего за соседним столиком Леву Кона. Тот послушно подошел. По лицу понимал: напряги пошли.

— Левушка, — Манила поскреб узловатым пальцем подбородок. — Вызови сюда ребят. Много не надо, человек пятнадцать хватит. Чтобы часикам к шести вечера здесь были. При стволах, как положено. — Он еще минуту помолчал и закончил горестно: — Валить людей будем, Левушка. Реальных людей валить.

* * *

В то самое время, когда Манила отдавал указания Леве Кону, двое бойцов Вячеслава Аркадьевича бродили по авторынку, вылавливая местных шлюх и задавая им один и тот же вопрос: «Где Лялька Стрекоза?»

Дело осложнялось тем, что большинство девочек здесь были «плечевые». Пристраивались к кому-нибудь и ехали куда глаза глядят, поддерживая чисто бартерные отношения: аренда тела в обмен на постель и хавчик. И так до конечной. Романтичные девушки, настоящие энтузиастки своего дела. Обратно возвращались с дальнобойщиками, везущими груз в Москву или Питер. Ввиду дальних концов девчонки отсутствовали по месяцу, а то и больше. Стрекоза же, судя по всему, вообще была новенькой. Искать ее — все равно что иголку в стоге сена с миноискателем. Она могла уехать и объявиться только через пару месяцев. Ее могли убить. Наниматель, которому она сдала Кешу, или те же клиенты. По-всякому бывает в дороге. Шлюхи, кто их хватится-то?

Бойцы уже поняли, что везения сегодня не будет, и даже стали прикидывать, как им разжалобить бригадира, — приказ-то зацепить эту самую Стрекозу не откуда-нибудь пришел, «папа» лично озаботился, — когда рыжая соплюха лет четырнадцати, приглядывающаяся к залетным фраерам, торгующим у «зверья» новенькую, явно краденую «девятку», хлюпнула носом и настырно заявила:

— Лялька Стрекоза? Помню. Центровая телка.

— Да ты че? — не поверили в удачу бойцы. — Где ее найти, знаешь?

— Ну, а если знаю, че мне с этого будет? — рыжая соплюха таращилась на них нахальными зелеными глазищами и ни черта не боялась, дура.

— Стольник баксов, — поджал губы один из бойцов.

Понятное дело, хрен бы она получила, а не стольник. Огребла бы по роже и покатилась на новенькой краденой «девятке» с фраерами в их за…ный Крыжополь.

— Двести, — тут же сказал второй боец.

А и правда, фиг ли мелочиться-то? Не все равно, за стольник по роже давать или за два стольника?

— Бабки сперва покажи, — прищурила зеленые глазищи соплюха.

— Да ладно, че ты? — Первый боец полез в карман, достал жменей салат из купюр, в котором штатовская «зелень» мешалась с российской «капустой». — Лаве есть у нас. Пошли в тачку только, чтобы здесь не отсвечивать.

Соплюха хмыкнула, оценивающе оглядела парней с головы до ног, кивнула деловито:

— Ну, пошли, — подтянула на ходу колготки.

— Во дает, лярва, — буркнул один из бойцов.

Они уселись в белый «Ниссан» — оба парня впереди, девица сзади.

— Классная у тебя тачка, — одобрительно сообщила соплюха тому, что сидел за рулем.

— Не п…и, сам знаю, — отрубил водитель. — Так че ты там насчет Стрекозы-то пела?

— Центровая она. Я ее пару раз у кабаков видела. На «Поле» и у «Индуса». Буратины вокруг нее стадами бегают. Сразу видать — «зелени» у них навалом, хоть ж…пой ешь.

— Погоди, слышь, — оборвал ее второй пехотинец. — Че она у кабаков-то делала? Чисто снималась, что ль?

— Это ты снимаешься, лох, — презрительно скривилась соплюха. — А такие, как она, не снимаются. Таких снимают.

— Ты че, овца? — огорчился боец и стукнул соплюху по лбу. Ну, не сильно стукнул, а так, слегка, только чтобы мозги вправились куда надо.

— Погоди, — остановил его второй. — Это точно она была? Стрекоза?

— Да точно, — соплюха утерла нос.

Расклад менялся по ходу дела. Пошли сплошные темные непонятки. «Метрополь», в просторечье «Поле», и «Агра», он же «Индус», — точки денежные. Цены там… Девочки, что тусуются у таких кабаков, реально даже плюнуть в сторону авторынка посчитают западло, не то что клиентов брать.

— А какого болта она тут-то делала? — решил прояснить ситуацию первый боец.

— А ты вообще пошел в ж…у, — огорченно вякнула соплюха. — Я с тобой, козлом, разговаривать не буду.

— Да ладно, че ты, — вступился за приятеля второй. — Мы тебе компенсируем. Так чего Стрекоза тут-то делала? Клиентов, что ль, снимала?

— Не, если бы она хотела клиента снять — сняла бы без вопросов. Я ж говорю, телка центровая. Она пацана одного ждала. Кешу. Он тут сначала сборщиком работал, потом на «смотрящего по участку» ушел. Заморыш такой, щупать нечего. Не знаю уж, чего она в нем нашла.

— А ты-то сама как думаешь? — спросил второй.

— Да забашлял ей кто-то за него конкретно. Иначе хрен бы она тут появилась.

— И что? Дождалась она Кешу этого?

— Дождалась.

— И что?

— Дальше уехала с ним, и больше я их тут не видала. Ни Стрекозы, ни Кеши. Пацаны ихние приезжали сегодня утром, рынок трясли, нас выстроили реально, по росту, всех. Кешу искали. Не нашли, конечно.

— А давно ты Стрекозу видела в центре-то? — спросил первый.

— Весной раза два. В мае, кажется. Или в апреле? И совсем недавно уже. Может, неделю назад или дней десять, точно не помню.

— И все время у кабаков?

— Ну да. Натурально.

— Молодец, умница, — второй поднял мобильник, который постоянно держал в руке, набрал номер. — Алло? Шнур? Это я. Да с рынка еще. Не, саму не нашли, но тут овца одна малахольная говорит, что неделю назад эту самую Стрекозу у кабаков видела. В центре, да. У «Поля» и у…

Договорить он не успел. Кто-то постучал в окно. Боец повернул голову и увидел двоих ребят. Один стоял, согнувшись в пояснице, заглядывая в салон «Ниссана», улыбаясь вполне добродушно. Второй топтался рядом, оглядываясь. По виду — типичные братки, местные, «американские».

— Чую, повалят сейчас понты трехпудовые, — процедил первый.

Второй трубку отключать не стал, положил на панель «Ниссана», чтобы бригадир на том конце мог слышать весь базар. Если их зацепят, то свои будут знать, где искать и кому предъявы выкатывать. Но стекло опустил.

— Здорово, братан, — улыбнулся второй довольно приветливо.

«Американец» секунду разглядывал обоих, затем спросил:

— Вы чьи, бойцы? Чего тут рисуетесь?

— Слышь, братан, да ты расслабься, реально. Мы только заехали на секунду, чисто тачку себе присмотреть, вон, — он кивнул за плечо, — девочку зацепить. Нам вашего не надо.

— Своих «дырок» мало, что ли? Или тачки на ваших кусках уже не водятся? — усмехнулся недобро «американец».

— Да водятся, братан, — ответил второй, опуская руку под сиденье. Не понравилось ему начало разговора. — И тачки водятся, и «дырки». Все водится.

— Ты чего, орел? — «американец» продолжал улыбаться, но уже стеклянно, явно тревожно. — Крылья расправил, ходить мешают?

— Так ходят-то по зоне, братан, — второй нащупал под сиденьем рукоять «ТТ». — Реально. А мы на воле пока гуляем.

— В общем так, бойцы. Косяк вы спороли конкретный. Вы же из Крохиной команды, так?

— Ну? — второй осторожно потянул руку из-под сиденья.

— Ты «машке» своей нукать будешь, ишачина, — ответил «американец» очень неуважительно. Оба бойца сразу сильно огорчились. — Наш «папа» вашему предъяву катит, типа, ваш — фуфломет и крыса барачная. Конфликт назревает почти международный. Врубился, боец?

Да оба врубились, чего там. Надо было им валить отсюда еще полчаса назад, прихватив с собой лахудру эту рыжую, а теперь попали они конкретно, серьезно попали.

— Так что извините, братва…

Говоривший мгновенно сунул руку под куртку, достал волыну и выстрелил в первого. Ствол у него оказался конкретный. «Вальтер». Небось с войны еще. Где надыбал-то такой, упырь? В общем, стрелять «американец» умел и срубил первому бойцу башню аж до половины, забрызгав весь салон киселем красным. Тут же выпрямился, сделал шаг в сторону, открывая обзор своему корефану, тому, что на протяжении всего базара топтался немым возле тачки. У того ствол и вовсе дикий оказался. Типа «узи». Уцелевший боец успел вытащить свой «ТТ» из-под кресла, но на нем уже лежал убитый напарник, и нормально стрелять не было никакой возможности. А тут еще эта дура зеленоглазая визгом зашлась над ухом. Второй боец оттолкнул тело, чтобы стрелять было сподручнее, и в это самое время «американцы» открыли огонь в два ствола. Как из лейки огород поливали. Красавец-«Ниссан» мигом превратился в металлолом по типу «дуршлаг». Всхлипнув, сползла между сиденьями рыжая соплюха, ткнулся в баранку окровавленным лицом второй боец, выпустив из мертвых пальцев «тэтэшник». Полетели по салону клочья от разодранных пулями сидений. Завизжала какая-то телка на рынке, ломанулся «брызгами» в разные стороны народ со своими «палеными» тачками.

— Хорош, — остановил автоматчика говорливый, бросая пистолет на асфальт. — Готовы они уже. Оба.

Стрелявший, так и не сказав ни слова, зашвырнул горячий еще автомат в салон иномарки. Затем вытащил из кармана куртки гранату, спокойно сорвал зубами кольцо и отправил «лимонку» следом за автоматом. После чего оба «американца» спокойно пошли прочь.

Хлопнул взрыв, словно открыли бутылку с теплым шампанским. Повалил из окна убитого «Ниссана» черный дым, поползли из-под капота язычки пламени, рыжего, веселого. И секунд через десять рванула тачка. Полетели по улице искореженные обломки. Грохнулась посреди проезжей части выгнутая взрывом передняя дверь.

Завыли вдалеке сирены, но «американцам» было на них плевать. К тому моменту, когда милиция подъехала к авторынку, оба братка были уже далеко.

Собственно, с этого момента и начались реальные боевые действия.

* * *

Вячеслав Аркадьевич сидел на кухне одной из съемных квартир. Перед ним поперек стола лежал «АКМу» — тупорылая мощная машинка, для тонкой работы совершенно не приспособленная, но незаменимая в тех случаях, когда надо разом вынести толпу.

Мало-старший пытался дозвониться до Борика. Именно он отвечал сегодня за Димку. И каждый раз ответ был один и тот же: «Абонент не отвечает или временно недоступен».

— Б…ь, — раздраженно выдохнул Мало-старший. — В бомбоубежище они забрались, что ли?

Он не мог себе даже представить, что трубка Борика банально «сдохла». Батарея, которую не ставили на подзарядку уже больше суток, подсела, а Борик, упоенный своей новой работой, этого не заметил. Димин мобильник работал. Если что-то важное случилось бы — сообщили бы ему. Проблема заключалась в том, что Вячеслав Аркадьевич не знал Диминого номера.

Между тем война, начавшись с бойни у авторынка, переместилась к центру. На оставшиеся без всякой охраны точки наезжали совершенно открыто, с громкими понтами и распальцовкой. Звонки «крыше» оставались без ответа. Никто не приезжал чинить разборы с беспредельщиками. Через пару часов большинство бизнесовых, раньше спокойно сидевших под Крохой, уже знали, что «Кроху реально опустили в козла» и теперь откидывать за «крышу» придется не ему, а бригаде Смольного.

За эти два часа Смольный застолбил лучшие куски в городе. Понятно, никто не посмел бы заявить свои права на кормящие точки, перешедшие безо всякого дележа под «крышу» самой могущественной группировки в городе. Все понимали: завтра вечером власть в городе должна перемениться.

В начале второго в кухню заглянул Вадим:

— «Папа», двух наших бойцов у авторынка завалили.

— «Американцы»? — только и спросил Мало-старший. Вадим кивнул. — Ответят.

А что он еще мог сказать? Не кидаться же в отмашку прямо сейчас? В любой войне бывают жертвы. Вячеслав Аркадьевич понимал, что в его бригаде тоже будут потери, но он рассчитывал на внезапность.

— Они успели передать, что Стрекоза на рынке не пасется. Она — центровая. Одна соска срисовала ее на «Поле» и у «Индуса».

Вячеслав Аркадьевич нахмурился. Известие было хорошим и плохим одновременно. Хорошо то, что Стрекоза все-таки как-то проявилась, а плохо — ее появление на авторынке означало, что кто-то намеренно выводил покойного Кешу на гнилой базар. «А что, если Пестрый прав и все спланировано „махновцами“ заранее? — подумал Вячеслав Аркадьевич. — И мочилово, и война эта? Может быть, они, упыри, только и ждут, пока мы друг друга тут перемочим, чтобы потом спокойно, без напрягов, разобраться с теми, кто уцелеет?»

Сложись ситуация несколько иначе, он бы попытался войти со Смольным и с остальной братвой в контакт, сорвать «махновцам» планы, объединив группировки вокруг себя, но теперь было поздно. Механизм запущен, разборы пошли.

— И еще, «папа», — Вадим говорил негромко, спокойно. — «Американцы» на наши точки насели реально. У меня труба уже белая от звонков. Что отвечать?

— Скажи, пусть предлагают со мной все вопросы тереть, — Вячеслав Аркадьевич поглядел на ординарца. — Еще скажи, кто высунет язык за смену «крыши» — лично наказывать буду. Лично! Так и передай. Такой штраф наложу, всю жизнь работать на убытки будут.

— Хорошо, «папа». — Вадим покрутил в руке мобильник. — Боюсь только, что это не поможет. Там половина уже лаве откинула бойцам Смольного.

— Вадим, давай сперва одну проблему решим реально, а уж потом будем прижимать этих шакалов. Никуда они не денутся.

— Я понял. От Димки вести есть?

— Молчит пока. Боюсь я, Вадим. Как бы не случилось чего.

— Вообще-то, если бы в городе еще какие-то разборки были, мы бы об этом раньше ментов узнали. Разве только Смольный все по-тихому сделал… — Вадим помолчал. Он понимал Вячеслава Аркадьевича. У него самого был младший брат, сейчас, слава богу, в Москве жил, у отца. Но, если бы его кто-нибудь хоть пальцем тронул, Вадим любого поставил бы раком. — Слушай, Кроха, хочешь, я пацанов отправлю его поискать?

— Нет. Пошлешь — их зацепят, сразу звон пойдет про то, что мы пацанами честными готовы пожертвовать ради какого-то сопляка. Пусть сам выкручивается, как может. А ты попытайся дозвониться до Борика.

— Хорошо, я все сделаю.

* * *

Дима еще не знал, что началась война. Он вообще не слишком хорошо разбирался в отцовских делах и плохо представлял себе расстановку сил. Да и без нужды ему это было. Он не собирался идти по стопам отца. Кино — вот его призвание. Именно поэтому в тот самый момент, когда Вячеслав Аркадьевич разговаривал с ординарцем о своем сыне, Дима, сидя в отдельной гримерке одного из ведущих столичных театров, беседовал с очень популярным актером, завершавшим Мишин список.

За два часа они успели заехать к Олегу и распечатать три экземпляра сценария. Кроме того, используя стандартный шаблон, составили договоры для актеров. Правда, в отличие от типового варианта, их вариант договора существенно расширял полномочия продюсера.

Двое первых актеров согласились практически сразу. Диме даже не пришлось их уговаривать. Люди были не из ведущих, побочный приработок пришелся бы им весьма кстати, да и сценарий заинтересовал. Опять же, хороший фильм — это очень мощная засветка. Как знать, может быть, именно после этой картины и придет к ним настоящая, шумная слава.

Максим Абалов без работы не сидел и не нуждался в раскрутке, рекламе и деньгах. Все это он имел давно и в весьма приличных количествах. По меркам этой страны, разумеется. Понятно, что славы и денег много не бывает. Как сказал один неглупый человек: «У денег есть лишь одно состояние — их всегда не хватает». К славе это тоже относится. Дима рассчитывал заинтересовать Абалова необычным сценарием. И обманулся.

Абалов пролистал сценарий лениво, не вчитываясь, спросил очень спокойно, без тени любопытства в голосе:

— Это «Гамлет»?

— Да, — улыбнулся Дима. — «Гамлет».

— Необычный.

— Но тем он и интересен. Никто так не снимал «Гамлета», как снимем его мы.

— Ну, это я понял, — Абалов еще раз перелистал сценарий, бросил на стол. — Слабое отношение это все имеет к Шекспиру.

— Не более слабое, чем «Трон в крови» к «Макбету» или «Ран» к «Королю Лиру».

— Ну, Куросава — это Куросава.

— Вы не видели нашего рабочего материала, — спокойно и даже увещевающе заявил Дима. — Кстати, мы уверены, что Шекспир видел своего Гамлета если не таким, каким он выведен в сценарии, то очень похожим.

— Самонадеянно.

— А я вообще очень самонадеянный человек, — ответил Дима, улыбнувшись еще шире.

— Собственно, молодой человек, а вы кто? — спросил Абалов, усаживаясь поудобнее, скрещивая руки на животе. Поза получилась довольно пренебрежительной.

— Я — продюсер.

— И сколько же картин вы успели снять, продюсер? — в голосе актера явно прорезалась насмешка.

— Это — первая.

— А кто режиссер?

— Михаил Луньков.

— Никогда о таком не слышал. Хотя… Это не его картину показывали на «Нике»? Чернуху-порнуху, клюкву на тему бандитской жизни?

— Его, — признался Дима. — Фильм действительно получился не слишком удачным, но это — поденщина. Вы — умный человек и, конечно же, понимаете, что для людей творческих простой страшнее смерти.

— А какое отношение имеет работа вашего Лунькова к творчеству? — Абалов повернулся к зеркалу, начал разгримировываться. — Я говорю о настоящем творчестве. Вот у Лунгина — творчество. «Луна-парк» видели? Тоже своего рода боевик, но какой масштаб, какая драма… У Митты — творчество. «Экипаж» — фильм-катастрофа. Казалось бы, шаблон, а смотрят уже двадцать лет, и не стареет. У Кеосаяна — творчество. У Тодоровского — творчество. У Лунькова — простите, не творчество. Не обижайтесь уж, товарищ продюсер.

— Я думаю, вы, как большинство творческих людей, склонны к преувеличению, — заметил Дима. — Как в ту, так и в другую сторону.

У него возникли серьезные сомнения в целесообразности предложения денег. Похоже, Абалов считал ниже своего достоинства работать с малоизвестными режиссерами.

— Одним словом, молодой человек, как раз в данный момент я уже рассматриваю несколько предложений. От Захарова и от Хотиненко. Боюсь, что не смогу выкроить время для работы в вашем проекте.

— «Гамлет» может стать вашим лучшим фильмом, — серьезно заявил ему Дима.

— Сомневаюсь, — ответил Абалов, не оборачиваясь. — На мой взгляд, вы пока еще слишком молоды, чтобы реально оценивать как творческий, так и коммерческий потенциал будущих фильмов. Я, уж поверьте, достаточно повидал на своем веку и крупных удач, казавшихся штамповками в сценарной записи, и грандиозных провалов, поначалу обещавших стать шедеврами… Ваш «Гамлет» — это провал. А Луньков — обычный халтурщик.

— Послушайте, Максим Юрьевич, — Дима взял сценарий со стола. — Вы уже обедали?

— У меня только что закончилась репетиция, — ответил тот. — Да и времени слишком мало. Я тороплюсь на съемку, на телевидение. Пригласил старый приятель в программу. Я не мог отказать.

— Я не займу у вас много времени, — пообещал Дима. — Мы только пообедаем. Хорошо? Это не имеет никакого отношения к нашему разговору. Просто я давно смотрю фильмы с вашим участием, и мне было бы приятно пообедать в вашем обществе. Найдем какое-нибудь тихое, спокойное место… Например, «Рэдиссон». Вас устроит «Рэдиссон»? Разумеется, я приглашаю.

Абалов смыл грим, посмотрел на Диму внимательнее. Предложение солидное, но…

— Только учтите, наш обед ни в коей мере не обязывает меня к дальнейшим контактам с вами, — заявил актер.

— Разумеется.

Когда они выходили из театра, Дима задержался на вахте, что-то шепотом спросил у вахтерши. Та ответила так же тихо, постреливая хитро глазами по сторонам. Ответ обошелся Диме в десять долларов. Сущие пустяки. А вахтерши так мало зарабатывают.

На улице Абалов рассматривал Димин «БМВ».

— Ваш? — спросил он, и в голосе внезапно прорезались уважительные нотки.

— Мой, — улыбнулся Дима. — Если бы вы согласились на эту роль, у вас был бы такой же.

Абалов засмеялся неуверенно. Он не понял, шутит этот настырный мальчик или говорит всерьез.

— И сколько же может стоить такая машина? — спросил актер, когда «БМВ» плыл по Садовому кольцу. — Нет, поймите меня правильно, это чисто гипотетический интерес.

— Если гипотетический… В базовой комплектации — тысяч сто двадцать, я полагаю, — ответил Дима.

Абалов нахмурился. Сумма произвела впечатление. Наверняка он получал за фильм куда меньше.

Через пятнадцать минут они сидели в ресторане. Еще через пять улыбчивый официант принес графинчик с тремястами граммами мартеля.

— Ммм? — Абалов поиграл бровями. — Хороший коньяк. Один из моих любимых. Вы что, заранее выясняли?

— Про коньяк? — Дима вежливо улыбнулся. — Ну, если честно, то да. Когда продюсер приглашает актера вашего уровня, он должен четко представлять себе, что от него потребуется.

Сидящий за соседним столом Борик расплылся в довольной улыбке.

Через полчаса Абалов уже звонил приятелю на телевидение, извиниться, что никак не сможет приехать сегодня. «Понимаешь, Юра, позвонили с киностудии, на пробы срочно надо. Фильм — шедевр, к тому же часть сцен будет сниматься „там“… Ну, ты понимаешь». Нет, Дима вовсе не принуждал Абалова подписывать контракт на съемку. Более того, он вообще больше ни разу не завел речь о своем проекте. Только слушал внимательно. Большего от него и не требовалось. Еще через десять минут мартель незаметно скончался, и улыбчивый официант заменил графинчик новым. Еще через двадцать Абалов тряс пальцем и что-то невнятно объяснял Диме относительно достоинств его фильма. Через полчаса Дима выложил на стол договор, в котором оставалась одна пустая графа: «Порядок оплаты работ».

Абалов мутно просмотрел бумаги, не менее мутно взглянул на Диму и спросил, запинаясь:

— Так… что ты там говорил насчет такого же «БМВ»?

Дима спокойно взял договор и вписал в графу фразу: «Автомобиль „БМВ-750“ 1999 года выпуска, с пробегом не более 10 000 км. В течение недели с момента подписания договора».

Абалов прочитал, снова уставился на Диму, спросил, облизнув губы:

— С… слушай, а т… ты не шутишь?

Дима молча протянул ему ручку. Через тридцать секунд он положил в карман подписанный Абаловым договор.

Борик помог вывести пьяного актера из ресторана, поймал такси. Абалов все порывался пригласить «перспективного продюсера» в гости и угостить водкой, — «Уважаю… ты з… знаешь, как работать с… людьми…», — но Дима наотрез отказался, сославшись на неотложные дела.

— Через неделю, — пообещал он. — «БМВ» ваш обмоем.

— Годится, — Абалов погрозил ему пальцем. — Н…не забудь. Ты а… обещал.

Дима заплатил таксисту. Пока он отсчитывал деньги, водитель спросил шепотом:

— Слышь, парень… Это — Абалов?

— Нет, — покачал головой тот. — Похож просто.

— Ааааа, — разочарованно протянул шофер.

«Волга» умчалась. Дима проводил ее взглядом.

— Реально ты этого клоуна развел, — протянул Борик. — Я думал, он тебя обломит. А как ты дотямкал, что он квасит по-черному, а, Дим?

— У вахтерши спросил. Она сказала: «Человек хороший, только пьет много».

— А насчет марки «клоповника»? Тоже вахтерша сказала?

— Смеешься? Откуда ей-то такие подробности знать? Но хотел бы я посмотреть на человека, который признается, что ему не нравится мартель двадцатилетней выдержки. — Дима засмеялся. — Главное, выпить первую рюмку, а там…

Борик цыкнул зубом, покачал головой.

— Братан… А ты шаришь конкретно. Уважаю.

Дима пожал плечами, забрался в «БМВ».

— Поехали, Борь. Мы и так много времени потеряли. Нам к шести надо на студии быть. А еще нужно домой заехать.

* * *

Новая квартира молодоженов разместилась в двадцатидвухэтажном жилом комплексе. В нем было все, что необходимо современному деловому человеку, чтобы не чувствовать себя усталым. Сауна, бар, бассейн, тренажерный зал, прачечная, магазины, почта, парикмахерский и косметический салон, химчистка… Ну, и так далее.

Сопровождаемый пытливым взглядом охранника, Дима прошел через холл, в котором бригада рабочих тащила ящики с мебелью и стройматериалами. Новые владельцы отделывали апартаменты на собственный вкус. У Димы и Наташи была одна из самых неказистых квартир. Стодвадцатиметровая «трешка» с двумя санузлами и зимним садом.

Дима поднялся на свой этаж, достал из кармана ключи, открыл дверь. В коридоре еще царил кавардак, но кавардак уютный, домашний. Свой кавардак. Стояли вдоль стен коробки с плиткой, лежали рулоны обоев, упаковки стеновых панелей.

Дима вошел в гостиную. Наташа, в рубашке-«гавайке», завязанной узлом на животе, в перепачканных краской джинсах, сидя по-турецки на полу, рассматривала куски обоев. Дима остановился у нее за спиной, улыбнулся.

Почувствовав его присутствие, Наташа оглянулась, улыбнулась:

— О, привет. А я не слышала, как ты вошел. Как думаешь, какой цвет обоев подойдет к этой комнате? Я вот подумала, может быть, голубые поклеить в кабинет? А сюда эти, бежевые?

Дима поставил кейс с деньгами у порога, подошел к жене, поцеловал ее в макушку.

— Димка, ну тебя, — засмеялась Наташа. — Я серьезно. Если сюда бежевые поклеить? Что-то мне голубые разонравились.

— Выкинь их, — предложил Дима.

— Как это?

— Просто. Сверни в рулон и скажи рабочим, чтобы вынесли на помойку. — Дима снова поцеловал ее в макушку, приобнял.

— Да ты что. Они же таких денег стоят.

— Плюнь. Главное, чтобы нам здесь было хорошо. Если тебе не нравятся обои, дом станет казаться неуютным.

Наташа вздохнула.

— Жалко.

— Если жалко, — Дима повернул ее к себе, поцеловал уже всерьез. — Если жалко, — продолжил он, с трудом отрываясь от ее губ, — убери на антресоли. Пусть полежат. Потом выкинем. — Дима начал торопливо развязывать узел на «гавайке» Наташи, а она, так же торопливо и жадно, расстегивала пуговицы на его рубашке. — Через год или через два. Когда жалко не будет.

— Мне всегда будет жалко, — шептала она. — Всегда. Эти обои.

— Почему? — спросил он, стаскивая с нее джинсы.

— В этих обоях вся наша жизнь.

— Почему?

Лифчика на Наташе не было, у нее была потрясающая грудь, грех прятать. Она быстрым движением сняла черные узкие трусики, обняла Диму, прижалась к нему. Тонкая, стройная, гибкая.

— Потом поймешь. Когда подрастешь. Пойдем, — она взяла его за руку, повела в спальню.

Спальня оказалась единственной комнатой, в которой была мебель. Натурального дерева гарнитур со шкафом-купе и фантастических габаритов кроватью.

Солнечные лучи легли на тело девушки, высветив золотистый пух. Она шла, покачивая бедрами, зазывающе, но очень озорно, дразня его. И все-таки ее движения были грациозны, лишали рассудка, гасили любое сопротивление, любой порыв, кроме одного: любить. Куда бы Дима ни торопился, в это мгновение время для него остановилось. В плавном течении света, в гармонии кофейных оттенков дерева и золотых кожи пробуждались первобытные инстинкты, а само понятие «любовь» раскрывало незнакомые глубины, забытые людьми, искрилось, становилось всеобъемлющим, затягивающим, таящим в себе нечто новое, неизведанное.

Наташа расстегнула Диме брюки, присела на край кровати, кошачьим движением откинулась на спину, прогнулась.

— Поцелуй, — потребовала она.

Честно говоря, Дима готов был ее съесть. В голове у него возникла желто-белая, вращающаяся с безумной скоростью пустота. В ней вспыхивали и гасли голубые искры. Они отплясывали безумный, сводящий с ума вальс.

Дима не видел ничего, кроме Наташиных глаз и губ, шепчущих что-то притягивающее, завлекающее. В ушах у него шелест волн ее шепота сливался с гулом собственного сердцебиения. Гул этот становился все громче, шепот растворился в нем полностью, перешел в форму не звуков, а образов, воспринимался как прикосновение к болезненно-чувствительной коже. Легкость желания давила глыбы бытия.

— Иди сюда, Димочка… Димочка… Любимый мой…

Ее голос тек, словно густой сироп. Он падал в реку времени и растворялся в ней. Реальность исчезла. Он словно оказался в ином измерении, где секунды, минуты, часы — ничто. Время перестало иметь значение, потому что в этой комнате его просто не существовало…

Дима пришел в себя от того, что кто-то настойчиво и мощно колотил в дверь. Давил на звонок, снова колотил и снова давил на звонок.

Наташа чмокнула Диму в щеку, выскользнула из кровати, накинула халат. Прошла в прихожую. Щелкнул замок.

— А-а, Боря, здравствуй.

— Здрасьте, — послышался взволнованный басок Борика. — А Дима здесь?

— Здесь, конечно. Ты проходи. Он в душ заглянул, сейчас будет готов. Сорочку только сменит.

Дима метнулся в душ — помещение номер два. Ванны тут не было, зато стояла душевая кабинка. Не самая шикарная, но все лучше, чем ничего. Пустил воду, на скорую руку ополоснулся, влетел, как абориген с Фиджи, — полотенце вокруг бедер. Натянул сорочку, брюки. Наташа, сидя на кровати, улыбалась.

— Слушай, — Дима принялся повязывать галстук, у него ничего не получалось. — Я сегодня задержусь, наверное. Мне с Северьяном Януарьевичем надо кое-что обсудить. Я же в этом деле, признаться откровенно, полный лох… — он смущенно улыбнулся. — Никогда не умел галстуки завязывать…

— Давай помогу. — Наташа быстро и ловко повязала ему галстук.

— Здорово, — Дима посмотрелся в зеркало. — Где это ты наловчилась?

— Профессия научила, — улыбнулась Наташа, поправляя узел галстука. — Вот так. Теперь хорошо. Молодой, преуспевающий, красивый, обаятельный. Продюсер.

— Я побегу…

— Беги, — она чмокнула мужа в щеку. — Я буду тебя ждать.

— Ага, — совсем по-мальчишески кивнул Дима. — Ой, чуть не забыл. Там, в комнате, я чемодан поставил. Убери его куда-нибудь, ладно?

— Хорошо, — кивнула Наташа. Было видно, что ее мучает любопытство, но она никогда не спросит, что в чемодане.

— В нем деньги, — просто сказал Дима. — Полтора миллиона долларов. Без каких-то копеек. Все. Я побегу, а то опоздаю. Деловой человек обязан быть пунктуальным.

— Беги, — Наташа проводила мужа до двери. — Удачи, — улыбнулась напоследок она и закрыла дверь.

Уже спускаясь в лифте, Дима покосился на улыбающегося Борика.

— Ты чего?

— Ничего, — ответил боец и расплылся еще шире.

— Жарко сегодня. Сорочку менял.

— Конечно, — кивнул Борик. — Я так и понял. Реально.

* * *

Язга принес новость. И новость эта была настолько ошеломляющей, что Смольный едва не упал. Он несколько секунд соображал, затем, для вида, покачал головой и переспросил улыбающегося Язгу:

— Братан, повтори еще раз, а то я испугаюсь, что у меня башню повело.

Тот расплылся еще шире:

— Сегодня мне позвонил один наш деловой. Мы через его контору реально лаве прокручиваем. Ничего особенного, фуфло мелкое. Так вот, пару месяцев назад понадобилось нам срочно бабки слить на счета в офшоре. Ну, завели под это дело байду конкретную, типа картинку на простыню вешаем. Набрали клоунов там, все реально. Пацаны бабки слили и думать забыли про это. А сегодня заявляется к нашему деловому какой-то лох, с закосом конкретным под крутого, и предлагает кино это фуфлыжное у него купить за реальные бабки. Мы же чего-то в картинку эту впрыснули, чисто для понта. Так вот лох наши лаве пропащие вернул и еще полтинничек сверху пристегнул на красоту. — Язга выдержал театральную паузу. — Деловой, ясно, бабки сразу нам откинул. Но говорит, у фраера этого их полный сундук, до краев затаренный. Пацаны стойку сделали, решили лоха этого реально на бабки опускать, в легкую, но сначала пробивать стали, чей он, под кем ходит, чтобы косяка не случилось. И выяснилось, что лох-то этот… родной сынок Крохи.

— Атас, — простонал от удовольствия Смольный. — Полный. Вот это подарок ты мне сделал, братан. Вот это конкретный сюрприз по жизни, век воли не видать. Кроха, сука. Вадим-то, лось перхотный, рубился, что они оба не то в Испании, не то в Италии. Значит, по Москве бычок бегает, дела делает реально? Ах, Кроха, хитрован. Кидать, значит, нас надумал, падла позорная. Ну я ему устрою, б…ь, райский праздник. Он у меня на коленях прощения вымаливать станет. — Смольный произносил угрозы спокойно, только глаза его блестели так, что Язга сразу поверил: «папа» найдет способ поставить Кроху на колени. — Где этот твой деловой?

— Здесь. В коридоре рисуется. Пацаны, как только выяснили, что к чему, сразу его за хобот взяли и сюда привезли. — Язга шагнул к двери. — Позвать?

Смольный рухнул в кресло, налил себе рюмку водки, выпил.

— Давай тащи его сюда.

Язга вышел в коридор, вернулся через пару минут, ведя за собой Эдуарда Александровича. Тот шел бочком, зажавшись, как первоклассник на уколе у доктора.

— Здравствуйте, — кивнул он, поглядывая то на Язгу, то на Смольного.

— Иди сюда, — поманил его Смольный. — Ты с лохом сам разговаривал?

— Да, он ко мне еще утром приходил, — торопливо забормотал Эдуард Александрович. — И… сразу показался мне подозрительным. Вел себя…

— Ты хорош мне укроп этот крошить, — остановил Эдуарда Александровича Смольный. — Лучше вот что скажи, у тебя ход какой-нибудь к нему остался? Ну, на случай, если вопросы решить понадобится какие-то… производственные. Остался?

— Вообще-то нет, — пробормотал испуганно Эдуард Александрович. — Он мне свой номер телефона не давал. Договор подписал, деньги заплатил и сразу ушел, но… Я знаю, как найти режиссера группы. Ему-то известно, как на этого… этого лоха можно выйти.

Смольный подхватил мобильник, толкнул по столу продюсеру.

— Звони ему. Давай. Звони этому своему режиссеру, х…ссеру, кому хочешь звони. Мне нужно знать, где сейчас обсос этот молочный обитает реально. Давай. Я жду.

— Хорошо, да, конечно. Сейчас…

Эдуард Александрович принялся тыкать трясущимся пальцем в кнопки. Не попадал, сбивался, начинал набирать снова.

— Ну, чего ты возишься, баран? — с размытым раздражением в голосе прикрикнул на него Смольный.

— Сейчас, минуточку. Одну минуточку, — пробормотал тот, тщательно набирая номер. Понял: еще раз ошибется — беда будет. — Вот. Алло? Миша? Миша, здравствуй. Это Эдуар… Да, я. Узнал? Хорошо. Миша, ты мне не подскажешь, как я могу разыскать вашего нового продюсера? Он мне очень нужен. Тут проблема возникла одна с документами. Он бумагу важную забыл подписать… — Эдуард Александрович стрельнул взглядом на Смольного. Тот кивнул одобрительно. — Да. Во сколько? А куда? Ага, хорошо, Миша. Спасибо большое. — Эдуард Александрович с гигантским облегчением положил трубку. — Все. Он подъедет сегодня к шести часам к главной проходной «Мосфильма». У него встреча назначена с Северьяном Януарьевичем.

— Северь… Северьяныч… Что это еще за болт моржовый? — спросил Смольный, набирая номер.

— Это директор съемочной… — Эдуард Александрович умолк, поскольку в этот момент на том конце взяли трубку.

Смольный сразу потерял к Эдуарду Александровичу всякий интерес. Впрочем, он этого интереса и не испытывал.

— Алло? Святослав Григорьевич? Добрый день. Смолянов тебя беспокоит. Как твои драгоценные дела? Все трудишься? Смотри не перетрудись. Отдыхать надо почаще, Святослав Григорьевич, а то, не ровен час, клапана застучат реально. Как мы без тебя тогда будем? Шучу, шучу. Ты еще меня переживешь. Так в чем проблема? Выбирай, шарик-то большой. А наш профсоюз тебе лаве подкинет из кассы конкретной взаимопомощи. Да хоть на той неделе. Договорились, — Смольный засмеялся мелко, как стекляшки по полу рассыпал. И тут же согнал улыбку, заговорил вроде бы и беспечно, но очень всерьез: — А у меня к тебе просьба будет, Святослав Григорьевич. По твоей линии. Тут, понимаешь, обсос один малолетний хороших людей сильно огорчает. Да. Нам по ушам проезжает, рубится, что крутой сильно. Да деловой один пожаловался. Как раз в моем кабинете сидит. Какие базары, Святослав Григорьевич? Заяву он тебе начиркает реально. Да. Забил этот обсос крысиный нам «стрелку» на шесть, у главной проходной «Мосфильма». А чего? Реальное место. Людное. Так ты пошли, значит, огольцов-то своих пятнистых, пусть прихватят его и у себя пока подержат. До ночи. А я тебе потом позвоню, как с ним быть, ладно? Ну и отлично. Он на реальной тачке ездит. Черный «БМВ». Сделаешь? Вот и договорились. Спасибо, Святослав Григорьевич. Спасибо, дорогой. — Смольный повесил трубку, улыбнулся, развел руками. — Все. Попал Кроха. Конкретно попал.

Закурлыкала трубка Язги.

— Я. Слушаю тебя.

Советник разом понизил голос. Выразительно посмотрел на Смольного. Смольный в свою очередь на Эдуарда Александровича.

— Ну, чего стоишь-то? Иди, свободен.

— Понял… Спасибо.

Бочком продюсер отступил к двери, просочился наружу, почти бесшумно, словно в замочную скважину пролез. Исчез, испарился и был тут же забыт.

— Да ты чего, братан? — тревожно переспросил Язга, и Смольный сразу понял, что начались проблемы. — И все подняли? И ничего? Засада, братан…

Вообще-то Смольный и не ожидал, что обойдется совсем без проблем, но, судя по тону советника, на этот раз проблема назревала серьезная.

— Что? — спросил он, когда Язга отключил трубку.

— Люди Крохи слились. Совсем.

— Как слились? — переспросил Смольный.

— Реально. В туман слились. Наши менты по всем их хавирам известным прошли. Все там подняли — пусто. Вообще ни души.

— Засада, — повторил Смольный формулировку советника. — Куда они делись-то? У Крохи почти полторы сотни стволов. Столько людей не спрячешь.

— Может, они за город свалили? — предположил Язга. — Утром еще? У Крохи с ушами все в порядке, и рубит он конкретно. Уже понял, наверное, что объявлять его будут. К войне готовится.

— Если он к войне готовится, почему бычок его до сих пор по Москве топчется? — Смольный уже не скрывал раздражения. Слишком молод он еще был, чувства прятать пока не научился. — Или, ты думаешь, он сюда сам поехал с такими бабками, а «папа» даже не узнал, где его сын делся? Да Кроха за него любого зубами порвет. Любой отец реально порвет. Что же это выходит? — Смольный задумался, побарабанил пальцами по столу. — Что выходит-то? Выходит, что в пролете мы, Язга. Чисто в пролете.

— Да не нервничай ты так, — успокоил его советник. — Нам-то не все равно? Ну, слились они. И что? Все равно Крохе против нас реально не потянуть. У нас две с половиной сотни пехотинцев под ружьем. А еще бычка его в стойло поставим, и полный расклад у нас на руках будет. Увидишь, Кроха один на разбор приедет, лишь бы малого не грохнули.

— Это верно. Это верно. А наш человек от Крохи не объявлялся?

— Нет пока. Молчит. Но обещался позвонить, как только случай удобный вывалится, — сообщил Язга.

— Если до шести звонка от него не будет, сам ему звони, — приказал Смольный. — Пусть объяснит, что за хрень такая творится.

— Ладно, — кивнул советник. — Пацаны готовы. Стволы на месте. Все на мази.

Смольный посмотрел на рюмку, на стоящую тут же бутылку водки, но пить не стал. Одна рюмка — куда ни шло. Больше нельзя. Ему еще разговор сегодня предстоит.

* * *

Дом Челнок выбрал хороший, на отшибе. С трех сторон поле, лес вдалеке. С четвертой, правда, дорога, но ведь деревня, в каждом дворе по собаке — караул. Сунься кто, лай такой поднимется — святые на небе уши ладонями зажмут.

Степану дом не понравился. Телевизора в нем не было, видака не было, музыки не было, даже радио — и того не было. Из чтива только подписка «Науки и жизни» за 1983 год. Плита под газовый баллон. Без баллона, естественно. Горячей воды нет, ванны нет, туалет во дворе, за раскисшим огородом. Пошел. А чего делать-то, коли приспичило?

На очке сидишь, как гордый орел на кавказской вершине. Крылья растопырил — в задницу дует северный ветер, что только с собой не уносит. Ощущения — привет вам, белые медведи. Щели между досками — дом в полный профиль видать и еще полдеревни в придачу. Внизу хлюпает, как в колодце, даже оторопь берет поначалу. Аж замираешь испуганно, глаза, как у филина, осмыслить пытаешься, а не оторвалось ли чего ненароком? При этом следи, как бы еще на кроссовки с непривычки не… того самого. Вместо туалетной бумаги — рваные страницы то ли «Науки», то ли «Жизни». А перед рожей — жирная карандашная надпись поперек двери: «Костя и Вася. Нижний Тагил. ДМБ-91». При чем тут Нижний Тагил? Что они тут делали, эти Вася с Костей? Как они в этой будке вдвоем поместились? Тут таракану и тому на задних лапах стоять придется, если не хочет дверь башкой открывать.

Степан справил нужду, застегнул штаны и побрел через огород к дому. Собственно, и огорода как такового тоже не было. Так, намек на грядки. Целина непаханая.

— Ну, ты и надыбал хату, — буркнул Степан Челноку, пытаясь обтереть кроссовки тряпкой. — Пострашнее не было, что ль? Я там по дороге одну сгоревшую видел. Надо было в ней поселиться.

Тот только усмехнулся, поправил висящий на плече «АКМу».

— Не гони волну, братан. Нормальная хата. Дальняк — фигня. Завтра на нормальный сходишь. Главное, чтобы было чем на него сесть.

— Порадовал, — поморщился Степан. Кроссовки упорно не хотели отмываться и даже наоборот — приобрели конкретный поносный колер.

— А ты думал? Война, братан.

Светлана вышла из комнаты, вздохнула, но промолчала. Выходя замуж за Кроху, она понимала, чем благоверный занимается, какие дела ведет. И отдавала себе отчет в том, что однажды наступит день, когда им придется перейти на осадное положение, забиться в какую-нибудь дыру вроде этой и сидеть, не высовывая носа, может, неделю, может, месяц, а может, и остаток жизни. Странно, но она не чувствовала раздражения из-за отсутствия бытовых удобств.

— Степ, — позвала Светлана, — пойдем поговорим.

— Да ладно, — отмахнулся он. — Я с Челноком поговорил уже, — и пошел в дом.

И одному-то остаться негде. В каждой комнате по бойцу, да на чердаке двое — дорогу пасут.

— Во, жизнь, блин… — пробормотал себе под нос Степан. — Романтика… — В этот момент у него в кармане завибрировал мобильник. Хорошо, что он сразу догнал взять модель с вибрацией. Степан прошел в дальнюю от двери комнату, достал из кармана трубку, спросил, прикрывая губы ладонью: — Алло?

— Степан? Это Ирина… — Шепот нервный. Собранный, но нервный.

— Я узнал, Ир, — Степан чуть не подпрыгнул от радости. — Слушай, у меня отец листок порвал, ну, тот, на котором ты номер записала. Я волновался… А почему ты шепотом говоришь? Ты не одна, что ли?

— Степан, — голос девушки сбился на секунду, пошел клочьями, рваной скороговоркой. — Подожди минуту. Скажи, твой папа может мне помочь?

— Не знаю. Прямо сейчас — не знаю. У него проблемы возникли. А что случилось? — насторожился Степан.

— Понимаешь, тут какие-то люди у подъезда. Человек пять, на иномарке приехали. И, по-моему, у них оружие. А только что кто-то поднимался на площадку, в дверь звонил… Потом с замком возились.

Степан почувствовал, как по его спине побежали мурашки. Размером с крокодила. И такие же холодные.

— Степан… Степан, ты слушаешь?

— Я слушаю, Ира. Слушаю. Погоди… Я что-нибудь придумаю.

— Степан… — Она помолчала, потом призналась: — Мне страшно.

Прозвучало это очень отчаянно и безнадежно. Еще бы ей не было страшно. Любой бы на ее месте испугался.

— Ира, слушай меня внимательно… Ты сколько продержишься? Час сможешь?

— Если только они дверь ломать не станут. Я стопор накинула. Отмычкой… — Пауза и вновь сдавленный шепот: — Вот опять кто-то в замке ковыряется. Подожди, я в кухню уйду. С той стороны дверь открыть нельзя.

— Из квартиры черный ход есть?

— Нет.

— А ты вообще из квартиры выйти можешь?

— Нет. Там парень какой-то между этажами стоит. Я в глазок смотрела…

— Черт. Ладно. Я сейчас приеду. Главное, не паникуй.

Последнюю фразу он сказал уже едва ли не в полный голос, совершенно забыв об осторожности. И тут же услышал за спиной:

— Ты с кем это базары катаешь, братан?

— Что?

Степан резко повернулся. На пороге стоял Челнок.

— Я спрашиваю, кому звонил?

— Да это не я. Это мне. Пацан один из института. У него напряги там… с экзаменами, короче. Спросил, не смогу ли я помочь.

— Что-то я звонка не слыхал.

— Да он в режиме вибрации стоит. Не звонит, трясется.

— А-а, — Челнок подошел, протянул руку. — Можно посмотреть?

Тон его подразумевал скорее утверждение, нежели вопрос.

— Конечно, смотри, — Степан положил мобильник на ладонь Челнока.

— Хорошая машинка. — Тот с любопытством осмотрел аппарат, сунул себе в карман. — Не в обиду, братан. Когда все закончится, верну. А пока пусть побудет у меня. На твоем пацане реальные люди уже висеть могут. Ты, по неопытности, наколку им дашь. Неприятности тогда у нас будут. Понимаешь?

— Ладно, чего там… Надо так надо, — Степан сделал честные глаза. — Слушай, Челнок, у тебя бабки есть?

— Ну, допустим, есть мало-мало. А тебе зачем?

— Да хотел в магазин сходить. Скучно, блин, как в могиле.

Степан изо всех сил старался, чтобы его голос звучал беспечно и убедительно. Судя по всему, получилось плохо. Точнее, совсем не получилось.

— Не стоит, пожалуй, братан. Лучше сутки скучать здесь, чем без берегов — в ящике.

— Наверное, ты прав, — кивнул Степан. — Наверное, прав. Отец не звонил?

— Нет. Не до нас там сейчас, Степ. Мы в безопасности, а ему из-под «пера» сегодня уходить придется, — улыбнулся чуть заметно Челнок.

Он понял спокойствие и покладистость Степана по-своему. В критической ситуации люди на многое начинают смотреть иначе.

— Ладно, — Степан потянулся. — Пойду по дому пошляюсь, клопов погоняю. Хоть какое-то развлечение. Да, слушай, ствол у тебя есть?

— А ты не видишь? — Челнок хлопнул ладонью по кожуху автомата.

— Не, не этот. Пистолет есть? Для меня. Вдруг волки нагрянут? Вы биться будете, а я за печкой сидеть?

— А где ты тут печку нашел? — усмехнулся Челнок, но полез за пазуху, выудил из наплечной кобуры «ТТ». — Ты волыну-то реально в руках держал раньше?

— А то нет?

— Ну, тогда бери, пользуй. Но если менты прорисуются — бросай на пол. А еще лучше — в окно. И в полную несознанку, как бы ни кололи. Ты про ствол этот знать ничего не знаешь и в глаза его реально никогда не видел. Признаешься — мало дадут, не признаешься — вообще ничего не дадут. Понял?

— Понял, не дурак, — Степан принял ствол, покрутил в руках, сунул за ремень, под куртку. — Не заметно?

— А какая разница? — искренне удивился Челнок. — Ты же не на прогулку с ним собираешься. — Он прищурился. — Слышь, малой, а ты часом не косяки ли пороть намылился, а? Что-то мне глаза твои не нравятся.

— Да ты чего? — искренне возмутился Степан. — Я что, совсем без понятий, что ли? На всю башку ушибленный?

— Ты смотри у меня, малой. Замечу чего — уши оторву. Имей в виду.

— Уже имею.

— Молодец. Шустро рубишь.

Челнок пошел к двери, на пороге повернулся, сказать чего-то хотел, да не сказал. Вышел.

Степан вышел следом, постоял, прислушался, откуда доносится стук Светланиных каблуков. Вроде со второго? Точно, со второго. Он быстро взбежал по лестнице, заглянул в одну комнатку, во вторую.

Светлана просто ходила, сложив руки на груди. Мотала круги, коротала время. Увидев пасынка, остановилась, взглянула удивленно.

— Степан?

— Тихо, — он прижал палец к губам. — У тебя лаве есть?

— Лаве?

— Ну, деньги есть у тебя?

— Есть, — Светлана сняла с плеча сумочку. Но смотрела непонимающе. — Что-нибудь случилось?

— Да ничего не случилось. Нормально все.

— Сколько тебе нужно?

— Баксов триста. Лучше, если больше.

— Сейчас посмотрю. По-моему, есть у меня… А зачем тебе, ты можешь сказать?

Она выудила из сумочки красивый кожаный бумажник, открыла, достала несколько стодолларовых купюр, тоненькую стопочку пятисотрублевок. Среди них затесалось несколько сотенных и даже пара полтинников. Степан выхватил из ее рук деньги, сложил, запихнул в карман джинсов.

— Постой, — встревожилась Светлана. — Ты что задумал?

— Тихо, — прошипел страшно Степан. Рванул из-за пояса пистолет. — Блин, заорешь еще раз, завалю!

— Степка, ты с ума сошел! Отдай пистолет!

— Да иди ты, — Степан попятился к выходу, держа Светлану на мушке. — Шалава…

— Идиот, — вдруг резко сказала она. — Придурок малолетний. Засранец дешевый. Эгоист. Ни о ком не думаешь, кроме себя. Ну ладно, на меня тебе плевать. Пусть. Но ты же отца подставишь, дебил. Людей его подставишь, себя подставишь!

Степан нырнул в коридор, в два прыжка оказался у лестницы, скатился по ступеням. Челнок уже стоял, повернувшись полубоком, вскинув автомат к плечу. Увидев Степана, сплюнул.

— Бес оглашенный. Я же тебя чуть не завалил. Ты куда так вваливаешь-то, малой?

— Брат, подперло! — заорал Степан, прыгая по грядкам, как австралийский кенгуру.

— А-а, — понимающе мотнул головой Челнок и засмеялся. — Небось молоко-то с огурцами трескал? Смотри ствол в парашу не урони! Сам доставать полезешь!

И в эту секунду на крыльцо выбежала Светлана.

— Остановите его кто-нибудь! — крикнула она. — Степка, стой!

Челнок прищурился. Он сразу все понял, скинул автомат, сунул его Светлане.

— Держи! Не дай божок, срисует кто. Вот баклан, — досадливо бормотнул он, скатываясь с крыльца. — А ну, стоять, малой!!! — гаркнул уже на бегу. — Стоять, тебе говорят!

А Степан летел к забору, сгнившему, почти завалившемуся на пашню штакетнику, оскальзываясь в грязи, чувствуя, как кровь приливает к ушам и те становятся огромными, будто японские зонтики. Штакетник придвигался рывками. Десять шагов, а потом сразу три, потом один. Степан ухватился за край, не прыгнул — толкнул. Заборчик повалился хлипко, как раненый солдат-новобранец.

Степан ломанулся через поле, путаясь в гниющей картофельной ботве, к лесу. Челнок бежал за ним.

— Стой, малой! Все равно догоню!

— Запаришься! — выдавил на выдохе Степан.

Степан не думал о том, что будет. Он думал о том, что есть. Ирина поехала к нему в институт, даже не спросив, что случилось. А этим… Этим плевать на всех, кроме себя. Вообще на всех. А Степану — нет. И даже если она потом захочет уйти, он обязан ее выручить. Хотя бы потому, что утром она выручила его.

Степан прибавил шаг. Словно бы второе дыхание открылось. Бежать стало легче. Не догонит его Челнок. Ни за что не догонит. Потому что он за себя. А Степан — за Ирину.

— Г…нюк! — процедил Челнок зло.

— Дыхалку побереги!

— Я тебе уши оторву!

— Догони сначала!

Степан достиг опушки секунд на пятнадцать раньше, нырнул в кусты, плюхнулся на сырую траву за трухлявым стволом поваленного дерева. Он видел, как Челнок вошел в лес, остановился, согнувшись пополам, оглядываясь и переводя дух.

— Дурак! — крикнул Челнок. — Пойми! Тебе же в городе появляться нельзя. Завалят!

Степан перевернулся на спину. Закрыл глаза. «Ушел, — набатно пульсировала в висках кровь. — Ушел».

— Степан! Слышь, Степан! Давай я хоть пацанов с тобой пошлю!!!

Да, да. Втирай это фуфло бедным, сказочник. Затрещали кусты, но в другой стороне. Пусть ищет. Пусть. Степан полежал еще минут пять. Дождался, пока станет совсем тихо. Пели над головой птицы да доносился издалека шум трассы. Аккурат до самой Москвы добраться можно. Только Степан-то на звук этот не пойдет. Потому как Челнок — пацан тертый, на таких делах трех собак сожрал. Стоит небось на трассе, его встречает. Нет уж.

Степан поднялся и зашагал по лесу, стараясь держаться параллельно шоссе.

А Челнок пускай постоит, воздухом подышит. Ему полезно.

* * *

Их повязали настолько шустро, что Борик даже хрюкнуть не успел. Стоило им открыть дверцу, вся площадь пришла в движение. Откуда ни возьмись выкатился замызганный «жигуль» и блокировал «БМВ» сзади. Стоящая у проходной компания не то актеров, не то грузчиков метнулась к иномарке, на ходу выхватывая из-под кургузых пиджачков стволы. Дверца распахнулась, чья-то рука вцепилась Диме в волосы и потащила наружу.

— Руки! Руки, падла, — орали глоток в двадцать, не меньше. — Лежать! Лежать, я сказал, падла! Ноги на ширине плеч! Лежать!!!

Бросили на асфальт, в лужу. Вокруг тротуар влажный, конечно, но без луж, так нет, прямо в мокрое положили. Защелкнули на руках «браслеты».

— Вы чего делаете-то, волки? — огрызнулся Борик. — Вы бы бандитов так вязали, как честных граждан!

— Поговори у меня, падла, — весело ответил кто-то.

Дима видел безграничное удивление, написанное на лице Северьяна Януарьевича, стоящего у проходной. Видел заинтересованность столпившихся поодаль кинодеятелей.

— Что, орлы? — спокойно поинтересовался кто-то над головой. Дима вывернул шею, аж позвонки затрещали. Увидел. Невысокий, коренастый мужичок в потертой кожаной куртке, лысоватый, сноровистый. Стоит, засунув руки в карманы, спичку зубами терзает. — Приехали? Сейчас обыщем вашу красавицу-«брюнеточку», глядишь, что-нибудь интересное найдется.

— У вас найдется, — усмехнулся Борик, пластаясь щекой по заплеванному асфальту. — У вас чего только не находится.

— Что-то твой корефан базарит много, — обратился к Диме лысоватый. — Смотрите, как бы вы нам сопротивление не начали оказывать.

— А нам не один болт? — осклабился невнятно Борик. — Больше, чем за «найдется», все равно не повесят. Остальное по совокупности покатит.

— Свидетелей слишком много, — пробормотал Дима. — Сопротивление на нас взвалить не получится. А прежде, чем искать что-то в машине, позовите-ка понятых и предъявите ордер на арест и на обыск.

— Грамотный, да? — лысоватый засмеялся с хрипотцой, прищурился, совсем как «большой папа Владимир Ильич». — Пацан, объясняю тебе конкретно: мы вас пока еще не арестовываем, а только задерживаем «до выяснения», поскольку имеются реальные основания подозревать вас в совершении уголовного преступления, предусмотренного статьями сто шестьдесят третьей, двести девятой, двести десятой и двести двадцать второй УК Российской Федерации. Знаешь, что в этих статьях написано? — Лысоватый забрал у Димы мобильник, принялся набирать номер. — То же, что и у каждого из вас на лбу: «Четвертак строгого».

— Да ладно звенеть-то, начальник, — буркнул Борик. — Больше двадцатника ни в одной нет.

— Прости, ошибся, — усмехнулся лысоватый и стал набирать номер снова. — Двадцатник. А в соответствии со статьей сто шестьдесят восьмой УПК той же федерации, в случае, не терпящем отлагательства, я могу производить досмотр личного имущества без санкции прокурора на обыск, но с «последующим сообщением в течение суток». Так я ведь и не отказываюсь. Обязательно сообщу, что в тайнике, под передним сиденьем вашей машины, обнаружен незаконный ствол. Да еще и паленый. Понял, нет? И давай, браток, без байды этой ученой обойдемся. Как людей укатывать грамотно, ты бабушке своей объяснять будешь. А передо мной пальцами не крути, я не первый год в органах. Таких бобров реально повидал, что лучше бы вообще не знать, что такие люди на Земле есть. Алло? Да, я. Да, взяли, — он посмотрел на Диму. — Молодого и второго еще с ним. Мордатый такой. А как же, обязательно «пробью», обязательно. Сдается мне, на них куча разных подвигов висит. Ну, давай, брат. Давай. Буду ждать. — Лысоватый закрыл трубку, опустил в карман «кожи», усмехнулся: — Вот так, ребятки.

«БМВ» обыскали, как положено, в присутствии двоих понятых — подслеповатого дедушки, «ветерана и заслуженного пенсионера», и молодой девахи, — которых зацепили тут же на остановке. Из кинодеятелей никто в понятые идти не согласился. Дураков нет, врагов конкретных себе наживать. Понятых, конечно, оттерли на пару метров. Салон лысоватый загородил широкой «кожаной» спиной, но ствол, несмотря ни на что, нашел. «Парабеллум». Понятой дед вспоминал, как при Сталине бандитов расстреливали без суда и следствия, и мстительно сверкал слезящимися подслеповатыми глазками. Деваха все понимала и поглядывала печально, однако вступиться побоялась. Власть, блин. С ней лучше не связываться. Того и гляди, краем по делу пойдешь. Кинодеятели смотрели кто с явным злорадством, кто с сочувствием.

— Слышь, отец, — сказал довольно громко Борик, когда ему надоели стенания деда о сладкой боевой юности, — ты не овчаркой в НКВД служил? Тогда грызло прикрой реально. Смотри, выйду — из штанов вытряхну.

За что и получил ногой по причинному месту, скорчился. Тут же получил еще раз, но уже между лопаток. Распластался, ловя ртом воздух.

— На пяточках попрыгай, — весело пошутил кто-то из оперов, и все дружно засмеялись.

— Ну чего, поехали? — спросил кто-то.

Ну и поехали. Правда, не на Петровку, как ожидали Дима с Бориком, а в местное отделение.

— У, братан, дуплить будут, — проворчал Борик. — Конкретно будут дуплить. — И, понизив голос до шепота, добавил: — Про ствол знать ничего не знаем. Тачка только вчера купленная, хрен поймешь, откуда она, чего в ней могло быть. И требуй адвоката сразу, понял? Как только обвинение…

— Слышь, там, орлы! Хорош базлать, — обернулся один из оперов.

— Начальник, погода сегодня конкретная, — оскалился Борик.

— Я тебе не девка, за погоду тереть, — усмехнулся тот. — Пасть захлопни.

— Уже захлопнул, — улыбался Борик.

Насчет дуплить — ему легко было говорить. Гора мышц, такого иди пробей. Сутки стараться придется. Димке в этом отношении было куда сложнее. Мощным телосложением он не отличался. Пару раз умеючи ударят — и кранты. Но, как гласит народная мудрость: «Сознаешься — мало дадут, не сознаешься — вообще ничего не дадут».

В отделении их обыскали еще раз, теперь уже, правда, ничего не нашли, выдернули из брюк ремни, из туфель — шнурки. С Димы сняли галстук. И заперли обоих в обезьянник.

— Что-то я не понял, — Борик присел на дощатые нары. — Не нравится мне это дело, братан. Очень не нравится.

— Что не нравится? — негромко и спокойно поинтересовался Дима.

— Да все не нравится, братан. Если они нас спецом, под укатайку, зацепили, то почему в одну камеру заперли? Поодиночке грузить проще. Дуплить не дуплят, допрос не чинят. Гнилые дела пошли. Слышь, Дим, а этот твой Северьяныч — мужчина врубной, реально? Дотямкает Наташе позвонить?

— Надеюсь, — Дима остановился у двери, прислушался к тишине в коридоре.

Если бы Северьян Януарьевич догадался позвонить Наташе, все было бы просто. Наташа связалась бы с отцом, тот со своим человеком в ФСБ, и часа через полтора Дима с Бориком уже гуляли бы на воле. Пока же остается только ждать.

* * *

Смольный повесил трубку и улыбнулся. Дело сделано. Крохиного огольца взяли даже без особого шухера. Само собой, Кроха напряжет свои завязки по всем линиям. Его менты, не будь дураки, первым делом метнутся на Петровку, но там никаких данных о задержании нет и не будет, пока он, Смольный, не отдаст соответствующих указаний. Скорее всего, жена Крохиного огольца знает, куда поехал муженек, и сможет дать наколку реально. Крохины люди прокачают отделение, на территории которого расположена киностудия, и снова вытянут пустышку. Им не останется ничего другого, как «пробивать» одно отделение за другим. Однако на это у них уйдет несколько дней. Так что, куда ни кинь, всюду у Крохи выходит полный облом.

Смольный набрал номер. Человек, с которым он собирался говорить, был не в уровень, но Смольному очень хотелось услышать его реакцию.

Вадим взял трубку сразу, после первого же гудка. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: ребята нервничают.

— Здорово, братан, — с подчеркнутой вежливостью и ледяным спокойствием сказал Смольный.

— Смольный? Здорово. — Вадим насторожился.

И правильно сделал, между прочим. — Какие дела, братан?

— Да дела-то совсем гнилые. Базар по городу катался, мол, Кроха на «стрелку» забить решил. Все ему по уху. Людей реальных не уважает. Звонят даже, что не в Италии он, а ныкается по норам, как лось сохатый. Я попросил своих ребят пробить, кто гнилуху эту на брателу моего катит. Что скажешь, Вадим?

— А что тут сказать, Смольный? Корефаны твои пускай язык подрежут за базары левые тому филину гнойному, что им баланду сливает.

Голос Вадима звучал спокойно и ровно. Даже чуть безразлично. Толковый парень. Такого хорошо при себе иметь. Жаль, не срастется.

— Так говоришь, оголец младший тоже в Италии?

— Одному-то Крохе хрен ли там делать?

— Вадим, керя душевный, — ласково протянул Смольный, — а ты реально за базары свои ответ держать можешь?

— Я, братан, за свое слово всегда отвечу.

Вадим напрягся. Личина сыграла у пацана.

— Ну и ладно, — с деланным облегчением, растяжно заявил Смольный. — Раз оголец реально за бугром кочумает… Тут, понимаешь, запара конкретная вышла. Нарисовался один фраерок на черном «БМВ». Понты грузил, рубился, что Кроха ему за папу родного катит. Мои его зацепили, ты не поверишь, братела, вылитый оголец. Просто как две капли. Но, раз ты говоришь, что малой в Италии, мы этого фраерка, пожалуй, на «перо» поставим. Как смотришь, братела?

— За такие-то базары? Рвать его на куски надо, как суку, реально.

Ох и выдержка была у парня.

— Ну и лады, — засмеялся Смольный, — Так и сделаю. А Крохе скажу, что ты меня поддержал. Спасибо, братела.

— Да не за что, брат, — Вадим помедлил, затем сказал: — Слушай, Смольный, ты, конечно, его завалить хоть сейчас можешь, твое право. Он на твоей территории рисовался. Но все-таки хотелось бы глянуть на этого чучмека перхотного. Интересно, неужели как две капли?

— Так в чем проблема, братан? Захвачу его на «стрелку» сегодня. Кроха приедет, сможет сам его глушануть за левый базар. А нет, так мои ребята работнут. Им не в падло. Забились?

— Забились, брат. Мы там будем.

— Ну и отлично.

Смольный повесил трубку и весело засмеялся. Придет Кроха. Придет. Куда ему деваться?

* * *

С транспортом Степану повезло. Попутку, здоровенную фуру с арбузами, удалось поймать довольно быстро. А через сорок минут он уже стоял на остановке автобуса, идущего к центру города.

Во двор, понятное дело, заходить не стал. И с улицы все было прекрасно видно. У нужного подъезда стоял темно-синий «Форд Краун Виктория» с затемненными стеклами. Сколько человек находилось в салоне, разглядеть издали возможным не представлялось, однако Степан и не думал это уточнять. Он просто принял как факт слова Ирины. Пятеро. Один дежурит в подъезде, значит, в машине должно быть четверо. И все при оружии. Степан прошелся вокруг дома. Пять подъездов, три из них — сквозные. Два — глухих. Включая и тот, в котором снимала квартиру Ирина. Можно было бы, конечно, попробовать пройти через чердак, но что толку? Незаметно выключить того, что несет вахту в подъезде, не удастся. Стрелять тоже нельзя — слишком много шума. Да и неизвестно, хватило ли бы у Степана смелости нажать на курок. Он никогда не стрелял в людей. И не только не стрелял, даже пистолет не наводил. Ну, не считая Светланы, конечно, но там имело место психологическое воздействие. Тут же совсем другое дело. «Дежурный» вполне мог попытаться отнять пистолет, и… что тогда? Хватило бы у него духу выстрелить? Да кто знает. Так разве скажешь?

Степан машинально сунул руку в карман, с недоумением обнаружил, что мобильник исчез, и только через несколько секунд вспомнил, что телефон остался у Челнока. Ну и фиг с ним. Степан огляделся. Телефонная будка красовалась на углу, у магазина. Милиция, как и во всяком мало-мальски уважающем себя городе, бесплатно. Степан набрал номер.

— Алло! — старательно похрипывая, заголосил он. — Милиция? Милиция, тут какие-то бандиты у нас около дома стоят. Темно-синий «Форд». И еще один человек в подъезде. У них, кажется, оружие есть… Приезжайте скорее.

Степан продиктовал адрес и сразу же повесил трубку. Тут, конечно, не Москва, за две секунды адрес будки не «пробьют», но лучше не рисковать понапрасну. Он перешел улицу и стал ждать.

Милиция не спешила. Появились они минут через пятнадцать. Наверное, ждали, пока само рассосется. Желто-синий «бобик» вполз под арку, притормозил. Милиционеры выбрались из машины, лениво направились к иномарке. Правда, автоматы поправляли довольно многозначительно. Мол, ежелича чего, то мы можем и шмалять начать из этих «тупорылых дурищ». В капусту всех покрошим, на фиг!

Ребята в «Форде» не нервничали. Сидели себе в машине и сидели. И плевать им, похоже, было на милицию. Степан стал свидетелем короткого беззвучного разговора:

«…— Мужики, а чего это вы тут делаете-то, а?

— Пиво пьем.

— А пистолеты у вас есть?

— Нет.

— Ну, на нет и суда нет. Поехали, ребята. Ложный вызов».

Конечно, разговор велся иначе, но результат-то оказался тем же. Через две минуты «бобик» уехал, а «Форд» остался.

Степана это огорчило. Он-то полагал, что братков задержат. С поддавшим в гостях законопослушным гражданином, наверное, куда меньше церемонились бы. Оставалось гадать, как проникнуть в квартиру Ирины незамеченным, учитывая, что проникнуть туда незамеченным нельзя.

Степан еще раз обошел дом, нырнул в соседний подъезд. Поднявшись на последний этаж, вскарабкался по тонкой вибрирующей лестнице. Чердак, как и следовало ожидать, был заперт на пудовый висячий замок. Естественно.

Степан посмотрел в окно парадного, в надежде, что «Форд» чудом исчез. Мало ли, пиво у ребят кончилось или появилось какое-нибудь неотложное дело. В баню, например, приспичило сходить всем сразу.

«Форд» был на месте. И братаны были на месте.

И тот лосяра опарышный, что дежурство в парадном нес, тоже был на месте. Все были на месте. Степан спустился на четвертый этаж, позвонил в квартиру.

— Кто там? — донесся из-за двери дребезжащий голосок.

— Из собеса, — грубовато гаркнул Степан, поправляя пистолет под курткой. — Открывай, мать, некогда мне.

Завозились с замком. Степан и сам не знал, повезло ему или нет с этой старушенцией. Старушки, они подозрительные, с другой стороны, до денег падкие. Но была бы на ее месте девица помоложе, вообще, глядишь, не открыла бы.

Старушка долго скрежетала запорами, затем приоткрыла створку, глянула в щелочку одним глазом:

— А чегой-то из собеса-то?

— Компенсацию пенсионерам и инвалидам выплачиваем, — мрачно заявил Степан. — По решению мэра. Выборы скоро. Через три года. Вот и платят. Сто рублей. — Старушка недоверчиво покрутила головой. Черепаха Тортилла, блин. Степан вытащил из кармана деньги, выудил из вороха сторублевку, покрутил в воздухе. — Паспорт и пенсионное удостоверение, пожалуйста. Расписаться надо в ведомости.

Старушка несколько секунд разглядывала купюру, словно бы опасаясь, что та сейчас растворится в воздухе вместе со странным парнем из собеса, потом скинула цепочку:

— Проходите.

Старушка — божий одуванчик. Мебели в комнатах — коты богаче живут, а туда же, на цепочку запирается. Ограбят ее. Да что тут брать-то? Шкаф, что ль, обшарпанный, рассыхающийся, без задней стенки, на горбу волочь? Или телевизор, к первому КВНу уже собиравшийся на пенсию? Слоников желто-каменных? Клеенку с кухонного стола? Шкатулочку, в которой хранится самое ценное — рецепты на бесплатные лекарства? Степан усмехнулся криво. В квартире пахло нафталином и затхлостью. Одинокая коечка, узенькая, скрипучая, должно быть. Стол, накрытый желтой от времени кружевной салфеткой, и мутная ваза на нем. Занавесочки на окнах ситцевые, дрянные, в мерзкий голубенький цветочек. Стекла мухами засижены. Тоска…

Степан прошел в комнату, открыл дверцу древнего платяного шкафа. Простыни… Он даже оторопел. Ветхие-то какие… Кажется, дерни — поползут по ниткам. Степан свернул простыню жгутом, подергал. Должна выдержать. Но, если оборвется, зараза, — капут. Засвистишь с четвертого «сталинского» турманом — только рожки да ножки по асфальту покатятся.

Старушка вошла в комнату, подслеповато шурясь, неся в иссохшей до мумифицированного состояния руке пенсионную книжечку.

— Вот.

— Мамаша, я не из собеса…

Степан сворачивал простыни в жгуты и связывал между собой.

«Мамаша» всхлипнула испуганно, прижала руки к груди, удерживая полы старенького байкового халатика.

— Да успокойтесь, ничего я вам не сделаю.

Степан полез в карман. Он дал бы старушке пару сотен баксов, но, во-первых, вряд ли бабушка вообще знала, как выглядят доллары, подняла бы крик на весь дом. Во-вторых, ему ведь еще и уходить как-то придется. Тоже платить. А кто знает, что за человек попадется.

— Мамаша, вот… я вам дам за простыни… сколько тут? Вот, две с половиной тысячи рублей. Простыни потом постираете, погладите, будут как новенькие.

Степан положил купюры на стол, вышел на балкон. Старушка бочком подошла к столу, цапнула денежки, принялась рассматривать на свет каждую банкноту. Ну да, она, наверное, таких денег давно в руках не держала.

Привязав конец простыни к решетке балкона, Степан сбросил «трап» вниз. Вообще-то, ему бы здорово пригодился какой-нибудь груз, но… не забирать же бабулькин телевизор? Может быть, одна только радость у старухи и осталась — телик посмотреть.

— Вот, — пробормотал Степан, перелезая через перила. — Сейчас и проверим, выдержит ли это хозяйство.

Он вцепился в простыню, осторожно опустился на колени, свесил ногу в шестнадцатиметровую бездну. Чтобы свесить вторую, ему пришлось себя некоторое время уговаривать. Страшно. Налег пузом на жестяной карниз, вытянул ступни, стараясь нащупать кромку перил нижнего балкона. Не было ее там. Расстояние, должно быть, не меньше метра еще. Степан зажмурил глаза и решительно ухнул вниз. Вцепился в простыню, услышал отчетливо, со все нарастающим ужасом, как потрескивает предательски старая материя. Всего-то секунду и продолжался спуск, а сколько всего в голове пронеслось. Со всеми попрощаться успел. Кое с кем даже дважды. Потом ударился коленями о перила и чуть не сорвался от неожиданности. Засучил лихорадочно ногами, отыскивая опору. Нашел, оглянулся. До соседнего балкона метра два с половиной — три. Хорошенько оттолкнуться — и в самый раз, пожалуй, будет. Долетит, если длины жгута хватит. Бэтмен, на фиг. Степан приготовился, оттолкнулся так, что взмыл по дуге вверх. Над Ирининым балконом пролетел, как беркут. Едва успел пальцы разжать. На полсекунды позже — и сорвался бы. Приземлился на какие-то ящики. Не удержался на ногах, упал на спину, опрокидывая все, до чего дотянуться мог. Потер ушибленный затылок. Посмотрел вверх. Старушка удивленно глазела на него, вцепившись в перила «куриными» лапками.

Степан жестом показал ей — простыни можно забирать. Поднялся, покряхтывая. Балконная дверь вела в запертую хозяйскую комнату. Значит, придется бить стекло. Хорошо, замок на двери комнаты английский. Был бы врезной — беда. Степан локтем высадил стекло, просунул руку и открыл все три запора. Вышло весьма сноровисто. В нем явно проснулись отцовские гены. Криминальные.

Степан вошел в комнату, достал из-под куртки пистолет. Мысленно перекрестился. Авось да вывезет. Повернул собачку замка. Выглянул в коридор, стараясь ступать тихо.

— Ира! Ир! — шепотом позвал Степан. — Это я, Степа…

Ирина вышла из кухни. В руке она держала здоровенный кухонный резак. Лицо бледное, на щеках румянец.

— Как ты меня напугал, — вздохнула с явным облегчением.

Степан сунул пистолет в карман.

— Все нормально?

— Да, тут… недавно милиция приезжала. Проверила у этих… документы и уехала.

— Я знаю. Это я милицию вызвал.

— Зачем?

— Думал, заберут их. — Степан взял Ирину за руку, увел в комнату. — Но, кажется, они сами — милиция.

— С чего ты взял?

— Если они не из милиции, то почему их не задержали?

— Не знаю. Может быть, ты и прав.

— Конечно, прав, — убежденно кивнул Степан. — К тому же мой отец сейчас воюет… в смысле, конкурирует с одной… фирмой. Вот у той фирмы в милиции серьезные завязки.

— А при чем тут я? — не поняла Ирина. — Меня-то они с какой стати выслеживают?

— Может быть, это не тебя выслеживают, — предположил Степан, оглядывая комнату. — Может быть, это меня выслеживают?

— Тебя?

— Ну да. У тебя простыни есть? — Степан выглянул в окно.

— Есть, — кивнула Ирина, доставая из шкафа стопку простыней. — А зачем?

— Мы по ним спустимся на балкон второго этажа.

— А смысл?

— На соседний балкон. Там из подъезда сквозной выход…

— Да, я знаю, — рассеянно кивнула Ирина.

Степан намотал получившуюся бухту на руку, направился в соседнюю комнату.

— Пошли. — После того, как первая часть его замысла увенчалась успехом, Степан чувствовал себя вполне уверенно. — Главное, не бойся и не смотри вниз. Простыни хорошие, крепкие, выдержат. Да и спускаться недалеко.

Ирина посмотрела вниз, спросила:

— А что потом? Спустимся мы на балкон, и что?..

— Забашляем хозяевам квартиры, чтобы они нас выпустили.

— А если не согласятся?

— Придется ствол показать. Да согласятся. Мы же их не просим приютить нас на недельку. — Степан обвязал конец бухты вокруг перил, бросил простыни вниз с таким расчетом, чтобы конец не повис в воздухе, а лег на балкон этажом ниже. — Иди первой, я тебя подстрахую.

Ирина встала на ящик с пустыми бутылками, перебросила одну ногу через перила, вторую, посмотрела вниз, вздохнула, но ничего не сказала. Уцепилась за жгут и осторожно начала спуск. Степан придерживал простыни левой рукой, чтобы не болтались, не ходили ходуном. При этом пистолет он взял в правую. Мало ли что случиться может.

Через полминуты Ирина стоялала балконе второго этажа. Настала очередь Степана. Надо сказать, на целых простынях он чувствовал себя куда спокойнее. Внизу собралась толпа. Слишком длинной получилась веревка. Свободный конец болтался в метре над головами людей. Любопытные останавливались, с интересом наблюдали за спуском.

Степан соскользнул по простыням, перебрался на соседний балкон, постучал в стекло. Через пару минут за балконной дверью обозначилась размытая фигура мужика, одетого в майку и спортивные штаны. Мужик с изумлением уставился на появившихся на его балконе невесть откуда «гостей».

— Вы кто такие? Чего нужно? — спросил он.

— Откройте, пожалуйста, — попросила Ирина, — Мы из соседнего подъезда. Нам надо выйти.

— Мы заплатим, — Степан достал из кармана пару купюр, прижал к стеклу.

Мужчина недоверчиво посмотрел на «гостей», на банкноты, снова на «гостей». Сказал:

— Учти, если чего… У меня черный пояс по карате, понял? — и только после этого взялся за замки.

— С таким-то брюхом? — хмыкнула едва слышно Ирина. — Интересно, он ноги-то хоть в коленях согнуть может?

Дверь открылась. Степан протянул деньги. Мужчина ловко сцапал их, сжал в потном кулаке. Не говоря больше ни слова, Степан и Ирина прошли в коридор. Здесь Степан открыл пару замков, выглянул на лестницу. Тихо.

— Спасибо, — кивнул он мужчине.

— Ты это… Вы там, часом, никого не ограбили? — нахмурился тот.

— А тебе не один хрен? — вдруг зло спросила Ирина. — Взял деньги — радуйся.

— Не, ну я… это…

— То, — коротко ответила девушка, выходя на лестницу.

Они спустились на первый этаж. Через окно парадного была видна темно-синяя крыша «Форда». Степан спрятал «ТТ» под куртку.

— А пистолет у тебя откуда? — спросила девушка.

— Да так… Один папин сотрудник дал.

— Газовый?

— Какой газовый? Настоящий.

— Занятные у твоего папы сотрудники.

— Я же говорю, он сейчас конкурирует с одной фирмой.

Они вышли на улицу. Толпа любопытных уже рассосалась, поняв, что бесплатное развлечение закончилось. Полоскался на ветру конец простыни.

— Смотри, — тихо сказала Ирина, когда они пошли вдоль улицы. — Никто и ухом не ведет. Идут себе мимо, как будто так и надо. А если бы мы кого-нибудь ограбили? Хоть бы одна сволочь в милицию позвонила.

— Нам же лучше, — ответил Степан, приобнимая ее за плечи. Не от полноты чувств, просто так сподручнее. Меньше внимания привлекаешь. — У тебя телефон есть?

— В смысле?

— Ну, мобильник есть у тебя?

— Есть, только он по карточкам работает, — ответила Ирина.

— Дай, пожалуйста. Мне нужно позвонить.

Ирина достала из куртки маленький аппарат, протянула Степану. Тот набрал номер своего собственного телефона.

— Алло? Челнок?

— Малой, ты где? — в голосе Челнока слышалась тревога. — Кроха сказал, он тебя убьет, когда вернется.

— Ты-то чего нервничаешь? Меня же убьет, не тебя.

— Ты где, спрашиваю?

— Да я в городе.

— Чего ты там забыл?

— Да, дело тут одно было, — понизив голос, ответил Степан, глядя на деликатно отошедшую в сторону Ирину. — Слушай, пошли машину к «Кургану», на остановку автобусную. Мы сейчас туда едем.

— Мы? — переспросил Челнок. — Ты не один, что ли?

— С девушкой.

Челнок помолчал, переваривая услышанное.

— М-да… — наконец протянул он. — Ну ладно. Через сколько вы там будете?

— Минут через двадцать пять — через полчаса.

— Хорошо. Я подошлю пацанов. Только ты там не светись особенно. Территория чужая. Где-нибудь в стороне подождите, ладно?

— Хорошо, я понял. — Степан отключил трубку. — Пошли на автобус. Нас встретят на «Кургане».

«Курган» — пятачок, на котором останавливались практически все автобусы, идущие за город. Народу там всегда много, в случае необходимости затеряться труда не составит.

Ближайшая автобусная остановка находилась в квартале от дома, за углом.

На счастье, автобус пришел быстро. Старенький, разбитый «ЛиАЗ», тяжко просевший на правый бок. Забит он был до отказа, втискиваться пришлось спиной вперед, утрамбовывая пассажиров — дачников и работяг. Их покрыли трехэтажными матюками, Степана потолкали локтями. Продралась сквозь толпу низенькая кондукторша — макушки в толпе не видать. Степан расплатился. Только после того, как автобус тронулся, Ирина перевела дух.

— Все, — прошептала она. — Все, все, все…

Степан улыбнулся, сказал тихо:

— Там, куда мы едем, не «люксовые» номера, но зато безопасно.

Ирина кивнула понимающе. Через двадцать с небольшим минут они выбрались из автобуса на «Кургане». Степан огляделся.

— Машина должна подъехать, — объяснил он Ирине.

За площадью раскинулся крытый стальным листом навес, под которым продавали всякую всячину. Семечки, орехи, воблу, пиво, а также дары природы со своих огородов и разнообразные хозяйственные мелочи. Пятачок был забит автобусами, на остановках толпились люди. Чуть дальше, за узкой полоской скверика, торчали переходные мостки, обозначавшие платформы электрички. Народ смотрел расписание, бежал на платформы, изучал расписание там и летел обратно, чтобы не опоздать на следующий «лайнер». Большинство автобусов здесь так и называли — «лайнер».

— Пить хочется, — пожаловалась Ирина.

Степан кивнул.

— Подожди здесь. Я схожу куплю.

Слева, на границе площади, приткнулись торговые павильончики. Степан перебежал через пятачок, нырнул в павильончик. Остановился у окошка, выгребая из кармана деньги.

— Маленький «Сэвэн ап», пожалуйста.

Продавщица достала из холодильника бутылку воды, поставила на прилавок, отсчитала сдачу. Степан сунул деньги в карман и уже было сделал шаг из павильончика, когда на площадь выкатился темно-синий «Форд». Он медленно поехал по кругу. Левое переднее стекло было опущено, и Степан без труда разглядел, что в салоне четверо или пятеро парней. Вне всяких сомнений, это была та самая машина и те самые люди. Степан присел на корточки. Стоящие рядом алкаши с любопытством уставились на него и принялись вполголоса обсуждать происходящее.

«Форд» описал круг, приткнулся у тротуара. Двое парней выбрались из салона, вклинились в толпу, пошли по периметру. Несомненно, искали именно их.

— Твою мать, — пробормотал Степан.

Он, не поднимаясь, «гусиным шагом» стал пробираться вдоль бортика павильона. Необходимо было подать сигнал Ирине, но ее заслоняла толпа. С одной стороны, это было к лучшему, преследователи пока не видели девушку, с другой стороны, и она не видела преследователей.

Когда Степан в очередной раз приподнял голову, на площадь выкатил черный «Чероки». Джип, как и «Форд», полз по кругу. Степан смотрел на Ирину, ожидая, пока девушка повернется. Она повернулась и… заметила «Форд», а через пару секунд и пару ребят в кожаных куртках, проталкивающихся сквозь толпу.

На лице Ирины отразилась тревога. Она взглянула в сторону павильонов, ожидая увидеть Степана, и не увидела. Девушка тут же отвернулась и тоже стала проталкиваться сквозь толпу, удаляясь от «кожаных». Ее сразу же заметили. Человек, продирающийся через толпу, привлекает внимание. Один из преследователей вышел на проезжую часть и подал сигнал остальным, указывая на противоположную сторону площади. Иномарка развернулась и, сделав полукруг, заблокировала площадь. Из салона выбрался мрачного вида крепыш и пошел навстречу Ирине.

Дальше таиться не имело смысла. Степан поднялся в полный рост и побежал через площадь. Двое бойцов в «Чероки» заметили его и дали задний ход.

— Ира! — закричал Степан на бегу. — Сюда! Сюда!!!

Девушка сориентировалась моментально. Она протиснулась между внушительным дядечкой с садовым инвентарем и старушкой с лукошком и побежала навстречу джипу. Крепыш метнулся наперерез и едва не угодил под колеса подруливающего к остановке «лайнера». Степан на ходу запрыгнул в джип, открыл дверцу. Охранник, сидящий за рулем, ударил по тормозам. «Чероки» встал как вкопанный. Ирина забралась в салон, и джип тут же рванул с места.

Второй охранник, обернувшись, смотрел на «кожаных», бегущих к «Форду».

— Кто такие? — спросил он, запуская руку под сиденье и доставая короткий «ингрем».

— Те самые парни, которые ждали нас у подъезда, — пояснил Степан.

— У какого подъезда? — непонимающе переспросил боец.

— У моего подъезда, — вступила в разговор Ирина.

— А ты кто такая? — без особого интереса уточнил тот. — Откуда взялась?

— Не важно, — ответил за Ирину Степан.

— Я тебя помню, — сказал водитель, обращаясь к девушке. — Ты была вчера на свадьбе. С Лемешем, да? — Ирина промолчала. — Точно, — поддержал сам себя пехотинец. — У меня память вообще. Как фотоаппарат. Один раз увижу, на всю жизнь «сфотографирую».

— Ты дорогу лучше «фотографируй», — посоветовал ему Степан. Настроение у него сразу испортилось. Он знал Лемеша. Тот был у отца бригадиром. — Баранку покрепче держи.

— Не боись, братан, — ответил водитель. — Я с закрытыми глазами водить могу.

— Настырные, — заметил второй боец, оборачиваясь. — Не отлипают.

Степан тоже оглянулся. «Форд» шел метрах в пятидесяти позади. Боец с автоматом опустил стекло.

— Притормози-ка кичи-кичи, — попросил он.

Водитель послушно сбросил скорость. «Форд» резко сократил дистанцию, пристроился справа. Автоматчик, не моргнув глазом, высунулся из окна едва ли не по пояс и выпустил длинную очередь по колесам «Форда». Иномарка резко просела на левую сторону. Ее развернуло вокруг оси, поволокло вправо, к кювету. Автоматчик снова поднял «ингрем», но второй очереди не понадобилось. Оставляя на асфальте полосы жженой резины, «Форд» вдруг резко вильнул вправо, перевернулся через крышу и с грохотом опрокинулся в дренажную канаву. Над жухлой травой остался торчать только темно-синий багажник да часть крыши.

— Готов, — удовлетворенно заметил стрелявший боец, пряча автомат под сиденьем.

— Я только одного не пойму, — пробормотал Степан. — Как они нас нашли…

* * *

Хевра со своими бойцами подъехал без пяти минут десять. Манила встречал его лично, расплылся радостно, что только объятия не распахнул. Рядом с ним стояли Лева Кон и пара ребят из ближайшего окружения. Все в строгих костюмах и при галстуках.

— Здорово, Манила, — Хевра всегда выглядел кислым. Был он слишком тучен, пузо колыхалось над брючным ремнем, словно желе на тарелке. Щеки едва не касались ключиц. Красное лицо заливал обильный пот. — Жарко сегодня, — пожаловался он, вытирая лоб платком.

«Жрал бы поменьше, поменьше бы и потел», — подумал Манила.

— Жарко, — произнес он вслух, улыбаясь. — Как здоровье? Как жена? Как сын?

— Жена… сучка, — отмахнулся, поморщившись, Хевра. — Таскается с поб…духами своими. Ночные клубы, рестораны какие-то. То, се… Я ей сказал: «Еще раз пойдешь с этими стервами куда-нибудь — ноги переломаю». Так что ты думаешь? Вчера всю ночь в каком-то кабаке проторчала, стерва. — Жене Хевры, бывшей проститутке, только-только исполнилось двадцать три, и, понятное дело, она вовсе не горела желанием проводить вечера и ночи, разумеется, тоже в обществе муженька. — Сегодня со «стрелки» вернусь, устрою ей, твари подколодной.

Манила вежливо улыбнулся.

— Пойдем, брат, — сказал он, указывая на двери «Царь-града», за которыми торчал швейцар. — Все готово. Я распорядился ужин соорудить. Поедим, поговорим, выпьем по паре рюмок, потом поедем. Благо, недалеко тут.

— А-а-а, — Хевра заклекотал одышливым смехом, погрозил пальцем. — Ты же непьющий?

— Точно, — улыбался Манила. — Я не пью, брат. Я выпиваю.

Хевра снова заклекотал. Он повернулся к машинам, махнул короткой пухлой рукой выбравшимся из иномарок бойцам.

— Ждите здесь.

— Брат, я распорядился на всех готовить, — сообщил Манила. — Чего людям зря томиться-то? Пусть поедят.

Хевра подумал пару секунд. В предложении Манилы был свой резон. Во-первых, вкусно поужинать совсем неплохо. Во-вторых, вкусно поужинать на халяву неплохо вдвойне. В-третьих, это укрепляет авторитет «папы». За что Манилу уважают? За то, что каждому бойцу он как отец родной. Чем мы хуже?

— Конечно, — милостиво кивнул Хевра. — Пускай…

Его бойцов набралось человек тридцать. Одеты, как и положено, вполне свободно. Рядом с пехотинцами Манилы люди Хевры смотрелись, как толпа Мишек Квакиных в тимуровской команде. Ребят Манилы было не в пример меньше. Человек десять.

— А твои-то где? — полюбопытствовал Хевра. — Или ты решил всех на «стрелку» не тащить?

— Все будут, — пообещал Манила. — До единого.

— Стволы взяли?

— А уже решено Кроху мочить? — в свою очередь спросил Манила. — Мне Смольный про это не звонил.

— Сходняк отмашку дал. Разрешение выписал. Вроде индульгенции. А насчет Смольного… — оскалился Хевра. — Смольный оборзел реально. Уже днем на Крохины точки наехал. Говорят, лютовали его пацаны по-черному. Половина деловых подписалась отстегивать ему лаве конкретные.

— Значит, даже разбора не дождался… — протянул задумчиво Манила. — Шустро живет мальчик.

— Вот я и подумал, — наклонился к уху Манилы Хевра. — Раз дело таким фуфлом обернулось и крыса эта «американская» решила всех конкретно прокинуть, будет справедливо, если на «стрелке», по ходу разбора, кто-нибудь реально заделает и Смольного с его пацанами. Точки без присмотра останутся. А мы утром пошлем людишек, кусочки безнадзорные подберем. Должен же кто-то их охранять, за порядком смотреть, а?

— В каком смысле «кто-то заделает»? — нахмурился Манила, делая вид, что вовсе не понимает, откуда дует ветер и что за базар катится.

— «Маслину» в лобешник вмажут — и всех делов. Отплясал свое Смольный.

— Так ведь спросят реально?

— Пусть спрашивают, — расплылся Хевра. — Кто скажет, чья «маслина» во лбу у Смольного гремит? Бойцы Крохины его завалили. Со жмуров пусть и спрашивают.

— Погоди, Хевра, я что-то не врубился. А кто его завалит? Конкретно, по теме.

Хевра заговорщицки блеснул глазами.

— Есть у меня один пехотинец новенький. На всю башку прибитый, пес цепной. Снайпером воевал. Прикинь, с двух сотен метров в рублевик попадает из ствола со стеклами. Сам проверял. Ему и поручу.

За разговором они миновали холл, спустились по забранной коврами широкой лестнице к бассейну, на дверях которого висела табличка: «Санитарный день». Столы были расставлены вдоль бортиков, сервированы по первому разряду.

— Братва увидит, что не Крохины пацаны пальбу начали.

— Всякое ведь на разборе может случиться, — уклончиво ответил Хевра. — Кроха — не дурак. Обязательно подстрахуется. У него людей много, стрелять пацаны обучены. Так что заранее и не скажешь, как все обернуться может. Мне сдается, много народу нынче поляжет, и по-любому выходит, остальные структуры ослабнут реально. А новичка моего, как работу сделает, мы в туман сольем, словно его и не было никогда.

Манила жестом пригласил Хевру выбирать стол. Тот предпочел центральный, стоящий в торце бассейна. Бойцы расселись кто где. Из встроенных динамиков полилась негромкая музыка. Официанты разносили блюда.

Манила что-то быстро соображал. Наконец неопределенно качнул головой.

— Подумать бы. Финт ты предлагаешь конкретный, выгода может быть солидная, но если что-то где-то просочится, нас объявят обоих. Реально.

— Смотри, конечно. — Хевра откинулся на спинку стула. — Дело твое. Ты сам за себя думаешь. Только вот… Может так статься, что это единственный шанс для нас реально подняться, закрепиться в городе конкретно, куски хорошие получить. — Он принялся жевать, запивая ужин вином. — А пойдут лаве реальные — структуры наши на ноги плотно встанут, тогда нам все по болту будет. Мы весь город раком поставим.

Манила кивнул, тоже принимаясь за ужин. Бойцы Хевры рассредоточились вдоль одного борта, бойцы Манилы вдоль другого. Их было немного, но зато они не оставили стволы в машинах. Лева Кон сидел ближе других. Он ждал сигнала.

Неожиданно мобильник Манилы залился звонкой трелью.

— Извини, брат, — Манила достал телефон. — Да? Здравствуй. Нормально все. Да. Будем. Что-то случилось? Хорошо. Не волнуйся. — Он спрятал трубку, объяснил: — Смольный. Спрашивал, приедем ли мы.

— Крыса, — поморщился Хевра. — А я давно говорил, их мочить нужно, по-умному. Не наскоком, а потихоньку. Давить, как тараканов.

— Какие куски ты предложишь моей структуре, если все выгорит? — спросил вдруг Манила.

— Ну-у-у, — Хевра уклончиво покачал головой. — Надо прикинуть. Думаю, пару казино на окраинах, автовокзал, бензоколонки на востоке и на севере. Ну, там магазины еще есть. Нормально?

— То есть с участка «американцев» мне достанутся самые тухлые куски, а остальные — с участков Абрека и Бубны.

— Так ведь, брат, работу-то грязную тоже мои пацаны делают, — заметил Хевра. — Хочешь получше куски получить, палец о палец не ударив? Прижмешь людей Абрека и Бубны, тех, кто уцелеет, — куски возьмешь побогаче. Я так врубаюсь, после этого разбора их немного останется, так что у тебя и твоей структуры особых сложностей не возникнет. И потом, Манила, больше тебе все равно не удержать реально. Бойцов у тебя маловато.

Манила сделал вид, что раздумывает. У него не возникло и тени сомнений в том, что Хевра ставит его в один ряд с остальными. После Абрека, Смольного, Бубны и Забито настанет очередь его структуры. Он нужен только до тех пор, пока «папы» остальных бригад живы. На тот случай, если им удастся выскочить. Вот тогда Хевре понадобятся лишние стволы, и требовать их он станет серьезно, забыв о том, что куски предлагает грошовые.

— Авторынок, — просто сказал Манила. — И одно казино из центровых. Иначе нет мне резона подписываться. Выгода риску не соответствует.

Хевра поиграл желваками. Был он жаден просто запредельно. Если Американец своих держал в строгости, чтобы не расслаблялись, то Хевра — из-за безграничного своего жлобства. Дурак.

— Ладно, — наконец сказал тот. — Авторынок и казино.

Авторынок и центровые казино относились к самым богатым кускам в городе. И Хевра согласился слишком быстро. Теперь Манила был уверен в том, что после разбора «компаньон» постарается устранить и его. Но… на каждый болт имеется своя гайка.

— Добазарились.

— С завтрашнего дня, Манила, такие дела у нас закрутятся…

— Да, — кивнул тот, глядя на часы. — А ты знаешь, что Кроха уговаривал меня тебя завалить?

— Меня завалить? — Хевра недоуменно полупал глазами. — За что?

— За интерес, — ответил, усмехнувшись, Манила. — Если бы я тебя завалил, твои куски перешли бы под меня. Кроха перемочил бы остальных, и мы бы с ним стояли тут вдвоем полными «папами».

— И… что?

— Ничего. Я же не валю, хотя мог бы. Твои-то пехотинцы, поди, стволы в тачках оставили?

Хевра растерянно оглянулся. Его бойцы действительно оставили волыны в тачках. Сейчас они сидели по одну сторону бассейна, а люди Манилы — по другую. Идеальная линия огня. Никто ничего не успеет предпринять. Разве что в воду попрыгать. В доказательство серьезности своих слов Манила достал из-под пиджака пистолет, покрутил в руке и убрал обратно.

— А… Почему же не завалил? — беря себя в руки, спросил Хевра.

— Крохины куски пожирнее твоих будут, — без тени смущения в голосе заявил Манила и посмотрел на часы: — Кстати, время. Пора бы нам.

Хевра покрутил головой.

— А ты змей, Манила. Реальный.

— Так ведь, брат, кто за что старается. — Манила вытер губы, посмотрел на Хевру в упор. — Ты готов?

— Ясный болт, — кивнул тот. — Но ты — змей.

— Осуждаешь? — Манила усмехнулся. — Не был бы я змеем, ты бы сейчас с простреленным жбаном на полу лежал, а Кроха руки потирал бы и радовался. Одной структурой меньше — шансов выскочить из-под «пера» больше.

Хевра снова покачал головой.

— Кроха тоже крыса еще та. Вроде Смольного.

— Не то слово, — Манила осклабился жутковато. — Ты даже еще не знаешь какая. Ладно, поехали. Главное, захватить инициативу, а там видно будет, чем все обернется.

* * *

Вадим ни на секунду не усомнился в том, что Смольный не блефует. Не тот человек. Если уж он сказал, что Димка у них, — так оно и есть. Да и про черный «БМВ» ему известно. Другой вопрос — стоит ли сообщать об этом «папе»?

Диму на «стрелку» не привезут, это ясно. Его или убьют до, что маловероятно, либо сразу после.

Вадим все еще держал телефон в руке. Пока не поздно, необходимо что-то предпринять. Времени до вечера не так уж много. Нужно только выяснить, где Смольный держит заложника. У себя? Не стал бы он так рисковать, учитывая ситуацию. Понимает, что Мало-старший может напрячь свои завязки и тогда по всем «американским» хавирам пойдет такой шмон — только держись. Если Диму найдут у Смольного — труба. «Папа» легко выставит «американцев» беспредельщиками. Значит, не здесь. Да и зацепить Диму в городе не могли, это Смольный чисто понты крутит. Скорее всего, Дима где-то в Москве. У местной братвы? Вряд ли. Не стали бы тамошние пацаны впрягаться в чужие разборы. Им своих хватает. Остается либо милиция, либо ФСБ. Смольный специализировался на ментах. Были у него конкретные завязки по этой линии. Вернее всего, Дима сейчас в ментовке и парится. Только вот в какой? Не на «Петрах», это понятно. Слишком много хлопот. Бумажки-пропуска, туда-сюда… Клык можно дать, в «стойле» его держат. Там каждый патрульный — сам себе начальник. Но трясти каждое — жизни не хватит. В Москве-то их вон сколько. Напрячь свои концы в ФСБ, чтобы вышли на дежурного по городу? А толку? Там тоже бардак реальный. Люди в отделениях месяцами сидеть могут, про них так никто и не узнает. Да и Димку, скорее всего, никак не оформили. Зачем его оформлять, лишнюю головную боль себе наживать? Куда проще подержать человека «до выяснения», потом грохнуть втихую, а тело скинуть под какую-нибудь платформу. Что он, возмущаться начнет, что на него протокол никто не заводит? А хоть и начнет. Пусть себе возмущается. В камере. Получается, что и с этой стороны полный глушняк. Волоком это дело тащить — до вечера никак не успеть. А если Дима останется у Смольного, тогда чисто конкретный крюк пойдет.

Вадим вышел на кухню, посмотрел на Мало-старшего.

— «Папа», только что позвонил Смольный. Кажется, они зацепили Димку в Москве.

Ординарец в двух словах обрисовал ситуацию, изложил свои соображения на этот счет. Вячеслав Аркадьевич выслушал его внимательно, кивнул, подумал несколько минут, затем ответил раздумчиво:

— Зацепили они его реально, через свои «концы», это без вопросов. И Димку, тут ты прав, скорее всего, отгрузили в «стойло» тихое, неприметное. Только вот… Не вся же там бригада купленная была, так? Наверняка опера не при деле. А раз так, то тачку, «БМВ», они должны были в установленном порядке поставить на спецстоянку. Это в Измайлове. У «стойла» такую не бросишь, слишком заметная. А в сопроводительной ксиве должна стоять фамилия лица, производившего задержание. Отправь туда людей, только не из бойцов, пусть выяснят, кто Димку задерживал и где он сейчас находится. Если на стоянке не в курсах, пускай зацепят мента этого. Он все равно жаловаться не побежит, — Мало-старший усмехнулся жестко. — Раз у нас реально на этом уровне базар пошел… Важно успеть найти Димку до полуночи. Но… На всякий случай будь готов к тому, что Смольного придется оставить и ехать тереть с ним базар. Нужно отобрать человек двадцать понадежнее.

— Хорошо, «папа», — кивнул Вадим.

Мало потянулся за телефоном. Ему было необходимо сделать несколько звонков. Если Димку не найдут, они попали. Правда, расклад ляжет вровень, но… Он-то рассчитывал выбить конкурентов еще до «стрелки».

* * *

К девяти вечера посланные Вадимом люди подъехали на спецстоянку в Измайлово. Сидящий за рулем парень, прозванный Штангистом за любовь к поэзии, посигналил. На шум выглянул один из сторожей — широкоплечий битюг в камуфляжной форме и с кобурой на боку.

— За тачкой, что ль? — спросил битюг и повел могучими плечами.

— За тачкой, — подтвердил Штангист.

— Закрыто уже, — сообщил битюг без особого радушия в голосе. — Завтра приходи.

— Да я бы и рад, командир, — ответил Штангист, многозначительно улыбаясь и выбираясь из машины. — Но мне сегодня надо. Край, понимаешь? Подсос душит. Засада, реально. Нужные люди ждут.

— Говорят тебе, завтра, — прежним мрачным тоном заявил тот. — Утречком пораньше приезжай, найдем твою лайбу.

— Слушай, командир, — Штангист достал из кармана свернутую трубкой пачку баксов. — Ты сколько тут зарабатываешь, а?

— На жизнь хватает. — Битюг стрельнул глазами на пачку, оглянулся, понизил голос до таинственного шепота: — Братан, ты пойми, это раньше легко все было, — сообщил он. — Сейчас такие заморочки кругом — только в путь. Да я бы тебе помог, честно, мне не трудно. Но здесь все по бумагам. Сдал, принял, все такое. Так что, извини, никак.

— Погоди, братан, — Штангист подошел к самым воротам. — Мне тачка не нужна. Ее пусть хозяин забирает, горбится. Мне нужно знать, у вас ли она и куда водилу с нее упаковали. — Он выудил из пачки пару бумажек, зажал в пальцах, руку положил на забор так, чтобы банкноты оказались на внутренней стороне. — Поможешь? Брательник это мой, понимаешь? Подписался к сычу одному болотному «бублик» вертеть, а того взяли сегодня. Ну и брателу моего заодно подгребли. А он не при делах. Жаль пацана.

На лице охранника отразилось сомнение. Ему очень хотелось взять деньги. Но рисково. А если это проверяющие? За слив информации по голове нигде не гладят.

Штангист был парнем понимающим. Он вник в страдания сторожа и добавил к двум бумажкам еще две. В конце концов деньги перевесили. Сторож схватил купюры, сунул в нагрудный карман.

— Что за тачка?

— Тачка реальная. Черный «БМВ». «Семьсот пятидесятый». Сегодня должны были доставить. Где-то с двенадцати дня до шести вечера.

— Ладно. Стой здесь, я по журналу проверю.

Сторож ушел в будку. Отсутствовал он минут пять.

— Не было такой тачки, брат, — сообщил он, вернувшись. — Я у напарника спросил, он тоже говорит, что не было.

— Да ты проверь еще раз, братан, внимательно проверь. Должна быть здесь она.

— Говорят тебе, нету такой. У нас «семьсот пятидесятые» не каждый день приходят. Я бы знал.

— А ты ничего не напутал? Может, пораньше привезли?

— Я с восьми утра здесь, брат. Не было такой тачки.

— Понял, ладно. Спасибо за помощь, командир.

— Не за что, — улыбнулся тот. — Заходи, если что.

Штангист вернулся в машину, позвонил Вадиму и доложил о результатах проверки. Вадим подумал, затем сказал:

— Ладно. Поезжайте пока в центр. Мы с нужными людьми созвонимся. Должны помочь. Потом свяжемся с вами, скажем, как чего.

— Понял, Вадим. Ждем.

Иномарка развернулась и покатила к центру.

Охранник еще несколько секунд стоял у ворот, глядя ей вслед. Он поглаживал карман куртки, в котором покоились четыре стодолларовые купюры, и думал о том, что брательнику этого бандюка не повезло. Если бы тот знал, какие люди этим делом занимаются, — не лез бы. Недолго и самому под горячую руку попасть. А на «Петрах» волки опытные сидят. Если уж кого укатывать наладятся — укатают. Без проблем. Вот как брательника этого. А все почему? Не хрен «сычей болотных» возить. Пусть сами ездят. А позарился на большие бабки — не обижайся потом, если чего не то случится. Очень даже реально.

Тачка-то здесь. Вон, в дальнем конце площадки, в отдельном боксе стоит. Только… Им дали строжайший наказ держать рот на замке. А если кто станет про эту самую «семьсот пятидесятую» расспрашивать, сразу же стукнуть по нужному номеру. Записанный на тетрадном листе телефонный номер лежал на столе, под стеклом. Но сторож не стал звонить. В благодарность за подаренные ему четыреста баксов.

* * *

Первыми попали люди Бубны. Пять тачек выстроились в линию у подъезда элитного дома на Приречье. Приречье — квартал на востоке города. Богатый квартал, спускающийся почти до самого берега Задорки — приличной по ширине речки, с пляжами и лодочной станцией в черте города.

Бубна был на Приречье одним из первых людей, держал заправки, магазины, имел свои «краники» у ларечников, на вещевом рынке и на рынке сельхозпродукции, самом крупном в городе, кстати. Кроме того, у него была пара автосалонов и штук пять салонов по продаже мебели. Имел он денежку и с колбасного цеха, что открыли умелые людишки на местном мясо-молочном комбинате, и с птицефабрики. Были на его кусках и «ямы», но с «ям» жил Забито. Его люди привозили и продавали «травку», «сахарок», «кику» и прочую дрянь. С «досок» Бубна тоже имел свой процент, с уличных лотерей и лохотронов и с… Да с чего только Бубна не имел своей доли.

В половине одиннадцатого вечера к «кукурузе» — двадцатидвухэтажной башне, напоминающей по форме кукурузный початок, подъехали «Форд», пара «Ауди», «Вольво» и «мерс». Они выстроились рядком вдоль тротуара. Бойцы не покидали салонов, только посматривали через открытые окна. Позади пристроился «жигуленок» — неприметный, серый, замызганный, с пятном ржавчины на капоте. На такую тачку родные менты не то что не посмотрят, еще и вне очереди пропустят.

— Тачку позади видишь? — спросил Курва одного из бригадиров. Они смотрели в окно пятиэтажки, стоящей через дорогу от «кукурузы» среди голых деревьев. — «Жигуль». В нем эти падлы стволы возят. Главное, чтобы ни один не добежал.

— Понял, — бригадир прищурился. — Пацаны, на выход!

В квартире находилось шестнадцать человек. По мнению Курвы, более чем достаточно.

Пехотинцы передергивали затворы автоматов, прятали стволы под куртки. Парад отечественного и зарубежного оружия. «Узи», «АКМу», «ТТ», «стечкины», одна «беретта-92», пара «вальтеров», «парабеллум», экзотичный «скорпион». У пары бойцов — помповые «ремингтоны». Не такие легкие, как «моссберги», но дающие куда меньшую отдачу.

Народ потянулся к выходу. Курва заглянул в парадное. Тихо. Во дворе в «лысой» песочнице возились малыши, две мамаши, сидя на лавочке, пили пиво и мило болтали. Выходили спокойно, без суеты и сутолоки. Четверых ребят Курва сразу отослал за машинами. Остальные двинулись вокруг дома.

Встали за деревьями, у дороги, ожидая появления Бубны. Тот вышел из подъезда минут через десять. Собранный, деловитый, отдающий последние указания бригадирам. Небось, терли, как вести себя на разборе, кому где встать, чтобы не попасть ненароком под свои же пули.

Курва вышел на тротуар, поднял автомат и выпустил первую очередь. Бубна сразу присел, втянул голову в плечи. Его даже не зацепило. Один из бригадиров рухнул на асфальт, второй метнулся к машине. Тотчас же открыли огонь и остальные бойцы. Они бежали к иномаркам, стреляя на ходу. Пехотинцы Бубны пытались добраться до «жигуля», но падали под шквальным огнем. Полетели стекла, жестяной стук пуль по корпусам иномарок смешался с грохотом выстрелов. Тарарам стоял — всех святых выноси.

Большую часть бойцов Бубны достали прямо в машинах, изрешетив стекла и двери. Меньшая часть все-таки выбралась, но уйти не смогла. Легли на тротуар.

Бубна понял, что его песня спета. После первых же выстрелов он упал на асфальт и пополз к «Мерседесу», намереваясь укрыться под днищем. В щеголеватом плаще и костюме, смотрелся он странно. Курва перебежал проезжую часть, подошел к ползущему Бубне. И… не удержался от театрального эффекта.

— Бубна! Бубна!!! — тот повернул голову. — Привет тебе от Крохи!

Курва выпустил длинную очередь. Бубна выгнулся дугой, перевернулся, забросив ногу за ногу и раскинув руки, затих. Собственно, хватило бы и одной пули, но береженого Бог бережет. Курва бросил автомат, сплюнул, повернулся и пошел прочь. Его бойцы прошли вдоль ряда иномарок, заливая салоны и лежащие на асфальте тела свинцом. Убедившись, что дело сделано, они снова пересекли проезжую часть и нырнули во дворы.

Ни мам, ни детей возле дома уже не было. Ближайшие улицы словно вымерли. Пехотинцы добежали до машин, забрались в салоны и уехали. Только их и видели.

Они не поехали одним маршрутом, каждая группа сама выбирала путь отхода. Иномарки рассосались по городу, слились с потоком машин. До своей территории бойцы добирались общественным транспортом. Непривычно, зато безопасно. Через пятнадцать минут все четыре иномарки стояли в боксах платных крытых стоянок.

Прибывшие на место происшествия оперативники только головами покачали. С бойней подобного масштаба им не приходилось сталкиваться очень давно. Посты ГИБДД на выездах из города сразу были усилены согласно предписанию. Сверху было спущено указание досматривать все подозрительные машины, но… Всегда есть небольшое «но». Погибать никому не хочется. Тем более за такие зарплаты. Здравая мысль, возведенная в рамки принципа: «Пусть они друг друга мочат. Нам работы меньше».

* * *

Конвой Забито зажали на объездной дороге в половине двенадцатого ночи. Забито взял с собой три десятка бойцов. Поскольку он держал под контролем противоположную сторону города, ехать решили по Объездной. Скорости повыше, да и езда покомфортнее. Забито, как всякий уважающий себя местный бизнесмен, отдавал предпочтение машинам марки «БМВ», остальные катались кто на чем горазд.

На двенадцатом километре совершенно посторонний «Чероки» самым хамским образом подрезал «БМВ» и резко нажал на тормоз. Сверкающая полировочкой баварская игрушка смачно въехала в высокий багажник джипа, изувечив половину аристократичного «лица». Причем водитель «Чероки», падла, даже не посчитал нужным извиниться. Вылез из тачки, обсос бензиновый, и стал рассматривать задок своего джипа, словно это его только что стукнули. Зажился, видать, на белом свете, урод.

Бойцы Забито вознамерились реально «покрутить пальцами» и разъяснить товарищу относительно бренности человеческой жизни, но через секунду были зажаты в «коробочку» пятью иномарками и расстреляны из двух десятков стволов. Водитель же «Чероки» лично разрядил свой «Токарев тульский» в лобовое стекло «БМВ», вмазав Забито пулю в высокий, умный лоб.

Шум на оживленной трассе обычно такой, что выстрелы внимания не привлекли. Ну, а если кто что и услышал, предпочли проехать мимо. Крутые разбираются — простым гражданам лучше постоять в сторонке. Если, конечно, они не ищут неприятностей на задний ум.

* * *

Встречу назначили у Центрального телеграфа, на Тверской. Штангист со своей «поисковой командой» остановился на парковочной площадке у «Макдоналдса».

Через пару минут появились те, кого они ждали. Трое парней в серебристом «Ауди». Подъехали, оглядели чужаков.

— Это вы от Вадима, братва? — спросил один из местных, Щепа, удовлетворившись осмотром.

— Мы, — кивнул Штангист.

— Тачку его нашли, — без особого радушия сообщил Щепа. — На штрафной она была.

— Мы там были, спрашивали… — озадачился Штангист.

— Они спрашивали, — повторил Щепа и повернулся к своим приятелям. Те засмеялись едко и очень огорчающе.

— В чем дело-то? — напрягся Штангист. — Сильно смешно?

Бойцы, приехавшие вместе с ним, напряглись тоже. Им очень не понравился смех местных.

— Ты бы, братан, еще в воздух бабки кидать начал, тебе больше рассказали бы.

— А что такое?

— Это тебе не Козюльск, братан. Тут проверки ментовские каждый день. Всех трясут конкретно. На дорогах и то брать перестали. Боятся, — осклабился снисходительно Щепа. — Пацана вашего зацепили у «Мосфильма», майор какой-то с «Петров». Но на «Петрах» его нет. Наши «пробили». Сейчас ищут.

— И долго ждать? — поинтересовался Штангист, взглянув на часы. До назначенного Крохой контрольного времени оставалось чуть больше часа.

— Как фишка ляжет, — пожал плечами Щепа. — Смотря кто ныкал. Отделений по Москве до хрена. Могут вообще не найти. — Он подумал, спросил уже с меньшим гонором: — Как в провинции дела?

— Идут дела реально, — ответил Штангист, вздохнув.

— Базар катался, разборы у вас намечаются?

— Есть маленько.

Они потрепались за жизнь, вполне мирно потрепались, без понтов. Сошлись во мнении, что менты стали лютовать, хоть здесь, хоть в небольших городках. Перетерли новости, вспомнили нужных людей, тянущих срок или уже откинувшихся.

Без четверти двенадцать Штангист понял, что найти Диму до «стрелки» они не успеют, отзвонился Вадиму. И только в начале первого на трубу Щепы пришел звонок. Тот выслушал, кивнул, сказал, обращаясь к Штангисту:

— Короче, пацан ваш в отделении уже полдня парится. — Он назвал номер, дал адрес. — Это в районе Шаболовки. Братан звенит, менты там лютуют. Не пытайтесь к ним подкатываться. Сами в «стойло» отправитесь. Подождите, пока его выпустят. Наш человек сказал, по пацану вашему даже протокол не стали составлять. Кому-то, видать, захотелось его на время с горизонта стереть. Но долго держать не станут. Максимум к утру выпустят. Утром, в восемь, у ментов пересменок, отчитываться придется. Ну, бывайте, братаны.

— Спасибо за помощь, — пожал ему руку Штангист.

— Да ладно, братан. Не за что, реально. Вадиму привет передавай. Скажи, Щепа велел кланяться. И пацана своего предупредите, чтобы не залетал больше. Он еще хорошо отделался. Могли бы коробок «травы» на карман кинуть — и привет. Парился бы в СИЗО уже полдня. А там можно год сидеть, можно два… Пока следаку не надоест.

— Обязательно передам, братан. Обязательно.

Они попрощались, и серебристый «Ауди» влился в жиденький поток машин, лениво плывущих по Тверской.

— Ну что, поехали? — спросил Штангист. — Где-нибудь к часу там будем.

— Болт забойный, — процедил второй поисковик, Гузя. — «Папе» на «стреле» придется с отморозками этими базары тереть.

— Да ладно, — хмыкнул Штангист. — Не блажи. Там, кроме Смольного, не будет никого. Остальных пацаны положат, реально. Еще до «стрелки». А со Смольным-то Кроха как-нибудь справится.

* * *

Встреча была назначена на бетонной площадке, бывшей стоянке грузовиков, которую планировалось в ближайшем будущем переоснастить и соорудить здесь настоящий мотель вполне приличного уровня. Подъездную дорогу перекрыли, завезли щебенку, песок, понагнали техники, но на этом все и закончилось. Получилось вполне удобное местечко для обсуждения насущных «деловых» проблем. Сюда время от времени приезжали авторитетные люди, когда хотели решить наболевшие вопросы без вмешательства как со стороны представителей правоохранительных органов, так и обычных граждан.

Вячеслав Аркадьевич приехал за пятнадцать минут до назначенного времени. Его люди фраериться не стали, прибыли на отечественных тачках. Старье — хоть в клочья порви, не жалко. Сотня баксов — пучок. Правда, пару «Побед» взяли. Родных. Железо на «Победах» — получше любого броника будет. За такой машиной от ракет прятаться можно, не то что от пуль.

Честно говоря, Вячеслав Аркадьевич рассчитывал прибыть первым и собственными глазами удостовериться: все в порядке, его указания выполнены. Замысел по устранению глав конкурирующих структур был хорош, но лишь до тех пор, пока схема не дала сбоя. Мало-старший постарался предусмотреть возможные варианты развития событий, подготовиться к ним, но… человек предполагает, а Бог, как известно, все переиначивает по-своему.

Слабая сторона плана состояла в том, что в случае срыва Вячеслав Аркадьевич терял возможность координировать действия разделенной команды. В четверть двенадцатого он обзвонил старших групп — Чингиза, Боксера и Курву. Все они должны были к без четверти двенадцать прибыть сюда, на «стрелку». Люди Курвы оказались на месте. Но ни Боксера, ни Чингиза до сих пор не было. Через несколько минут за деревьями блеснул свет фар. Вячеслав Аркадьевич сунул руки в карманы плаща, повернулся к дороге. Вереница иномарок вынырнула из-за деревьев, описала по площадке полукруг и становилась. Из салонов автомобилей выбирались люди. Все они были при оружии и даже не считали нужным этого скрывать.

Боевики Манилы сместились влево. Пехотинцы Хевры стояли по центру. Луч фар заливал бетон, бил в глаза. Вячеслав Аркадьевич заслонился рукой.

Вперед вышли Манила и Хевра. Мало-старший разглядел их, усмехнулся криво.

— Не ожидал увидеть здесь вас обоих, — сказал он негромко.

— Жизнь полна сюрпризов, — улыбнулся Манила. — Как видишь, Кроха, обстоятельства бывают сильнее нас.

Хевра тоже улыбался, недобро поблескивая глазами.

— Сюрпризы, как правило, преподносят те, кому доверяешь. — Вячеслав Аркадьевич поднял воротник плаща.

— Конечно, — кивнул Манила. — От тех, кому не доверяешь, и так постоянно ждешь всяких вывертов. А сюрприз хорош только тогда, когда о нем не подозреваешь.

— Умен, — усмехнулся Мало-старший. — Одолжил бы ума сковородки смазать.

— Самому нужен, — засмеялся Манила и посмотрел на часы. — Ну, где же остальные?

— Думаю, кроме Смольного, никто больше не появится, — вздохнул Вячеслав Аркадьевич. — А Смольный стал важной птицей. Прибирает к рукам чужие куски. Работы много. Задерживается пацан.

— Да нет, едет, — сказал Манила, наблюдая за дорогой.

Мало-старший повернулся. Машин было не просто много. Очень много. Штук пятнадцать.

Со своими четырьмя экипажами Мало-старший ощущал себя почти сиротливо.

Вскоре площадка буквально кишела людьми. Вперед вышли Смольный и… Абрек. Живой и здоровый.

Вячеслав Аркадьевич прищурился. Дело не просто осложнилось. Оно вошло в критическую фазу, проскочив предыдущие.

— Ну что, крыса, — Абрек сложил руки на животе, склонил голову к плечу. — Думал опустить нас, как лохов? Сначала замочил Американца, Вяземского, Колыша и Божу. Теперь решил за остальных приняться? Забито с Бубной сегодня грохнул. Думал, козел, и нас со Смольным завалить?

— Выбирай выражения, баклан дешевый, — лениво процедил Вячеслав Аркадьевич. — Доказать можешь?

Терять ему было нечего. Когда базар начинается с непосредственных и грубых наездов, можно ставить десять к одному, что без пальбы не обойдется.

— Бойцы твои сопливые уже в морге парятся, — расплылся злорадно Абрек.

Заявление было голословным. Если бы Абрек своими руками завалил Чингиза и его команду, то обязательно назвал бы конкретные клички. Уж Чингиза-то он знал. А если бы и не вспомнил, то пехотинцы его напомнили бы.

— Гнилой базар, Абрек, — Вячеслав Аркадьевич мизинцем вытащил из уголка глаза несуществующую соринку. — Конкретно по людям пройдись. Я никого не посылал. Скажи, кто там был. Реально. Или засунь язык в жопу.

— Мне пацаны сказали, что это были твои люди.

— А мои пацаны звонят, что ты на ментов работаешь и сам эту провокацию затеял. На пару со Смольным. Вы с ментами за долю добазарились, что они вас благословят. Меня вы тут положите, до кучи Маниле с Хеврой достанется. А вы двое лучшие куски под себя подгребете, — жестко ответил Мало-старший, глядя Абреку в лицо.

Абрек набычился. Задышал тяжко.

— Докажи!

— Ты мне первым предъявы двигал, ты и доказывай. Мое слово второе. А если ты против меня доказательств не выкатишь, я, Абрек, тебя и твою структуру на такие бабки выставлю, за всю жизнь не расплатишься! А следом и Смольного.

— Слышь, Кроха, а ты не много на себя берешь? — ощерился Смольный.

— Погоди, Смольный, — Хевра поднял руку. — Кроха, а ты-то сам доказательства предъявить сможешь?

— Я сказал, когда до меня очередь дойдет, я свое слово скажу. Только ты, Хевра, видать, понятия забыл. Не я вас на разбор тащил. Не я вам «стрелку» забивал, не я вам предъяву первым выкатывал. Не мне сейчас и отвечать. Давай, Абрек, мы ждем.

Манила усмехнулся, покачал головой.

Мало блефовал отчаянно и нагло. Он понимал: главное — сбить присутствующих на разборе «пап» с толку. Оно конечно, насчет него уже все решили, но здесь же без малого сотня бойцов. Звон по всему городу пойдет, а потом и за край выплеснется. И тогда Абреку и Смольному двинут предъявы совсем другие люди. И отвертеться им не удастся, потому что доказать свою правоту они не смогут. Не в «абвере» же им справку брать. А единственный человек, способный сказать: «Я соврал», — он, Кроха, — будет к тому времени мертв. Так что… ваши не пляшут, ребята.

Правда, эти соображения работали только здесь, на этой самой площадке. Стоит Смольному и Абреку послать людей в морг, и песенка Крохи будет спета. Чингиза знает большинство братков в городе. И если его команда реально нарвалась на засаду…

— Звонят, Кроха, твоего человека видели в Москве. Как раз возле «Серебчиков». Аккурат в ночь убийства Божи, — угрюмо сообщил Абрек.

— Кто звонит? Кто видел? Какого человека? Абрек, б…ь, что ты как в детском саду базар ведешь? — раздраженно ответил Кроха. — Ты людей реально выставь. Болтать мы все можем.

— Пацан, иди сюда, — Абрек повернулся, поманил кого-то пальцем. Из тени на свет вышел один из бойцов — невысокий, коренастый мальчуган. Жался смущенно. Никогда, видать, его ответ держать перед нужными людьми не ставили. — Ты видел человека Крохи? Реально?

— Ну да, — кивнул тот, отводя взгляд. — Видел.

— Лично?

— Ну да… — пацан смутился еще больше.

— Кого? — спросил Вячеслав Аркадьевич. — Чего ты жмешься, как девка? Высунул язык — пой давай. Иначе не хрен было вообще вперед выходить.

— Чингиза видел.

— Ты уверен, что ничего не напутал?

— Нет. То есть да.

— Что «да»?

— Уверен. Чингиз это был. С девчонкой какой-то они как раз от «Серебчиков» отъезжали.

— Ну, Кроха? — попер буром Абрек. — Что скажешь?

— А что тут сказать? Во-первых, Чингиз не при делах, — заметил Мало. — Он своей дорогой ходит, меня не спрашивает. Во-вторых, звонят, у него в Москве подруга живет. Так что он мог к ней ездить. В-третьих, если там был Чингиз, то чего же ты мне вопросы задаешь? Чингизу бы и задавал. Ну и в-четвертых… — Вячеслав Аркадьевич повернулся к свидетелю: — Пацан, а ты-то сам что в Москве посреди ночи делал?

— У меня там мама живет, — пробормотал паренек.

— Мама, говоришь? Доказать сможешь? Реально! Здесь, сейчас! Может, в твоем «рыле» прописка московская стоит с адресом? Так вынь, покажи. Нет? Какого хрена ты на улицу поперся ночью? Теперь так принято, от мамы среди ночи ноги делать? Или, может быть, все куда проще: ты вовсе не к маме ездил, а ездил ты реально Божу гасить по указке этих двоих? — Вячеслав Аркадьевич указал на Абрека и Смольного. — А теперь «стрелки» на Чингиза кидаешь. Или Чингиз лох, по-твоему? Человека реального валит, а сам светится, как конь на параде? Еще и бабу с собой приволок. Да если бы Чингиз за такую работу взялся, хрен бы кто про это узнал. И алиби себе обеспечил бы — толпа важняков болт разобьет, ничего не докажет. Пацан, говори правду! Или я из тебя душу вытрясу.

— Да я-то чего? — совсем сник тот. — У меня правда… мама…

— В районе «Серебчиков», да? — скривился Мало. — Какое совпадение. — Повернулся к Смольному: — Что за туфту твои люди гонят, братела? Ну, Абрек — ладно. Он никогда хорошими манерами не отличался. Но ты-то, Смольный, в «законники» метишь, а сам понятий не соблюдаешь. Доказательств против меня у тебя никаких, а предъявы гонишь — деревья на Магадане гнутся. Объявлять меня надумал. Точки мои гребешь под себя. — Абрек удивленно взглянул на Смольного. — Да, Абрек, кинул тебя твой корефан. Развел, как лоха последнего, на базары дикие о воровской дружбе. Видишь, Смольный, какие вам обоим вилы выкатываются? За такие базары и спросить с вас можно реально.

— Ладно, Кроха, хорош, — подал голос Хевра. — Ты тоже, помнится, рубился что-то там доказать. И предъявы калибра реального двигал. Твое-то слово какое?

— Мое? — Вячеслав Аркадьевич указал на вереницу припаркованных иномарок Смольного и Абрека. — Вот мое слово.

— В смысле? — не понял тот.

— Твои, Хевра, орлы на чем сюда прилетели?

— На тачках, реально, — все еще не врубался тот.

Впрочем, не только он один. Абрек со Смольным не врубались тоже. Лишь Манила сдержанно улыбался.

— А стволов у тебя с собой сколько?

— Пара, на всякий пожарный. Бакланье разное в городе озорует. Чернота. Приходится таскать. Но все законное, при ксивах.

— И тебя менты не стопанули на выезде из города?

Кроха буравил Хевру взглядом. Тот не мог сказать, что сперва мотался к Маниле, обсуждать, кого, когда и каким образом удобнее завалить. Для всех он пересек ментовские кордоны пятнадцать минут назад. Хевра понятия не имел, сняли менты усиление или нет. Он просто здраво рассудил: коли в городе пошла настоящая война, кордоны будут держать как можно дольше. Потому и кивнул согласно:

— Стопанули реально. Все тачки обшмонали, волчары. Одну зацепили, но там все чисто. К утру пацанов выпустят.

— Правильно. Мы тоже чуть вместо «стрелки» в «стойла» не ввалились конкретно. Менты лютуют по-дикому сегодня. Моим людям пришлось, как ботве дачной, стволы в общественном транспорте везти. А я, сам видишь, на каком хламе кости тащил. А теперь посмотри сюда, — Вячеслав Аркадьевич снова указал на иномарки Абрека и Смольного. — Президент приехал бы, так за ним тачки попроще катились бы. Да и числом поменьше. А уж стволов здесь — по бессрочной «крытке» каждому обломится. И, заметь, тут тебе не «пээмы» заср…ные, за которые твоих пацанов прихватили, а игрушки посерьезнее. А теперь эти падлы оборзевшие, олени дикие, в мою сторону рылами целятся и явно на мочилово рогами прут. С таким-то арсеналом хрен ли им волноваться? Так как же это понимать, брателы?

Вячеслав Аркадьевич на секунду даже забыл, что предъявы кидает непутевые, на скорую руку склеенные. Уставился на Абрека со Смольным. А те даже растерялись. Не то от наглости такой беспредельной, не то от того, что ответить им реально было нечего. Не станешь же объяснять, что тебя менты прикормленные всю дорогу эскортировали, как Героев Советского Союза. В этом-то их и обвиняют, собственно говоря.

В кармане у Манилы закурлыкал телефон. Он отошел в сторону.

— Погоди, — возмутился Смольный. — Че вы тут гоните оба? Я лично договорился со своим человеком, что посты по нашему направлению откроют в половине двенадцатого ночи. Чтобы мы все могли на «стрелку» приехать!

Он действительно отдал такой приказ, правда, в дополнение попросил, чтобы «жезлы», пропустив Кроху, задержали машины его сопровождения. Кто же знал, что Крохина бригада на этих развалюхах приедет? Сплоховали менты. С другой стороны, не могут же они все тачки подряд проверять, включая автобусы?

— Хевра… — Вячеслав Аркадьевич повернулся к авторитету.

— Посты реально лютые стоят, — подтвердил тот, уже не колеблясь ни секунды. — Не просто усиленные. Волки с автоматами — стену поперек дороги поставить можно.

— Видишь, братела? — Вячеслав Аркадьевич сверкнул глазами на Смольного. — А «махновцев», что авторитетных людей валят, я сам найти хочу. И найду. А потом спрошу с них конкретно, — закончил и посмотрел на Абрека.

— Погоди, — Абрек аж задохнулся от возмущения. Лицо его пошло красными пятнами. — Ты что, в нашу сторону предъявы катишь? Хочешь сказать, что это мы братву валим?

— Это не я говорю, — поправил его спокойно Вячеслав Аркадьевич. Он вдруг поверил, что им удастся уйти без стрельбы. — Это пацан говорит, которого ты тут реально свидетелем выставил. Я еще сходняк соберу и спрошу, что ты там писал и от чьего имени. И какой наказ люди авторитетные дали. А то, может, приказали тебе к нам и близко не подходить, а ты меня псом бешеным перед всей братвой выставляешь, лишь бы куски мои под себя подмять.

Манила закрыл трубку, сунул в карман. Вышел вперед.

— Ладно, Кроха. Заколебало меня реально весь этот базар козлиный слушать. Не знаю, ты завалил авторитетов или нет, эти предъявы мимо меня катят. А вот Бубну с Забито твои бойцы работнули. И можешь буркалы в мою сторону не выкатывать. Плевать я хотел на это. Ты со мной базар держал, чтобы мои пацаны Хевру замочили до «стрелки». А твои жиганы тут Смольного с Абреком завалили бы. Скажешь, нет?

— Ты — тварь продажная, Манила, — Вячеслав Аркадьевич поджал губы. — Что тебе эти гниды перхотные пообещали? Пару кусков пожирнее? И ты меня тут же слил, как проб…ь копеечная?

Он вдруг шагнул вперед, ухватил Манилу за воротник, рванул на себя.

— Грабки убери, Кроха, локш потянешь реально, — просипел Манила.

Лева Кон мгновенно вскинул пистолет и дважды нажал на курок. Вячеслава Аркадьевича откинуло к машине. Смольный тоже дернул из кармана куртки хвастливую «беретту» и выстрелил несколько раз, навскидку, не целясь. Мало упал на капот «жигуля», перевернулся, скатился на бетон.

Абрек достал из-под плаща автомат, шагнул вперед и тут же словно налетел на стену. Споткнулся, повалился на колени. Смольный упал на четвереньки. Он был парень тертый и сразу понял, что произошло. Стрелял снайпер. Причем стрелял с приличного расстояния, выстрел снайперки заглушили пистолетные хлопки. А еще Смольный понял, что целили в него. Просто Абрек, сделав шаг, перекрыл линию огня. Пуля прошла навылет, потеряв скорость, но едва не вспоров Смольному щеку. Он ощутил ее горячее, злое дыхание на коже. Абрек несколько секунд стоял на коленях, а затем повалился лицом вперед.

— Атас! — заорал кто-то.

Со всех сторон захлопали выстрелы, и Манила счел за лучшее отступить в темноту. Он, в отличие от Хевры и Смольного, надел только темное. Водолазка, брюки, куртка. И парни его были одеты примерно так же. В тени они сразу потерялись, перестав быть мишенью для снайпера. Манила не слишком обольщался насчет порядочности Хевры. Кто как, а он, Манила, без случайностей обойдется. Случайности — они вызывают дурные последствия. Особенно в их бизнесе. Р-раз! — и головушку племяннички могут пользовать вместо погремушки.

Бойцы Крохи тоже открыли огонь, а сами, не будь дураки, попрятались за «Победы», отступали в темноту, точь-в-точь как Манила. Осталось лишь тело Вячеслава Аркадьевича. Торчали из-под капота «Победы» ноги, натекала, пропитывая плащ, брюки и носки, кровь. Зацокали, засвистели вокруг пули. Такая карусель началась — куда там. Только успевай к земле прижиматься, как к маме родной.

Парни Смольного шарахнулись к машинам, да где им было. Не отличались они предусмотрительностью и дальновидностью. Это Мало, царствие ему небесное, заранее все обдумывал. И как людей своих расставить, и как тачки запарковать, и как свет падать будет, и все такое прочее. А эти раздолбай иванычи тачки согнали плотно, чтобы на площадку влезли все. Так плотно, что и протиснуться не смогли. Метались, бычки, как на бойне. Палили во все стороны. Темноту, правда, выцеливали с особой тщательностью. Ну да в нее попасть не сложно. Вот она, рядышком. А из темноты им обратно — снайперские «маслинки» на сдачу. Упал один, второй, третий. Знал пацаненок Хевры свое дело. Хорошо знал и старался на совесть, харч отрабатывал. За минуту человек десять успел положить, оголец. Ну и бойцы Крохины угрохали еще пяток. Правда, ответный огонь тоже неплохой был. Наверняка кого-то из пехотинцев Крохи тоже достали. Пуля — она и в темноте дура.

Взвыла вдалеке сирена, взвилась к небесам да тут же опала, сошла на нет. Ментовская, между прочим, сирена. Быстро товарищи прибыли. Всегда бы так. Рванули уцелевшие кто куда. Одни в тачки попрыгали да по газам, другие к лесу ломанули — пешком уходить.

Манила поднялся на ноги, спокойно прошел через подлесок к подъездной дороге. Посмотрел, как удирают те, кто мог удрать. Затем повернулся и зашагал в обратном направлении от города. В город сейчас соваться опасно. Теперь там такие разборы пойдут — только держись. Кроха хоть и блефовал, а народ взбаламутится, начнет в репах чесать. Все знают, что у Смольного менты на поводке, но… А так ли? Они у него или он у них?

Манила миновал поворот, заметил стоящие на обочине иномарки. Штук десять, в ряд. Рядом с шикарными авто маячило несколько фигур с оружием в руках. Манила подошел к первой, забрался на заднее сиденье. Лева Кон наклонился к окну, спросил:

— «Папа», с сиреной что делать? Может, выбросим?

— Я тебе выброшу. В багажник кинь пока, пригодится. И позвони в «Царь-град». Скажи, мы едем. Пусть врач наготове будет.

— Уже позвонил.

— Молодец. Давай-ка рвать когти, пока менты и в самом деле не нагрянули. — Лева Кон растворился в темноте. Манила откинулся на сиденье, сказал шоферу: — Что стоим-то? Поехали, — и закрыл глаза.

День сегодня, откровенно говоря, выдался трудный. Кошмарный просто выдался день.

* * *

«Ауди» Смольного разминулся с ментовской кавалькадой у самой Объездной. Язга проследил в зеркальце, как уносятся в темноту мерцающие маячки, хмыкнул:

— Ментам-то работы сегодня…

— Кроха отбегался, — процедил злорадно Смольный. — Все, кранты. Некому стало пальцы гнуть, авторитета крутого строить.

— Не только Кроха, Абрек тоже отбегался, — заметил Язга. — «Маслину» ему в лобешник конкретно вмазали.

— Может быть, оно и к лучшему, — подумав, сказал Смольный. — Мне он никогда не нравился. Стремный пацан был. Косячный. Кроха правильно спросил. Какого болта этот его огрызок в Москве делал? А что, если мы не за те концы тянем?

— Теперь-то не все равно? — пожал плечами Язга. — Поздно. К тому же ты сам слышал, Кроха подбивал Манилу Хевру завалить. И Бубна с Забито — его рук дело. Так что, как бы ни повернулось, с нас спрос маленький. Кроха до разбора мочилово затеял. А он Американца и остальных работнул или Абрек — теперь без разницы. Оба ангелам улыбаются. Там их и рассудят.

— Ты Кроху не знаешь, — улыбнулся мрачно Смольный. — Он и на небе умудрится разборы с Абреком учинить. Пока своего не добьется — не успокоится.

Смольный обдумывал ситуацию. Выходило, что Язга прав. Они так и так в выигрыше. Спросить с него не за что. На сходняке слово держал Абрек. Он, Смольный, просто поверил Абреку. Доказательствам его поверил и решению больших людей. Тут он чист. Даже если потом выяснится, что не Кроха Американца, Вяземского и прочих грохнул, — что с того? Бубну-то с Забито он убрал. Так что Крохе, останься он жив, перед сходняком так и так пришлось бы отвечать. Не на «стрелке» бы его грохнули, так сходняк объявил бы за беспредел кромешный. Разрешения у нужных людей Кроха не спросил, «добро» не получил. А он просто был вынужден защищаться.

Смольный повеселел. Пока его бригада идет впереди с большим отрывом.

— Манила реально не в счет, — продолжал рисовать перспективы Язга. — На нас он тянуть не станет. Людей у него — кот наплакал. Ссоры ему без надобности. Опять же, как он повел себя на «стрелке»? Кроху слил влегкую, иуда.

— Просто пацан хочет спокойной жизни. Ему конфликты не нужны. Его все эти разборы вообще не касаются. Он клюет себе лаве потихонечку со своих кусков и радуется жизни.

— Правильно. Остается Хевра. Этот — тварь хитрая. «Перо» под ребра загонит при удобном случае. Но у него тоже людей недостаточно, чтобы в одиночку против нас переть. Другое дело, если Манила и Хевра объединятся.

— Нет, — покачал головой Смольный. — Хевра подписался бы, но Маниле рисковать смысла нет.

— Остаются еще люди Абрека, — напомнил Язга.

— Они теперь стоят без «папы». Да и мало их осталось. Часть на «стрелке» полегла. Еще часть грохнули люди Крохи днем. Пока они порядок в собственном хозяйстве наведут… Бригад Бубны и Забито вообще больше нет. Неплохой расклад получается. Надо только подсуетиться и их куски подмять, пока они чухаются, — размышлял Смольный. — Часть их пацанов сразу перейдет к нам, а остальные не полезут, побоятся. Сколько наших на «стрелке» положили? Ты заметил?

Язга подумал:

— Человек двадцать.

— Значит, — подвел итог Смольный, — у нас с полсотни стволов. А сколько осталось людей Крохи? Примерно столько же? Рискнут ли они продолжать войну, как думаешь? Или постараются замять дело?

— Сложно сказать. Там, конечно, найдется кому встать во главе, — протянул Язга. — Старший оголец или младший… Если Вадим им поможет, в курс дела введет, поддержку даст, то война продолжится, тут без базаров. А если сам Вадим хозяйство примет, то, возможно, попробует выйти на мир. Ему воевать не с руки.

— Или наоборот, — предположил Смольный. — Решит показать характер.

— Возможно и такое, — согласился Язга.

— Отсюда вывод: мы должны их замять раньше, чем они придут в себя после смерти Крохи. Для начала завалить обоих огольцов. И чем раньше, тем лучше. А потом уж с оставшимися разберемся. С Вадимом и всей этой шелупонью.

— Завалить огольцов? — с сомнением в голосе переспросил Язга. — Как? Они там теперь все на стреме.

— С младшим — никаких проблем, — усмехнулся Смольный. — Он не жилец. А старшему Манилу сольем. По-братски. Намекнем, что Кон получил от него приказ Крохе пару «маслин» в пузо затолкать. Пусть Манила и Крохин оголец между собой погрызутся. А уж мы найдем способ использовать ситуацию.

— Умно, — согласился Язга.

Смольный повеселел. Перспективы вырисовывались самые яркие. Через месяц, а то и меньше, в городе не останется реальной силы, способной противостоять ему, Смольному. Лаве потечет рекой. А там… Были бы деньги, остальное приложится. Столица-то вон она, рукой подать.

Смольный достал из кармана трубку, набрал номер:

— Алло? Святослав Григорьевич, это я. Слушай, через часик моего подопечного выпусти. Да, и второго тоже. Все с ними решили. Решили, да. А ты мне позвони через пару дней. Спонсоров тебе подыщем на туристическую путевку. Ага, давай. — Смольный нажал «отбой» и тут же набрал другой номер. — Паша? Это я. Кто, кто… Головка от болта реально! Ты чего, хань, что ли, трескаешь? Бросай своих телок и двигай в Москву. Прямо сейчас, да. Найдешь там одно отделение милицейское, подождешь рядом. Через час оттуда выйдет Крохин оголец. Младший, младший. И с ним еще такой… боец мордатый. Положишь реально обоих, понял? Да ты чисто не меньжуйся. Крохи нет уже. Вот так. Отбыл Кроха далеко и надолго. Грохнули его десять минут назад на «стрелке». Точно, точно. Четыре пули в него вмазали. Две — Лева Кон, советник Манилы. И еще две — я. Так что делай. Только смотри, не на месте. Отпусти их маленько подальше, чтобы людям хорошим проблем не создавать. Да, давай. Как все сделаешь, сразу доложись.

Смольный убрал телефон, улыбнулся победно.

— Все, Язга. Пару человек осталось загасить — и город будет наш. Никто у нас на пути не встанет.

— Если про пацанов пронюхают, нас сразу объявят, — заметил тот рассудительно.

— Что, Язга, очко играет?

— Нет, — покачал головой советник. — Я к тому, что нам нужно быть осторожными. Очень осторожными.

— Не гони. Сам знаю, — ответил Смольный и повернулся к окну.

Он составлял план действий на ближайшее будущее.

* * *

— Мало, на выход, — буркнул сержант и почесал живот. Потом поправил болтающийся на боку автомат.

— А он? — Дима указал на Борика.

— Фамилия? — скучно спросил сержант.

— Ясулович, — ответил Борик.

— Туда же.

Дима с Бориком вышли из камеры, оттуда по короткому коридору прошагали в дежурную часть. Здесь стоял тот самый майор, что задерживал их у «Мосфильма». По-прежнему грыз спичку и беседовал о чем-то с дежурным старлеем.

— Вещи верните, — сказал Дима.

— Это которые? — взглянул недоуменно майор.

— Дим, пошли, — Борик дернул Диму за рукав. — На фиг тебе эти напряги?

— Вещи верните, — упрямо повторил Дима. — Телефоны.

— Телефоны?.. — Майор посмотрел на старлея, засмеялся хрипато. — Слышь, лейтенант, ты глянь там, в столе, у нас телефонов лишних не завалялось?

Тот заглянул в стол, вытащил трубки, бросил на стойку.

— Документы, — скучно потребовал Дима. Документы легли рядом с трубками. — И деньги.

— Да ты что, браток? Не проспался? — хмыкнул майор и снова засмеялся. — Какие такие деньги? О чем ты? Не было при вас денег. Ни копеечки не было.

— Копеечек не было, — согласился Дима. — Баксы были.

Дима поблагодарил Бога, что у него хватило ума забросить домой кейс с баксами. Нет, менты его не забрали бы. Не дураки. Понимают, что за такие лаве из них душу вытрясут, невзирая на возраст и количество звезд на погонах. Но облегчили бы чемодан обязательно.

— Да ты пойди проспись, браток, — сделал удивленное лицо майор. — Не было при вас никаких баксов. И марок не было, и фунтов стерлингов. Голые вы сюда прилетели, как соколы.

— Дим, пойдем, — повторил Борик.

Он понял, что в подопечном прорезался отцовский характер. Теперь дурой попрет. Подумаешь, деньги… Сколько их там было-то? Пара штук? Ну, три. Было бы о чем говорить… Заспоришь — в камеру вернешься. Да еще и накостыляют для профилактики.

— Вот приятель твой соображает получше, — улыбнулся майор. — Ты слушай старших, Дима, слушай. Они тебе добра желают.

— Я вижу, — Дима покосился на Борика и тут же снова насел на майора: — Будьте добры, представьтесь, назовите свое звание и должность. Я хочу знать, кто нас задерживал.

— А зачем тебе? — удивился майор. — В газету, что ли, писать собрался? Так ты напиши, милый. Пожалуйся на произвол властей. Сейчас все пишут.

— Фамилия, звание, должность.

— Святослав Григорьевич Турчинов. Майор. Отдел по борьбе с организованной преступностью. Это на Шаболовке. Ты заходи, браток, если скучно станет, — он улыбался жестко и хищно.

— Пошли, Дима, — Борику не терпелось унести ноги из этого «гостеприимного дома». — Чего зря базарить.

— Ты уж иди, Дима, — издевательски поддакнул майор. — Товарищ твой дело говорит.

Дима кивнул серьезно.

— Майор Турчинов Святослав Григорьевич. Я запомню.

— Запомни, запомни, — согласился тот и повернулся к окошку дежурного, давая понять, что разговор закончен.

— Ты чего на них кинулся-то? — спросил Борик, когда они вышли в маленький холл. — С ОБОПом, брат, лучше не связываться. Там псы лютые.

— Борик, — негромко, в тон ему, произнес Дима, — а тебе не кажется странным, что нас так просто отпускают? Ствол они «нашли». Взяли нас явно по чьей-то наводке. А потом подержали четыре часа и выпустили. — Он раскрыл трубку, попытался набрать номер. Мобильник был стопроцентно мертв. — Причем, заметь, мы никаких бумаг не подписывали, ни протоколов, ничего. Никто нас не допрашивал. Никто… — Дима открыл отделение для аккумуляторной батареи, хмыкнул: — Глянь-ка.

Отделение оказалось пустым, как карманы нищего.

— Ха! Сперли, суки! — удивился Борик и раскрыл свой мобильник. Аккумулятор отсутствовал. — Ладно, хрен с ними. Новые купим. Подумаешь, делов-то. А насчет того, что нас отпустили, ты, Дим, зря паникуешь. Твои парни, киношники, позвонили Наташе, а она «папе». У него тоже завязки нехилые. И в ФСБ, и вообще. Да и время вышло. Выяснять-то всего три часа можно по закону.

— Я не паникую, Борик. Я тревожусь. И потом, ты в самом деле думаешь, что все в порядке, или просто успокаиваешь меня? — прищурился Дима, убирая трубку в карман и запахивая плащ.

— А чего мне тебя успокаивать? — удивился Борик. — Ты же не девочка.

— У отца завязок в московской ментуре нет. По крайней мере таких, чтобы на ОБОП надавить могли.

— Зато в ФСБ есть.

— Если бы это была ФСБ, то они бы приехали за нами лично. — Они толкнули дверь и вышли на улицу. Дима остановился на пороге, озираясь. — К тому же я вообще сомневаюсь, что нас как-то оформляли. Скорее всего, никакой информации по нас нигде не каталось. Думай, Борик.

Двор был темен, как мысли разбойника. Шел третий час ночи, и фонари, естественно, включать никто не стал. Чего зря электричество жечь? Из замкнутого колодца двора на улицу вела единственная арка. Машин у подъезда много, но работающих нет. Все словно вымерло.

Борик тоже огляделся.

— Ты думаешь…

— Борик, один мудрый старик сказал: «Надеясь на лучшее, думай о худшем». Как, по-твоему, почему из наших мобильников вытащили аккумуляторы?

— Да хрен их знает. Может, кому понадобились, — предположил размыто Борик.

— Копейки, — отмахнулся Дима. — Они с нас только что три с лишним штуки грин срубили. Не стали бы по мелочам размениваться. Тем более что аккумуляторы эти в качестве доказательств пойдут только так. С коррупцией сейчас бороться начали.

— И… что?

— А то, Борик, что без связи нас оставили с одной-единственной целью: чтобы мы не смогли никому сообщить, где мы и что с нами.

— Так из будки позвоним.

— Если дойдем.

— Думаешь, нас грохнуть хотят?

На крыльцо вышел давешний майор, посмотрел на топчущихся здесь же бывших задержанных, спросил:

— Что стоите-то? Давайте валите отсюда, чтобы глаза мои вас больше не видели. И благодарите Бога, что я на вас ствол не повесил и на «Петра» не увез. Там бы от вас за две минуты одни воспоминания остались.

Дима посмотрел на него, хмыкнул:

— Вешайте.

— Чего? — майор оторопел.

— Волыну эту нашли в нашей тачке. Мы признаем, что подобрали ее на улице, хотели сдать в ближайшее отделение, но не успели. Задержите нас до выяснения.

Майор недоуменно посмотрел на Борика:

— Твой приятель что, на всю башку ушибленный? Сам себе срок выпрашивает.

Борик дальновидно промолчал.

— Так ведь в суде-то лучше, чем в морге, — тихо сказал Дима, глядя майору в глаза. — Что это вы так напряглись, товарищ майор? Никак боитесь чего?

— Да ты офонарел, малый? — тот явно растерялся.

— А это — сопротивление при задержании.

Дима шагнул к майору и что было сил ударил в нос. Майор хрюкнул, отступил на шаг, зажимая разбитое лицо. Из-под пальцев потекла кровь.

— Вот урод, — выдохнул он. — Я тебе, падло… — и словно вспомнил что-то, вытер ладонью лицо, размазав кровь по щеке, усмехнулся: — Ну что, хорек, теперь среди братвы в героях будешь ходить. Как же, обоповцу в рожу сунул. Но не долго тебе геройствовать, парень. Я позабочусь, обещаю. А теперь давай вали отсюда, пока кости целы.

Он развернулся и вошел в отделение.

— Точно, — тут же скороговоркой выпалил Борик. — Мочить нас собираются, падлы. Где это видано, чтобы обоповец получил по рылу и не ответил? Не бывало таких делов на белом свете. Когти нам надо рвать, Дима, вот что.

— Пошли.

Дима схватил Борика за рукав, потащил за собой, но не к арке, а в дальний угол двора.

— Куда мы так вваливаем, братан?

— Парадное проверим.

Они заскочили в парадное. Дима бегом поднялся на второй этаж, подошел к окну. Сквозь него была видна улица. Правда, рамы оказались наглухо заколочены гвоздями.

— Ты высоты не боишься, надеюсь? — спросил Дима, поворачиваясь к Борику.

— Да я, если мне в спину ствол нацелят, с Останкинской башни прыгну и хрен задумаюсь, — осклабился жестко тот.

— Тогда открывай окно.

Борик ухватился за крашеную ручку, рванул так, что посыпались стекла. Рама слегка поддалась, но до конца не открылась.

В это мгновение внизу грохнула дверь. Кто-то вошел в подъезд.

— За нами, — мрачно выдохнул Борик. — Ты — колдун, пацан. Валить нас будут.

— Лезь в проем, — Дима сорвал плащ, принялся торопливо выдавливать остатки стекол. — Лезь, все равно открыть не успеем.

— Да хрен я пролезу, — страдальчески простонал Борик. — Одна только голова и пройдет. Ты давай лезь и хипеж на улице поднимай. А я их задержу.

Он метнулся вниз по ступеням. Дима забрался на подоконник, протиснулся в выбитый проем, порадовавшись про себя, что не налегал в детстве на мучное и сладкое. Протолкнул тело на улицу, держась вывернутыми руками за раму, кувыркнулся в воздухе, рассчитывая повиснуть, но не удержался, упал, опрокинулся на бок, ударившись об асфальт левой рукой и плечом. Откатился в сторону.

Секундой позже из окна парадного послышались шипящие хлопки и звонкое клацанье затворов. Борик, каким бы здоровым ни был, против стволов ничего поделать не мог. Дима втянул голову в плечи. Пули вонзались в асфальт совсем рядом. Летело в воздух черное крошево. На открытом пространстве он представлял собой очень хорошую мишень. Нужно было найти укрытие. Машину, дерево, что угодно. Дима вскочил, но в эту секунду его все-таки достали. Пуля попала в левый бок, толкнула так, что он полетел кувырком. Дима начал подниматься, но те, в подъезде, успели пристреляться. Еще одна пуля ударила в грудь.

Вспышка боли была настолько ослепляющей, что Дима распластался на асфальте. В голове плыло, к горлу подкатила тошнота. Он умирал и знал это. Оставалось только закрыть глаза и терпеливо дожидаться финиша. Ленточка, символизирующая окончание пути, приближалась со скоростью реактивного самолета.

Мгновение спустя совсем рядом Дима услышал визг тормозов, а еще через секунду — звонкие хлопки выстрелов. Зацокали гильзы. Кто-то подхватил его под мышки, потащил в машину.

— Там Борик, — только и смог выдохнуть Дима. — В подъезде…

Его не слушали. Втянули на заднее сиденье. Хлопнули дверцы, взревел двигатель. Водитель взял такую скорость, что Диму едва не размазало по спинке заднего сиденья.

— Блин, кровь, — услышал он уже затухающим сознанием. — Ранили его вроде… В больницу придется.

— Не здесь, — сказал второй голос. — До малаховской довезем. Там и охрану поставим посерьезнее, и врачи свои. Никто вопросов задавать не будет.

— А что он насчет Борика говорил?

Дима хотел еще раз сказать, что Борик остался в подъезде, но не смог даже разлепить губ.

— Сказал, Борик в парадняке остался. В том, из которого эти падлы шмаляли.

— Тогда его грохнули, наверное, — заметил рассудительно первый. — Жаль пацана. Реальный был боец. Надо будет с похоронами подсуетиться, — продолжал он все тем же чуть отстраненным тоном. — Гробовщики и цветочники, падлы, зажиреют. Столько сегодня народу положили… На одном Крохе такие бабки наварят…

Больше Димка не слышал ничего. Провалился в беспамятство.

* * *

В клинике, что на улице Петра Малахова, никто на скуку не жаловался. Клинику давно было бы пора переименовать в «бандитскую» и присвоить ей официальный статус закрытого медицинского учреждения.

Надо заметить, что хирургическое отделение больницы славилось на весь город. Ввиду специфичного, очень востребованного в определенных кругах профиля оно было оснащено по последнему слову техники. Палаты сияли чистотой. Телевизоры, видеомагнитофоны, холодильники и прочая техника не удивляли никого. Мебель вполне соответствовала европейским стандартам. Специалисты в отделении работали только первоклассные. Зарабатывали здесь очень и очень неплохо. Надбавки к официальной зарплате платились из «Благотворительного фонда оказания содействия медицинским учреждениям России». Фонд этот был создан специально для поддержки данной конкретной больницы. Зачем платить врачам трех больниц, постоянно рискуя, что в нужный момент своего хирурга просто не окажется на месте, когда можно оснастить по уму отделение одной и пользоваться им сообща? Нет, привозили сюда и простых граждан. Врачи даже испытывали некоторое злорадство, «прописывая» обычных старушек в «люксовые», бандитские номера, — пусть и честные люди за счет криминала нормально поболеют, — но никто особенно и не возражал.

Хирурги, сами того не желая, поднимали авторитет братвы в городе. «Вон как, Никитишна. Бандиты, а о простом народе заботятся поболе государства». Расслабьтесь, пенсионеры. Если бы кому-нибудь из братвы понадобилась данная конкретная палата, вас живенько переместили бы в коридор. А как вы думали? Кто «девушку ужинает», тот «девушку и танцует».

Больница являлась зоной перемирия. Это правило вовсе не являлось признаком благородства местной братвы. Просто того требовали понятия. На больничке человека валить — явный косяк. На крыльце — бога ради. На носилках у дверей приемного покоя — на здоровье. Но стоило перенести раненого через порог больницы — все. Двери закрылись, поезд ушел. Лови следующего момента.

Правило это, легко нарушаемое в большинстве крупных городов, здесь соблюдалось неукоснительно. Городишко маленький. Все друг у друга на глазах. Чего тут делить-то? Все уже поделено. Тогда зачем беспредельничать? По понятиям — оно всем спокойней обходится. Живем, на хлеб-масло икорку мажем, коньячком запиваем. Каждый своим. Чинно, благородно…

Диму доставили в приемный покой около четырех утра. Штангист гнал так, словно от того, выживет Дима или нет, зависела его собственная жизнь. Раненого сразу увезли в операционную. Братва осталась дожидаться внизу, тихо переговариваясь между собой.

— Блин, надо выяснить, чьи это люди были, увезти в лес и подвесить за я..а.

— Не, вешать не надо. Надо раздеть и в муравейник поставить. Только сначала расписать конкретно и носки в пасть забить, чтобы орать не могли.

Штангист выслушал предложения, касающиеся планов мести, вышел на крыльцо, достал мобильник и принялся звонить Вадиму. Тот все понял с полуслова.

— Штангист, побудьте пока в больнице. Никого на этаж не впускать. Я сейчас подтяну людей реальных. Димка у нас как в сейфе будет лежать. Лучше президента.

Штангист вернулся в холл, передал указания Вадима, и все трое бойцов направились к лестнице. Через полминуты они были на нужном этаже.

Молоденькая медсестра на вахте вскинулась было: «Сюда без халатов нельзя», но на нее цыкнули, и она сразу же увяла. С хорошими людьми лучше не спорить.

— В какую палату его кладут? — спросил у девушки Штангист.

— В восьмую.

Та лупала красивенькими глазками. Вообще, симпотная телочка. С умом, с образованием. Трахалась небось с братвой за бабки. Конкретно устроилась. И клиентов у кабаков снимать не надо, и при деле. А тарифы тут, наверное, покруче, чем на «Поле». Реально голодный мужик последнюю шкуру с себя снимет и такой отдаст.

— Присматривай за моим братаном хорошо, поняла? Чтобы как полный «папа» лежал. Чтобы все было, — погрозил ей пальцем Штангист. Он достал из кармана тоненькую стопочку стодолларовых банкнот, бросил на конторку. — Останется пацан недоволен — с тебя лично спрошу, учти. — Штангист оглядел коридор: — Кто еще в отделении есть?

Медсестра проворно сцапала денежку, сунула в карман накрахмаленного, подчеркивающего солидные формы халатика.

— Женщина после аппендицита. Старичок-военный. Полковник в отставке, кажется. Мальчишка один с мениском. Одиннадцать лет, представляешь? Колено на футбольном матче ему выбили.

— Кто еще?

— И восемь или девять ваших.

— Каких это «наших»? — нахмурился Штангист. — Чьи пацаны, реально?

— Я не знаю, — пожала плечами девушка и снова захлопала глазками, как заводная кукла. — Их недавно привезли. У всех огнестрельные. Пятеро тяжелых. Трое с множественными, эти в реанимации, остальные тут, в палатах.

Скорее всего, это были люди Абрека. «Папы» не стало, позаботиться некому. А может, Смольного или Хевры. Те своих бросят, глазом не моргнут. Манила бы уже людей здесь поставил, как у мавзолея. А эти… Ладно, пусть лежат пацаны. На больничке своих и чужих нет. На больничке все — братва.

— Ночь сегодня — кошмарики, — доверительно сообщила Штангисту девчонка. — Человек тридцать в морг отнесли. Все с огнестрельными. Еще днем привозили. Там уже места нет, стали в другие больницы отправлять.

В коридор вышел врач.

— Почему без халатов в отделении? — буркнул он сестре.

— Брат, ты не шуми, — подступился к хирургу Штангист, доставая из кармана пачку баксов потолще. — Вот, за старание, премия. Держи.

Хирург взял деньги, покрутил в руке, сунул в карман. Выглядело это довольно безразлично. Словно плевать ему было на деньги. Впрочем, возможно, так оно и было. Устал человек. Шутка ли, столько работы за день привалило.

— Маша, — врач повернулся к конторке. — Выдай ребятам халаты.

Девчонка кивнула. А взгляд у самой… С лепилой этим она, наверное, тоже трахалась. Только с братвой за лаве, а с ним бесплатно. Он для нее — авторитет, вроде как для них — Кроха. А то и покруче.

— Так что скажешь, брат? — теребил врача Штангист. — Вытянет наш пацан?

«Брата» хирург пропустил мимо ушей. Привык уже.

— В рубашке ваш мальчишка родился. Дважды в него попали. Одна пуля внутри застряла — вытащили. Вторая развалила ему телефон сотовый. Он в нагрудном кармане лежал. Пластмассу пришлось из тела вынимать. Болевой шок. И крови потерял прилично. Мы его под капельницу положили. К утру придет в себя. Правда, пойдет не раньше чем через неделю. Но жить будет — это главное. Еще и нас с вами переживет.

— Спасибо, доктор, — тут же проникся уважением к лепиле Штангист. — Только вы в милицию о нем не сообщайте, ладно?

— Не могу, — вздохнул хирург. — Закон есть.

— Да забудьте про него.

— Нельзя. За это статья полагается, — объяснил хирург.

— Час еще сможете подождать? — напрягся Штангист.

— Час… Ладно. Хорошо. Час подожду.

— Ну и отлично. Спасибо, доктор, — расплылся Штангист.

Пришла сестра Маша, притащила халаты. Жопой при этом, шалава, мела так, что у Штангиста отчаянно «замаячил». Будь они одни да сложись обстоятельства чуть иначе, отымел бы ее прямо тут, на конторке, но… на работе нельзя. Вадим не одобрит.

Сказав бойцам: «Стойте здесь!», Штангист спустился на первый этаж, вышел на улицу, прогулялся вокруг больницы, занял пост на углу, откуда просматривались двери приемного покоя и главный входа.

Минут через пятнадцать к больнице подкатил «БМВ» Крохи. Из него выбрались Вадим и трое неприятного вида мужчин в штатском. Штангист отлепился от угла. Мужчины среагировали моментально. Через секунду три ствола смотрели на Штангиста. Тот поднял руки. Вадим жестом успокоил своих спутников, подошел к Штангисту.

— Как он?

— Две пули. Одна в бочине дырку сделала, вторая в мобилу попала. Повезло. Врач сказал — к утру очнется. Но ходить начнет не раньше чем через неделю.

— В какой он палате?

— В восьмой. Третий этаж. Я там пацанов оставил. Народу в отделении — пропасть.

— Кто?

— Баба аппендицитная, старикан какой-то, мальчишка с коленом и восемь или девять пацанов из братвы. Правда, все из разных бригад.

— Хорошо. А Борик?

— Грохнули Борика, похоже. Волки эти.

— Ты проверил?

— Да понимаешь… Там такая пальба поднялась, а «абвер» прямо во дворе. Короче, не смог. — Штангист помялся. — Слушай, я там уговаривал лепилу в ментовку не звонить. Он сказал, не может.

— Обязан. Закон такой есть, — Вадим оглянулся на окна третьего этажа. — Но я привез людей из ФСБ. Никаких проблем с ментовкой не будет.

Всем гуртом они поднялись на третий этаж. Пока один фээсбэшник объяснял хирургу, почему тому не стоит сообщать о только что поступившем пациенте в органы внутренних дел, а еще двое осматривали палаты, коридор и места общего пользования, Вадим взял у одного из ребят халат и прошел в восьмую палату.

К немалому его изумлению, глаза Димы были открыты. Он смотрел в потолок и о чем-то думал. Вадим подошел к кровати, присел рядом. Хотя палата и была одноместной, сейчас в ней лежал еще один человек.

— Как дела, Вадим? — спросил шепотом Дима. Губы его едва шевелились.

— Плохие дела, братан, — так же шепотом ответил ординарец. — Ты видел людей, которые в тебя стреляли?

— Нет, — подумав секунду, покачал головой Дима. — Но они нас ждали. Борик жив?

— Не знаю. Вряд ли.

— Позвони в Институт Склифосовского. Раненых туда возят. Если Борик жив — он там. Если он ранен, пошли ребят, пусть обойдут подъезд, в котором его подобрали, найдут любую женщину — любую, слышишь? — и договорятся, вроде как он к ней приходил. Ночью решил сходить за шампанским, смотрит, бакланье какое-то в подъезде «траву» курит. Борик, как законопослушный гражданин, сделал замечание — они «маслиной» ответили. На всякий случай немного «травки» на подоконник насыпьте. На пол не надо. Если уборщица старательная — замоет. И заплатите еще кому-нибудь, старушке какой-нибудь или старику, чтобы тоже показали, будто в подъезде молодняк сидел.

— А менты спросят, зачем он из дома ночью выходил, старик этот?

— Его бессонница мучает. Он с собакой по ночам гуляет.

— А если там никто из стариков собак не держит?

— Тогда подарите ему собаку. Или дайте на время. Через неделю заберете, а он, в случае чего, скажет, что померла.

Проговорив все это, Дима прикрыл глаза, перевел дух.

— Братан, — улыбнулся уважительно Вадим, — ты сейчас о себе думай.

— Послушай, менты из местного отделения все равно ничего про Борика не скажут. Они нас по чьей-то наколке брали, никаких документов не оформляли. И еще… Вадим, кто-то из наших сливает информацию.

— Я знаю, — кивнул тот. — Абреку или Смольному, мы пока не разобрались. Чингиз со своей командой попал в засаду. Три человека всего ушло из двадцати. Остальные — по моргам лежат. Чин говорит, их ждали. Абрек знал о готовящемся нападении. Все знал, до мелочей.

— Надо выяснить, кто «поет».

— Стараемся, но пока ничего.

— Надо родителям пацанов поддержку оказать и с похоронами что-нибудь подумать.

— Хорошо.

Вадим снова улыбнулся. Гляди-ка, оголец раненый, а ведет себя точь-в-точь как «папа». Как отец.

— Слушай, Дим, я тебе хотел сказать… Насчет отца…

— Я знаю, Вадим, — спокойно ответил Дима.

— Откуда?

— Пацаны в машине звонили. Я слышал.

— Ты не волнуйся, Дим. Отдыхай спокойно. Я обо всем позабочусь. Все будет по высшему классу.

— Я не волнуюсь, Вадим, — вдруг очень жестко ответил Дима. — Я-не-волнуюсь. Я просто найду того урода, из-за которого погиб мой отец, и собственноручно вышибу ему мозги.

Сказано это было таким тоном, который Вадим изредка мог услышать от Крохи и никогда — от Димы. Мягкого, вежливого, интеллигентного Димы…

— Слушай, завтра утром ты заберешь меня из больницы.

— Не, даже не думай, — покачал головой Вадим. — Лепила сказал, тебе недели две как бревну лежать надо.

— Вадим, я не спрашиваю, что сказал врач, — сухо ответил Дима. — Я говорю тебе: завтра… точнее, уже сегодня утром, ты заберешь меня отсюда. Но врачи об этом знать не должны. Для всех — я в больнице. На мое место положишь кого-нибудь из людей Абрека, Смольного… не важно кого. Любого.

— Хорошо, как скажешь, — Вадим кивнул.

— Из отделения уберешь всех посторонних. В другие палаты, отделения, на другие этажи, куда хочешь. Заплати главврачу, медсестрам, уборщицам, всем, но к полудню все «люксовые» палаты должны быть заняты только братвой. Потом сделаешь вот что…

Дима лежал с закрытыми глазами, говорил размеренно и ровно, и Вадим вдруг понял, что этот мальчишка, когда подрастет да обтешется, станет настолько жестким, что Кроха ему позавидует. Дима апостола Павла придушит в воротах рая, лишь бы выбить свое место под солнцем. И ведь выбьет, оголец. Как пить дать.

Вадим слушал, кивал, выделяя для себя особо важные пункты.

— Слушай, Дим, я тут подумал… Может быть, твою Наталью стоит спрятать пока? Отвезти ее к Челноку. Он хавиру конкретную нашел. Никто не разнюхает.

— Не стоит. В Москве она будет в большей безопасности. Там Смольный чинить разборы не решится. Ему московская братва разом голову открутит, — ответил, подумав, Дима. — Что еще?.. Да, закажи билеты на поезд. Сорок билетов. До Екатеринбурга. Купе. Завтра с тобой свяжется человек, передаст паспортные данные. И достань новый «БМВ-750».

— Дим, да нет проблем. Только зачем тебе? — удивился Вадим.

— «БМВ» для Максима Абалова. У нас с ним договор на съемку. А в Екатеринбурге киностудия. Бывшая Свердловская. Она простаивает, значит, аренда нам обойдется дешево. Мне нужно быстро отснять материал. Ну и натура подходящая.

— Какая киностудия? — брови Вадима поползли вверх. — При чем здесь кино?

— Вадим, я — кинопродюсер. Со вчерашнего дня. Мы делаем фильм. У меня съемочная группа, — устало объяснил Дима. — Я за этих людей отвечаю.

— Пацан, — Вадим даже растерялся, — у тебя отца сегодня завалили, а ты про кино…

— И что? — Дима открыл глаза, повернул голову, посмотрел на советника. — Думаешь, если бы меня сегодня завалили, а отец остался жив, он бы все свои дела послал подальше?

— Ну-у-у… Нет, наверное, но ведь…

— Это другое дело? — закончил за него Дима. — Нет маленьких дел и больших дел, Вадим. Для каждого дело — по рангу. Для меня кино — дело большое и очень важное. Все, закрыли тему. Не надо ничего обсуждать, просто сделай то, что я тебе говорю. И оставь мне свою трубку, пожалуйста.

— Хорошо, — Вадим положил свой сотовый на тумбочку. — Но ты меня удивил, Дима. Очень удивил.

— То ли еще будет, — усмехнулся сухими губами Дима. Поморщился от боли. — Я жду машину в девять. Теперь иди. Мне нужно немного поспать.

* * *

— Пацан, ты вообще соображаешь, что делаешь? — Челнок выглядел не просто недовольным. Он выглядел взбешенным. — Я же предупреждал тебя! Мало того, что ты себя под пули подставлял, ты еще и пацанов под пули подставил.

— Челнок, — Степан оглянулся на стоящую у машины Ирину, — ты не обижайся, но… Эта девушка спасла меня сегодня утром. Не мог же я ее бросить.

— Так, — пробормотал Челнок. — Пошли амуры, на фиг…

— Да при чем здесь…

— При том, малой! Тебе баб не хватает?

— Челнок, — окрысился Степан, — ты язык придержи реально! Что ты гонишь? В конце концов, это не твое дело!

— Нет, это мое дело. — Челнок подступил к нему, выдохнул в лицо, глядя в глаза: — В городе война. У нас каждый ствол на счету, а ты рискуешь людьми из-за «дырки»!

Степан врезал ему, не задумываясь. Удачно врезал. Челнок ничего подобного не ждал и уклониться не успел. Полетел в угол, выронив автомат. Степан выхватил из-за пояса пистолет, шагнул к нему, опустился, придавил Челнока коленом к полу, прижал ствол «ТТ» ко лбу.

— Еще раз так ее назовешь, — процедил зло Степан, — я в тебе за секунду дырок понаделаю, как в решете.

— Духу не хватит, — усмехнулся окровавленными губами Челнок. — У отца хватило бы, а у тебя — нет. Баклан ты еще, Степа. И замашки у тебя фраерские, — он вдруг резко взмахнул рукой. Степан даже не успел ничего понять. Через мгновение ствол «ТТ» уже смотрел ему в лицо. — Только и умеешь понты кидать да пальцами перед ботвой крутить.

Челнок оттолкнул Степана, поднялся, отряхнулся. Пистолет он сунул в кобуру, автомат повесил на плечо. Степан стоял у стены поникший, раздавленный.

— Да ладно, — Челнок подошел к двери, посмотрел на Ирину. — Всяко в драке бывает. Но в следующий раз, прежде чем что-то сделать, подумай головой конкретно. Когда чувства мешают работе, выкинь на хрен такие чувства. Головой думай, а не головкой, иначе «маслину» схлопочешь промежду глаз и сам не поймешь, как такая лажа получилась. — Степан молчал. — А что за ребята там были, ты сказал?

— Не знаю, — ответил тот хмуро. — Пятеро. На темно-синем «Форде».

— А модель не запомнил?

— Да не до того мне было. Я думал, как ноги оттуда уносить.

— Ноги… — передразнил Челнок. — Духарь, блин. — Он вышел в сени, подозвал одного из парней, ездивших за Степаном. — Что за тачка там была? — спросил, поглядывая искоса на Ирину, понизив голос до шепота.

— «Краун», — ответил боец. — Так себе тачка. Для фасона только и годится.

— Номер срисовал?

— Конечно. — Боец назвал номер. — Только, Челн, гадом буду, это не наши пацаны. Чисто не из города. Наши сроду на таких повозках диких не катались. Позорняк ведь косячный. На «Краунах» реально только менты и лохи ездят.

— На «Курган» они следом за вами подоспели?

— Не, мы когда нарисовались, они там уже паслись.

— Понятно. — Челнок хмыкнул озадаченно, затем посмотрел на Ирину: — Голубушка, можно вас на минуточку?

— Это вы мне? — Ирина к подобному обращению не привыкла.

— Вам, вам, красавица. Подойдите, сделайте одолжение.

— В чем дело?

Ирина подошла к крыльцу, но подниматься не стала, осталась стоять, глядя на Челнока снизу вверх.

— Как по-вашему, голубушка, кто мог прислать людей, которые вас ждали у дома?

— Понятия не имею, — Ирина дернула плечом. Стояла она, скрестив руки, и потому вид у нее был несколько отстраненный.

— А зачем они вообще вас ждали? — прищурился Челнок.

Он улыбался, но это была улыбка крокодила. Скажи Ирина что-нибудь, что показалось бы ему подозрительным, через секунду Челнок приставил бы к ее голове пистолет и, даже не колеблясь, спустил бы курок.

— Если вы действительно хотите это знать…

— Очень хочу, красавица. Очень.

— Тогда возьмите машину, поезжайте по трассе к городу и спросите у них сами. Они, наверное, до сих пор в канаве барахтаются.

— Я бы так и поступил, — на полном серьезе заметил Челнок. — Но, боюсь, их там уже нет.

— Это не моя проблема.

— Разумеется, — согласился Челнок. — Последний вопрос: вы кому-нибудь рассказывали о том, что случилось утром? О своем знакомстве со Степаном? О людях, которые приезжали к нему в институт?

Ирина отрицательно покачала головой. Тем не менее Челнок заметил секундное колебание, легкую тень, набежавшую на лицо девушки.

— Ой ли, красавица?

— Челнок, — прозвучал за его спиной голос Степана, — отстань от нее.

— Конечно, сразу и немедленно, — осклабился тот. — Как только она мне скажет, кому рассказала о вашем знакомстве.

— Я никому не рассказывала, — ответила твердо Ирина.

— Ни одной живой душе? — еще шире улыбнулся Челнок.

— Ни одной.

— Хорошо, — Челнок достал пистолет. — Тогда мне придется вас убить. Здесь и сейчас.

Ирина молчала, смотрела на пистолет.

— Ты чего? — спросил Степан.

— Чего? — повторил Челнок. — Я тебе объясню чего, Степа. Люди, машину которых ты видел во дворе, ждали не ее, — он указал стволом пистолета на Ирину. — Им нужен был ты. Другого объяснения всей этой лабуде я не нахожу.

— А ты не думаешь, что это простое совпадение? — спросил резко Степан.

— Слишком кучеряво. Утром — институт, вечером — эти волки. — Челнок продолжал внимательно смотреть на Ирину. — Так вот, если наша красавица никому ничего не рассказывала, значит, она сама тебя слила. Я хочу знать кому. — Челнок передернул затвор пистолета. — Значит, так, барышня. Сейчас мы зайдем в дом, ты подумаешь минуту, а потом скажешь мне честно, кому и что сливала про Степку. А если не скажешь, мне придется тебя пристрелить. Врубилась в расклад?

Ирина криво усмехнулась. Стоявший во дворе пехотинец отвернулся, словно увидев что-то интересное на дороге.

— Ладно, — сказала она. — Ты прав. Я действительно сказала о Степане одному человеку. — Степан застыл с вытянувшимся лицом. — Но я вовсе не хотела, чтобы с тобой что-то случилось, — пояснила Ирина специально для него. — Просто… Ты мне понравился. Продолжались бы наши отношения или нет — роли не играло. Я попыталась объяснить это своему приятелю. Тому, с которым жила раньше. Я ведь на работу так и не пошла, а он ревнивый. Приехал, закатил сцену. — Ирина вздохнула. — Одним словом, я выложила ему все, объяснила, куда он может идти со своими ухаживаниями. Он хлопнул дверью. А через пару часов объявились эти ребята. Это все.

— Складно звонишь, — похвалил Челнок, недобро улыбаясь. — Я бы тебе поверил, если бы не одно «но». С приятелем своим ты встречалась до того, как Степан ломанулся тебя выручать. Правильно?

— Да, — подтвердила девушка.

— Откуда тогда эти ребята узнали, что вы едете на «Курган»?

— Не знаю, — Ирина посмотрела на Степана, словно ожидая от него помощи. — Честное слово.

— А может, они твоих бойцов пасли, Челнок? — вступился за Ирину Степан.

— Я, Степа, поначалу подумал так же, — кивнул тот. — Но… — Челнок цыкнул зубом, — не срастается, к сожалению. «Форд» был на «Кургане» раньше, чем люди, которых я за вами отправил. Еще версии есть? Нет? Тогда я двину свою. Она, — Челнок кивнул на Ирину, — специально познакомилась с тобой, Степа. Девка видная, чего там. Знала, не ты, так кто-нибудь из бригадиров клюнет обязательно. А там такой слив информации пойдет — все за голову схватятся. — Челнок схватил Ирину за подбородок. — Ты кому поешь, сука? Отвечай. Смольному? Абреку?

— Погоди, Челнок, — Степан вцепился тому в плечо. — Да погоди, тебе говорят.

— Малой, не лезь в разборки взрослых, ладно? — поморщился Челнок.

— Я ей ничего не говорил! — выпалил Степан. — Слышишь? Вообще ничего. И она ни о чем меня не спрашивала! А когда я тебе про «Курган» говорил, Ира вообще в стороне стояла.

Челнок, все еще не отводя взгляда от Ирины, разжал пальцы. Но пистолет не убрал.

— Ладно. Тогда как эти черти дикие узнали, куда вы едете?

— В любом случае не от нас. — Степан прищурился зло. — Челнок, а ты-то за своих пацанов поручиться можешь? Что, если кто-нибудь из них нас слил?

Челнок напрягся. Похоже, такая возможность ему в голову не приходила.

— Нет, — покачал он головой. — Они про ее квартиру не знали, — еще один кивок в сторону Ирины.

— Зато ты знал, — вдруг сказала Ирина. — Ты ведь был сегодня утром у меня дома. Кто мешал тебе нас выдать?

Степан посмотрел на Челнока.

— Да ты чего гонишь, овца? — рявкнул тот. — Если бы я хотел Степку слить, назвал бы адрес этой хавиры, а не посылал «бультерьеров» к тебе домой! А если бы ты ему не позвонила?

— А кому мне было еще звонить? — вскинулась Ирина. В глазах у нее зажегся злой огонь. — Маме с папой?

— Да хоть кадру своему из агентства!

— Ну, позвонила бы я ему, и что? Он же не бандит! Так, на побегушках. И агентство не его. Он там кем-то вроде зиц-председателя. Прикрытие для правоохранительных органов. Человеку твоего уровня не составляет труда это выяснить!

— Как его зовут?

— Павел. Павел Михайлович Сапфиров.

— Я проверю, — пообещал Челнок.

— Да на здоровье, — согласилась Ирина.

Челнок подумал, кивнул:

— Ладно. Мы оба в… одним словом, глубоко. Ни ты ничего доказать не можешь, ни я. Живи, но помни: ты мне не нравишься. Я за тобой буду смотреть и, если ты хоть раз оступишься…

Не закончив фразы, он повернулся и пошел в дом.

* * *

К трем ночи опустели даже центральные улицы. Народ разъехался по домам. Кто догуливать, кто спать. На улицах остались только менты, по долгу службы, и проститутки, которым сегодня не повезло с клиентами.

У «Поля», на углу, жалась одинокая фигурка в короткой куртке и джинсах в «сильную обтяжку». Шмыгая курносым носиком, девица прохаживалась по тротуару, надеясь, что, может быть, все-таки кое-кто там, наверху, смилостивится да и пошлет ей денежного папика на пару часиков. Мало ли, припозднится из гостей или из кабака какого-нибудь. Или от другой девчонки поедет, да еще захочется.

Когда у тротуара притормозил черный «Чероки», девица без промедления шмыгнула к нему, поставила обтянутую джинсой ножку на ступеньку, улыбнулась. Машина была неудобной. Наклониться, чтобы порточки аппетитно обтянули бедра, не получалось. Джипы высокие, еще и на цыпочки приподниматься приходится. Улыбкой завлекать? Попробуй улыбнись завлекающе, когда из носа течет. Замерзла, аж губы сиреневыми стали.

В салоне сидели двое. Один — чернявый, плечистый, второй — поизящнее, симпатичный парень в конкретном богатом пальто.

— Привет, — она положила руки на дверцу. — Развлечений ищете, мальчики?

— Привет, — сказал Изящный. — Как тебя звать, подруга?

— А-алиса, — что только не клацая зубами, протянула девица.

— А если по правде?

— А если по правде, то Оля.

— Оля, — повторил Изящный, достал из кармана портмоне, вытащил из него зеленую банкноту. — Скажи мне, Оля, ты Стрекозу знаешь?

— Ляльку? — Девица разочарованно отвернулась. Мимо кассы. Клиент не ее. — Знаю.

— Сегодня она появлялась?

— Нет. Давно Ляльки не было. Месяца три уже.

— Как ты думаешь, Оля, — по-прежнему доброжелательно поинтересовался Изящный, — где она может быть сейчас?

— Откуда мне знать? Я в ментуре не служу, сведенья не собираю. — Девица хотела было фыркнуть презрительно, но поймала холодный взгляд чернявого, осеклась. — Может, на Кипре загар копит, а может, в канаве, с «пером» в пузе. Правда, не в курсах я. Такие, как Стрекоза, обычно на улицах не стоят. Порхают, куда захочется. Бабок у них — куры не трахались, клиентов — море. Может, импортяга какой попался, за бугор утащил.

— А ты нам не поможешь Стрекозу найти? Очень надо. Может быть, телефон или адрес?

К первой купюре прибавилась еще одна. Девица посмотрела на деньги, шмыгнула носиком.

— Я-то сама не знаю, но… есть один человек, он вас мог бы со Стрекозой свести. Если интересно, дам номер.

— Давай, — согласился Изящный.

Девица достала из сумочки ручку, коробочку импортных презервативов, выудила один, записала на картонке номер телефона.

— Фил его зовут. Вообще Филипп, но любит, когда его Филом называют. Типа Коллинза. Он Стрекозе клиентов поставляет.

— Крутая клиентура? — улыбнулся Изящный, отдавая девушке деньги.

— У таких всегда крутая, — кивнула девушка, пряча деньги в сумочку. Можно было отправляться домой. Финансовый план на сегодня выполнен.

— Слушай, а летом Стрекоза здесь появлялась?

— Иногда, — кивнула проститутка.

— Ты наколку видела?

— На левом плече? Стрекозу? — уточнила девица. — Конечно, видела. Кто ж ее не видел? Хорошая наколка, красивая. Я себе такую же хотела сделать, да так и не сподобилась. Руки не дошли.

— А имя настоящее Стрекозы не знаешь? Или фамилию?

— Да нет. У нас этим интересоваться не принято. Лялька и Лялька. И вообще, их компания особняком тусовалась. Уровень другой, клиентура постоянная.

— Слышь, — вступил в разговор чернявый, — а она девчонка-то хоть красивая?

Проститутка посмотрела на него недоуменно:

— Ты о ком? О Стрекозе?

— А о ком еще? Что ты дурочку-то из себя лепишь?

Девица несколько секунд рассматривала чернявого, словно проверяя, не издевается ли, а затем засмеялась. Громко и весело:

— Красивая. Не то слово. Увидишь — упадешь.

— А чего смеешься? — не понял Изящный.

— Да так, знаешь. Забавные вы. — Девица отлепилась от машины. — Значит, развлечений не ищете?

Изящный повернулся к чернявому:

— Штангист, не хочешь развеяться?

Тот очумело покачал головой:

— Да ты чего, Чингиз. Я наразвлекался сегодня по самые гланды. Сейчас бы пожрать конкретно да в койку завалиться. Часов на десять.

Чингиз посмотрел на проститутку:

— Извини, Оля. Рады бы, но ничего не получится.

— Да ладно, ребята, — девица улыбнулась. — Я не внакладе. Если что, я всегда здесь. Спросите Алису, вам скажут, как меня найти.

— Хорошо, Оля. Спасибо.

Штангист нажал на газ. Когда «Чероки» отвалил от тротуара, он посмотрел в зеркальце заднего вида, спросил:

— Чин, я не понял, а чего она чисто ржала, как лошадь?

— Не знаю, — ответил Чингиз. — Может, Стрекоза эта на самом деле страшненькая.

— У страшненькой — и клиентов море?

— Всякий народ попадается. Деловые люди изыски любят.

— Чего любят?

— Да там… разное, — Чингиз достал мобильник, набрал номер. — Вадим? Здравствуй, брат. Это я, Чингиз. Да, в центре. Поговорили тут с девушкой одной. — Штангист фыркнул. — Она сказала: Стрекоза уже месяца три не появлялась у «Поля». Да знаю, что видели, ты говорил. Слушай, нам телефон дали одного парня. Он Стрекозе клиентов поставлял, — Чингиз прочел номер на картонке. — Ты «пробей» адрес, ладно? А мы к нему подъедем, побазарим. Давай, буду ждать.

* * *

Смольный выпивал. Планомерно и обстоятельно. Был повод. Язга сидел рядом, клевал носом. Больше суток на ногах. Да и денек сегодня выдался суматошный. «Стрелка» эта, туда-сюда… Рюмка советника стояла полной. Язга выпил всего лишь раз. Предпочитал дождаться того заветного момента, когда конфликт утихнет и снова пойдет спокойная, размеренная жизнь.

— …Считай, мы теперь единственная бригада в городе, которая может о себе конкретно заявить, — вещал Смольный, опрокидывая рюмку за рюмкой и заедая водку ветчиной. — Крохиного старшего я не боюсь. Он — г…о. Ему такую бригаду не потянуть.

— Там и помимо него еще люди есть, — возразил туманно Язга.

— Люди, люди… Хрен на блюде. Люди… Перегрызутся они между собой за Крохино хозяйство. Увидишь, перегрызутся. Чтобы такие куски держать, характер надо иметь — кремень. Вот как у Крохи был. А там сейчас реальных пацанов не осталось. Или одиночки, как Чингиз. Или фуфло какое-нибудь. Вадим тот же. Или чалдон этот, как его, ну? Ну, из близких, ну? Как его? А, вспомнил! Челнок, вот. Они, что ли, во главе такой структуры встанут? Да ни болта! Никто из них в таком деле не рубит. Мы их замнем теперь. — Зазвонил телефон, Смольный взял трубку: — Да, я… — Он слушал, и, по мере того, как собеседник на том конце провода говорил, лицо его становилось все более мрачным и напряженным. Наконец он буркнул: — Все понял. Понял тебя, братан. Спасибо, что сообщил…

— Что? — потирая красные с недосыпа глаза, спросил Язга. — Случилось чего?

— Случилось! Хрен в кармане случился.

— Чего такое-то?

— Шланг через плечо! Вот че! Крохин оголец младший — живой, падла!

— Погоди, как это? Пацаны же сказали, они его завалили.

— Болт забили! — рявкнул Смольный. — Сказали. Только и умеют, что звенеть, как радио. Уроды. Закопаю баранов. — Он опрокинул очередную рюмку. — На больничке он. Только прооперировали. В палату отвезли. Ох, блин… Никому ничего поручить нельзя. Никому. Все облажают, фуфлогоны; Козлы…

Язга кивнул туповато. Сейчас он хотел спать, и плевать ему было на Крохиного огольца. Завтра думать будет.

— Охрану выставили, твари. Никого посторонних на этаж не пускают. В палату — в их сопровождении. — Смольный подумал еще пару секунд. — Нужно туда кого-нибудь послать. Пусть работу закончат.

Язга захлопал глазами.

— Да ты чего, Смольный? Человека на больничке валить западло.

— Язга, ты — не советник, — сказал Смольный и выпил. Зажевал водку куском ветчины, слизал повисший на пальце кусочек желе. — Ты — баран, понял? Думаешь, я понятий не знаю, да? Думаешь, не знаю? Валить — западло по понятиям. А я что, валить его собираюсь?

— А что? — не понял Язга.

— Да сам он реально ласты под коней задвинет. При чем тут западло? Какое западло? По-умному все сделаем. Человека со стороны возьмем, чтобы к нам никаких хвостов не тянулось. Есть у меня на примете специалист один реальный. Как раз по таким вопросам. Бывший гэбист. Он еще для Американца работу делал. Лаве конкретные берет, но зато и результат гарантированный. И не «маслина» в лобешник, а как надо. Натурально. Никто и не чухнется.

— Все равно, Смольный. Спросят с нас.

— Узнают — спросят, — согласился Смольный. — А не узнают, так и спрашивать не о чем будет, понял? Или ты что предлагаешь? Чтобы я, как фраер дешевый, сидел и ждал, пока оголец прочухается реально, соберет конкретную бригаду и придет моих людей валить? Делать не хрен!

Язга покачал головой. Он понимал, что сейчас самое удобное время замочить Крохиного огольца, но… есть закон. Вот от того, что закон соблюдать перестали, и порядок сошел на нет. Раньше всегда знали, кого, за что и как. Что можно, чего нельзя. А теперь легкие лаве всем глаза застят. Народ рубится, что в законе, а сам корону за бабки покупает. Какое же это в законе? А на зону пойдет? Его там ни во что ставить не будут. Ну, конечно, если зона честная, не беспредельная. С другой стороны, Смольный прав, бригада Крохи без «папы» ослабнет. И огольцы тут ни при чем. У них характеры под это дело не заточены. Конечно, кто-нибудь хозяйство примет, но удержать куски не смогут. Сила не та, авторитета реального нет. Но…

Тогда тем более, какой смысл закон нарушать, пацана на больничке валить?

Язга смотрел, как Смольный дозванивается до своего специалиста. Тот, вот подвезло-то, оказался не занят. Добазарились, что к утру подъедет, сам по месту все прикинет. Работа-то, в сущности, плевая. На день. Максимум на два. Приходилось спецу сталкиваться с подобными случаями. Охрана на больничках — левак. Другое дело — шуметь не хочется.

Язга смотрел, как они разговаривают, как смеется, поблескивая глазами, Смольный, как пишет пальцами фигуры реальные, и наливался черной тяжелой тоской.

Напрасное дело они затеяли, подумалось ему вдруг. Даже не огольца младшего мочить, а вообще. Разбор весь этот. У него появилась уверенность, что их структура проиграет. Как раз потому, что Смольный вел себя как юный пионер-барабанщик в джунглях. Типа крутизны я немереной, сандалетки у меня начищенные, галстучек выглаженный, барабанчик круглый, палочки длинные, барабанить я уже во все стороны научился громко, и причесочка у меня пионерская. А потому мне ваши львы, медведи и тигры до п…ы. Совершенно.

— Послушай, Смольный, — Язга помялся. Не хотел он говорить Смольному того, что говорил. Понимал: пьяный «папа» и завалить его может. — Зря ты все это затеял. Не стоит сейчас косяки пороть. Крохина структура это дело сразу повернет себе на пользу. И вообще, действовать нужно очень осторожно и осмотрительно. Американец никогда дурой не пер, сперва все прикидывал, взвешивал…

— И где он сейчас? — зевнул Смольный, поднимаясь. — Все. Я спать пошел. Ты меня толкни часика через три. Закончим завтра с разборами этими гнилыми и отдыхать будем. Слетаем на Канары. Или во Флориду. Погреемся на солнышке, — он зевнул еще шире. — Реально…

* * *

Человек приехал к шести. И не один, а с помощником. Они долго разговаривали о чем-то в кабинете со Смольным, выгнав предварительно Язгу.

Советник бродил у крыльца и пытался придумать, каким образом специалист рассчитывает попасть в больницу, начиненную охраной.

Специалист, похоже, подобными вопросами не задавался. Куда больше его волновали вопросы финансовые. Смольный без проблем согласился на названную сумму. Не такие уж большие деньги были, кстати сказать. Хотя, конечно, и оголец — не Кроха. Реально авторитетный мужчина стоил бы куда дороже.

Помощник забрал деньги и отбыл. Через двадцать минут он позвонил специалисту, сообщил, что находится в безопасном месте и с деньгами все в порядке.

А еще через пятнадцать к дому Смольного, истерически моргая голубым циклопьим «глазом» и завывая сиреной, подъехала карета «Скорой помощи». Заглянувшие в дом фельдшер и дюжий санитар обнаружили на полу человека, корчащегося от боли и мнущего руками правую нижнюю сторону живота. По лицу бедолаги тек пот, а глаза были белыми от боли. Диагноз вытанцовывался сам собой, простой и лаконичный. Острый приступ аппендицита. Возможно, перитонит.

Дом выглядел богато, больница требовалась соответствующая. Получив от хозяина сотню баксов, бригада сделала свернутому в бараний рог специалисту обезболивающий укол, уложила на носилки и покатила в малаховскую, где, как известно, лучшее хирургическое отделение в городе.

Через восемь минут товарища внесли в приемный покой. Через десять вымотанный дежурный хирург с удивлением обнаружил на пузе у поступившего пациента шрам от удаленного аппендицита. А еще через две больной пришел в себя. И тут выяснилось, что аппендикс ему удалили еще в детстве, а на самом-то деле у него язва желудка. Язву ему лечат по месту жительства, в городе Дзержинске Новгородской области. Одно время хотели даже класть на операцию, но он отказался. А подобные приступы у него случались и раньше. Правда, давно. Расслабился, перестал следить за здоровьичком. Виноват, доктор. Виноват, виноват, виноват. Исправлюсь. Хирург удивленно поинтересовался, почему при язве желудка больной хватается за низ живота?

— Да, понимаете, доктор, — вымученно улыбаясь, ответил больной, — отдает как раз в район шрама. Да так, что аж в глазах темнеет и плывет все.

Хирург подумал:

— Ладно. Полежите пока у нас, днем анализы сделаем, гастроскопию, а там поглядим…

Засим специалиста и отвезли в палату. Мимо троих охранников и мимо заветной двери, за которой спал мирным сном объект.

В половине восьмого утра, перед самым обходом, приятно удивленный качеством провинциальной больницы, специалист поднялся с койки, открыл стенной шкаф, в котором висел его костюм, достал из кармана пиджака коробочку из-под часов. В коробочке, аккуратно упакованные в вату, лежали две ампулы. Никакого цианида. Упаси Бог. Следы цианида в крови обнаруживаются легко и быстро. Но ведь существует масса препаратов, способных вызвать паралич сердечной мышцы или органов дыхания и при этом не оставляющих следов. Особенно на фоне обезболивающего. Что колете-то, родные? Морфинчик, наверное? Хорошее средство. Глюки от него славные катят.

Он достал из второго кармана портсигар, извлек из него одноразовый шприц и иглу. Вскрыв ампулы, набрал содержимое в шприц, привычно проверил, не осталось ли воздуха. Затем подошел к двери, приоткрыл ее на пару сантиметров и приник к щели.

Охранники все еще дежурили у стеклянных дверей отделения. Однако в общем холле царила суета. Постоянно подтягивался кто-то из новой смены. Болтали, делились новостями. Внимание охраны, естественно, было рассеяно. Уследить разом за полутора десятками сотрудников крайне сложно.

Специалист быстро пересек коридор, осторожно налег на ручку нужной палаты. Дверь открылась почти бесшумно. Палата — на зависть даже столичным клиникам. Две кровати. У обеих — капельницы. Его клиент еще и подключен к аппарату искусственного дыхания. Отплясывала на зеленом экране тонкая линия, показывая ритм биения сердца. Так себе был ритм. Слабенький, редкий, неровный. Надо было одну ампулу брать. Хватило бы. Впрочем, две «маслины» поймал пацан, чему тут удивляться. Хотя лично он гарантированно валил человека с одного выстрела. Второй делал для проформы. Эх, расплодилось дилетантов. У профессионалов хлеб отбивают. А парнишка-то совсем молоденький. Должно быть, здорово он кому-то насолил, если пригласили специалиста его уровня.

Естественно, ничего этого специалист вслух не сказал. Просто начал работать, спокойно, без нервов.

Пережал подающую трубку, вытащил ее из иглы, вставил свой шприц и ввел препарат раненому в вену. Затем вставил трубку капельницы обратно. Все чисто. Никаких следов.

Сердечный ритм начал замедляться, сбился, затих. Пересменка. В ординаторской-то хоть кто-нибудь есть? Специалист подошел к двери, осмотрел коридор. Никого. Охрана стоит, повернувшись лицом к холлу. Отлично, отлично. Он уже почти шагнул в коридор, когда из палаты в самом дальнем конце коридора показалась хорошенькая медсестричка из ночной смены. В руке у нее стаканчик с градусниками, бокс для таблеток. Специалист переждал, пока она скроется в соседней палате, вышел в коридор, аккуратно прикрыл за собой дверь. Он не торопился. Спешка хороша только при ловле насекомых.

Специалист вернулся в свою палату и лег в постель. Сосед еще спал. Ну и отлично. В коридоре послышалось цоканье каблучков. Ага, торопилась девушка домой. К хахалю, наверное. Ночью-то в тапочках была. Извини, милая. Придется тебе задержаться. Едва различимый скрип двери. Затем пулеметная дробь шагов. А потом обратно. Специалист закинул руки за голову, улыбнулся, прикрыл глаза. Суетитесь, родные, а напрасно. Он такое количество народу на тот свет отправил за свою жизнь, сколько все ваше отделение не вытащило. Так что, уж извините, господа. Прямые массажики, дефибрилляторы, адреналинчик в сердце — все пустое. Доктор сказал, в морг — значит, в морг.

Специалист повернулся на бок, прикрыл глаза. Слишком долго засиживаться тут не стоит, конечно, но и сразу убегать не годится. Подозрения, подозрения. Подождем, пока появится доктор.

* * *

Фил жил за городом, в собственном доме. Хотя дом, наверное, слабовато сказано. Коттедж европейского уровня. С точки же зрения большинства «дорогих россиян» — дворец.

Паркуя у ворот машину, Чингиз оглядел трехэтажный особняк, покачал головой.

Штангист выразил мысли конкретнее:

— Во живет, паскудыш. Конкретные лаве на «дырках» делает.

— Завидуешь? — усмехнулся Чингиз.

— Не, — Штангист хмыкнул. — Мы с пацанами одного такого в центре поймали, чисто отдуплили, а потом к тачке за волосы привязали и по всей улице прокатили. На потеху. Вот он визжал, как поросенок, реально.

— А менты куда смотрели?

Чингиз достал из-под сиденья пистолет, передернул затвор, переложил в карман пальто. На всякий случай.

— В сторону, — ответил Штангист, выбираясь из салона. Он обошел «Чероки», открыл багажник, вытащил бейсбольную биту. — Куда же им еще смотреть?

Чингиз остановился перед воротами с внушительной табличкой: «Внимание! Собаки без намордников!»

— Видал? — спросил Чингиз Штангиста.

— А я сразу сказал, падла он, — философски заметил Штангист. — Валить таких надо. — Подумал и добавил: — Овчарки у него небось. Не люблю овчарок.

— Почему?

— Овчарка — тот же мент, только в шкуре и без фуражки.

Чингиз толкнул калитку. Заперто. Ладно, попробуем пожарным путем. Они со Штангистом перебрались через забор. Поселок был разнокалиберным, по-настоящему высоких заборов-пик здесь никто не держал. Так, штакетник.

Сад за забором выглядел довольно ухоженным, но вряд ли им занимался сам хозяин. Скорее, нанимал кого-нибудь. Газон пострижен. Богемную жизнь ведет? Чингиз и Штангист вышли на выложенную бетонной плиткой дорожку, направились к дому.

— А если его нет? — спросил Штангист на ходу.

— На дорожке грязь от колес видишь? Свежая. Дома он.

— А где собаки? — не унимался Штангист, поигрывая битой.

— Да какие собаки, Штанга? — засмеялся негромко Чингиз. — Нет у него никаких собак. Некогда ему за собаками ухаживать. А табличку для понта повесил, чтобы соседи нос не совали.

— Понятно.

Они подошли к дому, поднялись на крыльцо, украшенное витыми перилами. Дверь оказалась стальной, с тремя сейфовыми замками.

— Солидно, — оценил Штангист.

— А ты как хотел? Думал, он филенку поставит?

Стоило Чингизу прикоснуться к ручке, из-за двери донесся хриплый собачий лай.

— Во! — поднял биту Штангист. — А ты говорил, у него собак нет.

— Присмотри за окнами с той стороны, — негромко скомандовал Чингиз. — Если выскочит, хватай за шкирку, тащи в дом. С собакой я разберусь.

— Ладно, — боец скатился со ступеней, пошел вдоль стены.

Чингиз достал из кармана набор отмычек, сложенных на манер перочинного ножа, присел на корточки и заглянул в замочную скважину. Ключ вставлен изнутри. Дома Фил. Дома мальчуган. Чингиз достал трубку, просунул в скважину, повернул вместе с ключом. Налег на ручку. Если бы Фил запер дверь на засов, пришлось бы повозиться, но сутенер довольствовался ключом. Напрасно. Никогда не следует оставлять ключи в замке.

Чингиз осторожно приоткрыл створку, держа пистолет наготове и ожидая увидеть в прихожей по меньшей мере крокодила на цепи, но никакой собаки за дверью не оказалось. Зато оказался там небольшой ящичек, из которого и лился собачий лай.

Чингиз усмехнулся:

— Сукин сын… — Он пошел по этажу, держа оружие в вытянутых руках. Наверху зазвенело выбитое стекло. Что-то загремело, загрохотало железо на крыше пристройки. — Штанга! — крикнул Чингиз, метнулся к двери и выскочил во двор.

Штангист и Фил катались по грядкам. Против накачанного бойца сутенер поделать ничего не мог и к тому моменту, когда подоспел Чингиз, уже лежал лицом вниз. Штангист сидел на парне верхом, тыкал его в грязь, приговаривая:

— Я тебе побегу, падла. Я тебе побегу!

— Оставь его, Штанга, — скомандовал Чингиз, убирая пистолет в карман. — Ты куда ломанулся-то? — спросил он Фила.

Тот поднялся, кряхтя, оглядел «гостей».

— Менты, что ль?

— А что, сильно похожи? — скривился Штангист.

— Да хрен теперь разберет, — буркнул Фил. — А если вы не из ментовки, то откуда?

— Кроху знаешь? — спросил Чингиз спокойно. Фил кивнул утвердительно. — Мы из его структуры. Ищем Стрекозу. Алиса звенела, ты можешь помочь.

— Стрекозу? — Фил потер ушибленный бок. — Так бы и сказали. Чего вламываться? Или на мобильник позвонили бы. Охота вам было тащиться.

— Ты грызло закрой, — окрысился на сутенера Штангист. — П…ть в ментовке будешь, а у нас времени нет. Давай говори, как нам Стрекозу найти.

Фил посмотрел на него, на Чингиза, кивнул:

— Номер одного клиента могу дать. Он со Стрекозой последним хороводился. Давно, правда, месяца три как. Но с тех пор я Стрекозу не видел.

— И что, даже найти не пытался? — спросил Чингиз, всем своим видом давая понять, что не очень-то доверяет пустым базарам.

— Ментовка пусть ищет, — ответил Фил. — Мне за это не платят.

— Давай номер этого клиента.

— Пошли в дом. Я так не помню, в органайзере посмотрю.

Они поднялись в спальню. Штангист только вздыхал.

— Блин, чтобы честные пацаны так жили, как этот обсос дырявый…

В спальне Фил взял с прикроватной тумбочки электронный органайзер, набрал фамилию.

— Записывай, — и продиктовал номер. — Фамилия — Сапфиров. Зовут — Павел. Павел Михайлович.

Чингиз записал номер, кивнул Филу:

— Ладно, бывай. В следующий раз, прежде чем прыгать в окно, посмотри, не стоит ли кто-нибудь внизу. Это Штанга тебя пожалел, а менты пристрелили бы. Понял?

— Понял, — кивнул Фил и улыбнулся.

— Чего лыбишься, пи…р гнойный? — зло спросил Штангист. — Не нужен был бы нам твой клиент, я бы тебе шею свернул, петушара.

Они спустились вниз, прошли через сад. Чингиз плюхнулся на переднее сиденье джипа, достал мобильник, набрал номер Вадима.

— Вадим? Снова я. Да, застали. Нет, где Стрекоза, он не знает. Сказал, что сам ее не видел уже несколько месяцев. Он дал нам номер человека, с которым Стрекоза спала, прежде чем «отлететь». Запиши… — Чингиз продиктовал номер. — Сапфиров Павел Михайлович. Надо «пробить» его конкретно, кто такой, чем занимается.

— Чего он сказал? — спросил, широко зевая, Штангист, когда Чингиз повесил трубку.

— Сказал, чтобы ты спать отправлялся.

— А фраер этот? Пал Михалыч?

— Я сам съезжу.

— Ладно, — кивнул Штангист. — Как скажешь. Тебя куда отвезти? Домой?

— Да, домой, — согласился Чингиз, о чем-то раздумывая. — Тачку свою возьму.

— Хорошо, — Штангист нажал на газ. — Но, если поддержка понадобится, сразу звони. Я человек десять подниму в две секунды. — Чингиз кивнул. — Слушай, я все хотел спросить, а как вам повезло от людей Абрека уйти?

— Да просто. Повезло. В машине мы сидели, дорогу блокировали. Если бы не на колесах были, ты бы сейчас один катался.

Штангист хмыкнул:

— В рубашке ты родился, видать.

— Видать…

Чингиз смотрел в окно. Он уже думал о чем-то своем.

* * *

Вадим приехал в больницу без четверти девять. На этаже, вопреки его ожиданиям, царила суета. Сновали туда-сюда врачи, санитары. Стояла в сторонке притихшая медсестра. Охранники топтались тут же, но они ничего не могли поделать. Атмосфера была плохая, тревожная. Вадим остановился возле охранников.

— Что случилось? — спросил он.

— Парень один того… помер, короче, — ответил охранник.

— Как?

— Да не, Вадим. Не беспокойся. Сам скопытился, без посторонней помощи.

— Кто-нибудь ночью рисовался?

— Никого не было. Спокойно все.

— Хорошо. Если кто-нибудь попытается пройти, берите за жабры и кидайте мне на мобилу. Я пацанов подошлю, они разберутся.

— Лады.

Вадим направился было к двери отделения, но передумал, подошел к растерянной медсестре.

— Привет.

— Привет, — кивнула она.

— От чего парень помер?

— Паралич сердечной мышцы. У него легкое прострелено было, он на искусственном дыхании сидел. Вот, видимо… Господи, — она горестно всплеснула руками, — ну почему в мою смену? Не мог он на полчаса позже помереть? Теперь мне влетит от начальства.

Вадим хмыкнул:

— Переживешь как-нибудь.

Не спрашивая ни у кого разрешения, он толкнул дверь отделения, прошагал к нужной палате. Третий охранник нес вахту в коридоре. Так было спокойнее.

Вадим вошел в палату Димы. Тот сидел на кровати, бледный, встревоженный. Глаза красные, лицо — в гроб краше кладут. Но держался молодцом. Его сосед — парень из бригады Хевры, смотрел телевизор. Рука согнута и примотана к груди. На голове окровавленная повязка.

— Здорово, Вадим, — поздоровался боец.

— Здравствуй, — кивнул ему мимоходом Вадим и сразу же повернулся к Диме: — Как самочувствие?

— Нормальное. Что там за суета в коридоре?

— Пацан помер в соседней палате. — Взгляд Димы сразу стал жестким. — Не волнуйся. Врачи говорят, своей смертью.

— Я хочу осмотреть палату, — категорично заявил Дима.

— Зачем? Там все ясно. Паралич сердечной мышцы.

— Вадим, — Дима поднялся. Голос его стал сухим и холодным, совсем как у отца в минуты гнева. — Мне повторить еще раз? Я хочу осмотреть палату!

— Хорошо, пойдем. Я провожу. Ты только не нервничай.

Вадим подхватил Диму под руку. Они вышли в коридор.

— Ты передал ребятам то, что я просил?

— Да, передал.

— Всем?

— Нет. Только Пестрому, Чингизу и Челноку. Ночь ведь. Пацанам отдохнуть надо. Трудный день сегодня будет.

— Я знаю, — кивнул Дима.

Они вошли в соседнюю палату. Одна кровать была застелена, на второй лежал здоровый бугай. Лицо бугая скрывали пропитанные кровью бинты.

— Постой здесь, — Дима подошел к застеленной койке, ухватился за край, присел. Несколько секунд он рассматривал кровать, пол, подоконник, затем спросил, не оборачиваясь: — Вадим, выясни, пацан умерший лежал под капельницей?

— Хорошо, — Вадим вышел в коридор. Вернулся он через минуту. — Сестричка сказала, под капельницей.

— Посмотри сюда.

Вадим подошел ближе, тоже опустился на корточки и увидел у самой стены несколько капель. Не знаешь, что искать, не увидишь.

— Что это? — недоуменно спросил он. — Вода?

Дима растер капли пальцем, понюхал, протянул Вадиму.

— Какое-то лекарство. Раствор.

— И что? — прищурился тот.

— Трубку, по которой поступал раствор, вытаскивали из капельницы. Ее пережали, но несколько капель пролились на пол. В темноте убийца этого не заметил. — Дима зажал ладонью бок, поморщился. — Помоги мне подняться. — Вадим подхватил его под руку, помог встать на ноги. — Потом убийца ввел заранее заготовленный раствор в вену, вставил трубку в иглу и ушел.

— Хм… — на всякий случай Вадим еще раз потер мокрое пятно пальцами, понюхал. — Странно. Охрана сказала, что посторонние в отделение не заходили. Пожарная лестница на той стороне. Как он в палату-то умудрился попасть?

— А с чего ты взял, что он посторонний? — посмотрел на советника Дима.

— Думаешь, кто-то из обслуги?

— Возможно.

— Я из них душу вытрясу, — процедил недобро Вадим. — Подожди меня в палате. Я быстро.

* * *

Во время утреннего обхода специалист пожаловался врачу на несильную боль в желудке, выпил какую-то микстуру, — редкостная дрянь, — и, выждав, пока сосед по палате отлучится по нужде, принялся одеваться. Единственное, с чем ему пришлось повременить, — носки. Рубашку, пиджак и брюки он надел без всякой опаски. Засучил штанины до колен, чтобы их скрывал подол халата. Запахнул полы поплотнее. Носки сунул в карман пиджака, туфли надел прямо на голые ноги. Вышел в коридор. Охранник, перекочевавший после обнаружения трупа в коридор, уставился на него тяжелым взглядом. Смотри, смотри, пентюх.

Специалист направился к холлу. Проходя мимо ординаторской, заметил через приоткрытую дверь какого-то типа, по виду мента, расспрашивающего перепуганную медсестру. Скорее всего, речь шла именно о смерти парня, но тут ментам обломилось бы. Во-первых, уже сейчас обнаружить в крови покойного введенный им препарат можно только путем очень сложных и дорогих анализов, а во-вторых, врачебная солидарность. Ворон ворону глаз не выклюет. Врач скажет, что парнишка дышал на ладан и должен был с минуты на минуту отправиться на тот свет. Они тут прямо уверены все были, что он — не жилец. В-третьих, менты особенно докапываться до правды и не станут. У них ведь как? Бандитом меньше — в городе чище.

Мент взглянул на него искоса, снова что-то спросил у медсестры и вдруг повернулся и уставился специалисту прямо в глаза. На лице его отразилось сначала непонимание, затем тревога.

Что-то пошло не так. Специалист не желал выяснять, что именно. Он прибавил шаг, нырнул в холл.

— Вы куда? — окликнул его врач.

— Приятелю позвонил, он подъедет, личные вещи привезет. Щетку зубную, пасту…

— А-а-а, — врач мотнул головой. Не до специалиста ему сейчас было. Смерть — она всегда неприятна. Такая куча проблем всплывает. — Лестница по коридору налево.

— Спасибо, доктор.

Специалист зашагал быстрее. Он уже сворачивал на лестницу, когда дверь отделения распахнулась и в проеме обозначился давешний мент.

* * *

— Я хочу знать, кто заходил в отделение, — зло повторил Вадим, глядя медсестре в лицо. Когда он хотел, то мог внушить людям не только уважение, но и страх.

— Никто, — пискнула девица, тихо фигея от ужаса.

— Слушай, овца, — Вадим демонстративно достал из кармана перочинный нож. Безделица, таким даже ногти толком не почистишь, но медсестра сразу побледнела. — Я даю тебе минуту. Потом ты мне расскажешь, кто заходил в отделение в течение последних трех часов. Меня интересуют любые люди. Врачи, нянечки, все. Давай, напрягись. И учти — не вспомнишь, я тебя налысо побрею! Ножом! — Вадим раскрыл лезвие. — Поняла? Думай. — Подождал секунд пятнадцать. — Ну что, вспомнила?

— Вспомнила.

— Кто?

— Никто.

— Блин! — выругался Вадим.

Он в сердцах выдохнул, отвернулся, чтобы успокоиться и хотя бы секунду не видеть глуповатых глаз красотки-медсестры, и… заметил мужчину в больничном халате. Тот направлялся к холлу. Мужчина как мужчина, только на ногах у него почему-то были не тапочки, а туфли. Хорошие модельные туфли. Очень дорогие.

Он снова повернулся к медсестре:

— А ты никуда не отлучалась? Может, к подругам ходила или в ординат…

Вадим осекся. В памяти всплыла фраза, сказанная Штангистом: «Баба аппендицитная, старикан и пацан с коленом». Мужчина в туфлях не тянул ни на бабу, ни на старика, ни на пацана с коленом.

Вадим повернул голову, но успел поймать лишь настороженный взгляд мужчины. Через секунду тот скрылся из виду.

— Кто это был? — быстро спросил он у медсестры.

— Где? — не поняла девушка.

Вадим схватил ее за плечи, тряхнул:

— Фраер в туфлях, дура! Только что по коридору прошел! Кто это был?

— Аааа… Это пациент. Его привезли совсем недавно с острым аппендицитом.

— Вырезали?

— Нет, у него язва оказалась. Рубцующаяся. Просто приступ был. Фельдшер со «Скорой помощи» решил, что перитонит, и сказал везти к нам…

— Овца тупорылая, — в сердцах обругал красотку Вадим и выбежал в коридор.

Мужчина уже сворачивал на лестницу. Вадим побежал следом, пролетел по коридору, выскочил на лестницу. Посмотрел вверх, вниз. Похоже… Точно, вниз. Он побежал вниз, прыгая сразу через несколько ступенек. В пролете между первым и вторым этажами лежал сиротливый халат. Вадим на ходу рванул из кармана мобильник, остановился, чтобы набрать номер. Звонил он бойцам, оставшимся ждать в «БМВ» у главного входа.

— Перекройте все выходы! — крикнул Вадим, когда на том конце ответили. — Быстро! Мужчина, лет сорок. Брюнет. Дорогие туфли на голую ногу!

Вадим выбежал на первый этаж. Убийца был еще здесь. Возможно, он прятался не на первом этаже, а на втором. Сколько тут выходов? Приемный покой. Главный. Пожарная лестница. Все? Или что-то забыл? Похоже, все.

Он пошел по первому этажу, высматривая подтянутую фигуру. Опустив руку в карман плаща, Вадим взвел курок. Убийца — мужик рисковый. Профи. С таким надо действовать очень осторожно. Вадим обошел первый этаж, заглянул в кухню, проверил туалеты и гардероб, едва избежав скандала со старухой-цербершей, хранящей чужие плащи и куртки, но мужчины так и не обнаружил.

Поднялся на второй, заглянул в туалет, душевую, процедурную. Даже в ординаторскую и в палаты зашел. Убийца словно растворился в воздухе. Вадим позвонил бойцам, стоящим на улице. Выяснил, что из больницы вышли несколько человек, но похожего мужчины среди них не было.

Вадим чертыхнулся и поплелся наверх докладывать Диме, что он пять минут назад упустил убийцу.

* * *

Специалист прекрасно понимал, что на улице его будут ждать. Ментов можно любить или не любить, но, когда они хотят вцепиться кому-нибудь в глотку, можете быть уверены — вцепятся. Из кожи вылезут, а вцепятся. Специалист был убежден: он до сих пор гуляет на свободе только потому, что уделяет должное внимание мелочам и не склонен недооценивать противника. Вот и сейчас он не побежал к дверям, как бы сделала на его месте добрая половина новичков, а метнулся к гардеробной.

— Простите, где у вас дворник обитает?

— Пройдешь, сынок, через холл, свернешь направо, под лестницу и вниз.

Специалист именно так и поступил. Прошел через холл, свернул направо, затем нырнул под лестницу и скатился по обшарпанным ступенькам. Дворник, он же кочегар, он же мастер на все руки, разместился в подвале.

— Братан, выручай, — взмолился специалист в ответ на недоуменный взгляд помятого дворника. — Понимаешь, срочно надо выйти в город. Баба ждет.

— Ну?

— Лярва моя с тещей на пороге мнутся. Шмотки нужны, любые, и выйти незаметно. Плачу пятихатку и оставляю свой костюм в залог. Через пару часов все верну в целости и сохранности.

Дворник раздумывал недолго. За пятихатку он бы продал оптом все свое барахло. Если бы нашелся покупатель. Но других дураков, кроме этого, единственного, в природе не водилось.

— Шестьсот, — выпалил дворник, боясь лишь одного: как бы мужик не передумал и не ушел искать кого посговорчивее. В больнице персонала много.

— Годится.

Специалист скинул костюм, натянул какое-то вонючее тряпье, выданное ему дворником, поверх нацепил грязный синий халат. Обувь, правда, оказалась маловата, но что поделать. Без нее маскарад слишком сильно отдавал бы липой.

— Погодь, — дворник окинул «подопечного» оценивающим взглядом, порылся в стальном шкафчике с барахлом, достал совершенно ублюдочный берет и лихо нахлобучил специалисту на голову. — Теперь порядок. Пошли.

Служебная дверь была заперта изнутри на замок, но дворник, похоже, имел ключи от всех помещений больницы. Человечище, поглавнее самого главного начальника будет.

— Слушай, я метлу твою возьму, — попросил специалист, протягивая дворнику еще одну сторублевку. — Лады? У ворот оставлю.

— Забирай, — сделал широкий жест тот. — У меня еще одна есть.

— Спасибо, отец.

Дворник выпустил «подопечного» во двор с напутствием: «Обратно пойдешь, стукнешь три раза. Я рядом буду. Впущу». После чего запер дверь и тут же убежал к ближайшему ларьку. В чем, собственно, специалист не сомневался. Пусть мент поищет кого-нибудь, кто бы ему дверь открыл.

Сам он, старательно отыгрывая нетвердую походку и периодически взмахивая метлой, направился к воротам. Здесь специалист стал свидетелем занятной картины: здоровенный бычара в коже осматривал кабину грузовика, доставлявшего завтраки. Специалист спокойно прошел мимо, даже и не думая таиться. Бычара только мазнул по нему взглядом. Этот пропойца в зачуханном халате и берете был явно не тем, кого они искали.

Специалист вышел за ворота, добрел до угла. Здесь он поставил метлу у забора, снял и повесил на ручку «инструмента» халат, после чего «растворился в тумане».

* * *

Когда советник вывел Диму на улицу, тот зажмурился, осторожно вдохнул, насколько позволяла повязка на боку, сказал грустно:

— Знаешь, Вадим… Умирать так страшно.

На секунду советник увидел прежнего Диму. Позавчерашнего, позапозавчерашнего. Прошлого.

— Я думаю, — согласился Вадим. — Наверное, страшно.

— Нет. Смерть нельзя понять, просто думая о ней, — сказал Дима словно бы самому себе. — Чтобы узнать, что такое смерть, с ней надо поздороваться за руку. — Через мгновение тон его изменился. Стал напористым и жестким. — Вадим, забей нашим людям сбор, в половине четвертого, на… Допустим, на втором километре, у таможенного терминала. Чтобы все были. Скажи бригадирам, что я утром базарил с Хеврой. Ты не в курсах, о чем мы терли, но, похоже, забились против Смольного. Предстоит большое мочилово. Кстати, что с Бориком?

— Жив Борик. Как эти козлы его не грохнули — ума не приложу. Три пули пацан словил и живой остался.

— Ты все сделал, о чем я просил?

— А как же, Дим. «Подругу» ему нашли — загляденье. Сорок пять, «баба ягодка опять». Такая стерва — не приведи господи. Бесу плешь прогрызет за не хрен делать. Старичка с собачкой отыскали врубного. За стольник баксов хоть всю ночь готов со своей Баскервилей вокруг дома бродить. Анаши на подоконник насыпали, как ты говорил.

— Хорошо. И позаботься о том, чтобы у Борика все, что нужно, было.

— Уже позаботился. Послал туда пару бойцов из новеньких.

— Хорошо. Сейчас мы поедем в Москву.

— Зачем?

— Нужно. Дела есть.

Дима и Вадим забрались на заднее сиденье новенького «БМВ-750». Оба дружно взялись за сотовые, посмотрели друг на друга, усмехнулись. Деловые люди. Они занимаются бизнесом. Несколько своеобразным, но ведь должен и им кто-то заниматься. Да, конкуренция чуть пожестче, а в остальном… Чем их бизнес отличается от торговли нефтью… хотя этим они занимаются… Ну, или торговли алюми… нет, этим они занимаются тоже… Одним словом, нормальные деловые люди.

— Миша? Миша, это Дима. Нет, у меня все в порядке. Да. Накладка вышла. Слушай-ка, собери съемочную группу. Сегодня вечером вы едете в Екатеринбург. — Иномарка выкатилась за ворота больницы. За ней неотрывно следовали две машины сопровождения. — Да, я встречусь с Северьяном Януарьевичем, передам ему деньги на билеты и суточные. Эльсинор? Часть отснимем в павильонах, а общие планы можно снять в Закарпатье. Там замков до черта. Прокатимся, посмотрим, подберем подходящий. Да, и еще. Меня никто вчера не искал? Кто? Эдуард Александрович? А зачем? Ага, понятно. Документы, значит. Миша, я тебя очень прошу, впредь никогда никому не докладывать о моих планах. Никому, я сказал. Рад, что ты понял. Да… Люди, которых ты внес в список, будут у нас сниматься, я договорился. — Дима повесил трубку, тут же набрал номер снова. — Северьян Януарьевич? Доброе утро. Дмитрий Вячеславович. У меня все нормально. Доблестные органы, как всегда, напутали. Не за тех приняли. Нет, извинились, все в порядке. Я тоже рад. Мне необходимо с вами встретиться, отдать кое-какие распоряжения относительно дальнейшей организации съемок. Через пару часов я как раз закончу с делами. Хорошо. Еще у меня к вам будет большая просьба… — Дима изложил директору свою просьбу. — Это не сложно? Поможете? Ну и отлично. Вы меня очень обяжете. Договорились. До встречи. Кстати, Вадим, — Дима снова набирал номер. — Киностудия — отличная машина для отмывки денег. Надо будет создать пару левых, лаве качать.

— Нет проблем, — улыбнулся тот. — Но у нас фонд есть…

— Вадим, прикрытие лишним не бывает.

— Хорошо, Дим, я понял.

— Кстати, — Дима повернулся к советнику. — Что со Степаном?

— Да понимаешь, у него какая-то лажа постоянно вырисовывается.

Вадим в общих чертах изложил Диме ситуацию с институтом и последующим инцидентом с Ириной.

— Номера «Форда» пробили? — хмыкнул Дима.

— Да. Левые номера. Под наши, но в нашем ГИБДД такие не регистрировались.

— Занятно. Ладно, позже с этим разберемся. Хевра? — снова приник к телефону Дима. — Доброе утро. Живой, живой. А уж как я рад, ты себе и представить не можешь. Какие дела, брат? Хевра, у меня к тебе базар чисто конкретный. Смольный беспредельничает, косяки порет реально. Базар такой катался, что объявлять его собираются. Нет, что ты, я не прошу у тебя поддержки. Знаю, что людей мало, сам справлюсь.

Просто хочу оказать тебе услугу, реально, по-братски. Мой отец с тобой никогда не ссорился. Надеюсь, и мы поладим. Ну и отлично. В общем так, братан, если тебя интересуют северные куски Смольного, — авторынок, например, или речной порт, короче, от Объездной до Луганского шоссе, то поспеши. Отправляй своих бойцов туда прямо сейчас. Пусть застолбят. Все, что к вечеру останется незанятым, заберет моя структура. Хевра, я же не лох и не фраер. И за свои базары всегда отвечу, реально. Не за что, брат. Не за что. Всегда рад честной братве помочь. — Дима повесил трубку, улыбнулся. — Минут десять будет думать, еще десять колебаться, а через полчаса полетят его орлы на авторынок как миленькие, за всю масть.

— Лучшие куски отдаешь? — спросил серьезно советник.

— Вадим, сейчас речь не о лаве идет, а о том, кто выстоит. Нельзя жадничать. Все куски нам не удержать, слишком мало людей осталось. Зато Хевра за авторынок, речпорт и прочую лабуду Смольного теперь в козла опустит. Когда еще на него такие куски с неба упадут? Он не с нами, конечно, но и не со Смольным, а это уже немало.

Дима вздохнул, прикрыл глаза, прижал руку к раненому боку.

— Что? Болит? — тут же вскинулся Вадим.

— Да вот я и думаю, болит или нет.

— Давай остановимся, укол сделаю.

— Нет, Вадим. Не стоит. От уколов этих башню ведет конкретно. Прет по-страшному. А сейчас соображать надо быстро и четко. Позвони Челноку, выясни, все ли у них в порядке.

— Хорошо. — Вадим набрал номер. — Челнок? Какие новости? Все тихо там у вас? Ага, отлично. «Папа» беспокоится. Степан? Какую козу? Зачем? А-а… Ладно. — Он достал из кармана блокнотик в золотом корешке, изящную ручку. — «Пробью», диктуй. Сапфиров Павел Михайлович. Как? «Голубая лагуна»? Записал. Хорошо, братан. Все понял. — Вадим сунул ручку в карман, пробормотал, глядя в раскрытую страницу: — Сапфиров… Сапфиров… Сап… — Он торопливо набрал номер. — Чин? Здорово, братан. Ты интересовался Сапфировым Павлом Михайловичем? Так вот — он директор туристического агентства «Голубая лагуна». Это где-то в центре. Сам там прикинь. Возьми этого деятеля за хобот и не выпускай, покуда мы не подъедем. Давай, брат!

— Что случилось? — спросил Дима встревоженно.

— Да понимаешь, сутенер один назвал этого самого Сапфирова Павла Михайловича как последнего клиента Стрекозы. А девица Степана рубится, что она работала в этой самой «Голубой лагуне» и была любовницей директора.

— Черт, — Дима достал телефон. — У тебя есть описание этой Стрекозы?

— Детального нет. Знаю только, что у нее наколка на левом плече. Цветная маленькая стрекоза.

* * *

— Вот я попала, — Ирина привалилась спиной к стене, запахнула поплотнее куртку. — Ни работы теперь, ни квартиры, ни фига…

Раскладушки и прочее барахло покупать не стали. Все одно не сегодня, так завтра съезжать. Светлана ушла в машину. Степан с Ириной отыскали в доме пару черных от времени деревянных стульев. Сидели, разговаривали. Ирина курила. В темноте огонек сигареты освещал ее лицо.

— Да ладно, — отмахнулся Степан. — Свое агентство откроешь.

— Правда? — Ирина усмехнулась в темноте. — На какие шиши?

— Отец поможет. Ты же, в сущности, из-за нас в эту заваруху попала.

— Да уж, — согласилась Ирина. — А если эти, в «Форде», снова объявятся?

— Не объявятся, — ответил Степан. — Я тебе гарантирую. Скорее всего, это были люди отцовских конкурентов. Мы их по номеру отыщем и объясним реально, что так поступать нехорошо.

— Ты разговариваешь прямо как мафиози какой-нибудь итальянский. «Я сделаю им предложение, от которого они не смогут отказаться», — Ирина засмеялась.

— Чего ты смеешься? По сути то же самое, просто наша братва разговаривает по-другому. — Степан подумал и закончил: — «Я им реально предъяву выкачу, пусть ответ держат за наезд этот козлиный». Примерно так.

Ирина снова засмеялась.

— Молодой ты еще.

— Ну, мне двадцать три вообще-то.

— Я помню, ты говорил. Слушай, а твой отец давно с этой Светой живет?

— Год, — разом помрачнел Степан. — Чуть меньше.

— Счастливый брак?

— По расчету.

— Понятно. Я так и подумала. — Ирина чиркнула зажигалкой, закурила. Голубоватый дым поплыл в сером утреннем свете. — А чем ты думаешь заниматься, когда… Одним словом, чем думаешь заниматься в жизни?

— Бизнесом.

— По отцовским стопам пойдешь?

— Может быть. Отец у меня крутой.

— Я поняла уже. Такую охрану вчера утром с собой притащил. — Ирина поерзала, устраиваясь поудобнее. — Черт. Стул какой неудобный. Он постоянно столько народу за собой таскает?

— Нет, только когда тревожные времена начинаются, — объяснил Степан.

— Что значит «тревожные»?

— Ну, когда напряги с конкурентами возникают.

— И часто такое случается?

— Да нет. Раза два всего было на моей памяти. Мой отец — очень серьезный человек. С ним стараются не связываться, — не без гордости заявил Степан.

— Это понятно. Я тоже предпочла бы с ним не связываться. А чего же, если он у тебя такой крутой, вы в этой дыре сидите? При оружии…

— Разные ситуации бывают. Отец старается зря не рисковать.

— Понятно.

— Не волнуйся, это ненадолго. Пара дней, может быть… Потом спокойно вернешься домой. Никто тебя не тронет.

Ирина вздохнула, щелчком отправила окурок в окно.

— Хорошо бы, кабы так.

На лестнице послышались быстрые шаги, в комнату вошел Челнок. В одной руке он держал пистолет, во второй — телефонную трубку. Остановившись у порога, Челнок щелкнул выключателем, и яркий свет залил комнату. Абажура на лампочке, естественно, не было.

— Куртку снимай, — приказал Ирине Челнок, держа ее на прицеле.

— Зачем? — девушка растерялась.

— Потом будешь вопросы задавать. Куртку снимай, тебе сказали. Считаю до трех, потом стреляю. — Челнок взвел курок. — Раз…

— Ладно, хорошо. — Ирина поднялась, стянула куртку, бросила Челноку: — Проверить, что ли, хочешь? Смотри. Нет у меня ни оружия, ни всяких шпионских штучек.

— Челнок, ты чего? — поднялся Степан.

— Малой, помолчи. — Челнок качнул стволом пистолета. — Рубашку.

— Что? — Лицо Ирины стало злым. — Ты совсем сбрендил, параноик?

— Рубашку снимай, сука, тебе сказали, — в тон ей рявкнул Челнок.

— Челнок, хорош, — Степан вскочил, шагнул вперед, заслоняя собой Ирину. — У тебя что, башню повело?

— Баба, которая слила «махновцам» Американца, гужевалась с Сапфировым Павлом Михайловичем, директором туристического агентства «Голубая лагуна». Погоняло — Лялька Стрекоза. — Челнок ядовито усмехнулся. — Это из-за нее война началась. — Он ткнул стволом пистолета в сторону Ирины. — Что, сучка, не ожидала, что мы так быстро тебя вычислим?

— Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Какой Американец? Какая война? Какая Лялька?

— Хорош базарить, снимай рубашку.

— Нет.

— Смотри, как знаешь. Сама напросилась.

В глазах Челнока загорелся решительный огонек. Палец его, лежащий на спусковом крючке, дрогнул.

Степан снова встал на линии огня.

— Погоди. Раз такие предъявы пошли… Ты доказать можешь, что это Ирина? Кто-нибудь ее опознал?

— У нее на плече кола конкретная. Стрекоза. Поэтому она рубашку и отказывается снимать.

Степан повернулся к Ирине.

— У тебя есть такая наколка?

Ирина расстегнула несколько пуговиц, повернулась спиной, сдернула рубашку до пояса. Никаких наколок на ее плечах не было.

— Довольны? — холодно спросила она. — Все?

Она снова застегнула рубашку, заправила ее в джинсы, затем надела куртку и пошла к дверям.

Челнок поднял телефон:

— Дима, нет у нее наколки. И следов нет. Ладно, понял.

Степан выхватил у Челнока телефон:

— Брат, ты чего творишь?

— Степа, успокойся, — незнакомым, холодным голосом ответил тот. — Так было нужно.

— Чего тебе было нужно? — заорал Степан. — Если у меня из кармана мелочь пропадет, я что, полезу твою жену раздевать?

— Во-первых, Степа, речь идет не о мелочи. Речь идет о войне, — сухо ответил Дима. — Во-вторых, эта женщина тебе не жена.

— Да нас…ть мне, о чем у тебя идет речь! Понял, козел? Ты что вообще о себе думаешь? Думаешь, ты крутой, да? С каких это пор?

— Со вчерашнего дня.

— И что же такого у нас случилось вчера? — ядовито поинтересовался Степан. — Медведь в лесу подох?

— Вчера погиб папа, — спокойно ответил Дима.

— Какой «папа»?

Степан не сразу понял, о чем идет речь.

— Наш. Отец погиб.

— Наш… — Степан почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. — Погоди… Постой… Ты хочешь сказать, что НАШ отец погиб?

— Наконец-то ты понял.

— Как?.. Когда это случилось?

— Четыре пули. Вчера вечером, на «стрелке». Теперь выслушай меня, — жестко и категорично приказал Дима. — Мы ищем женщину, которая спровоцировала войну. Она сливает авторитетных людей «махновцам». Нам неизвестно, кто они и какую цель преследуют, но… Я обязательно их найду и убью, хотя бы за то, что из-за них погиб отец. И еще… мне абсолютно плевать на твои отношения с какой-то девицей, кем бы она ни была. Ты понял меня?

— Понял, — ответил Степан.

— Молодец. И постарайся не делать опрометчивых шагов. Не огорчай меня.

— Л-ладно… — Степан помялся. — Значит, теперь ты принял отцовское хозяйство?

— Да.

— А почему именно ты? Почему не я, например? Я старше…

— Так получилось.

Забились в трубке частые гудки. Степан протянул мобилу Челноку, спросил:

— Ты знал, что отец погиб?

— Знал, конечно, — ответил Челнок, убирая пистолет в кобуру. — Вадим сказал, вчера еще. Сразу после «стрелки».

— А почему ты не сказал об этом мне?

— Зачем?

— Ну… Хотя бы потому, что я старше Димки и, по идее…

Челнок остановил его движением руки:

— Малой, по идее, индюки должны уметь летать. А они жопы от земли оторвать не могут. Вот так. Не обижайся уж.

— Вы закончили? Все выяснили? — Ирина натянула куртку. — Тогда я пойду. Достали меня ваши местные нравы.

— Нет, подруга, — Челнок повернулся к ней, улыбнулся натянуто. — Придется тебе побыть здесь.

— Нет. В следующий раз вашему полоумному Диме захочется поэкспериментировать на предмет, не напоминаю ли я в постели эту самую Стрекозу, — Ирина пошла к двери, — и он сюда батальон ее бывших клиентов подгонит. С меня хватит. Я понимаю, у вас сложная ситуация, но меня она не касается.

Челнок поймал ее за руку, толкнул к стене.

— Я сказал, ты останешься здесь. До тех пор, пока пацаны не срисуют Стрекозу. Потом можешь катиться на все четыре стороны.

Ирина посмотрела на него очень серьезно.

— А если я не соглашусь?

— Согласишься, можем поспорить.

— Челнок, — прозвучал у него за спиной голос Степана.

— Малой, погоди, не мешай…

— Челнок, на секундочку…

Челнок, не спуская с Ирины глаз, начал оборачиваться, и в этот момент старый черный стул обрушился ему на голову. Колени Челнока подкосились, он повалился на Ирину. Девушка оттолкнула безвольное тело, и оно плашмя рухнуло на пол.

— Бунт на корабле, — сообщил Степан, забирая у Челнока оружие. Кивнул Ирине. — Пошли.

— Нас не выпустят, — покачала головой Ирина. — Без его разрешения, — кивок в сторону бесчувственного Челнока.

— Пошли.

Они спустились на первый этаж. Здесь стоял охранник с автоматом, наблюдал за улицей. Степан ткнул ему ствол пистолета под ребра.

— Тихо. Без шума. Сейчас пойдем к машине. Отвезешь нас в город.

— Малой, — боец был настроен решительно. — Я тебя никуда не повезу. С меня Челн за такие дела реально три шкуры спустит.

— Не спустит, обещаю.

— С чего это?

— Теперь я тут — «папа».

— Это кто так решил?

— Я так решил, — твердо заявил Степан и плотнее вдавил пистолет в спину охранника. — Выбирай. Везешь нас или умираешь на месте.

— Шел бы ты в жопу, Степа, — вздохнул боец. — Я всегда знал, что ты — баран, но что ты такой баран… На всю башню отмор…

Степан резко взмахнул автоматом. Кожух тяжело впечатался охраннику в лицо, своротив переносицу. Боец вылетел на улицу. Он попытался ухватиться за перила, но не удержался, скатился по ступеням и упал в лужу у крыльца.

— Я тебе покажу барана, — зло прошептал Степан. — Вы у меня узнаете… — Он повернулся к Ирине: — Пошли. Быстрее.

Ирина вздохнула, но послушно пошла за ним.

— Эй, — донеслось с чердака. — Степ, ты?

— Я! — ответил Степан. — Все в порядке.

— Ты куда это валить собрался?

— Девушку провожаю.

— А-а… Только Челнок приказал никого не выпускать.

— Он разрешил, все в порядке.

— А сам-то где?

— Вон, из окна смотрит.

Ложь была откровенной, но непроверяемой. С чердака боец окон видеть, естественно, не мог. И даже если бы у него возникли какие-то подозрения, стрелять он не решился бы. Во-первых, сын Крохи, во-вторых, слишком шумно. Вся деревня переполошится.

Степан и Ирина подошли к стоящему у ворот «Ниссану», забрались в салон, и только тут Степан понял, что ключей у них нет. Он повернулся к дому, спросил громко:

— А ключи-то у кого?

— У Челнока, — ответил охранник. — Чего же он вам ключи не дал, если разрешил ехать?

— Забыл, наверное. Лажа, — оценил создавшееся положение Степан. — Что делать будем? Давай я схожу, у Челнока ключи заберу?

— Не успеешь. Дай-ка автомат, — попросила Ирина.

— Зачем?

— Много разговариваешь. Дай.

Степан стянул с плеча ремень, протянул ей автомат. Ирина подхватила его, откинула приклад и, наклонившись вперед, что было сил ударила по рулевой колонке. Обшивка треснула, осыпалась на пол.

— Замкни вон те два провода, — скомандовала Ирина.

Степан послушно замкнул нужные провода. Двигатель иномарки заурчал сыто.

— Ты машину-то водил когда-нибудь? — спросила девушка.

— Учился.

— Тогда поезжай.

Охранник заорал что-то с чердака. Понятное дело, ему стало интересно, как это Степан со своей подружкой завели тачку без ключа и зачем они это сделали.

Степан нажал на газ. Джип, легко своротив трухлявые ворота отбойником, выкатился на дорогу. Замаячил в окне оклемавшийся Челнок. Держась за окровавленную голову, он кричал что-то охранникам. Сзади вспыхнули лучи фар.

— Это за нами, — пробормотала Ирина.

— Вижу.

Степан вывернул руль. Джип вылетел на узкий дощатый мостик, под которым пролегла метровая канала, заполненная жухлыми листьями и черной водой. Доски, не рассчитанные на подобный вес, подломились, но джип все-таки вполз на бережок, рванул по узкой деревенской улочке. Степан лихорадочно крутил баранку, пытаясь удержать мощную машину. Джип трясло и болтало из стороны в сторону. Метнулась под колеса приблудная псина. Степан вывернул руль, зацепил чей-то забор. Полетели в воздух штакетины. Метрах в пяти впереди из серого сумрака вынырнула колонка. Еще один судорожный поворот руля. И еще один забор. На сей раз «Ниссан» снес угол. Одна из машин погони остановилась у просевшего мостка. Яркие лучи фар залили улицу.

Ирина сидела, вцепившись в ручку двери. Степан сдавленно матерился сквозь зубы.

— Ты знаешь, куда ведет эта улица? — спросила девушка.

— Сейчас выясним.

— Слева.

Степан повернул голову. Параллельно джипу, по соседней просеке, неслась машина. Лучи ее фар били в окна деревенских домишек, разгоняя утреннюю чахоточную дымку. Рычащий джип миновал перекресток. Помчался дальше. Сзади на дорожку выкатилась одна из машин братвы.

— Отстают, — прокомментировал Степан.

— Зажимают, — резюмировала девушка. — Вторая машина идет впереди. Метрах в двадцати.

Она оказалась права. Их собирались взять в тиски у следующего перекрестка.

Степан вывернул руль вправо, снес очередной забор и вдавил педаль газа до самого пола. «Ниссан» взревел, пронесся через двор, своротив по дороге самодельный столик и пару лавочек. Раскурочил в щепки будку деревенского сортира, разметал небольшую поленницу. Выехал с противоположной стороны двора прямо на улицу.

— Хотел бы я на их рожи посмотреть, — заметил Степан и загоготал в полный голос. От нервов, понятное дело.

На дороге он свернул направо. Джип пролетел до следующего перекрестка, здесь с лихим заносом ушел налево. Машины преследования маячили метрах в двадцати позади.

— Нам бы только на трассу выехать, — крикнул Степан.

Ирина молча защелкнула замок ремня безопасности. Еще и вцепилась в дверную ручку. Степан, упоенный погоней, заорал что-то восторженное. В эту секунду впереди возникла третья машина. Это и была ловушка. Слева тянулась дренажная канава, справа — забор, но не из штакетника, а на бетонных сваях. Через такой прорываться — все одно что через кирпичную стену. Без мазы. Степан все-таки попытался объехать преграду слева. Джип ухнул в канаву, проскреб днищем по бережку, выкорчевывая клочья травы, и встал. Через секунду на дороге остановились две иномарки. Бойцы высыпали из машин, поднимая по ходу дела оружие. Последним появился Челнок. Рука его была в крови, голова в крови, лицо в крови. Словом, был он залит собственной кровью с головы до ног.

— Покатался, м…ло хренов? — спросил Челнок зло, с трудом открывая перекошенную дверь джипа. — Вылезай.

Степан выбрался из машины, держась за грудь. Ударился о рулевое колесо, когда в канаву влетели. Ирина не пострадала. Челнок указал на девушку:

— Руки на капот. Поедешь в моей машине. Еще раз попытаешься выкинуть какой фокус, завалю, поняла?

— Не гони волну, братан, — послышалось сзади.

Челнок обернулся. За его спиной стоял Гость.

* * *

— Здесь останови, — попросил Дима.

«БМВ» вкатился на огражденную территорию жилого комплекса, остановился у подъезда. Тотчас же подошел дюжий охранник с жетоном сотрудника службы безопасности на груди.

— Доброе утро, — сказал он без особого радушия в голосе. — Въезд в подземный гараж с торца дома.

— Я знаю, — кивнул Дима и улыбнулся в ответ искренней улыбкой доброжелательного парня. — Но я всего на минуту. Хочу посмотреть, как продвигается ремонт в нашей квартире. Моя жена наверху.

— Конечно, — охранник улыбнулся куда более открыто, нежели раньше. — Могу я узнать номер квартиры?

— Сто восемнадцатая.

— В сто восемнадцатую, — известил охранник рацию.

Дима вышел из машины. Вадим последовал за ним. Двое бойцов шагали чуть сзади. Они прошли в холл, направились к лифтам. В холле тоже расположился пост, кроме того, первый этаж был забит видеокамерами. Равно как и лестницы, и лифтовые кабины.

— Охрана пусть останется на лестничной площадке, — предупредил Дима советника.

Тот кивнул, обернулся к пехотинцам:

— Парни, постойте у лифта. Мы быстро.

Тренькнул звонок, отмечая нужный этаж. Дима достал из кармана грязного пиджака ключи.

— Я только заберу деньги, — сказал он Вадиму. — Две минуты.

— Хорошо, — кивнул тот. — Не волнуйся. Мы никуда не опаздываем.

— Мы жить опаздываем, Вадим, — вздохнул Дима.

— Ты чего это? — удивился советник.

— Все в порядке.

Дима открыл дверь ключом, вошел в квартиру, прямиком направился в спальню. Чингиз прыгал на одной ноге, лихорадочно натягивая брюки. Бледная Наташа лежала в «семейной» постели, натянув до подбородка одеяло. Вадим застыл, словно вкопанный. Рука его потянулась под пиджак. Чингиз не стал делать резких телодвижений. Просто виновато опустил руки.

— Дима, — хриплым от волнения голосом сказала Наташа. — Я тебе все объясню…

— Да, да, — рассеянно кивнул Дима, оглядываясь. — Это потом. Куда ты убрала чемодан?

— В шкаф, — упавшим голосом сказала Наташа.

Дима прошел мимо, словно не замечая их, откатил дверь шкафа-купе, достал кейс с деньгами, направился к двери, но остановился у порога, сказал Чингизу, словно бы только вспомнив:

— В три часа будь на «стрелке». Позвони Челноку, дай ему адрес Сапфирова, пусть съездит, раз ты занят.

— Хорошо, — растерянно ответил тот. — Дим, погоди, давай поговорим…

— И не опаздывай, пожалуйста.

— Конечно.

Дима вышел в коридор, кивнул Вадиму:

— Поехали.

В лифте Вадим попытался было что-то сказать, но Дима остановил его движением руки.

— Не надо, Вадим. Я все вижу, все понимаю.

Они вышли на улицу, сели в «БМВ».

— Для начала во ВГИК, потом в «Интерсинема», — скомандовал Дима и назвал адрес.

* * *

Эдуард Александрович нажал кнопку селектора:

— Любочка, сварите, пожалуйста, кофейку. Как обычно. «Эспрессо».

— Хорошо, Эдуард Александрович, — моментально откликнулась Любочка.

Продюсер открыл ящик стола, выудил из него плотный конверт. Этот конверт ему сегодня передал человек Смольного. Премия за отличную работу. И за верную службу, само собой. Эдуард Александрович вскрыл конверт, отогнул клапан. Внутри лежала пухлая стопка банкнот. «Тысяч пять, не меньше», — подумал продюсер. Он хотел было спрятать деньги в стол, но не удержался, достал купюры, принялся пересчитывать. На цифре «тридцать восемь» дверь в кабинет открылась, кто-то вошел, остановился у стола.

Эдуард Александрович поднял взгляд, и купюры вывалились у него из рук. Рассыпались по серому ковровому покрытию. Перед ним стояли двое. Того, что держался сзади, Эдуард Александрович не знал. Второй был Дмитрием Вячеславовичем Мало. Вчерашним визитером. Кровь отхлынула от лица продюсера. Он пробубнил что-то нечленораздельное, закашлялся, постарался взять себя в руки и выдавить улыбку.

— Эээээ… Здравствуйте, молодой человек. Рад вас видеть. Что-нибудь… случилось?

— Вы правы, Эдуард Александрович, случилось, — серьезно кивнул парень.

Продюсер вдруг увидел, что у мальчишки совершенно взрослые глаза. Заметил он и легкую сеточку морщин на веках. Вчера еще их не было, Эдуард Александрович мог в этом поклясться. С наблюдательностью у него все было в порядке.

— Эээээ… Что же, позвольте узнать? — Парень молча смотрел на него, и продюсер понял, что нажил себе большие неприятности. — Я вчера весь вечер думал, посмотрел кое-какие документы и пришел к выводу, что вы мне переплатили. — Эдуард Александрович неуверенно улыбнулся. — Что-то около пятидесяти тысяч. — Дима молчал. — Или даже около семидесяти…

Дима поднялся, достал из кармана пистолет с глушителем, направил в грудь Эдуарду Александровичу, дважды нажал на курок. Послышались приглушенные хлопки.

Продюсер схватился за грудь, обмяк, сполз в кресле. Пустые глаза уставились на рассыпанные по полу купюры. На рубашке расплывалось красное пятно.

— Секретаршу тоже придется, — спокойно сказал Вадим. — Она же тебя видела…

— Вчера другая была.

Дима вытащил из замочной скважины ключ, они вышли из кабинета. Дима запер дверь, ключ бросил в окно. Из приемной появилась секретарша, неся на подносике чашку кофе, сахарницу и салфетки.

— Ааааа… — увидев посетителей, озадачилась она.

— Красавица, твой шеф только что спустился вниз, мы поедем на киностудию, он вернется к концу дня. А если все сложится удачно, то завтра утром. — Вадим приобнял девушку, зашептал ей на ухо. Правильно, нечего ей таращиться, пусть в пиджачное плечо смотрит. — А это кофеек? Тот самый, что шеф заказывал? Не остывать же, — Вадим цапнул чашечку, сделал пару глотков, поставил обратно на поднос. — Отменный кофе. Превосходный просто. Умница, — чмокнул игриво секретаршу в нарумяненную щечку. — Увидимся, кошечка.

* * *

Через час после того, как сердце продюсера Эдуарда Александровича разнесла пистолетная пуля, майор Турчинов Святослав Григорьевич вышел из своей квартиры, запер дверь на оба замка и вызвал лифт. Настроение у него было вполне хорошее. Он даже насвистывал модный мотивчик.

Кабина остановилась, створки пошли в стороны. В кабине стояли двое. Святослав Григорьевич сразу узнал того, что стоял ближе. Его вчерашний «крестник». Живой, стало быть, остался, паскудыш. Турчинов соображал куда быстрее продюсера. Он метнулся в сторону, запуская руку под куртку.

Дима достал его первым же выстрелом. Пуля попала в бедро. Турчинов упал, пополз к лестнице, оставляя за собой смазанную кровавую полосу.

— Помогите! — сипло выкрикнул он. — Пожар! Пожар!!!

Дима вышел из лифта, подошел ближе, выстрелил еще дважды. Первая пуля попала майору в грудь, вторая — в голову.

Турчинов дернулся в агонии и затих.

Дима зашел в кабинку лифта, кивнул советнику:

— Поехали.

— Дим, ты понимаешь, что менты за своего всех на уши поставят? Они счет ведут. Рано или поздно тебя вычислят.

— Я знаю, — кивнул спокойно Дима. — Это моя проблема. Пусть она тебя не заботит. Ты лучше вот что сделай. Собери команды человека по три-четыре. Пусть начинают подгребать куски Смольного. И отправь людей по нашим точкам. Тем, кто остался с нами, снизь налог до десяти процентов. На пару месяцев.

— Дим, это большие деньги, — напомнил советник. — Может быть, до двенадцати? Они и так счастливы будут.

— Я сказал, до десяти, Вадим. Пусть те, кто согласился перейти под «крышу» Смольного, поймут, что потеряли. В следующий раз неповадно будет.

— А с провинившимися что делать?

— Особо соглашающихся накажи серьезно. Остальным штраф — по двухмесячному сбору. Плюс увеличь процент. До двадцати. На три месяца.

Хорошо, — Вадим улыбнулся. Он понял идею. Верность поощряется. Измена наказуема. Выбрал «крышу» верь ей. А снижение налога на одних точках Дима с лихвой вернет повышением на других. — Сделаем.

* * *

Максим Абалов проснулся от долгого звонка в дверь. Он с трудом оторвал голову от подушки и зажмурился от дичайшей боли в висках.

— Господи… — прошептал Абалов.

Он помнил, что молодой продюсер угощал его в ресторане отменным коньяком, а вот что было потом… До дома его довезли на такси, это он тоже помнил, но все последующие события словно стерли из памяти… То ли пиво он с кем-то пил, то ли вино… Вино, наверное. Или все-таки пиво? Как голова-то болит.

В дверь снова позвонили.

— Иду!

Абалов с трудом сполз с кровати. Оказалось, что спал он в костюме. Хорошо хоть без туфель и у себя дома. Мог бы в вытрезвителе проснуться.

Он добрел до двери, дернул ручку. Оказалось, что и дверь не заперта. Забыл закрыть замок? Господи…

На пороге стоял давешний продюсер. Как его…

Дмитрий, кажется.

— Доброе утро, Максим Юрьевич, — улыбнулся продюсер.

— Ох… Доброе… — Абалов прижал пальцы к виску. Это создавало иллюзию ослабления боли. — Какими судьбами?

— Посмотрите в окно, — предложил продюсер. Абалов прошаркал к окну. Отодвинул занаверку. — Ваш «БМВ-750». Как договаривались. Вот документы, — Дима бросил на телефонный столик пакет с документами. — Сейчас один из моих людей поедет вместе с вами в ГИБДД, поможет вам переоформить ее и поставить на учет. Машина совершенно новая. До салона ехала на грузовике. Пробег — от салона до Москвы. Сегодня днем, в четыре, вам позвонит директор картины. Вечером группа выезжает в Екатеринбург.

— Погодите, — Абалов опешил. — Но я не могу. У меня репетиции, а через четыре дня открытие сезона в театре.

— Максим Юрьевич, — юноша остался совершенно серьезен. — Знаете, что я ценю в людях превыше всего? Верность слову. Позвоните в театр. Вы — один из ведущих актеров, с вами считаются, дирекция театра обязательно пойдет вам навстречу. Договоритесь о том, что в ближайшие десять дней вас подменят актером второго состава. — Дима сложил руки на животе, заговорил спокойно и собранно, с нотками безразличия: — Наш контракт предусматривает ваше участие в спектаклях театра, но не более одного раза в неделю. Авиабилеты, проезд от аэропорта до театра и обратно за мой счет. К сожалению, большего я позволить себе не могу. Вам тоже.

— Простите, но… В таком случае я буду вынужден расторгнуть контракт, — морщась от боли в висках, заявил Абалов.

— Конечно, — Дима усмехнулся. — Вы имеете полное право это сделать. Но сначала перечитайте пункт о финансовой ответственности за невыполнение обязательств. Впрочем, — глаза юноши стали жесткими. — Если вы решите это сделать, я буду вам крайне признателен.

— Почему? — не сразу сообразил Абалов.

— Вы избавите меня от необходимости изыскивать средства на постановку двух следующих фильмов. И, уж поверьте, существует масса возможностей взыскать с вас эти деньги. Всего доброго, Максим Юрьевич. Дима направился к лифту. Вызвал кабину и, не поворачивая головы, добавил: — Хотите совет? Впредь никогда не пейте с работодателями. А если пьете, никогда, ни при каких обстоятельствах не подписывайте деловых бумаг. Еще раз всего доброго, Максим Юрьевич. Мой человек и ваш «БМВ» ждут внизу.

Дима вошел в лифт, оставив Абалова наедине с усилившейся вдвое головной болью и твердым убеждением в правильности сделанного выбора. Этот мальчишка далеко пойдет. Абалов повидал достаточно много продюсеров, чтобы понять — Дмитрий… как его… одним словом, еще будет диктовать свои условия тем, кто уже сейчас сидит на самой вершине кинопирамиды. Нужно лишь держаться этого парня, и всегда будешь на коне.

В городе царило нечто невообразимое. Такой борзоты Смольный не помнил. Настоящий беспредел. Люди Крохи объявились на его кусках и начали чесать все точки подряд, добиваясь от торговцев смены «крыши». Вооруженные бейсбольными битами, обрезками водопроводных труб и монтировками, они действовали просто и эффективно. Бойцы Димы не забивали «стрелок» действующей «крыше», а находили точку, которая пыталась держать фасон, и разносили ее до руин. Избивали хозяина смертным боем, после чего все остальные соглашались на сотрудничество без долгих колебаний.

Пехотинцы Смольного, прибирая к рукам точки Крохи, действовали куда менее жестко.

Смольный был взбешен.

— Я этого сопляка зарою! Живьем! Опущу в козла! Опетушу! Сука, тварь позорная! Где он? Почему он до сих пор по земле ходит? Валить! Всех! Баранов этих, которые наши куски забирают! Всех, до одного!!!

Через час до него дошли слухи еще более худшие. Дима разговаривал с Хеврой и вроде как заручился поддержкой. Конечно, проверить это возможным не представлялось, но его источник информации «казачок» из бригады Крохи — никогда не сливал неточных сведений. Не верить ему поводов не было. Опасения подтвердились часа через полтора, когда его бригадиру позвонил один из торговцев и пожаловался, что нарисовавшиеся на авторынке беспредельщики из бригады Хевры конкретно наехали на его точку, отобрали всю выручку и заявили, что Смольный потерял влияние в городе и скоро его вообще закопают, как слепого землеройного обсоса.

Ну, если уж Хевра осмелился хвост поднимать, то дело плохо. Смольный позвонил Маниле.

— Манила? Смольный. Здорово, братан. Ты в курсах уже?

Манила был «в курсах». Более того, происходящее ему активно не нравилось. Во-первых, следом за кусками Смольного этот молодой да борзый Крохин обмылок может попытаться забрать под себя и куски Манилы. Благо есть на что зариться. Один «Царь-град» чего стоит. Ему, Маниле, такой расклад совершенно не катит. Да, он готов объединиться со структурой Смольного. На пару у них стволов выходит больше, чем у огольца и Хевры. Стоит забить Крохиному огольцу «стрелку» и реально объяснить, что в городе еще есть сила, способная ему противостоять.

Затем Смольный позвонил Хевре.

— Братан, — с ходу взял быка за рога, — мне тут люди хорошие звонят, трубку уже оборвали, жалуются, что твои пацаны на авторынке натуральный беспредел учинили.

— Смольный, — Хевра, сука, был спокоен и уверен в себе. — Крохин пацан в натуре звонил, выставлять он тебя собирается. Конкретно. Это ты — беспредельщик. Точки его стал забирать под себя, даже разбора не дождавшись. К тому же базар катался, что ты человека в больничку послал, Крохиного пацана завалить. Понятия нарушаешь, братела.

— Слушай, ты, п…р гнойный! — взорвался Смольный. — Что я делаю и как, тебя не касается. Я по своим делам сам отвечу. А Крохин оголец потому звонит, что ему жизни осталось на полдня! Реально! Он мне предъяву катит, что я его пытался на больничке завалить? А за базар ответит? Свидетели у него есть? Да если бы я хотел его завалить — завалил бы. Смотри, Хевра, ты не на ту лошадку поставил. Как бы измену тебе не словить лютую. Бригада у огольца слабая. Я всю его кодлу сегодня же замну. Всех положу, как псов. Хочешь быть следующим? Тогда подписывайся давать ему поддержку. Хочешь остаться при делах и стоять, как полный «папа», — присоединяйся к нам с Манилой. Манила-то — братан неглупый. А он сразу согласился со мной остаться.

— Ладно, Смольный, погоди, не гони. — Хевра думал недолго. В конце концов, если Манила дает поддержку Смольному, стволов у них выходит больше, чем у Крохиного огольца. А он, Хевра, кстати, за огольца и не подписывался. Не было между ними такого базара. — Слушай, а как с авторынком быть? Мои пацаны там засветились уже. Если я задний ход дам — авторитет потеряю.

— Ты со мной? Тогда возьми рынок себе. Будешь откидывать мне кое-какой процент, и разойдемся миром. Кусок жирный, обоим хватит.

Смольный, конечно, крутил понты. Такую точку отдать какому-то козлу, который за две копейки готов, как проститутка бульварная, к любому в койку запрыгнуть? Нет уж. Но сначала надо разобраться с Крохиным пацаном. А уж потом придет черед Хевры.

— Добазарились. Я с тобой.

— Отлично.

Смольный кинул телефон на стол. Посмотрел на мрачного Язгу.

— Что, Язга? Не нравится, как дела пошли? Жрать вкусно любишь, телок красивых трахать любишь, коньячок да водочку пить любишь, а как в г…е возиться, так «папа»… — Советник молчал. — Всех вас, выбл…чное племя, под молотки надо пускать. Никому доверять нельзя.

Язге действительно не нравилось происходящее. Смольный завелся, впал в амбиции, а это никого еще до добра не доводило. Вон Кроха на «стрелке», под стволами, умудрился всех развести и ушел бы живым-невредимым, если бы Манила его не сдал, как пес последний. Так и надо фасон держать. А чтобы орать, характер не нужен. Чтобы орать — глотка нужна. Только с глоткой дурной дела делать не получится. Нет, определенно не нравилось Язге, как пошли дела.

Язга поднялся.

— Куда? — тут же вскинулся Смольный.

— Пойду подышу воздухом, — спокойно ответил тот.

— Смотри далеко не отходи. Понадобишься еще.

— Хорошо.

На улице Язга поймал левака и поехал домой. Здесь достал из-под кровати старомодный портфель. В портфеле этом, тертом, профессорском, лежали деньги. Хватит, чтобы скрыться и обустроиться на новом месте. Кроме денег, в портфеле лежал еще и новый паспорт. Майор, прикормленный Американцем, сделал. На всякий случай.

Язга не стал забирать вещи. Зачем? Все в прошлом. Город этот, Смольный, Крохин оголец, война. Язга запер квартиру, снова поймал левака и поехал на «Курган». Здесь он сел в автобус и через час стоял на Курском вокзале, у касс поездов дальнего следования, имея на руках заветный билет. До отхода поезда оставалось чуть больше двадцати минут. Никто из бойцов Смольного не успел бы перехватить Язгу, даже если бы знал, где искать. Именно поэтому Язга достал из кармана трубку и сделал последний звонок. Он разговаривал минут десять, после чего телефон отправился в очко вокзального сортира.

В вагон Язга зашел совершенно другим, новым человеком. Человеком без прошлого.

* * *

Дима и Вадим пересели в одну из машин охраны — вишневый «Шевроле». Дима достал мобильный, набрал номер.

— Да? — отозвался на том конце знакомый голос.

— Смольный?

— Кто это?

— Здравствуй. Это Дмитрий.

— Какой еще Дмитрий?

— Кроха-младший, — усмехнулся Дима.

— Никак у петуха голос прорезался? Закукарекал, — процедил Смольный. — Что тебе надо?

— Ответишь за «петуха», — спокойно заметил Дима. — Конкретно. А теперь ты мне нужен. Базар к тебе есть реальный. Я тебя жду в четыре часа. На том же месте, где вчера Манила завалил моего отца. Ты понял меня, Смольный?

— Базары грамотные тереть хочешь? — с ласковой угрозой в голосе поинтересовался тот. — Думаешь, крутой стал? Бога за яйца поймал? Реально всех на болт послать можешь? Я тебе покажу базары.

— Хорош волну гнать, Смольный. Ты придешь?

— Я приду, падла. Приду и на куски тебя порву, как суку.

— Договорились, — спокойно ответил Дима. — И прихвати своих пацанов. Базар серьезный предстоит.

— Хм… Никак дети на мочилово настроились? Зубки прорезались молочные? Решили реально предъявы катить?

— Там все и узнаешь. Я буду тебя ждать.

Дима закрыл трубку, бросил на сиденье. Посмотрел на Вадима.

— Вот дела закрутились, да?

— Выглядишь ты неважно. Не стоило тебе из больницы уходить. Я бы и сам мог все сделать.

— Нет, Вадим, — Дима прикрыл глаза, покачал головой. — Это мое дело. Я сам его должен сделать. Иначе мне доверия не будет.

— А если что-нибудь пойдет не так, как ты рассчитываешь? Тебя вполне могут завалить. Бригада без головы останется. Замнут нас, — заметил Вадим спокойно.

— Ничего, Вадим. Все будет в порядке. Все будет хорошо. — Дима улыбнулся. Но улыбка получилась довольно бледная. — Доверься мне.

* * *

— Не гони волну, братан.

Челнок обернулся. За его спиной стоял Гость. Тот самый человек, который приезжал к Крохе. Он держал руки в карманах плаща. Смотрел спокойно и уверенно.

— Ты чего здесь делаешь? — удивился Челнок.

— Ты неправильно ставишь вопрос. Вопрос надо ставить так: «Что вы здесь делаете?» — усмехнулся Гость.

— Вы? Кто это — вы?

— Мы, — ответил Гость, и кивнул куда-то за спину Челноку.

Тот обернулся. На проселке стоял темно-синий «Форд Краун Виктория». С другой стороны на перекресток вполз зеленый «Патрол», родной брат того, что торчал из канавы.

— Ты, я не понял, что за дела, братан? — напрягся Челнок.

Бойцы Крохи моментально рассредоточились, выбирая позиции для стрельбы.

— Давайте обойдемся без этих детских глупостей, — заметил спокойно Гость, поднимая руку.

Из «Форда» и «Патрола» выбралось человек десять крепких ребят. Все при стволах, но двое держали еще и армейские «мухи». Такими машины сносить вместе с толпой — милое дело.

— Нам напряги не нужны, — продолжал Гость. — Вам, я надеюсь, тоже.

— Это вы Степана пасли? — набычился Челнок.

— Пасли мы, да, — повинился Гость. — Только не Степана, а ее, — и указал на Ирину. — Отдайте нам телку, и мы уедем. И скажите Крохе, что я убийцу нашел.

— Кто? — спросил быстро Челнок.

— Она, — снова кивнул на Ирину Гость. — Стрекоза. Красивая деваха. Этим и пользуется.

— Ладно. Раз чистый базар пошел… Вы кто такие?

— Давай сначала пушки уберем, Челнок. Не надо друг друга нервировать, — улыбнулся Гость.

Челнок подумал, затем подал знак своим бойцам опустить оружие.

— Ну?

— Мы из бригады Володи Костра. Слыхал о таком?

— Слышал, — кивнул Челнок. — Да только сдается мне, что ты гонишь, братан. Костер в Орле вроде стоит реально?

— Стоит. Один он и выстоял. Раз ты насчет Костра в курсах, то должен знать и про разборки в прошлом году.

— Катался базар, ваши «папы» куски между собой поделить не смогли?

— Это фуфло менты для лохов спроворили. Началось все так же, как у вас. Кто-то наладился авторитетов валить. Крупная разборка случилась. Народу положили конкретно. Стали вычислять, кто валово затеял. В общем, вышли мы на одну телку. Рисовалась она в городе конкретно, а сразу после мочилова когти сорвала. Погоняло — Стрекоза. Короче, такие дела выкатились, что за три последних года во всех крупных городах, где случались конфликты между братвой, эта Стрекоза мелькала. — Гость посмотрел на Ирину, улыбнулся недобро. — Вот ее-то мы и ищем.

— А зачем же ты к «папе» приходил, если сам ее ищешь, по своим делам?

— Ну, всегда хорошо надежное прикрытие иметь. Кому приятно, когда чужая братва на твоих участках рисуется? Если бы на меня ваши конкуренты наехали, я бы на «папу» сослался.

— Допустим. А при чем тут эта девушка? — Челнок указал на Ирину.

— Стрекоза работает так… — Гость спокойно достал сигареты, закурил. Огляделся. — Местечко мы выбрали для базара, однако… Ботва из окон пасет.

— Пусть пасет, — отмахнулся Челнок. — Все равно теперь хавиру надо менять. Из-за этого… дундука, — он глянул на Степана, скривился.

— Так вот, приезжает эта телка в какой-нибудь город, тусуется там некоторое время, приглядывается, в круги нужные входит. Как только у нее на руках появляется полный расклад, кто какие дела делает, она знакомится с крупным человеком из братвы, разводит его, реально, как лоха, вытаскивает конкретную информацию по «папе» и сливает ее своим людям. А те уж валово затевают. Да обставляют все так, типа одна из бригад на куски остальных рылом целится. Провоцируют войну, а потом спокойно уходят. Едут в следующий город. Такие дела, братан. Мы за этой тварью год гоняемся. Нашли наконец-то. Так что, пацаны, не в падлу, это наша добыча. Нам за ее голову реальные бабки ломанут.

— Погоди, а на фига ей все это? — спросил Челнок.

— Ты про «Белую стрелу» слышал? Бывшие фээсбэшники да менты собрали команду, типа братву гасить.

— Слыхал про такое. Да только сдается мне, фуфло это конкретное, — поморщился Челнок.

— Есть у нас наколка, что Стрекоза из этой самой «Белой стрелы», — Гость усмехнулся. — Хотя, может, она и не «Белая стрела» вовсе, а как-нибудь по-другому называется. Мне лично по фиг. Главное, что мы телку эту выпасли и зацепили теплой. Ну так что? Как расходиться будем, пацаны? — закончил Гость и оглядел толпу вооруженных людей. — По-тихому или по-мирному?

— Погоди, братан, не суетись, — остановил его Челнок. — Раз такой расклад серьезный, я должен с нашим «папой» реально перетереть сперва. А уж он решать будет, как да что.

— Да чего тут тереть-то? Наша это телка.

— Все, хватит пустому базару греметь. Ты на нашей территории. Пальцы гнуть у себя в Орле будешь. А здесь наш «папа» реально последнее слово держит. По всем понятиям так.

— Ладно, — кивнул, хотя и с неохотой, Гость. — Давай звони. Мы подождем.

Ирина вздохнула, скрестила руки на груди.

— У Стрекозы примета есть, так? — спросила она. — Наколка на плече. Стрекоза. Я показывала спину. У меня никаких наколок нет. Спроси у него, — девушка кивнула на Челнока.

Тот мотнул головой, подтверждая ее слова.

— Погоди, — лицо Гостя вытянулось. — Как нет? Должна быть. Мы тебя «пробили». Ты приехала сюда четыре месяца назад. А через два месяца грохнули Американца! И со Степаном ты познакомилась спецом. На свадьбе этой.

— Да ты разуй глаза, — Ирина усмехнулась жестко. — Я с ним не знакомилась. Это он со мной познакомился.

— Да ладно меня лечить. Если бы ты сама на него прыгала, хрен бы он на тебя запал. Стрекоза так и делала. Выставлялась и ждала, пока на нее западут…

— Ты про охотников за людьми слышал? — спросила вдруг Ирина.

— Слышал.

— Вот я этим на жизнь и зарабатываю. Ищу людей. Должников, беглецов. Разных. Кроха нанял меня, чтобы я нашла ему человека, убирающего авторитетов. — Ирина была абсолютно серьезна. — Такие дела. Ты, парень, не на ту фигуру глаз положил.

— Так ты в городе нарисовалась еще до первого убийства, — возразил Гость.

— Я занимаюсь поисками почти восемь месяцев и куда успешнее вас. И если бы Стрекоза тут не замелькала, меня бы здесь тоже не было. И на свадьбу, кстати, я по Крохиному личному приглашению попала, — Ирина сказала это специально для Челнока и Степана. — Он подозревал, что и в его команде может оказаться человек, сливающий информацию Стрекозе. Предложил осмотреться.

— Ну да, — Челнок кивнул. — Конечно. Теперь, когда Кроху завалили, на него можно что угодно повесить.

— Он приглашал меня при своем советнике. При Вадиме. Это единственный человек в вашей структуре, которому он верил безоговорочно, — возразила Ирина.

— А почему отец мне про тебя не сказал? — вскинулся Степан. — И в квартире он вел себя так, как будто вы с ним незнакомы?

— Да потому, что сливщиком мог оказаться любой. Абсолютно любой человек из его окружения. И потом, прости, Степа, — Ирина погладила его по щеке, — ты все-таки маленький еще. Да и не по этому делу. Держись подальше от всей этой каши. Тебе на пользу пойдет.

— Ладно, с Крохой понятно, но почему тогда, увидев «Форд» у подъезда, ты позвонила Степе, а не Крохе, который тебя нанял? — выпалил Челнок.

— Я звонила Крохе, но у него телефон не отвечал. Вообще-то я думала, что Степан людей возьмет, а не в одиночку приедет. И потом, откуда мне было знать, кто вы? — добавила Ирина, обращаясь к Гостю. — Подумала, вдруг Стрекоза хвост почуяла и своих на меня навела. Я же на нее почти вышла. Она с моим директором любовь крутила… Между прочим, не знаю, как насчет «Белой стрелы», но работает аналогичная структура. Это точно. ФСБ. Или менты. Кстати, — Ирина прищурилась. — Объясни-ка мне, голубь, за каким бесом вы парня у института пасли?

— Так мы вас срисовали у автовокзала, когда вы чуть не под ручку из этого сарая на колесах выходили, — ухмыльнулся Гость. — А потом тебя потеряли на улице, в толпе, но подумали, что пацан-то точно нас на тебя выведет. А про институт его мы заранее выяснили. И про второго пацана тоже.

— Я, между прочим, вашего хвоста сразу заметила, — сообщила Ирина. — Грубо работаете. И оторвалась специально.

— Ладно, сейчас я проверю твой базар, — Челнок отошел в сторону, достал телефон. Вернулся он через пару минут. — Все правильно. Вадим подтвердил, что «папа» тебя на свадьбу лично позвал. — Повернулся к Гостю: — Так что извини, братела. Придется тебе без гонорара сидеть. Провалил ты дело. Не ту телку срисовал. А теперь… Давайте-ка разбегаться, братва. Не ровен час, менты нагрянут. Вилы нам тогда вылезут конкретные всем.

— А что с тачкой делать? — спросил Степан, кивая на завязший в канаве «Патрол».

Ему хотелось хоть как-то проявить собственную полезность. Чувствовал он себя, как десятилетний подросток в компании взрослых, самостоятельных мужчин.

— Заставить бы тебя ручками ее тащить, — заметил уже без особой злости Челнок. — Гонщик хренов. Как заборы сносить, так ты мастер, а как вытаскивать, так «что делать».

Гость посмотрел на своих парней, усмехнулся.

— Ладно, пацаны, по-братски, вытащим вашу лайбу из канавы. Цепляйте трос…

* * *

Когда бригада Смольного прорисовалась на «стрелке», Дима уже был там. За его спиной полукольцом выстроилось пять машин. Шестая стояла в самом центре бетонной площадки.

Пехотинцы ждали молча, перебрасываясь фразами время от времени. Пестрый заряжал помповик. Боксер тоже предпочел ружье. «Ремингтон». Патрончики волчьей картечью заряжены.

— Дим, — окликнул Боксер. — Ты, если что, сразу падай за тачку. А мы уж этих тварей всех враз положим.

— Спасибо, Боксер, я буду иметь это в виду.

— Правда, Димок, — поддержал Пестрый. — Ты фасон там особо не держи, падай сразу. Это — не позорняк. Нормально.

Дима только улыбнулся вежливо. Лицо спокойное, чуть ли не безмятежное.

Стволы никто особенно и не прятал. Правда, на этот раз обошлось без автоматов. Белый день все-таки. Взяли только «официально разрешенные» ружья и «Макаровы».

Смольный намеренно опоздал. Ненадолго, чтобы не обвинили в трусости. Всего на пять минут, но этим он ясно давал понять огольцу и его бригаде, что, во-первых, слово их «папы» не имеет веса, а во-вторых… Пусть понервничают.

Машины Смольного — восемь иномарок, по четыре бойца в каждой — прокатились по площадке и выстроились полукольцом чуть сбоку. Так, чтобы противник оказался на линии огня. Смольный справедливо рассудил, что, если Дима решит повторить фокус со снайпером, тому придется стрелять через своих. Хоть какая-то гарантия. Сегодня его пехотинцы не повторили давешней ошибки. Машины ставили так, чтобы можно было в любой момент отступить, укрыться за корпусами. Через пару минут появились люди Манилы. Еще пятнадцать стволов. И сразу за ними — Хевра со своей бригадой. Двадцать человек, тоже не с пустыми руками.

Смольный улыбнулся торжествующе. Неплохой раскладец. Крохин-то оголец, дурак, стоит, смотрит, словно бы его ничего не касается. Словно бы не его валить тут собрались. Словно бы ему, как коту, девять жизней намерено.

Машина, стоящая в центре площадки, являлась своеобразной «точкой схода». Манила, Хевра и Смольный подошли, не сразу заметили лежащие на капоте «БМВ» небольшие коробочки, завернутые в яркую подарочную бумагу и украшенные розовыми атласными бантиками.

— Добрый день, — поздоровался совсем не по уставу Дима, глядя на конкурентов.

— Здравствуй, брат, — ответил Манила.

Хевра кивнул. Смольный вообще не отреагировал. Стоял, настороженно поглядывая по сторонам.

— Зачем звал? — Манила улыбнулся.

— Позвал я вас, братва, базар реальный тереть. Я бы пригласил сюда судью, да не по уровню мне.

Держался он хорошо, с подчеркнутым корректным уважением. Смольный, вопреки явно выигрышной ситуации, занервничал. Какой-то фокус заготовил Крохин оголец, понятно. Потому-то и стоит так упорно. Только вот… Какой? Может, снайперов посадил где-нибудь на крышах таможенных ангаров? За спинами Смольного и его союзников?

— Давай к делу, баклан дешевый, — откликнулся Смольный.

— Как скажешь, Смольный. — Дима улыбнулся. — Я предлагаю закончить войну. Здесь и сейчас. За один день мы положили столько пацанов, что никакими кусками это уже не окупится. Даже если все мы выстоим, удержать точки реально уже не сможем. Нас любые залетные фраера будут делать, как хотят. Порядка в городе не станет, а значит, не станет и лаве такого, как раньше. — Он перевел взгляд на Смольного. — Мы оба знаем, ты пытался завалить меня на больничке…

— Доказать можешь, петушара? — ощерился Смольный.

— Закрой пасть, сука, когда я разговариваю, — вдруг очень страшно сказал Дима. Это выглядело странно. Девятнадцатилетний пацан казался выше и сильнее тридцатипятилетнего мужчины. — Я за свой базар отвечаю. И доказательства у меня есть. Понадобится — представлю. Но только не тебе, пес бешеный. А за «петуха» я с тебя отдельно спрошу. — Он переждал секунду. — Так вот, ты — «законник», нарушил закон. Нарушил понятия. Наехал на наши точки, стал валить наших людей. На пару с Абреком, царствие ему небесное. Но я не стану держать на тебя зла. Мы можем все закончить. Прямо здесь и прямо сейчас. Если ты, Смольный, намерен воевать дальше — давай завершим все быстро.

Смольный потянулся за пушкой. Бойцы его тоже схватились за стволы. Над площадкой прокатились резкие металлические щелчки — звук взводимых курков. Дима поднял руку.

— Чтобы вы не подумали, будто молодой «папа» вас не уважает реально, я приготовил каждому по подарку. Вот они, — Дима указал на коробочки. — Верхняя тебе, Манила.

Манила криво усмехнулся, взял коробочку, покачал на руке, встряхнул. Внутри что-то стукнулось. Манила снял обертку, открыл крышку. На дне коробки, свитый кольцами, лежал толстый капроновый шнур и кусок мыла.

— Это тебе в знак признательности за дружбу с отцом, — холодно улыбнулся Дима. Манила убрал шнур и мыло в карман плаща. — Второй подарок тебе, Хевра.

Тот взял коробку, развернул. Внутри лежал плеер.

— Послушай, — улыбнулся Дима. — Хорошие «песни». Да и исполнение неплохое. — Хевра нацепил наушники, нажал клавишу «плей». По мере того как он слушал, лицо его вытягивалось и приобретало землистый оттенок. Наконец он остановил пленку, поспешно сунул плеер в карман. — Я знал, что тебе понравится, — спокойно заметил Дима. — Кто у нас остался? Самый крутой «папа» в городе. Смольный. Ну и подарок соответствующий. В уровень, как положено.

Смольный не стал трясти коробку или взвешивать ее на руке. Он сорвал обертку, отшвырнул крышку, запустил в коробку руку и… достал «ТТ». Бросил коробку под ноги.

— Что-то я не понял, братан, — прищурился он.

Дима кивнул на ствол.

— Обойма, как ты уже, наверное, догадался, пуста. Однако в стволе есть патрон. Ты можешь использовать эту игрушку тремя способами. Первый — сейчас же, немедленно, брось ее на землю и уходи. Распусти свою бригаду, сваливай из города. Я не стану тебя объявлять и преследовать. Ты потеряешь авторитет, но останешься жив. И твои люди останутся живы. Война закончится. Второй способ — ты можешь выстрелить мне в лоб. Никто из нас четверых не уйдет с этой стоянки живым, но война все равно закончится. И, наконец, способ третий — если ты, Смольный, не бросишь пистолет, но при этом у тебя не хватит духу выстрелить в меня, поезжай домой, зайди в спальню, ляг на кровать и пусти эту «маслину» себе в лоб. Потому что, если ты не убьешь меня и не уедешь из города, я тебя достану. Из любой щели, куда бы ты ни забился. Достану и сверну шею, как взбесившейся собаке. Делай свой выбор.

Говорил Дима так, что Смольный ему поверил. Сразу и безоговорочно. Правда, слова Димы его не испугали. Он не лох сохатый, чтобы понтов бояться.

— Разводишь ты реально, сказочник. Фасон держишь? Насчет патрона в стволе гонишь, конечно. Я нажму на курок, выстрела не будет, зато ты получишь полное право завалить меня. Так?

— А ты проверь, — предложил Дима.

Смольный оттянул затвор. Патрон упал на бетон, покатился, сверкая латунными боками. Смольный поднял его, покрутил в пальцах. Усмехнулся.

— Хлопушка?

— Настоящий, — ответил Дима. — Я за базар отвечаю.

— Ладно, если ты настаиваешь, — Смольный поднял патрон, вложил его в ствол, приставил ствол к Диминому лбу. — Что ты теперь скажешь, ковбоец? Личина играет?

Манила и Хевра не без интереса наблюдали за происходящим.

— Ты свой выбор сделал. Теперь спускай курок, — спокойно сказал Дима. — Только позволь тебе напомнить: если на этой площадке прозвучит хотя бы один выстрел — никто отсюда живым не уйдет.

* * *

Новость Челнока очень обрадовала. Война еще не закончилась, но пик ее, похоже, миновал. Во всяком случае, можно было возвращаться в собственный дом. Теплая постель, горячий душ, вкусная еда и нормальный сортир.

Он испытал настоящее облегчение, когда высадил Светлану и Степана в коттеджном городке у дома Мало. Новые знакомые из орловской бригады умчались в город. Трех охранников Челнок забрал с собой, остальных отпустил отдыхать. Все-таки пацаны двое суток на ногах.

— Может, останешься? — спросил Степан девушку без особой надежды.

Она покачала головой:

— Извини, не могу. У меня работа.

Степан вздохнул тяжко. Подумал, предложил:

— А бросить работу ты не можешь? У нас денег хватит…

— При чем здесь деньги? — Ирина улыбнулась, взяла его за руку, сжала пальцы. — Степа, мы разные люди. Слишком разные. Пойми.

— Что, никаких шансов?

Она покачала головой.

— Ни малейших.

Челнок вышел из дома, подошел к машине, спросил Ирину:

— Тебя подбросить?

— На вокзал, — кивнула она. — Домой поеду. Моя работа закончена. Крохи больше нет, Стрекозу искать не для кого.

— Ну, почему? — хмыкнул Челнок. — «Папа» новый горит желанием с ней познакомиться. Я думаю, он заплатил бы тебе за эту девицу реально.

— А кто хозяйство принял?

— Младший. Дима.

— Дима? — Ирина была сильно удивлена. — Это тот мальчик? Жених?

— Он самый. Кстати, вполне реальный пацан. Правильный, при характере. — Челнок забрался в машину, открыл дверцу с другой стороны. — Садись. Так что? Насчет работы?

— Поговорить с ним сначала надо, — уклончиво ответила Ирина, устраиваясь на пассажирском сиденье.

— Отвечаю, ему эта девица нужна конкретно. Он ее ищет. Я как раз сейчас по этому поводу к Сапфирову еду.

Челнок запустил двигатель, нажал на газ.

— Зачем? — насторожилась девушка. В ней тут же проснулся охотник.

— Насчет Стрекозы выяснить. Этот Сапфиров — последний, кто ее видел. Может быть, ему известно, где Стрекоза сейчас.

— Поехали, — Ирина взглянула на часы. — Любопытно посмотреть на эту девицу своими глазами.

Сапфиров жил в центре, в солидном кирпичном доме. Занимал четырехкомнатную квартиру на третьем этаже. Машина его — «Вольво» модного цвета «вишневый металлик» — стояла у подъезда.

— Дома, — прокомментировал Челнок. — Ну и отлично.

Слава богу, здесь не было настолько мощной охраны, как в столичных жилых комплексах. Никто не стал их слишком уж дотошно расспрашивать, проверять документы. Пенсионерка-вахтерша похлопала подслеповатыми глазами, спросила с вялым интересом:

— К кому?

— К Сапфирову, — ответил лаконично Челнок. — Он дома?

— Дома они, — кивнула вахтерша. — Где ж им быть?

Челнок и Ирина поднялись на нужный этаж, достали оружие. Челнок нажал кнопку звонка. За мощной стальной дверью с роскошной мягкой обивкой гремела музыка. Длинная трель попросту утонула в ней.

— А почему «они»? — хмыкнул Челнок, снова нажимая кнопку звонка.

— Форма речи, наверное, — предположила девушка. — Не слышат, похоже.

— Он бы еще громче музыку включил, тогда бы точно услышал…

Челнок осторожно толкнул створку. Та легко поддалась. Волна ритм-энд-блюза вырвалась на площадку, раскатилась по подъезду.

— С ума сойти. Как он не оглох…

Челнок приоткрыл створку пошире. Ирина проскользнула в квартиру. Челнок шагнул следом.

— Хозяин! Соседей заливаем! — Музыка продолжала греметь как ни в чем не бывало. Если Сапфиров и был дома, он ничего не слышал. — Осторожно, — Челнок взвел курок. — Почаще оглядывайся.

Ирина кивнула. Они вошли в квартиру, двинулись вдоль длинного коридора, пытаясь различить за раскатами музыки посторонние шумы.

— Тихо! — вдруг сказал Челнок. — Слышишь что-нибудь?

К музыке примешивался странный утробный полустон-полувой.

— Что это? — Челнок нахмурился.

Ирина пожала плечами. Они миновали гостиную, остановились у закрытой двери следующей комнаты. Музыка и стон доносились оттуда. Челнок пару раз глубоко вздохнул, резко ударил по створке ногой, вскидывая пистолет. Они с Ириной дружно ворвались в комнату и… остановились на пороге. Выдержанная в бело-розовых тонах спальня поражала воображение роскошью обстановки, но их-то поразило не это. В кровати лежали двое: рыхлотелый, лысоватый мужчина лет сорока и совсем тщедушный мальчишка лет восемнадцати. Оба без одежды. Мужчина дышал хрипло, с присвистом, белые его ягодицы колыхались, как желе. Мальчишка, закатив глаза, постанывал, теребя рукой детородный орган.

— Так, — протянул Челнок. — Вот тебе и «Голубая лагуна», твою мать. — Он подошел к орущему на столике магнитофону, нажал клавишу «стоп».

Тишина ударила по ушам, произведя эффект разорвавшейся бомбы. Мужчина замер, затем, с трудом переводя дыхание, обернулся. Лицо его, и без того красное, залитое «трудовым» потом, стало и вовсе пунцовым:

— Что это значит?

Мальчишка ойкнул, торопливо натянул до подбородка покрывало.

— А это значит, — рассудительно заметил Челнок, — что дверь входную получше запирать надо.

— Я запирал.

— Значит, плохо запирал, раз мы смогли войти.

— А вы… кто, собственно?

— Кто я, не важно. Важно — кто ты. Ты — Сапфиров? — поинтересовался Челнок.

— Сапфиров, — подтвердила Ирина. — Здравствуйте, Павел Михайлович, — она улыбнулась. — А я-то, дура, думала, квалификацию подрастеряла. Обычно мужики хотя бы смотрят, когда я мини надеваю, а этот и бровью не повел.

— Ира, — Сапфиров помотал головой. — Я не понимаю…

— Сейчас поймешь, — сказал Челнок, направляя пистолет толстяку в живот. — Стрекозу знаешь?

— Какую Стрекозу?

— А ты какую знаешь? — вздернул брови Челнок.

— Ну-у-у… — протянул толстяк.

— Нукать будешь «машке», — привычно отозвался Челнок. — Отвечай коротко и понятно. Знаешь Стрекозу?

— Знаю.

— Где я могу ее найти?

— Найти, найти, — мужчина перевернулся на спину, отполз к спинке, накрылся покрывалом. — На «Петрашке». Третья линия.

— Что такое «Петрашка»? — быстро спросила Ирина.

— Кладбище, — разочарованно ответил Челнок. — За городом. — И снова обратился к Сапфирову: — А ты ничего не путаешь, Пал Михалыч? Я, например, слыхал, что Стрекоза в центре тусовалась недели две-три назад.

— Нет, — Сапфиров категорично покачал головой. — Этого не может быть. Стрекоза уже месяца два как на кладбище.

— А когда вы впервые познакомились?

— Месяцев пять назад. Да, примерно так.

— Погодите-ка, Павел Михайлович, — Ирина сунула пистолет за отворот джинсов. — Если вы — «голубой», то почему хороводились со Стрекозой? Или вы — «двустволка»?

Настала очередь Сапфирова хлопать ресницами.

— А почему бы мне и не… контактировать со Стрекозой? Очаровательный юноша, культурный…

— Юноша? — переспросили в один голос Челнок и Ирина. — Лялька Стрекоза — мужчина?

— Ну не женщина же, — ответил с достоинством Сапфиров. — Его настоящее имя — Леонид.

— Постойте, постойте, — Челнок окончательно растерялся. — У Стрекозы должна была быть татуировка…

— Стрекоза, на левом плече, — кивнул Сапфиров. — Была. Очень изящная, цветная, но мне всегда казалось, что татуировки, как бы искусно они ни были выполнены, портят тело.

— Стрекоза — юноша, — проговорил Челнок, когда они шли к двери. — Но девчонка с авторынка утверждала, что Стрекоза — девушка. Ошиблась?

— Это мужчину можно обмануть при помощи макияжа, парика и переодевания в чужие шмотки, — покачала головой Ирина. — Женщину на такую лажу не купишь.

— Может быть. Потом еще Сапфиров сказал, что она, то есть он, уже два месяца как в могиле… — пробормотал Челнок. — А девица с авторынка утверждала, что видела Стрекозу на «Поле» всего пару недель назад. Я ничего не понимаю…

Они вышли из квартиры. Через секунду новая волна ритм-энд-блюза разбилась о дверь.

— Ладно, я не охотник, — согласился Челнок, устраиваясь поудобнее на водительском сиденье «Ауди» и нажимая на газ. — Тогда, может быть, ты мне объяснишь, в чем тут дело?

— Все очень просто. Сапфиров и неизвестная мне девушка с авторынка говорили о разных людях. Он имел дело с юношей, она — с девушкой.

— Да? — Челнок с сомнением посмотрел на спутницу. — Парень и девушка с одинаковыми татуировками? Приехали в город приблизительно в одно время… Как-то не очень верится в подобные совпадения.

— А это никакое не совпадение, — покачала головой Ирина. — Я так думаю, что Стрекозе было необходимо легализоваться в городе. Тому может быть много причин, но самая вероятная: она почувствовала слежку и решила спрятаться, «выбравшись на свет». Достаточно эффективный способ, надо заметить. А чтобы окончательно сбить нас с толку, подсунула двойника. Парня. Скорее всего, Стрекоза рассчитывала устранить Кешу, но замешкалась.

— Девчонки с авторынка могли ее опознать, — возразил Челнок.

— Вряд ли. Если бы Кеша был мертв, никто никогда не узнал бы, где Стрекоза его зацепила. Да и с девчонкой вашим людям просто повезло. Случайность. На авторынке ведь тусуются «плечевые», так?

— Да.

— А эти девочки мотаются месяцами по всей стране. Попробуй отлови нужную. Сегодня она приехала, завтра уже уехала. Куда, по какому маршруту — темный лес, — Ирина посмотрела в окно. — К тому же я сильно подозреваю, что Стрекоза появлялась на авторынке в хорошем «макияже». Возможно, еще и в парике.

— У тебя есть какие-то соображения по поводу того, где эту Стрекозу искать?

— Конечно, — ответила Ирина. — Я думаю, теперь они и у тебя есть.

Челнок хмыкнул.

— Наташа?

— Совершенно верно, — подтвердила Ирина. — За последние четыре месяца в вашем кругу никаких других девушек не появлялось.

— Для Димы это будет катастрофа.

— Полагаю, нам лучше обсудить это с ним с глазу на глаз. Пусть он принимает решение.

— Пожалуй. Я позвоню ему, договорюсь о встрече, — сказал Челнок, доставая телефон.

* * *

— Ты свой выбор сделал. Теперь спускай курок, — спокойно сказал Дима. — Только позволь тебе напомнить: если на этой площадке прозвучит хотя бы один выстрел — никто отсюда живым не уйдет.

— Да? — Смольный оглянулся. — А ты не многовато на себя взваливаешь, реально? Двадцать твоих стволов против наших семидесяти. Шансы-то, прямо скажем, так себе. От твоей бригады за секунду рожки да ножки останутся.

— А с чего ты взял, что у меня только двадцать стволов? — Дима улыбнулся холодно и жестко, глядя Смольному прямо в глаза.

— В смысле? — не понял тот. — А сколько? Я что-то больше не вижу.

Дима поднял руку. Створки ангаров с грохотом раскатились в стороны.

— Еж твою медь… — выдохнул изумленно Хевра. — Чую, сейчас начнется…

В ангарах стояли люди. Человек сто пятьдесят, однако казалось, что их не меньше трех сотен. Большинство вооружены автоматами, но были и пулеметы. И даже с десяток «шмелей» и «мух». За пехотинцами, в прохладном сумраке, красовались три БТРа. Их крупнокалиберные пулеметы были направлены аккурат на площадку.

— Сам видишь, Смольный, — не переставая улыбаться, сказал Дима. — За полсекунды мои люди положат всех. Так что шансы у моей бригады есть. И неплохие.

Хевра злобно глянул на Смольного.

— Лось сохатый, — процедил он.

— А умереть не боишься? — криво улыбнулся Смольный. — Тебя-то я уж точно успею достать.

— Успеешь, — согласился Дима. — Но я к этому готов. А вот готов ли ты?

— Ладно, братела. Убедил. Мир.

— Ты сделал свой выбор, Смольный, — твердо заявил Дима. — Дом, спальня, пуля. — Он посмотрел на подаренный отцом золотой «брейтлинг». — Знаешь, в чем прелесть жизни, Смольный? Иногда она преподносит нам сюрпризы. Сейчас пятнадцать минут пятого. К пятнадцати минутам одиннадцатого вечера ты будешь мертв. Обещаю.

— А ответ держать не побоишься?

— За беспредельщиков, по понятиям, ответ не держат. А то, что ты, Смольный, беспредельщик, я доказать смогу. Реально. А там… как сходняк решит, так и будет.

— Ладно, пацан, — процедил Смольный. — Еще не вечер. — И, повернувшись к своим людям, кивнул: — Поехали.

Бойцы Смольного забрались в машины. Манила пошел к своим. Хевра протянул руку Диме.

— Молодец, уважаю. Конкретно держался. Даже круче, чем отец.

— Хевра, — негромко сказал Дима, не обращая внимания на протянутую руку, — ты тоже уезжай. Сегодня же. Если не хочешь больших неприятностей.

— Погоди, а меня-то ты за что гонишь? Ну ладно, сплоховал, с каждым бывает. Ну, назначь разбор, выкати штраф реальный. Зачем же сразу так-то? — «удивился» тот.

— Ты, Хевра, такая же крыса, как и Смольный. Только мельче уровнем. Конкретно мне ты ничего не сделал. Поэтому-то я тебя и отпускаю. В отличие от Манилы. Его я завалю. Он предал моего отца. — Дима посмотрел в сторону стоящих в ангаре людей. — Нет, ты, конечно, можешь остаться и разделить участь Смольного. Это твое право. Но, если надумаешь свалить, преследовать не стану, даю слово. И учти, с сегодняшнего дня это МОЙ город. И в нем нет места крысам.

— Вилы, — пробормотал Хевра и покачал головой. — Знал бы я, что ты так резко оборзеешь…

Что касается чутья на опасность, у Хевры оно было развито чрезвычайно. И сейчас инстинкт подсказывал ему: «Нужно спасаться бегством, пока еще есть возможность». Дело было даже не в подарке, хотя на основании только этой записи оголец мог запросто объявить Хевру, и сходняк решение поддержал бы. Дело было в том, что оголец еще НЕ сказал и НЕ сделал. Хевра не имел ни малейшего желания выяснять, до какой границы простирается решительность и жесткость Димы, поскольку стоящий перед ним мальчишка был одним из самых страшных людей, с которыми Хевре доводилось сталкиваться.

— Обзовись, что преследовать не будешь, — хмуро попросил он.

— Я свое слово держу, — резко ответил Дима.

— Ладно. Честные пацаны друг другу доверяют.

— Иди, Хевра, — мотнул головой Дима. — И учти, узнаю, что ты в городе остался, — завалю.

Площадка опустела. Дима проводил взглядом уезжающие машины, кивнул советнику:

— Вадим, закончи все, как договаривались, и поезжай домой. Жди меня там, нам нужно кое-что обсудить. — Он направился к ангару, крикнул: — Северьян Януарьевич, подойдите ко мне, пожалуйста. Я выдам деньги.

Директор съемочной группы выкатился из-за спин автоматчиков, которые стаскивали киношную «гражданку» и надевали положенную по жизни военную форму.

— Дмитрий Вячеславович, — сказал он тихо, подходя к Диме, — странные какие-то у вас съемки. Камеры не видно, оператора тоже, прожекторов нет.

— Так ведь, Северьян Януарьевич, мы скрытой снимали. Под документальное. Я ведь предупреждал. Какие прожекторы?

— Предупреждали? Значит, я просто забыл. А камера где?

— В машине. А вон тот товарищ, — Дима указал на садящегося в машину Вадима, — наш оператор. Хотите, я его остановлю, вы сможете убедиться, что камера действительно в машине.

— Ну, зачем же? Человек вы серьезный. Я вам доверяю. — Директор достал из кармана бумагу. — Тут полная калькуляция. С солдатами отцы-командиры сами рассчитаются. Та-ак, мы должны за аренду трех БТРов, за реквизит, транспорт, ну и за срочность. Сами понимаете, организация массовки на бегу дорого обходится. Если бы вы вчера днем предупредили, вышло бы дешевле раза в два. А так… Еще командиру части придется заплатить за то, что личный состав на «учения» отправил. Итого, шесть тысяч долларов.

— Хорошо, — Дима повернулся к советнику. — Бокс… Э-э-э, Стас, выдай, пожалуйста, Северьяну Януарьевичу десять тысяч.

— Конечно, — Боксер широко и обаятельно улыбнулся. — Пойдемте… Извините, я по именам-отчествам не силен…

— Можно без отчества, — махнул рукой директор. — Но почему десять? Шесть…

— Четыре — вам лично, в качестве премии, Северьян Януарьевич, — ответил серьезно Дима. — Если бы не ваша расторопность, у меня сорвалась бы съемка. Последствия были бы катастрофичными.

— Господи, Дмитрий Вячеславович, какие пустяки. Не о чем даже говорить. Завтра бы отсняли.

— Нет. Нужно было именно сегодня. Я дал людям слово. И потом, мы ведь уезжаем вечером, — заметил Дима. — Вы забыли?

— Да, действительно. Ну что же… Рад, что смог вам помочь. Да, — Северьян Януарьевич повернулся к Диме, — а играли вы просто потрясающе. Вам актером надо было становиться, а не продюсером. Поверьте, я в этом кое-что понимаю.

— Спасибо, — сказал Дима. — Я подумаю над этим.

Пока Боксер рассчитывался с директором, Дима подошел к Чингизу.

— Ты звонил Челноку?

— Да, — ответил Чингиз. — Челнок сказал, он все сделает.

— Хорошо. Теперь садись в машину, базар есть.

— Дима, послушай… — начал было Чингиз, но Дима уже шагал к «БМВ».

* * *

Вадим выехал на трассу и, набирая скорость, направился к городу. Советник не боялся ошибиться. Дорога в город одна. На ходу он достал телефон, набрал номер.

— Это Вадим. «Папа» сказал, можно работать.

Вереница иномарок свернула к придорожному ресторанчику. Не «Царь-град», конечно, зато и народу не так много. Братва выбиралась из машин, заходила в зал. В считанные секунды помещение оказалось заполнено до отказа. Зазвучал по залу приглушенный «базар», поплыл табачный дым, кто-то направился к стойке за пивом.

Смольный, Манила и Хевра заняли столик в центре. Не по рангу, а просто так было удобнее. В случае «неприятностей» охрана оказывалась между дверями и их столиком.

— Ну? — мрачно поинтересовался Манила. — Что делать будем?

— Кто что, а я сваливаю, — тут же откликнулся Хевра.

— Погоди, — остановил его Смольный. Ты же подписывался нам поддержку дать.

— Подписывался, — кивнул тот. — Теперь не подпишусь. В гробу я видел все эти дела. Бабок у меня достаточно. Зароюсь в грунт и буду жить себе спокойно. Лучше быть не при делах, но живым, чем в городе — мертвым.

— Да он гонит, — зло выдохнул Смольный. — Ты не понял? Он же нас разводить пытается, как лохов. Я сейчас выясню, откуда у него столько бойцов вдруг появилось. — Смольный принялся набирать номер на клавиатуре мобильника. — Гадом буду, тут подляна какая-то. Я чую. Реально он — никто, плесень. Пришел какой-то заморыш, послал нас на болт, а мы тут же взяли и пошли, даже оборотку не попробовали дать! Да вы чего, пацаны? Над нами же братва по всей стране смеяться станет.

— Не станет, — резко возразил Хевра. — Не над кем будет. И тебе, Смольный, вилы вылезли двойные конкретные, и Маниле. Я чисто ждать не собираюсь, пока оголец на меня рылом нацелится. Уже понял — этот волчина кому хочешь глотку зубами порвет. Подхвачу лаве и отвалю в туман.

— Все вы — крысы, — ощерился Смольный. — Ты, Язга… Как только «крыша промокла», сразу сваливаете. — Он снова набрал номер. На этот раз ответили. — Здорово, братан. Скажи мне, откуда у огольца реально такое количество стволов? Ты же рубился, что у вас не больше сорока человек осталось? Чего? Ах ты… Фуфломет дешевый… — Смольный что было сил шарахнул телефон об пол. Тот разлетелся по залу грудой деталек. — Тварь позорная! Крыса. Ладно, — забормотал Смольный, недобро щурясь. — Ладно. Я еще всех вас сделаю. Всех. Еще не вечер. И Крохиного огольца положу, и эту тварь Чингиза, и остальных. У меня сил хватит. Мы с Манилой его и вдвоем замнем. Легко. Правильно я говорю. Манила? — Тот пожал плечами. — Вот.

— Ну, давай, братан. Попробуй, — усмехнулся Хевра. — Удачи.

— Погоди-ка, Хевра, — сказал вдруг негромко Манила. — А что за кассету дал тебе оголец? Мне — веревку, тут все ясно. Смольному — ствол. Тоже понятно. А тебе?

— Да там… Байда разная.

— Какая байда, Хевра? — насторожился Смольный. — Ты из-за байды рылом серый стал? Из-за байды на рывок нацелился? Ну-ка, давай-ка послушаем, что там у тебя…

— Да ладно, — Хевра посерьезнел, напрягся. Встал из-за стола. — Будет. Я не чижик дешевый, перед тобой на цырлах плясать. Разбежались в разные стороны — каждый своим путем пошел. Все. Поздно теперь базары тереть да предъявы лошадиные кидать.

— Да нет, Хевра, не поздно, — ответил Смольный, тоже поднимаясь. Повернулся к своим бойцам. — Заберите у него кассету.

Охрана Хевры потянулась было за пушками, но люди Смольного смяли их, повалили на пол. Двое плечистых пехотинцев схватили Хевру, швырнули на стол. Прижали плотно — иди, вырвись у таких бугаев. Один запустил руку Хевре в карман, вытащил плеер, вынул из него кассету и протянул Смольному.

— Хозяин, — повернулся тот к стойке. — В твоем кабаке шарманка есть?

— Конечно, есть. Да. Конечно, — суетливо забормотал тот. — Разумеется.

— Поставь-ка пленочку послушать.

Боец рысью метнулся к стойке. Хозяин вставил кассету в магнитофон, нажал клавишу воспроизведения. Сперва из динамиков доносилось только шипение, а затем маленький зальчик заполнил громкий голос Хевры:

«…— Вот я и подумал. Раз дело таким фуфлом обернулось и крыса эта „американская“ решила всех конкретно прокинуть, будет справедливо, если на „стрелке“, по ходу разбора, кто-нибудь реально заделает Смольного и его пацанов. „Маслину“ в лобешник вмажут — и всех делов. Отплясал свое Смольный. Кто скажет, чья „маслина“ во лбу у Смольного гремит? Бойцы Крохины его завалили. Со жмуров пусть и спрашивают. Есть у меня один пехотинец новенький. На всю башку прибитый, пес цепной. Снайпером воевал. Прикинь, с двух сотен метров в рублевик попадает из ствола со стеклами. Сам проверял. Ему и поручу…»

Опытное ухо различило бы между репликами короткие паузы, указывающие на то, что монолог смонтирован из обрывков разговора, но Смольному сейчас было не до подобных тонкостей.

— Ах ты, падло, — ласково сказал он. — Хевра, тварь ты дешевая, крыса помоечная. Я же тебе подняться помогал. Из г…а тебя реально вытащил. Помог куски хорошие получить, а ты меня, значит, «маслиной» решил отблагодарить?

— Смольный, — забормотал тот. — Погоди, я все объясню…

— Да хрен ли тут объяснять-то, Хевра? И так все слышно. Ты, сучье вымя, замочить меня решил, перхоть дешевая?

Смольный сунул руку в карман, но любимой «беретты» не обнаружил. Конечно, он же не таскал ее с собой. Кому охота собственными руками на себя пятерик навешивать? Зато лежал в кармане подарок огольца. «ТТ» с единственным патроном в стволе. Вот и пригодился подарочек. Смольный вытащил ствол, приставил к голове распластанного на столе Хевры и нажал на курок. Прежде чем умереть, Хевра успел сказать: «Ах». Потом его мозг весело брызнул в разные стороны, смешавшись с кусочками черепной коробки — ну о-очень маленькими — и обдав Смольного и его подручных. Пуля, разворотив Хевре половину головы, вонзилась в крышку стола.

— Ой! — взвизгнул хозяин заведения, шустро ныряя под стойку.

— Сука, — процедил Смольный, брезгливо отряхиваясь. — Все шмотки перепачкал, — и плюнул желчно на безвольное тело.

В этот момент у порога возник эффект броуновского движения.

— РУБОП! — заорали истошно. — Всем на пол! На пол, б…и! Руки на головы! Лежать, я сказал!..

Словно пятнистый ураган прошелся по залу. Братва не заставила просить себя дважды. Даже самые глупые знали: при «пятнистых» лучше пальцами не трясти. Понты — не пуля, рубоповца не свалят. Пехотинцы послушно падали на пол, забрасывали руки на стриженые затылки. Через пять секунд пол ресторанчика был выстлан телами, как ковром. Пятнистые фигуры рассредоточились по залу, держа лежащих бойцов под стволами автоматов.

Смольный единственный не послушался приказа. Он опрокинул стол на ближайшего автоматчика. Труп Хевры грохнулся на пол. Смольный рванулся к окну, но тут же сменил направление, потому что заметил за цветными диковатыми витражами мелькающие тени. Рывок, понятно, был стопроцентно провальным, на арапа, но Смольный понадеялся: вдруг да сработает. Ломанулся, как пьяный лось через лес, размахивая пистолетом, ввинчиваясь между пятнистыми телами, — все равно стрелять, волки ментовские, не станут, побоятся своих задеть, — оттолкнул одного, уже видя в трех метрах заветную, широко раскрытую спасительную дверь, поднырнул под локоть второго и… налетел прямиком на автоматный приклад. Стальная «щечка» впечаталась ему точнехонько в подбородок. Но инерция движения была настолько сильна, что голова Смольного уже откинулась назад, когда ноги еще продолжали бег. Смольный едва не кувыркнулся через голову, рухнул на спину, — придавив кого-то из бойцов, — всхлипнул, ощущая, как посыпались выбитые зубы.

— Па-адлы, — проревел отчаянно и тут же получил мощный удар сапогом под ребра. — Су-уки-и-и!!!

— Лежать, тварь, — пробасила ласково сверху шапочка-маска, а затем мощные руки подхватили Смольного, приподняли легко и, перевернув в воздухе, шандарахнули об пол, но уже плашмя, грудью и физиономией, припечатывая, расплющивая в лист. «ТТ» вылетел из руки Смольного, брякнулся о доски. Затвор так и застыл в открытом положении. Эх, вилы лезли Смольному конкретные. Останься у него хоть одна «маслина», можно было бы попробовать понтануться насчет заложников и все такое, но… видать, не судьба. Еще и щеку занозил.

Он выплюнул между разбитыми губами кровь и крошево зубов. Обломился рывок. Жаль. Ну да ничего. В другой раз получится.

Двое, появившиеся в ресторане полминуты спустя, вели себя так, словно были давними друзьями, хотя на самом деле познакомились только пару часов назад. Один — плечистый, камуфлированный, чернявый подполковник с эмблемой РУБОПа на рукаве, второй — неприметная личность в штатском, отнюдь не дешевом костюме.

— Ух ты, — восхищенно тянул камуфлированный. — Это что у нас тут такое? Кого это мочканули-то? И лица-то не оставили, изверги. Никак Хевра? Отпрыгался, значит, милый. Отгоношился. А это у нас кто? Ну-ка, откройте-ка личики, гордые сыновья востока. Ба! Да тут знакомые все рыла! Юань, Висла, Кошкин… Давненько не виделись, Кот. Все еще на свободе? Ничего, это не надолго, даю слово. Катыш, и ты здесь? Ну, ребята, вот это сюрприз. Всем сюрпризам сюрприз. Ай да подарочек.

— Видите, Мурза Рахметович, — тускло усмехнулся штатский. — А вы жалуетесь, что наши фирмы мало сотрудничают. Жизнь, как говорится, все расставит по своим местам.

— Каюсь, каюсь, — улыбался добродушно камуфлированный. — Подарок вы мне, Алексей Бориславович, приготовили царский. Не забуду. Коло… Кологрив! Витюня! «Крестничек»!!! Я же тебя всего пару годков назад на трешник укатал вроде? Ты когда откинуться-то успел, дорогой? Или на рывок ушел?

— В феврале откинулся, — ответили с пола ломким, тоскливым баском. — По условно-досрочному. Гад буду, Мурза Рахметович.

— Стало быть, мало оказалось двух-то годочков, раз успокаиваться не желаешь. Ладно, придется тебе по дружбе еще пятерочку обеспечить. Небось патрончики с наркотиками по карманам-то завалялись? Завалялись, по глазам вижу. Придется определить тебя на досидку. А пока у нас посидишь. Рукопашкой с моими ребятами позанимаешься. Чего ты бледнеешь-то? Раньше надо было думать, дорогой, раньше. Ну, Алексей Бориславович, удружил. Такой букет… Я у тебя в долгу.

— Да ладно, чего уж. Всегда рады помочь смежникам. — Штатский подошел к распластанному на полу Смольному, слегка пнул его в бок. — Кстати, Мурза Рахметович, рекомендую особенно внимательно вот к этому типу приглядеться. Уж больно ствол у него знатный. По моей информации, из такого же сегодня утром в Москве были убиты два очень серьезных человека. Первый — известный кинопродюсер. Второй — майор уголовного розыска.

— Серьезно? — добродушная улыбка сползла с лица камуфлированного. Глаза его недобро сузились. — Что скажешь, Смольный? Твоя работа? Лучше сам колись, пока я тебя на съеденье своим волкодавам не отдал. Они за того майора у тебя на жопе шашлык поджарят. Ты у них ласточкой порхать по камере будешь.

— Да будет понты кидать, начальник, — пробормотал тот, едва шевеля широкими, как вареники, губами. — На гниляк этот фраеров дешевых ловите. Я мокрухой не занимаюсь.

— Да ну? — зло удивился камуфлированный. — А этого орла кто завалил? Скажешь, не ты? — и кивнул на мертвого Хевру.

— Это не орел, — буркнул Смольный. — Это крыса.

— Так что, Мурза Рахметович, — продолжал штатский. — Я бы отправил этот ствол на экспертизку. Пусть ваши умельцы сравнят гильзы, пули, отпечаточки прокатают.

Смольный наконец понял, в чем дело.

— Оголец, тварь позорная! Слил! Ментам слил, сука! — выдохнул он со злым отчаянием и тут же получил еще один пинок под ребра. Очень увесистый.

— Ну что, Мурза Рахметович, — штатский подошел к лежащему среди бойцов Маниле. — Этого человека я забираю, как мы и договаривались?

— Конечно, Алексей Бориславович, — ответил тот с подчеркнутой вежливостью и сердечностью, свойственной только восточным людям. — А может быть, оставите? Мои ребята его не хуже ваших раскрутят. А в рапорте я обязательно подчеркну содействие, оказанное вашим ведомством и вами лично.

— Мурза Рахметович, — с легкой укоризной сказал штатский. — Мы же договаривались… Уговор, как известно, дороже денег. За базар в нашем деле принято отвечать, — и засмеялся.

— Я помню, Алексей Бориславович, — кивнул камуфлированный. — Ну, что тут поделаешь, сказал, значит, так тому и быть. Мое слово — кремень. Забирайте.

— Вставай, Манила, топай в машину, — спокойно приказал штатский, поднимая задержанного и защелкивая на его запястьях наручники. — Отгулялся, отпрыгался…

Манила молчал. Он был очень неглупым человеком и знал, когда говорить, а когда лучше подержать рот на замке.

Они вышли на крыльцо. Манила спустился по ступеням, остановился, вдохнул полной грудью. Мимо проехал «Шевроле». Манила увидел сидящего на переднем сиденье улыбающегося Вадима. Усмехнулся.

— Пошли, пошли, хватит лыбиться, — подтолкнул его в плечо штатский.

Манила пожал плечами. За своих ребят он не волновался. Ни одного из его бойцов и бригадиров в зале ресторана не было.

Они обошли стоянку, штатский открыл заднюю дверцу «Жигулей-шестерки» с частными номерами, помог Маниле забраться на заднее сиденье. «Жигули», набирая скорость, покатили к городу. Через четверть часа машина въехала на охраняемую территорию коттеджного поселка и остановилась у дома Мало.

— Алексей Бориславович, — сказал Манила негромко, — вы наручники-то с меня снимите. А то как баклана отмороженного возите в браслетах. Даже неловко перед приличными людьми.

Штатский даже не улыбнулся, снял наручники. Манила выбрался из машины, наклонился к окну:

— Спасибо, Алексей Бориславович.

— Иди, иди, — отмахнулся штатский. — Честно говоря, я бы лучше отвез тебя в Управление, чем сюда.

— Что поделать, — Манила улыбнулся. — Человек предполагает, а Бог располагает. Жизнь вообще полна приятных неожиданностей. Вон у Смольного спросите. Он подтвердит.

— Все, выключай «радио», — откликнулся штатский. — Иди.

Манила вошел в дом, поднялся на второй этаж, в кабинет. Сегодня здесь собрались очень реальные люди. Люди, с которыми считались не только в городе или области, — по всей нашей могучей, необъятной и бескрайней.

Манила поздоровался, повернулся к сидящему во главе стола.

— Здравствуй, Кроха.

Вячеслав Аркадьевич указал на свободное место:

— Здравствуй, Манила. Садись.

Через пятнадцать минут Дима был дома. В гостиной он застал Светлану. Она сидела, забравшись с ногами в кресло, и смотрела телевизор.

— О, привет, — Светлана повернулась к пасынку, улыбнулась. — Как прошел день?

— Нормально. Степка дома? — спросил Дима.

— Поехал подругу свою искать, — ответила Светлана.

— Когда вернется, скажи, чтобы не искал. Его девушка уехала.

— Куда?

— Домой.

Дим, ты что-то скрываешь? — Он улыбнулся, покачал головой. — Точно?

— Точно.

— Ладно. Не хочешь говорить — не говори. А Степану я передам насчет подруги. — Светлана улыбнулась. — Загляни в отцовский кабинет, хорошо?

— Сейчас, — Дима поднялся по ступеням, толкнул дверь отцовского кабинета и… застыл на пороге.

Увидев сына, Вячеслав Аркадьевич поднялся:

— Наслышан, наслышан о твоих подвигах. Манила рассказал мне.

На лице Димы была написана растерянность. Впрочем, ему быстро удалось справиться с замешательством. Он кивнул коротко, обращаясь сразу ко всем присутствующим:

— Здравствуйте.

Гости поднялись, не побрезговали протянуть руку для пожатия.

— Я прокрутил людям запись беседы с Хеврой, которую сделал Манила. Ну и разговор с Язгой мы прослушали. «Убийцу на больничку отправил Смольный», — процитировал Вячеслав Аркадьевич. — Ты молодец. Держался, как реальный «папа». — Мало-старший смотрел на сына с отцовской гордостью. Так гордятся отпрысками-музыкантами или шахматистами, одним словом, гениальными чадами. — Скажи, а как тебе удалось выяснить, кто из наших сливал Смольному информацию?

Дима вздохнул:

— Очень просто. Вадим назвал трем бригадирам разные номера палат. Сливщик передал сведения Смольному. Тот отправил в больницу киллера. Надо было только посмотреть, в какую палату этот киллер придет.

— Хорошая идея.

Вячеслав Аркадьевич взглянул на судей. Те кивали. На губах улыбки. Милые дядюшки. Почти родственники.

— Спасибо, — кивнул Дима.

Мало-старший усмехнулся, но тут же посерьезнел:

— И кто же оказался сливщиком?

Дима колебался всего секунду.

— Чингиз.

Лицо Вячеслава Аркадьевича потемнело от гнева.

— Я порву эту тварь на куски.

— Ты опоздал, — спокойно ответил Дима. — Кстати, я нашел не только сливщика, но и Стрекозу.

— Хм… Это очень хорошая новость. Кто она?

— Та девушка, которую ты нанял.

— Ты ничего не путаешь? — Вячеслав Аркадьевич нахмурился. — Этого не может быть.

— Может, отец. Она просто обвела тебя вокруг пальца. И сумела подобраться очень близко.

— У тебя есть доказательства? — спросил один из судей.

— Есть, — решительно заявил Дима. — Свидетели утверждают, что у Стрекозы на правом плече наколка — стрекоза. Я сегодня проверил квартиру, которую снимала эта девушка, — вдохновенно врал Дима. — Уходила-то она в спешке, вещи оставила. Вот что я нашел.

Он достал из кармана кусочек пластика с нанесенным на него рисунком — цветной изогнутой стрекозой.

— Что это? — Вячеслав Аркадьевич подался вперед.

Дима осторожно подцепил стрекозу, снял и наклеил себе на руку. Татуировка смотрелась очень эффектно. Так же легко Дима отлепил ее и вернул на пластик.

— Имитация. Я сразу понял: Стрекоза — профессиональный киллер. Чего ради ей «светить» наколку? Это был ложный след. В городе эта женщина объявилась благодаря Смольному. Если вы слушали запись нашего разговора с Язгой, то, наверное, отметили тот факт, что Смольный пригласил сделать грязную работу бывшего сотрудника ФСБ. Стрекоза из того же ведомства. Про «Белую стрелу» слышали? Это они и есть. Смольный имел на них выходы.

— Да, это понятно, — подумав, ответил судья. — Раз уж ты это дело начал, доведи до конца. Прояви себя. Убери эту крысу. Можешь сделать сам, можешь послать людей. Не имеет значения. Главное, чтобы ты мог представить тело.

— Сам справлюсь, — ответил Дима и вновь повернулся к отцу. — Ты мне вот что скажи, отец. Зачем тебе понадобилось разыгрывать собственную смерть?

— Чтобы уйти живым со «стрелки», — пояснил Вячеслав Аркадьевич. — Наша с Манилой свара была оговорена заранее. Парни Манилы обнаружили засаду у выезда на трассу. Если бы мы попытались уйти, нас бы убили. К тому же моя «смерть» заставила Смольного и прочих раскрыть карты. Кто, что и с какой целью. — Вячеслав Аркадьевич пошарил рукой рядом с креслом и выложил на стол бронежилет с тремя вмятинами от пуль. — «Беретта» этот вид одежды не берет. «ПМ» — тем более. Так что я почти ничем не рисковал. Хотя Смольный все-таки умудрился попасть мне в руку. Но вскользь. Ничего опасного. С другой стороны, если бы я не прикинулся мертвым, Смольный вполне мог бы объединить братву и стал бы мочить всех — тебя, Степана, Светлану, Наташу твою… Я все время контролировал ситуацию. Если что — вмешался бы. Но ты, сын, и сам справился. Даже лучше, чем я мог предполагать. — Вячеслав Аркадьевич улыбнулся гордо. — Судьи наши действия одобрили.

— А ты мне не мог сразу об этом сказать? — прищурился Дима. — Или ты мне не доверяешь?

Вячеслав Аркадьевич хотел было одернуть сына, но передумал. Только покачал головой:

— Сразу видно, наша порода. Кидается, как волк матерый. — Все засмеялись. — Я тут посмотрел, подумал, — Вячеслав Аркадьевич продолжал улыбаться. — Ты все сделал хорошо. Чисто, элегантно. Может быть, мне на пенсию выйти, а? Как считаешь? Тебя уже признали новым «папой». Я мог бы помогать тебе советами, если, конечно, они тебе понадобятся.

— Я подумаю над твоими словами, — чуть рассеянно ответил Дима. — Извините, мне нужно идти. У меня еще куча дел в городе, а вечером я уезжаю на съемки.

Хм… — Вячеслав Аркадьевич нахмурился. — Ты всерьез увлекся этой лажей?

— Мне она нравится. И благодаря этой лаже война закончилась сегодня, а не через неделю, когда никого в живых не осталось бы.

— Кроха, парень прав. Если бы не киношники, мочилово бы просто так не закончилось, — подал голос Манила.

— А я разве что-то имею против? — развел руками Вячеслав Аркадьевич. — Пусть занимается, если хочет.

Дима попрощался с судьями, протянул руку Маниле.

— Ты очень достойно себя вел, мальчик, — оценил тот, пожимая протянутую руку. — Молодец.

— Спасибо, — ответил без тени улыбки Дима. — Тебе повезло. Если бы сейчас здесь не оказалось отца, к вечеру тебя не было бы в живых.

— Я знаю, — в тон ему сказал Манила.

— Пойду сложу вещи, — Дима потер лоб. — Отец, я позвоню ближе к вечеру, скажу, где ты сможешь найти тело Стрекозы.

Мало-старший усмехнулся.

— Ну-ну. Потом расскажешь мне про свое кино.

— Обязательно, — Дима вышел из кабинета.

В своей комнате он достал из шкафа дорожную сумку. Сложил вещи и направился к лестнице. В гостиной все еще работал телевизор. Светлана задремала в кресле, свернувшись калачиком. Дима поставил сумку у двери, сходил за пледом, укрыл мачеху.

Свадьба Светланы с отцом состоялась год и два месяца назад. За этот год Светлана дважды уезжала на довольно продолжительное время. К родителям и на какой-то курорт. Отец не возражал. У него со свободным временем плохо, но почему жена должна сидеть здесь, как привязанная?

Дима не заострял внимания на том, что южный загар подозрительно матов и ровен, словно бы Светлана загорала в салоне красоты, а не под солнцем. Он также не сказал отцу о железнодорожном билете Орел — Москва, который обнаружил завалившимся за обувную полку в прихожей. Хотя родители Светланы жили в Питере.

Узнав про Стрекозу, Дима сразу подумал о Светлане. Ни Наташа, ни тем более посторонний человек не смогли бы уговорить Божу поехать на встречу без охраны. Другое дело, если об этом просила жена Крохи. Человека, которого Божа очень уважал и в надежность которого безоговорочно верил.

И фальшивую наколку Дима нашел у Светланы. В косметичке, в потайном кармане. Но Дима никому не собирался говорить об этом. Не потому, что ему нравилось то, что делала Светлана, а потому, что Чингиз был прав.

В этом доме мачеха была единственным человеком, который ничего от него не хотел и не пытался его использовать. Конечно, мачеха обнаружит пропажу наколки и забеспокоится, но тогда уже все будет позади. Дима объяснит, как сумеет, зачем он взял «стрекозу». Ему просто очень хотелось, чтобы все оставалось по-прежнему. Отец, Светлана, Степа и он.

Едва плед коснулся плеча Светланы, мачеха открыла глаза, улыбнулась:

— А-а, Димочка… Спасибо.

Не за что. — Дима опустился на корточки рядом с креслом, сказал очень тихо: — Я хочу тебя спросить.

— О чем?

— Зачем ты вышла замуж за отца?

— В каком смысле? — Светлана все еще продолжала улыбаться.

— Я нашел «стрекозу». У тебя в сумочке. Это ведь ты застрелила Божу? — Улыбка сползла с губ Светланы. Она выжидательно смотрела на Диму, а Дима — на нее. — Ты?

— Ты же знаешь ответ, — Светлана понизила голос.

— Знаю.

— Зачем тогда спрашиваешь?

— Я спрашиваю не об этом. Я спрашиваю об отце. Зачем ты вышла за него замуж?

Светлана подумала, ответила медленно:

— Устала. Просто устала. Мне надо было исчезнуть, как-то легализоваться в городе, чтобы начать все сначала.

— Ты не собиралась его… убрать?

— Нет, — покачала головой Света. — Тех, кого я должна была убрать, я убрала. Мои работодатели должны были на этом успокоиться.

— Думаешь, теперь тебя не ищут?

— Наверное, все еще ищут. Поэтому я стараюсь не выходить на люди с твоим отцом.

— На кого ты работала?

— А это имеет какое-то значение? — ответила вопросом на вопрос Светлана.

— Я должен знать на случай, если кто-то станет проявлять к нашей семье повышенный интерес.

— На ФСБ. Точнее, на группу, состоящую из бывших сотрудников ФСБ.

— Света — это ведь не настоящее имя?

— Разумеется, нет, — покачала головой Светлана.

— Я так и думал, — Дима кивнул.

— И что теперь? — спросила Светлана.

— Ничего. Я нашел Стрекозу и собираюсь показать ее отцу и остальным.

— Кто она? — спросила Светлана, послушно натягивая плед до подбородка.

— Какая разница?

Светлана осталась серьезна:

— Подруга Степана?

— Спи, — сказал Дима, поправляя плед. — В этом доме ты в безопасности.

— Приятно слышать, — Светлана закрыла глаза.

— Я думаю…

Дима поднялся и направился к лестнице. Он спустился вниз, вышел на улицу и бросил сумку в багажник «БМВ». Сев за руль, запустил двигатель и нажал на газ.

Он ехал на второй километр.