До семи вечера Проскурин бродил по городу. Он то впрыгивал в подходящие автобусы, то заходил в кинотеатр и выходил практически сразу же, через пять минут, не посмотрев даже одного эпизода фильма. Одним словом, путал следы. Если появление Сулимо на вокзале не случайно, значит, слежка должна быть и сейчас. Проскурин использовал все свое умение, пытаясь вычислить «хвост», но за ним никто не шел, и это было так же верно, как и то, что его имя Валера. Нельзя сказать, что Проскурин боялся, но давешнее приключение заставило его встряхнуться. Напомнило, что смотреть нужно в оба. Расслабился он в Шахтинске. Растерял навыки, да и нюх притупился. Надо быть настороже все время, постоянно, пока история не закончится победой. Либо поражением, как три года назад в Москве. Тогда он, несмотря на опыт, сплоховал, кинулся в бой, не рассчитав силенок. И ведь знал же, знал, на кого тянул. А началось-то все, помнится, из-за пустяка. Телефонный звонок, кое-какой материальчик в кейсе на Курском вокзале, и пошло-поехало. Вцепился заяц в ниточку, и закрутился клубочек. «А дельце хорошее было, – вспомнил Проскурин, плывя в вечерней толпе по проспекту Ленина – главной магистрали города. – Отличное было дельце, по тем временам громкое. Коррупция среди генералитета, злоупотребление властью, продажа воинской техники. Да, в начале девяносто второго на таких делах строили карьеру. Теперь сворачивают шеи. Максимум, чего добиваешься, – снимут двоих-троих «звездоносных» дяденек. Впрочем, и тогда дело замяли. Тихо, без лишнего шума». Проскурин иногда сам удивлялся тому, насколько спокойно уживались в нем темное и светлое начала. Вроде бы никто не мог сказать, что он бесчестный человек, сутяга, занимается только теми делами, которые впоследствии обернутся немалой выгодой. Нет, Проскурин работал добротно и честно. Доводилось ему крутить и явные «висяки», беспросветные и неинтересные. За эти дела он получал от начальства по морде, огрызался в ответ и тащился домой зализывать раны. Но если появлялась возможность выбирать из двух дел, он всегда останавливался на том, которое могло принести ему больше пользы, не только в моральном смысле, но и в материальном тоже. Если бы дело с похищением «МиГов» не сулило столь блестящих перспектив, послал бы он Семенова на три буквы, скинул бы в УВД и забыл. Стыдно? Совесть гложет? Ничуть. Ни капельки. Однако если уж Проскурин за что-то брался, то раскручивал на полную, невзирая ни на что. В девяносто втором году он хотел поступить точно так же. И что в результате? Он сам в Ростовской области, в Шахтинске, но на это и наплевать бы, не так уж много потерял. А вот трое ребят, которых он подключил к делу, разлетелись кто куда. В частности, Ваня Ипатов приземлился здесь. Ему, Проскурину, на счастье. Был, наверное, в этом какой-то знак судьбы. А вот Володька Смеляков укатил на Дальний Восток. И ведь с юридической точки зрения не подкопаешься, никто с ними счеты не сводил. Как говорится, Родина послала. Проскурин усмехнулся. Уж послала Родина так послала. А когда уезжал, чувствовал глумливые ухмылки за спиной. «Умные» люди делали карьеру, а он торчал в глубокой заднице, и никто не верил, что ему удастся вырваться из задрипанного Шахтинска. Знали, что он туда на всю жизнь, до скончания века, до пенсии, и последние годы свои тоже проживет там. Куда ж деваться-то? Подбросил господь бог ему подарок в виде этого «Гастелло». Но, говоря начистоту, нравился ему Семенов. Было в нем что-то такое, серьезное. Хотя Проскурин не мог сказать, где в их отношениях с Алексеем проходит граница между приятелем и ценнейшим свидетелем. Оглядевшись, он перебежал через улицу, опустил жетончик в автомат и набрал номер. Ответил ему все тот же сухой голос, и Проскурин, не теряя времени, попросил к телефону Ипатова. Голос Ипатова стал еще холоднее, чем днем.

– Ты где? – спросил он.

– В центре. На проспекте Ленина.

– Хорошо. Скверик напротив кинотеатра «Победа». Третья лавочка со стороны касс. Будь там через пятнадцать минут, – буркнул Ипатов и бросил трубку.

– Да пожалуйста, – бормотнул майор коротким гудкам. Он насторожился. Что-то было не так. Проскурин прекрасно знал Ипатова и понимал, что, как бы Иван ни был сердит на него, дело свое он знает и никогда не станет нервничать просто так, без повода. А сейчас Ипатов нервничал. До скверика Проскурин добрался минут за пять, но к лавочке не подошел, а остановился на углу и осмотрелся. Чисто. Никого не видно. Впрочем, если бы Иван был «под колпаком», он нашел бы способ дать ему понять. Ипатов появился минут через пятнадцать, был он хмур и зол. Подошел, плюхнулся на скамейку, огляделся смурно. Убедившись, что коллега один, Проскурин перебежал через улицу, беспечно насвистывая, подошел и сел рядом. Ипатов вздрогнул, повернулся, вздохнул с облегчением:

– А-а, это ты.

– Конечно, я, кто же еще? Или ты кого-то ждешь?

– Нет, – торопливо качнул головой тот. – Никого.

– Ну и я никого, – улыбнулся через силу Проскурин, чувствуя, как бегут отчего-то по спине противные мурашки.

– Ну вот что, Валера, ты как знаешь, а меня больше в свои дела не впутывай.

– Во-первых, здравствуй, – сказал Проскурин, протягивая руку.

– Здравствуй, – все тем же хмурым тоном произнес Иван, посмотрел на ладонь бывшего друга, подумал, но все-таки пожал, еще как бы сомневаясь, стоит ли.

– Ну а теперь давай рассказывай, – кивнул Проскурин. – Что случилось-то?

– А то, Валера, что на тебя розыск объявлен.

– Так… – В самой глубине души Проскурин допускал подобную возможность как крайнюю, но не ожидал, что противник так легко начнет играть в открытую. – И в связи с чем же? – поинтересовался он.

– А на тебе целая куча подвигов висит. – Ипатов оглянулся настороженно, словно желая убедиться, что за спиной не стоит хмурый серый тип с микрофоном.

– Не волнуйся, – усмехнулся Проскурин. – Я проверил, иначе не подошел бы.

– Хорошо, нет – значит, нет. По крайней мере, в этом тебе еще можно доверять.

– Так что за подвиги-то? – напомнил Проскурин. – Давай уж, рассказывай все.

– Ну, во-первых, ты скрылся со служебным оружием.

– Это не преступление.

– Как посмотреть. Обстоятельства бывают разными, – не согласился Ипатов и продолжил: – Во-вторых, ты совершил наезд на человека, и человек этот скончался в больнице.

– Я? Наезд на человека? Когда? – прищурился Проскурин. – Ну-ка, давай, Ваня, подробнее.

– Слушай, я ведь не у тебя в гостях, – наклонившись вперед, вдруг зло пробормотал Ипатов. – С меня довольно и твоих московских похождений. Между прочим, я из-за тебя в этой ж…е сижу. Если ты вдруг забыл.

– Я помню, Ваня, помню. Ты не нервничай. Рассказывай лучше.

– Примерно в пятнадцати километрах от Новошахтинска ты сбил человека.

– Ну да? А про «уазик» там ничего не говорилось, который я перевернул? А про гильзы на дороге от пистолета-пулемета «кипарис»? А про ребят в одинаковых пальто с липовыми удостоверениями особого отдела штаба округа и с этими самыми «кипарисами» под полой? А про то, что они стреляли по моей машине, об этом не упоминалось в ваших сводочках?

– О чем ты говоришь?

– Да о том самом, Ваня. Этот «пострадавший» хотел ухлопать меня и еще одного парня. На строящейся дороге. Кстати, дорожная бригада может это подтвердить.

– Какая дорожная бригада? Какая строящаяся дорога? Ты сбил пятнадцатилетнего парня на шоссе между Новошахтинском и Майском. Проскурин оторопел. Такого поворота он не ожидал.

– К тому же, – продолжал Ипатов, – двое свидетелей показали, что ты был в состоянии алкогольного опьянения.

– Ну да? Они, конечно, догнали мою машину и понюхали? Или взяли пробу на алкоголь?

– Нет, сказали, что ты притормозил, вылез из машины и подошел к сбитому. А когда эти двое подбежали и предложили вызвать «Скорую», ты их послал подальше. А одного ударил. Врач зафиксировал побои. Парень, кстати, оказался из органов, так что прибавь оказание сопротивления представителю власти. Это два. Потом ты прыгнул в машину и был таков. Хорошо, что они номер запомнили.

– А ребята молодцы, ничего не скажешь. И номер запомнили, и понюхать успели. Молодцы, – зло скривился Проскурин. – Так, ну и что дальше?

– Дальше недоносительство. Знаешь, что такое недоносительство?

– Прекрасно знаю.

– Хорошо. – Ипатов пожевал губами. – Тебе известно о каком-то преступлении, и ты не сообщил о нем властям. В смысле, знаешь, кто совершил и как. И плюс к тому укрываешь беглого преступника.

– Да ну? Это тоже свидетели показали?

– Перестань, – одернул его Ипатов. – Перестань, иначе я сейчас поднимусь и уйду. Теперь о том, что ты просил узнать. По поводу Семенова Алексея Николаевича, которому ты помог скрыться.

– Ну, допустим.

– Да не допустим! – рявкнул Ипатов так, что сидящая на соседней скамейке бабулька повернулась и удивленно посмотрела в их сторону.

– Ты потише, потише, не ори так.

– Ладно. Так вот, твой Алексей Николаевич Семенов – бывший «афганец», летчик, что-то у него там не в порядке с головой. Дислоцировался в авиачасти в Ключах. Тридцать первого декабря на боевом вылете он сбил своего товарища. Некоего Поручика. Майора Поручика. Тебе что-нибудь известно об этом происшествии?

– Ладно, ты дальше рассказывай. Это неважно: известно – неизвестно. Рассказывай.

– Свидетели показали, что Семенов с Поручиком почти не общались. Так, «здравствуй – до свидания» и разбежались. В этом ничего странного нет, они из разных частей. Поручик – из Ключей, Семенов – из Боброва. Так что делить им особенно нечего. В тот день, утром, они вместе летали на задание, и Семенову почему-то не понравилось, как себя этот Поручик в воздухе вел.

– А он себя хорошо вел? Примерно? В штанишки не писал? – хмыкнул Проскурин. Ипатов замолчал, поднялся и бросил:

– Все, Валера, до свидания. Я пошел.

– Ладно, ладно, Иван, успокойся, сядь. Не буду больше, не буду. – Проскурин вытер ладонью лоб. – Извини, у меня нервишки пошаливают. Все-таки я в дерьмо порядочное влип.

– Это уж точно, – кивнул Ипатов, но все же сел. – Говорят, комиссия была. Посмотрели и установили: во время дневного вылета Семенов, Поручик и еще двое офицеров вместе выполняли боевое задание. Уклоняясь от чеченской ракеты, Поручик случайно – заметь, случайно! – ударил своей ракетой по селению. Взорвал несколько домов. Но это война, Валера. Если бы майор не уклонился, он бы погиб. Конечно, этот пуск ракет… Однако на войне случается и не такое, согласись. Снайперы и те промахиваются.

– Да уж. Случается, и девчонок несовершеннолетних насилуют.

– Ну при чем тут это, Валера? – Ипатов вздохнул. – Короче, Семенов обозлился и потом в штабе при свидетелях кинулся на Поручика с кулаками, избил его. При этом он, между прочим, самовольно ввязался в бой и чуть не погубил себя и Поручика. А вечером поступил приказ: нужно было прикрыть взвод десантников, попавших в засаду на южной окраине. С этим штурмом катавасия вышла бог знает какая. Одним словом, они взлетели парой, а над нефтезаводом Семенов выпустил по самолету Поручика ракету. Ну, понятно, «сушка» на куски, но взрывом задело и «МиГ» Семенова. Тот катапультировался. Оба самолета упали прямо на горящую нефтеперегонную станцию, в огонь. Можешь себе представить, что там творилось.

– Могу, – кивнул Проскурин. – Ну и что дальше?

– А дальше посчитали, что и Семенов погиб. Понимаешь, спастись у него в такой ситуации шансов почти не было. Приехала комиссия, дали по шапке командиру полка, зачем, мол, посылал, а тот встал на дыбы, говорит: «А кого еще посылать?» У него по пятнадцать часов годового налета. Ночной полет один из самых сложных, не шутка. Техники сказали, что и Поручик, и Семенов – настоящие асы, действительно отличные летчики. Для подобного боевого задания лучше не найти. Вот и отправил командир полка их парой. Кто же знал, что все так обернется. Его, понятное дело, пожурили. Но наказывать строго не стали. Все ж таки людей спасал. Но по большому счету полковнику этому повезло.

– В чем?

– Да в том, что он погиб.

– Он погиб?

– А я разве не сказал? Дмитрий Федорович Муравьев погиб. Несчастный случай.

– В смысле?

– В смысле, сгоревшая машина в кювете, а в ней два обезображенных огнем трупа. Видимо, ехали ночью, лопнуло колесо, водитель не справился с управлением, и «уазик» опрокинулся с обрыва.

– Опознали?

– Конечно.

– А почему повезло?

– Люди из особого отдела получили сведения, что Муравьев перекачивал данные дудаевским боевикам. При осмотре и описи личных вещей в столе Муравьева среди служебных бумаг обнаружили разведданные на тридцать первое декабря и секретные списки: имена и фамилии офицеров, количество солдат и бронетехники в каждой группе, маршрут продвижения во время штурма, ну и так далее.

– Хочешь сказать, он действительно качал информацию на ту сторону?

– Особый отдел в этом уверен. На квартире у Муравьева обнаружены деньги.

– Много?

– Пятьдесят тысяч долларов. Так что сомнений нет. Скорее всего чеченцы его и убрали.

– А со взводом разведчиков что?

– Да ничего. Не знаю я, что с этим взводом. Погибли, наверное, а может быть, выкарабкались, шут их знает. Ну, в общем, факт тот, что Муравьев мертв, а капитан Семенов пропал.

– Ну, дальше? Давай, Ваня, не томи, а то из тебя слова приходится как клещами тянуть.

– А дальше, родной ты мой, в Старошахтинске нашли троих милиционеров.

– Об этом я знаю, – кивнул Проскурин.

– Да, знаешь, – недобро усмехнулся Ипатов. – А ты знаешь, что двое из них убиты из пистолета Семенова? Из того самого пистолета, который лежал в аварийном комплекте.

– Не было у него пистолета в аварийном комплекте, – встал на дыбы Проскурин. – Не было.

– Это кто тебе сказал? Семенов, что ли? – усмехнулся Ипатов. – Так он тебе, Валера, может такой лапши на уши навешать, поинтереснее всяких сказок покажется. Что было, а чего не было, следствие установит. Но тут у него осечка небольшая вышла. Один из милиционеров чудом остался жив. В больнице ему предъявили фотографию капитана. И, представь себе, он Семенова опознал. Сказал, что именно этот человек застрелил двоих его товарищей и пытался убить его самого. Понял?

– Послушай, Иван, объясни мне одну вещь. Как на опознании оказалась фотография Семенова, если все считали, что он погиб? А? Проскурин уже предвкушал триумф, но Ипатов быстро охладил его пыл.

– Валера, не ищи шпионов там, где их нет. Следователь снял показания с отца одного из убитых милиционеров, составил фоторобот, отправил в Ростов. Из штаба прибыли особисты и привезли фотографию. Вот и все. Проскурин даже головой потряс. Наваждение какое-то. На секунду он подумал: а может быть, прав Ипатов? Вдруг Алексей действительно… того?

– А как же они успели в Шахтинск? – спросил он, все еще надеясь, что приятель вдруг прервет свой ладный рассказ и, округлив глаза, воскликнет: «А правда, как?» Но Ипатов был расчетливо холоден и неумолим.

– На вертолете, Валера. Двадцать минут, и они в Шахтинске.

– Черт!..

– А потом, – спокойно продолжал Ипатов, – твой дежурный Боря вызывает наряд милиции, якобы кто-то ломится в ваше здание.

– Знаю, я был там. Эти ребята пытались вломиться в здание и прикончить нас.

– Ну конечно. Это ты так думаешь. Какой-то психопат навешал тебе на уши лапши, а ты поверил. Не узнаю тебя, Валера. Раньше ты был умнее и осторожнее. Профессиональнее, если хочешь. Куда все делось? Особисты только-только взяли след Семенова, обложили его, можно сказать, и тут на сцене появляешься ты, Робин Гуд хренов, и помогаешь капитану скрыться. Так что обоих вас ищут. Семенова – за убийство троих человек и тяжелое ранение четвертого. Ну а тебя… О тебе я уже говорил.

– А они точно особисты? Кто это проверял?

– В штабе округа подтвердили, – сказал Ипатов. – Так что здесь вопросов нет. И тут Проскурин засмеялся. Тихо, но с облегчением.

– Дерьмо это все, Ваня. Фуфло. Лажа.

– Что все, Валера?

– А то, что ты мне тут плел. Все. От первого до последнего слова. Не стали бы особисты стрелять. И мальчишку я не сбивал. Это-то мне точно известно. Так что, Ваня, провели тебя. Тебя, а не меня. А хлопчики эти высоко залетели, высоко. Что да, то да. «Крыша» у них серьезная.

– Ладно, ты мне ничего не рассказывай, – отмахнулся Ипатов. – Я про твои дела даже знать не хочу. Скажи спасибо, что я не бросил все, а искал для тебя информацию.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Если начальство пронюхает о том, чем я занимался сегодня после твоего звонка, меня махом укатают лет на пять-шесть. В самом лучшем случае вышибут вон из органов, да не просто так, а с «волчьим билетом». Хорошо, если от решетки отмотаюсь.

– Ладно. Воздастся тебе, Ваня, воздастся по заслугам. А теперь похвались, за что хоть тебя увольнять будут. Ипатов вздохнул, покачал головой, выудил из-под полы свернутые в трубку листы, перетянутые резинкой, развернул и протянул первый.

– Кооператив «Лукоморье», точнее, как ты справедливо заметил, ТОО. Есть такая организация, у нее два филиала – в Москве и в Киеве. И один здесь. Тут они строят коттеджный городок. С документами все в порядке, так что ты к ним не подберешься, даже не пытайся.

– А кто учредитель, узнал?

– Узнал, – легко кивнул Ипатов, передавая Проскурину бумаги. – Три человека. Фамилии можешь прочитать.

– Саликова? – хмыкнул Проскурин. – Что-то знакомая фамилия.

– У нее муж – командир штаба округа.

– Да ну? Надо же, как интересно, – кивнул Проскурин. – Ого! И Сулимо здесь? Неосмотрительно, Борис Львович. Неосмотрительно, погорячились вы. Ладно, разберемся.

– ТОО существует всего полгода, но дела у них, похоже, идут хорошо.

– Стараниями муженька, конечно, – предположил Проскурин.

– Это уж я не знаю, чьими стараниями, – раздраженно заметил Ипатов. – Ты их за руку не поймал, так что нечего здесь выеживаться. Так, это список предприятий, который ты просил. Честно говоря, – он вздохнул и сказал немного мягче, – никогда не предполагал, что вокруг города столько заброшенных предприятий и складов. На всякий случай я еще овощные базы вписал. И вот, последнее, список авиакатастроф за месяц. Это все. Больше никаких новостей. – Он подумал секунду, еще раз как-то воровато глянул через плечо и сказал: – Ты, Валер, вот что… шел бы сдаваться. Я тебя по-хорошему, как друга, предупреждаю.

– Как друга, значит? – усмехнулся Проскурин. – Хорошо, что как друга. Если бы я тебе врагом был, ты бы сюда не с этими документами пришел, а с бригадой орлов.

– Может быть. Знаешь, я даже думаю, что лучше было бы прийти с бригадой орлов. Для тебя же лучше. – Ипатов снова вздохнул. Проскурин оценил объем работы, проделанной Ипатовым, прищелкнул языком и покачал головой.

– Ну, ты молодец, Иван. Как трактор, честное слово.

– Ага. – Тот все смотрел в сторону. – И вот что, Валера, предупредить тебя хочу.

– Ну? – прищурился Проскурин. – Давай предупреждай. Ты ведь немногословный мужик у нас, Иван. Раз говоришь – значит, есть что.

– Есть, есть. – Ипатов подумал, формулируя фразу, и сказал: – Не хочу, конечно, утверждать на сто процентов, но похоже, кому-то не очень хочется, чтобы эти сведения растекались.

– С чего ты взял? Майор насторожился. Эта последняя фраза Ипатова была, пожалуй, не менее важной, чем информация о падениях самолетов. Во всяком случае, Проскурин знал точно: Ипатова интуиция редко обманывала, точнее сказать, никогда. И уж если он говорил, что кто-то препятствует получению информации, значит, так оно и есть.

– Понимаешь… – Ипатов пожевал губами, оглядел сквер, проносящиеся мимо машины, подумал и сказал: – В общем, информация эта со скрипом шла. И не с тихим. Сам понимаешь, такие сведения вообще с трудом выбивать приходится. Но тут что-то особенное. Такое ощущение, что не хотели, но пришлось. Теперь насчет машины… – Это Ипатов произнес как-то с натугой, будто бы через силу.

– Что с машиной? – спросил Проскурин.

– Знаешь, Валера, машину я тебе не дам.

– Ну, что же, возражать не могу. Дело серьезное. Потом повесят на тебя уголовщину. Скажут: «Что же ты, сука, преступнику помогал». Верно, Иван? Тот подумал и тяжело ответил:

– Неблагодарный ты человек, Валера. Неблагодарный. Все, я пошел, и так слишком много времени.

– Что, засечь могли? – заговорщически понизив голос, спросил майор. – Давай, Ваня, колись.

– Могли, – согласился тот. – Приходили сегодня трое, интересовались тобой. «Так, – подумал Проскурин, – ну вот и началось. Значит, они успели раньше, чем я полагал. В любом случае, поверили они Ивану или нет, человечка своего наверняка оставили. Стало быть, и крутится сейчас где-нибудь неподалеку невидимый флик. Умница, капитан, умница. Как учили в высшей школе: один раз может оказаться случайностью, но два – это уже закономерность».

В это время в припаркованной на соседней улице машине широкоплечий парень в кожаной куртке повернулся к своему спутнику-водителю. На переднем сиденье «Жигулей» вращалась бобина магнитофона. Третий, такой же широкоплечий и румяный молодец, стоял в подъезде, у открытого окна на втором этаже, метрах в тридцати от скамейки, на которой беседовали Проскурин и Ипатов. В руке наблюдатель сжимал микрофон направленного действия – длинную толстенькую трубку с заглушкой на конце, смягчающей посторонние шумы. Звук передавался на небольшой приемник, висящий у широкоплечего на поясе. С приемника усиленный сигнал приходил на антенну, укрепленную на крыше «Жигулей», а оттуда подавался на магнитофон. На голове оператора красовались наушники, большие, словно локаторы. Еще один гончий пес капитана Сулимо старательно щелкал мощной «Минолтой» с навинченной на объектив насадкой телевика. Этот человек многое умел делать профессионально, в том числе и фотоснимки. Он отщелкивал кадр за кадром. Вот Ипатов передает Проскурину документы, вот они беседуют, вот Ипатов поясняет что-то, указывая в бумажку коротким пухлым пальцем. Наклонившись вперед, фотограф коснулся плеча звуковика, и тот слегка повернул голову: «Что?» Брови фотографа поползли вверх. Беззвучный вопрос означал: «Ну, как?» Звуковик поднял левую руку с оттопыренным большим пальцем: «Замечательно».

– Ты испугался, Иван? – спросил вдруг майор, глядя приятелю прямо в глаза. Ипатов промолчал.

– Испугался, – утвердительно покачал головой, отвечая на свой же вопрос, Проскурин. – Испугался, что придут к тебе и предъявят счет. Скажут: «Вы помогали майору ФСК Проскурину Валерию Викторовичу?» И тебе опять придется объяснять, что ты, мол, не хотел, что не знал обо всех этих обвинениях, которые, в сущности, липа. Ты ведь понимаешь, что это липа, Иван, правда? Тот вдруг ощерился:

– А ты как думаешь, Валера? Это ты у нас такой бессребреник. Тебе что Москва, что Шахтинск, что яранга где-нибудь в тундре, все по фигу, да? А мне нет. Открой глаза-то, Валера, открой. Осмотрись. Куда ты лезешь? Ты хоть понимаешь, в какую историю ты нос сунул? Если не понимаешь, то сходи в библиотеку, газеты почитай. Сразу поймешь, какие люди за всем этим стоят. Давай, не поленись.

– Иван, – тихо и уверенно сказал Проскурин, – ты сказал им, где мы встречаемся, да? Когда я звонил, они ведь были у тебя в кабинете, верно?

– Сказал я им или нет, роли не играет. Они и так знают, где ты и что делаешь.

– Но ты все-таки сказал им. Скорее всего они даже помогли тебе сведения собрать. Уж больно картина полная. Честно говоря, Ваня, такого подарка я не ожидал. Думал, конечно, что ты факты кое-какие надыбаешь. Надеялся. Ты ведь мужик ушлый. Но о таком досье я и мечтать не мог. Половину бумаг они тебе предоставили? Иван посмотрел на него и тихо ответил:

– Я проверил эти факты.

– Конечно, проверил. Проверить легче. Молодец, Иван. Как в поговорке, сделал то, что никому не удавалось: и на елку влез, и задницу не ободрал. Молодец. Проскурин медленно огляделся. Не видел он «хвоста», хоть убей. И, честно говоря, испугался немного оттого, что не видит. Значит, эти хлопчики круче его, профессиональнее. Словно невзначай Проскурин мазнул взглядом по окнам домов и заметил приоткрытую створку в доме через дорогу, чуть вправо, на втором этаже. Он подумал о том, что убийцы скорее всего слышали их разговор. Может быть, где-нибудь на теле Ипатова установлен крохотный микрофон. Это ведь раньше подобная техника считалась у нас чуть ли не фантастикой, да и то была. А сейчас, чтобы приобрести подобный микрофончик, совсем не обязательно работать в силовых структурах. Достаточно сходить в какую-нибудь фирмочку, а то и просто в магазин и выложить денежки. Покупай, не скупись. Проскурин тут же прикинул, что широкоплечие перекрыли выходы из сквера, так что уйти ему вряд ли удастся. Недоумевал только по поводу одного: если уж знают, где он, то почему не грохнули сразу? И его, и Ипатова. Хотя Ипатова ни к чему. Ну что он знает? Да и про то, что знает, молчать будет. Опять-таки согласился сотрудничать, навел, что называется. Теперь надо было рвать когти. Проскурин с облегчением подумал о том, что хватило у него ума оставить полетную карту на вокзале в камере хранения. Если его и схватят сейчас, то сразу не убьют. Да и инкриминировать ему особенно нечего. Пушка у него при себе только служебная. А вся та лабуда, которую на него понавешали, так от нее и отмотаться можно. Стоит потянуть время, а там, глядишь, появится шанс. Но сдаваться просто так на милость победителя он не желал. Проскурин скатал документы трубочкой, засунул в карман пальто и неторопливо поднялся, отряхнулся. Фээскашник протянул Ивану руку.

– Ладно, Иван, спасибо за то, что помог. Ипатов пожал ее.

– Ну пойдем, Ванюш, до остановки тебя провожу! – вдруг весело, панибратски завопил майор.

– У меня машина, – промямлил Ипатов, потерявшись вконец. – Тут неподалеку припаркована.

– Значит, до машины провожу! – так же весело гаркнул Проскурин. – Пойдем, пойдем, а то не виделись сто лет, будем теперь друг на друга дуться. Он повернулся, подхватил Ипатова под руку, второй рукой, повернувшись вполоборота к глазевшей на них старушке-голубятнице, вытащил из кармана нож, выщелкнул лезвие и тихо пробормотал:

– Извини, Ваня, ты мне другого выхода не оставил. Давай, пошел. Где ключи от машины?

– В кармане, – вдруг спокойно, словно покорившись судьбе, ответил Ипатов. – Достать?

– Не суетись, сам достану. – Проскурин запустил руку в карман Ипатова и вытащил ключи. – Хорошо, Ваня. Я ведь не из-за машины, пойми. Мне живым уйти нужно. Они зашагали через сквер, медленно, словно прогуливаясь. Ни дать ни взять два старых приятеля. На ходу Проскурин пытался оценить ситуацию. Он обернулся и сразу же заметил идущего следом парня, высокого, плечистого, в кожаной куртке и слаксах. И узнал его моментально. Он видел этого молодца на вокзале, у игровых автоматов. Значит, до камеры хранения они не добрались. Тут Проскурин был спокоен. Если бы автомат, полетная карта и все прочее оказались в руках убийц, Сулимо не стал бы особенно с ним церемониться. Грохнули бы его, пожалуй, вот хоть и сейчас. Догнал бы их этот парень и ткнул бы ему, Проскурину, ножичком в спину. Или выстрелил бы бесшумным лезвием. Странно, правда, что хлопчик один. Почему-то больше никого не видать… Боятся убить его при Иване? Или все-таки намерены взять живым? Проскурин еще раз быстро оглянулся. Парень нагонял. Он шагал метрах в семидесяти позади, беззаботно поглядывая по сторонам, словно обычный прохожий, торопящийся по своим делам.

– Давай-ка, Иван, пойдем побыстрее. Что-то мне фокстерьер не нравится, который сзади топает. – Они зашагали быстрее, приноравливаясь к шагу парня. – Где машина-то твоя, Брут?

– Вон там, у самого выхода из сквера припаркована.

– Хорошо. Кстати, что ты там насчет библиотеки говорил?

– Сходи в библиотеку, газеты почитай. За декабрь и за первые дни января. Короче, по сегодняшнее число. Или вы в своем Шахтинске вообще загнили, ничего не знаете?

– А чего мы не знаем?

– Ты сходи посмотри, сам поймешь. Они были уже шагах в сорока от того места, где оградка сквера кончалась, а за узеньким тротуарчиком начиналась проезжая часть, и Проскурин заметил светло-зеленую «шестерку» Ипатова. Он в третий раз глянул через плечо. Парень сократил расстояние шагов до тридцати. И тогда Проскурин, оттолкнув Ипатова, побежал. Тот взмахнул руками, заскользил по подернутому ледяной корочкой асфальту и грохнулся на спину. Но покатился Ипатов именно так, как и рассчитывал майор, – под ноги настигающему убийце. Широкоплечий моментально, словно хорошо выдрессированный конь, перешел с шага на рысь, перескочил через чертыхающегося Ипатова и бросился следом. Проскурин бежал, активно работая локтями. Получалось, правда, не так элегантно, как у преследователя. Тяжеловат стал, располнел маленько. К тому моменту, когда он выскакивал из сквера, убийца приблизился шагов на двадцать. Проскурин в три прыжка пересек тротуар, вставил ключ в замок двери и повернул. А широкоплечий был уже рядом и протягивал руку, чтобы ухватиться за воротник проскуринского пальто. Тот, не раздумывая ни секунды, резко распахнул дверцу, ставя между собой и убийцей эту не слишком надежную преграду. Кожано-слаксовая фигура впечаталась в дверцу мгновением позже. Рука, уже болтающаяся в воздухе и почти касающаяся лица Проскурина, мгновенно исчезла. Широкоплечий переломился пополам, а майор, потянув дверцу на себя, ударил его ногой, от души, снизу вверх, умело и сильно, как учили когда-то. Убийцу отшвырнуло метра на три в лужу, в жидкое месиво, из-за песка и соли живо напоминающее дерьмо, и он грохнулся на спину, а затем затылком об асфальт. С хрустом, удачно. Проскурин, не теряя времени, прыгнул за руль, вставил ключ в замок зажигания и повернул. Мотор «шестерки» заурчал послушно и мерно, спасительно. Любил Иван свою машину, ухаживал за ней. Спасибо ему. А преследователь уже поднимался. У Проскурина появилось искушение выскочить из машины и дать пинка как следует, чтобы еще раз ткнулся мордой в жидкую грязь. Но не стал майор этого делать. Понимал: потеряет секунды, и сократятся его шансы на жизнь. Он нажал педаль газа, и «шестерка» послушно рванула вперед, но не прошла и квартала, когда сзади послышался визг тормозов. Глянув в зеркальце заднего обзора, беглец заметил вишневые с металлическим отливом «Жигули» восьмой модели, выворачивающие откуда-то из подворотни. Потому-то и не стали устраивать беготню в сквере. Все верно рассчитали. Если бы широкоплечий догнал его – честь и хвала. Успеет он запрыгнуть в машину – «хвост» уже наготове. «Но каков хват Ванюха, – подумал Проскурин чуть ли не с нежностью, – этакую бригаду за собой привел. Да и я тоже ничего, проморгал. Их же здесь трое как минимум. Что же ты, майор, прах тебя побери!» Пока он бормотал себе под нос проклятия, глаза отмечали проносящиеся мимо улочки и переулки. Пару раз Проскурин подрезал другие машины, перестраивался из ряда в ряд, на светофоре проскочил на красный, но и хлопчики в «восьмерке» не замешкались, рванули следом. Ничего у Сулимо боевички, дельные. Выскочив на широкий проспект, Проскурин сбавил скорость, перестроился в крайний левый ряд и спокойно пошел в потоке машин. Вишневая «восьмерка» мелькнула чуть сзади. Когда впереди обозначился очередной перекресток, майор включил поворотник. И хотя стрелочка на светофоре горела, указывая, что самое бы время ему поворачивать, Проскурин не торопился. Сзади нетерпеливо ревела клаксоном «Волга», за ней надрывалась апельсиновая «трешка», но майор стоял, не обращая внимания на эту какофонию. Стрелка погасла, красный свет для основного потока сменился зеленым, и в этот момент Проскурин ударил по газам, уходя в поворот. Он успел прошмыгнуть перед самым носом огромного «КамАЗа», едва разминулся с подержанной, поцарапанной «вольвухой», по узкой улочке проскочил пару кварталов, свернул в какой-то дворик и заглушил мотор. Он представил себе, как сидящие в вишневой «восьмерке» сейчас паникуют, понимая, что теперь им уже вряд ли удастся догнать его. Сквозь сплошной поток машин не проскочить. Значит, придется ждать, пока стрелка на светофоре загорится снова. Ну, а к этому времени он уже будет далеко.

Проскурин удивился бы, увидев в этот момент водителя «восьмерки». Тот был абсолютно спокоен, не суетился ни капли. Его попутчик, сидящий сзади, вытащил рацию, нажал кнопку передачи и сообщил:

– Третий для Первого, он оторвался. Прием, – и щелкнул тумблером. Несколько секунд в эфире висела тишина, а потом скрипучий голос Сулимо осведомился:

– Все прошло гладко, Третий?

– Все прошло отлично, Первый, – ответил тот и усмехнулся.

– Лады, можете возвращаться. Отбой. – Сулимо отключился.