Здесь, на повороте, Проскурин мигнул фарами. «Волга», уже включившая было поворотник, послушно прижалась к обочине. Проскурин остановил «шестерку» метрах в двух и выбрался из салона. Пистолет он по-прежнему держал в кармане. Максим к этому моменту тоже вышел из машины и, наклонившись к окошку, громко, так, чтобы слышал спутник, произнес:

– Значит, так, Паша, если через сорок пять минут мы не появимся, жди контрольные четверть часа, а затем поднимай тревогу.

– Хорошо, товарищ полковник, – ответил водитель, а потом предложил: – Может, с вами пойти? Если что, лишняя пара рук сгодится.

– Нет, Паша, сиди. – Максим захлопнул дверцу и криво улыбнулся Проскурину. – Ну что, пошли? Проскурин и Латко пересекли шоссе и углубились в редкий подлесок. Через пару минут деревья расступились, и они увидели железнодорожные пути.

– Ну вот, – кивнул Максим. – Если пойдем влево, то через двадцать минут в Новошахтинске окажемся.

– Понятно. – Проскурин покрутил головой. – Ну, где же ведущая к заводу ветка, о которой вы говорили? Вместе они прошли метров сто вдоль путей вправо, затем вернулись и прошагали такое же расстояние влево. Путей не было.

– Черт! – выдохнул Максим. – Ничего не понимаю. Ветка должна быть здесь.

– Однако ее нет, – усмехнулся Проскурин. – И что делать будем? Максим осмотрелся. Вправо подлесок уходил еще метров на двести, затем редел и метров через сто уступал место полю. Тут же стоял светофор, на котором горел красный глазок. Слева посадки становились гуще и тянулись до самого города.

– Ладно, – наконец решительно сказал Максим. – Пойдем вдоль дороги к заводу, а там поглядим. Но если мы ошиблись, то тогда я не знаю, что и думать. Проскурин прищурился. Асфальтовую подъездную дорогу он увидел практически сразу же. На удивление хорошую, добротную. Она пересекала железнодорожное полотно семьюдесятью метрами левее.

– База здесь, – уверенно заявил майор.

– С чего ты взял? – мгновенно понизив голос до шепота, спросил Максим.

– На дорогу посмотри. Покрытие совсем новое, гладкое. Ее ремонтировали месяц назад, самое большее. Зачем класть асфальт на дороге, по которой никто не ездит?

– Точно.

– А чего ты шепчешься-то?

– На всякий случай. Вдруг здесь часовые? – ответил Максим.

– Вдруг только кошки родятся, – засмеялся Проскурин. – До завода еще километра полтора. Ты что думаешь: Саликов здесь тысячу человек собрал и весь лес шпионами напичкал? Ладно, пошли. Завод они увидели, еще не выйдя из леса. Ярко освещенная громада, обширный комплекс. Даже отсюда различались несколько полевых ангаров, здоровых, похожих на гаражи-»ракушки». Пара мощных, хорошо освещенных корпусов завода с массивными прожекторами на крышах и колючая проволока, пущенная по периметру в два ряда. Неторопливо прогуливающиеся в узком коридоре между наружным и внутренним ограждением фигурки часовых. А справа, у самых ворот… Проскурин даже облизнул губы и подтолкнул напарника локтем.

– Смотри, справа, видишь?

– Вижу, – прошептал Максим. – Вроде платформа.

– Платформа и есть, – подтвердил Проскурин. Это была длинная платформа-времянка, несколько опор и дощатый настил. Слева виднелась сваренная из рельсов эстакада. Справа из-за вагонов торчали стрелы автомобильных кранов. Еще два крана стояли у ближней стороны состава, замершие, неподвижные. Однако возле них суетились люди. Состав выглядел довольно необычно. Десяток немецких рефрижераторов, длинных, метров по девятнадцать, и не меньше двадцати платформ, таких же здоровых, как и вагоны. На одной из них, самой первой, стояли люди в техничках. С такого расстояния ни Проскурин, ни Максим не могли рассмотреть ни номеров вагонов, ни того, чем занимаются у платформ техники. Проскурин огляделся. Лесок обступал комплекс кольцом, вернее, почти кольцом. С одной стороны деревья подобрались к проволочному ограждению довольно близко, открытое пространство составляло метров шестьдесят-семьдесят, не больше.

– Может быть, туда? – предложил Проскурин. Максим отрицательно качнул головой.

– Оттуда мы ничего не увидим, здание будет загораживать. Внезапно со стороны состава донесся какой-то шум. Люди засуетились, задвигались, неожиданно ярко вспыхнул огромный прожектор на вышке у самых вагонов, осветив стальную эстакаду, платформы и краны. Максим увидел танк, настоящий «Т-80», легко, словно играючи, вползающий по наклонным рельсам эстакады. На секунду мощная машина замерла, словно решая, в какую сторону двинуться, а затем мягко вползла на железнодорожную платформу, без труда преодолев пустое расстояние между срезом рельсов и бортом вагона. Следом на платформу запрыгнула черная крохотная фигурка координатора. По тому, как он держал руку прижатой к лицу, Проскурин и Максим догадались, что в руке у парня шлемофон, подключенный к переносной рации.

– Раздавленная нога, – вдруг прошептал Максим.

– Чего? – повернулся к нему Проскурин.

– Раздавленная нога. Убитый солдат тоже был координатором. Танк, наверное, неаккуратно повернулся, и произошел несчастный случай. Парню раздавило ногу, понимаешь? Тяжелейшая рана. И им пришлось его добить. Проскурин вспомнил о трупе, который послужил для Максима отправной точкой в расследовании, и кивнул:

– Похоже на то. Тем временем танк прокатился в передний конец платформы и застыл, дернувшись в последний раз, словно раненое животное. Башня начала лениво поворачиваться вправо, чуть двинулась и замерла. Через несколько секунд башенный люк откинулся и из него выскочил человек. Трое солдат забрались на эстакаду, с нее перепрыгнули на платформу и сноровисто принялись устанавливать стопоры под гусеницы боевой машины. Проскурин и Максим с интересом наблюдали за происходящим.

– Чтобы танк не сдвинулся во время транспортировки, – пояснил майор. Максим кивнул.

– Да понял уже. И что, они намереваются везти технику просто так? В открытую?

– Кто ж их знает? – пожал плечами майор. – Может быть, просто так. Накроют брезентиком, и ту-ту! Минут через пять подошел второй «Т-80». Вот тут-то и началось самое интересное. Танк въехал на эстакаду, но перебираться на платформу не стал. Башня повернулась вправо, точно так же, как и у первой машины, и тотчас же к танку кинулись люди. Они сновали вокруг, пропуская что-то между колес.

– Что это они делают? – поинтересовался Максим. Проскурин дернул плечом.

– Подождем – увидим. Возня продолжалась минут семь, а затем произошло то, чего ни Проскурин, ни Максим предугадать никак не могли. Неожиданно длинные шеи кранов чуть наклонились, и через пару секунд сорокатонная махина поднялась в воздух. Четверо стоящих возле уже принайтовленного танка отдавали команды крановщикам. Рев стоял такой, что слов было не разобрать, и наблюдатели взмахивали руками: правее, вверх, вниз. Покачивающийся на тросах как на качелях, танк завис над платформой, а затем медленно пошел вниз, становясь почти лоб в лоб с первым «Т-80». Наконец машина застыла, и команда солдат метнулась под самые гусеницы, вбивая стопорные башмаки под траки.

– Класс, – прошептал Проскурин. – Ты погляди, вот это работа. Все бы у нас так работали, цены бы нам не было.

– Подожди, – ответил Максим. – Я одного не могу понять: как они танки-то перевозить собираются? Состав дрогнул, лязгнули, словно вставные челюсти, межвагонные стыки, платформа с замершими, будто уснувшими на ней танками отползла в сторону, и тотчас ожил до сих пор неподвижный пятый кран. Он подцепил что-то стоящее за вагонами, поднял в воздух, и Максим с Проскуриным от удивления открыли рты. На стреле покачивалась коробка рефрижератора. Точно такая же, какие скрывали от посторонних глаз содержимое первых десяти вагонов. С минуту коробка болталась в воздухе, а солдаты шестами направляли ее – подталкивали, подтягивали. Наконец стенки мягко опустились на платформу. Теперь и Максим, и Проскурин видели обычный вагон-холодильник, старенький, обшарпанный, кое-где покрытый пятнами ржавчины. Замызганный, но вполне обычный. Секундой позже замелькали искры сварки – кузов приваривали к основанию. И на этот раз Проскурин не выдержал, сказал тихо и восхищенно:

– Вот это да! Вот это голова! – Он подтолкнул Максима локтем. Тот недовольно глянул на спутника, но ничего не сказал. – У рефрижератора дверь шириной метра два, не больше. Ну кто подумает, что внутри танки стоят? О-бал-деть! Ай да Саликов! Ай да сукин сын! Ну и умница!

– Старо, – вздохнул Максим. – Было уже.

– Что было-то?

– Трюк с вагонами. Бизнесмен один пытался «Ан-2» через границу так же провезти. Двигатель отдельно, фюзеляж отдельно.

– И что? Поймали?

– А куда денется? Поймали, конечно.

– Ну, этих-то не поймают, – кивнул Проскурин в сторону завода. – У них, наверное, все бумажки на груз оформлены. Гуманитарная помощь слаборазвитым странам, еще что-нибудь. То же самое тряпье, вывозимое по бартеру в братскую Корею. Или еще куда-нибудь. Уж не знаю, для кого эта техника предназначена. Кстати, трюк с вагонами, может, и старый, а ни ты, ни я не «догнали». Так-то, брат. Максим подумал секунду, затем повернулся к спутнику.

– Ну что, поехали за милицией?

– За милицией? – усмехнулся Проскурин. – И что тебе даст твоя милиция?

– Как что? Завод накроют.

– Завод-то накроют, – согласился Проскурин. – А вот нам с Алексеем как быть? Вдруг самолетов здесь не окажется? Как тогда? На нас на обоих уголовные дела висят, между прочим. Об этом Максим не подумал.

– Вообще-то, конечно, это все снять надо. Ты умеешь фотографировать? Максим покачал головой.

– У меня-то фотоаппарат есть, – вздохнул Проскурин, – да я домой не могу попасть. Меня там, наверное, засада дожидается. Коллеги караулят, в рот им ноги.

– И что делать будем? – спросил Максим. Что касалось лично его, то он знал, что делать: вызвать опергруппу и повязать всю эту компанию к чертовой матери.

– Приедет милиция, потребует впустить, – вдруг, словно прочитав его мысли, произнес майор, – а эти парни свои «калашниковы» выставят и скажут: «Не имеете права. Стоять, а то всех положим». Пока до твоего начальства доберутся, пока оно со штабом округа свяжется, пока Саликов или Сивцов «надумают», пока ордер выпишут, солдаты спокойно весь состав успеют разобрать. И номера на технике наверняка замазаны.

– ОМОН вызовут. Те ворвутся. Они профессионалы.

– А здесь что, по-твоему, любители собрались? Да эти парни омоновцев так отбуцают – мать родная не узнает.

– Да о чем ты говоришь! Этой части наверняка в природе не существует. Она незаконна.

– Ты в этом уверен? – хмыкнул Проскурин. – А если существует? Если Саликов эту часть провел документально, рассчитывая изъять документы после отправки состава? Что скажешь? Опять же хорошо, если у них на все это хозяйство нет бумаг. А если есть? Пусть липа. Но пока разберутся, что это липа, день пройдет как пить дать. Они же за день отсюда все до последнего болтика вывезут. Вернется твой ОМОН, а тут пусто. Саликов же скажет, что видеть ничего не видел и знать не знает ни о каком заводе.

– Ну, так этих людей задержат, – кивнул Максим.

– Их-то задержат, а ты уверен, что они на Саликова покажут? Я сильно сомневаюсь. Поверь на слово, они Саликова и в глаза не видели. И Сивцова тоже. Нет, те, конечно, бывали здесь, это без вопросов. Но, вероятнее всего, ночью. Подъехали, покрутились, посмотрели и уехали. А здесь какой-нибудь человечек сидит, который молчать будет словно могила. Потому что знает: отмажут его. Как только выяснится, что дело в компетенции военных, документы передадут куда?

– В военную прокуратуру.

– Тебе, значит?

– Значит, мне.

– А ты что с ними делать будешь?

– Отправлю в Москву.

– Опс. Ошибочка. Никуда ты их не отправишь. Во-первых, у тебя нет доказательств, что Саликов и Сивцов причастны к этому делу.

– Показания лейтенанта.

– О чем? О трагедии, случившейся в Чечне? Ну и что? Кто теперь узнает, сгорели те танки или их украли? Ничего не докажешь. Сиротская рота? В ней ничего незаконного нет. Мало ли кого могут под одним флагом собрать.

– Алексей и его полетная карта! – воскликнул Максим.

– Да не кричи ты так, – поморщился майор. – А то сбегутся сейчас. Смотри-ка, уже второй вагон закончили грузить. Шустрые ребята.

– Так что насчет карты?

– Насчет карты? А насчет карты вот что: как только ты заваришь всю эту кашу, Алексею придется выбраться из берлоги. И, если Саликов к этому моменту все еще будет гулять на свободе, Алексея тут же убьют. А без него карта гроша ломаного не стоит. Как и Алексей без карты. Сивцов тебе мило улыбнется и скажет, что никакому летчику никакой карты не давал.

– Мы перевезем Алексея в безопасное место.

– Нет такого места, – жестко обрубил Проскурин. – И ты это должен знать лучше меня. Если Саликов получит свободу действий – нас всех убьют, где бы мы ни прятались. Саликов грохнет тебя, полковник, да так быстро, что ты даже хрюкнуть не успеешь. – Проскурин вдруг подумал, что последняя фраза может быть неправильно понята, и добавил: – А заодно и нас с Алексеем грохнут. И мы тоже хрюкнуть не успеем. Ты не волнуйся, надо будет подмести – они подметут.

– Да я, собственно, не волнуюсь, – вздохнул Максим. И вдруг его осенило. – Слушай, есть у меня фотограф. По дороге все объясню, поехали.

Они решили воспользоваться машиной Максима. «Шестерку» Проскурин загнал в подлесок и замаскировал ветками. Оба посчитали, что так будет лучше. Во всяком случае, на прокурорскую «Волгу» милиция меньше внимания обращает. А если бы Проскурина задержали, то повесили бы на него угон. Что, по сути, не сильно-то расходилось бы с истиной. Угнал он машину у Ипатова. Как ни крути, а угнал. «Шестерка» наверняка уже в розыске, а значит, шанс быть пойманным возрастает непомерно, и вместо того, чтобы крутить дело о похищенных «МиГах», куковал бы майор в КПЗ, под следствием. Когда «Волга» понеслась по шоссе, Проскурин повернулся к Максиму.

– Ну так объясни мне, что это за фотограф? Максим коротко рассказал о лже-Панкратове и о краденых документах.

– Знаешь, мил друг, – вздохнул, выслушав его, майор, – так дело не пойдет. Ты мне информацию по чайной ложечке скармливаешь, будто я ребенок-двухлеток. Потрудись уж рассказать все. Может, чего дельное придумаем.

– Да я и так уже все рассказал, а про парня этого забыл, потому что не думал с ним больше встретиться. Просто передал бы фотографию в прокуратуру, подписал бы постановление об объявлении во всесоюзный розыск, вот, пожалуй, и все.

– Ну и не дал бы твой розыск ничего.

– Почему?

– Сваливать он собирается, – пояснил Проскурин, усмехнувшись. – Чего же тут непонятного? Выезд за границу – это единственное, для чего необходим настоящий документ. Сдаст он корочки Панкратова в какую-нибудь конторку, занимающуюся туризмом, те быстренько сделают загранпаспорт, и ту-ту, ищи его потом. Получит свои денежки и отвалит. Покрутится пока где-нибудь в Иране или в Латинской Америке, а через годик-другой переберется в местечко потеплее. Ясно как божий день.

– А что, когда выписывают загранпаспорта, не проверяют, что ли? – удивился Максим.

– А что тут проверишь? Панкратов, – я имею в виду настоящий, – заявление об утере паспорта не подавал. Я так понимаю, что ничего криминального за ним не числится. В ОВИРе сейчас таких заявлений куча, да и у любого крупного турагентства там свои люди сидят. Берут свеженький загранпаспорт, вклеивают в него фотографию, шлепают печать, и пожалте, товарищ Панкратов, летите себе вольным лебедем, куда вам заблагорассудится. И все законно, понял?

– Ну а если все-таки проверят?

– Ну и пусть себе проверяют, – пожал плечами Проскурин. – Внешне, я имею в виду рост, вес, размер штанов, Панкратов – настоящий Панкратов – от своего двойника не сильно отличается. А остальное – дело техники. Возраст же и вовсе никакого значения не имеет, если разница не больше десяти-пятнадцати лет. Возраст – он только на бумаге заметен. Конечно, оптимальный вариант, если этот парнишка, «голубой», лет двадцати пяти будет. В двадцать пять ведь фотографию в паспорте меняют. Но в крайнем случае можно и так. Взял паспорт, наклеил бороду, паричок надел, – а можно и не надевать, все равно, – пришел в РЭУ, сказал, что мне, мол, надо ехать за бугор, а там требуют новую фотографию в паспорте, чтобы удостоверить личность. Тебе делают выписку из домовой книги, подписываешь ее у начальника РЭУ, затем идешь в то же самое турагентство, сдаешь выписку вместе с новыми фотографиями, и все. Никаких хлопот. Потом возвращаешь обычный, в смысле, нормальный паспорт на место, то бишь хозяину. Подкидываешь куда-нибудь или находишь у него же в квартире, удивляешься, что это, мол, ты паспорта-то разбрасываешь? Прибери куда-нибудь. – И все.

– Пожалуй, – согласился Максим. – Опять же на такого человека если внимание и обратят, то все равно разглядывать неловко. Еще подумает, что сам, не дай бог, интересуешься. В паспортном столе, кстати, так и получилось.

– Во-во, – кивнул Проскурин. – Они могли таким образом всю свою бригаду паспортами снабдить, хитрованы.

– Одного не могу понять, – пробормотал Максим, – зачем Саликову со всеми его хитростями понадобилось танки угонять?

– Этого никто не знает, – пожал плечами Проскурин. – Может быть, жадность обуяла. Тридцать пять машин – это миллионов сорок пять – пятьдесят. Да пять самолетов. За все про все почти полторы сотни и набегает. Сам понимаешь, в таком деле куча народу завязана. Со всеми поделиться надо. Хотя, если честно, не верится мне, что Саликов пожадничал. Он достаточно умен, чтобы не делать подобных глупостей.

– Да, – кивнул Максим. – Нам бы действующих лиц верно расставить, – вздохнул он, – и все стало бы ясно.

– Кстати, – вдруг вспомнил Проскурин, – мне тут нынче приятель посоветовал в библиотеку сходить. Тогда, говорит, поймешь, с кем дело имеешь.

– Зачем? – не понял Максим.

– Не знаю. Сказал: «Газеты почитай».

– Ну так сходи.

– Прямо сейчас?

– Завтра.

– Завтра схожу, – пообещал Проскурин. Они притормозили возле уже знакомого Максиму двухэтажного деревянного дома.

– Посиди здесь. Проскурин кивнул:

– Без проблем. Максим вошел в подъезд. На этот раз ждать пришлось минут шесть-семь. Наконец дверь открылась и в проеме появилось заспанное лицо Панкратова.

– А, это вы. – Он сонно вздохнул и взглянул на наручные часы. – Десять минут третьего. У вас в прокуратуре поздние визиты в порядке вещей? – В голосе его послышалось раздражение.

– Валерий Валерьевич, – понизив голос почти до шепота, сказал Максим, – мне срочно требуется ваша помощь.

– Что, сию секунду, что ли?

– Да, именно сию секунду. Немедленно. Вы сказали, что занимаетесь художественной фотографией.

– Ну да. Срочный заказ? – усмехнулся Панкратов. – Заходите, что на пороге-то стоять? Соседей перебудите, разговоров потом не оберешься. И кого же снимать?

– Это очень важная съемка, и нам нужен настоящий профессионал. Кстати, надо захватить это приспособление для фотографии… удлиненный объектив.

– Телевик? – уточнил Панкратов.

– Да-да, именно.

– Интересно. А до утра вашу съемку никак нельзя отложить?

– До утра нельзя, – жестко ответил Максим. – Обязательно сейчас.

– Ну хорошо. – Панкратов начал одеваться. Одевшись, он подхватил фотоаппарат, кофр с принадлежностями, сигареты с зажигалкой в карман сунул.

– Там курить нельзя, – предупредил Максим.

– По дороге-то можно? Конечно, если это принципиально важно, я могу не курить, но сами понимаете: спросонья всегда особенно хочется затянуться.

– Понимаю. Они вышли, спустились к машине. Панкратов сел рядом с Проскуриным на заднее сиденье, Максим устроился на переднем.

– Давай, Паша, назад, – сказал он на вопросительный взгляд водителя.

– Хорошо, товарищ полковник.

– А это кто? – Панкратов покосился на Проскурина.

– Это мой коллега из ФСК, – пояснил Максим. – Мы вместе курируем дело.

– Ясно. – Панкратов помолчал и добавил: – Вообще-то я не обязан снимать для прокуратуры. Моя работа дорого стоит, особенно ночная.

– Успокойся, мастер, – многообещающе протянул Проскурин. – Я тебе сам заплачу по высшему тарифу, если хорошие снимки сделаешь. Так, чтобы все четко, чтобы каждую травинку можно было разглядеть.

– Договорились, – легко согласился Панкратов, хотя всем было ясно, что и без денег стал бы снимать, никуда бы не делся. Через полчаса они уже снова брели через подлесок. Вот и хорошо утоптанный пятачок, откуда Максим с Проскуриным наблюдали за погрузкой. Панкратов посмотрел в сторону завода.

– Здесь что, наркотики изготавливают? Проскурин удостоил фотографа мимолетным неприязненным взглядом и буркнул:

– Мастер, тебе же сказали: за работу заплатим. Остальное – не твоего ума дело. Обойдись без лишних вопросов. Щелкай давай. Вон те вагончики видишь? И постарайся почетче снять, чтобы номера видны были. Панкратов быстро глянул на Проскурина, затем перевел взгляд на Максима, который, казалось, даже не заметил их короткой перебранки, и склонился над камерой. Через секунду фотоаппарат уже щелкал вовсю. Максим автоматически отметил, что вместо десяти вагонов закрытыми стоят уже семнадцать.

– Шустро, – вздохнул он. В это время Проскурин повернулся к Панкратову.

– Слышь, мастер, сделай пяток снимков, чтобы привязка к местности была. Здания, деревья высокие, мачта прожекторная.

– Хорошо, понял, – быстро ответил тот и, чуть сдвинув камеру, принялся щелкать затвором. Работал он сноровисто и точно. Ни одного лишнего движения. В этот момент Панкратов был похож на снайпера, уже выбравшего мишень и загоняющего патрон в патронник. Он повозился с фотоаппаратом, сменил катушку и отщелкал еще тридцать шесть кадров. – Семьдесят два кадра хватит?

– Хватит, – кивнул Максим. – Теперь вот что, Валерий Валерьевич. Эту пленку необходимо проявить как можно быстрее. И фотографии напечатать тоже нужно быстро. Время поджимает.

– Как можно быстрее? – Панкратов снял телевик и задумчиво принялся отсоединять камеру от штатива. – Дня через три устроит? Проскурин повернулся и посмотрел на него как на сумасшедшего. Максим торопливо пояснил:

– Валерий Валерьевич, снимки необходимо сделать к утру.

– К утру? Да вы что? Даже если всю ночь горбатиться, и то пленка не успеет просохнуть. Это ж «Кодак», ребята.

– Заплатим тебе, и за срочность заплатим. Бросай все, – ввязался в разговор Проскурин. – Понял? Все задвинь, иначе я тебе такие неприятности устрою, всю жизнь будешь отмываться. И все свое дерьмо на тебя повешу. Да еще ребят из УВД попрошу, они помогут, соберут все «висяки». Лес отправишься валить лет на пятнадцать. Понял? Давай действуй.

– Максим Леонидович, товарищ полковник… – Панкратов повернулся к Максиму, но тот молчал. – А если… – начал было Панкратов, вновь оборачиваясь к Проскурину. Но тот жестко смотрел на него.

– Ты – профессионал. И если вдруг выяснится, что фотографии не получились или ты случайно пленку засветил, я не поверю. А не поверив, оторву твою педерастическую головенку вместе с хреном, понял? Я тебе клянусь. Вон Максим знает: если я что-нибудь сказал, так и будет. Максим кивнул, давая понять, что да, действительно, этот человек слов на ветер не бросает. Панкратов побледнел.

– Вот всегда так, – буркнул он себе под нос. – Работаешь, стараешься и вместо благодарности…

– Будет тебе благодарность, мастер, – понижая голос, страшным злым шепотом выдохнул ему в самое лицо Проскурин. – Будет. Давай вали, делай снимки. Максим, отвези его и покарауль в квартире, пока он тебе негативы и фотографии готовые не вынесет.

– А ты?

– А я здесь останусь. Посмотрю, может быть, наши пернатые друзья объявятся. – Он подмигнул Максиму. Тот кивнул.

– Хорошо. Что дальше?

– Дальше так. В восемь утра я жду тебя возле третьей горбольницы. Надо будет за Алексеем присмотреть, а заодно и в библиотеку съездить, в газетах порыться. Может, Ипатов правду сказал и что-нибудь новенькое выплывет.

– Лады. – Максим пожал ему руку. – Смотри, осторожнее здесь. Близко не подползай. Заметят – все дело провалишь.

– Ладно. В восемь, – кивнул Проскурин, поворачиваясь к ним спиной.