Чёрная «Волга» свернула с шоссе на бетонную подъездную дорогу коттеджного городка. Переход практически не был заметен. Пассажир «Волги» хмыкнул, наклонился к стеклу, посмотрел на полотно. Это был моложавый, подтянутый мужчина. На висках его серебрилась седина, добавлявшая солидности и без того представительной внешности. Холёные руки начальственно сложены на животе. Мужчине можно было дать лет сорок пять, хотя на деле ему давно перевалило за пятьдесят. Несмотря на августовскую жару, он был одет в строгий костюм, рубашку и галстук. Впрочем, кондиционер, установленный в салоне «Волги», спасал от расплавленного дня.

Рядом, на соседнем сиденье, расположился охранник. Крепкий, подтянутый бугай, похожий на отставного военного.

Моложавый несколько секунд наблюдал за проносящейся мимо дорогой. Отличной, без выбоин и трещин. «Строители постарались, — подумал он. — За деньги, конечно. За большие-большие деньги». Пассажир вновь откинулся на сиденье, обратился к охраннику:

— А говорят, народ живёт плохо.

Тот вежливо улыбнулся. Он не стал отвечать, поскольку не был уверен, что ответа ждут.

Моложавый отвернулся к окну и задумался.

По обеим сторонам от дороги возвышался лес — густой, с плотным подлеском, сливающийся в сплошную буро-зелёную стену. Через несколько минут он начал редеть, и впереди возник высокий забор — острые чугунные пики с натянутой между ними «рабицей».

«Волга» притормозила у высоких ворот, за которыми по армейскому образцу возвышалась будка охраны. Водитель посигналил. Из будки выбрался высокий коротко стриженный крепыш в пятнистом комбинезоне. На боку крепыша в толстой кожаной кобуре покоился пистолет.

Подойдя к машине, охранник наклонился к стеклу, спросил бесстрастно:

— К кому?

Моложавый не привык к подобному обращению. Он серьезно и тяжело уставился охраннику в лицо. Обычно, завидев номера его машины — отличные номера с российским триколором, — люди, подобные этому крепышу, вытягивались во фрунт. Но охранник придерживался собственных взглядов относительно настоящих «хозяев жизни». Начальство приходит и уходит, а «хозяева»… они всегда «хозяева».

— К кому? — повторил крепыш сурово.

— В двадцать третий, — едва разжимая губы, процедил моложавый.

Охранник достал из кармана куртки пластиковый список-заявку, сверился, кивнул: «Проезжайте», — и, повернувшись, махнул рукой. Ворота распахнулись, и «Волга» беспрепятственно вкатилась на территорию коттеджного городка. Крепыш вернулся в будку, с порога скомандовал напарнику:

— Позвони в двадцать третий, предупреди.

Двадцать третий участок принадлежал некоему Сергею Борисовичу Тучкову. Большой двухэтажный дом, выкрашенный в белый цвет, с красной черепичной крышей и начисто лишенный распространенных нынче излишеств вроде башенок и безвкусных пристроек, удачно вписывался в пейзаж. С одной стороны к коттеджу подступали сосны, с другой — озеро. Чистое, прозрачное, оно вычищалось раз в два года. Определенно это было очень хорошее место, а если прибавить сюда еще и удачное расположение коттеджного городка — двадцать минут езды от Москвы в престижном западном направлении, — то неудивительно, что цены на землю и жилье здесь достигали астрономических величин.

«Волга» въехала в подземный гараж. Автоматчик, нёсший «вахту» у подъёмных ворот, проводил её взглядом. В глубине гаража гостей ждал высокий парень в костюме-тройке. Моложавый, выбравшись из салона, огляделся. «Хороший гараж», — заметил он про себя. «Мерс», два «Вольво». Выбор явно был сделан верно. Моложавый ещё раз в мыслях поздравил себя.

Парень сделал шаг вперёд, улыбнулся, произнёс спокойно:

— Константин Георгиевич, меня зовут Володя. Папа ждёт. Пойдёмте, я провожу вас. — Вопреки представлениям Константина Георгиевича о бандитах, этот держался вежливо и благожелательно. Никаких тебе «распальцовок» и приблатнённого придыхания. Парень посмотрел на выбирающегося из машины охранника и добавил: — Подождите, пожалуйста, в гараже. Вам не о чем волноваться. Здесь Константин Георгиевич в пол ной безопасности.

Охранник вопросительно взглянул на моложавого, и тот кивнул утвердительно, бормотнув:

— Подожди.

Они направились в глубь дома. Володя — впереди, Константин Георгиевич — за ним.

На первом этаже гость заметил четверых парней. Двое смотрели телевизор, один через окно наблюдал за подъездной дорожкой, четвертый читал. Часовой у окна сжимал «узи», положив оружие на колени. Ещё три автомата покоились на столе. В коридоре, у лестницы, поигрывая атлетически мощной мускулатурой, сидел бритоголовый гигант, также вооруженный автоматом. На площадке второго этажа гость обнаружил шестого охранника. У дверей кабинета в кресле восседал здоровенный медведеобразный амбал с благодушным широким лицом. Завидев Володю и Константина Георгиевича, громила тяжело поднялся.

Под его настороженным взглядом Володя и гость вошли в кабинет.

Сергей Борисович, устроившись за столом, читал газету. Кабинет не поражал роскошью. Напротив, казался даже несколько аскетичным. Ковер на полу, стол, пара кресел. На столе — факс и «ноутбук». Стены обшиты деревом. Свет приглушенный, мягкий. Несмотря на яркий августовский день, плотные шторы наглухо закрывали окно. Одну стену занимали стеллажи, пестреющие корешками книг. С немалым изумлением Константин Георгиевич обнаружил, что в библиотеке практически одна только классика: Достоевский, Гоголь, Чехов, Бунин соседствовали с Петраркой, Маркесом, Флобером, Манном. Здесь же Макиавелли, Плутарх, Ницше… Причем книги не выглядели новыми. Их явно читали. Брови гостя изумленно приподнялись.

Володя, эскортировав гостя, вышел, прикрыв за собой дверь.

— Присаживайтесь, — хозяин кабинета указал на кресло.

Константин Георгиевич оглянулся. За его спиной стоял бесстрастный молодой парень. Невзирая на полумрак, его лицо украшали темные очки, и невозможно было понять, куда охранник смотрит. Парень практически не шевелился, голову держал неестественно прямо, отчего у Константина Георгиевича создалось впечатление, что перед ним не человек, а… чучело.

— Не волнуйтесь, — услышал он голос Сергея Борисовича. — Это мой личный охранник. При нем можно говорить безбоязненно.

— Бы уверены? — буркнул гость.

— Я говорю только то, в чем уверен, — ответил хозяин кабинета. — Присаживайтесь.

Константин Георгиевич опустился в кресло и поежился. Ему очень не нравилось присутствие неподвижного парня за спиной. Говоря откровенно, он уже втайне пожалел, что оставил своего охранника в гараже. Ну да теперь-то что?..

— Итак, уважаемый Константин Георгиевич, — начал Сергей Борисович, — перейдем к делу. По телефону вы упомянули о сделке…

Он вопросительно посмотрел на гостя, словно предлагая тому закончить фразу.

— Да, — кивнул Константин Георгиевич, — вы не ошиблись. Речь пойдёт о сделке. Обо мне, о вас и о сделке, которая может превратить нас с вами в очень богатых людей. Очень.

— Я и так достаточно богат, — пожал плечами Сергей Борисович. — Почему вы думаете, что меня заинтересует ваше предложение?

— Потому что это очень выгодное предложение. Такие предложения случаются раз в жизни, а денег, как известно, никогда много не бывает. Ну и наконец потому, что ваше нынешнее положение… скажем так, не совсем благополучно.

— Допустим, — согласился Сергей Борисович, внимательно изучая гостя. — Откуда вам это известно?

— Я поинтересовался вашей персоной, прежде чем прийти. С недавних пор за вас всерьез взялись следственные органы. Возможно, вам удастся еще какое-то время избегать неприятностей. Допускаю даже, что довольно долго. Но сколько веревочке ни виться, а конец будет. Рано или поздно вас посадят. — Константин Георгиевич откинулся в кресле. Он почувствовал себя увереннее. — Тому есть несколько причин. Первая и самая важная: у вас ведь сменился «покровитель»? Или как у вас это называется?

— Неважно. Называйте как вам удобнее.

— Хорошо. Вы делали ставку на другого человека, который, по логике вещей, должен был занять кресло «босса». Но кое-кто нажал на нужные рычаги. Ваш нынешний «босс» намерен посадить вместо вас своего человека. Некоего Тимофея Лукашкина. Думаю, здесь имеет место либо личная неприязнь, либо патологическое неприятие всего, что касается предшественника. А скорее всего и то, и другое. Вы уже хорошо наладили дело. Оно приносит стабильный доход. Вашему последователю останется только поддерживать его и пожинать плоды. Лукашкин моложе и почтительнее. К тому же отец этого юноши — очень близкий друг вашего нового «босса». Его позиции более выигрышны по сравнению с вашими. Вы уже не молоды, но не обладаете статусом «вора в законе», и тюрьма — не лучшее место для такого человека. «Босс» не может «завалить» вас без решения «сходняка». За это по головке не гладят, да и вы не «бычара» какой-нибудь дешёвый. Но кто ему мешает отправить своего человека на пару лет за решётку для зарабатывания авторитета? Никто. Глядишь, «сходняк» ещё и одобрит. А там… чего только в зоне не случается. Короче, вернуться вам вряд ли удастся. Кстати, именно благодаря стараниям этого человека органы проявляют повышенный интерес к вашей персоне.

— Не пойму, почему вас так волнует моё будущее и чем, собственно, вы можете мне помочь? — медленно произнёс Сергей Борисович. Гость не пытался угрожать. Он просто констатировал факты. И, надо отдать должное, информацией этот человек обладал свежайшей.

— Я могу обернуть дело в вашу пользу.

— Каким образом?

— Скажем, переключить внимание следственных органов на вашего «босса». Услуга за услугу. Вы поможете мне, я — вам. Мы убьём одним выстрелом двух зайцев.

Сергей Борисович задумался.

— Что потребуется от меня взамен?

— Вы поможете мне осуществить сделку.

— Поясните.

Константин Георгиевич еще раз оглянулся на бесстрастного телохранителя.

— Хорошо. Карты на стол. Вам, безусловно, известно, какой пост я занимаю.

— Член правительства. — Сергей Борисович усмехнулся. — Не самая спокойная должность, хотя и выгодная в финансовом отношении.

— Именно. Не стану врать, что у меня кристально чистые руки. Но я пользовался своим положением не чаще и не больше других. Тем не менее сейчас, на волне так называемой «борьбы с коррупцией»…

— Бросьте, — махнул рукой хозяин. — Ворон ворону глаз не выклюет.

— Зато выкинет из гнезда, — возразил гость. — В кулуарах уже ходят слухи, что из меня решили сделать очередного козла отпущения. Конечно, до крайних мер вряд ли дойдёт, — тут вы правы, — но с креслом придётся распрощаться. Да и шеф не считает нужным скрывать всю шаткость моего теперешнего положения. Совсем недавно он прямым текстом заявил, что у меня в запасе от силы три месяца. Вероятнее всего, речь идёт о двух — двух с половиной месяцах.

— Вы расстроены? — улыбнулся Сергей Борисович. — Уверяю вас, навозная куча — это не то место, о котором стоит сожалеть.

— Пожалуй. Я уже смирился, — кивнул Константин Георгиевич и тоже улыбнулся. — Но мне не хочется уходить с пустыми руками. А ведь я не взял и десятой доли того, что берут остальные.

— Я не прокурор, — заметил хозяин кабинета. — Мне плевать, сколько вы брали и у кого.

— Мы можем заработать без малого миллиард…

— Не самые большие деньги.

— Долларов, — закончил Константин Георгиевич.

Сергей Борисович молча смотрел на гостя, решая в уме, насколько серьезно следует воспринимать услышанное. Сумма была грандиозно велика. В принципе мафиозо не сомневался, что действующий член правительства может иметь доступ к финансовым источникам подобного масштаба, но что представляет из себя данный конкретный человек? Насколько ему можно доверять? Фамилия Фролов не из тех, что ежедневно мелькают в газетах и звучат с экранов телевизоров. С другой стороны, именно такие люди, тихие, неприметные, имеют возможность брать помногу.

— Сумма серьёзная, — задумчиво произнёс Сергей Борисович.

— Более чем.

— Что значит «без малого»?

— Что-то около восьмисот миллионов. Это несколько меньше миллиарда, но не настолько, чтобы получение… скажем, тридцати процентов становилось для вас непривлекательным.

— О процентах мы поговорим позднее. Сперва объясните мне, о чем идет речь.

— Акции. Акции Смоленского автомобильного завода. Мы с вами скупим большой пакет акций. Сорок четыре процента.

— При чём здесь Смоленский автозавод? — не понял Сергей Борисович. — Это труп. Его акции стоят гроши. А может быть, и того не стоят.

— Вы правы. Сейчас акции Смоленского автозавода котируются в среднем по семьдесят центов за штуку, хотя обоснованные цены по меньшей мере в двадцать раз выше. Мы скупим сто миллионов акций по цене восемьдесят центов на общую сумму восемьдесят миллионов долларов. И заработаем чистыми семьсот двадцать миллионов.

— Каким образом, потрудитесь объяснить? — задавая вопрос, Сергей Борисович неторопливо закуривал. Этим он давал понять собеседнику, что предложение пока не слишком заинтересовало его.

— Через два месяца правление Смоленского автозавода подписывает контракт с одной очень известной американской фирмой о совместном предприятии. Это уже решено. Я лично помогал в переговорах. Выбил налоговые льготы на первые пять лет работы новых линий, помог с налоговыми льготами на ввоз комплектующих и сделал ещё множество полезных вещей. В частности, уладил вопрос с правом открытой продажи сорока пяти процентов акций завода на общемировом фондовом рынке. Это было непременным условием американской стороны. К вашему сведению, по действующему ныне законодательству, иностранным инвесторам разрешено продавать не более двадцати одного процента. Если бы вы знали, каких огромных трудов и, разумеется, денег стоило пробить этот пункт!

— Вы расскажете мне об этом позднее. Пока же давайте перейдем к делу.

— Итак. На завод уже начали поступать отдельные узлы будущих линий по производству американских автомобилей. Необходимые площади выделены. Прибывают специалисты для монтажа.

— И каков же во всем этом ваш интерес? Надеюсь, вы не станете утверждать, что работали из чистого альтруизма? Например, из желания помочь чахоточной российской экономике?

— А кто сейчас работает из альтруизма? С дирекцией завода мне достаточно быстро удалось найти общий язык. Они получают то, что нужно им, я — сорок процентов акций по фиксированной цене. Восемьдесят центов за акцию. Сегодня рост курса на внебиржевом рынке намеренно замораживается правлением завода. — Константин Георгиевич говорил убеждённо и быстро. И чем больше он говорил, тем отчетливее Сергей Борисович понимал, что ему предлагают беспроигрышное дело. На данном этапе беспроигрышное. — Запрещен пространственный арбитраж. Человек, купивший акции на внутреннем рынке, не может продавать их на внешнем, и наоборот. Так вот, правление завода, при поддержке некоторых моих коллег, решило закончить это дельце без моего непосредственного участия.

— Иначе говоря, вас элементарно «кинули», — констатировал Сергей Борисович.

— Иначе говоря, да. Они сами скупают акции. Не очень быстро, чтобы не вызвать ажиотажа, но целенаправленно. Однако самая масштабная часть «скупки» ещё впереди.

— А смысл?

— Через два месяца, когда договор будет подписан официально, правлению придётся разрешить пространственный арбитраж. Американская сторона настаивает на данном условии как на обязательном. Впрочем, оно на руку всем. Сорок пять процентов от общего количества акций можно будет совершенно законно продать за рубеж. По оценкам независимой экспертной компании, сразу после подписания контракта и отмены запрета на пространственный арбитраж цена на акции САЗа в Лондоне вырастет до восьми долларов за штуку, а в течение двух-трех недель — до реально обоснованной. Это примерно четырнадцать долларов за акцию. Такая же цена автоматически установится и на внутреннем рынке. Правление завода понимает, что какой-то частью акций неизбежно придется поделиться с теми лицами из государственных структур, которые помогут поддержать пробитые мною льготы. Если бы не отставка, акции ушли бы в мою пользу, но теперь правление предпочитает иметь дело с другими, более надежными людьми. Нынешний реестр акционеров — липа. Самые крупные держатели акций в нем не фигурируют.

— Откуда вы это знаете?

— Реестром ведает мой бывший одноклассник и большой друг. Именно благодаря нашей дружбе американцы заключают договор со Смоленским заводом, а не с АЗЛК, ГАЗом или Тольятти. Через него-то я и узнал обо всей этой подковёрной борьбе вокруг моей доли акций.

— Сколько вы платите своему другу? — спросил вдруг Сергей Борисович.

— Десять процентов от общей суммы по завершении всей сделки.

— В таком случае ему можно доверять. Продолжайте.

— С крупными акционерами уже ведутся переговоры о продаже их пакетов. Сейчас около сорока трёх процентов акций аккумулировано в руках тринадцати держателей. На тот случай, если пресса вздумает совать свой нос в чужие дела. Правление завода не хочет бала мутить воду. Это может сказаться на отношениях с американским инвестором. Мы сделаем ход первыми. Скупим акции по восемьдесят центов за штуку и продадим их после подписания договора вдесятеро дороже. Чистая прибыль — семьсот двадцать миллионов долларов. Семьдесят из них уйдут в качестве оплаты за услуги моему другу, остальное мы поделим между собой в оговоренной пропорции.

— Почему вы так уверены в успехе? — спросил Сергей Борисович. — Мне сдается, что очень многие люди захотят помешать нам. И среди них будет немало влиятельных. Если, конечно, все пойдет именно так, как вы говорите.

Константин Георгиевич ухмыльнулся блудливо, словно нашкодивший кот.

— Я пока ещё курирую переговоры с крупнейшими держателями акций и могу скрыть часть информации. Никому и в голову не придет, что кто-то попытается провести сделку в обход правительства. Я просчитал возможные контрходы. Контракт будет подписан, как и говорилось, через два месяца, в пятницу. Мои коллеги и правление завода постараются придержать информацию о подписании контракта, когда узнают, что сорок процентов акций растворились в воздухе. Их расчёт будет строиться на том, что до понедельника данные никак не просочатся в прессу, а за субботу и воскресенье они успеют отыскать покупателей акций, то есть нас, и забрать, — изъять, конфисковать, принудить к продаже, называйте как вам угодно, — эти бумаги. Константин Георгиевич снова улыбнулся.

— Логично, — согласился хозяин кабинета. — Ради такой суммы они не остановятся ни перед чем.

— Разумеется. Речь как-никак идет о миллиарде долларов.

Сергей Борисович серьезно посмотрел на собеседника.

— Не пойму только, чего вы веселитесь. По вашим собственным словам, нас попытаются убить.

— В том-то и дело. Не нас, а покупателей акций! Все сделки обязательно фиксируются в реестре акционеров. Кроме того, для купли-продажи подобного пакета необходимо получить разрешение Антимонопольного комитета. Насчёт комитета можно не волноваться, я лично займусь этим, а относительно реестра акционеров… В нём появится соответствующая запись. В пятницу, в четыре часа дня. Ее сделает тот самый друг, о котором я упоминал. Согласно этой записи, акции скупит маленькая, никому не известная фирма, имеющая места на фондовом рынке. Правлению завода, как и моим коллегам, понадобится некоторое время, чтобы установить, кем и на какой юридический адрес зарегистрирована фирма. Так вот, фирма окажется зарегистрированной по подложным документам, а все её сотрудники — мёртвыми душами. Это здорово осложнит поиски. Ну и, наконец, наши конкуренты должны будут принять решение об «устранении». Поверьте мне, никто не прибегает к подобным шагам слишком охотно. Им придётся всё обдумать, взвесить, определить, кто возьмет на себя ответственность. Но… Но… Все это теряет смысл после того, как акции будут проданы по новой, уже повысившейся цене, и цена эта станет достоянием гласности. — Константин Георгиевич улыбнулся с налетом театральной таинственности. — А теперь следите за моей мыслью. Мы «заряжаем» своих корреспондентов в вечерних газетах, на телевидении и радио. Уже в пятницу вечером информация о подписании договора появится в прессе. В субботу же утром она станет доступна всем желающим. В понедельник фондовый рынок начнет продавать акции Смоленского автозавода по новой цене. Далее… Снятие запрета на пространственный арбитраж вступит в силу с момента подписания договора. Мне это известно доподлинно. От данного пункта американская сторона не отступит ни в коем случае, даже под угрозой расторжения сделки. А сделку расторгнуть не смогут, поскольку кое-кто уже хорошо погрел на ней руки. И речь идёт о больших деньгах. Значит, запрет будет снят не позднее пяти часов вечера пятницы. В Лондоне в это время только три часа дня, а фондовый рынок работает до четырёх. Мы воспользуемся данной разницей в своих целях. У нас в запасе будет целый час. И за этот чар наша маленькая фирмочка продаст акции на Лондонском фондовом рынке. Все. Проблема перестанет существовать. А после проведения сделки фирма закроется, чтобы никогда больше не открыться. Вот, собственно, в общих чертах все. Юридически операция абсолютно законна.

Сергей Борисович размышлял. Гость говорил истинную правду. Сделка абсолютна законна.

— Вы полагаете, что удастся за час найти покупателя и провести сделку?

— Разумеется, нет. Покупателя или, что вероятнее, покупателей я найду заранее.

— Ну допустим, нам удалось заполучить эти акции и даже продать их. А что потом? Не думаю, что у ваших коллег не возникнет желание наказать тех, кто обвёл их вокруг пальца. Убить, может быть, и не убьют, а накажут обязательно. Такие деньги мимо рта проплыли.

— Верно. Они попытаются взять за жабры моего приятеля, но он к тому времени будет за рубежом. И тогда станут искать «владельца» фирмы.

— Да. Это займет время, но рано или поздно его найдут. Для ФСБ это не слишком большая проблема. С вашей «бандой» мы тягаться не сможем.

— Правильно. Они попытаются отыскать этого человека и выйдут… на вашего нового «босса». Его возьмут и потихоньку придавят в Лефортове. А спишут на само убийство. Вот и всё.

— Каким образом вы планируете подставить моего «босса»?

— Для начала опергруппа, осматривая найденный где-нибудь в лесу труп, «случайно» обнаружит в кармане убитого фальшивый паспорт. Тот самый, по которому была зарегистрирована фирма, продавшая акции. Убитый окажется одной из «шестёрок» вашего «преемника», Тимофея Лукашкина. Далее организуем анонимный телефонный звонок «боссу». Смотри, мол, верный «оруженосец» провернул крупное дело, убрал исполнителя, а делиться не собирается. В твой же карман залезает, прикинь. «Босс», конечно, поумнее этого сопляка. Он сначала все проверит. Но факт останется фактом. «Шестёрка» сработал на фондовом рынке, а затем был убит. «Босс» теряет лицо. Он не может уследить за своим «огородом», а значит, ему не место в кресле «босса». Что произойдет потом, надеюсь, объяснять не надо? И даже если официальные власти не сумеют накрыть его на «мокром», папашка покойного Лукашкина достанет бывшего кореша из-под земли. Всё. Шах и мат.

Сергей Борисович закурил, уставившись в какую-то точку на стене. Он думал. Лихорадочно просчитывал варианты. Все сходилось одно к одному. План казался блестящим.

— «Шестёрку» придется «сработать» нам?

— Вам или кому-то из ваших людей, не имеет значения. Главное, чтобы это был надёжный человек.

— В чем будет заключаться моя дальнейшая роль?

— Первое: вам придется убедить крупных держателей акций, что сделка абсолютно законна. Я представлю вам полный список со всеми атрибутами. Предварительная договоренность о продаже уже существует, нужно просто убедить их в выгодности нового покупателя. Второе и самое важное. Необходимо сделать так, чтобы ваши подопечные исчезли на две последние недели перед подписанием контракта. Можно организовать круиз или ещё что-нибудь. Важно, чтобы они оказались не пределов досягаемости моих коллег и членов правления завода. Оформление сделки, в частности подготовка документов, отнимает немало времени. Вы начнете заниматься этим уже в круизе, но подписи свои продавцы поставят здесь, в Москве, когда проверят поступление средств на счета в банке. Отсюда четвертое: необходимо подобрать квартиру, в которой состоится подписание бумаг. Гостиницы и прочие официальные организации не годятся. Их проверят в первую очередь. Если продавцов отыщут раньше, чем мы успеем закончить свои дела, нам не поздоровится. Частная квартира — оптимальное решение проблемы. Естественно, мы должны гарантировать стопроцентную безопасность нашим гостям. И этим тоже придется заниматься вам. Мне нельзя сейчас слишком суетиться, чтобы не насторожить коллег. Ни в какие поездки я тоже отправиться не могу. Это сразу бросится в глаза. У меня эти два месяца будут загружены предельно. Именно поэтому мне и приходится настаивать на подписании бумаг здесь.

— А если продавцы озаботятся, почему мы выбрали частную квартиру?

— Вы скажете им, что избегаете внимания прессы. Для этого у вас есть серьезные основания. Если информация о сделке просочится в прессу, у меня, члена правительства, и у вас, моего внештатного помощника, возникнут серьезные неприятности по службе. Не волнуйтесь. Продавцы в любой момент смогут связаться со мной, а я подтвержу ваши полномочия.

Мафиозо, давно уже не получавший удовольствия от работы, почувствовал нечто очень похожее на азарт. Он любил такие вот многоходовые комбинации в первую очередь потому, что ему нравилась игра ума. Тот, у кого больше выдержки, быстрее реакция, острее ум, в конце концов получает «банк». Но деньги — вторичны. Они награда за верные ходы в тщательно продуманной и просчитанной партии. Почти как игра в преферанс. Только тут азартнее, интереснее, острее.

— Это всё? — спросил серьезно Сергей Борисович.

— Вам мало?

— Напротив. Это стоит куда больше тридцати процентов. Мои деньги, прикрытие, люди, охрана, квартира. Пятьдесят процентов. Это минимум.

— Тридцать пять. Ваши деньги будут возвращены, охрана практически ничем не рискует, а вы получаете за это двести двадцать семь миллионов долларов. Почти двести тридцать.

— Сорок пять процентов.

— Сорок. Помните, что сделку — через правительство и Антимонопольный комитет! — оформляю я, а значит, и рискую не меньше вашего. Покупатель на акции тоже мой. Плюс к этому вам наверняка не обойтись без моей помощи при переговорах с продавцами. К ним на голом криминале не подъедешь. Это очень богатые люди.

— Вы нас с кем-то путаете, — улыбнулся Сергей Борисович. — Мы не имеем отношения к криминалу. Тем не менее хорошо, пусть будет сорок два процента.

— Договорились.

— Мне понадобится ещё день, чтобы всё обдумать, взвесить и принять окончательное решение. Завтра я вам позвоню.

— Отлично. И последняя просьба. Независимо от того, какое решение вы примете, постарайтесь, чтобы о нашем разговоре знали как можно меньше людей.

— Договорились.

Константин Георгиевич поднялся, протянул руку. Сергей Борисович пожал её, хотя и несколько суховато. Позвал:

— Володя! — В дверь заглянул давешний молодой человек. — Проводи нашего гостя до машины.

Мафиозо уже знал, что согласится, но он всегда следовал старому правилу: никогда не говори «да» сразу, каким бы заманчивым тебе ни казалось предложение.

У дверей Константин Борисович остановился и улыбнулся:

— До завтра. Приятно было с вами поговорить.

— До завтра, — ответил мафиозо.