– Сейчас посмотрим. – Страничка, другая. К. М. – Черт, промахнулся. – Л. – Ага, вот. – Еще один номер, заштрихованный так же, как и первый. – Ну что, Саша, – Волин закрыл книжицу, положил на стол, – вызывай криминалиста, потом позвони дежурному по ГУВД, объявляй Баева во всероссийский розыск. Книжку эту отправим на анализ, пусть установят номера вычеркнутых телефонов. И записочки надо собрать. Кстати, – он оглядел стену. – Интересно, зачем Баеву понадобилось клеить записки, когда у него записная книжка под рукой?

– Может, ему лень было в стол каждый раз лазить. А тут так удобно. Я вот еще о чем подумал, Аркадий Николаевич. С записной книжкой более-менее ясно. Завалилась за стол, затерялась. Но, если Баев и есть тот самый психопат, то почему не уничтожил фотографии и записки, прежде чем сбежать? С такими уликами любой суд ему «пятнаху» навесит на «раз». Как с куста.

– Кто его знает, – пожал плечами Волин. – Чужая душа – потемки. Вот поймаем, тогда и выясним. Иди, звони. Поздно уже. Отдыхать тебе пора.

– Успею еще наотдыхаться, – серьезно ответил Саша и громко поинтересовался: – Кто-нибудь покажет мне, где в этом доме телефон?

***

Маринка рванула из сумочки рацию, заполошно нажала кнопку «вызов». Одновременно она ухватила за спинку тяжелое кресло и потащила к двери. Нужно забаррикадироваться, чтобы убийца не смог войти. Рация молчала. Очевидно, телохранитель уже уехал. Маринка отшвырнула бесполезный передатчик в угол. Надо что-то делать, пока Боря не пришел и не перерезал ей горло. Она вцепилась обеими руками в спинку кресла, подтащила его к двери, опрокинула на пол и тут же метнулась к столику, на котором стояли кофеварка и телефон. Схватилась за крышку. Кофеварка с грохотом покатилась по полу. На линолеум хлынула остывшая коричневая жидкость. Следом, жалобно звякнув, свалился телефон. Трубка соскользнула с рычагов, и в комнате повис тонкий, как комариный писк, гудок. Маринка подтянула столик к двери, грохнула его поверх кресла. Перевернула тяжелую стальную вешалку. Конечно, этого было мало. Подобная баррикада, наверное, смогла бы остановить женщину, но не физически крепкого мужчину. Если бы Маринка могла, она заблокировала бы дверь диваном, но у нее не хватило сил даже сдвинуть его с места. Телефон! Ей еще ни разу не приходилось пользоваться служебной линией. Маринка не знала даже номера охраны. Тем не менее она схватила трубку и, с ужасом глядя на дверь, начала набирать первые попавшиеся цифры. Наконец в трубке что-то щелкнуло и сонный голос ответил:

– Справочная слушает.

– Девушка, вызовите охрану на четвертый этаж!

– Вахта «3-15», – «справочная» девушка повесила трубку.

– Твою мать, – выдохнула с отчаянием Маринка, набирая номер. Ответили мгновенно. – Охрана? – закричала она. – Поднимитесь на четвертый этаж. Здесь маньяк! Он хочет убить меня!!! – Человек на том конце провода молчал. – Охрана!!! Вы слышите меня?

– Никого нет дома, – произнес механически-ехидный голос Бори. – Никого нет дома. Никого нет дома. Он захохотал, и хохот этот, визгливый, исполненный безумного торжества, заставил Маринку закричать. Она в ужасе отшвырнула трубку, словно скользкую ядовитую гадину. Теперь ей стало абсолютно ясно: ни один человек в мире не сможет защитить ее. Боря убьет любого, кто встанет у него на пути. Он всесилен, как сам Сатана. Умные разговоры об охране не стоят и выеденного яйца. Никакие телохранители не могут противостоять ему. Он слишком умен. Его не остановить. За дверью послышались чьи-то шаги. Маринка съежилась от ужаса, забилась в угол, между стеной и боковой стенкой дивана. Человек остановился, прислушиваясь. В эту секунду ожила валяющаяся в противоположном углу рация:

– Охрана. Ответьте. Маринка быстро, на четвереньках, по-собачьи, поползла через комнату. Ей почему-то казалось, что прятаться надо именно за диваном. На открытом пространстве она совершенно беззащитна. Схватила рацию и стремглав кинулась назад.

– Ответьте охране! Что случилось? – Телохранитель явно встревожился. – Что случилось? Маринка нырнула за укрытие и перевела дух, нажала на клавишу вызова.

– Скорее на помощь! Он здесь! Помогите!!! В дверь забарабанили кулаком.

***

Телохранитель выпрыгнул из машины и побежал ко входу в переговорный пункт. На бегу нащупал ребристую рукоятку пистолета. «Макаров» – оружие слабенькое, для серьезной переделки не годящееся, но телохранитель и не собирался палить во все стороны, как потерявший от страха голову новобранец. Он собирался бить, а в качестве кастета «ПМ» вполне подходил. Дверь оказалась запертой. В холле спокойно топтался дюжий детина. Метра два ростом и очень косая сажень в плечах. Килограммов сто двадцать, оценил телохранитель, барабаня по двери. Ничего себе, гвардия тут. Охранник повернул голову и зычно крикнул:

– Закрыто уже! Завтра приходи! Телохранитель выматерился и, оскалившись зло, еще раз грохнул кулаком по толстому стеклу.

– Ну, чего ломишься? – упрямо выпятил чугунную челюсть детина. – Сказано тебе: «закрыто», нет, ломится.

– Открывай, б… – выдавил с ненавистью телохранитель и добавил громче: – РУОП.

– Удостоверение есть?

– Есть. Открывай! – Телохранитель сделал вид, что ищет удостоверение во внутреннем кармане куртки. Охранник верил в свои могучие мышцы, как во всевышнего. А еще он верил в оружие. Не меньше, чем в мышцы. Поигрывая неохватным бицепсом, бугай скинул запирающую скобу и, положив вторую руку на кобуру, приоткрыл дверь. Совсем чуть-чуть. Ровно настолько, чтобы можно было спокойно разговаривать.

– Ну чего? Нашел удостоверение-то?

– Нашел. Телохранитель слегка отклонился назад и что было сил ударил ногой по створке. С ног охранника он, конечно, не сбил, – попробуй свали эдакую тушу, – но толкнул хорошо, удачно. Бугай неловко отступил на пару шагов, размахивая руками, как утка крыльями. Именно этого телохранитель и ждал. Ворвался в холл и на ходу грохнул рукоятью пистолета в плоское массивное переносье. Охранник охнул, присел на корточки, схватившись за нос, и тогда телохранитель ударил еще раз, по коротко стриженному, с проседью, бугристому затылку. Точно между двух макушек. Бугай хрюкнул и грохнулся на бок. Совсем как собачка, выполняющая команду «умри».

– Лежи тихо, – пробормотал телохранитель, снимая с пояса битюга ключи и запирая входную дверь на три оборота. – Все, ублюдок. Ты попался.

***

Стук не прекращался. Он нарастал, выворачивая наизнанку мир. Он смешивался с визгом молний, пронзающих небо от верхушки купола и до самой земли. Хотя, наверное, это были вовсе не молнии, а человеческие голоса, но голоса картонные, неживые, ненастоящие. Маринка легла на пол, заткнула уши руками, прижала колени к груди и закрыла глаза. Она закуклилась в своем страхе, поплыла в нем, словно нерожденный младенец в теплой черноте материнского чрева. Ничего не видела, не слышала и не воспринимала. Ужас смерти перерос в абсолютное, спокойное равнодушие. В нем оказалось уютно, и Маринке не хотелось рождаться заново. Даже когда она услышала, как кто-то выбивает дверь. Жуткой силы удар и грохот рассыпающейся баррикады. Плевать. В ласковой темноте не было ничего и никого, кроме нее самой. Крупица жизни, уже неразделимая со смертью. Беспамятство, в котором сознание танцевало медленный фокстрот.

– Вы живы? Она сжалась еще сильнее. Кто-то здесь был. И этот кто-то хотел вытащить ее на свет, как половую тряпку из-под ванны. Нет, ее нет. Она умерла. Для всех, кроме себя.

– Мариночка, с вами все нормально? – голос Сергея Сергеевича. Они собрались, чтобы понаблюдать за процессом родов. Не надо. Положите тую на могилу и оставьте зарастать травой.

– Она в шоке, – это был голос телохранителя. – Эй, кто-нибудь, принесите нашатырь! Так, теперь ты. Драться умеешь?

– Приходилось.

– Отлично. Вот тебе ключи от входной двери. Иди на первый этаж и вызови наряд милиции. Попробуй, кстати, привести в чувство этого бычка внизу. Все, вперед.

– Но…

– Я сказал, бегом!!!

– О, Господи. Только этого мне и не хватало, – искренне огорчился Сергей Сергеевич. – Она придет в себя?

– Не знаю. Всяко бывает.

– Ну за что, за что мне такое? – причитал Сергей Сергеевич. – А вы что собрались? Заняться нечем? Быстро все… по рабочим местам.

– Ни в коем случае. – Это снова телохранитель. – Никому из комнаты не выходить. И прикажите остальным сотрудникам не покидать кабинетов и не открывать двери на стук. Это понятно?

– А в чем дело?

– Дело в том, что где-то внутри здания прячется сумасшедший. Убийца-маньяк. Он понимает, что шумиха уже поднялась и что скоро здесь будет милиция, поэтому вполне может попытаться пересидеть суматоху в одном из кабинетов.

– А… то есть как? – голос Каляева дрогнул.

– Просто. Убьет какую-нибудь девицу и запрется вместо нее.

– О боже мой. О боже мой. Маньяк внутри здания. Господи, что же мне делать?

– В первую очередь кончайте ныть. Вы здесь главный. К тому же один из немногих мужчин в этом цветнике. Постарайтесь вести себя соответственно. Принесли? Отлично. Аптечка? А в ней есть нашатырь? Прекрасно. Дайте его сюда. Дайте, говорю, все пальцы осколками порежете с непривычки… А ну-ка, просыпаемся. Мрак беспамятства лопнул, словно воздушный шар. Резкий отвратительный запах ударил в голову, заполнил легкие, разорвавшись внутри, как вакуумная бомба. Маринку тащили к свету, а она сопротивлялась отчаянно, давясь собственным криком, корчась от боли. Ей не хотелось возвращаться. Ей хотелось умереть, но самой по себе. Без помощи этих горячих, властных рук. Или остаться там, в чернильной пустоте, плыть блаженно по глубинным волнам собственных чувств, оставляя позади мысли, панцирем окольцовывающие рваное тело ужаса. Резкая пощечина отбросила ее голову назад и вбок. Маринка всхлипнула и открыла глаза. С губ сам собой сорвался сдавленный крик. Она не чувствовала боли. Крик был подсознательным отголоском недавнего кошмара. Маринку колотила нервная дрожь. Телохранитель приподнял ее, прижал к себе, погладил по волосам, прошептав:

– Тихо, тихо, тихо. Все кончилось. Все уже кончилось. Он ушел. Его нет. Вы в безопасности. Маринка увидела стоящего посреди комнаты Сергея Сергеевича. Толстяк растерянно улыбался, еще не веря, что все закончилось благополучно. Сотрудница, дура чокнутая, пришла в себя. Значит, не нужно будет оплачивать производственную травму. А что? Любой психиатр мигом докажет, что «крышу сорвало» у девочки только благодаря тяжелым психологическим условиям.

– Мариночка, – елейным голоском пропел Каляев. – Вы очнулись? Ну, слава Богу. Слава Богу. А мы-то, мы-то как переволновались все. Телохранитель повернулся к нему, сказал негромко:

– Я отвезу Марину домой. Надеюсь, вы понимаете, что ни о какой работе теперь не может быть и речи.

– Конечно, конечно, – всплеснул пухленькими ручками Сергей Сергеевич. – Пусть Мариночка побудет дома денек-другой, отдохнет, оправится. Мысль его была тривиальной и понятной, как шлагбаум: «Надо держать эту психопатку подальше от фирмы». Телохранитель посмотрел на Маринку:

– Вы можете идти? Она кивнула, оперлась рукой об пол, попыталась подняться. Однако колени подогнулись, и Маринка вновь оказалась на полу.

– Осторожно, осторожно, – приговаривал телохранитель, бережно поддерживая ее поперек спины. – Встаем, медленно, не торопясь. Вот так. Аккуратно. Голова кружится? Ноги как будто ватой набили, да? Ничего страшного. Нормальная реакция организма на избыток адреналина в крови. Это пройдет. – Он покосился на толстяка. – Когда приедет наряд, скажите им, чтобы перекрыли все выходы из здания. Я позвоню на Петровку, через десять минут здесь будет группа захвата. До их прибытия никому из комнат не выходить.

– Хорошо, хорошо, – торопливо закивал Сергей Сергеевич. – Не беспокойтесь. Все сделаем. – Он словно перекладывал ответственность за жизни своих сотрудников с собственных пухлых плеч на плечи этого молодого, здорового парня. И, надо сказать, делал это Каляев с большой охотой. Ему было страшно не меньше, чем всем остальным. – Я сейчас же… Немедленно…

– Пойдемте, – мягко сказал охранник Маринке. Он провел ее по коридору, по лестнице. Они спустились до третьего этажа. Здесь Маринка остановилась, указав трясущейся рукой на телефон. Трубка, покачиваясь, висела на шнуре у самого пола.

– Он мне звонил. Боря мне звонил.

– Вы уже говорили, – напомнил телохранитель.

– Нет, он звонил еще раз… – Маринка с трудом сглотнула тягучий горький комок, застрявший в горле. – С этого аппарата. Уже… уже после того, как вы уехали.

– Вон как? Телохранитель, не отпуская Маринку, чуть подался к прикрытой двери, ведущей в темный коридор третьего этажа, и пнул ее ногой. Створка распахнулась, с пушечным грохотом ударившись о косяк. Желтый прямоугольник света упал на квадратики линолеума, выхватил из мрака лежащее на спине тело. Белые скрюченные пальцы, тусклый ободок обручального кольца, задранный к потолку острый подбородок, под которым страшно зияет фальшивая улыбка. И большая, черная, похожая на языческий нимб, лужа вокруг головы.

– Этот ублюдок опаснее, чем я думал, – пробормотал телохранитель, увлекая Маринку за собой. – Мы его недооценили. На первом этаже молодой квадратный парень с растерянной усмешкой, выдававшей испуг, караулил дверь. Рядом с ним, зажимая разбитое лицо, сидел на полу «пятнистый» бугай. Увидев телохранителя, он поморщился, буркнул:

– Ну ты даешь, начальник.

– Извини, некогда было объясняться, – ответил тот. – В следующий раз сначала проверь документы, а уж потом открывай дверь.

– Ладно, запомню.

– У тебя пушка заряжена? Или так, для вида?

– Две обоймы, – снова поморщился бугай.

– Вытащи ее из кобуры и до прибытия милиции держи под рукой. – Он повернулся к молодому: – Наряд вызвал?

– Сейчас подъедут.

– Молодец. Смотрите в оба, ребята. По зданию бродит вооруженный ножом психопат. Он уже перерезал горло охраннику с третьего этажа и, конечно, не задумается, если придется прикончить еще двоих парней. Понятно? Бугай кивнул серьезно, достал из кобуры «макаров» и передернул затвор, пробурчав: «Пусть только сунется». Молодой же побледнел и заулыбался панически. Телохранитель и Маринка вышли на улицу, зашагали к припаркованной на углу «четверке», забрались в салон. Охранник запустил двигатель и включил печку. Теплая волна покатилась в салон. Маринка, кутаясь в пальто, отвернулась к окну и слепо уставилась сквозь стекло на пустынную, залитую светом фонарей улицу. По Арбату с ревом проносились машины. Телохранитель достал из кармана сотовый телефон, набрал номер.

– Алло, – сказал негромко, не желая лишний раз беспокоить пассажирку. – Это я. Как дела? Та-а-ак. Я же говорил, что это очень хитрый и очень опасный ублюдок. Вот что, парни, подъезжайте-ка на Арбат. Здание телефонного узла, напротив «Праги». Этот гад где-то внутри. Надо его «выкурить». Нет, не уйдет. Я поставил двоих местных у входа. Они его не выпустят. Да, ствол у них есть. Один, правда, но этого хватит. И наряд сейчас подъедет. Потом отзвони. До связи. Телохранитель отключил телефон, сунул его в карман, хмыкнул.

– Номер, который вам дали, «липовый». Мы проверили. Никакого Бори, конечно, в квартире не было. Благопристойная семья. Мама – учительница, папа – ветеринар, сын – школьник. Наш «друг» просто подключил свой аппарат напрямую к распределительному щиту. Не сомневаюсь, что и все предыдущие разы он пользовался этой маленькой уловкой. По номеру нам его не поймать. Маринка даже не пошевелилась. Просто сидела и смотрела в окно.

– Ладно, – сказал телохранитель. – Ребята поставят все здание вверх дном, но его найдут. Никуда этому уроду теперь не деться. Можно считать, он у нас в руках. Телохранитель нажал на газ. «Четверка» взвизгнула колодками, разворачиваясь, рванула по темной Поварской, резко свернула в Борисоглебский переулок, пронеслась до Арбата и пошла вправо, к Кутузовскому. На протяжении всего пути телохранитель поглядывал в зеркальце заднего вида. Проспект казался почти пустынным, ночь все-таки. До дома они домчались за четверть часа. Машина остановилась на углу. Телохранитель заглушил двигатель.

– Во дворе сейчас не приткнешься. Ну да ничего. Я провожу вас до квартиры. В любом случае за нами никто не следил. Это точно. Маринка, всю дорогу смотревшая в окно, вздохнула, выпрямилась, сказала, глядя прямо перед собой:

– Знаете, я подумала и решила… Не нужно больше меня охранять. Телохранитель внимательно посмотрел на нее, затем пожал плечами:

– Позвольте спросить, почему?

– Вы не можете его остановить. Никто не может его остановить. – На лице Маринки застыло ледяное спокойствие. – Вы не просто недооценили этого человека. Вам даже невдомек, насколько ваше представление о нем не совпадает с действительностью.

– Тем не менее он всего-навсего человек и, как все люди, смертен. Маринка повернулась к спокойному, как скала, телохранителю:

– Хотите сказать, что… убьете его?

– Вы схватываете на лету, – подтвердил тот. – Скорее всего этот разговор вообще не имеет смысла. Девяносто девять и девять десятых за то, что вашему мнимому «братцу» как раз сейчас надевают наручники на запястья, но, на всякий случай… Разумеется, речь идет только о самозащите. Не более.

– О вашей самозащите.

– О моей, о вашей. – Он потянулся за сигаретой, закурил. – Вы можете заключить договор с моим охранным агентством. Тогда я буду официально отвечать за вашу безопасность. Правда, вам придется оплачивать мои услуги, но такой договор даст мне право использовать оружие в случае, если ситуация выйдет из-под контроля.

– То есть если моей жизни будет угрожать опасность?

– Совершенно верно.

– Она мне уже угрожала, – холодно отрубила Маринка. – Сегодня. И вы ничего не смогли сделать. Не сможете и впредь. Всего доброго, – она потянулась к дверце, но телохранитель цепко схватил ее за плечо.

– Сначала выхожу я, потом вы.

– Я, кажется, сказала, что больше не нуждаюсь в ваших услугах. Можете ехать домой.

– Одну секундочку. Я должен вам кое-что объяснить, – спокойно сказал телохранитель, рывком усадил Маринку в кресло и, бросив окурок на тротуар, захлопнул дверцу. – В данную секунду я отвечаю за вашу жизнь. Не вы меня пригласили, не вам меня и прогонять. Поднимитесь наверх, обсудите данный вопрос с Мишей. Он знает номер моего сотового телефона. Если вы решите, что мне здесь больше нечего делать, пусть позвонит и скажет об этом сам. Я уеду. Но прежде подумайте: Боря не собирался вас убивать. Если бы он пришел за вашей жизнью, то не стал бы звонить. Согласен, я допустил большую ошибку, недооценив этого парня. Но зачем он устроил весь этот спектакль сегодня?

– Не знаю, – тихо, почти беззвучно прошептала Маринка. – Я уже ничего не знаю, правда. Я устала.

– Потому что вы напугали его.

– Я?

– Конечно. Когда вышли на работу. Наш расчет оправдался. Он забеспокоился. Очевидно, этот тип следил за нами от самого вашего дома, видел, что вас сопровождает охрана. И тогда он проделал виртуозный трюк с телефонным звонком. Я не могу не уважать его изобретательность. Но надо верно оценивать факты. Боря испугался. Он понял, что не способен контролировать ситуацию. События начали развиваться иначе, чем планировалось. Этот хитроумный ублюдок все взвесил и нашел единственно верное решение. Он решил напугать вас. Причем напугать так, чтобы руки-ноги отнялись от ужаса. Как видите, ему это удалось.

– Как получилось, что вы бросили меня? – вспыхнула вдруг Маринка. – Как ты мог уехать и бросить меня одну? Ты же обещал! Ты обещал, что все время будешь рядом, что мне ничто не угрожает. Я поверила тебе! Телохранитель вздохнул:

– Я никуда не уезжал. Просто в этой стране до сих пор не перевелись идиоты. Хочешь, чтобы я объяснил, как все получилось? Пожалуйста. В тот момент, когда ты связалась со мной по рации, мимо проезжал милицейский «бобик». Парней в погонах вид человека с передатчиком возбуждает не меньше, чем параноика – картины Рубенса. Они вытряхнули меня из машины и стали проверять документы. Знаешь, как это делается? Сначала просят предъявить паспорт, потом документы на машину, потом руки за голову, откуда пистолет, где разрешение на ношение служебного оружия, то да се. Был бы повод, а уж устраивать «разбор полетов» эти ребята умеют. Короче, оторвались по полной программе. Арбат – правительственная трасса. И, как назло, должен был проезжать кто-то из наших «бугрястых шишек». Вот и приняли меня за террориста. В общем, они бы мурыжили меня еще часа три, если бы я не упросил их вызвать знакомых ребят с Петровки. – Он снова закурил. – Передатчик эти моральные уроды бросили на сиденье «бобика». Я слышал, как ты меня вызывала, но ничего не мог сделать. В салоне повисло напряженное молчание. Маринка обдумывала рассказ телохранителя. Если дело обстояло именно так, как он рассказывал, то иного выхода у него не было. Он поступил так, как должен был поступить. В противном случае его скрутили бы и увезли в отделение. Неизвестно еще, чем бы все закончилось, не появись телохранитель вовремя на этаже. Возможно, Боря решил бы воспользоваться случаем и изменить очередность жертв. Маринка вдруг вспомнила, как телохранитель прижимал ее к себе. Бережно и нежно. Как гладил по волосам и шептал на ухо что-то ласковое и успокаивающее. Она неожиданно подумала о том, что у этого плечистого парня самая неблагодарная из всех неблагодарных работ.

– А если бы он оказался у моего кабинета? Ты бы убил его?

– Постарался бы обойтись без стрельбы. Маринка посмотрела ему в глаза:

– И ты согласился бы умереть вместо меня? Телохранитель усмехнулся криво. Видимо, эта мысль уже приходила ему в голову не раз и не два.

– Моя работа заключается не в том, чтобы погибнуть за клиента, а в том, чтобы спасти клиента и, по возможности, себя.

– Ты не ответил. – Их лица сблизились. Губы почти соприкоснулись. Они чувствовали дыхание друг друга. Жаркое, прерывистое. Голоса снизились до едва различимого шепота. – Ты бы умер за меня?

– Если бы вопрос стоял так: ты или я…

– Я или ты… Маринка осторожно коснулась губами его щеки, поцеловала, легко скользнув по коже кончиком языка. Он повернул голову, ища ее губы своими губами.

– Я бы умер… Горьковатый привкус табака и едва различимый – мяты запекся на Маринкиных губах. Она провела языком по его сухим, горячим губам. Он сжал ее плечо. Прикосновение было приятным. Сильным. Пальцы его едва заметно подрагивали от возбуждения. Маринка отстранилась, чтобы увидеть глаза телохранителя. Карие, с расширившимися зрачками. Не зря говорится: «Глаза – зеркало души». По ним можно абсолютно точно сказать, что человек чувствует в данный момент. Маринка стряхнула с плеч пальто, расстегнула верхнюю пуговицу на блузке. Ей даже не приходилось фантазировать. Она просто проигрывала в реальности свой обычный «телефонный» сценарий. Телохранитель протянул руку и коснулся шершавой ладонью ее щеки. Кончиками пальцев провел по щеке, подбородку. Наклонился вперед и коснулся губами ее шеи. Маринка запрокинула голову. Он не торопился, не набрасывался, как Мишка, жадно, словно это последняя секунда жизни. В нем ощущалась сила и чувственность. Его губы, как раскаленное тавро, обжигали кожу. Пальцы скользили по груди легко, воздушно. Маринка чувствовала, как, сокрушая шаткую стену рассудка, вырастает в ней вьюн желания. Она хотела этого мужчину. И в ее желании отсутствовала жажда измены. Ни намека на банальный животный секс. Это и не должно было быть сексом в физиологическом смысле. Не акт – символ акта. В том, что происходило сейчас, присутствовало нечто гораздо большее. Более интимное и, как ни странно, духовное. Человек, каждую секунду готовый отдать за тебя свою жизнь, становится не просто близким. Он превращается в часть тебя. Он роднее матери и отца. Родители дарят жизнь, он – сохраняет ее. Именно это и ощущала Маринка. Потребность слиться с ним, стать единым целым. Довериться этому человеку более, чем кому бы то ни было. Его пальцы отыскали пуговицу на блузке, расстегнули ее, сползли ниже, еще ниже, еще.

– Почему ты молчишь? – шепотом спросил он.

– Ты хочешь, чтобы я что-то говорила? Маринка, сияя необычной, светящейся улыбкой, сбросила пиджак, блузку. Закинув руки за спину, расстегнула лифчик.

– Нет, – ответил он. Голос его стал хрипловатым.

– Тогда зачем спрашивать? Маринка протянула руку, мягко обхватила его за голову, прижала к груди и, вздрогнув, почувствовала, как его губы смыкаются вокруг соска. Она опустила руку, нащупала ремень на его брюках, потянула, скидывая застежку. Телохранитель, не прекращая целовать ее грудь, закинул руки за спину, сбросил куртку. На боку у него болталась кобура. Маринка потянула ремни. Кобура шлепнулась на пол, куда-то под ноги. Сейчас его можно было взять голыми руками. Разве это не символ высочайшего доверия? Отстранившись, он стянул рубашку через голову и тут же снова подался вперед.

– Опусти сиденья, – прошептала Маринка. Телохранитель посмотрел на нее, облизнул губы.

– Черт, что мы делаем? – пробормотал он. – Что мы делаем? Маринка, не переставая улыбаться, расстегивала его брюки.

– Тебя мучает совесть?

– Я чувствую себя ублюдком. Застежка «молнии» с легким треском пошла вниз.

– Почему? Он посмотрел на нее.

– Зачем ты это делаешь?

– А зачем ты это делаешь?

– Не знаю. Она потянула его брюки вниз.

– А я знаю абсолютно точно, – наклонилась, поцеловала его грудь, коснулась языком соска, скользнула губами по животу, коснулась пениса и тут же выпрямилась. Его лицо почти касалось ее лица. – Опусти сиденье, – прошептала в самое ухо. Ее пальцы легли на его промежность, скользнули вверх-вниз по пенису. – Успокойся. Я сама этого хочу.

– Черт, – таким же сдавленным шепотом ответил он. – Все. Давай остановимся, пока не поздно. Я не могу. Я, правда, не могу.

– Правда? – Маринка улыбалась. Она хорошо представляла себе, что он чувствует и за какой границей мужчина теряет контроль над собой. – Можешь. Тебе это так же необходимо, как и мне. И ты знаешь об этом не хуже, чем я. Опусти же это чертово сиденье. – Продолжая ласкать его одной рукой, второй она нащупала между креслами рычаг, освобождающий спинку, нажала на него. – Так лучше. Теперь я буду хранить твое тело. Маринка потянула телохранителя к себе, легко опрокинула спиной на сиденье. Продолжая ласкать его, она опустилась на колени.

***

Лева сидел на стуле у окошка дежурного и спал, привалившись к стене. Посапывал сладко, даже жалко было будить, ей-богу.

– Давно он приехал? – спросил Волин дежурного.

– Часа два ждет. Волин кивнул.

– Никто мне не звонил?

– Прислали заключение насчет трупа.

– Насчет какого трупа?

– Неопознанного. – Дежурный протянул бумагу. Это было заключение, касающееся Ладожской. В нем говорилось, что девушка с подобными приметами в розыске не значится. Заявление об исчезновении в течение двух последних недель не регистрировалось. Спасибо, братцы, вовремя. – И вот еще одно. Насчет фамилии на документе.

– Дай-ка, – Волин схватил заключение. Оперативно сработали эксперты, молодцы. Посмотрим, что у нас тут. – Пропуск в служебное здание телерадиокомплекса «Останкино», выписанный 5 января сего года на имя Тамары Гавриловны Галло, сотрудницы радиостанции «103.3». Должность: ведущая программы новостей. Галло, странная какая фамилия. Внезапно Лева вздрогнул и открыл глаза. Первый раз Волин видел его сразу после пробуждения: бессмысленный взгляд, сдвинутые к переносице брови, на лице явное непонимание происходящего. Где он, что с ним. А почему на стуле, а не в постели? А-а-а…

– Извините, Аркадий Николаевич. Сморило.

– Ничего. Ты почему не ушел? Саша должен был передать. Лева вздохнул, почмокал губами, не без труда поднялся со стула.

– Он передал.

– А чего же не уехал?

– Да вот… Решил вас дождаться. Подумал, может быть, какие-нибудь подробности понадобятся.

– Ну раз так, пойдем. Забрав у дежурного лабораторное заключение, Волин направился к своему кабинету. Казалось бы, сейчас работать и работать. Такие интересные наметки. Надо проверять факты, сопоставлять мелочи, узнавать подробности, а поди позвони в такой час «смежникам»: «рабочий день закончен, райком закрыт, все ушли на фронт».

– Лева?

– Да, Аркадий Николаевич, – бодро, словно и не спал только что, отозвался оперативник.

– Ты радио слушаешь?

– Бывает. Редко, правда.

– Радио «103.3» знаешь?

– Может, слышал. Не помню точно. Этих радиостанций сейчас – как тараканов в пятиэтажке.

– Я вот тоже не слушаю.

– А надо? Вопрос повис в воздухе. Они остановились у дверей кабинета.

– Да, кстати, – пробормотал Волин. – Похоже, мы его вычислили.

– Кого? – Лева выглядел ошарашенным. – Вы нашли маньяка? Отпирая дверь, Волин рассказывал о том, что им удалось обнаружить дома у Баева. Оперативник слушал серьезно, вдумчиво. Лева обладал аналитическим складом мышления. Он умел интерпретировать факты даже лучше самого Волина. Крутил их, вертел, разглядывал со всех сторон и, как правило, отыскивал такой угол зрения, который Волину даже в голову не приходил.

– Я не уверен, что это Баев, – наконец сообщил он, входя в кабинет.

– Лева, факты говорят сами за себя.

– Какие факты, Аркадий Николаевич? Записная книжка? Это не доказательство. Вычеркнутые фамилии? Возможно, он просто решил порвать с этими девушками. Или девушки решили порвать с ним. Представьте, у Ладожской появился богатый жених, у Пашиной – кавалер. Допустим, она тоже рассчитывала «дотащить» его до свадьбы. Зачем им Баев? Ясно же, что у него к женщинам чисто спортивный интерес. Он – коллекционер. Телефонная книжка – список женщин «на всякий случай». Никаких далеко идущих планов там и близко не было. Как только появляется завидный жених, девушки «обрубают хвост». Баев вычеркивает обеих из записной книжки. Его стоит рассматривать только в качестве подозреваемого. Волин стянул пальто, пиджак, с наслаждением сбросил кобуру и убрал оружие в несгораемый шкаф.

– А фотографии?

– А что фотографии? Снимки на память. Если сами девушки не возражали, почему бы и нет? – Лева пожал плечами. – Я лично не вижу в этом ничего криминального. Он же не порнографией занимался. Нормальные фотографии. Некоторые такие же снимки отправляют на конкурсы. И даже побеждают иногда, между прочим. Аркадий Николаевич, судя по всему, Баев – молодой обаятельный мужик. Ловелас. Вроде Сашки. Это нормально. Никаких психических отклонений в этом нет. Мы же не в семидесятых живем, когда «у нас секса не было». Волин посмотрел на оперативника, усмехнулся, покачал головой:

– Ты, Лев, уж извини, какой-то слишком… как это сейчас говорят… подвинутый?

– Продвинутый.

– Вот именно. Для оперативника. Иногда мне трудно тебя понять. – Лева вздохнул, развел руками, словно говоря: «Что тут поделаешь». – Я не сказал тебе кое-что еще. В кухне Баева мы нашли набор импортных ножей. Девять штук. Так вот, на коробке нарисовано десять ножей, а не девять. Нож для резки мяса отсутствует.

– Потерял, – сказал спокойно Лева. – Подарил. Отдал какой-нибудь из своих дам. Одолжил соседям. – Он поднял руки ладонями вверх. – У нас на него ничего нет. Абсолютно ничего. Фук. К тому же этот врач не имеет отношения к службе «777».

– А при чем здесь служба «777»?

– Там работала Ладожская. В ночную смену. Точнее, ночь через ночь. Туда же устраивалась Пашина.

– Это все хорошо и гладко, – сказал Волин. – Но есть одно «но».

– Какое?

– Тамара Гавриловна Галло там не работала.

– Кто это?

– Третья жертва. Она работала на студии «103.3». Ведущей раздела новостей. Лева хмыкнул:

– А я сейчас в списке сотрудников посмотрю.

– Посмотри, посмотри. Он у тебя с собой?

– Конечно, – Лева достал из кармана свернутый вчетверо лист, развернул, разгладил ладонью. – Так, Галло. На Г. Смотрим на Г. Нет, – разочарованно произнес он. – В списке сотрудников ее нет.

– Вот так, Лева. И никогда не спорь со старшими товарищами. По званию.

– Ладно, – вдруг бодро кивнул оперативник. – Согласен. Я не прав. В списке сотрудников «777» Тамары Гавриловны Галло нет. А в «списке трофеев» Баева она есть? Теперь настал черед Волина озадачиться.

– А черт ее знает.

– Так проверьте. Волин достал из кейса пакет с листочками-»памятками», принялся перебирать их, бормоча:

– Галло, Галло, Галло… – потянулся за телефоном, набрал номер. – Лаборатория? Вам сейчас записную книжку принесли. Там фамилии зачер… Она самая. Точно. Она самая, да. Проверьте, пожалуйста, на букву Г. Фамилия Галло. Или на Т. Тома, Тамара, короче, производные от Тамары. Ага, спасибо. Да, спасибо. Буду ждать. – Он повесил трубку, пробормотав: – В записной книжке у Баева нет фамилии Галло, а страничка на Т вообще пустая.

– Кому теперь морду бить будем? – деловито осведомился Лева. – Есть у нас в запасе подходящие кандидатуры?

– Ладно, – вздохнул Волин. – Остри, остри. Юморист. Во-первых, Галло он мог видеть и в институте. То, что ее фамилии нет в книжке, еще не означает, что они не знакомы. Во-вторых… Дай-ка список посмотреть.

– Вот, – Лева протянул список. – Сто тридцать два человека. Из них двадцать четыре мужчины.

– Так много?

– Но по трудовой работают всего четверо. Остальные – по договору.

– В смысле? Тоже, что ли, по телефону… того самого?

– А вы думали, этим одни женщины занимаются?

– Ну, откровенно говоря, да. Лева засмеялся.

– Аркадий Николаевич, мужикам время от времени тоже кушать хочется. Работа как работа. Не хуже и не лучше любой другой. Мужчины-модели вас ведь не удивляют.

– Ты сравнил. Там одни эти работают… гомосексуалисты.

– Кто вам сказал? Мне пришлось пообщаться как-то. Нормальные мужики с абсолютно нормальной ориентацией. Такие же, как вы и я. За исключением, может быть, двух-трех человек. Ну так где их нет?

– Ладно. Бог с ними. – Волин разложил на столе три списка.

– Давай лучше посмотрим, что у нас здесь. – Он взял маркер. – Посмотрим, посмотрим. Та-ак… У этого нет машины. Ага, у этого нет счета. Так… – Маркер безжалостно вымарывал одну фамилию за другой. – Кто у нас остался? Стоп, – Волин полез в соседний список. – Что за черт?

– Что? – Лева тоже заглянул в список.

– Кто такой Газеев? Ты его видел?

– Да. Помню. В бухгалтерии мальчишечка сидит.

– Вот, в списке сотрудников он «Б. П.», а в банковском – «М. П.» Это что, опечатка?

– Нет. В «777» работает Борис, а в банке его брат, Михаил. Борис – младший, Михаил – старший. Он, кстати, в «Кредитном» большая «шишка». То ли один из директоров, то ли один из соучредителей. Бог его знает. Я в этом не очень разбираюсь. А поскольку они братья, то оба, соответственно, Петровичи. «Б. П.» и «М. П.»

– А у Михаила черный «Форд», – многозначительно произнес Волин. – Так?

– Да, – кивнул Лева.

– Хорошо. Итак, на данный момент у нас четыре фамилии: Каляев, братья Газеевы и некто Никитин. Каляев – директор. Ты ведь с ним разговаривал? Какое он производит впечатление?

– Сергей Сергеевич, – оперативник невольно улыбнулся. – Толстенький, забавный такой. Живчик. Кстати, Каляев – протеже Газеева-старшего. Михаил Газеев помогал ему взять кредит на обустройство «777». Иначе ходить бы Сергею Сергеевичу по сей день в эмэнэсах. И помещение выбил тоже Газеев. «Кредитный» выделил деньги на ремонт – это телефонный узел на Новом Арбате, – за что получил в аренду два этажа сроком на пять лет и сдал их в субаренду Каляеву. Счет у «777», понятное дело, в «Кредитном». И у самого Каляева тоже. Поэтому младший Газеев работает в бухгалтерии. Странный такой парнишка. Ощущение, что ему эта бухгалтерия до фени.

– Еще бы. Удивительно было бы, если бы он еще и работал при таком-то братце. А вообще, Лева, – уважительно сказал Волин, – тебе надо было идти работать в ФСБ или, в крайнем случае, в налоговую полицию. Способности у тебя к добыванию информации.

– А мне здесь нравится, – ответил в тон Лева.

– Слушай, а тебе не показалось, что настоящий владелец «777» именно Газеев-старший, а Каляев – всего лишь прикрытие? Зиц-председатель.

– Есть и такая вероятность, – согласился оперативник. – Но данное обстоятельство вряд ли имеет отношение к убийствам.

– Как сказать. – Волин обвел фамилии Каляева и Газеева жирной чертой, замыкая в кольцо, а под «Газеев» еще и приписал: «брат». – С этими ребятами более-менее ясно. А кто такой Никитин? Лева заглянул в список.

– Один из «телефонных мальчиков». Не знаю, я его не видел.

– Надо будет навести справки об этих четверых.

– А с Баевым как быть?

– Искать. Работу ты провернул замечательную, ничего не скажешь, но, по твоей же собственной логике, любой из этих четверых может оказаться маньяком-убийцей. И ни на одного из них у нас нет доказательств.

– Да, верно, – согласился Лева, помялся и предложил: – Аркадий Николаевич, у нас действительно нет доказательств, и мы идем на поводу у этого психопата. Нам будет трудно поймать его, пока за ним остается право первого хода. Получается, что он убивает, и только после этого мы можем что-то предпринять. А что, если нам пойти первыми? С «козыря».

– Ты имеешь в виду, «заслать казачка»?

– Именно.

– Я уже думал об этом. Ничего не получится.

– Почему? Это же классно. Выберем одну из наших девчонок, приоденем в крутые шмотки, чулочки-носочки, сделаем причесочку по всем правилам, надушим, поднатаскаем и отправим в «777» наниматься на работу. Она «засветится» перед всеми кандидатами, и нам останется только ждать, пока этот психопат сам прибежит в наши объятия.

– Теперь послушай меня, Лева. Первое: если маньяку удастся перехитрить нас, то по нашей вине погибнет один из сотрудников. Не знаю, как ты, парень, а я к этому морально не готов. Второе: нам неизвестно, где и при каких обстоятельствах убийца знакомится со своими жертвами. Не забывай, что Тамара Гавриловна Галло не работала в «777». Ну и, наконец, третье…

– Аркадий Николаевич, – взмолился Лева, подаваясь всем телом вперед. – Убийца имеет отношение к «777», я чувствую. Эту Галло он мог увидеть совсем в другом месте, в теленовостях, например… ах да, она же работала на радио.

– Вот именно.

– Ну не знаю, еще где-нибудь видел. Но Ладожская-то работала в «777», и Пашина пыталась устроиться туда же.

– А днем Ладожская работала в банке. И еще они вместе лечили зубы в институте стоматологии. Лева, это сказка про белого бычка. Мы так можем до завтра спорить. Я тебе – красное, ты мне – круглое. Кстати, ты меня перебил.

– Извините, – смутился Лева, но тут же добавил: – И все-таки я бы попробовал «сработать подсадку».

– Третье, и самое главное, – повысил голос Волин. – Нам неизвестно, что именно привлекает убийцу в потенциальных жертвах. Помнишь случай Назарова? К нему подослали «казачка», но он не отреагировал. А помнишь, почему?

– Назаров «клевал» только на девушек в колготках и коротких юбках.

– Правильно, а «подсадку» одели в джинсы, исходя из соображения, что под ними удобно прятать ножную кобуру. В подобных случаях, Лева, любая мелочь имеет вес.

– Я понял.

– Нам ничего не стоит послать туда хоть целый полк девиц, но ждать результата мы можем до посинения. Было видно, что Лева расстроился. При своем богатом воображении он наверняка уже представлял себе, как хватает психопата-убийцу под белы рученьки и тащит в КПЗ. Честно говоря, Волин мечтал о том же. Но он не хотел рисковать понапрасну жизнью человека.

– Не расстраивайся, Лева. Мы его поймаем. Оперативник, угрюмо рассматривая свои «музыкальные» пальцы, осведомился:

– Чем будем заниматься завтра?

– Завтра-то? Поедем на пикник, шашлычок сообразим, водочки выпьем. Лева удивленно посмотрел на Волина. Тот умехнулся.

– А ты расслабься. Сидишь, как бирюк. Завтра, с утра пораньше, начнем обзвон баевских «трофеев». Нужно выяснить, не знакомился ли кто-нибудь из них совсем недавно с молодым человеком, носящим очки, кожаную куртку, мешковатые джинсы и кепку-бейсболку.

– Борис Газеев носит очки и мешковатые джинсы.

– Что он делал сегодня с трех до четырех дня, этот твой Борис Газеев?

– Около четырех я видел его в бухгалтерии.

– Был он запыхавшимся, взволнованным, нервничающим?

– Н-нет. Нормальный парень. Сидел себе у окна, скучал.

– Вот видишь. А в начале четвертого «наш» маньяк совершил убийство Галло в саду ЦДРА.

– За час он бы с лихвой успел добраться от Новослободской до Арбата.

– Не сомневаюсь. Допустим, у него все в порядке с нервами. Он убивает девушку, затем спокойно возвращается в контору, садится за стол, жрет бутерброды и запивает их пивом. И тут в комнату вваливается интеллигентный мент в штатском. То есть ты. По-твоему, это не повод для волнения?

– Он даже глазом не моргнул, – сказал Лева.

– Вот видишь.

– Вы его исключаете?

– Нет. Возможно, он действительно настоящий псих. Настолько настоящий, что ему было плевать на твое появление. Подобная вероятность все же существует. Нет, – серьезно повторил Волин. – Я окончательно исключу сразу четверых, но только когда мы защелкнем наручники на запястьях пятого. Каляев, братья Газеевы, Никитин и Баев. У нас все еще слишком богатый выбор.

– Каляев не подходит под описание.

– И все-таки я хочу удостовериться в его невиновности на сто процентов. К тому же один Каляев погоды не делает. – Волин откинулся на спинку стула, потянулся. – Знаешь что, Лева, поезжай-ка ты домой, ложись спать. Завтра нам предстоит тяжелый день.

– Хорошо, – оперативник поднялся, застегнул курточку. – Во сколько приходить?

– Как сегодня, к восьми.

– Хорошо. Лева направился к двери, и по его фигуре, по тому, как он шел, Волин понял: не хочется ему уходить. Лева предпочел бы остаться и работать, пахать, вкалывать. Как у Стругацких. Понедельник начинается в субботу. Иначе на ушах начинает расти шерсть. Иногда Волин жалел, что в природе существуют такие понятия, как «день» и «ночь».

***

– Почему ты не сказала мне, что была… э-э-э… в общем, очень близко знакома с Баевым? – серьезно спросил Саша. Пожалуй, даже слишком серьезно. Оперативник стоял посреди единственной комнаты Наташи и, уперев руки в бока, смотрел на девушку. В праведном негодовании, пальто, кашне и носках он выглядел довольно забавно. Поначалу Наташа смотрела на него с легкой улыбкой, но после первого же вопроса, выпаленного Сашей еще с порога, глаза ее стали серьезными, а улыбка мертвой. Она поплотнее запахнула толстый махровый халат, развернулась и ушла в комнату. Оперативник, прыгая на одной ноге, стаскивал туфли, а стащив, направился следом. Полы его пальто развевались, словно мушкетерский плащ. Всю дорогу он матерился сквозь зубы, ругал Наташу, называя ее самыми непристойными словами, выращивая в себе ярость. Слава Богу, в квартире Баева ему быстро удалось справиться с растерянностью. Саша даже удивился тому, насколько сильные чувства он испытал, увидев фотографию обнаженной Наташи. Никогда еще ему не было так досадно и больно. От одной только мысли, что другой мужчина вожделенно и нагло разглядывал по вечерам этот снимок, у Саши что-то переворачивалось в груди. Ему казалось, что его обманули в лучших чувствах, предали, плюнули в душу. Он держался с апломбом собственника – первым признаком слабости.

– Почему ты не рассказала мне о своих отношениях с Баевым? – повторил Саша, чувствуя себя апостолом Петром, разбирающимся с грешником. Наташа, продолжая улыбаться неживой, бесцветной улыбкой, дернула плечом.

– А никаких отношений и не было. Встретились, выпили шампанского.

– Переспали, – не без сарказма заметил Саша.

– Переспали, – легко подтвердила Наташа. – Иногда это случается. Кстати, если ты не в курсе, именно благодаря этой тонкости в отношениях между мужчиной и женщиной на свет появляются дети.

– Да знаю я, как появляются дети! Но почему ты не рассказала мне об этом?

– О чем? О детях или о тонкостях?

– При чем здесь дети? – Саша никак не мог найти нужный тон, подобрать верные слова. Как разговаривать с этой девушкой? Наезженный репертуар «плейбоя» здесь не годился. Да и не в том он пребывал состоянии. На каждую его патетическую фразу тут же следовала ответная оплеуха. – Например, о фотографиях голых женщин у него в спальне? Или, по-твоему, это тоже нормально? Не заслуживает внимания?

– А по-твоему, этот факт обязательно нужно сделать достоянием общественности? Так ты скажи, я книжку напишу: «Фотографии голых баб в спальне моего любовника». Бестселлер.

– Что ты несешь?

– Нет, дорогой, что ты несешь? Почему я должна что-то тебе рассказывать? Какое ты вообще имеешь право говорить со мной в подобном тоне? Я тебе кто? Жена? Невеста? Сестра? Или, может быть, ты – инспектор из отдела по надзору за нравственностью? Ворвался в одиннадцатом часу ко мне домой и задаешь дурацкие вопросы о вещах, абсолютно тебя не касающихся!

– Значит, не касающихся?

– Нет. Моя личная жизнь касается только меня. И я не собираюсь обсуждать ее ни с тобой, ни с кем-либо другим.

– Вот как?

– Да уж, вот так.

– Не собираешься?

– Нет.

– Так. Ладно. Хорошо. Раз так – хорошо. Я не буду разговаривать в «таком» тоне. Я вообще не буду разговаривать.

– Как ты меня напугал. Саша огляделся:

– Где мои туфли?

– В прихожей, – насмешливо ответила девушка.

– Ага. Очень хорошо. Я сейчас вообще уйду. Надену туфли и уйду.

– Счастливого пути.

– Да, я уйду, но ты… ты можешь очень крупно пожалеть! – Саша погрозил ей пальцем. – Учти!

– В самом деле? О чем же?

– Об этом вот.

– О чем «об этом вот»?

– Вот об этом… О своем поведении. – Саша направился в прихожую, но тормознул на пороге, развернулся на сто восемьдесят градусов. – Ничего не хочешь сказать? Нет? – Наташа вдруг засмеялась, прикрыла рот ладонью. – Очень смешно. Прямо обхохочешься.

– Подумать только. Первый раз в жизни у меня такое.

– Какое это «такое»? – подозрительно спросил Саша. – Что конкретно ты имеешь в виду? Объясни-ка.

– Мужчина, о котором я еще вчера знать не знала, приезжает среди ночи, чтобы закатить мне сцену ревности.

– Я? Сцену ревности? – на лице Саши обозначилось искреннее негодование. – Я???

– Ты, – кивнула Наташа.

– Вы, мадам, меня с кем-то путаете.

– Ну конечно. Оперативник с гордостью оскорбленного монарха прошествовал в прихожую. Наташа пошла за ним. Он взялся за ручку финского замка, попытался повернуть, но ничего не вышло. Еще одна попытка. Тщетно.

– У тебя что-то с замком, – громко объявил Саша, досадуя, что эффектный уход с презрительным хлопком дверью не удался.

– Просто он открыт, – сказала Наташа, с любопытством глядя на оперативника.

– Ты с ума сошла? Я же велел тебе запереться на замок.

– Он и был заперт. До твоего появления. Ты входил в квартиру последним.

– Да? – Саша смутился. – Значит, просто забыл.

– Разумеется. Туфли надеть тоже забыл? Или ты у нас, вроде графа Толстого, любишь ходить по улице босым?

– Это же надо? – с горечью усмехнулся оперативник, словно изумляясь собственной наивной глупости. – Я, как дурак, еду к ней, волнуюсь, а она…

– Что «она»? – серьезно спросила Наташа.

– А ты издеваешься надо мной, как над пятилетним пацаном.

– А ты прекрати вести себя, как пятилетний пацан.

– По-твоему, я веду себя, как пятилетний пацан? – спросил Саша, отлично понимая, что именно так он себя и ведет.

– Конечно. Ты ведь не хочешь уходить? – едва заметно улыбнулась девушка.

– Еще как хочу, – буркнул Саша.

– Нет, не хочешь. У тебя на лице написано. Ты ищешь предлог остаться.

– Не ищу.

– Ищешь.

– Не ищу.

– Ну, раз не ищешь, тогда иди, – Наташа с улыбкой наблюдала за ним.

– И уйду.

– Иди. Он преувеличенно бодро надел правую туфлю, демонстративно затопал ногой.

– Только потише, пожалуйста. Соседи уже спят.

– Ничего. Как проснутся, так и уснут. Вторая туфля. Снова потопал, но уже тише, осторожнее, стараясь все-таки не разбудить соседей. Сунул руки поглубже в карманы пальто.

– Я пошел.

– Иди.

– Дверь, значит, не заперта?

– Нет.

– Хорошо. Закрой за мной.

– Обязательно. Он вышел на площадку, остановился, достал из кармана пачку сигарет, закурил, посмотрел на безразличные двери соседних квартир.

– Вот так, граждане, – произнес себе под нос. Прислушался. Замок так и не щелкнул. Саша подождал еще несколько секунд, затем решительно отшвырнул окурок и толкнул дверь Наташиной квартиры. Она стояла посреди прихожей, глядя на него, и улыбалась. Точно так же, как и в ту секунду, когда он вышел.

– Ты забыла запереть дверь, – сказал Саша.

– Если бы я заперла ее, как бы ты вошел?

***

Миши дома не оказалось, и это было странно. Не то чтобы Маринка не доверяла ему или ревновала. В конце концов, Мишка ничем ей не обязан, как, впрочем, и она ему. Но, раз уж они решили жить вместе, между ними не должно быть недомолвок. Конечно, сегодня и Маринка не собиралась приезжать домой, однако… Маринка приняла душ, погасила свет – везде, кроме прихожей, на случай, если Мишка вернется, чтобы лоб не разбил, – подошла к окну и, отодвинув занавеску, выглянула на улицу. «Четверка» стояла у дома напротив, на углу. Маринка улыбнулась, подумав о несправедливости мироустройства. Она снова чувствовала себя в безопасности. Благодаря ему, и только ему. Телохранитель, человек, оберегающий ее спокойствие и жизнь, будет сидеть в машине, смоля одну сигарету за другой, ерзать на сиденье, стараясь размять затекшие ноги, не спать до самого утра. И все это ради того, чтобы она, Маринка, могла сейчас спокойно забраться под одеяло и закрыть глаза. Ей стало немного жаль его. Наверное, стоило бы предложить ему подняться в квартиру, но Мишка, вернувшись, истолковал бы это по-своему. Хотя во многом он оказался бы прав. Маринка продолжала улыбаться, глядя на темное лобовое стекло «четверки». Вот в темноте салона вспыхнул огонек сигареты, повисел секунду в пустоте и поплыл к приборному щитку. К пепельнице. А следом за ним… вдруг возник еще один уголек. Ярко-красный, он двигался по короткой дуге, слева-направо и обратно. Очевидно, человек, сидящий на переднем пассажирском сиденье, говорил, зажав сигарету в пальцах. Вот огонек замер, вспыхнул ярче – курящий затягивался – и тотчас уплыл в темноту. Маринка почувствовала, как сердце ее забилось чаще и сильнее. Кто этот второй? Он пришел через несколько минут после того, как она ушла. Это не могло быть случайностью. Ведь телохранитель сейчас должен был караулить ее у телефонного узла, на Арбате. Никто не успел бы приехать настолько быстро, если только не знал заранее, что телохранителю придется везти Маринку домой. А знать об этом мог только один человек. Боря! Она невольно попятилась от окна. Не хватало еще, чтобы Боря ее заметил. В голове вновь проявились и заплясали в безумном танце старые страхи. Само собой всплыло в голове: «Вот тебе ключи от входной двери. Иди на первый этаж и вызови наряд милиции. Попробуй, кстати, привести в чувство этого бычка внизу. Все, вперед». И растерянный голос Сергея Сергеевича: «А вы что собрались? Заняться нечем? Быстро все… по рабочим местам». И снова он: «Ни в коем случае. Никому из комнаты не выходить. И прикажите остальным сотрудникам не покидать кабинетов и не открывать двери на стук». Борю не смогут поймать в здании телефонного узла, потому что его там нет. Бессмысленно было выставлять посты. Он должен был уйти незамеченным, и он ушел, ни у кого не вызвав подозрений. Выводя ее, Маринку, на улицу. И никакая милиция его не проверяла. Он просто не воспользовался рацией. Боря – двулик, как Янус. Собственно, никакого Бори не существует в природе. Есть два человека, действующие, как один. Телохранитель и его помощник. Человек, звонящий по телефону и называющий цифры. В этом-то и заключался гениальный план Бори. Ему не надо было подбираться к жертве. Она, то есть жертва, и так все время рядом. Каким-то образом ему удалось обмануть Мишу. Он устроил так, чтобы Миша сам привел его к Маринке, дождался, пока напарник довел жертву до паники, а затем предложил свой «гениальный» план. Теперь она, Маринка, послушно плясала под его дудку. Шла туда, куда хочет мнимый телохранитель, делала все, как он приказывает. Дура. Надо же быть такой дурой!!! Как ей это сразу в голову не пришло? Одно целое! С собственным убийцей! Маринка облизнула губы. Осторожно, на цыпочках, словно те двое могли ее услышать, она подошла к креслу, вытащила из сумочки рацию и, вернувшись к окну, нажала «вызов». Второй рукой Маринка отодвинула краешек портьеры.

– Слушаю, – немедленно отозвался передатчик голосом телохранителя. Маринка видела, как он наклонился вперед и посмотрел через лобовое стекло на окна спальни, словно хотел убедиться в том, что за ними не наблюдают. Через секунду передняя дверца машины раскрылась. Из салона выбрался мужчина. Одет он был в широкую куртку и свободные штаны. На голове красовалась кепка-бейсболка. Мужчина быстро зашагал мимо припаркованных машин через дворик. Он был недостаточно хорошо освещен и к тому же слишком быстро исчез из поля зрения. Маринка не успела даже рассмотреть его. Тем не менее у нее возникло ощущение «узнавания». Она уже видела эту походку. Эту фигуру. Было что-то знакомое в посадке головы, в том, как он двигался, как держал руки в карманах. Еще бы долю секунды – и Маринка узнала бы его. Но этой доли секунды у нее не было.

– Что-то случилось?

– Ничего. Все нормально, – она сама удивилась тому, насколько легко далась ей ложь. – Просто я подумала, что тебе должно быть скучно… одному.

– Я привык быть один, – ответил он. – В одиночестве лучше думается.

– И о чем ты сейчас думаешь? Если это не секрет, конечно.

– Не секрет. О тебе. Кто в этом сомневался? Конечно, думает. Еще бы.

– Я тоже думаю о тебе, – искренне сказала Маринка. Вот и все. Самое страшное доказано. – Ты не связывался со своими знакомыми? Удалось им поймать Борю? На несколько секунд в эфире воцарилась тишина, нарушаемая лишь слабым потрескиванием помех. Наконец он ответил, медленно, словно через силу:

– Мне хотелось бы порадовать тебя, но… Этому ублюдку удалось ускользнуть. Ума не приложу, как он это проделал. Если только не прошел сквозь стену. «Ты лжешь, сволочь! – захотелось заорать ей. – Я знаю, КАК он ускользнул!»

– Прямо Гуддини в натуре. Парни на первом этаже сказали, что здание никто не покидал, – продолжал озабоченным тоном телохранитель. – Других выходов нет. Если тебя интересует мое мнение, то лично я считаю, что Боря вообще не покидал здание. Он – один из сотрудников. Я попросил своих бывших коллег навести справки обо всех мужчинах, работающих в фирме. Все-таки мы его достанем, хотя это и займет немного больше времени, чем я рассчитывал. «Немного больше времени? Ровно настолько, чтобы хватило убить меня?» Маринка едва сдержалась, чтобы не выпалить это в микрофон передатчика, но взяла себя в руки, пересилив ненависть, грызущую ее изнутри. Стоит ему догадаться, что он раскрыт, и Маринка умрет через несколько минут.

– Но тебе не о чем волноваться. Я все время рядом. Разумеется, он все время рядом. На этот счет у нее не было ни малейших сомнений.

– Хорошо, – едва слышно произнесла Маринка. – Я доверяю тебе. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. Хороших снов. Она отпустила клавишу, но еще минуту стояла у окна, глядя на «четверку». Что ей теперь делать? Первым порывом было – бежать. Одеться, выскользнуть из подъезда и… и что потом? Если она сбежит, эти двое сразу поймут, что ей что-то известно. У телохранителя большие возможности. Он, например, может подключить к поискам милицию. Как долго Маринке удастся продержаться? Пару дней? Неделю? Две? Ей некуда идти. Рано или поздно ее найдут. Не сами «Бори», так милиция. Для Маринки оба варианта заканчиваются смертью. С другой стороны, если бы эти двое хотели убить ее прямо сейчас, то сделали бы это без особых проблем. Возможностей у них – хоть отбавляй. Значит, какое-то время у нее есть. Вот бы еще знать, сколько его, этого времени? Маринка закусила губу. Должен быть какой-то выход. Путь к спасению. Она отошла от окна. Сообщить Мишке? Что это даст? «Борям» ничего не стоит убить и его за компанию. К тому же телохранитель имеет прекрасные возможности для маневра. Он может рассказывать Мишке все, что угодно. Почему Мишка должен верить ей, а не ему? Возникнет путаница, которой, конечно, не преминет воспользоваться напарник телохранителя. Маринки не станет, а значит, проблема отпадет сама собой. Что же делать? Она закусила губу. Надо найти выход. Его не может не быть. Даже из самого безнадежного тупика всегда ведет пусть очень узенькая, но тропка. Убить его первой? Ерунда. Она не сможет убить человека. На этот счет Маринка не обманывалась. В детстве ее тошнило от одного только взгляда на мертвую лягушку. Что уж говорить о человеке. О господи, неужели это тот самый «Абсолютно Безвыходный» вариант? Маринка повернулась, взгляд ее упал на журнальный столик. Утренняя газета все еще лежала, свернутая вчетверо. Обведенная черной траурной рамкой Алла Ладожская безразлично смотрела в потолок. Вот же оно, ее спасение. Маринка схватила телефон, газету, начала набирать напечатанный под заметкой номер, но спохватилась. Ночь же. Там, наверное, никого уже нет. Все разошлись по домам. Позвонить «02»? Ее не станут слушать. Отошлют по какому-нибудь другому номеру, а там опять же скажут: «Звоните утром». Может, кто-нибудь все же снимет трубку? В любом случае, что она теряет? Маринка решительно набрала последнюю цифру. Гудок. Еще один. И вдруг в трубке что-то щелкнуло, а затем раздраженный заспанный голос произнес:

– Волин, слушаю. Маринка почувствовала, что у нее пересохло в горле. Она судорожно сглотнула и хрипло сказала:

– Я знала ту девушку.

– Какую еще девушку? – со все нарастающим раздражением спросил мужчина. – Вы куда звоните? Похоже, он все еще не проснулся. Странно, Маринке ни разу не приходилось слышать, чтобы милиция давала свои домашние телефоны в газете. Или они уже ночуют прямо на работе?

– Сегодня в газете была напечатана фотография девушки, которую нашли мертвой несколько дней назад. Под фотографией – номер телефона, по которому нужно звонить. – Маринка продиктовала номер. – Извините. Я, видимо, ошиблась.

– Не ошиблись. – Мужчина проснулся окончательно. – Это я что-то… Не сразу сообразил. Простите. Значит, вы были знакомы с погибшей?

– Да. Она работала в службе «777». Зовут Алла. Фамилия – Ладожская.

– Хорошо. Еще что-нибудь? – в его голосе Маринка не услышала большого энтузиазма.

– Да, – она помедлила секунду, а затем выпалила: – Я знаю, кто ее убил.

***

Выбор был самый что ни на есть широкий: спать на стульях или на столе. Со стола еще предстояло убирать, стулья же надо было только сдвинуть. С другой стороны, стульев всего два, а стол вот он, огромный. Можно сказать, бескрайний. Оставалось выбрать между временем и удобством. Волин выбрал время. Поставил два имеющихся стула посреди кабинета, бросил сверху пальто. Вместо подушки пойдет замечательная ондатровая шапка. Помнется, правда, ну да и фиг с ней. Шиковать так шиковать. Волин погасил свет, лег на стулья, поерзал, устраиваясь поудобнее. Положение оказалось даже более катастрофичным, чем он ожидал. Существовало три варианта неудобства: свешивались либо голова, либо ноги, либо пятая точка. Уже через три минуты Волин ощущал себя путником, угодившим на ложе карлика Прокруста. Через четыре – батоном колбасы, туго перетянутым бечевкой. В конце концов, ему удалось найти наименее болезненное положение: ноги и руки скрещены, колени упираются в спинку стула, «мадам сижу» свисает, голова запрокинута. Ничего. Рано или поздно сморит. Слоны, вон, стоя спят и не жалуются. И бессонницей не страдают. Постепенно Волин свыкся с мыслью, что ему предстоит ночевать подобным образом не день и даже не неделю. Может быть, месяц-другой. Пока еще он подыщет себе квартиру. Мысли о квартире оказались приятно многообещающими. Нормальная кровать… В следующее мгновение Волин провалился в сон. Усталость брала свое. И приснилось ему, будто сидит он за столом и роется в бумагах. И якобы есть в этих бумагах что-то такое, что необходимо найти. Волин перечитывает списки снова и снова, но это хитрое «что-то» каждый раз ускользает от него. И вдруг, когда он уже впадает в отчаяние, все встает на свои места. Туманная мысль оформляется в некую идею, важную, стоящую. Вот только ему так и не удалось понять, что же это за идея, поскольку как раз в этот момент затрезвонил телефон. Волин вздрогнул, потянулся за трубкой и… свалился со своего ложа. Грохнулся копчиком об пол, да так, что потемнело в глазах. Взвыл во весь голос. А телефон звонил и звонил, тварь настырная. Волин поднялся, морщась и проклиная все на свете, похромал к столу, рванул трубку:

– Алло?

– Волин?.. – Опять «Волин». Ну кто еще мог позвонить ему среди ночи, кроме жены. Мало у него головной боли? – Волин, это ты?

– Я. Что тебе нужно? – спросил, и самому стало стыдно. Чего рычит? Она волнуется, наверное.

– Волин, кончай дурить. Приезжай домой. Я мяса нажарила, как ты любишь. – После батона с пакетом молока упоминание о мясе воспринималось как неприкрытое издевательство. – И Катька про тебя спрашивала.

– Поздно уже, я спать лег. Завтра позвоню.

– Где ты спать лег, Волин? – не поняла жена. – В прокуратуре?

– В «Метрополе»! – гавкнул он. – В президентском люксе!

– Почему ты на меня кричишь, Волин?

– Потому что нечего будить человека среди ночи и задавать дурацкие вопросы!

– В общем, так, Волин, – сухо сказала жена. – Если ты твердо намерен разводиться – тебе виднее. В конце концов, ты взрослый человек. Но развод не означает, что ты должен ночевать в кабинете. Приезжай домой, занимай любую комнату. Ни Катька, ни я беспокоить тебя не будем. Все. Надумаешь приехать, позвони сначала. Нас может не быть дома. Она повесила трубку. Вот так. Теперь попробуй усни. И дома-то, в нормальной постели, после такой вот «побудки» ворочался по часу, что уж говорить об этих чертовых стульях. Волин вздохнул. Взял пепельницу, поставил у своей новой «постели», закурил. Улегся, прикрыл глаза ладонью. С улицы в окно бил фонарь, а шторы в прокуратуре мало того, что тонкие, так еще и узкие. Как ни задергивай, все одно остается щель в полметра. Волин докурил, пристроил окурок в пепельнице, поерзал, подтягивая колени. Попробуй теперь найди то самое, заветное, положение. Нашел, вздохнул, подсунул кулак под голову. Ничего, спать можно. Закрыл глаза, задышал ровно и старательно, подманивая сон. Постепенно расслабился. Странно. Дома ворочался бы не меньше часа, а тут уже через три минуты сопел, как младенец. Наверное, в волинской родне имелась какая-то веточка, тянущаяся к известному химику. Во всяком случае, второй раз за ночь сработало благодушно подсознание. Он вдруг понял, какое отношение имеет алкоголичка Вера к маньяку-убийце. Все было просто, как яйцо вкрутую, и даже еще проще. Волин улыбнулся во сне. В это мгновение телефон зазвонил снова.

– Черт, – восклицание было непроизвольным, но очень эмоциональным. – Черт, черт, черт! На сей раз ему удалось не слететь со своего «насеста». Раскинув руки, словно орел на вершине горы, он осторожно сполз со стульев, подошел к телефону.

– Волин, слушаю. На том конце провода молчали, но, когда Волин уже готов был гаркнуть что-то раздраженно-злое, хрипловатый женский голос вдруг выдавил:

– Я знала ту девушку.

– Какую еще девушку? – все-таки он очень хотел спать. – Вы куда звоните?

– Сегодня в газете была напечатана фотография девушки, которую нашли мертвой несколько дней назад. Под фотографией – номер телефона, по которому нужно звонить. – Судя по голосу, девица была либо смущена, либо напугана. Волин почувствовал, что ему абсолютно не хочется спать. Сон прошел. Понедельник начался. В ночь с субботы на воскресенье. Девица продиктовала номер и добавила: – Извините. Я, видимо, ошиблась.

– Не ошиблись, – быстро, пока она не успела повесить трубку, произнес Волин. – Это я что-то… Не сразу сообразил. Простите. Значит, вы были знакомы с погибшей?

– Да. Она работала в службе «777». Зовут Алла. Фамилия – Ладожская. Волин испытал разочарование. Ради такого «обилия» информации не стоило сползать с «ложа пыток». Это ему и так известно. С другой стороны, звонящая девица все же знала Ладожскую лично и почему-то посчитала нужным позвонить. Значит, ей известно что-то важное. Относительно важное, разумеется. Хотя Волина интересовала любая мелочь, способная навести на след психопата-убийцы.

– Хорошо. Еще что-нибудь? Девица помедлила. Похоже, каждая следующая фраза давалась ей труднее предыдущей.

– Да, – сказала она наконец. – Я знаю, кто ее убил. Шок – слишком мягкое слово, чтобы описать эмоции Волина.

– Вы… что? Повторите, пожалуйста. Я, похоже, что-то не расслышал.

– Мне известен человек, убивший Аллу. Точнее, один из них.

– Один из них? Убийц несколько?

– Да, – теперь она говорила ровно и довольно спокойно. – Их двое. Вернее, я видела двоих.

– Вы их видели на месте преступления? Волин смел со стола бумаги в поисках своего ежедневника и ручки. Где они? Черт, вон, на полу. Он их смахнул вместе с бумагами. Пришлось корячиться, удерживая трубку у уха и одновременно пытаясь дотянуться до противоположной стены, у которой лежала толстая тетрадь. Шнур, зараза, слишком короток. Кто эта девица? Говорил же «Главному», умолял же, давайте поставим определитель номера. Нет средств. На то нет средств. На это нет средств. Не средств не хватает, а желания.

– Нет, не на месте преступления, но… поверьте мне, это они.

– Хорошо. Давайте я запишу вашу фамилию и – сейчас у нас сколько, без двадцати двенадцать? – минут через тридцать пришлю за вами машину. Вы ведь все равно не спите, правда?

– Я не хочу называть вам своего имени, – заявила девушка, и по ее голосу Волин понял: давить бесполезно. Хотя попробовать-то можно?

– Почему? Вы чего-то боитесь?

– Я должна стать одной из его жертв. Бах! Как дубиной по голове! Вот это да! Если эта девица не заурядная сумасшедшая, невесть как попавшая в банк или в службу «777», то… это и называется «хорошим шансом».

– Откуда вы знаете?

– Убийца звонит мне. Он называет себя Борей. Звонит и рассказывает об убитых девушках. Первой была Алла, потом еще одна девушка. А сегодня он сказал, что убил третью жертву. Правда, имени ее Боря тоже не назвал.

– Он звонит вам в «777»?

– Нет, я не работаю в «777».

– Кстати, вторую жертву звали Настей, а третью – Тамарой, – сказал Волин. – Тамара Галло. Она работала на радио. Вела выпуски новостей. Вы слышали о ней когда-нибудь?

– Нет. Никогда. Я не слушаю радио.

– Хорошо. Итак, он звонит вам после того, как убьет очередную девушку. Я правильно понял?

– Да. Правильно.

– Этот Боря… он еще что-нибудь вам рассказывал? Припомните, может быть, упоминал какие-то факты своей биографии? Или, скажем, причину убийств?

– Нет. Ничего такого он не говорил. Сказал только, что мы знакомы и что я в его списке седьмая.

– Почему именно седьмая? Проявив недюжинную ловкость, Волин все-таки умудрился дотянуться до ежедневника и ручки, пристроился на краешке стола, начал торопливо записывать.

– Не знаю. Просто сказал, что я в самом низу. И что я буду седьмой.

– В самом низу чего?

– Наверное, списка жертв.

– Понятно. Так вы сказали, что знаете убийц или убийцу.

– Да. Один из них сейчас сидит в машине, красной «четверке». – Девушка назвала адрес.

– Скажите, а почему вы решили, что именно этот человек и есть «Боря»?

– Долго объяснять. Но это он, поверьте мне.

– Да я вам верю. – Волин записал в блокнот адрес, марку и цвет машины. – И все-таки, может быть, вы скажете, кто вы? Думаю, мы сумели бы вам помочь. Защитить вас от «Бори».

– У него очень большие связи.

– В каком смысле?

– Боря – бывший сотрудник милиции или какого-то другого силового ведомства. У него много знакомых в ваших структурах. Прежде чем сказать вам, кто я, мне необходимо убедиться в том, что вы действительно в силах защитить меня.

– Что мы должны сделать?

– Арестуйте его.

– Боюсь, что ничего не выйдет, – ответил Волин. Он сочувствовал этой девице, понимал ее состояние. Когда тебе угрожают убийством – нервы становятся ни к черту. Даже взрослые, здоровые мужики «ломаются» в подобных ситуациях. Невроз – вот одно из последствий огромного психологического напряжения. – В нашем распоряжении нет фактов, доказывающих, что он – убийца. По закону, не имея конкретных доказательств, максимум, что мы можем, это задержать его на трое суток до выяснения личности. Потом этого человека все равно придется отпустить. Но, если у него действительно большие связи, он окажется на свободе уже через несколько часов после задержания.

– И убьет меня, – потухшим голосом закончила девушка. – В таком случае дальнейший разговор с вами не имеет ни малейшего смысла. До свидания. Простите, что побеспокоила.

– Одну минуточку, – быстро сказал Волин. Ситуация складывалась критическая. Ему не хотелось обманывать девушку. Но позволить ей бросить трубку и исчезнуть он не мог. – Хорошо. Если вы не хотите называть себя – я не могу настаивать, хотя это, возможно, здорово помогло бы нам в изобличении убийцы. Но… на нет и суда нет. Я хотел попросить вас об одной услуге. – Девушка молчала, и это уже было неплохим знаком. Могла и трубку бросить. – Запишите следующий разговор с Борей на магнитофон. Это не сложно?

– И что потом? Вы предъявите запись в качестве доказательства? Я не хочу, чтобы он знал о моем контакте с вами. Или вы собираетесь установить за мной слежку, когда я принесу вам запись?

– Это было бы глупо. Вы знаете, что такое «закладка»?

– Нет.

– Фильмы шпионские смотрели когда-нибудь? Пауза. Она замолчала, как будто пыталась вспомнить, смотрела ли когда-нибудь подобные фильмы.

– В детстве.

– То, что кладется в тайник, и называется «закладкой».

– Понятно.

– Вы можете передать кассету подобным образом. Прячете ее куда-нибудь или отдаете человеку, которому доверяете, потом звоните и сообщаете, где мы можем забрать запись.

– Н-не знаю, – нерешительно ответила девушка.

– И еще, – нажимал Волин, не давая ей опомниться. – Вы ведь знали Ладожскую.

– Да.

– Скажите, как по-вашему, в чем сходство между нею и вами? Какое качество в вас обеих могло привлечь Борю? – Она задумалась. – Вторая жертва, Настя Пашина, абсолютно не похожа на Ладожскую. Но она примерно полгода назад тоже пыталась устроиться на работу к вам, в «777». Кстати, вы не помните ее? Насте было семнадцать. Невысокая такая, брюнетка. Не очень привлекательная, но с хорошей фигурой. Волосы длинные…

– Нет. Она «прокололась» и даже не заметила этого. Волин усмехнулся одними губами. Эта девушка работает в «777». Кстати, голос у нее действительно хороший. Мягкий, низкий, грудной. Наверное, когда она не нервничает и начинает «играть», мужики тают. Три жертвы из одной и той же фирмы. Для случайности что-то слишком уж много.

– И вот еще что. Вы не лечили зубы в институте стоматологии?

– Нет.

– И не бывали там?

– Однажды… Я отвозила туда… подругу. Она боялась ехать одна.

– Как зовут вашу подругу, если не секрет? – Снова долгая пауза. «Ладожская, – захотелось сказать Волину. – Ее звали Алла Ладожская. Иначе не имеет смысла скрывать имя». Однако он не сказал этого. И не потому, что пожалел, а боялся, что слишком сильным нажимом испугает девушку. – Поймите меня правильно. Возможно, вашей подруге угрожает серьезная опасность.

– Не думаю. Она недавно уехала. Вообще, мне не хотелось бы впутывать ее во все это. И потом, я же назвала вам убийцу.

– Да, но вы также сказали, что «Боря» – это два человека. Даже если мы задержим одного из них, второй останется на свободе, и неизвестно, что он может натворить. Волин пытался наладить с ней контакт, пробудить доверие. Если Боря действительно хотел убить ее, то девушку можно было использовать в качестве прототипа «казачка». Подобрать сотрудницу с похожими физическими данными – не проблема. Было бы с кого «рисовать». А если не с кого? Хотя при большом старании найти-то ее можно. По голосу, например. В «777» она, наверное, не одна с таким богатым контральто, но Волин сомневался, что девушек с таким вот сочным тембром слишком много. Опять же, отыщет ее Волин, и что дальше? Если она наотрез откажется сотрудничать, не за ремень же хвататься. Да и глупо это. Волин давно уяснил: свидетели, в отличие от подозреваемых, коли уж упираются, то сдвинуть их невероятно трудно. А заставлять – себе дороже. От таких свидетелей вреда больше, чем пользы.

– Так что вы думаете насчет сходства? Может быть, вы внешне похожи на Ладожскую?

– Ничего общего, – ответила девушка не раздумывая.

– Тогда, может быть… – Волин вдруг осекся.

– Что? – спросила она своим красивым глубоким контральто. Нет, сегодня, положительно, был богатый на подсознательные идеи день. Секунду назад он сам назвал то, что может роднить убитых женщин. И не работающая в «777» Тамара Галло вписывалась в эту его идею как нельзя лучше. Что может быть общего у внешне абсолютно разных девушек? Почему Боря обратил внимание на Галло? Конечно, это была всего лишь догадка, не получившая подтверждения, но ведь именно она все и объясняла.

– Послушайте, вы случайно не помните, какой голос был у Ладожской?

– Мммм… Низкий, грудной. Контральто. Волин прищелкнул пальцами. Есть. Вот оно – общее. Голоса! Следственная группа могла сутками рыть носом землю, выяснять детали биографий убитых девушек, искать что-то общее и не находить. Глубокое грудное контральто. Этот психопат подбирает девушек по голосам! Правда, догадка не являлась доказательством и ни на шаг не приближала к личности убийцы, но это только пока. Волину нужно было подумать, разложить все по полочкам. И… Пока заняться личностью человека, которого назвала звонящая девушка.

– А что такое?

– Ничего, – ответил Волин. – Просто к слову пришлось. Не берите в голову.

– Что вы намерены делать?

– Проверим мужчину, о котором вы говорили. Этого, в «четверке».

– Хорошо, – она подумала, добавила: – Возможно, я вам позвоню. И на том спасибо. Уже прогресс. В трубке повисли короткие гудки. Волин нажал на рычаг, быстро набрал номер:

– Дежурный? Поднимай усиленный наряд ППС. – Продиктовал адрес. – Водитель «РАФа» у тебя? Чай пьет? Пусть допивает и быстренько бежит двигатель прогревать. Я сейчас спущусь. Поправляя лямки кобуры, Волин пытался прикинуть расстановку сил. Что им известно? Пятеро подозреваемых. Теперь еще всплыл какой-то мужчина в вишневой «четверке». Пассив: этот «четверочник» в поле зрения следствия до сих пор не попадал. Вывод: нельзя исключить самый худший вариант – они взяли ложный след. Что в активе? Теперь им известно, по какому признаку убийца подбирает жертвы. Можно попробовать сработать «подсадку». Но только после того, как они выяснят относительно голосов Пашиной и Галло. Волин натянул пиджак, пальто, постучал по ладони приплюснутой шапкой, пытаясь вернуть ей первоначальную форму. Ничего не вышло. Так и осталась ондатра «пирожком». Ну и бог с ней. Волин натянул шапку до самых ушей и, застегивая на ходу пальто, двинулся к выходу.

***

Маринка повесила трубку и подошла к окну. «Четверка» все еще стояла на углу. За лобовым стеклом снова тлел уголек сигареты. Сообщник липового телохранителя так и не появился. Ладно, пусть этот Волин, или как его там, арестует хотя бы одного из двоих. Может, им удастся получить какие-то доказательства, пока Боря будет сидеть в КПЗ. Самое главное, что она не выдала себя. Но впредь надо звонить только с сотового. Этот следователь не сможет выдать ее Боре по той простой причине, что ему и самому невдомек, с кем он разговаривал. А насчет голоса – хорошая идея. Маринке ничего подобного в голову не пришло. Действительно, у Аллы и у нее очень похожие голоса. Может быть, и у остальных убитых девушек тоже. Только что ей это дает? По улице, мимо въезда во двор, медленно прополз милицейский «УАЗ». На углу он притормозил и сдал назад, блокировав «четверке» выезд. Из фургона вылезли двое парней в форменных куртках и таких же брюках цвета тоски. Следом за ними с заднего сиденья выбрался невысокий коренастый мужчина в длинном темном пальто и странной, какой-то перекошенной шапке. «Тот самый следователь», – решила Маринка. Все выглядело очень естественно, хотя и разочаровывающе. Просто ехал себе мимо милицейский патруль. Заметили машину, а в ней человека. Остановились поинтересоваться, проверить документы. А то ведь угонов сейчас – по сто случаев на дню, сами знаете. Да и не только угонов. Примерно так представляла себе Маринка разговор телохранителя с патрульными. Он выбрался из салона, говорил что-то, спокойно и уверенно. В его позе не было заметно и тени напряжения. Протянул патрульным документы. Один принялся листать, второй подошел к багажнику, прикрыв ладонью стекло, заглянул в салон. Сказал что-то. Видимо, попросил открыть багажник. Телохранитель махнул рукой, мол, открывайте, не заперто. Следователь стоял чуть в стороне, осматривая двор, окна соседних домов. Он напускал на себя скучающий вид, но – Маринка это отметила – ни разу не повернулся к Боре спиной. Телохранитель терпеливо отвечал на вопросы патрульного, затем кивнул, пожал плечами и сунул руку за отворот куртки. В следующую секунду на него уставились стволы двух «АКСов» и «макарова». Патрульные и следователь держались настороже. Маринка улыбнулась торжествующе. Попался? Телохранитель предостерегающе поднял одну руку вверх, двумя пальцами второй вытащил из кобуры пистолет и осторожно положил на капот. Его мгновенно поставили к машине – руки на крышу, ноги на ширину плеч, – обыскали. Следователь достал из кармана небольшой пластиковый мешочек, осторожно взял с капота «макарова» и опустил внутрь. Пока один из патрульных держал телохранителя на мушке, второй осматривал салон «четверки». Минут через десять он выбрался из машины и, глядя на штатского в ондатровой шапке, отрицательно качнул головой. Ничего. Штатский повернулся к раскоряченному у машины телохранителю и что-то сказал, кивнув в сторону «УАЗа». Телохранитель спокойно отлепился от «четверки» и пошел к фургону. Забрался в отсек для задержанных. Патрульный захлопнул дверцу и устроился на переднем сиденье. Следователь полез на заднее. Второй патрульный сел за руль «четверки». Фыркнули двигатели, и обе машины выехали со двора. Маринка задернула занавеску. До утра Боре не удастся воспользоваться своими связями, а второго она не боялась. Дверь ему не выбить, а открывать Маринка не стала бы никому. Она должна выспаться. Теперь ей придется постоянно быть настороже, а на это нужны силы. Спать, спать, спать… Маринка пошла в кухню, взяла из сушки большой шинковочный нож, вернулась в спальню и положила оружие на столик в изголовье кровати. В случае чего она легко сможет дотянуться до ножа. Забралась под одеяло, забросила руки за голову и вздохнула с облегчением. За четыре последних дня она ни разу не чувствовала себя в большей безопасности, чем теперь, когда «телохранителя» Бори не было рядом. Напряжение вечера дало о себе знать. Глаза слипались, словно на веки положили гири. Она уснула практически мгновенно. Просто темнота вдруг сгустилась, окутав разум ватным одеялом. Полумрак внезапно расцвел яркими пятнами, словно распустились громадные пестрые цветы. И посреди этих цветов выросла черная фигура. Маринка не видела лица, хотя и не сомневалась, что за темным пятном кроется нечто уродливое и жуткое. Зловонная пасть, зияющая сгнившими обломками зубов, и пустой провал носа. И еще громадные, пылающие глаза с ножевыми пробоинами зрачков. Черная фигура дернулась, зашевелилась, не двигаясь с места. И тотчас же раздался скрипучий визгливый голос, повторяющий с монотонностью сломанного механизма: «Снимай это! А ну, снимай это! Снимай это!!!» В какой-то момент Маринке захотелось проснуться, но усталость оказалась сильнее. Момент, когда она еще могла справиться со сном и вынырнуть из вязкого болота кошмара, был упущен. Оставалось только покориться уродливым фантазиям подсознания.

***

– Эксперты приехали? – спросил Волин, быстро выходя из оперативной части в предбанник отделения.

– Так точно, уже здесь, – сонно ответил сержант и зевнул. Посмотрел в сторону и предложил, исключительно из вежливости: – Хотите кофе?

– Спасибо, немного позже. Не нравилась им вся эта суматоха. Хлопотно больно. И прокуратурский следователь заезжий. К тому же «своего брата» сажает. Пусть и бывшего. Делал парень свою работу. Охранял кого-то там. Ничего не нарушал, сидел себе тихо, так нет же. А что «пушка» у него, так ведь разрешение на ствол имеется. И вообще, они, прокуратурские, «крысы кабинетные», «полевых» всегда недолюбливали, вот и «вешают». Первый раз, что ли? И не такое случалось. Волину на их косые взгляды было плевать с высокой колокольни. Он выскочил на улицу. Оранжево-белый «РАФ» стоял у самого крыльца. Вишневая «четверка» чуть поодаль. Рядом с ней неспешно покуривал сержант из патрульно-постовой службы. Эксперты зевали, поплотнее запахивали пальто, сонно промаргивались. Ночь все-таки. Спать хочется.

– Приветствую, – поздоровался Волин.

– Доброй ночи, – кивнул криминалист. Слава Богу, знакомый приехал. Хоть не придется «контакт налаживать». – Припозднились вы нынче, Аркадий Николаевич. Три часа уже.

– Я знаю. Дело срочное. О маньяке-убийце нет смысла рассказывать, каждый, наверное, уже слышал.

– Ну как же, – серьезно кивнул криминалист.

– Тема дня, – подтвердил второй эксперт.

– Так вот. Похоже, нам удалось «выйти» на этого психопата. Вишневая «четверка» его. Но он, сволочь, так хитро обставляет каждое дело, что у нас нет на него ни единой зацепки. Мы задержали этого парня для установления личности. Он – бывший милиционер. Скорее всего утром его придется отпустить. Если к тому времени у нас не появится повод задержать его на более длительный срок. – Волин оглянулся на окна первого этажа. В предбаннике собралось несколько человек из ночной смены. Делали вид, что курят, а сами наблюдали за экспертной группой и за ним, Волиным. Переживали за «своего». – У нас в запасе максимум четыре часа. За это время надо полностью осмотреть машину. Ищем любую мелочь, которая может иметь отношение к делу. Особенно обратить внимание на пятна, которые могут оказаться следами крови. Важно найти повод задержать его еще хотя бы на трое суток.

– Ну это-то понятно, – пробурчал медик. – А как насчет постановления о проведении досмотра транспортного средства? Без него мы, сами понимаете…

– Братцы, я не могу сейчас выписать такое постановление, – мрачно ответил Волин. – У меня нет юридических оснований назначать досмотр. Этот парень не просто прохожий с улицы. Он бывший милиционер. У него есть серьезные связи на Петровке. С ним «на дуру» не проедешь. Если вы найдете хоть что-нибудь, что может иметь отношение к делу, я выпишу постановление задним числом. Победителей, как известно, не судят. В крайнем случае, получу разнос за самоуправство.

– А за досмотр без постановления прокуратуры с нас голову снимут, – напомнил криминалист.

– Я выпишу ордер, как только запахнет осложнениями, обещаю, – твердо сказал Волин. – Но вы должны понять: мы имеем дело с убийцей. И не с «бытовиком», а с маньяком. «Серийником». На его совести смерть трех девушек, и еще четверых он грозится убить. Возможно, мы ошиблись и хозяин машины – вовсе не тот, кого мы ищем. Но если это он и утром его выпустят на свободу, то…

– Ну да, – вздохнул криминалист. – Ладно. Семи смертям не бывать, как говорится, – «черно» скаламбурил он, даже не заметив этого. Дернул подбородком в сторону курящего сержанта. – Нам позволят осмотреть машину?

– Разумеется, – ответил Волин. – Начинайте, а я пойду понаблюдаю за ходом допроса. Телохранителя поместили в кабинет дознавателя. Он сидел напротив двери, с любопытством озирался, держался без тени смущения или волнения. Напротив, всем своим видом давал понять, что произошло досадное недоразумение, что он все понимает, сам только недавно из органов уволился, и что никаких неприятностей данный инцидент за собой не повлечет. Разумеется, только в том случае, если его немедленно выпустят и не забудут извиниться. Дознаватель, худощавый молодой парень с внешностью школяра-пианиста, крутил в тонких музыкальных пальцах ручку и смущался. Ему было страсть как неловко. Особенно от телохранительской доброжелательности. Вот если бы тот орал, топал ногами, грозил всеми карами небесными, тогда да, хоть и свой, а получил бы. Хамить сотрудникам при исполнении непозволительно никому. Особенно «своим», как раз потому, что «свои». А тут сидит, улыбается, вспоминает славное милицейское прошлое. Волин знал подобные психологические приемы, сам временами пользовался и давным-давно отучился «покупаться» на такую дешевку. Об одном он жалел: нельзя вызвать Сашу или Леву. Им-то доподлинно известно, что представляет собой этот человек. Они не стали бы с ним светские беседы вести. Поднесли бы разок по сусалам – и вся недолга. Хотя Лева, пожалуй, не стал бы подносить, а вот Саша – всенепременнейше. Да и с местными им было бы легче найти общий язык, чем ему, Волину. А попробуй Волин по сусалам – тут же все отделение сбежится, в каталажку засунут, это уж как пить дать. Он придвинул стул так, чтобы сидеть напротив, но немного сбоку от телохранителя. Теперь тому приходилось крутить головой, «работая на два фронта». А это сбивало.

– Ну что у нас тут имеется? – спросил дознавателя дружелюбно и в то же время ободряюще. Подчеркивая: ты здесь главный и все делаешь правильно.

– Да, собственно… – протянул дознаватель. Ясно. Анекдоты травили? За жизнь рабочую разговаривали? Волин улыбнулся телохранителю. А ты не промах, парень.

– Что с установлением личности?

– Паспорт у товарища в порядке, – развел руками дознаватель. – Документы на машину есть. Права тоже. Не просроченные. Разрешение на ношение служебного нарезного оружия имеется. Удостоверение сотрудника охранной фирмы подлинное, не просроченное. Мы проверили. Надо товарища отпускать.

– Вон как? Значит, полный набор документов с собой возим? – «удивился» Волин.

– Да вот так уж, – в тон ему улыбнулся телохранитель.

– Какой, однако, вы предусмотрительный человек. Даже завидно.

– Так ведь время такое, – развел руками тот. – Будучи наслышан о произволе сотрудников районных прокуратур, решил подстраховаться.

– Похвально, похвально. А насчет подлинности удостоверения сотрудника охранной фирмы откуда известно? – ласково улыбнулся Волин. Телохранитель тоже улыбнулся и покачал головой, словно говоря: «Ох, товарищ следователь, товарищ следователь». – Охранные агентства, по-моему, только утром открываются.

– Утром, – с тяжелым вздохом подтвердил дознаватель.

– Ну вот. А говорите, проверили, – в голосе Волина прозвучала мягкая укоризна.

– Так мы через Центральную его «пробили», – возразил, смутившись, дознаватель. Телохранитель кивнул утвердительно, с видом тренера, наблюдающего за спаррингом своего лучшего ученика. Мол, хороший удар. Грамотный. С интересом перевел взгляд на Волина. Ваша очередь. «Но каков сукин сын, – восхитился тот. – Ни тени смущения».

– В Центральной фиксируется только выдача документа, но не подлинность, – парировал Волин. – Речь-то все-таки об огнестрельном оружии идет. Это вам не газовый баллончик. – Телохранитель оценил ответный удар и снова кивнул. – Судя по документам, товарищ в недавнем прошлом сам из органов. Надеюсь, не обидится за чрезмерную бдительность.

– Что вы, что вы, – ответил тот, и глаза его засияли «ленинской» добротой. – Конечно, нет. Но только если утром вы представите юридическое обоснование моего задержания и передадите его в суд. Иначе говоря, если вам удастся доказать, что я нарушал общественный порядок. В любой форме. В противном случае я просто буду вынужден подать жалобу вашему непосредственному начальству. И думаю, что мои товарищи с Петровки обязательно ее поддержат. Сан Саныч, например. Александр Александрович Бакунин был одним из замов начальника Московского уголовного розыска. «Залп» хороший. Увесистый. Будь Волин лет на десять помоложе, обязательно спасовал бы. Но не сейчас. Сейчас плевать ему на подобные угрозы. А дознаватель слегка с лица сбледнул. Проняло, видать. Напугался. Брось, парень. Не тушуйся. Козырять фамилиями больших чинов может любой дурак. Фамилии эти каждый день в газетах печатают. Начитается какой-нибудь Тютькин статей да интервью – и вперед! «Сан Саныч», «Пал Палыч». Ну прямо друзья-товарищи. В кабинет дверь ногой открывает. Каждый день за одним столом вместе сидят, водочку под маринованные грибочки да шашлычок кушают. А начнешь проверять – «Сан Саныч» и «Пал Палыч» о Тютькине никогда и слыхом не слыхивали. Классическая книжная «лапша». Сколько неглупых ребят на такие сказки попались – не пересчитать. Волин и сам по молодости да от нехватки опыта налетел. Сейчас даже вспомнить стыдно, а тогда рот раскрыл, уши развесил и съел всю эту байду за милую душу. Еще и ручку своему Тютькину пожал. Мол, ошибочка вышла, вы уж извините. А Тютькин, бандит-рецидивист, что только по плечу его не похлопал покровительственно. Едва успели на вокзале перехватить. Он уже билетик до Симферополя справил. В СВ, между прочим. Так вот, брат.

– Ну что же, – вздохнул с деланной озабоченностью Волин. – Надо доказать – обязательно докажем. Пьяный дебош с битьем окон подойдет? До пятнадцати суток по решению суда.

– До пятнадцати? Нормально. Всю жизнь мечтал поучаствовать в пьяном дебоше и именно с битьем окон, – закивал телохранитель. С нервами у него, надо сказать, все было в порядке. Понял, что до утра все равно не отпустят, и вел себя соответственно ситуации. Нагловато, но обаятельно.

– Кстати, – поинтересовался Волин. – Если не секрет, чем вы занимались вчера, с двух до четырех часов дня?

– Конечно, секрет. Военная тайна.

– А что так? – вздернул брови Волин, не переставая сахарно скалиться.

– Да так, знаете, товарищ следователь. Вот вы сперва составьте официальный протокол о взятии гражданина такого-то под стражу, укажите причину, объясните, в чем меня обвиняют, пригласите адвоката, на которого, кстати, я имею юридическое и конституционное право, позвольте ему ознакомиться с материалами дела и бесспорными доказательствами моей вины, и вот тогда-то, – телохранитель назидательно поднял палец, – и только тогда будете проводить допрос и проверять мое алиби. А до тех пор я отказываюсь от дачи каких-либо показаний. Вот, кстати, и свидетель вашего произвола, – он кивнул на дознавателя. – Вы, товарищ следователь, грубейшим образом нарушаете все уголовно-процессуальные нормы. Мало того, что работаете за пределами подведомственной вам территории, так еще и хватаете честных граждан без всяких на то оснований. Нехорошо. Даже, я бы сказал, обидно. Вот из-за таких, как вы, население и не любит милицию.

– А вас, как я погляжу, голыми руками не возьмешь, верно? – улыбнулся еще шире Волин.

– А вы как думали?

– А я думал, мы поладим.

– А я разве давал вам повод так думать? – насмешливо спросил телохранитель. – Что-то не припомню. – Он выдержал театральную паузу, а затем заговорил, как бы для себя, но так, чтобы слышали Волин и дознаватель: – Досада, а? Так хотелось дельце гнилое на фраера ушастого навесить, да незадача – не получается. И стараемся, из кожи лезем, а все никак. Ручонки, стало быть, коротковаты. Фраер-то не такой уж и фраер, как выяснилось. Ну не понимает, дурак, своего счастья. Не хочет на зону, и все тут. Хоть ты тресни.

– Да уж, и правда. – Волин демонстративно зевнул, поднялся. – Вы, значит, пока в камере для временно задержанных подремлете, а с утра мы вместе все и выясним. Что «навешивать», за что «навешивать».

– Это верно. Утро вечера мудренее, – согласился телохранитель и кивнул дознавателю. – Ну веди, голубчик.

***

Наташа потянулась к Сашиному плечу, потерлась о него щекой. Движение было кошачьим, мягким и удивительно нежным. Он улыбнулся.

– Здорово.

– Что?

– Ну это вот. Она поднялась на локтях, посмотрела на него:

– Слушай, а почему ты пришел именно сегодня? Почему не завтра или не послезавтра?

– Как раз сегодня я был готов морально, – ответил он, не открывая глаз.

– Значит, дело в морали?

– Вот именно. Я вообще жутко моральный человек.

– Я так и поняла. – Наташа взяла его руку, подняла, положила голову на ладонь.

– Это хорошо. Будешь хорошо себя вести, когда выйдешь замуж.

– За тебя?

– Если это предложение, то я согласен. – Наташа засмеялась и шлепнула его по плечу. Саша расплылся в довольной улыбке. – Вот. Женщина еще не успевает поставить подпись в книге регистрации, а уже начинается рукоприкладство. Тренькнул стоящий у кровати телефон. Наташа хмыкнула.

– Кто это? – Саша открыл глаза.

– Ума не приложу, – она посмотрела на часы. – Половина четвертого. Все мои знакомые в такой час уже спят. Может быть, ошиблись номером?

– Не бери трубку, – оперативник снова закрыл глаза. – Завтра позвонят.

– А вдруг что-нибудь важное? – Наташа протянула руку, сняла трубку. – Алло? Да, я слушаю. Кто? Какой Боря? – прикрыла трубку ладонью. – Какой-то Боря.

– Скажи, что ты сегодня вышла замуж и что я завтра найду этого Борю и отболтаю ему правое ухо. И левое тоже. Скажи, что оба уха отболтаю. Наташа улыбнулась:

– Так и сказать?

– Так и скажи, – со зловещей угрозой сказал Саша. – Вот прямо сейчас и скажи. Чтобы не расслаблялся.

– Что? – спросила Наташа уже телефонного собеседника. – Кто передал? Хорошо. Завтра? Во сколько? Хорошо. Ничего страшного. Спокойной ночи. Она повесила трубку, легла, положила голову на мускулистое Сашино плечо.

– И что было нужно этому Боре?

– Один общий знакомый уехал, оставил посылку, попросил этого Борю передать. Сказал, что срочно.

– А что, утром нельзя было позвонить? Если этому Боре не спится, так теперь и все остальные должны полночи козлами скакать?

– Ты опять ревнуешь?

– Ни капельки.

– Нет, ревнуешь. – Наташа повернулась на бок, чмокнула его в щеку. – Просто этот Боря очень ответственный человек. Ему сказали срочно, он прямо с вокзала и позвонил, – она прильнула к Саше всем телом, забросила ногу на его бедро, погладила живот, опустила руку еще ниже.

– Эй, эй, эй! Полегче, полегче. Мне же вставать в шесть, – «возмутился» Саша.

– А если очень хочется? Вдруг ты завтра жениться раздумаешь? – прошептала Наташа серьезно. – И я тебя больше не увижу?

– Я? Да никогда. Мое слово – кремень. Можешь у вашего управляющего спросить. Он знает. – Саша открыл глаза. – Значит, так, ты завтра во сколько заканчиваешь?

– В пять, – Наташа улыбнулась, но в улыбке этой было больше задумчивости, чем радости. – В воскресенье у нас короткий день.

– Завтра в пять я заеду за тобой, и мы поедем в загс подавать заявление. Надеюсь, ты с этим Борей не после работы встречаешься?

– Нет, утром, по дороге в банк.

– Вот и отлично. Загс где-нибудь поблизости есть у вас?

– Одна остановка на автобусе, – по-прежнему серьезно ответила она.

– Во повезло-то, – он засмеялся. – Значит, еще и на автобусе прокатимся? Класс. Только паспорт не забудь взять, а то заявление не примут.

– Как скажешь, – ответила Наташа и прижалась к нему еще теснее.

***

Маринка проснулась от жуткого ощущения присутствия постороннего. Кто-то был в квартире. Кто-то чужой. Не Мишка. Его бы она узнала. Да и с чего бы Мишке прятаться? А этот человек прятался. Он не производил ни малейшего шума, однако Маринка кожей чувствовала его присутствие. Ей не хватило смелости сразу открыть глаза. Она только приподняла веки. Ровно настолько, чтобы сквозь завесу ресниц увидеть комнату. Через узкую щель между шторами пробивалась острая полоска серого света, рассекающая спальню, словно лезвие фантастического ножа. На столике моргали секундами электронные часы, показывая половину шестого утра. В комнате, кроме нее, никого не было, и все же Маринка несколько секунд лежала абсолютно неподвижно, напряженно вслушиваясь в тишину. Вот скрипнула половица в коридоре. Или ей это показалось? «А может, это всего лишь отголосок кошмарного сна?» – подумала она вдруг. Никто не смог бы проникнуть в квартиру совершенно бесшумно. А уж если бы кому-нибудь приспичило копаться в замке, она бы непременно проснулась. Сон у нее всегда был чутким, а уж в таком состоянии тем более. А может быть, это не отголосок сна, а сам сон? Что, если она все еще спит? Маринка медленно открыла глаза, повернула голову. Нож лежал там, куда она положила его ночью. Осторожно протянув руку, Маринка ухватилась за пластиковую рукоять здоровенного, мощного тесака, потянула к себе и… замерла. Что это? На зеркальной поверхности лезвия, словно трещины, разбежались засохшие коричневатые дорожки. Крохотные зубчики – фирменная импортная заточка – забиты чем-то белым. Это кровь? Откуда? Что происходит? Маринка отбросила одеяло и села. Пружины матраса заскрипели. Негромко, но все-таки. Тот, кто находился в квартире, должен был как-то отреагировать на пробуждение хозяйки. Попытаться сбежать или… или напасть на нее. Второго Маринка не очень боялась. Нож в руках придавал ей уверенности. Страх наполнял отчаянной, безумной отвагой. Странно, Маринке никогда еще не приходилось резать даже кур, но сейчас она без колебаний вонзила бы широкое лезвие в любого, кто попытался бы приблизиться к ней. Она сбросила ноги с кровати и встала. Вид у нее был не то чтобы грозный – пижамный костюм не слишком способствует созданию устрашающего облика, – но достаточно решительный для того, чтобы заставить незваного гостя задуматься: а стоит ли? Первым делом Маринка подошла к окну и, отодвинув край занавески, опасливо осмотрела улицу. Честно говоря, больше всего она боялась, что вернулся телохранитель. «Четверки» не было. Если бы Боря уже вернулся, то скорее всего поставил бы машину либо в самом дворе, либо на углу. Ему ведь нужно контролировать подъезд. Он побоялся бы парковаться слишком далеко, чтобы ненароком не упустить жертву. Значит, Боря все еще сидит в милиции. Тогда кто находится в квартире? Второй? Но как ему удалось войти? Маринка осторожно, на цыпочках, пошла к двери спальни. Вроде бы снова что-то скрипнуло? Страх сдавил горло когтистой лапой. Он был холодным и мерзким, как раздавленная лягушка. Маринка судорожно сглотнула и снова пошла к двери. Поджилки у нее тряслись. Перед глазами плыло от страха. Ее всегда удивляли импортные триллеры. Она никогда не понимала, почему герой или героиня, прекрасно осознавая степень опасности, не бежали сломя голову, а шли вперед, как полные кретины? Зачем они лезли в жуткие, заросшие паутиной и пылью подвалы и заброшенные дома? Ей казалось это глупым и надуманным. Теперь она поняла, «зачем» и «почему». Поведение героев оказалось даже более точным, чем она могла себе представить. Их страх был настолько мощным, что не позволял стоять на месте. Надо было идти вперед, пока не столкнешься с неведомой опасностью лицом к лицу. А потом драться, чтобы победить или умереть. Но только не стоять пассивно, даже не зная, с какой стороны подкрадывается смерть. Лучше идти. Так создается хотя бы слабое ощущение того, что ты способен контролировать ситуацию. Стоять на месте стократ страшнее. Поэтому шли они. Поэтому же шла Маринка. Выставив перед собой нож, дрожа от ужаса, каждую секунду вытирая рукавом катящийся по лицу пот. Достигнув двери спальни, она толкнула створку, и та, постукивая колесиками по алюминиевым направляющим, откатилась в сторону, открывая гостиную. Теперь Маринка поняла, откуда взялось это ощущение чужого присутствия. По гостиной плыл табачный дым. И это был дым не ее любимого «Фила Морриса» и не Мишкиного «Парламента», а чего-то невероятно дешевого и потому особенно вонючего. Воспоминание детства. Так, или примерно так, пахла «Прима», которую смолил ее «любимый» папочка. «Беломор», «Прима», «Астра». Вот что это было. Дерьмо. И пахло оно, как дерьмо. Маринка ненавидела этот запах. Он ассоциировался у нее с запахом грубых мужских рук, срывающих с нее одежду, кислой, протухшей капусты и железнодорожных шпал, пропитанных гудроном. С запахом животной злобы и кипятящегося в огромном тазу белья, вечной нищеты и бессмысленного отчаяния, водки и бесстыдной, разнузданной похоти. С запахом детства. Именно им сейчас и пахло в дорого обставленной гостиной. Детством. Чистилищем. На журнальном столике стояла большая хрустальная пепельница. В ней дотлевала сигарета. Маринка подошла ближе. Без фильтра. Сигарету прикурили, положили в пепельницу, и она тлела, наполняя комнату душным омерзительным запахом. Рядом с пепельницей квадратная красная пачка из дешевого картона. По красному полю безвкусно-убогие, отвратительные своей претензией на эстетство, буквы: «Прима». Те самые сигареты. Маринка выпрямилась. Похоже, она сходит с ума. Этого не могло быть. Просто не могло быть. Ее отец не знал, не мог знать, где она. За восемь лет Маринка не написала ему ни одного письма. В кухне заскрипел стул. Он был там, хотелось ей этого или нет. Непонятно как, но ему стало известно, где она. Он вернулся, и ад вернулся вместе с ним. Маринка подняла нож на уровень груди и сказала, стараясь, чтобы голос ее звучал сильно и ровно:

– Уходи! Снова скрип стула. Так скрипят края сломанной человеческой кости, когда их трут друг о друга. Она-то это знает. Помнит. Крадущиеся шаги в коридоре. От кухни до комнаты ровно восемнадцать шагов.

– Оставь меня в покое! Уходи! Маринка вдруг с безнадежной обреченностью поняла: если он сразу не пройдет к двери и не уберется вон, ей придется его убить. Иначе просто не получится. Она не может снова впустить его в свою жизнь. Что угодно, но только не это. Если он не уйдет… Если он хотя бы заглянет в комнату… Шаги все ближе и ближе…

– Я прошу тебя, уходи! – помимо желания в ее голосе прорезались умоляющие нотки. – Оставь меня в покое! Он уже был за дверью. Тень его легла на порог. Еще шаг и… Маринка растерянно опустила нож. Миша стоял, засунув руки в карманы пальто, и пристально смотрел на нее.

– Это ты? – спросила Маринка растерянно. – А где?..

– Кто? – холодно поинтересовался он. – Кого ты ждала?

– Я… никого… – Маринка перевела взгляд на истлевшую окончательно сигарету, на открытую пачку «Примы». – А чьи это сигареты?

– Хороший вопрос. Я тоже хотел бы знать, чьи это сигареты? Кто здесь был? – Он улыбнулся жестко и безжизненно. – Я вообще хотел бы понять наконец, что происходит в моем доме? И чем скорее, тем лучше.

– Ты имеешь в виду эти сигареты?

– Да, черт возьми! Их тоже! Но не только.

– А… что еще?

– А ты, конечно, не догадываешься? – саркастически спросил он.

– Нет.

– Брось нож. – Вид у Миши был жуткий. Напряженный, страшный. Маринка послушно разжала пальцы, и нож с глухим стуком упал на ковер. Миша быстро подошел к ней, наклонился, поднял нож с пола. Посмотрел на отливающее ртутным серебром лезвие, затем взглянул на Маринку. – Зачем тебе понадобилось вооружаться?

– Я подумала, если придется защищаться…

– От кого? – вдруг заорал он. – От кого защищаться? Здесь стальная дверь, три сейфовых замка! Их невозможно открыть, не имея ключей! От кого здесь, – Миша обвел рукой вокруг себя, – защищаться, скажи мне? Маринка смотрела на него со страхом. Ее трясло. Она вдруг разглядела в нем знакомые черты. Черты детства. «Снимай это!!! Немедленно снимай!!!»

– Я только… – прошептала она.

– Что ты «только»? У тебя «крышу сорвало»! Ты это понимаешь или нет? Защищаться! А может, нож тебе понадобился вовсе не затем, чтобы защищаться? Маринка отступила, смятение на ее лице сменилось откровенной паникой.

– Я не понимаю…

– Ах, ты не понимаешь? Ты не понимаешь? Так я тебе сейчас объясню! – Миша схватил ее за запястье, сжал так, что кисть мгновенно онемела. Даже пальцы перестали шевелиться. – Пошли, я сейчас все тебе объясню! – Он потащил Маринку за собой в коридор, мимо ванной и туалета, к кухне. – Смотри! Вот что я имею в виду! – Миша ткнул пальцем, но Маринка и сама уже увидела. Все вокруг – стены, пол, мебель – в зловещих бурых потеках. По кухне разбросаны изрезанные куски мяса. Кровавые дорожки, словно неведомые змеи, сползали по белым деревянным панелям вниз, до пластиковых плинтусов, собираясь кое-где в небольшие лужицы. А на противоположной стене – Маринка сразу уперлась в нее взглядом – плясала небрежная корявая цифра: