После обеда мы с Верой прилегли вздремнуть рядом Ниной Радиной, а Коля завистливо пробормотал:

— Кто бы меня, вот так, каждый божий день оглаживал, а? — он отвернулся, чтобы набрать номер. — Михаил Абрамыч, как там мой заказ? Подобрали нашим людям квартиру? Да что вы выговорите! Уже задаток внесли? Господи, счастье-то какое! Зоя довольна? Слава богу, очень хорошо. Тогда не расслабляйтесь, есть еще работа.

Он продиктовал адрес Лены, и я замер в ожидании. Интересно, интересно…

— Будем расселять особнячок, — бодро вещал Коля. — Точнее там два дома во дворе, но сначала этот расселим. Зачем мне это надо? Инвестиции в будущее, друг мой. Представьте только: особняк девятнадцатого века, окруженный каштанами, прячется в глубине дворика. Тишь и благодать в центре города. Здание недавно отреставрировано, что удивительно, очень неплохо. Нет, мы все равно сделаем ремонт по-своему — огородим двор, положим тротуарную плитку, соорудим детскую площадку. Еще хочу посадить липы и розы. Потом поставим охрану на ворота. Зачем? А жить там буду. Кстати, кое-что себе уже присмотрел, на одну квартиру вам работы меньше. И нашим людям жилье не повредит, организуем ведомственное, для нуждающихся. Ну, знаете, как это бывает — дом только для своих. Опыт ЦК КПСС надо перенимать! Не все ж там плохо было, умели иногда и хорошее.

Коля походил по палате, потом остановился у окна с банкой простокваши в руке:

— Ниночка, я подобрал тебе квартирку. В смысле, нам квартирку. Михалыч, ну чего ты вылупился, как не знаю кто на новые ворота? Да, я сделал Нине Ивановне предложение, и она его приняла.

Наверно, у Веры глаза округлились больше моих. Она молча нашарила на тумбочке какую-то мамину бутылочку с питательной смесью и, не разбираясь, выхлестала ее махом. Коля продолжил спич:

— Я давно овдовел, и дети выросли так, что у них родились свои дети. Казалось, жизнь подходит к концу, но Нина перевернула мой мир. Какая женщина! Сталь и пламень. А чудо зеленого бархата глаз? Не знаю, слово «королева» — слабое слово. Мнение Веры не спрашиваю, потому что она и так уже дочка. А к бабушке придется идти на поклон, просить руки дочери… Но, когда время настанет, Михалыч в помощи не откажет, да? Или Нюсю попрошу, если спина болит.

— Под венец? — придя в себя, пискнула Вера. — В свадебном платье? Да, мама?

— Ну, не знаю… Николай Сергеич очень настойчиво меня уговаривает, — пробормотала смущенная Нина.

— Все, как положено, — рубанул Коля решительно. — Белый фаэтон, и тройка лошадей с бубенцами.

Я мысленно заскрипел зубами. Уговаривать он умеет, чертов аналитик. Каков шельмец, а? Мою королеву — и увел! Пока я авгиевы конюшни разгребал, тихо охмурил богиню гадский Коля. А ведь как чувствовал, что нельзя их тут одних оставлять! Вот и дождался, когда древняя песочница очумела… Совсем потерял голову этот старик— разбойник, и впал в любовь на склоне лет. А несчастной женщине по природной тяге к домашнему очагу и деваться некуда, разум-то замутнен побоями. Не ожидал такой подножки от товарища! Я там, значит, колочусь, а он тут козни мне строит? Нет, не к этой бабушке на поклон его надо отправить, а к чертовой, куда подальше, хотя бы на Луну. Чтоб остыл немного, горячий наш конторский парень. Эх, жаль в Арктике я никогда не бывал…

Ворочаться и вздыхать возле Нины было не с руки, поэтому я резко засобирался.

— Совсем забыл, — пробормотал в пространство с озабоченным видом. — Мне же надо Ивана проведать…

— Передавай привет, — Вера глядела на меня понимающими глазами. А потом строгим тоном добавила: — Дед, береги спину. И без Анюты никуда ни ногой!

— Да-да, — командирским тоном крикнул Коля вслед. — По воздуху идите, из одной больницы в другую, понятно?

В госпиталь к Ивану мы поехали на Нюсе — она собралась и вызвала черное одеяло, легко и непринужденно. Оказывается, моя правая рука здесь уже бывала. Вот стрекоза, а? У девчонки обнаружилась новая способность, ни разу не доступная мне: стоило ей захотеть увидеть лицо Ивана, и она увидела — вроде как через камеру видеонаблюдения. Удобное уменье упорная ученица прибрела, мимо дневального на КПП и без пропуска ходить. Надо будет потом расспросить ее подробно. Хочешь, не хочешь, а придется мне на старости лет снова учиться у своей помощницы, как завещал великий Ленин…

Дождавшись, когда палата опустеет, Анюта переместила нас туда. На тумбочке высилась горка апельсинов, а возле трехлитрового баллона яблочного сока стояла тарелка с надкушенным куском малинового пирога. Знакомая картина. Точно, Анюта здесь уже отметилась.

— Привет, Ваня! — мое обращение прозвучало, видимо, слишком громко.

Глухонемой таксист, со страдальческим видом пялившийся в потолок, перевел на нас круглые глаза. Сказать, что он был ошарашен, значит ничего не сказать — ведь на его взгляд, мы практически оттуда, с потолка, и свалились.

— Господи, когда Анечка поутру в белом халате возникла, по голове погладила, я решил — сгоряча показалось. А теперь снова санитары, с Михалычем в обнимку… Позовите доктора, мне в глазах двоится! — опомнившись, заговорил он с трудом, но глаза смеялись.

Больничная палата на четыре койки оказалась тесной. Слава богу, соседей нет, кровати заправлены — видимо, недужные офицеры убыли на медицинские процедуры. Оглядевшись в поисках стула, я дошел до окна, и взгляд задержался на пациентах, хаотично бродивших по парку. Обряженные в широченные коричневые пижамы, они сразу вызывали тоску. Да, время перемен просвистело мимо госпиталя. Доисторические одеяла с белыми штампами, древние койки, а за стул браться страшно, таким ветхим показался сей предмет. Но более всего докучал неистребимый запах больницы — гораздо более сильный, чем в моей родной клинике.

— Иван, у нас мало времени, — я откинул простынку с груди, деловито оглядывая поле предстоящего боя. — Ответь на один вопрос: индийские йоги, кто они?

— Не знаю… — смешался он. — А что? К чему ты клонишь, Михалыч?

— Сейчас узнаешь. Слышал про медитацию, аутотренинг и самолечение? Отлично. Трудно дышать? Исправим. Ребра болят? Полечим. Кладем туда руки. Работаем втроем!

— Раньше я считал, что галюники бывают от перетраха, — болезненно скривившись, хмыкнул Иван. — Какая, нафиг, медитация и самолечение? Мне страшно, мама, где ты?

— Дядя Ваня, шутки в сторону. Ты, главное, не сомневайся, Антон Михалыч плохому не научит, — укладывая ладошки на бинты, мягко улыбнулась Нюся. — Все в наших руках, просто доверься нам.

— Твои руки теплые и тяжелые, и тепло от них разливается по всему телу, — приступил я к привычной процедуре. — Шумит водопад, течет речка. Вода прозрачна и чиста, и серебро реки отражает небо в шапке белоснежных облаков. Слышишь шум воды? Лицо обдувает свежий ветер, прибрежная галька хрустит под твоими шагами… Ты совершенно спокоен. И не о чем волноваться, нет причин для беспокойства. Течет водопад, шумит речка, горит костер под котелком…

Глухонемой таксист Иван поначалу сопротивлялся немного, но потом увял, впадая в сонное состояние. Бледно-голубое сияние, хлынув от моих рук, окутало его тело, проявились внутренние органы и кровеносные сосуды.

— Здравствуй, Новый год, — прошептала Нюся, глядя на мерцанье тысячи огоньков. — Смотрите, Антон Михалыч, вот тут два ребра сломаны. Вот это тоже плохое, с трещинами.

Поломанные ребра я видел, и серое облачко над ними тоже. Его я смахнул в мусорный пакет без особого труда, под кряхтенье Ивана. Но меня больше волновал нездоровый красноватый цвет правого легкого. С краю оно было продырявлено, и бугрилось шрамами. Явный воспалительный процесс. И все это безобразие накрывала темно-серая гадость, напоминающая грозовую тучу.

— Похоже на давнее осколочное ранение, — пробормотал я, вставляя руку в грудь Ивана. Он выдохнул болезненно, потом застонал.

Плотный туман, окутывавший легкое, пульсировал в такт дыханию. Уплывая скользким угрем, мрачная туча не давалась в руки, как живая цеплялась за грудину. Раненый пациент тоже мешал работать — сначала дергался, а потом начал подвывать. Глядя на него, Анюта страдальчески скривилась.

— Эх, была не была, — решилась, наконец, девчонка, и вставила свои руки рядом с моими.

Дело сразу пошло на лад — поднатужившись, мы вдвоем, под крик Ивана, на последнем издыхании вырвали тугой плотный комок.

Брошенный в мусорный пакет, он скукоживался на глазах, теряя объем и цвет. А над Ваней плавно проявилась аура — она была незнакомого фиолетового оттенка.

— Нюся, не помнишь, что означает фиолетовый цвет? — капли пота заливали глаза, но пока не закончились серые неприятности, утираться нельзя. Интуиция подсказывала, что это грязная штука, скверная.

По-собачьи встряхнув головой, я навел последние штрихи в получившейся картине — провел растопыренными пальцами над синяками, багровевшими на теле Ивана. Как садовыми граблями собрал остатки серого тумана.

Нюся тем временем пыталась причесать ауру в местах разрывов, но получалось у нее плохо. Она даже ругнулась сквозь зубы.

— На сегодня хватит, шабашим, — решил я, открывая кран над раковиной. А потом и умылся, когда Анюта пристроилась рядом руки драить.

— Люди с фиолетовой аурой стремятся к свободе и независимости, — тряхнув рыжим чубчиком, наморщила Нюся лобик. — В течение жизни они испытывают взлеты с падениями, а сама жизнь изобилует сюрпризами и зигзагами. Ярко выделенные лидерские качества. Предпочитают духовное общение, и часто испытывают дефицит в таком общении. Тяготеют ко всему таинственному, необъяснимому, причем всегда пытаются найти разгадку таких явлений. Обладают высоким интеллектом. Отличаются развитой интуицией, артистизмом, высокой чувствительностью.

— О как, — охнул со своей койки Иван. — «Обладают высоким интеллектом»? Ну вы, блин, даете!

— Докладывайте, подполковник, — копируя начальственный тон Коли Уварова, приказал я. — Четко, и по существу.

Кажется, он вытянулся на кровати:

— Дышать вправду стало легче! И грудь не болит.

— Вот, а ты боялась, — серьезно сообщила Нюся, и мы дружно заржали.

Потом мы с Анютой пили сок и ели пирог.

— Но радоваться рано пока, — отдышавшись, сказал я. — Ты у зубного врача бывал?

— А то, — скривился Иван. — Господи, избавь.

— Так вот: считай, зубную боль у тебя мы вынули, временную пломбу поставили. Теперь твой организм сам должен в борьбу включиться. А мы поможем.

— Не понял, чего вы там у меня забрали? — нахмурился Иван. — А может, оно мне надо?

— Что тебе врачи по поводу правого легкого говорят? — ответил я вопросом.

— Опухолью пугают, — пробормотал Иван. — А что?

— Вот здесь она теперь, — я пхнул ногой черный пакет. — Нюсе спасибо скажи. Ты ее выручил, она за тебя слово сказала.

— Да это Анечка нас всех выручила! — воскликнул Иван. — После такого дела пойду с ней хоть куда. Даже в разведку не страшно.

От похвалы девчонка вспыхнула и улыбнулась горделиво, кокетливым жестом поправляя чубчик.

— А вот этого не надо! — вскинулся я. — Сам в свою разведку ходи, мне больше борщ по душе.

Мы уже собирались уходить, когда явилась жена Ивана. Его маленькая копия в платьице и с косичкой держалась за мамину руку.

— Привет! — обрадовалась Нюся. — Меня зовут Анюта, а ты кто, кнопка?

— Я не кнопка, просто в детстве болела, — солидно ответила девчушка. — А ты красивая, как Снегурочка. Только рыжая, и халат почему-то белый.

— Наташа, — представилась миловидная женщина с усталыми глазами, вынимая из пакета судки и кастрюльки. — Это наша дочь Галюся. Ей пять лет, но тарахтит, как старая бабка, не обращайте внимания. Про Анюту я много слышала. А вы с работы Ивана?

— Да, мы трудимся вместе, — я поднялся, чтобы кивнуть. — Надеюсь, будем работать дальше. Антон Михалыч Бережной, к вашим услугам.

— А чего ты, Галюся, такая бледненькая? — улыбнулась Анюта. — Кушаешь плохо?

— Я не люблю кушать, — сообщила кнопка. — Я люблю бегать, а мне нельзя.

Мама девочки вздохнула:

— У нас врожденный порок сердца, особенно не побегаешь. А вы сидите, сидите! Я Ваню покормлю тем временем.

Глаза Анюты заблестели, и она пихнула меня локтем в бок.

— Ну, раз нельзя бегать, может, хочешь полетать? — я протянул руки. — Пойдешь ко мне?

— А где будем летать? — деловито уточнила Галюся. — Высоко хочу, до неба.

— В парке на скамеечке, там неба полно, — я подхватил легкое тельце. — Вы здесь кушайте, а мы погуляем пять минут. Да, Галюся?

Наташа растерянно оглянулась на Ивана, но я быстро разрушил все сомнения:

— Все будет хорошо. Я опытный командир летчиков, и обращаться с малышней умею. На этих руках и дочка выросла, и внучка.

— Пять минут, — нехотя согласился Иван, реагируя на мое подмигивание. — Слышишь, Галюся? Без коников. Туда и обратно.

По пути в госпитальный парк детское тело легко приняло мою силу, обмякло под устремившимся к ней теплом.

— Господи, чем ребенок перед тобой провинился, за что его так наказывать? — со слезами на глазах Анюта притронулась к темно-серому кокону, плотно укутавший девочку.

От ее импульса кончики пальцев закололо, тепло веселей потекло в девочку. Галюся глубоко вздохнула, когда я легким движением сбросил с ее головки облако головной боли. Темно-серый кокон трогать поостерегся, но и малого касания хватило — щечки кнопки порозовели и, стрельнув хитрым взглядом, она даже предприняла попытку спрыгнуть с рук.

— Но-но, — возразил я сварливо. — Без фокусов! Договор был летать, а не бегать.

— Ну так лети! — была бы такая возможность, она бы топнула ножкой.

— На веранду, — уточнил я. — Эгей, залетные!

Анюта согласно кивнула, и мы полетели, предварительно обнявшись. Для полноты картины можно было бы щелкнуть кнутом, но два черных одеяла и так сработали четко — без всякой тренировки перенесли нас точно на тахту Антона.

— Здоровски полетали! — восторженно прошептала Галюся, оглядываясь без удивления и страха. — Черное небо и бархатные простынки — класс! Хочу яблочко, вот то. Нет, сама!

Вместе с запахами роз и мальв в распахнутые окна буквально ломились ветки яблони со своими плодами, так что тонким пальчикам сорвать требуемое труда не представляло. Вздохнув полной грудью, я ощутил, как утраченные силы возвращаются ко мне вновь. Все-таки удивительное здесь место: середина лета, а жара не душит. И, в отличие от дома, воздух наполнен чистотой и свежестью, несмотря на пыльные листья сирени у забора.

Прикрыв глаза, Анюта грызла яблоко и насыщалась этим миром так же, как и я — с каждым укусом улыбка становилась шире.

Двор недавно полили из шланга, цветочным клумбам влаги тоже досталось. Если мама сегодня со своей городской каторги вырвется, то будет довольна. В тени черешни дворник-доброволец Андрей Гутаров играл со щенком — рыча грозно, тот нападал, а парень со смехом отбивался. Увидев нас, волкодав со всех ног бросился навстречу. Понюхал штанину, и сразу признал хозяина — завилял задом. Потом требовательно заглянул в глаза с извечным вопросом: хозяин, а где угощенье?

— Нюся, солнышко мое златогривое, помнится, у нас в холодильнике пармезан залежался, — я протянул руку, чтобы она вложила в нее кусочек сыра.

Если так дальше пойдет, брошу суету к чертям! Заведу гарем, и научу их угадывать самые сокровенные желания. Кстати, раскладушку в саду давно пора менять. Сейчас выпускают такие широкие… И пару шезлонгов неплохо бы притащить.

— Ой, собачка! — восхитилась девочка. — А она не укусит?

— На красивых женщин волкодав не лает, — я рассеянно огляделся. — Он ими любуется.

Во дворе наблюдалась тишина и порядок, Андрей здесь был один. А серый кокон на Галюсе, сохраняя форму, стал значительно бледнее. Хороший знак, но трогать его опасно, слишком мал ребенок для таких экспериментов.

— Здравия желаю, Михалыч, — удивился Гутаров. — А ребята укатили на «Волге» в Старочеркасск, в Дону купаться. Анюта вроде тоже с ними была. Или я чего-то путаю?

Парень ничего не путал, но с тех пор столько событий случилось, что не перечесть. А здесь ничего не изменилось, всего лишь рабочий полдень в разгаре.

— Другие дела появились, — Нюся неопределенно пожала плечами, поглаживая волкодава ха ухом.

— Привет, Андрей, — прошамкала полным ртом девочка, вгрызаясь в яблоко.

— Галюся? Господи, а ты-то откуда взялась здесь? — Гутаров всплеснул руками.

— Секретные маневры, — я отпустил ее на землю. — Нас тут не было, понял? Никому ни слова.

— Так точно: тайна, покрытая мраком. Рыба ищет, где глубже, а человек — где рыба, — он протянул руку девочке. — Рыбка, хочешь малины?

— Мне нельзя, — серьезно ответила та. — Мама заругает, на щеках от красного диатез вылезает.

— А если крыжовник? Или огурчик? — Андрей повел рукой в сторону огорода. — Молоденький, пупырчатый, сладенький…

— Надо подумать, — Галюся в самом деле задумалась, не забывая уделять внимание яблоку.

— Ты не думай, твой диатез мы в мусорное ведро бросим, — пообещала Анюта.

Из кухни показался Лапик, чтобы надменно и подозрительно обозреть свои владения. На меня с Нюсей вообще не обратил внимания, а мелкая девчонка с полицейской точки зрения опасной не показалась. Поэтому скрылся с глаз, наверняка к Мусе под бочок. Отличный сторож нам достался, а еще скоро Рекс подрастет… Верно говорят: без кошки нет дома, без собаки нет двора.

И только мы с Анютой уселись дегустировать компот, как в калитку степенно вошел участковый.

— Капитан Иванченко, Григорий Захарович, — представился он, похлопывая потертой сумкой-планшеткой по синим милицейским галифе. — Доброго дня, я здешний участковый.

— Здрасте, дядь Гриш, — пискнула Анюта.

Ага, а то я не знаю дядю Гришу, нашего участкового! Сколько они с батей в этом саду горилки выдули, не счесть… Но потом спохватился — я же здесь в своем собственном теле, вроде как в гостях. Надо быть скромнее. И вообще, в моем возрасте такие детали помнить необязательно.

— Здравствуйте, — капитану ответил вежливо. — Присаживайтесь. Отличная погодка, не правда ли?

— Кажется, дождь собирается, — так же вежливо сообщил он, цепким взглядом Лапика оглядываясь вокруг. — Что-то мне ваше лицо кажется знакомым.

— Так сродственники мы Мише Бережному, — мне пришлось строить простодушную мину. — Вот, с Андрюхой заглянули проведать, да помочь по хозяйству.

— А где хозяева?

— Ясное дело где, на новой квартире, — речь моя была плавна и тиха. Тем временем в сторону капитана шел посыл успокоения и расслабленности: «все хорошо, все прекрасно, и никаких проблем». — Переезжают они. Если появятся, то ближе к вечеру.

Пристальный взгляд участкового прояснился. И совсем подобрел при виде маленькой девочки, которую Андрей из кустов потащил к рукомойнику.

— Галюся! — причитал он. — Ну как же так? За минуту изгваздалась в малине вся! Бог человеку дал голову, чтобы в нее кушать, а не размазывать по щекам, ясно тебе? Снимай платье, иначе нас мама убьет.

— Люди бают, на огороде майора Радиной торчит неизвестный мужчина, — доложил капитан новость, ожидая реакции.

— И ничего не торчит, — возразил от рукомойника Андрей, — а сорняки пропалывает. Мне нетрудно, тем более что Верочка налить обещала.

— Так-так, — капитан хищно повел ноздрями, и метнул прокурорский взор на графин с темно-рубиновой жидкостью. — Самогоном балуетесь?

Самогоноварение в эти времена каралось строго, и по тяжести преступления недалеко ушло от измены родине. Нарушителям закона грозило до семи лет с конфискацией. Тем не менее, самогон и брагу умельцы производили с размахом, двадцатилитровыми молочными флягами. Реальный удар по самогонщикам нанес экономический ход, а не репрессивные меры — когда было налажено массовое производство портвейна, вермута и плодово-ягодных вин. Дешевый винный материал танкерами тащили из Алжира, здесь «чернила» доводили до кондиции, разливая в бутылки с разнообразными наклейками. При цене от рубля до двух спрос был велик, и именно этот рыночный аргумент и сделал экономически невыгодным изготовление самогонки на продажу. Из широкого ассортимента «бормотухи» в то время я предпочитал портвейн «Три семерки» — он больше нравился девчонкам. Про вкус ничего хорошего не скажу, но название привлекательное.

Погремев на кухне, Андрей метнулся с хрустальным подносом, полным перевернутых сверкающих фужеров.

— Галюся, хочешь пить? — он плеснул себе, участковому тоже налил.

Тот недоверчиво пригубил, почмокал губами, чтобы остолбенеть:

— Хрустальными фужерами… из хрустального графина… и хлещете компот?! Ну вы, ёксель-моксель, буржуи!

Лишенная платья маленькая буржуйка, гулкими глотками опустошив тару, и лихим взмахом руки предложила Андрею «повторить».

— Который день не могу застать Нину Ивановну, — участковый снова причмокнул, теперь уже от удовольствия. — Не знаете, где она может быть?

— В отпуске она, — брякнула Анечка простецки. — Говорят, на воды убыла. Что-то случилось?

— Ничего особенного, — настырный капитан гнул свою линию. — А Верочка где?

— Ясное дело где, — девчонка удивилась глупому вопросу. — В институт она поступает.

Будучи в одних трусах, мелкая кнопка умудрилась залить компотом живот и последнюю часть гардероба. Ахнув по-матерински, к банно— прачечным процедурам подключилась Анюта. Тем временем я поднялся провожать капитана.

— Странно, — сделав пару шагов, он остановился, чтобы доверчивым ментовским тоном вопросить: — Если вечерами в окнах света нет, то где она шландрает?

— Григорий Захарович, вспомните, лето во дворе, — усмехнулся я. — Когда вы были молодым, вряд ли дома у окна сидели. Может, что передать?

— Когда был молодым — в окопе сидел, — пробурчал капитан. — А Верочке передайте, чтобы на мамину работу, в милицию, зашла. Там все в курсе, обоих их обыскались. А если не получится, скажите Антону, пусть ко мне домой заглянет вечерком. Рецептик компота мечтаю переписать… Лады?

Перед тем, как закрыть калитку за участковым, я оглядел родную улицу. Внимательно, справа налево — ни прохожих, ни соглядатаев, полнейшая пустота. Попытался представить себе действия КГБ в подобной ситуации. Что там в детективах пишут? Прослушка телефона, перлюстрация почты, наружное наблюдение. И если под майора Радину наружка и назначена, то здесь ей делать нечего. Наверняка по адресу выставлена — торчит где-нибудь возле дома Нины с Верочкой.

Стрельнув у Андрея Гутарова рубль, я решил сходить за хлебом. А что, минутное дело. Бейсболку на лоб, очки на нос — и вперед. Возле Люськиного киоска очереди не наблюдалось. Впрочем, шикарного бюста тоже. А жаль.

На закрытом окошке красовалась табличка «Ушла на базу». Что ж, бывает. Не снижая вялого темпа, я продефилировал мимо ларька. У куста сирени притормозил, и выглянул осторожно. В соседнем переулке движения не наблюдалось, а с краю дороги приткнулся «Газ-51» с фургоном, похожим на хлебный. Только на этом красовалась надпись «Геологоразведка». В тени ореха, у честно вырытой ямки, сонно курили двое «геологов-разведчиков» с голыми торсами. Так-так.

Гениев конспирации и мастеров шпионских игр сюда не пошлют. Наоборот, скорее нерадивых салаг накажут ссылкой под ясное солнышко. Задача у наблюдателей элементарная — заметив Нину Ивановну, доложить. На этот случай в фургоне радиостанция имеется, скорее всего.

Однако Нина здесь появляться не собирается, а Веру предупредить надо. И Колю проинформировать так, чтоб не догадался о сегодняшнем тайном походе. Иначе и мне шею намылит за самоуправство, и Нюсе перепадет на орехи.