Перед очередной репетицией я провел маленькое собрание, типичную пятиминутку. Для этого саммита мы приехали раньше времени, да еще и дверь в зал изнутри заперли.

— Товарищи, прошу минутку внимания, — когда требовалось, мне несложно было добавить металла в голос, шепотки сразу прекратились. — Напомню цели нашей экспедиции. Первое: предъявить музыкальной общественности грани народного бриллианта, Надежды Константиновны.

Народ заулыбался, «бриллиант» сверкнул синими глазищами. Женщине правду в глаза выложить несложно, а иногда и нужно.

— Сразу скажу результат достигнут. Замечания есть, но они носят конструктивный характер.

Зардевшись, Надежда Козловская кивнула головой.

— Дед, не спеши, — пробормотал Антон. — Я записываю.

— Второе, это поступление в музпед, — я выдержал выразительную паузу. — Партия нас учит: если мы живем сегодня так, как работали вчера, то завтра будем жить так, как работаем сегодня. Понятно? Анюту Швец уже пригласили на собеседование.

Девчонка одарила нас улыбкой:

— Самое приятное — когда хорошего не ждешь, а оно берет и случается.

Вера завистливо хмыкнула. События в ее жизни состояли из череды травм, потерянных вторичных признаков на груди, ранений любимого парня и болезни не менее любимой матери. А в феврале ждала смерть от сердечной недостаточности. Радости мало. Не дай бог, возьмет оно и случится.

— Собеседование будет носить формальный характер. Тем не менее, Анна, расслабляться рано, — вздохнул я. — Да и всем нам надо много работать. Берем пример с Семена Трофимова, на сегодняшний день лучший среди нас.

Вот чего не ожидал, но у Сени загорелись уши. Впервые на моей памяти командира комсомольского патруля удалось смутить.

— Когда к человеку нет замечаний, это означает высокий уровень его работы, — я осмотрел музыкантов внимательным взглядом. — Готовы? Тогда все, открываем двери, начинаем.

Потеснив студентов, ринувшихся занимать места на задних рядах, в зал по-хозяйски ворвалась Наталья Николаевна.

— Так, почему не работаем, товарищи? — возмутилась она, поморщившись от грохота барабанов. — Время, время! Сеня, одна минута тебе на разминку!

Права администратора Наталья Николаевна присвоила себе с первого дня. Еще и электроскрипку Анину приватизировала.

— Надюша, что у нас по плану? — она взмахнула смычком.

По плану у нас шла Вера Радина и Стинг. Вера не единственная на сегодня, но в основном. Начали мы с песни «Every Breath You Take».

Каждый тихий вздох, Каждый твой подвох, Каждый из ходов, Каждый звук шагов, Буду я стеречь. Каждый день и час, Каждую из фраз, Каждой из проказ, Ночью каждый раз, Буду я стеречь. Пойми, что лишь мне принадлежишь. В сердце шаг любой твой вызывает боль.

Зрители в зале восхищенно загудели, а педагоги на первом ряду многозначительно переглянулись. Несильный голос Веры звучал проникновенно, шел из глубины души. Для исполнения гениального хита Стинга двух синтезаторов было достаточно, но партитуры я раздал каждому члену группы. Лена из караоке-клуба со своими консерваторскими подружками потрудились на славу — и ноты, и тексты имелись в достатке.

Следом мы принялись репетировать эту же композицию, но в джазовом переложении. Солировала Надежда Козловская, педалируя не голос, а страсть:

Каждый шаг назад, Каждый хитрый взгляд, Каждую ложь клятв, Каждый твой обряд, Буду я стеречь. Ты ушла, и пропал я без следа. Твоё лицо снится ночью мне всегда. Ты та, кому нет замены никогда. Без рук твоих я замерзну в холода. Я всё плачу, милая, отзовись…

Здесь нам пришлось попотеть, Наталья Николаевна постоянно возвращалась к неудачным местам, но надо отдать ей должное — требовала от музыкантов четкости по делу. Композиции Стинга следом так и пошли: сначала в лирическом исполнении Веры, затем в джазовой аранжировке — Надежды Козловской. «Золотые поля» Наталья Николаевна прогнала несколько раз.

Тронет ветерок поле ячменя, И вспомнишь ты меня, Солнце позабудь в ревнивых небесах, Гуляя в золотых полях. С милым ты пришла, Чтобы поглядеть На поле ячменя, И в объятья пасть, чтоб волосы легли Средь золотых полей. Ты со мной побудь, полюби меня Средь поля ячменя. Солнце ты забудь в ревнивых небесах, Лёжа в золотых полях. А дальше случился скандал.

После громких криков в фойе, когда музыка стихла сама собой, в концертном зале появился громадного роста офицер. Впрочем, в ширину он тоже занимал немало места. За шкирку военный легко нес Гошу, следом тащились помятые дружинники.

— Кто здесь Антон Бережной? Этот сказал, Бережной его знает, — офицер взял Гошу за грудки и встряхнул.

На это легкое движение припомнилась вдруг сказка, где Илья Муромец воевал с Соловьем-разбойником — все части тела Гоши отозвались вибрацией разной степени. Вообще он выглядел плохо, зыркая мутными глазами. Видимо, еще от дружинников неслабо досталось.

— Папочка! — пискнула Анюта. Конфликтная ситуация ее ни капельки не напрягала.

Педагоги вскочили с первого ряда, а студентки заинтересованно загудели. С насмешливым прищуром Семен Трофимов взирал на спектакль в зрительном зале. По договоренности его зона ответственности ограничивалась сценой, но здесь опасности для музыкантов не наблюдалось. Я тоже вмешиваться не стал — Гоша сам приперся, пусть сам и отгребает. И вообще, Денис знает, что делать.

— Да? — удивился Антон.

Между офицером и Гошей вьюном ввернулся Денис.

— Этим я займусь, — буркнул он таким деловым тоном, что теперь Гоша стал болтаться в его руке.

Откуда Денис взялся, я не заметил, но неважно — главное, вовремя. Денис кивнул Федоту, крутившемуся рядом, и потащил Гошу в кладовку. Опустив голову, Федот поплелся следом.

— Куда это они? — удивился Антон.

— А сейчас Денис им объяснит, что в храме искусства воевать невместно, — предположил я. — Пусть в Кировском парке отношения выясняют, до полного взаимного уничтожения. А здесь такого не надо, нейтральная территория.

— А музыку послушать козлику даст?

— Конечно, — усмехнулся я. — Если шею не отвернет, скоро увидишь болезного в зале.

— А если не увижу? — Антон не унимался.

— Тогда мне придется работать катафалком, — вздохнул я. — Дон-батюшка, надеюсь, и это… хм… примет.

Наталья Николаевна подкатилась колобком, чмокнула офицера в щеку. Для этого ему пришлось нагнуться. Анюта прижалась к другому боку отца.

— Представляешь, Наташа, меня хотели не пускать! — он пригладил ярко-рыжую шевелюру. — Ну этого шпаненка ладно, а меня-то за что?!

— Как съездил? — Наталья Николаевна вытерла слезинку.

— Нормально… А доча за месяц вымахала, господи!

Анюту на каблуках ему, видимо, лицезреть еще не доводилось.

— Так, Андрюша, ты посиди пока, у нас тут дело, репетиция. Ребята, к станку!

Вот что значит педагог — музыканты моментально взялись за инструменты, а «Андрюша» послушно сел за крайнюю скамейку. Да, верно говорят: хорошего мужика надо самой делать, а не готовым получать. В композицию Стинга «Shape Of My Heart» Вера вложила всю душу. К страсти добавилась сила, и с залом установилась прочная связь. Я это ясно ощутил, увидев мокрые платочки в руках у студенток.

Сдаёт он карты, чтоб проверить Случайность алгебры святой, Исход вероятный, принцип неявный, Но числа лгут порой. Я знаю, что пики — это шпага солдата, Я знаю, что крести — оружье войны, Я знаю, бубны — значит деньги для того, Иной формы сердце моё. Он может кинуть даму пики, И сыграть валетом бубён, А может скрыть в руке короля, Чтоб забыли все о нём.

Название песни Стинга переводится, как «Облик сердца моего». В тексте есть несколько смыслов, но петь на языке оригинала, по-английски, мы себе позволить не могли — партия не поймет. Поэтому пользовались тем переводом, который удалось раздобыть. Война во Вьетнаме коснулась многих русских людей, и «партнерами» в 1971 году американцев никто не называл — подбирали слова попроще, из матерных. При всеобщей любви к группе «Битлз» это парадоксом не казалось, а всего лишь говорило о широте русской души. Американский империализм это мухи, а музыка — котлеты. И Надежда Константиновна постаралась донести свое видение слушателям из первого ряда.

Я знаю, что пики — это шпага солдата, Я знаю, что крести — оружье войны, Я знаю, бубны — значит деньги для того, Иной формы сердце моё. Иной формы сердце, сердце моё. Если б «люблю» тебе сказал я, Решила б ты, что всё не так. Лиц у меня не так уж и много, И маска лишь одна. Кто говорит, тот не знает, Заплатят дорого они, Как те, что ставят на слишком много клеток, А трус теряет всё.

В финале Надежда Козловская вышла из-за электропиано, и взяла саксофон. Проигрыш пришлось повторять неоднократно. Мягко говоря, не радовали ей слух аккомпаниаторы — скрипка и виолончель. Гитаре тоже досталось, и Антон с этим согласился, огрехи имели место быть.

— Девочки, мальчики, смотрим в ноты! — недовольно бурчала певица. Дождавшись паузы, с первого ряда поднялся Ким Назаретов.

— Надежда, ты прекрасна, — заявил он. — Сама свежа, и песни твои редки. Где вы их берете?

На это певица стрельнула глазками и кокетливо улыбнулась. Поддерживая слова мэтра, галерка мужского пола восхищенно загудела. Обратив взор к Тамаре, Назаретов снова повторил приглашение посетить училище искусств, чтобы познакомиться ближе с местным оркестром.

— Приходите и всех приводите, — закончил он.

— Да что вы такое говорите, Ким Авекидович? — из центра первого ряда поднялся крепкий мужчина в белой рубашке и светлых брюках. — Залез, понимаешь, лис в курятник. Не по-товарищески это, переманивать готовые кадры нашего института! Но если серьезно, то нас особенно порадовало преображение Наденьки в составе ансамбля — хороший технический аппарат, проникновенное звучание, эмоциональная теплота и художественный вкус. Сплетники болтали всякие глупости, но сегодня я убедился, что они врут. Не хочешь, Надя, снова поступить на вокал? Нет? Странно, хе-хе. Теперь без шуток: на кафедре струнных инструментов мы будем рады виолончели Алены и гитаре Антона. А на вокальном факультете самое место пианистке Вере Радиной. Или на фортепианном… Я правильно говорю, товарищи?

Первый ряд одобрительно зашумел. Не остался в долгу и живчик-парторг:

— Кафедра марксизма-ленинизма предлагает подойти к работе ансамбля неформально. Мы рекомендуем не планировать заранее работу в форме мероприятий, а вести ее вдохновенно, по запросам студентов, творчески. Парторг явно посчитал нашу группу своим карманным оркестром. Впрочем, я не против, пусть присваивает. Осенью обязательно состоится торжественный вечер, посвященный Великой октябрьской социалистической революции, и парторг, видимо, уже сейчас прикидывает репертуар ансамбля. «По запросам студентов», конечно.

— Кстати, ударника тоже приводите, — оставил за собой последнее слово Ким Назаретов. — Не хотите у нас в училище учиться, молодой человек?

У Семена Трофимова открылся рот. В отличие от девочек, стиль одежды я подобрал ему полувоенный: футболка в виде тельняшки, тактические пятнистые штаны и зеленые камуфлированные кеды. Удачно получилось, бугрящиеся рельефные мышцы оценили и на студенческих рядах. А когда Семен провожал девочек в туалет, желающих познакомиться с артистками не наблюдалось. К краю сцены подошел громила в военной форме. Вблизи он оказался еще выше и шире.

— Сто третья дивизия? — офицер поднял брови. — Аэродром Туржани под Брно?

— Так точно, товарищ подполковник! — подскочил Семен. — Отдельная разведрота, сержант Трофимов!

Слава богу, палочки к пустой голове не приложил.

— Помню, помню, — усмехнулся военный. — Не просто разведчики — орлы, без шуток. Навели шороху в Чехословакии. С тобой еще земляк наш был, Федор Матасов. Лихой парень. Жив, надеюсь?

— Жив, но недолго ему осталось, — вздохнул Семен.

— Чего так?

— Если зеленый змий его раньше не погубит — сам шею сверну. Семья, дети, а этот козел не просыхает. Глаза б мои его не видели. Рыбак с печки бряк, господи прости…