Кухня у меня просторная.

Первоначально квартира была четырехкомнатной, но мне такая планировка показалась чрезмерной — одну перегородку я снес. Получилась большая кухня-столовая, где прекрасно уместился дубовый стол на двенадцать персон. Всю жизнь мечтал о таком помещении, где можно спокойно посидеть, одному или с компанией, посмотреть телевизор или музыку послушать. И только довел до ума квартиру, как жизнь подошла к концу…

Устраиваясь на стуле, Коля равнодушно посмотрел на накрытый стол:

— Лимон мне нельзя. Сырокопченую колбасу тоже. Маслины… нет. Будем пробовать так, давай свой паленый коньяк.

— Вот, — я услужливо подал бутылку.

— Ну что, — Коля нацепил очки. — «Три звездочки», армянский. Пробка с претензией на аутентичность. Цвет напитка характерный. Этикетка похожа. Стекло выглядит достоверно. Донышко… В общем, хорошая подделка.

— Да, Коля, — улыбнулся я. — Зачем спорить, когда вкус фальсификата можно взять на язык?

Быстренько освободив бутылку от пробки, я разлил янтарную жидкость по коньячным снифтерам. Коля пить не спешил. Обняв бокал снизу, он профессионально гонял коньяк по стенкам. А я таким гурманом не был, сразу сделал глоточек. Водопад вкусов поразил кончик языка, придавив меня к стулу. А когда я выдохнул через нос, в послевкусии слышался дух Армении, где прошло мое детство. Ясно ощущались ароматы миндаля и инжира с фруктовыми нотками.

Коля с интересом читал эмоции на моем лице:

— Излагай краткое мнение.

— Армения, лето, фруктовый сад, я в ахуе, — выложил чистую правду.

— Да ты актер, брат! — усмехнулся Коля, и коснулся губами бокала.

Лицо его изменилось, а я сделал второй глоток. В дополнение к прежним ароматам, мне послышался вкус лесного ореха. Закусывать не тянуло совершенно — поэтому глотнул еще. Закончив чмокать губами, Коля, наконец, последовал моему примеру.

Прошла целая вечность, прежде чем он вернулся к реальности:

— Вынужден принести извинения. Коньяк настоящий, армянский. У пятидесятилетнего может быть более глубокий вкус, но это уже старческое брюзжание.

— Напиток берет силу только в дубовой бочке. В стекле жизнь останавливается.

— Согласен.

— Может, чем-нибудь закусишь? — я сделал широкий жест рукой.

— Может быть, позже, — с сомнение произнес Коля. Ему хотелось и маслину, и колбаски. — Хотя вряд ли. Диета, черт бы ее побрал.

— Тогда настало время предложить тебе диетическое питание, — я снял салфетку, скрывающую тарелку с черной икрой.

У Коли вытянулось лицо, но марку он держал:

— Небось китайская, белорусского производства?

— А ты пробуй. Еще есть козий сыр, Коля, — сняв очередную салфетку, я плеснул себе добавки, и с бокалом наперевес пошел к плите — там доваривалась курица.

Обычная курица, кормленная обычным, отборным зерном 1970 года издания. Кошка, растопырив усы, сидела под плитой, щурилась недоверчиво на запах. Зреет что-то очень вкусное — так и было написано на ее заинтересованной морде.

Когда я обернулся, Коля с закрытыми глазами улыбался.

— Ты меня удивил, — сказал он. — А меня удивить трудно. Да что там говорить, я забыл, когда удивлялся в последний раз. Наливай.

Я налил нам обоим, закинул в рот ложечку черной икры, и выпил. Глядя на меня, Коля действо повторил.

— Ну что я тебе скажу, — пробормотал он. — Послевкусие мягкое и продолжительное. В аромате напитка чувствуются оттенки ванили. Аромат сильный, но деликатный.

— Инжир? — уточнил я.

— Хм… — он хлебнул еще. — Сушеный инжир… и абрикос! Выраженная сладость делает вкус более округлым. В общем, если ты хотел меня завербовать, считай, что добился полного успеха. За такую бутылку я готов продать родину. Ты себе представляешь, сколько стоит подобный коньяк?

— С трудом. В интернете разброд и шатания, — честно ответил я.

— В интернете успешно работают жулики, — убежденно пробормотал Коля. — Клоака еще та. У них запасы армянского коньяка в сто раз больше реальных.

— Скажи, ты помнишь Веру Радину из десятого «Б»? — я накапал еще по паре капель.

— Вера умерла, — Коля поднял несколько удивленный взгляд.

— Вот как…

— Ты не знал?

Я не знал. Жизнь человека скоротечна, жаль, конечно, но ничего не поделаешь.

— Когда? — задал дежурный вопрос.

— Давно, в феврале 1972 года.

Какое-то время мне пришлось осмысливать эту информацию. Без криков «что ты сказал», «повтори» и все такое. Смерть малознакомого человека сорок пять лет назад задевала меня с другой точки зрения: а что будет в нашей с Антоном жизни через восемь месяцев, когда там наступит февраль 1972 года? Умрет ли Вера снова? Или нам удастся на этот раз предотвратить нехорошее событие?

— Причина смерти известна? — я выпил, но вкус коньяка не ощутил.

— Да, конечно. Сердечная недостаточность.

— Что за глупость? — удивился я. — Спортсменка, мастер спорта, и больное сердце? Так не бывает. У них же соревнования постоянно, врач в команде. Нет, не может такого быть.

— Согласен, — Коля цедил крохотными глотками, смакуя напиток. — Ты в курсе, что я бегал за Верой?

— Что-то такое помню, но плохо. Ребята, кажется, смеялись, что именно бегаешь, как собачонка.

— Я носил ее портфель, сдувал с него пыль и гонял в ларек за мороженым. Однажды она заявила, что ненавидит даунов. Ну, тех, что блеют у доски. И я стал отличником. В школу танцев записался, и гантели тягал — ради нее. И вообще, жил у порога, выполняя любой каприз. А она смотрела на тебя, — Коля говорил замороженным голосом. — Тайком, но я все видел.

— Это для меня новость, — фальшиво удивился я. — Не знал.

— Конечно, — кивнул Коля. — Ты всех красивых девчонок в школе перещупал, перегладил. И что удивительно, остался жив. Мало тебя били… Да что там говорить — в конце концов, ты завоевал Алену Козловскую, а это звезда мирового масштаба, без всякой иронии. У Веры не было шансов. Она страдала, а я мечтал о твоей смерти.

— Хм… — что-то в горле у меня застряло, закашлялся. Протолкнул коньяком.

— За свою жизнь я нажил немало врагов, — Коля разглядывал свой бокал. — И ты был первым. Знаешь, вот так, с заглавной буквы: Первый личный враг. Твое счастье, что ты так и не обратил ты на нее внимания. И к смерти Веры отношения не имеешь.

— Слава богу, — пробормотал я.

— Сначала я просто горевал, — Коля меня не слушал. — А со временем, когда стали доступны возможности КГБ, начал потихоньку копать. Работая в шестнадцатом Управлении КГБ, занимался электронной разведкой и анализом информации. Потом управление переименовали в ФАПСИ, но дело не изменилось. Я аналитик, брат. Работаю головой.

— Раскопал?

— Конечно. Ничего секретного здесь нет. Мое мнение: Веру убили.

— И ты так спокойно это говоришь? — я чуть не подпрыгнул.

— Прошло много лет, Антон, — он развел руками. — И у меня нет доказательств. Масса перелопаченной информации есть, косвенные улики есть. Но это не доказательства. А собственные домыслы к делу не пришьешь.

— Поделишься?

— Я же тебе говорю, ничего секретного. Государственную тайну не выдам, — Коля хмыкнул. — И раз ты не в курсе смерти Веры, прими к сведению еще один факт: тогда же, в феврале 1972 года пропала без вести мама Веры, майор милиции Нина Радина.

А вот это был удар. Под самый дых.

— А теперь давай по порядку, с самого начала, — выдохнул я.

— Нет проблем. С самого начала: сразу после октябрьской революции товарищ Ленин начал раздавать деньги братским компартиям. Цифры, которые мелькают в прессе, несколько занижены, но порядок такой — после первого ограбления церкви семь триллионов рублей большевики сразу отправили за рубеж. Идея Ленина и Троцкого о перманентной мировой революции требовала подпитки. Всего за годы советской власти было истрачено пятьдесят триллионов долларов. А ты в курсе, что СССР после второй мировой войны участвовал в двухстах вооруженных конфликтах в мире? А в долг братьям сколько дали? Вот цитата из протокола заседания Политбюро ЦК КПСС за 1989 год:

«Основные интересы СССР как кредитора связаны с задолженностью развивающихся стран. Только в последнее время был согласован перенос части причитающихся нам платежей Алжира, Анголы, Вьетнама, Ирака, Кубы, КНДР, Ливии, Монголии и Никарагуа с 1989 года на поздние сроки, всего на сумму свыше семи миллиардов рублей. При этом наблюдается тенденция к тому, что наши друзья в „третьем мире“ рассматривают свои платежи Западу в качестве приоритетных целей, полагая, что с нами они всегда договорятся». Ты понял? Партия сняла со страны последние штаны — к 1991 году в государственной казне осталось триста килограммов золота. Всё остальное исчезло. Куда оно делось?

— Хороший вопрос, — усмехнулся я. — Куда оно делось?

— А уехало за границу. Доказательства? Нету. И концов не видно. Тогда, в 1991 году, много документов пожгли. И в КГБ, и в партийных архивах. Но кое-что осталось, я немного из этого читал. В архивах, которые не успели сжечь на Старой площади, были бумаги о реализации на Западе пятидесяти тонн золота. КГБ ответственность за эти акции на себя не взял, хотя перемещения денег и ценностей не отрицалась. Так, по крайней мере, говорил Филипп Бобков: «эти перемещения денег были вне поля зрения КГБ, потому что мы не занимались деньгами партии». Могло получиться так, что кое-что прилипло к рукам нечистоплотных партийных функционеров?

— Конечно, нет, — фыркнул я. — Об чем вы говорите?!

— Ага, — Коля не забывал процесс дегустации. — Другой вопрос: можно ли сказать, что деньги, потраченные на поддержку различных режимов, международного рабочего движения и левых партий, были выброшены на ветер?

— Само собой, — я ответил серьезно.

— Ни в коем случае, — возразил Коля. — Большая часть денег истрачена в период с середины 60-х до середины 70-х годов, и пошла на укрепление безопасности нашей страны. Просто мир так устроен, что безопасность государства обеспечивается еще и путём поддержки дружественных режимов. К сожалению, под прикрытием этих благих целей некоторые суммы выводились не на поддержку, не на обеспечение безопасности, а в будущие личные карманы. Доказательств нет, но…

— Охотно верю.

— Деньги, ценности и оружие постоянно перемещалось в различных направлениях. Как по стране, так и за её пределами. Сейчас уже нет в живых многих фигурантов, и не все они умерли собственной смертью.

— Ты это к чему? — начал догадываться я.

— Майор Радина со своей группой осуществляла охрану и транспортировку секретных грузов, — Коля остро взглянул трезвым взором. — Работа в милиции для них была прикрытием, реально числились они в КГБ, а приказы получали из ЦК КПСС, от специального куратора. И в феврале 1972 года их зачистили. Всех, с семьями.

— М-да… — я не забывал подливать. — Есть подтверждение?

— Предполагаю, что-то такое произошло экстраординарное, прямых документов я не нашел. Скорее всего, их и не было. При «левых» операциях, понимаешь ли, следы не оставляют. Но я не теряю надежды, копаю потихоньку. Межведомственная комиссия по защите государственной тайны продлила сроки засекречивания сведений, составляющих государственную тайну и закрытых с 1917 года. А это означает, какие-то документы все-таки остались, и моя тайна может где-то лежать.

— Ты закусывать вообще собираешься? — возмутился я. — Язык начал заплетаться!

— Звонок другу, — Коля протянул руку. — Дай телефон, свой в машине забыл.

Он почему-то сморщился и подмигнул мне.

Боится прослушки, понял я. Бывших сотрудников в конторе не бывает…

— Скажи, друг мой, — вальяжным тоном заявил Коля в трубку. — Мне можно коньяк закусывать икрой? Нет, коньяк правильный и икра настоящая. Понял-понял. А курочку домашнюю? Ага. Ну, бывай.

Коля двинул к себе тарелку с черной икрой:

— Давай ложку, что ли.

— Что, разрешили?

— Доктор сказал так: коньяка кушать поменьше, а икры побольше. А домашнюю курочку вообще без ограничения.