Ради рыбалки Антон подскочил затемно.

Вот делать ему нечего, вставать до рассвета. И чего учудил — чтобы не проспать, будильник на четыре утра завел! Этого звенящего фашиста я, конечно же, немедленно прихлопнул.

— Ты чего?! — быстро одеваясь, шепотом возмутился парень. — Зачем бить будильник, когда можно просто нажать кнопочку?

Я промолчал, вспоминая внезапно улетевший сон. Там было что-то такое важное, чего я уже никогда не верну… Извечная проблема бытия и сна.

Все необходимые причиндалы для рыбалки лежали в рюкзаке, так что рассиживаться мы не стали — подхватив чехол со спиннингом, бодренько двинули к Дону.

— Успокоился? — ехидно ухмыльнулся Антон.

— Ненавижу будильники, — пробурчал я, вдыхая предутреннюю свежесть. — Доживешь до моих лет, узнаешь, что это такое.

— До твоих лет я не доживу, — отозвался Антон. — Ты меня в гроб раньше сведешь.

От удивления я даже остановился.

— Да? С чего так вдруг?

— А ничего! — Антон возобновил движение. — Твоя повышенная раздражительность, и даже злость, говорит о стрессе. И это обязательно приведет к снижению умственной активности.

— Ни фига себе… — пробормотал я. — Вот это ты шпаришь, как по писанному. Откуда взял?

— Откуда-откуда… Оттуда! Из твоей головы, — воскликнул парень. — На меня новые знания сыпятся днем и ночью, из ушей скоро полезут! Мне физику учить надо, а тут твоя фирма, что обанкротилась, постоянно в голову лезет. Ну зачем мне какие-то финансовые проблемы? Кредиторы, коллекторы и лизинг задолбали уже! Уволенных сотрудников просто жаль. «Денег нет, но вы там держитесь, всего вам хорошего», да? Налоговая инспекция вообще жесть.

— Ну, извини, — сглаживая углы, мне пришлось говорить примирительным тоном. — Буду думать о чем-нибудь более приятном. О девчонках, например.

— Нет! — вскинулся Антон. — Там у тебя столько всякой эротики намешано… Давай лучше о рыбалке.

С местом для пробы пера мы не стали заморачиваться. Как спустились с берега, так и остановились напротив стрелки Дона — там, где отделяется Мертвый Донец. Здесь, на бровке, по всем правилам должен пастись судак. Антон выполнил несколько пробных забросов, привыкая к новой снасти. Ничего сложного в технике не оказалось, тем более я всегда мог вовремя подсказать.

За рекой, на горизонте, показался багровый диск солнца. Вода заискрилась, заиграла рябью, и удилище вдруг согнуло дугой. Вершинка яростно задергалась.

— Есть поклевка! — шепотом закричал я.

Пока Антон азартно вываживал добычу, попуская и следом подтягивая леску, я притоптывал от нетерпения. В конце концов, килограммовый судак оказался на берегу.

— Дай дернуть разочек, а? — взмолился я.

Антон милостиво уступил, и за полчаса мы попеременно надергали десяток судаков и пару щучек.

— На первый раз хватит, — с сожалением решил парень, оглянувшись на прыгающую кучку рыбы за спиной. — Иначе не унесем…

В чем преимущество рыбалки со спиннингом, так это быстрота разборки. Дольше добычу в мешок собирали.

— Слушай, а чего ты на физику налегаешь? — я перевел разговор ближе к нейтральной теме. — Не помню, чтобы в школе были какие-то проблемы.

— Чтобы поступить в институт, нужны пятерки по всем предметам, — напомнил мне Антон про безумные конкурсы 1971 года. — В математике я не сомневаюсь, всегда было отлично. А по русскому еще в седьмом классе Елена Абрамовна поставила диагноз: врожденная грамотность. Так что остается долбить физику до упора.

— Да поступишь ты в этот машиностроительный, — вздохнул я. — Я же поступил. Ты мне скажи, что дальше мыслишь.

— Учиться буду, — удивился Антон. — Сколько можно об этом говорить?

— В этом институте, брат, тебя ждет одна засада. Ну меня, по крайней мере, она нашла. Зовут ее Таня Билан, и лучше тебе ее не знать.

— Любовь, о которой ты говорил? — догадался Антон.

— Весной Таня меня так закрутила-завертела, что кушать не мог. Какая тут учеба? Загулял, забросил все дела — и вылетел из института. Сразу же загремел в армию, а она, сука такая, ни на одно письмо не ответила. Быстро нашла мне замену, доброжелатели сообщили моментально…

— И что ты предлагаешь? — насупился Антон.

— Пока что просто подумать, покопаться в моих воспоминаниях, — навязывать собственное мнение не хотелось, пусть парень сам осмыслит новую данность. — А вот Тамара мне часто писала теплые письма. Вроде бы ни о чем, милые пустяки, а как приятно…

— Тамара очень теплая, — согласился Антон. — Как это звучит по-армянски: «ачкерт канчерт, айрум ен индз айрум хокис».

— Ай, молодец, — я чуть не прослезился. — Переходят к тебе мои воспоминания… По-русски песня звучит так: «глаза твои зовущие сжигают меня, сжигают душу». Помнишь, что было первого мая?

— Конечно, первомайская демонстрация, — удивился глупому вопросу Антон.

— Шел в колонне с Тамарой? — уточнил я.

— Да, конечно. Забыл, что ли? Мы пели и танцевали.

— Антон, это моя первая женщина… — начал я.

— Нет, это моя первая женщина, — возразил он. — У нас это случилось первого мая!

— И у нас первого мая… — я вздохнул. — Слава богу, хоть в этом между нами нет разногласий.

Мои туманные рассуждения не смутили Антона:

— Ты сейчас о чем? Собираешься к Тамаре идти вдвоем?!

— А почему нет? — я гнул свою линию. — Мне стыдится нечего.

У каждого человека в жизни есть важные вехи.

И момент, когда юноша становится мужчиной, забыть сложно. По крайней мере, я запомнил крепко эту дату: первое мая 1971 года.

На Первомайскую демонстрацию я пошел в колонне гипсового завода. Отец звал с собой, однако парторгу гипсового завода невозможно было отказать — тот велел прибыть обязательно, с гитарой или гармошкой. Я выбрал гитару.

Толик-баянист вышагивал с баяном наперевес, я бил по струнам гитары, а между нами в чудесном сарафане приплясывала Тамара, обладательница волшебного голоса. Впрочем, демонстрантам музыкальное сопровождение требовалось несильно, они сами горланили громче любого духового оркестра.

По колонне постоянно передавали бутылки и стаканы. Лучезарно улыбаясь, Тамара подношения пригубливала, я чаще отказывался, а Толик глотал словно чайка, все подряд. Под конец демонстрации он наклюкался до такого изумления, что перестал попадать в ноты. Пришлось мне гитару отдать Тамаре, чтобы самому вооружиться баяном — не для игры, а ради сохранности инструмента.

Результат вышел печальнее, чем ожидалось — без баяна Толик потерял ориентацию в пространстве. Он стал спотыкаться, мямлить что-то непонятное и вообще, тормозить хуже моего нынешнего домашнего интернета. В конце концов, в колонне нашлась Толикина жена, которая утащила это тело домой.

Заводчане покидали плакаты и транспаранты в подъехавший грузовик, что означало конец официальной части. Сдавать баян Толика мы воздержались, отошли в сторону. А народ стал сбиваться в кучки, дабы, озираясь, пошелестеть там деньгами — праздник только набирал обороты.

— Зайдем ко мне? — предложила Тома. При улыбке очаровательные ямочки на щеках так и притягивали взгляд. — Бросим инструменты, зеленого борща поедим. С утра сварила, с мясом и курочкой.

В Строительном переулке Тамара снимала «квартиру», которая оказалась хатенкой на две малюсенькие комнаты. Она с гордостью показала мне «зал» и крохотную «спальню». Кухня с прочими удобствами, естественно, размещалась в садике.

— А вот здесь у меня пристроена собственная баня, — она распахнула низкую дверь. — Прямо из прихожей вход, представляешь? Очень удобно.

Нагнув голову, я шагнул следом.

— Чего застыл, Тоша? — Тамара обернулась, делая шаг назад. — Застежку сзади расстегни… И быстренько раздевайся, такого пропотевшего за стол не пущу!

Все дальнейшее происходило как в тумане. Тамара избавилась от одежды, помогла мне стянуть штаны — я тормозил, как собственный интернет и Толик на демонстрации вместе взятые. Гибкая и тонкая, Тома ловко скользила по баньке, готовясь к помывке. Потом она поочередно вылила на нас несколько тазиков теплой еще воды, намылилась сама, и принялась обихаживать мое восставшее достояние.

— Ого, — восхитилась девушка. — Нас не сломишь, не нагнешь!

Вот на этом месте банного процесса я позорно оконфузился — выстрелил частой очередью, как зенитный пулемет по низколетящим целям.

— Мы не успели начать, а ты уже кончил, — весело удивилась Тома, снисходительно улыбаясь с высоты своего опыта. — Да не хмурься, это горе не беда. То ли еще будет. Ну-ка, полей на спинку…

Лицо горело стыдом, однако предаваться горю было некогда — я полил, куда велели. Она вдруг повернулась и поставила новую задачу: мыть ее везде-везде, причем очень тщательно. Я начал выполнять команду, когда неожиданно оказалось, что организм восстановил полную боевую готовность. Тамара это тоже подметила, и объявила помывочный процесс завершенным. Завернувшись в полотенце, она потащила меня показывать свою спаленку.

Там девушка многое показала и позволила. Запасов моих доблестных зарядов хватило где-то на час, что оказалось достаточным для начала боевой и политической подготовкой новобранца.

— Первый раз, и такой молодец, — передав мне кувшин с квасом, заметила она растроганно. — А что будет после тренировки?!

— Будет следующий раз? — обалдел я.

— Конечно. Если ты не против.

— Я не против!

— В парную ходишь по воскресеньям? — Тома деловито загнула пальчик с ярким маникюром. — Вот завтра, после бани, и приходи с утра пораньше.

Потом, когда повзрослел и набрался опыта, для себя я назвал это воскресной школой секса. Такие, вроде бы, курсы повышения квалификации. Мы не гуляли по улице, и не ходили в кино. Не общались вообще, кроме репетиций. Но и там Тамара никак не подчеркивала изменившихся отношений. Наша партия не имела будущего, поскольку не вписывались в рамки существующих правил. Что может быть общего между школьником и взрослой женщиной? Да ничего, кроме сплетен и скандала.

Оставался голый секс, который устраивал нас обоих. Ласково и ненавязчиво Тамара обучала меня этой важной науке. Я узнал о критических днях, различных позах, специальных полотенцах и тайных кнопочках на теле женщины, которые сейчас называют «эрогенные эоны».

— Не молчи, — шептала мне в ухо Тамара. — Говори что в голову придет, главное, говори. Лучше, конечно, ласковое… Я красивая? Тебе нравится моя грудь? Вот, целуй сюда и говори об этом почаще. Кто отметил мои глаза колдовские и тонкий стан? Ты заметил, правильно… А почему молчишь? Уже говорил? Не ленись повторять! Женщинам нужно повторять об их неповторимости. Нам нужно беспрерывно объяснять, какие мы нежные, сладкие и невероятные. Мы любим ушами, есть такое верное выражение…

Это был странный период в моей жизни — будучи влюбленным в Алену, я не пропускал уроков в воскресной школе. Мой гормональный баланс пришел в норму, взгляд посерьезнел, а голос окреп и стал немного ниже.

Воскресные занятия продолжались еще год, пока не загремел в армию.