Жаркое дыхание в шею вынудило меня очнуться. Помнится, такое дежавю недавно было…

Открыл глаза. Обняв Антона обеими руками, девчонка сопела распухшим носом. В милицейском «бобике» на сладкий запах девичьего пота накладывался совершенно иной аромат — грубый дух казармы, исходящий от сидящих впереди блюстителей закона. Поглядывая в зеркало заднего вида, старшина рулил, пряча в усах усмешку, а его напарник чего-то бурчал в рацию.

Антон, слава богу, пришел в себя, хотя мог только стонать. Я ощущал его боль, и попытки ее унять потихоньку приносили свои плоды.

— Что-то мне хреново, — прошептал парень. — Дед, вот сюда руку приложи, к селезенке… А Веркин глаз обжимать уже хватит — глянь, как у нее колено распухло. Давай-давай, гладь, никто не видит. Я не возражаю, а ей все равно, отрубилась бедняга. Хотя нога, наверно, хуже моей ноет…

Перед отделением милиции не наблюдалось противотанковых ежей и не лежали в продуманном беспорядке бетонные блоки. Дежурные автоматчики тоже отсутствовали — в это время милиция еще не опасалась враждебно настроенного населения. Любой желающий мог беспрепятственно войти и выйти.

Арестантов выгружали из машины аккуратно, даже бережно. Усатый старшина помощников нагнал — Веру так прямо на руках понесли. И поместили нас не в обезьянник, а в комнату отдыха. Какие-то побитые рожи, виднеющиеся в клетке, показались мне знакомыми. Неужто менты наших «друзей» поймали?

Немедленно прибежал фельдшер с медицинской сумкой, следом явился толстый капитан. Они приступили к работе одновременно — фельдшер начал колдовать над лицом Веры, толстый капитан застрочил в бланках допроса.

Девчонка ойкала сквозь зубы, а я оглядывался. Комната отдыха не имела чистых стен — со всех сторон помещение украшали давно забытые плакаты и лозунги, вгонявшие в ступор. У меня рот раскрылся от обилия забытых воспоминаний. Плакатные лица мужественных милиционеров сопровождались такими же суровыми подписями: «Милиция — слуга народа», «Моя милиция меня бережет».

Негативные личности подавались в карикатурном стиле — над испуганными нарушителями нависали доблестные защитники закона: «Работник милиции! Зорко охраняй народное достояние», «Покончим с пьянством навсегда», «Работник милиции! Борись с хулиганством».

Давно забытая риторика выглядела острой сатирой, однако никто вокруг не ржал.

С изумлением я задержал взгляд на плакате, запечатлевшем судебную тройку с каменными лицами. Призыв внизу гласил: «Скажем коррупции нет».

Вот это да! Серьезная заявочка! Придем мы, значит, ко второму секретарю райкома и его братику, директору Дома Быта, и скажем «нет»? Чтобы им стало стыдно?

Не обошлось и без прикольного пейзажа: «Выходя из трамвая, посмотри направо».

Все это, конечно, перемежалось художественно оформленным бредом в стиле революционной абстракции: «Решения 24 съезда КПСС в жизнь». Ну как, скажите мне, люди добрые, каким образом пожилой старшина в районном отделении милиции будет «претворять решения в жизнь»?

Медбрат обрабатывал ребра Антона, когда в распахнутую дверь вошла Нина Ивановна. Я сразу забыл и про Антона, и про боль. Какая грация у этой женщины… Какая осанка… Вот с кого надо царские портреты писать!

В ладной форме с майорскими погонами она остановилась перед Верой, молча оглядела девчонку, с головы до ног.

— Нет слов, — процедила Нина Ивановна. — Хороша! Сколько их было?

— Человек десять, — пролепетала девчонка, испуганно оглянувшись на Антона.

— Ты не справилась с десятком прыщавых подростков? — фыркнула возмущенная мама. — Позор на мои седины…

Вот это выдержка! Железная женщина. Другая мать с порога начала бы рыдать и биться в истерике, руки заламывая, а эта марку держит. Нет, надо что-то решать. Думать, как бы половчее к ногам королевы упасть — так, чтобы благосклонно взглянула…

— Два месяца занятий коту под хвост, — Нина Ивановна выдержала трагическую паузу. — Федор Петрович, что у нее с лицом?

— Ничего страшного, — степенно ответил фельдшер. — Через неделю от синяка мало что останется. А вот нога нехорошая, колено о как разнесло. С этим в больничку надо.

— Надо — поедем, — она перевела взгляд на Антона. — А у кавалера что?

— Разбита голова, множественные гематомы, ушиб грудной клетки. И тоже колено.

— По башке получил и девицу в беду втянул, — Нина Ивановна презрительно прищурилась. — Герой…

— Мама, это все из-за меня, — вскинулась Вера. — Тоша не виноват!

— Почему это? — майор милиции была против такой трактовки.

— Потому что я дура последняя!

— Хорошая мысль, — согласилась с этим Нина Ивановна. — Но чем он там занимался, кроме того, что башку подставлял?

— Он бежать предлагал, а я не послушалась!

— Вот как… Ко всем своим достоинствам, твой кавалер еще и может быстро бегать? — сарказм сочился с ее полных губ.

Мне захотелось вмешаться в диспут.

— Есть железное правило: увидел, как бьют девушку — беги.

— Почему? — Нина Ивановна сбилась с уничижительной линии.

— Потому что у девушки нет яиц, — пояснил я. — А для парня это очень важная часть тела, которую надо беречь…

Закрывшись ладошкой, Вера затряслась беззвучно.

— Шуточки дома будем шутить, когда отец найдет ремень, — она перевела командирский взгляд на толстого капитана. — Игорь, заканчивай писанину, нам в больницу пора. Давайте-ка, ребята, поднимайте их, машина у подъезда.

Поднялся я сам. Не маленький, уж как-нибудь добреду. Жаль, чаю не предложили, да ладно. Обойдемся без этого — Антон внутри меня еле ворочался, хотелось скорее дотащиться до дома, чтобы сгрузить это тело в койку.

Капитан даже не пикнул, а ведь он ни одного вопроса не успел задать! Впрочем, версию событий Нина Ивановна всегда успеет надиктовать позже. А то, что бумажная версия будет отличаться от реальной, я ни на минуту не сомневался. Нина Ивановна должна убрать Веру из протокола, и я ее поддержу. А высокопоставленные родители хулиганов тоже приложат все силы, чтобы их чада в деле не фигурировали. Скорее всего выйдет, что Антона в парке побили неизвестные гопники. А что? Обычное дело, ничего удивительного.

В травмпункте мы не задержались — благодаря усатому старшине. Он быстренько организовал медосмотр, санобработку и рентген.

— Убитые хулиганами граждане обслуживаются вне очереди! — возразил он возмущенному ропоту раненых.

Местные эскулапы соорудили Антону колоритный видок — частично синее лицо оттенили крестами пластыря, а на затылок примотали ватную дулю.

— Сынок, кто ж тебя так? — участливо спросила женщина с перевязанной рукой.

— А вот она, — я указал на Веру, поддерживаемую усатым старшиной. — Буйна девица во хмелю. Теперь моя милиция от меня ее бережет.

Девчонка еле заметно улыбнулась, смеяться не хватало сил. И еще ей было очень стыдно перед парнем. Виновата со всех сторон, и нет прощенья — читалось в ее глазах. На заднем сиденье, привалившись к боку Антона, она лишь грустно вздыхала о порушенной навсегда дружбе.

День клонился к закату, когда милицейский «бобик» остановился возле нашей калитки. Появление редкого в этих краях автомобиля привлекло внимание ребятни и бабушек, так что эвакуация пострадавших тел проходила при повышенном внимании публики. А мама, увидев побитого сына, едва сознание не потеряла.

Панику на корабле я пресек с ходу, на корню, с женскими истериками опыта мне не занимать. Главное здесь — женщину отвлечь, чтоб делом занять.

— Тащи Веру в душ, — приказал тихо, но со сталью в голосе, обрывая мамины причитания и бессмысленные расспросы. — Чистую одежду и для меня тоже найди, следом пойду. Потом примочки с компрессами готовь.

Краткость — сестра таланта. Здесь как на допросе, ни в коем случае нельзя развернуто отвечать на вопросы. Иначе эта песня начнет повторяться и никогда не закончится.

Странно взглянув, мама молча бросилась выполнять команду. Последовательность и смысл действий в подобных ситуациях дискуссий не предполагает.

Со стола под яблоней я собрал учебники, занес на кухню раскладушку — вдали сверкало и громыхало, небо заволокло тучами. Муся с Лапиком, обнявшись, дрыхли под табуреткой. Хорошо им. Выспятся, пойдут мышей ловить. А мне еще раны зализывать…

В кармане задрожал телефон. Господи, он-то откуда здесь взялся?! Хромая на заклинившую ногу, я перебежал в туалет, где обнаружил улыбающуюся рожицу внучки во весь экран.

— Дед, привет! — закричала Маруся из телефона. — Денег дашь?

— Дам, — прошептал я, наблюдая в щель за тропинкой — вдруг кого принесет. — А для чего?

— Билет куплю, к тебе перееду!

В горле запершило, пришлось прокашляться.

— С чего это вдруг? А муж?

— Муж наелся груш!

— Опять?! — поразился я.

— Теперь окончательно, — успокоила она скорее себя, чем меня. — Обстановку надо сменить. Пустишь душевные раны зализать?

— Нет! — шепотом завопил я. — Ко мне нельзя!

В мою квартиру в самом деле было нельзя. Туда никому нельзя, Марусе тем более. Не дай бог, с ребенком на руках коснется раковины на кухне. Хорошо, если просто унесет девчонку в даль далекую, так ведь и малыша может током шандарахнуть…

— Дед, ты там не переживай, мне твои домоправительницы побоку, — она захихикала. — Я коммуникабельная!

— Так, коммуникабельная ты моя, — решил я без особых раздумий. — Поживешь на даче, ключи у тебя есть. А что? Лето, природа, свежий воздух. Там, правда, садового инвентаря не стало, но ты же не будешь грядки копать?

— Дед, я буду с них кушать!

— Да кушай сколько влезет… — зная Марусю, трудно ожидать другого заявления. Это поколение травмировано интернетом. Они грядки не то что копать — они видеть не приучены. Зачем напрягаться, когда одним кликом можно создать доставку пиццы? Возможно, я не прав со своим старческим брюзжанием. Может быть. Вслух выдал иное: — В холодильнике полно еды. Когда вас ждать?

На моей даче от голода не умрешь, в погребе припасены консервы на случай войны. Еще соль, сахар и крупы. Недавно ассортимент немного расшился — теперь в холодильнике хранилась экологически чистая валюта, перетащенная от Риммы. А на веранде досушивалась рыбка.

— Когда вас ждать?

— Я уже собралась, завтра днем буду!

Во приперло туристку, подумал я, на чемоданах сидит как на низком старте…

— Домой нельзя, понятно? — уточнил на всякий случай. — Езжай сразу на дачу. Я не встречу, в больнице лежу.

— Дед заболел?! — показное веселье из голоса улетучилось. — Вот ты меня огорчил, даже не знаю, что делать… Может придумать чего, какие-то лекарства?

— Ничего страшного не случилось, обычная профилактика, — вздохнул я. — Здесь полный пансион. Ну все, некогда мне, чмоки-чмоки, пока-пока.

Отключив аппарат, я задумался. Откуда здесь, в Антоновом кармане, взялся телефон?

К понятию «случайность» я всегда относился с настороженностью. Любой здравомыслящий человек понимает, что случайностей не бывает, а глупым себя я не считал. Можно не знать всех причин и не понимать свою роль в событиях, но каждое событие вытекает из конкретных процессов. А в моей ситуации процесс явно управляемый, надо просто понять цели и взаимосвязи.

— Давай по порядку, — предложил я себе. — В операционную меня доставили без мобильника. Это точно. А что я делал перед этим? До операции я разговаривал по телефону… С Марусей же и разговаривал! Она жаловалась, что маленький Антон плюется черной икрой, не хочет глотать полезные витамины. Этих самых витаминов я им передал целую сумку-холодильник со знакомым проводником… А потом у меня отняли аппарат и потащили на операционный стол. И там я злился, что опять не услышал рассказа, как поживает мой правнук… Да, собирался перезвонить сразу, как освобожусь. Эта мысль вертелась у меня в голове, и телефон выполнил удаленную команду? Взял, и перелетел в карман? Очень интересно.

Посидев немного в раздумьях, я пополз в душ, разделся, омыл раны Антона. Парню было совсем хреново, еле ощущался. Собрался было бриться, щеки кололись щетиной, однако зеркало посоветовало повременить. Правильно, эту битую физиономию сегодня лучше не скоблить… Пока приводил тело в порядок, на веранде мама закончила возиться с девчонкой — навертела компресс на раненую ногу, накинула плед.

Следом очередь дошла до Антона.

Слушая мой короткий отчет о военных событиях, мама начала всхлипывать, причитать и ронять капли из глаз на бинты. По завершению процедур она вовсе ушла в свою комнату, заливаясь слезами, а я принялся укладывать Антона в безболезненную позицию.

Первый попавшийся под руку учебник физики раскрыл наугад, примерно посредине. Чтение успокаивает — так гласит опыт человечества, и мой собственный тоже. А что еще делать? Суета закончилась. Листая страницы, я затих, прислушиваясь к странному покалыванию в колене Антона. В том мире сейчас идет операция на моем старом колене…

А если я это ощущаю, значит и в Антоновом колене тоже ковыряются хирурги? Как такое может быть, в голове не укладывалось. Ладно, мое сознание здесь, а тело там. Странно, но ладно. Бог с ним, привык уже. Но как хирургическое вмешательство на мою ногу там, может отражаться на Антоне здесь?! Задачка за задачкой. Доберусь домой, сразу составлю матрицу Эйзенхауэра — план получения ответов на ряд загадочных вопросов. А пока, на всякий случай, надо лежать тихонько, не дергаться. Люди все-таки серьезное дело делают, не стоит им мешать.

Девчонка, обряженная в мамин спортивный костюм «Найк», поверх футболки с таким же логотипом, тихонько вздыхала рядом.

Недавно матушке невероятно повезло: молочница Римма принесла кучу женских тряпок, которые себе накупила, но носить не могла, размер не подошел. А маме, что удивительно, все пришлось впору. Она не вернула ни одной вещи, все загребла под себя, словно сорока. Уж очень дешево Римма отдавала излишки. Скрепя сердце, отец полез в свою заначку, расплатился сполна.

Это ж надо, бурчал тогда отец, такусенькая тряпочка, с прозвищем «трусы» ради смеха, а денег стоит цельных три рубля, как бутылка водки!

Чудеса на этом не закончились, у Риммы оказался ненужный садово-огородный инвентарь в широком ассортименте. Папа чуть в осадок не выпал, такого доброго инструмента он в жизни не встречал. Не новый, конечно, но в отличном состоянии! Это вам не какие-то там «кружевные лифчики», а полезные в хозяйстве вещи. Лопаты и грабли ему не хотелось выпускать из рук, а блестящий хромом секатор немедленно был спрятан в нагрудный карман джинсового комбинезона. Этот предмет гардероба Римме тоже не пришелся по душе.

Отрешившись от мирского, я приказал Антону расслабиться.

— Парень, хватит умирать! — такое приходилось говорить себе не раз. — Подумаешь, по башке настучали. Великое дело. Пора привыкать, для бабника это обычное состояние. Любишь по бабам кататься — люби и салочки носить!

Отзываясь, Антон тихонько затрясся.

— Не вижу проблем, — продолжил я аутотренинг. — Тем более что доктор в больничке особенной трагедии не обнаружил. Ребра побиты, но не поломаны. Почки, слава богу, на месте, а селезенка ушиблена без вздутия живота. И главное, заметь, яйца сохранились в отличном состоянии! Только что кашлял нормально и писял без крови, простите за натуралистические подробности.

— Точно? — приободрился парень.

— Точнее некуда. Соберись, жизнь продолжается. Что сильнее болит? Грудина? Кладем туда руки. Работаем вдвоем! Твои руки теплые и тяжелые, и тепло от них разливается по всему телу. Шумит водопад, течет речка. Вода прозрачна и чиста, и серебро реки отражает небо в шапке белоснежных облаков. Слышишь шум воды? Лицо обдувает свежий ветер, прибрежная галька хрустит под твоими шагами…

Антон старался без дураков, я отчетливо ощутил тепло в груди. Молодец, партнер!

— …Прямо на берегу реки разостлана чудесная скатерть, заставленная блюдами изысканных кушаний — багровые помидоры присыпаны зеленью, тонко струганная брынза сочится влагой на срезе, горка сосисок без названия исходит влажным паром, а на зеленом стекле «Рижского» блестят капельки солнца. Водопад заглушает боль, и волна, набежавшая на берег, уносит все болячки с собой… Стряхиваем руки в воду и снова кладем их на грудь. Ты можешь спать и не знать, что спишь, видеть сон, и не помнить этого сна. Ты можешь оказаться в прошлом или очутиться в будущем, где возможно все. Но еще лучше оказаться в другом мире, в другой реальности нашего сознания, где возможно все и где сбываются все желания. Журчит вода, щебечут птицы, медленно и незаметно боль уходит…

Аутотренинг не требовал особого напряжения и шаманских движений, я повернул голову в сторону соседки, замершей неподвижным изваянием. Спортивный костюм оказался великоват, но Веру это не трогало — закрыв глаза, она страдальчески кусала губу.

— Сильно болит? — на широкой Антоновой тахте девчонка лежала через метр, на другом краю.

— Ага. Горит и дергает. И чего-то знобит, — посетовала она, натягивая плед до подбородка. — Мамина таблетка не помогает. Вот я дура несчастная! Сама покалечилась, и тебя подставила.

В отличие от Антона, меня боль беспокоила мало, больше нервировал зуд под коленной чашечкой. Там чего-то шевелилось и дергалось. Профессор говорил о быстрой экзекуции, которая обычно укладывается в двадцать минут. Пора бы им уже закончить!

— Антон, продолжай без меня, — пробормотал я. — Вернусь через минуту.

— Дед, ты куда?! — тихо завопил парень, но слушать его было некогда: ко мне обращался ассистент доктора.

— Антон Михалыч, как вы себя чувствуете?

Я открыл глаза.

— Мы закончили, — сообщил хирург. — Все прошло штатно, проблем нет. Сейчас вас перевезут в палату. Сегодня вставать нежелательно! А завтра, после осмотра, начнем потихоньку. До свиданья, отдыхайте.

А что, хорошая мысль. Дельная, и вовремя предложена — давно пора поваляться спокойно, подумать о делах своих скорбных. Натянул простынку, прислушался: тишина. Никаких негативных эмоций. Конечно, кольнули успокоительное в задницу, в колено вдули анестезию. В желудке болтается коньяк, но это было давно, и об этом я не обмолвился. Коньяк просто усиливает действие препаратов, как песня рекомендует — без наркотиков жизнь прекрасна, а с наркотиками удивительна.

Итак, подведем итоги.

Первое, здоровье. Как и наркотики, оно вызывает изумление. В тонущем корабле пробоины залатали капитально, и кого благодарить, понятно. За колено — профессора, за капельницы — лысого доктора. А за остальное? Как объяснить омоложение, летний загар и, главное, утреннюю эрекцию? И если я молодею за счет Антона, то придется от такого «подарка» отказаться. Пить чужую кровь и радоваться жизни? Боже избавь.

Вообще, с Антоном давно пора поговорить за жизнь. Не хотелось уподобляться Вериной маме, но деваться некуда — придется давать советы в приказном порядке. Уйду я или нет, но ему нечего делать в этом машиностроительном институте. Положить пять лет, чтобы потом носиться с чертежами по заводу, а вечерами лаяться на планерках? Упаси господи.

Второе, деньги. Как обычно, их нет, и это неудивительно. Все доходы уходят на расширение бизнеса. Всего-то, что удалось купить с барышей, так это гитару. Поюзанную, но приличную Фендер, «Страт» 1971 года. К ней предлагался комбоусилитель «Roland blues cube artist», совсем недорого, как не взять? Прицепом пошла пара микрофонов «Helicon MP-76» и совсем неожиданно комбик «Marshall AS100D». В сотню тысяч рублей не уложился, пришлось добавлять с кредитки. Координаты этого интернет-магазина сохранил — цены гуманные, еще придется туда нырять, я чувствую.

Но позже, пока денег нет. Спекуляция дело затратное, а торговля попугаями особых успехов не принесла. Одна-две птички в день приносят вроде бы неплохую маржу, но слишком хлопотный и приметный это бизнес. Впрочем, как и импортные тряпки. Пора, наверно, австралийским морякам уже ехать на родину… А мне пора переходить на легальный заработок. Надо искать работу в том мире! Такую, где не светят годы лагерей.

В тяжких думах я заснул, причем без всяких путешествий. На сегодня хватит, решил я. Здесь по-стариковски поваляюсь.

Проснулся хорошо отдохнувшим. Процесс становится все более управляемым — захотел побыть один, и побыл. А как здорово просыпаться без будильника и боли в колене! Про тяжелое сердце с коликами в боку я давно думать забыл…

Утреннее солнце лезло в раскрытое окно, впуская заодно свежесть и шум недалекой улицы. Ночью прошел дождь, прибил пыль и остудил раскаленный асфальт. В двухместной палате вторая койка пустовала, что говорило о высоком уровне подаренного вчера коньяка. Еще бы, бригаде досталось по бутылке «Еревана», а на общий стол — совсем редкий «Двин». Во время операции врачи роняли слюни, собираясь «оценить» напиток после работы, в ординаторской. Им должно было понравиться, ведь этот продукт вкушал сам Черчилль. Говорят, попыхивая кубинской сигарой, старик нахваливал армянский коньяк «Двин».

Привычная уже последовательность «зарядка, душ, завтрак» была сокращена до одной процедуры, завтрака. Мочить и напрягать ногу было нежелательно. А вот ходить на костылях разрешили. Потихоньку, полегоньку, без фанатизма.

Позвонил лысому доктору, и договорился о полном обследовании внучки. Схема оплаты услуг продуктами питания его вполне устроила, а с Георгием Шотовичем операция обговорена еще вчера. Ну что, теперь можно и выдвигаться. Главное — костыли не забыть еще и для Веры.