Сумерки сгущались, поэтому обратно милицейский «козлик» катил неспешно, в правом ряду.

Стиснутый на заднем сиденье Антон млел меж девчонок, забыв про болячки. Мне такая тесная позиция тоже показалась уместной — давненько старика не обжигали девичьими бедрами с двух сторон. И, что важно, огонь был разный, однако жарил одновременно. В плотном контакте с Антоном Вера оттаяла, наконец. Она смеялась на шутки и обменивалась мнениями с Аней.

Старшина дядя Максим, пуская дым в окно, молча усмехался в усы.

Вера меня удивила точностью суждений, а Анюта — резкостью оценок.

— Козел этот ваш Федот, — сказала Вера. — Хлебнем мы еще с ним горя.

— Ага, — поддакнула Аня, — убила бы за Антошу. Взглядом меня всю ощупал, и на Верку как по-гадски зырил! Липкая скотина.

Грузовик, выскочивший на встречку из-за автобуса, ослепил светом фар.

— Да что ты делаешь, урод! — заорал старшина, втаптывая педаль тормоза.

Девушки синхронно клюнули носами в спинки сидений, а Антона понесло между ними, прямо на лобовое стекло. Остановить бег времени удалось в последний момент, голова только слегка коснулась передней панели.

Тупая морда «МАЗа» замерла перед нами, оскаленное ужасом лицо водителя грузовика белело в свете фар милицейского «бобика». Возмущенный крик старшины сменился нисходящим, протяжным звуком «а-а-а». Выпученные глаза дяди Максима преисполнились вечным ужасом, а растопыренные усы застыли ощенившимся ежом. Выпавшая из раскрытого рта папироса висела рядом с подбородком, красный огонек кончика сверкал звездой в неподвижном облачке табачного дыма.

Без разговоров взяв управление на себя, я перелез на правое пассажирское кресло, чтобы рыбкой выпрыгнуть из машины. Эту дверцу старшина несколько раз поминал недобрым словом. Собственно, и вперед поэтому никого не посадил — дверь клинило постоянно и замок барахлил.

От переката по асфальту колено заныло, Антон даже охнул, но что поделаешь? Терпи, брат. Рванул заднюю дверь, подхватил неподвижную Веру на руки. Слава богу, девчонка мелкая — тащить ее было легко. Отнес подальше, метров на десять от обочины. Мало ли что потом, после столкновения, прилетит?

С эвакуацией Анюты оказалось сложнее, девочка весила немало. Одни ноги размером с Веру, ей богу. А ведь доктор запретил нагружать колено! Блин, придется идти Антону на обследование. Да и самому не след такое игнорировать. Мистическим образом наши травмы передавались друг другу. Лечение, впрочем, тоже. Но все эти глупые мысли выскочили из головы, когда я обернулся, уложив Анюту рядом с Верой.

МАЗ дополз, добрался-таки до милицейской машины. Бампер его, более высокий, коснулся радиатора «бобика». Время остановилось, но не для всех объектов. Для грузовика оно просто сильно замедлилось, видимо, слишком тяжелыми предметами я взялся управлять. Инерция, черт побери, имеет значение. МАЗ вон здоровый какой, прилично груженый, да и «бобик» не самая легкая машина. Хреновый из меня йог вышел, в целях просветления еще погружаться в себя и погружаться…

Недаром Владимир Ильич Ленин троекратно советовал учиться. И еще он предупреждал: коммунистом можно стать только после того, как обогатишь свою память всеми богатствами, накопленными человечеством.

И ничего ведь не возразишь, над собой надо работать.

Капот «бобика» на глазах сморщивался. Радиатор потек медленными каплями и лениво запарил, а лобовое стекло, покрывшись трещинами, в свете фар засверкало сотнями огней. Старшину едва не зажало двигателем, который неотвратимо заползал в салон — еле успел мужика из-под руля выдернуть. Тяжело из болота тащить бегемота! В колене что-то остро кольнуло, потом заныло неприятно. Черт, допрыгался, теперь точно к хирургам на прием.

Ухватив старшину на ворот гимнастерки, попятился задом. Тащил на последнем издыхании, куда-нибудь подальше. Собрался было отдышаться но, вспомнив о водителе грузовика, бросился обратно. Фары «бобика» погасли, картина смазалась, смещаясь. Следом за обломками стекол из кабины грузовика показался водитель. Он уходил в свой последний полет, и сделать я уже ничего не мог.

— Прости, мужик, — куски окон «бобика» летели навстречу грузовику, и от двух медленно сходящихся стеклянных облаков мне пришлось отскочить. — Не достану я тебя. Прощай, и бог тебе судья.

Лицо его, залитое кровью, было не разглядеть.

Колю застал на месте — в больничной палате, слава богу.

— Рота, подъем! — выдохнул вместо приветствия. — Коля, тревога.

Зыркнув молча, тот принялся натягивать спортивный костюм.

— Попали в автомобильную аварию, — я старался быть лаконичным. — Антон в норме. Пострадавших трое. Мужчина в возрасте, милиционер под пятьдесят, ушиб грудной клетки. По плохо не это, у него сердце прихватило. Все признаки приступа: острая боль, сердцебиение, прыгающий пульс, одышка, потливость, серое лицо. Далее, Вера Радина, разбит лоб.

— Вера?! — он замер. — Она сейчас будет здесь?

— Коля, детали потом! — цыкнул я. — Третий человек: Анюта Швец. Ушиб груди и, видимо, перелом ключицы. Давай за врачами и каталкой.

— А ты?

— У меня опять колено поломалось, — невольно я покривился. — Но придется работать грузчиком, ничего не поделаешь. Скоро буду, пока-пока.

* * *

Возле стеклянных дверей реанимационной палаты мы с Колей восседали рядышком, словно два голубка. Свободная каталка служила насестом, лысый доктор прохаживался по коридору перед нами.

— Значит, проведать вас, Николай Сергеич, приехал старый товарищ?

Коля кивнул. Лысый доктор перевел взгляд на меня:

— И с ним две девочки, ваши внучки?

— Мои внучки, — подтвердил я. — Одну вы знаете, она уже здесь лежала.

— Помню, — лысый доктор прищурился. — А как вы это объясните?

Жестом факира он продемонстрировал красное удостоверение с гербом СССР. Развернув оное, доктор с чувством прочитал:

— «Старшина милиции Кравчук Максим Максимыч».

Вот это я косяка упорол! Не догадался тело обыскать, даже в голову не пришло. И Коля тоже хорош: «скорей, скорей, при инфаркте важна каждая минута». Спасатели Малибу, блин. Не зря предупреждала польская сказка: поспешишь, народ насмешишь.

Коля сидел с каменным лицом. Не дождавшись ответа, лысый доктор продолжил допрос:

— Какая, нахрен, милиция, и откуда, к чертям, СССР?! Почему он в форме допотопной?

— Поймите, доктор, — очнувшись, проникновенно запел Коля. — Наш Максим актер, они снимают новый фильм про советскую милицию. Со съемочной площадки ехал с девочками нас проведать, а тут бац — кошка! Резко тормознул.

— А советские деньги зачем артисту? — лысый доктор раскрыл потрепанный кошелек, еще один вещдок из кармана потерпевшего. — А билет члена КПСС?

— Да вы поймите, — воскликнул Коля, — это элементы образа, они позволяют актеру скрупулезно вжиться в роль!

— Да? Портянки вонючие и трусы сатиновые тоже? Папиросы «Беломорканал», — лысый доктор с подозрением уставился на мою кислую физиономию. — Образы у них… А вы, Антон Михалыч, чего ногу гладите?

— Болит, — честно признался я, самолечение помогало плохо. — Съезжу, пожалуй, в ЦГБ. К Георгию Шотовичу.

Из реанимации, снимая маску, очень вовремя вышел врач. Он донес радостные вести: сердечный приступ купирован, угрозы предынфарктного состояния нет. Больной спит.

— Отлично! — вскакивая, засуетился Коля. — А что с девочками?

— Забирайте, — сказал доктор. — Не наши больные. У одной лоб слегка разбит, у другой ключица ушиблена. Помазали, повязки наложили. В общем, до свадьбы заживет.

В ординаторскую врач-реаниматор ушел страшно довольный — руки ему грела бутылка настоящего армянского «Юбилейного».

— Счет я оплачу, выписывайте, — Коля поднялся.

— Позвольте, так и писать: «член КПСС, старшина милиции»? — возмутился лысый доктор. — Где документы на больных?

— Завтра все будет, — отмахнулся Уваров, устремляясь вслед за каталками, которые из реанимации повезли в палату.

— Коля, занимайся тут без меня, — крикнул я ему вслед. — Если, что звони.

В колене стреляло и жгло, шутить с этим желания было мало.