Палач с досадой оглядел толпу и вздохнул: народу у виселицы собралось совсем немного. От этого он чувствовал себя примерно как избалованный вниманием публики популярный комедиант, выпорхнувший на сцену и обнаруживший, что зрительный зал почти пуст.

И не то чтобы ремесло заплечных дел мастера пришло в упадок, наоборот! Просто время наступило смутное, и казни перестали быть редкостью. Казнили за конокрадство, за дезертирство, за грабеж на торговых трактах и за многое другое – понятное дело, народ пресытился зрелищами! Конечно, за каждую казнь исправно платили городские власти, но палач втайне считал себя натурой артистической и очень ценил внешнюю сторону своего дела. Работать почти при полном отсутствии благодарных зрителей было очень неприятно.

Палач снова вздохнул. Даже в таком небольшом городишке, как этот, городские площади украшали целых три виселицы! На двух из них свежий морской ветер лениво покачивал трупы. По распоряжению городских властей тела должны висеть еще четыре дня, «для вразумления и устрашения», как назидательно выражался смотритель площадей.

Итак, две виселицы уже были заняты, третья же пока что пустовала. До сегодняшнего дня.

Палач хмуро взглянул на молодого темноволосого парня, тот балансировал на шатком березовом чурбаке, на шее его уже была надета толстая веревочная петля, и подручный палача ожидал только команды, чтобы выбить чурбак у него из-под ног. Палач поморщился.

Да, уровень клиентов в последние годы сильно понизился! Давным-давно не приходилось, к примеру, отрубать головы благородным господам, потому-то маска и кожаный фартук валялись в сундуке, а меч палача ржавел без дела. Простонародье вполне удовлетворялось обычной пеньковой веревкой. Но, несмотря на это, палач делал свое дело добросовестно и вел казнь как положено. А положено было три раза спросить, не пожелает ли кто-нибудь выкупить жизнь преступника, приговоренного к повешению. Палач потянулся за ножом и принялся вычищать им грязь из-под ногтей.

– Ну не желает ли кто-нибудь из горожан выкупить этого бандита? – скучным голосом поинтересовался он, не глядя на притихшую толпу.

По давней договоренности палачи получали половину серебряной монеты за каждого казненного. Когда-то это были неплохие деньги, но в последнее время марки обесценивались с такой скоростью, что только искренняя любовь к своему ремеслу удерживала палача от того, чтобы не плюнуть на все и не заняться другим, более прибыльным делом. К тому же если сейчас найдется какой-нибудь сердобольный глупец и выкупит парня, то уплывет и половина марки: деньги полагалось полностью сдавать в городскую казну.

На предложение о выкупе никто не отозвался. Настроение палача немного улучшилось.

– Я говорю, нет ли желающих заплатить за жизнь этого убийцы несколько монет? Парень, глядите-ка, молодой, крепкий, здоровый, сгодится в хозяйстве. Возможно, отработает деньги, что вы за него заплатите, если конечно, раньше не прирежет вас. Сами знаете, при каких обстоятельствах он попал на виселицу…

Негустая толпа собравшегося народа молчала.

Осужденный на казнь неловко переступил ногами на чурбаке. Руки у несчастного были связаны, и удерживать равновесие было нелегко.

– Нет желающих? – Палач поднялся и расправил плечи. – Ну как хотите. Спрошу еще раз. Не желает ли кто-нибудь внести выкуп за этого человека? Гляньте-ка на него повнимательней. Это ничего, что он зарезал двух стражников… Сдается мне, что он – добрейшей души человек и хороший работник. Следите только, чтоб у него не оказалось ножа под рукой – и все будет в порядке!

Послышалось цоканье копыт, из бокового переулка выехал всадник на вороном коне. Заметив толпу, всадник остановился, затем тронул коня и подъехал ближе. Палач насупился – с казнью нужно поторопиться, не то, чего доброго, этот человек захочет выкупить осужденного! Палач глянул искоса: мужчина средних лет, в черных волосах, стянутых в хвост, поблескивает кое-где седина, на плечи наброшен черный дорожный плащ, руки затянуты в перчатки. Похоже, не из бедных. Такому вполне может прийти в голову блажь швырнуть деньги на ветер!

Палач заспешил:

– Спрашиваю в последний раз, никто не…

– Что стоит выкуп? – выкрикнула рыжеволосая девушка, стоявшая в первых рядах зевак. Всадник скользнул темными глазами по ее взволнованному лицу и чуть заметно усмехнулся. Осужденный впился в девушку взглядом, полным надежды.

– Пять серебряных монет, Селия, дочь рыбака, – нехотя отозвался палач. Девушка помрачнела.

– Почему так дорого? – с досадой спросила она.

– Он зарезал двоих, – пояснил палач. – Назначено по две монеты за жизнь каждого. И еще одна – в уплату за мой труд. Я тоже должен что-то заработать? Или ты думаешь, палач может работать бесплатно, из любви к искусству? Кроме того, из своего заработка я же еще должен заплатить помощникам. – Палач кивнул в сторону двоих подручных, лениво подпиравших столб виселицы.

Селия расстроенно промолчала, пересчитывая деньги в маленьком потертом мешочке.

– Может, возьмешь пока одну, а остальные я принесу тебе…

– Ох, Селия. – Палач сделал знак одному из помощников, и тот подошел к осужденному поближе. – Я бы рад уступить такой красавице, как ты, да порядок есть порядок! Выкуп должен быть внесен тут же, пока человек стоит под виселицей.

Парень бросил быстрый взгляд на всадника, лицо того по-прежнему оставалось невозмутимым.

– То есть желающих выкупить эту никчемную жизнь нет? Что ж, правильно!

Палач махнул рукой подручному, стоявшему за спиной осужденного, тот ловко выбил из-под ног жертвы березовый пенек, и тело несчастного закачалось на веревке.

Толпа, негромко переговариваясь, разошлась. Покинула площадь и рыжеволосая Селия, вытирая слезы сомнительной чистоты фартуком. Всадник проводил ее задумчивым взглядом, тронул жеребца и, не оглядываясь поехал прочь.

Возле виселицы ненадолго задержались лишь помощники палача: по обычаю они бросали кости, кому достанутся сапоги и одежда мертвеца. Вскоре ушли и они.

На город медленно опустился темный и сырой осенний вечер. Шаркая башмаками, притащился старик-фонарщик, зажег на площади чадящие фонари и побрел дальше. Издалека доносились пьяные голоса и женский визг. Внезапно послышался цокот копыт по булыжнику, к виселице приближался человек на вороном коне. Остановив жеребца, он внимательно огляделся: вокруг не было ни души. Всадник пустил коня рысью, на ходу вытаскивая меч. Одним взмахом он перерубил веревку, тело с глухим стуком обрушилось на землю. Человек остановил коня и вложил меч в ножны.

От увиденного сделалось бы не по себе даже видавшему виды палачу: тело казненного пошевелилось. Затем повешенный сел, ослабил узел веревки, стащил петлю с шеи и отбросил в сторону.

– Фу, наконец-то… Ты не слишком торопился, – проговорил он с упреком. – Кстати, я видел тебя в толпе зевак! Ты мог бы мне и помочь, а? Слышал же – меня можно было выкупить. И всего за каких-то пять серебряных монет! Проклятье! – с досадой воскликнул казненный. – Что за унижение, мою жизнь оценили так дешево – пять серебряных монет! Неужели я не стою большего?! – Он поглядел на всадника снизу вверх:– Почему ты не заплатил, Хокум?

– Хотел поглядеть, как ты выкрутишься, – хладнокровно ответил тот. – А вместо этого ты дал себя повесить. Бездарное зрелище! Тильвус, ты теряешь квалификацию.

– Бездарное?! Ничего подобного! – Парень легко вскочил с земли. – Я целых пять минут дрыгал ногами! Дольше просто не стоило, палач бы удивился этакой живучести. Ну и тип… знал бы ты, о чем он думал, пока проводил казнь! Да и помощники его ничуть не лучше. Подлые негодяи, украли мои сапоги! Я, честно говоря, опасался, что они и штаны стянут… нет ничего хуже, чем болтаться на веревке в подштанниках!

– Могли и на них позариться. Я слышал, подручные палача ничем не брезгуют.

– Проклятые извращенцы, чего от них ждать, – недовольно проворчал Тильвус. – По счастью, они ограничились лишь сапогами. И на том спасибо…

Он отряхнул штаны и одернул рубаху.

– А при чем тут моя квалификация?! Ты же видел – вокруг было полно народу. Вздумай я исчезнуть, сколько шуму бы было! И опять поползли бы самые нелепые слухи о чародеях! Я и подумал: если уж им так хочется меня повесить, пусть повесят и успокоятся.

Всадник спрыгнул с коня, пошарил в сумке и бросил на землю сапоги.

– Держи. Так что там болтал палач? – поинтересовался он, продолжая рыться в сумке, в то время как Тильвус, прыгая на одной ноге, натягивал сапог. – Ты и вправду зарезал двоих? Зачем? – Он вытащил скомканную суконную куртку и протянул парню.

– Даже и не думал, – махнул рукой Тильвус. – Видел ту, рыженькую, что хотела меня выкупить? Вот из-за нее, некоторым образом, я и угодил на виселицу.

– Я так и знал, – со вздохом проговорил Хокум.

Тильвус натянул куртку и принялся зашнуровывать рукава.

– Что ты так и знал?

– Что без женщины тут не обошлось.

– Глупости, – отмахнулся Тильвус. – Я всего-навсего шел мимо… и вдруг у городских ворот натыкаюсь на эту красотку. Два стражника хотели с ней позабавиться… гм… И кто меня дернул вступиться? Сто раз давал себе слово не ввязываться в подобные истории.

– Не пробовал хоть раз его сдержать?

– Я внушил им, что швырнул на землю кошель с деньгами… видел бы ты, как они кинулись драться из-за пригоршни золотых монет! Слово за слово – молодцы схватились за ножи, я и оглянуться не успел, как они прирезали друг друга. Признаться, не ожидал от них такого…

– А дальше?

– Дальше девица собиралась вознаградить меня за отвагу немедленно, прямо… э… ну… под городской стеной… и…

– Понятно, – процедил Хокум.

– Проклятье, на самом интересном месте явился городской патруль, и что они увидели?

– Гм…

– Два трупа! Конечно, если б я заметил солдат раньше, я бы смылся. Ну а раз не успел, пришлось топать на виселицу. Но ты видел – она пыталась выкупить меня! Я ей понравился.

Хокум хмыкнул.

– Да ладно, старина, – беззаботным тоном сказал Тильвус. – Все это сущие пустяки, даже говорить не стоит. – Он одернул куртку. – А где бы нам перекусить? Повешение отнимает столько сил!

– Тут рядом, на соседней улице, есть чудесный кабачок, называется «Под виселицей», – не без ехидства подсказал Хокум. – Не хочешь зайти? По слухам, там отлично жарят мясо.

– Мясо? Это бы хорошо… да я слышал, туда частенько заглядывают стражники. Вдруг нагрянут те, что притащили меня на виселицу? Еще узнают меня, чего доброго! Удивятся, пожалуй, если увидят за столом того, кого они только что повесили, а?

– Да уж… – проворчал Хокум. – Тогда придется прогуляться подальше.

Он двинулся прочь от виселицы, ведя коня в поводу.

– Пройдемся немного, возле площади Гончаров знаю приличный трактир, «Оборотень и серебряная стрела» называется.

– Приятное название, – не остался в долгу Тильвус. – Небось любишь туда заглядывать?

– Да брось, – хмыкнул его спутник. – Здешние чародеи так прижимисты, что экономят на всем. Они давным-давно делают наконечники стрел не из чистого серебра, а из сплава. Половину серебра прикарманивают, ну что делать! Всем жить надо. Понятное дело, такие серебряные стрелы никакого вреда мне принести не могут…

Они отходили от площади все дальше. Окраина почти тонула во мгле, приходилось довольствоваться только светом из окон трактиров и настежь открытых дверей. Некоторые же проулки, где проживали добропорядочные граждане, уже перегородили на ночь цепями.

Вскоре Хокум и Тильвус свернули на одну из улиц, тянущихся вдоль морского берега, где было множество небогатых харчевен. Хокум привязал своего коня к коновязи, у которой в ожидании хозяев фыркали несколько лошадей, и вслед за Тильвусом вошел в трактир.

В большом зале с низким потолком, в дальнем углу которого рдел углями огромный очаг, было многолюдно. Помощник повара, утираясь не самым свежим полотенцем, поворачивал тушу кабана, следя за тем, чтобы мясо подрумянивалось со всех сторон. Вдоль стены стояли громадные пивные бочки, и расторопная прислуга, наполнив глиняные кружки, относила их к столам. Сидевший возле двери широкоплечий вышибала быстро и внимательно оглядел вошедших. Драки в трактирах происходили частенько и приносили хозяевам изрядный ущерб – изволь-ка после каждой потасовки чинить стулья, столы да покупать новую посуду. А посетители, как справедливо считал хозяин трактира, должны не драться, а есть и пить, да побольше, а денежки – ручейком перетекать из их собственных карманов в его, хозяйский, карман. Драки же этому препятствовали, так что рано или поздно каждый трактирщик раскошеливался на крепкого и сильного помощника: дешевле платить жалованье вышибале, чем то и дело оплачивать ремонт.

Вышибала отвел взгляд от Хокума и Тильвуса и сосредоточил внимание на дальнем угловом столе. Сидевшие за ним успели выпить немало и, судя по всему, начали выяснять отношения. Разговор уже шел на повышенных тонах, и вышибала на всякий случай нащупал дубинку, стоявшую возле стены.

Тильвус и Хокум устроились за столом неподалеку от очага. Вскоре подбежавший хозяин брякнул на стол пару деревянных тарелок и блюдо с крупно нарезанными ломтями хлеба. Хокум заказал пива и, прихватив свою тарелку, вслед за Тильвусом направился к очагу. Помощник повара, мастерски орудуя длинным острым ножом, срезал с туши несколько ломтей горячего запеченного мяса. С полными тарелками они вернулись к столу и принялись за еду.

– Ну говори, – с полным ртом проговорил Тильвус. – Ты ведь не зря здесь появился? Что, очередное задание? Опять кого-то нужно отыскать?

– Посланцы Ордена Квенти никогда не появляются просто так, – назидательно сказал Хокум, разрывая горячее мясо крепкими белыми зубами. – Наш бог – покровитель дорог и странствий. А наше дело – служить ему, разыскивая тех, кто пропал, спасая тех, кто в беде, укрывая бегущих, помогая всем потерявшимся и ищущим.

Тильвус закатил глаза.

– Знаю, знаю, слышал сто раз, когда обучался магии в школе нашего монастыря… так что можешь сразу переходить к делу.

– Ничего, кое-кому не помешает послушать еще разок, – проворчал Хокум. – Не припомню что-то, чтобы ты отличался особым прилежанием. Получить за один год восемнадцать предупреждений – это надо умудриться! Откровенно говоря, я, как куратор Ордена, частенько подумывал, не выгнать ли такого ученика в шею.

– Нашел, что вспоминать, – отмахнулся Тильвус. – Скажи лучше, новичков все еще пугают жуткими историями про оборотней? Помнится, когда я попал в школу, мне первым делом сообщили, что куратор Ордена – оборотень и в полнолуние ему на глаза лучше не попадаться.

Хокум усмехнулся:

– Пугают. Видел бы ты, с какой скоростью они удирают от меня по коридору! Будто за ними гонится голодный гоблин! Ладно, давай о деле.

Он отодвинул тарелку.

– Сам знаешь, иной раз магам нашего Ордена приходится заниматься еще кое-чем… Например, расхлебывать последствия неудачного применения магии.

– Опять? – недовольно проворчал Тильвус, не отрываясь от еды. – Сколько уже можно? И кто вляпался на этот раз?

Хокум подозрительно оглянулся по сторонам.

– Король Наргалии, – сказал он, понизив голос. – Правящий монарх соседнего государства.

Тильвус перестал жевать.

– Ого, – сказал он, подумав. – Ничего себе…

– Он, между нами говоря, человек недалекий, – продолжал Хокум вполголоса. – Знаешь сам, одни люди рождаются с магическими способностями, с задатками и склонностью к чарам, у других же этого нет и в помине. Возможно, человек больше всего на свете хочет быть чародеем, но если у него в крови нет магии – что можно поделать?! Только смириться и жить, как живут тысячи обычных людей. Однако наргалийский правитель вбил себе в голову, что раз он король, то может все! В том числе и стать магом. Великим.

– Магом? – понимающе переспросил Тильвус, набивая рот хлебом. – Великим?

– Его подданным не до смеха. Наргалийские чародеи в панике! Ты знаешь, большинство из них – заурядные маги, звезд с неба не хватают, делают честно свою работу: обеспечивают дождь для урожая, врачуют, немного приторговывают амулетами и зельями от зубной боли, исправно платят налоги в государственную казну и прочее. Добропорядочные граждане, мирные обыватели…

Тильвус презрительно хмыкнул:

– Представь, как они изумились, когда король внезапно вспомнил об их существовании! Вспомнил, вызвал во дворец и заявил, что желает изучать магию! Что им оставалось делать? – Хокум пожал плечами. – С королем не поспоришь.

– Чему ж они его научили? – жуя, поинтересовался Тильвус.

– Чему можно научить человека, неспособного к магии? Так, разным фокусам, вроде неожиданного исчезновения одежды на придворных дамах…

Тильвус захохотал.

– Да, я помню, ты развлекался точно так же, когда только-только поступил в школу Ордена и освоил парочку заклинаний, – неодобрительно проговорил Хокум. – Это был первый год обучения?

– Второй, – поправил собеседника Тильвус, вытирая слезы. – Ну а что ты хочешь? Мне было тогда семнадцать… самый подходящий возраст для изучения этой части магии. Сам же требовал: вызубрил заклинание, учись его применять! А что же король?

Хокум вздохнул:

– Дальше хуже – он освоил заклинание перемещения.

Тильвус вытаращил глаза:

– Что?! Как это?

– Так написано в письме, которое мне вчера доставили. Дардрос привез, один из старейших чародеев Наргалии. Милейший старичок, из тех, что мухи не обидят. Когда я стал допытываться, каким образом король узнал о подобном заклинании, бедняга так разволновался, что на него смотреть жалко было. Видно, его величество от скуки рылся в магических книгах и наткнулся кое на что. Прочитал, пришел в восторг, вызвал Текуса, главу чародейского Ордена…

– Бедняги…

– Вот именно. Сиятельный самодур уже почти решил отрубить ему голову! Старый чародей покряхтел, помялся – да и рассказал суть заклинания. Говорит, был уверен, что у того все равно ничего не выйдет, но…

– А дальше? – Тильвус еле сдерживал смех. – Хочешь, скажу, что дальше было?

Хокум покачал головой:

– Не угадаешь. Совершенно случайно рядом оказалась одна из придворных дам. Фаворитка короля.

Тильвус снова захохотал:

– Это еще лучше, чем я думал!

– Ну да. – Хокум покрутил в руке кружку. – Странно, но заклинание сработало. Король стал очаровательной розовощекой пухленькой блондиночкой. А юная Лусия – так, кажется, ее зовут – превратилась в бородатого мужчину сорока с лишним лет.

Он покосился на Тильвуса, который покатывался со смеху.

– Они пытались… – с трудом выдавил он, – пытались вернуться в свои тела?

– Пытаться-то пытались, но… Король… то есть Лусия, немедленно вызвал во дворец всех чародеев, те принялись за дело, да безуспешно. Его величество, видно, брякнул что-то не то, когда произносил заклинание – может, произнес с другой интонацией или поменял местами пару букв. Обратное заклинание не сработало!

Тильвус в изнеможении опустил голову на руки.

– Представляю, что творится сейчас во дворце! – выговорил он сквозь смех.

– Ну все держится в строжайшем секрете, само собой. Знают только несколько приближенных к королю да чародеи. Они, понятное дело, в отчаянии. Могу их понять: король безостановочно рыдает, а Лусия в бешенстве мечется по дворцу, рычит и обещает четвертовать, повесить и посадить на кол всех магов одновременно, если они не исправят ситуацию! – Он покачал головой. – Наргалийские маги просят помощи нашего Ордена.

Тильвус подпер щеку ладонью и улыбнулся.

– А я бы оставил все как есть, – мечтательно проговорил он. – Так интереснее.

– Отнесись-ка к делу посерьезнее! – нахмурил брови Хокум. Парень тут же присмирел.

– Наши жрецы посоветовались с Квенти. Он решил, что этот человек заслуживает помощи.

– Ну если так повелел Квенти… – несколько разочарованно пробормотал Тильвус. – Спорить не приходится.

– Вот именно. Сам король Наргалии – фигура незначительная. Но его сыну, который родится через три года, предстоит сыграть важную роль в объединении разбитых королевств.

Тильвус вздохнул:

– Ладно…

– На сей раз нам придется заниматься этим делом вместе, – деловито сказал Хокум. – Все-таки король. Но я отправлюсь в Наргалию тайком, так, что об этом никто не узнает. Имей в виду, если что – буду рядом. Возможно, все пойдет гладко, ты сможешь снять с короля заклинание. Надеюсь, у его величества после всего этого надолго пропадет охота баловаться с магией… – с досадой пробормотал он. – Если же обратное заклинание грозит королю малейшей опасностью, придется нам доставить горе-чародея сюда. Наргалийцы обеспечат охрану. Привезем в Доршату и снимем заклинание здесь.

– Повезем их обоих? – уточнил Тильвус.

– Нет, только Лусию… тьфу ты, короля! А сама она в образе монарха останется во дворце. Его величество не хочет, чтобы придворные что-то заподозрили. Понятное дело, кому ж охота выставлять себя круглым дураком… А отъезд фаворитки подозрений не вызовет. Король объявит, что лишает ее своей благосклонности, удаляет от двора и она, расстроенная этим, едет развеяться в Доршату.

– Понял, – без особой радости проговорил Тильвус. – Хорошо, хоть разыскивать никого не нужно. А то в прошлый раз… – Он хмыкнул. – Я отыскивал одного человека… купца. Мне пришлось порядком порыскать по всем Пяти княжествам Дакена!

Хокум пожал плечами.

– Ну ты же его отыскал. Квенти решил, что купец достоин жизни, потому что невольно окажет влияние на кое-какие события в будущем – вот ты и отправился на поиски.

– Да уж… – проворчал Тильвус. – Все прошло прекрасно, если не считать того, что сначала меня чуть не прикончили дакенцы, а потом и сам купчишка. Кинулся на меня с оружием, вообразил, что покушаюсь на его драгоценную персону! Пришлось отобрать меч, пока он не порезался, и дать пару раз по шее… то есть я хотел сказать, сунуть ему под нос браслет Квенти и объяснить, что отныне его никчемная жизнь вне опасности, – поправился Тильвус. – После этого он кинулся на меня еще раз – обнимать. Чуть не задушил от счастья…

Тильвус покачал головой и взглянул на браслет, обхватывающий запястье: узкий кожаный ремешок с серебряными накладками. Такие браслеты носили все, кто был причислен к Ордену Квенти. Был такой и у Хокума, только знак Квенти был золотым – куратор Ордена предпочитал не иметь дела с серебром.

– Ну что? Если берешься за дело, говори.

– Обязательно каждый раз задавать этот вопрос? – вздохнул Тильвус. – Как будто я могу отказаться…

– Вопрос – часть ритуала, – пожал плечами Хокум. – Имей в виду, ты должен выехать сегодняшней ночью. А я поеду завтра утром – нужно закончить кое-какие дела.

– Что за спешка?! – недовольно протянул Тильвус, украдкой поглядывая в сторону: наступал час, когда подвыпившие мужчины искали развлечений, и за соседним столом уже появились две девицы, наметанным глазом осматривая посетителей и безошибочно оценивая их платежеспособность.

– Времени в обрез. Я пообещал, что ты будешь в Наргалии через два дня, так что…

Одна из девиц бросила заинтересованный взгляд на Тильвуса, тот с готовностью улыбнулся в ответ.

– Выметайся отсюда, да побыстрее – дело не терпит отлагательства! – зарычал Хокум. – Лошадь и деньги получишь на постоялом дворе «Бродяга» как обычно. Имей в виду – задержишься в Доршате больше чем на час – и я лично прослежу, чтоб ты еще пару лет побегал рядовой ищейкой!

– Ладно-ладно, – пробурчал Тильвус, снова украдкой глянув на веселых девиц. – Но хоть час-то у меня есть?!

Летнее солнышко выкатилось из-за синих сопок, что возвышались за рекой, на самом краю света, и принялось карабкаться по небосклону, поднимаясь выше крон тополей и крыш многоэтажных домов. Туман, укрывавший реку, рассеялся, и стал виден большой шумный город, раскинувшийся на берегу. Зазвенели трамваи, зашумели машины, над рекой поплыл низкий звучный гудок – к пристани медленно подходил большой белый теплоход «Даурия». С палубы открывался прекрасный вид на старый парк с ротондой, нарядную набережную с цветниками и разноцветными тентами, в зелени деревьев виднелся красивый белоснежный дом, принадлежавший раньше последнему генерал-губернатору. Губернаторами, в разное время правившими краем, жители города гордились и с большой охотой рассказывали гостям их биографии, подробно объясняя, кто чем был славен. Из рассказов горожан следовало, что решительно все губернаторы были людьми достойными, мудрыми, дальновидными, немало сделавшими для процветания края.

Теплоход прошел мимо парка, мимо длинной галечной отмели, где возле огромного ствола, вынесенного на берег половодьем, устроилась на ночлег парочка бездомных бродяг, и повернул к дебаркадеру.

От гудка теплохода великий маг пробудился и спросонья невольно потянулся к запястью левой руки, чтобы нащупать браслет Квенти – полоску коричневой кожи с серебряными накладками, но тут же вспомнил, что и встреча с Хокумом, и рассказ про короля Наргалии – все это происходило давным-давно, а сейчас просто приснилось ему. Это был приятный сон, но Тильвус помнил точно, что сегодняшней ночью ему снилось еще кое-что, но об этом, другом сне он вспоминать не хотел. Это было в прошлом, вот пусть там и остается.

Великий маг сел, протер глаза и, щурясь на солнце, стал разглядывать настоящее: галечную косу, широкую реку, зеленый остров посередине. Возле дебаркадера швартовался огромный теплоход «Даурия» и гремел бравурный марш.

– Сидор, – бодро сказал маг, подробно оглядев пейзаж и оставшись вполне доволен увиденным. – Вставай! Утро уже.

– Безобразие, это самое, – заворчал приятель. – Поспать, значить, людям не дают! То пароходы дудят, то музыка играет!

– Точно, – поддержал приятеля Тильвус. – Жалобу вот на них напишем. А чего? Напишем и губернатору подадим!

Сидор сел, расправил длинные висячие усы, которые придавали ему необыкновенное сходство с Тарасом Бульбой.

– Жалобу – это бы хорошо. Да только не будет, значить, губернатор нашего брата бомжа слушать…

– Как это не будет? Еще как будет, – не согласился великий маг и побрел к реке умываться.

Ночевать возле воды было еще прохладно, но деваться некуда. Вообще-то имелось у друзей постоянное место обитания – скверик возле Театра музыкальной комедии. Там уютно и спокойно, совсем по-домашнему, и если бы не субботник, который недавно затеяли работники театра, Тильвус с Сидором и сейчас ночевали бы в любимом скверике. Но ничего не попишешь, придется ждать, пока постригут кустарник, побелят деревья да приведут в порядок цветники.

Великий маг закатал штаны и побрел по воде. Возле берега шныряли стайки крошечных серебристых рыбок.

– Чего вам? – поинтересовался у них Тильвус. – А, спасибо… вам тоже доброе утро. Чем займусь? Да ничем особенным… по Красной линии сейчас пройду, бутылки пустые соберу – вот и все мои занятия. Красная линия? Улица такая. Главная улица города. Город-то? Как бы вам объяснить…

Он задумчиво поскреб в бороде:

– Ну как я вам его покажу, скажете тоже… мало ли что вам любопытно! Любопытные какие… что? Я-то? Да так, никто. Бродяга я. Бомж, ясно? Ну человек, у которого нету ничего, ни кола, ни двора… Чего захихикали? Что смешного? Чего вы знаете? Ишь, догадливые какие…

Он поплескал в лицо холодной водой и вернулся к месту ночевки. Сидор уже поднялся и готовился к завтраку. Приятель был человеком по-деревенски основательным, степенным и спешки не любил: аккуратно расстелил на земле старую газету, выложил немудреные припасы и жестом пригласил Тильвуса приступить к трапезе.

– Работы у нас сегодня, это самое, невпроворот, – солидно говорил Сидор, прожевывая кусок холодного черствого беляша. – К цирку, значить, наведаться бы не мешало. Там, возле цирка-то, ярмарка вчера какая-то была, так бутылок, наверное, видимо-невидимо. Только пешком идти-то придется, потому что на трамвай, это самое, денег-то нету.

– Обанкротились мы, – подтвердил великий маг. – Ну да ладно, заработаем сейчас.

– Заработаем, это самое, если рассиживаться долго не будем да чаи с кофеями распивать, – кивнул Сидор.

И, наскоро перекусив, приятели побрели к набережной.

Переполненный желтый «Икарус» неторопливо подкатил к остановке «Речной вокзал». Энергичные, успевшие загореть на майском солнышке пенсионеры-дачники подхватили корзины с рассадой, лопаты, тяпки и бодро устремились к кассам на дебаркадере.

Сати бросила вслед веселым дачникам завистливый взгляд. Хорошо бы сейчас прогуляться по набережной, полюбоваться прекрасным видом широкой реки с зеленым островом посередине, белоснежными речными трамвайчиками, яркими цветниками и старым парком, спускающимся к самой воде, побродить по дебаркадеру, возле которого стоял теплоход «Даурия». Но круглые старомодные часы на башенке речного вокзала показывали ровно десять утра, в редакции вот-вот должна была начаться планерка, и опаздывать не годилось: шеф всерьез грозился штрафовать нерадивых подчиненных. Сати вздохнула – прогулку приходилось откладывать до вечера, – пересекла бульвар и направилась к серому четырехэтажному зданию с табличкой «Редакция газеты „Вечерний проспект“.

На вахте редакции сидел дед Илья и, недовольно хмурясь, изучал партитуру оперы «Половодье». Вид вахтера, читающего оперную партитуру, никого не удивлял – дед Илья был старейшим городским бардом, почетным членом музыкального общества и лауреатом множества фестивалей.

– На рецензию прислали? – понимающе спросила Сати, кивнув на пачку нотных листов. – Понятно… Письма мне есть?

Знаменитый бард отложил партитуру, расправил окладистую белую бороду и пододвинул коробку с почтой.

– Погляди сама. Было вроде… из городской тюрьмы пресс-релиз да из художественного музея приглашение. Небось опять музейщики на банкет зовут? Пойдешь?

– В музей? Ни за какие коврижки, – категорически отказалась Сати, перебирая конверты. – Уж лучше в тюрьму. Там как-то спокойнее…

Дед Илья сдвинул на затылок шляпу, настоящий «стетсон», предмет жгучей зависти всех неформалов города, и потянулся за гитарой.

– А вы к фестивалю авторской песни готовитесь? Меньше месяца осталось… Вы готовьтесь, а опера-то и подождать может. А то, знаете, разведка донесла, что приморцы на конкурс нового барда выставить хотят. Никому не известного! Голос, говорят, как у этого… как его? Паваротти, во! Они в секрете это держат, конечно, поразить всех хотят, интриганы несчастные! Ну да ведь вы его победите, правда же? – с беспокойством спросила Сати. – Победите?

Главный приз фестиваля на протяжении последних десяти лет неизменно присуждали деду Илье, однако в этом году горожане прослышали о том, что соседний приморский город-конкурент делает ставку на никому не известного исполнителя, и разволновались не на шутку.

– Поглядим, – солидно произнес дед Илья. – Какой-такой у приморцев Паваротти объявился…

– Точно! – поддакнула Сати. – Ихнему Паваротти до вас далеко!

Сотрудники газеты черезвычайно гордились тем, что такая известная личность, как дед Илья, трудится не где-нибудь, а именно в их конторе. Прославленного исполнителя неоднократно пытались переманить в другие редакции, суля золотые горы, однако он уже много лет оставался верен «Вечернему проспекту».

Сати засунула в карман письма, покосилась на бочку с краской, что стояла посреди коридора, и недовольно проворчала:

– Надоел этот ремонт… Как работать в таких условиях? Вся редакция заставлена корытами с известкой да ведрами с краской… Еще хуже, чем в прошлом году, когда рекламщики захламление устраивали к приезду столичного начальства, помните? Не контора, а проходной двор. Везде рабочие толкутся, маляры да штукатуры, никакой жизни от них нет!

– Шеф вчера с бригадиром разговаривал, – сообщил дед Илья. – И бригадир этот клялся-божился, что через месяц ремонт они закончат.

– Закончат они, как же! Не-ет, чувствую я, эти оккупанты надолго у нас окопались!

Она хотела сказать еще что-то, но умолкла: в коридоре показался один из «оккупантов», женщина в комбинезоне, заляпанном краской.

– Где отдел рекламы? – Она покосилась на знаменитого барда, одетого весьма живописно – в синюю просторную рубаху, кожаную жилетку и ковбойские сапоги.

Сати молча кивнула головой на дверь.

– А начальник там? Когда ж он решит, в какой цвет стены красить? Ведь каждый день передумывает – сегодня одно, завтра – другое!

– Он человек творческий, – сдержанно пояснила Сати. – Натура тонкая, артистическая. Да вы зайдите к нему, сами и спросите. Его стол – первый направо.

Женщина скрылась за дверью, а Сати и дед Илья многозначительно переглянулись. Знаменитый бард поправил шляпу:

– Не уходи, посмотрим, что дальше будет.

– Посмотрю, если недолго ждать. А то мне еще спортивную колонку писать, – прислушиваясь к происходящему в отделе, сообщила Сати. – Комментатор-то наш, тот, что в дружественной редакции работает и нам материалы присылает, вчера так победу хоккейной команды отметил, что сегодня на работу не вышел. Теперь мне придется чемпионат какой-то освещать… соревнования по борьбе!

– Что за чемпионат?

– Толком не помню, я в спорте как-то не очень… ну да ничего, в Интернете посмотрю. Знаю только, что чемпионат этот дурацкий в Японии проходил.

– А, – догадался дед Илья. – Борцы сумо?

– Борцы с умом, во-во…

В отделе раздался визг, грохот, и «оккупант» вылетела в коридор как ошпаренная.

Дед Илья поспешно уткнулся в партитуру.

– Увертюра слабовата, – поспешно сказал он, как бы продолжая начатый разговор. – Как на твой взгляд?

– Слабовата, точно, – со знанием дела подтвердила Сати, имевшая об увертюрах самое отдаленное представление. – Никуда не годится!

Она подождала, пока женщина скроется за поворотом, и направилась в рекламный отдел.

Там было весело и шумно.

– Что, рекламщики? – Сати с порога окинула взглядом просторный кабинет. – Маляров пугаете? Нашли развлечение… Не стыдно?

– Не только маляров, – довольным голосом отозвалась Светлана, менеджер по объявлениям, пышная кудрявая блондинка, неустанно ведущая борьбу с лишним весом. – Вчера курьерша наша зашла, тоже впечатлилась!

– И что? Сильно напугалась?

– Еще бы! Сперва пообещала в суд на нас подать, потом просто милицию вызвать. – Светлана протянула Сати коробку с печеньем. – Мы ей валерьянки накапали, она выпила, успокоилась вроде. Раздумала милицию звать. Сказала, что вместо этого докладную шефу на весь отдел напишет. Порфирий Петрович наш ей не понравился, видите ли!

Светлана кивнула в сторону окна. Там, за столом начальника рекламного отдела, развалившись в кресле, в дорогом замшевом пиджаке, в шляпе, позаимствованной у кого-то из типографии, сидел «Порфирий Петрович» – человеческий скелет – и скалился зловещей улыбкой.

Подошел начальник отдела со стаканом чая в руке.

– Порфирий – мой заместитель. Прекрасной души человек, большой профессионал рекламного бизнеса. – Он поправил на «заместителе» свой собственный пиджак и осторожно похлопал «Порфирия» по плечу. – Ценный сотрудник! Но некоторые этого не понимают.

– Точно-точно, – кивнула Сати, набив рот печеньем. – Мне уборщица вчера говорила, что ни за какие коврижки пол у вас в отделе мыть не станет, пока вы Порфирия не уберете. Боится!

Начальник довольно ухмыльнулся.

«Ценный сотрудник Порфирий Петрович» появился в редакции совсем недавно. Как-то ранней весной Сати довелось писать рекламу небольшому магазину учебных пособий. Несколько платежей магазин внес исправно, затем дела его пошли все хуже и хуже, и в конце концов он разорился. Узнав о банкротстве рекламодателя, начальник пришел в крайнее раздражение, покатил разбираться с прогоревшим директором лично и обратно вернулся с трофеем – искусно выполненным из пластика человеческим скелетом. Скелет предназначался для продажи в местное медучилище, однако начальник отдела, увидев такой замечательный экспонат, пришел в восторг и потребовал немедленно отдать его в уплату долга.

Привезенный в контору скелет вызвал фурор, все тут же поняли, что как раз его-то и не хватало. Закипели оживленные дебаты, посвященные выбору имени для нового сотрудника. Вариантов было много, но начальник рекламного отдела, как всегда, взял дело в свои руки, будучи большим поклонником творчества Достоевского, назвал трофей Порфирием Петровичем и назначил собственным заместителем.

С появлением в редакции Порфирия жизнь стала гораздо интереснее. Сотрудники долго развлекались с «заместителем», подсовывая его в разные отделы – покладистый Порфирий Петрович никогда не спорил. В один день он сидел на вахте в обнимку с гитарой деда Ильи, в другой – облаченный в комбинезон печатника стоял возле станка в типографии, в третий – задумчиво смотрел в окно редакции, вызывая невиданный переполох в Управлении железной дороги, которое находилось в доме напротив. Иногда Порфирий менял костюм на мини-юбку, цеплял парик, принесенный из дому главным бухгалтером и, ухмыляясь, встречал посетителей в приемной шефа.

Несколько раз «заместитель» даже выходил на улицу и усаживался на лавочку подышать свежим воздухом, но после того как несознательные граждане, напуганные появлением на бульваре скелета, дважды вызвали милицию, прогулки пришлось прекратить.

С началом ремонта выдохшаяся было фантазия забила ключом, и Порфирий Петрович снова зачастил в гости, нанося визиты то малярам, то штукатурам.

– Слушай, Сати, – сказал начальник отдела, поправляя на Порфирии шляпу. – Ты написала рекламу для магазина «Сафари»? Они звонили уже, спрашивали.

– Написала, написала, – проворчала та. – Фотографии только нужны. Где б их взять? Это вам рекламодатели печенье привезли? Вкусное… Я с собой заберу, можно?

– Фотографии найдем, – пообещал начальник. Он заметил на подоконнике бутерброд с колбасой, неосторожно оставленный кем-то из подчиненных, схватил и без зазрения совести откусил половину. – А в ресторан «Таежный» когда едешь? Сегодня? А напишешь когда? Они побыстрей просили. Уже и деньги собираются прислать.

– Перечислили уже, – робко сообщил один из менеджеров, с тоской глядя на свой собственный бутерброд в руке начальника отдела. – Такие доверчивые люди… еще рекламу не видели, а уже деньги отдали.

Сати помрачнела:

– Написать-то я напишу, только насчет рекламных снимков ничего обещать не могу. С Аверченко ехать придется… а уж он так сфотографирует, что посетителей в эту ресторацию потом и калачом не заманишь! Сам понимаешь, фотограф он начинающий…

– Понимаю, – отозвался начальник, пристраивая недоеденный бутерброд в руку скелета. – Кушай, Порфирии. Кушай, не стесняйся. Да, жаль, кроме Аверченко никто у нас в конторе толком фотографировать не умеет! А магазину «Рыбный рынок» готова реклама?

– Магазину не готова.

– А почему? Обещала быстренько!

Сати рассердилась:

– Ремонт! Сосредоточиться невозможно! Вчера только писать приготовилась, только задумалась… текст сложный, реклама обувной фабрики. Они там такие чудо-сапоги изготовляют… Ты сам-то ихнюю обувь видел? – поинтересовалась она у начальника. – Не видел?! Не вздумай покупать. И жене своей накажи, чтоб ни-ни! Это же пыточные инструменты! «Испанский сапожок» и прочие ужасы средневековой инквизиции. – Сати покосилась на буклеты обувной фабрики, разбросанные по столу начальника. – А ведь мне надо покупателя убедить, что эти галоши – именно то, что ему нужно! Только задумалась, только текст пошел, как приходит маляр… кстати, где шеф нашел этих восточных красавцев? Это же «Тысяча и одна ночь», а не ремонтная бригада… приходит, щурит глазки и говорит сладким голосом: «О, услада наших очей! Жемчужина снов! Хотим здесь побелить потолок, не могла бы ты, рахат-лукум моего сердца, свалить в соседний кабинет! И пиши там свои бриллиантовые тексты, драгоценнейшая ты наша!» – Она сердито уставилась на начальника. – Как работать, скажи!

Тот почесал в затылке.

– Ну… к ответственному секретарю иди, – предложил он. – Его кабинет уже отремонтировали.

– Там принтер не работает, – напомнила Сати. – И компьютер не в сети. А чинить-то некому!

– Это да, – помрачнел начальник и покосился на принтер. – Наш тоже барахлит…

– Во-во, – сердито сказала Сати и поднялась. – Ладно, пойду я. Планерка скоро.

Она вышла в коридор, окинула взглядом лестницу, заставленную ведрами и заляпанную известкой, и поморщилась. По всему было видно: «оккупанты» обосновались в конторе надолго и в ближайшие несколько лет покидать ее не собирались. Они сновали по кабинетам, двигали столы, роняли шкафы, брызгали на мониторы известкой и норовили выдернуть из розеток все провода. Старейший журналист города Люся, ведущая в газете рубрику «Советы потомственной целительницы Прасковьи», пригрозила вчера собственноручно расправиться с любым, кто осмелится помешать ей вовремя сдать материал в номер. Перечить разъяренной «целительнице» ремонтная бригада не отважилась, так что можно было надеяться, что сегодня на четвертом этаже царит тишина.

Сати поднялась по лестнице, на ходу распечатывая письмо.

– Гм… приглашение. А куда? «Городская тюрьма проводит день открытых дверей и приглашает всех желающих…» Что?

Она остановилась и перечитала текст еще раз.

– «День открытых дверей», ага… это же отличное мероприятие! Надо сходить, отчего ж с приятными людьми не повидаться? А когда? В пятницу?

Сати задумалась. Посетить интересное мероприятие хотелось не просто так, а в подходящей компании, поэтому она тряхнула головой и решительно повернула к компьютерному отделу. Ремонтная лихорадка обошла дизайнеров стороной – каким-то образом им удалось остановить «оккупантов» на подступах и доходчиво объяснить, что ремонт в отделе не нужен.

Возле большого стола, нависая над главным художником, стоял ответственный секретарь газеты, облаченный в черный пиджак и черный же галстук и оттого очень похожий на владельца похоронного бюро. Глядя на художника поверх очков, он выговаривал:

– Коллажики рисуешь? Читателя веселишь? А знаешь ли ты, что не за горами глобальная экологическая катастрофа? Догадываешься, что будет? Миллионы людей лишатся крова и превратятся в беженцев! Будут затоплены огромные территории, а количество ураганов, разрушительных торнадо, пожаров и прочих стихийных бедствий значительно вырастет! Об этом ты подумал?

– Да погоди ты с экологией, – отмахнулся художник, жуя булку и разглядывая забракованный коллаж. – Ты по делу говори. Что не нравится?

Секретарь с готовностью принялся черкать синим карандашом на листе с коллажем. Художник посмотрел, вздохнул и отложил булку.

Сати поискала взглядом сисадмина:

– Никита, в пятницу в городской тюрьме…

Она умолкла. На месте приятеля сидел темноволосый парень в синей футболке и лениво перебирал макеты полос.

– Что там, в тюрьме?

– День открытых дверей, – буркнула Сати. Настроение у нее мгновенно испортилось. – Не хочешь сходить? Могу устроить.

Она окинула взглядом стол приятеля, заваленный чужими папками, дисками и бумагами, и поджала губы.

– Заждались тебя там. Уж и камеру повышенной комфортности выделили, и баланды наварили, и форму новую надзирателям пошили, а тебя все нет и нет.

Сати, заметив, что застекленная рамка с фотографией кота по кличке Яндекс, любимца Никиты, сдвинута на самый край стола, бесцеремонно отпихнула кучу журналов и поставила портрет на подоконник.

– В рекламном отделе сетка не работает, знаешь? А в кабинете секретаря – принтер. Чинить собираешься?

Парень посуровел.

– Собираюсь. Сегодня, после обеда… или завтра. Или послезавтра с утра. Дел много. А почему принтер не работает?

– Откуда же я знаю? – нелюбезно отозвалась Сати. Она подумала, прихватила фотографию кота и направилась к двери. – Ты у нас сисадмин, вот и разберись.

– Вас много, а сисадмин один, – назидательно сказал вслед парень.

Сати хотела было ответить достойно, но сдержалась. Бормоча проклятия, она поднялась на четвертый этаж и прислушалась. В редакции царила тишина. На двери красовался прилепленный жвачкой листок. На нем крупным старомодным почерком Люси было выведено: «В день сдачи газеты посторонним вход запрещен!» Рядом виднелась приписка, сделанная рукой криминального корреспондента Игоря Хамера: «И во все остальные дни тоже». Еще ниже кто-то нацарапал оранжевым фломастером: «Мы у вас тут ничего красить не будем, пока скелет не уберете, так и знайте!» Наискосок через весь лист тянулась строчка, написанная мелким почерком шефа: «Перестаньте пугать маляров Порфирием!»

«Протестую. Порфирий – наш сотрудник», – встрял ответственный секретарь. Сати своими глазами видела, как вчера он приписывал эту строчку, а буквально час спустя на листке появилась грозная надпись: «Всех уволю!»

На этом переписка как-то сама собой заглохла, но поздно вечером криминальный корреспондент все же не удержался и тайком приписал внизу печатными буквами: «Требуем повышения зарплаты!»

Отреагировать на этот выпад шеф еще не успел.

Сати вошла в комнату. Криминальный корреспондент Игорь Хамер, как всегда подтянутый и собранный, сидел за столом и внимательно изучал сводку УВД.

– Привет, Сати, – весело сказал он. – Печенье? Откуда? Из рекламного отдела? Это хорошо. Жаль, чайник у нас не работает, а то бы чайку сейчас… Новый сисадмин чинить не хочет, слышала?

– Слышала, как же, – отозвалась она. – Я уж просила его вчера, а он сказал, что не барское это дело – чайники ремонтировать. Ладно, всухомятку съедим… А ты куда собрался?

Сати подошла к своему столу и осторожно сняла с компьютера газетные листы, засыпанные побелкой.

– На выезд. Сообщили только что. – Хамер принялся рассовывать по карманам блокнот, ручку и диктофон. – Оч-чень интересное ограбление ночью произошло. Зоомагазин ограбили, слышала?

– Зоомагазин? – озадаченно переспросила Сати. – И что сперли? Белых мышей?

– Пока не знаю. Надеюсь, стоящее что-нибудь. – Хамер с треском распечатал коробку с печеньем. – Какая неделя спокойная выдалась, – с отвращением сказал он. – Ни тебе убийств, ни разбойных нападений… о чем писать?! Ну да еще выходные впереди, все может случиться. – Криминальный корреспондент повеселел. – Вот зоомагазин ограбили, хоть что-то… Начальник рекламы в магазин стройматериалов сейчас поедет, краску для ремонта по бартеру закупает… ну и меня заодно захватит. – Он захрустел печеньем.

– Рекламщики машину редакционную окончательно к рукам прибрали, – недовольно проворчала Сати. – Но я на них управу найду! Пусть или график соблюдают, или шеф пусть еще одного водителя на работу берет! А то экономит все… Мне через час с фотокорреспондентом в ресторан «Таежный» ехать, и на чем я туда добираться должна? На метле?

– Гм… а раньше-то как?

– Раньше меня Никита возил. А теперь? Придется на троллейбусе… хорошо, хоть недалеко.

Хамер кивнул и, прихватив пригоршню печенья, направился к двери. Сати посмотрела ему вслед и вдруг стукнула кулаком по столу:

– Стой!

Криминальный корреспондент испуганно замер.

– Что у тебя в левом кармане куртки? – зловещим тоном спросила Сати. – Показывай!

Коллега поспешно отвел глаза.

– Ничего! Диктофон, печенье и… э… все.

– Все? – Сати выскочила из-за стола, обошла криминального корреспондента кругом, подозрительно оглядывая с головы до пят. – Ты кого обмануть хочешь? Выворачивай карманы!

Хамер недовольно заворчал, но подчинился. На свет появился брелок с двумя ключами, записная книжка и мятая пачка сигарет.

– Так я и знала! Дай сюда… давай, давай! – Сати выхватила пачку. – Ты же пообещал недавно… на общей планерке слово дал, что бросишь курить! Поклялся преступностью нашего города, что больше – никогда! А мы пообещали тебе в этом помогать. А ты нас обманул?

– Да я…

– Не отпирайся, обманул, вот улика! Вещественное доказательство. – Сати повертела у него под носом пачку. – Все, конфискую в пользу Люси, понял? То-то же. А теперь катись на свой репортаж!

– Да я и купил-то случайно, – заныл Хамер, провожая тоскливым взглядом изъятую улику. – По привычке…

– По привычке, конечно! Шел вот так себе, шел, да и купил. Запомни, Игорь, коллектив решил бороться с твоими пагубными привычками не на жизнь, а на смерть! И от своего не отступит.

Она пошарила в кармане пиджака и протянула небольшую яркую коробочку.

– Это еще что? – обреченно спросил криминальный корреспондент.

– Жвачка антиникотиновая. По дороге на работу вспомнила про тебя и купила. Жуй. Говорят, помогает.

Хамер вздохнул, сунул коробочку в карман и исчез за дверью.

Сати уселась за стол и открыла файл.

– Обувная фабрика, – пробормотала она и задумчиво уставилась в окно. – Чего бы этакого написать? Начать, конечно, нужно как-то торжественно… – Сати потянулась за коробкой с печеньем. – Но как? А в конце обязательно, что «обувная фабрика уверенно смотрит в будущее». Так… в будущее…

Забренчал старый телефон внутренней связи. Сати, не отводя глаз от монитора, нашарила черную трубку, обмотанную изолентой.

– Але…

– Привет, Сати! – заорал прямо в ухо жизнерадостный голос фотокорреспондента Аверченко. – Ты помнишь, что нам на выезд скоро?

– Помню, помню, – недовольно проворчала Сати. Ездить на репортажи с Аверченко она очень не любила. – Съездим, не переживай. Готовься пока морально.

– Мы ведь, кажется, в ресторан едем? Это хорошо! Люблю я на такие съемки ездить. Само собой, прежде чем о ресторане писать, надо же все попробовать, так ведь?

В груди Сати ворохнулись неприятные предчувствия. Фотокорреспондент, несмотря на щуплое телосложение, отличался поистине богатырским аппетитом. Когда рекламная съемка происходила в продуктовых магазинах, кафе или ресторанах, он решительно настаивал на дегустации, а дорвавшись, дегустировал обстоятельно, неторопливо, вдумчиво, и увести его от стола было не так-то просто.

– Аверченко, – зловещим голосом прошипела Сати в трубку, – предупреждаю сразу – попробуй только в этом ресторане хоть что-то сожрать! Только попробуй! Я тебя тогда своими руками… – Она умолкла, лихорадочно соображая, чем бы пострашней припугнуть прожорливого коллегу, но в голову, как назло, ничего не приходило. Пришлось обходиться банальными угрозами: – Пеняй на себя, в общем, ясно?!

– Конечно, конечно, – поспешно согласился тот – Я и есть-то не хочу. Так, разве попробовать немножко. Ну мы едем? Я уж собрался, на вахте тебя жду.

– Едем, едем, – недовольно буркнула Сати и брякнула трубку на рычаг. Потом отодвинула в сторону рекламные буклеты обувной фабрики, забросила в рюкзак диктофон и сбежала вниз по лестнице.

Аверченко поджидал Сати, сидя на ступеньках крыльца. Зажав в зубах сигарету, он внимательнейшим образом изучал свежий номер «Интим-газеты».

– Машины сегодня нет, так что пойдем на остановку. А по дороге я расскажу, как себя в ресторане вести нужно. Проинструктирую, в общем. Ясно?

Он с готовностью кивнул, и Сати приступила к инструктажу:

– Значит так. Если они скажут: «Не хотите ли у нас отобедать за счет заведения?», ты тут же говоришь: «Нет, спасибо, я уже обедал». И стоишь на своем насмерть! Обедал – и точка. Если они будут предлагать попробовать какое-то блюдо, ты…

Когда они поднялись на Красную линию и подошли к остановке, подробный инструктаж был наконец закончен. Сати подозрительно посматривала на фотокора: слишком уж покладисто тот соглашался со всем, что она говорила!

– Ты все понял? – уточнила она еще раз. Коллега поспешно кивнул.

Подкатил новенький синий троллейбус, Сати устроилась на мягком сиденье и, рассеянно поглядывая в окно, на время забыла и о ресторане, и об Аверченко.

Проплыл мимо старинный серый особняк, где было раньше Дворянское собрание, а ныне находился Театр юного зрителя, блеснули на солнце зеркальные витрины кофейни, промелькнул офис крупной торговой компании – красивый дом с лепниной, дубовыми дверьми и высокими фонарями у входа. Возле булочной «Колосок» толпился народ: здесь выпекались самые вкусные в городе плюшки, и покупатели норовили прийти пораньше, чтобы купить сдобу еще теплой. Рецепт приготовления знаменитых плюшек директор булочной хранил в строжайшем секрете, опасаясь происков конкурентов.

Возле нарядной главной площади с яркими клумбами и фонтанами троллейбус остановился. На площади уже с утра было оживленно, к местному «Белому дому» подкатывали машины, возле фонтанов слонялись, поджидая гостей города, фотографы, гуляли мамаши с колясками.

Троллейбус мягко тронулся и покатил дальше.

За ажурной решеткой потянулся парк, открылся вид на маленькую площадь перед Театром музыкальной комедии. За театром виднелся крошечный скверик. Сати скользнула взглядом по площади, по зеркальным стеклам, за которыми светился пустой холл, по зелени сквера и отвернулась.

За все это время она видела великого мага всего один раз, поздней осенью, когда перелистывала газетную подшивку и случайно наткнулась на собственную статью о печальной судьбе матери, искавшей без вести пропавшего сына. Сати припомнила историю, вспомнила приятеля Тильвуса Серегу, который вызвался тогда отвезти женщине котенка – конечно, надо было позвонить и узнать, что к чему, но Сати в текучке повседневных дел просто-напросто забыла об этом. Теперь же, рассеянно пробегая глазами газетные строчки, она решила пусть и с опозданием, но все же выяснить, как прошла встреча, потянулась за телефоном, а уже через минуту, вне себя от бешенства, вылетела из редакции, по пути чуть не сбив с ног Никиту. Сисадмин в дребезжащей старой машине нагнал ее уже на Красной линии, и вскоре Сати оказалась в сквере возле Театра музыкальной комедии, где и застала компанию в полном составе. От внезапного появления разъяренной гостьи приятели опешили, и ей удалось пару раз основательно заехать бывшему художнику по морде, прежде чем опомнившиеся Никита и Тильвус оттащили ее в сторону. Поняв, что добраться до Сереги уже не получится, она, кипя от злости, принялась рассказывать, что произошло. В коротком телефонном разговоре выяснилось, что Серега отвез котенка, был приглашен в гости и пару раз навещал женщину, терпеливо выслушивая рассказы о погибшем сыне, а потом, в один прекрасный день, откушав чаю, покинул гостеприимный дом, прихватив с собой все скудные сбережения пенсионерки. Вот это Сати и изложила тесной компании, попутно коротко и выразительно охарактеризовав Серегу несколькими словами, услыхав которые, Никита недовольно кашлянул: он очень не любил, когда девушки употребляли такие выражения. Но Сати до этого и дела было мало, она наградила Серегу еще парочкой крепких словечек, плюхнулась в машину и хлопнула дверцей так, что старая «японка» испуганно крякнула.

С тех пор, если путь Сати пролегал мимо театрального сквера, она специально делала крюк, обходя театр по соседней улице – ей больше не хотелось видеть ни великого мага, ни его друзей.

Наконец водитель троллейбуса объявил нужную остановку, и фотокорреспондент Аверченко торопливо вскочил с места.

– Приехали, – радостно сказал он. Выезды на съемки в кафе, рестораны и прочие заведения общепита всегда приводили его в замечательное расположение духа. – Эх, поедим сейчас! То есть я хотел сказать, поработаем, – тут же поправился он, заметив пристальный взгляд Сати.

– Про инструктаж помнишь? – сердито спросила она. – Как только я скажу – «до свидания», мы поднимаемся и уходим. Даже если в ресторане осталось что-то тобой не съеденное. И чтоб никаких заявлений: «Мне необходимо сфотографировать вот эти салаты, отдел деликатесов и ведро черной икры». Ясно?

– Конечно, – фальшивым голосом успокоил ее фотокор и облизнулся. – Я все понял!

– Ну смотри мне! – пригрозила Сати. Что-то подсказывало ей, что про инструктаж фотокор забудет сразу же, как только переступит порог ресторана. – Иначе я с тобой потом разберусь!

Разобраться с прожорливым фотокорреспондентом по горячим следам не удалось – сразу после окончания съемок он исчез с такой скоростью, что Сати и глазом не успела моргнуть.

– Ну погоди же у меня, – бормотала она сквозь зубы, поднимаясь на четвертый этаж. – Явишься ты завтра на работу… я тебе устрою сцену у фонтана! Ты у меня забудешь, как рекламодателей объедать и редакцию позорить!

В редакции никого, кроме Хамера, не было. Криминальный корреспондент по своему обыкновению делал несколько дел сразу: жевал антиникотиновую жвачку, с удивительной скоростью набирал на компьютере текст и разговаривал с кем-то по телефону.

– Ну как зоомагазин? – поинтересовалась Сати, подождав, пока он закончит разговор. – Удачно съездил? – и, не дожидаясь ответа, начала: – Представляешь, приезжаем мы с Аверченко в ресторан, а он, гад, и говорит…

– Нормально, – коротко ответил Хамер, с размаху шмякнув трубку на рычаг.

Сати перестала описывать злодеяния фотокора и пригляделась к коллеге.

– Что, в магазине никого не убили? – спросила она с сочувствием. – Да, неприятно… но ты не переживай, город большой, к выпуску газеты еще успеют.

– А ну как не успеют? – мрачно спросил Хамер, продолжая барабанить по клавиатуре. – О чем писать?!

Сати вынула из рюкзака сверток.

– Бутербродик хочешь? С малосольным лососем, с лимончиком? В ресторане угостили. – Она принялась разворачивать бумагу. – Кстати, не успела тебе сказать, я как раз Аверченко убить собираюсь. Хочешь об этом написать?

Хамер прекратил печатать.

– А точно убьешь? – подозрительно спросил он. – Не передумаешь?

– Точно. После сегодняшнего визита в ресторан жить ему совершенно незачем. Представляешь, я его еле оттуда увела! Ест и ест! Ест и ест! Директор уж заволновался, что посетителям ничего не останется…

Криминальный корреспондент повеселел и потянулся за угощением.

– Хорошо бы… Я бы тогда большую заметку написал, – размечтался он, откусывая половину бутерброда. – С фотографиями! И заголовок придумал бы какой-нибудь этакий… чтоб звучало зловеще. «Смерть фотокорреспондента», например. А? Как тебе?

Сати отрицательно мотнула головой.

– Такой заголовок ответственный секретарь не пропустит. Скажет: «Банально» и ведь прав будет. Получше придумай.

Хамер задумался, ероша короткие темные волосы.

– А если «Ужасная смерть фотокорреспондента»? – с надеждой спросил он. – Так лучше? Или «Долгая и мучительная смерть»… А?

– Про «мучительную смерть» – это хорошо. Ты что пишешь-то?

– Интерфакс обрабатываю. Гм… а принтер у нас не работает?

Сати забрала оставшиеся бутерброды и пошла к своему столу.

– У нас в конторе теперь ничего не работает, – сообщила она. – И если еще раз новый сисадмин скажет: «Сеть лежит, но я работаю над этим», то я, пожалуй, и его убью. Вот тебе материал для еще одной заметки.

– Отлично, – повеселел Хамер. – Этак я, пожалуй, на рубрику «Криминальная хроника» все-таки наберу новостей!

– Чем он занимается целый день, хотела бы я знать? – продолжала ворчать Сати. – А ты сводку УВД секретарю неси скорей, я то его только что видела, ругается он ужасно!

Хамер подскочил, выхватил из папки листок с текстом и помчался на второй этаж.

Сати включила компьютер и, жуя бутерброд, разложила пасьянс «Косынка». На второй раз пасьянс сошелся, и она, повеселев, открыла файл с рекламным текстом.

– Так… так… Обувная фабрика? – Сати вздохнула. Писать про обувную фабрику не хотелось совершенно. – А-а, завтра сделаю. А сегодня – туристическое агентство «Звезда Азии». Что б такого написать? «Скоро лето – пора отпусков»? – Сати отложила бутерброд и развернула буклет фирмы, заказавшей рекламу.

– «Редкое на земле место может сравниться по красоте с курортом. Дворцы императоров, роскошные парки, экзотическая кухня, море»… Море…

Она задумалась. Директор туристической фирмы, обговаривая заказ, настойчиво просил подчеркнуть наличие на курорте моря и в то же время аккуратно обойти тот факт, что купаться в нем невозможно из-за ядовитых медуз, кишащих возле берега. Само собой, обнаружить это туристы смогли бы уже на месте, предварительно выложив за путевки на морское побережье кругленькую сумму.

– Как же о нем написать-то, о море, в котором купаться нельзя? – Сати снова уставилась в окно. – Что оно теплое? Точно! Теплое, ласковое… а еще какое? Экологически чистое. Отлично!

Она повеселела и принялась барабанить по клавиатуре, время от времени заглядывая в буклет туристической фирмы «Звезда Азии».

– Дальше… Зеленый полуостров, где расположен курорт, омывают прозрачные волны ласкового экологически чистого моря, которое… которое…

Запиликал сотовый. Не отрывая взгляда от монитора, Сати пошарила в карманах, потом в рюкзаке – телефон как сквозь землю провалился. Бормоча ругательства, она торопливо разрыла груду бумаг на столе: трезвонивший мобильник обнаружился под толстой картонной папкой с надписью «Птицефабрика „Речная“. Сати глянула на высветившийся номер и нажала кнопку.

– Здорово, продажная пресса! – услышала она знакомый веселый голос.

– Привет, Никита. – Сати зажала трубку плечом, собирая в кучу разлетевшиеся буклеты и рекламные заявки. – Чем занимаешься? Небось на пляже валяешься? Как у вас там погода? Море теплое? Ласковое? Экологически чистое?

– Море-шморе… не знаю. Я в баре сижу.

– Опять? Нашел занятие! А я вот про море пишу, туристическая компания «Звезда Азии» заказала. Вот слушай: Утопающий в зелени город радушно встречает гостей, которые…

– Да погоди ты с утопающим городом. Ты комбинату хлебопродуктов сдала рекламу?

– Сдала, сдала. Уже всю вкладку сверстали. Не знаю, правда, как ее без тебя сделали, не видела еще… Слушай главную новость: сегодня мы с Хамером решили убить нового сисадмина. Ну того, что тебя на время отпуска замещает. Вернее, я убью, а Игорек заметку напишет, а то у него на «Криминальную хронику» ничего нет. Уже все решено, осталось детали обговорить да пистолет в милиции напрокат взять. Ну пистолетом-то Хамер займется, у него все менты в городе знакомые, не откажут.

Никита хмыкнул в трубку:

– Долго думали?

– Не очень. Давно нужно было его прикончить, да все руки не доходили, – кровожадно говорила Сати. – А сегодня лопнуло наше терпение! Сам посуди: в бухгалтерии сетка упала, в редакции – тоже. В отделе доставки принтер не работает, бумага застряла, сисадмин прийти не соизволил, сказал по телефону, чтоб вытащили застрявший лист самостоятельно. Незнаком, видать, с нашим отделом доставки.

– Блин, – с досадой проговорил Никита.

– Во-во. Доставка начала бумагу вытаскивать и окончательно принтер сломала. Но они все обломки собрали в кучку и спрятали, говорят, тебя ждать будут. Как ты приедешь, так тебе сразу все и отдадут. – Сати вздохнула. – Эх, неудачно ты все-таки в отпуск ушел. Надо было, как в прошлом году – вместе… А еще у нас в редакции снова чайник сломался. Кроме тебя никто его чинить не умеет, ему же в обед сто лет! А этот гад, сисадмин новый, приходит и говорит…

Никита вдруг насторожился:

– Куда приходит?

– В редакцию к нам приходит, на четвертый этаж, и говорит…

– А чего это он к вам приходит? – продолжал допытываться приятель.

– Чтобы сказать, что чайники он чинить не нанимался и вообще, он – сисадмин, а не электрик какой-нибудь. Приходит и…

– Ясно, – сдержанно сказал Никита. – Угу.

На пороге появился фотокорреспондент Аверченко, увидел Сати и мгновенно исчез.

– Что тебе ясно? – недовольно сказала она, не заметив фотокора. – Ты не лезь, я уж без тебя как-нибудь…

В прошлый раз, когда она пожаловалась на то, что новый сисадмин весь день околачивается возле ее стола, Никита многозначительно пообещал разобраться, Сати даже пришлось взять с приятеля слово, что он не будет вмешиваться. Слово Никита дал, но обещания, как она подозревала, не сдержал, потому что наутро новый сисадмин поздоровался довольно прохладно, в разговорах стал необыкновенно сдержан и обращался к ней подчеркнуто официально.

– В общем, ликвидируем мы его, – продолжила Сати. – Это вопрос уже решенный. – Она вздохнула. – Когда ты приедешь?

– Через десять дней.

– Приезжай скорей. Я тебе абонемент в кино оставила, на следующий месяц.

– Кинотеатру рекламу писала? – догадался сисадмин.

– Конечно, потому они и расщедрились. Надеюсь, хорошие фильмы будут. – Сати вытащила из кармана какие-то бумажки и принялась их разглядывать. – А вот еще купоны на посещение клуба компьютерных игр «Акела». Нужны? Я клубу рекламу вчера писала. – Сати убрала купоны в папку. – А потом всю ночь глупости какие-то снились.

Она вздохнула и откусила от бутерброда.

– Блондины? – понимающим тоном спросил сисадмин. – Голубоглазые и в очках?

– Если бы, – вздохнула Сати, прожевывая колбасу. – А то чушь какая-то… город незнакомый… крепость. Средневековье, короче. И парень какой-то. Но не блондин, увы. Не знаю кто. Главнокомандующий, может? Хотя вряд ли, молод он для такого чина. – Сати внезапно задумалась, припоминая сон. – Что-то вроде фильма исторического, – добавила она.

– И что дальше?

– Не знаю. – Сати запихала в рот оставшийся кусок бутерброда. – Не досмотрела я, проснулась. Дурацкий сон… хоть бы что хорошее приснилось.

– А шеф из командировки прилетел?

– Прилетел, куда ж он денется… Мы надеялись, что он в Германии-то подольше задержится, да не тут-то было.

– Ну и как? – с интересом спросил Никита. – Новшества внедряет?

– Не без этого, само собой. Да еще собрания вздумал каждый день проводить… насмотрелся на немецкие порядки! Теперь каждую планерку начинает словами: «Дойчен зольдатен унд официрен!»

Никита захохотал.

– Тебе-то смешно, – проворчала Сати, придвигая буклеты рекламного агентства «Звезда Азии». – А нам тут расхлебывать. Но мы, конечно, саботируем все его новшества втихушку, как обычно. Шеф сначала в ярость впал, по стенам бегал, как шаолиньский монах. Теперь вроде успокоился.

Когда Сати закончила работу, за окном уже сгустились сиреневые весенние сумерки. На бульваре вспыхнули фонари, загорелись прожектора на газонах, подсвечивая старинные здания, придавая городу вид театральных декораций. Казалось, что вот-вот прямо на улицах начнет разыгрываться какой-то необыкновенный спектакль, волшебная сказка и каждый прохожий станет ее участником.