Саша пытался понять, что с ним стало.
Ячейки клетки, в которую его заперли, слились и стали монолитной стеной, сквозь которую не просачивался даже самый крохотный лучик света. Безысходность. Постоянно орущий монстр. От беззубых десен и красного языка в недрах его рта передергивало. От одного вида непропорционального существа становилось плохо. Он высасывал все соки, выматывал, раздражал. Его хотелось кому-нибудь отдать, убрать с глаз долой, стереть с лица Земли и никогда не подходить ближе, чем на пару сотен километров. Все эти пеленки, подгузники, одни и те же действия с утра и до ночи, и ночью тоже, однообразные, рутинные, непрекращающиеся — сплошная серость, мрак и ад.
И зависимость. Раньше Саша и близко не представлял, как это, находиться в зависимости от кого-то другого. Он всегда мог полететь туда, куда хочется, тогда, когда хочется; мог исчезнуть на пару дней и появиться, мог сутками не выходить из дома, валяться в мягком уголке и спать. Спать. Спать. Спать до обеда, в обед, вечером и всю ночь напролет. И наорать на того, кто посмеет потревожить сон — и ощущать себя при этом правым.
А сейчас? Банально слетать за жизненно необходимой подкормкой — проблема! Сидеть и ждать, когда же партнер изволит явиться домой и даст добро на отъезд, что может быть хуже?! Особенно, когда ты его ждешь, ждешь, как солнца в пасмурную погоду, а он так и не появляется.
И это только начало.
А дальше что? Совсем исчезнуть? Тенью его стать? Постоянно о чем-то просить? О самом элементарном? Умолять приглядеть за монстром, чтобы банально помыться в тишине, не дергаясь на писк? Так ведь он и отказаться может!
Просить — это так низко!
И ведь раньше Кира не был таким. Или же был? Может, эксперимент виноват, и из-за новых правил партнер раскрылся с новой стороны?
Как понять, как разобраться?!
И никто и никогда не высказывал Саше претензий, не говорил, как и что надо делать, не напоминал по десять раз на дню, что «ты теперь выращиватель!» и «думать надо не о себе, а о ребенке!». Он возненавидел эксперимент, загнавший его в ловушку, возненавидел орущего ребенка, никак не мог вспомнить, что хорошего нашел в Кире и зачем с ним связался. Больше всего на свете ему хотелось сесть на гравиталет, послать всех подальше — и партнера, который отныне ничего, кроме отвращения, не вызывал, ребенка, глядя на которого в голову закрадывались страшные мысли — лицом вниз на песке монстр не сможет дышать, и умолкнет, навсегда! — организаторов, которые продумали хитрую клетку и пытают его, ни в чем не повинного Сашу, и улететь, навсегда и далеко.
В зеркало Саша старался не смотреть. Глаза пугали. Погасли.
— Я сегодня человека спас!
— Тихо. Мэл спит, — не сразу очнулся Саша. С трудом вспомнил, кто он и что здесь делает. Голова гудела.
Протяжно зевнул. Погладил веточку Бени. Ну надо же, как нелепо получилось: восемь лет фикус прекрасно рос, а сейчас, всего-то за несколько дней, завял и почти умер.
«Прямо как я», — подумал он.
— Это хорошо, что спит, — перешел Кира на шепот и подкрался ближе. Недвусмысленно обнял, погладил грудь. — Ух, как я тебя хочу!
— Отстань, — вяло отмахнулся Саша.
— Что значит, отстань? Сашенька, ну хоть, — и прошептал на ухо одно слово.
— Кира. Я же сказал. Отстань!
— Ах так, — партнер встал на ноги. — Ты уклоняешься почти неделю! А я взрослый самец, мне нужен секс!
— Ну так лети к этому, Дане, или к тому, как там его…
— А по правилам мой единственный партнер отныне ты! А из-за тебя я даже после работы разрядиться не могу! И вообще, я человека спас, а ты хоть бы что-нибудь сказал! — возмутился партнер. Громко возмутился. В спальне раздалось недовольное кряхтение, быстро перерастающее в крик — и одновременно с омерзительным звуком, похожим на предсмертный визг свиньи, в Саше проснулась злость.
— Я же сказал. Не ори! Мэл спит! — поднял он глаза на Киру. С трудом сфокусировался: от недосыпа перед глазами плавали темные круги.
— Мне не нравится, как ты со мной разговариваешь. Я глава семьи отныне, и будь добр меня уважать! — вскипел Кира тоже. — И иди, успокой ребенка, чего он орет так?! И дай мне поесть, и приготовь чистую одежду!
— Чего-о-о?! — от возмущения Саша забыл все слова разом. — Чего-о-о?!
— Я пришел домой, я устал, я весь день в поте лица спасал Землю, а ты, Сашенька, все это время проторчал дома и палец о палец не ударил! Дома бардак, ребенок орет, ты на полу прохлаждаешься и даже не можешь меня нормально встретить!
— Да ты!..
— И успокой ребенка!!!
— Да я…
— Ты — неадекватный!
— Да заткнись ты наконец! — Саша встал на ноги. Покачнулся — все тело затекло, а в глазах потемнело. Большим пальцем провел по лезвию ножа, схватился за стену, чтобы не упасть. Пол в комнате качался. — Ты обещал прилететь в шесть. В шесть!!!
— Ты нормальный вообще?! То есть, из-за твоей феминной блажи я должен был оставить человека умирать?!
— Блажь?! Феминная блажь?! Беня из-за тебя умрет!!! — проорал Саша и помотал головой. Визг ребенка, перекореженное лицо напротив, лысый фикус, грязь, хаос — какой отвратный сон! Как из него проснуться?!
— Беня?! Это обычная трава! — Кира шагнул к горшку, схватил фикус за ствол и дернул на себя. Обрывки корней закачались в воздухе, в стороны полетели комья земли, горшок упал на бок и с грохотом по дуге откатился к стене. — Трава! И тебе не о траве надо думать, а обо мне и о ребенке!
То, что было партнером, швырнуло Беню на пол. Остатки листьев облаком вскружили по комнате и медленно осели на то, что осталось от любимого фикуса. Саша обомлел. Не верил собственным глазам. Но Бенечка на самом деле лежал у его ног, облезлый, жалкий. По корням сочились капельки влаги, а тонкие ветки извивались и царапали пол. Он умирал.
«Это не сон. Это кошмар!», — внезапно понял Саша. Медленно перевел взгляд на монстра, ухмыляющегося напротив. Какое мерзкое лицо!
По боковому зрению померкло. От ярости подрагивали кончики пальцев, а ладонь так стиснула лезвие ножа, что на пол побежала струйка крови. Капли стучали — «кап, кап, кап», или же это отдавался пульс в ушах, было не разобрать. Тяжелый взгляд сконцентрировался исключительно на стоящей рядом твари, источнике проблем и его, Сашиных, страданий. С трудом удерживая равновесие, он шагнул вперед.
Убийца Бени побледнел и попятился назад.
— Саша, Сашуля. Ты сам меня довел! — заблеял монстр.
Вот только смысл произнесенных слов уже не понимался.
А после произошло такое, к чему жизнь Киру ну никак не готовила. Он догадывался, что, вероятно, не стоило трогать злополучный куст, потому что Саша на это отреагировал слишком уж остро. Партнер словно обезумел, хотя, не «словно», а на самом деле обезумел: его глаза налились кровью и неестественно выпучились, лицо с огромными темными кругами исказилось маской гнева, и он, шатаясь, двигался навстречу. Кире стало не по-детски страшно.
— Саша, ты порезался. Сашуля, у тебя кровь течет. Саша, ты нормальный, нет?! — попятился он назад. Казалось, партнер не понимает, что ему говорят, едва ли вообще хоть что-то слышит. — Саша! Очнись!
Спина уперлась в стену. Внезапно Кира осознал, что партнер не притворяется, а на самом деле ничего не слышит и не понимает. И ведь было бы из-за чего! Вот Саша медленно, как в приторможенной трансляции, отвел руку назад. Вот он прищурился, присматриваясь к его груди. Вот остановился, замер, вот окровавленная рука с зажатым ножом рывком подалась вперед.
И только сейчас Кира сообразил, что именно намеревается сделать партнер. Сообразил, но поверить в подобное не смог, потому что это было чем-то непостижимым, невероятным, потому что никогда и никому на всей планете и близко не приходило в голову, что человек может нанести физический вред другому человеку; потому что две аксиомы — помоги другому и не трогай другого — с младых лет прочно вбивались на подкорку. Потому что дети, не усвоившие элементарное и незыблемое правило, не могли получить статус взрослого человека. Потому что это в целом шло вразрез с устоявшейся картиной мира, с нормами морали и со здравым смыслом. Но вопреки всему прошивка Саши слетела напрочь — со свистом нож полетел прямиком в Киру. Годы упорных тренировок и безупречная реакция сделали свое дело — он машинально увернулся, и лезвие всего лишь чиркнуло по плечу, вонзившись в стену сзади.
Кира растерялся так, что некоторое время не мог пошевелиться. Бывало, он шел один на зверя. Бывало, лез в опасные места. Нередко рисковал, ходил по грани, но чтобы ему было при этом страшно — никогда. Тогда он знал, что и как необходимо делать, а сейчас — не знал. Маленький и хрупкий Саша, всегда послушный и удобный, сейчас олицетворял собой чистое зло: невменяемый и с красными глазами, непредсказуемый, он развернулся. Шатаясь, двинулся по коридору, к той комнате, где громко кричал Мэл — и Кира догадался, что, если он и дальше будет здесь стоять, то ребенок скоро умолкнет. Не так, как бы хотелось, а навсегда.
Опять на автопилоте — немедленно спасти другому жизнь! — Кира помчался в детскую. И вовремя: партнер переложил визжащего ребенка на взрослую кровать, сам отошел, привычным жестом отвел руку, но не успел утихомирить Мэла — сильный толчок, и Саша отлетел к стене. Быстро, за считанные секунды, Кира схватил младенца, выскочил из комнаты, захлопнул дверь, заградил ее комодом; услышал, как партнер чем-то тяжелым бьет по окну. Стекло задребезжало.
Не соображая, Кира выскочил из дома. Ребенок посинел от крика и охрип, сердце колошматило по ребрам, а позади раздался звон — стекло разбилось. Бежать к гравиталетам, парящим с южной стороны нового дома, не вариант, примерно там и вылез Саша, куда тогда? Соседи! И в темноте, под шум ночного моря, прячась в прибрежных зарослях, Кира, как ветер, помчался в соседний дом. Как добежал и как попал вовнутрь — не помнил, очнулся уже там, за столом, с кружкой приторного настоя, вроде бы как, из валерианы.
— А Саша? — подался вперед Рома.
— А что — Саша?! Он убить меня хотел! Убить! Меня, ребенка! Вы понимаете? Убить! Ножом, как диких кабанов, прирезать! Живых людей!!! Да он, да он… с катушек съехал! Вы бы видели это лицо! Он ненормальный!
— Так не бывает! Люди не могут убивать людей! — Рома, как здравомыслящий человек, отказывался верить. Но факты были налицо.
— Так, Кира, тихо, все, спокойно! Всё позади. И что-то надо делать… Организаторы! Надо немедленно с ними связаться! — воскликнул Воля. Услышанное и его повергло в шок.
— Точно! Надо всех жителей предупредить, что Саша не в себе! А если что-нибудь случится?
— А я отправлю приказ ночной команде. Сашу надо поймать и обезвредить!
Участники хором прикрыли глаза. Уставились на два личных кабинета организаторов, открытые для них в любое время дня и ночи — один Эна, другой Геры.
«Свяжусь-ка с Эном. Гера, наверно, слишком зол», — подумал Рома.
«После того, что я наговорил, Гера меня вряд ли захочет слушать. Так, ладно. Эн», — решился Воля. Пробежался по кабинету Геры, посмотрел возраст, место жительства, список друзей — вышел, настроился на Эна.
«Так, Герунчик — это несерьезно. Однозначно, нужен Эн», — Кира уверенно отправил исходящую трансляцию.
А после минут пять участники, перебивая друг друга и иногда переходя на крик, вводили Эна в курс событий.
— Так. Понял. С меня массовая рассылка сообщения тревоги. Вам помощь не нужна? — едва удерживая самообладание, поинтересовался Эн.
— Нет.
— Не выходите из дома, пока мы не поймаем Сашу. И будьте начеку. Появятся новости — немедленно сообщите.
— Конечно.
Связь прервалась.
В окно заглядывала ночь. Светлая. Огромная луна плыла по небу. Участники переглянулись — спать не хотелось никому. Воля разлил по чашкам слабый раствор успокоительного с ванильным вкусом, все сели за стол и в напряженной тишине смотрели друг на друга.
Так странно. Вроде бы не в первый раз, а больно так же. Сейчас бы полететь к Эну, свернуться где-нибудь в уголке, и чтобы вокруг обязательно причитали и всенепременно уверяли, что свет клином на всяких там не сошелся, что обязательно все будет хорошо; чтобы горячим чем-нибудь кормили, гладили и жалели. Так, как обычно.
Но тогда придется рассказать причину. А как? Пока и думать об этом не получалось, подсохшие слезы мигом возвращались на место. В то же время и не думать не получалось. Вот что теперь делать? Как заменить участников? Они и так его, мягко говоря, недолюбливают, а теперь и вовсе презирать начнут. Они же все-таки живые люди, а не подопытные кролики, хоть и не чистые на руку. Да и ладно бы с ними, с участниками.
Как же мерзко!
Да сгорело бы оно все огнем!
Как, как самому встряхнуться и жить дальше? Кто вырезал из него кусок и выбросил, с какой скоростью нарастет новое мясо? Почему настолько паршиво?!
Проход до жилой части пещеры показался бесконечным. Кто и когда удлинил его раз в десять? Экран мигал в темноте, и короткими голубыми вспышками озарял своды. Кругом холод, ощущение, что всё умерло, тишина абсолютная.
Лень разводить костер.
Лень сидеть, ходить, стоять, но жизненно необходимо заняться хоть чем-то, чтобы отвлечься, прийти в себя, набраться смелости и связаться с Эном, выложить суть проблемы и вместе решить, что же делать дальше. И, главное — не думать о Жене. Не думать! Не прокручивать мысленно то, что он сказал, не вспоминать, как он при этом выглядел, прекратить смаковать густые, да чтобы их огнем спалило, брови и потрясающие и отныне недосягаемые волосы, потому что…
Откуда-то всплыли чужие слова: «Да я лучше вырву свою печень и сожру ее, чем еще раз с тобой свяжусь!». Действительно, уж лучше без печени.
Хотя, неправда. Но ведь он мог хотя бы не давить на болевые точки? Извиниться? Признать, что был не прав? Так что ли сложно?
Взгляд зацепился за дельтаплан. Гера выдернул его из кучи хлама, вздохнул — штука недоработанная, с ее помощью получиться только убиться, а не забыться.
Хотя, и сам хорош. Мог бы и молча улететь…
Экран слишком ярко мигает. Что-то с ним не то.
Гера подошел ближе и схватился за приспособление, как за спасительную соломинку. Расшифровка завершилась, а это значит, что на несколько минут получится отвлечься. Зашел в искомый файл, загрузил статистику, выждал несколько секунд и уставился на цифры и строчки.
С первого раза понять написанное не получилось. Глаза бегали по буквам, а мозг отказывался их воспринимать, они забывались сразу же. Тогда Гера сел, сосредоточился, и, пальцем водя по словам, прочел расшифрованное вслух.
И с каждой строчкой недавние события отодвигались на задний план, пока полностью не стерлись. Глаза расширились. Гера решил, что ему, наверное, показалось, ведь не может быть вот это все правдой; протер веки и прочел таблицу заново.
Но нет. Не показалось. По телу побежал мороз, словно его швырнули в прорубь. Невероятно, омерзительно, ужасно, но все на самом деле так и есть.
«Что же мы делаем? Чего я натворил?!» — ужаснулся он, скопировал данные, прикрепил пояснительную записку: «Немедленно прервать эксперимент!». «Пока не поздно», — горестно додумал. Выбрал получателем Эна и уставился на зеленую кнопку.
Вот, собственно, и все. Хотел как лучше, а вышло… как там кто-то говорил? Парад идиотизма, фарс?
Люди врать могут. А числа, сухая выжимка из цифр, статистика — не может лгать.
Нажать на кнопку. Дать мысленный сигнал — и все. Вот так… еще немного. Вот сейчас — точно… хотя нет. Но надо. Просто нажать. Подумаешь, усилия последних пятидесяти лет пойдут насмарку. Подумаешь, участников придется расформировать, детей вернуть в дет-центр, публично признать перед всей Землей, что был неправ и затеял бессмысленное дело; всего-то из-за гиблого эксперимента разругался в пух и в прах с любимым Женькой и нажил себе врагов. Какая мелочь!
Нажать. Нажать. Нажать.
«Хватит прокрастинировать!» — собрался Гера. Заметил, что от слез перед глазами все плывет. Смахнул их. Настроился на кнопку. И…
Снаружи раздались чьи-то шаги: наст захрустел. «Женя?», — озадачился Гера, отправку сообщения оставил на потом, вскочил на ноги и выбежал наружу. Обогнул валун, всмотрелся в силуэт напротив, и медленно попятился назад.