Завтракал Саша в одиночестве и с полнейшим облегчением. Сиятельство не предоставило чести явиться за стол, и Остапенко в кои-то-веки по достоинству оценил поварской талант Антона Сергеевича – хоть кто-то в окружении Коновалова не был похож на потенциального убийцу. Впрочем, и перед ним Александр вовсе не собирался расслабляться: отраву через пищу еще никто не отменял. Тем более что Коновалов промышлял нечто похожим.

Когда он успокоился, с чувством гордости прошелся по гостиной и веранде, не занятыми неприятными личностями, любопытство все же взяло верх: навестить раненого стоило. Подкравшись к двери, Саша воровато оглянулся, после чего шмыгнул внутрь.

Коновалов не спал, но подслеповато сощурился на него. Штора была закрыта – удивительно, что ранняя пташка еще не пробудилась.

– Был уверен, что вы поднялись.

– Мне немного нехорошо, – протянул Коновалов. – Коля отправился за лекарствами.

Присмотревшись, Саша обнаружил свернутый спальник у шкафа. С габаритами Николая сложно было представить, что он вообще поместится в этой комнатушке, если убрать из нее мебель и прочую рухлядь, но «Шкаф», по иронии судьбы, видимо, неплохо умещался возле своего «тезки».

Александр развернулся полубоком, чтобы уйти, но Коновалов неожиданно проявил инициативу:

– Останьтесь, если вы хотите что-то обсудить.

– Я не буду беспокоить вас, если вы не в форме.

– Мне несложно. Напротив, меньше соблазнов что-то приукрасить, – он выдавил из себя улыбку.

– Я не знаю, как сформулировать вопрос.

– Что именно вам неясно?

– Многое мне неясно, но я уже не так уверен, что хочу знать ответы.

Коновалов устроился поудобнее. Саша остался стоять, все еще с намерением уйти.

– Интересно, насколько же я вам противен? – вдруг спросил Семен Викторович.

Если он желал помочь с формулировкой темы, то точно не прогадал.

– Сами-то как думаете? – насупился Александр, потирая переносицу. – Я никогда не оправдаю убийство, – видя, как ухищренно улыбается Коновалов, Остапенко въедливо уточнил: – Или покушение.

Коновалов немного выждал. Саша сдался и привычно взялся за стул. Только на сей раз не разворачивая его, а садясь правильно. Стало неуютно под проницательным взглядом напротив. Подумав, перекинул ногу на ногу, а руки сложил на коленях крест-накрест.

– Вы были на войне, – вкрадчиво произнес Семен Викторович, посматривая на него с любопытством. – Вы должны понимать, что существуют ситуации, когда убийство – единственный, естественный правильный выход.

От нового упоминания о войне Саша посерел, но не позволил себе расклеиться или разозлиться. Правда, ненадолго глаза заволокло пеленой: вспомнилось несколько обрывочных и не цельных воспоминаний.

– В любом случае, убивать на войне и в мирное время – абсолютно разные понятия, – отрезал Остапенко.

– Хорошо, что вы это разделяете, – задумчиво проговорил Коновалов. – Но и в мирное время могут быть самые настоящие враги. Упертые люди, своими взглядами не вносящими в наш мир совершенно ничего полезного. Но в доказательство своей правоты готовые кричать до хрипоты и убеждать всех в единственной истинности суждений. Следовательно, они опасны своими разрушающими тенденциями.

– И подлежат уничтожению?

– Не всегда. Не моей идеей была вся эта… грязь, – в который раз разграничил Коновалов. – Мне порой достаточно несколько разубеждающих доводов или небольшой цепочки махинаций, чтобы устранить человека из игры и так, без смертельных для него последствий.

– Я понял ход ваших мыслей. Вы старательно ограждаете себя от грязи, все время упуская обстоятельство нашего знакомства. Намеренно?

– Я не говорил, что совсем отказывался от идеи физической расправы. Я знаю, вы хотите добиться, чтобы я объяснил, зачем же все-таки устранили Давыдяна и двух его предшественников – но не буду этого раскрывать. Вам не понять сути. Я доложил вам об идеологии, но вы не прониклись ею, не создавали этих постулатов сами – и слава Богу, но именно по этой причине вам попросту нет смысла знать мои личные мотивы на тот момент. Я следовал своим принципам, считая, что мной и всеми нами руководят высшие благие цели. То покушение никак не влияет на общую картину восприятия.

– Невозможно резко переменить идеалы.

– Согласен. Но система рухнула, а я остался в дураках, – ухмыльнулся Коновалов. – Причинно-следственная связь найдена? – в его тоне очень тонко, можно сказать, филигранно просочилась издевка.

– Найдена, – поджав губы, ответил Саша. – А вам, полегчало? – двусмысленно уточнил он.

– Вполне, – кивнул Семен Викторович, прекрасно уловив намек.

От того весь их зыбкий нейтралитет разом рухнул.

Александр наскоро покинул мини-прихожую, ничуть не жалея, что избрал эту комнатку для бизнесмена – там ему самое место. Не камера, так практически вынужденный домашний арест.

За этот день они больше не увиделись. На этот раз совсем не по вине Саши: к Коновалову приходил доктор. Семену Викторовичу и в самом деле было плохо, вокруг его комнаты постоянно суетились. Александр, дабы не мозолить глаза, сперва пропадал в огороде, а потом уединился в своей спальне. К вечеру буря миновала: по крайней мере, никто не умер – и это хорошо. Жажда наведаться домой все усиливалась, а от мобильника приходилось себя силой оттаскивать – соблазн позвонить Нине был велик. Но, во-первых, лгать ей совершенно не хотелось, а во-вторых, сказать правду – большая опасность. Жена и сама скоро позвонит, никуда не денется, но, во всяком случае, тогда новости можно будет послушать от нее, а не первому выдумывать мифические отговорки по поводу Сашиного внезапного рвения побыть на даче вдали от цивилизации. Либо Ниночка решит, что он рехнулся, либо – что ее преданный муж завел любовницу. Сеять панику, допускать сомнения или устраивать скандалы – последнее, что сейчас хотелось и без того взвинченному Александру.

Следовало хорошенько подумать над тем, что сказать супруге. Даже самому себе он не мог объяснить, что с ним творилось.

К ночи разошелся ливень, усугубив отвратное настроение Остапенко. Стены и стекла дачного домика не были крепки, и суровые капли дождя молотили нещадно, отзываясь головной болью. Бездействие, добровольное затворничество с врагом угнетали. Слушать о прошлых и нынешних убеждениях Коновалова больше не вызывало желания, идея покопаться в прошлом казалась довольно поспешной и глупой. Бизнесмен только сильнее все запутал и усугубил вину перед Давыдяном, ведь причин, по которым он был убит, Александр так и не узнал, лишь громкие, пустые тирады о расовых предрассудках, «всеобщем благе» и смерти ради идей. Чем таким провинился всегда тихий, вежливый, максимально деликатный и толерантный к любым точкам зрения Михаил Самсонович, кроме своего происхождения, до сих пор было неясно. Его гибель – нелепая случайность. Но участие в ней осторожного, гнушающегося действовать своими руками Коновалова, как раз исключало этот элемент.

Чем-то и крупно Давыдян насолил или лично Коновалову, или кому-то из их окружения. Остапенко не знал ни единой зацепки, хотя всегда считал, что очень хорошо был осведомлен о делах шефа. Саша провел с ним около года – он не мог пропустить настолько компрометирующих банду скинхедов или ее руководство действий Давыдяна!

Наверное, следовало вспомнить, кем были две другие крупные фигуры из числа жертв банды. Имена подзатерлись, да и слишком долго голова Саши была забита только загадочным убийством шефа. Но, если из общения с Коноваловым и было что-то полезное, так это то, что он смог уловить суть, связывающую картинку воедино. Александр сумел отвлечься от собственных переживаний вины и понять, что Давыдян – мелкая частица Большого плана Коновалова и Ко. Было важно выяснить, чем конкретно занимался Архипов, а чем – Коновалов, и кому из них в голову пришла мысль о устранении двух депутатов и журналистки. Саша уловил, что стоит потянуть за ниточку этого хитросплетенного клубка – и прояснится не только дело давно минувших дней, но и прольется свет на пятничное покушение в баре. Не столь важно, в кого стреляли и чего хотели добиться; куда весомее, что раненый человек, спящий за стенкой, был ко всему более чем причастным.

Так что, пожалуй, весьма кстати, что он идет на контакт и не имеет возможности в ближайшее время никуда исчезнуть. Во всяком случае, Александр нашел для него вопрос.

Бушующий ветер и ветка, упорно бьющая по стеклу, отвлекли его и угомонили пыл. Забравшись под одеяло, он подумал, что любую неприятную ситуацию можно обернуть для себя в пользу, если только захотеть.

Вот, кстати, спалось на даче не в пример лучше дома.

***

Позавтракав в гордом одиночестве, Саша сразу ринулся к Коновалову, без предисловий и зазрений совести. Он был воодушевлен и настроен, как никогда, по-боевому.

Вопреки ожиданиям, Семен Викторович уже проснулся и, более того, он не был в домашней одежде. В синем костюме, Коновалов с книгой в руках восседал на стуле в царственной позе, аки барин.

– Чудесно, что вы уже встали, Александр. К нам едет гость, – прохладно заметил тот. Не дав Александру опомниться, добавил: – Мой сын.

– Ваш сын? Сюда? – опешил Саша. Уж точно, для полноты комплекта его и не хватало.

– Он прознал каким-то образом, что я здесь. Выследил Колю, – вздохнул Коновалов смиренно. – Вот и сорвался с места, едет.

– Разве ваше местоположение не должно быть в тайне? – Александр имел в виду, прежде всего, конечно, себя и свою дачу.

– Он никому не выдаст, – заверил Коновалов. – Но мне придется оставить его здесь.

– А вам не пришел в голову более простой вариант – запретить ему приезжать? – зло съехидничал Саша.

– Ему невозможно запретить, – слегка нервно усмехнулся Семен Викторович. – Именно поэтому я запру его.

Саша не успел посетовать на отсутствие дополнительных комнат, как и не задал главного вопроса, когда в прихожую пожаловал Николай. Он собирался отрапортовать Коновалову, но не вставил и слова, как мимо него проскользнул тощий юноша с нереально наглой ухмылкой на поллица. В легком жакете, джинсовых шортах и изысканных летних туфлях темноволосый, с модным зачесом набок, вздернутым носом и тонкими губами, сложенными в презрительную полоску, младший Коновалов одновременно до жути напоминал отца и кардинально отличался от него. Еще большей самоуверенностью, как минимум.

– Ну и грязь тут у тебя, папа, – брезгливо пробормотал он, стряхивая с туфель несуществующую грязь.

– Знакомьтесь, Александр Петрович, это Илья, – нашелся Коновалов-старший, игнорируя реплику сына.

Остапенко решил начать знакомство на вежливо-располагающей ноте, первым улыбнулся и подал ладонь.

– Здрасьте, – скривился юноша, окатив его надменным взглядом и не приняв руки.

Саша вздохнул: нет, его трудности только начинаются. Отпрыск у Семена Викторовича наверняка куда более несносный.

– Зачем явился? – не очень-то вежливо спросил его Коновалов-старший.

– Как я мог не прийти? Я прознал, что мой отец тут умирает! – в притворном ужасе всплеснул руками Илья.

– Можно подумать, ты бы расстроился, – хмыкнул Семен Викторович. – Потому и примчался, что жаждешь поскорее получить наследство?

– Любишь ты гиперболизировать, папа, – насупился Илья, но никак не опроверг слова отца.

– Не умничай, – махнул рукой Коновалов-старший.

Разговор будто происходил в параллельной вселенной: страшно представить, если б у Саши с дочкой состоялась бы беседа в подобном ключе. Своеобразная у Коноваловых выходила отцовско-сыновья «любовь».

– Па, ну серьезно, как бы я не пришел, когда у тебя такое? Пулевое ранение – надо же!

– Илья, не драматизируй, хорошо? – устало протянул отец. – Все со мной в порядке. А вот об утечке информации мне следует задуматься, – он бросил недовольный взгляд на Колю, который виновато потупил взор. – Но ничего, разберемся. Тебе, Илюша, придется теперь остаться здесь, чтобы избежать новой утечки.

– Ох, папа!

– Мне негде разместить вашего сына, – встрял Саша, опасаясь, что они его так и не спросят.

– А как же комната на втором этаже? – поинтересовался Коновалов. Осведомленность раненого удивила, но не особо поразила.

Комната наверху была единственной, что сохраняла «жизнь» в любое время года и при отсутствии хозяев: любящие и заботливые родители поддерживали в ней порядок, тем самым, подчеркивая, что Софа может прийти туда, когда захочет. Коллекция плюшевых мишек, составленных на полке, несколько постеров с любимыми группами дочери, розовое постельное белье. На стенах парили облака, на занавеске – милые бабочки. Представить, что в этой «кукольной» комнатке живет или ночует кто-то кроме их Софьи, Александр себе никак не мог. Сердце щемило в груди. Особенно дурно было при мысли, что спальню займет этот бесцеремонный, заносчивый и циничный юноша. Перед глазами сразу поплыли оторванные головы мишек, заляпанное розовое одеяло, порванная занавеска… Излишне сентиментальным это, должно быть, могло прозвучать, но Саша твердо знал: он ни за что не допустит до комнаты дочери варвара Илью.

– Нет, не рассматривается.

– Тогда придется вам поделиться гостиной. Я не стал бы вас утруждать, уважаемый Александр, если б не чрезвычайная ситуация.

– Еще бы, – фыркнул он. – Я же долбаная мать Тереза и Фея-крестная, – пробормотал Саша себе под нос.

– Простите? – переспросил Коновалов-старший. Зато младший, ухмыляясь, слышал лепет Александра и открыто злорадствовал.

– Раз того требуют обстоятельства, то, конечно, – проговорил Саша.

– Не волнуйтесь, Илья не доставит вам хлопот.

Остапенко подозрительно покосился на сына Коновалова.

– Для него не существует ничего важнее интернета, – усмехнулся отец, не обращая внимания на недовольную мину Ильи. – У вас ловит вай-фай? – Александр кивнул. – О, тогда вообще нет проблем.

Илья состроил отцу рожицу и вышел из комнаты. Сомнений, что он успешно разместится, не возникало – эта семейка не умела стесняться или ожидать разрешения. Брали и делали, если считали нужным.

– У меня к вам новые вопросы, – сказал Саша.

– Готов ответить, – неожиданно легко и быстро согласился Коновалов. – Хоть вы отвлечете меня от внезапно свалившейся на мою голову заботы, – улыбнулся он.

Сына бизнесмен, кажется, все же любил.

– Каковы конкретно были ваши функции? А Архипова?

– Ах, вы же все об этом, – вздохнул Коновалов, будто Александр мог предложить ему другие темы. – Вербовка высшего звена, агитация и лозунги для всех. Стратегия, планы крупных операций. Протестные акции и прочая, – методично и равнодушно перечислял он. – За Архиповым было исполнение, отслеживание действий скинхедов. Я с ними не контактировал, только с лидерами подразделений.

– Архипов обманул вас, правильно я понимаю? – насупился Саша, присаживаясь на край кровати – единственный стул-то был занят, к неудовольствию Остапенко.

– Я недооценил его жажду крови и манию величия, – поморщился Коновалов. – Он хотел самоутвердиться и сделал это.

– А вы – нет?

– Никто не устоит перед соблазном потешить свое эго. Все зависит от степени его величия и уровня вашего безумия. Каждый по-своему безумен, – его глаза сверкнули, словно в подтверждение.

– Ну нет, я нормален, – замотал головой Саша.

– О, я уверен, вы не до конца честны с собой, – Семен Викторович растянул губы в своей гадкой, с чувством превосходства ухмылке.

– Не обо мне речь, – сквозь зубы проговорил Остапенко. – Чем же все закончилось? Лично для вас?

– После того как все рухнуло, а Архипов был убит, я ощутил свободу. Но вместе с тем, Александр, вся эта деятельность отняла у меня слишком многое, не предоставив ничего взамен: жена забрала сына и сбежала с молодым любовником, прихватив немалую часть моего состояния. А я люблю Илюшу. Да и о супруге старался заботиться, пока она опрометчиво не сбежала.

– От убийцы, – любезно подсказал Саша.

– Возможно. Но она, поверьте, могла знать кое-что о моих делах, но никогда не жаловалась на способ моего заработка – охотно тратила деньги. Своими руками я никого не убил.

– Формально.

– Я бы простил измену, – подумав, ответил на это Коновалов. – Но ее дерзкий побег… Еще и сына втянула, не давала нам видеться.

– Я бы вообще вас запер.

– Вы предвзяты. Откуда вам знать, какой из меня отец?

– Если ваш сын пошел по вашим стопам – никудышный.

– Хотел бы я, чтобы вышло иначе, – грустно качнул головой тот. – Но, как видите, даже в разлуке с Ильей, я не уберег его от своих же ошибок.

– Вы потеряли семью, часть состояния, организация развалилась – и все? Не предпринимали попытку возродить усилия и отхватить свое?

– Нет, как вы могли уже убедиться. Я ведь сказал: сменились приоритеты и способы их достижения. Я живу для себя, для сына, когда он это позволяет.

– Странно все это. Слабо верится, – мотнул головой Александр.

– Бросьте. Вы ожидали, что я – исчадие ада? – усмешка Коновалова отнюдь не была самодовольной или насмешливой – он нервничал, и это подогревало у Александра желание «добить его», нащупать слабые точки. – Не способен на любовь, не нуждаюсь в поддержке близких? Я не посвящал семью в «коварные» планы, если что.

– Не так утрированно… но да.

– Вот вам и пример судить о людях с позиции своих стереотипов, – взмахнул рукой Коновалов. – Это неизбежно.

– Ловко вы все вывернули на нужный лад, – Остапенко и не подумал устыдиться: слишком хорошо успел узнать Семена Викторовича.

– Воспользовался случаем, – не стал отрицать и он. – У вас есть чувство, что все ваши домыслы – единственно верная истина? – Саша неуверенно кивнул. – Наша организация тоже занималась поиском истины. Если так же, как и ты, думают большое количество людей, то поневоле принимаешь один верный вариант, не помышляя об альтернативах. У обывателей, оно как: куда пастух указал, туда они и пойдут, то и сделают. Большинство в своей массе не способно самостоятельно думать и принимать решения. Для порядка они могут пороптать, но без управления попросту вымрут, вся система рухнет и рассыплется. Такие, как вы и я, – редкость.

– Не сравнивайте меня с вами, – поморщился Александр от омерзения.

– Между нами гораздо больше общего, чем вам кажется, – пронзил Коновалов его долгим, насмешливым взглядом. Потом прервал контакт, и глаза его вновь отдавали холодом. – Беда была в том, что я погнался за мифическим всеобщим благом. Я жил ложными идеалами, Александр, пока Архипов вовремя не развенчал их на практике. Мне не хочется больше бороться, воевать, бултыхаться… Я не большой свершитель. Мне достаточно управлять собой, своей семьей, персоналом.

– Если б вас не ранили, стали бы вы откровенничать? – вдруг захотелось выяснить и это.

– Нет, с чего бы? Я от вас завишу. Разумеется, сейчас мне резонно говорить правду.

– Тогда почему не лжете? – недоверчиво переспросил Остапенко.

– Я заинтересован выложить вам максимально честную историю, – отозвался Коновалов спустя паузу. Он отвернулся на миг к окну. – Вдруг вам и вправду станет что-то понятнее? – бизнесмен возобновил зрительный контакт. – Вдвоем мы быстрее выйдем на нынешнего убийцу. Мне-то опасность грозит не меньше.

– Ох, что-то я сомневаюсь, что вам удастся найти первоисточника, – покачал головой Саша. – У меня нет врагов.

– Александр, крайне редко у человека появляются враги в том значении, что вы привыкли использовать, – пространно произнес Коновалов. – Иногда это просто чем-то недовольные или обиженные на вас люди, которых к врагам причислить довольно сложно.

– Не знаю, – признался Остапенко. – Я и подобных людей не упомню, даже если были.

– У меня есть предположение. Но, боюсь, оно вам не понравится.

– Вы снова о фактах из моей биографии, которая якобы интересовала вас только со служебной стороны? – сузил глаза Саша.

– Оно связано с вашей карьерой, как ни крути. Правда, данный факт – действительно ваше личное дело.

– Вы меня озадачили. Говорите уж, коли начали.

Бизнесмен открыл рот, намереваясь огорошить напрягшегося, но заинтригованного Александра, когда в комнату заглянул Илья.

– Пап, этот дом просто невыносим, – пожаловался он.

– Что не так? – ровным тоном спросил Коновалов, но лицо его было недовольным.

– Все так убого и серо! Из окна дует, одеяла древние, как мамонты, мебель вообще со времен Мезозоя. Сплошная рухлядь. Зачем мне здесь оставаться? Я никому не скажу, честно, об этом гадюшнике и упоминать-то зазорно.

Александр не заметил, в какой момент оказался на ногах. Он заготовил пламенную речь в адрес мелкого паршивца, вздумавшего оскорблять его дом, но Коновалов-старший неожиданно опередил Остапенко.

– Ты немедленно вернешься в комнату, – зашипел он, что действовало одновременно и завораживающе и до дрожи парализующе, – приберешься там, вымоешь пол. Ты позаботишься о ценности вверенных тебе во временное пользование вещей. И с уважением будешь относиться к Александру Петровичу. Никаких отлучек, иначе лишу тебя ноутбука и интернета. Мы не пробудем в гостях долго, но это будешь точно решать не ты.

Саша поразился, какие перемены произошли с Коноваловым за эти минуты: его лицо перекосило от бессильной злобы, но он ни разу не прикрикнул, не сорвался на сына. Впрочем, этот шипящий, но отчетливый, вселяющий страх тон возымел, пожалуй, больший эффект: Илья, вылупив глаза, быстро кивнул и пулей унесся обратно.

Лицо Коновалова снова приобрело безразличный, аскетичный вид.

– Что мешало вам уговорить Илью не приезжать вовсе? – удивился Саша.

– Его присутствие: зрительный контакт, – спокойно пояснил Семен Викторович. Вот так, как кобра перед прыжком, он готов был проглотить сына, а теперь изображал из себя обычную, безобидную гадюку. Которая сама по себе та еще противная, скользкая рептилия.

– Вы словно за что-то его наказываете.

– Вы удивительно прозорливы, – неохотно, но признал Коновалов. – Естественно, я собирался проучить Илью за его сомнительные сделки. Пусть помучается немного здесь, вы уж извините, но я предполагал, что ваши условия покажутся ему каторгой.

– Всегда пожалуйста, – почти без сарказма ответил Александр. – Так что там, с версией?

Коновалов повторно встрепенулся, когда внезапно раздался громкий голос повара, призывающего на обед. Семен Викторович развел руки. Саша с недовольным вздохом поднялся: трапезу пропускать нельзя – Антон Сергеевич потом устроит бойкот.

За обедом их было трое: Илья тоже присоединился, однако вел себя по-прежнему ненадлежащим образом. Он развязно разложил ноги на стуле перед собой, натянул на глаза темные очки и жевал пищу крайне неаккуратно. Саша не видел взгляда юнца, но был уверен, что направлен он на Александра. Винить в своих бедах и ссорах с отцом тут было некого, а значит, объектом мести станет Остапенко: в самом деле, не себя же Илюша будет корить.

Тем не менее, ни Коновалов, ни Александр ни словом не обмолвились, в том числе и в адрес гадкого юнца. Тот в недоумении и в расстроенных чувствах удалился в гостиную. А Саша снова проследовал в прихожую, чтобы получить, наконец, ответ.

От волнения и ожидания Остапенко уже не мог усидеть на месте и пристроился у маленького окошка, выходящего на заднюю часть забора – отсюда не было видно даже улицы, дороги, не говоря уже об огороде и соседских участках. Только одинокая яблоня в углу. Должно быть, и правда мрачновато и удручающе для почти что запертого здесь Коновалова.

Прождав, пока бизнесмен устроится на постели – то ли ослабев, то ли заранее взывая к жалости и милосердию, – Саша сердился этой проволочке и вынужденным заминкам, медлительности.

– Я полагаю, вас могла заказать женщина.

– С чего вдруг? – приподнял брови Александр. – Какая-такая женщина?

– К которой вы ходили на протяжении нескольких недель перед отправкой на войну.

– Что-о? – от потрясения Саша потерял способность ясно мыслить. Уши вдруг заложило, хотя никаких причин тому не было.

– Лариса Вронцова. Врач-психиатр. А тогда она была студенткой, конечно, на год младше вас. По иронии судьбы вы и стали ее первым клиентом, когда Вронцова для сдачи экзамена опробовала на вас несколько техник, благодаря которым у вас и всплыло чувство вины и желание немедленно его загасить. После вашего возвращения Лариса же и восстанавливала вашу шаткую психику.

– Неправда, – помотал головой Александр, глядя на Коновалова полным боли, негодования и гнева взглядом. – Я не виделся с ней после всего.

Внутри Саши все полыхало и смешалось: незажившие раны будто вспороли, копошились в них и вытаскивали наружу то, что Остапенко тщательно пытался сокрыть от самого себя. Взгляд заволакивало красной пленкой: растоптать, немедленно растоптать подонка! Как он смел заговорить о той постыдной интрижке, о которой, как Александр надеялся, никогда не должна узнать Нинель? Как этот паразит прознал о стервятнице Вронцовой? Почему, откуда он обладал стольким количеством информации о ней? Внутренности сжались тугим узлом, Саша покачнулся на месте. Не от факта давешней измены, а от осознания, как сильно Коновалов, несмотря на ранение, держал ситуацию под контролем, и какой вес он в действительности имел. Какую власть над ним, над своим благодетелем. Просто невероятно, что все это происходило наяву

– Нет, но проходили реабилитацию вы в клинике Серпухова – это фамилия Ларисы после замужества. Неудачного, к слову. И далеко не первого.

– Причем тут она? – побледнев, но переборов немедленное желание вцепиться врагу в глотку (война не проходит бесследно), спросил Остапенко.

– А вы не знали, что у Вронцовой есть сынок? Ему девятый год.

Как унизительно слышать подобные вещи из уст врага, который, несмотря на всю свою слабость, продолжал оставаться сильнее.

У Саши внутри все похолодело. Ребенок… у него, похоже, был еще и сын. Если Коновалов не брешил или жестоко не ошибался.

– Допустим, у нее родился от меня сын, – не веряще пробормотал Остапенко, пытаясь рассуждать логически и апеллировать к здравому смыслу. – Лариса была несчастна в браках. Но зачем ей мстить мне спустя столько лет? Да и убийство – чересчур.

– Вы недооцениваете обиженную женщину, – улыбнулся Коновалов уголками губ: о да, поучать и размусоливать ему нравилось. – Какой бы порядочной или светлой та ни была, коснись ее страдать из-за мужчины, бросившего ее одну с ребенком, – не видать тому неудачнику покоя. Как раз со временем обида либо проходит, либо нарастает. Как в случае с Ларисой.

– Неужели ей вдруг ни с того, ни с сего стукнуло в голову укокошить бывшего?

– Кое-что Вронцовой могло помочь, – Коновалов кивнул на тумбочку подле себя.

Саша заметил на ней газету и жадно бросился к открытой заметке о Семене Викторовиче с его крупной, немного смазанной фотографией.

– И что?

– Приглядитесь к фото.

Александр приоткрыл рот: на заднем фоне маячила фигура его, Саши.

– Подстава?

– Нет, ну что вы. Не поверите, но за мной порой следят самые обычные папарацци. Уж вроде стар, любовниц не таскаю, интриг не плету – что им надо? – усмехнулся сам себе Коновалов.

Остапенко было абсолютно не смешно. Он начинал подозревать, что чертов следопыт может оказаться прав. Случаи убийства из-за неоправданных надежд и несчастной любви – очень частые. Таким образом вписываться в статистику Саша совершенно не желал.