В газетах писали о героях. Что такое героизм? Высшая сознательность? Умение максимально мобилизовать себя на высокое дело? Чаще всего герои сами не знали, что они герои, — им объясняли это корреспонденты газет или те, кто вручал им награду. Свои поступки герои считали делом естественным и простым.

Были герои и в тылу. Их заслуженно отмечали, вывешивали портреты на красную доску, премировали. Но всегда рядом с героем стояли другие люди, почти столько же сделавшие или чуть поменьше. Всех же отмечать немыслимо.

А были и такие, которые просто честно выполняли обычный долг. Одним это давалось легче, другим тяжелее. У одних дома были нормальные условия, у других — трудные. Поставь рядом двух бегунов: одному дай бежать по гладкой дороге, другому — через кочки и канавы. Расстояние взяли одно, пришли вместе, — а победитель всё-таки тот, кто бежал по кочкам и прыгал через канавы.

В военное время «по кочкам» бежали чуть ли не все. И, не называя себя героями и не претендуя на то, что их так назовут, люди на самом деле проявляли необычайную силу и выдержку. И когда руководители партии и правительства в речах своих называли весь советский народ героическим, слова эти находили отзвук в каждом сердце.

Учитель… Преподаватель… Лектор…

Кажется, нет профессии, более далекой от военных интересов. Воюют на фронте. В тылу производят оружие и боеприпасы, — здесь тоже работают на победу. За станками и верстаками в цехах военных заводов трудятся женщины и мужчины, молодые и пожилые. Работают иной раз по полторы, по две смены, не жалея себя. Все они, безусловно, помогают ковать победу.

А педагог, если только он не преподает военное дело, он что? Он и в мирное время, и в военное делает одно и то же. Подумаешь, помощник в борьбе против врага!

Маша пробовала так рассуждать только поначалу, в первый год войны. А дальше она уже этого не делала. Почему?

Во-первых, потому, что каждое ее слово на занятиях было проникнуто стремлением прибавить сил человеку, патриоту своей родины, ненавидящему фашизм, помочь стать победителем. Историю России без всякой натяжки можно было читать так, что каждый эпизод учил патриотизму. Всё время отбивались от врагов. История учила ценить и то новое, что трудящиеся люди завоевали в тысяча девятьсот семнадцатом.

Была и вторая причина. Маша старалась приподняться над будничными мелочами и увидеть страну свою в целом, события — в целом. Что получалось? Враг пытается отхватить кусок живого тела страны с краю. Но если весь организм народа здоров и силен, то рана затягивается, а врагу дают сдачи. Враг заинтересован в дезорганизации тыла. Война забирает мужчин. То в одном, то в другом учреждении с ответственных постов уходят на фронт опытные работники-мужчины. Но место не остается пустым, на него без промедления приходит кто-то новый. И почти всегда этот новый — женщина.

…Только что рассвело. За окошком вытягивает длинную высокую ноту черный петух с зелеными и красными перьями в хвосте. Он разворачивает свой выкрик веером, зубчатым круглым холмом, пестрой радугой, — чего только не померещится, если ты спала каких-нибудь пять часов и если до смерти не хочется просыпаться. Даже радио еще молчит, а ты вставай да пошевеливайся. Ты — мама, и до ухода на работу изволь приготовить кое-что для ребят.

Ладно, дела сделаны. Выпила стакан чаю и съела двести граммов хлеба — половину своего дневного пайка. Туго набила портфель книгами и конспектами, сунула туда же две авоськи, прихватила пустой алюминиевый бидон на три литра, пригладила волосы и вышла на улицу.

До института пять километров. Каждый из них уже выучен наизусть, дом за домом, окно за окном. Сколько раз прошла Маша эту дорогу в институт и обратно? Столько, сколько было рабочих дней в эти три года. Больше двух тысяч раз. Она давно уже прошла пешком путь до Ленинграда…

Мысли бегут, а ноги делают свое. Идут и идут. Вот уж и аул Кеши, — так называется район института. Вот уж и знакомый белый трехэтажный дом…

Утреннюю лекцию она читает вполне бодро. Рядом с конспектом несколько газетных вырезок. Наши войска проходят по местам Богдана Хмельницкого и Гонты. Говоря об истории Украины, Маша не забудет напомнить о гитлеровской теории национальной исключительности немцев. Нет, она не кинется в обратную крайность и не станет искать преступной основы в самом немецком народе, в его национальной сущности. Но как не сказать о том, что первый день провозглашения национального превосходства немцев над другими народами был днем, с которого началось падение гитлеризма, началом конца! Оскорбив национальное чувство стольких народов, фашизм вызвал к жизни неслыханную энергию сопротивления. Он задел не отдельных людей, он грозил уж не лицам, а народам. Грозил? Ну, — получи сполна!

Лекция. Семинар. Снова лекция. В перерыв и пожевать нечего, — утром съела весь хлеб. Остается заняться деловыми разговорами или сбором членских взносов в профсоюз, — выбрали, так надо собирать.

Закончив лекции на дневном отделении, она бежит в столовую и берет суп на всех своих иждивенцев. Чуть ли не полный бидон! Тут же для сотрудников института продаются колхозные помидоры, как не взять. На обратном пути заходит в магазин, стоит в очередях за селедками, за хлебом. Пока стояла в очереди, услышала по радио новый приказ: войска Ленинградского фронта перешли в наступление на Карельском перешейке. Наступают и на первом Прибалтийском, и на всех трех Белорусских фронтах! Наступают, родные! Делают свое дело отлично, — они спокойны за нас: в тылу не подкачают.

Из магазина Маша бежит в столовую для специалистов: ей там положен завтрак, обед и ужин без выреза талонов, и еще не было дня, чтобы она пропустила что-нибудь. Не отказываться же, когда отработала шесть часов без подкрепления, и еще три часа отстояла в очередях.

Из столовой — бегом в радиокомитет: кое-что полагается за лекцию по радио.

Она стоит в очереди в кассу, в руках — сетки с продуктами, бидон с супом, туго набитый портфель. Застегнутый через силу замок почти оторвался и держится на честном слове.

Получила свои две сотни — и бегом в вечерний институт: сейчас там должна начаться ее лекция.

Вечернее отделение института — в другом конце города, в помещении средней школы. Оставить продукты негде, да и боязно, отнести домой — нет ни времени, ни сил. Несмотря на тяжелую ношу, несмотря на непонятную боль под ребрами справа, Маша почти вбегает в аудиторию, — звонок уже прозвенел.

Студентки вечернего всё понимают. Они терпеливо ждут, когда Мария Борисовна расставит свои покупки на подоконнике и на полу, достанет из портфеля заветный конспект и начнет. Студентки и сами пришли сюда после рабочего дня, они тоже устали.

— Мария Борисовна, если нетрудно, читайте нам помедленнее, чтобы записывать было легче, — просит молодая женщина, сидящая за первой партой.

Да, конечно. Так легче и ей. Маша бегло просматривает первую страницу конспекта: чтобы не растянуть чересчур, она опустит некоторые подробности, но всё основное — даст. Лекция о нашествии Наполеона, о войне 1812 года.

— Войска Кутузова двинулись к Малоярославцу. Малоярославец…

Пока они пишут, можно передохнуть. Хоть несколько секунд. Голова совсем свинцовая. Вот подпереть бы ее левой рукой, опустить глаза на конспект, — его придерживает правая, — и никто не догадается, что она дремлет.

Маша просыпается от оглушительной тишины. Нет, левая рука на месте. Просто, закрыв глаза, она уснула на минуту, — собственный голос убаюкал. На минуту? А откуда она знает, что прошла только минута?

Она стыдливо подымает глаза, исподлобья, не меняя позы: пусть не думают, что она в самом деле уснула и теперь вскинет голову, встрепанная и испуганная. Но, подняв глаза, Маша видит, что творится в аудитории, и краска стыда заливает ее лицо.

Студентки сидят молча, опустив перья. Кто сочувственно, без улыбки, уставился на нее, кто терпеливо блуждает взором по степам и по висящему над столом портрету Калинина. Какой позор! Сколько она проспала? Минуты три? Пять? Рука ее не подломилась, голова не стукнулась о стол, — значит, не так уж долго.

— Извините меня, товарищи, — бормочет Мария Борисовна, багровая от стыда. — Будем продолжать: войска Кутузова…

Наконец всё. Почти четыре часа, две сдвоенные лекции в разных группах. Еще надо встать, забрать свои сетки, бидон и портфель и тащиться домой. По пути надо зайти в столовую за «ужином», — нельзя не зайти. Ничего, она дойдет. Она же так — изо дня в день, вот уже три года. От отпусков отказалась, как и все преподаватели, — деньги за отпуск отдала в фонд победы. Изо дня в день так, только одежда и обувь меняются в зависимости от времени года. Изо дня в день.

У выхода из аудитории ее останавливает студентка, сидевшая за первой партой:

— Вам большой привет. Мария Борисовна, от студента вашего бывшего, Юрия Абрамова. Помните?

— Как же, Абрамова хорошо помню: с дневного. Ну как он там? На каком фронте?

— На третьем Украинском. Наступают они. Очень быстро двигаются. Он велел передать вам большущий привет. Я выслала по его просьбе некоторые конспекты ваших лекции: ему для бесед с бойцами понадобились.

— Вы… его родственница?

— Муж мой. А вы не знали? Хотя что ж, фамилии разные. Я у вас на вечернем, а он на дневном был.

— И вы от меня ему тоже передайте… Скажите — мы тут за каждым их шагом следим, за каждым приказом. Поздравьте с наступлением. После победы пускай приезжает доучиваться. Я ему по старому знакомству одни пятерки ставить буду! — шутит Маша.

Скоро полночь; груз оттянул руки, чуть не вывернув их из суставов, пятки болят, словно нарывают, — ходи и ходи целый день, как заводная.

Ну и что же, — Абрамов привет прислал с фронта. Он у нее на семинаре доклад делал о декабристах, о «Русской правде». Конспекты ему понадобились… Правильно. А вот что на собственной лекции заснула — это срамота. Просто распустилась, безобразие это.

Наконец дом. Разгрузилась. Поела. Разложила перед собой новые тетради с записями, с планами лекций, нужные пособия. Что там завтра в расписании?

А платье надо надеть другое, — днем была такая жара, что на синем платье остались белые разводы от соли. Нет другого — стирай это, завтра прогладишь. Уже второй час, а вставать без четверти шесть?..

Изо дня в день, изо дня в день.

…Кто же ковал победу?