Ночи на севере островов никогда не были столь же темны, сколь на юге; казалось, духи здесь предпочитали светлое время суток, и потому даже ночью невозможно было до конца ощутить настоящую темноту. Обыкновенно в ясные ночи, такие, как эта, в воздухе порхали мерцающие огоньки светлячков. Но нынче слишком холодная пора для них; теперь нескоро вновь закружатся в воздухе живые огни, сменяясь тяжёлым градом и порой срывающимися с небес белыми хлопьями, что чаще всего тают, не достигнув земли, и оборачиваются водой.

Сейчас не было в воздухе ни капель дождя, ни белых хлопьев, ни маленьких осколков ломкого льда, и потому порой можно было увидеть на улицах близлежащего города множество людей: они не торопились отходить ко сну, предпочитая продлить те мгновения, когда ещё могут они быть рядом со своими близкими. Никто из жителей города не знал, когда вновь грянет война, и когда призовут на фронт всех мужчин, что ещё способны держать оружие в руках. Рано или поздно, но всегда наступала пора, когда жёны и матери, сёстры и дочери провожали мужчин на войну, не зная, вернутся ли те назад. То был бесконечный круг, вот уже долгие годы не размыкавшийся.

За городом раскинулся лес, не густой и не дикий, как многие другие, и напоминающий более всего ухоженный, невероятно прекрасный сад. Среди невысоких деревьев, на поляне, стоял мальчик, тощий, с ещё по-детски округлым и мягким лицом. Словно сражаясь с невидимым врагом, он снова и снова наносил удары по воздуху. Порой он терял равновесие, оступался, падал на промёрзшую землю – и снова упрямо вставал, сжимая зубы.

– Ичиру, что ты здесь делаешь? Разве отец не приказал тебе оставаться дома?

Даже не обернувшись, мальчишка стиснул зубы и вновь рубанул воздух перед собой. Вздохнув, Джиро подошёл к младшему брату:

– Ты странный, брат. Неужели ты думаешь, что от подобных тренировок будет какой-то толк? Зачем издеваться над собою, мучить себя? Твой учитель ведь говорил, что ты не справляешься, и теперь я, кажется, знаю, почему.

– Всё я справляюсь! – огрызнулся Ичиру, но в глазах его не было и следа уверенности: упрямые маленькие дети не могут признать свою неправоту, даже когда и в самом деле неправы. Старший из сыновей семьи Шукима лишь вздохнул:

– Может, отец был прав, говоря: ты слишком нетерпелив. Ещё ведь целый год до того, как ты будешь считаться мужчиной, и никто не посмеет упрекнуть тебя в неспособности драться наравне с опытными воинами. Кое-чему возможно научиться лишь в настоящем бою. Мало иметь силы поднять клинок и нанести удар, поверь мне.

– Ты сейчас снова говоришь словами отца, – буркнул Ичиру. – Вот потому-то я и тренируюсь. Разве ты похож на будущего главу семьи?

Джиро легко впадал в ярость, но сейчас ему пришлось удержать себя в руках: младший брат навряд ли поставил своей целью разозлить старшего. Вдохнув глубже, чем ранее, старший сын Рийоты Шукима проговорил:

– Я стараюсь быть таким же мудрым, как наш отец! А ты… ты глупое дитя. Отец мудр; ты – безрассуден. С какой бы стати мне слушать тебя, если ты даже не понимаешь, ради чего желаешь бросаться в бой?

– Мудрым? Разве есть мудрость в том, чтобы примерять на себя чужую шкуру? – подросток всё ещё не смотрел на брата, словно говорил и вовсе не с ним. – Ты пытаешься не следовать по пути отца, а подражать ему. Это разные вещи.

– Откуда тебе знать? – огрызнулся потерявший всякое терпение Джиро, после чего не преминул уколоть младшего брата:

– А впрочем, не отвечай. Женщины всегда полагают, что проницательнее мужчин.

Ичиру угрюмо промолчал, да и что он мог бы сказать? Чрезмерно женоподобное лицо всю жизнь было его проклятием, от которого он бы охотно отказался. Лучше быть уродливым, чем похожим на девицу – так полагал подросток. Порой он хотел набраться смелости и полоснуть себя лезвием по лицу, дабы изуродовать ненавистное, женоподобное и мягкое личико. Но покуда он терпел, надеясь: с возрастом он станет больше походить на мужчину, на воина, чем на жалкое и слабое создание, коими, по его убеждению, являлись все без исключения женщины. Подтверждали это и мама, и жена брата, и даже малышка Ясу: все они предпочитали решать свои проблемы лишь слезами, после чего окружающие мужчины должны были сей же час справляться со всем подряд за них. Нет, Ичиру не осуждал их: такова женская природа. Но с какой стати брат вечно равняет его с девицей?!

– Я слышал ваш разговор с отцом. А ещё я знаю, что ты до того объявлял всеобщий призыв и намеревался отправиться вместе с отцом во главе армии, дабы сломить владык Востока и Запада.

– И что с того? – чуть менее уверенно, чем прежде, звучал голос Джиро. Старший из сыновей семьи Шукима не понимал, отчего ещё не заткнул младшему рот, отчего слушает этого малолетнего дурня.

– Ты не спорил с отцом, не пытался возразить ему. Дал ему право решать за тебя, хотя ты давно уже совершеннолетний, и мог бы стать во главе семьи. Отец уже стар, и мог утратить прежнюю остроту ума. Но ты… ты предпочёл просто покориться. Ты думаешь, сидеть в стороне и ждать, пока всё само свалится в руки – это мудрость?!

Джиро молчал, не зная, что ответить. Сделав шаг в сторону брата, он сжал руки в кулаки:

– Я уважаю отца, и его мнение важно для меня.

– Уважаешь или преклоняешься перед ним? – прищурился Ичиру. – Поверь мне, брат: это разные вещи. До той поры, пока ты во всём подчиняешься отцу и не готов хотя бы раз решить, как поступить, без его разрешения, ты не имеешь права звать меня женщиной: ты сам куда больше девица, чем я.

Закончив тираду, мальчишка двинулся прочь. Джиро смотрел вслед брату, чувствуя, как клокочет в душе злоба. Не на Ичиру – на самого себя, за то, что не способен возразить отцу. А не способен ли?..

Джиро стиснул зубы. Ничего, он покажет и брату, и отцу, кто среди них – настоящий воин, а кто – жалкая девчонка и дряхлый старик. Довольно ждать, пока всё само упадёт к их ногам: следует вступить в битву, пока не поздно…