Конечно, оставались среди солдат те, кто мог бы взять командование на себя, но сейчас все они – и те, кто служил семье Шинджу, и те, кто ранее повиновался роду Кадани, – замерли, глядя на приближающееся по долине войско. Сибори медленно полз в сторону, надеясь, что успеет уйти до того, как эти три волны схлестнутся. И схлестнутся ли? Может быть, те, чьи командиры мертвы, и сами пожелают сдаться, а не проливать кровь почём зря?

Но стоило помнить о чести… Глупой чести, всегда губившей множество храбрейших и сильнейших людей. Сейчас Сибори бежал бы, если бы это не означало окончательное падение без возможности подняться снова; бежал бы, если бы не страх получить стрелу в спину. И потому он просто осторожно отползал в сторону, путаясь пальцами в режущей мокрой траве, глядя на тех двоих, что шли во главе явившейся армии – юношу и мальчишку. Они не скрывались, не пытались укрыться от взоров, да и зачем бы им было прятаться? Оба они являли собой уверенность в скорой победе, и не без оснований. Они могли бы сейчас просто уйти, дабы после заявить о своих правах на все эти земли, как единственных уцелевших мужчин из четырёх прежде великих родов. Но тут уже бросились в бой остальные две армии. Глупая честь, что может привести лишь к гибели.

Гул, повисший в холодном воздухе, нарастал: то сближались эти две волны, готовые в кровь, в мясо разбиться друг о друга. Под пальцами скользила мокрая грязь, будто лис лежал не на зелёном лугу меж двух холмов, а в затягивающем болоте. Сейчас не было мыслей о том, к кому присоединиться в этой борьбе и как бы выторговать какую-то выгоду для себя: следовало сперва сбежать с поля боя, укрыться там, где его не заденет случайная стрела, где до него не доберётся вражеский солдат…

Толпа солдат семьи Кадани приближалась, будто стекая с холма бурным и неукротимым потоком. Они, слава всем духам этой земли, стремились не к противникам, служившим роду Шинджу, а к тем, кто убил владыку Востока. По пути волна редела, будто просеиваясь сквозь решето: кто-то падал замертво, сражённый стрелой, кто-то поворачивал назад, сталкивался со своими же товарищами – и, отталкивая их, пытался скрыться с поля боя.

Сибори вскочил, понимая: отсидеться не получится. Да, он не в той точке, где встретятся эти армии, но ещё немного – и по дну этой долины потечёт новый ручей, гораздо шире, чем прежний; ручей этот будет течь из множества мёртвых тел, и будет наполнен струящейся из ран кровью. Сейчас, как никогда ранее, Сибори благодарил свою мать за то, что наградила сына огненно-рыжими волосами: быть может, не станет кто-то из солдат стрелять в него, приняв за оборотня, который после вернётся и отомстит обидчику.

Теперь он бежал – бежал, не оглядываясь. Он нёсся вперёд и вперёд, Под ноги, будто нарочно, бросился камень – и мнимый колдун вновь упал, ударившись затылком и спиной. В глазах потемнело, и на мгновение небо словно стало чёрным – а может, и стало в самом деле?

Земля дрожала; будь она живой, она бы, верно, закричала в голос, как какая-нибудь пугливая женщина. Люди уже не разбирали, где свои, а где – враги; это и не армии вовсе встретились, а две стаи, стаи обезумевших от страха и желания жить зверей. И одна толпа охотников, что вырезала их – одного за другим.

Тем временем мимо промчался конь, и Сибори еле успел увернуться из-под копыт. Всадника на коне не было; тот лежал на земле, не двигаясь. Да и была ли земля там, под множеством тел, ложащихся, будто колосья под лезвием серпа? Кровь текла и застывала, и безо всякого бега дыхание сбивалось и словно застревало в скованной удушьем груди. Тем временем упавший всадник слабо шевельнулся, и Сибори узнал в нём мальчишку – одного из тех, что явились во главе третьей армии. Разум медленно возвращался к нему, сражаясь с желанием как можно скорее оказаться далеко от этого хаоса, а не лезть вновь туда, где так легко встретить смерть. В их с Шигэру доме тоже пахло кровью и чужой болью, но здесь этот запах был ярче, невыносимее в разы.

Лис зажмурился и на мгновение даже перестал дышать: он стремился успокоиться, начать думать по-прежнему о своей выгоде. Бойню не остановить, но ведь можно в ней и уцелеть, если спасти мальчишку от смерти; неужто воины третьей армии, скорее всего, принадлежавшей северному владыке, не пощадят того, кто защитит их лидера?

Вот только как, как защитить кого-то, если на тебе нет и доспехов, если одного удара достаточно, чтобы отправить тебя на ту сторону Отражённых Небес, и когда ты не можешь сражаться подобно остальным воинам? Сибори стиснул зубы, понимая: сейчас предстоит преодолеть себя, и это преодоление дастся гораздо труднее, чем все предыдущие замыслы. Мальчишку нужно оттащить подальше от тех мест, где кипит бой, где грызутся две обезумевшие стаи. Молодой лекарь старался не думать о том, что мальчишка, верно, после не поднимется: упав с лошади, можно расшибиться и насмерть, особенно в гуще боя. Да и ведь не просто так он упал: верно, его ранили, причём серьёзно.

Не время было давать волю животному страху; Сибори желал остаться охотником, не превратиться в обезумевшего зверя. Вскочив, он подбежал к мальчишке и торопливо огляделся: смотрит ли кто-то на них, а если и смотрит, то понимает ли суть происходящего? Лис потянул подростка за руку, и тот болезненно застонал: похоже, он не мог встать сам, а сдвинуть его с места не представлялось возможным. Проклятье!

Закусив губу, Сибори лёг на землю и торопливо шепнул подростку, надеясь, что тот поймёт:

– Не двигайся. Если они решат, что мы мертвы, они не станут нас добивать, ты понял? Лежи!

Лис предпочитал не думать о том, что, не желая добивать, их вполне могут попросту растоптать, как каких-нибудь букашек. Но силы оставили и его: он не смог бы больше бежать. Пытаясь найти поддержку, он крепко сжал руку подростка – и почувствовал, как слабо дёрнулись в ответ пальцы.

Сейчас, как никогда ранее, Сибори жалел, что он и в самом деле не колдун: вот бы заколдовать самого себя и уснуть, не видя и не слыша ничего, что происходит кругом. Уснуть – и не смотреть в глаза смерти, ежели таковая придёт за ним.