Меняются правители, меняются люди; но всё так же сменят друг друга лето, осень и зима, и всё так же мерно покачиваются волны – острова живут своей жизнью, как и небо над ними, как и Отражённые Небеса, в которых они плывут.

Семь лет минуло со дня воцарения Белой Жемчужины и её супруга, и шесть – с окончательного объединения островов. Люди за многие года устали от войн: им всё равно было, кто будет у власти, если он не станет притеснять тех, кто просто желает спокойно жить.

Но время будто свилось в кольцо, как свиваются змеи; сейчас по знакомому лесу, давным-давно оставленному, брёл одинокий путник. Он скрывал лицо, и мало кто решил бы, что нынешний император способен покинуть столицу в одиночку.

Он шёл – и не знал, найдёт ли на прежнем месте хотя бы развалины. Вот и знакомый мост, и знакомый неширокий ручей. Столько лет минуло – и тот цветок, что прежде пробивался из-под камня, теперь лежит увядшим: вода питала его корни до той поры, пока они не сгнили. Теперь даже под солнечным светом цветок не мог тянуться ввысь: он сгибался к земле, готовый уже пасть.

На месте старой хижины ничего не было, лишь небольшая проплешина сухой, мёртвой земли, где не росла даже трава. Будто рана на теле островов – неизлечимая и незримо кровоточащая, сочащаяся гноем и слизью.

Рыжеволосый мужчина смотрел на эту рану земли – и отчего-то улыбался, сам не зная, отчего именно. Быть может, оттого, что вновь увидел знакомую деревню вдалеке, а может, оттого, что рука крепко сжимала небольшую чашу – чашу с ядом, которую он так же когда-то нёс человеку, навсегда ушедшему на ту сторону Отражённых Небес.

Власть?.. Сила?.. Он получил их, как и хотел. Но сейчас он чувствовал себя по меньшей мере странно: словно в спину незримо глядели чьи-то внимательные глаза. Не одни, вовсе нет; порой то была лишь пара-другая взглядов, порой – десятки, сотни. Так, наверное, чувствует себя больной душой и разумом человек: ведь не могут же, в самом деле, смотреть на него мертвецы?

Болезнь… болезни нужно лечить – так он решил. Пусть живёт Широми, пусть живёт то дитя, что она нынче носит под сердцем и о котором он сам узнал совсем недавно. И пусть у неё родится сын, который будет править этой страной, не зная сожалений, из коих была соткана жизнь его родителей.

Лис вновь улыбнулся. Что же, лекарство – в руках. Так легко оказалось отпить из чаши – это не страшно, даже если знаешь, что в ней яд.

В ночном воздухе пахло океаном, пусть волны и раскинулись далеко, очень далеко от этой бедной хижины, насквозь пропахшей чужой болью и смертью. Сибори открыл глаза, не понимая – как он оказался здесь, если эта хижина давно сожжена, давно обратилась в пепел?..

– Проснулся?..

Вскочив, юноша обернулся – и долго смотрел в глаза стоящему на террасе Шигэру. Словно и не изменилось ничего, не было этих лет, не было всего того, что давным-давно минуло.

В воздухе пахло лекарственными травами, и так же пахло от ладоней мужчины, ласково дотронувшегося до щеки возлюбленного. Сибори смотрел на него – и чувствовал, что готов заплакать. С трудом разомкнув будто замёрзшие губы, он спросил:

– Это… это ведь был сон, правда?

Пристальный взгляд тёмных глаз – вроде бы таких же, как и у многих жителей островов, но одновременно – совсем других. Память таяла, и становилось легче дышать.

– Может быть, сон, – на губах мужчины играла грустная улыбка. – А может, и нет. Сам решай, что тебе больше по душе…