– Алан, посмотри, ты только взгляни, – сказала Бетти, пытаясь увлечь мальчика, – какие красивые, пестрые цветы! Это лес, небо, озеро. А какое красивое солнышко. Тебе нравится солнце?

Алан бросал косые взгляды на Бетти, уворачивался, отбегал от стола, падал на диван, сопровождая свои действия неподдельным смехом, словно он обо всем этом знает, потому что это тривиально.

Но рисовать он не хотел. Его руки вот уже неделю не притрагивались к краскам, к бумаге. С мальчиком происходило что-то странное, он значительно изменился в поведении. Это заметили и Бетти, и Голди. Возможно, так на него повлияло пребывание в лесу, где он был один, наедине с природой. Голди сильно переживала по этому поводу. Она опасалась, что отрыв Алан от людей, от общества, и попадание в дикую природу – еще больше замкнуло его. Заперев ворота от людей, он деградировал, одичал, – предположила Голди. Он стал больше схож с диким зверьком, чем с индивидуумом, – говорила она, – мальчик не только отвернулся от людей, он стал не воспринимать нас. Какие-то два дня отсутствия Алана в социуме, уничтожили несколько месяцев тяжелой работы над ним, – считала Голди, жалуясь Бетти.

Алан, без видимых причин, не обращая внимания на слова Бетти: сесть за стол и продолжить урок по рисованию, – дико смеялся, хохоча над тем, что ему предлагают. Его звонкий детский смех внушал опасение. Бетти чувствовала свою бессильность. Мальчик размахивал ручками, раскачивался на диване, чуть не падая с него. Он не воспринимал слова Бетти и вел себя с ней, словно озорной непослушный зверек. Он не поддавался влиянию, стал свободным от условных рефлексов, которые приобрел ранее в пансионате.

Тем не менее, Голди, которая отвечала не только за здоровье и поведение мальчика, но и за его развитие, стала замечать за Аланом весьма странные действия, которые несомненно зарождались в его сознании. Он не хотел рисовать, гулять со всеми детками, общаться, сидеть за письменным столом, но временами у него появлялось какое-то фантастическое, невероятное прозрение. Он менялся на сто восемьдесят градусов, становясь другим, менялось и его восприятие, хотя, по-прежнему, он никого в свой мир не подпускал. Прежде всего, эти странности проявлялись в его новом и самостоятельном увлечении. Он рисовал. Рисовал один, никому не показывая свои рисунки. Но, в отсутствии мальчика в его комнате, взрослым удавалось увидеть эти фантастические изображения. На белых альбомных листах были изображены топоры, заостренные пики, разрезанные и убитые дикие животные. С оружий, принадлежащих людям, капала кровь, ее лужи разливались по всему полотну. Красной краски не хватало, и тогда Алан рисовал красным фломастером и карандашом. Это было ужасно. Когда Голди спросила, почему Алану нужная красная краска, то мальчик стал смеяться и размахивать ручками, он падал со стула на ковер и там катался, не реагируя на Голди.

– У тебя что-то болит? – спросила Голди, в присутствии Бетти.

К удивлению женщин, мальчик сел на ковре и, не глядя им в лицо, с отсутствующим взглядом, ответил совершенно спокойно, словно ждал этого вопроса:

– Душа.

– А что тебя беспокоит? – спросила Бетти, видя, что мальчик успокоился.

– Лзо, – тут же ответил мальчик.

– Что, что? – переспросила Голди.

– Лзо, – был ответ Алана.

– Ты, наверное, имеешь в виду «зло», – поправила его Бетти.

– Лзо, – кивнул Алан утвердительно головой.

Женщины переглянулись, на их лицах не было довольства, их глаза выражали растерянность и беспокойство. Алан подошел к компьютеру и набрал на клавиатуре три буквы: «лзо».

Голди разговаривала в своем кабинете с Бетти, в отсутствии мальчика. Они обсудили его странное поведение, сделали различные предположения того, почему он изменился, чтобы решить, как им быть в дальнейшем: не обращать внимание на странное поведение Алана или применить новую тактику, другие методы в его развитии. Если Бетти готова была пойти на все, то Голди была в нерешительности – она не знала, как лучше подступиться к его сознанию, как заглянуть в его замкнутый на все засовы мир.

– Его нужно привлечь к движениям, посредством игр, как мы и раньше делали, – предложила Бетти. – Игры на воздухе, в бассейне, в комнате.

Она не знала, что лучше, но полагала, что все будет хорошо, лишь бы оно было подвижно и эмоционально, как они и раньше делали.

– Я не уверена, что это теперь поможет, – отрицательно качала головой Голди. – Он перестал нас воспринимать.

– Да, это так, но все же…

– Всех людей условно можно разделить на три типа: подвижные, малоподвижные и смешанные. Излишняя подвижность, наблюдается с самого детства у некоторой части людей. Из таких людей появляются хорошие спортсмены. Излишнее одиночество, малоподвижность, уход в себя, если хотите – первые признаки того, что из таких детей могут вырасти неплохие ученые, люди творческих профессий – музыканты, художники. Последние не выставляются на показ обществу, они замкнуты, нелюдимы, погружены в себя.

– Да, но ведь они здоровы, – сказала Бетти. – Вы говорите о здоровых людях.

– О здоровых, – качнула головой Голди, соглашаясь наполовину. – Это две крайние точки развития человека. Первое развивает тело, второе – сознание и душу. У аутистов нет живости, присущей спортсменам, нет коллективизма – присутствующего у лидеров общества, нет эмоциональности – которую можно заметить у творческих людей, но они способны видеть то, что не видят другие. Это происходит из-за отсутствия озабоченности, из-за отторжения, неприятия общества людей. Они встречаются среди нас, живут рядом с нами, но они далеки от нас. Им непонятен и даже неприятен наш мир, но ведь он не единственный. Мы предложили ему наш человеческий мир, но он отказался от него и нашел свой, а это не мало. Значит, он способен воспринимать природу по-другому, не так, как ее принимаем мы с вами.

– Но ведь это не хорошо, иди знай, до чего он так дойдет.

– Не скажи, – задумчиво сказала Голди. – Между прочим, среди аутистов встречаются и великие люди, например, Эйнштейн.

– Да, но ведь он страдал этим недугом в слабой форме, – возразила Бетти.

– Верно, – согласилась Голди. – Чтобы понять окружающую нас среду, не обязательно идти всем в одной упряжке. Какой бы он не нашел способ общения и исследования природы, он все равно не удалится от нее.

Голди посмотрела в глаза Бетти, словно ища в них поддержку.

– Знаешь, Бетти, сегодня вечером, в комнате Алана, перед тем, как он лег спать, он сказал весьма странную и мудрёную фразу, от которой я до сих пор не могу прийти в себя.

– Что же он сказал? – с интересом спросила Бетти.

– Он сказал: «не к людям – в бездну ада». Что бы это значило? И тебе не кажется, что это слишком? Где он мог прочитать такие слова? – она вопросительно уставилась на Бетти, пытаясь найти в ее глазах ответы.

Бетти пожала плечами, задумалась.

– На уроках мы с ним ничего такого не произносим. Может он услышал эти слова из телевизора?

– Какого еще телевизора? – словно не слушая, спросила Голди.

– Ну, того, что мальчики из соседней с Аланом комнате смотрят по вечерам, – предположила Бетти.

– Так, это уже выше всяких границ, – рассердилась Голди. – Надо запретить им смотреть телевизор по вечерам.

– Но они…

– Пусть смотрят свои сериалы в гостиной, – строго сказала Голди.

– Хорошо, я поговорю с мальчиками, – она уже хотела встать, как вдруг вспомнила. – Вы знаете, я тоже слышала от Алана странную фразу.

– Какую? – удивилась Голди.

Бетти задумалась, затем сказала:

– Он сказал ее там, на берегу залива Святого Лаврентия, когда мы его нашли. Это были его первые слова: «Взгляни на них в тени». Я тогда не придала этому значения.

– Бетти, – дружески улыбнулась Голди, – мы должны всему придавать значение, когда смотрим за Аланом. Он не обычный…

– Вы знаете, он как-то странно сидел на том прибрежном камне.

– Как?

– Спиной к берегу, лицом к заливу. Там ничего не было, лишь вода и вдали лес. Но мне показалось, что он кого-то видел.

– Кто это мог быть, как вы думаете? – спросила Голди Фостер.

– Возможно, катер, рыбаки на лодке, – предположила Бетти.

– Может быть.