Флетт постучался, ему не сразу открыли. Перед ним стоял старый мужчина высокого роста, с орлиным носом и карими глазами.

– Двери я не запираю, даже на ночь, – пояснил пастор.

– Простите за столь поздний визит, – сказал Флетт, входя в церковь. – Меня зовут Флетт, я журналист, прибыл вчера на острова, чтобы написать статью о традиции Фарерских островов.

– Из какого вы города? – спросил пастор, оглядывая гостя.

– Из Копенгагена, там находится редакция. Я зашел к вам так поздно, потому что должен тридцатого вернуться на материк.

– Двери церкви открыты для всех и в любое время. Но чем я могу вам помочь? Вы же видели все своими глазами.

– Да, но… откуда вы знаете, что я видел?

– Сегодня был улов, не так ли. Сколько убили гринд на этот раз?

– Кажется, тридцать с небольшим, – ответил Флетт.

– Значит, она завтра продолжат охоту, – печально сказал пастор. – Но зачем вам я?

– Вас порекомендовал…

– Старый моряк из паба, – продолжил пастор. – Завсегдатай этого заведения. Оттуда удобно наблюдать за пристанью.

– Вас зовут Даниэль, если не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – ответил пастор, и посмотрел на Флетта вопросительно.

– Меня предупредили, чтобы я вас не называл по фамилии. Но почему?

– Это давняя история, молодой человек, – ответил Даниэль. – Давайте пройдем ко мне, там будет удобнее для беседы.

В последней фразе Флетт почувствовал тяжелое дыхание пастора. Они пошли по коридору, мимо зала, поднялись по ступенькам на второй этаж и вошли в небольшую, уютную комнату, освещенную двумя газовыми лампами. Видимо, этот свет и увидел издалека Флетт. По ступенькам старик шел медленно, держась за поручни. Флетт хотел помочь, но старик решительно отказался. Старик предложил сесть в кресло, а сам расположился на небольшом диване. Небольшой шкафчик и пару полок – вот все, что дополняло скромную обстановку этой комнаты. Рядом со шкафом находилась дверь, которая вела, по-видимому, в соседнюю комнату.

– Будете коньяк? – спросил пастор.

– Нет, спасибо.

– И так, вы хотели меня о чем-то спросить.

– Да, – Флетт достал свой блокнот и ручку, – прежде всего, я хотел понять, почему вас не допускают жители на берег, где молодые парни участвуют в охоте на гринд?

– Ну, это мог вам рассказать тот любитель пива из паба, – начал Даниэль. В его голосе был слышен хрип. Существует поверье, что гринды убегут из ловушки рыбаков, как только они увидят на берегу пастора.

– И это правда?

– Я не раз являлся на место лова, но… гринды всего лишь живые существа, а не боги.

– Ясно… они всех убили, – с грустью сказал Флетт. – Это было ужасно.

– Завтра они убьют еще около семидесяти особей.

– Да, я слышал. Но почему их должно быть сто?

– Они не всех убивают, одно, согласно традиции, они отпускают, – скзаал Даниэль.

– Почему?

– Считают, что он приведет остальных в следующий раз.

– И он приводит?

– Приводит, как видите. Завтра они разделают туши убитых, а мясо съедят.

– Эту традицию я видел, она меня тронула до глубины души. Не могу понять, куда смотрит общественность?

– Общественность – это все жители островов, а до других, вне островов, им нет дела.

– Меня интересует история этого варварского обычая, вы можете мне рассказать? – спросил Флетт.

– Хорошо, только я должен кое-что сделать. Я вернусь минут через десять.

– Хорошо.

Пастор ушел, шаркая тапочками и по-старчески тяжело дыша. Флетт был удивлен скромной обстановкой комнаты пастора. Он не увидел ни фотографии его семьи, ни увлечения священника. Его манила вторая дверь, за которой он мог узнать больше о пасторе. И он толкнул ее. Дверь была не запертой. Похоже, здесь все двери не закрывались. Вторая комната была еще меньше первой, а из мебели были книжные полки и пару стульев с небольшим столиком у стены. Флетт осветил комнату газовой лампой. Свет выхватил из темноты небольшую картину, с величиной альбомного листа. На картине, висевшей на стене, не было рамки. Это был портрет очень красивой девушки. По-видимому, рисунок принадлежал руке далеко не лучшего мастера. Возможно, девушка была намного краше, чем ее изобразил неумелый художник. Но отдельные ее черты говорили об изяществе этого дивного создания. Белые локоны ниспадали на плечи, обрамляя чудесное личико. Девушка была одета в старинное платье, таких сейчас не носят. Художник сделал портрет одним цветом, но даже такой неумелый рисунок, говорил об ангельском взгляде девушки. Большие, красивые, невинно глядящие глаза, смотрели с портрета на журналиста. Этот чарующий взгляд незнакомки волновал, околдовывал и манил.

На полках Флетт увидел старые, потрепанные книги по археологии, истории, филологии и прочие. Библии среди книг не было. Проходя мимо стены, где висел портрет незнакомки, Флетт обратил внимание, что рисунок девушки был изображен не на бумаге. Это было толстое полотно, вероятно из шкуры какого-то животного. Он осветил полотно и не обнаружил автографа художника. Картина манила к себе все больше, и Флетт стоял у стены, глядя на юное, ангельски красивое личико, на удивительно сложенное женское тело. Он начал представлять себе образ этой незнакомки. Кто она?

Неожиданно из первой комнаты он услышал тихое шуршание обуви. Флетт, словно проснувшись от крепкого сна, отошел от стены и направился к выходу из комнаты. Но тут у самого проема перед ним вырос пастор.

– Я… не знаю, почему… – начал Флетт сбивчиво оправдываться, но старик спокойный голосом сказал.

– Все в порядке. Я ни от кого не скрываю ничего. Мы можем продолжить нашу беседу.

Они прошли в первую комнату и сели.

– Простите, что я без разрешения вошел…

– Простое любопытство, человеческое любопытство. Это естественно. Вы журналист и должны интересоваться…

– Да, но может это личное…

– У меня нет личного. Моя работа и жизнь принадлежат людям. Я служу прежде всего им.

– Я слышал, что многие жители отворачиваются от вас. Не…

– Не дружат, – дополнил пастор. – Чтобы это понять, вы должны узнать больше, чем знаете. Для начала я хочу вам рассказать об истории Фарерских островов. Ведь промысел и обычай уходят к давним временам. Тайну ищите в истории. Гринд здесь забивали много веков назад. Археологи раскопали древние нормандские поселения на островах, здесь они обнаружили кости этих удивительных млекопитающих. Кости датируются девятым столетием. Останки дельфинов были обнаружена на острове Эстурой, в поселении Пета.

– Когда же стали впервые вести охоту на них? – спросил Флетт.

– Вы имеете в виду официально?

– Да, – качнул головой Флетт.

– Имеются документы – это так называемая «Овечья грамота» 1298 года. В ней указаны правила промысла китообразных.

– Но ведь Дания не владела этими островами…

– Совершенно верно, – согласился Даниэль. – Первыми поселенцами этих островов были шотландцы. Они поселились в восьмом или девятом веке на островах. Но покинули острова, когда походы викингов достигли Фарерских островов.

– То есть здесь поселились норманны?

– Да, эти острова соединяли сообщения между Скандинавией и колониями викингов, которые тогда размещались на территории Гренландии, Исландии и, некоторого времени, Северной Америки.

– Если я не ошибаюсь, острова вошли в состав Дании в начале девятнадцатого века?

– Верно. Острова входили в состав Норвегии до конца четырнадцатого века, затем совместно с Данией, а в 1814 году стала единым владельцем.

– Но тогда жители островов…

– Имеют скандинавские корни, – дополнил пастор, – Фарерский язык является потомком старо-норвежского языка.

– Стало быть, эта традиция мужества берет свои корни со времен викингов.

– Говоря о гриндах, нужно заметить, что само слово «гринда» происходит из фарерского языка, – сказал Даниэль, тяжело делая вдох.

– Вы больны?

– Пустое, эта болезнь называется старость. Она связана с концом жизни. Вы осенью видели пожелтевшие опавшие листья? Так и человек: приходит его черед. То тут, то там сдает работа органов, клеток и весь организм засыхает. Да, ладно, не будем об этом. Жалко времени. Поговорим лучше об этих удивительных созданиях – о гриндах.

– Я знаю, что это дельфины черного цвета с небольшим белым пятном под подбородком.

– Сразу видно, что вы о них ничего не знаете, – заметил пастор, его охватил жуткий приступ кашля. Успокоившись, он продолжил. – Это свободное, общительное, словно ребенок, и невероятно умное создание. В свою очередь, Жак-Ив-Кусто, исследователь подводных глубин морей и океанов, заметил: «Изучение дельфинов в неволе будет иметь примерно такую же образовательную ценность, как и изучение человечества только путем наблюдения за заключенными, содержащимися в одиночных камерах».

– Вы хотите сказать, что дельфины чем-то напоминают нас?

– Физиологически дельфины очень похожи на людей. И они, и мы дышим легкими. И у них, и у нас сердце четырехкамерное, а вес мозга почти совпадает. И люди, и дельфины являются теплокровными существами. Даже размеры тела совпадают. У дельфинов от полутора до двух метров длина тела, как у людей.

– Но гринды, я слышал, достигают больших размеров.

– Верно. Но вы ведь наверняка слышали о людях, имеющих огромные размеры, например, атланты. А вы знаете, что означает слово «дельфин»?

– Нет.

– Дельфин – это производное от греческого слова «дельфос», что означает «брат». Под этим именем известно около семидесяти видов животных, принадлежащих к отряду китообразных, которые обитают в морях, океанах, заливах и реках по всему земному шару, везде, где есть люди. Даже в арктических широтах имеются дельфины, они называются «белуги» – белые дельфины, альбиносы.

Даниэль встал и жестом пригласил Флетта следовать за ним в другую комнату. Здесь он выложил с полок на стол несколько книг с закладками. Раскрыв их на страницах, где были заложены закладки, он указал Флетту на рисунки древних полотен, странных чаш, диковинных существ, где были изображены дельфины.

– Вот, смотрите сами, – начал пастор. – В христианской символике дельфин был символом Иисуса Христа, как творца и спасителя. Древние люди изображали дельфина с якорем, что олицетворяло церковь Христа Дельфин, пронзенный трезубом, обозначал распятого Христа. Многие народы мира в своих мифах говорили о дельфинах, как о божестве, наделенном даром пророчества: «Он способен одним прыжком вылететь из воды и достичь неба, чтобы оказаться среди звезд, на своем месте».

Древние полагали, что дельфины являются связующим звеном между земным и небесным мирами. Они цари над рыбами, спасатели людей, попавших в кораблекрушение. Считали, что дельфины являются проводниками человеческих душ в потусторонний мир.

Говоря о дельфинах, проводили аллегории. Их делали символом свободы, любви, спасения, благородства. Например, два дельфина, смотрящие в разные стороны, показывают двойственность природы: смерть и рождение. А если два дельфина вместе, то они означают золотую середину между крайностями, противоположностями – символ великого Предела в Китае, символ равновесия и гармонии. В шумерской мифологии дельфин связан с Энки – богом мудрости. Дельфин – это полурыба, получеловек. Дельфин является атрибутом богини Иштар и посвящен Атаргатис – богине плодородия и благополучия в западно-семитской мифологии. Аналогично и у египтян: дельфин как символ плодородия и ветра, воды и мореплавания. Исида часто изображалась с дельфином. У индусов дельфин олицетворял коня Камы, бога любви. В минойской культуре, на Древнем Крите, дельфин означал власть на морях. Около четырех тысяч лет назад древние художники изображали дельфинов на фреске Кносского дворца Миноса. Дельфину дозволили охранять мир и покой подводного царства. У греков согласно легенде, в дельфинов были превращены терренские морские разбойники, не разглядевшие в плененном ими прекрасном юноше могущественного бога Диониса. С тех пор дельфины служат в его свите. Диониса сравнивают с волшебным дельфином. Он бессмертен и существует вне границ пространства и времени, то появляясь, то исчезая в бесконечной цепи превращений.

Так говорит история, легенды, – закончил пастор.

– Что ж, это, признаюсь, интересно. Но вы, мне кажется, чего-то не договариваете.

– Раньше люди писали о себе… конечно, что-то приукрашали, – продолжил пастор. – Так появились легенды и мифы. Но ведь историю мы можем узнать именно по ней, по мифам. Надо всего лишь очистить ее от вымысла.

– Скажите, а кто это чудное творение, изображенное неумелой рукой художника? – спросил Флетт, глядя на портрет, висящий на стене.

Пастор увеличил фитиль в газовой лампе, чтобы получше осветить картину. Он выпрямился во весь рост и тоскливо посмотрел на полотно. Его потускневшие глаза, глаза старика, были полны воспоминаний. Флетту показалось, что он погрустнел. Этот портрет странно завладел не только Флеттом, но и пастором. Что-то в нем было, что манило, обвораживало, и молодой журналист загорелся желанием выяснить все о портрете.

– Это старинное полотно, не так ли? – спросил Флетт.

– Когда-то писали и рисовали на высушенных овечьих шкурах, – ответил пастор. – Что ж, я расскажу вам и об этом портрете, но сперва вы должны услышать одну легенду, связанную с неким Олафом, предводителем норвежского народа. Он был викингом.

– Ого! Интересно, как же это, на первый взгляд, обычная картина может иметь такие глубокие корни, – удивился Флетт. Они вернулись в первую комнату, и пастор продолжил свой рассказ. Казалось, что он полностью погрузился в давние воспоминания, к которым имел отношение он сам.

– Эта легенда принадлежит норвежскому народу. Она повествует о Святом Олафе. Он был повелителем викингов и возглавлял их военные походы в десятом веке, хотя по другим источникам, это было в одиннадцатом веке. Молодой и сильный, закаленный в боях, мастерски владевший воинскими навыками, с большой харизмой и вспыльчивым характером – вот каким его знали друзья и враги. Он был умен, высокого роста и крепкого телосложения, обладал мощным ударом меча, враги его боялись и уважали за военную доблесть и отвагу в бою. Олаф стал властителем королевства своего отца, когда ему исполнилось двадцать пять лет. В начале своего правления он был сторонником христианской веры. Одни уважали и восхищались им, другие ненавидели из-за жестоких и насильственных методов. Те времена были непростые, без силы и отваги – проиграешь. Его сделали жестоким враги, сильным – друзья, а природа наделила его подвижным и вспыльчивым темпераментом. Честолюбивый англо-датский король Кнут Великий подстрекал подданных Олафа, призывал к мятежу. В результате Олаф и его приближенные были вынуждены бежать из страны в Гардарики. Согласно легенде, Олафу приснился вещий сон, где правящий король викингов предлагает ему вернуться в Норвегию. Олаф во главе небольшой армии направился на родные земли, где и погиб в неравном бою, его армия была разбита. Об Олафе ходили легенды, что якобы он обладал великими чудесами. Его тело было захоронено на песчаной косе, в Стилластаде. Когда его тело было извлечено из могилы, то люди ужаснулись. Тело было нетленным, волосы и ногти все еще продолжали расти. Придворный епископ причислил его к лику святых. В его честь возводились церкви. Эта церковь одна из таких. Паломники рассказывали о чудесных излечениях больных и калеках, посетивших его церкви.

– И это так?

– Конечно, времена изменились, и люди перестали верить, более того, они забыли о нем. Вы знаете, какое завтра будет число?

– Кажется, двадцать девятое. А что? – спросил Флетт.

– Двадцать девятое июля – это дата его смерти. Совпадение?

– Вы о чем?

Пастор потянулся к стене, где висел портрет прекрасной юной незнакомки с ангельским лицом. Он осторожно снял картину и поднес ближе к свету, не отводя свой взор с полотна.

– Старинная вещица, – заметил Флетт.

– Ей более тысячи лет.

– Хм, хорошо сохранилась.

– Любовь бессмертна, пока жива память о ней. Люди, их взгляды, красота – все меняется, а память вечна, пока живы те, кто несут ее, содержат в себе, поддерживают огонь очага памяти.

– Да, любовь – это подарок бога. Но что вы знаете об этом старинном портрете? Такой ли древний он на самом деле?

– Любовь – это не дар бога, а его обман, ухищрение. Он наградил наши сердца этим неземным чувство, чтобы околдовать нас, опьянить разум, обезоружить наши попытки восстать, увести в мир грез, чтобы мы потеряли чувство реальности. Почувствовать себя на миг счастливым, ибо человек не может быть долго счастлив, обезоружить нас в этот миг, когда мы становимся наиболее уязвимыми, потому что любим и готовы все отдать ради другого человека, дорогого нам настолько, что мы забываем о собственной безопасности, о жизни и смерти, ибо перед нами в такие божественные минуты, открываются бескрайние просторы вечности, безграничные горизонты вечности.

Пастор перевернул полотно картины и на обратной стороне, в свете лампы журналист увидел строки.

– Что это за язык? Кто написал этот текст? – спросил Флетт с пробудившимся интересом, разглядывая древние письмена. – Да, за эту картину, я уверен, я вам любой музей Европы выложил бы кругленькую сумму.

– Не сомневаюсь, поэтому и не афиширую картину. Всего несколько человек видели обратную сторону портрета, не считая моих предков, – сказал пастор, тяжело втягивая воздух. Казалось, что он задыхался. Ему не хватало воздуха. Жестом он дал понять, что скоро все пройдет. Успокоившись, он продолжил:

– Это очень ценное полотно не только из-за времени его существования. Оно передавалось от отца к сыну много веков. Это семейная реликвия. Вот почему я храню ее и никогда не продам ни за какие деньги.

– Но, почему вы решили показать ее именно мне? – спросил Флетт.

– Не знаю, может потому, что чувствую, что время пришло.

– У вас есть дети, кому вы могли бы передать ее?

– Нет, мой организм иссяк, я не могу иметь детей. С моей смертью угаснет мой род, – с грустью сказал он.

– Это не шотландский язык, – заметил Флетт, разглядывая письмена на полотне.

– Это язык викингов.

– Написано нетвердой рукой, – Флетт обратил внимание на неровность строчек и неаккуратность почерка.

– Это рука ребенка.

– Что? – удивился Флетт, – Эти строки принадлежат ребенку?

– Мальчику, – ответил пастор, бережно держа полотно, словно он прикоснулся к детскому личику.

– Вы можете прочесть?

– Это стих, я его переведу для вас. Я много раз его читал, трактуя смысл по-разному. Мне кажется, я знаю этот стих всю свою жизнь, с тех пор, как мой отец показал мне его.

Не глядя на строки, он начал читать, выпрямившись и невидящим взглядом пронзая портрет. Казалось, что он смотрит не на портрет девушки, а сквозь него, сквозь время и пространство, подобно магу.

– Неплохо, как для ребенка, – заметил Флетт. – Сколько же ему было лет?

– Это был мальчик десяти лет, его звали Оливер, – ответил Даниэль. – Он так и остался десятилетним. Его юная душа находится взаперти и не может покинуть землю из-за проклятия, наложенного на весь наш род.

– Я не совсем понимаю.

– Я являюсь потомком того самого Олафа, – пояснил Даниэль. – Весь наш род хранит эту тайну. А этот стих и картина, написанная в начале девятого века, являются ключом, разгадав который мы сможем избавится от нашего многовекового проклятия, которое уже тысячу лет покрывает красным полотном наши кровоточащие сердца.

– Я так и думал, что портрет написал ребенок.

– Да, это был он. Оливер. Его сестра Исла, обладала дивной красотой. Она была свежа и юна, воздушна и ангельски добра ко всему на свете.

– Эту девушку, что на портрете, звали Исла? – догадался Флетт.

– Да, ее изобразил младший брат, которого она очень любила.

– О каком проклятии вы говорите?

– Здесь, на Фарерских островах люди давно забыли эту историю, истинную историю об Олафе. Люди отвернулись от моего рода, чьи потомки всегда верно служили людям.

– Ваш отец был тоже священником?

– И он, и его отец и так далее. Все мужчины моего рода были священниками и служили здесь, в этой церкви. Здание, конечно, менялось, как все вокруг людей, но не менялось проклятие и этот портрет. Я много раз размышлял над этим ключом, как и мои предки. Эта разгадка не имеет конца. Почему? За что? Я много раз себя спрашиваю, почему оно легло на наш род. Ни намека, ни подсказки, лишь эти странные строки.

– Возможно, эти слова в стихе являются простой фантазией мальчика, – предположил Флетт.

– Возможно, – согласился пастор.

– Кто же навлек на ваш род проклятие и в чем оно состоит?

– Это была ведьма, ее звали Оливия. Она была тетей Ислы и Оливера.

– Что, родная тетка прокляла своих племянников?

– Так гласит история моего рода, называемого раньше кланом, – ответил пастор. – Я и мои предки всю свою жизнь пытались не только разгадать этот ключ, чтобы снять кровавое проклятие, но и раскрыть жителям островов правду. Они ослеплены этим проклятием.

– Но о каком проклятии идет речь? – Флетт начал разочаровываться в таинственных словах пастора, терять интерес к его рассказу, как и все жители Фарерских островов.

– Проклятие, что адом стало для Олафа и его людей, а также обратило весь его род в отчужденных, отвергнутых. Вы сегодня, а, впрочем, уже вчера, – пастор посмотрел на часы, было начало первого. Ночь вступала в свои владения. – Лично наблюдали людское безумие.

– Вы имеете в виду охоту на гринд?

– Я имею в виду ту традицию мужества, как они ее называют. Она берет свое начало с девятого века. Здесь, на островах, сильные молодые парни демонстрируют свой гнев над добрыми и свободными, миролюбивыми дельфинами, которых они назвали гринды – черные дельфины.

– Вы хотите сказать, что многовековые жестокие убийства гринд и есть проклятие островитян?

– Так и есть.

– Конечно, убийство дельфинов – вне человечности, – согласился Флетт. – Но почему проклятие? Жители называют это традицией.

– Чтобы это понять, вы должны услышать истинный рассказ об Олафе. Его судьба точно связана с этими несправедливыми убийствами дельфинов, с традицией мужества, с судьбами жителей Фарерских островов, которые до сих пор находятся в забвении перед традицией, слепо чтя ее правила в жестоких убийствах.

– И это чудное, невинное личико, окаймленное белой прядью дивных волос, тоже связано с проклятием?

– Взгляните на ее глаза.

Флетт внимательно посмотрел в ее карие глаза. Они словно две жемчужины сияли с полотна.

– Что вы видите?

– Я вижу красивую юную девушку, вероятно, такая красота весьма редкая для тех давних, грубых времен.

– Верно, – сказал пастор. – Но не только это. Природа наградила ангельское создание волшебной красотой и невероятной слепотой.

– Что, она слепа? – удивился Флетт.

– Всю свою недолгую жизнь, с самого рождения.

– А ее брат?

– Его природа не ущемила в зрении, она оградила в рассудке. Его соплеменники говорили, что он был дурноват, не в себе, и был некрасив. «Слабость его ума была нарисована на его лице» – так гласит поверье, которое я слышал от деда и отца, а они от своих предков.

– Так, я кажется начал кое-что понимать. Ведьма прокляла за что-то свой род, и в частности, своих племянников, в следствии чего жители островов вот уже тысячу лет слепо чтят традиции мужества, жестоко и бездушно убивая черных дельфинов, окрасивших воду бухты в багровый цвет. В свою очередь, когда ведьма прокляла людей, мальчик десяти лет, которого все жители считали сумасшедшим или дурноватым, создает ключ – противоядие от проклятия ведьмы. Но ваш род вот уже десять веков не может разгадать этот ключ.

– Не совсем так, – сказал пастор. – Когда ведьма прокляла людей и мой род, род Олафа, то сообщила моему дальнему предку, как можно снять проклятие. Ведьма умерла, ее убил Олаф, пытаясь спасти свою возлюбленную.

– А этот стих, вы ведь сказали, что его написал мальчик по имени Оливер.

– Дело в том, что это портрет и стих были написаны Оливером до проклятия ведьмы, до появления Олафа на Фарерских островах. Это не просто ключ к разгадке, это предсказание, сделанное Оливером, которого все считали сумасшедшим, больным.

– Предсказание? – загадочно спросил журналист.

– Да, предсказание, которое должно сбыться.