После того, как восьмивёсельные лодки с викингами отплыли к южным островам, жители принялись хоронить умерших. Тело вождя Маккензи Логана и его сына Оливера было отправлено на остров Вагар. Жена Логана убивалась от горя, она склонилась у ног умершего мужа, ее тело содрогалось от рыдания. Исла стояла рядом, её глаза были полны слёз, она поддерживала мать, чтобы та не упала.

В могилу Логана вдова положила личные вещи, которые он при жизни носил с собой. В могилу Оливера Исла опустила амулет чёрного волка, которого он когда-то вырезал и подарил ей. «Амулет так и не мог его защитить, – думала Исла. – И почему он мне его дал?»

Среди ближайших родственников присутствовали: Оливия и Натан. Кроме жителей деревень пришли на похороны пять вождей кланов, чтобы проводить в последний путь вождя.

Тело Логана покрыли плащом, на нём были украшения, а вокруг тала было сложено оружие. Яму закопали несколько человек. Вокруг могилы возвели невысокую каменную ограду в форме круга. Так как Логан был вождём, то на его могиле насыпали курган. На могиле Оливера поставили небольшой надгробный камень.

Почти в тоже время на острове Эйстурой, где поселился Сурт, его жрец принялся объяснять жителям величие нового бога. В связи с этим он собрал жителей деревень острова, чтобы принести жертву богу Тору. Для этого он выбрал одного из пленных. Не смотря на то, что Олаф распорядился отпустить тех пленных, которые не станут воевать, Сурт всё же не выпускал их из заключения. Он посчитал, что такое распоряжение ошибочно. Не доверяя, шотландцам Сурт и Варг устроили на острове Эйстурой и всех северных островах свои законы. Сурт велел всем жителям добровольно сдать драгоценности, кто не подчинялся – того вешали.

Варг, в качестве жертвы богу Тор выбрал молодого парня по имени Бойд – одного из плененных. Его привязали к камню, а после песнопения жреца, которого сразу невзлюбили жители деревень, Сурт огромным молотом сломал Бойду спину. Камень, на котором совершался обряд жертвоприношения, был расположен в священном месте, которое было построено благодаря усилиям Варга. Новый бог Тор для жителей стал жестоким, они хоть и боялись его, но в глубине души презирали. Кроме Бойда жрец принёс в жертву ещё двух мужчин, на которых пал его гнев. Идолы шотландцев и их священные места разрушались Варгом, который стремился заменить старых богов на новых.

Когда Олаф прибыл на остров Эйстурой к Сурту, он был в ярости. Обладающий быстрой вспыльчивостью, Олаф едва сдержался, чтобы не зарубить Варга. Сурт, видя гнев короля, решил уступить и согласился с ним. Пленные шотландцы были отпущены к своим семьям, с крестьян не требовали золота, которого у них не было, священные места шотландцев больше не разрушались. Напротив, то место, где Варг совершил жертвоприношение, окропив кровью землю, было разрушено Олафом лично. Варг, видя бешеную вспыльчивость и суровый нрав короля викингов, затих, пообещав никого не убивать. Сжав зубы, он молчал, когда Олаф предложил ему исповедовать христианство, здесь, на острове. Но потом отказался. Олаф не стал его переубеждать, и позволил мирно существовать на островах двум религиям: языческой и христианской.

Оливия, узнав о новом боге, решила поддержать Олафа и стала первой христианкой на островах. Но верила ли она в Христа? На самом деле у неё были другие планы. Но вера в нового бога помогла ей получить доверие к новому правителю. Теперь Оливия, которую многие жители считали ведьмой, помогала вводить христианство на островах. В её коллекции религиозных предметов добавился ещё один – серебряный крест, которым она пользовалась, переводя жителей селений в иную веру. Олаф сообщил жрице десять заповедей Христа, по которым следовало жить христианам. Многим новая религия, с её всепрощением, показалась приемлемой. В ней не было той языческой суровости, которую порой проявляли прежние боги. Так на островах, наряду со старыми святыми местами, появились новые. Это были небольшие каменные строения, с крошечным помещением, где на столбе было изображение распятого Христа, и все желающие могли зайти в новый Храм, в любое время, и помолиться в произвольной форме – сообщая Христу о своих грехах, что бы он простил их. Люди так же просили нового бога о выполнении желаний, хорошего урожая, удачной рыбной ловле. Простота новой веры приманивала.

Олаф и его люди поселились на острове Вагар. Две затопленные лодки были подняты на сушу, частично отремонтированы и, благодаря фьордам, проникающим в глубину острова, доставлены к острову Вагар.

Наступали холода, отправляться в обратный путь или продолжать морской поход – было не разумно. Поэтому Олаф решил остаться на островах до лета. Для викингов были построены длинные дома, где могло проживать до двадцати человек. Резиденцию, служившую домом для Олафа, построили из лодок. Для этого одну лодку перевернули, заделали дыры, построили низкие каменные стены на шотландский манер. Таким образом, лодка служила крышей дома. При этом крыша нового жилища почти доходила до земли. Борта лодки были расширены и удлинены. Немногочисленные местные деревья могли служить для строительства крыш, но для лодок, способных на дальние плавания, их было недостаточно. Поэтому приходилось разыскивать деревья, из которых можно было строить лодки, чуть ли не по всем островам. Для этих целей викинги использовали шотландцев.

Олаф, после недолгой и случайной встречи с Ислой, не раз ловил себя на мысли, что думает о ней. Её образ проник в глубину его сознания и невольно всплывал в нём. Узнав, где живёт Исла, он приказал привести девушку, которая так приглянулась ему, в его новый дом. Исла не искала встречи с Олафом. Она не могла забыть трагическую гибель отца и брата, что пали от рук викингов. Не могла смириться с этими захватчиками, которые вели себя на островах развязно, властно приставая к женщинам, живя за счёт доходов крестьян, и своевольно совершая суд и диктуя закон, выгодный для них. Но жители не могли ничего поделать с этим, они были бессильны. На стороне викингов сила, способная разрушать и уничтожать. Викинги понимали, что без крестьян, без их запасов, им не прокормиться и не выжить в этих суровых краях.

Исла стояла перед королём викингов, этим властным и рыжебородым королём, привыкшим распоряжаться и подчинять. Опустив голову, она вспоминала слова Оливии – её предсказание. Но такого ли суженого она ждала? Захватчика, чужестранца, сильного и злобного зверя, способного за мгновение разделаться с ней. И вот теперь она стоит перед своевольным хозяином, поработившим всех жителей островов, подчинив все шесть кланов, меньше чем за месяц. Кто он, этот Олаф, который волею судьбы уготован ей в супруги, и он ли это? Может ведьма ошибалась? Внутри Ислы бурлили горящие волны, набегавшие на неё и сотрясающие её сопротивление. Она боролась внутри, пытаясь забыть тот день, когда услышала предсказание Оливии, когда впервые с замиранием в сердце говорила с незнакомцем, рисуя его образ в сознании. Что можно представить, какие черты должны соединиться в единое целое, составляя чарующую картину любимого, которого так и не увидят глаза? Воображение более богато, чем видимый образ, ведь в глубинах фантазии можно отыскать не только формы и цвета, но и приукрасить невидимый образ до идеала. Но так ли это? Похож ли образ из фантазии на существующий, реальный, или это жалкая пародия, обман? Кто же из двух Олафов: воображаемый и существующий, более настоящий? Ощущаемый или воображаемый, живущий в реальности или в сознании? Ведь всё, что мы порой видим, слышим или ощущаем, живёт в нашем сознании, лишь благодаря представлениям, оставляющим памятные следы, порой более яркие, более чёткие, чем их материальный носитель. Даже после исчезновения, уничтожения этого материального носителя, образ, отражённый в памяти, не перестанет существовать. Он по-прежнему будет жить, и действовать в мыслях полных фантазий.

Хотела ли Исла, что бы Олаф исчез из её мира, покинул вмиг её землю? Она не знала этого, она лишь покорно стояла перед ним, словно перед богом, способным распоряжаться жизнями людей. И он действительно обладал властью и силой, способной покорять. Внутри Исла не сдавалась, в ней бились две силы: иссякающее воспоминание об идеальном образе суженного, которое она подавляла внутри себя, и образ тирана, палача, которого изобразили местные жители – её соотечественники, перед тем, как её привели к нему.

Её золотистые вьющиеся пряди, ниспадали на плечи и лицо, прикрывая его с обеих сторон. Олаф прикоснулся к её голове и нежно провёл по лоснящимся волосам. Лёгкая дрожь невольно прошла по её телу, и это заметил Олаф. Он чуть прикоснулся к её подбородку и слегка поднял её голову. Глаза дедушки по-прежнему были опущены. Он не хотел причинять этому великолепному созданию боль. Он видел её лишь во второй раз, и оба раза его поразили, взволновали его сердце, затуманивая мысли. Он испытывал с ней те же волнующие, трепетные ощущения, которые охватили его в первый раз. Он проверял свои чувства. Ложны ли они, ошибся ли он в них, или судьба уготовила для него очередное испытание, раскрыв перед ним свою улыбку. Он был молод, но за своё недолгое, но бурное существование, полное приключений, схожих с противостоянием одинокого корабля бушующему морю, посылающим на него свои волны и ветра, он научился в них лавировать, противостоять стихии судьбы, готовящей новые подъёмы на гребне и падания в пропасти отчаяния. Он научился понимать и разгадывать эти подарки, от некоторых он отказывался, другие обходил стороной. Жизнь ужасна, полна страданий и боли, разочарований и угнетений. Но иногда она дарит нам свои улыбки, чтобы мы не разочаровывались в ней и не отвергли её, проклиная навеки веков. Кто была для него Исла: мимолётным видением, подарком судьбы, платой за одержимость и твёрдость в желании развивать свою страну, покорять новые земли? Он не мог дать ответа, да и не искал его. Сейчас, находясь так близко от неё, наедине с самым прекрасным цветком жизни, он наслаждался приливом новых сил, сладострастных ощущений, которые так волнующе бурлили в нём. Но чувствовал он и какое-то новое, быть может, опасное, ощущение, незаметно прокравшееся внутрь. Это было какое-то тревожное чутьё скрытой опасности, исходившей не от девушки, но идущей по её следам, ставшей её тенью, призраком, скрывающемся во мраке необъяснимого, подобно той уродливой старухи в черном, держащей нож, которая убралась прочь с его появлением перед Ислой. Вместе с наслаждением он чувствовал, что впустил какой-то потаённый страх, словно холодный сквозняк, прячущийся за красотой и изяществом.

Олаф нежно ласкал Ислу, проводя рукой по удивительно идеальным линиям её тела. Целуя её, он словно погружался в неземной рай, забывая о реальном мире. Этот светлый луч судьбы обезоруживала его, снимала с него чувство опасности, умение предвидеть, он чувствовал себя рядом с Ислой незащищённым. И вся его суровость, твёрдость характера, к которым его принуждали обстоятельства, впитывая в него и наделяя его необходимыми качествами лидера, всё это таяло в ослепительном сиянии чувств к этой юной девушке, снимая маску грозности, неприступности, оставляя лишь то, что скрывалось под этими тяжеленными и толстостенными доспехами. Олаф почувствовал в себе те чувства, которые скрывал внутри себя все свои годы борьбы за престол. Прояснилась и выплыла наружу чуткость, доброта, сострадание и все те чувства, которыми наделён человек с детства, которые дарит нам природа ещё в колыбели – вначале нашей жизни, и от которых человек отказывается, прикрываясь листиками, стыдясь этих чувств, словно порочного бесстыдства, неискоренимого порока, от которого нужно избавиться. Так Олаф, в борьбе за престол, наделил себя твёрдым характером, яростной решимостью, несговорчивостью, безумной и слепой отвагой, силой идущей на пролом. Не способный к ощущению прекрасного, созерцанию природы, Олаф превратился в злобного зверя, каким его знали на всех завоёванных им землях.

Исла отдалась Олафу, всем его нежным ласкам, как невольный раб своему хозяину. Она не сопротивлялась, но его пылкие поцелуи не могли не затронуть её чувств. Он предложил ей остаться, но она молчаливо, вся дрожа от волнения, вспыхнувшего в ней против её воли, но приятного, не сопротивляющегося, покинула дом Олафа, убежав домой. В таком рыдании нашла её мать, лежащую на кровати и прикрывшейся одеялом. Успокаивая дочь – единственную оставшуюся радость и смысл жизни на земле, она твердила, многократно повторяя про себя: «что скажут люди? Ведь их языки хуже смерти».