Спустя время викинги заметили, что их король переменился. Он стал менее грозен, менее суров с подданными, более мягок к крестьянам. Олаф освободил всех пленных, не боясь, что они взбунтуются, стал заставлять викингов работать, шотландцам начал помогать ловить рыбу, разделывать туши овец, обустраивать жилища, добывать тюлений жир. Теперь викинги, привыкшие воевать, брать силой, вынуждены были всё делать наравне с местными жителями. Привилегий для них больше не было, Олаф отменил драконовские налоги. Такие перемены не могли отразиться на мнении об Олафе его людей. Одни хвалили его, другие возненавидели, третьи считали, что он лишился разума. Олаф посчитал шотландцев, как и викингов, свободными жителями нормандских земель, наделенных равными правами. Последнее, никак не принималось многими воинами, желающими поскорее убраться с островов, ставших для них проклятием, временным заточением.

Олафа мало интересовали мнения воинов и растущее недовольство среди них. Почувствовав в себе новые ощущения, ставшие для него более близкими и родными, но скрывающиеся до определённого момента, за личиной суровости и властности, Олаф ощутил и прилив новых небывалых сил, несмотря на суровость погоды в здешних землях. Его мозг бурлил, кипел желанием создать новое, развить страну, сделать людей счастливее, что бы они ощущали те же приятные силы и рвения к лучшим переменам, какие ощутил в себе он, зародившиеся в нем с появлением в его жизни Ислы. Олаф позволил одновременно существовать на островах язычеству и христианству.

Специально для Олафа – нового повелителя Фарерских островов, жители смастерили трон, украсив его золотом великолепной работы, плетёным серебром, вьющемся верёвкой вокруг спинки трона. Некоторое время Олаф перемещался по острову в повозке, покрытой сложным орнаментом. От фермы к ферме, его сопровождала Исла, которую многие считали его женой. Его встречали пиром, песнопениями и обращением к богам. Шотландцы воспевали своих богов, а викинги, осевшие в деревнях, заделавшись фермерами, восхваляли Тора: «Ты сломал члены Лейкм, ты сокрушил Тарвальди, ты поразил Старкада, ты попирал погибшего Гьялпа. Твой молот раздробил череп Кейлы, ты смолол в куски Кьялланди, ты убил Лут и Лейди, ты пустил кровь Бусейре, ты не давал покоя Хенльян Кьяпте». Во время таких пиров, Оливия совершала обряд жертвоприношения, для лучшего урожая весной и удачную морскую охоту. Для этого, Оливия сперва освящала корову или овцу, затем животное убивали, а потом все дружно поедали мясо во время пира.

В честь Олафа был построен храм, представляющий собой продолговатое здание из камней и брёвен, частично взятых из разбившихся лодок викингов. В этом храме, открывающемся по четвергам – в день Тора, хранились священные серебряные кольца, рядом с которыми молодожёны приносили клятву. Вместо креста Вагар использовал молот, как символ силы Тора. В храме продавались амулеты в виде молоточка, служившие защитой. Маленькие молоточки и кресты стали очень популярны среди жителей. Одни носили кресты и поклонялись Христу, другие носили молоточки и поклонялись Тору, а третьи верили в обоих богов.

Храм Тору на честь покорения Олафом островов был построен на острове Сандой, у подножия горы, располагавшейся на юге Фарерских островов. Это место выбрал Варг, а Сурт поддержал его. Таким образом, люди Сурта частично переселились на этот остров. Было ли это одним из хитроумных и коварных планов Сурта или Варга, или обоих, но ослеплённый предложением построить храм Тору Олаф согласился. Против этого была лишь Оливия, но причин своего несогласия она не сообщила. Её видели молчаливую, погружённую в какую-то тоску, у всеми покинутого озера, вблизи песчаных дюн, которых люди сторонились из-за их тёмной славы – в них пропадали люди и овцы. Оливия говорила, что это место злых духов. Люди ей верили и не посещали ни песчаные дюны, ни озера.

Едва весна вступила во владение, как Олаф издал указ о начале состязаний на небольших восьмивёсельных лодках. Состязание было в честь прихода долгожданной весны и для того, чтобы два народа – викинги и шотландцы, проживающие на островах, объединились. Соревнование должно было сплотить враждующих и недовольных людей, и стать началом их дружбы. Местом начала состязания был выбран остров Стреймой, а финалом – остров Вагар.

Таким образом, гребцам предстояло выйти из длинного вьющегося фьорда, преодолеть расстояние, охватывающего три острова и выйти в залив, на острове Вагар. Это должно было стать символом объединения жителей, проживающих на самых крупных островах. В состязании принимали участие все шесть шотландских кланов и викинги, пожелавшие принять участие.

От каждого клана должна быть выставлена одна лодка, с командой из девяти человек, из которых восемь гребцов, один вперёдсмотрящий – руководящий движением лодки. Из шести кланов было представлено четыре, два клана не прибыли к началу соревнований. Олаф, конечно же, не был удовлетворён этим, но он понимал, что на всё нужно время. То, что четыре клана представили свои команды – уже говорило о большой победе Олафа, как нового властителя Фарерских островов.

Викинги были представлены двумя командами: от людей Олафа и от людей Сурта. Олаф сел в лодку, как простой моряк, взявшись за вёсла. Сурт вместе со жрецом присутствовали на открытии состязания, но потом отправились на остров Вагар, где должны были встретить победителя и вручить ему приз – серебряный кубок, напоминающий по форме рог. Кубок был украшен причудливым орнаментом с изображением бога Тор, держащего молот.

Соревнование началось в полдень, когда солнце ярко светило, согревая в своих лучах участников, а ветер разогнал мрачные тучи, осевшие с утра. Кое-где был туман, уплывающий с подножий гор. Льдины, расколовшиеся с приходом весны, кое-где держались на поверхности и были незначительным препятствием для лодок. Некоторые участники состязаний оголили торс, демонстрируя работу мышц и показывая соперникам стальную закалку.

Олаф был рад вдвойне. Во-первых, он видел, что шотландцы и викинги не воюют, а дружески соперничают. Во-вторых, он чувствовал в себе небывалый подъём сил, по той причине, что на острове Вагар, у пристани залива, куда стремились добраться лодки, его ждала Исла. За шесть месяцев присутствия викингов на островах, и с тех пор как он почувствовал в своём сердце необычные, согревающие, трепетные нежные чувства к чудесной девушке, с чарующим взглядом, околдовавшим его, он не находил себе покоя. Юная особа с прелестным личиком, в окаймлении вьющихся золотых волос, покорила его сердце, а он покорил острова, завоевав доверие его жителей. Конечно, далеко не все были довольны вмешательством в их привычную жизнь чужестранцев. Особенно много жителей, несогласных с разгулом и своевольностью викингов, было на северных островах, где проживали люди Сурта. Для Олафа было важным объединить людей, сплотить вокруг себя вождей, и показать жителям деревень, что они свободные граждане нормандской земли, и так же наделены всеми правами, как и викинги.

Сурт смотрел на острова, как на возможность обогатиться, обворовать, покорить, присоединить. Но, не встретив здесь больших богатств, он был разочарован и желал, как можно скорее покинуть холодные и мрачные камни, какими он их считал. Олаф же видел острова не просто, как часть завоёванных нормандских земель, а как базу для удобных пиратских набегов на материк, в частности на земли Англии. Но в этом случае все восемнадцать Фарерских островов должны быть защищены, укреплены, а люди, проживающие на островах должны быть сплочены. Безмолвные рабы для таких целей мало были бы полезны. Жители островов, а это шотландцы, знали не только острова, но и прибрежную часть островов: расположение подводных камней, извилистые фьорды, направление морских ветров, течений. Это могло быть очень полезным для обороны и нападения. Кроме того, крестьяне, прожившие здесь много лет, знали, как на этих холодных островах, покрытых туманом, охваченных ветрами и частыми дождями, им выжить. Олаф смотрел глубоко, прогнозируя развитие его земель, разрабатывая перспективные планы. Он пользовался новшествами, изобретениями, не боясь гнева богов. Он не прислушивался к жрецам, которые спокон веков указывали вождям. Этим он снискал недовольство среди жрецов и многочисленной армии глубоко верующих людей, которые частенько принимали его решения за волю злых богов, сравнивая Олафа со злом. Тем не менее, Олаф, с его дерзкими планами и лояльностью к местным законам, сыскал доверие среди местных жителей. К нему стали относиться с доверием, которое нуждалось в проверке на деле.

Пока шесть лодок шли по длинным туннелям залива, ограниченного с обеих сторон высокими неприступными скалами, две лодки викингов лидировали. Выносливые воины, направляли лодки на выход из залива, не боясь льдин. Одна лодка, наскочив на льдину, чуть не перевернулась, она замедлила ход и лодка, где находился Олаф, вышла вперёд. Но на выходе из фьорда в открытое море лодка встретила сильное течение и замедлила ход. Уже на подходе к острову Стреймой, когда лодка готовилась обойти остров с восточной стороны, её нагнали две лодки шотландцев. Шотландцы, привыкшие к местным течениям и знавшие их, легко справились с ним и, сэкономив силы на преодолении возникших течений, усилили мышечную работу. Выносливость же викингов, встречавших новое течение и боровшихся с ним, поубавилась. Уже на обходе острова вперёд вышли две лодки шотландцев. Между островами Колтур и Вагар лодки были встречены сильными волнами, которые уносили их к острову Стреймой, не давая им приблизиться к Вагару. Лодка, где был Олаф, вновь взяла первенство. Викинги, которым не раз приходилось преодолевать морские волны, ходили по ним, словно рыба в родной гавани, чувствуя приближение очередной волны. Но между небольшим островом Тиндхолмуром и Вагаром, где открывался залив – финальная прямая, лодку Олафа опередила лодка шотландцев. И как Олаф и его друзья не старались грести, используя последние силы, нагнать лодку шотландцев, они не смогли. Видимо, все силы викингов ушли на преодоление морских течений и волн, тогда как местные рыбаки сохранили ещё силы для финального броска. Лодка Олафа пришла второй, третьей была лодка шотландцев.

На берегу скопились люди, приветствующие победителя, им оказались гребцы из клана Файфов, с острова Стреймой. Олаф вручил кубок победителям. Вождь из клана Файфов налил в кубок хмельной напиток и каждый из победителей надпил из него. После состязаний все участники стали пировать. Длинные столы были накрыты под открытым небом в деревне Мидвагур.

После всех тостов началось песнопение, общее гуляние и ярмарка. Олаф прогуливался с Ислой, покупая ей подарки. Девушка выглядела, как весенний распустившийся цветок, почувствовавший тепло солнечных лучей. Её волосы колечками завивались у висков, глаза сливались с нежным, синим небом, придавая ей те очаровательные черты, которые так соблазнительно манят мужчин. Олаф, как большой шмель окружал Ислу своим вниманием и заботой. Девушка за зиму немного пополнела, и жители между собой стали говорить, что она перестала работать, ведь Олаф её дом пополнял всем необходимым. Она стала чужой жителям. На самом деле робкая и юная Исла не старалась избегать встречи с односельчанами по другой причине. Она боялась злых сплетен, которые приносила в дом её мать, Холли. Всё, что говорили об её семье, становилось известно Холли, и она, помня гибель супруга, всё выливала в юное сознание дочери. Исла находилась между ледяной ненавистью людей к завоевателям и жаром, вспыхнувших нежных чувств к мужчине, которых она раньше не испытывала ни к одному мужчине. В ней боролись: с одной стороны – злые сплетни, полные зависти, чёрные слухи, с другой – предсказания Оливии, в магическую силу которой она верила, как юная лань, у которой вспыхнувшие чувства, приятно щемили сердце. Она должна была выбрать. Тяжелей всего для Ислы было то, что посоветоваться ей не было с кем, ведь её мать, убитая горем, не могла простить захватчикам, считавшая их варварами уничтоживших её семью, приняла сторону тех жителей, которые считали викингов врагами, и в тайне завидовали разгоравшимся отношениям между Ислой и королём викингов.

Зимой всем жителям деревни было нелегко добывать еду и одежду, тогда как дом Ислы был полон подарков от Олафа, чья резиденция не знала недостатков ни в чём. Так юное горящее сердце Ислы всю зиму находилось между чёрной завистью односельчан и светлыми мыслями о любимом, тайно скрываемые в её беспокойном сердце. Она не перечила матери. С терпением любящей дочери она выслушивала её поучения и в тайне плакала, не зная как ей бороться с этими двумя силами: мнением людей и собственными ощущения. Единственным открытым окном, дающим ей каплю свободы и кислорода, были для неё незабываемые встречи с Олафом. Они прогуливались по восхитительным местам острова, вкушая благоухание весенних ароматов трав, цветов, весенним пением перелётных птиц, наслаждаясь приятным голосом собеседника. Олаф держал Ислу (ведь она была слепа), рассказывая ей великолепие красок и форм природы, которое не могла видеть Исла, но которое она воображала, наделяя цветом и запахами. И хоть её небесные глаза были погружены во мрак, она чувствовала своей юной, прелестной кожей и органами осязания, те тёплые лучи солнца, тот весенний ветерок, то удивительное пение птиц, журчание ручейка и ласкающий шум прибоя, которые порой так сильно воздействуют на сознание, что человек пребывает в божественных, незабываемых ощущениях, надолго остающихся в памяти. А приятный шёпот, ласкающий слух, слов любимого, и ощущение его надёжной тёплой руки, вводили Ислу в сказочный нереальный мир, в котором порой пребывают влюблённые. Можно ли было назвать эти возникшие между Ислой и Олафом чувства, рождёнными от первого взгляда, ведь Исла была слепой? Её воображение, о будущем суженном были настолько велики, красочны и глубоки, что могли вполне заменить первое – самое верное впечатление. Ведь именно первое впечатление, хоть и может быть обманчивым, из-за незнания второй половины, является ощущением не сознания, а души. Именно душа получает первое представление о красоте и желании, отодвигая сознание и рассуждение на второй план. Рассуждения же отталкивают, прячут, маскируют, затемняют, покрывают серой паутиной пеленой те первые чувства, которыми так легкомысленно испытывает человеческая душа. И потом, насладившись образом любимого, как первым весенним запахом подснежников, душа прячется, скрываясь за сплетни и практичные рассуждения сознания, взявшего верх над легкомыслием. Но именно благодаря чувствам, которые испытывает в трепетном волнении душа, человек способен наделить себя чистой, как родник, нежными божественными чувствами. Именно благодаря этому свойству – быть первым в искушении, в слепой оценке, без присутствия сознания, душа находится гораздо выше сознания, как бы в другом измерении, в котором сознание не может пребывать, в виду своих противоречивых рассуждений, которые, бесспорно, приземляют, ограничивают его. Поэтому такие первые чувства можно отнести к божественным – неземным, девственным, чистым, отрешённым от мирских рассуждений и приземлённости.

Так и Исла, почувствовав, что она находится в святилище не одна, услышав незнакомый голос молодого человека, не видя его, но чувствуя и догадываясь, кто перед ней, она впервые испытала тот божественный, неповторимый волнующий, щемящий трепет юного сердца, который надолго запечатлелся в её памяти. Эти первые впечатления и дали толчок, разогрели огонь девичьего сердца, наполнив его той неугасающей силой, которая превысила страх, предрассудки, мнения людей, и Исла полюбила, уступив этой силе, впустив в свою грудь тепло и нежность.

Но было и ещё одно важное обстоятельство, без которого она не решилась бы, которое, порой, способно одолеть тысячи сплетен и миллион предрассудков, которое было заложено слепой природой, не знающей коварства и ограниченность людей, потому что являлось чистым и естественным, нежным, как крылья только что рождённой бабочки, но одарённой той скрытой силой природы, которая, порой движет и управляет, по невидимым законам, всем живым. Исла была беременна. Она пополнела, но эта полнота носила естественную природу. Ни жители деревни, ни даже мать не знали истинной причины полноты Ислы. Она тщательно скрывала беременность. Но, почувствовав, что ей пора раскрыться, она решилась рассказать об этом лишь Олафу. Услышав приятную новость, молодой человек пришёл в восторг, он нежно обнял любимую и горячо поцеловал её в губы, напоминавшие ему нежные лепестки розовых тюльпанов, которых он когда-то видел в одной из центральных стран, где имел честь сражаться, завоёвывая земли.

– Теперь нас трое, – сказал Олаф, обняв Ислу. – Это мой наследник, – заявил он.

Уголки розовых губ, растянулись в приятной улыбке и Исла взволнованно произнесла.

– Ты первый, кому я об этом сообщила.

– Теперь нужно сказать это всем, пусть знают, что у меня будет наследник.

– А если это будет девочка? – сказала она.

– Пусть девочка, я буду её любить не меньше, чем сына, ведь это будет моя дочь. Она будет схожа с тобой, твоя копия.

– Я… не знаю… – Исла засмущалась, опустила глаза. Олаф заметил на её щеках разгорающийся румянец, какой возникает у робких, застенчивых людей.

– В чём ты не уверена? – мягко спросил Олаф.

– Стоит ли сейчас говорить людям об этом. Я… Я боюсь, что они возненавидят меня больше и станут призирать.

Олаф стал на мгновение хмурым, он задумался.

– Ну и пусть болтают, я заберу тебя к себе, – уверенно сказал он. – Пусть тогда посмеют…

– Они всё равно будут говорить за нашими спинами, ведь мы не женаты.

– Тогда сыграем свадьбу, – предложил он. – Сейчас люди заняты посевами на полях и ремонтом кораблей. Ты права, наша свадьба лишь озлобит некоторых. Мы подождём ещё пару месяцев, ты согласна?

– Да, это хорошо, – согласилась Исла. Больше всего на свете она боялась людского мнения, и поэтому хотела отсрочить свадьбу, хотя и понимала, что скоро ей придётся встретить мнения людей, ведь долго она скрывать беременность не может – живот всё увеличивался.

Молодой человек стал на колено и прильнул ухом к её животу, охватив его выпуклость руками.

– Мальчик, подвижный.

Он посмотрел снизу вверх, в блестящие от слёз глаза Ислы.

– Это мой сын, он слышит и чувствует нас.

Девушка положила на его рыжие волосы руку и нежно провела по ним пальцами, чуть касаясь.

Пока Олаф и Исла прогуливались в уединении, вдали от шума, невидимые гостям, за одним из столов, среди фонтанов хмеля, танцев и тонких голосов – поющих традиционные песни, в глубине этого гама, тихо беседовали Сурт и Варг, недовольно бросая презирающие взгляды на танцующих крестьян и охваченных хмелем и весёлостью викингов.

– Слепцы и глупцы, – сказал Сурт. – Что он такое сделал? Чем он их покорил? Чем завоевал их сердца?

– Ты прав, прав, – согласился Варг. – Немного проявил щедрость, и вот – все довольны, веселы и… на его стороне.

– Это ведь мои корабли сгорели, это мои люди разбили армию этих юбочников,… где же справедливость? Куда смотрит Тор?

– Спокойно, ты слишком горячий. Всему своё время. Пусть радуются. Пусть думают, что счастливы и угрозы нет.

– Ты что-то придумал? – с пробудившимся интересом спросил Сурт, ёрзая на скамейке. Ему было неудобно сидеть за низким столом, его длинные ноги были зажаты меж перегородками стола. Он развернулся боком и протянул в сторону свои ноги, ноги Геракла. – Это я должен быть любимцем Тора. Он дал мне своё тело и силу.

– Да, но не дал ума.

– Что? – гневно спросил Сурт.

– Не обижайся, ты слишком горяч. Здесь нужно быть осторожнее и опытнее. За трон борешься всё-таки. В борьбе все средства хороши.

Сурт заглянул в глаза жреца. И, как всегда, ничего в них не увидел – лишь лёгкая ирония, окружённая мечтательностью. Но, вспоминая слова отца, Магнуса, он представил себе, как за таким, внешне тщедушным и спокойным человеком может укрываться коварство и хитрость.

– Ты слишком прямолинеен, – сказал Варг.

– Люди на его стороне.

– Это пока. Но стоит им раскрыть глаза и всё поменяется. За ним стоит Христос, за тобой Тор.

– Ну и что? – недоумевая, спросил Сурт.

– Стоит очернить Христа, показать людям, что он им не помогает и всё зло от его веры, как трон под Олафом зашатается, ох, как зашатается, развалится и Олаф…

– Рухнет, – не выдержал Сурт, ехидно улыбаясь.

– Да, но прежде, чем дойдёт до корней, мы должны подрубить ему ветки, длинные ветки и перекрыть доступ к воде, ведь именно она сейчас его питает.

– Что? Не понял, ты о чём?

– Я имею в виду его друзей. Без них он, как без оружия.

– А причём здесь вода?

– Хм, – усмехнулся жрец, поглядывая куда-то вдаль.

– Поясни, мне твои слова не понятны, не говори загадками, я этого не люблю.

– Вон, погляди на ту парочку.

Сурт посмотрел в указанном Варгом направлении.

– И что? Олаф прогуливается с какой-то девкой.

– Со всего надо выгоду иметь. Даже с этого. Ты что, ничего не видишь?

– Я вижу Олафа и какую-то бабёнку.

– Да, – протяжно произнёс Варг, – ты и впрямь слеп.

– Ещё одно оскорбление и я не посмотрю, что ты жрец, – грозно сказал Сурт, не понимая смысла слов Варга.

– Он же по уши влюблён. В эту синеглазку.

Сурт впервые обратил внимание на форму и красивые линии тела девушки, на блеск её дивных волос, на изящность походки, не свойственной крестьянкам.

– Вот откуда все его чудачества, – пояснил Варг. – Он счастлив и пребывает в раю, пока она рядом.

– Это не похоже на Олафа, – заметил Сурт, не отрывая взгляда с двух фигур, бродящих в окрестности, неподалеку от пиршества и общего гуляния. – Они держатся за руки. Ты прав.

– За руку он её держит, потому что она слепа, – пояснил Варг.

– Что, слепа? – удивился Сурт. – Синие глаза, слепа, – размышлял он. – Но откуда ты всё это знаешь?

Варг посмотрел на Сурта тем взглядом, которым, порой, смотрят родители на детей, когда те удивляют их своей глупостью или наивностью. Увидев взгляд жреца, полный изумления, Сурт прикусил губу и с видом мальчишки, не желающего признавать вину или ошибку, отвёл глаза в сторону.

– Ну, и как ты собираешься перекрыть ему воду? – спросил воин.

– Кто влюблён, тот уязвлён.

Сурт закивал головой, соглашаясь с опытным в делах жрецом, искушённым в подлости и коварстве.

– Я знаю, что ты человек Кнута Великого, – сказал вдруг Сурт, желая поставить Варга на место, что бы придержать его, что бы помнил кто он.

Варг сузил брови и внимательно поглядел на Сурта, пытающегося что-то изъять из своей памяти. «Бедняга, – подумал жрец, – как тяжело ему это даётся. Многочисленные сражения и удары по голове, не могли не сказаться».

– Не трудись, – сказал Варг решительно. – Я здесь на твоей стороне. Когда-то я помог Кнуту Великому взойти на престол и расправиться с врагами. Теперь я помогаю тебе.

– И ты будешь со мной до конца? – серьёзно спросил Сурт, с детской наивностью. – Не бросишь?

– До самого конца, – сказал Варг. Только ему был известен истинный смысл слов «до самого конца». Но Сурт, как все самоуверенные юные мечтатели увидел другой смысл.

– Замечательно. По возвращении ты будешь моим личным жрецом и главным во всей Нормандии.

Эти слова юного воина с задатками вождя льстили ему, поднимая гордыню. Но опытный и искушённый в интригах жрец быстро протрезвел, не поддаваясь лести.

– Это деловое предложение, Сурт, и оно мне нравится.

Сурт был доволен тем, что его слова были услышаны и одобрены жрецом. В таком деле, как свержение короля, нужен свой жрец, опытный и верный. Но он не знал, что его собственный родной дядя, Магнус, уже договорился со жрецом, обещав ему намного больше привилегий. Что ж, это игра, игра не на жизнь, игра до победного конца, и кто раньше вступит в игру, тот ознакомится со всеми правилами и играть ему будет легче, ведь он будет знать больше.

– Но почему он выбрал простую крестьянку, к тому же, островитянку? – спросил, недоумевая Сурт.

– Она не простая островитянка, – возразил Варг. – Она дочь Маккензи Логана, которого твои люди убили во время сражения.

– Дочь Маккензи? – удивился Сурт. – Да, я смотрю, ты зря время не терял.

– Не то, что твои люди на Эйстурой и северных островах.

– Что ты имеешь в виду? – Сурт поднял брови.

– До меня дошли жалобы, жители недовольны разгулом твоих людей. Они слишком своевольничают там. Нам нужно завоевать доверие среди местных жителей, а не вызывать в них гнев. Олаф давно это понял.

– Но мои воины всегда получали то, что хотели, после славной битвы. Они здорово потрудились, и теперь ублажают свои тела и души.

– Как бы они не освежевали свои тела и не расстались со своими душами, – возразил Варг, глядя на хмельных викингов, тискающих молоденьких девиц.

– Что ты имеешь в виду жрец, поясни?

– Твоих людей, охвативших северные острова, в два раза больше, чем людей Олафа. К тому же многие твои воины в душе на стороне короля, они почитают и уважают его, как великого воина и разумного правителя.

– Ну, – протянул недовольно Сурт. Он знал об этом. Его эта несправедливость тоже тревожила.

– Его людей меньше, из-за того, что значительная часть погибла во время шторма или потерялась в море.

– Ну.

– И поэтому он нуждается в дополнительном резерве воинов.

– Что, из числа юбочников? – догадался Сурт.

– А почем бы и нет. Они сильны, закалённые, знают здешние места и морские течения лучше викингов. Храбрости им не занимать. Им нужен лидер. Сильный, решительный. Думаешь, почему он до сих пор живёт на острове?

– Из-за бабы, ты же сам сказал.

– Баба есть баба, она в бой не пойдёт, меч не поднимет. Женщины оседлы. Им бы только детей нянчить и за домом приглядывать. Нет. Он что-то задумал. Я уверен в этом.