Олаф сидел на троне в своей резиденции и внимательно, порой с юношеским интересом выслушивал Оливию, которой он поручил заниматься христианскими проповедями среди женщин. Он посчитал, что она умна, способна увлечь людей, объяснить им суть христианской религии. Когда-то он ей подарил пергамент с десятью заповедями. И велел ей выучить слова Господа и донести их до людей, главным образом – до женщин, они были более богобоязненные, целыми днями находились в своих домах, следя за хозяйством. А Оливия должна была навещать дома фермеров и, разговаривая о насущных проблемах, о которых жене больше известно, чем мужу, обращать их в новую религию, содержащую все вопросы и ответы, решающую все проблемы, и прежде всего душевные. А успокоившись, люди смогут побороть и более материального врага – житейские проблемы и невзгоды. Оливии пришлась по вкусу новая религия, так же, как и другим жителям деревень. И чем больше проблем и грехов было в крестьянских семьях, тем лучше они прислушивались к Оливии. Опытная жрица сразу это заметила и, воспользовавшись случаем, вникала в подробные сплетни крестьян. Старухи жаловались на молодёжь, тёща на зятя, свекровь на невестку, сёстры друг на друга и так далее. Столь большой улов сплетен и доносов, скрывавшийся внутри беспокойных и недовольных сердец женщин, Оливии ещё не приходилось собирать за всю свою карьеру жрицы. Она терпеливо и с доверием вникала в суть дела, отмечая для себя то, что нужно было ей лично, для её пользы. На всякий грех, совершённый крестьянскими душами, она уготовила им молитвы. «Господь великодушный, он любит вас всем сердцем, он готов простить ваш страшный грех, если вы вспомните его в своих искренних молитвах, – говорила она, выступая в роли праведника – земного ангела». Она несколько поменяла свой образ. Из загадочной, суровой и страшной жрицы, схожей с коварством ведьмы, она преобразилась в скрытую тихоню, готовую всегда по зову сердца явиться в фермерский дом, выслушать проблемы, и, как знахарь, прописать микстуру, способную излечить раненые души. Но можно ли излечить душу одними молитвами, не изменившись на деле? Ведь суть проблемы, её корень зла, то, с чего она возникла, осталась. И крестьяне, вдохновлённые отпущенными грехами, и заражённые прощениями того, кого они никогда не видели и не увидят, с лицами младенцев приступали к своим житейским делам, которые вскоре приносили все большие бури. Но Оливия и тут выкручивалась. «Значит, вы плохо молились, не истинно, – говорила она в таких случаях, голосом боле суровым, настойчивым, что бы грешники, как она их называла, осознали свою вину». Даже в таких ситуациях, она не просто выкручивалась, она вдохновлялась, она поражалась гениальности слов и методов ублажения, сговорчивости новой религии, способной справится со всеми трудностями. Чем больше человек не понимал и сопротивлялся, тем большим грешником он был. А вообще лекарство от всех сквернословий и недовольств новой религией у неё было простым: «Господь всеблаг, всемогущ и всесилен, только он может избавить вас от ваших грехов». Так, шаг за шагом, от фермы ферме, от сердца к сердцу, от греха к греху, ходила Оливия целый день. Она уставала, её одаривали фермеры за её бескорыстную помощь людям. Её знали во всех домах, ей доверяли и почитали ещё больше, чем когда-либо.

Но однажды до неё дошли слухи, что Олаф нашёл свою избранницу и она живёт здесь, в деревне. Эта новость обрадовала Оливию, которая уже наметила план своего содействия в свадьбе. Но, когда до её слуха долетело имя избранницы короля викингов, она пала в отчаяние. Она столько времени и сил уделяла тому, чтобы род Маккензи сгинул, и вот, когда осталась лишь его дочь, ослепшая от её трав, сваренных, когда та пришла к ней в дом за помощью, выясняется, что даже такая, она способна была подняться и стать счастливой, в то время как муж Оливии трагически сгинул в пенящейся от крови морской воде, и горе жрицы, не способное угаснуть, до сих пор её терзает, не даёт покоя. Она не могла с этим смириться, и потому решила переубедить Олафа – не жениться на Исле, выбросить её из головы.

– Христиан становится ещё больше, – сказала Оливия, – каждый день я веду беседы с жёнами фермеров.

– Великолепно, – сказал Олаф. – Женщины, в свою очередь, подговаривают мужчин. Я уверенна, что им долго не устоять, и они тоже начнут молиться Христу, ведь у них грехов ещё больше, чем у женщин, – сказав это, она подумала об обратном, и даже была в этом убеждена, но сдержалась от этих слов.

– Значит, твой план был выбран верно, – похвалил её Олаф.

– Я признательна тебе за доверие. И буду перед тобой честна до конца.

Олаф в благодарность качнул головой.

– Много ли церквей построено? – спросил он.

– Как ты и велел, на каждом острове были созданы такие дома. Люди в них могут прийти в любое время, чтобы поговорить с Господом.

– Они просторны?

– Они не велики, но двое и даже трое человек там могут поместиться. Мы используем уже построенные дома, заброшенные, недостроенные. А иногда бывает какой-то фермер, подарит нам свой коровник или сарай, из любви к Богу. Мы переоборудуем его под святое место.

– Людей у тебя хватит?

– Да, спасибо, желающих помочь, хватает. Я освящаю эти места, и люди приходят в них с открытым сердцем.

– Так и должно быть. Отлично. Нужно уходить от язычества. Это прошлый век. Вся Европа перешла на новую веру.

– Но у меня есть одна проблема.

– Какая? Говори, – потребовал Олаф. – Всем, в чём моя власть помогу. Кто-то из викингов обижает тебя?

– Да, – с опаской, осторожно произнесла Оливия, зная вспыльчивость короля.

– Что? Кто это? Назови его имя, – потребовал Олаф.

– Возможно, его душа согрешила, и ему нужно помолиться Христу, пустить его любовь в своё сердце, – сказала Оливия.

– Говори сразу, кто тебе мешает? Не бойся, я ведь король.

– Всё верно, вы могучий и сильный властелин. Но есть силы, которые имеют власть и над королями.

– Не понимаю. Кто может мне перечить. Говори! – он впервые за несколько месяцев повысил голос.

– Это вы, – осторожно произнесла Оливия, потирая левую сторону лица, где не было глаза. Старая рана её ещё беспокоила. Хоть глаза, которого она добровольно лишилась, чтобы помнить о мести, не было, он всё ещё ныл, словно он присутствовал под навсегда закрытым веком.

– Что, я? – удивился Олаф. – Поясни, – потребовал он. – Кто из прихожан недоволен, или фермеры готовят бунт?

– Всё может случиться, если вы и дальше станете так странно себя вести.

– Я слушаю, – более сдержанно сказал он, желая, наконец, услышать её слова.

– Все говорят о том, что вы готовитесь к свадьбе с этой девицей, Ислой.

– Да, ну и что? – удивился Олаф. В его сердце зажёгся огонь ненависти, как у всех темпераментных и вспыльчивых людей.

– Многие недовольны будут.

Олаф молчал, он лишь с презрением смотрел на старуху, и уже сильно её ненавидел.

– Жители помнят её отца. Он был скверным вождём. Её тоже недолюбливают. Говорят, что её брат был умалишённый, слава богу, он взял его мученическую душу. Отец её тоже погиб от справедливых рук ваших подданных. Но она, она впитала в себя всех злых духов, которые поселились в ней навеки, сделав её лицо прекрасным – так они прячутся, за маской ангела. Они погубили отца и брата, но её не тронут. Я знаю это.

– Откуда? – с недоверием и зарождающимся гневом прорычал Олаф.

– Я пыталась, видит бог, пыталась, избавить её плоть от злых духов, но это было выше моих сил.

– Скажи, а от чего она ослепла? Она ведь слепа не с детства.

– Нет, не с детства. Злые духи, сперва поселились в её брате – в этом исчадие ада, сделав его отстранённым от общества, чужим и равнодушным, но потом, когда я приступила к его исцелению, они были вынуждены покинуть слабое тело мальчика. Я одержала победу. Но это было временно. К несчастью Исла была тогда рядом и они вселились в неё, ослепив её, чтобы она не видела мира.

– Но зачем?

– Чтобы я не могла до них добраться. Через глаза можно увидеть душу человека, и всё, что в ней скрывается. От меня ничто не уйдёт. Но зло оказалось более коварным, оно ослепило Ислу, и тем закрыло её от моих сил.

– Ты ей тётка, не так ли?

– Да, родная тётка, в нас течёт одна кровь. Только теперь её кровь заражена. Кому, как не мне знать о ней, ведь я заботилась о ней и её младшем брате с самого их рождения. Нянчила их на руках, когда они были еще младенцами. – Она солгала, Логан, хоть и уважал ее, но никому не доверял новорожденных, кроме, разумеется, матери.

– Откуда ты владеешь такими знаниями магии, способными справиться со злыми духами?

– Я знаю этих духов. Они вышли из глубин островов, вместе с ними и впитали в себя все пороки и грехи человеческие, они изучили нас, прежде чем вселиться. Я боролась с ними всю свою жизнь, прогоняя их в ущелье Эльфов.

– Где это место?

– На острове Эйстурой, там поселилось зло. Не случайно там погиб Маккензи. Я думала, что его род умрёт вместе с ним, унеся с собой зло.

– Ты не ответила на мой вопрос, жрица, – сурово спросил Олаф, ледяным голосом.

– Ты должен знать всё, Олаф, только тебе я всё расскажу. Я вижу в тебе силу. Ты должен справиться с этими духами. Когда-то я была замужем за одним известным жрецом по имени Робертсон. Он научил меня своим премудростям. Он был добр и помогал людям. Но был жестоко убит Логаном и его людьми. Я похоронила его тело. Ты можешь и сейчас найти его могилу в ущелье Эльфов. Даже мёртвый он борется со злыми духами. Но в мир живых он не может попасть. Я взяла его земные дела. И теперь я борюсь с тёмными силами.

– За что же Логан убил твоего мужа?

– Зло уже тогда поселилось в Логане. И мой муж пытался, бороться с тёмным злом… Оно оказалось сильней его.

– Ясно.

– Но это ещё не всё, – сказала Оливия. – Если ты возьмёшь Ислу в жёны, то против тебя пойдут викинги.

– Это почему же? – он еле сдерживался, чтобы не наброситься на старуху и не прихлопнуть её одним ударом.

– Исла не шотландка, она не из вашего рода…

– Ну и что?

– Свадьбу следует отложить, я должна справиться со злом, обитающим внутри девушки, – она умолкла, но почувствовала, накаляющийся гнев внутри короля. – Сейчас она красива и прелестна, – продолжала, Оливия, немного подумав, у нее появилась новая идея, что бы стряхнуть с молодого короля любовную блажь. – Её, соблазняющие мужчин девичьи формы, обманчивы. Это ненадолго, красота вечной не бывает. Ещё каких-нибудь лет пятнадцать, а то и десять, и её начнут одолевать морщины и тени под глазами. К этой свежести прикоснётся невидимая, но вездесущая смерть в виде старости. Её красота начнёт увядать очень скоро, её робкий девичий голосок погрубеет, нрав примет очертания убого скрюченного создания, кожа почерствеет, упругость сменится на вялость и немощь, живот обвиснет, лёгкость уступит неловкости и тяжести, сговорчивость и робость переродятся в ворчливость и грубость, она превратится в старуху. Посмотри на меня, я раньше была тоже красива и мила. Вот, во что я превратилась. Стоит ли тебе, сильному, волевому, разумному королю, которому доверяют, за которым пойдут в бой его подданные, которому предстоит стать властителем всего мира, покориться временной, обманчивой красоте. Разве ты не видишь, что её уже давно присоединили к себе злые духи, она всецело их, вся – от кончиков пальцев, до кончиков волос. Такой красоты не бывает, это зло сделало её такой, чтобы обмануть людей, спрятавшись за маской ангела.

– Да, вижу, – Олафу всё же удалось сдержать свой гнев. Он выслушал жрицу до конца, хоть ему это стоило большого терпения, ведь врага надо знать. – Но как бы ты не считала, чтобы не говорили люди, я всё же обручусь с ней, – твердо заявил он.

Лицо Оливии исказилось в муке, она покрылась тенью чёрной мести.

– Она носит в себе моего наследника, – сказал Олаф металлическим голосом, чтобы до жрицы дошло, что шутить он не намерен, и готов каждого, кто посмотрит зло в сторону Ислы, убить, отправить в Валгаллу, где собираются души умерших, перед тем, как попасть в загробный мир. – И всяк, кто посягнёт на её жизнь, будет лично мной отправлен к праотцам, вместе со всей его семьёй, – добавил он, что бы запугать ведьму.

– Как скажешь, Олаф. Я всегда буду на твоей стороне, и если тебе нужна будет моя помощь, я готова её оказать, – это были последние слова Оливии, перед тем, как она покинула резиденцию короля, оставив его со своими мыслями.