День был на редкость холодным, с моря дул сильный западный ветер, вдобавок ночью прошёл дождь, принесший сырость и влагу в ущелье Эльфов. Было утро, но укрывшие верхушки гор серые облака, и скопившийся за ночь туман придавали жертвенному лесу мрачность и неприязнь природы. Все же, несмотря на суровость погоды, старая ведьма притащилась в этот богом забытый уголок, где даже не было видно птиц, не желающих посетить столь зловещее место. Оливия так энергично совершала обряд жертвоприношения, что казалось, её ничто не омрачало, кроме тех желаний, которые грызли её из нутрии, не давая покоя ни днём, ни ночью.

В это мрачное, неприветливое и зловещее утро Оливия, одна, с холодным и равнодушным лицом перерезала горло трём уткам и одной молоденькой овце. Со знанием дела она старательно привязала их тушки к ветвям деревьев, на которых ещё не распустились почки, головами вниз, чтобы стекала кровь. Жертвенную кровь она тщательно собрала в чаши и, перелив кровь в одну чашу, она окропила ею круг окаймляющий могилу её покойного мужа, Робертсона. Молния, зародившаяся где-то в глубине облаков, на мгновение осветила холодный и мощный надгробный камень, освещая зловещие надписи. Послышался раскатистый гром, казалось раскалывающий скалы ущелья. Звуки грома несколько раз отразились от стен ущелья, затихая где-то в глубине тёмного леса. Тяжёлые тучи насели над ущельем, покрыв его своей чудовищной тенью, окуная деревья в зловещие мрачные тени. Внезапно всё застыло, затихло, окутывая деревья в мёртвенную тишину.

Но упорную жрицу это не смутило, напротив, она с какой-то нечеловеческой яростью начала шептать слова молитвы. Но была ли это молитва? Обращалась ли она за справедливостью или просила прощения у Господа, вспоминая свои грехи?

Шёпот ведьмы, словно шипение сотни ядовитых змей, проник и наполнил лес, проползая в его самые тёмные и, казалось, мертвенные уголки. В этих призрачных тенях, причудливо изогнутые ветви деревьев казались уродливыми руками какого-то чудовищного, отвратительного монстра, выползшего из преисподней мрака.

Оливию трясло, она, то шептала какие-то заклинания, то умолкала, погружая ущелье в ещё большую опустошенную тишину. В прозрачном свете трёх маслянистых ламп, развешанных на ветвях у могилы, ведьма пала навзничь на невысокую могильную насыпь и зарыдала. Её рыдания постепенно перешли в дикий смех, а затем, поднявшись на колени, она стала произносить одно из тех древних проклятий, которыми когда-то обучил её покойный муж.

Истинный смысл всех сказанных ею слов, она не знала, но добавляя несколько имён к своим словам, она придавала проклятию цель и смысл. Всё сказанное ею относилось к лютой смерти Ислы и её плода. Ребёнок Ислы ещё не родился, а его уже ненавидят, он ещё не успел увидеть мутными глазками цветной и богатый формами, звуками, запахами и цветом мир, а мир ему уже шлёт проклятие, отвергая его появление.

Для Олафа, который стал Оливии неприязнен, она уготовила особую участь. Но для выполнения коварного плана ей нужна была специальная приправа – зелье, которого она пока не могла добыть. Поэтому, обливаясь кровью животных, она молила богов послать ей надежду на успех.

Неожиданно между очередным нервным завыванием её хриплого голоса и произношением слов проклятия, она вдруг краем единственного глаза увидела, как какая-то тень сдвинулась с места и уползла вглубь леса, слившись с мраком. Она замолчала, нервно вздрогнула, не ожидав, что её призыв к мести будет услышан столь скоро и, отшатнувшись назад, отпрянула от могилы. «Кто это был? – судорожно думала она». Ведь она совершенно отчётливо слышала шорох, и, как будто, шаги. Неужели это был один из духов, которых она, по правде говоря, ни разу не встречала. Она сидела, не шелохнувшись, уставившись стеклянным взглядом сумасшедшего, увидевшего призрак, в беспросветную темноту леса. Её окутал холод, и мурашки пробежали по спине, заставляя её вздрогнуть. Она не верила своим колдовским силам жрицы, но свято верила магии покойного мужа. Даже мёртвый он вызывал у неё уважение. Подумав о муже, её тело наполнилось каким-то приятным теплом, а сердце успокоилось, и она обрела уверенность в своих действиях. Он слышит, думала она. Он знает, что она здесь, рядом с его могилой. Она помнит о нём и просит его помочь ей расквитаться за его смерть. Довольная, но всё ещё ошеломлённая внезапным ответом из преисподни, она поднялась на онемевшие ноги и, со зловещей улыбкой, не чувствуя утомления от переживаний, убралась прочь.

Прошло несколько месяцев. Наступил по-летнему тёплый и приветливый майский день. Весна, набравшись силы, окрепла и расцвела, окрасив луга в зелёный, а немногочисленные деревья и кустарники в белый, розовый, зелёный оттенки, придавая праздничность, свежесть и юность. Почки, налитые соком, распустились, одаривая мир своим небывалым цветением и радуясь жизни. День был ярким и по-весеннему приятный, на редкость безветренный, и только к вечеру с розовым закатом подул нежный ветерок, наполненный благоуханием сочных трав, полевых весенних цветов, ароматов распустившихся почек.

Это столь сказочное волшебство природы невольно коснулось и людей. Олаф и Исла прохаживались вдоль утёсов, наслаждаясь благоуханием природы и тёплыми, незабываемыми ласками. Исла была в положении, её живот наполнился живой силой, в нём бурлила новая энергия, зарождалась и формировалась жизнь. Олаф шутил, был весел, рассказывал Исле и будущему младенцу о том, как живут в других странах люди, какими бывают города, какой бескрайний и удивительный мир окружает человека. Исла представляла, воображала, фантазировала, рисовала в мыслях те диковинные образы, те краски и причудливые формы предметов, строений, природу, какие рассказывал ей Олаф. Ему приходилось описывать всё в подробностях, ведь Исла и её плод не имели возможность видеть этот мир. Она держала его за руку и лишь трепетно сжимала её, охваченная небывалыми чувствами восторга, какие вспыхивали в ней при подробном рассказе Олафа, внимательно следившего за её реакцией. Глаза Ислы были слепы, но внешне они были также красивы, восхитительны, что Олаф мог порой прочесть в этих синих чувствительных озёрах все внутренние волнения, наполняющие душу девушки.

В то время, как Олаф и Исла прогуливались, наслаждаясь звуками и запахами природы и, прежде всего, друг другом, на другом конце Фарерских островов происходила трагедия. На острове Вардой, расположенного в северной части островов, где проживали жители клана Бьюкен – несколько небольших деревень, люди Сурта разгулялись не на шутку. После пира с реками выпитого хмеля, двое викингов – братьев, дали себе волю действий. Они напали на молоденьких сестёр, которым ещё не исполнилось пятнадцати лет, и изнасиловали их. А когда на звуки о помощи, к рыдающей матери сбежались мужчины, вооружённые орудиями крестьян, гуляки почувствовали на себе всю ненависть местных жителей, уже давно ходивших с нескрываемым недовольством к чужакам, захватившим их земли и устраивающим гуляния и дебош. В яростном бою, в лучах угасающего розового заката, два брата отчаянно, как дикие загнанные волки сражались, обливаясь чужой кровью. Крестьянам удалось прогнать не желаемых гостей, которым удалось скрыться в растущих тенях сумерек. Беглецы ретировались в лодке. Но когда крестьяне вернулись в селение, они подсчитали потери: убитыми было четверо мужчин и одна женщина – мать несчастных сестёр.

Жители деревни поведали о своём горе вождю клана Бьюкен. А тот призвал к восстанию. Две деревни острова вооружились, кто чем, переправились на остров Калсой, где к ним присоединились ещё жители одной деревни. Всего было около сорока человек. Под покровом ночи они перебрались на остров Эйстурой, где расположились викинги – люди Сурта и зачинщики беспорядка, ночью напали на дома викингов, поджигая их. Завязалась кровавая битва, сонные викинги, привыкшие ко всякого рода неожиданностям, быстро пришли в себя и, жестоко расправившись с крестьянами, прогнали их с острова.

Ранним утром, когда преследователи, во главе с Суртом, высадились на остров Калсой, они стали разыскивать бунтарей, но те, как в воду канули. В единственной деревне мужчин не оказалось, там были лишь женщины и дети. Люди Сурта перерыли весь остров, но кроме гор, утёсов, разбежавшихся овец и перепуганных жителей деревни они никого не встретили. Других лодок, кроме тех, на которых прибыли на остров восставшие, не было. Загадка внезапного исчезновения мужчин деревни крайне удивила Сурта и его людей.

– Не могли же они сквозь землю провалиться, – сказал один из викингов.

– Они в горы ушли, – сказал один из братьев, из-за которых всё началось.

Было послано несколько отрядов в горы, но, прочесав все камни, ущелья, скалы, они вернулись, ни с чем. Тогда Сурт приказал отправиться в деревню и начать пытать женщин, чтобы те рассказали, где прячутся их мужья. Женщины даже после пытки с пристрастием молчали, тогда один из братьев, зачинщиков бунта, предложил запугать женщин угрозой смерти их детей. Женщины сдались, их материнские сердца не выдержали. Они рассказали о многочисленных подземных туннелях острова. Но вместе с этим они рассказали и о причине недовольства поведением двух викингов, но не смогли указать, кто именно из викингов учинил беспорядки, нарушив закон, который издал Олаф. Сурт не поверил крестьянам, так как те путались в рассказах, и велел привести мужчин – виновников в нападении на селение викингов, в деревню для справедливого суда. У скрывающихся тридцати двух вооружённых крестьян не было шансов на победу, им пришлось сдаться. Обезоружив восставших крестьян и приведя пленных в селение, Сурт приказал запереть всех в одном доме. Пообещав всем справедливый суд. В его голове уже ходили мысли о казни всех виновных, каковыми он считал только пленников, то есть крестьян.

В селение, к утру прибыл жрец. Он предложил Сурту поджечь дом, в котором находились пленные.

– Это наказание должно послужить уроком для местных жителей, – сказал Варг, – так хочет Тор. Их нужно казнить, принеся их в жертву Тору. Огонь очистит их души.

И Сурт уже намеревался отдать такой приказ. В его груди бродила ненависть и презрение к местным жителям, посмевшим поджечь их лагерь. Единственно, что его сдерживало от легкого приказа, были слова Олафа, который строго приказал викингам не чинить беспорядки и своевольство. И этот приказ сдерживал желания Сурта, но в этот раз виновниками были сами жители. И это последнее обстоятельство развязало Сурту руки, он уже готов был выйти во двор и отдать приказ на казнь пленных, как вдруг он услышал шум за дверью. Сурт выбежал на крыльцо дома в нерешительности и увидел толпу крестьян. Но на этот раз он разглядел в толпе несколько викингов – людей Олафа. Среди них был Роалд – правая рука Олафа и его верный друг.

Сурт обмяк, он был в замешательстве, удручен. Заметив товарища Олафа, он почувствовал, что и сам Олаф находится где-то поблизости. Сурт в нерешительности оглянул присутствующих, и, не встретив знакомого, сурового и воинствующего лица короля, с недовольством, граничащим с отвращением, посмотрел на Роалда.

– Рядом со мной, – начал Роалд, – стоит вождь клана Бьюкен.

Только теперь Сурт обратил внимание на невысокого, но широкого в плечах мужчину, лет пятидесяти, с бородой, в шотландской юбке и с презрительным выражением лица, с блеском ненависти в глазах. Сурту показалось, что если бы здесь никого не было, то этот сумасшедший набросился бы на него, как сумасшедший, без страха.

– Эти люди напали на нас этой ночью, – сказал Сурт. – Они должны понести наказание.

Роалд казался спокойным, несмотря на раскалившуюся атмосферу между жителями и викингами, держащими оружие наготове. Казалось, достаточно лишь команды, одного слова: «убить», и люди набросились бы друг на друга, как злобные звери, для которых жизнь друг с другом на острове стала невыносимой.

– Что ж, пусть их судит суд, – невозмутимо сказал Роалд, словно сообщал всем о будущих урожаях.

– Вот мы и собираемся их судить! – уверенно сказал Сурт, глядя на жреца, чуть покачивающего головой в знак согласия. – По нашим законам.

– Это закон короля, Олафа, – чуть повысив голос, сказал Роалд.

Он окинул взглядом всех присутствующих, столпившихся викингов. И увидев в их глазах одобрение, продолжил:

– Только он может судить. Он король, он и судья.

В рядах викингов послышались голоса одобрения.

– Но эти крестьяне напали на меня, на моих людей, – не согласился Сурт.

– Олаф знает об этом. Но ему также известно, что зачинщиком этих беспорядков были твои люди.

– Что?! Мои люди?! – удивился Сурт. – Поясни, – потребовал он.

– Рядом со мной стоит вождь клана. В его деревне было совершено преступление. И совершили его двое твоих людей, устроившие там бесчинства. Они изнасиловали двух девочек и убили пятерых жителей деревни на острове Вордой, откуда прошлым вечером убежали, преследуемые жителями.

Сурт, хоть и был недоволен и не желал здесь видеть Роалда, так нагло говорившего с ним в присутствии его людей, вынужден был охладеть, успокоив гнев. В глубине души, он всё ещё ценил величие своего короля, он уважал его боевые заслуги и завидовал его умениям, как в управлении, так и в боевых навыках. Для него Олаф всё ещё был символом свободы викингов, выше него, он ценил только бога Тора, с его мудростью и могуществом. Но годы взросления Сурта проходят, и он становился иным, он переоценивает юношеские взгляды, его привязанность к великим мира сего меняется на цинизм, а юношеское тщеславие захватывает всё большее внутреннее пространство, где раньше были воинская честь, слава, доблесть, а теперь всё это обрастало амбициями, присохшими к его сознанию и решимости, как рыбы-прилипалы к телу акулы.

– И кто же они? – спросил с недоверием и недовольством, что лезут в его дела, Сурт.

Вождь без сомнений указал на виновных – двух братьев, стоящих невозмутимо с топорами наготове. Сурт хмуро оглянул братьев и уже готов был отдать им приказ убить Роалда и всех присутствующих крестьян, как вдруг услышал за собой голос жреца. Его голос был спокоен и уверен.

– Он прав, их нужно наказать, – сказал Варг, обращаясь к Сурту.

Сурт не поверил своим ушам. Только что, он слышал слова Варга совершенно противоположные, где он предлагал сжечь крестьян. И вот теперь, когда можно было покончить с Роалдом, перекинув вину за его смерть на взбунтовавшихся крестьян, жрец изменил себе. «Но почему? Что заставило его так поступить?» – думал Сурт, глядя в спокойные, уверенные глаза жреца.

– Ты считаешь их преступниками? – спросил Сурт.

– Так и есть, они виновны.

Сурт признал, хоть и с неохотой виновность своих людей. Роалд сказал ему весь приказ Олафа, в котором сообщалось, что крестьян нужно было отпустить, а двух виновных в бунте арестовать и заточить в темницу, чтобы те дожидались суда над ними. Суд король приказал провести вождю клана Бьюкен, в деревне, где произошло преступление, под контролем людей Олафа и Сурта.

Видя, что даже жрец перешёл на стону Роалда, Сурт приказал отпустить крестьян, и закрыть в темнице – в одном из домов, под арест двух братьев – виновных в преступлении.

– Какого демона, ты так повёл себя?! – набросился Сурт на Варга, когда они остались наедине в доме Сурта. – Ещё мгновение и от этого задаваки Роалда ничего не осталось бы.

– А люди? – спокойно спросил жрец.

– Какие люди? – недоумевая, переспросил Сурт. – Викинги поддержали меня. Этих забияк братьев все знают. Это хорошие воины, смелые викинги.

– Всё, верно, убить всех, а концы спрятать на дно ущелья. Но только здесь и камни всё помнят. На этих островах может показаться, что никто не увидит твои дела, но это не так. Здесь сами горы будут свидетелем. Ты ведь удивлён тем, что здесь оказались подземные, скрытые от глаз туннели?

Слова опытного жреца несколько озадачили Сурта, и он немного успокоился, притушив свой гнев.

– Ты что-то задумал, не так ли? – спросил Сурт, глядя в глаза Варга.

– Мы сделаем вот что… – шёпотом начал жрец.

На следующий день Сурт вызвал к себе двух братьев – виновных в убийствах. Они вели себя смело, но в их глазах читалось недоверие.

– У вас есть выбор, – начал Сурт.

– Это лучше, чем сидеть в темноте и ждать неизвестно чего, – сказал старший брат.

– Вы можете выбрать между смертью и изменой.

– Тогда мы выбираем смерть, – сказал младший брат.

– Не торопитесь. Умереть – это честь для воина, но умереть за справедливость – это великая честь.

– Поясни, – сказал старший брат.

– Мне не хотелось бы вас отдавать в руки Олафа и его справедливости.

– Тогда о какой справедливости ты говоришь?

– Я советую вам выбрать второе.

– Измену? – недоумевая, спросил младший брат.

– Да, но измену только королю, Олафу. В глазах викингов вы будете оправданы. Это из-за него мы оказались здесь – на этих проклятых островах. Это из-за него мы гниём заживо.

Эти слова и смелость, с которой он говорил, понравились братьям.

– Ты предлагаешь напасть на Олафа? – спросил старший брат.

– Да, но сделаете это вы вдвоём.

– Но ведь он не один. Как мы вдвоём…

– Спокойно, – сказал Сурт. – Нет ничего не выполнимого. Сегодня ночью вы сбежите из темницы. Охранник отойдёт на время. Скроетесь в туннелях, здесь их полно. А когда настанет время, я позову вас. И вы выполните свой долг перед викингами. Не беспокойтесь, я выберу тот день и час, когда Олаф будет один, без сопровождения.

– Но как же мы переберёмся на другой остров?

– А оружие?

– У вас будет и лодка и оружие, не волнуйтесь, – сказал Сурт. – Вы только гнев и ярость не притупите, сидя под землёй.

– За это ты не беспокойся, у нас храбрости на десятерых Олафов хватит, – коварно улыбаясь, уверенно ответил младший брат.