Корабль Олафа, разрезая последние обрывки исчезающего тумана, вышел в открытое море, оставляя позади себя одинокий мрачный остров, казавшийся издалека призрачной тенью, небо затянули тёмные тучи, дождя не было, но сырость и влага погоды предрекала бурю. Волны, подгоняемые юго-западным морским ветром, гнали корабль к острову Вагар, надувая квадратный парус, стараясь его разорвать.

Олаф стоял на носу корабля и с тревогой всматривался в далёкий, казавшийся тучей, остров. Неожиданно, позади себя он услышал беспокойный голос Хакона.

– Корабль дал течь!

Олаф обернулся и увидел встревоженные лица викингов.

– Вода дошла до щиколоток, – крикнул кто-то.

– Вычерпывайте её.

– Здесь пробоина! Проклятие, кто-то сделал большую дыру и прикрыл её, – сказал Хакон.

– Здесь тоже дыра! Вода уже фонтаном поднимается, – в тревоге произнес один из викингов.

Олаф бросил беспокойный оценивающий взгляд на остров, к которому они приближались. Он стал ближе. Корабль уже значительно потерял ход и увяз в волнах начинающейся бури.

– Выбросить за борт все вещи, оружие! – приказал Олаф.

Но, несмотря на облегчение веса корабля и неустанную работу викингов, выливающих воду за борт, используя свои рубашки в качестве мисок, судно погружалось. Люди стал выпрыгивать за борт, чтобы облегчить ход корабля, но всё было напрасно. Неожиданно, истерический голос пробудил в Олафе страх. Он оглянулся и увидел, как несколько его людей, из тех, что остались в лодке, тревожно смотрели за борт, в ужасе крича.

– Они погрузились в море!

– Я их не вижу.

– Этого не может быть. Все сразу…

– Где они?

Глаза Олафа беспокойно искали тех, кто выпрыгнул за борт и оказался в воде, но никого не находили. Его смелые и сильные воины словно утонули в бурлящей морской пене, яростно бросающейся на погружающийся корабль.

– Их забрало морское чудовище, – сказал кто-то.

– Я вижу его тень! – крикнул другой викинг. – Вот, вот оно, это чудовище под нашим кораблём. Оно унесло на дно наших товарищей. Бейте его, если выплывет!

– Я тоже вижу его! – крикнул другой голос, с кормы уходящего под воду корабля.

– Они повсюду! Раз, два, три, четыре… они нас преследуют! – в каком-то зловещем крике отозвался один из викингов.

К этому времени правый борт наклонился и ушёл под воду. После этого все почувствовали, как опора уходит из-под их ног. Викинги погрузились в морскую мглу. Оказавшись незащищёнными, в воде, они почувствовали опасность под ногами. Размахивая ножами, оставшимися у них, они пытались ранить под водой невидимого морского чудовища. Но всякий раз их острые ножи промахивались, так и не встретив цели.

Олаф был впереди всех, он не искал под собой монстра, о котором слышал позади себя, в беспокойных криках боевых товарищей. Он плыл вперед, к острову, не обращая внимания на раздирающие крики, тонувшие в свисте начинающегося шторма. Он торопился, зная, что, возможно, уже опоздал, что Исла – мертва. Его сердце все еще тревожно билось, оно согревала его душу, давало, хоть и зыбкую, но всё же надежду. Он изо всех сил работал ногами и руками, нанося удары по взволнованной воде. Волны мешали, ставя перед ним большие стены сопротивления. Его тело то поднималось на высокий гребень, то проваливалось в морскую впадину, оказавшись между двух гигантских волн. Его силы, отчаянные попытки с бушующей стихией подходили к концу, мышцы ослабевали, тело всё больше уходило под воду. Над его головой сомкнулась очередная волна, звуки шторма стихли, он, словно оказался в яме тишины, изолированный от окружающего мира. Погрузившись на метров пять, он вдруг он почувствовал небывалый прилив сил, нескончаемую энергию, которая не только боролась за выживание, но и была способна покорить воду. Очарованный своими новыми способностями, Олаф не пытался подняться на поверхность, ибо ему было вольно и комфортно на глубине. К своему удивлению, переходящему в неописуемый приятный до дрожи страх, он почувствовал, что перестал обходиться кислородом. Он дышал, это он отчётливо ощущал, но не до конца понимал. Как такое возможно? Может мир, с тех пор, как он погрузился в воду, изменился, и эти чудесные изменения принёс с собой шторм? Странная волшебная буря. Он заметил, что больше не сопротивляется подводным течениям, вода послушно уступает ему дорогу, сопровождая его легкое и проворное перемещение. Уступчивость и податливость воды ошеломила его. Она заодно со мной, она не враг мне, а союзник, думал Олаф. Он не видел перед собой загребающих рук, и не чувствовал работу ног, но ухватил приятную легкость в работе всего тела, которое совершало мощные и одновременно легкие, без устали движения. Его тело не сопротивлялось, а скользило в податливой воде, как единое целое.

Приближаясь к острову, куда он стремился попасть больше всего на свете, он всплыл на поверхность, чтобы втянуть в себя свежего воздуха, наполнить живой энергией легкие. Он чувствовал себя бодрым, как никогда, пульсирующая энергия проходила по его крепкому молодому телу, наполняя его небывалыми ощущениями.

Втягивая чистый поток свежего морского воздуха, он почувствовал кислородный голод, будто находился в каком-то затхлом, лишенным кислорода, помещении, где он много провёл времени, не выходя наружу, не покидая темницы. Оказавшись на поверхности бушующего моря, он увидел высокие тёмные прибрежные скалы острова. Увидел справа, вдали, отходящий от острова догорающий корабль, наполовину погружённый в воду. Увидел вход в фьорд, молчаливый, притаившийся, и всё же приветствующий его появление, как ему показалось. В этот момент он увидел, как его товарищи по оружию, его верные друзья, его надёжные воины, присоединились к нему. Он видел их не в обличии человека, их чёрные спины, и могучие тела, наполовину показавшиеся из воды, скорее напоминали бы опасных для морского мира хищников, чёрных дельфинов, гринд. Но изменившееся сознание Олафа, не осознавало этих разительных перемен в формах. Для него они были его верными воинами, на которых он мог полагаться. Это другое видение мира произошло потому, что он сам разительно изменился, став похож на них. Но он всего этого не замечал. Для него, Олафа – короля викингов, был жив всё ещё тот внутренний мир, в котором он был сильным и отважным вождём непобедимых викингов, смелых воинов.

Потеряв, а точнее изменив свою оболочку, но, не утратив свой прежний внутренний мир человека, Олаф, в сопровождении стаи гринд, стремительно и безрассудно приближался вдоль фьорда к берегу, своей конечной цели. Стая черных дельфинов двигалась одной живой массой.

Пока стая гринд во главе с вожаком приближается к берегу, не зная, что произошло на острове во время отсутствия Олафа, мы вернёмся к тем событиям, когда ещё живой Сурт, в спешке покидал остров Вагар, стремясь, как можно быстрее добраться до острова Колтур, где он намеревался сразиться с королём, в присутствии многочисленных свидетелей, за право занять трон викингов.

Ещё не высохли слёзы на её лице, в глазах виднелись лопнувшие сосуды. Тени образовались под воспаленными глазами, когда Ислу, силой выволокли из дома те, кто когда-то завидовал и уважительно о ней отзывался. Толпа полуграмотных крестьян, толкая девушка в спину, обливая грязью оскорблений, довела её до крыльца дома, где когда-то она жила. Мать Ислы стояла на пороге, не имея сил что-то сделать.

Толпа остановилась, когда жрец поднял руку. Он выступил перед толпой, объясняя традицию викингов – обряд захоронения короля.

– Олаф умер, – сказал он среди прочего, – и теперь мы должны проводить его тело, что бы его душа попала в Валгаллу…

Исла, ещё не попробовавшая жизнь, но оставившая в душе приятные воспоминания счастливого детства, не слушала слова Варга, его холодные слова судьи и палача не проникали в её сознание, отравляя его, потому что она была слишком подавлена, утомлена отчаянными мольбами о помощи. Все её мысли были наполнены лишь одним – её маленьким сынишкой, Сигаром. Её сердце матери подсказывало ей, что он ещё жив, что мир не может быть таким жестоким, чтобы забрать его у матери. Она молила богов, а потом и нового бога, Христа, о милосердии. Просила оставить ему жизнь. Она готова была отдать свою жизнь, только бы сохранили его. Её голубые, слегка потускневшие от горя глаза не видели лиц крестьян и собравшихся викингов, смотрящих на неё с безразличием, сменившуюся, у некоторых, на жалость, но, ни на сострадание, не на милосердие. Последнее, возможно, придёт, но со временем, когда люди осознают, когда они будут способны воспринимать боль, когда сознание опустит холодную стену безразличия и зависти. А сейчас все смотрели, соучаствуя в убийстве, продуманном предками, но не нынешним поколением – глядящим вперёд, но движущимся по законам прошлого, так ничему и не научившись.

Пока, слабеющую Ислу, находящуюся между жизнью и смертью, между обмороком и слабым сознанием, между светом и тьмой, готовили в её доме к обряду захоронения, в ком никто не сомневался. На берегу подготавливали корабль. Из резиденции Олафа были доставлены на борт корабля личные вещи короля. Так как его тело не было найдено, по словам его брата, Сурта, то было решено захоронить лишь его вещи: одежду и оружие, которые покойный носил на себе. Таким образом, и муляж тела Олафа был положен на доску и отнесён, со всеми почестями на судно. Помимо этого, на корабль отнесли в изобилии еду, различные инструменты и домашнюю утварь – все, что понадобится покойному в Валгалле. Корабль полностью снарядили. Несколько овец Варг принёс в жертву, их тела положили так же на корабль. С десятка сосудов с напитками молодые женщины внесли на корабль.

Обычно у викингов подобный обряд занимал не менее десяти дней. Но на этот раз всё было иначе. Сурт засвидетельствовал, что король погиб, а жрец, в ком викинги не сомневались, объявил, что на Олафа напали злые духи, и утащили его тело на морское дно, с тем, что бы завладеть его душой, что бы она не попала в Валгаллу раньше, чем они доберутся до неё. Оливия же объявила, что Олафом овладели демоны, которые его погубили благодаря Исле, якобы в теле которой они давно нашли пристанище. И все, забитые, полуграмотные жители двух деревень острова поверили этому.

На сцене этого чудовищного спектакля появилась ведьма, Оливия, облачённая в свои красочные лохмотья, обвешанная амулетами из убитых и засушенных ею мелких животных и насекомых. Своим единственным, но зорким глазом она обвела всю толпу внимательным взглядом, оценивающим, всевидящим. К тому времени, люди прознали о её потерянном глазе и о том, каким свойством обладает оставшийся глаз ведьмы. Холодная волна страха окатила многих селян, когда единственный глаз ведьмы, которую прозвали «Ангелом Смерти», впивался им в глаза. Кто отворачивался, кто опускал голову или отводил взгляд, никто не желал быть выбранным. Оливия обратила внимание на молодую, понурую девушку, чей облик был ещё более прекраснее, как никогда, не смотря на горе отраженное на её чудном личике. Оливия смотрела на Ислу, в чьем обмякшем теле, казалось, уже покинула жизнь, оставив лишь солнечный блеск её волос и голубизну её сияющих глаз неизменным, словно сама смерть, давала дань красоте, отступая перед ней, как тень перед солнцем.

– Кто из вас согласен отдать себя, и умереть вместе с королём? – спросила ведьма, не отводя пристального, и испепеляющего взгляда с чудной головки Ислы.

Все молчали, опустив головы, в ожидании имени.

– Кто готов отдать свою земную жизнь, и отправиться с королём в Валгаллу? Кто готов сопровождать своего короля и… – она хотела сказать мужа, но осеклась.

Люди повернули головы в сторону Ислы, среди толпы послышалось недоброе шипение.

– Я, – тихо сказала Исла, своим тонким, ещё живым, девичьим голоском.

Кто знал, чего это стоило ей? Но она думала сейчас не о себе. Она до последнего, сжав свои кулачки, молила, что бы Олаф спас её сына, её маленького сына, которому так и не суждено было испить материнского молока. Она чувствовала распирающую боль наполненных молочных желез. Но эта острая боль уступала её душевной боли, её переживанию за жизнь сына.

– Я, – повторила она громче, и толпа затихла, притаилась.

На лице Оливии мелькнула тень и тут же растворилась в холодном лике скрытой ненависти.

Согласно обряду, который хорошо был знаком Варгу, того, кто пожелает умереть, должны были кормить, поить и веселить до самого умерщвления. Но нужно ли это веселье и сытый желудок тому, кто готов был отдать жизнь? И нужно ли это было Исле?

Ислу отвели в дом и там одели в богатую одежду с серебряными пуговицами и золотистыми нитями на воротнике. Когда всё было готово, четверо викингов положили Ислу на расписанный узорами ковёр, подняли на плечи и отнесли её к кораблю. На корабле воздвигли две деревянных стены и установили дверь, построив что-то вроде длинной комнаты, где лежало взаперти, прикрытое от глаз «тело» короля. Ислу подняли сильные руки мужчин, и она заглянула за «дверь». Исла что-то шептала – она молилась, просила бога о милосердии, просила всех богов на свете, но её никто не слушал, все были немы к её мольбам и глухи. Три раза викинги поднимали её настолько высоко, что бы она могла заглянуть поверх «двери». Что бы она увидела, что за ней происходит – что испытывает Олаф в Валгалле? Но видела она лишь ложе смерти – финал её земной, так и не прожитой жизни.

Видела. Как будто слово «видела» подходило для неё. Она смотрела во тьму ничего невидящим взглядом. Но её мысли несли воображение, ещё не угасших образов и чувств, державшихся в её памяти, как последняя надежда, за которой скрывалась дорога в преисподнею – холодный и враждебный мир человеческих фантазий, выявленных из страха, объясняющих пустоту небытия.

После этого обряда Исле дали курицу, что бы она отрезала ей голову, но Исла, почувствовав в одной руке нож, а в другой живую, трепещущую жизнь, медлила. Она не могла отнять жизнь, потеряв наполовину свою. Как будто отняв жизнь курицы, она могла что-то изменить в своей участи или вернуть мужа и ребёнка. Видя нерешительность Ислы, слабость её рук, ведьма сама перерезала горло курицы, отделив её голову, и бросила тело в корабль.

Неожиданно, ослабшее тело Ислы, казавшееся безжизненным, пробудилось. Она, хоть и слабо, но произнесла так, чтобы присутствующие викинги и жрица слышали.

– Я видела своего отца и видела своего мужа. Они сидели все там и смотрели на меня, – сказала Исла потухшим голосом. – Я видела своего господина, своего короля. Он сидел в саду, среди белых цветов на зелёной траве. Я слышала его голос, он манил меня. Он ждёт меня. Ведите меня к моему мужу, моему королю.

После этой церемонии и слов Ислы, девушку отдали ведьме. Викинги отступили, оставшись как стражи за бортом закрытого корабля. Когда Оливия, держа ослабевшую девушку за руку, входила через «дверь» в сложенную из больших веток и шкур комнату на борту корабля, то до её слуха долетели последние слова измученного сознания Ислы:

– Там не было Сигара, не было моего мальчика, его там не было… – её шёпот потух, и ведьма ничего больше не услышала. Ей даже показалось, что она этих слов не слышала вовсе, что они прозвучали в её голове, и там затерялись в тёмных уголках памяти.

«Ангел смерти», согласно традициям, которые Оливия изучила у жреца, приняла у Ислы её браслеты, снятые с рук и ног. В комнату вошёл жрец, в его руках был кубок. Он дал его Исле, она испила с него, но не до конца, тогда Оливия почти насильно заставила её выпить до дна. Послышались удары, это викинги стучали по щитам палками и рукоятками мечей, чтобы заглушить крик девушки, чтобы этот последний крик не проник в сознание других девушек, и не завладел бы ими, внушая и пробуждая в них страх и смерть. Ведьма обвязала шею, лежащей почти без чувств Ислы, верёвкой, что бы задушить её. Но, как только натянулась верёвка, Оливию остановил Варг. Он отстранил старуху, грозно прорычав:

– Это успеется. Сперва, я получу наслаждение.

Он начал раздеваться, снимая с себя платье жреца, со всеми побрякушками. Исла лежала без чувств, а Оливия, выпучив от негодования единственный глаз, вперилась им в похотливого жреца.

– Это моё право, – сказал Варг вожделенно наслаждаясь юным телом Ислы, лежащим открытым перед ним, не защищённым, словно девственным.

Полуобнажённый он подошёл к телу Ислы, открыв рот от предвкушения свежего, упругого, молодого тела девушки. Не успев занести ногу над лежащим юным телом, он почувствовал острую боль в спине, парализующую не только мышцы его конечностей, но и дыхание. Он замер, потом, словно ужаленный ядовитым пауком, опустился на колени, на время, потеряв равновесие, он упал на руки, так и застыв на месте. В его спине торчал кинжал – длинный инкрустированный нож Олафа. Всё-таки он пригодился, поставив точку в жизни лицемерного жреца. Словно невидимая рука Олафа, с того света нанесла этот смертельный удар. У Варга потемнело в глазах. Потом он, где-то в отдалении услышал голос, как ему показалось, шипение, змеиное дыхание.

– Не бывать двум жрецам на этих островах, – вполголоса, сказала Оливия, наблюдая, как её слова – яд, проникает в него. Она обошла Варга, держащегося за деревянные доски корабля, и присела, что бы он её видел. Она не знала, что у него в глазах тьма.

– Всё-таки она моя племянница, – уже спокойнее, не так эмоционально, сказала Оливия. Последняя оборона умирающего сознания жреца уступила, и он, еле дыша, спросил:

– За что?

Всё что она тогда решила сказать, были слова, накипевшие в её злобе, как остаток той желчи, которая не имела выхода из её мстительной души, и лишь сейчас ледяным дыханием ненависти выходила из неё.

– Ты не убил его.

– Кого? О чём ты? – путаясь в мыслях, задыхаясь и находясь в предсмертном бреду, спросил жрец.

– Ты должен был принести его в жертву.

– Нет, нет, это ты отобрала его, – ответил он, собираясь с последними мыслями.

– Что? Зачем он мне, если я сама, лично, принесла его тебе?

Его сознание затуманилось, мысли путались, ему было тяжело дышать, он чувствовал, что умирает. Она нагнулась к его голове, и её губы приблизились к самому уху Варга. Она прошептала:

– Ты посмел насмехаться над моим мужем, Робертсоном, когда прятался у его могилы, словно тень. Ты даже его тени недостоин. Я отомщу за него, – последние слова она сказала со злобой, с дикой злобой. – Я его карающая рука.

После этих слов его тело рухнуло. Ведьма, ещё не упокоившись, находясь вне себя от ярости и ненависти, нанесла с десяток колющих ударов кинжалом в бездыханную грудь трупа.

Расправившись с ним, она прислушалась, не подглядывают ли за ней. Но потом успокоившись, она подошла к лежащей, ещё живой, но не способной к жизни Исле, и нагнулась над ней, принюхиваясь, словно дикий зверь. Она дышала, всё ещё дышала, жизнь ещё не покинула юного, полного энергии, но обмякшего тела, – из-за слабого яда, выпитого ею из кубка.

Оставив племянницу на смертном ложе, рядом с вещами Олафа, выложенными, словно в них был невидимка, Оливия, скинув с себя платье ведьмы и облачившись в одеяния Варга, накрыв на голову плед, попятилась назад, глядя на мёртвое тело обнажённого жреца, с торчащим кинжалом в груди. Она взяла со стены связанные сухие ветки и поднесла их к горевшей лампе. Ветки зажглись. Горящим факелом она подожгла шкуры, несколько веток, торчащих из стены, желтое пламя зашипело, забирая все новые предметы в свои объятия. Выйдя за дверь, она бросила в неё факел и спустилась с дымящегося корабля.

Викинги, ожидавшие Варга, расступились, давая возможность пятившемуся назад жрецу, отойти от корабля. Они узнали жреца по его одеянию, хотя его лица, из-за накинутого на голову пледа, не видели. Жрец, согласно обычаю, не должен был отворачиваться или поворачиваться спиной к захоронению усопшего.

Как только жрец – переодетая Оливия, ушёл, викинги замкнули цепь и стали бросать на корабль горящие палки, разжигая его больше. Корабль оттолкнули, и горящая могила, где покоились три тела, отошёл от берега. Волны приняли горящее судно и унесли его вдаль прямого залива в открытое море, где горящий корабль таял в серой мгле появившегося тумана, разрушаясь и уходя под воду, в тёмные глубины мрака.