Еще мысли Салеха были полны переживаний разыгравшейся на его глазах трагедии, когда оба джипа въехали на территорию области одного из южно-восточных городов Судана. Вазар и его люди остановились на окраине города, разместившись в одной из местных гостиниц – двухэтажный дом с шестью комнатами. Вазар снял две комнаты, заплатив хозяину гостиницы за два дня. Он и его трое людей куда-то спешно уехали на одном из джипов. Салех и его дочь остались под пристальным присмотром четырех солдат. Он благодарил бога, что Вазар забрал с собой Имада, который все настойчивее проявлял притворную лесть и заботу к Захре. Неизвестно, чем бы закончилось это, если бы Имад остался в отряде, рядом с Захрой. Салеху и его дочери было разрешено находиться в гостинице и ее территории, к которой примыкала больница. В больнице работали врачи-волонтеры, она представляла собой одноэтажное здание с небольшой пустынной территорией, огороженной забором, сделанным из тонких веток, соединенных неплотно друг с другом, так, что между ними были щели.

Захра выглянула из окна и увидела детей, играющих на территории больницы. Она захотела пойти к ним.

– Пап, давай погуляем, пройдемся по улице, – предложила Захра.

– Они не позволят нам это сделать. Их командир приказал нам быть в гостинице.

– Нет, я слышала его приказ, – возразила девушка. – Он запретил нам шляться …

– Захра, я прошу тебя.

– Но это его слова, я лишь повторила: «Шляться по улице», – смело сказала Захра.

– Ну, хорошо, я поговорю с солдатами, – сдался Салех.

Он и сам подумывал о прогулке. В грязной, с маслянистыми пятнами на стенах, оставленными прежними постояльцами, со зловонным теплым воздухом, наполняющим маленькую комнату, и назойливыми мухами, безжалостно норовившими укусить, в гостинице находиться было мало приятного.

– Мы могли бы пойти вон на ту территорию, – указала Захра в окно.

Салех поговорил с солдатом по имени Иса, его Вазар оставил за главного на время своего отсутствия. Иса был самым разумным в отряде, кроме того, он обладал редким свойством для молодых людей, чувствующих вседозволенность, – он не спешил с решением. Иса внимательно выслушал Салеха, затем учел пожелания товарищей, жаждущих также пройтись по городу, и согласился с ним. Напротив больницы, через дорогу, расположилась придорожная забегаловка, которая притягивала, сладостно манила к себе всех местных пьяниц, подобно нектару, соблазняющему пчел. В эту забегаловку и тянуло солдат. Из нее они могли наблюдать за Салехом и Захрой, которые выявили желание прогуляться по огороженной территории волонтерского центра.

Находясь на полупустынной территории центра, где росло два низкорослых дерева и, помимо одноэтажного глиняного здания, служившего больницей, находилось несколько хижин, построенных из веток, сквозь которые пробивались внутрь солнечные лучи, угасавшие там.

На территории никого не было, и Салех с Захрой прогуливались, рассматривая убогие хижины. Когда они подошли ближе к ним, притянутые любознательностью девушки, то Захре показалось, что одна из хижин была не пустой. Захра подошла ко входу в хижину, ничем не прикрытому, и робко заглянула внутрь, в саму глубину, наполненную призрачными тенями, глядевшими белыми сверкающими глазами на нее. Несмотря на мрачную атмосферу, царившую внутри хижины, где находилось больше людей, чем допустимо, девушка не испугалась. Люди лежали, сидели, стояли, множество белых глаз смотрели на Захру со всех сторон, и снизу, и сверху. Здесь были и старики, и дети, и мужчины, и женщины, и все они молчаливо, словно ночные цветы, смотрели на нее. Их лица были затемнены тенями, но их глаза ярко выражали то редкое сочетание чувств, которое вызывает жалость и боль. Они были наполнены страданием, охвачены безысходностью, это был один из тех взглядов, которые можно увидеть на лице человека в момент, когда он осознает близость смерти. Но это был не страх, вернее не просто страх, а испуг, застывший навеки и переплетающийся с обреченностью. В них не было слез, не было грусти, не было просьбы о помощи, они были полны безысходности в паре с наивностью ребенка, не ищущего причины своих страданий, заранее по ангельской доброте прощающего злу.

Неожиданно что-то зашевелилось в призрачном освещении, едва проникающих внутрь, сквозь щели, последних солнечных лучей. Захра невольно попятилась назад, не отводя пристального взгляда со входа в хижину. Спустя минуту в проеме появились два черных, как уголь, тела: мужчина лет тридцати и девочка лет десяти. Оба были невероятно худыми. По их крайне исхудалым телам было легко видеть все кости человеческого скелета. Кожа у обоих прилипла к костям, натянулась, не было ни складок, ни малейшего намека на жир, даже мышцы казались иссохшими. Два ходячих скелета, державшихся друг за друга, что бы не упасть. Салеха поразила мысль о том, как эти два жалких существа могли вообще передвигаться. Мужчина, по-видимому, отец девочки, поддерживал за руку свою дочь, которая уже не могла сама ходить без посторонней помощи. Тела их были обнажены, как у многих пациентов больницы.

Мужчина смотрел с опаской, а девочка приветливо улыбалась, несмотря на свое тяжелое состояние организма, доведенного до крайней анорексии, вероятно, последней стадии. И все же жизнь в этих жалких существах еще не сдавалась.

Салеха тронула до глубины души эта простодушная улыбка ангела, находящегося на грани смерти. Он знал, что продолжительная война между арабским правительством и народной армией освобождения, принесла народу лишь одни страдания и смерть. Сотни тысяч людей умерло от голода – не от пули, а от бездействия властей и неспособности навести порядок армией освобождения. Пока одни безжалостно сражались за свободу, другие, не затронутые войной, чьи интересы не учитывались, умирали от нехватки пищи, и от болезней.

В волонтерском центре который расположился в здании больницы, работали врачи, пожелавшие прийти на помощь к бедным, обреченным людям, до которых никому из воюющих сторон не было ровным счетом никакого дела. Врачи, вооружившись лишь знанием и опытом медиков, совершали отчаянные атаки, борясь со смертью, не давая ей приблизиться к их пациентам, из которых смерть уже высосала последние капли жизни.

Захра подружилась с одной из девочек, они дружно играли на площадке, как дети, без опаски, не задумываясь о тяготах жизни, простодушно, словно две бабочки, порхающие на усеянном цветами поле. Захра настолько увлеклась дружбой, что не желала покидать территорию больницы, она не хотела расставаться с этой простодушной и доброй подругой. Девочка была очень худа, но в ней, казалось взявшихся из ниоткуда, таились те жизненные силы, которые порой поднимают тяжело больных людей, говоря им, что стоит еще побороться за жизнь. Девочка была очень коротко подстрижена, на одной руке, у самого запястья обвивал браслет, состоящий из нанизанных на нитку пластмассовых жемчужин, потерявших былой блеск, облупившихся. Но девочка, всем своим детским сердцем, очень любила этот браслет, ведь он был подарен ей на двенадцатилетие ее отцом, сыскавшим смерть на войне, в которую его втянули друзья. Она была сиротой, так как ее мать умерла полгода назад от болезни. Теперь она находится, вот уже три месяца, в больнице под присмотром волонтерского центра. Любимое занятие у девочки была игра в прятки. У одного дерева стояла Захра, прикрыв глаза руками и считая до десяти. Когда она досчитала, то обернулась и начала искать подругу. Той нигде не оказалось, и тогда Захра принимая поражение, но не огорчаясь от этого, громко произнесла:

– Я сдаюсь, можешь выходить.

И тут она услышала позади себя радостный детский тоненький голосок.

– Я выиграла, ура!

Захра обернулась, но по-прежнему никого не видела. Что это все значит? Откуда шел этот голос? Она его сразу же узнала, он принадлежал ее новой подруге. И тут, к ее крайнему удивлению, дерево, возле которого она считала, зашевелилось. Ствол дерева был в диаметре не более десяти сантиметров. Подруга Захры спряталсь за этим тонким деревом. Ее исхудалое тело, сквозь кожу которого можно было пересчитать все костит, было настолько узкое, что девочка могла за ним спрятаться так, что ее не было видно.

– Но как?! – возмущенно и удивленно спросила Захра.

– Раньше я не могла этого делать, – ответила девочка, – теперь легко, смотри. – И она вновь исчезла за узким стволом молодого дерева.

Кто-то позвал девочку, она откликнулась и, попрощаясь с Захрой, договорилась с ней, что завтра они обязательно встретятся и будут играть. Захра, пожелав спокойной ночи своей новой подруге, покинула территорию больницы и вышла на улицу, где уже дожидался ее отец.

Салех все это время общался с молодым врачом, прибывшим в центр помощи людям по зову сердца. Доктору было не более сорока лет. Образование врача он получил в России, в городе Санкт-Петербург, куда был направлен пятнадцать лет назад для обучения.

Глядя на безустали играющих детей, Салех удивлялся их неиссякаемой энергии, которая приводила их в движение, исполняя неутолимое желание поиграть и выражая все детские легкомысленные фантазии.

Наблюдая за их беззадорной игрой, он задавал себе вопрос: «Может ли взрослый человек так же просто и легко найти друга, подружиться ради дружбы, ради жизни в мире?» У детей нет много потребностей, все они не задумываются о тяготах жизни, они лишь беззаботно наслаждаются той жизнью, которая окружила их и дает им все свое тепло, наделяя возможностью быть счастливыми. Куда делось его счастье, почему он не чувствует мир, окружающий его, без задней мысли об опасности, об осторожности, о тревоге? Наверное этот безлюдный, одинокий остров счастья затерялся навеки в его детстве. Он с сожалением и необъяснимой жгучей тяжестью в сердце спросил об этом доктора, которого считал своим коллегой, ведь он тоже помогал исцелять людей.

– Почему жизнь так ужасна, несправедлива – страдают невинные люди, дети? – спросил Салех, наблюдая за худыми, как скелет, пациентами доктора. – Где Бог, куда он делся? Неужто, он всего этого не видит? Почему отвернулся от них? Может он слеп? Ведь даже вы, доктора, пришли на помощь.

– Вы думаете, что я смогу что-то сделать или кому-то помочь?

– Ну, разумеется, ведь вы здесь. Они все верят вам и надеются. Ведь им нужна такая малость, как пища, которой богата и полна наша планета, – продолжил Салех.

Доктор посмотрел на Салеха вспыхнувшими глазами, словно он увидел Бога, но в тот же момент они потухли, из них ушла надежда и поселилась обреченность. Это привело Салеха в смятение, и он невольно отшатнулся, словно увидел Дьявола.

– Что? Что не так?! – вопрошал Салех.

– Как бы я не хотел, не рвался им помочь … – он безжизненно опустил руки, – они все обречены, может выживут единицы. Их организм перешел за ту точку, крайность существования, из которой обратной дороги нет, у них не будет восстановления организма к здоровому. Одни умрут на днях, другие – через неделю, месяц, не более. Жизнь ограничила их существование до минимума, граничащего с гибелью. Я лишь продлеваю их жалкую жизнь.

– Но зачем же вообще … – произнес Салех, охваченный осознанием того, что все эти пациенты в скором будущем умрут. Спазм голосовых связок и ком, так внезапно подкативший к горлу, не дал ему закончить фразу, зародившуюся в недрах возбужденного сознания.

– А затем … – продолжил доктор, – что ради, даже, одной спасенной жизни, есть такая вероятность, я готов быть свидетелем всех неистовых мучений пациентов, наблюдая, как они медленно умирают. Я делаю, поверьте, все возможное, но спасти их – не в моих силах.

– Кто же может справиться с этим заданием?

– Только Бог, но он, как вы верно заметили, слеп и глух. Я часто слышу их молитвы, как они обращаются к Богу, прося у него освобождение от нестерпимых, мучительных болей. И я до сих пор не могу определить, что страшней – наблюдать за мучениями детей или самому испытать страдания, пока смерть не отпустит тебя, избавя от боли.

Ближе к вечеру, когда пациенты принимали ранний ужин и доктора совершали обход, Салех вместе с дочерью покинули больницу и оказались на улице, напротив дешевой забегаловки, где развалились полупьяные, охваченные упоительным хмелем, солдаты, охранявшие Салеха и его дочь. Солдаты, наблюдавшие в оба мутных глаза за Салехом, и не думали подниматься со стульев свои обмякшие, расслабленные пьяные тела. Они лишь щелкали, клацали языками, пытаясь что-то сообщить друг другу. Некоторые показывали пальцами, в сторону Салеха, желая схватить его, но тут же обессиленная сладостным хмелем рука, безжизненно повисала вниз. Их стеклянные опьяневшие глаза лишь наблюдали, как пленные, которых им поручили охранять, неумолимо проходят мимо, направляясь в сторону гостиницы.

Салех не собирался убегать, он знал, что его и дочь могло ожидать в случае побега. Они были не защищены, у них не было иного выхода, как покорно ждать когда их довезут до конечного пункта, где их ждал, быть может, с нетерпением, некий Курбан, о котором Салех не имел ни малейшего понятия. Сейчас мысли Салеха были заняты ужином для себя и дочери. Солдаты были строги и жестоки, но они заботливо, хоть и скудно, кормили своих пленных.

На пути Салех увидел попрошайку, видимо, одного из пациентов больницы. Старый мужчина, вероятно лет шестидесяти, худой, истощенный голодом, ползал на четвереньках, ковыляя ногами и руками, словно палками, прося еду. Изредка прохожие в белых одеяниях, мужчины и женщины, из чистого любопытства, останавливались, и тогда этот несчастный старик, на котором остались лишь кости и, сжавшая их, кожа, протягивал дрожащую руку, схожую больше с тонкой веткой лишенной листьев. Прохожие, поглядев на просящего старика, из жалости иногда что-то бросали перед ним на землю, а тот с жадностью изголодавшегося тигра, схватывал кусок лепешки и, не отпуская ее из руки, продолжал идти за доброжелателем, извергая тому вслед грубые выражения, наполненные оскорблениями, ругательствами, с проклятиями, летевшими тому вдогонку. Люди спешно убегали от сквернословного старика, на котором из одежды ровным счетом ничего не было, его выпирающий скелет был прикрыт лишь тонкой иссохшей кожей. Заметив, что он остался один на дороге, освещенный косыми лучами заходящего солнца, старик подполз к засаленной, потрепанной накидке и, со словами проклятия, обернувшись в нее, поплелся на четвереньках, на дряблых немощных конечностях, в сторону больницы, где ждал его покой в одном из тайных уголков хижины, переполненной человеческими телами.

Бедный старик снился Салеху всю ночь. Он не мог забыть его взгляд, наполненный слезами и направленный снизу вверх на людей, равнодушно проходящих мимо. «Разве он был виновен в том, что хотел есть, – думал Салех, вспоминая жуткое видение старика из своего сна».

На следующий день, часов в девять утра, вернулся джип. Кроме Вазара и его людей, в машине был еще один мужчина, на вид лет тридцати, одетый в белую футболку и темные брюки. Мужчина покорно свесил голову и молча сидел на заднем сидении, скрестив руки у колен, в то время как солдаты приветствовали друг друга, своего командира и чему-то несказанно радовались. От солдата по имени Иса Салех узнал, что они выполнили поручения Курбана и теперь возвращаются на родину. Когда Салех спросил в какую страну они едут, то Иса нахмурился, а затем бросил фразу:

– Скоро узнаешь.

Салех и Захра, подгоняемые людьми Вазара, выбежали во двор, и оказались перед джипами, на которых сидели с радостными лицами трое вооруженных солдат, их командир и поникший мужчина. Как только Салех и Захра сели в машину, и джипы, под восторженные крики солдат, тронулись с места, Салех обернулся и посмотрел на второй джип, пытаясь рассмотреть в нем неизвестного мужчину, которого привели с собой этим утром Вазар и его люди. Но мужчина свесил голову на грудь и рассмотреть его лицо Салех не мог. Ясно было одно – это был еще один пленный. Для чего он был им нужен, оставалось загадкой. Все, что удалось рассмотреть пристальному, изучающему взгляду Салеха – несколько багровых пятен на его белоснежной безрукавке. Засохшая кровь.

Машины отъехали от гостиницы, проехали по дороге, ведущей через поселок. Неожиданно одна из машин остановилась, не проехав и сотни метров. Она фыркнула, грозно зарычала, потом вздрогнула, словно в конвульсиях и заглохла. Вазар соскочил с первой машины и подошел ко второй, чтобы выяснить, в чем дело. Солдаты ругались между собой, обвиняя друг друга, затем Вазар вместе с двумя солдатами куда-то исчез. Салех и Захра сошли на дорогу и ждали развязки ситуации. Солнце уже залило яркими, но не жаркими лучами, улицу, добавляя к свежей утренней прохладе нежное тепло.

На сломанной машине сидел незнакомец, он сидел понуро, свесив голову на грудь. Салех хотел подойти поближе, чтобы рассмотреть незнакомца, но ему помешал Имад, который не сводил впившихся глаз с Захры. Салех не мог оставить дочь одну и потому перешел с ней дорогу. Как только он обогнул машины, он заметил того самого старика, худого, скрюченного, костлявого. Старик занимался прежним ремеслом попрошайки, сперва слезно просил еды, а потом изрыгал спасителю вдогонку букет оскорблений. Если бы кто-нибудь решил бы издать словарь ругательств, то этот старик мог бы легко заполнить его как автор. Людей в форме он опасался, не просил у них ничего, но косо с лютой ненавистью бросал на них черные взоры.

Через минут двадцать появился Вазар со своими людьми. Он был чем-то недоволен, и когда поравнялся с несчастным стариком, то оттолкнул его ногой, чтобы тот не стоял у него на пути. Старик упал, не понимая, что с ним произошло, но затем, завидя обидчика, стал поливать его грязью, черной руганью, а когда и это не подействовало, он что-то злобно прошипел так, что потерял голос, взял ободранную накидку и стал ее трясти, стоя на коленях. Вазар уже передал водителю две свечи от автомобиля и стал спокойно наблюдать за ремонтом машины.

Старик умолк, точнее его охватил жуткий старческий, глухой кашель, не давший ему говорить. Внезапно возникший сухой кашель прошел, и старик вновь принялся ругаться, пристально, со злобой уставившись на Вазара, не обращавшего внимания на него. Старик напоминал злого старого пса, которого пнули ногой. Извергая проклятия в остающийся без него и независящий от него, жестокий, высокомерный и эгоистичный мир, оставляющий его за бортом жизни и ввергающий его в бездну мрака, старик закрылся истрепанным серым саваном, укутавшись, будто высохшая мумия, и, сделав последний вздох, умер. В этот злосчастный момент загрохотал мотор машины, она взвыла, завелась, и солдаты, запрыгнув в джипы, усадив пленников, двинулись в путь.

Машины, надо отдать им должное, ехали без остановки много часов, казалось, ни песок, ни рытвины, на колдобины, ни крутые подъемы, ни мелкие реки не были им преградой, пока они не добрались до побережья самого красивого моря. Спокойные воды Красного моря казались столь чистыми, что их можно было сравнить разве что с лесным или горным родником. Прозрачная вода едва заметно покачивала морские лилии и разнообразные зеленые водоросли, кучками расселившиеся на песчаном желтом дне. Красные и коричневые кораллы громоздились, словно сказочные замки, выросшие из дна и застывшие в своем великолепии. На фоне удивительного морского пейзажа сновали чудесные, уникальные и порой сказочные рыбешки, принося динамику и жизнь в подводный мир фауны. Жизнь здесь била своим незабываемым ключом, наполняя жизненной энергией весь подводный мир. Солнце бросало свои желтые стрелы на тихую, едва синюю, гладь воды, где лучи преломившись, проникали до самой глубины моря, окрашивая дно в желтый оттенок и придавая его песчаной поверхности особый блеск переливающихся огоньков.

Машины подъехали к частному, казалось, заброшенному причалу и остановились. Вазар приказал разжечь огонь. Дрова и сухие ветки были найдены в заброшенной, старой, дырявой рыбацкой хижине, когда-то ловко построенной каким-то охотником на рыб. Пленников оставили у покосившейся рыбацкой берлоги, солдаты же расположились на каменистом берегу у костра. Один из солдат присматривал за пленниками и поглядывал в сторону огня. Вазар, как бесприкаянный, бродил по берегу, всматриваясь в горизонт, где синяя морская гладь сливалась с небом, придавая особую иллюзию спускающихся небес. Где-то вдалеке проплывали одинокие белые яхты, они словно парили над морем, подобно одиноким прекрасным птицам, чья жизнь проходила в отдалении людской суеты, полной горя и страданий. Казалось, что существование этих белых созданий не было тронуто жизнью людей.

Захра любовалась чудным пейзажем, которого лишена была многие годы, проживая с отцом в глубине африканского материка. В ее детской фантазии сказочно рисовались подводные просторы, хранившие старые пиратские морские тайны. Где-то, за бескрайним горизонтом, ее детская наивность представляла сказочные, небывалые замки с остроконечными башнями, уходившими до небес, где живут свободные, богатые люди, где царствует мир и порядок, гармонично существующий с богатой и разнообразной природой, окаймляющей людской ареал. Девушка так увлеклась своей фантазией, затянувшей ее в сказочный мир грез, что она позабыла об опасности, о солдатах, об отце. Этот придуманный ею мир увел ее целиком, поглотил ее сознание, отвлек от действительности, даря ей незабываемый сон, заменяя реальность на иллюзию.

Тем временем, ее отец уже давно тихо, почти шепотом беседовал с незнакомцем. Только здесь, на берегу, когда джипы остановились и выгрузились, Салех смог разглядеть застенчивого и скромного старого приятеля по имени Абу. Сам Абу не знал, сколько в его венах течет кровей – его прадед вел странствующий образ жизни, занимаясь магией вуду. Как его отец, перенявший мастерство, так и он, овладев тайными и древними магическими знаниями вуду, начал странствовать по Африке, всюду помогая людям. С Абу Салех познакомился пять лет назад на одном из слетов мастеров вуду. Уже тогда Салех поражался и вдохновлялся способностям и умениям коллеги. С тех пор они раз в два года встречались на подобных слетах, где обменивались опытом, знаниями или просто демонстрировали свое искусство перед начинающими магами. Этому искусству не обучают в школах и университетах, его передают от учителя к ученику, совершенствуют на практике, повышая свой уровень колдовства. Магия вуду может быть как безвредной, полезной людям, так и может приносить вред, причиняя разорения, беду и даже смерть. Об этом хорошо знали оба приятеля, мирно, по-дружески, беседовавшие, прислонившись спиной к деревянной стене хижины.

– Я смотрю, они и с тобой поздоровались, – сказал Салех, указывая Абу на его грудь, где виднелись пару расплывшихся красных пятен засохшей крови.

– Да, их приглашение было убедительным, – согласился Абу.

– Что произошло?! – спросил Салех, с сочувствием посмотрев на товарища.

– Я отказался идти с ними, вот и все.

– Да, эти парни не привыкли повторять дважды, – Салех закусил губу, а потом, сквозь зубы, тихо произнес. – Я перестал узнавать бравых ребят из народной армии освобождения, да и лица их не внушают доверия …

– Да ты что, – удивился Абу, – с чего ты взял, что эти головорезы из НАО, это не армия освобождения.

– Как… – с удивлением сказал Салех. – Но кто же тогда они? Почему так свободно чувствуют себя здесь? Ты думаешь, что они действуют по заданию арабского правительства? – вопрошал Салех.

– И тут ты ошибаешься, – заверил его Абу. – Эти ребята не из НАО, и не работают на правительство.

– Но тогда, кто они?

– Ты что-нибудь слышал о воинствующих террористических группировках соседней Саудовской Аравии, которых там, как крыс, немеренно развелось?

– Хм … что-то припоминаю … террор в Сирии, Ираке, Израиле, и еще бог знает где.

– Ты что-то слышал о террористических группировках: «Аль-Каида», «Исламское государство», «Братьев-мусульман», «Хизбалла», «Фронт ан-Нусра» и других? – спросил Абу.

– Слыхал.

– Только одни названия их группировок наводят ужас на миллионный город. Они не остановятся ни перед чем, для выполнения цели. Это фанатики, подстрекаемые их командирами, имеющими с этого барыши, священнослужителями. Порой достаточно маленькой искре ненависти и тысячи людей пойдут с топорами и мечами на своих братьев, оставляя после себя одно сплошное кровавое месиво, этакую красную дорожку. На убийствах нельзя покрыть себя славой. Ты заметил, что большинство в их рядах молодые, зеленые, несозревшие юнцы. Таких можно одурачить, внушить им все, что угодно, и они свято пойдут на мнимый подвиг, не задумываясь.

– Это верно, – согласился Салех.

– У меня до сих пор перед глазами та страшная кровавая картина. Это случилось несколько лет назад. Я был тогда в одном из северных районов Африки, когда в наш поселок ворвалось зверье. Их было несколько сотен. Они были все молоды, сильны, активны и быстры. Среди нас, мирных жителей, было множество женщин, детей и стариков. Тем, кто заблаговременно скрылся в горах или ушел в пустыню, бросая жилье, повезло меньше, чем тем, кто остался в городе. Всех ушедших, покинувших родные края, там, вдали, ждала куда более жуткая смерть – все они погибли в муках от голода и безжалостных болезней, медленно, мучительно, проклиная каждый час жизни, ибо он им приносил неимоверные страдания, сначала физические, потом и душевные, когда они наблюдали за медленно уходящей жизнью, покидающей тела их детей.

– А те, кто остались? – с замиранием в сердце вспросил Салех.

– Им повезло больше, если горе можно сравнить по какой-то страшной, безумной шкале мучений, – отвечал Абу. – Трое из этих ублюдков ворвались в дом моего друга, застав там всю семью. Троих детей они безжалостно зарубили, сделав по одному удару топором, жену убили на глазах мужа, ей отрезали голову двумя ударами, с одного не получилось. Она мучилась, извивалась, и все же умерла быстро.

– А твой друг? – с ужасом в глазах спросил Салех.

– Его сперва били, ломая кости, и играя головой, словно набивая мяч, а потом … четвертовали, обрезав руки и ноги, оставили лишь голову.

– Он умер героически.

– Если бы умер, он и рад бы этому, но медики, к его несчастью, не позволили ему умереть. Он чудом выжил, видать Бог не захотел принять его молитв и забрать тело, что освободить душу. Так и живет он в своем городке, прикованный к кровати, навсегда. Один из христианских центров взял опеку над ним. Теперь его жизнь – это весь потолок и открытое окно, которые он может видеть, лежа в кровати. А ешще те душевные мучения, которые всплывают у негно каждый день.

Узнав о бедах соотечественников, Салех рассказал Абу о бесчинствах Вазара и его людей. Он поведал Абу о расстрелянных солдатах, ехавших в поселок на верблюдах. Теперь он не сомневался, что те шестеро погибших, были солдатами народной армии освобождения. Вазар подступью убил их и овладел их документами. Он также рассказал о чудовищной казни священника из христианской церкви.

– Да, у этих нелюдей нет преграды, лишь Аллаху они покорны и ему одному верят, – сказал Абу, выслушав рассказ Салеха.

– Но Аллах далеко, его никто не видел. Ими управляют люди, каким нужно быть бесчувственным, циничным, хладнокровным человеком, чтобы отдавать такие приказы.

– Увы, в этом мире царствуют самые ужасные существа среди животных, его имя человек. На его груди висит не крест, ни какой иной знак веры, не медальон, а украшает его грудь оружие, автомат, прикрывая жалкое, боязливое, отвратительное, трясущееся сердце, нашедшее пристанище за спиной своего безжалостного кумира – холодной железной смерти.

– Но, как ты узнал о группировке? – спросил Салех.

– Эти воинствующие юнцы не были столь осторожными в разговоре друг с другом. Я подслушал их беседу. Они ничего не боятся, вот и безнаказанно разгуливают здесь, маскируясь под народную армию, – ответил Абу.

– Может ты и цель их выяснил?

– Об этом они не говорили, мой друг. Их цель можно вывести из наблюдений.

– Каких наблюдений?

– Суди сам, они взяли в плен не любого, а только тех, кто … – Абу замолчал, видя, как их охранник зорко, будто рентгеном, смотрит в их сторону. Когда тот успокоился и отвернулся, осматривая морской горизонт, то Абу продолжил. – Знаком с магией вуду.

– То есть, меня и тебя. Да, не поспоришь, нас взяли избирательно.

– Пригласили, – поправил Абу, – да, да, пока, пригласили. Ну, а то, что меня немного помяли, так это у них, что-то вроде визитной карточки, кому-то из их высокопоставленных командиров потребовались люди с нашим опытом и умением.

Разговор друзей был прерван восторженными криками солдат, повстававших со своих мест и подняв над собой автоматы. На горизонте появилась белая яхта. Когда она подошла ближе, то можно было рассмотреть в ней вооруженных людей, так же голосно приветствующих своих товарищей на берегу.

Яхта была небольшой, моторной, старой, но на ходу. Она стремительно, словно птица, подошла, замедлив ход, к причалу, где ее ждал Вазар и его люди. Салех не сразу заметил в лодке четверых пленников, у них был тот же цвет кожи, что и у их похитителей, но жалкий внешний вид их разительно отличался. Лица их выражали беспокойство и страх, переплетающийся с покорностью и обреченностью. Эти четверо молодых мужчин, прижавшись друг к другу, словно ягнята, которых вели на бойню, безропотно, опустив руки и зажав их между ног, сидели на корме. Трое опустили безвольно головы на грудь, а четвертый пленный с опаской смотрел на своих ликующих похитителей, подобно рабу, глядящему на своих хозяев.

Салех и Абу никого из этой четверки пленных не знали. Их затолкали в лодку, все погрузились, и яхта отъехала. Невооруженным глазом было видно, что путь она держала на север. В лодке было так много людей, что они сидели друг с другом, касаясь плечами. Пленных держали отдельно, под бдительным надзором. Салех, Захра и Абу сидели вместе. Из-за большого числа людей, находящихся рядом, они всю дорогу молчали, лишь изредка бросая изучающие, беспокойные взгляды.

Поездка была утомительной, пленные были голодны, один из них захотел пить, ему отказали.

Другой пленный обделал свои штаны, толи от страха, толи от недержания. Спустя несколько часов быстрого хода яхты, она круто повернула, сменив траекторию пути на градусов сорок пять.

Абу шепотом сказал Салеху:

– Видать, в Саудовскую Аравию путь держим.

Солдаты, по приказу командира, оголили торс и положили на дно лодки автоматы. Это было сделано для предосторожности. Дело в том, что по Красному морю ходили корабли, проплывали яхты, мелькали одиночные рыбацкие суденышки. Вазар не хотел, чтобы заметили его вооруженных людей на границы, и потому предостерегся.

На горизонте появилось очертание берега, вскоре вдали замаячил небольшой катер с вооруженными людьми. Вероятно, они были знакомы с Вазаром, так как обменявшись с ним парой приветственных фраз, сопроводили яхту к пристани, расположенной в тихой удобной лагуне с кристально чистой водой.

Пока солдаты были заняты подготовкой к причаливанию яхты, разговор между друзьями возобновился.

– Ты говоришь, что кому-то понадобилось наше искусство, – начал в полголоса Салех. – Но зачем тогда им понадобилось сразу два мага вуду?

– Не знаю, для меня это тоже загадка. Я размышлял над ней всю дорогу, – ответил Абу.

– И к какому ты пришел выводу? – спросил Салех.

– В Саудовской Аравии много богатых людей, шейхов, может кто-то не скупится с деньгами. А может, хотят проверить, чья магия сильней, тому и доверят задание. Во всяком случае, от этих ребят у меня мурашки по коже проползают. Не доброе они затеяли.

На берегу всем пленным завязали глаза, а на голову накинули какую-то черную ткань, покрывшую тело до пояса. Пленных погрузили на машины и отправились в путь.

Машины тряслись всю дорогу, от многочисленных ухабов и камней, встречающихся в этой местности. Спустя несколько часов тяжелой езды, машины остановились вблизи города Мекка, расположенной в горной местности на западе Саудовской Аравии. Но пленные об этом не знали, они могли лишь догадываться о пути следования машин.

Пленных вывели по одному, затем завели в какое-то просторное одноэтажное помещение. Затем сняли накидки и развязали глаза. В призрачном свете настольной лампы, расположенной в глубине помещения, схожего с бараком, вдоль стен виднелись решетчатые камеры. Помещение напоминало тюрьму. Четверых пленников заперли в одной из камер, Салеха с дочерью закрыли в другой камере, а Абу затолкали в третью, по соседству. Еще две камеры, укрываемые мраком, туда свет лампы не доставал, по-видимому, пустовали, они располагались напротив тех, в которых разместили прибывших пленников. Солдаты покинули пленных, заперев накрепко решетчатые двери камер.

Четверка пленных, закрытых в одной камере, покорно села на деревянный пол, опустив и прижав головы к коленям.

– Они смирились со своей участью, – бодро сказал Абу, глядя сквозь решетчатые стены соседней камеры.

– А мы? – спросил Салех, усаживая дочь рядом с собой, оперевшись о каменную стену.

– Пока солнечный луч бьется, пытаясь заглянуть в то единственное окно, – Абу указал на крошечное окно, расположенное почти под потолком в конце коридора, – я не теряю надежды.

– Скажи, только честно, ты все еще веришь в заказ какого-нибудь шейха? – спросил Салех.

– Хм, да, ты прав, – соглашался Абу, потирая подбородок, и задумавшись о чем-то.

– Это скорее схоже с тюрьмой, чем с пятизвездочной гостиницей.

– Я бы согласился и на трехзвездочную, – добавил Абу. – Уже темнеет.

– Как ты определил?

– По исчезающим лучам солнца, – ответил Абу. – Посмотри в окошко.

Салех взглянул в левую сторону коридора и заметил, как окно потемнело. – Что-то быстро.

– Это от страха перед неизвестностью. Время всегда бежит быстрей, когда миг смерти приближается.

Захра заснула сразу, она была утомлена поездкой и недосыпанием. Салех поднял с пола накидки, которыми накрывали их во время переезда, чтобы они не видели, куда их везут. Он заботливо укрыл дочь, которая умостилась на бок, подложив под голову руки, а затем подошел к решетчатой стене соседней камеры, где его ждал Абу, и тяжело опустился на пол, прислонившись к решетке. Два друга сидели рядом, притулившись, сидя, по разные стороны решетки.

– Как она? – спросил Абу.

– Она сильная, выдержит. Немного утомилась дорогой. Меня волнует эта безысходность и неясность. Зачем мы им понадобились?

– Завтра узнаем, наверное, они кого-то ждут, – предположил Абу.

– Я слышал, что они едут к какому-то Курбану.

– Кто это? – спросил Абу.

– Их босс, командир.

Друзья тихо переговаривались, вспоминали прошлое, гадали о будущем, пока свет в лампе не погас, и все не погрузилось во мрак.

Утром их разбудила хлопающая дверь и грубый голос солдата по имени Иса. Из единственного окошка, расположенного в конце коридора, струились желтые лучи утреннего солнца, пытающихся пробиться внутрь мрачного помещения.

Все проснулись и сонными глазами глядели на проворного молодого человека. Иса добавил керосин в лампу и зажег ее, увеличив фитиль. Затем вышел во двор, и вновь вошел, держа в руках бидон. Положив его на пол, чтобы принести пластмассовую одноразовую посуду – узкие тарелки и ложки. В них он половником налил густой суп и раздал завтрак по камерам, просовывая тарелки под решетчатые двери камер.

– Кормят, значит, мы нужны им, – сделал вывод Абу.

Салех поднес тарелку дочери, схватившей ее обеими руками. Девушка уплетала завтрак, словно не ела неделю. Отец нежно гладил ее, проводя рукой по упругим коротким черным волосам.

– Ешь, если хочешь, можешь взять мою порцию, я не голоден, – сказал Салех.

Внимание Абу привлек солдат, раздающий завтрак. Он уже поднял полупустой бидон, но вместо того, чтобы покинуть помещение, он подошел к темной камере напротив. Только теперь Абу понял, что эта камера не пустовала. В ней был еще один пленник. Это был какой-то низкорослый старик. Черты его лица были скрыты мрачными тенями. Он подполз к двери, взял тарелку и удалился в темный угол, из которого вскоре послышалось жадное чавканье и смоктание.

– Да, еще один бедняга, – сказал шепотом, чтобы не услышал солдат, Абу, сообщающий новость своему другу, кормящему дочь. Салех не сразу понял, что хотел сказать его приятель хриплым, непроснувшимся голосом. Но когда увидел его руку, указывающую в сторону темной камеры, то догадался, о чем идет речь.

– Там они держат старика, – пояснил Абу. – Он так накинулся на еду, что чуть не перекинул тарелку.

Солдат покинул помещение, громко захлопнув за собой деревянную дверь.

Пленники позавтракали, разбрелись по углам узких камер, застыли в согнутых позах, сидя на деревянном полу.

Теперь лучи лампы, с увеличенным фитилем, доставали до их камер, и Абу мог видеть темный скрюченный силуэт старика, видимо, дремавшего на полу. Салех и Абу вновь подсели друг к другу и стали переговариваться через решетку камер, уже не страшась быть услышанными.