Столб был сделан, по-видимому, из какого-то особого дерева, на нем, снизу до самого верха, красовались изображения каких-то богов, ужасающих животных, застывших в зловещих позах, со множеством символов, имеющих тайное значение. Кроме этого, виднелись вырезанные древние письмена, смысл которых мог прочитать только великий мастер, настоящий, преданный хранитель черной магии, получивший знания от своего предшественника.

Захра тоже наблюдала за причудливыми движениями колдуна. Абрафо, то извивался вокруг священного столба, то трясся у его основания, согнув ноги и сложась пополам, то замирал, как языческая статуя с жутким выражением лица. Девушка наблюдала и постепенно на ее испуганном лице изменялось выражение, кривизна выравнивалась, и лицо приобретало тот горделивый и смелый лик, какой присущ отважным людям в минуты встречи со злом. Чувство страха отступило, а вместо него появилось новое чувство, схожее с отвагой. Она поняла свою решимость перед злом, и от этого приятного ощущения у нее захватило дух, согрелось тело. Энергия переполняла ее, ей хотелось ринуться в бой, наброситься на колдуна с отчаянием и смелостью дикой кошки. Она приблизилась к решетке, не отрывая взгляда от мага, и почувствовала крепкие отцовские руки на плечах. Салех успокаивал дочь, он считал, что она напугана, в истерике и ей нужна его помощь.

– А твой друг, Абу, он не вернется из мира мертвых? – спросила шепотом Захра.

– Нет, Абрафо успокоил его тело навеки, – ответил Салех. – Он вызвал мертвое тело, и успокоил его.

– Я думаю, он это специально сделал. Ему нужны мы.

Салех впервые за всю жизнь посмотрел на дочь глазами, полными уважения и восхищения. А ведь она была права – колдуну нужно было нечто иное, чем воскрешение мертвой плоти. Салех вспомнил слова Абрафо, когда он говорил об астральном зомби, не имеющем тела, и ужаснулся. Что готовит этот гений черной магии. Для любого колдуна, от начинающего до жреца, было бы за честь стоять рядом с Абрафо, и уж тем более, наблюдать за высшей магией. Искусство Абрафо во всей Африке считалось непревзойденным. В высших кругах жрецов поговаривали, что Абрафо обладает магией духов, потому что его душа, работала на них.

Раздумья Салеха были прерваны вошедшими солдатами. Их было трое, они были вооружены автоматами. Они подошли к камере, где находились трое пленников, и вывели их наружу, хлопнув дверью. Спустя десять минут двое солдат вернулись, неся какой-то тяжелый таз, наполненный, по-видимому, мясом. Таз был покрытый пятнами крови. Солдаты поставили таз на пол, рядом со столом, и удалились. Абрафо, не переставая выполнять ритуальный танец, отошел от столба и направился по коридору к столу, где была потушена лампа, и где находился таз. Он вынул из таза куски мяса, набрал в небольшой кувшин жидкости из таза и вернулся к столбу. При этом он не переставал что-то напевать. Уже в свете свечей можно было видеть, как Абрафо использует кровь и окровавленные свежие куски мяса для тайного ритуала. Буйство танца перешло в новую фазу, теперь состояние колдуна стало схожим на особый магический транс.

– Пап, что он делает? – спросила шепотом Захра.

– Я впервые вижу этот обряд, дочка, – ответил, завороженный безумием танца, Салех.

– Но, ты знаешь, что он делает? – с любопытством, граничащим со страхом, спросила Захра.

– Он приносит духу Лоа жертву.

– Они убили их.

– Кого? – удивился Салех.

– Тех троих, что сидели рядом с нами. Я догадалась, папа. Но зачем он делает это?

– Хочет связаться с духом Лоа.

– А зачем надо было людей убивать? – спросила девушка.

Салех удивлялся смелости дочери, то, как она задает эти вопросы. То ли она перестала бояться колдуна, то ли все это так сильно подействовало на ее детское сознание, что она помешалась, не смогла выдержать ужаса. Но в какой странной форме нашло выражение ее безумие? Ее вопросы Салеху не показались словами умалишенного, напротив, его дочь в минуты страха и предчувствия смертельной опасности, нашла в себе силы бороться, а ее сознание приобрело боевую готовность, а не апатию. Он гордился за свою дочь, может из нее вышел бы настоящий маг?

– Он хочет приобрести специальные магические способности, – пояснил Салех.

Абрафо отрезал кусочки человеческого мяса, и еще теплым поглощал его. Кровь струйкой стекала с его губ.

Видя, как дочь внимательно слушала отца и зорко следила за каждым движением Абрафо, Салех решил и дальше объяснять дочери все детали тайного ритуала, о котором знал по большей части лишь в теории. Глубоко в сознании он уже понял, что колдун вряд ли оставит их в живых. Ему совсем не хотелось чувствовать себя в последние минуты жизни, также безропотно и унизительно, как те четверо крестьян, смирившихся с судьбой, и покорно отдавших свои жизни во славу колдуна.

Нет, он, как и его друг, Абу, будет бороться за свою жизнь и жизнь дочери. Его поразили смелые слова Абу, его отважное поведение перед бокором. Салех готов дать руку на отсечение, что любой бы жрец вел бы себя с Абрафо покорно, заискивающе, но Абу … Он повел себя, как настоящий жрец, сильный маг и серьезный соперник, как воин, достойный своих непокорных злу родителей. Теперь Салех понимал, за что Абрафо ненавидел семью Абу – он увидел в них дух соперничества, вызов, серьезную силу. Потому он и расправился с ними, оставаясь в тени, незамеченным. Зло, исходившее от Абрафо, чувствовалось физически, даже каждое слово, произнесенное им, внушало страх и уважение, как к силе духовной, тайной, всепоглощающей. Салех понял, что уйти от такого колдуна было невозможно ни для кого. Если Абрафо решит, то может жестоко расправиться с любым, ведь ему помогают силы, непонятые человеком, обитаемые в другом мире, но вызываемые им, жаждущие крови, жертвоприношения, свежей человеческой трусливой, убогой и порочной души. Такую душу можно легко покорить, подчинить, сделать ее своим рабом и, наконец, приказать ей творить зло на земле, выполнять любую избалованную прихоть злого духа.

– Кто же даст ему эти способности? – поинтересовалась Захра.

– Тот дух, которого бокор вызывает в награду за жертвоприношение, наделит колдуна этими способностями. Абрафо заключит договор с Лоа.

– Зачем этот договор нужен? – спросила дочь.

– Чтобы дух, которому он служит, помог ему в черном колдовстве. Это называется angajan.

– Пап, а кто самый главный из духов? Я хочу вызвать его.

– Зачем?

– Чтобы убить бокора, – смело ответила Захра. От ее страха на лице и тени не осталось.

– Самый главный из всех Лоа зовется Легба, – ответил отец. – Легба – это покровитель перекрестков.

– Пап, а что он делает, этот Легба?

– Легба открывает порталы межлу мирами, он позволяет общаться колдуну с другими Лоа. Сейчас Абрафо это и делает.

– Открывает порталы?

– Да, этот черный столб, вокруг которого Абрафо расставил черные свечи и поет тайные ритуальные песни, призывающие Легбу, поможет ему вызвать близнеца Легбы, его тень.

– У Легбы есть брат близнец? – удивилась Захра.

– Да, это его полная противоположность. Его имя Калфу.

– Как ты узнал это?

– Абрафо в своих песнях не раз упоминал его имя, – пояснил Салех.

– А чем Калфу занимается? Для чего он служит? Он тоже помогает открывать портал?

– Нет, Захра. Лучше тебе не знать, чему служит и чем занимается Калфу, – но, поняв, что дочь не отступится, он решил не держать ее в неведении. – Калфу покровительствует темным силам, силам зла, – а потом, как бы, рассуждая с самим собой, он пробубнил. – Лоа – означает «тайна».

Кровавый ритуал, который стоил трех человеческих жизней, был окончен, и маг в изнеможении опустился на стул. Он вынул из ящика какую-то книгу или толстую тетрадь и начал листать ее, внимательно осматривая страницы. Остановившись на нужной странице, и достав ручку из ящика, он начал делать какие-то записи в книгу.

– Что он делает? – шепотом спросила Захра у отца.

– Наверное, что-то записывает, – ответил Салех.

– Зачем, – удивилась Захра. – Я не помню, чтобы ты так делал после обрядов проведенных тобой.

Салех задумался, он не знал, что ответить дочери, потому что действительно не делал никаких записей. Вместо него ответил Абрафо.

– Я записываю свои ощущения, и то, что видел, когда был в другом мире.

Салех и Захра были поражены слуху Абрафо. Как он, на таком расстоянии, мог услышать шепот, ведь девушка говорила тихо. Возможно, что колдун слышал и другие фразы, сказанные пленниками. Это было невозможно, но им пришлось в это поверить.

– Зачем ты это делаешь? – спросила Захра.

– Чем больше я знаю их мир, тем сильней и могущественней я становлюсь, – ответил Абрафо, не отрываясь от записей.

– А разве твой мозг не остается в теле, когда ты совершаешь ритуал? – спросил Салех, теперь и он, как и его дочь, захотел узнать тайну Абрафо. Чем больше они знали о нем, тем больше у них было шансов перехитрить колдуна или отсрочить свою гибель.

– Книгу, которую я пишу, создает не сознание, – ответил Абрафо, – а душа.

«Книгу пишет не сознание, а душа», – повторила про себя Захра. Она была поражена этой фразой мага.

– Моя душа не просто побывала в запредельном мире, куда закрыта дорога простому смертному, – сказал Абрафо. – Она окунулась в мир, где царствует черная магия, она испытала бури страстей и водовороты страданий. Любой человек не выдержал бы этого. Даже за всю свою никчемную жизнь человек не испытывал и четверти от того, что почувствовала моя душа в безудержных волнах чужеродного мира.

Казалось, что Абрафо наслаждается и гордится тем, что делал.

– Ты, видимо, завидуешь свободе духов и их могуществу? – спросил Салех, пытаясь разговорить Абрафо.

– О, да. Я стану одним из них. И когда-нибудь, такой как ты будет обращаться ко мне, стоя на коленях, извиваясь, чтобы я позволил ему творить зло.

От этих слов у Салеха похолодела спина, и поползли мурашки по ней, он поерзал, пытаясь избавиться, скинуть с себя неприятные ощущения, вызывающие чувство страха. Он понимал, что сила Абрафо заключается в страхе, который он надевает на людей. Трепещущее сердце, беспокойное сознание или трусливую душу легко покорить, а значит, управлять. Салех посмотрел на дочь, и не увидел в ее лице ни крупинки, ни малейшего изгиба отклоняющегося в сторону страха. Ее лицо было полно восторженности перед высшей магией. Это было достойно хорошего ученика, но плохо для дочери и пленницы. В сознании Салеха зародилось отцовское беспокойство за дочь.

Неожиданно Абрафо поднялся со своего стула и подошел к клетке пленников. Салех стал впереди Захры, чтобы весь гнев колдуна обрушился на него, а не на дочь. Видя, как отец пытается защитить необдуманность, наивность дочери, колдун незаметно улыбнулся. Это была улыбка на лице дьявола. Салех знал и чувствовал зло, оно летало в воздухе, пронизывало все помещение, он вдыхал его в себя вместе с кислородом. Зло наполнило эфир, подобно отрицательным ионам, оставленным и рассеянным бурей после грозы.

Абрафо стоял напротив Салеха и взирал на него испепеляющим гипнотическим взором убийцы, как недавно стоял перед Абу.

– Что ты хочешь? – спросил Салех, смело глядя на мага, в его черные, как ночь, глаза. Смел он был от того, что позади него была его родная дочь. Ему казалось, что если бы Абрафо удалось сквозь решетку ударить его ножом или вырезать ему сердце, то и тогда бы он не ушел со своего места, ведь позади него находилось самое дорогое ему существо, ради которого он, не задумываясь, отдал бы свою жизнь.

– Ты знаешь, что я хочу, – ответил сухо и твердо Абрафо. – Если ты не согласишься, то я воспользуюсь твоей дочерью. Она будет не против …

– Руки прочь от нее! – неистово закричал Салех.

Его голос был похож на львиный рык. Даже Абрафо не ожидал такого сопротивления, и в честь этого он еще раз выдавил на своем, казалось неподвижном старческом лице, подобие улыбки.

– Ты хорошо знаешь, что значит быть зомби, – продолжал запугивать колдун. – Ты знаешь, что испытывает мертвая плоть.

Салех, выкрикнув свою фразу, наполненную львиной силой, уже не мог говорить. Казалось, он отдал все силы, когда издал свой последний крик сопротивления, который мало подействовал на колдуна. Он чувствовал себя ничтожной жертвой перед могучим демоном, не знающим пощады. Он покорно судьбе опустил голову на грудь и закрыл глаза.

– Вот и чудно, – сказал Абрафо, заметив мягкое, податливое поведение Салеха. – Значит, ты согласен со всеми моими условиями: я ее не трогаю, а ты выполняешь все мои поручения.

– Да, я согласен, – покорно, не поднимая головы, сказал Салех.

– Ну что ж, – вздохнув, сказал Абрафо, – тогда я должен провести ритуал.

Он открыл дверь клетки.

– Позволь мне попрощаться с дочерью, – сказал Салех, поднимая голову, молящим взором.

Абрафо чуть кивнул и отошел от клетки. Салех и Захра остались одни. Салех понимал, что все что он скажет дочери, будет услышано колдуном. Теперь он знал не понаслышке возможности Абрафо, о котором раньше слышал лишь легенды.

Захра, заглянув в глаза отца, поняла, что настал тот важный момент в ее жизни, когда вся ее тяжесть и несправедливость ляжет на ее плечи. В ее глазах зародилась тревога, настоящая неподдельная, она была укрыта ясностью сознания, ибо от нее теперь отец ждал не только бездумной отваги, но и помощи и понимания.

– Нам придется расстаться, моя дорогая девочка, – ласково сказал Салех, поглаживая дочь по волосам.

– Это все из-за него? – она указала в сторону колдуна.

– У меня нет выбора, – печально сказал Салех. – Я знаю, что испытывает мертвая ткань, и не хочу … – ком, подкативший к горлу, не дал ему закончить фразу. – Не бойся, он не тронет тебя, он обещал мне.

Захра, в знак понимания, кивнула головой.

– Но ты останешься здесь одна, – продолжал отец. – Я должен кое-что тебе рассказать прежде, чем уйти.

Дочь еще раз кивнула головой, по-детски, легко, беззаботно, словно не вникая в тяжесть слов и того, что ожидало ее и отца. Но в глубине души зарождалась буря протеста, она не хотела терять отца, но отлично понимала, чувствовала в его томном голосе, что ему сейчас очень тяжело. Ее чувства вылились наружу в виде увлажнения ее черных больших глаз. И в прозрачном свете лампы, ее глаза периодически блестели, зажигаясь светлыми оттенками.

– То, что ты увидишь, не должно тебя испугать, ты смелая и сильная девушка. Я знаю это, потому что я твой отец. Не верь тому, что видишь, и в особенности, магии Абрафо. Его сила в нашем страхе.

– Хорошо, отец, – сквозь слезы и желание разрыдаться, пересиливая чувство, охватившее ее, согласилась Захра.

Он говорил с ней прощаясь, и она чувствовала это.

– Смерть не является прекращением жизни, – продолжил Салех. – Помни об этом, такого наше учение. Душа – основа жизни, лишь она оживляет человека, дает ему силы и ведет в мире страстей. Душа является переходом из одного состояния в другое. Душа – это земная энергия, она питает силы из земли. На земле зарождается жизнь, в нее она и уходит. Душа же не имеет земного происхождения, она возвращается после гибели тела к высшим областям вселенной, из которых ее космическая энергия была взята ранее. Только там, глубоко во вселенной, душа приобретает черты Лоа и становится бессмертным духом.

– Да, отец, я все поняла, – быстро, чтобы не разрыдаться, проговорила Захра, и тепло обняла отца, крепко схватив его за плечи.

– Он убьет тебя? – вдруг спросила Захра.

Салех освободился от крепкого хвата дочери, и заглянул в ее детские глаза. Он не увидел там страх, не увидел и слез, они высохли, как высыхают озера, которые уже не вернуться в былое жизнерадостное состояние. В глазах он прочел готовность дочери к борьбе, решительность, бесповоротность, неизбежность.

– Ты не волнуйся за меня.

– Но ты сказал, что куда-то должен уехать, – сказала Захра.

– Абрафо отправит меня в Европу, где я вынужден буду выполнить его гнусное дело.

– Убивать? – тихо, с беспокойством спросила Захра.

Отец молча кивнул головой.

– А потом ты вернешься?

– Да, так он сказал, – ответил Салех.

– А я остаюсь в заложниках?

– Верно.

– Ты мне что-то не договариваешь, – сказала Захра, почувствовав своим женским сердцем какую-то смутную тревогу. Салех пристально посмотрел в сторону света, где сидел за столом Абрафо и что-то делал.

– Он хочет гарантий.

– Что? Ему мало того, что я остаюсь в его власти? – удивилась Захра.

– Он хочет овладеть моей душой, и контролировать ее благодаря тебе. Ты ведь моя дочь, и между нами есть, невидимая, но очень крепкая связь. Эта связь находиться на духовном уровне, она не имеет преграды ни во времени, ни в расстоянии. Абрафо будет контролировать меня, используя твою душу.

Лицо девушки сжалось от страха, от неведомого, открывавшего свои тайны лишь немногим, и Абрафо был тем, кто мог управлять, манипулировать страхами и жизнями людей, не сходя с места. Это хорошо понимала Захра. Она отошла от отца, схватила прутья решетки и пристально наблюдала за колдуном, пытаясь вникнуть, запомнить, понять всю природу черной магии, тайну, в которую отец ее не посвящал, от которой оберегал ее.

Салех стоял позади дочери и также, как она смотрел на Абрафо. В глубине души он поражался умению мага и его работоспособности. Во время зомбирования любой бы бокор отдал много сил, а этот выглядел все еще свежим, не уставшим, полным энергии. Он был настоящим жрецом и фанатично был предан своему искусству.

Тем временем, Абрафо подготавливал все для ритуала овладения и контроля человеческой души. Для усиления действия своей магии, Абрафо использовал человеческие ткани недавно умерших крестьян, которые ему принес его верный слуга Иса.

Абрафо взял в старческие, но все еще крепкие руки специальный воск, изготовленный из человеческого жира, размолотую пыль, приготовленную из человеческой плоти, и смешал ее с измельченными частями трех тайных растений, о которых знал только он. К смеси он добавил кусочки человеческой кости, вставил в слепленную голову куклы черные камни – глаза куклы. Потом Абрафо сделал небольшой порез своей руки, из раны появилось несколько капель крови. Абрафо перемешал свою кровь с воском куклы, и она приобрела багровый оттенок. К этому он добавил древесный уголь. Затем Абрафо подошел к клетке, где находились пленники, и срезал с головы Салеха прядь волос, а из сумки Салеха он вынул карандаш, которым тот часто писал, делая пометки в блокноте, и все это отнес на стол. Отрезанные волосы, Абрафо прикрепил к голове куклы. Карандаш всунул внутрь тела куклы.

В результате этих приготовлений тело куклы приобрело кроваво-черный цвет. Проворные руки колдуна, с мастерством скульптора, ловкостью паука, и неистощимой жаждой закончить изваяние, трудились над телом куклы.

Постепенно, на глазах вырисовывались черты Салеха, кукла все больше и больше походить на него. Изготовленная кукла, по замыслу Абрафо, обязательно должна была иметь не только сходство с жертвой, но и содержать материальную связь с ней. Вылепливая миниатюрную куклу, Абрафо сопровождал свой неистовый и кропотливый труд песней. Вся кукла изготовлялась несколько часов.

Сознание Захры было одурманено, покорено, под действием протяжных завываний мага. Ее мысли находились, словно в тумане. Песня действовала на пленных, подобно сладостному и упоительному вину. Им казалось, что они находятся в небытие, на грани между жизнью и смертью. Они перестали чувствовать свое тело, переживания, полные страстей, куда-то исчезли, растворились, уступив место покою, тишине, абсолютному повиновению. Они чувствовали себя легко, непринужденно, словно колос, изгибающийся при первых дуновениях ветра.

В завершении изваяния, Абрафо сделал несколько надписей на кукле, означающих имена духов мести, чтобы укрепить и без того сильное воздействие черной магии. Потом Абрафо подошел к одной из полок, где взял небольшую шкатулку с серебряными иглами и положил ее на стол, рядом со своим творением. Одну из иголок он осторожно, с мастерством хирурга, воткнул в тело куклы, в области правого бедра. В этот момент, где-то в глубине барака раздался человеческий вой, наполненный неимоверной болью. Захра, глазами ужаса и желанием помочь, глядела на корчившегося на полу отца, но ничего не могла сделать – она была бессильна.

Это была магия вуду – смертоносная, коварная, не знающая пощады. Она, словно пронзала пространство, причиняя боль и страдание человеку, не понимающему и не догадывающемуся о ее причине. Салех чувствовал, как какой-то острый, словно бритва, предмет вонзается в его плоть, разрезая бедро и проникая внутрь, причиняя непосильную боль. Он чувствовал, как острый, раскаленный нож безжалостно режет его ногу. Неистовая боль сопровождалась сильными мышечными судорогами. Внезапно боль исчезла, также неожиданно, как и появилась.

Захра, вместе с отцом, оглядели место боли, но ни шрама, ни пореза они не обнаружили.

– Это магия вуду, – со слезами на глазах, которые выступили из-за боли, немного заикаясь, от памятных следов, оставшихся от мучений, сказал Салех.

Абрафо позвал к себе Салеха, тот подошел к столу, где лежала его миниатюрная ужасная копия – творение Абрафо. Кукла была схожа с мертвым крошечным телом человека, ее размер в длину достигал тридцати сантиметров. Если не знать, что это была кукла, можно было подумать, что это была мумифицированная плоть какого-то не родившегося младенца. Салеху она казалась живой, ее черные глаза, словно следили за ним, несмотря на кажущееся внешнее спокойствие.

– Завтра приезжает Курбан, он здесь главный, – начал Абрафо. – Он даст тебе все инструкции и телефон. Ты должен выполнять их безукоризненно, а иначе твоя плоть вновь испытает эту боль. Я умею ее делать невыносимой. То, что ты чувствовал, это лишь крупинки боли, – парализующий взгляд удава, каким обладали глаза Абрафо, казалось, проникал внутрь мозга Салеха. Ничто нельзя было утаить от этих гипнотических глаз колдуна. – Это для того, если ты вздумаешь обхитрить меня. И помни, у меня твоя дочь. Ты помнишь участь твоего друга, Абу?

– Да, – еле сдерживая ненависть к этому человеку, сказал Салех, – помню, хорошо помню. Я выполню все, но и ты сдержи слово.

– Хорошо, она останется цела и здорова, ее никто не обидит, даю слово бокора, – ответил колдун железным голосом. – А теперь иди, там тебя ожидает Вазар и его люди. Они, вместе с Курбаном доставят тебя в аэропорт и сделают документы.

– Позволь мне попрощаться с дочерью, – сказал Салех.

– Хорошо, только не долго.

Салех вернулся в клетку, где его ждала с беспокойными, печальными, полными слез глазами, его дочь. Он обнял ее, прижав к себе, поцеловал в темя и сказал на прощание.

– Не беспокойся за меня, все будет хорошо. Он обещал мне, что тебя никто не тронет.

Захра, которая за день столько раз проливала слезы, а ее детское, почти взрослое сердце испытывало неимоверные волнения, охваченное страхом и переживаниями, не смогла произнести ни слова, она лишь прижималась к отцу, стараясь, напоследок, запомнить его голос, тепло его тела, дуновение его дыхания.

На прощание, когда Салех прижимал к себе трепещущее тело дочери, он всунул ей в руку какой-то мягкий, бесформенный предмет. Она, догадавшись о секретности этого предмета, тут же спрятала его под одежду, не понимая толком, что ей передал отец.

Салех, Курбангали и его люди выехали из военного лагеря и отправились на восток к городу Эр-Рияд. Погода в горных районах, где с трудом проезжали джипы, была жаркой, солнце безжалостно лило свои потоки, освещая даже непроходимые ущелья.

Преодолев горные массивы, они добрались до крупного города Эр-Рияд, где всюду царствовало богатство, сияли дорогие автомобили, рисовались уникальные небоскрёбы, где красивые женщины вынужденно прятали свои лица под черные платья, окутывающие их, словно мумии, где гордо и надменно расхаживали мужчины, облаченные в белые рубахи – галабии, называемые кандура, а их головы укрыты головным убором гафия.

Гафия – это большой платок, называемый гутра. Опоясан он, для удержания вокруг головы двойным черным шнурком – икал. Богатое, благородное сословие, шейхи, предпочитали белые тона в одежде, тогда, как подневольные люди, прислуга и женщины (но не наложницы) носили одежды пестрых тонов. Шейхи имели много наложниц, о каждой заботились и скрывали их дивную красоту под черными платьями, прикрывавшими даже их лица. Бедным юным особам оставляли только их глаза, которыми они могли наблюдать за миром. Обслуживание среди богатого сословия было на европейском уровне. К их вниманию были предоставлены роскошные виллы, с бассейнами и чудесным видом; изысканные блюда, о которых в Африке можно было только мечтать, дорогостоящие автомобили и масса заискивающей и учтивой прислуги. Шейхи платили хорошо, не скупились на подарки для их многочисленных жен, балуя их всеми изысканными изобретениями человечества, будь то украшения из золота и драгоценных камней или просторные палацы.

В городе Курбан и его люди надели халаты и головные уборы – гутры. Они отдыхали в пристойной гостинице, развлекаясь в бассейне с водными горками, пили, ели и ласкали женщин в свое удовольствие. Салех находился среди них, он тоже наслаждался видами роскошного города, пробовал изысканные блюда. Одежду ему подобрали европейскую – брюки, рубашку, туфли. Салеху не было комфортно в новой для него одежде, ведь у себя на родине, он одевал куда более простую и скромную одежду.

– Теперь ты будешь одеваться как настоящий европеец, – сказал Курбан, оценивая его взглядом. – У тебя будут деньги, женщины, а если захочешь, то и власть.

Все новшества, а главное, сладостный ветер каких-то новых ощущений, был приятен Салеху. Ему нравилось, что его преобразили, сперва, в модном бутике, а потом в салоне красоты, убрав растительность с его угрюмого лица и сделав модную прическу. Теперь Салех стал больше походить на человека обеспеченного. Его выдавали манеры и сутулость, присущие людям из села, где приходилось много работать.

– Ты выглядишь, как студент университета, – заметил как-то Вазар.

Его люди посмеивались над Салехом, видя, как тому все эти преобразования во внешнем виде в диковинку.

– Он стал больше похож на человека, – сказал Курбан искривившись в улыбке.

В одном из крупных торговых центров, где ломились полки от товаров, а за огромными витринами были выставлены золотые украшения, Салеха подвели к фотографу – приятель Курбана. Тот сделал несколько снимков Салеха.

Вся эта роскошь и излишества кружили голову Салеху, простому парню из африканской деревни. Он с любопытством глядел на людей в белых халатах, за которыми шли вереницей девушки в черных платьях, любовался дорогими, блестящими на солнце машинами; у него кружилась голова от небоскребов, стоило ему только взглянуть на их вершины. И от этого всего многообразия изысканности манер, утонченности форм и роскоши у Салеха начала кружиться голова. Ему стала нравиться эта жизнь богатого, преуспевающего господина. Салеху казалось, что весь мир крутится вокруг него, придавая его особе важность и необходимость. Такое легкое существование, беззаботное, хранило в себе некую силу жизни, к которой он только пригубился, еще не распробовав ее на вкус. Но он уже дорисовывал в своем воображении все изысканные краски, утонченные тона этого свободного и легкого существования. Он пока еще не задумывался над основаниями, над причиной такой беззаботной жизни, но вкусив ее сладостные плоды, не хотел возвращаться обратно – в Африку, к бедности, голоду, страданиям и смерти. Он не думал об этом, пленяющие ароматы новой жизни окунули его в сладостный сон, в котором он видел себя на вершине иллюзий, им же построенной. И он ни за что на свете не хотел с нее спускаться. Тот, кто раз поднимется на пик роскоши и легкой жизни, до конца своих дней не захочет спускаться с нее, забыв о том, что пик вершины имеет крошечную площадь, и все там поместиться не могут.

Спустя неделю Курбан передал Салеху подробные инструкции, которые он должен выполнять в далеком и чужом городе под названием Москва. У него будет помощник, который уже живет в Москве под видом студента. Салеху сделали документы и дали новое имя, под которым он отправиться в Россию, где займет место одного из студентов, отосланного из университета на каникулы. Как иностранный студент Салех будет учиться в университете на медицинском факультете и выполнять специальные задания, которые ему будет давать его связной – студент второго курса, внедренный в страну два года назад. Салеху показали фотографию связного и подробно посвятили во все детали предстоящего задания, связанного с его навыками жреца.

Курбан дал Салеху новый паспорт, куда была вклеена фотокарточка, где изображен Салех в костюме, и передал ему в руки деньги в размере трех тысяч американских долларов.

– Это тебе на расходы, – пояснил Курбан. – Снимешь жилье, жить будешь один. Если понадобятся деньги или помощь, то обращайся к этому человеку, – он показал связного, студента второго курса. – Его зовут Мади.

Почувствовав тяжесть купюр, Салех почувствовал и свободу. Она охватила его, окрылила его, придала силы и зародила в нем желание, одно из тех, что вдохновляет людей на подвиги. Курбан еще что-то говорил об Аллахе и вере, о том, что Салех будет достойным сыном своей родины, где его не забудут, и будут почитать, как воина, боровшегося за правое дело, но Салех, польщенный доверием, окутанный сладостной иллюзией – стать богатым, быть одним из людей, которых уважают, пребывал в приятных грезах его богатого воображения. Он мечтал, строил планы о том, как он вернется с деньгами к своей дочери, купит дом в одном из городов этой прекрасной страны и заживет, как шейх. Он желал трудиться много, трудиться четно, выполняя разнообразную работу, даже в разрез со своими минулыми убеждениями. Он даже захотел стать таким же, как Абрафо – быть уважаемым и богатым. Салех готов был выполнить любое задание. Он понимал, что ему улыбнулась удача, которая может быть в его сложной жизни одна. И он не хотел ее потерять. Больше он не станет выполнять дешевые, а иногда и дармовые, заказы. Нет, теперь он станет работать на шейхов. Он стал понимать, откуда у них так много денег, и желал им помочь, чтобы они, в свою очередь, помогли ему. Салех уже забыл о погибшем друге Абу, забыл о своем нищем и убогом селении и его обитателях, не искушенных богатством и роскошью легкой жизни, об их простых и естественных нравах, об их добрых и искренних сердцах, о гибели от голода и болезни многих тысяч соотечественников. Перед его глазами раскрылся в своем полном великолепии мир изысканный, богатый, царский, где нет нищеты, нет голода и болезней, нет мучений свойственных бедным, не защищенным простым людям, а мир полных возможностей, свободы, как ему казалось.

Его посадили в аэропорту на самолет, вылетающий в Европу. На прощание, Курбан обнял его, как своего друга и сказал:

– Смотри, не подведи нас, жрец, – сказал Курбан искренним, волнующим голосом, несмотря на то, что он привык вести раздольную, авантюрную жизнь солдата, готового убивать в любой момент, кого угодно, во славу Аллаха и по требованию начальства.

В числе прочего он пожелал Салеху вернуться богатым и знаменитым. Так расстались Салех и командир террористического отряда Курбан.