Глава 1

Расписание рабочего утра отличалось постоянством: сначала поход Яна в магазин за вином, затем дежурный стакан Петра Андреевича и наконец, выход на рабочее место. Сегодня это расписание было нарушено доверительной беседой наставника и стажера.

Петр Андреевич заметил, что настроение у Яна подавленное, невеселое. У него даже мелькнула мысль предложить стаканчик и Раките, но потом он отбросил эту мысль, выпил очень аккуратно, как обычно отставляя мизинец, будто боясь пролить капли из своего стакана на грудь и приступил к расспросам.

— Чего это ты сегодня не в настроении, вроде бы после выходного? Мало отдыхал?

— Нет, как раз много. Ездили с компанией в Коблево, купались, рыбу ловили. Глосиков.

— Это правильно, отдых тоже дозировать нужно. Тут как в водке, слишком много — можно уйти в запой. С девчатами ездили?

— А как же.

— Как-то ты это без энтузиазма говоришь. У тебя-то, хоть девушка есть?

— Можно сказать была.

— Так вот от чего ты надутый, как цыганская лошадь на продажу. Поверь мне, на твой век хватит. Спешка нужна при ловле блох, а в этом деле, надо семь раз отмерить — один раз отрезать. Сбежала, значит, туда ей и дорога.

— Я о ней не сильно переживаю.

— А что ж тебя беспокоит? Что тебя мужиком матерым не будут считать, если от тебя баба сбежала? Плюнь, потом еще раз плюнь и хорошенько разотри. Я тебе давно хотел сказать, не надо из себя никого строить. Вот скажи, как ты считаешь, Коля-грузчик, матерый мужчина?

— Наверное, да? Ему уже тридцать скоро и с женщинами у него наладилось.

— Так я тебе скажу, это он только с виду матерый, потому что здоровый, как бугай, а так дитё дитём. Жениться придумал. Один раз хорошо протолкнул и уже в ЗАГС бегом. Дурак.

— Может он её полюбил?

— Может. Только зачем себе паспорт штемпельной краской сразу портить? Завтра ему помоложе встретится и Броню побоку, а она уже мужняя жена, со штампиком. Ладно, давай, сегодня после работы посидим, как говорил мой замполит «по окаем», он из-под Владимира родом был, сильно на «о» налегал. Поучу тебя жизни. — Петр Андреевич задумался, взял в пригоршню свои торчащие усы и многозначительно сказал, — надо будет еще пару бутылочек взять.

— Не много ли будет?

— Много вина не бывает, как и водки, может быть только мало времени, чтобы их выпить, но нам ведь некуда торопиться, правильно?

Ян кивнул.

Целый день он ходил со странным настроением. С одной стороны ему было грустно при одном воспоминании о Броне, с другой, он уже с иронией смотрел на Колю, который бегал, как молодой козлик, цепляя конструкции для погрузки в транспорт. Видно было, что настроение у того распрекрасное и что, ему кажется, что все окружающие ему завидуют. Завидуют его удачному выбору, что он такой сильный мужчина, что он «Коля, которому везет».

На Андрюху Ян был еще зол, но с точки зрения мысли, выраженной Петром Андреевичем, такое его легкое отношение к жизни становилось обоснованным. Чего впадать в крайности, когда всё еще впереди? День тянулся долго. В пять часов, когда он зашел в вагончик Петра Андреевича, чтобы спросить, сколько и чего брать, стол был накрыт. Чувствовалось, что Зозуля старался не сам, только женская рука могла так заботливо разложить салфетки около тарелок и так тонко нарезать колбасу и сыр. Видимо Петр Андреевич привлек к сервировке стола, кого-то из заводских женщин.

Ян огляделся, но женского присутствия не обнаружил. Из-за перегородки, с полотенцем на голове, вышел наставник, там он себе оборудовал душ. Настроение у него было очень даже боевое, не злое, а веселое. После разговора с сыном, он сам себе сказал: «Ничего уже не изменишь, поздно жизнь менять на шестом десятке. Надо принимать то что, есть и радоваться, что оно еще есть, а не сменилось на место на кладбище рядом с замполитом». После такого мысленного приказания, ему стало легко и даже весело. Когда Тимофеевна зыркнула на него, наполняя свой взгляд, всей невысказанной злостью — он ей улыбнулся в ответ. Она опешила и ушла в свою комнату, видимо, осмысливать невероятное событие. Хотя вероятнее всего не осмысливать, в последние годы этот процесс ей давался с трудом, а просто выходить из ступора. Такое поведение жены доставило ему несравненное удовольствие и даже улучшило аппетит. Он с охотой заглотил пару бутербродов с чаем и с хорошим настроением вышел из дому, что случалось с ним в последний раз, лет эдак — надцать назад.

— Ну что супермен, готов к трапезе? Это я тебя по-модному называю. Недавно был у Светочки, так ей один моряк с сухогруза привез чудо-машину, видеомагнитофон. К нему кассеты, можно смотреть в телевизоре не то, что транслируют из студии, а кино всякое. Когда захочешь, остановил, стаканчик выпил и дальше смотришь, короче красота. У неё был фильм шпионский, только западный, не наш, за Джеймса Бонда. Его там суперменом называют. Светочка перевела, она по-ихнему понимает, давно с иностранцами путается, говорит: это по-американски сверхмужчина. Как раз то, что тебе нужно.

— Петр Андреевич, вы, конечно, можете иронизировать, по этому поводу, но я вкладываю в это понятие несколько иное значение, чем ваша Светочка.

— Что обиделся? Зря, я же так, в порядке примера, а не в порядке издевательства. Тем более, что ихний Бонд, супермен липовый.

— Видел я такой фильм. Агент 007 называется. У наших знакомых есть видик, они за границей работали — привезли. Ничего особенного.

— Вот и я о том же: ничего особенного.

Петр Андреевич вытер волосы, надел чистую рубашку, тщательно расправил отложной воротник и не спеша, по-хозяйски сел за стол. Первым делом он взялся за бутылку, Ян тяжело вздохнул.

— Чего ты вздыхаешь? Алкоголь, конечно, вред, но, если бы не он, я бы уже повесился. Секрет в одном: сколько, где, когда и с кем. Вот мы сейчас с тобой выпьем понемножку, поговорим по душам, получим удовольствие от общения. Это же тебе не чай хлебать, обжигаться.

— Три бутылки — это понемножку?

— Может, мы только одну и выпьем, а что, как вариант? И вообще, чего ты скулишь, матерый мужик скулить не должен.

— Я не скулю. Мне только очень плохо на следующий день, когда много выпью, а утром на работу.

— А ты думаешь, мне хорошо? Иногда голова так раскалывается, что хочется отдать её патологоанатому. Ничего терпим, поправимся по чуть-чуть и терпим, а куда денешься.

— Может с вечера пить меньше? Стаканчик выпили и достаточно, тем более, вы с утра уже два оприходовали.

— Не прав ты Ян, не прав. Те стаканы, то дневная норма. Я так марку держу уже лет, не помню сколько, а это у нас с тобой торжественное вечернее застолье, по-французски: суаре. Как говорится, всему свой ящичек, своя коробочка.

Петр Андреевич разлил портвейн по стаканам и поднял «бокал».

— За что пьём, Ян Петрович?

— Не знаю, давайте за настоящих мужчин.

— Хороший тост. За настоящих мужчин! Не за суперменов, а за настоящих мужчин.

Они выпили. Петр Андреевич сразу весь стакан, а Ян половину. Наставник посмотрел на это дело скептически, но комментировать не стал.

— Я ведь о чем с тобой хотел поговорить, Ян? Парень ты хороший, неленивый, таких сейчас немного. Только голова твоя забита дурью всякой, по-научному — комплексами. Всё время тебе что-то кажется, что-то мерещиться. Я жизнь прожил, многое видел и книжек за эту свою жизнь столько прочитал, что не одну библиотеку можно составить. Даже когда у фрау в Германии работал, книжки читал. По-немецки, а всё равно не могу, чтобы не открыть. От этого и язык так хорошо выучил, но дело не в этом.

Вся проблема в том, что у тебя орган уже готов работать, как швейная машина, а голова не знает, какой же ты пиджачок хочешь сшить и на себя примерить. Ты уже там созрел, — Петр Андреевич кивнул вниз, — а голова у тебя еще, если не пустая, то набита всяким хламом. Вот тебе и кажется, что эти над тобой смеются, те не замечают, а третьи вообще за человека не считают. Особенно это касается женского пола. Их ты и хочешь и боишься и стесняешься.

Хочу тебе открыть одну большую тайну, — Петр Андреевич наклонился поближе к Яну и полушепотом разъяснил, — все женщины тоже хотят, так же как и ты. Ничего не поделаешь — природа. Даже, если они фригидные, они тоже хотят, правда, не знают, чего. Говорят, это лечится, но мы их рассматривать не будем. Зачем нам больные, правильно?

— Не будем, — Ян кивнул головой, пока разговор его не заинтересовал. Они выпили еще. Петр Андреевич налил себе половину, столько же сколько осталось у Яна. Выпил, смачно занюхал корочкой хлеба и продолжил свой монолог.

— Ты, тогда с Галкой-крановщицей, удивился, даже почему-то обиделся. Я заметил. По этому поводу хочу рассказать тебе один старый анекдот.

Едет Иван с Марией на бричке. Пауза затянулась, ну Иван и говорит: «А у вас картошка уже начала цвести»? Маша сразу отвечает: «Ну, ты Иван и кавалер, только два слова сказал, а я уже согласна».

— Анекдот он и есть анекдот, жизнь она не анекдот.

— Знаешь, в жизни всё как раз гораздо проще, чем ты думаешь, и анекдоты не на пустом месте придумываются, особенно такие. Я, например, делю всех женщин на три категории.

Первая, хочет просто с тобой покувыркаться в постели, причем не обязательно с тобой. Ей нужен не ты, а просто некий индивидуум мужского пола определенного стандарта. С любым она тоже не ляжет, но и только тобой не ограничится.

Вторая, тоже хочет с тобой покувыркаться, но лично ты, ей не нужен. Ей нужно семейное гнездышко, а без мужика там никак, поэтому она тебя и тянет в койку, но опять же, ей нужен не конкретно ты, а просто мужик, который сделает ей детей, будет её содержать, ублажать и желательно далеко не отбегать от семейного гнездышка.

Наконец, третья, ей нужен именно ты, она просто не может, как ей к тебе хочется. Она ложится с тобой в постель, потому что по-другому не может. Ей, конечно, тоже хочется тихого семейного гнездышка, но в этом гнезде главным будешь для неё ты. Она даже может им пожертвовать ради тебя, чтобы просто быть с тобой. Такую трудно найти, она сама часто не понимает, что с ней происходит. Выпендривается, брыкается, не обращает на тебя внимания…, как будто. Но приходит время и она за тебя в огонь бросается. Именно такую женщину нужно иметь в своей жизни, когда не только тело рядом, но и душа. Она тебя не бросит, не продаст.

Заметь, все они хотят, хотя сразу этого может быть и не видно, открыть её желание — главная задача мужчины. Самое неприятное в этом распределении, что совершенно не понятно, какая из них та — третья, а самая главная угроза — пройти мимо, не заметить, что именно она — это та третья, когда и тело и душа.

Необязательно искать леди-совершенство, как Мери Попинс. В женщине не так важно, как совершенны полушария её груди и попы, гораздо важнее совершенство полушарий коры её головного мозга.

— Это, что, по-вашему, женщина должна быть умнее мужчины.

— Совершенно неправильно. В семье умным должен быть мужчина, а жена мудрой.

— Так это же одно и тоже, синонимы.

— Сам ты синоним. Умный человек это тот, кто к своему природному уму добавил образования и щелкает любые задачки, как семечки. Мудрый человек, может быть и не слишком образован, и с виду не очень умен, хотя конечно, у него должен быть природный ум, но это не главное. У него интуиция, если хочешь, опыт поколений. Там, где умный накосячил и только руками разводит, там мудрый находит точное и единственно возможное решение, которое не может просчитать ни какая ЭВМ. Он не анализирует ситуацию, он её чувствует и поэтому правильно принимает решение.

Мы же мужики умные, а иногда такого натворим, такого навыкручиваем, хуже, чем пожар в саванне, крыша рушиться, хоть иконы выноси. Мудрая женщина, подчеркиваю для особо одаренных, мудрая, а не шибко умная, глядя на всё это, принимает решение, которое нам непонятно. Недоступно оно нашему образованному уму, но оказывается на сто процентов правильным. Потом, всю жизнь удивляешься, как она до такого додумалась.

— Ну и где же искать этих, третьих?

— Это, как карта ляжет. Один находит в трамвае, другой на работе, третий на курорте, а большинство нигде не находят.

— Ну, вот вы, для примера, где-то нашли?

— Я? Я не нашел, поэтому всё жизнь и мучаюсь.

— Не понял, а Тимофеевна?

— С ней и мучаюсь. Мы можем неделями не разговаривать, ни тебе здрасьте, ни до свидания. Сынка тоже вырастили — весь с маму, я иногда даже сомневаюсь, от меня она его родила или нет.

— Вы шутите, Петр Андреевич. Чтобы такой матерый мужчина, как вы женился на женщине, которую не любили? У вас же выбор такой, что глаза разбегаются, даже сейчас, а я представляю, что было в молодости.

— Глупый ты, Ян Петрович, уже большой, но еще глупый. Причем тут это? Я сегодня такой умный, а когда женился, был совсем другой, да и Тимофеевна, кажется, что была другой, хотя на самом деле такой же. Девчат было вокруг море, а в ЗАГС пошел с ней потому, что она была из второй категории. Она была самая настойчивая и расчетливая, вот я сдуру и влез, потом назад, а оказывается уже поздно.

Дети пошли, в смысле сын родился, партком подключился, аморальное поведение, всякое такое. Придавили меня, думал, ладно, потом разберусь, а оглянулся — сыну тридцать и сам на пенсии.

— Если вы её не любите, почему не разведетесь? Я бы никогда не жил с нелюбимым человеком.

— Ну да, это ты сейчас так говоришь. В молодости мы все шибко грамотные. Только я пробовал и всегда, что-то мешало. Сначала общественность меня клеймила за то, что я бросаю жену с маленьким ребенком без средств к существованию, потом перед сыном стыдно было, а теперь и думать нечего. Надумаю я уходить и куда? В общагу, не те годы, а квартиру с ней делить это, как идти на Голгофу. Знаешь такую гору?

— Знаю, мы в институте научный атеизм изучали.

— Это же надо менять нашу квартиру на две. В однокомнатную она не пойдет, а при других раскладах — мне только в «шанхай» на Молдаванку. Поэтому так и живем вместе, но врозь. Я к ней в спальню не заходил с тех пор, как новую квартиру получили. Она моложе меня, а выглядит лет на десять старше. Целыми днями дома сидит, нигде не работает, а куда ей идти? Она делать ничего не умеет, даже котлет поджарить нормально и так всю жизнь. И ты думаешь, она даст мне развестись, на что она жить будет?

Ян смотрел изумленными глазами на наставника.

— Теперь я многое понимаю.

— Что же ты понимаешь?

— Почему вино, почему женщины продажные.

— Дались тебе эти женщины, как ты говоришь продажные. Среди них, между прочим, таких как Тимофеевна не найдешь. Нормальные девки, только со своими проблемами и слабостями. Ничем не хуже многих непродажных. Главное ведь не в них, а в мужиках. Ты вот, вбил себе в голову, что тебе срочно надо стать настоящим мужиком, круче, чем яйцо вкрутую. Думаешь, что тот мужик самый настоящий, который любую может на спинку положить, а дело совсем не в этом.

Настоящий мужчина тот, которого в первую очередь сами мужики уважают, который самостоятелен, при деле, многое знает и умеет. Такой, как раз и сможет уговорить практически любую. Только нужно ему это или нет? Думаю, нет. Ты думаешь, если бы у меня не Тимофеевна была, а другая нормальная жена, из третьей категории, я бы так падал на каждую мне понравившуюся? Да мне элементарно стыдно было бы перед ней, так поступать.

Не там ты ищешь мужскую матерость. Ты в себе вырабатывай силу характера, уверенность, знания добывай. Женщину соблазнить не проблема, вспомни анекдот, но конечно, смотря какую. Все те, из третьей категории, их не так просто уложить. Честно говоря, я к таким и не подхожу.

— Я что-то не пойму, как же вы могли найти девушку из третьей категории, если даже не подходите к ним?

— Нет, раньше, конечно, но теперь…, видишь ли, тут такой же секрет, если в первых двух категориях, ей всё равно с кем общаться, то третья капризная. Ей нужен только тот, единственный, суженый. Тебе мало найти девушку из третьей категории, надо чтобы ты был именно тот, который ей нужен.

— Ну, тогда вообще. По теории вероятности такое событие может произойти с вероятностью десятых, а то и тысячных долей процента.

— А ты как думал, мало найти, надо ей еще доказать, что ты именно тот один единственный. Некоторые всю жизнь доказывают и ничего, даже счастливы, так что тут математические теории не работают.

— Как же их определить?

Петр Андреевич рассмеялся:

— У них на лбу написано, учись читать.

Они снова выпили, Ян уже не замечал, сколько он пил, глотал стакан за стаканом. Откровения Петра Андреевича о собственной личной жизни его удивили. Он вспоминал, сравнивал свою семью. Раньше Ян и не задумывался о взаимоотношениях родителей, иногда они ссорились, но старались, чтобы дети не замечали этого. Отец выпивал не часто, но бывало сильно — мать его ругала. Что стояло за этим, Ян не имел понятия, даже не догадывался. Их с сестрой воспитывала мама, отец часто ездил в командировки и очень редко играл с детьми и вообще ними занимался. Он нередко ходил хмурый и задумчивый, при первой возможности уходил из дома, даже в те нечастые дни, когда у него были выходные. Он шел пить пиво с друзьями, играть в карты, на рыбалку, куда угодно, только бы из дому.

У Яна, как у каждого человека, а у подростка тем более, хватало собственных проблем, поэтому он не обращал внимания на отношения родителей. Только сейчас ему в голову пришел вопрос: «У них вообще есть любовь, и была она когда-нибудь, из какой категории его мама»?

Он не знал истории знакомства родителей, как они поженились, а что если сам Ян — продукт случайности из категории номер один или два?

Петр Андреевич открыл третью бутылку и снова налил по половинке стаканчика.

— О чем задумался, мыслитель? Жизнь это тебе не шахматы, тут действительно думать надо. Вот расскажи мне от чего ты сегодня на работу пришел такой невеселый, точнее сказать надутый?

— Да так, случай дурацкий. Я влюблен в одну девушку, но она далеко, — Ян подбирал слова, ему не хотелось рассказывать Петру Андреевичу про параллельные миры, про Броню. — Здесь есть другая девушка. Она мне не нравиться, но я с ней чуть не переспал.

— Интересно ты рассказываешь, главное всё понятно, — иронично усмехнулся наставник. — У меня только с терминологией туго, что значит «чуть не переспал»?

— Ну, чуть, это значит «чуть». — Ян занервничал. — Дело дошло уже до прямого контакта, но тут…

— Что подвел тебя?

— Кто?

— Дружок твой.

Ян смутился:

— Нет, ну не совсем так. Я не то чтобы совсем не смог, просто, как только вспомнил про Броню…, — Ян понял, что проговорился.

— Про какую Броню?

— Ну, не про Колину же, она мне в матери годиться. Просто мою девушку тоже зовут Бронислава, Броня.

— Ну, слава богу, а то я подумал, что вы с Колей на пару, тоже не всё в порядке с головой и что?

— Всё, мне уже больше ничего не хотелось и более того, эта девушка стала мне даже неприятна. Мне сразу захотелось уйти, я сильно разозлился, наверное, в первую очередь на себя.

— Понятно. Было бы неплохо, если бы эта Броня, как раз из третьей категории была, если ты о ней вспоминаешь в такие неудобные моменты.

— Для меня не это важно, я её действительно люблю, я это знаю. Я только не понимаю, как я полез к этой Верке в постель. Зачем!?

— Не переживай. Ты думаешь ты один такой? Тут причин много. Выпил, приключений захотелось, самоутверждения, как мужчины. Она тебя, наверное, провоцировала. Женские чары — это неисследованная субстанция. Иная так голову задурит мужику, что кажется — у него психическое заболевание. Потом за голову хватается, ничего понять не может, как он дошел до такой жизни, а поздно, всё уже свершилось. Хозяйственная?

— Да, очень, постоянно что-то убирает, подкладывает.

— Вторая категория, как моя Тимофеевна. Так что не переживай, ничего страшного не произошло. Иногда импотенция, как спасательный круг.

— Я не импотент.

— Кто бы сомневался, это я так заметил, вообще.

— Замечания у вас, Петр Андреевич, — Ян подбирал слово, — нелестные.

— Вот, опять закипятился. Пойми, что ты станешь уверенным в себе, только тогда, когда для тебя главным будет твоё собственное мнение, а не то, что кто-то о тебе сказал или не дай бог подумал. У тебя вся жизнь превращается в извинения, объяснения, доказательство своей невиновности. Не надо. Покажи всем, что ты сам знаешь чего стоишь. Своим спокойствием и уверенностью покажи. Тогда не придется никому ничего доказывать или объяснять.

— Я и не пытаюсь ничего доказывать.

— В том то и дело, что пытаешься, переживаешь.

— Значит, по-вашему, надо промолчать, на всё забить?

— Хороший метод, тогда от тебя точно отстанут. Молчун, всегда внушает опасения. Ты заметил, что молчуны никогда не суетятся, не объясняют своих поступков — это самые уверенные в себе люди, во всяком случае, с виду. Пока разберутся, какой он там внутри, на самом деле, уже никто и разбираться не захочет. Кстати женщины тоже больше молчунов любят, а не многословных.

— Хорошо, буду молчать, только вы почему-то не часто молчите с женщинами, чуть, что на ушко шепчете.

— Вот именно, на ушко, на ушко много не наговоришь.

Третью бутылку всё-таки допили. Домой ехали на трамвае, было уже темно. В вагоне продолжали разговор. Ян проехал свою остановку. Пришлось выйти там, где они с Андреем выходили, когда тот ехал к тетке. Яна, как магнитом потянуло вниз по улице в глубину Молдаванки. Он вышел на «ту» улицу. Нашел дом номер семь, даже нашел «то» дерево, к которому он «тогда» прислонился.

Они таки здорово напились. Яна качало, он оперся о старый тополь, смотрел в окна, дом ему казался другим, окна нежилыми. Вдруг за занавеской мелькнуло лицо, Яну оно показалось знакомым.

 

Глава 2

«Молодой человек, молодой человек, вам плохо»? — голос раздавался откуда-то сверху. Ян поднял глаза. Над ним стояла ветхая старушка в странной старомодной шляпке с вуалью. «Вам плохо»? — снова повторила она. Ян не спешил отвечать, он вроде бы помнил, где находился, просто осел под деревом, устав от вина и «впечатлений».

— Нет, спасибо, со мной всё хорошо, а вы кто?

— Я? — старушка удивленно и смешно сдвинула плечи, — Я, Жанна Михайловна, — тон был такой, как будто вся Одесса должна была её знать и последним, кто не был с ней знаком, оказывался Ян.

Под кроной дерева было совсем темно. У Яна не выветрился хмель, поэтому была несколько нарушена ориентация в пространстве, мысли проворачивались в мозгу туго, со скрипом. Он не мог понять толком, где находится.

— Очень приятно, а вы не подскажите, где дом Йоси Самуэльсона? — также сидя спросил Ян. Он не хотел в прямую спрашивать про Марь Ивановну.

— Что? — Голос старушки стал еще удивленнее, — вы спрашиваете про Самуэльсона?

— Нет, только про его дом, — Ян старался не конфликтовать с пожилыми дамами.

— Может вам еще рассказать про его родственников? — голос бабушки был уже просто возмущенным.

— Нет, про родственников не надо, только покажите дом, а то я немного заблудился.

— Зачем он вам нужен, ведь он давно умер?

— Бабушка, дом не может умереть, вы хотите сказать, его снесли?

— Какая я вам бабушка, молодой человек.

— Простите, мадам.

— Между прочим, мадемуазель, если вам это что-то говорит, потому что мне кажется, что вы немножечко сошли с ума. Что вам до Иосифа Самуэльсона, когда он давно лежит на приличном еврейском кладбище?

— Мне до него? — Ян нетрезво сосредоточился, — мне до него ничего и до его родственников тоже. Мне бы дом его показать, даже если он уже помер, в смысле не дом, а он сам.

— Что вы мне дурите голову?

— Я вам нет, просто покажите мне дом Йоси Самуэльсона.

— Что за фамильярность, даже если вы его родственник? В чем я лично сомневаюсь. Я наших родственников знаю всех. Так что вы меня извините, но я пошла, у меня вечерний моцион.

Дама развернулась и плавно двинулась дальше по улице. Мимо проехал «Запорожец». Ян удивленно посмотрел на творение украинского автопрома.

— Мадам, пардон, мадемуазель, а какой сейчас год?

— Что я вам говорила, — старушка обращалась к несуществующей аудитории, — он таки сумасшедший. Во всяком случае, не девятьсот первый.

С трудом поднявшись на прямые ноги, Ян двинулся за ней, скоро он вышел на Дзержинского. Теперь он примерно соображал, где находится и как добраться до общаги и самое главное: Ян уже понял, что опасаться молдаванских бандитов Зямы и Антоши ему не нужно, потому что на дворе конец двадцатого, а не девятнадцатого века.

Первая, кого он встретил в коридоре общежития, была Карина. Она тоже возвращалась из города и тоже одна. Она была не просто красива, она была очень эффектна. У Яна понемногу рассеялся хмельной туман, шел он, уже прямо не качаясь.

Карина приветливо улыбнулась:

— Привет, герой, всё общежитие гудит, как ты защищал мою честь.

— Правда, а когда?

— А ты к тому же еще и нахал, когда дама говорит, что ты защищал её честь, только нахалы и невежды могут отказываться от подобного подвига.

— Я не отказываюсь, я просто не помню.

— Как не помнишь, ты вроде бы был не слишком пьян? Ну фрукт, может, проводишь меня хотя бы до комнаты?

— А, это ты про Алика, так он скотина и хам. Защитить от его посягательств женщину — долг каждого порядочного мужчины.

— Значит у вас не все порядочные.

— Может быть, хотя в основном нормальные ребята.

— Хочешь пригласить меня в кино? — Карина хитро посмотрела в глаза Яну. Ян растерялся.

— Я?

— Кто же еще? Я кажется, только с тобой разговариваю.

— А, ну да, конечно, а когда?

— Да хоть и завтра.

— Завтра с удовольствием, только после шести, я же на работе. Согласна?

— Нет, я забыла, завтра у меня не получиться. Давай послезавтра, только идем вдвоем, никого больше. Я заметила, что у вас в моде коллективные посещения.

— Нет, я вообще люблю ходить в кино один. Меня так ничто не отвлекает от фильма.

— Так значит, я тоже буду тебе мешать, в смысле отвлекать? Точно говорили ваши, что ты странный.

— Нет, я не странный, а даже совсем обычный.

— Мне обычные не нравятся, мне нравятся необычные. Так я буду тебе мешать?

— Нет, ты не будешь, ты мне нравишься, — Ян болтнул это по инерции и осекся.

— Это признание? — Карина улыбнулась, приподняла красивые брови и даже остановилась.

Ян немного смутился, но нашел, что ответить:

— Скорее констатация факта. Ты многим нравишься и я не исключение.

— Интересно, мне об этом так просто никто не говорил, а что ты еще хочешь сказать?

— Ты эффектная и необычная, не такая, как ваши девчонки.

— Ты тоже не такой…

Они подошли к двери комнаты Карины. Ян растерялся, он не знал, как надо прощаться с девушками. Карина весело посмотрела на него, обняла за шею. Она была почти такая же, как он ростом, поэтому их лица оказались рядом, на одном уровне. Карина мягко поцеловала его в губы и тут же упорхнула за дверь. Ян оглянулся в обе стороны, в коридоре никого не было, тогда он скорчил смешную недоуменную рожу и пошел в свою комнату.

* * *

Утром в вагончик к Петру Андреевичу Ян пришел как обычно в восемь. Зозуля еще не переодевался. Он всё еще был одет в свою знаменитую пиджачную парусиновую пару и летнюю шляпу в дырочку, надвинутую на лоб. Отвернувшись спиной, он копался в железном ящике, который громко назывался сейфом. Услышав, когда зашел Ян, он повернулся и на его утреннее приветствие только кивнул, промычав себе под нос:

— А это ты.

— Я, вы сегодня отгул взяли?

— Если бы, директор не дает, срочный заказ. У одного горкомовского босса потекли трубы в ванной — надо ехать. Ты кстати, поедешь со мной, будешь помогать.

Наконец Петр Андреевич повернулся к Яну, держа в руках, какую-то «хитрую» газовую горелку.

— Черт бы побрал этот весь бардак, насилу нашел. Сколько уже раз собирался навести порядок в сейфе, всё времени не хватает. Ты как, готов ехать?

— Так и ехать в спецовке?

— Нет, возьми её с собой, а там переоденешься.

— За вином бежать? — Спросил Ян и прыснул от смеха — Петр Андреевич снял шляпу.

— Чего лыбишься? — наставнику было не до смеха, — я вчера тоже улыбчивый был, видишь, что получилось?

На лбу у наставника белел большой крест пластыря.

— Где это вас угораздило?

— Улыбался в открытую дверь.

— Опять об косяк?

— Прямо в лоб скалкой, — Петр Андреевич потрогал пальцем шишку, — главное, первый раз за неделю пришел домой, не поздно, хотя конечно, выпивши.

— И какие претензии у супруги?

— На радостях ключи утром дома забыл. Сам открыть не могу. Звоню, стучу — не открывает. Вижу, что в глазок смотрит, а не открывает. Сильнее начал стучать, ногой попробовал — она открыла. Думаю, обезоружу её улыбкой, как утром. Куда там, не успел еще и губы растянуть, как получил в лоб, хорошо, хоть ногу в дверь вставил, захлопнуть не успела.

— Боевая у вас женщина Тимофеевна.

— Больная она на всю голову, а не боевая. Ей же кроме, как кендюх набить больше ничего не надо. Она за всю свою никчемную жизнь прочитала букварь и последнюю страницу в газете «Труд».

— Ничего страшного, Петр Андреевич, сотрясения мозга нет, а шишка быстро пройдет.

— Ой, только не надо меня лечить. Лечить будешь приезжих. Успокаивает он меня, я и сам себя успокою.

— Да не нервничайте вы так. Под шляпой практически не видно, а там шапочку оденете.

— Умник, иди, переодевайся в чистое. На объект поедем в директорской Волге.

— Так за вином идти или не надо?

— Какое вино? Работу будет принимать жена этого босса. Я её уже один раз видел. Там такая фифа, что может устроить скандал на всю Одессу, тем более после вчерашнего перегар всё равно есть. Директор предупредил: ни-ни.

Ян развернулся выходить. Ему в спину Петр Андреевич добавил:

— Но про запас взять надо. Может там работы на три копейки. С этим начальством всегда так, шухеру, как во время Карибского кризиса, а рассмотреть — плевое дело.

— Так идти или не идти?

— Сходи, возьми одну, с утра выпить всё равно уже не получится, а там по месту видно будет.

Ян снова развернулся к двери уходить, но в спину опять услышал:

— Бери две, чего его потом бегать? У них там, рядом и приличного магазина нет.

В квартире у босса было, как в музее. По стенам висели картины в тяжелых золоченых рамах, в витринах под стеклом блистал хрусталь и фарфор. Их встретила красивая молодая женщина. Выдала им тапочки и провела в ванную, где произошла авария.

Как и предполагал Петр Андреевич авария была пустяшная, просто те мастера, которые недавно делали ремонт, допустили головотяпство. Обследовав аварию, Зозуля теперь уже не спешил, набивал себе цену. Женщина постояла немного рядом с ними, потом ушла, попросив её позвать, если им что-то будет нужно.

Ян чувствовал себя в этой обстановке скованно, во-первых, он никогда не был в такой богатой квартире, во-вторых, его смущала молодая хозяйка. Она действительно была молода и очень красива. Петр Андреевич разлаживал инструменты, готовился к работе. Яну делать пока было нечего и от этого он в основном глазел по сторонам. Ему хотелось задать один вопрос Зозуле, но он боялся, что его услышит хозяйка. Наконец он решился и полушепотом спросил:

— Шеф, а это действительно та фифа, о которой вы говорили?

— Нет, я спутал. Мы в квартире не горкомовского босса, а бери выше.

— Куда уже выше?

— Секретарь обкома, а это его молодая жена. Ты её узнал?

— Нет, а кто она?

— Ты что телевизор не смотришь?

— Редко, а что? Мы в общаге взяли в прокат, но он показывает хреново и только первую программу.

— Тогда понятно, это же дикторша с телецентра нашего.

— Точно, я её когда-то видел. Она совсем молодая, наверное, чуть старше меня. В телевизоре она кажется солиднее, а сколько же лет её мужу, если он уже секретарь обкома?

— Думаю, он лет на десять меня старше, так что под шестьдесят, если не все шестьдесят.

— Ничего себе, а как же она замуж за него вышла?

— Ты что не знаешь как, в ЗАГСе, в отделе записей актов гражданского состояния.

— Я не об этом. Он же старик, а она молодая девушка.

— Ну, на счет старика, это как сказать, ты меня надеюсь, за старика не держишь?

— Нет, конечно, вы у нас в этом плане герой, молодым еще учиться и учиться.

— Это правильно, учись, учись, а муженек у неё выглядит так себе, плюгавенький, но зато ты видишь, какая хата? Не хата — музей.

— Так она, что за квартиру замуж вышла? Это к какой же категории её причислять?

— Это подотдел первой, называется — суки. Такие девицы хуже проституток, вот они настоящие продажные. Наши ударницы проституции хоть честно говорят, сколько они стоят, а эти цены себе не сложат, а на самом деле им цена копейка.

— Может у них любовь, бывает же такое… иногда.

— Бывает и у неё. Иногда, наверное, раз в неделю или в месяц. Муж-то постоянно на службе, трудиться и денно и нощно. — Тут Петр Андреевич резко сменил тему, — ты что стоишь, как на именинах? Давай, поддерживай, мне же неудобно.

Ян бросился помогать наставнику. Они возились часа полтора. Место было неудобное, поэтому Яну приходилось исхитряться поддерживать, когда шеф варил. Дверь в ванную была открыта, и спустя какое-то время Ян почувствовал на себе чей-то внимательный взгляд. Он обернулся, это, конечно, была она — хозяйка квартиры. «Красивая всё-таки», — мелькнуло в голове.

— Вы тут так тихонько работаете, я даже удивляюсь. Обычно все работники такой шум устраивают и еще столько грязи после них, а вас почти не слышно и грязи мало.

— А чего тут шуметь или тем более грязь разводить? Наше дело сделать ремонт качественно, чисто и по возможности без принесения неудобств. — Кто Яна за язык тянул, но Петр Андреевич кивнул согласно?

— Да, я вижу, вы необычные специалисты, а профессионалы высокого класса.

— Спасибо за комплимент, на том и стоим, — это уже солидно ответил Зозуля, — но хвалить нас будете после, если всё будет работать без проблем.

— Я в этом не сомневаюсь. Вам еще много работы?

— Часок еще повозиться придется, чтобы всё восстановить на место, а что, вы куда-то торопитесь?

— Нет, нет, мне на работу только вечером. Просто хотела угостить вас обедом. Я сварила борщ, а Петр Трофимович позвонил, что не сможет сегодня приехать к обеду и вообще улетает в Москву в командировку. Жалко, борщ пропадет, сама я мало ем. Я еще и котлет приготовила. Я хорошо готовлю, вы не думайте.

Всё время пока она это говорила, она смотрела на Яна, причем прямо в глаза, так настойчиво, что ему пришлось отвести взгляд. Он смутился и начал отнекиваться:

— Ой, нет, извините, это будет неудобно. Мы пришли к вам работать и вдруг обед, котлеты. Мы сами прекрасно поедим… где-нибудь.

Молчавший до поры Петр Андреевич возразил:

— Ян, нельзя обижать хозяйку, она старалась, готовила, а ты отказываешься. Некрасиво это.

Яну очень хотелось внести поправку, для кого она старалась, но он промолчал, увидев, как на него посмотрел наставник.

— Мы с Яном с удовольствием отведаем вашего вкусного борща и котлет.

— Меня кстати зовут Елена, — она несколько замялась, бросила смущенный взгляд на Яна и добавила, — Васильевна.

— Вот и отличненько, Елена Васильевна. Через час, полтора мы будем готовы трапезничать. Спасибо огромное за приглашение.

Ян промолчал, а Елена… Васильевна улыбнулась и пошла на кухню.

Досмотрев, что она скрылась в конце длинного коридора, Ян недовольно, тихим голосом высказался:

— Петр Андреевич, это неудобно, мы как попрошайки.

— Что ты в этом понимаешь, тем более что время обеда мы всё равно пропустим. Помолчи и делай, что тебе говорят. Между прочим, ты ей явно понравился, так что будь с ней поласковее.

— Ага, сейчас, как у неё подотдел называется?

— Нет, Петрович, ты всё-таки плоский дуралей. У тебя только черное и белое, всё хочешь по полочкам разложить. Категории это же так, для общего понимания системы, а там столько нюансов. Возможен, кстати переход из категории в категорию. Говорят, из бывших проституток получаются вот такие жены. — Петр Андреевич показал большой палец поднятый вверх. — Вас в институте многим премудростям учат, но и глупостей вам в мозги вкручивают, что не сосчитать. Я вот, например, в детстве много библию читал. Бабка у меня была набожная сильно и меня заставляла. Много правильных мыслей там было, не то, что в вашем научном атеизме. Между прочим, ты, наверное, думаешь, что Бог всех грешников наказывает, а он их прощает в первую очередь, а наказывают только самых отъявленных и нераскаявшихся. — Петр Андреевич оглянулся и приложил палец к губам, — ты чего это в чужой квартире раскричался?

Ян тоже выглянул в коридор, никого не было. Он сдвинул плечами и сказал:

— Я ничего, это вы про грешников рассказывали.

— Не выкручивайся, сам меня спровоцировал. На обеде веди себя прилично, улыбайся хозяйке, поддерживай разговор, а то сразу её в суки записал.

— Я записал? — возмутился Ян, — ну, Петр Андреевич, кто у нас специалист стрелки переводить, так это вы. Из любой ситуации выкрутитесь.

— Ты не умничай, старших учить. Лучше прислушивайся к умным людям.

— Что я и делаю.

— Если бы ты еще в работе помогал, а то я не пойму, кто из нас тут мастер, а кто подмастерье?

Ян проглотил едкое замечание и опустился на колени, чтобы лучше видеть, что там происходит в нише.

— Вот так вот лучше, а то стоит в дверях и умничает, еще хозяйку обсуждает.

Последние слова, Петр Андреевич сказал громко, так что Ян моментально высунул голову за дверь, к счастью в коридоре никого не было.

— Петр Андреевич, — зашипел Ян, — что вы такое говорите, да еще так громко.

— А, забоялся? Не надо человека за глаза хаять.

— Я её и не хаял, я спросил, вы мне ответили.

— Вот, вот набедокурил, а сам в кусты.

Ян уже закипал. Ситуацию разрядила Елена Васильевна, она показалась в конце коридора. Ян замахал руками, показывая Петру Андреевичу в коридор, прикладывая палец к губам, чтобы тот замолчал. Хозяйка подошла и приветливо спросила:

— Ну что, работники, подавать на стол?

— Пятнадцать минут, Елена Васильевна, мы тут немножко приберем, руки помоем и за стол, — с открытой улыбкой ответил Зозуля.

Яну было стыдно, он отвел глаза и пробормотал под нос несвязный набор слов из: спасибо, пожалуйста, конечно, обязательно.

Борщ был вкусным, котлеты тоже. Петр Андреевич усиленно нахваливал стряпню хозяйки. Ян в основном молчал, уткнувшись в тарелку. Он чувствовал, что его усиленно рассматривает хозяйка.

— Ян, а вам понравился мой борщ?

— Да, понравился, спасибо, — Ян ненавидел себя за косноязычность и смущение, он не находил в себе сил поднять глаза и открыто посмотреть на Елену.

— Вы всегда так немногословны?

— Нет.

— Из нашей беседы это чувствуется, — улыбнулась хозяйка.

— Ничего страшного, — пришел на помощь Петр Андреевич, — просто он несколько не в своей тарелке и поэтому смущается. Вообще он очень речист. Он ведь у меня на практике, а так он студент, уже четвертый курс. Наставник назвал ВУЗ.

— Ах, вот так, — обрадовалась Елена Васильевна, — я сразу заметила, что вы на слесаря не очень похожи.

Ян поднял глаза и посмотрел ей в лицо:

— Интересно чем?

— У вас глаза умные.

— А вы считаете, что умных слесарей не бывает?

— Не знаю, пусть не обижается ваш бригадир, но я не часто встречала.

— Петр Андреевич не будет обижаться, тем более что он не только слесарь, но и сварщик высшей квалификации и ко всему прочему член Союза писателей СССР.

Елена смутилась, тон Яна был вызывающим.

— Извините, я не предполагала, что к нам ванну чинить пришлют писателя.

— Петр Андреевич вас извинит, просто к каждому человеку надо относиться с уважением, особенно малознакомому, а котлеты у вас прост супер. Спасибо!

Ян первым встал из-за стола. Зозуля делал ему какие-то знаки, гримасничая сердитым лицом.

На улице у подъезда Петр Андреевич набросился на стажера.

— Ты что, ты же ей практически нахамил.

— По-моему я был абсолютно корректен, а вот вы, Петр Андреевич, пытались меня подставить. Что, если она услышала рассуждения о вашем подотделе первой категории?

— Нет, если бы услышала, она бы нам такую Цусиму устроила, всей эскадрой в их ванной пошли бы на дно. А ты с ней зря так, она на тебя глаз положила, это точно.

— Сказать, что я на неё положил?

— А ты Ракита грубиян. Женщина к тебе со всей душой, котлетами угощает, муж в командировке, а он её жизни решил учить. Да, — протянул Петр Андреевич, — учу я тебя, учу и всё без толку.

— Вот такой уж ученик нерадивый попался, извините! — Ян раскланялся в шутовском поклоне.

— Да не обижайся ты на меня. С тебя то, как с гуся вода, а мне сюда может еще не раз приезжать придется. Как я сюда бы мог вернуться, если бы она услышала, что ты о ней говорил?

— Что, только я говорил, по-моему, начали вы? Это же вы у нас специалист по женской классификации.

— Да не кипятись ты. Ну, виноват, решил подстраховаться. Ты тоже хорош, я думал, тебя разорвет от злости. Проще надо быть, мой дорогой и люди к тебе потянуться. Вот куда ты вылетел из квартиры? Теперь сиди, жди на лавочке пока машина придет. Сейчас бы еще чаи распивали и вели приятную беседу.

— Мне эта беседа не была приятной. Сначала вы, — Петр Андреевич недовольно посмотрел на Яна, тот повторил, — вы, Петр Андреевич, назвали её сукой, а потом улыбались, раскланивались и нахваливали её борщ. Мне не кажется, что неоткровенный разговор может быть приятным.

— Чего ты решил, что разговор неоткровенный? Я ей от всей души улыбался и искренне хвалил её кулинарные творения.

— После суки? Очень откровенно!

— Я мог ошибаться. Я её раньше только по телевизору видел, а теперь присмотрелся, поменял мнение. Может она за него замуж вышла искренне, по любви. Вполне возможно. Она совсем юная неопытная девушка, этот магнат вскружил её голову. Своим положением, высшим светом, умом, наконец. Ты же его не знаешь, может там ума палата. Женщины иногда восхищаются умом мужчины и принимают это за любовь.

— Если это так, то тогда она — глупа.

— А это совсем другое дело. За глупость не осуждают, к глупости лучше всего относиться снисходительно.

— Не выглядит она дурой.

— А здесь не в уме дело, а в мудрости. Она умна, но мудрости в ней еще только на донышке. Вот жизнь её поучит, за волосы подергает, может быть, она и станет мудрее.

— Так значит, Петр Андреевич, сук не бывает, бывают только глупенькие заблудшие овечки достойные исключительно сострадания?

— Вот опять, Ракита, у тебя только белое и черное, а вся жизнь состоит из полутонов. Есть такие суки, профессиональные, жалко, ты не видел ту фифу, о которой я рассказывал. Вот она действительно без полутонов, но это редкость.

 

Глава 3

Вечером в общежитии, у Яна в комнате снова за столом собралось компания. Сегодня был мальчишник, оказывается у девчонок — культпоход в Оперный театр, культурная программа. Рядом с Аликом и Андрюхой за столом сидел Жора Голиней, Женька Безуглый и к удивлению Яна, Дима Бухмиллер — краса и гордость института, призер чемпионата Европы по гребле. Дима и вправду был красавцем: высоченный, под метр девяносто, белокурый и голубоглазый и с такой рельефной мускулатурой, что хоть на плакат по культуризму. Он учился в одной группе с Жорой и Женькой и жил в соседней комнате. В пьяных застольях он редко принимал участие — режим спортивный надо было соблюдать, но сегодня его уговорили.

В центре внимания был Андрей Новаковский, лавры лучшего рассказчика отобрать у него никто и не пытался, потому что это было невозможно. У Андрюхи на языке постоянно что-то вертелось, в любое время дня и ночи было чего поведать, хоть анекдот, хоть случай из жизни. Сейчас он рассказывал о Коле-грузчике, его мужских достоинствах и будущей свадьбе с Броней. Рассказывал он мастерски: в лицах, красочно и подробно описывая реакции, впечатления и внешний вид причастных. Особенно досталось Коле. Андрюха в деталях описал все его физические достоинства, иногда переходящие в недостатки, телячий восторг после ночи с Броней и даже песню, которую пел Коля в душе.

Яну этот рассказ не нравился, особенно ему не нравился дружный хохот и сальные замечания Женьки и Алика. Он несколько раз пытался прервать рассказчика, но ему не давали этого сделать, наоборот подбадривали Новаковского к дальнейшему повествованию.

Наконец Андрей закончил, у Женьки и Алика болели от смеха животы и щеки, Ян сидел угрюмый, а Дима Бухмиллер смущенный. Женька обратил внимание на Диму.

— Димасик, а ты чего так засмущался? Я вот думаю, может и тебе организовать показательные скачки? Ты же у нас еще мальчик-колокольчик, а уже мастер спорта международного класса, пятикурсник. Нет, я всё понимаю, тебе учиться некогда не то, что за бабами бегать, постоянные сборы, соревнования, чемпионаты, но надо как-то этот вопрос решать. Мы твои настоящие друзья, а кто еще поможет, если не настоящий друг. — Женя обнял широкие плечи Димы. — Не переживай бабу мы тебе найдем, опытную, может не такую профессионалку, как у Андреевича, но тоже пробу ставить негде.

Дима вырвался из объятий:

— Безуглый это уже слишком, вам бы только шутки шутить и за бабами бегать. Сам как-нибудь справлюсь.

— Как-нибудь нельзя, Димасик. Надо всё организовать серьёзно с научным подходом, психологическая совместимость и всё такое. Короче готовься.

— К чему, что ты там снова придумал?

— Всё во имя добра, только волею пославшей мя жены.

— Опять ты паясничаешь, какой жены?

— Твоей будущей жены, — утробным голосом сказал Женя, встал, закрыл глаза, вытянул перед собой руки и как слепой пошел на Диму.

Ян вскочил возмущенно и проорал:

— Лечить вас нужно всех, кроме Димы. У вас устойчивые проблемы с психикой.

— Это тебя надо лечить, — откликнулся Алик, — сморчок несчастный. Строит тут из себя умника. Сам давно такой был?

— Я таким никогда не был, а заниматься сводничеством позорно. У Петра Андреевича, хоть какое-то объяснение есть, а Дима здоровый, нормальный парень, спортсмен.

— Что ты тут разгавкался, ты мне нравишься всё меньше и меньше, сельдявка балтийская, как будто, тут твоё мнение кто-то спрашивает, — даже привстал со стула Алик.

— Спокойно, ребята, спокойно. Ян абсолютно прав, именно, спортсмен, — вступил, молчавший до этого, Жора Голиней, — человек, добивающийся недостижимых нормальному рядовому человеку высот, но Ян не прав в другом, Дима у нас как раз и есть пример отклонения от нормы. Ты же не стал призером на Европе? Тяжелые тренировки, долгое пребывание на сборах, где он лишен живого женского общения, несколько деформируют его психику и физиологию. Наш долг, как его ближайшего, дружеского окружения компенсировать эту небольшую, маленькую, я бы сказал, некоторую ущербность, которую легко исправить, пока не поздно. Но может быть и поздно.

— Да, пошли вы, — Ян в сердцах махнул рукой, — вы под всякую глупость подведете обоснование. Дима, только ты их не слушай, они хорошему не научат.

— Иди, иди уже, ты хорошему научишь, — заворчал Алик, увидев, что Ян собирается уходить.

Ян вышел из комнаты, в сердцах хлопнув дверью. У него не было конкретной цели похода, просто не хотелось находиться в одной комнате с этими… он не находил слов. Нормальные ведь ребята, но как придумают какую-нибудь гадость, просто удивляешься.

Ян не спеша пошел к центру через площадь Толстого по одноименной улице на Соборку. В сквере, где всегда собираются болельщики футбола, постоял, послушал, как до крика спорили о вчерашнем проигранном матче. Пошатался вокруг, мужиков играющих в шахматы и решил пойти вниз по Дерибасовской.

Летом, особенно в вечерние часы, когда спадала жара, Дерибасовская была забита людьми. Это были отдыхающие и одесситы, любящие погулять по колоритной улице. По этой улице не ходят, а как говорила одна знакомая Яну коренная одесситка преклонного возраста, по ней гуляют не спеша.

Ян вышел на угол к Центральному гастроному и посмотрел вниз, в сторону ЧМП. Перед ним расстилалось сплошное людское море, состоящее из множества голов. В такой многолюдности ему особенно хорошо думалось. Он пошел вниз по улице. Он шел медленно, стараясь не сталкиваться ни с кем, тщательно обходя людей, деревья, киоски и афишные тумбы. В голове его крутилась мысль о подмене людьми в отношениях настоящих ценностей на низкие, меркантильные, губительные страсти. Он вспомнил о Елене… Васильевне, затем мысль перекинулась на взаимоотношения его родителей, он мучительно пытался вспомнить, хоть какие-то случаи проявления их взаимной любви.

Кто-то наступил ему на ногу и не извинился. Ян попытался найти в толпе этого хама, чтобы высказать своё возмущение, но с удивлением обнаружил, что он идет не вниз по Дерибасовской, а вверх по двору школы. То, что это школа, он понял, потому что вокруг в основном были дети в школьной форме, с пионерскими галстуками. Один из таких ретивых пионеров и наступил ему на ногу. Ян не стал делать ему замечание, это вряд ли помогло бы, к тому же он обнаружил, что идет по двору своей родной школы, которой отдал десять лет. Он стал оглядываться, пытаясь обнаружить знакомые лица. Человеческая река вынесла его на спортплощадку, которую обычно использовали для массовых мероприятий, вроде последнего и первого звонка. Пионеры побежали занимать свои места на линейке, а Ян встал в толпе родителей, расположившихся по обе стороны от трибуны. Наконец рядом с трибуной он заметил знакомые лица директора, завуча. Посреди построения всех учеников в форме буквы «П», встала шеренга первоклашек.

Ян рассматривал первоклашек, выглядели они странновато. Его взгляд уперся в женщину, несомненно, он не мог ошибиться — это его первая учительница Раиса Гавриловна. Странно, она ведь ушла на пенсию еще лет пять назад. Он начал искать в шеренге первоклашек других учителей и нашел знакомые лица. Учителя были все те же, которые учили в параллельных классах, когда он был первоклассником. Ян быстренько пробежал глазами по первому классу «А» во главе, которого стояла Раиса Гавриловна. Правильно, вот стоит его друг Юрка, вот Мишка, вот толстяк Сашка, девчонки все как на подбор, красавицы, только совсем маленькие, семилетние.

Ян начал искать себя в шеренге, но его там почему-то не было. Он пробежался глазами по другим классам, но там его тоже не было. Сердце Яна стиснула железная рука: «Его нет здесь, почему»? Ян очень хорошо запомнил тот день первого сентября, когда родители в первый раз отвели его в школу. Кое-что, конечно, забылось, но отдельные детали крепко закрепились в памяти, например, он, точно помнил место где он стоял на линейке. Рядом стоял Мишка, с другой стороны была стойка волейбольной площадки, на которую во время уроков физкультуры вешают сетку, а за ней стояли близняшки соседки в накрахмаленных белых фартуках.

Ян снова нашел первоклассника соседа Мишку, но рядом с ним стоял незнакомый мальчик, толстощекий и нахмуренный. Рядом с этим толстощеким была волейбольная стойка, а за ней действительно стояли близняшки. Ян растерянно посмотрел по сторонам, пытаясь найти ответ увиденному.

Мероприятие проходило по неизменному годами плану, пламенные речи с трибун сменились десятиклассниками, которые вышли в центр к первоклашкам. Каждому из них вручили по книжке и под красивый школьный марш будущие выпускники повели малышей в класс.

Проходя мимо трибуны, один из десятиклассников, громко сказал, обращаясь к завучу:

— Анна Максимовна, я же говорил, что у меня будет двое.

Та сменил строгость на лице на улыбку. Все десятиклассники вели по одному первокласснику, и только этот бедовый парнишка вел двоих. В одной руке у него была рука Мишки, а в другой — рука толстощекого. Яна бросило в холодный пот. Он очень хорошо запомнил эти слова. Так говорил десятиклассник, который вел их с Мишкой в класс, в их первый класс.

Ян бросился к завучу и, наверное, не очень вежливо, но настойчиво спросил:

— Анна Максимовна, в первом «А» есть Ян Ракита?

— Ракита есть только не Ян, а Вова, а вы собственно кто?

— Нет, нет ничего, извините, — Ян выставил перед собой руки, одновременно извиняясь и защищаясь. Завуч его не признала. Она его просто не знала, не могла знать.

За первоклассниками постепенно стали расходиться и родители. Толпа увлекла ошарашенного Яна. Он вышел за ограду школы и стал рассматривать всё вокруг. Казалось бы, прошло всего тринадцать лет, а как сильно всё изменилось. Деревья теперь выросли, когда он шел в первый класс они были намного меньше. «Теперь», Ян поймал себя на мысли, что такое для него «теперь»? Сейчас и здесь — там, где его не было, но сейчас он есть или в Одессе на Дерибасовской, где он только что был?

Совсем рядом он услышал голоса. Незнакомая женщина спрашивала у мужчины:

— Ты сейчас прямо на работу? Я забегу домой, а потом к одиннадцати надо Вовочку забрать. Не задерживайся хоть сегодня, я испеку торт, отметим Вовочкин «первый раз в первый класс».

— Да, я прямо на работу. Постараюсь пораньше, но ты, же знаешь, как сейчас у нас? Так что извини, как получиться, — голос мужчины был очень знакомым.

Мужчина поцеловал женщину в щечку и быстрым шагом, мимо Яна пошел к автобусной остановке. Он прошел мимо, они едва не коснулись друг друга рукавами. Он прошел мимо, не обратив никакого внимания на Яна. Этот мужчина был его отец.

* * *

На трамвайной остановке, на Пересыпи старушка продавала цветы. Яну всегда нравились цветы, но дарить их девушкам он никогда не пробовал. Сегодня вечером у него рандеву с Кариной, придти на свидание с букетом — это будет сильно. В общаге, конечно, могут засмеять. Ян не припоминал, чтобы когда-нибудь, кого-нибудь видел в коридоре общежития с цветами, даже девчонок.

Но эти цветы ему очень понравились, он не знал их названий, только вспомнил, что такие, же росли в цветнике у матери. Раздумывал он недолго, терять ему всё равно нечего, его и так считают странным, так что, если будут считать еще более странным, вряд ли это радикально изменит ситуацию.

В притихшем после семестров общежитии Ян появился с небольшим букетиком в руках. Вечный страж — Ксения Ивановна зевала от скуки на вахте. Увидев Яна, она оживилась:

— Ракита, ты, что жениться собрался?

— Я и рад бы, Ксения Ивановна, невесты у меня нет, может, подскажете кого?

— Вам еще подсказывать, охальники, тягаете тут этих девок-практиканток.

— Фу, Ксения Ивановна, как вы можете так говорить? У нас исключительно нежные, дружеские чувства. В театр их водим, в музей, в картинные галереи, сегодня вот в кино. Фестиваль французского кино у нас в городе, не слыхали?

— Ракита, что ты мне мозги пудришь? Я вас как будто не знаю? Вам бы только винища нажраться и девок пощупать, а ты: театры, музеи, фестиваль.

— Обидно мне, Ксения Ивановна, что вы столько лет служите в этом храме науки и так плохо думаете о его воспитанниках. Мы здесь изучаем высокие науки и устремления наши высоки, вот цветы для девушки купил, а вы говорите: винище, девок щупать. Недооцениваете вы нас.

— Ну, ты всегда был немножко с придурью, но не радуйся, далеко от своих дружков не ушел. Думаешь, я не вижу, как ты со «Стекляшки» бутылки таскаешь?

— Как говорил великий древний латинский мыслитель Плиний Старший: «In vino veritas — истина в вине». Как же нам убогим не следовать по стопам великих?

— Иди уже убогий, а то ты что-то разговорился сильно, тебя не переслушаешь. Умник, а как по ночам песни горланить, куда ваш ум и девается.

— В вине топим, Ксения Ивановна, истину ищем.

— Вот, вот, не там ищете, парткома на вас нету, комендантша распустила вас, а я мучаюсь.

Общение с вахтершей подняло Яну настроение, но чтобы не светиться с букетом в собственной комнате, но пошел сразу к Карине. На стук вышла волейболистка Ира. Она увидела Яна с цветами, удивилась и заулыбалась.

— Ян, ты к кому, не ко мне случайно?

— Нет, Ира, Карину позови.

— Карину, тогда понятно. Что вы все в ней находите? — Она хмыкнула и зашла назад в комнату. После этого наступила, как показалось Яну, длительная пауза пока за дверь не выпорхнула Карина. Она была одета в шортах, вьетнамках и майке с большими вырезами, которая хорошо подчеркивала её фигуру.

— Хорошо выглядишь, но для кинотеатра это будет несколько шокирующе, — улыбнулся Ян и протянул букет.

— Ой, я совсем забыла про кино, — она взяла букет, понюхала и многозначительно посмотрела на Яна, — спасибо за цветы, признаться не ожидала, даже от тебя. Мне нужно время чтобы собраться, ты подождешь меня?

— Конечно, подожду, я специально зашел заранее, чтобы ты могла подготовиться. В семь я зайду за тобой и тогда уже пойдем в кино, сегодня в Одессе фестиваль французского фильма.

— Прекрасно, ты такой умница, можно я тебя поцелую.

— Целуй, — Ян притворно вздохнул, — куда же тебя денешь.

— Нахал, — улыбнулась Карина и прижалась своими мягкими, теплыми губами к губам Яна.

В комнате Яна ожидал приятный сюрприз — Алик уехал с какой-то незнакомой компанией на рыбалку в Маяки с ночевкой, а Андрей прямо с работы направился к тетке, как он говорил «на барщину», тоже с ночевкой. Комната была всю ночь в распоряжении Яна. Он ухмыльнулся про себя и даже подумал о чем-то не совсем пристойном, но тут, же отогнал от себя такие мысли.

В комнате напротив, где жили Женька и Жора Голиней дверь была открыта и за столом сидел, кроме хозяев Дима Бухмиллер. Они играли в преферанс. Ян зашел, посмотрел, как шла игра. За столом было необычно тихо, Жора любил поболтать во время партии, подействовать на нервы партнерам. Сейчас все сидели, молча с напряженными, даже таинственными лицами. Ян покрутился у стола, посматривая на часы, на него никто не обращал внимания. Ему даже показалось, что Женька хотел, чтобы Ян побыстрее ушел и когда он собрался уходить, Безуглый обрадовался, с энтузиазмом пожелал ему удачного просмотра кинофильма. Никто не задал ни одного вопроса, хотя всегда спрашивали: куда идешь, какой фильм, в каком кинотеатре. Ситуация была странной, но Ян не стал забивать себе голову несущественными глупостями.

В семь Карина была еще не готова, Яну пришлось подождать дополнительно минут десять. Он был вознагражден с лихвой — Карина выглядела очень эффектно, просто красавица. В коротком платье, состоящем из широких белых, синих и красных воланов, с огромными клипсами в виде колец таких же цветов, а стройные ножки завершались изящными босоножками на высоком каблуке. Она была не отразима, Ян даже задумался, не слишком ли просто он будет выглядеть рядом с ней в футболке и в джинсах.

Карина была довольна произведенным впечатлением, хотя Ян вслух ничего и не сказал. Его восхищение было заметно невооруженным глазом. Она его взяла под руку у самой комнаты и так вот вместе они спустились к вахте.

Ксения Ивановна недолюбливала красивых девушек, в душе она их всех считала проститутками, просто так — по определению. Карина была действительно красивой девушкой и она так непринужденно и даже нежно держала под руку Яна, что этим очень сильно обидела Ксению Ивановну. Та не могла просто так пропустить их, не отвесив замечания.

— Что уже нашел себе невесту? Быстро ты, ну да вам чего, сегодня одна, завтра другая.

— Что же вы так переживаете, Ксения Ивановна? У нас помыслы чисты и целомудренны. Мы на фестиваль идем приобщаться к высокой культуре.

— Ага, приобщайтесь, а юбку напялила, по самое не хочу, непонятно мини юбка или макси пояс. Я знаю, как вы там приобщаетесь. Смотрите, после двенадцати не пущу и не проситесь.

Ян наклонился прямо в окошко вахтерши, широко улыбнулся и почти нежно сказал:

— Ксения Ивановна, вам так не идет злиться.

— Иди уже, женский угодник.

Ян с Кариной вышли из общежития. Ян рассмеялся:

— Честно говоря, меня еще никогда в жизни не называли женским угодником.

— Не прибедняйся, ты тихий, тихий, а ловелас, наверное, еще тот?

— Ты знаешь, — Ян рассмеялся еще раз, — ловеласом меня тоже никто еще не называл, никогда в жизни.

— Ой, не верится мне в твою простоту. В тихом болоте знаешь, кто водится?

— Про болото прошу не упоминать, я к нему не имею никакого отношения, как и к неупомянутым чертям. Вообще я атеист и не верю ни в Бога, ни в черта.

— Это зря, моя бабушка говорит, даже если не верить в Бога, то во что-то верить всё равно надо.

— Я верю в светлое будущее. Ты веришь в светлое будущее?

— Не знаю, я об этом не думала, я смотрю на жизнь проще и живу сегодняшним днем, а что там будет завтра, кто это знает. Нам обещали коммунизм, ну и где он?

— С этим согласен, а как ты относишься к параллельным мирам?

— Никак, я там не была.

— Ну, а если бы побывала?

— Ты всерьёз думаешь, что они есть? Это, как НЛО, почти все их видели, но доказать не могут. Я думаю, что это выдумки сюрреалистов, очень им прославиться захотелось. Давай о чем-нибудь попроще поговорим. Я человек реальный, мне нравятся реальные красивые вещи: одежда, автомобили, красивый берег моря.

— Понятно, тогда пойдем на фильм про красивые жизнь, море и приключения. Тебе нравиться фильм «Искатели приключений».

— Я его еще не видела, там кажется Ален Делон в главной роли, обожаю его. Конечно, хочу.

Ян взял два билета в кассе. Карина стояла в стороне, пока он стоял в очереди. Только потому, что он был у кассы один, без неё, Ян взял два билета в последний ряд. Если бы она стояла рядом, он бы постеснялся попросить у кассира билеты в «ряд для поцелуев». Всё складывалось удачно.

До сеанса они успели посидеть в сквере в кафе-мороженое. Карина не обратила внимания на то, что они сели в последний ряд. Видно было отлично, зал небольшой. Потушили свет, начался киножурнал. После журнала Ян решился и обнял Карину, она не возражала. Когда Ален Делон пытался пролететь под Триумфальной аркой, Ян уже не видел — они целовались вовсю.

После кино они гуляли по городу, целовались, болтали о всяких глупостях, Ян был счастлив. К общежитию пришли без пяти двенадцать.

— Ксения Ивановна, мы, как Берлинский экспресс, точно по расписанию.

— Проходите, проходите, еще бы чуть-чуть и я бы вас не пустила.

— Ксения Ивановна, зачем говорить о грустном, — Ян расплылся в улыбке.

— Ракита, ты хоть лимон съешь, сейчас физиономия лопнет.

— Лимон, это витамины, Ксения Ивановна, у вас нет лимона? Я хочу лимон, с чаем, со сладким. У вас нет лимона, Ксения Ивановна?

— Иди уже малохольный! — Ксения Ивановна захлопнула окошко в помещении для вахтеров.

Ян с Кариной поднялись на этаж. В коридоре было тихо. Карина хотела пойти в сторону своей комнаты, но Ян её остановил. Она оперлась спиной о стену и улыбаясь посмотрела ему в глаза. Ян, довольно долго молча, рассматривал в полумраке её глаза.

— Ты хочешь чаю? Лимона предложить тебе не могу, но печенье есть точно.

— И где мы будем пить его? У вас в комнате давно уже все храпят, у нас тоже, слышишь, какая тишина, только мы с тобой бродим?

— У нас в комнате никто не храпит и не, потому что не храпит вообще, Алик гад любит это дело очень, в смысле похрапеть. У нас в комнате некому храпеть, все разъехались, а чай с печеньем есть. Пошли?

Карина улыбнулась, еще раз посмотрела Яну в глаза:

— Пошли, если не шутишь.

— Никаких шуток, всё по серьёзному.

Они прошли по коридору до комнаты Яна. Дверь, напротив — у Голинея, была открыта, горел свет, доносились тихие голоса — продолжали играть в преферанс. Ян приложил палец к губам и тихонечко провернув ключ, приоткрыл дверь, пропуская вперед Карину.

 

Глава 4

В комнате было темно, но Ян не включал свет. Он обнял Карину и сказал:

— Знаешь, мне совсем не хочется чаю.

— А чего тебе хочется?

— Ты же сама догадываешься.

— Я не догадываюсь, — Карина усмехнулась, — я знаю.

Вдруг за стеной раздался грохот, что-то рухнуло: легкое металлическое и тяжелое живое. На несколько секунд всё затихло, затем упал на пол стул и громко заскрипел диван, на него кто-то прыгнул с разгона. Затем снова наступила тишина.

Ян с Кариной застыли.

— У тебя соседи веселые, они что лунатики?

— Не знаю, — засмеялся Ян, — там должен быть один Дима-спортсмен. Может это Жорка с Женькой ему спать не дают, они могут. Ладно, ну их всех к черту. — Ян нашел губы Карины.

За дверью послышались шаги, кто-то подбежал к двери и застыл. Ян недоуменно отстранил от себя Карину и прислушался.

— А ну-ка подожди.

Он подошел к двери, за дверью кто-то шушукался. Он неслышно провернул ключ в замке и резко открыл дверь. Перед его дверью не было никого. Он выглянул в коридор. Женька и Жора склонились над замочной скважиной двери соседней комнаты и усиленно прислушивались. Они так были поглощены своим делом, что не замечали Яна.

— А что вы тут делаете, а? — вопрос Яна застал их врасплох. Женька вскинулся и с виноватой улыбкой, «честно» глядя в глаза, ответил, как положено в Одессе, вопросом на вопрос:

— Ян, а ты когда пришел? Мы не слышали. Не хочешь с нами в преф скатать, а то мы с Жоркой уже задолбались «гусарика» гонять?

— А зачем вам третий, у вас же Дима был? — подозрительно спросил Ян.

— Димы нету, он спит. Давно уже спать пошел…, давай партеечку скатаем, а?

— Нет, в карты не хочу, я спать хочу, как Дима, тем более вы тут кажется, что-то мутите? — Ян вопросительно кивнул Жоре. Жора уже тоже разогнулся и напустил на физиономию весь тот единственный процент невинности, который в нём остался.

— Да ты что, мы только в преферанс. Давай пулечку, ну хоть маленькую.

— Нет, ребятки, я спать.

Ян вернулся в комнату, Карина стояла у окна. Её изящный силуэт оттенялся светом фонаря с улицы. Гормоны заклокотали в Яне, просто закипели.

— Ну что там? — тревожно спросила Карина.

— Ничего особенного, братья Гадюкины, замышляют очередную пакость.

— Какую?

— Не признаются, сволочи, но тайное всегда становится явным, а ты что испугалась?

— Конечно, так загрохотало.

— Не бойся, я с тобой.

— Теперь уже не боюсь.

Её теплые, мягкие губы прикоснулись к губам Яна и он начал проваливаться в глубокую, бездонную пропасть. Он не думал ни о чем, не вспоминал. Их движения были слаженны, синхронны, как будто подчинялись единому алгоритму. Они понимали друг друга без слов и на время забыли членораздельную речь. Её им заменяли вздохи, вскрики, стоны и глубокое молчание, как высшее проявление наслаждения. Карина подчинялась натиску Яна, затем сама жестом требовала выполнения своих желаний. Их желания раскрывались, смешивались и воплощались к обоюдному удовольствию. Эти игры напоминали Яну сильно раскачивающиеся качели, когда от высоты ощущений замирало сердце и пересыхало во рту. Он наслаждался красотой и чувственностью Карины, одно единственное нежное прикосновение её нежных пальчиков доводило Яна до сумасшествия. Он плыл по волнам наслаждения, стараясь удержаться на их гребнях, как можно дольше.

Раннее летнее утро уже показалось в окне, когда они замерли. Грудь Яна распирало от пережитого, но усталость давала себя знать и он проваливался в дрему. Карина убрала голову с его груди и соскользнула с кровати. Ян тут же проснулся:

— Ты куда?

— К себе в комнату, ты спи, рано еще.

Она не спеша одевалась, Ян бесстыдно за этим наблюдал.

— Я тебя люблю, очень, очень.

Карина в недоумении подняла бровь:

— Я надеюсь, ты шутишь? Хорошо провели время, погуляли, в кино сходили, мороженое покушали. Причем здесь любовь? Ты хороший парень и, кстати, отличный мужчина, но любовь это из прошлого. Сейчас на Западе идет сексуальная революция, вернее у них она уже прошла это у нас где-то на подходе. Знаешь, как там говорят? Секс не повод для знакомства, а мы с тобой даже хорошо знакомы и я надеюсь, останемся друзьями.

— Ты всё это серьёзно говоришь?

— Серьёзней не бывает. Просто мы здесь, в соведпии отстали в этом смысле от Запада. Ты, наверное, за границей не бывал, а я жила там с родителями пять лет, повидала кое-чего. Но это не только там, у нас тоже. Ты видел фильм «Посол Советского Союза» про Коллонтай? Так вот, знаменитая революционерка и первая советская женщина дипломат Александра Михайловна Коллонтай, была проповедницей теории «стакана воды», слышал?

— Нет, — у Яна всё больше ухудшалось настроение.

— Согласно этой теории: интим с любым партнером — то же самое, что испить стакан воды, избавляешься от жажды. Только и всего. Это уже не на Западе, это у нас в Советском Союзе и, между прочим, в первом Уставе комсомола в двадцатые годы было написано: «Каждая комсомолка обязана отдаться любому комсомольцу по первому требованию, если он регулярно платит, членские взносы и занимается общественной работой». Ты ведь платишь, комсомольские взносы? Работой общественной занимаешься. Так что всё в порядке, — Карина оделась, оглянулась в надежде найти зеркало, не нашла и снова обратилась к Яну, — ты что расстроился? Вот глупый, по-моему, всё было прекрасно. Проводи меня, пожалуйста.

Ян хотел встать с постели, но застеснялся своей наготы, нашел на стуле шорты, натянул их под простыней и только после этого встал и пошел к двери.

— До свидания, всё было чудесно. Не хмурься ты так, всё будет еще лучше. — С улыбкой сказала Карина, Ян кивнул и выглянул в коридор следом за ней. В самом начале, с широченной улыбкой, по коридору шел Андрей Новаковский. Он церемонно раскланялся с Кариной, после чего его улыбка расползлась чуть не до плеч.

— Ну, ты, Ракита, даешь. На одну ночь нельзя тебя оставить.

— Ты чего приперся в такую рань? — Недовольно ответил Ян.

— Тетка в рейс намылилась с самого сранья. Меня разбуркала, какой уже сон. Навещу, думаю, друга и застал его на горячем. Ну, ты, Ян, даешь, такую женщину охмурил, расскажешь? — Андрей оглянулся в конец коридора, но Карины там уже не было.

— Сейчас всё брошу и начну рассказывать.

— Ну, ты жмот, а еще друг называется.

На их громкий разговор в коридор высунулись заспанные физиономии Жоры и Женьки.

— А это вы, от Димки никто не выходил, а ты мы прикорнули малёхо?

— От Димки никого, но зато от нас…

— Закрой рот, Андрюха, — прервал друга Ян, — а в чем дело, кто должен выйти? Женька не темни, колись, что тут происходит у вас, еще со вчерашнего вечера, что за грохот был?

— Тихо, — Женька на цыпочках подошел к двери Диминой комнаты, наклонился к замочной скважине и прислушался. Он сдвинул плечами и сказал, обращаясь к Жоре, — тишина абсолютная даже не храпят. Может, откроем, посмотрим, что там и как? Я переживаю.

— Давай, — Голиней махнул рукой.

Женька снова на цыпочках сбегал в комнату и вернулся с ключом.

— Ну, что открываем? — еще раз спросил он Жору.

— Открывай, я тоже переживаю.

Женька осторожненько провернул ключ и так же осторожно и медленно открыл дверь. В комнату первым вошел Жора, за ним Женька. Андрюха и Ян, съедаемые любопытством, тоже, как и Женька, на цыпочках прошли за порог.

В комнате было тихо, на расстеленном диване абсолютно беззвучно лежало два обнаженных тела. Поперек дивана, раскинув руки и ноги лежала, Ян присмотрелся, Танька Слепцова с Архитектурного. Девка она была подтянутая, но крупная, с мощной грудью и такими, же крупными другими женскими прелестями. У неё подмышкой, скрючившись в позе эмбриона, лежал Дима Бухмиллер. На её фоне он казался маленьким и жалким.

Андрюха заглянул из-за спины Жорки на лежащих и тихо спросил:

— Они хоть живые?

— Типун тебе на язык, что ты несешь, видно же, что Дима дышит.

— А мадам?

— Не суетись, сейчас разберемся. Надо сначала Димку разбудить.

— А может он её того…, до смерти, я в литературе читал, бывали такие случаи, — высказал предположение Андрюха.

— Что ты гонишь, кого Таньку? — Голиней скривил презрительную мину.

Они вчетвером обступили диван и разглядывали тела.

— Ну, что долго так будем зырить? — спросил шепотом Женька.

— Будить надо, — ответил Голиней.

— Ты и буди, — ответил также шепотом Женька, — а то Димасик, сейчас как проснется, как врежет спросонья. Мало не покажется, так полетишь, что сгоришь от трения о плотные слои атмосферы.

Голиней замер в нерешительности. Помог Андрей, он среди тишины заорал, как на пожар:

— Димон, вставай, на сборы надо ехать, автобус уходит!

Все четверо от неожиданности сделали шаг назад. Голиней зашипел на Андрюху:

— Ты что сдурел? Он сейчас, как подхватится, по одному нас в окошко выкинет.

— А я что, вы все застыли, как замороженные, надо ведь что-то делать?

— Не так же резко.

Но Андрюхин ор помог. Дима начал медленно просыпаться. Он перевернулся на спину, вытянулся во весь рост и протер глаза. Над ним склонились четыре внимательные физиономии. Дима несколько секунд рассеянно их рассматривал, затем в его глазах, мелькнула мысль. Он рыкнул: «Идиоты»! После этого быстро поднялся, натянул штаны и выскочил в коридор.

— Куда это он, — удивился Андрей, — такой недовольный?

— В туалет, наверное, он же с восьми вечера из комнаты не выходил, — пояснил Голиней.

— Ага, — понятливо протянул Новаковский.

— Что, ага, что с этой будем делать?

— Может её пристрелить, чтоб не мучилась? Всё равно Димон её так отутюжил, что вряд ли выживет, — с умным видом предложил Андрюха.

— Дурак, я серьёзно спрашиваю.

— Я тоже серьёзно. Надо привести её в себя. Непрямой массаж сердца, искусственное дыхание «рот в рот», как на военке учили, — продолжал умничать Андрюха.

— Сейчас кто-то за это «рот в рот» получит в глаз.

— Как хотите, всегда так, как только начинаешь дело предлагать сразу — в глаз.

— Жень, брызни на неё водой, хотя бы, — попросил Голиней Безуглого.

Женька набрал полный рот воды и со всей дури брызнул на Таньку. Она подскочила, как будто ей на живот поставили раскаленный утюг. Несколько секунд, ничего не понимая, молча, рассматривала обступивших её мужиков, потом самый отборный мат потоком хлынул из её рта с размазанной помадой. Мужики опешили, но в ответ промолчали. Продолжая по-черному ругаться, девушка собирала свою одежду по всей комнате и по мере нахождения, одевалась под пристальным надзором четырех зрителей.

Наконец она надела платье и стянула резинкой волосы. В её длиннейшей матерной тираде наступила небольшая пауза. Женя успел вставить замечание:

— Танюша, девочке так ругаться некрасиво.

— Пошел ты…, — далее последовала сплошная нецензурщина, описывающая некоторые особенности анатомии Женьки и Жоры, а так же их отношения с разнообразными персонажами в самой извращенной форме. Высказав всё наболевшее на душе, Таня хлопнула дверью и скрылась с глаз.

— По-моему ей что-то не понравилось, — высказал глубокую мысль Андрей.

— Явно, но хорошо, что она ушла, — добавил Голиней.

— Конечно, пусть идет, чему она может научить нашего Димасика с таким словарным запасом, — согласился Андрюха.

Ян, молчавший всё это время, наконец, тоже вступил в разговор.

— Что здесь происходит, кто-то может объяснить? Меня с утра обматерили, ни за что, самыми последними словами. С каких это… такая словесная разминка?

— Ян не переживай, всё в норме. Это называется помощь другу. Мы вчера уговорили Димона на эксперимент по снятию девственности. Пристыдили, подпоили — он и согласился. Пригласили Танюху, ну, её подвиги знают все, так же, как и её профессионализм. При этом заметь, она любительница, а не профессионалка, работает за идею. Сели, выпили, потом отправили молодых на постельку, что было дальше для нас тоже загадка. — Женька задумался и выдал умную мысль, — надо Димона колоть. Чем они тут всю ночь занимались? Я глаз от волнения не сомкнул, — Женька посмотрел на сияющую хитрую физиономию Андрюхи и поправился, — утром минут на пятнадцать прилег, не больше.

В комнату вошел Дима, умытый, но еще не отошедший ото сна, с глазами странного выражения. Первое что он спросил было:

— А где эта? — в вопросе прослушивались нотки страха. Он даже оглянулся по комнате, видимо, переживая, чтобы Татьяна не спряталась где-нибудь в углу.

— Ты имеешь в виду Татьяну Михайловну? — ехидно задал вопрос Голиней, — так они ушли-с. Обматерили нас пятистопным ямбом и отбыли в неизвестном направлении. Тебе она сильно нужна?

— Нет, нет, — Дима облегченно махнул рукой, — пусть идет.

— Ну что, спортсмен-многостаночник, колись, отчего это Татьяна Михайловна улетели в таком гневе? Ты же понимаешь, на нас с Женькой тоже ответственность. Чем ты не угодил нашей любительнице поэзии? Она тебе стихи читала?

— Читала.

— Ну и что, после стихов, всё? Рассказывай, рассказывай, а то у неё был такой вид, что, если бы у неё зубки еще немножко отросли, она бы нас поперекусывала пополам, каждого.

— Я не знаю, что рассказывать.

— Димасик, ты не торопись, рассказывай с самого начала, — попытался успокоить Диму Женька.

Дима глубоко вздохнул, задумался, присел на диван и начал свой нелегкий и путаный рассказ.

— Сначала всё было хорошо, то есть не совсем хорошо, даже можно сказать плохо, но…, — Дима сделал паузу и обвел всех взглядом.

— Ты не волнуйся и не торопись, — подбодрил его Женька, — ты очень всё понятно рассказываешь.

Да? — с сомнением спросил Дима, — в общем, в начале у меня ничего не получилось, — он снова обвел всех взглядом на этот раз виноватым, — но она совсем не обиделась. Она меня наоборот поддержала, успокоила и всё пошло хорошо, даже очень хорошо.

— Не ты первый, не ты последний, — вставил своё замечание Голиней.

— Да? — радостно откликнулся Дима, — а я так расстроился, думал, что не могу, так как все.

— Я так понял, что сомнения были напрасными?

— Абсолютно, — Дима воодушевился, — дальше всё пошло, как по маслу. Мне очень понравилось, как на тренировке. Тренируешься, пот с тебя градом, а ты от этого кайф получаешь.

— Еще бы, тут даже лучше, тебе во время тренировки никто стихи не читает?

— Конечно, здесь лучше и не только потому, что стихи. Танька девка молодец, это невозможно передать. Только потом ей скучно стало, говорит: «Я пойду домой».

— А ты?

— А что я? Так я её и отпустил, — Дима снова замолчал, — она вырывается, в двери полезла стучать. — Дима снова обвел всех взглядом, ища сочувствия, — а что мне было делать? Я её аккуратно за талию взял, так вот, двумя руками и говорю: пошли еще полежим, а она за портьеру ухватилась и не выпускает. Я дернул немножко, эта портьера оторвалась и на неё упала…, вместе с багетом. Там багет — труба железная, мы в прошлом году на заводе во время практике сперли, прямо ей по голове. Она тоже упала, как подкошенная. Но ничего, я её сразу на диван и быстро привел в чувство.

— Как же ты её в чувство приводил? Она, по-моему, только утром в сознание пришла и то после того, как Жека на неё полведра воды вылил.

— Нет, нет, знаешь, как она еще сопротивлялась? Когтями своими меня всего поцарапала.

— Димон, так ты её, что насиловал, что ли? Так это ж статья? — Вставил Женька.

— Нет, она потом соглашалась.

— Димасик, это сто семнадцатая статья УК УССР — от трех до восьми.

— Ладно, — отстранил Женьку Жора, — что ты его пугаешь. Таньку попробуй еще изнасилуй…, если конечно, трубой по голове…

— Ребята, да вы что, она же сама, вы же знаете?

— Дима, — не выдержал Ян, — ну эти два клоуна, я понимаю, им всё время скучно, развлечений не хватает. Но ты же, неглупый парень, спортсмен, призер Европы и влезть в такой гембель. Ты что не понимаешь, что ты у них, как подопытный кролик, вместе с Танькой. Лабораторные испытания по снятию девственности. — Ян собрался уходить, — а на счет статьи, между прочим, это серьёзно. Только я думаю, что Танька заявлять не будет. Её тогда всё засмеют и прохода давать не будут, после всех её сексуальных подвигов, но на всякий случай ты её задобри бутылочкой винца, можно тортик еще шоколадный. Вот так вот, господа сексуальные революционеры. Пошли Андрюха отсюда, мне здесь запах не нравится.

 

Глава 5

— Ян, ты сегодня с утра злой, как собака. На Голинея с Жекой накинулся. У тебя настроение наоборот должно быть отличное, с такой женщиной ночь провел. Ты знаешь, я тебе даже завидую. Она по сравнению с Ленкой, намного, конечно, красивее и, кстати, умная, есть о чем поговорить. У Ленки только грудь толковая, а так пустышка.

— Зря завидуешь.

— Что опять ничего не получилось? Что же вы с ней до утра делали, стихи читали, как Танька?

— Смотря, что иметь в виду, получилось или не получилось. То, что ты имеешь в виду, получилось, даже очень, а я думаю, что главное не получилось.

— Что за «главное»? Опять ты загадками говоришь, опять параллельные миры?

— С Кариной? Никаких параллельных миров, вся просто, как пять копеек.

— Так что же у тебя с Кариной не получилось?

— То, что у тебя с Ленкой — любви. Я думал, что она ко мне питает чувства, надеялся. С ней так интересно, весело, а она утром мне сказала, что для неё интим с парнем то же самое, что стакан воды выпить. Знаешь, сколько стаканов можно за свою жизнь выпить? Вот она и пьёт, я один их этих стаканов, только и всего.

— Не может быть. Чего ж она тогда недотрогу из себя строила? Алик к ней замахался клинья подбивать.

— Ты что, она не со всяким пойдет. Ей нужно что-нибудь интересненькое, с придурью, вроде меня. Зачем ей этот питекантроп?

— Ух, ты, какие мы своеобразные.

Разговор парней прервал главный механик.

— Ракита, Новаковский, вы-то мне как раз и нужны. С сегодняшнего дня будете у меня наряд получать. Петр Андреевич заболел, жена звонила, вроде бы даже на скорой в больницу увезли, а Богдана я в отпуск отпустил. Так что каждое утро ко мне, чтобы без дела не болтались, понятно?

— Понятно, — без энтузиазма ответили ребята.

— Сегодня пойдете на мачту. Надо поменять прожектора осветительные. Только поосторожнее, возьмите обязательно пояса монтажные, соблюдайте технику безопасности. Заодно подремонтируйте там ограждения. Надо бы их, конечно, и покрасить, но это в следующий раз. Задача ясна?

Ребята дружно закивали головами.

— Вот и отлично, только повнимательнее, без глупостей. Работа на высоте требует особого отношения.

Вышка стояла посреди двора, высокая метров пятнадцать. Наверху она имела площадку, на которой размещались прожектора. Ян с Андреем обвешанные поясами и сварочным кабелем, с держателем и щитком в руках подошли к ней. Андрюхе «приспичило». Он сбросил с себя ношу, побежал в сторону столярки.

Ян не стал ожидать друга. Нацепил на себя монтажный пояс, взял конец сварочного кабеля и полез наверх. Высоты он не боялся, но когда не часто на ней бываешь, всегда страх немного щекочет нервы. Наверху в лицо приятной прохладой дул свежий ветер. Ян осмотрелся, глянул вниз, немного кружилась голова. Он на всякий случай прицепил монтажный карабин к ограждению. С высоты всё казалось другим, люди маленькими, стекла окон цехов чистыми. Отсюда даже было видно море и суда в судоремонтом заводе. Ян решил подтянуть кабель наверх, чтобы было удобно работать, но он зацепился петлей за скобу лестницы и не хотел подтягиваться. Ян уперся грудью в перила и попытался сбросить петлю, но ржавое ограждение хруснуло, Он потерял равновесие и вместе с уголками поручней полетел вниз.

Ян не успел даже толком испугаться, он рухнул спиной на гору неотгруженных металлоконструкций. Голова неестественно запрокинулась, а глаза широко открылись, но Янош Ракита уже не видел неба. Андрей, на глазах которого это произошло, застыл в ужасе, затем подскочил к другу и, хотя было понятно, что помочь уже ничем нельзя начал кричать: «Помогите, Ян разбился, вызовите скорую»!

Начал собираться народ, никто к Раките не притрагивался, только главмех с ужасом в глазах пощупал у Яна на шее сонную артерию и глухо сказал: «Поздно скорую, умер».

* * *

В небе ярко светило еще невысокое и ласковое утреннее солнце, оно ласкало веки розовыми и фиолетовыми кругами. Глаза не хотелось открывать. Его трясли за плечи.

— Ян, ну что это за мансы? Я тебя ищу уже минут десять. В туалет отойти нельзя. От кого ты тут прячешься?

Ян открыл глаза, солнце светило ему в лицо. Перед ним стоял Андрюха и иногда закрывал солнце своей фигурой. Ян сидел на корточках под стеной цеха, опершись спиной о бетонную плиту.

— Ты что заснул? Хотя не мудрено, у тебя была бессонная ночь. Я думаю, с Кариной хрен заснешь.

— Да, наверное, заснул. — Ян встал и нетвердой походкой пошел к мачте.

— Ну, ты даешь, я орал на весь завод. Ты что не слышал?

— Не слышал, — как эхо отвечал Ян. Он заворожено смотрел на гору металлоконструкций возле мачты.

— Просыпайся, а то ты, как сомнамбула, не хватает только рук выставленных вперед.

— Да, конечно, а ты где был?

— Я в туалете, наверное, теткины голубцы на свободу просятся. Мне они еще вчера показались подозрительными.

— А я где был?

— Откуда я знаю? Я нашел тебя за цехом. Ты, видно, только присел и сразу заснул.

— Я долго спал?

— Ну, ты даешь, откуда я знаю. Ты сейчас просыпайся, на высоту лезем работать, а ты как сонная муха.

Ян кивнул головой и взял в руку конец кабеля. Всё было очень привычно, даже скобы лестницы, он также на ладонях ощущал их ржавость. Ян первым вылез на верхнюю площадку мачты и огляделся, всё было узнаваемо: и вид с высоты, и ржавое ограждение и даже петля кабеля, которая зацепилась за скобу лестницы. Обстановку привычности нарушал только Андрюха влезший следом за Яном наверх.

— Янек, ты проснулся? Ау!

— Проснулся, — эхом ответил Ян.

— Точно проснулся? А то у тебя в глазах сосредоточенности, как у коровы, когда ей бык внимание оказывает.

— Ага.

— Что ага? Ты видишь, что ограждение ни к черту, вся сварка поотлетала? Надо сначала ограждением заняться, а потом прожекторами. С таким ограждением смайнать вниз можно в два счета.

— Ага, кабель зацепился.

Андрюха перегнулся через ограждение и заметил зацепившуюся петлю. Он спустился на несколько скоб вниз и отцепил кабель.

— За ограждение нельзя монтажный карабин цеплять, — роботизированным голосом сказал Ян.

— Конечно нельзя, оно само вот-вот отвалится, ты же не хочешь вместе с ним?

— Не хочу, совсем не хочу.

— Значит, давай просыпаться и работать.

Ян с Андреем трудились до обеда. Старые прожектора были срезаны, новый установлены и главное ограждение укрепили и даже покрасили. Андрей смотался в столярку и выпросил у них полбанки краски. О завершении решили пока не докладывать. Андрей заметил, что главмех снова найдет им работу, надо немножко отдохнуть. После сытного обеда в столовой судоремонтного ребята залезли на крышу цеха и уселись под парапетом. Здесь их вряд ли кто-то мог отыскать. Они спокойно курили, погода способствовала, налетели тучи, стало пасмурно и не так жарко.

— Ты знаешь, Янек, на тебя недосып плохо влияет. Ты сегодня целый день, как вареный ходишь, как в замедленной киносъемке.

— Нет, Андрюха, тут не в недосыпе дело. Я сегодня утром свою смерть видел.

— Что, опять?! Надеюсь, она к тебе явилась не в образе Карины?

— Я серьёзно. Пока ты ходил в туалет, я залез на вышку и, не заметив, что ограждение развалилось, хотел петлю от кабеля снять. Оперся о перила и полетел вниз, сломал себе что-то важное и умер.

— Янек, ты знаешь, как я тебя люблю и уважаю, ты мой лучший друг, но иногда такую пургу несешь, что стыдно слушать.

— Нет, Андрюха, это был не сон, потому что я, когда вылез второй раз на площадку, а по твоему в первый, я уже знал, где сломанное ограждение, как зацепится кабель, мне был знаком вид сверху, а ведь я там раньше никогда не был.

— Это бывает, называется «дежа вю». Тебе кажется, что ты это всё уже видел, а на самом деле, ты видишь всё это в первый раз, тебе это только кажется.

— Нет, Андрюха, слишком много деталей, множество мелочей. Даже Галка крановщица точно так же вышла из столярки и полезла на свой кран. Всё точно так же, только ты не в туалете, а полез вместе со мной на площадку. Это другой, параллельный мир, только в том мире я уже покойник, а в этом еще живу.

— Ты знаешь, Ян, вот закончится практика, поедешь домой к родителям, сходи к психиатру. Не нравятся мне твои путешествия неизвестно куда.

— Они мне тоже не нравятся, а что делать? Я, между прочим, еще раз был в параллельном мире. Попал на первое сентября того года, когда я должен был идти в первый класс.

— Да и что ты там интересного нашел? Надо было уговорить себя первоклассника перебежать в наше время. Я думаю, он бы согласился, судя по тому, какой ты сейчас разгильдяй.

— Я бы, наверное, согласился, только уговаривать было некого. Вместо меня там был другой пацан, правда, с моей фамилией, только с противным именем Вова. Толстощекое такое создание, совсем на меня не похожее. Знаешь почему? Там получилось почти так, как ты предсказывал — у моего отца другая жена, моей мамы даже близко нет, а эта некрасивая толстуха. Не понятно, как он на ней мог жениться?

Андрей слушал с открытым ртом.

— Может это тебе тоже приснилось?

— Конечно, приснилось, только я этот момент шел по Дерибасовской в толпе, а когда очнулся, то сижу на лавочке в Горсаду.

— Ян, я-то тебе верю, но больше никто не поверит. Это настолько невероятно, а как там было, люди, машины?

— Машин я не заметил, а люди, как люди. Я подошел к завучу спросить, есть ли Ян Ракита среди первоклассников — она меня не узнала.

— Конечно, как она могла тебя узнать, если в той параллельности тебя вообще никогда не было и не будет. — Андрей замолчал, задумался, потер свой живот. — Ты знаешь, мне даже плохо стало от того, что в других параллелях и меня тоже, наверное, нет, и не будет.

— Плохо тебе стало от теткиных голубцов, а мне плохо стало это точно. Я прошел мимо отца, еще совсем молодого и он меня тоже не узнал. Это ужасно обидно, когда тебя не узнает твой родной отец.

— Я думаю, — с пониманием протянул Андрей.

— Понимаешь, Андрюха, я после этого понял, что мы сейчас, каждый день делаем свою будущую жизнь. Прицепил бы я сегодня карабин к поломанному ограждению и всё — похороны и нет Яна Ракиты. Переспал бы с Веркой, она бы забеременела, родила и всё — жизнь пошла бы по другой колее, нелюбимая жена, ужас бытовухи, постоянные хождения налево, как у Петра Андреевича. Самое обидное то, что уже потом переделать ничего нельзя. В этой жизни нельзя переделать, а есть параллельные, в которых у тебя всё в порядке и от этого становиться еще обиднее, что в нужный момент сделал неправильный выбор.

— Или правильный, ты вот сегодня с вышки не рухнул — уже хорошо. С Веркой прокол — вообще отлично.

— Точно, но как мы легкомысленно распоряжаемся своей жизнью, плывем по течению, нас подталкивают, мы не хотим, а всё равно делаем. Потом жалеем и делаем еще большую глупость и снова жалеем.

— Это не обязательно, я, например, ни о чем не жалею. — Андрей скривился, — жалею только, что голубцов сегодня нарубался.

— Ну, какие наши годы, а будет тебе пятьдесят или шестьдесят, тогда посмотрим.

— Вообще-то я с тобой согласен. Вот у меня, к примеру, не нажрался бы я так в тот вечер, отец бы, не поставил бы мне ультиматум: или на работу или немедленно езжай поступать в институт. Пошел бы я слесарем на судоремонтный и крутил бы гайки до самой пенсии. Тебя охламона не встретил бы. Видишь, иногда полезно нажраться, может, после смены зайдем в винарку? У тебя столько переживаний, надо стресс снимать.

— Андрюха, у тебя бывает когда-нибудь состояние, чтобы тебе не хотелось выпить? — засмеялся Ян.

— Ты что, дурак!? Мы пьём всё, что горит, кроме нефти и этилированного бензина, от них отрыжка неприятная.

* * *

Петра Андреевича не было ни на следующий день, ни через три. Ян пытался узнать о нем у Главного механика, но тот тоже ничего не знал, кроме информации из звонка Тимофеевны, а как оказалось, что дома у Зозули телефона не было и позвонить было некуда. Практика заканчивалась, все собирались уезжать по домам. Девчонки готовили праздничный отходной ужин, ребята собирались их провожать на вокзал. Ян тоже готовился к отъезду домой, но уехать, не повидавшись с наставником, ему не хотелось.

 

Глава 6

Общежитие гудело, у большинства студентов на этой неделе заканчивалась практика. Их было немного, потому что основная масса разбрелась по городам и весям Советского Союза от Сибири до западных окраин, но даже эти немногие доставляли достаточно неприятностей коменданту и вахтерам. Всем хотелось отметить окончание своей рабочей практики по возможности интереснее, а значит с шумом, драками, попойками и конечно дружескими прощальными объятиями, кое-кого пробивало даже на слезу.

Андрей с Яном не были исключением, с завода они спешили прямо в комнату к девчатам, где сегодня было организовано торжественное прощание. В складчину стол получился отменным, а самое главное, как подчеркивал Андрюха, с достаточным количеством достойных спиртных напитков.

— Чего это я должен портвейном давиться, хватит, натерпелись. Я предпочитаю коньячок или на крайний случай водочку. А что? Могу себе позволить.

Андрей был таким храбрым, потому что они с Яном получили расчетные деньги и были приятно удивлены их количеством. Ян впервые держал в руках пачку денег, правда не очень толстую и купюрами небольшого достоинства, но всё равно выглядела она внушительно — пять его месячных стипендий, даже немного больше.

Чтобы не превращать праздник в прозаическую пьянку, Жора Голиней предложил тост. Он хотел сказать продолжительно и емко, но сбился и закончил коротким: «За дружбу»! Всем тост понравился, в такой день никому не хотелось вспоминать обид и недоразумений. Каждый с энтузиазмом чокался, так громко, что чуть не лопались стаканы. После нескольких тостов, компания загалдела и распалась на микрогруппы.

У Яна сегодня вечером было прекрасное настроение. Просто так без причины. Все переживания отошли на задний план, он просто радовался жизни. Так иногда бывает, так же, как накатывает беспричинная грусть, так и беспричинная радость жизни охватывает человека. Он и сам не знает, почему лицо, которое вчера он недолюбливал, сегодня ему симпатично, а толчок локтем в трамвае — ничего не значащая мелочь.

Яну было весело и ему хотелось, чтобы с ним вместе веселились другие. Обычно парни не очень охотно начинают танцевать, а сегодня Ян первым подхватил не ожидавшую этого Веру и начал крутить её в рок-н-ролле. Вера делала это не очень изящно, но ей нравилось. За Яном с Верой потянулись другие. Ян отпустил Веру и поднял со стула Иру, та потянула за собой Алика, но он уперся и остался сидеть.

Ян непросто танцевал, он дурачился, прыгал и смешил народ. Даже Карина всегда томная и отстраненная улыбалась заинтересованно. Быстрая музыка сменилась медленной и Ян тут же подскочил к Карине, галантно пригласил на танец. Он без стеснения обнял её, несколько даже дерзко, но девушка послушно плыла в танце, ведомая ним. Ян наклонился к её ушку и тихонько спросил:

— Как насчет стаканчика водички, очень жажда мучает?

— От такого напитка я не откажусь.

— У вас вечером поезд?

— Ничего, я думаю, мы успеем.

Яна кто-то похлопал по плечу. Он обернулся, рядом стоял Алик со зверской физиономией.

— Тебе чего? — ему очень хотелось добавить «питекантроп».

— Пойдем, выйдем, а то ты я вижу, сильно разошелся, пора в рамки ставить.

Девчонки набросились на Алика, но Ян отстранил всех и сказал:

— Если ему очень хочется, я могу с ним выйти…, если очень хочется.

Ян, конечно, сильно испугался, но деваться было некуда. Он прекрасно понимал, что с Аликом ему не справиться, очень уже бугай здоровый, но находясь под прицелами взглядов всей компании, особенно насмешливо пристального взгляда Жорки Голинея, который полулежал на кровати, обняв Люську, у Яна не было другого выхода — только идти с Аликом в коридор. «Придется получить по морде, ну не убьет же он меня», — подумал он.

— Ты, что, он же тебя прибьет, — возмутилась Карина, — смотри какой здоровенный, дубина необструганная.

— Женщин я не бью, но ты можешь договориться и я изменю своим принципам, — угрожающе бросил Карине Алик. После этого галдеж затих. Голиней смотрел с интересом, как Ян выкрутится из такой непростой ситуации и не вмешивался.

Драгой толкнул Яна в плечо, направляя к двери. Ян отбросил его руку и пошел впереди. За Аликом в коридор высыпали почти все из комнаты, не было только Люськи и Голинея. Алик стал напротив Яна и, чувствуя своё превосходство, решил поиздеваться:

— Ну что сельдявка, можешь даже не проситься, я тебя всё равно по стенке размажу. Очень ты мне надоел, всё время под ногами путаешься.

Он сделал шаг вперед и тут Ян изо всей силы ударил Алика кулаком в солнечное сплетение. От удара, а еще больше от неожиданности, Алик выпучил глаза и начал ловить открытым ртом воздух, который упорно не хотел проходить в легкие. Он схватился руками за живот и сложился пополам. Ян еще раз махнул теперь уже левой рукой, попал вскользь куда-то в районе уха, но Алик рухнул, как подкошенный.

— Кретин, — только и бросил Ян и пошел прочь по коридору. Настроение было безвозвратно испорчено. Его била нервная дрожь. Вслед ему кричали и звали назад, но он ушел не оборачиваясь. Теперь ему никого не хотелось видеть. Он не чувствовал себя победителем, скорее ему было стыдно.

Ян вышел из общежития и пошел, как говорят, «куда глаза глядят». С полчаса он бродил по улицам, пока не вышел к кинотеатру «Одесса». Он уже немного успокоился, хотя от испуга что-то осталось, но он перешел в другую плоскость. Теперь Ян боялся того, что он мог убить Алика, очень уж безжизненно тот рухнул на пол. Ракита пытался себя успокаивать и вспомнил случай, еще с первого курса, когда они ездили в колхоз и подрались с местными. Алику тогда досталось толстенной доской по лбу, но он только головой помотал и снова полез в драку. «Ничего с ним не станется, выживет, животное дубоголовое», — успокаивал себя Ян.

Он подошел к афише и увидел, что на 21.50 — сеанс того же французского фильма, который они смотрели с Кариной. Он его смутно помнил потому, что они почти весь сеанс целовались. «Отлично, напомню себе содержание, если сразу не дошло», — решил Ян. Он прошел к очереди в кассу и через несколько минут купил два билета в последний ряд, даже места были те же, что и у них с Кариной. Почему он так сделал, он и сам не знал. Подумал об этом только, когда вышел на улицу. Для кого второй билет? До сеанса оставалось десять минут, можно было идти в зал, но Ян чего-то ждал. «Сейчас увижу первую понравившуюся мне девушку и предложу пойти со мной в кино, неужели откажет»? — решил Ян.

Люди перед кинотеатром расходились, 21.50 — это был последний сеанс. Ни одной симпатичной девушки он так и не заметил, точнее их было много, но все уже с парой. Площадка перед кинотеатром опустела, и Ян подумывал просто выбросить билеты, ему уже перехотелось идти в кино. Наконец за спиной он услышал звонкий стук каблучков, Ян обернулся и увидел прекрасную стройную девушку, которая видимо куда-то спешила потому, что нервно поглядывала на часы.

Ян сделал несколько шагов навстречу и остолбенел. Он её узнал.

— Здравствуйте, Елена Васильевна, а я вас жду.

— Здравствуйте, а кто вы? — Удивилась девушка, — погодите, погодите, я припоминаю, вас зовут Ян, вы приходили к нам ванную чинить. — Она улыбнулась, — как вы можете меня ждать, я ведь здесь совершенно случайно?

— Это вам кажется, что вы здесь случайно, а на самом деле это судьба. Небеса подсказывают, что нам самое время сходить в кино, тем более что до начала сеанса осталось две минуты.

— Чушь какая-то, какое кино? Я тороплюсь, пообещала подруге забрать у неё кота на время, она уезжает в командировку.

— Всё понятно, это чудесное животное вы заберете завтра, утром. Всем будет хорошо — коту, подруге, мне и наконец, вам потому, что вы посмотрите отличный французский фильм в компании приличного парня.

— Вы слишком самоуверенный молодой человек. Почему это я должна с вами идти в кино?

— Посмотрите на небо, вы знаете, что такое астрология? Звезды так легли. Вы просто не можете поступить по-другому.

Ян посмотрел в небо, оно и вправду было звездным. Елена подняла голову тоже и рассмеялась.

— Ваши доводы очень убедительны, несмотря на то, что астрология — лженаука и я больше верю в астрономию.

Ян смело взял её за руку и повел по лестнице наверх в кинозал. Уже начался журнал, свет, выключили, но ряд и места долго искать не пришлось, в последнем ряду они сидели одни.

В зале было прохладно и Яна немного знобило, может быть от волнения. После того, как они сели, Ян снова взял её руку в свою и начал легонько перебирать тонкие пальцы. Елена смотрела на экран и выглядела застывшей и немного испуганной. На экране разворачивались события, нагнеталось напряжение, герой на самолете должен был пролететь под Триумфальной аркой. В темноте Ян обнял Лену и тихонько поцеловал её в щеку, потом еще раз и наконец, он нашел её губы. Она не противилась и отвечала поцелуем на поцелуй. В этот раз Ян фильма тоже не увидел.

— Вы не откажитесь, если я провожу вас домой? Поздний час, к вам могут пристать хулиганы, а я вас буду защищать. В общаге мне лучше не появляться, меня там могут просто убить. Так, что я буду очень рад прогулке на свежем воздухе.

— Почему тебя могут убить?

— Ревность, противная ревность, что обидно я к этой девушке абсолютно холоден.

— Так вы, сударь, Казанова.

— Отнюдь, сударыня. Могу вам открыться, что не далее, как месяц назад я боялся даже притронуться к женской руке, я не говорю о большем. Так что ревность по отношению ко мне это нонсенс. Просто рядом со мной живет одно ископаемое животное, сведущие люди называют его питекантропом, так вот он считает, что все окружающие женщины и девушки принадлежат исключительно одному ему. Прикосновение к руке любой из них, а тем более приглашение на танец в его глазах — ужасное преступление. Вот он и преследует меня за то, что я осмелился с некоторыми из них потанцевать.

— Так ты еще и танцуешь?

— Грешен, Елена Васильевна, люблю поэстетствовать.

Непринужденно болтая, они дошли до знакомого обоим подъезда. Дом был обкомовским, очень солидным, на первом этаже располагалась вахтерша. На её столе горела настольная лампа, но сама она куда-то отошла. Надо было прощаться. Ян замялся, он не знал, что делать дальше. Неожиданно Лена предложила:

— Сударь, а как вы отнесетесь к чашечке вкусного ароматного кофе, вашему сну это не повредит?

— Любой студент при первой возможности уснет, даже если его накормить снотворным, так что кофе не помеха. А муж, как на такой визит посмотрит?

— Наверное, убьет, как и твой питекантроп, он у меня очень ревнивый, а ты что всех боишься?

— Отнюдь, даже очень интересно будет познакомиться. Куда идти?

— Прямо и не переживай, муж уехал в командировку в Балту и Котовск. Проводит какие-то там партконференции, но может вернуться без предупреждения.

— Ничего с балкона прыгну.

— У нас третий этаж.

— Зачтется, как парашютный прыжок.

Взявшись за руки, они проскочили мимо опустевшего стола вахтерши.

В квартире похожей на музей никого не было. Лена приготовила кофе, Ян рассматривал экспозицию. Горы хрусталя и фарфора вызывали у него неприязнь. Сколько же людей можно накормить из этой посуды, человек двести не меньше. У них в общаге постоянно не хватало тарелок, занимали у соседей, если приходила в гости компания, а здесь на всех хватит. В картинах он не разбирался, поэтому рассматривал их, как дилетант, с позиции нравится — не нравится. Особенно ему понравилось небольшое полотно голубого цвета, изображающее небо и плывущие по нему облака.

— Что, нравится? Это Куинджи, не копия, оригинал, — Лена зашла в комнату с подносом, на котором стоял кофейник и две маленькие изящные чашечки.

— Оригинал, это значит настоящая, сам художник рисовал?

— Конечно.

— А это важно? Мне просто нравиться, как это нарисовано.

— Глупый, конечно важно, она же стоит намного дороже копии.

— А, в этом смысле, тогда конечно. — Ян немного помолчал, отхлебнул кофе и задал вопрос, — Лена, скажи, а всё это, — он обвел взглядом картины, витрины с фарфором и хрусталем, — всё это для денег или для красоты?

— Конечно, для красоты, но и для денег тоже. Тебе разве нравиться быть нищим.

— Я не нищий, — возмутился Ян и отставил чашку.

— Конечно, не нищий, успокойся, я совсем не это имело в виду. Я хотела сказать, что тебе ведь не понравиться быть нищим, гораздо лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным.

Ян еще раз обвел взглядом комнату.

— Скажи, Лена, а ты вышла за него замуж из-за этого?

— Ты еще слишком молод, рассуждать о таких вещах.

— Значит, ты продала свою красоту и молодость за эти черепки и безделушки, которые может быть и стоят больших денег, но всё равно только черепки и безделушки?

— Ты пришел в мой дом и хочешь меня обидеть?

— Нет, я просто хочу понять.

— Понимать можно и на улице.

— Тогда я пойду?

— Нет, останься.

Она села рядом с ним, обняла его за шею, посмотрела в глаза.

— Что ты хочешь понять? Как я согласилась променять свою комнату в коммуналке, в которой кроме меня мама и сестра с двумя детьми? Её муженек, как уехал на заработки на Север, так и пропал, а еще в нашей большой квартире кроме нас восемь соседей. Ты это хочешь узнать? Еще, наверное, почему я стала ведущим диктором на телевидении, а до этого ходила на задворках, хотя всё было точно так же и я такая же? Почему мне нравится просыпаться в чистой постели в тишине, а не на развалившемся диване под звуки утреннего туалета моих племянников? Или ты хочешь узнать, почему мне так одиноко и не хочется пожирать котлеты в одиночку на кухне, когда муж, какой он ни есть, неделями не появляется дома, потому что он в важных командировках? Я в этом разбираться не хочу, я всё уже давно поняла.

— Я тоже понял.

— У тебя есть два выхода: или мы занимаемся любовью, или ты допиваешь кофе и уматываешь в свою общагу, даже с риском быть убитым своим питекантропом.

— Сейчас допью, — Ян взял в руки чашку, поднес к губам, на донышке осталось немного жидкости и больше гущи. Лена мягко забрала у него чашку.

— Если ты думаешь, что так легко от меня избавишься, то глубоко ошибаешься. — Она впилась ему в губы, чашка упала и покатилась по мягкому ковру.

Засыпать Ян стал только тогда, когда за окном стало светлеть. Лена увидев, что он начинает дремать растолкала его и заявила:

— Сударь не надо засыпать, вам пора. Благодарю за прекрасную ночь, но боюсь, что утро может быть омраченным. Мой законный муженек имеет привычку заезжать рано утром домой сменить одежду. Он будет очень недоволен, если увидит тебя здесь. Он, хоть и не питекантроп, но в порыве ревности может убить. Живи и радуй женщин, у тебя это хорошо получается.

— Спасибо за комплимент. Водички напилась?

— В смысле?

— Да нет, это я так философствую.

— Философствовать надо не после сытного ужина в постели с женщиной, а натощак и в монашеской келье. Тогда мысль чистая и непорочная получается. Не надо во мне разбираться, ты лучше в себе разберись.

— Пытаюсь.

— Неубедительно у тебя как-то получается, после прелюбодеяния с чужой женой…

— Почему же? Пока не согрешишь и разбираться не в чем.

— Интересный ты экземпляр, Ян. Пытаешься что-то доказать, кого-то обличить, а себя не замечаешь. Ты ведь, неверное, фрукт еще тот. Я сама в шоке от сегодняшней ночи. Веришь, я никогда, ни с кем здесь… на супружеском ложе, а ты сразу сюда попал, в первый же вечер. Соблазнил несчастную женщину и теперь еще хочешь философствовать? Распять и гвоздями позора меня к столбу?

— Распять это эротично, это возбуждает.

— Дурак! Меня тошнит от твоей правильности.

— Какой правильности, я ведь ничего не сказал?

— Тебе и не нужно говорить, всё и так понятно. Ты меня презирал еще тогда в первый день нашего знакомства. Я это чувствовала, у тебя во взгляде это было написано.

— Зачем же ты меня к себе пригласила?

— Дура потому что! Надеялась на что-то. Думала ты меня поймешь.

— Не переживай, я тебя понял, но ты права мне нужно уходить. Заявится твой секретарь — скандал будет.

Лена проводила Яна до двери.

— Мы еще встретимся? — глядя Яну в глаза, спросила Лена.

— Ты это серьёзно, я же тебя презираю?

— Я себя тоже не очень люблю.

— Интересная мысль, тоже что-то из области философии. В таком случае мы можем продолжить нашу дискуссию, только не знаю, когда это будет. На днях я уезжаю и вернусь только в сентябре.

— Вот мой телефон, — Лена отдала Яну маленький картонный прямоугольник, — позвони, когда вернешься.

— Позвоню.

Дверь тихо закрылась, Ян по ступеням стал спускаться к выходу из подъезда. У стола вахтера ему пришлось притормозить. Вахтерша, грозно посмотрев на него, строго спросила:

— Молодой человек, вы из какой квартиры?

— Я не из квартиры, я из МВД, проверяем чердаки, подъезды домов, где проживает спецконтингент. Плохо службу несете гражданка, отлучаетесь с поста, как фамилия?

Пожилая женщина опешила, она не ожидала такого напора.

— Сорокина.

— Имя, отчество, — продолжал переть Ян.

— Настасья Андреевна.

— Плохо службу несете гражданка Сорокина. Вы что не знаете, какие люди проживают в вашем доме? Ответственные товарищи, а вдруг диверсия, а вахтера нет на своём посту. Иностранные разведки не спят, а если и спят, то даже во сне видят, как бы им какую-нибудь пакость утворить ответственным товарищам, нашим партийным руководителям. Выискивают слабые места в нашей обороне, а тут как раз гражданка Сорокина оставила доверенный ей пост. Именно здесь могут нанести удар вражеские агенты. Стыдно, Настасья Андреевна. На первый раз я не буду сообщать наверх, — Ян многозначительно поднял глаза к потолку, — но в следующий раз кара закона будет страшной.

Старушка замерла в страхе по стойке смирно. Ян барским взглядом посмотрел на неё и решил смягчить напор.

— В органах давно?

— Да я собственно в военизированной охране немножко, это мой муж, так он три десятка лет, верой и правдой.

— Я на вас надеюсь, Настасья Андреевна, бдите службу, она ох, как нужна нашему государству.

С этими словами Ян выскочил за порог, едва сдерживая смех.

 

Глава 7

Утро выдалось туманным, низкие тучи нависли над городом, стало довольно прохладно для середины лета. Яну одетому легко, было зябко, ветер продувал его футболку. Серые тучи должны были навевать тоску, но настроение у Яна, наоборот, было прекрасным, на лице расплылась улыбка.

— Ты чего это расплылся? От счастья? Бежишь, чуть ли не вприпрыжку. — Внутренний голос Яна пытался его воспитывать. — Чему ты радуешься? Ты только что совершил великое грехопадение, совратил замужнюю женщину, совершил прелюбодеяние, нарушил одну из десяти главных заповедей!

— Ну, во-первых, я атеист, официальный зачет имею, во-вторых, надо еще разобраться, кто кого совратил. Не я её на чашку кофе приглашал.

— Ты её в кино пригласил и полез целоваться еще в зале, конечно, женщина могла не устоять.

— Вины за собой не чувствую. Не надо было ей за этого пенсионера замуж выходить, она же ему в дочки годиться. Пусть бы он её и удочерял, если хотелось жить с молоденькой.

— Значит за собой вины не чувствуешь, а её, за неравный брак осуждаешь? Может быть, для неё это был единственный шанс вырваться из нищеты и получить нормальную работу?

— Нет, не осуждаю я её ни за что! Я же теперь вижу, она нормальная девка, не хищница, которая только за деньгами охотится, она девушка с душой.

— Это ты заметил, когда её обнаженную грудь рассматривал?

— Вот только не надо на морально-этический фактор давить, мы не на комсомольском собрании.

— Ты же её неделю назад презирал, сукой называл.

— Первое впечатление иногда бывает обманчивым, хотя по расчету наивные девочки замуж не выходят, стервозности ей тоже не занимать.

— Ага, ты хорошо устроился, Ракита, всем ярлычки понавесил, а сам белый и пушистый. Ты что не знал и не отдавал себе отчета, что Вера тебе не нравиться, что ты её никогда не полюбишь? Зачем же ты к ней в палатку полез? Ты же знал, что вы там будете делать и, про Броню сразу же забыл.

— Знал, не знал. Нашло на меня что-то, алкоголь, наверное, подействовал.

— Не надо всё на алкоголь валить, а если бы ты Верке ребенка сделал? Пришлось бы жениться и что дальше? Семья не в радость и за каждой юбкой бегал бы, если бы не развелся. Повезло тебе.

— Да с Веркой — была ошибка.

— А с Кариной?

— Что с Кариной? В Карину я влюбился по-честному.

— Где только глаза твои были, чему тебя Петр Андреевич учил?

— Красивая она и интересная, вот и получилось так. Дурак был, думал, что любовь, что она из третьей категории, когда на только тело, но и душа рядом.

— Вот, вот падкий ты, я смотрю до женского тела, надо, наверное, на душу больше внимания обращать, а то чуть что уже в постели ласкаешься.

— Ну, это совсем некорректное обвинение. Я еще месяц назад целоваться толком не умел. В кино за ручки подержимся и всё, до двери провожу, там максимум поцелуй в щечку.

— За то за этот месяц ты наверстал упущенное.

Сзади Ян услышал звук женских каблучков. На пустой улице они звучали особенно звонко. Под сенью деревьев, при низко наклонившихся тучах, он рассмотрел только силуэт. Фигура была странной. В длинном темном платке, завязанном под подбородок, в длинной широкой юбке намного ниже колен и в высоких черных ботиночках на среднем каблучке с длинной шнуровкой.

Ян приостановился, ему было интересно, кто это бродит в пятом часу утра в таком наряде по улицам Одессы.

Девушка подошла поближе, теперь было видно, что это девушка, а не старушка, хотя наряд современностью не отличался. Она шла, опустив глаза вниз, только изредка поднимая их, видимо опасаясь случайного прохожего. Одну руку она держала, взявшись за платок под подбородком, во второй — несла небольшой узелок.

Когда Ян остановился, чтобы лучше её рассмотреть, девушка решила не испытывать судьбу и перешла на другую сторону улицы. Ян хмыкнул, это должно было означать: «Подумаешь». Только когда мимо него проехал запоздалый или наоборот слишком ранний извозчик, до Яна дошло, что он снова оказался не в настоящем времени.

Он быстренько осмотрелся, для него это уже стало почти привычным. Дома старой части Одессы, вся эта улица, мало изменилась за десятки лет: всё та же мощенная мостовая, только тротуар не асфальтовый, а насыпанный гравием, если бы не извозчик и не появившийся из парадного дворник с большой бляхой на фартуке, то различий можно было бы и не заметить.

Девушка снова обернулась, очень её заинтересовал ранний случайный прохожий. Они встретились глазами.

— Броня? — удивленно крикнул Ян, — ты откуда здесь в такую рань. Я вижу знакомое, что-то, но в этом платке тебя сразу не признал.

— Янечка! Ты ли это? Я иду за тобой уже давно, думаю, что это за странный господин? Руками машет, сам с собой разговаривает и без шляпы, и без картуза. Думаю, наверное, ограбили ночью бандиты его, вот он и не в себе.

— В себе я, Бронечка, в себе, никто меня не грабил. Были попытки, еще тогда у вас на Молдаванке, но я отбился. Антоша и Зяма хотели с меня копеечку сбить, но обошлось.

— Ой, я их знаю, они из нашей местной шпаны. Тебе повезло, что от них вырвался, могли раздеть, еще и подрезать, если бы сопротивлялся. К нам ночью только самые отчаянные извозчики клиентов привозят, боятся. Ночью грабят, выйти страшно.

— А ты-то чего спозаранку, по темноте одна по городу бегаешь?

— Я по делу, в гавань бегу. У меня там дядечка, мамин брат, пришли они в Одессу снастей прикупить из Очакова. Дядечка у меня рыбак, человек хороший, меня жалеет. Пообещал с собой взять до Очакова, только пригрозил, чтобы пораньше пришла, а то они в море уйдут.

— Зачем тебе в Очаков?

— Это родина моя, там мои родители похоронены, уже почитай четыре года будет. От холеры померли, а я вот жива осталась, дядечка тогда меня в Одессу вывез, кусок хлеба дал, ну а дальше я уже сама.

— Понятно, проведать своих, значит, хочешь, это правильно, святое дело.

— Проведать и благословения у могилок попросить.

— Благословления на что?

Броня засмущалась, опустила глаза вниз:

— Меня Порфирий Ефремович сватают, вот я и хочу у покойных батюшки и матушки благословения попросить. Они говорить хоть и не могут, но я пойму.

— Да что тут думать! Порфирий Ефремович — это купец Каминский? Я правильно понял?

— Он самый, очень хороший человек и добрый. Спасибо тебе, Янечка, я, когда только он обмолвился об том, чтобы замуж меня взять, я сразу тебя вспомнила. Ты для меня теперь, как ангел хранитель, — она бросилась на колени и стала целовать его руку.

— Броня, прекрати, как тебе не стыдно. То же нашла ангела. Просто он тебя любит и хочет взять тебя в жены, я тут совершенно не причем. Поднимись с колен немедленно, стыд, какой!

— Как это, не причем, кто мне первый сказал, что Порфирий Ефремович ко мне свататься будет?

— Броня, это случайность. Просто я посмотрел не тебя, на купца и понял, что вы прекрасная пара.

— Врешь ты, Янечка, ты мне сам говорил, что никогда не видел Порфирия Ефремовича.

— Это я имел в виду, что я близко с ним не знаком, а так издали я его, конечно, видел, поэтому тебе так и сказал.

— Ой, крутишь, вертишь ты, Янечка, ну да ладно. Главное, чтобы всё хорошо сладилось. Вот вернусь из Очакова, Порфирий Ефремович обещал свадьбу с венчанием и белым платьем, только не в Одессе, а в какой-то деревенской церкви. Я не обижаюсь, я всё понимаю, кто он и кто я. Он человек богатый, видный, а я публичная женщина. Ему за всё спасибо. Я ведь уже в доме у Марь Иванны не живу. Порфирий Ефремович снял для меня комнаты на Малой Арнаутской, живу одна и жизни радуюсь, какое мне счастье выпало, а всё благодаря тебе, Янечка.

— Это ты себя и папу, маму благодари, за то, что ты такая добрая и красивая.

— Нет, Янечка, если бы ты мне не сказал заранее, я бы ни за что не решилась, итак страшно. Я — замужняя женщина, не верится. У нас большинство девушек жизнь свою заканчивают по притонам, от дурных болезней помирают, а я буду богатая купчиха. Никак не верится.

— Не переживай, всё будет хорошо, я знаю. Проживете вы лет двадцать в любви и согласии…

— Двадцать лет, если для хорошей жизни — мало.

— Не буду тебя огорчать, дальше просто не знаю, — соврал Ян. — Знаю только, что родишь ты ему дочку, может еще кого, но дочку точно. Она вырастет и станет взрослой барышней, такой же красивой, как и ты.

— Вот видишь, Янечка, врал ты мне, когда говорил, что не можешь будущее предсказывать. Сейчас вот всё так хорошо обсказал, мне спокойнее стало.

— Вот и отлично, беги в гавань, а то еще опоздаешь к своему дядюшке.

— Да, надо бежать, а то дядечка шибко строгий. Дай я тебя поцелую, Янечка, может, более и не свидимся… или свидимся? — Броня чмокнула Яна в щеку и хитренько прищурилась, — на свадьбу ко мне не прилетишь?

— Не знаю, Броня, пути господни неисповедимы.

— Правильно говоришь, не будем его гневить. Будет на то воля божья — свидимся. Прощай.

Она быстро пошла по улице, а Ян остался на месте смотреть ей вслед.

— Броня, — окликнул Ян.

— Что, ты что-то еще хотел сказать?

— Нет, только спросить. Ты его любишь?

— Его? — Броня задумалась. — Куда тут денешься, стерпится, слюбится, он добрый, меня обижать не будет. — Она обернулась и пошла дальше. Затем остановилась, на мгновенье повернулась, улыбнулась и бросила, — а люблю я тебя! Быстрым шагом, почти бегом свернула за угол.

* * *

Ты куда смотришь!? Глаза разуй, вот так лезут под колеса, а водитель виноват, — проорал таксист из открытого окна автомобиля.

Ян очнулся на пешеходном переходе, он шел на красный свет и прямо перед ним, скрипя тормозами, остановилась «Волга».

— Люди, посмотрите, он же обкуренный, а нам таксистам страдать, садиться на скамью подсудимых? Нет, вы посмотрите, ему даже не стыдно! Попроси, чтобы мама тебя родила обратно, хоть ей не будет стыдно за такого сына, — продолжал орать таксист.

Ян, молча, дошел до бордюра, у него еще не прошел испуг оттого, когда он увидел у себя перед носом капот автомобиля. Он был абсолютно трезв и тем более необкуренный, но в Одессе оправдываться на улице — это занятие называется «себе дороже». Всё равно тебя обольют помоями и даже не станут разбираться, надо это было делать или нет.

До общаги он добрался, как раз во время — Ксения Ивановна открывала дверь после ночи. Она не могла пропустить, раннее появление Яна в дверях общежития, без того, чтобы не высказаться на этот счет.

— Ракита, ты почему постоянно возвращаешься домой под утро. Надо сообщить в деканат. Чем ты по ночам занимаешься? Может, тоже какими-то черными делами? Я хорошо помню того активиста из вашего комитета комсомола, что шапки по ночам у бедных женщин снимал.

— Ксения Ивановна, сейчас лето, какие шапки?

— С вас станется, вы пакость всегда какую-нибудь придумаете, кроме шапок другое что-нибудь найдете.

— Ксения Ивановна, я вам открою одну страшную тайну, я по ночам сам с бандитизмом борюсь. На прошлой неделе обезвредил шайку Антоши и Зямы на Молдаванке. Вы на какой улице живете?

— На Дзержинского.

— Ну, вот, а это рядом, на Запорожской.

— Это какой Антоха, не Зельдович? У них там вся семья бандитская.

— Может и Зельдович, я у них фамилии не спрашивал.

Удивленная Ксения Ивановна застыла на своём стуле в вахтерской.

В комнате спал один Андрей. Когда вошел Ян, он проснулся и с недовольной физиономией спросил:

— Где вы всю ночь шаритесь? Алик смылся от позора, это понятно, но куда ты сбежал?

— Значит Алик живой, а то я переживал.

— Что этому динозавру жирному будет. Он только немножко повалялся, паркет в коридоре вытер и сразу смотался, раны зализывать. Чего ты не пришел девчат провожать? Они тебя так ждали.

— Ты провожал?

— А как же, мы прямо на перроне фуршет устроили. Уже поезд тронулся, а мы всё еще допиваем «на посошок».

— По твоей физиономии видно, что допивали не один раз.

— Ну, вы-то разбежались, а спиртного взяли о-го-го, так чтоб потом не бегать. Не оставлять же его, чтоб прокисло.

— Неужели всё выпили?

— Не знаю, кажется всё. Жека хотел себе оставить бутылочку вина на похмелье, но, кажется и её тоже выпили. А ты что, если выпить хочешь, так давай сейчас на пиво, а там видно будет.

— Какое пиво? Шесть часов утра, спи, пока солнце не взойдет.

— Ну да, точно, шесть часов, — Андрей поднял наручные часы, лежащие на тумбочке, — рановато будет, а ты где всю ночь был?

— Так одну знакомую встретил, — ответил Ян, раздеваясь и ложась в постель.

— Опять знакомая, Ян, ты у нас уже, как Дон Жуан — каждый день новая женщина.

— Причем тут это, она старше меня.

— Старушка что ли? И что же ты с ней целую ночь делал, чаи гонял?

— Какая разница, разговаривали о жизни, философствовали.

— Конечно, я верю, а старушке, наверное, лет двадцать, не больше. Не из наших?

— Не из ваших.

— А про двадцать лет — значит, правда?

— Андрюха, давай спать, надо хоть пару часов покемарить. Я хочу сегодня поехать Петра Андреевича проведать в больницу, надо быть в форме, а то в палату не пустят.

— Значит правда.

— Двадцать пять, — буркнул Ян, отвернувшись к стенке.

К полудню, Андрей распрощался с Яном и уехал на автовокзал, ему домой два часа на автобусе, а Ян направился в железнодорожные кассы. Длинные летние очереди навевали тоску, но Яну повезло и он удачно и достаточно быстро приобрел билет на сегодняшний вечерний поезд. Теперь надо было решить, с чем ехать проведывать Петра Андреевича в больницу. Опыта в этом у Яна не было. В кино он частенько видел, как посетители приносили больным авоськи с апельсинами, но где достать в Одессе летом апельсины, только в кино.

Ян бродил по Привозу, тыкаясь по рядам, но так и не решил, чем, же обрадовать наставника. Лучше всего, конечно, было бы купить бутылку, хорошего вина, но Яну главный механик говорил, что Зозуля попал в больницу с сердцем, а сердечникам спиртного нельзя, это он точно знал.

Обойдя почти весь рынок, Ян дошел до рядов, где продавали цветы. Летом в Одессе, апельсинов можно не найти, но цветов самых разных полно. От нечего делать, Ян рассматривал выставленные букеты, когда увидел знакомую шляпу и под шляпой усы щеточкой и бледное лицо — Петр Андреевич.

Ян подскочил к наставнику и радостно затряс ему руку.

— Петр Андреевич, а я как раз ехал в больницу, хотел вас проведать, а вас выписали.

— Сбежал, дождешься от них. Им же только в руки попадись, хуже, чем Тимофеевна. Того нельзя, этого нельзя, спасибо хоть дышать разрешают.

— Зачем же вы сбежали, Петр Андреевич, если вас не долечили?

— Сил у меня терпеть нет больше. У немцев в концлагере, наверное, лучше было. Курить нельзя, спиртного ни-ни, я у доктора спрашиваю, а как с женщинами? Знаешь, что он мне сказал?

— Нет.

— Пока не рекомендую, говорит. Это он мне не рекомендует, избыточные нагрузки на сердце, представляешь? Можно, говорит, неспешную ходьбу. Ты считаешь, что так можно жить?

— Петр Андреевич, это же временно, подлечитесь, а потом уже …

— Хренушки, этот эскулап сказал, что про курение надо забыть, а про водку можно будет вспомнить через год, если все хорошо будет и то граммов по пятьдесят в праздники.

— Болезнь, есть болезнь, докторам виднее.

— Это ты маме своей расскажешь! Если бы на фронте докторов слушали, то воевать было бы некому! — бледное лицо Петра Андреевича от бурной тирады даже раскраснелось. — Ты куда, говоришь, направлялся?

— К вам в больницу проведать?

— Вот и хорошо, считай, проведал, если хочешь, можешь со мной съездить еще одного хорошего человека проведать, надо только цветов купить. — Петр Андреевич слегка скривился и непроизвольно взялся левой рукой за грудь.

— Конечно, с удовольствием, — Ян побежал покупать цветы. Через несколько минут он уже принес большущий букет гладиолусов, розовых, красных и белых.

Петр Андреевич критически осмотрел приобретение и заметил:

— Несколько напыщенно, можно было бы и попроще, но не отдавать же назад.

— Что не нравится?

— Я вообще-то предпочитаю, цветы попроще — полевые, ромашки например.

— Надо было предупредить.

— Ничего, не расстраивайся, тот, кому мы их отнесем возражать, точно не будет.

Дальше они поехали в автобусе. Ян был удивлен, когда они вышли напротив больших кованых ворот кладбища. Зозуля шел вперед, ничего не объясняя. Ян начал осматриваться, здесь он раньше никогда не был. У ворот было много людей, кто-то чем-то торговал, кто-то покупал, кто-то ждал кого-то, подъезжали машины.

Яну стало холодно, он с удивлением заметил, что по обочинам дороги лежит потемневший снег. К воротам подъехала большая легковая машина, такой он еще не видел, высокая, с большими колесами. Из машины вышел солидный мужчина, в красивом блестящем костюме, в галстуке. Достал из машины куртку, накинул её себе на плечи. Выглядел он подтянуто и моложаво, но седина на висках говорила о возрасте. Мужчина подошел к теткам, продающим цветы, купил большой букет гвоздик и прошел в ворота.

— Ян ты чего отстал? Тут не музей рассматривать особенно нечего.

— Да, да, Петр Андреевич, я за вами, — Ян очнулся, вокруг него снова было лето, а того солидного мужчины рядом не оказалось.

— Пойдем, покажу тебе могилку моего замполита. Жаль не мог ты его знать, такой был человек! Не расскажешь!

Они подошли к невысокой оградке внутри, которой был скромный серый памятник с овальной фотографией и звездой. С фотографии смотрел плотный моложавый мужчина в офицерских погонах.

Петр Андреевич аккуратно возложил на могилку цветы, а после на столике внутри оградки расстелили газетку и достал нарезанную в гастрономе докторскую колбасу, плавленый сырок, два огурца и хлеб. Ян молча, наблюдал за этими приготовлениями. Наконец, Петр Андреевич из своего объемного внутреннего кармана парусинового пиджака достал маленькую бутылку водки — «чекушку».

— Присаживайся, помянем хорошего человека.

— Петр Андреевич, вам же нельзя, доктора запретили.

— Что они понимают в нашей жизни, эти доктора. Ты хочешь сказать, что я уже не могу помянуть своего боевого товарища, наставника? Он мне может быть больше, чем отец, я своего отца и не помню. Так что сиди и молчи и попробуй не выпить.

Зозуля достал два маленьких походных металлических стакана, разлил водку, молча, выпил.

— Это же так, наперстки, от «шкалика» мне хуже не будет, может даже наоборот. Кто знает от чего у меня инфаркт, может у меня сердце совсем от другого болит.

Ян, молча, выпил и закусил кусочком колбасы, водка была теплая.

— Ты знаешь, Ян, я, когда в больничке под капельницей лежал, сразу подумал про это место. Думаю, как только выкарабкаюсь отсюда, сразу приду к замполиту. Мне здесь, как-то легче и сердце не так болит. Может и ему приятно, что я сюда прихожу, не забываю его. Тихо тут не то, что в жизни.

Возвращаясь к воротам, они шли не спеша. Ян всё оглядывался, ему хотелось снова увидеть того солидного мужчину с сединой на висках. Что-то очень знакомое было в его лице.

— Ну, спасибо, что проведал. Ты не стесняйся, заходи. Как оклемаюсь, на завод приходи, там меня всегда найдешь.

— Конечно, буду заходить. Сейчас только вот уезжаю домой на каникулы, но в сентябре уже вернусь. Мне еще два года учиться. Честно говоря, мне очень помогают разговоры с вами, спасибо.

— Да, не за что, заходи, — Петр Андреевич сел в автобус, дверь закрылась. Яну надо было ехать в другую сторону.