Глава 1

Каникулы пролетели быстро, за ними осень дождливая и промозглая, наступила зима. За все это время Яну толком и вспомнить было нечего. День за днем серые будни учебы. Одни и те же стены, одни и те же лица. Как старшекурсники Андрей с Яном жили в комнате только вдвоем. Алика Драгоя таки выгнали за неуспеваемость, Олег Мосягин женился и ушел жить с женой на квартиру.

С одной стороны это было удобно потому, что наконец-то можно было начать нормально учиться, с другой — скучно потому, что шумные посиделки с вином и картами случались в этой комнате всё реже.

На личном фронте ни у Андрея, ни у Яна не было никаких происшествий или значимых событий, как сказал Андрюха: «Живем бобылями». От этого было тоже грустно, потому что, как говорил Шекспир и любил повторять Андрей: «Женское влияние облагораживает».

Ян после лета, как-то перегорел, ушел в себя, хотя теперь уже девицы всё больше обращали на него внимание, но его это мало занимало. Как только Андрей пытался обратить его внимание, на какую либо девушку, Ян критически её рассматривал и отвечал: «Она тянет максимум на вторую категорию, а мне нужна третья». Андрей злился, называл друга счетоводом, статистиком, математиком, в худшем смысле этого слова. Математиков Андрей не любил с самого первого курса, потому что ему пришлось сдавать означенный экзамен одиннадцать раз. В его лексиконе слово «математик» носило ругательный характер.

Однажды Ян случайно на улице встретил Елену Васильевну. Она еще больше похорошела. Они очень мило поговорили ни о чем, говоря друг другу «вы». Он её не пригласил в кино, а она его домой на чашку кофе. На том и разошлись с дежурными улыбками и пожеланиями всего наилучшего.

Видимо серость жизни без эмоциональных всплесков настолько убаюкала Яна, что за всё это время он ни разу не посетил те миры, куда попадал летом регулярно. Он старательно пытался вспомнить откуда он знает того солидного мужчину, которого видел у входа на кладбище, но никак не мог ухватить его имя, которое вертелась на кончике языка. Единственно, в чем он был уверен, что был с ним знаком.

Ян часто вспоминал Петра Андреевича, употреблял его определения и обороты. Он даже на жизнь всё чаще смотрел через призму его дискуссий с наставником. Неоднократно собирался его проведать, но домашний адрес потерялся, а на работу идти было как-то не с руки, поэтому Ян так и не собрался посетить его, ни осенью, ни наступившей зимой. Всегда была какая-то уважительная причина. В ноябре в Одессе начинают дуть пронзительные ветра, Черное море штормит. С неба сыплет непонятно что, толи снег, толи дождь. Часто не хочется из-под одеяла выползать не то, чтобы ехать куда-нибудь.

Незаметно подобрался Новый год, а с ним конец семестра и зимняя сессия. Надо было активизировать учебу, но предновогоднее настроение не способствовало этому. Не хотелось думать, что еще не пройдет похмельный синдром после новогодних праздников у лучших студентов, а сессия уже начнется.

На последней неделе перед Новым годом Яна затащили на новогодний бал в Дом студентов. Он совершенно не собирался проводить время в дамском обществе, поэтому не отказывался, когда они с одногруппниками перед балом интенсивно принимали горячительные напитки. Погода была отвратительная — мокрый снег, переходящий в очень холодный дождь. Яну не хотелось простудиться, поэтому доза была впечатляющая. Он не всё хорошо и отчетливо помнил и теперь казнил себя за это, потому что наконец-то встретил девушку, которая его очаровала, во всяком случае, ему так показалось. Последние дни он не мог не о чем и ни о ком думать, кроме неё. Самое прискорбное в этом было то, что он не знал точно, как её зовут, где живет и только предполагал, что она учится в технологическом.

Это было первое яркое событие в жизни Яна за последние месяцы, он немножко утомил Андрюху своими постоянными воспоминаниями о встрече с понравившейся ему девушкой. За неделю он так ничего и не узнал о ней, но постоянно искал новые возможности. Все его разговоры крутились около этой темы.

Вечером тридцатого декабря они лежали на кроватях в своей комнате и лениво перебрасывались фразами.

— Андрюха, ты знаешь, совсем учиться не хочется.

— Чего ж тебе балбесу хочется? Выпить?

— Почему сразу выпить? У тебя только бухло на уме. Мне хочется лежать, мечтать, писать стихи, надеяться.

— А я бы лучше выпил, Новый год к нам в дом стучится, тридцатое, как-никак.

— Я вот подумал, мы там видели Костика из технологического, а вдруг он её знает?

— Кого, Виолетту?

— Ну, Виолетту или Снежану, я так и не понял, когда она говорила серьезно.

— Надо было меньше пить, а то позаливают глаза, а потом не могут вспомнить имя любимой девушки. Чтоб вы смолы горячей пообпивались, — подражая голосу Ксении Ивановны, осудил Андрей.

— Ой, ты б уже молчал.

— Чего это сразу — молчал? Я если пью, то помню всё … или вообще ничего, а ты — тут помню, тут не помню, как Доцент из Джентльменов удачи. Она первый раз тебе, что сказала?

— Снежана.

— Значит точняк, Снежана, потому что второй раз ты к ней подходил уже после второй бутылки портвейна и с памятью у тебя уже могли быть проблемы.

— Ты откуда знаешь? Тебя же там не было.

— Громадный жизненный опыт, ты только после второй к девушкам смело подходишь…, но Виолетта тоже красиво.

— А сама она знаешь, какая красавица? Я вот человек натуры творческой и то не могу описать всю её красоту.

— Значит уродина. У эстетов всегда крышу рвёт от уродин. Вот скажи мне, что Дали нашел в Гала? Ни хрена хорошего или эта, как её, Софи Лорен. Губищи во, — Андрей показал характерный жест у рта, — мне было бы стыдно на улицу с такими показаться, а она туда же — в красавицы, одно только — грудь у неё толковая, а так уродина уродиной.

— Нет, Андрюха, тут всё соразмерно. Прекрасная украинская красота, кареглазая брюнетка с обалденной фигурой. Про ножки, я вообще молчу, что длина, что стройность.

— Ян, ты так рассказываешь, как будто месяц с ней в постели провалялся. За ручку два раза подержал и всё, что там можно было увидеть?

— Да, Новаковский, темный ты, дикий человек, нет в тебе ни высоты, ни тонкости.

— Не согласен, неделю назад на военке мерили, сто восемьдесят пять и семьдесят кг, так что есть и высота и тонкость. Конечно, на таких харчах разве откормишься? Вот сейчас выпить хочется, к тому же Новый год, а я лежу сухой, как лист и даже перспективы не намечается.

— Кто ж тебе виноват, что все бабки в карты спустил? Но можешь не переживать, я другу не дам от голодной смерти погибнуть. Можно, кстати, картошки нажарить.

— Ян, я вижу, тебе твоя Матрена со слухом уже что-то сделала, что дальше будет, не знаю, боюсь даже прогнозировать, если начнет болезнь в мозги проникать — труба. Я тебе говорю, выпить хочется, а он, картошки нажарить!

— Какая Матрена?

— Ну, Виолетта или Снежана, какая разница. Всё равно ты друга уже не слышишь, с ушами у тебя проблема, врубаешься?

Весь диалог происходит в положении лежа, в кроватях, в сумерках, почти в темноте. Лень даже встать включить освещение.

Открывается дверь, из коридора врывается луч света. В комнату вступает Борис — староста группы.

— Всё балдеете лоботрясы, а кто будет к сессии готовиться, курсовик сдавать?

— Борь включи свет, пожалуйста, а то так на душе темно, что выпить не с кем.

Борис дергает включатель и нехитрый студенческий интерьер освещается яркой лампой.

— Спасибо друг, ты принес нам свет, ты наш Прометей, ты наш спаситель.

— Всё дуреете? Между прочим, я из института.

— Святое дело, ты же староста.

— Вам тоже не мешало бы иногда туда появляться.

— Борюсик, не нагоняй тоску. Во рту так пересохло, что учеба на ум никак не идет, а Ян вообще влюбился и как влюбился. Такое впечатление, что дури пыхнул, такую херню несет. Тем более ты ж нас знаешь, мы, когда надо на переднем крае, а сейчас, ну никак. Так что не нервничай. Все сдадут и всё сдадут, только не все сразу и не всё сразу.

Борис еще раз окинул взглядом два ленивых тела.

— Пресняков сказал, что завтра последний день принимает «курсак», потом уезжает в командировку и до конца сессии его не будет. Так что, кто не успеет сдать, со стипендией может попрощаться.

— И что вместо него никто не будет принимать?

— Ты же знаешь Преснякова, он же деловой. Никому не разрешает принимать, так что без него никто не сунется.

— А ты сдал?

— Только что, насилу уговорил.

— Конечно, тебе хорошо, ты староста, у тебя всегда примут.

— Я еще иногда что-то делаю в отличие от вас. Знаете анекдот про старого еврея: купи билет.

Дверь закрылась. Андрей задумчиво сел на кровати:

— Меня старик за «степуху» грохнет, он же думает, что я тут передовик, если я без «степухи» останусь, придется в порту тюки разгружать. Он мне это дело никак не компенсирует. Надо что-то делать.

— Что тут делать, мы ж его еще и не начинали, а там работы минимум на неделю, это если и по ночам пахать.

— Из всякого безвыходного положения всегда есть выход, даже два. Надо выпить, чтобы мозги прояснились. — Андрей требовательно посмотрел на Яна.

— Опять ты про бухло! — наступает томительная пауза. — Только я не побегу и только одну, — сдается Ян.

— Ты имеешь в виду конфетку, — воодушевился Андрей, — я больше и не брал бы. Закуска градус крадет.

— Бутылку одну, а закуску я сам организую. У нас сало есть и хлеба немного.

— Янек, за одной ходить — подошв не хватит, — просительно прогундел Андрюха.

— Нет, только одну, — твердо стоит на своём Ян, — может, еще позанимаемся.

— Чем ты собрался заниматься, праздник на носу? Я бы тоже позанимался, но извини, женщин не приглашали. — Ян демонстративно не отвечает. — Вот уже упертый, это ж так и не почувствуешь ничего, по полтора стакана, — заныл Андрюха, но начал собираться.

Через полчаса нехитрая трапеза была в разгаре. Пили по половинке, чтобы растянуть удовольствие. «Портвейн Приморский», 0,7литра — прочищающая мозги жидкость.

— Я ж говорил, что надо выпить, — Андрей поднял глаза к потолку, — есть идея.

— Вторую брать не будем, — быстро возразил Ян.

— Это я уже понял и, кстати, записал тебе минус в свой кондуит. Нет у меня идея не хуже. У Янычара я вчера видел два аналога курсовиков по ВПП. Даже не прошлогодние, так что не засекут точно. Сейчас берем их, «стеклим», записку передираем, а завтра шуруем к Преснякову и под шумок сдаем. Там столько народу сбежится, он что, задания сверять будет?

— А если проверит?

— Не проверит, мы в конце пойдем. У него уже голова опухнет. С курса еще человек шестьдесят не сдало, так что прорвемся. Выхода другого всё равно нет. Тебе что «степуха» лишняя?

Ночь прошла в работе. В два смычка друзья «стеклили» чертежи, то есть копировали на стекле. Чертежи были большие и сложные. К семи утра только начали подписывать штамп. Заниматься запиской, просто не было времени. Андрей посетовал, что маловато было винца, но снова выдал дельную мысль: «Переписывать не будем, меняем только обложки». Тут Яна настигло разочарование. При замене обложки выяснилось, что в его пояснительной записке не хватает двух последних листов: списка литературы и черт бы с ним, но не хватало листа с эпюрами! Самого главного, того что всегда проверяют!

Уставший до оглушения Ян решил, что придется сдаться и покориться судьбе, но не тут-то было. Андрей сам перестеклил эпюры из собственного экземпляра и вставил в записку Яна.

— Ты что, а если он спросит что-то по расчетам? Эти же эпюры не сходятся с расчетами в записке.

— Какая тебе разница? Если он спросит про расчеты, ты их всё равно не знаешь, что те, что эти. Будешь делать умное лицо и совать ему в нос чертежи. В них ты хоть чуть-чуть рубишь.

— Как будто ты в них рубишь сильнее?

— Нет, но тембр голоса у меня увереннее, так что, как говорится, делай, как я!

В животах урчало и есть хотелось неимоверно. По дороге они купили по бутылке молока и большой булке прямо у водителя машины, которая разгружалась у булочной.

— Чего мы премся так рано, ты же говорил, что пойдем в конце? — делал страдальческое лицо Ян, ему сильно не нравилась эта авантюра.

— Тут надо смотреть по ситуации, как только он расслабится, сразу в атаку. Может он с похмелья или жена с утра не обслужила, может, ему все эти курсаки до лампочки — главное в командировку смыться. Или наоборот, новогоднее настроение, а мы ему: «С наступающим, Владимир Филиппович, наилучших пожеланий в Новом году», — он расслабился, по трояку нам поставил и всё «вери гуд». Ну, а если брови насупит, тогда в окопы и ждем, пока противник истечет кровью под натиском студенческих орд.

В половине девятого друзья были под дверями назначенной аудитории. Обстановка была необычная — никого. То, что Пресняков постоянно опаздывал, про то знал весь институт, удивительнее было бы, если бы он пришел вовремя, но то, что не было ни одного студента с трубкой чертежей под мышкой — это было странно.

— Андрюха, ты может, спутал аудиторию? Смотри, ни души.

— Сам вижу, аборигены оборзели. Наверное, все решили, что лучше пойти в конце и сейчас давят подушки в общаге. Вот негодяи, а с аудиторией точняк, я, пока ты по туалетам лазил, на доске объявлений проверил.

— Может, и мы пока свалим, подождем. Я пивком тебя угощу, пошли?

Предложение было очень заманчивым, но Андрей оставался крепким, как кремень.

— Ты что? Тебя родители сюда учиться прислали, а ты пиво трескать? Нет, вот, чувствуется, что человек в армии не служил, тем более во флоте. — Андрей страшно гордился тем, что два года оттрубил в морской авиации, постоянно ходил в тельняшке, а слова «беска» и «фланка», то есть бескозырка и матросская фланелевая форма, произносил с таким смаком, что хотелось сразу сглотнуть слюну.

Как промежуточный вариант, они решили отойти покурить к лифтам. На этаже тишина, 31 декабря — занятий сегодня уже не было. Вдруг по коридору пронеслись быстрые шаги Преснякова. Он всюду не ходил, а бегал и всё равно постоянно не успевал. Будучи профсоюзным боссом института, он был на особом положении и на его недисциплинированность руководство смотрело сквозь пальцы, так что опоздания Преснякова стали притчей во языцех. Он от этого, правда, ничуть не страдал, а даже бравировал этим.

Его опоздания стали нормой, но чтобы кто-то опаздывал более него — это уже слишком. Пресняков с удивлением осмотрел пустую аудиторию.

— Я не понял, а где все? — вопрос был обращен к Андрею и Яну, которые уже подтянулись к двери и неуверенно мялись в проходе.

— Владимир Филиппович, вам, что нас мало? Все двоечники храпят в общаге, а настоящие студенты жаждут знаний, — Андрей смело вступил в аудиторию.

— Настоящие студенты — это вы? — хмыкнул Пресняков и прошел к столу.

— А, что тут еще кто-то есть? — Андрей возмущенно и многозначительно осмотрелся в аудитории.

Я и, правда, не понял, где все? Мне казалось, что сегодня до ночи придется принимать проекты, а мне нельзя, у меня днем самолет. Новый год на носу, надо торопиться.

— С наступающим, Владимир Филиппович, счастливого полета и самое главное мягкой посадки и еще очень важно — не опоздать на регистрацию. Знаете, сейчас предновогодний ажиотаж, только чуть опоздал, сразу на это место, как коршуны накидываются. Всем на праздник хочется улететь, а не встречать Новый Год в аэропорту. Так что это очень хорошо, что нас так мало — вам торопиться надо. У нас примите и всё!

Пресняков задумался:

— Я еще и вещи не собрал.

— Тем более, Владимир Филиппович, надо торопиться. Чертеж показывать?

— Ну, давай, Новаковский — Пресняков раскрыл рулон чертежа и несколько секунд смотрел в него, думая, видимо, о чем-то, о своём. Потом просто отпустил концы и чертеж снова свернулся в трубочку. Андрей вопросительно посмотрел на преподавателя.

— Что у тебя, Ракита? — Пресняков обратился к Яну, тот подал чертеж. Та же процедура. Несколько секунд и бумага свернулась снова в рулон. Что можно было увидеть за такое время, сложно сказать, но увиденное преподавателя видимо удовлетворило — он потянулся к ручке. — По трояку и свободны.

— Владимир Филиппович, — голос Андрюхи звучал звонко, гордо с ощутимой ноткой обиды, — это нам, передовикам учебного производства — по трояку? Да, мы ночами не спали, не доедали, трудились, чтобы постичь могучую сущность вашего предмета.

Яну захотелось ухватить Андрея за шкирку и выбросить в коридор, но тот был несгибаем. Зачетки под рукой и он их быстро, но аккуратно положил на стол перед преподавателем.

— Вы можете поставить удовлетворительно, если, конечно, у вас рука поднимется, но я считаю, что справедливость должна восторжествовать.

— Сколько же ты хочешь, справедливый пролетарий умственного труда? Я тебя на лекциях за весь семестр всего два раза видел, да и Ракиту тоже.

— Владимир Филиппович, мы просто скромные, чего нам в глаза лезть. Мы тихонечко пришли, сели в уголочке и сидим, слушаем лекцию, а пропусков у нас нет. — Андрей врал, не опасаясь, Пресняков единственный из всех преподавателей никогда не проводил перекличек, ему всё время было некогда. — Я думаю, что по четверочке самое — то.

У Яна сердце оборвалось: сейчас начнет проверять расчеты или спрашивать и всё!

— Где ж таких бойких выращивают? — удивленно посмотрел Владимир Филиппович на Андрюху.

— На Черноморском флоте, морская авиация.

— Ну, тогда понятно, — и поставил в обе зачетки «хорошо». — Большие карие глаза Яна, которые так нравились девушкам, округлились до размеров пятака.

На улице начинался мелкий снег. Последние дни была оттепель и весь снег, выпавший ранее в городе, превратился в кашу. По колеям, сделанным автомобилями, текла талая вода. Чтобы не промочить ноги, друзья очень аккуратно пересекли улицу. Только здесь к Яну вернулась способность разговаривать.

— Ну, ты гад, Андрюха, я думал, что умру от страха.

— Это ты будешь гадом, если не угостишь друга пивом, как обещал. Я тебе стипендию спас! Темнота. Тут надо тонко разбираться в психологии преподавателя. Если б мы сразу согласились на трояки, он мог заподозрить неладное. Праведное возмущение недооценкой труда — наиболее точная психологическая позиция в данной ситуации. Она нестандартна, она удивляет преподавателя и тем самым убеждает, что ситуация редкая, но жизненная. То есть студенты в кои, то веки действительно честно потрудились и им жаль затраченных усилий. Объясняю для наиболее одаренных. В этом деле главное искренность, никакой наигранности, иначе провал со всеми вытекающими последствиями. Если хренового актера в театре в худшем случае забросают тухлыми яйцами, то студент рискует большим: он просто перестанет быть студентом. — Андрей жалостно посмотрел на Яна, — боже, кому я это всё рассказываю?

В пивбаре было людно. Весь народ еще не проснулся, но многие уже отпаивались пивом, после вчерашнего. Бар был сугубо студенческий, посторонние здесь бывали редко, только свои. Взяв по две кружечки, Ян с Андреем встали к столику, предаваться наслаждению с чувством исполненного долга. В помещение зашел Костик, тот самый из технологического, о котором вспоминал вчера Ян.

— Костя, подгребай к нам, — позвали его друзья. Яна сильно интересовала прекрасная незнакомка Снежана-Виолетта. Он сразу начал с расспросов о ней.

— Костя, помнишь ту подругу, что я тебе показывал в субботу? — Костя помнил плохо. — Ну, вспоминай, их там было трое. Две крашеных блондинки и она, черненькая в белой водолазке и глаза «во», — Ян показал какие. — Они же из вашего, из технологического?

— А, эти, — Костя не много, подумав, смачно приложился к бокалу. — Ну, с ТЗ они, а что?

— Ты знаешь, эту черненькую? Её Снежана зовут?

— Нет, Снежаны я точно не знаю, знаю, что все они из третьей общаги и комната, по-моему, семьдесят вторая. Слушай ты достал, на фиг они тебе нужны? У меня голова совсем не варит, так вчера оттянулся в вашей общаге — света белого не видно, а сегодня Новый год, надо быть в форме. Дай спокойно пивка попить.

Последних слов Ян уже и не слышал, только бросил Андрею: «Встретимся в общаге», — и полетел.

 

Глава 2

По дороге Ян решил купить цветы и заехал в цветочный на Соборку. Из финансовых запасов у него оставалось три червонца, но он не задумываясь, потратил целых двадцать пять рублей на букет белых роз. Путь до общежития технологического института он пролетел, как во сне, на автопилоте. Ян знал одно: ему надо её увидеть и всё, всё рассказать! Без препятствий добравшись до семьдесят второй комнаты, он спрятал букет за спину и смело постучал. Дверь открыла одна из тех двух блондинок, с полной грудью, одним накрашенным глазом, в бигудях и с зажженной сигаретой во рту. Она, молча, ждала вопроса, видимо вспоминая, где могла видеть этого кренделя.

— Здравствуйте, девушка, с наступающим! — радостно выпалил Ян.

— И тебе не кашлять, — ответила недонакрашенная, по-прежнему не понимая, чего этот малый сюда приперся.

— Мне нужна девушка… ваша…черненькая, только я не знаю, как её правильно зовут.

— Я тоже была черненькая, а сейчас беленькая. Кто тебе нужен?

— Снежана… или Виолетта.

— Может Мюзетта, Жаннетта или Генриетта?

— Нет, ну она с вами живет в комнате, вы вместе были в субботу на вечере во Дворце студентов.

— Ты хочешь сказать, что в субботу она была черненькая, значит, это точно не я. Так кто тебе нужен?

— А, кто у вас еще есть?

— Хороший вопрос, вообще или в нашей комнате?

— В вашей комнате.

— Я и Светка, но она спит и она точно не черненькая.

— Вас что всего двое в комнате?

— Сейчас да.

— А, не сейчас? — Ян начинал злиться, — Вообще, кто у вас еще есть? Черненькая. — Ян даже устал, по всему было видно, что и девица была «уставшая» после вчерашнего.

— Наташка, что ли? Так она домой уехала. Она у нас отличница. Сессию досрочно сдала и смылась… от греха подальше.

— Наташа, ну вот видишь, хоть что-то, а тебя, как зовут, радость моя?

— Анжела.

— Так что ж ты мне, Анжела, полчаса мозги выносишь, не могла сразу сказать, что её нету?

— Кого?

— Наташи, если, конечно, её так зовут. Я уже начинаю сомневаться.

— Нет, точно Наташка, отличница, сессию сдала и смылась, — Анжелу качнуло, она извинилась и запахнула халатик.

— Знаешь, что Анжела? Возьми эти цветы, поставь их в водичку, чтоб не завяли, а когда завянут, сделаешь гербарий… и отдашь Наташе или Снежане или Виолетте. Включилась? — он протянул цветы.

— Нет, Снежаны у нас нету, а кого ты еще спрашивал?

Назад в общагу Ян возвращался в невеселой задумчивости. Девушку он так и не увидел, хотя узнал, где живет. Соседки у неё, однако! Во всяком случае, одна — Анжела, пробу ставить некуда. Если и Снежана-Виолетта-Наташа с тех же полей, то мечта растворится, так и не воплотившись. Хотя Броня вообще из дома свиданий, а какая женщина. Где она сейчас, на каком свете? Ян загрустил.

Андрей валялся одетым на кровати и смотрел телевизор, увидев Яна, подскочил.

— Ну что, куда ты смылся?

— Ездил в технологический.

— И как?

— Никак. Нету её, уехала домой.

— Нету, ну и нету. Надо что-то думать с Новым годом. Тридцать первое декабря, двенадцать часов дня, а у нас всё в полном запустении, никакой подготовки. Ни бухла, ни хавки.

Только сейчас Ян вспомнил, что денег осталось пять рублей.

— Можно кому-нибудь на хвост упасть, — сказал он упавшим голосом без особой уверенности.

— В принципе можно, но для затравки надо хоть пару пузырей, чтоб до двенадцати продержаться, а там уже можно и по гостям.

— У меня всего пятерка, на три пузыря хватит, если вино брать.

— Не понял, ты же говорил, что у тебя целый полтинник позавчера был?

— Позавчера был, а сейчас нет. Пиво, то да сё.

— Ты чё сдурел, это ж сколько пива надо выпить по двадцать две копейки за бокал, чтобы пятьдесят рублей спустить?

— Цветы я еще купил.

— Ладно, согласен, еще пятерка — это если по богатому.

— Двадцать пять.

— Что, двадцать пять?

— Двадцать пять рублей за букет.

Андрей обомлел:

— Вот теперь я точно вижу, что ты больной, психушка по тебе плачет. Это что ж там за цветы такие, из оранжереи королевы английской или может, в сусальном золоте? На эти бабки можно целый вечер в кабаке зажигать, а он букет купил. Нет, тебе точно на дурку надо, притом так — небыстро, чтоб тебя хорошо прокололи потому, что может не помочь — сильно запущенная болезнь. Без всякого психиатра диагноз можно ставить.

Ян понуро молчал, перспективы не радовали. Андрей возбужденно ходил по комнате из угла в угол.

— Ладно, спасу я тебя еще раз от позора и голодной смерти в такой праздник. Собирайся, но знай, я иду против своих принципов и желаний, ты мне будешь должен по гроб жизни.

Ян ничего не понял:

— Куда собираться?

— В турне по местам моей боевой юности. Через пару часов сюда заедет мой старик, он должен мне завести шапку зимнюю, вот с ним мы и поедем.

— Может лучше у него стрельнуть рублей тридцать, даже двадцать хватит и отметим тут, в общаге, как положено.

— Ага, а я ему буду в красках рассказывать, как у меня на мизере пришло два туза и про тот «паровоз» длинной до Бухареста, что мне пристроили. Он же сразу спросит: где деньги? Нет, денег у него де добьешься. Он сам таким был так, что его на скользкое не загонишь. Придется ехать в деревню.

— Куда? — Ян подумал, что ослышался.

— В деревню, голубок мой, в деревню. Это тебе не Фундуклеевка, а приличное село с патриотическим названием Красноивановка.

— И что мы там будем делать?

— Новый год встречать, как все нормальные люди. У меня там родни полсела. У матери только родных три сестры, а двоюродных и троюродных, как собак не резаных. Она сейчас как раз там, помогала, кому-то из родственников и предложила отцу встретить Новый год на своей родине. Вся родня уже неделю готовится. Я представляю, сколько они там наготовили, нашкварили, а самогона наварили — это страшно даже подумать. — Андрей мечтательно закатил глаза под потолок, — Так что голодным не будешь и трезвым тоже, мужики там рюмок не признают, только стаканы. Сразу предупреждаю, народ закаленный, соревноваться с ними в пьянке — пустое дело. Дядя Сеня может только за первым столом раз пять по полстаканчика хлопнуть и двумя мисками холодца закусить. Едят они еще больше, чем пьют. Там собственно и делать-то больше нечего: ешь да пей. Я, почему и отказывался туда ехать — скука. Налил, выпил, закусил, налил, выпил, закусил. После первого стола пропадает память, а возвращается уже перед отъездом — «на коня» и потом всю обратную дорогу сонтренаж.

— Ты к родственникам поедешь, а я, что, вольный стрелок?

— Не переживай, версия отработана. Ты мой друг, чтоб мне не скучно было, а по-другому я не согласен. Там же молодежи нет, только предпенсионный возраст. Они все только рады будут, а если ты им еще и на гитаре сыграешь, то три моих тетки тебя до обморока зацелуют, может даже придется прятаться… Шучу. Короче собирайся.

— Может, всё-таки останемся, не пропадем? У кого-то займем, кому-то на хвост упадем.

— Нет, надоело. Ну, на хвост упадем, хотя это тоже еще вопрос, ну нажремся, ну морду кому-нибудь набьем или нам набьют. Всё одно и тоже, хочется разнообразия и я тебе скажу из моего опыта, такого стола, как в Красноивановке, ты в жизни не видел и не увидишь: колбасы и сальтисоны, голубцы и котлеты, индюки и куры, я уже не говорю про оливье и селедку под шубой. Ты не думай, что у меня родственники деревенщина неотесанная — сельская интеллигенция. Так что будут такие разносолы, что императорские фамилии могут только помечтать. Когда ты выпиваешь, стаканчик самогончика и тебе дают прямо в руку твердый бочковой соленый помидорчик, ты его еще даже не надкусываешь, а только нюхаешь и уже понимаешь, что лучшей закуски у тебя в жизни уже не будет никогда. Это невозможно передать, это можно только почувствовать и я даю тебе такой шанс.

Часам к четырем, уже начало темнеть, подъехал Николай Васильевич — отец Андрея. Мужик твердый, жесткий, воспитывавший сына в «ежовых рукавицах», насколько ему это удавалось. Он даже обрадовался, что ребята решили ехать — в дороге будет веселей.

— Николай Васильевич, а сколько до Красноивановки ехать? — спросил Ян.

— До райцентра два часа, а потом еще около часа, смотря, какая погода будет. Летом мы за три часа отсюда доезжаем. Я думаю, самое позжее, часов в восемь будем.

Они вышли на улицу, снег всё усиливался. В свете фонарей и фар автомобилей это было видно особенно отчетливо. Ребята подошли со своей нехитрой поклажей к машине. Это оказалась «Победа».

— Андрюха, ты же говорил, что отец «Волгу» купил?

— Купил, только она сейчас в отстое — заводской брак. Полуось гнутая, набираешь восемьдесят, гул сзади стоит такой, что, кажется, в задний мост вставили реактивный двигатель. Отец еле договорился, по гарантии поменяют, но ты, же сам знаешь, что у нас с запчастями, после Нового года обещали отремонтировать.

Ян с сомнением осматривал автомобиль.

— Сер, вам не нравиться средство передвижения? — иронично спросил Андрей.

— Я вообще уважаю антиквариат, но, по-моему, это чудо автомобильной техники старше меня.

— Правильно, на восемь лет. Только ты в автомобилях разбираешься, как я в астрофизике. Это не машина, а зверь. Днище луженое, металл в палец толщиной, под капотом табун лошадей. Едет она конечно, не так быстро, как «Волга», но пятьдесят километров крейсерской скорости я тебе гарантирую.

В салоне было действительно уютно и тепло. Андрей с Яном расположились на заднем диване и подсвечивая себе карманным фонариком резались в «дурака», развлекая водителя комментариями об интеллектуальных особенностях оппонентов. За окном темень непроглядная, в свете фар косыми струнами летел снег. До райцентра действительно добрались за два часа, Николай Васильевич был прекрасным водителем с огромным стажем.

— Надо немного скупиться, — сказал отец Андрея, когда подъехали к светящимся окнам магазина, — пойдемте, поможете мне донести продукты до машины.

На улице мела настоящая метель. Из машины выходить не хотелось. Пока они покупали вино, водку, колбасу и прочее, чего вероятно не хватало в селе, прошло от силы полчаса, а вся машина была покрыта приличным слоем снега, его пришлось отгребать с лобового и заднего стекла.

Выехали за окраину райцентра, за окнами воцарилась полная темнота, даже в свете фар видимость была ограничена. Андрей с Яном дремали на заднем диване, а Николай Васильевич пристально вглядывался вперед, но, ни одной живой души или автомобиля им не встречалось. Понятное дело, до нового года несколько часов и все уже предпочитали сидеть по домам, готовится к празднику.

Машина продвигалась вперед с большим трудом, иногда её заднюю часть носило из стороны в сторону, Николай Васильевич мужественно справлялся со сложностями пути, наконец, он остановил машину и задумался.

— Бать, что-то случилось? — спросил Андрей.

— Вроде бы нет, просто я не очень хорошо понимаю, куда мы едем.

— Как куда, в село, в эту, как её Красноивановку, — наивно вставил свои «пять копеек» Ян.

— Ну, да, только мы с дороги сбились, по-моему, не по дороге едем, а по полю. Надо осмотреться.

Осматриваться было трудновато. Николай Васильевич, как только вышел из автомобиля, сразу провалился в свежий двадцатисантиметровый снег. Вокруг не было видно никаких ориентиров, не то, что посадки, даже одинокого деревца или огонька. Он обошел автомобиль открыл багажник и достал оттуда саперную лопатку. Тут же не сходя с места, отрыл снег до промерзшей земли — асфальта не было. Он отошел в сторону метров на десять и сделал тоже самое, затем вернулся в машину.

— Мы едем по озимой, хорошенька такая выросла, зелененькая.

— Это что мы заблудились? — настороженно спросил Ян.

— Немножко заблудились, но я нигде резко не поворачивал, значит, дорога должна быть недалеко. Поедем не спеша правее. Надо будет внимательно следить, может, на дорогу выедем. Должен же быть какой-то кювет или знак, в конце концов, столбы.

Продвижение вперед становилось всё более проблематичным. Машина буксовала, ребятам всё чаще приходилось выходить из машины и толкать её. Проезжали сто-двести метров, снова автомобиль останавливался, его приходилось толкать, отгребать снег из-под колес. В ход пошел уже матрац, который был в багажнике, потому что колесо пробуксовывало и для лучшего сцепления Николай Васильевич бросил под него матрац.

Дорога не находилась, а метель всё усиливалась. Отойдя на десять метров от машины, её уже трудно было рассмотреть. В очередной раз, крепко забуксовав, автомобиль несколько раз хрюкнул и заглох.

— Приехали, — Николай Васильевич вышел из-за руля, — бензин закончился. С такой дорогой она жрет его, как дурная. К тому же мы уже едем, если это можно назвать ездой, четыре часа. — Он посмотрел на часы. — Одиннадцать, однако.

— Что уже одиннадцать, неужели? — Ян тоже пытался рассмотреть циферблат своих часов сквозь летящий снег.

Метель не ослабевала, била по лицу, задувала за шиворот. Пока была цель, это было неприятно, но переносимо. Сейчас все стали ежиться и забрались в салон.

— Что будем делать, бать? — Андрей задал вопрос, который мучил и Яна.

— Что делать? Ждать, куда в такую погоду идти и что найдешь?

— Нас тут до утра занесет.

— Прямо, занесет. Главное не паниковать и не спать. Я вам дам одеяло укутаетесь. Новый год встретим в необычной обстановке. Выпить и закусить у нас есть. Жалко хлеба нет, ну один раз можно обойтись.

— А мы тут до утра не замерзнем? — Яна то ли от холода, то ли от волнения начало немного колотить.

— Не бойся, не замерзнем. Мороз небольшой, только ветер противный. В машине нормально, это не то, что в войну в окопе и мороз за тридцать.

— А вы, что войну застали?

— Да, последний год и ничего, как видишь, не замерз, живой.

— До Нового года сорок минут, — Андрей присветил фонариком свои часы.

— Ты батарейку береги, мало ли, как понадобиться, — строго сказал Николай Васильевич. — Давайте, наверное, праздничный стол готовить. Чего даром сидеть.

— Да, никогда еще не встречал Новый год в такой экзотической обстановке, — Андрей застегнул замок куртки под верх. Из машины выходить в метель не хотелось.

— В общаге сейчас тепло, светло и половина уже по первому разу отблевались, — Ян сообразил, что сморозил глупость в присутствии отца Андрея и замолчал.

— Парни, чего вы раскисли? Рассветет, найдем дорогу. Бензина где-нибудь стрельнем и поедем дальше. Чего раскисли?

— Нет, мы не раскисли, только до рассвета еще часов восемь, а так все нормально, — Андрей зябко кутался в воротник куртки.

— Старший матрос Новаковский, смирно! Не раскисать! Приступить к подготовке праздничного новогоднего стола! — Николай Васильевич командирским голосом отдал четкий приказ и Андрею ничего не оставалось делать, как приступить к его выполнению.

Он открыл дверь и с удивлением отметил, что ветер и снег сильно ослабели. Пурга почти закончилась. Все вышли из машины. Метель действительно, как ветром сдуло, морозец крепчал. В прогалинах туч даже мелькнула луна.

— Вот и погодка новогодняя, — с энтузиазмом сказал Николай Васильевич, — что бойцы, проводим старый год?

Ян тоже вышел из салона и удивленно осматривался. После темени метели просторы раздвинулись и небо поднялось. Ему показалось, что вдали мелькнул даже огонек. Николай Васильевич возился у багажника, рассматривая из чего бы соорудить праздничный стол. Ян вглядывался вдаль. Точно огонек и даже, кажется, не один.

— Андрюх, там, кажется, огни, — осторожно и негромко сказал Ян.

— Где? Какие огни? Когда, кажется креститься надо, — ответил Андрей, перепрыгивая с ноги на ногу и похлопывая себя по бокам.

— Нет, точняк огни. Посмотри, вон там правее.

Андрей напряг зрение, видимость еще была не очень, но вдали, справа действительно мерцали неверные огоньки.

— Бать, смотри, огоньки. Может это село, какое, а может ферма. Пойдем, посмотрим?

— Точно огни, — Николай Васильевич напряг зрение, — можно и сходить. Только это, кажется, что они близко, а на самом деле до них может быть несколько километров. По такому снегу пока дойдешь, ноги отваляться. Я не пойду, здесь останусь, машину не брошу. Вы с Яном можете сходить, если желание такое имеется. Только вдвоем и старайтесь замечать направление пути, чтоб не заблудиться. Возьмите канистру, если бензином разживетесь — это был бы выход.

Андрей и Ян переглянулись. Оставаться здесь и мерзнуть до утра такая перспектива не прельщала. Шлепать по глубокому снегу несколько километров тоже не хотелось, но это было хоть какое-то движение вперед. Решили идти.

Через двадцать минут от ходьбы с постоянным вытаскиванием ног из глубокого снега обоим друзьям стало жарко. Канистру нес Андрей, регулярно перекладывая её из руки в руку. Сейчас она была пустая и не тяжелая, а если будет полная и двадцать килограмм? Энтузиазма это не прибавляло, к тому же Николай Васильевич, наверное, был прав — за двадцать минут ходьбы огоньки не приблизились, а продолжали мерцать где-то вдалеке.

Ветер издалека донес, слабый звук непонятного происхождения. Внимание ребят было сосредоточено на огоньках и они пропустили, что правее огоньков что-то движется. Наконец они различили, что метров за пятьсот от них по белоснежной пустыне двигалась лошадь, запряженная в сани. Тот непонятный звук, который они услышали, оказался разговором, сидящих в санях. Разговаривали громко, нетрезво, пересыпая отборным матом.

Окончательно осознав, что движется впереди, оба друга не сговариваясь, начали громко кричать и размахивать руками, как два Робинзона. В санях их услышали и секунду посовещавшись, свернули в сторону. По глубокому снегу сани шли трудно и медленно, но наступил момент, когда Робинзоны и неизвестный корабль снежной пустыни встретились.

— Андрюша, це ты?

— Я дядь Сень, я! У нас бензин закончился и мы забуксовали.

— А батько дэ?

— В машине остался, тут недалеко.

— Ну, слава Богу, а то мы уже не знаемо, шо думать.

В санях сидело три здоровых мужика в овчинных тулупах. По запаху было слышно, что на задание они выехали уже заправившись. Самогонный перегар смешивался с запахом лошади и овчины. Ребят усадили в сани, набросили на них тулупы и сразу налили по кружке пахучей домашней водки, чтоб не заболеть. В тишине снежной ночи огурец хрустел, громче снега под полозьями. Еще минут через десять добрались до машины.

Минут пять уговаривали Николая Васильевича оставить машину до утра и ехать с ними в село. Он сначала упирался, но когда ему объяснили, что они сбились от твердой дороги метров на триста в сторону, согласился, понимая, что этот путь на санях проделать гораздо легче. В сани перегрузили все запасы и с большими трудами, часто помогая уставшей лошади, выбрались на дорогу. Она внешне почти ничем не отличалась от поля озимой пшеницы, но аборигенам было виднее, да и лошадка потянула сани веселее.

После двухсот граммов отменного самогона под теплым тулупом, Ян даже на секунду задремал, но тут, же вскинулся.

— Андрей, времени сколько?

Тот присветил циферблат часов фонариком, благоразумно прихваченным из автомобиля.

— Через пятнадцать минут Новый год.

— Эх, наверное, не успеем к бою курантов.

— Кто не успеет, мы не успеем? — задал обиженный вопрос двухметровый дядя Сеня. Он пронзительно свистнул, взмахнул вожжами, лошадка с шага перешла на рысь. Санки полетели быстрее. Дядя Сеня еще подбадривал тягловую силу всякими нецензурными выражениями, обвиняя бедную лошадку во всех смертных грехах. Та видимо прониклась и через считанные минуты экипаж с пассажирами въехал во двор дома с ярко горящими окнами.

 

Глава 3

— Быстро за стол! — эта команда дяди Сени была выполнена с особым энтузиазмом. На ходу снимая с себя верхнюю одежду, вся компания ворвалась в комнату, где стоял длинный стол, уставленный разной снедью. В углу сиротливо притаился телевизор, но внимание всех было приковано именно к нему. Серьёзный дядя, с нехорошей дикцией, читал, запинаясь, новогоднее поздравление советскому народу.

Восторг от появления «пропавших» быстро сменился новогодней эйфорией, потому что на экране телевизора изображение шамкающего дядьки сменилось на знакомый вид Спасской башни. Характерный перезвон курантов дал толчок к открытию и налитию разнообразных спиртных напитков. Разнообразие, которых, строго лимитировалось двумя наименованиями: Советское шампанское для дам и Водка для мужиков и отдельных примкнувших к ним, самых отчаянных дам.

Всё произошло быстро, буквально за считанные секунды, Ян выглядел обалдевшим. В одну руку кто-то ему сунул стакан, в другую — вилку с наколотым огурцом, начался бой курантов, а потом истошные крики «ура» и обнимания.

Слева рядом с ним располагался Андрей, так что обнимания с ним не принесли Яну каких-либо новых эмоций, но справа располагалась дородная, его роста, тетка в белой сорочке с красивыми черно-красными узорами на груди, причем грудь эта была пятого-шестого размера. Своей статью, в «вышиванке», с косой выложенной кругом на голове, она сильно напоминала Яну солистку хора имени Веревки. Во время обниманий, она чуть не удавила его в объемах своей груди, тем более что у него и так перехватило дух от крепкого самогона.

— Вы закусюйте, закусюйте, — тетка накладывала Яну в тарелку всяческую еду. — Де ж це вы так довго блукалы? Мы вже тут вси не зналы, що й думаты.

— В снегу застряли, — отвечал Ян с набитым ртом. Они нормально не ели целый день и сейчас всё это продуктовое изобилие вызывало у него жуткий аппетит.

— Ой, лышенько, це ж вы моглы зовсим замэрзнуты.

— Спасибо, всё обошлось. Спасибо, спасибо, — это уже касалось количества еды на тарелке, размеров которой явно не хватало для того объема разносолов, который хотела положить соседка.

— Та, вы йижте, йижте, вы ж з дорогы.

Опека грудастой тетки стала надоедать, Ян постарался переключить своё внимание куда-нибудь в другом направлении. Тосты следовали один за другим. Так как он кроме Андрея и Николая Васильевича за столом никого не знал, завязать беседу было не с кем. Он стал с интересом рассматривал лица, сидящих напротив. Все они были оживленными и веселыми, рты при этом, постоянно при деле: что-то грызущие, пьющие, либо просто разговаривающие. В комнате стоял обычный гам большой компании, не первый час сидящей за столом, когда внимание всех редко сосредотачивается на ком-то одном. Образуются отдельные «междусобойчики», ведущие собственные разговоры.

В дальнем конце стола мелькнуло лицо, явно выпадающее из общего сценария. Все присутствующие, за редким исключением, были солидные дяди и тети, а Яну показалось, что на другом конце сидит совсем юная девушка. Ему было неудобно рассматривать её личико. Во-первых, было далеко, во-вторых, он мог видеть её только в профиль, к тому же видимость постоянно перекрывал своей крупной фигурой дядя Сеня, исполняющий роль тамады. Ян несколько раз бросал взгляды в ту сторону, но каждый раз дядя Сеня произносил очередной тост, для этого вставал, закрывая собой весь горизонт. Наконец он временно успокоился, выпил и сел.

Ян снова посмотрел в нужном направлении и встретился взглядом с той, которая его интересовала. Девушка мгновенно опустила глаза и стала демонстративно ковырять вилкой в тарелке. Фигура дяди Сени теперь уже совсем не мешала, он вышел из-за стола покурить. Яну стало очень удобно рассматривать красавицу, чем он собственно и занимался, не отрывая глаз. Девушка, как бы ненароком снова посмотрела в его сторону, но тут, же опустила взгляд, увидев, что он просто пялится на неё.

Андрюха, кто это? — Ян толкнул локтем Андрея.

Тот не отреагировал, потому что непрерывно болтал с соседом слева и одновременно так же непрерывно жевал. Ян еще раз, посильнее стукнул Андрюху под ребра, на этот раз сигнал дошел до абонента.

— Ты что дерешься, совсем сдурел, под ребра на полный желудок? — Возмутился Андрей.

— Это она, — Ян не обратил внимания на возмущение друга, он, не отрываясь, смотрел на девушку.

— Кто она? У тебя, что от переедания сдвиг психики? Кто она?

— Вон там возле усатого дядьки сидит.

— Ну и что? Это тетя Клава, Клавдия Андреевна — тетка моя.

— Дурак, не с той стороны, девушка.

— А, эта? Это Наташка, сеструха моя двоюродная.

— Значит, её вправду зовут Наташа, — задумчиво, как бы про себя сказал Ян.

— Точняк, я её с пеленок знаю, — подтвердил Андрюха.

— Это она.

— Ты задолбал! Кто она? Говори толком.

— Ну, Снежана, Виолетта…, Наташа, — после последнего слова Ян расплылся в глуповатой улыбке. Именно в этот момент девушка снова посмотрела в его сторону, так получилось, что улыбка, как бы была адресована именно ей. Она быстро опустила взгляд в тарелку и зарделась. Румянец выступил у неё на щеках и порозовели уши.

Андрей нетрезво, удивленно и внимательно посмотрел на Яна.

— У тебя чего, совсем черепицу побило? Она ж еще маленькая, в школу ходит.

— Не в школу, а на первый курс.

— На какой курс? Я её с вот таких помню, — Андрей опустил руку под стол. Он уже изрядно захмелел и соображал с опозданием, — что, правда, на первый курс, ты ничего не путаешь? Хотя может быть. Я её не видел уже года три или четыре. Только всё это до лампочки, губы не раскатывай. Всё равно она маленькая, что ты к ней привязался, тебе, что баб мало? — Андрюха широко провел рукой, показывая сидящих вряд крутогрудых тёток.

— Ты не понял, я её люблю, на фига мне этот ассортимент. Познакомь меня с ней.

— Нет, у тебя точно крышу сорвало. Если это она, то ты ж с ней уже два раза знакомился. Первый раз — Снежана, второй — Виолетта, тебе, что третьего раза не хватает? Слушай, Ян, скажи спасибо, что ты мне друг, а то я бы тебе сейчас морду набил. Оставь ты ребенка в покое и меня в том числе. Выпить спокойно не даешь.

— Набей! Набей другу морду за то, что он в твою сестру влюбился. Садист!

Диалог набирал обороты, хорошо, что почти все встали из-за стола на перекур и никто не обращал на них внимания.

— Ты поосторожней в выражениях, а то сразу — садист. Я просто сеструху свою защищаю, младшенькую, а ты тянешь к ней свои ручонки липкие, похотливые. Не забывай она родственница моя, — Андрюха пьяно икнул, посмотрел на Наташу, — что характерно довольно близкая.

— Это просто отлично, у тебя есть шанс отдать сестру в надежные руки.

— Это в твои, что ли? — Андрей наклонил голову и стал внимательно рассматривать ладони Яна. — Я не понял, ты, что мне в родственники набиваешься?

— Может, и набиваюсь, но прежде чем жениться, можно мне с невестой познакомиться?

— Ну, ты упертый, я ж тебе говорю: маленькая она еще.

— Андрюха, по-моему, ты просто балбес, какая она маленькая, посмотри? Ты просто не заметил, как она выросла, смотри какая красавица.

— Насчет красавицы, пардон, это мы сами разберемся, по-семейному, а вот насчет «балбеса», это ты зря. Ты ж вроде в родственники мылишься, а обидные слова говоришь и кому?! — Андрей многозначительно поднял вверх указательный палец. — Мне, двоюродному брату своей будущей жены. Это ты зря.

Андрюха хотел строго постучать этим пальцем по столу, но не попал по столешнице и чуть не свалился со стула.

— О, да ты наклюкался, корешок мой Сенечка, — заметил Ян.

— Ничего подобного, трезв, как стекло, правда, немного остекленел с морозца, но всё в пределах нормы.

— Андрюха, ты вообще можешь нормально соображать? Ну, познакомь меня с ней, сам я чего-то робею.

— Это ты выпил мало, если бы выпил нормально, как я, то не робел бы.

Ян увидел, что девушка встала из-за стола и пошла прочь из комнаты. Он тут же подхватил Андрея подмышки и потянул его вслед. Они вышли в большую застекленную холодную веранду, где группками стояли несколько человек, мужчины курили. Девушка одна, в дальнем конце веранды, отвернувшись, смотрела в окно, в котором вряд ли можно было что-то увидеть кроме морозных узоров. Ян подтолкнул Андрея к Наташе, но тот и не думал обращать на неё внимание, только шарил по своим карманам.

— Ян, я, по-моему, сигареты где-то оставил.

Наташа, услышав голоса рядом с собой, обернулась. Андрей, наконец, её заметил.

— Натаха, привет. У тебя закурить не найдется? Я свои, где-то заныкал. А это Ян, но он говорит, что бросил курить. Наверное, брешет. Ян, у тебя нету закурить?

— Нет. Может, ты меня представишь девушке?

— Тебя, а что тебя представлять? Натаха, он говорит, что в тебя влюбился.

— Андрей! — Ян лупонул Андрея под ребра и покраснел, так что уши стали, как два раскаленных вареника.

— Натаха, чего он дерется? — Андрей схватился за бок. — Сам мне уже неделю только и поет: жить без неё не могу, жить без неё не могу. Представляешь, придурок, двадцать пять рублей угробил на букет. Приехал к тебе в общагу, а тебя нету, уехала. Представляешь, двадцать пять рублей, в кабак сходить можно. Но ты не думай, я тебя защищаю, ты ж моя сеструха, хоть и двоюродная. Я ж тебя вот такой помню, за гусями с лозиной гонялась.

— Андрей, ты закроешь свой рот? — Ян уже не выдерживал.

— Чего сразу рот? Ты сам меня просил познакомить, вот я вас и познакомил. А про гусей всё — истинная правда. Скажи, Натаха? Вот такая малюсенькая, — Андрей попытался наклониться поближе к полу, чтобы показать, какая малюсенькая, но чуть не упал, — росточком, как гусь, а деловая, как председатель колхоза.

Ян увидел, что девушка возмутилась и собирается уйти.

— Наташа, вы извините его, он маленько перебрал. Мы сегодня почти ничего толком не ели, в снегу застряли, вот его и развезло, а так он отличный парень.

— Я знаю… с детства. Он вам про меня уже всё рассказал или только про лозину и гусей?

— Нет, ничего не рассказывал. Я вообще только что узнал, что вы его сестра.

— А целую неделю вы ему про кого рассказывали?

— Про вас, только я не знал, что вы это вы. То есть я знал, что это вы, только не знал, что вы с Андреем родственники.

В доме и на улице начались какие-то энергичные приготовления. Все вдруг стали искать свою верхнюю одежду, надевать шапки и шарфы. В дверях на выходе образовалась очередь. К ребятам подошел дядя Сеня, обнял их своими могучими руками.

— Наталка, забирай хлопцев, выходите на улицу. У нас тут есть один изобретатель-рационализатор, так он, растуды его, целый месяц новогодний фейерверк готовил. В область за химикатами ездил. Говорит, что будет, как в Москве на Красной площади.

Наташа, недовольно хмыкнула и упорхнула вглубь дома. Ян помог одеться Андрею, тот никак не мог попасть в рукава.

Во дворе собралась толпа, все участвующие в празднествах еще и соседи набежали. Местный «Нобель» вбил в землю приличный деревянный кол и сейчас к нему прилаживал штуку, похожую на большую конфету. Ракета выглядела празднично, обмотанная блестящей фольгой разных цветов.

— А, не гахнет? — сомневались два мужика с сигаретами.

— Та, ну, что ж вы делаете. Вы б еще костер под ней развели, — возмущался местный Эдисон, — отойдите с цигарками, ну, никакой техники безопасности.

Дядя Сеня тоже смотрел на приготовления с недоверием:

— Семён, ты хоть мне и тёзка, но ты поосторожней. Смотри, хату мне не спали. Ты эту заразу хоть бы за двором воткнул, что ли, а то сомневаюсь я что-то.

— Семён Кузьмич, вы ж меня знаете, всё будет, как в лучших домах, как на ВДНХ, даже лучше.

— Вот именно, знаю. Поэтому и предупреждаю. Ты думаешь, я забыл, как ты в прошлом годе жигуленок бригадирский из грязи вытаскивал? Так зацепил, что не только бампер, но и мотор отвалился.

— Так тож не я, то Мыкола дёрнув, а надо было потихоньку. Я ж ёму командував. А тут в меня точный расчет, на медицинских весах, усе чисто дилыв, як в аптеке — всё по полочкам и на каждой полочке бирочка. Древний китайский рецепт, они еще против Чингисхана такими ракетами воевали, я только немного усовершенствовал. Та отойдите вы с цигарками, — отгонял самых любопытных пиротехник.

— Ото ж, я и переживаю, что китайский. Может они вспомнили про Даманский и тебе гадость, какую подсунули. У нас сейчас с ними напряжонка.

— Ну, то ж сейчас, а то тринадцатый век, секретный рецепт.

— Если он секретный, то где ж ты его взял?

— Друг дал, вместе в техникуме учились на ветеринарном, а ему какой-то историк с КГБ.

— А, что в КГБ историки?

— Та, там кого только нету. Не мешайте! Уже всё — закончил.

Семён стал отгонять народ на безопасное расстояние.

— Вы не переживайте, всем будет видно. Ракета полетит, а потом еще в воздухе три взрыва, называется «хризантема».

Ян искал Наталью. В белой шубке и в накинутом на голову платке, он её сразу не узнал. Она стояла с противоположной стороны двора у каменного входа в погреб совсем одна. Ян стал протискиваться сквозь толпу, отгоняемых Семёном людей, поближе к Наташе.

Семён поджег фитиль и начал обратный отсчет: «Десять, девять, восемь, семь, шесть».

На пятой секунде так бахнуло, что все присели, а ракета заискрилась снизу, подскочила метра на два вверх, потом метнулась в сторону, ударилась об дверь погреба и упала под ноги Наташе.

У Яна в голове, как будто щелкнул выключатель. Он толкнул стоящего впереди дядьку, сделал два шага, понял, что может не успеть и прыгнул на Наталью, сбивая её с ног. Они рухнули вдвоем, а за спиной взорвалось раз, потом второй и наконец, третий.

В воздухе весело летали части праздничного фейерверка, рассыпаясь разноцветными искрами. Деревянная дверь погреба горела. Оглушенный народ в изумлении смотрел на это безобразие, многие в лежачем положении. Семён на четвереньках по снегу пробирался к калитке, чтобы побыстрей смыться.

Тишину после взрыва нарушил тихий, почти шепот, голос дяди Сени:

— Семён, я ж тебя предупреждал за эти «хризантемы», ну, держись, теперь убью.

Семён вскочил на ноги и бросился бегом в узкий проем калитки, за ним следом дядя Сеня.

Ян лежал на Наталье, в ушах стоял звон, но сквозь гарь он ощущал запах её волос и тонкий приятный запах духов. Они лежали щека к щеке, так что губы Яна располагались, как раз у ушка девушки.

— Ты жива, — он первый раз в жизни, сказал ей ты, — с тобой всё в порядке?

— Спасибо, если ты меня не раздавишь, останусь жива.

Если честно, то Яну было очень уютно и удобно. Он ощущал своей щекой бархатистую кожу её щеки и даже, вроде бы как нечаянно ткнулся носом ей в ушко. Всё было просто прекрасно, к сожалению надо было вставать.

Куртка Яна дымилась, когда они вышли из-за каменного выхода из погреба, именно он спас их обоих от взрыва. На них посыпались только искры и ошметки от ракеты, но Ян так плотно укрыл Наташу, что на её шубке не было, ни одного прожога, чего не скажешь о куртке Яна.

Они вышли из-за погреба, как из-за декораций на театральной сцене. Чадящий дым от горящей двери и вымазанная сажей физиономия Яна усиливали эффект театральности, от куртки шел толи дым, толи пар. К Наташе только сейчас пришел испуг, она с удивлением смотрела на пятачок метра два в диаметре перед дверью, на котором не осталось ни грамма снега, а только почерневшая от взрыва прошлогодняя трава.

Именно в этом месте она стояла, когда ракета ударилась в дверь. Наташа с Яном вышли, взявшись за руки, в центр этого пятака, а все на них смотрели, как на пришельцев с того света.

— А, что? Хорошая пара, — сделал невозмутимый вывод, вмиг протрезвевший Андрей, — Наташка — красавица, а Ян, он тоже ничего, только морда замурзанная.

* * *

Деньги на новую куртку Яну собрали вскладчину все родственники Андрюхи, всё-таки спаситель первой красавицы рода Кириченко. Семён тоже не остался в долгу и пообещал всем всё вернуть, конечно, когда деньги будут — обещание не есть расточительство. Но одно обещание дядя Сеня из него не только вытряс, но и заставил выполнить. Уже на следующий день с утра, несмотря на праздники, Семён строгал и пилил — навешивал новую дверь в погребе.

Ян хоть и пострадал, но был счастлив. Всё оставшееся время до отъезда он провел с Наташей, насколько позволяли приличия сельского уклада. Поцеловал он её только один раз, когда они расставались, но эйфория от этого была больше, чем от ночи бурной плотской любви.

Теперь он точно знал, что девушки из третьей категории существуют и одна из них точно для него. Ему очень хотелось встретиться с Петром Андреевичем, познакомить его с Наташей, рассказать, как он её нашел. Про метель, про взрыв, который сразу разрушил между ними все преграды, но сразу после возвращения из Красноивановки началась сессия. Ян не был отличником, как Наташа и поэтому ему приходилось в поте лица готовиться к экзаменам, досдавать курсовые проекты и задания до которых не дошли руки во время семестра. Дня на всё это не хватало, приходилось частенько просиживать ночи напролет за конспектами и чертежами. Поездка к Петру Андреевичу снова откладывалась.

Однажды он проезжал мимо кладбища, на котором они были летом вместе с Петром Андреевичем. В этот день Яну надо было срочно отвезти конспект на Черемушки к однокурснику, поэтому он сразу после экзамена, несмотря на бессонную ночь, двинулся в путь. Погода была холодной и промозглой, обычная одесская зима. В автобусе было тепло и нашлось даже свободное место у окна.

У ворот кладбища Ян снова увидел большую красивую машину и того же мужчину с седыми висками. Он никак не мог вспомнить, где же он его видел. Ян выскочил из автобуса и быстрым шагом пошел за мужчиной вглубь кладбища, чтобы подойти поближе и рассмотреть.

Мужчина шёл по аллеям, осматриваясь, видимо он плохо знал дорогу. Ян следовал за ним, не приближаясь слишком близко, ему хотелось узнать: к кому же тот пришел? Может быть, это дало бы толчок памяти.

Наконец мужчина подошел к невысокой оградке, за которой располагались два совсем одинаковых памятника со звездочками наверху. К металлическим пирамидам был привинчены фарфоровые потемневшие фотографии и таблички с фамилиями и датами прожитых жизней.

На одной было написано: «Зозуля Петр Андреевич. 1926–1978». Ян остолбенел, а мужчина положил на могилку цветы и застыл в задумчивости. Так он постоял несколько минут, достал из кармана плоскую стальную фляжку, налил себе в маленькую блестящую рюмку, выпил без закуски.

Ян стоял у него за спиной, он не мог у него не спросить: «Вы были знакомы с Петром Андреевичем»? Солидный мужчина в красивом костюме и стильном галстуке в крупную полоску повернулся и посмотрел на Яна. В его глазах отразился интерес, затем недоверие, наконец, радость. Он собрался о чем-то спросить Яна, но…

— Молодой человек, молодой человек, спать ночью надо, а у нас конечная — автобус дальше не идет.

Ян вскочил с кресла, натянул шапку, взял в руку дипломат с конспектами и вышел из автобуса. Теперь он точно знал, где он видел мужчину с сединой на висках.

Ян быстро нашел квартиру одногруппника, отдал конспект. Ему снова не терпелось вернуться к воротам кладбища. Он вышел на остановке напротив ворот, перешел через дорогу. У ворот никого не было, ни цветочниц, ни лотков с церковными товарами, ни машин. Даже сами ворота были закрыты, войти можно было только через калитку. Он по памяти прошел тот же путь и вышел к низенькой оградке, за которой помещались два памятника со звездами. Он присел на скамеечку, вкопанную рядом, и долго рассматривал фотографию, на которой был изображен тот самый бравый морячок в бескозырке и без усов щеточкой с обложки зачитанной книжки из сейфа Петра Андреевича Зозули.