Звонок в дверь раздался рано утром.

Он был один, родители были на работе, а бабушка еще накануне уехала к его тетке, поэтому он был предоставлен самому себе.

Кореец улыбнулся с порога и поставил на пол сумку — на вид тяжелую, в которой что-то громыхнуло в тот момент, когда она коснулась пола.

— Иди, позавтракай, — сказал он, когда они обменялись рукопожатиями.

— Да я не особо голодный, — несколько смущенно ответил Кореец.

— Я же не спрашиваю тебя, голодный ты или нет, верно? — весело спросил он, улыбнувшись. Поэтому отказываться нельзя. Вот если бы я спросил — «хочешь ты кушать или нет» — тогда другое дело. Логично?

— Куда уж логичней, — пробормотал Кореец, направляясь на кухню.

— Слушай, а ты сам-то почему ничего не ешь? — поинтересовался Кореец с набитым ртом.

— Да как-то не складывается у меня с завтраком. Обычно вскочил, умылся и в школу. Люблю поспать подольше.

— Понятно, — промычал Кореец. Поэтому, наверное, тебе бабушка тоже вопросов не задает, хочешь ты кушать или не хочешь. Кладет в тарелку и не открутишься.

— Угу, — подтвердил он, допивая чай. Ну что, идем?

— Идем, — сказал Кореец, вылезая из-за стола. Посмотрим на твои успехи.

— Ну, и как результат? — поинтересовался Кореец, с любопытством изучая клюшку. Даже невооруженным взглядом было видно, что она сильно изменилась за эти недели. В тех местах, где он хватался за нее руками, ребра закруглились и отшлифовались, в этих местах поверхность была покрыта темными потеками и пятнами. — Судя по всему, ты времени зря не терял.

— Пятнадцать минут, — ответил он с гордостью.

— Сколько, сколько? — недоверчиво переспросил Кореец. Ты сказал «минут» или мне послышалось? Ты, наверное, имел в виду, считаешь до пятнадцати? Так это всего секунд десять — пятнадцать, даже если считать, не торопясь.

Он молча подтащил к импровизированному турнику табурет и залез на него.

— Можешь засекать, время пошло, и, перенеся подбородок выше перекладины, повис на руках. Руки привычно обхватили ребристую, но уже давно не шершавую и такую до боли знакомую поверхность. Его прогресс в этом упражнении был таким быстрым, что он удивлялся сам себе. Трудно сказать, в чем была причина — то ли она заключалась в том, что изначально выбрал самую неподходящую поверхность для упражнения, то ли спустя некоторое время его руки уже использовали грани клюшки как дополнительные опоры, он не знал. Мозоли на руках набухали и рвались, в эти дни ему было мучительно больно и казалось невероятным, что он удерживает свое тело на весу, разгибая плавно руки в те моменты, когда казалось уже невозможно было держаться дальше — но и тогда он делал это максимально медленно.

— Ну что, теперь веришь? — спросил он, продолжая удерживать подбородок выше уровня перекладины. — а еще я вот так могу, смотри, — и он отпустил одну руку, продолжая удерживать свой вес на одной руке. Это было трудно — значительно трудней, чем висеть на двух руках, но тогда, когда ему надоело висеть столько времени на двух руках, он решил, что упражнение с одной рукой будет куда более эффективным, и он сможет использовать высвободившееся время для того, чтобы тренировать удар на газетах.

Вместо ответа Кореец присвистнул.

— Ладно уж, слезай оттуда, а то целый день провисишь. Ты, кстати, случаем подтягиваться не пробовал?

Он, плавно разогнув руку, спрыгнул. Рука разгибалась с трудом, как обычно, и он массировал плечо второй, менее уставшей рукой.

— Нет, подтягиваться не пробовал. Ты же сказал, что надо делать только это упражнение. Верно?

— Ага, подтвердил Кореец. Не подтягивался и ладно — и улыбнулся.

Они подошли к висевшей на стене подшивке.

— Тут ты тоже меня чем-нибудь удивишь? — поинтересовался Кореец с любопытством.

Накануне вечером он постарался в меру своих сил привести подшивку в порядок. Обкромсанные и надорванные листы он ободрал, но все равно выглядела подшивка растрепанной и уже очень слабо напоминала аккуратный календарь, висящий на стене.

— Тут вряд ли удивлю. Занимаюсь, все, как ты мне и показывал.

Кореец подошел поближе и провел рукой по газетам. Сначала по поверхности, потом прошелестел ею, как будто проверял толщину книги и общее количество страниц. Затем он почему-то приподнял ее и заглянул за нее — изучая, потрогал рукой стену и вернул подшивку обратно.

— Ты не помнишь, сколько было листов сначала и сколько ты оборвал? — поинтересовался Кореец.

— Не-а. Не считал. Да практически сам и не обрывал. Листы сами измочаливаются в середине и перестают держаться. Рвутся. От центра к краям — так что и рвать не приходится. Помолотишь-помолотишь — вот и нет листка.

— Покажи-ка, — попросил Кореец и уселся на софу. Он посадил на колени плюшевого медведя и выглядел со стороны почему-то ужасно комично.

Ему показалось в этот момент, что комната полна зрителей и, слегка волнуясь, подошел к подшивке. Чувствуя спиной, что Кореец внимательно наблюдает за ним, он нанес первый удар максимально технично, ему не приходилось вспоминать все составляющие правильного удара. В момент касания кулаком газеты он усилил удар рывком бедер и сразу же нанес удар левой. У него не оставалось времени на подсчет вдохов и выдохов, и он даже не считал свои удары.

Идею о том, чтобы считать каждый удар давно пришлось отбросить — потому что счет получался только до десятого удара. В первые дни он мог досчитать до ста, но потом, когда он понял, что сто ударов это ничтожно мало, он начал просто засекать время — и уже не отвлекался на подсчеты.

Прикинув, что на один удар у него уходит секунда — он предположил, что за минуту он сможет ударить тридцать раз левой и столько же правой рукой. А за час — 1800 ударов каждой рукой. Он увеличивал длительность занятий каждый день — чтобы довести количество ударов до двух с половиной тысяч — наверное, потому, что он привык получать только пятерки, и цифра в пять тысяч казалась ему наиболее подходящей в качестве дневной нормы.

— Стоп, — неожиданно произнес Кореец, вставая с софы и бережно усаживая медведя на свое место. — Достаточно.

Он остановился и вытер пот с лица. Руки опять побаливали, но это ощущение стало настолько привычным, что он не обратил на это никакого внимания. После занятий на турнике ладони практически перестали болеть — потому что покрылись твердыми мозолями, которые решительно не хотели лопаться, от чего руки стали непривычно шершавыми.

— Ну, что? — спросил он встревоженно. Ему хотелось похвалы и такого же восхищенного присвиста, которым Кореец отметил его достижения на турнике, ему казалось, что он заслужил это.

— В целом нормально, — пробурчал Кореец. Подойдя к подшивке, он оторвал десяток листов и сказал — толстовато для тебя. — Слишком уж весело молотишь. Попробуй-ка вот сейчас.

Он развернулся к подшивке и провел еще серию. Разницу он ощутил с первого удара. Руку пронзила боль, но он не обратил на нее внимания, он не мог себе позволить ударить слабей, потому что наверняка за его спиной Кореец смотрел на него изучающее, и он знал, что бить нужно даже сильней, чем обычно — если, конечно, это вообще было возможно. И в момент каждого удара перед глазами почему-то против его воли вставала старая липа.

— Хватит, — неожиданно сказал Кореец. — Нормально. Если будешь бить по часу в день и больше — отрывай помимо того, что само отвалится еще один целый лист. Можно, я разрешаю.

— И что? Когда все листы кончатся — я смогу бить со всей силы в стену?

— Может быть сможешь, а может и нет. А может это тебе тогда уже и не понадобится, — ответил Кореец как всегда загадочно. Иногда трудно было судить о том, что именно Кореец имел в виду, а его ответы все чаще и чаще можно было истолковывать по- разному.

— Ну что, пошли заниматься? Сколько еще в квартире сидеть. Времени у нас с тобой мало.

— Послушай, я вот давно хочу тебя спросить, — он решился задать вопрос, который с некоторых пор стал его мучить. — Вот, предположим, научусь я бить со всей силы в стену. Отработаю до автоматизма те связки, которым ты меня научил. Но ведь я все равно никогда не смогу победить тебя, правда? — вопрос вырвался неожиданно для него самого и он покраснел.

Кореец пожал плечами и сказал, адресуясь куда-то в в пространство перед собой:

— Знаешь, скорее всего, ты действительно никогда не сможешь победить меня. Если, конечно, я буду заниматься в полную силу. И еще множество людей ты никогда не сможешь победить. Но в это же самое время никто не сможет победить тебя. Если ты будешь выжимать из себя все то, на что способен. Понял? — спросил Кореец и обернулся.

— Если никто не сможет никого победить, то в чем же тогда смысл этого всего? — спросил он нерешительно.

Кореец улыбнулся.

— Смысл заключается в том, что главное — победить самого себя. И тогда кто-то — тот, кто сильней и опытней тебя, причем несравнимо опытней тебя, кто к примеру занимался с пятимесячного возраста, сможет тебя победить технически — рожу тебе набить или сломать что-нибудь, но победить тебя — тебя самого, он уже не сможет. Сможет убить или покалечить, но не победить.

И еще. Таких людей не так уж и много, мне кажется. И если этот гипотетический «некто» занимался всю свою жизнь, чтобы стать таким, каким он стал, наверняка у него есть дела поважней, чем пытаться кого-нибудь обидеть или сделать больно просто из интереса. Подумай об этом на досуге как-нибудь.

Кореец продолжил:

— Ты же не станешь заниматься только тренировками остаток своей жизни. Ты же, наверное, после школы не в институт физкультуры собираешься поступать, чтобы стать лучшим в том, чтобы бить кулаками в стену, а?

Дело-то не в этом. А дело в том, чтобы не дать никому себя победить в том, чем ты занимаешься. И небольшое поражение — это не проигрыш во всем.

Он заворожено слушал — и то, что говорил Кореец, откладывалось в его памяти. Он знал, что запомнит эти слова и возможно именно в них и заключается основной смысл их занятий.

— И еще, — Кореец не закончил свою удивительно длинную для него речь, — я немногому смог тебя научить, да и есть множество вещей, которым можно научиться только самостоятельно. Хотелось бы думать, что правильный путь я тебе показал — и просто научил тебя, как сделать самый первый шаг. Второй шаг, если ты конечно захочешь, ты сделаешь уже сам.

Произнеся это, Кореец посмотрел в окно и сказал уже совсем другим голосом — со своей обычной интонацией:

— Что-то заболтались мы с тобой. Время идет — пара часов пролетела незаметно. Денек отличный сегодня будет, пора пожалуй идти.

И действительно, лучи солнца заливали всю комнату светом и стекла на стенке с книгами отражали лучи во все стороны. Полки были уставлены книгами — ни одной из которых он не прочел этим летом. Даже красный том Дюма валялся нетронутым — и он, как ни сосредотачивался, не смог вспомнить названия содержащегося в нем романа.

Под потолком комнаты висели пластмассовые модели самолетов и лениво шевелились в невидимых потоках воздуха.

— На сегодня у нас еще один важный урок, спрашивал ты как-то про силу духа, вот и закончим эту тему — про силу мускулов и другую силу.

Кореец подмигнул ему, и они направились в прихожую обуваться. Кореец подхватил свою опять громыхнувшую сумку, и они поскакали через две ступеньки вниз во двор.