Улица встретила их жаром. К полудню воздух накалился, начало августа выдалось непривычно жарким, даже деревья казалось с трудом шевелили листвой в надежде вызвать ветерок, но и это им не удавалось. В голове крутилась мысль о том, как хорошо было бы махнуть на Волгу и поваляться там на пляже, но он отмахнулся от этой мысли.

Он знал, что Кореец скоро уезжает, но старался отгонять от себя эту мысль. Ему ужасно хотелось, чтобы это лето, стремительно несущееся к излету, никогда не закончилось, чтобы рядом всегда был Кореец, ставший его лучшим и единственным другом, настолько близким, что ему трудно было бы выразить свои эмоции словами. Но он это чувствовал — и чем ближе было расставание, тем тяжелей ему становилось.

Но сейчас они были вместе, солнце немилосердно палило с высоты, и эти мысли не преследовали его.

Он сам неожиданно удивился тому, насколько он привык к школьному двору. Деревья разрослись так густо, что тут их встретило даже какое-то подобие тени. Неожиданно все тут стало настолько близким и привычным, что он с удивлением поймал себя на том, что подумал «домашним». Раньше он всегда ненавидел это место — но как же все изменилось за каких-то два с небольшим месяца.

— Ну что, — сказал Кореец, когда они немного размялись и прокрутили обычную разминочную программу. Легкий спарринг?

И он молча автоматически занял привычную уже боевую стойку.

В их единоборствах Кореец всегда начинал с простых и уже отработанных и понятных ему движений — нападал и защищался от его ответных ударов, следил за тем, как он защищается и указывал на ошибки — казалось, его дыхание вообще не сбивается и он никогда не производил впечатления запыхавшегося или уставшего.

Кореец почти не хвалил его — только иногда одобрительно хмыкал, но и эта похвала делала его гордым и будто вдыхала в него новые силы.

Всегда — без исключений — Кореец вводил в поединок новый элемент, какой-то неожиданный удар или защитное движение — и он старался быть готовым к этому, вспоминая как в самом начале их занятий Кореец всегда заставал его этим врасплох, и он пропускал такие удары, которые Кореец хоть и наносил не в полную силу, но этого всегда хватало для того, чтобы он валился на землю и долго приходил в себя.

Он стал понимать, что такое «движения», даже не доведенные до автоматизма, а просто ставшие естественными, иногда он не мог увидеть или предугадать следующий удар, но все реже Корейцу удавалось его подловить — его предплечья и бедра ставили защитный блок автоматически, а их поединок все больше и больше напоминал какой-то сложный танец с вихрем непонятных движений.

Впрочем, в этот раз их поединок закончился иначе. Кореец поймал его кулак в воздухе ладонью и улыбнулся.

Можно было предположить, что он удовлетворен результатом, хоть и не произнес по своему обыкновению ни единого слова.

— Давай отдохнем немного, — сказал Кореец, и они плюхнулись прямо в густую траву неподалеку от той самой липы. Шрам на ее стволе был практически не виден, она шелестела листьями и в ее тени было на удивление уютно и спокойно.

— Знаешь, — сказал Кореец, покусывая сорванный листок травы. А ведь я тоже не особо популярен у себя в классе. Как и ты. Меня, конечно, особо не донимают всякие хулиганы, которых у нас хватает — на Дальнем Востоке всегда всякой шантрапы было навалом, особенно в портовых городах. Но и дружбы я там особой ни с кем не завел. Это было классное лето. Наверное, вообще лучшее. Жаль, что меня вряд ли сюда отправят еще. Спасибо тебе.

Он в полном изумлении слушал Корейца.

Не нашедшись, что ответить, он промолчал, только грусть и щемящая тоска от близящегося расставания накатила опять.

— Помнишь тот фильм. «Пираты ХХ века»? — спросил Кореец. — Что тебе в нем понравилось больше всего?

Он усмехнулся. — Честно? Мне понравилось даже не то, как боцман там ломал доски и крутил нунчаки. В самом конце — помнишь, когда у них катер заглох и кому-то нужно было возвращаться — все посмотрели не на боцмана с его приемами, а на главного героя. И он пошел. Вернее нырнул и поплыл назад, просто потому что на него все надеялись. Девушка там так на него взглянула… Но ничего не сказала вроде. Посмотрела, а он нырнул и поплыл. Вот ее взгляд мне и запомнился. Знаешь, на меня так никогда не смотрели…

Кореец как-то странно хмыкнул, продолжая покусывать травинку. Потом он выплюнул ее и начал выбирать себе другую, казалось, полностью поглощенный этим занятием. Наконец выбрал и сорвал. Откинувшись на спину, спросил:

— А у тебя есть девушка?

Вопрос был задан таким безразличным тоном, как будто был самым незначительным из всех, но ему показалось, что Корейцу почему-то очень важно услышать ответ.

— Нет, — усмехнулся он. — Нет, и не было никогда. Я же самый маленький. Все одноклассницы всегда на голову выше меня были. И гуляют они с девяти- да десятиклассниками. Ну, кое с кем из нашего класса тоже. Но я… — тут он усмехнулся. — Я у них никогда как кандидатура не рассматривался. Да и вряд ли буду рассматриваться. На меня никто ж из них и не посмотрит. То, что я отличник — это мне плюсов, знаешь, не добавляет.

— А при чем тут отличник да отличник, — резко спросил Кореец. — Что ты заладил про свои пятерки. Разве это имеет значение? Ты же знаешь много всего, с тобой разговаривать интересно, ты книг прочел как все остальные вместе взятые, наверное. И что, что ты младше? Какая разница?

— Да такая и разница, — ответил он спокойно. Его немного удивила неожиданная эмоциональность Корейца, но тем не менее он спокойно продолжил развивать свою мысль.

— Пусть я книг много прочитал, хорошо, списать у меня можно, и это плюс, я не спорю, — он тоже сорвал травинку и начал ее задумчиво грызть.

— Но им не это нужно. Они прекрасно видят, что я портфель может и могу помочь донести, но если кто-то вдруг пристанет — ПТУ-шники какие-нибудь, или интернатовские вон — оттуда, где мы с тобой познакомились, защитить я их уже и не смогу. А если бы даже и мог — у нас знаешь, не Дальний Восток. Он задумался и продолжил:

— У нас тут Поволжье, ничего нет. Джинсы знаешь сколько стоят на рынке? Двести рублей. А зарплаты по сто двадцать в месяц. Вроде бы и разрешается теперь иногда не в школьной форме ходить — а что я надену кроме нее, если даже за деньги ничего не купишь. Завидный кавалер, нечего сказать, — добавил он с сарказмом и посмотрел на дырку в кедах.

Пока он выдавал эту тираду, Кореец сосредоточенно грыз свою травинку, казалось, он и не слушал его вовсе, полностью погруженный в свои мысли. И потом внезапно произнес, перескочив опять на фильм:

— А ты прав. Посмотрела она на него здорово. С восхищением посмотрела. А он нырнул и поплыл. Спасать их всех. Хоть доски и не ломал, — тут Кореец хмыкнул. — И ведь спас. И обратно поплыл. Кино — кино. В жизни он точно бы не вернулся. Думаю, если на тебя так смотрят и восхищаются, то ты уже не жилец. Это так… Приободрить немного. Типа, плыви, герой, мы тебя любим.

И продолжил:

— А на самом-то деле это все вранье. И им всегда от тебя что-то нужно. Не ты нужен — какой ты есть на самом деле. На это им всегда наплевать. Им нужно только то, что ты можешь. И то, что ты можешь им дать. Портфель отнести, или контрольную списать. Или денег у тебя куча, чтобы у фарцовщиков покупать джинсы да пластинки виниловые. «Абба» какая-нибудь, — добавил он почему-то и презрительно сплюнул.

— И тогда да. Тогда она на тебя посмотрит. Таким взглядом. А может и тогда не посмотрит, — Кореец замолчал, было видно, что он думает о чем-то своем и казалось очевидным то, что это не самые приятные воспоминания.

— Как знать, — добавил Кореец внезапно. — Может быть тебе и повезет. И однажды ты его прочитаешь, это восхищение в глазах. А если и нет, если этого никогда и не случится, ты справишься. Как сейчас. Когда в лепешку расшибаешься, а все равно, чтобы ты ни делал лучше всех — все будут это воспринимать как должное, как будто так оно и должно быть.

— А почему ты это все говоришь? — удивленно спросил он. У тебя что-то случилось такое в прошлом?

Кореец грустно усмехнулся и не ответил. Вместо этого произнес:

— Нужно всегда быть готовым ко всему. Это очень трудно. Но…нужно быть даже готовым к тому, что тебя предадут, — добавил Кореец совсем неожиданную фразу. Будь готов ко всему, и все равно — сделав паузу, он закончил — делай, что должен. А там уж будь что будет.

Произнеся эти слова, он вдруг неожиданно улыбнулся:

— Извини, что-то меня занесло непонятно куда, не знаю уж и почему.

Кореец пружинисто вспрыгнул на ноги и подошел к своей сумке.

Он продолжал валяться на траве, стараясь переварить слова Корейца и понять, что же тот имел в виду и какую цель преследовал этим разговором, но как только тот открыл сумку, его внимание было сразу приковано к ней. Он с любопытством следил за Корейцем и строил догадку за догадкой о том, что же находится в этой сумке.

— Так вот, мы с тобой говорили как-то о силе духа, — сказал Кореец. — В плане физической силы я с тобой согласен, конечно. Чем сильней рука — тем сильней можно ударить, тут и спорить не о чем. Но сейчас попробуем мы с тобой проверить это все на наглядных примерах.

С этими словами Кореец начал доставать из сумки кирпичи. Он вдруг понял, что вся его сумка была набита кирпичами, это были красивые и ровные красные кирпичи — один к одному как на подбор.

Кореец бережно доставал их один за другим и проводил по каждому ладонью.

— Тут у вас неподалеку гаражи строят, так я прихватил несколько кирпичиков, — произнес он с улыбкой.

Выложив кирпичи в ряд, Кореец неторопливо и внимательно изучил их все, некоторые поднял и зачем-то придирчиво рассматривал какое-то время, после чего посмотрел на него.

— В фильме боцман здорово доски ломал, чего там. Но мы-то с тобой не знаем, что это за доски были. А доска доске рознь. Сосна — это сосна, липа, — Кореец усмехнулся, — это липа, а береза, к примеру, это береза. У каждого дерева свои волокна, какая-то древесина тверже, какая-то мягче. Какая-то вообще по волокнам разлетается без проблем. А вот кирпич, это всегда кирпич, — Кореец улыбнулся.

— Ничем не хуже доски, — с этими словами Кореец тщательно установил два кирпича вертикально на торцы и положил сверху, бережно отряхнув невидимую пыль и крошки с поверхности, третий кирпич.

— Прямо как для игры в городки, — пробормотал он.

— Ага, — согласился Кореец, с очевидным удовольствием поглаживая верхний кирпич. — Только в городки мы играть не станем, для этого чурбачки нужны, а кирпичи нам для другого пригодятся.

Он все еще не понимал, к чему клонит Кореец, но вдруг очевидная разгадка дошла до его сознания, и он с удивлением спросил:

— Ты будешь ломать кирпичи?

— Нет, — ответил Кореец. — Это будешь делать ты, а не я.

— Я? — в изумлении открыв рот, спросил он. — Ты что, серьезно? Да мне его никогда не сломать. Ты что, смеешься надо мной? Я фильм недавно смотрел про десантников, не помню его названия, но там парень служить пришел. Или это журналист был, которого про десантников написать послали. Короче, там десантники кирпичи ломали ребром ладони. Так он тоже ударил. Потом его в лазарет отправили, сломать он кирпич не смог, зато повредил себе что-то в руке. Не помнишь?

Кореец вдруг внезапно посуровел:

— Не помню я никакого фильма про десантников, и не знаю, что они там ломали и зачем. И знать не желаю. Десантники тут не при чем, тут только нас двое. Ты и я. И этот кирпич. Ты же сам говорил про сильную руку, чем сильней рука, тем удар сильней. Разве не так?

— Знаешь, — произнес он. — Все конечно так, но это бред какой-то. Как я могу камень рукой сломать? У меня рука разлетится скорее, чем он. Ну да, я говорил про силу. Но при чем тут это, при чем тут сила духа — может, ты мне объяснишь?

— Ну, не камень, предположим, а кирпич. Что это ты так раскипятился? Успокойся и послушай.

Он замолчал. «Послушай», — подумал он про себя. «Что тут слушать?». Ему показалось, что солнце зашло за тучи и повеяло прохладой, он поднял голову вверх и убедился, что ошибся, и солнце все так же весело светит в небе.

— Так вот, если ты уже успокоился, я тебе объясню, — начал Кореец.

— Разбить кирпич несложно.

Он усмехнулся, но не возразил Корейцу — и продолжил внимательно слушать.

— Несложно, — повторил Кореец. — Это не камень. Камень тоже можно разбить, но если ты готов потратить всю жизнь на тренировки, тогда у тебя однажды получится, а может и не получится. Но с кирпичом ситуация другая. Он не такой уж и прочный, как выглядит. Тем более вот такой, красный. Считается, что разбить его можно простой физической силой. Раз — и разбил. Только на силе мышц. Таким же образом можно разбить и два кирпича, если их положить один на другой. И даже три. Но вот разбить четыре кирпича, положенных один на другой — простой физической силой — уже нельзя. Но есть мастера, которые разбивают и четыре, и пять и шесть кирпичей. Вот ты сам как думаешь, почему это у них получается?

— Ну… — он задумался. — Наверное, как раз и тренируются всю жизнь. Вот и разбивают, — предположил он.

— Не исключено, что ты прав, — согласился Кореец. — Но можно предположить, что тренируют они не только силу, но и дух. Внутреннюю энергию, сосредоточенность, концентрацию — все вместе. Все вместе и называется сила духа. Сила духа и воли. На компоненты разложить трудно, да и не нужно.

— А поскольку ты действительно занимаешься всего пару месяцев, то пять кирпичей сразу тебе разбивать и не придется. Тут Кореец засмеялся — да я бы столько и не унес, пожалуй, им бы гаражи было не из чего строить.

Он серьезно добавил:

— Так можно вместе сходить. Когда эти разобью, конечно, — и они оба весело засмеялись.

— Так вот, продолжим. Разбить тебе нужно всего один кирпич. Ты, конечно, серьезно тренировал удар и достиг определенных результатов, но я вот думаю, что кирпич ты все-таки не сломаешь. Вот давай-ка и проверим. С этими словами Кореец зачем-то приподнял верхний кирпич и еще раз внимательно его рассмотрел. — Хороший кирпич, аккуратный, — пробормотал Кореец и положил его опять сверху.

— Встань рядом на левое колено — посмотри на него, рукой потрогай. Постарайся сосредоточиться. Подумай о том, что это все-таки кирпич, а не враг. Очисти свое сознание, расслабься, представь, что это не кирпич, а просто кусок картона, который покрасили в красный цвет. Когда ощутишь, что сосредоточился и сконцентрировался — тогда бей.

— А как бить? Озадаченно спросил он. Ребром ладони?

— Нет, никакого ребра ладони. Ты каким ударом по газетам своим бьешь? Таким же. Обычный удар, ударная поверхность — сжал руку в кулак покрепче и бей.

Мысль о том, что бить надо сверху вниз по кирпичу с риском раздробить многострадальные костяшки кулака ему совсем не понравилась. Он присел рядом с домиком из кирпичей на корточки и встал на одно колено.

Каким образом сосредотачиваться и концентрироваться было совершенно непонятно и он начал с того, что провел ладонью по верхней поверхности кирпича. Кирпич был шершавым и даже при легком прикосновении казался твердым. К одной выбоинке на поверхности пристала паутинка, он осторожно отцепил ее, она полетела, и он проводил ее взглядом. Потом на глаза ему попалась прилипшая травинка, и он заботливо смахнул и ее. Теперь поверхность была чистой, как будто это был новый кирпич, ему даже показалось, что солнце отражается в гладкой красной поверхности.

Сочтя, что достаточно сконцентрировался, он крепко сжал в кулак правую руку, несколько раз глубоко вдохнул и на выдохе резко ударил.

Трудно сказать, чего он ожидал. Привычной резкой боли, как при ударе по газетам, того, что кирпич разлетится на куски или чего-то еще, но он внезапно понял, что ничего не произошло. Кирпич лежал перед ним абсолютно нетронутый, казалось, что он невозмутимо насмехается над ним и его бесплодными попытками, переведя взгляд на кулак, он увидел, что кулак тоже остался без изменений. Присохшие корочки на сформировавшихся мозолях не отлетели, ни одной самой малейшей царапины или новой ссадины не образовалось на поверхности кулака.

И тут он физически ощутил тишину. Даже ветерок казалось прекратил играть листьями деревьев и машины не сигналили на улице неподалеку. Вокруг все замерло, и только теперь он понял, что произошло. Его уши покраснели, он ощутил, что лицо пылает от стыда, и он несмело поднял глаза на Корейца.

Кореец смотрел на него с презрением.