…Где-то рядом движение. Живое тепло.

– Ну чего там? Не шевелится? – В мальчишеском хрипловатом дисканте азарт смешан с изрядной толикой опаски.

– Не пойму чего-то… – Нетерпеливое посапывание ближе. – Кажись, не дышит… Не разобрать.

– Ну так ты краешек-то пошевели! – командует первый.

– Сам шевели, – огрызается второй. Сопение становится громче.

– Да че ты боишься, он окоченел уже весь, не прыгнет.

– Вот иди и сам проверяй.

– Давай палкой ткнем, – предложил изобретательный дискант. – Говорят, если мертвяку в ухо палку сунуть, то он сразу и брякнется.

– Так чего ему брякаться, если он уже в лежке? – резонно возразил второй голос.

– Ну хоть проверим, что он и вправду мертвяк.

– Тебе палку в ухо сунь – ты тоже брякнешься, хоть и живой, – заметил рассудительный второй.

– Слабо тебе его потрясти – так и скажи.

– А вдруг он живой?

– Да ты на рожу его посмотри! Он же синий весь. Такие живыми не бывают… Помнишь мужика в прошлом месяце? Ну точно такой же был! А пацаны с него бутылку «наливайки» взяли. Может, и у этого тоже чего в карманах… – Обладатель дисканта воодушевился, вдохновленный перспективой заполучить неведомые сокровища, и, утратив осторожность, переместился.

Источники сытого, теплого живого духа приблизились настолько, что дотянуться до них стало легко и безопасно. Дотянуться и выпить. Жадно, одним глотком. Убить злобную, сосущую пустоту внутри.

«Дискант» крупнее и упитаннее. Энергия из него прямо хлещет. Чуть приправленная грязью нечистой ауры, но все равно съедобная. Подтянуть его к себе, позвать… И он покорно идет. Пища.

– Ты это… Ты осторожнее. – Второй почуял неладное. Хорошая восприимчивость. Теплое, размытое пятно его сущности подергивается синеватыми морщинками беспокойства. Убежит? Пусть… Одного хватит на первое время.

– Смотри, смотри, что тут у него! – бормочет оцепенело «дискант», узрев одному ему видимую приманку. – Это даже лучше, чем…

– Эй! – Чужой резкий баритон взрезает стоячую, выморочную тишину. – Вы чего там делаете? А ну пошли прочь, бандиты!

И в свежий разрез безудержным водопадом хлынула реальность. Меланхоличный шелест листвы, шарканье тяжких шагов, быстрый перестук убегающих ног, обрывки далеких разговоров и звон трамвая… Жидкий, процеженный через кроны деревьев, разбавленный желтыми и красными оттенками солнечный цвет все равно нестерпимо, до рези в глазах, ярок. Воздух тверд и прозрачен, каждый вдох имеет привкус крови и мерзлого железа, и кажется, что в легких он крошится снежной пылью. И обложенный язык хранит вкус крови…

– Эй, парень! – Свет заслоняет неразборчивая, но массивная тень. – Ты живой, что ли?

Вкусный, сытый запах чужой здоровой плоти снова на мгновение задевает в подсознании что-то алчное, ненасытное, готовое к немедленной атаке…

– Живой, спрашиваю? – Настойчивая тень беззаботно склоняется ниже, обретая очертания немолодого мужика в форменной оранжевой парке дворника. С круглого, добродушного лица внимательно смотрят бутылочного оттенка глаза. Только взгляд их отнюдь не добродушен. Остр, как скол этого самого бутылочного стекла. Обрезаться можно.

Да и беззаботная поза при ближайшем рассмотрении оказывается отнюдь не беззаботной. А выжидающе-настороженной. И даже выставленная чуть вперед рукоять метлы, ловко перехваченная двумя руками, в мгновение ока может превратиться в орудие защиты.

– Живой… кажется, – с усилием размыкая сведенные холодом челюсти, выплевываю я слова, не чувствуя уверенности в сказанном. Цепенящий сон никуда не ушел. Притаился с обратной стороны глаз, налип, отчего глазные яблоки шероховаты и неповоротливы.

Голос пропал, получается только шепот. Но дворник ощутимо расслабляется, откидывается назад, опираясь на свою метлу, и облегченно говорит:

– Вот и славно. Хоть на этот раз не придется труповозку вызывать. А то замучился уже сопроводительные бумаги писать…

Внутри меня намерз ледяной контур, который отказывается разрушаться. Чтобы принять вертикальное положение, приходится буквально ломать себя, ожидая услышать отвратительный хруст. С жестяным скрежетом в сторону отползает негнущийся покров, в который я был завернут. Под разводами еще не оттаявшего инея проступают очертания вытканных героев давней битвы.

Где это я? Деревья, дорожки, зеркальные, тронутые ледком лужи, сметенная в аккуратные кучи опавшая листва, скамейки. Немногочисленные прохожие поодаль скользят беззвучно мимо, равнодушные и холодные, как рыбы на дне пруда.

Дворник смотрит на меня со смесью брезгливости и сочувствия:

– Эк тебя… Худо?

– Не то слово, – пробормотал я, пытаясь высвободить из гобеленового саркофага ноги. Ткань застыла как панцирь, только что не дребезжит.

– Лишку, что ли, перебрал? – спросил дворник снисходительно. – Или ты из этих… что дурь колют? – И сам же усомнился: – Да нет, непохож… Ты, в общем, вставай давай и иди себе, коли не замерз. А то пацаны у нас тут шустрые. Ночью побоялись, так среди бела дня мигом оберут. Даром что не покойник…

Мы одновременно посмотрели влево, где в разросшемся кустарнике красноцвета маячили силуэты двоих мальчишек, сторожко наблюдавших за происходящим. Листва почти облетела, и различить их было несложно. Тот, что повыше, наверняка говорил дискантом. Белобрысый, толстощекий, из широкого ворота синей куртки торчит длинная шея. Одуванчик.

На мгновение ясно представилось, как пацан лежит здесь же, на дорожке, вялый, апатичный, с немигающим, безучастным взором. Выпитый до дна. Пустой сосуд…

Я отвел глаза и встретился взглядом с дворником. Бутылочного оттенка глаза снова резали как стекло.

– Ты это… Зубы покажи! – внезапно потребовал собеседник.

– Чего? – изумился я.

– Покажи свои зубы, или я вызываю участок. У нас там маг штатный приписан.

– Какой еще… – начал было я, но решил, что проще оскалиться, чем действительно общаться со штатным магом. Кто его знает, что за маги и с какой целью они приписаны к дворницким участкам.

– Извини, парень. – Дворник наконец слегка смущенно потер затылок. – Показалось.

– Что показалось?

– Ну… место, сам понимаешь, нечистое. Мало ли что.

– Почему нечистое? – без особого интереса осведомился я.

– Так мрут люди один за другим на этих скамейках, бес их забери. Вот уже который раз говорю начальству, чтобы сняли все да проверили. Что ни неделя, то бомж наутро лежит, то старушка какая, то наркоман, а то и девушку тут нашли…

– Каждый раз на одной и той же скамейке?

– Нет, на разных. Но говорят, она одна и та же, только перемещается. Пацаны ее «смертной лавкой» обозвали. Ты не местный, видно?

– Нет.

– Наши-то все знают. Одни говорят, вроде скамья эта как ловушка. Присел человек и оцепенел. А дальше тварь, что соорудила ее, придет и прикончит ночью. А другие считают, что сама скамья проклята и пьет жизнь из сидящих на ней.

Я наморщил лоб, озирая приютившую меня скамейку. Мебель как мебель. Выкрашена серебристой, облупившейся краской. Прямо над ней раскинул ветви клен, сейчас уже почти облетевший. И соседние скамейки отзывались тупым ощущением мертвого железа и дерева. Ни малейшего признака магической активности.

– А девушка отчего умерла?

– В морге потом сказали, таблеток наглоталась… Может, и так. Только умерла-то она все равно здесь…

Под взглядами равнодушных прохожих, которые шли мимо по своим делам, не обращая внимания, как погибает на скамейке девушка. Или замерзает бомж. Или старик от сердечного приступа… Зачем тут волшба и скамейки-оборотни? Достаточно простого человеческого безразличия.

– Там, в конце аллеи, кафе есть, – сообщил напоследок дворник, глядя, как я, болезненно кривясь, пытаюсь свернуть промерзший гобелен в рулон. – Кофе дают и еще чего покрепче…

Лишь когда он отошел, я спохватился, что забыл спросить, где именно нахожусь и который час. Но если со временем суток еще кое-как можно разобраться (судя по солнцу и прохожим – примерно середина дня), то с местонахождением было сложнее. Последнее, что я помню со вчерашней (вчерашней ли?) ночи, так это смутное месиво городских огней, надвигающееся навстречу. Неприятно быстро надвигающееся, потому что потерявший управление и ошалевший самолет несся по стремительной синусоиде и готовился рухнуть на землю. А дальше… Что было дальше? Кажется, потом я еще куда-то брел, волоча за собой гобелен, как дракон перебитые крылья (тяжело, бесполезно, но не оставишь), а затем…

Не помню. Как здесь оказался, почему не замерз за ночь в мокрой одежде и откуда… Я ошеломленно уставился на незнакомую куртку, в которую был облачен. Недоверчиво потрогал теплую подстежку, еще хранившую клочья распавшегося обогревающего заклятия… Заклятие, если судить по почерку, мое. Откуда я взял на него силы? Не помню… После битвы титанов я был выжат досуха… Но, допустим, что что-то сохранилось. Однако куртка-то настоящая… И рана в плече залечена. Кое-как, но залечена, только на свитере все еще сохранился разрез, испачканный кровью.

Я потер ноющие виски. Соображалось плохо. Вспоминалось еще хуже.

Ведь все равно замерз. Если не насмерть, то где-то близко к этому. Выстыл изнутри, как распахнутый настежь дом зимней ночью. И если не предпринять срочные меры, то можно остаться на этой скамейке подтверждением городской легенды.

Кое-как упаковав гобелен (спасибо, друг, ты здорово выручил меня вчера), я двинулся в указанном дворником направлении.

Серьезная девушка за стойкой несколько секунд пристально изучала меня, не решаясь взять деньги, но затем все-таки выставила чашку с кофе. В крошечном зале кафе-фонарика все равно никого, кроме меня, не было, так что клиентов я ей не распугаю.

Мельком увидев свое отражение, размноженное в зеркалах, развешанных в простенках, я подивился человеколюбию и мужеству этой девушки. Зрелище было то еще. Мутный взгляд. Опухшая, перекошенная, со ссадинами и синяками физиономия. Изжеванная одежда. В охапке темный ворох грязного, наспех свернутого полотнища.

Ни запаха, ни вкуса кофе я не ощутил. Горячая жидкость наскоро обласкала язык и нёбо, чуть разморозила заложенную глотку и бесследно канула в желудке, не вызвав отклика. Не кофе мне сейчас требовался. Но ничего другого, вопреки заверениям дворника, в заведении не оказалось. Или я зашел не в то кафе?

Грея руки об остывающую чашку, я тупо смотрел на смятую пачку грязноватых купюр, которые добыл в результате мучительных и неловких поисков под недоверчивым взглядом девушки за стойкой. Кроме денег я обнаружил втиснутый в задний карман справочник. Видно, с этой книгой мне не суждено расстаться ни при каких обстоятельствах, хотя очередная куртка отошла в неизвестность. Которая по счету за последнее время? И почему-то всегда с припасенными деньгами. Закономерность это или моя безответственность? Некоторых удары судьбы ничему не учат.

Впрочем, взамен я приобрел другую. Пусть и явно ношенную. А вместо утраченных собственных денег приобрел не слишком толстую пачку денег чужих. И тайна их происхождения скрывалась в смерзшихся складках моей памяти.

Что-то произошло ушедшей ночью. Я не помню что.

– Желаете что-нибудь еще? – с вежливой неприязнью осведомилась девушка, рискнув оставить свою безопасную стойку и приблизиться ко мне.

Желаю. Бутылку коньяку. И фирменный обед с восемью переменами блюд… Ну или хотя бы таблетку аспирина.

– У меня есть аспирин, – вдруг отозвалась девушка, внезапно смягчившись. Похоже, последнее пожелание я высказал вслух.

И она действительно принесла аспирин. И еще одну чашку кофе в одноразовом стаканчике. И виновато попросила уйти, пока не увидел хозяин.

Я ушел. Зачем огорчать добрую девушку? Сгрыз пожертвованный аспирин, запив его кофе, устроился возле декоративной башенки на берегу забранного в разноцветную плитку ручейка и принялся размышлять.

Потребность что-то делать (срочно! обязательно!) смешивалась с апатией (зачем, если все так паршиво?..). Как яд Магрицевых мантикор отравлял кровь, так посеянные им сомнения разъедали душу. А ведь верно, если бы моя семья хотела вытащить меня даже из пределов Белых, они бы наверняка нашли способ поэффективнее подсказанного Корнилом. Зачем надо было так усложнять? Как ни печально, я сам могу предложить несколько причин. Начиная с того, что я, как ни крути, чужак в доме Корнила. Приемыш. Белая ворона в Черной стае. Как в прямом, так и в переносном смысле. В свое время Корнил и его Семья были вынуждены порвать с некоторой родней именно потому, что те отказались принимать чужака в клан. Зато в последнее время утраченные связи, если доверять слухам, были восстановлены. С какой стати? Я давно не был дома, возможно, я многого не знаю…

А может, поверив словам человека, который пытался меня убить, я готов отказаться от доверия к тем, кого знаю давно? Что во мне изменилось, когда я отвечал ударом на удар тех, кого считал своими союзниками? И, возможно, убил кого-то из них. Кого-то со своей стороны.

Что теперь? Искать новых союзников? Довериться старым? Обратиться к друзьям? Они далеко. Да и кому из них я могу поверить, если сомневаюсь, верить ли Семье? Увы, практически все, с кем я общался в последние дни, предали меня… Кроме Ксении. А она исчезла. К тому же у нее сейчас свои встречи и решения… (Почему-то мысль об этом шевельнулась и болезненно ужалила, как старая заноза.)

Аспирин наконец подействовал, слегка уняв головную боль и прояснив сознание. Меланхоличный чистый ручеек в выложенном цветной плиткой русле переливался солнечными бликами, полоскал золотые и бурые листья, уносил сделанный из щепки кораблик. Нужное заклятие само собой всплыло в памяти. Кораблик заметался, кружа по образовавшейся водяной линзе. Я поднял его за мачту-зубочистку с куском пластиковой папки вместо паруса и поставил в траву. Погоди, поплывешь чуть позже…

«Встретимся в Зале Трибунала» – на несколько мгновений исказили водяное зеркало кривоватые буквы и растеклись радужной пленкой. Наскоро оглядевшись (а то еще упекут за нарушение порядка в общественном месте), я закрепил послание самой доступной в такой ситуации жертвой.

И лишь когда ручеек успокоился и мирно зажурчал, унося прочь опавшую листву, я снова поставил на воду кораблик. Не я его отправлял, не мне прерывать его путь. Тем более что за щепкой тянулась белесая, слюдянисто поблескивающая нить чьего-то заветного желания.

Подождать ответа? Ну если только с полчасика…

А затем неожиданно для самого себя, пригревшись на солнце, я задремал, прислонившись спиной к шершавому камню башенки. То ли принятое решение успокоило, то ли снотворное еще не исчезло из крови, а может, измотанный, больной организм все-таки взбунтовался, взяв контроль над дурной головой, которая, как известно, ногам покоя не дает.

Второй раз меня разбудил мучительный, грызуший голод.

Я встрепенулся, раздирая слипшиеся веки. Искрилась вода в ручье. Стайка водяриков, привлеченная волшбой, сновала на месте исчезнувшей линзы, подбирая крохи остаточной магии.

М-да… Если водяные духи и приносили ответ, то усилиями полупрозрачных многоножек он уничтожен. Но, скорее всего, ничего и не было. Ни Воздух, ни Вода не тревожились в последние часы.

Я тряхнул головой, пробудив волны мутной боли, но зато избавляясь от наваждения. Снова, как утром, в сознании шевельнулось что-то жадное, готовое вырваться на волю, если внутренние перегородки рухнут под его напором. Нечто голодное, провожающее прогуливающихся мимо людей излишне пристальным оценивающим взглядом.

Отогревшаяся память расправлялась, как смятый кусок бумаги. Медленно и неохотно, не желая отпускать что-то важное… Острый медный привкус обжег язык. Нет, не сейчас.

Блеклая тень медленно перетекала по камням башенки возле ручья, тщетно стараясь принять устойчивую форму. Я машинально потер застывшее плечо, которым соприкасался с камнями. Мышцы ощутимо кололо. Если бы не солнце, нещадно поливающее все вокруг, друг Ноилл мог бы и доконать меня своей тягой к общению. Хорошо, хоть не стонет… Как убедить призрака, что у меня есть дела поважнее, чем искать ему пристанище?

Подобрав отсыревший гобелен, приобретающий от небрежного обращения все более несчастный вид, я двинулся прочь.

Уже перевалило за полдень. День выдался погожий и теплый, не чета вчерашнему ненастью. Остановка трамвая называлась «Восточный городской парк отдыха». Оранжевый трамвайчик, немелодично позванивая, подкатил к остановке и любезно согласился принять меня в качестве пассажира.

В солнечном свете Белглав казался прямодушнее и наряднее, чем вчера. Если размерами он слегка уступал Звеннице, то возрастом был заметно постарше и оттого мог позволить себе снисходительную, самоуверенную эклектичность. Современный защитный магический купол здесь вплетался в древний, еще прошлой эпохи каркас, выстроенный магами, чьи имена давно и прочно забыты. Ухоженные, аккуратные улицы норовили свернуться спиралью. Дороги безо всякой системы выкладывались строгой брусчаткой, кокетливой узорчатой плиткой или экономичным асфальтом. Широкие окна и лестницы соседствовали с узкими бойницами и глухими стенами. Кричащая современная реклама на стенах сменялась великолепной старинной мозаикой. А приветливые городские жители кормили голубей и гуляли с детьми возле угрюмого памятника жертвам войны Блеклых.

Детей по случаю солнечного дня было много.

– Эй, догоняй! – Карапуз верхом на лошадке промчался мимо. Деревянное животное моргало круглыми черными глазами и деловито стучало неподкованными копытами. Следом торопливо семенила пожилая дама.

Другой пацан, завистливо проводив счастливчика взглядом, вдруг подобрал палку, перекинул ногу и, лихо гикнув, понесся вперед, через пару минут обогнав всадника. Тот попробовал было пришпорить игрушку, но бестолковый конек был рассчитан лишь на «тихо» и «очень тихо».

Еще через минуту деревянную лошадку вела под уздцы бабуся, а оба пацана наперегонки азартно скакали на палках.

Я ухмыльнулся.

…В центральной части города расположилось маленькое круглое, сверкающее, как алмаз, озеро. Его отлогие берега, будто плиссированная светлая ткань, прикрывали бесчисленные ступеньки. Левее, на холме, высился храм-крепость, украшенный белыми, отливающими голубоватым серебром куполами.

«Крепость сия была поставлена славными рыцарями ордена Черного Журавля, дабы отражать атаки чудища озерного животворного, чьи злодеяния не давали покоя жителям города», – торжественно возвещала стела возле крепости.

Животворное, говорите. Эдак мимоходом лягнуть соседей…

Судя по изображению, «чудище озерное» смахивало на зубастого многоногого кита.

Все улицы центра выводили к храму с озером. В этом я успел убедиться, побродив окрест. В мои первоначальные планы экскурсия не входила, но полное незнание географии города вкупе с любезной помощью горожан, у которых я неосмотрительно спрашивал дорогу, вскоре позволили мне изучить месторасположение не только совсем неинтересных мне зданий, но и весь центр заодно.

Поначалу это забавляло. Но лишь поначалу.

– Вокзал? – переспросил очередной встречный (почему-то все они норовили переспросить последнее услышанное от меня слово). – О, это вам совсем в другую сторону. Это через мост и налево…

Дорога через декоративный мост и налево хитро вильнула и в очередной раз вывела к набережной, откуда неизменно открывался прекрасный вид на озеро и храм. Вдоль каменных перил потерянно бродили группки людей, снабженные связками ярких магазинных пакетов и поникшими видеокамерами.

Ну конечно же! Центр. Потоки дефилирующих туристов, умело направляемые ненавязчивыми заклятиями туда, куда нужно тем, кто оплачивает этот заказ. Над прохожими стелилось золотистое, дразнящее марево, распадаясь на отдельные ручейки и снова стекаясь в единый поток; цепляет, слегка туманит взгляд и морочит голову… На аборигенов не действует вообще, потому что они заняты своими делами. А вот для тех, кто просто гуляет безо всякой цели, рассеян или плохо знает город, это в самый раз.

Хмыкнув, я потратил все-таки несколько монет на приобретение карты в сувенирной лавке (на стилизованной под старину карте зубастые многоногие киты, выползающие из озера, атаковали ощетинившийся копьями храм на берегу), и город сдался, выпрямив улицы и открыв десяток новых переходов, зданий и мостов.

Например, вот эту небольшую площадь, в центре которой маячило старинное, вытянутое по вертикали здание, сложенное из традиционного черного камня. Машин почти нет, зато полно пешеходов. Сама площадь перед зданием Представительства вымощена разноцветной плиткой. Каждый сегмент дорожной мозаики имеет неповторимую форму и, по сути, является элементом гигантской головоломки, оценить масштабы и красоту которой способны разве что каменные грифоны, примостившиеся на крыше здания. Но грифоны за десятилетия своего проживания наверху наверняка уже успели насытиться великолепием мозаики вдоволь, и оттого взгляд их стал равнодушен и тускл, и даже клювы брезгливо отвернуты.

Внизу, возле ступеней главного входа, припаркована единственная на всю площадь машина. Но зато какая! Белоснежная «домината» с огненной вязью именной подписи на левом крыле. Неплохо живут местные маги…

Сам не знаю зачем, я сбавил шаг, рассматривая здание. А что, если войти? В конце концов, мою лицензию никто не отменял, и попросить конклав Черных магов о содействии я имею полное право…

– Говорят, если найдешь особенную плитку на этой площади и расковыряешь ее, то из-под нее можно вытащить «око-страж», – донесся справа приглушенный, но восторженный голос. – Тут их полно должно быть.

– А на кой тебе «око»?

– В машину поставлю. На той неделе снова чуть не угнали.

– Дешевле приличную охранную систему поставить, тем же магом наговоренную, чем ковырять площадь прямо на глазах у Черных. А то они тебе такое око засадят – до смерти через зад смотреть будешь.

– Что ты понимаешь! Эти охранки сплошь и рядом вскрывают. На любого умельца и мага находится другой умелец и маг. А «око-страж» никому не удастся обмануть. Причем у Черных оно лучше, потому что старая и ручная работа. Сейчас таких не делают.

Я скосил глаз. За столиком на открытой веранде чинного ресторанчика восседала компания, глазевшая на здание напротив. Еще несколько таких же веранд разместилось по периметру площади. Владельцы грамотно рассудили, что туристам (и не только из Белых территорий) будет небезынтересно глянуть на гнездо Черных магов, с комфортом расположившись за столиком и прихлебывая горячие напитки. Хотя, возможно, идея не имела бы такого успеха, окажись площадь чуточку меньше диаметром.

Что ж, воспользуемся предложением…

Полноценные обеды здесь не подавали, видимо руководствуясь эстетическими соображениями, но на пирожное с кофе рассчитывать было можно.

Компания за соседним столиком дружно снялась с якоря и двинулась наискось через площадь, старательно таращась под ноги. Похоже, проблема охраны имущества перевешивала здравый скепсис, свойственный большинству людей.

«Страж-око» им… Небось местные дорожные рабочие замаялись уже плитку заново выкладывать.

– А еще говорят, у них тут в каждой колонне по покойнику замуровано… – занявшая опустевшее место семейная пара продолжила традицию пересказывания баек.

Ну допустим, не в каждой колонне, а всего в двух крайних с фасада. По старинной традиции при закладке здания один-два мага добровольно (изредка под нажимом коллег) отдавали свою жизнь во благо общего дела. Как там формула? Каждой стихии свою жертву. «Плоть – Камню, дыхание – Воздуху, кровь – Воде, жизнь – Огню…» Или Огню что-то другое?

– И что же они тут не черные? – осведомилась одутловатая женщина в кепке у своего упитанного супруга, дожевывающего здоровенный эклер.

– Кто – не черный? – поперхнулся муж пирожным. – Тут все маги как есть Черные.

– Сестра говорила, что они и на лицо черные должны быть. А мы за целый день ни одного такого не видели. Ну окромя того парня, который турист из Бенин, так он и не маг вовсе.

– Ну ты… И сестра твоя, – выдохнул муж невнятно, не сыскав достойных эпитетов. – Те, что лицом черные, живут на западе. А эти все местные. Здесь сроду не водилось темнокожих.

– Так отчего ж их черными зовут?

– Да оттого, что волшба Черная!

– Ну и где она Черная? Тут же все как у нас, только город побольше. А люди такие же. И реклама такая же. И магазины… Мы же вот только утром купили тебе «хрусты», какие ты дома на завтрак любишь. Они тут, правда, дороже, а так те же самые.

– Да при чем тут «хрусты»?.. – Муж раздраженно заперхал, подавившись пирожным. – Магия, она же внутри. Мы не видим, как тут все устроено. А на поверхность выходит то, что надо людям. А людям всем надо одно и то же. Вот оно и выглядит одинаково.

– Ну а тогда разница в чем?

– Я же говорю тебе… – Он умолк, махнул рукой и запихал в рот остатки пирожного, прекращая дискуссию. Кажется, объяснять взаимосвязь между Черной магией, темной кожей и наличием в магазинах одинаковых продуктов показалось ему слишком трудоемким процессом.

К Представительству подкатил приземистый «драгун», грубоватостью и резкостью обводов действительно смахивающий на отставного военного. Вокруг автомобиля трепетала такая мощная аура, что странно, как простенький «драгун» все еще не рассыпался на составные части. Автомобиль уверенно пристроился возле элегантной «доминаты». Из салона выскользнул худощавый шатен среднего возраста, только взглянув на которого я спрятал глаза, сосредоточившись на своей чашке. И наглухо «закрылся», хотя знал, что это бесполезно.

– А я думала, у магов только хорошие машины, – разочарованно сказала мужу все та же женщина за соседним столиком. – Подруга моя, Ольна, – помнишь? – хвасталась, что ее ухажер дешевле, чем «саламандр», ничего и не хотел покупать. А он даже не маг, а секретарь в какой-то фирме при Белых.

– Дура, – припечатал безапелляционно муж. – Это ж и не маг вовсе. Не видно, что ли?

Взор «не мага», мельком оглядевшегося вокруг, словно наждаком прошелся по окрестностям. Только что не скрежетал, соприкасаясь с живым и неживым. Девушка слева неуютно поежилась. Ребенок зашелся криком. Официант едва удержал поднос. Качнулся тент над головами… Да нет, это всего лишь ветер. Показалось.

А затем «немаг» уставился в нашу сторону. Как-то укоризненно. Да так, что даже самодовольная подруга Ольны неуверенно заерзала на месте. И, к ее величайшему и нескрываемому неудовольствию, владелец «драгуна» зашагал прямиком к нам.

Я проглотил остатки кофе, избавляясь от мерзкого привкуса бессилия и поверх чашки наблюдая, как неприметный шатен приближается. Уверенным, упругим шагом человека, который знает, что его ждут. И неотвратимо, как и положено неприятностям.

Говорят, Стоян Лев, по прозвищу Ловчий, никогда не пользуется магическим даром по каким-то своим причинам. И его легендарная способность выслеживать людей, находить вещи и предсказывать события не имеет никакого отношения к колдовству. А природная его наблюдательность превосходит все «страж-очи», вместе взятые…

Подсыпают они что-то в свой кофе, что ли, если всех, кто испробовал напитка, тянет мусолить слухи и байки?

– Разрешите? – осведомился негромкий хрипловатый голос.

Я кивнул. А что еще оставалось делать?

Лев неспешно устроился напротив, заказал чашку кофе и задумчиво отхлебнул, рассеянно глядя сквозь праздношатающихся по площади людей. На меня он не смотрел. Все-таки не узнал? Или не заинтересовался?

Ну и бес с ним. Не собираюсь я тут трепетать, догадываться о его намерениях и ждать своей участи. Как не собираюсь заходить в Представительство. Хватит с меня новых встреч.

Приняв решение, я попытался было встать, но так и остался на месте, зацепившись за взгляд обернувшегося Ловчего. Ни малейшего магического принуждения не было в этих глазах, но их выражение удержало меня на месте прочнее иных приказов-заклятий.

– Спешите? – дружелюбно спросил Ловчий как ни в чем не бывало.

– Да, пожалуй, – согласился я.

– Уделите мне несколько минут…

Я уныло, с мимолетной завистью обозрел площадь и туристов, созерцавших ленивую зевоту каменных грифонов наверху. Часы под сводом крыши отбили прожитый час. С каждым ударом в воздух выплескивались горсти искрящихся цветных звездочек. В давние времена, по слухам, звездочки превращались в мелкие монетки, но указом какого-то рачительного градоначальника сия забава была прекращена, поскольку пагубно воздействовала на бюджет города, порождая инфляцию…

Но все равно красиво. Не так эффектно, как возле «Детского мира», но радует глаз.

А вот человек, устроившийся напротив, совсем глаз не радует.

Ощущение близкой опасности накатило внезапно, смяло оцепенение, высвобождая углы и пружины защитных рефлексов. Уже случившаяся беда. Здесь. Сейчас. Прямо передо мной. Словно упала защитная стена, обнаружив спрятанное за ней чудовище. Человек напротив был смертельной угрозой.

Раскрытая ладонь Ловчего остановилась буквально в паре сантиметров перед моей рукой, не успев соприкоснуться, но отклонив направление удара. Завидная скорость, и ни малейшего проявления чувств на лице.

– Стоп. Не надо резких движений.

Худощавый, невысокий человек с обманчиво мягкими серыми глазами аккуратно, я бы даже сказал, деликатно уклонился чуть в сторону, чтобы моя кисть с пальцами, сведенными в убийственный выверт, оказалась левее его переносицы.

Со звоном упала наземь ложечка. Мы оба автоматически проследили за ней и лишь потом снова посмотрели друг на друга. Взгляды скрестились, надавили, оценили… Нет, мне не пробить с ходу этот щит.

– Здравствуйте, господин Стокол, – спокойно произнес Ловчий, выдержав паузу.

– Здравствуйте, господин Лев, – выдохнул я, расплетая сведенные судорогой пальцы.

Ловчий слегка улыбнулся:

– Узнали? Польщен.

Как ни странно, но опознать этого человека вблизи оказалось сложнее, чем издалека. Он часто попадал в новости, хроники и газеты, но никогда крупным планом. И мало кто вообще примечал его лицо – спокойное, немного заостренное к подбородку, с впалыми, хорошо выбритыми щеками, узкими губами (уголки горестно опущены) и широко расставленными, безмятежными глазами цвета старого льда. И, как за толстой ледяной коркой, за непроницаемостью его глаз таилось что-то давнее, тяжелое и глубокое.

Я никогда не встречался с этим человеком лично. Но я обязан ему возвращением своего собственного имени. И не мог не вспомнить его, хотя раньше видел только в чужих репортажах.

– Узнал, когда вы выходили из машины… – признался я.

От Ловчего исходило ощущение слежавшейся, плотной силы. И сила эта казалась непривычной. Словно от долгого неупотребления она перешла в иное качество. И отличалась от обычной силы, как, например, тяжелая вода от простой воды. Составляющие те же, а суть другая…

– Тогда опустим формальности, – усмехнулся Лев, продемонстрировав краешки белоснежных клыков.

– Опустим, – согласился я. – Мне следует добровольно забраться в ваш мешок для охотничьих трофеев?

– Что?.. Ах, нет. Охота еще не объявлена. Но заказ я получу, как только вернусь в Представительство. А посему у вас есть небольшая фора… Впрочем, нет, у вас есть большая фора, поскольку я откажусь от заказа. Но другие не откажутся.

– Я удивлен. Почему?

– Почему не откажутся?

– Почему вы откажетесь?

– Я нахожу людей и вещи. Иногда не те, что мне заказывали. Иногда не то, что мне хотелось бы. И совсем редко я нахожу то, что никому не хотелось бы найти. Так что мне знакома ваша ситуация. А еще, комбинируя людей с вещами, я предсказываю события… И то, что я вижу, мне не по душе. Мне не нравится то, что случится, если вас поймают Белые ли, Черные ли – неважно. И еще меньше мне нравится то, что случится, если вас не поймают… Но то, что произойдет, если найденное вами так и окажется сокрытым навсегда, меня пугает в сотни раз сильнее…

– Вы знаете, что я нашел?

– Догадываюсь.

– Завидую. Потому что я лично понятия не имею, о чем идет речь. Поделитесь знанием?

– Ни в коем случае. Потому что если вы так ничего и не поймете и ничего не достигнете, у всех будет второй шанс. Можно будет попробовать снова. Но если вы, зная все, ошибетесь, второго шанса не будет.

– Вы говорите загадками.

Издержки профессии. Трудно говорить внятно, когда о многом приходится умалчивать. И еще труднее, когда мало что известно. – Он снова горько усмехнулся. – Но одно могу сказать наверняка: вы приняли разумное решение не наносить визит местным коллегам, хотя они будут весьма огорчены вашим отсутствием.

– Передайте им мои сожаления.

– Непременно. Но перед тем как мы распрощаемся, я бы предложил вам задержаться еще буквально на несколько минут. Я не настаиваю, но думаю, вам будет интересно…

– Что именно?

– Увидите.

Пытаясь справиться с собственным замешательством, вызванным этим странноватым диалогом, я принял его предложение и остался, ожидая невесть чего. Мелькнула и пропала мысль о западне. Нет, если бы Ловчий хотел схватить меня, то он давно бы это сделал. А он просто сидит рядом, с видимым безразличием просеивая взглядом толпу, и вертит в пальцах короткую черную папиросу.

– Как вы меня нашли?

– Ну не так много людей в этом городе таскают с собой на прогулки гобелены стоимостью в целое состояние… Вы сильно шумели прошедшей ночью в поместье у господина Магрица. Отмечали встречу?

– Выясняли отношения.

Лев покосился на меня. Искорки интереса мелькнули в непроницаемых глазах, как отсветы спрятанного глубоко подо льдом костра.

– Магриц вернулся только сегодня утром и, насколько мне известно, до сих пор пытается навести порядок в своем хозяйстве после вашего визита.

– Надеюсь, это его развлечет.

– Любопытно… А ведь охранная система дома Магрицев вот уже несколько веков считается эталонной. Когда-нибудь, при более благоприятных обстоятельствах, не сочтите за труд рассказать, как вам удалось оттуда выбраться.

– С удовольствием, – согласился я, не особенно пытаясь скрыть злорадную мстительность интонации. И в свою очередь спросил: – Почему вы заметили меня, а другие – нет?

– Потому, что предположение, что вы вернетесь в город, они сочли маловероятным, хотя подстраховались и на этот случай. А я имею дурную привычку считать все варианты одинаково возможными. Ну и еще потому, что они ждут мага, а я ждал Троя Стокола. И не могу не заметить, что все ваши ходы легко просчитываются.

– Вы знаете, куда я пойду дальше?

– Разумеется. К ближайшей точке перехода. Вам надо попасть на Архипелаг. Иначе как через Врата это не сделаешь. И думаю, подобный ход событий могу предсказать не только я.

Я неопределенно повел плечами.

– Взгляните, – внезапно велел Ловчий, кивнув на Представительство.

Поскучневшие было зеваки зашевелились, наблюдая, как к зданию подъезжают еще автомобили. Все-таки люди, превращаясь в туристов, теряют изрядную толику своего интеллекта и ждут от заурядных событий чего-то фантастического. Ну чего они ждут? Хотят лишний раз убедиться, что маги с виду ничем от людей не отличаются. Или они думают, что из машины выберется Полночный Жрец в полном облачении?

«Жрец», разумеется, не появился (а с чего ему появляться, если последние представители этого странного культа доживали свой век в пустыне Аби под неусыпным присмотром этнографов?), а поднимавшиеся по ступеням люди оказались самыми обычными деловыми господами и одной дамой, коими и положено начинять представительский транспорт. Человек восемь в хорошо сшитых одеждах, выдержанных в строгих тонах. Возле городской администрации или Торговой Палаты полно таких. И разочарованные туристы неохотно потянулись в разные стороны. Зато теперь я замер, уподобляясь недавним зевакам.

Двоих из тех, кто направлялся к лестнице в Представительство, я знал. Нет, даже троих…

Во-первых, чернявого господина с широкими желтоватыми залысинами, выбравшегося из крайнего автомобиля и суетливо кутавшегося в пальто. Водитель, придерживающий дверцу, терпеливо ждал, пока Никош справится с вещами, аккуратно подхватывая и возвращая владельцу поочередно оброненные шарф, перчатки и портфель. А во-вторых… Нет, патрона Никоша я бы сразу не узнал, тем более со спины. С Бложевым мы встречались всего лишь несколько раз, и ни разу я его не видел в движении. Так что господина заместителя главы Белых города Звенницы я заметил последним, когда тот уже входил в двери, да и то потому, что неподалеку находился его подчиненный. А вторым я узнал хмурого, долговязого человека в очках без оправы, сменившего привычную доху на дорогое пальто, но оставившего на лице излюбленное раздраженное неудовольствие. Доктор Август Нота, не дожидаясь никого, широкими шагами поднялся по лестнице и скрылся во чреве здания.

Никош засеменил по ступеням, нагоняя остальных. Задержался, видно пытаясь вспомнить, а не оставил ли он нечто важное в машине. Обернулся…

Я запоздало спохватился, но скрываться было уже поздно. Наоборот, любые метания сейчас только привлекли бы внимание. И долгие секунды я обмирал, ожидая удивленного возгласа… Обошлось. Никош равнодушно мазнул по мне близоруким взглядом, не узнавая и вряд ли вообще замечая, переговорил с водителем и устремился за всеми.

– Кстати, обязательно купите сегодняшнюю газету, – посоветовал внезапно Ловчий.

– Газету? – машинально переспросил я, кажется подхватив привычку к уточнению у местных. Но ответа не последовало, и, когда я обернулся, Ловчего уже не было. Растворился, и все тут.

«Беспрецедентное событие…

Сегодняшней ночью была ограблена уникальная коллекция Флаина Магрица, известного во всем мире собирателя древних артефактов. В момент ограбления сам хозяин дома отсутствовал, но со слов его управляющего, господина Робара Агана, события происходили следующим образом: некий молодой человек (предположительно маг), сославшись на давнее знакомство с господином Магрицем, проник в его дом и, воспользовавшись своими силами (либо наведенными каким-то третьим лицом чарами), напал на Робара Агана, обезвредил его, а затем вскрыл коллекцию артефактов, похитив оттуда несколько бесценных предметов, среди которых – старинный гобелен ручной работы. До сих пор остается неясным, каким образом грабителю удалось взломать защиту сокровищницы, ранее считавшуюся абсолютно неприступной. Более того, скрываясь от преследования, вор нанес значительные повреждения уникальному поместному ландшафту дома Магрицев. Пострадала также часть прилегающего к дому шоссе…»

Не вор, а монстр какой-то… На бульдозере приехал и ландшафт перекопал.

«…Со слов управляющего Р. Агана, грабителем является человек, действительно лично знакомый его хозяину. Это некий Т. С, молодой маг, происходящий из одной известной фамилии, а также воспитанник одной из самых старых магических школ. Много лет назад именно благодаря содействию Флаина Магрица была устроена дальнейшая жизнь этого человека. И тем сильнее недоумение самого господина Флаина Магрица, получившего за свое гостеприимство и доверие такую черную неблагодарность…»

Неблагодарность, говорите… Чернее ночи…

«…В настоящий момент подозреваемый находится в розыске. Его изображение и особые приметы распространены по всем каналам связи. Надежда вернуть ценные артефакты остается…»

Я скрипнул зубами, дочитав статью, занимавшую всю первую полосу самой толстой из только что купленных газет. С цветными снимками скорбного Агана, дома Магрица и изрядно пострадавшего пустыря вокруг него (выглядело и впрямь впечатляюще; особенно ров и зияющие раскрытыми глотками гигантские ямы на пустоши).

И что это за «предметы» я уволок из Магрицева жилища?

Я оторвался от газеты и угрюмо осмотрелся. Вопреки опасениям, никто не спешил кидаться ко мне с воплями «держите вора!». Народ возле вокзала торопился по делам. Мужчина в костюме купил газету в том же автомате, что и я, мельком глянул на первую страницу и сразу же сунул приобретение в портфель, устремившись к такси. Барышня, торгующая мороженым, скучно зевнула над разложенным на лотке газетным листом.

Но беспокойство не уходило. Опять бежать и прятаться. Из похитителя я превратился в грабителя. Легко и незаметно. Не прилагая к этому ни малейших усилий. Исключительно благодаря хлопотам и содействию добросердечных людей, одним из которых является милейший Флаин Магриц.

Беззвучно, но от души выругавшись, я машинально перелистал газету до конца, мало интересуясь напечатанным в ней, но лишь для того, чтобы собраться с мыслями. Впрочем, снимок над заметкой на пятой странице невольно привлек внимание. Несколько мгновений я задумчиво таращился на изображение смеющейся синеглазой девушки в искрящемся бальном платье, которую аккуратно обнимал за плечи мрачноватого вида мужчина. Подпись: «Милан Торжич с дочерью Ксенией». На втором снимке этот же мужчина с уже откровенно хмурым выражением лица в сопровождении телохранителя поднимался к дверям банка: «…деловой визит Милана Торжича в Белглав… Контракт на поставки…»

Насмешливая девушка в «единороге»… Залитое кровью, почти прозрачное лицо девчонки в подземельях… И вот эта восхитительная светская красавица на фото… Ксения.

«Спасибо, что вернулся за мной».

Знакомое щемящее чувство шевельнулось в душе. Сожаление? Похоже… От чего-то неслучившегося или, наоборот, случившегося, но не так, как хотелось бы.

Я оборвал снимок по краю и сунул в карман, старательно избегая даже мысленного «зачем?». Просто пусть будет. И, поспешно пытаясь замять неловкость, перерыл оставшиеся газеты, пестревшие аналогичными заголовками об ограблении Магрица, оттеснившими с первых страниц даже сообщения о похищении Белой Королевы у соседей. Одно мое мифическое преступление перекрыло другое. Можно гордиться… Заодно я наткнулся на объяснение, отчего подробности об украденном гобелене не вынесены в начало. В одном из мелких местных изданий, в разделе слухов и домыслов, скромно помещалась небольшая ехидная статья на эту тему.

«…Украденный гобелен, со слов владельца, представляет собой ценность скорее эстетическую, чем историческую. Магриц избегает рассказывать подробности. Но, по нашим сведениям, похищенный гобелен может иметь гораздо большую ценность, если домыслы о сокровищнице Магрицев верны и там мог храниться гобелен уникальнейший, за которым вот уже много десятилетий охотится Всемирный Музей. Гобелен этот относится к первому веку до начала Эпохи либо к первым векам нашей Эпохи и представляет собой полотно ручной работы в традиции «ло». Имя мастера не установлено, предположительно Лорар Целот. Батальное полотно на мифологическую тему, изображающее, вероятно, финальную битву Предвечной войны. Стоимость предмета по последней оценке экспертов аукциона в Кроссвааде около восьми тысяч. Так что ценность данного гобелена неоспорима и велика. Отчего же господин Магриц избегает рассказывать подробности об украденной вещи? В осведомленных источниках высказывается мнение, что кража гобелена – это своего рода восстановленная справедливость, поскольку еще дед ныне здравствующего Флаина Магрица был замешан в темной истории, связанной с данным предметом искусства, и, как утверждают, получил его незаконным путем. Есть версия, что гобелен этот из наследия Великого Мага. Правдивы эти слухи или нет, нам неизвестно, но никто из Магрицев ни разу не выставлял сей гобелен на всеобщее обозрение, и экспертные оценки проводили камерно…»

Занятно.

Укрывшись от любопытных взглядов в кабинке туалета на вокзале, я не без труда развернул слипшееся и испачканное полотно несчастного гобелена и тихо присвистнул. После всех ночных приключений мне так и не удалось снова рассмотреть свое неожиданное приобретение, зато теперь белое сияние люминесцентных светильников выявило произошедшие с реликвией изменения. Не только оттого, что гобелен стал грязен и отсырел. А потому, что блеклые краски внезапно расцвели, проступили резкие очертания людей и предметов, словно с масляной картины смыли разводы акварели. Похоже, на поверхность гобелена нанесли маскирующий магический слой, который смылся во время вчерашнего сумасшествия.

Воины белые, воины черные (лицо каждого воина кажется живым и уникальным, как на фото), незнакомые стяги и штандарты над головами, золотое солнце в черном ободке и угольная луна в сверкающей серебром короне, смутно угадываемые горы на заднем плане…

Говорите, ценность эстетическая, а не историческая? И мерзавец «Т. С.» коварно проник в дом с целью наживы. И украл целый мешок «предметов», завернув в драгоценный гобелен. Что ж… Тогда воспользуемся плодами нажитого. Тем более что мне понадобятся деньги для путешествия. Раз уж меня объявили вором, значит, извлечем из этого максимум пользы…

Провернулся в глубине души колючий шар совести. Шевельнулся и затих. Слишком много обвинений сразу, чтобы размышлять и смаковать. Сейчас надо выживать.

Покачиваются прозрачные колокольцы, еле слышно звеня, реагируя на эманации магических течений. Золотая, янтарная, палевая древесина словно течет, изгибаясь в замысловатых, путаных узорах резьбы. Отражаются огни в синеватом зеркале металла. Беззвучны и глубоки тени в складках тканей, и кажется, что вытканные на них листья и цветы шевелятся. Изящные, тонкие и упругие, как иглы дикобраза, ветки серебряного дерева сплетены в сложные знаки: «покой», «молчание», «весна» – и подвешены в воздухе, составляя вместе композицию, прочесть которую мне не удается из-за скудных познаний в языке ушедшего народа сумрачных.

Красиво.

Зря я сюда зашел.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – поинтересовалась средних лет женщина, в костюме, выдержанном в том же стиле, что и весь интерьер антикварного магазина.

Вопрос ее бесплоден и звенит как обожженная глина. Она уже издалека успела оценить и мой внешний вид, и потрепанный сверток в руках. И потому за ее плечом высится охранник с обманчиво отсутствующим выражением лица.

Мое собственное лицо полыхало, словно под кожей пропустили раскаленные нити. В какой-то степени от неловкости и от досады по поводу этой самой неуместной неловкости. Но в большей степени от установленных в каждом углу «проницателей», которые чуют нанесенную на мою физиономию личину. Хорошо, хоть шум не поднимают. В каждом уважающем себя магазине предусмотрены «проницатели», способные различать даже малейшие магические уловки. Но в определенного рода магазинах также понимают, что не все люди хотели бы демонстрировать свое лицо окружающим, и совсем необязательно по противозаконным причинам.

– У меня есть вещь… Я хотел бы… – проговорил я, но уже понял, что это бесполезно.

Женщина с тщательно скрываемым, но оттого еще более отчетливым презрением покосилась на так и не успевший развернуться гобелен и с отменной холодной вежливостью произнесла куда-то мимо меня:

– Боюсь, ваша вещь не представляет интереса для нашего магазина. Сожалею.

Зашипел лед чужого высокомерия, разбиваясь о мои горящие скулы.

– В самом деле, извините. – Я поудобнее перехватил тяжелый гобелен. За нами по полу потянулись разводы грязи. – Ваш магазин, как я вижу, предпочитает торговать фальшивками, вроде вот этого бесского подсвечника…

– Эта вещь уникальна… – От неожиданности ледяная маска женщины треснула, и оттуда выплеснулось искреннее негодование.

– Наймите эксперта получше, – буркнул я, направляясь к выходу. – Бесски ненавидят открытый огонь, поэтому никогда не пользуются свечами.

Уже на улице я стиснул зубы от нового приступа мутной досады. Нашел время и место сверкать познаниями. Тоже мне знаток бесского искусства. Надо было еще лекцию прочесть на тему «Хороший торговец антиквариатом должен знать, что не все серебро блестящее, или как под неприглядной внешностью распознать сокровище». Незачем было вообще сюда соваться.

С остервенением я поскреб пылающие щеки и потер щиплющие глаза, а потом, выудив из кармана баллончик с личиной, вчитался в этикетку: «Перед нанесением желательно смазать кожу любым питательным кремом». Вздохнул и поболтал упаковкой, прислушиваясь к плеску. Еще больше половины осталось. Можно навестить пару-тройку магазинов. Только, подозреваю, результат будет тот же.

Вообще зря я опасался, что на меня набросятся стражи порядка, едва я попытаюсь продать находящийся в розыске предмет. Конечно, времени прошло мало, и никто еще не успел толком сориентироваться, да и описание гобелена Магриц придержал, но такой унылой апатии я не ожидал. Из первого антикварного магазина меня выпроводили, не позволив и рта открыть. Во втором выслушали без интереса и, мельком оглядев гобелен, сухо посоветовали отнести его в ломбард или комиссионную лавку. В третьем предложили примерно одну тысячную от его стоимости с условием оплаты эксперта из моего кармана. Никто не всплескивал руками в восхищении, и никто не бросался вызвать полицию. Вряд ли все они были некомпетентны, скорее никому просто в голову не приходило рассмотреть во влажном, темном полотне редчайшую вещь. Тем более в районе, где привыкли иметь дело с добропорядочными гражданами.

Поэтому я навестил еще парочку антикварных лавок рангом помельче и подальше от центра. Потом еще…

Город надевал ожерелья ночной иллюминации, затмевая и растворяя мерцание звезд на небе. Перебирал бусы придорожных фонарей, нанизанных на нити дорог. Перекатывал торопливо потоки автомобильных фар. Смешивал коктейли из ярко полыхающих разноцветных реклам и молочных оттенков витрин. Выкладывал мозаику из освещенных окон домов.

Улицы затопили люди, беззаботные и серьезные, целеустремленные и лениво дефилирующие, послушные постепенно тающему зову рекламы, все больше молодые с виду или кажущиеся такими в лукавой игре городского освещения.

– Эй, парень, не желаешь? – от сумрака отпочковалась неразборчивая фигура, ухитряющаяся оставаться смутной даже в сиянии витрины соседнего гастронома. – Есть «полынный поцелуй». И «букет феи». И еще «орочья сушь»…

– Аспирин есть? – вяло осведомился я, пытаясь совладать с ломотой в висках и переносице. То ли от беспорядочной остаточной волшбы, стелющейся в пространстве словно едкий дым, но скорее от накатывающей усталости и болезни.

– Аспирин? – поразился продавец. – И чего? От него тоже лучшеет?

– Мне лучшеет.

– Не, у меня все по старинке. Ты бы к извратам сходил, тут, за углом… Ну или в аптеку.

К извратам я не пошел, углядев справа от дворца Малой Комедии (закрыт на реставрацию) скромную вывеску очередной антикварной лавки. Уныло встряхнув почти пустой баллончик, я махнул рукой и поплелся через улицу. Все равно от этой личины мало проку. «Проницатели» и видеокамеры видят через нее, а для людей мой нынешний жалкий облик равносилен полноценной искажающей маске. Вряд ли они запомнят что-то большее, чем мрачного бродягу в потертой кожаной куртке с куском темного полотна.

Негромко тренькнул надтреснутый колокольчик над дверью. Пахнуло теплом, оттененным запахами старого дерева и лака. Качнулся причудливый жестяной фонарь над моделью старинного фрегата. Отсветы пробежали по металлическим зрачкам усеявших бархат разнокалиберных монет, лежавших в витрине возле входа. В первый момент мне показалось, что в полуосвещенном магазинчике никого нет, но тут же плавно шевельнулась фигура возле дальних полок и поплыла вдоль прилавка, неслышно и неспешно, как глубоководная рыба.

Продавца (или хозяина?) лавки ничуть не удивил поздний визит взъерошенного парня с явно больным взглядом и глупой историей о якобы случайно найденном гобелене. Склонившись над расстеленным на прилавке полотном и водя над ним крючковатым носом, старик задумчиво повторил:

– Значит, говорите, случайно нашли… В оставшихся после дальнего родственника вещах…

– Угу, – угрюмо подтвердил я, размышляя о том, что, если и этот продавец откажется купить гобелен, я пойду в ближайший ломбард и продам его как бабушкин настенный коврик. Лишь бы успеть до закрытия.

– И давно родственник помер? – хмыкнул старик, изучая краешек реликвии через лупу.

– Месяц назад, – брякнул я утомленно.

– Ну… – Старик поднял на меня насмешливые глаза неопределенно-темного цвета. – В таком случае покойного пути к вечным вершинам господину Флаину Магрицу. Надо же, какое огорчение с ним приключилось. А ведь буквально с час назад его показывали в вечерних новостях, и выглядел он вполне свежим. Хотя кто их знает, этих Черных магов. Все они немного некроманты…

Следующий вдох застыл где-то на полпути к легким, растопырившись твердыми углами.

Так. Нарвался. Как раз тогда, когда меньше всего этого ожидал. Чувство опасности оцепенело, задавленное болезненным отупением, – и вот результат. Сухощавый, крючконосый старик с острыми, буравящими глазками насадил меня на свой иронический взгляд как жука на булавку.

– А мне сегодня соседка-гадалка предсказала нежданную добычу, – продолжая рассеянно поглаживать ткань гобелена, молвил старик. – Кто бы мог подумать…

Дернуть гобелен на себя и метнуться вон. Он все равно не успеет перескочить через прилавок.

– Только не надо делать резких движений, – проницательно поспешил предупредить продавец. – У меня порог из «стынь-камня» сделан. А прилавок «одоленью» окован. Зачаровывал сам Кимон Врад. Покалечитесь.

– Никаких лишних движений я делать не собираюсь. – Я разомкнул наконец сведенные судорогой челюсти. – Вы покупаете вещь, или я ухожу.

Старик покивал.

– Ах, молодость, молодость… Тороплива и неосторожна. Я ведь не первый у вас сегодня, верно? Вы напрасно пытались продать его таким образом. Никто в этих районах у вас его не купит. Либо они слишком глупы, чтобы распознать сокровище, либо побоятся связываться с Магрицем. А вот я куплю. И даже предложу вам выбор. Или вы без шума принимаете мою цену… мм, скажем, сотни три, чтобы вы не слишком расстраивались…

– Или?

– Или я нажимаю вот тут тревожную кнопку – и сюда прибежит очень много людей. Поверьте, этот вариант даже мне не слишком нравится…

Ударить? Снести эту понимающую ироническую полуулыбку с его лица?.. Он ведь знает, что некуда мне деваться. А я знаю, что не смогу ударить старика… Даже если бы над прилавком не мерцала тонкая вязь «одолени», усиленная чужим заклятием. Хотя зря он так на нее надеется. Пробить можно…

Можно!

Глухая, темная горечь плеснулась внутри. Язык снова ожег знакомый металлический привкус. Притихшая было боль встрепенулась, пронзая виски и переносицу. Кровоточащая, пустая каверна магического резерва стремительно наполнялась злым огнем невоплощенных образов. И яд растекся по жилам вместо привычного ощущения силы.

Еще немного, и…

Нет!

Стараясь не расплескать этот ядовитый огонь, удержать его в себе, не позволяя даже капле скользнуть наружу, до костяного стука стиснув зубы и при этом пытаясь двигаться максимально быстро, я качнулся назад, выхватывая одной рукой из кармана почти пустой баллончик с личиной, а другой рукой дергая на себя злосчастный гобелен. «Одолень» над прилавком не распознала угрозы в едва тлеющих простеньких чарах. В том-то и недостаток «одолени», что у нее строго ограниченный набор «опасных» предметов. Лезвия, пистолеты, кулаки и даже газовые баллончики… Но не баллончики с личинами. Да и какая в них опасность для жизни?

Мерцающая взвесь ударила в лицо старика, заставив того отшатнуться с проклятиями и зажмуриться, закрывая глаза ладонями. К счастью, сам магазинчик был размером мал, так что от прилавка до выхода шага четыре. И можно не бежать и не делать резких движений, тогда «стынь-камень» пропустит без проблем. Отыгранных секунд должно хватить, главное – не поддаваться панике…

Зато снаружи можно и поддаться. Прижав к себе хлопающее полотно, я понесся по темным улицам, не разбирая дороги. Шарахаясь от неподвижных фонарей и шумных, ярко освещенных трамваев. Огибая пешеходов и мучительно стараясь даже не соприкоснуться случайно ни с кем, чтобы бушующее во мне смятенное, яростное пламя не перекинулось на других.

И когда постепенно густеющая тьма переулков, лишенная почти всех огней, внезапно распалась на человеческие силуэты, обступившие меня и что-то хрипло бормочущие («…закурить… эй, ты чего…»), бешеный огонь все-таки выплеснулся наружу, порождая какую-то иную магию… Наверное, страшную, потому что люди внезапно метнулись в россыпь, оставив после себя острый мускусный запах испуга.

А я остался стоять посреди узкой улицы, глотая раскаленной глоткой колючий воздух и слепо таращась перед собой. Окостеневшую память растопило злое пламя, позволив прочесть строки вчерашней ночи. Или, может, аналогия ситуации сработала.

Я вспомнил…

Незнакомый широкий двор, расчерченный серебристым светом отмытой недавним дождем луны. Перекладина качелей, неподвижные туши припаркованных машин, откуда-то доносится смутная музыка. Вокруг многоэтажные дома, в редких окнах еще горит свет, над парой подъездов тлеют светляки ламп, но сам двор не освещен. Единственный тусклый фонарь вымыл из мрака угол дома и кусок тротуара – ничем не примечательные, слепые, безликие, как в тысячах подобных районов.

Да и был бы здесь указатель с названием улицы или номера дома – что мне это даст?

Незнакомый, по-ночному недобрый, чужой город.

Я попытался реанимировать гобелен, но ткань обвисла вяло и безжизненно. Тяжелая, намокшая, пахнущая паленой шерстью и сыростью тряпка. Дотянула до города – и то хорошо…

Что-то мелькнуло на периферии зрения. Нечто темное на темном. Быстрое, достаточно большое. А может, померещилось от усталости. Горячка боя успела выветриться, пока стремительно мертвеющий гобелен тянул своего пассажира до города. Даже эмоции остались там, на пустоши. А за мной увязались, свинцом пригибая к земле, утомление, апатия и подоспевшая боль. Подернувшие, как пепел на догорающем кострище, неутоленную ярость и жажду мести. Вроде и тлеет, но уже по инерции, выгорая…

Повалиться бы здесь прямо на мостовую и лежать до утра. Все равно сил не осталось. Ни физических, ни магических… Но нет, бреду куда-то без определенного направления, волоча за собой реликвию.

И натыкаюсь… Все правильно. Из темноты, стоило обогнуть дом, выплывают ленивые фигуры… Нечленораздельно говорящие тела. Разболтанная походка. Вонь перегара от дешевого пойла и курева.

«Закурить есть?»

«Эй, куда прешь!»

«А где такое одеяло взял…»

«…А ну дай сюда…»

«…Да ты на кого руку поднял…»

«…Ну щас…»

Я даже не успел их пересчитать. Внутренние предохранители наконец перегорели напрочь. Что-то взорвалось во мне слепой, черной вспышкой. На дотлевающий костер дохнул ветер безумия, и сдетонировали свежее разочарование от только что проигранного боя, злость от предательства, старый-старый, дремучий страх и давно, казалось, ушедшая на дно памяти боль…

Такая же ночь, такие же равнодушные чужие стены вокруг, такие же пахнущие спиртом тени. Бессилие, боль и ужас…

Завертелась сумасшедшая карусель, когда на мгновения проступали и тут же размазывались оскаленные лица, когда мешались хрип, ругань, невнятный вой и глухие удары, когда летели брызги крови и стеклянное крошево разбитых бутылок…

Их оказалось много, человек восемь. И они не были так уж пьяны. И даже мой священный воинский азарт не компенсировал бы численный перевес. Но в какой-то момент я внезапно осознал, что на помощь мне пришел некто, кто выдергивает противников из круга нападающих. Одного, затем второго… Как раз в тот момент, когда этот второй был готов вонзить бутылочную розетку мне в печень.

Но рассмотреть оказавшего услугу я смог лишь позже.

Последний неприятель повалился на асфальт от прямого удара в челюсть. А я еще постоял несколько секунд, свесив руки, покачиваясь и пытаясь сосредоточиться. Затем, прижимая болезненно ноющую кисть, я побрел меж скорчившихся тел за угол, где сложно шевелился мрак, туда, откуда доносились странные звуки.

Сразу за поворотом некто в темном опустился на колени над лежащим навзничь человеком. Большая часть человека скрыта склонившейся к нему фигурой, но вытянутые ноги безвольно и как-то жалко подрагивают в такт несколько птичьим движениям нагнувшегося. Сосущие звуки пробирают до озноба.

Я делаю следующий шаг, и вампир оборачивается, демонстрируя словно выбеленное известкой, плоское лицо с чертами карикатурно-человеческими. Глаза мерцают красным, холодным, неживым светом, как огонек светофора. Подбородок измазан темными, лаково отблескивающими потеками.

Тварь слегка улыбается, глядя на меня. Выражение ее лица спокойное и дружелюбное. Эдакий добродушный сосед по столику в ресторане.

«…Много пищи… хорошая охота… ты помог мне, я помог тебе… – щекочет мозг бесполый голос. – …Ты тоже голоден… тебе нужны силы… бери, здесь много… ешь… пища…» Голос назойливо сверлит сознание, и я осознаю, что действительно невозможно голоден и что мне нужна пища, чтобы восстановить силы, и нужна она прямо сейчас.

Вампиры – твари быстрые. Но этот не успел даже отпрянуть, когда я прыгнул на него, вонзая в сердце кусок стекла от бутылки и одновременно загоняя в разрастающуюся рану остатки своего магического резерва. И впился пальцами в пергаментную, холодную кожу чудовища, запуская пальцы в расползающуюся плоть. На лице умирающей твари обиженное изумление – «я же помог тебе!..»

Я выцедил его досуха. Не в прямом, конечно, смысле. Мне пользы от человеческой ли, вампирьей ли крови не было никакой. Но вампиры перерабатывают кровь в магическую энергию, позволяющую им существовать. Я забрал всю энергию из своей жертвы.

Хотя, по сути, какая разница? Жизнь есть жизнь. В крови ли она или в незримой субстанции…

С тихим, едва уловимым шелестом посыпался на асфальт сухой прах. Машинально отряхнув припорошенные ладони, я поднял валявшуюся на асфальте куртку одного из нападавших и напялил ее на себя, пытаясь унять дрожь. Ее владелец слабо двигается слева, пытаясь отползти подальше. От меня. Он увидел мое лицо и обмочился. Влажная дорожка тянется за ним, различимая даже в ночном сумраке.

Я несколько мгновений смотрю на него и на остальных, слабо копошащихся вокруг. От них несет грязью, потом и слепым ужасом. И живым теплом. Бестелесный голос уже распавшегося существа снова соблазнительно шепчет: «…пища-пища…»

Кажется, я побежал, волоча за собой гобелен.

А потом меня долго рвало. Выворачивало от гнилостного мертвого привкуса чужой жизни, от запаха и вида крови, от ощущения распадающейся в руках плоти, от беспросветной тоски, от ненависти и отчаяния… А еще позже я тащился через ночь и город, пока не набрел на скамейку среди деревьев.

Вампирова энергия лишь слегка залатала дно каверны, образовавшейся на месте магического резерва. Как вода заливает дно ущелья. Но вода эта пахла стылым болотом. Я потратил ее всю на создание обогревающего периметра, когда добрался до парковой скамейки. И мне все время казалось, что даже магия пахнет кровью…

Вот оно что.

Я машинально потер разбитые костяшки своих пальцев. Чужая куртка висела неудобно и не грела, а леденила, как свежесодранная шкура. Хотелось немедленно от нее избавиться. А еще больше хотелось избавиться от золы, оставшейся после прогоревшего пламени в душе. Золы горькой и жгучей. Золы воспоминаний, в которых я узнавал и не узнавал себя.