Вера скованно замерла на краешке удобного кресла так, словно из него торчали стальные шипы.
– Ты должна увидеть ее, – настойчиво повторил Милан.
– Я не могу.
– Она твоя дочь.
– Ложь! – не выдержав, вскрикнула Вера.
– Что значит – ложь? – Угрюмый Милан подошел и нагнулся к ссутулившейся женщине, пытаясь заглянуть ей в лицо. – Ты ждала ее, ты носила ее, ты родила ее… разве не помнишь?
– Пытаюсь забыть как самый страшный кошмар. – Вера отстранилась от Милана, предпочитая чувствовать, как незримые стальные шипы пронзают ее спину, лишь бы не вдыхать исходящий от мужа знакомый запах – дорогой одеколон «Черный лед» и кофе. Он поглощал кофе литрами, когда нервничал.
И еще запах крови.
Я снова схожу с ума, решила она в глухом отчаянии. Зря я сюда вернулась. Мне казалось, что все забыто и прощено, но так только хуже. Будто с едва начавшей заживать раны сорвали струп.
– Ты родила ее, как ты можешь отказываться от нее? – Милан смотрел на нее в упор. – Разве может так поступать мать?
– Замолчи!! – с надрывом выдохнула Вера, порываясь встать, но все еще нависающий Милан, даже не прикасаясь, давил будто свинцовая плита. У нее подогнулись ноги. – Я хорошая мать!.. Я могла бы стать хорошей матерью! – добавила она едва слышно и, снова набирая голос, закричала в лицо мужу: – Это ты! Ты во всем виноват! Ты и твои… Маги! – Она выплюнула последнее слово с торопливой ненавистью, будто боясь опалить губы.
Милан молча и тяжело глядел на нее.
– Это ты… – тише повторила она. – Вы забрали моего ребенка. Настоящего ребенка.
– Чушь, – так же негромко, утомленно произнес Милан, отводя взгляд в сторону. – Ты же знаешь. У тебя не было никакого ребенка, кроме той, что родилась.
– Он… Она… Я даже не знаю, кто мог бы родиться, но вы украли его… украли еще до рождения! И подменили этим чудовищем!
– Что ты выдумываешь? – Лицо Милана болезненно исказилось. Смесь жалости и раздражения. Так смотрят на безнадежно и отвратительно больных.
Он наконец отошел от жены, вернувшись снова к окну. Рыхлые бархатные портьеры частично скрыли его, а свет, льющийся через стекла, смазал особенности фигуры, превратив Милана в безликий силуэт. Так, очертания чужого человека. Ничего общего с тем Миланом, с которым Вера была счастлива.
– Я не выдумываю! – твердо заявила она в спину незнакомцу. И услышала в своем голосе те же упрямые интонации, с которыми она тысячи раз повторяла это врачам в клинике. – Я помню… Помню кошмары, которые начались еще до того, как узнала о своей беременности. Нет, даже еще до того, как действительно понесла. Томительные, мутные, тяжелые предчувствия, которые по ночам обращались в безумные сны.
Тогда в их жизни появился этот странный знакомый Милана, якобы старый семейный врач. У него был неприятный, пристальный, словно проникающий взгляд… Вера не могла находиться с ним в одной комнате и нескольких минут, но этот «врач», как назло, всегда оказывался рядом. И ладно бы она заметила в его глазах хоть тень сладострастия… Но нет, наоборот, он глядел на нее пусто и равнодушно и в то же время изучающе. Его не интересовала она сама. Он искал что-то внутри ее…
– Он был магом, – произнесла Вера сквозь зубы. – Из этих мерзавцев, что видят плод еще до рождения.
– Ну и что? Я попросил его присмотреть за тобой, чтобы ребенок появился здоровым. Все так делают.
– Ты так хотел, чтобы у меня родился непростой ребенок! Ты всегда этого хотел! Ты так любишь быть не таким, как все, что пожертвовал нашим настоящим ребенком ради этого… этой!
Она не видела лица Милана, но чувствовала, что он брезгливо морщится. Он делал так каждый раз, даже во время ее беременности, когда она начинала говорить, что с ней что-то неладно.
– Вы подменили моего ребенка своим.
– Не смеши меня, – сухо и скучно отозвался Милан. – Каким еще «своим»? К тебе никто не прикасался, ты сама носила ее и помнишь все…
Все. Особенно время, что она проводила во сне. И в том сне некие безликие фигуры, среди которых только угадывался Милан, вскрывали ее чрево, извлекая из него еще даже не зародыш, а неясную, теплую, родную сущность, и заменяли ее кем-то другим. Холодным, незнакомым, чужим.
Утром она просыпалась с криком, в поту, прижимая руки к округляющемуся животу. И вдруг стала осознавать, что там, внутри ее, и впрямь затаилось нечто чужое. Чужое настолько, что иначе как пауком она себе это чужое и не представляла. Паук внутри.
Однажды она попыталась его убить.
– Напрасно я вернулась, – произнесла Вера, поднимаясь из кресла. – Думаю, мне лучше уехать.
Милан в несколько длинных шагов пересек комнату, заступая дорогу:
– Подожди… Ты ее даже не видела. Она чудесная девочка. Умница и красавица… как ты.
– Не смей мне этого говорить!!
– Она похожа на тебя как две капли, – неумолимо продолжал Милан.
– Замолчи! – простонала Вера.
– Я сказал ей, что приехала мама.
– Что?.. – Вера в ужасе задохнулась. – Нет!.. Как ты мог?.. Ты не мог так поступить со мной… И с ней!
– Она ждет там, за дверью.
– Ты не посмеешь.
– Неужели тебе не хочется увидеть ее?
– Нет!
– Ты говоришь, что хорошая мать. Неужели ты решишься сбежать, не встретившись с дочерью?
– Ты… сволочь!
– Она очень хочет тебя увидеть. Я рассказывал ей о тебе только хорошее… В конце концов, просто посмотри на нее!
– Я… – Вера, словно надломившись, опустилась в кресло. Что-то пробивалось через лед, застывший в ее душе. Надежда? – Хорошо… Ладно.
…Высокая, как все в этом старинном богатом особняке, дверь распахнулась. На пороге стояла крошечная девочка лет четырех в розовом праздничном платьице и розовых туфельках с ленточками. На светлых, уже слегка разлохмаченных волосах кривовато сидел бант.
Мгновение постояв, девочка побежала вперед, вдруг сбилась с шага и снова замерла шагах в десяти, глядя на сидящую в кресле бледную женщину с легкой застенчивостью вперемешку с жадным, лукавым любопытством.
– Смотри, малышка, мама приехала, – сказал Милан.
Вера попыталась улыбнуться.
Девочка доверчиво улыбнулась в ответ. А потом, как все дети, пряча за простодушным хвастовством смущение, выпалила:
– Мама! Смотри, как я умею! Я бабочка!
Девочка, раскрыв руки, замахала. Вокруг розового платьица потянулись и засверкали крошечные, переливающиеся огоньки, словно шлейф, украшенный россыпью бриллиантов. Волшебная бабочка затрепетала в полутемной комнате.
Вера почувствовала, как механическая улыбка сползает с ее губ. Сверкание бриллиантовых огоньков больно кололо глаза. И свет утекал стремительно и безостановочно, обращаясь в свою противоположность. Как в негативе. В центре сверкающей каплями росы паутины танцевал паук. Черный огромный паук.
Вера открыла рот и страшно закричала.
И в ответ так же отчаянно закричала испуганная девочка.