«Это все народное творчество»: как проходил псевдореферендум на Донбассе

Утром на избирательном участке в одной из центральных школ Донецка собралась толпа. Сотни людей пришли поставить «птичку» в бюллетене, в котором значился один вопрос: «Поддерживаете ли вы акт о государственной самостоятельности Донецкой народной республики?»

Референдума здесь ждали давно. И когда начались антитеррористические операции в Славянске, количество поклонников ДНР явно возросло. Киевскую власть здесь стали воспринимать как агрессора, готового расстреливать мирных жителей, не желающих оставаться в составе Украины.

Как и в Крыму 16 марта, в день референдума здесь должен был произойти катарсис. Жителям Донбасса казалось, что 11 мая напряжение, накапливавшееся в последние недели, разрядится.

Люди шли на референдум, как на праздник. Повсюду на участках мелькает флаг Донецка — солнце, поднимающееся из черноты.

— Ни на одних выборах у нас такого не было, вы посмотрите, сколько людей! — восторженно вещает бабушка у входа в школу.

Вскоре становится ясно, откуда такая высокая явка: открылись не все избирательные участки.

По словам председателя местной комиссии Ирины Сергеевны, рано утром она потребовала от директора школы, чтобы та открыла участок. Директор отказалась, но потом с ней «поговорили». В самой школе все для голосования уже имелось — шла подготовка к президентским выборам.

За партами, накрытыми постоянно сползающими на пол голубыми скатертями, расселись члены избирательной комиссии: несколько женщин среднего возраста, пенсионерки и взрослый мужчина в костюме. С таким потоком голосующих они не справляются. На участке практически давка.

Вдруг в толпу врывается молодой парень в полосатых шортах и начинает взывать к совести: «Люди! Пожалуйста, не устраивайте хаос! Не толпитесь здесь все одновременно!»

Спустя мгновение парень оказывается прямо передо мной и просит отозваться: нужны волонтеры, готовые «пару часов» посидеть в избирательной комиссии и раздавать бюллетени, потому что «не хватает рук». Отзываюсь моментально.

Меня усаживают за парту прямо перед входом на участок, документов не спрашивают, интересуются только, как меня зовут.

Председательница комиссии выдает пустые списки избирателей — это дополнительные листы, потому что, объясняет она, Киев закрыл базы данных. Заталкивает мне в сумку пачку бюллетеней. Никакой защиты на них нет: просто листы, напечатанные на принтере.

— Ты, когда будешь выдавать бюллетень, ставь в верхнем уголке свою подпись, и все, — ласково советует Ирина Сергеевна.

Ко мне выстраивается очередь с паспортами. У большинства из них год рождения начинается от 1950-го. Ярко накрашенная женщина с пышной прической громко обращается к кому-то абстрактному:

— Я здесь уже проголосовала, а моя дочь не проголосовала! Но ее здесь нет, дайте мне за нее проголосовать!

Ирина Сергеевна тотчас же подводит женщину ко мне и говорит: «Запиши-ка дочь ее, пускай за нее отметится».

Подходят двое мужчин, с виду — рабочие.

— Мы голосовать пришли, — говорит один. — За Донбасс! Как же не поддержать наш Донбасс?

Другой продолжает:

— И против Бандеры. Не надо его нам тут.

Один из них отмечает «птичкой» ответ «Да» прямо у меня на столе, не доходя до кабинки.

Рядом подсаживаются еще две женщины, вызвавшиеся поработать в избирательной комиссии, — пенсионерки. К ним тоже выстраивается длинная очередь.

— Скорее, скорее! Все сюда! Голосуем, дорогие! Родненькие!

Люди, получая от них бюллетени, жмут им руки и восклицают: «Поздравляю! Вы такие молодцы!»

Кто-то отмечает: «Держите наши паспорта, все равно мы — террористы все тут».

— А жену мою запишите, пожалуйста, она не может прийти, сидит в больнице, — обращается ко мне растерянный мужчина и протягивает стопку паспортов. — И мать запишите. Она, старая, заболела, и тоже в больнице. За ней моя жена смотрит.

Подходит длинноногая девушка на каблуках, интересуется: «Можно я тоже проголосую? Я с Запорожья, но уже давно в Донецке живу». Насчет людей из других регионов мне никаких указаний не давали.

Обращаюсь к мужчине в пиджаке, который заполняет списки рядом: «Можно с Запорожья брать?»

— Да, конечно, можно. Всех можно! — смеется тот, глядя на меня, как на наивную дуру.

Подходит молодой парень и протягивает ксерокопию паспорта.

— Нам говорили, что можно по ксерокопии голосовать. Можно? — спрашивает он и скромно улыбается. Ирина Сергеевна отвечает: «Естественно! Мы всех принимаем. Пускай все голосуют!» Пенсионерки-волонтерки ей вторят: «Родненькие, да голосуйте все! Это ж наш Донбасс!»

Заполнено уже три листа избирателей, подавляющее большинство — жители Донецка. Прошло полтора часа после того, как меня посадили за парту с голубой скатертью, которая постоянно сползает на пол. Зову Ирину Сергеевну, объясняю, что мне нужно идти.

— Куда это ты собралась? Нет-нет, подожди. Раз ты за это взялась, то должна сидеть с нами до конца. До утра. Поняла?

К горлу подкатывает ком. Ирина Сергеевна забирает у меня сумку со всеми вещами и документами.

— Пока ты здесь, сумка будет у меня, — говорит она строго и оставляет сумку в подсобке.

— Но тот парень просил же всего на два часа... — пытаюсь объяснить я.

— Какой парень? — удивленно спрашивает Ирина Сергеевна. «Тот парень» с участка уже ушел.

— Девочка, ты попала, — констатирует она. — Извини, конечно, но ты с нами будешь до последнего. Уйти я тебе не дам.

Толпы избирателей продолжают складывать паспорта мне на стол. Прокручиваю в голове план, как выбраться из этого странного плена. Позади меня стоят ребята из «самообороны» — не вооруженные, но доверия не внушают. Как только Ирина Сергеевна даст им команду, они скрутят меня и отведут в место, из которого удрать будет сложно.

Замечаю, что Ирины Сергеевны на горизонте не видно, забираю сумку из подсобки, оставляю списки избирателей у нее на столе и стремглав выбегаю из школы.

В Макеевке, городе-спутнике Донецка, на одном из избирательных участков людей почти нет. На ступеньках у дверей сидят молодые ребята, назвавшие себя «самообороной», слушают по радио, как назначенный главным в донбасский ЦИК Роман Лягин озвучивает предварительные итоги голосования. Внутри на входе за занавеской сидит мужчина с автоматом.

Фотографирую на айфон старый советский потолок. Мужчина с автоматом тут же поднимается и подходит ко мне.

— Здесь снимать нельзя, — сурово говорит он.

— Почему? Это же просто потолок.

— Нельзя, я сказал. Удали фото.

Приходится подчиниться. Позже мне сообщают, что в руках у него был не настоящий автомат — муляж.

На другом участке на территории горного училища на украинском написано: «Ласкаво просимо!» На кабинках для голосования занавесок нет — не успели повесить.

— Нам сказали, что училище готово к выборам, — рассказывает тихая и кроткая женщина, председательница комиссии. — А потом сказали, что на самом деле тут готовились к выборам президента, а не к референдуму. Мы стали делать свои урны для голосования из подручных материалов. Утром нам сказали пролезть через решетки, но директор все-таки открыла училище, и нам привезли нормальные урны, пластиковые. Не успели мы подготовиться, видите, — добавляет она. — Совсем мало времени было. Вот, даже списков избирателей у нас нет — в Партии регионов сказали, что свои списки они сожгли.

Возле кабинки с ноги на ногу переминается женщина в цветастом пиджаке. Она увидела журналиста с камерой.

— Я бы хотела что-то сказать, но не знаю как, — делится она со мной. — Если скажу, что хочу присоединения к России, меня же объявят террористом... Надо, чтобы все проголосовали «за». Иначе нам каюк.

На участок заходят два парня.

— Дайте-ка проголосовать «сепаратистам»! — бодро выпаливают они. — Только мы с другого района, это ниче?

С утра жители Красноармейска принесли к зданию городской администрации коробки и бюллетени для голосования. По словам местных жителей, за полдня явка составила больше 50 процентов.

Днем исполком заняли вооруженные люди, представившиеся спецподразделением «Днепр» — батальон, входящий в структуру МВД. Они сняли флаг «Донецкой народной республики» с палатки, где проходил сбор голосов, и вывесили над исполкомом то ли на палке, то ли на удочке украинский флаг.

Расстроенные жители переместились от исполкома в сквер. Там несколько женщин уселись на лавочку, поставили картонные коробки на колени и продолжили собирать бюллетени.

— Мы абсолютно мирные, мы просто хотели провести референдум, а тут пришли люди с автоматами. Они что, стрелять по нам собираются? Почему? — говорит одна из самых активных местных жительниц и предлагает поехать посмотреть на милиционеров, которые, по ее словам, прячутся неподалеку, «чтобы не выполнять свои обязанности». Но в это время к исполкому начинает сходиться толпа.

За стеклянной дверью на входе в администрацию стоят вооруженные молодые люди. Они молча наблюдают за тем, как толпа кричит, требуя, чтобы те уходили.

— Пускай просто мирно уйдут, мы им сделаем коридор, — советуются парни на площади. — Если хотят уходить, мы им просто дадим уйти.

Подвыпивший мужик кидает в дверь стеклянную бутылку. Вскоре к исполкому подъезжает черный кроссовер, из него выходят люди в камуфляже с «калашниковыми».

Местные жители окружают машину. «Уезжайте отсюда! Сваливайте!» — кричат они вооруженным людям. Один из местных хватает вооруженного за автомат, раздается выстрел, потом еще один, следом — автоматная очередь. Убегая, успеваю заметить, как на козырьке здания администрации мужчина в камуфляже палит из автомата вверх.

Приезжает «скорая». У парня, который пытался отнять автомат, нога висит на «ниточке», журналисты помогают загрузить его в машину. На траву неподалеку от входа в администрацию перетащили мужчину с ранением в голову. Кто-то сложил ему руки на груди: он погиб.

Как только уехали медики, у исполкома снова собралась толпа. «Фашисты! Убийцы!» — кричат они. В здании по-прежнему находятся вооруженные люди.

Из-за деревьев вижу, как снова подъезжают автомобили и несколько инкассаторских машин. Местные жители их окружают. Раздается еще одна автоматная очередь, коллега валит меня на землю. Стрельба длится минут десять.

От исполкома отъезжает машина инкассации с открытой дверью, из которой выглядывают люди с автоматами. Где-то вдалеке слышны выстрелы.

Мы берем машину и уезжаем обратно в Донецк.

— Что будет после референдума? Ну, мы будем выстраивать новую власть, проведем новые выборы, — рассказывает основатель «Восточного фронта», один из руководителей так называемой Донецкой народной республики Николай Солнцев.

— А вы считаете, что этот референдум хоть сколько-нибудь легитимный? Это же просто бумажки, — спрашивает мой коллега.

— Понимаете, тут такое дело... — отвечает Солнцев и как-то мечтательно закатывает глаза. — Нам хотелось довести все до конца. Это же все — народное творчество! И это прекрасно!

Поздний вечер, Ворошиловская районная администрация. Здесь, в вестибюле, разместилась территориальная избирательная комиссия «референдума». Сюда должны были привезти бюллетени из района, а я собиралась присутствовать при подсчете голосов — так мне обещал Солнцев.

— Нас отсюда эвакуировали из-за событий в Красноармейске, — объясняет Солнцев, стоя на улице возле здания администрации. — Теперь никого не пустят, опасно. Они там сами все подсчитают, а завтра озвучат результаты.

Бумажки, называемые здесь бюллетенями, собраны в коробки и посчитаны. Хотя, скорее всего, никто их толком не считал — для «народного творчества» это не обязательно. В областной администрации небольшой праздник, но массового ликования нет — после событий в Красноармейске люди попрятались по домам.

Над Донецком развиваются флаги: солнце, поднимающееся из черноты.

Хотя, может быть, оно вовсе никуда не поднимается. Может, солнце в этой черноте просто застряло.

Екатерина Сергацкова, «Украинская правда»

12 мая 2014

 

Олег Сенцов, жертва теракта

Вечером 10 мая в Симферополе сотрудниками ФСБ был задержан кинорежиссер, активист Автомайдана и организатор проукраинских митингов в Крыму Олег Сенцов. Его обвинили в организации трех несуществующих терактов на территории полуострова в качестве лидера крымского «Правого сектора».

Однажды вечером, когда на город только спустились сумерки, я наблюдала, как юный парень, сидя на асфальте возле прудов в Гагаринском парке Симферополя, пьет из горла водку и запивает соком. Это была сцена из фильма «Гамер» — про подростка, который бросил школу из-за увлечения компьютерными играми. Фильм снимал Олег Сенцов, тогда я увидела его в первый раз. Олег вкрадчиво и тихо объяснял Владу, что от него нужно, а сняв последний дубль, так же тихо и незаметно уехал.

У Олега был свой компьютерный клуб в центре города, в подвале. Он продержался в Симферополе, пожалуй, дольше всех. На те небольшие деньги, что он приносил, Олег и снимал «Гамера». Он сам когда-то был геймером, одним из главных в этой некогда большой и сильной тусовке. В организации съемок участвовало полгорода: кто-то предоставил квартиру для домашних сцен, кто-то приносил реквизит, кто-то — еду. Актеры работали бесплатно. Да и актеров-то, в общем, не было: все роли исполняли обычные люди, далекие от сцены. Они играли почти что себя.

На премьере «Гамера» старенький кинотеатр «Космос» — единственный в Симферополе, крутивший альтернативное кино, — собрал впервые за долгое время полный зал. Люди, пришедшие на показ, говорили, что этот фильм — отпечаток целого поколения, показавший важный пласт местного андеграунда. Олег был сосредоточен — и, как обычно, молчалив и вкрадчив. После выпуска «Гамера» он закрыл клуб.

В самом начале съемок Олег говорил, что его первый большой фильм может оказаться последним, «если не пойдет». Вышло иначе: «Гамер» выиграл массу наград в Украине, России и за рубежом. Но следующий фильм он снять не успел. Больше года Олег, получив несколько грантов, готовился к съемкам новой ленты «Носорог», про детей девяностых. Актеров, как всегда, искал среди обычных людей по крымским городкам и селам. Нашел почти всех героев, кроме главного.

Ночью 11 мая к Олегу домой пришли сотрудники ФСБ и заявили, что подозревают его в подготовке теракта. Наверное, они увидели, как плачут его дети — двенадцатилетняя Алина и девятилетний Владик, страдающий аутизмом. Наверное, Олег что-то тихо и вкрадчиво сказал детям, чтобы те не волновались. И так же тихо уехал.

Когда российские войска вошли на территорию Крыма, Олег стал одним из тех немногих, кто поддержал движение «За единую Украину» и помогал местным активистам выжить в противостоянии глыбы с песчинкой. У него не возникало сомнений в том, что этим людям нужна поддержка, и ради этого он отложил работу над «Носорогом». Помогая покупать и развозить продукты и предметы первой необходимости военным, оказавшимся заблокированными в частях, он как будто отдавал дань людям, которые когда-то поддержали его.

Сейчас Олег сидит где-то в подвалах здания, всего два месяца назад занятого сотрудниками российской службы безопасности. А завтра его отправят в Москву, чтобы добиваться наказания по абсурдной, дичайшей статье. Сидит там молчаливо и сосредоточенно. А крымчане уже верят в то, что он — террорист.

Но на самом деле он в этой камере не один. Вместе с ним задержаны тысячи людей, несогласных с нынешней политикой российских властей. Потому что теперь любого человека с гражданской позицией, отличной от официальной, оказывается, можно обвинить в терроризме. Любой, кто думает криво, — террорист с гранатой в голове.

Еще полгода назад в Симферополе было светло и свободно. Можно было передвигаться по городу без ксерокопии паспорта и выходить на митинги, критиковать власть через прессу и формировать сообщества. Сегодня крымскую столицу патрулируют сотни омоновцев, а на улицах стоят бронетранспортеры. За крымскими татарами следят в мечетях, меджлис угрожают запретить, Мустафу Джемилева не пускают на родину. Проукраинских активистов вызывают на допросы и вынуждают менять гражданство либо покидать полуостров.

Кажется, Крым стал испытательной площадкой для массового вытравливания инакомыслия. На самом деле это и есть настоящий теракт. А сидит за него его жертва — Олег Сенцов. И он в этой камере не один.

Екатерина Сергацкова, Соltа

16 мая 2014

 

Воєнний кандидат у мирному краю

Як агітує Порошенко, щоб здобути перемогу в першому турі. Черкащина

Місяць тому в штабі Петра Порошенка з’явилася мета — перемога на виборах президента в першому турі. Кампанію власникові Roshen^ роблять ті ж технологи, які працювали у 2004 році з Віктором Ющенком. Німба месії над Дорошенком немає, але використовуються багато фішок з минулого.

День в регіоні складається з зустрічей у трьох містах — Умані, Черкасах, Звенигородці. В останню журналісти за кандидатом не встигли, оскільки Порошенко їхав із «маячками», а журналісти — ні. Хоч і автобус зі ЗМІ їхав дуже швидко, на межі порушень правил дорожнього руху. В ньому, крім представника Insider, був тільки один працівник українських ЗМІ — інформагентства, яке, до речі, вже заздалегідь закріпило за Дорошенком «президентського» кореспондента. Решта — закордонна преса: Le Monde, Financial Times, Agence France-Press, полячка з варшавського тижневика. На запитання, що цікавого для світової преси в агітаційному виїзді у провінцію, репортер Financial Times відповів одним словом: «колорит».

Колорит

Колорит для кожного різний. Москвичці з «Франс-Прес», наприклад, найбільше запам’яталися дівчата в Умані на шпильках і в коктейльних сукнях під руку із хлопцями у трениках і кросівках. Мені — скоріше основна аудиторія мітингів: жіночки старшого віку, часто з коротким, фарбованим у мідний колір волоссям. Ось вони чекають на свого кандидата, поки дивляться на екрані фільм про нього.

— Ви заможна людина. Це добре, — не питає, а стверджує відома телеведуча в екранному ролику, звертаючись до Порошенка.

Трохи пізніше вона таки каже замість нього:

— Ви за консервативні цінності. В хорошому сенсі.

Жінка в уманському натовпі, що прикриває голову газеткою «Свободи», згідно киває. Ми стоїмо під палючим сонцем на площі Леніна, яку тут, на мітингу, називають «майданом».

— Так ви за «Свободу» чи за Порошенка? — питаю я в жінки, показуючи пальцем на газетку.

— За Порошенка, канєшно. А це? Ну просто треба всьо читати, всьо знати.

Мітинг у 86-тисячній Умані в будній день зібрав 1,5—2 тис. людей. Тут непомітно завезених людей, якщо не рахувати десятка однотипних апатичних хлопців-прапороносців.

Більша частина з присутніх визначилася, за кого голосувати. Серед тих, хто вагається, вибір стоїть між Петром Порошенком

і Анатолієм Гриценком. У цих кандидатів і наголоси в кампаніях схожі. Основний — війна.

Верховний Головнокомандувач

Агітаційний ролик на мітингу починається Порошенком на Майдані. Він — «той, хто не сховається, чия стихія — розбурхані лави, той, хто дивитиметься крізь метал в очі посланих убивати, щоб вони задкували та вклякали», — переконує голос за кадром.

Після фільму на розігріві у кандидата виступає Юрій Луценко. В Черкасах був іще й Микола Томенко.

Основний меседж у Луценка й Томенка — ідентичний. Поро-шенко повинен перемогти в першому турі, тому що війна. Ми обираємо не тільки президента, але й Верховного Головнокомандувача. Саме так, з великих літер.

— Другий тур — це ще три тижні, а потім оскарження, а там Верховна Рада йде на канікули, а там розкачка. Хіба ми можемо давати Путіну ще півроку? — питає зі сцени в Умані Луценко. — Не тіште себе ілюзіями. Це війна!

Він входить у раж і починає у своєму стилі витончено жартувати: «Добкін-жопкін, Тігіпко-бібіпко, сині баклажани-регіонали, червоножопі павіани з КПУ» і так далі.

У Черкасах Луценко цього вже не каже. Мабуть, йому зробили зауваження. Або зважає на інтелігентнішу аудиторію обласного центру.

Люди слухають уважно й серйозно, однак без надмірного ентузіазму. Частина чоловіків на деякі репліки навіть невдоволено гукає «Бу!» Але організатори все одно дотримуються пафосної драматургії.

Снайпер Петро

Порошенко заходить на сцену не ззаду, а йде крізь натовп, по-тискаючи руки. Його охороняють принаймні з десяток охоронців. Саме такий прийом 10 років тому використовували в кампанії «месії» Віктора Ющенка.

— Подивіться на себе, які ви красиві, — починає зі сцени Порошенко. Знову ідентично з Ющенком 2004 року.

Образу «месії», як у 2004-му, нині нема, але люди хочуть знайти хоч якусь надію. Жінка з вогняним волоссям дзвонить по мобільному, каже комусь: «Ось, послухай», — і простягає телефон у бік колонок.

Утім, масової ейфорії нема. Порошенко зриває овації лише раз, коли зачитує записку «від народу» про уманську міліцію — бандитів у погонах.

Кандидат починає з новин АТО на сході. Захоплюється патріотизмом жінок, які розігнали блокпост сепаратистів у Краматорську. Розповідає про «снайпера Петра, у якого нема патронів», і тут же обіцяє це виправити.

Як шокувати провінцію

А вже поміж іншим Порошенко представляє й інші пункти програми «Жити по-новому».

— Яка середня зарплатня в Умані? — питає кандидат.

Із натовпу звучать цифри:

— Тисяча! Тисяча триста!

— А знаєте, яка на «Рошені»?

Люди несміливо здогадуються:

— Три тисячі? Чотири?

Нарешті хтось найсміливіший кричить:

— П’ять!

Петро Олексійович шокує уманців:

— Сім тисяч гривень!

Мовляв, чому на «Рошені» таке можливо, а в Умані — ні? До речі, «після обрання» він обіцяє продати весь бізнес, «окрім 5 каналу».

Наприкінці кожного мітингу на сцену виходить дружина кандидата й матір чотирьох його дітей — мініатюрна Марина Порошенко. В Умані розчулені бабусі кричали їм «Гірко!», але Порошенко знітився: «Це ж не весілля». Й тільки обійняв дружину.

Після мітингу іноземні журналісти звіряють свої враження. Москвичка з «Франс-прес» вагається:

— Как-то не хватает в его речах... ммм... перца?

— Пороха, — підказують їй, але москвичка-іноземка не розуміє, чому українська перекладачка з Le Monde регоче.

Зовсім новий

Попри відсутність пороху, люди тягнуться до Порошенка, вважаючи його «новим». Це ключовий епітет, яке вживають практично всі, кого я питаю.

— Якось довіряю йому. А там час покаже. А Тимошенко себе вже показала, — каже 73-річний Василь Михайлович.

48-річний Микола, який чекав на Порошенка з пропозиціями, бо «особисто його знає»:

— Порошенка ж визнають у світі. Правда ж? Єдине, що я хочу в нього запитати: чого така слаба у нього команда?

— Порошенко — единственный достойный кресла президента, — дуже чітко висловлює думки 27-літній Влад. — Он много сделал для Майдана и для Украины. А Тимошенко — ни в коем случае. Это — тот же Янукович. Та же власть.

Але з Владом проблемка. Влад сидить із десятком хлопців у затінку ялини за квартал від мітингу в Черкасах, поряд з автобусами, якими привезли прапороносців. Влад схожий на десятника прапороносців.

— Хлопці, ви звідки? — питаю у рядового.

— З Черкас. А ви думали — «тітушки»? Та нас всігда автобус з роботи розвозить. А оце всі разом захотіли подивиться на мітінг.

Тим часом на мітинг дивляться й батьки з дитячого майданчика через дорогу, і випадкові перехожі, які не визначилися.

— Ти за кого будеш? — питає один молодий перехожий іншого. Той непристойним жестом показує, що йому байдуже, й товариш лізе до нього обійматися на знак солідарності.

Артем Чапай, Insider 22 травня 2014

25 мая в Украине прошли внеочередные выборы президента. В отдельных районах Донецкой и Луганской областей избирательные участки не открылись в целях безопасности. На выборах с 54,70% победил Петр Порошенко.

 

Життя на кордоні війни і миру

І це ще не все

— Поїзд через Сватове не йде, — одного за одним ошелешує пасажирів провідниця вагону.

— А чого?

— Ви шо, з Луни свалилися? Там война!

— Я ж позавчора їхав! — обурюється літній чоловік.

— Так то було позавчора!

Того дня стріляли в Рубіжному й Лисичанську, й поїзд № 126 Київ—Луганськ перенаправили через Лозову. Тим, хто не дістанеться своїх зупинок, провідниця від імені «Укрзалізниці» пропонує «робіть, шо хочете», й усі вирішують зійти в Харкові.

— Харашо хоть так ходимо, — бурчить провідниця. — А то ж ми можемо забастовать. Чого ми должни под пулями їздити?

57-річна тьотя Люба їде у Троїцький район. Повинна була, як і я, зійти у Сватовому. До нас приєднується студент Ярослав. Ми вирішуємо ночувати на вокзалі в Харкові разом.

— Самій дуже страшно. Щас таке врем’я!

У мене стискається серце. Пізніше виявляється, що вона боїться злодіїв. Тьотя Люба — сварлива, кремезна, коротко стрижена сива селянка — розповідає, як по селу їздить армія, а все село ходить годувати «голих-босих-голодних дітей».

— Через «них» танки в селі, а тепер через «них» і доїхать до села не можеш. От собачі душі! — тьотя Люба не уточнює, кого «них», це стане зрозуміло лише потім. — Паддддлюки. І це ще не все!

— Що ще? — знову завмираю.

— Дві неділі нема дощу!

Великий город

— Сватове тепер стало великий город, — іронізувала тьотя Люба.

Містечко нині — адміністративний центр області: сюди переїхала в. о. губернатора, сюди перевели й ГУ МВС у Луганській області, попередньо кинувши дезу про переведення у Старобільск.

Ми з тьотьою Любою та студентом Ярославом уже налаштувалися ночувати на харківському вокзалі, але дивом опівночі знаходимо попутку.

— Говори по-русски, чтобы не привлекать лишнего внимания, — радить мені водій і одразу переходить назад на український суржик.

Я розпитую, чому в них не закріпився сепаратизм, але не чую патріотичних заяв:

— У нас кажному «сєпаратісту» треба чотири корови подоїти, — каже тьотя Люба.

— До нас пока доїдеш, колеса поодвалюються. Даже у танка, — сміється Ярослав.

Дорогою до Сватового, що зайняла півночі, ми минули три блокпости української армії й МВС, ледь не переїхали трьох лисиць, і у нас ледь не «поодвалювались» колеса. Тьотя Люба і Ярослав поїхали далі на Троїцьке: казали, там дорога ще гірша. Чекаю світанку на сватовському вокзалі з трьома п’яничками.

Щоб краще розуміти: у Сватовому немає жодного будинку, вищого за три поверхи. А, ні. Є чотириповерхова райдержад-міністрація. У місті домінують велосипеди та скутери, які тут продають у кредит. Найпоширеніший тип машини — «Жигуль», за кермом якого сидить дядько з козацькими вусами (як потім виявляється, багато з них — мисливці, учасники місцевої самооборони).

І от ідеш ти о 7-й ранку центром чистенького Сватового, розчулюєшся — й усвідомлюєш, що з-за кіоску «Мобільний зв’язок» знизу на тебе спрямоване дуло кулемета.

Міліцію ми трохи приструнили

Кулеметник відводить дуло й погляд, дає пройти. Він не один. По площі перед Будинком культури — їх кілька десятків. От як собі уявляєш фразу «озброєні до зубів», так і є: підствольні гранатомети, кілька РПГ, у кожного по десятку ріжків до АК. Як потім виявиться, солдати охороняють завезення бюлетенів в окружвиборчком напередодні виборів.

Містечко маленьке, і щоб тебе не зрозуміли неправильно, коли зустрінуть знову, йдеш до РВВС представитись і взяти телефончик про всяк випадок. Вікна першого поверху райвідділу закриті мішками з піском. Десятки людей з автоматами.

На даху райдержадміністрації також автоматники. Пройти до в. о. губернатора, яка передислокувалась у Сватове, можна з заднього ходу. Його охороняють кілька джипів із накачаними дядьками в цивільному.

— Тут демократично налаштоване населення, — пояснює кореспонденту INSIDER різницю між півднем і північчю Луганщини в. о. губернатора Ірина Веригіна. — Тут транслюють українські канали. На півдні нашої області йшло зомбування населення каналом ЛОТ, начебто прийдуть «бандерівці», які будуть чинити насильство над людьми.

Українська влада нині контролює дев’ять північних районів області: по лінії Сватівський—Старобільський—Новоайдарський—Міловський, і всі, що на північ. Попри різницю в менталітеті між Донбасом на півдні Луганщини та Слобожанщиною на півдні, ключовий чинник контролю — армія.

— На півдні області відкриті кордони, і туди пройшли громадяни Росії, — каже Веригіна. — На півночі у нас посилений кордон, а також у нас на території цих дев’яти районів знаходиться українська армія, яка захищає українське населення.

— А що міліція?

— Міліція в Луганській області деморалізована. Більш ніж 90% не готові служити, — стверджує Веригіна. — Дуже довго міліція займалася не тим, чим мала займатися: «кришуванням» копанок і таке інше.

Нині в луганську міліцію скерували «підкріплення» з інших регіонів. Як каже мер Сватового Євген Рибалко, «міліціонери вже починали рахувати, скільки заробляє лейтенант у Росії, але ми їх трохи приструнили». Приструнили, складається стійке враження, присутністю армії.

Віднедавна ГУ МВС у Луганській області очолює Анатолій Науменко. Найм’якіше, що я чув про нього від посадових осіб і місцевих депутатів, — «ненадійна людина». У Старобільську місцевий депутат стверджує, що Анатолій Науменко відомий в народі, як

Толік Железяка — це має відображати як його характер, так і той факт, що міліціонер, як стверджує депутат, «кришував» ринок металобрухту.

А підполковник Міноборони Сергій Мельничук навіть змусить мене записати на диктофон, хто кому і скільки начебто «заніс» за призначення Науменка, але оскільки підполковник не навів доказів, обмежимося одним цікавим фактом. Незадовго до призначення Науменка на посаду начальника ГУ МВС Арсеном Аваковим так званий народний губернатор Луганщини, нині «голова» «Луганської народної республіки» Валерій Болотов призначив-таки того Анатолія Науменка «народним міліціонером».

Ти ж не станеш садити картоплю на асфальті

Мер Сватова Євген Рибалко є водночас і координатором сватовської самооборони, або ж «штабу єдності». Як стверджують недоброзичливці — міськрада перехопила низову ініціативу.

— Эй, репортер, иди сюда! — гукає він мене.

Рибалко сидить на лавочці під міськрадою, де вранці тусили місцеві ханурики. Мер — кремезний чоловік у футболці й кепці, на вигляд і не скажеш, що очільник міста.

Коли я починаю ставити запитання, на які він не може відповідати у присутності місцевих, Рибалко веде мене з лавочок у мерію. По дорозі показує актовий зал: тут на підлозі розстелені десятки матрасів для самооборонців. Про всяк випадок.

Відому в інтернеті історію про те, як сватовські та старобіль-ські начебто не пропустили бойовиків ЛНР напередодні «референдуму», Рибалко розповідає значно менш драматично. Насправді бойовики ЛНР таки побували у Сватовому (та й у Старобільську), але тут усе обійшлося переговорами. Навіть прапор України не зривали (а в Старобільську зірвали).

— Ты же не станешь садить картофель на асфальте, — пояснює Рибалко неспроможність сепаратистів закріпитись у Сватовому. — Нужен подготовленный грунт. А тут его не было. Если в других регионах ЛНР встречали, как освободителей, то тут они не встретили ликующей толпы.

Але не все так однозначно: по-перше, в’їзд перекривала Нацгвардія, по-друге, «референдум» у Сватовому таки пройшов — без дільниць. На тих таки лавочках, де ми зустрілись із Рибалком.

Рибалко тоді сказав міліціонерам не заважати людям, аби не провокувати їх, а лише попередити, що ті здійснюють правопорушення. Нині, коли в місті українська армія, організатори з КПУ заперечують свою керівну роль у цій події.

Наше тривале спілкування з мером Сватового закінчується, коли до Рибалка приходить «військовий» координатор проук-раїнської самооборони з дядьків із козацькими вусами. Координатор — Леонід Привалов, родом із Брянської області (Росія). Привалов скаржиться, що влада не хоче озброїти їхніх самооборонців справжньою зброєю:

— У нас под тысячу охотников. Но ведь с гладкостволом против «калашей» не попрешь.

А потім приїжджає чорним джипом під охороною автоматників Анатолій Науменко, голова ГУ МВС.

— Большой начальник, — сміється Рибалко. — Как по званию, так и...

Він показує руками розміри Науменка.

50 відтінків сірого

У Старобільську й особливо Сватовому нині складніше знайти й розговорити так званих проросійськи налаштованих людей. Не тому, що їх немає: кон’юнктура не та, в містах тепер українські силовики. Але люди налаштовані по-різному. Так, окрім людей, які голосували на лавочках за ЛНР, були сватовчани, які їздили голосувати на південь області.

У регіоні — просто райдуга з різних поглядів. Є україномовні люди, які проти сепаратизму, але не визнають українську владу. Жінки сперечаються:

— Людка каже: «Якщо ми прийдемо на вибори, тим самим ми признаємо цю власть». А я їй: «Так, а шо ти прєдлагаєш»?

Є ще більш парадоксальні погляди. 31-річний Влад, з яким ми розговорилися на вулиці, каже:

— Я за отделение от этой п**стической власти. Лучше бы в Россию вступить — а нет, так хоть автономия. Но слушай: хорошо, что сюда армию ввели. А то «ополчение» ЛНР — это уже перебор. Я сначала очень поддерживал: вот, люди борятся за свое. Но когда они начали грабить и убивать? Все началось, когда «калаши» раздали кому ни попадя. Так что пусть здесь украинская армия еще постоит.

У регіоні нині транспортний колапс. З одного боку, дедалі менше людей наважуються хоч кудись їхати, а з іншого — через це скорочується кількість маршруток і електричок. У підсумку й ті, хто таки хоче їхати, не можуть цього зробити.

Водій автобуса Харків—Сєверодонецьк:

— Сегодня Сватово конечная. Вчера была Кременная.

— А там, дальше — что?

— Война.

Худорлявий дід, який не може виїхати, матюкається через слово:

— Понаоб’являли «народних республік», а на народ їм начхать!

Дядько з козацькими вусами називає представників «Луганської народної республіки» яскравим словом, яке місцеві, котрі не люблять ЛНР, вживають щодо бойовиків:

— Шелупєнь.

На автостанціях збираються люди з усього регіону. Люди злі, навіть ті, хто зберігає почуття гумору. І починають лаяти «їх». А під час розмови виявляється, що погляди співрозмовників відрізняються на кілька відтінків сірого. Для когось погані «вони» — це нова українська влада, для когось — армія й міліція, для когось — ЛНР. Але як би не різнилися погляди співрозмовників, спільну мову завжди знайти можна:

— «Вони» там між собою ділять гроші та владу, а нам тут дістається.

У багатьох навіть немає конкретних поглядів, за кого вони чи проти кого. Все, що треба людям:

— Коли вони вже нарешті закончать? — кажуть, коли повз проїжджає колона військової техніки.

— Все, что я хочу, это чтобы мои дети не видели БТРов, когда идут в школу, — каже таксист, який начебто і проти української влади, але ще більше не любить ЛНР.

Проукраїнська жінка, член виборчої комісії з Новоайдарського району, каже подрузі:

— Я готова на колінах повзти до одних, а потом на колінах до других, щоб тільки вони прекратили.

Хлопець зі Стаханова розповідає, як другу добу добирається додому попутками, КамАЗами та пішки. Одного разу — з великими очима розповідає він — під Старобільськом проходив пішки через КПП «правосєків». На щастя, пронесло.

Через дві години, втиснувшись у єдину маршрутку за день, я опиняюсь у лігві цих «правосєків».

Шайтан-труба

Під Старобільськом у селі Половинкине — на трасі, що веде на підконтрольний ЛНР Луганськ — дислокується 24-й батальйон територіальної оборони в Луганській області. Це — не військова таємниця.

Але по приїзді в місто відразу починається конспірація: є «свої» таксисти й «не свої». З «не своїми» їхати не треба, хоч і так усе місто знає, де батальйон. Володимир Григоренко, координатор старобільського Євромайдану, організовує мені «свого» таксиста Андрія з золотими зубами, який наполягає, щоб я нічого йому не платив.

— Только пусть блымнет фарами, — попереджає Іван із батальйону. — И очень медленно едет.

На вході мене зустрічає чоловік у бандані, але я вже знаю його позивний, і мене проводять за барикади.

Батальйон не має брендової назви типу «Донбас» чи «Азов», лише номер. Можливо, тому, що підпорядкований не МВС, а Міноборони. На моє запитання, як же без бренда, Іван поважно відповідає:

— Потому что мы выполняем свои задания, нам пиар ни к чему.

(Наступного ж дня після нашої розмови 24-й батальон вигадає собі назву «Айдар», а згодом стане одним із найбільш відомих.)

24-й батальйон дисклокується в колишньому ковбасному цеху. Дуже мальовниче місце. Не менш мальовничі — самі військовослужбовці. Батальйон складається наполовину з мешканців Луганської області, наполовину — з людей з інших областей, але практично всі — євромайданівці. Луганчани — давні активісти відомих громадських організацій. Просять змінити імена, бо в багатьох на півдні Луганщини залишилися сім’ї. Бояться, щоб не вирахували.

— А «правосека» у нас нет ни одного, — сміється хлопець у тель-няшці з «калашем» через плече. — «Правый сектор» разлагается изнутри из-за аморального поведения.

На більшість запитань відповідає лише комбат, підполковник Сергій Петрович Мельничук, якого тут називають Петрович. Батальйон почали формувати, як партизан, — в лісах. Більшість становлять мобілізовані Міністерством оборони добровольці. Попри босяцький вигляд, усі вони є офіційно військовослужбовцями. (Ця заява Мельничука потім виявиться неправдою: багато «айдарівців» ніяк не оформлені й станом на початок 2015-го. — Авт.)

Після інтерв’ю та екскурсії по території мене годують юшкою в казармах.

— Говорят, голодные мы. А кормят хорошо, — каже луганчанин Коля, якому вже за сорок. — И оружие есть. Ты ж сам видел. У меня даже шайтан-труба лежит, — так він називає ручний зенітний комплекс.

— «Голі-босі», говорят, — згадав я тьотю Любу.

— Босі, это да. В своем ходим.

Коля, колишній помічник депутата Олега Ляшка, просив іще переказати:

— Напиши, Ляшко — п***с. Обещал нам бронежилеты и про***зделся.

В якийсь момент спрацювала одна з «розтяжок» навколо території — зі свистом і вибухом у повітря злетіла світлошумова граната. Іван зразу хапає бронежилет, вибігає. Потім усі заметушилися: граната підпалила смугу сухої трави. Бійці сперечаються: одні кажуть, треба гасити, інші — само згасне. Зрештою, таки погасили.

Усе це нагадує партизанську армію Ковпака, плюс мобільні телефони й мобільний інтернет.

Я був у батальйоні ввечері. Всі були тверезі, всі слухали накази Мельничука та командирів взводів. Комвзводу просив дозволу вийти по продукти.

— А ты послушаешь, что о нас местные говорят, — проводжає мене Іван.

Г**но на цідилці

Як і належить партизанам, у 24-го батальйону — непрості стосунки з місцевими. І це, вважайте, на відміну від Ковпака чи УПА, вони не змушують нікого ні розселяти їх, ані годувати. Лише їздять у місто по продукти й виконують завдання.

— Ходили тут по селу з автоматами, — жаліється бабуся в По-ловинковому. — А у нас діти в школу ходять.

— Ходять зі зброєю, а хто вони такі? Свої? Не свої? — жаліється дівчина на автобусній зупинці.

— Та это армия наша, которая нас бережет, — саркастично каже хлопець на «Жигулях», який підвозить мене через КПП. У хлопця на дзеркалі — велика георгіївська стрічка. Демонстративно. Він каже, що у Старобільську всі — за Росію. — Иногда бережет, а иногда сама и стреляет.

Весь Старобільськ насторожений через кілька випадків, що сталися за день до мого приїзду. Центральні ЗМІ показали події тут як «стрілянину з боку сепаратистів», через що у Старобільську навіть проукраїнські городяни тепер не вірять центральним ЗМІ.

З показів свідків з усіх сторін: кількадесят умовно проросій-ських старобільців заблокували військову техніку (два КамАЗи). Кількадесят умовно проукраїнських — різниця між ними в кілька градацій сірого — пробували вмовити своїх кумів-сватів-знайомих попуститись. І тут приїхали «партизани» з Половинкиного, заарештували чотирьох найактивніших «сепаратистів». Підполковник Мельничук організував у ковбасному цеху імпровізовану гауптвахту. Гірше те, що під час стрілянини бійці Мельничука поранили одного з місцевих «сепаратистів» у ногу. Вони самі ж потім занесли його в карету «швидкої допомоги».

— Це махновщина! — каже мені умовно проросійський таксист Влад, який був свідком. — Чому в піонертаборі стоїть нормальна армія і проти неї слова ніхто не скаже?

Того таки вечора стався ще один випадок: на блокпосту чи то через непорозуміння, чи через страх водій машини, місцевий циган, почав тікати — йому вслід зарядили чергою й поранили. Гірше, що з водієм була вагітна жінка. Її також поранили. В батальйоні стверджують, що до цього випадку вони не мають жодного стосунку, але місто вірить у протилежне.

Навіть координатор Євромайдану Володимир Григоренко, який повністю підтримує батальйон, каже:

— В умовах, що склалися, доречною буде передислокація батальйону.

Місцевим не подобається й сам босяцько-анархістський вигляд батальйону. Там ображаються: Міноборони не виділяє їм достатньо обмундирування.

Попри конфлікти з окремими батальйонами, місцеві — незалежно від політичних переконань і градацій сірого — побоюються відведення української армії.

— После выборов армию отведут, а мы тут уже враги ЛНР, — прогнозує мер Сватового.

Абсолютно незалежно одні від одних упродовж цих днів півдесятка людей згадували фільм «Весілля в Малинцівці», а саме знаменитий епізод із шапками: «Опять власть меняется». Про цей епізод говорили дуже різні люди в різних місцях — від голови однієї з виборчих дільниць і актора Валерія Немушенка й до дядька з вусами на вокзалі, який матюкався на «Сомалі, б**дь» у регіоні.

— Им сейчас надо показать, что выборы прошли, — каже таксист Влад у Старобільську. — А потом они армию отведут, и привет, свадьба в Малиновке. Сюда придут ЛНРовцы, и мы для них уже враги. А куда нам деться? Мы тут останемся, как г**но на цедилке.

Артем Чапай, Insider

27 травня 2014

 

Театр жестокости и театр абсурда

О том, как (не) голосовал Донбасс

Таксист как-то странно засмеялся. По радио передавали, что на территории «Донецкой народной республики» выборов не будет.

— Чего вы смеетесь? У вас же выборов не будет, — говорю ему я.

— Ну, смешно же, — говорит водитель и высаживает меня напротив областной администрации, которая с апреля захвачена представителями «народного ополчения».

В кафе, где я планировала позавтракать, меня не пускают.

— Мы еще не открылись, понятно? В одиннадцать открытие, — нервно сообщает девушка, вытирая метлой тополиный пух с занавесок. Смотрю на часы: без пяти одиннадцать.

— Так я подожду тут пять минут, можно? — умоляю я.

— Нет, — сухо отвечает девушка и выпроваживает из кафе.

На улицах пусто и напряженно. За день до выборов прошел слух, будто города Донецкой области планируют зачистить. Что это значит, никто не понял, но с работы людей отпустили еще в три часа дня, закрылось большинство магазинов и кафе. Даже на площади перед областной администрацией почти никого не было. Пожилая женщина сидела на улице за столиком и выдавала редким прохожим анкеты на трудоустройство.

— Когда закончится война, мы всем позвоним и дадим работу. Работы будет ой как много! — говорит женщина и улыбается. — Нам нужно будет строить новое государство, без всех этих олигархов и фашистов. Первые два месяца, правда, придется скорее всего поработать бесплатно. Денег-то у нашей республики еще нет...

Накануне 25 мая стало ясно, что выборов в Донецкой области не будет. В места, где располагались избирательные комиссии, пришли вооруженные люди в масках, забрали компьютеры и пригрозили расправой. Активисты, которые пытались хоть как-то проявить свою проукраинскую позицию, уехали из региона — кто в Киев, кто в соседний Днепропетровск, где миллиардер Игорь Коломойский пресек сепаратистские настроения. Журналистов на Донбассе тоже практически не осталось: после того как им стали угрожать, а на «стене предателей» обладминистрации повесили их фотографии, они предпочли уйти в подполье.

Утром в воскресенье официально сообщили, что голосовать в Донецке не получится. Рядом с домом, где я поселилась, открылся один-единственный участок. Через десять минут к нему подошли вооруженные люди. Спустя еще десять минут участок был закрыт.

Из Докучаевска — маленького городка под Донецком — сообщили, что неизвестные люди взяли штурмом открывшийся избирательный участок. Долго жду такси, чтобы поехать туда: многие водители отказываются выезжать за пределы областного центра. Наконец приезжает таксист Паша. Проезжая мимо заправки, он говорит: «Вот смотри, сколько сепаратистов», — и указывает на машины без номеров. Из окна одной из них показывается рука в черной перчатке — такие здесь обычно носят вооруженные люди.

Возле докучаевской школы стоят двое: милиционер и мужик в гражданском. Двери школы закрыты, рядом припаркованы «Жигули», из которых ревет песня группы «На-на» «Фаина».

— Никаких выборов тут нет, — неприветливо сообщает мужик. — Мы все проголосовали 11 мая, поэтому сегодня никто не пришел.

— Что, совсем никто? — переспрашиваю на всякий случай.

— Совсем, — мрачно отвечает он, и взгляд его как бы намекает, что больше на вопросы он отвечать не намерен. Молчаливый милиционер присаживается на лавочку и закуривает сигарету.

Участок на территории училища тоже закрыт. У дверей стоят мужчина в милицейской форме, длинный худой парень в голубых шортах с желтым узором и девушка в голубой рубашке. Они приехали из Донецка специально, чтобы проголосовать. Милиционер стучит в дверь, изнутри доносятся женские голоса.

— У вас там есть милиционер? — спрашивает в замочную скважину мужчина. Ответа нет. Постояв несколько минут у входа, парень с девушкой расстроенно уходят.

Тем временем на первом участке разворачивается скандал. В школу пришли проголосовать местные жители, все они получили приглашения на выборы. В школу их не пускают: двери держат милиционер и женщина, назвавшаяся охранницей.

— У нас выборов не будет, еще раз повторяю, — строго говорит женщина.

— А милиционер что, эту ДНР защищает? — вопит крупная дама в трениках. — Ишь, пришли какие-то бандиты и не дают нам голосовать, а мы тут отщепенцы получаемся, да?

На главной площади Докучаевска готовятся к митингу «Донецкой народной республики». Посреди площади кто-то поставил старый велосипед, к которому веревкой привязали потрепанный советский флаг с поеденным молью портретом Ленина.

Пожилой мужик в камуфляже рвется на сцену.

— Дайте мне речь сказать! Я хочу речь сказать! — упрашивает он представителей ДНР. Они над ним смеются.

— Хочешь сказать — иди, пока мы микрофон не поставили, — говорит один из них.

— Я хочу сказать, что я за Советский Союз! — кричит мужик.

— Эй, дед, — предупреждает ДНРовец, — мы не за Советский Союз. Мы за народ.

Толпа потихоньку стягивается к сцене, и вдруг раздается автомобильный гудок. За ним еще один, и еще, гудки сплетаются в единый неприятный рев. Люди недоуменно оборачиваются по сторонам. Двенадцать часов дня: именно в это время привыкли сигналить те, кто не поддерживает «Донецкую народную республику». Эту акцию протеста придумал Ринат Ахметов, который на днях заявил, что выступает за целостность Украины и против ДНР. На площади раздаются аплодисменты. Кажется, не все поняли, чему посвящены гудки.

...Босая женщина шагала по мосту в сторону Макеевки, задрав майку. Под ней красовался алый лифчик. В руках она держала шлепанцы, бутылку с прозрачной жидкостью и православный крестик.

— Ахметов — враг народа! — скандировала она и махала руками, призывая всех идти за ней. Возможно, она представляла себя героиней картины Делакруа «Свобода на баррикадах» — и в чем-то действительно была на нее похожа.

Позади женщины двигалась толпа с российскими флагами. Из колонок «Жигулей», накрытых флагом «Донецкой народной республики», играла песня, которую многие здесь уже знают наизусть, — «Русские идут» в исполнении Жанны Бичевской.

В двенадцать, пока я наблюдала, как в Докучаевске автомобилисты раздают «гудок Ахметова», ДНРовцы собрали большой митинг на площади Ленина в Донецке. Задача митинга была проста: продемонстрировать, что Донецк выборы не провел и страшно этим фактом доволен. После официальной части на площади выстроились бойцы батальона «Восток», часть из которых — профессиональные военные из России. Внезапно один из руководителей ДНР призвал всех идти громить резиденцию Ахметова в Макеевке, и экзальтированная толпа молниеносно среагировала на призыв.

И вот уже донецкие жители вперемешку с вооруженными бойцами «Востока» ревут под стенами резиденции, требуя открыть ворота.

— Покажи нам свои богатства, Ринат! — кричат со всех сторон.

— Киеву показали Межигорье, теперь и ты покажи нам свой «Люкс»!

— Дай посмотреть, сколько ты наворовал, Ринат!

Еще пару месяцев назад Ахметов на Донбассе считался неприкосновенной фигурой, хозяином региона, крестным отцом шахтеров и рабочих, кормильцем многотысячной донецкой семьи.

О Ринате слагались легенды. Многие, например, искренне верили в историю о том, будто Ахметов, встречая на улице красивую девушку, обязательно дарит ей пачку долларов. Рината слушали раскрыв рот, за ним готовы были пойти куда угодно, потому что он хоть и узурпировал власть над местной экономикой и не давал развиваться малому бизнесу, но своих не обижал.

Ахметов был локальным «президентом» Донбасса, «царем» терриконов. И вдруг на его территории появилась «Донецкая народная республика», пожелавшая национализировать его предприятия и призвавшая народ отказаться от уплаты налогов узурпатору. Ринат оказался в опасном положении, его неприкосновенный образ начал стремительно разрушаться. Народ вдруг понял, что все это время не только уважал Рината, но и люто его ненавидел и что для них этот поход к резиденции гораздо важнее, чем выборы всеукраинского президента. Поход на «Люкс» стал для них эквивалентом выборов. «Король Донбасса» внезапно оказался голым: подданные забрали у него одежду, и этот факт их ужасно тешил.

Толпа гремела под стенами резиденции, героиня Делакруа носилась с крестом среди вооруженных бойцов, женщины с российскими флагами, лежа на газоне, подпевали Жанне Бичевской. А где-то за пределами «Донецкой народной республики» шли настоящие выборы.

Екатерина Сергацкова,

26 мая 2014

26 мая около 14:00 украинские силовики нанесли удар по боевикам, попытавшимся взять под контроль международный аэропорт Донецка. В ходе многочасового боя несколько ракет попали в здание завода «Точмаш», в районе аэропорта и железнодорожного вокзала погибли несколько мирных граждан. Также в ходе боя был подбит грузовик (по другим данным, два грузовика), который вывозил раненых боевиков (по некоторым источникам — чеченцев) с территории аэропорта, все раненые погибли. Известно, что огонь открыли свои же, боевики ДНР, на въезде в город.

 

В лагере батальона «Восток»

Мы подъехали к воинской части, где базируется батальон «Восток». Тот самый, который вступил в бой с украинскими военными на донецком аэродроме, а после ограбления гипермаркета «Метро» расчистил территорию областной администрации от баррикад и выгнал мародеров.

— Вы кто? Быстро отсюда! — командует вооруженный мужчина у ворот.

— Мы журналисты... — робко отвечаем мы.

— Пять минут — и вас здесь нет! — говорит он.

— В смысле? — недоумевает один из журналистов.

— В прямом. Пять минут — и вас нет, — спокойно повторяет он и демонстрирует свой автомат.

Вдруг из-за КамАЗа выходит человек кавказской внешности — высокий, широкоплечий, раскосый — осетин Олег по прозвищу Мамай. Он приветствует нас и приглашает присоединиться к поездке.

Не успеваем понять, что это будет за поездка, как нас подсаживают в грузовик к группе российских журналистов и закрывают дверь. КамАЗ с надписью «Батальон Восток» отправляется в неизвестном направлении.

— Ребят, а куда нас везут-то? — интересуюсь я.

— Кстати, да. Может, в аэропорт? — неудачно шутит кто-то из пассажиров.

— Или это подстава какая-то, и нас сейчас по дороге расстреляют. Кремлю же нужна серьезная жертва, чтобы ввести войска... — размышляет другой.

В лесопосадке, где-то в окрестностях ботанического сада, неподалеку от которого располагается резиденция Рината Ахметова, нас встречают вооруженные люди. Они выстроились в ряд перед нашим грузовиком, как на параде. Мамай молча, жестом приглашает посмотреть, как тренируются бойцы.

Вот, посмотрите, этот учится стрелять из гранатомета. А вот другой управляет пулеметной установкой. Поодаль несколько бойцов делают выпады с автоматами. Другие рассматривают новое оружие.

— А откуда у вас столько оружия? Кто купил? — спрашиваю у Мамая.

— Этого я вам сказать, конечно, не могу, — резонно отвечает Мамай. Кто-то с ружьем смеется:

— А вы напишите, что мы клад нашли.

Большинство батальона «Восток» составляют жители Донбасса. До перестрелки в аэропорту в него входило немало чеченцев, но, как утверждают здесь, практически все погибли в бою. Теперь боевой костяк батальона — осетины, участники конфликта 2008 года, произошедшего между Грузией, Южной Осетией, Абхазией и Россией.

— Первый враг России — это Америка, — отвечает Мамай на мой вопрос о том, почему он решил ехать на Донбасс. — Враг моей России — это мой враг. Мы православные и приехали воевать за тех, которых хотят убивать те, кто хочет забрать их землю. Мы были в таком же положении в Южной Осетии, когда наш народ не хотел быть с Грузией, они хотели своей агрессией заставить нас, а весь народ хотел быть в России. Тут — то же самое. Нам никто не помог тогда, а теперь мы сами решили помочь. Я решил один позвать всех. Так сформировались группы. Много людей хотят приехать сюда.

Вокруг действительно много осетин — высоких крепких молодых парней. Все, как один, улыбаются и легко и небрежно, как пушинку, перекладывают автомат с одного плеча на другое.

Пока бойцы проводят показательные учения, один из лидеров батальона, Александр Ходаковский, дает подробное интервью. Это бывший начальник спецподразделения «Альфа» Донецкого областного управления СБУ, который теперь подчиняется «министру обороны» самопровозглашенной «Донецкой народной республики» Игорю Стрелкову-Гиркину. Его же называют «главой службы безопасности ДНР» и руководителем «Патриотических сил Донбасса».

Ходаковский убежден, что охраной Донецкого аэропорта до недавнего времени занимался «кировоградский спецназ ГРУ», а их действия контролировали «представители националистических сил, которые практически при каждой воинской части сегодня имеются в качестве заградотряда — стимулируют воинские части, которые воевать, по сути, не хотят».

— Но кто-то же должен воевать с собственным народом, — говорит бывший «альфовец» и тут же себя одергивает: — Хотя каким «собственным», мы же разные народы... Тем не менее — со «своими». Традиционно же мы считаемся своими. Есть одна сила — националисты, — продолжает Ходаковский. — А есть другая сила — наемники из снайперов, специалистов, которые управляли техникой, которая нас бомбила. Трудно предположить, что украинские авиаторы могли совершать действия достаточно высокого уровня пилотажа. Это не обязательно американские, но наемники! Это особая порода, неважно, американские или русские — это люди, которые отвергают любые морально-нравственные нормы и за деньги готовы убивать любого. Что американские, что русские — все равно наемники.

— То есть здесь тоже наемники, да? — уточняет один из журналистов.

— Ну, это я образно, — пожимает плечами Ходаковский. — Все, кто за деньги, так или иначе выполняет функции. Это люди, которые не ограничены никакими правилами. Есть же конвенции, которые подразумевают определенные правила — отношение к раненым, отношение к мертвым. Мы по сей день не можем забрать своих мертвых из аэропорта, представляете? Теплая погода, а люди на «зеленке» лежат.

— Вы не жалеете, что пошли в аэропорт? — спрашивают командира.

— Знаете, чье это выражение... Марка Твена? Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал. Мы не собирались никого убивать. У нас была договоренность. Как только мы заняли высоту, поставили в известность воинскую часть, которая контролировала аэропорт, что мы там находимся и не собираемся причинять никакого вреда, наша задача — снизить их активность. Мы понимали сложную моральную дилемму военных людей, которые выполняют приказ, и не хотели на них давить ни психологически, ни физически. Но эти договоренности были отменены стороной, которая применила авиацию.

Вдруг Ходаковский зачем-то сообщает, что именно «кировоградские ГРУшники», защищавшие донецкий аэродром, стреляли по активистам на Майдане в феврале.

— Чтобы была «картинка», чтобы простимулировать агрессию, — считает он. — Военные не хотят служить, — уверяет командир. — Они принимали присягу, это идейные люди, но идейные в нормальном смысле. Мы же не расстреливали никого на Майдане, мы же ценим человеческую жизнь. Я сказал командиру кировоградской части, что мы не заинтересованы в пролитии крови с их стороны, мы бережно относимся к жизни тех кадровых военных, которые подневольно нам противостоят.

Один из журналистов спрашивает Ходаковского, зачем в таком случае представители ДНР атаковали армейское подразделение под Волновахой. Тот, не скрывая, говорит, что «есть внутренние сложности».

— Это не секрет. Тяжелые времена поднимают на поверхность не очень хороших людей. Криминально настроенные люди вооружаются, по-своему видят то, для чего берут в руки оружие. Из-за этого мы и подъехали на днях к зданию обладминистрации и решили эту задачу. Просто у нас другие идеалы. Нам прилепили клише террористов, — оправдывается Ходаковский. — Но вы видите нас, разве мы таковыми являемся?

Оглядываюсь вокруг. Десятки вооруженных до зубов людей отрабатывают движения с автоматами. Кто-то кидает в деревья ножи, повязанные георгиевской ленточкой.

Террористами, может быть, и нет, а боевиками — вполне.

По крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь из них не решит, например, взять нас в заложники.

— Мы же здесь не за себя боремся на самом деле, а за Россию, — говорит Ходаковский. — А ДНР... Лично для меня это вообще непонятное образование, я ему и не подчиняюсь особо. Но главное — бороться с врагом, а в составе чего — неважно.

Мамай вместе с товарищами-осетинами картинно прилег на траву, сорвал пучок травы и воткнул его в дуло автомата. Фотографы принимаются все это снимать.

— Только не снимай меня с сигаретой, а то мама думает, что я не курю! — говорит, улыбаясь, один из бойцов и добавляет серьезно: — Это не шутка. Старшие, правда, дома не одобряют.

Обстановка в лагере добродушная, насколько это возможно в таких условиях, и, в общем-то, не напряженная. Никого здесь особенно не беспокоит, что в любой момент на эту базу могут прилететь украинские истребители.

— Вы видели, какое у нас оборудование стоит? Мы их быстро порешаем, если что, — комментирует кто-то из бойцов. — А за наше местоположение мы не беспокоимся, это же временный лагерь. Постояли тут, потом в другое место уйдем.

Солнце постепенно уходит из зенита. Наш «пресс-тур» в тренировочный лагерь «Востока» заканчивается.

Напоследок один из журналистов спрашивает Ходаковского:

— То, что прошли выборы президента и теперь в Украине есть легитимная власть, вас не останавливает?

— Ну что же, — бодро отвечает командир, — поздравляю легитимную власть и могу пожелать Украине удачи. А мы, пожалуй, будем отдельно. Пусть делают тут карантинную зону, а мы как-нибудь сами разберемся.

Екатерина Сергацкова, «Украинская правда»

2 июня 2014