Корр.: Каковы были отношения Сталина и Кирова?

А.С.: Знакомы они были очень давно и по-настоящему дружили, эта была дружба по жизни. Чувствовалась теплота в их личных отношениях – они были единомышленниками и очень друзьями прежде всего. Это можно понять, если какое-то время наблюдать людей, а мне пришлось довольно близко наблюдать их с конца 1929 года и почти до последнего дня жизни Кирова. Надо сказать, что после Надежды Сергеевны самым близким Сталину человеком был Киров. Безусловно, это разные отношения. Ближе друга у него не было. Потому первый страшный удар – смерть Надежды Сергеевны, второй удар – смерть Кирова. Смерть Надежды Сергеевны изменила Сталина в определенной мере, изменила его поведение, и смерть Кирова тоже. Это ужасные утраты, повлиявшие на его жизнь.

Надежда Сергеевна очень хорошо относилась к Кирову. В каждой семье порой случаются трения, напряжение в отношениях. Киров умел рассеять недоразумения, обратить их в шутку, растопить лёд. Он был удивительно светлым, лучезарным человеком, и его все в доме очень любили: и члены семьи, и работающие в доме люди. Всегда ждали его появления, вспоминали, когда его не было, между собой называли «дядя Киров», хотя даже мы, дети, обращались к нему «Сергей Миронович».

Он погиб 1 декабря 1934 года. Только прошел пленум, затем был большой парад, Киров присутствовал на этом параде, речь там говорил, будучи блестящим трибуном. Блестящим трибуном! Он уехал в Ленинград, и через день произошло это страшное несчастье. И для страны, и личное несчастье для самого Сталина – он лишился друга, с которым он, если можно так сказать, делил свою жизнь, свой труд, делился с ним своими мнениями и всегда мог откровенно поговорить, получить совет, если надо – поспорить о чем-то. И хорошо посмеяться.

Корр.: Сталин любил юмор?

А.С.: Всегда. Что бы ни было, в любой ситуации. Он говорил образно, много цитировал Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Лескова, Зощенко, ещё какие-то забавные вещи. И он, и Киров хорошо знали писателей-сатириков, классиков этого жанра. Зощенко Сталин с Кировым часто цитировали, поскольку это был современный автор, писавший на злободневные темы, высмеивавший пороки тогдашнего общества, метким словом старавшийся выявить и высмеять эти пороки. Но никогда не цитировалась забавная история ради самой истории. Всегда это было к слову, как подтверждение, расширение, окрашивание того, что происходило, о чем шла речь, это было своеобразной иллюстрацией темы разговора или происходящего.

Между собой всегда у них с Кировым был юмор. Киров называл его «великий вождь всех народов, всех врёмен». Говорил: «Слушай, ты не подскажешь, ты образованней меня, чей ты ещё великий вождь? Кроме врёмен и народов что ещё на свете бывает?»

А Сталин его называл «Любимый вождь ленинградского пролетариата». И тоже подтрунивал: «Ага, кажется, не только ленинградского, а ещё и Бакинского пролетариата, наверное, всего северокавказского. Подожди, напомни, чей ты ещё любимый вождь? Ты что думаешь, у меня семь пядей во лбу? У меня голова – не дом Совнаркома, чтобы знать всё, чьим ты был любимым вождём».

Сталин и Киров всегда плодотворно проводили время даже на так называемом отдыхе. Приезжая на дачу в Зубалово, например, Киров часто брался за инструмент и шёл вместе со Сталиным вскапывать огород, окучивать, окапывать. Он любил поработать руками, как и все в семье, кстати говоря: любовь к труду прививалась и поощрялась. На даче в Сочи Сталин сам высадил лимоны, абрикосы, персики, ухаживал за ними по мере возможности, эти деревья неплохо плодоносили, и Сталин угощал и гостей, и сотрудников дачи фруктами. С Кировым они обсуждали, как лучше выращивать, чтобы больше был урожай, обсуждали, можно ли культивировать эти деревья и в других регионах, оговаривали какие-то детали. Сталин, например, пытался на подмосковной даче выращивать арбузы. Думаю, он сам хотел убедиться, что это возможно делать у нас, а потом и распространять этот опыт по стране.

Киров любил животных, на даче были утки, цесарки, и он ходил на них смотреть, играл с собакой, разговаривал с нею.

У Кирова со Сталиным во многом были общие вкусы, как в литературе, о чём уже сказали, так и в музыке. Они порой слушали наряду с весёлой, бравурной музыкой и другую: «На сопках Маньчжурии», «Варяг», «Плещут холодные волны», нередко звучали романсы Вертинского, ну и классику, конечно, слушали.

Корр.: Как Киров относился к вам, к детям?

А.С.: Очень тепло. К тому же Киров был приятелем моего погибшего отца, и относился ко мне как заботливый наставник.

Корр.: Вы не считаете, что смерть Кирова была спланированным ударом по Сталину людей, знающих, как дорог ему его друг и что это действительно станет ударом?

А.С.: Когда 24 июля 1921 года в результате крушения аэровагона погиб мой отец, Будённый сетовал, мол, такая случайность, катастрофа, вот как нелепо и неожиданно. На что Сталин сказал: «Если случайность имеет политические последствия, то к такой случайности нужно присмотреться».

Так что, если говорить о случайностях-неслучайностях, то тут нужно смотреть более широко. И когда как-то вновь шёл разговор о крушении аэровагона, в котором погиб мой отец и вместе с ним руководители союза горнорабочих горнодобывающих государств, то на замечание о том, что, очевидно, вагон был недостаточно совершенен, Сталин заметил: «Так вы думаете, что причина все-таки техническая? А может быть, политическая? Не забывайте классовой борьбы». При этом разговоре присутствовали Киров, Будённый, Жданов.

Корр.: Звучат версии, что Сталин завидовал Кирову и его убрал.

А.С.: Я уверен, что такие предположения – ложь. Но ложь не простая, а политическая. А политическая ложь есть уже настоящий вред и своего рода, пусть даже и неумышленное, но преступление. Сталин не мог завидовать Кирову. Конечно, люди иногда завидуют в чем-то друг другу, каким-то личным качествам, которых у одного больше, у другого меньше, но в данном случае со стороны Сталина не могло быть ревности к славе Кирова, к любви народа к нему. А Кирова действительно очень любили. Да и неудивительно: он был обаятельный человек сам по себе. Но их взаимоотношения были прежде всего взаимоотношениями друзей, которые вели общую борьбу, делали общее дело. И один из них был главой этого дела, а другой его любимым помощником, незаменимым в чём-то, верным, преданным другом. И никакой ревности быть не могло, потому что люди они были разные. Сталин был хозяин: он знал экономику, знал ведение хозяйства, знал много практического в ведении дела. А Киров был блестящий народный трибун, за которым шли люди, он умел говорить с народом, воодушевить, повести за собой, зажечь, вдохновить на самое нелёгкое дело, мог направить народ в нужном направлении. Но он не был хозяйственником. Они были в этом отношении разными людьми. Киров не был столь прагматичен, столь скрупулезен в ведении хозяйства. Конечно, он понимал, что и как нужно, и мог поднять на это людей. Но не был таким хозяином в экономике, таким рачительным, дотошным, знающим и видящим на много шагов вперёд и на много времени вперёд, не видел, что и из чего происходит так, как это знал и видел Сталин.

И.В. Сталин. Портрет работы Николая Рутковского.

Конечно, у Сталина были ещё друзья. Очень любил он Нестора Аполлоновича Лакобу. Это председатель ЦИК Абхазии в то время. Выше этого положения тот не мог подняться, несмотря на свои выдающиеся качества, потому что был глухим. Это тормозило, он не мог широко общаться. Он тоже был личным другом, близким, любимым. Могу сказать по всем своим ощущениям: при Кирове в доме было светлее, чем без него. При Лакобе в доме тоже было светлее. А вот когда приходил Берия, в доме становилось темнее, безусловно. Так же было, я помню, когда приехал Буду Мдивани. Сейчас это имя мало что говорит, может, больше его знают в Грузии. Его присутствие, прямо скажем, не освещало дом. И хотя тоже были разговоры, и довольно раскованная обстановка, беседы на разные темы, но не было внутреннего спора, не политического, а по любому вопросу, где была бы полная доверительность, искренность и где бы в споре искали не неправоту кого-то, а выхода, решения, как лучше можно что-то сделать, как из каких-то разногласий можно лучше выйти. Это всегда было с Кировым, когда приезжал Лакоба, тоже так было. Но Киров, повторюсь, был самым близким и любимым другом Сталина.

Получив известие о гибели Кирова, Сталин сразу с группой руководителей партии поехал в Ленинград и сам определил весь ход и порядок траурной процедуры, то есть похоронами друга и соратника он занимался самым непосредственным образом. И хоронили Кирова со всеми воинскими почестями – как воина, погибшего в бою, везя до Московского вокзала на лафете артиллерийского орудия. Это было 107 мм орудие образца 1910/ 30-го года модернизации, которое состояло на вооружении Второй Ленинградской артиллерийской школы (бывшего Михайловского императорского артиллерийского училища). Захоронили Кирова в Кремлёвской стене. Поминки были устроены в квартире Сталина в здании бывшего Сената.

На поминках было видно, что Сталину тяжело от того, какое новое горе на него навалилось. На поминальном обеде он сказал речь. Говорил коротко, глухим голосом, не расправляя плечи, как бы сжавшись, ссутулившись, несколько раз заводил патефон с любимыми мелодиями Кирова. У всех присутствующих было очень подавленное настроение. И вдруг как будто Сталин воспрянул, поставив «Варяг» со словами: «Наверх, вы, товарищи, все по местам», а затем и «На сопках Манжурии» со словами: «Но знайте, за вас мы ещё отомстим». Потом Сталин сказал, что наш дорогой товарищ Киров был оптимистом, жизнерадостным человеком, если мы будем плакать, если мы будем распускать сопли (я хорошо помню именно это слово. – А.С.), то этим мы оскорбим память нашего дорогого друга. Горю – конец. Начинаем снова работать. В тяжёлом труде будем с радостью продолжать наше общее дело. Это будет лучшей памятью дорогому товарищу Кирову. Дорогой товарищ Киров без страха, без колебаний шёл на борьбу, он знал, что исход в борьбе может быть и таким лично для него, но он был уверен в нашей победе и без колебаний готов был отдать за это свою жизнь. Вытряхнём наше горе, подтвердим его уверенность в нашей победе.

В молчаливой паузе Сталин произнёс слово «тризна», повторив его за словами песни «На сопках Маньчжурии»: «Справим кровавую тризну». Эта песня как одна из любимых Кировым тоже звучала на поминках.

Затем Сталин стал вспоминать эпизоды, связанные с Кировым. Среди них были и забавные. Напряжение обстановки несколько смягчилось, мрачность настроения тихонько рассеивалась. Сталин вспомнил и как они подшучивали друг над другом. Присутствующие уже еле сдерживали улыбки. Таким образом гнетущая атмосфера рассеялась. Сталин это делал необыкновенно корректно. Здесь не было никакого кощунства над поминаемым. И в то же время все ощутили, что жизнь не остановилась, она идёт дальше. А ведь ему было труднее и тяжелее других, потому что он потерял ближайшего друга и бесценного помощника.

А потом, позднее, объяснил нам с Василием, что значит незнакомое нам слово «тризна» из песни «На сопках Манжурии».